Смеялись кто как умел: гоготали, фыркали, хихикали, топили лица в морщинах и складках, строили рожи, демонстрируя возможности голосовых связок и мимики. Смеялись все, кроме старого губернатора. Сёмин-Ворчалов, сидящий на лично для него принесенном мягком кресле, мрачно ожидал конца представления.

– А ты чего? – вдруг натолкнувшись на него взглядом, подозрительно осведомился Валун. – Не рад меня видеть?

– Я-то рад, ваше высокопревосходительство. – Губернатор ухватился за подлокотники и кряхтя поднялся из кресла, распрямился во весь свой богатырский рост. В этом зале он один был под стать Президенту. Остальные – быть может, в силу своей прогнутости – сейчас казались пигмеями. – Но хотелось бы выслушать ваш рассказ. Мы так переволновались за эти сутки… – Сёмин-Ворчалов уже выбрал верноподданнический тон, хотя в нем едва заметно проступала издевка.

Тем временем государственные мужи прекратили смеяться, отдувались, вытирая белоснежными платками вспотевшие лбы и шеи. Кое-кто полез в карман за пилюлями. – Будет вам мой отчет, господа, – весело провозгласил Лиознов. – За банкетным столом я расскажу вам эту странную историю. А пока надо свернуть разыскные мероприятия и вернуть солдатушек в казармы. Извольте распорядиться.

Господа вздохнули с облегчением. Только усть-кутский губернатор, живою горой возвышавшийся над длинным дубовым столом, по-прежнему был мрачен. Не нравилось ему происходящее. Ох не нравилось…

Появление Президента в Городской Управе, затем в оперном театре Нижнего Иркута и последовавшее за ним награждение «достойнейших иркутян» я сначала воспринял как злой розыгрыш. Однако речь Лиознова транслировалась на всю страну. Значит, и впрямь Президент объявился?

Или власти просто тянут время? Рассчитывая как-то спасти положение, они вывели на сцену обычного двойника, без которого не обходится ни один правитель. Быть может, – чем черт не шутит? – они и вовсе решили править страной, скрываясь за спиной марионетки, которая будет играть роль Президента Сибирской Республики. И признаюсь, у меня камень свалился с души. Начатая мной операция прикрытия оказалась бессмысленной, жертву приносить стало не нужно. А ведь маховик был уже раскручен: верные люди повезли в назначенное место труп настоящего господина Лиознова. Я едва успел их остановить.

Теперь стало ясно: мы могли убивать Президента снова и снова, не встречая особых препятствий. Но он неумолимо возрождался бы и всякий раз делал вид, будто ничего особенного не произошло. Он был неистребим, потому что мертв. Человек Василий Лиознов попал под контроль и умер на наших глазах, и отныне нам противостоял нечеловек – гиперпластичное, как сказали бы ученые, чудови-ше, способное принимать облик любого существа. И таких чудовищ, как две капли воды похожих на Президента и готовых сменять один другого, целая стая.

Это был либо хамелеоновый бес, живущий в пустыне Руб-эль-Хали, либо притворный аспид, называемый в народе «змеюкой». Бесы редко добираются до наших мест, другое дело – «змеюки». Они – стадные существа, испокон веку живут рядом с людьми, постоянно сталкиваются с нами и прекрасно знают человеческую природу. Это очень опасный противник. Самое трудное – выследить «змеюку» и обнаружить ее логово. А уж тогда «змекж» можно уничтожить, как и всех прочих тварей, – лишь бы хватило гранат, горючки и патронов.

Я тщетно пытался заполучить в свое распоряжение лучших следопытов кедринской рати. Ни один командир не хотел отдавать мне столь ценных бойцов. Никакие уговоры не действовали. А одиночки-таежники предпочитали не вылезать из своих нор – особенно после гибели стольких и-чу в Каменске и по дороге домой. От отчаяния мне хотелось завыть по-волчьи. Если уж Истребители Чудовищ не хотели спасать сами себя, то кто их может спасти?..

И вдруг все разрешилось словно по мановению волшебной палочки. Очень скоро я выяснил, кто сыграл ее роль. Дядька Никодим по-прежнему имел на меня огромный зуб, даже не разговаривал со мной, однако он безошибочно оценивал ситуацию. Когда кедринский Воевода чувствовал, что на карту поставлена судьба Гильдии, он немедленно принимал решение. Никодим Ершов узнал о моих безрезультатных усилиях собрать отряд разведчиков, и через считанные часы нужные люди с оружием и амуницией прибыли к моему штабу.

Этот случай еще раз доказал: моя былая власть утекала как песок сквозь пальцы. Я вроде бы по-прежнему оставался вождем традиционалистов, спасителем Гильдии. Но все чаще оказывалось, что бойцов куда-то отослали без моего ведома, что им запрещено вьшолнять мои команды.

Я был неприлично мал по званию, я был авантюрист, выскочка. Как можно защищать вековые устои, если ты ломаешь тщательно выстроенную иерархию? В глазах некоторых я был не менее, а может, и более опасен для Гильдии, чем все вервольфы и «змеюки», вместе взятые, ибо я, цитирую, «разъедал ее плоть изнутри». Но я не мог остановиться на полпути. Врага следовало добить, пока он не зализал раны и не нанес ответный удар.

Я действовал сам по себе, рать – сама по себе. Я боялся лишний раз что-нибудь предпринимать, чтобы не повредить соратникам. Старался все сделать в одиночку либо брал с собой родных братьев.

Итак, задача была поставлена, и разведчики отправились в Столицу выслеживать «змеюк». А ударная группа и-чу (мои близкие друзья, которые поставили крест на карьере и оставались при мне до конца) ждала сигнала. Теперь мне предстояли дни, а может быть, недели выматывающего душу ожидания. Нервы мои, несмотря на самозаговоры, были на пределе. Не знаю, как бы я смог это выдержать, не приди на помощь отец.

Он силком увез меня на ту самую охотничью заимку лесничего Фильки, где побывал вместе с матерью – в дни моего отъезда на службу в Каменск. Связь со штабом мне обеспечивали передвижная радиостанция с умелым радистом и два фельдъегеря на быстроходных моторах. Охрана была надежна, хорошо знала местность и держала под наблюдением каждую тропку.

По утренней зорьке, в густой леденящий туман ходили мы с отцом на Глухое озеро ловить молодых щучек. Когда туман рассеивался, наступала полная благодать. Поднимаясь над верхушками деревьев, солнце до ослепительной красноты расцвечивало кроны старых осин. Их оттеняли зеленые ракеты рвущихся в небеса вековых елей. Крикливые стаи диких гусей проносились в вышине, обучаясь строю перед дальним перелетом. Отсчитывала долгий век кукушка. Большой черный дятел барабанил по гулкому стволу гнилой сосны. Рябь бежала по синему полумесяцу водяного зеркала, заставляя приплясывать четкие отражения деревьев…

Вернувшись с рыбалки, мы отсыпались, а после сытного обеда (свежая ушица, тушеная лосятина или утка с брусникой под отличную можжевеловку или клюквенку) до заката бродили по лесу, выискивая не сломленные заморозками грибы. Воздух был сказочно свеж и вкусен. С ослепительно голубых небес, будто на заказ, светило нам и ласкало кожу солнышко-колоколнышко. Забеременевшее скорой зимой, отяжелевшее к середине октября, оно едва могло оторваться от островерхого частокола елок.

Гонец из Столицы прибыл своим ходом – мы не доверяли ни проводам, ни эфиру. В предстоящую среду «змеюки» должны были сползтись на секретное совещание под видом светского раута во дворце князей Чеховских. У меня оставалось четверо суток на сборы и дорогу. Времени достаточно, чтобы скрытно перебросить на тыщу верст артиллерийскую батарею и полк солдат – не то что два десятка бойцов.

– Ты это, сынок… Береги себя. – Отец пристально посмотрел мне в глаза – словно выискивал что-то внутри меня, в самой глубине, и добавил веско: – И других.

Два последних слова точно плеткой хлестнули меня по лицу. Я тотчас учуял намек на страшную судьбу Сельмы, что бы на самом деле ни имел в виду отец. Мне теперь во всем слышатся такие намеки – ничего не могу с собой поделать.

– Ты тоже… – судорожно сглотнув, выговорил я, – береги себя. Мало ли что.

Президент Лиознов прибыл в сопровождении охраны и нескольких министров. Играла музыка. Слуги разносили шампанское и закуски. Раут был в самом разгаре…

Охрану обезвредили без меня. Потом мы проникли во дворец и вышли на длиннющий балкон, который тянулся по всему периметру огромного бального зала. По плану мы должны были появиться на балконе одновременно, но в дальнем конце зала бойцов еще не было – они почему-то запаздывали. Уж нет ли засады?

Я положил свой «кудреватый» на перила и приготовился стрелять. На балконе царил наведенный логическим приемом полумрак, за спиной чуть теплились потускневшие бра. А внизу, на сверкающем в свете люстр паркете, мельтешили сотни мужчин в черных фраках и женщины в вечерних туалетах. Они то сбивались в тесные группки, то рассыпались парами. Цвет столичного общества собрался, чтобы приятно провести долгий осенний вечер, – так показалось бы стороннему наблюдателю. На самом деле здесь не было ни одного человека – только «змеюки», пришедшие, чтобы обменяться высосанными из сибирских сановников сведениями.

И тут в пятидесяти саженях от меня – на противоположной стороне балкона – вдруг возникла темная фигура; я разглядел изумленное, а затем перекошенное испугом лицо. Человек распахнул рот, намереваясь закричать. Кто-то из наших подскочил сзади и стиснул ему горло, проводя удушающий прием.

Человек отшвырнул бойца, присел на четвереньки и начал изменяться. Посыпавшиеся удары прикладом ему были словно легкие шлепки. Выскочив из парадной одежды, мужчина в считанные секунды превратился в огромную бурую лягушку с черными ромбами на боках, с точеной змеиной головой на длинной шее и змеиным же мощным хвостом длиною в сажень. «Змеюка» по-своему красива и очень рациональна, как всякий хорошо приспособленный к среде обитания зверь.

Еще изменяясь, тварь готовилась к прыжку. Но «змеюке» не дали прыгнуть – пуля вошла ей в брюхо, потом вторая, третья. Боец садил в нее в упор, пока мощное, увитое мускулами тело наконец не опрокинулось на пол.

Звуки выстрелов услышали внизу, и толпа повалила к дверям на разных концах зала. Мы начали стрелять в «змеюк» через перила. «Змеюки» метались под перекрестным огнем и одна за другой падали на паркет. Мы не пускали в ход гранаты, чтобы не задеть своих.

Автоматы трещали, как десятки огромных, безумных трещоток. Уцелевшие «змеюки» вдруг все разом присели на пол и стали превращаться. Мы решетили пулями и человеческие фигурки, и только что родившихся бурых монстров, и что-то невнятное, промежуточное, недопревратившееся. Пули секли всех – сам черт не сможет уцелеть, если очередь прошьет его насквозь. Монстры тоже смертны.

Считанные «змеюки» успели превратиться до конца и сделать первый, разгонный прыжок. Сейчас они начнут взлетать на балконы, сшибая нас склизкими от выделений ядовитых желез телами, плюясь кислотой, которая способна прожечь броню. Кто-то наверняка уйдет через крышу. А мы зараз должны уничтожить гадин всех до одной. Другого случая не представится. Больше они никогда не соберутся вместе – «змеюки» быстро учатся на своих ошибках.

Их первый прыжок, по счастью, всегда короток – не длиннее трех саженей. Второй попытки мы им уже не дали. Сбитые на лету «змеюки» с омерзительным булькающим звуком шмякались на распростертые или скрюченные на полу тела, порой лопались, забрызгивая все вокруг чем-то бело-розовым. Мы стреляли до тех пор, пока в зале не исчезло всякое движение. И еще минуты две, пока я не отдал команду прекратить огонь.

Затем я обошел дворец Чеховских из конца в конец. Хотел лично удостовериться, что не осталось ни единого живого чудовища. А главное, я обязан был найти псевдо-Лиознова. Он валялся где-то тут, среди трупов. Президент Сибирской Республики должен быть убит окончательно и бесповоротно – это лучший выход из нашего в любом случае плачевного положения.

И, слава Логосу, я его нашел. «Змеюка», принявшая облик Василия Лиознова, умерла от прямого попадания в сердце, не успев измениться. Теперь надо было сфотографировать труп и как можно скорей передать снимки во все столичные газеты, чтобы никто не мог пустить в дело копию номер два. Тем временем мои бойцы вытащили из грузовика канистры с бензином и стали поливать каретный сарай, расположенный среди хозяйственных построек. Бегом таскали туда носилки с полностью или частично превратившимися тварями. И следа от «змеюк» не должно остаться – одна только копоть и пепел. Чтоб неповадно было соваться в мир, манипулировать людьми.

Было и другое мнение: показать народу истинное лицо государственных мужей, оказавшихся марионетками в руках чудовищ, рассказать все до последней подробности. Народ нас поймет, народ нам поверит, ведь народ мудр…

Фрол Полупанов со товарищи пытался меня уговорить еще до отъезда из Кедрина. Я лишь посмеялся, его выслушав.

Дожить до сорока восьми лет, командовать сотнями бойцов и нисколечко не разбираться в психологии мирян. Обыватель не ведает благодарности, не терпит перемен (до тех пор, пока сам не помчится незнамо куда, круша все на своем пути) и на нюх не выносит тех, кто мудрее, прозорливей его.

Но пока что решения принимал я, и Фрол, стиснув зубы, вынужден был подчиниться. Невооруженным глазом было видно: он все больше тяготится моей властью и при первой возможности постарается из-под нее уйти. Самый лучший мой командир, самый верный защитник святых идеалов Гильдии… И с кем я тогда останусь?

Каретный сарай пылал, подожженный с четырех сторон. Пламя вырывалось из распахнутой двери, гудело в вентиляционных ходах, взметнулось в небеса через прогоревшую крышу. Лопались фонари, пылали старинные кареты. На колокольне собора Святого Аббакума бил набат, со всех концов города, звеня колоколами и гудя клаксонами, неслись сюда красные «пээры» пожарной команды и моторы Корпуса Охраны.

Тем временем и-чу маленькими группками устремились на ближайшие станции и полустанки чугунок, на речные пристани, в моторные депо, чтобы рассеяться по стране, раствориться как соль в воде, а спустя несколько дней объявиться в городе Кедрине.

Во дворце князей Чеховских через несколько минут начнется операция прикрытия. После яростной перестрелки жандармский разъезд обнаружит восемь трупов джунгар-ских диверсантов, с ног до головы увешанных оружием. При них будут найдены подлинные документы ханской «золотой сотни» и подорожная из Урумчи до семиречинской границы.

«Чудом оставшийся в живых» Ильяс Хусубеков позволит схватить себя и под пытками признается, что именно он решил отомстить лидерам «Белой воли» за смерть своих соплеменников на Центральном рынке Каменска. Именно он при негласной поддержке влиятельных урумчинских вельмож сколотил боевую группу. И именно его коварный план увенчался успехом.

Послу Джунгарии будет вручена нота министерства иностранных дел, а войска на южных рубежах отечества на время будут приведены в боевую готовность. После громкого процесса убийцу публично повесят.

Девять лет назад Ильяс был внедрен в охрану джунгарского хана и, будучи великолепно законспирирован, сделал блестящую карьеру. Пройдя путь от простого стражника у дворцовых ворот до командира «золотой сотни», Хусубеков вошел в ближний ханский круг. Иногда он передавал на родину сведения, которым не было цены. О его секретной миссии знали пять и-чу, включая моего отца.

Гибель Ильяса станет тяжелым ударом для Гильдии, но зато в разработанную мной легенду поверят даже самые опытные и проницательные чины сибирской контрразведки. И никакие дьявольские приемы Корпуса Охраны не смогут расколоть Ильяса Хусубекова. Ведь он заговорен тремя матерыми старшими логиками, которые по суммарной логической силе равны одному Великому. И сам Ильяс свято верит в то, что он – верный сын Джунгарии, правоверный мусульманин и пламенный мститель-моджахед.

Мы блестяще провели операцию. Жандармерия купилась на нашу легенду. Временный Правитель Сибири Сёмин-Ворчалов утвердил приговор военно-полевого трибунала. Ильяса Хусубекова публично казнили на площади перед зданием Верховного суда Сибири.

Президент Сибирской Республики был с почестями похоронен на кладбище Обского монастыря. Усть-кутский губернатор Сёмин-Ворчалов взял на себя всю полноту власти, объявил чрезвычайное положение, распустил Государственную Думу и запретил политические партии.

Одним из своих первых указов Временный Правитель разоружил все негосударственные формирования, за исключением охотничьих артелей. Гильдия Истребителей Чудовищ добровольно сдала тяжелую боевую технику, захваченную в Каменске, заявила о лояльности новым властям и была внесена в список праведных охотников. Кто бы мог предположить, что это не конец войны, а передышка, которая продлится всего полтора месяца?..