Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу

ModernLib.Net / Альтернативная история / Смирнов Леонид Эллиевич / Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Чтение (стр. 19)
Автор: Смирнов Леонид Эллиевич
Жанр: Альтернативная история

 

 


Я не удивился его похоронным настроениям – не до того было. Первый удар – пыльной подушкой по голове. Второй удар – под дых. Не много ли на ночь глядя?

– Хочешь, еще тебя огорчу, а может, напротив – обрадую? – Бобров вопросительно поднял брови, перебирая пальцами правой руки, словно играл на невидимом струнном инструменте.

– Добивайте. – Я махнул рукой.

– Ко мне поступает много разнообразных сведений – стараюсь быть в курсе всего, что творится в стране нашей огромной. Изредка удается кое-что для нее сделать. Единственно этим и счастлив… Порой секреты даже из-под семи заговоренных замков просачиваются на свет божий. Голову на отсечение не дам, но очень похоже на правду…

– Что жилы тянете, Сергей Михайлович? Нравится небось?

Префект смутился на мгновение – вернее, для приличия сделал вид. И продолжил:

– По всему выходит, что обе ваши Армии, любезный Игорь Федорович, на самом деле были созданы не и-чу, а кем-то еще.

Я разинул рот.

– То бишь первый камешек с горы столкнули не вы, славные и-чу, – уточнил Бобров. – Армия Белого Солнца, насколько знаю, создавалась в ответ на формирование вражеской, готовящейся нанести удар Армии Белого Меча. Но ведь Армия Белого Меча делала то же самое. И каждая сторона была уверена, что идет на вынужденный шаг, только отвечает на вызов. Я знаю абсолютно точно: обе Армии возникли в один день. Удивительное совпадение, не так ли?

«А ведь сведения о противнике к нам поступали из надежных источников», – подумал я, как будто уже ему поверил.

– Как ни прискорбно, приходится констатировать: вас, блистательных воинов и мудрых логиков, провели как детей, стравили, столкнули лбами. Кое-какие доказательства я смогу представить – копии свидетельских показаний, рапортов наружки. – Префект глянул на меня с подозрением и ответил на незаданный вопрос: – И пыточные признания имеются – как же без них?..

Господин Бобров иссяк. Молчал и я, переваривая услышанное. Спорить, с пеной у рта доказывая его неправоту, не было сил. Согласиться, сдавшись без борьбы, я тоже не мог. Выдвинутая префектом гипотеза, если принять ее на веру, требовала переосмыслить все, что происходило в стране за последние годы. Надо было решать эту безумную головоломку в то самое время, когда передо мной стоит одна-единственная задача – выжить.

– А теперь пошли спать – утро вечера мудренее, – убедившись, что ответа от меня не дождешься, произнес хозяин дома.

Я встал и покорно побрел в комнату для гостей. Завтра поговорим, все – завтра.

Дом префекта полиции Туруханской губернии Сергея Михайловича Боброва был окружен тройным кольцом жандармов. Штурмовать не спешили. Сдаться не предлагали. Стояли молча и кого-то или чего-то ждали. Так что у Боброва было время привести дела в порядок. Может быть, ради этого они и ждали? Значит, компрометирующие бумаги ни в коем разе не должны всплыть при обыске.

Префекта почему-то больше всего интересовало, кто именно настучал: слуга, шофер или садовник? Собственная судьба его будто и не заботила. Я же ломал голову, как сделать вид, будто Бобров ни при чем. Либо я взял его в заложники, либо он приютил меня по старой дружбе, не зная, что я – беглый и-чу. Хотя это звучит смешно…

А Сергей Михайлович Бобров ни капельки не хотел мне помочь – метался по дому, рылся в шкафах, в ящиках бюро, бросал в камин папки с делами, записные книжки и фотографии.

– Я выйду и сдамся. – Я поймал хозяина за локоть и силой остановил его бег. – Убивать скорее всего не станут. Вас бы отмазать… Давайте сделаем так: я приставлю ствол к вашему виску и мы выйдем на крыльцо вместе.

– И они радостно прикажут снайперам расстрелять нас обоих, – с готовностью подхватил префект. – Губернаторская свита давно на меня зуб точит. Только подставь-ся… Повод искали, чтоб избавиться, – не нашли. А сейчас повод прекрасный. Лучше не бывает. Так что со мной все ясно. Тебя бы спасти… И ведь подземный ход в доме есть, да только на том конце дозор поставлен – я уже проверил. Со всех сторон обложили – хорошо подготовились, мерзавцы!

– Тогда дайте мне оружие. Я попытаюсь прорваться. Они кинутся за мной, а вы рванете по подземному ходу.

– Дурачок… – Бобров отечески потрепал меня по щеке. – Они ведь не тебя ловят, а меня. И живым я им не дамся, – странным голосом добавил он.

Префект подошел к письменному столу, вынул из ящика серебряный браунинг с платиновыми накладками на рукояти и именной гравировкой.

– Не надо! – закричал я. Да не послушает он меня… – Стыдно так легко сдаваться. – Я не знал, что еще сказать.

– Насрать мне на твои правила! – рявкнул префект и сунул короткий ствол себе в рот.

– Не сметь!!!

Раздался выстрел.

Глава третья

Глоток воздуха

Ночнухи прыгают на людей с потолка. Только безлунной ночью, в кромешной тьме они могут подобраться к жилью и, проникнув внутрь через печную трубу или чердак, напасть на спящих. А потому никогда еще Каменск не был освещен так сильно. Население быстро усвоило урок. И теперь все от мала до велика, не жалея электричества, свечей и дров, учились спать при ярком свете или не спать ночью вовсе.

Днем жизнь в большинстве домов замирала. Ночью же это была не жизнь, а лихорадочная активность. Чего только не творили под ее покровом перепуганные горожане!.. Волна бессмысленных, порой чудовищно жестоких преступлений захлестнула Каменск. Найти виновных не составляло труда – одни, очнувшись поутру, ужасались содеянному и являлись с повинной, другие хоть и не шли сдаваться, но и бежать не бежали – некуда. Кто-то вешался или травился, боясь суда и тюрьмы. Иные дожидались городовых, напившись до поросячьего визга или с головой зарывшись в подушки.

Ночнухи высасывали ментальную энергию человека, питаясь нашими мыслями и чувствами. И жертвы их в одночасье становились безмозглыми растениями. Человеческое «я» умирало. «Новорожденных» нужно было учить с нуля, с белого листа – как малых детей, учить всему, что должен знать и уметь человек, заново формировать их личность.

Взрослым учиться гораздо труднее, чем детям, но зато тело многое помнит, готовые рефлексы сидят в спинном мозге, мышцах и жилах, и потому физические умения восстанавливаются довольно быстро. Хуже с интеллектом. Ни одна жертва ночнух не сможет вернуть утраченные умственные способности – тем паче талант.

Убить ночнух не так трудно, если сумеешь выследить. Достаточно обычной разрывной пули – в голову или грудь.

Фосфорные шашки – конечно, страшный дефицит, но ради такого дела из Столицы прислали целый вагон. С шашками на ночнух мог охотиться обычный солдат, если, конечно, у него крепкие нервы, здоровые глаза и хорошие черные очки. Чудовища на долгих полминуты слепли от вспышки, и тогда их можно было брать голыми руками.

Но выследить ночнуху нелегко. Очень долго, несмотря на все усилия армии и полиции, не удавалось убить ни одной ночнухи. Не было у мирян бесценного опыта и-чу, да и откуда ему взяться? Потом все же застрелили десяток чудовищ – это капля в море. А трупы ночнух за считанные секунды превращались в чернильный порошок с сильным запахом миндаля – даже нечего было предъявить начальству.

Откуда ночнухи пришли в наши края и почему выбрали для своего вторжения именно это время? Бог весть. На то она и нечисть, чтобы образовываться небиологическим путем и кочевать по материку гигантскими скачками: только что хозяйничала за тридевять земель – в Кандагаре или Керманшахе, и вот уже прет изо всех щелей в Нижних Порогах и Усть-Лебяжинске.

В синских летописях имеются упоминания о похожих существах. Древние мудрецы называли их «предвестницы». Предвестницы чего? Еще большего зла? Доселе сибирские логики полагали, что это всего лишь легенды, хотя синские и-чу были уверены в обратном.

Якобы ночнухи появлялись в Ойкумене дважды, и оба раза накануне нового тысячелетия. Они принимали участие – наряду с другими чудовищами – в очередной репетиции Конца Света. Впрочем, для очень и очень многих людей встреча с ночнухами заканчивалась именно концом света. На человека действительно обрушивалась тьма – тьма безмыслия и беспамятства.

Ночнухи обладали свойством, присущим всякой нечисти и нежити, – неистребимостью. Изничтоженные до последней особи, казалось, сгинувшие с лица земли чудовища через многие десятилетия и даже века вдруг возрождались. Будто прорастали из дремавших до поры до времени спор и, обретя новые органы убийства, опять обрушивались на человечество.

Если на кого и похожа нечисть в нашем живом мире – так это на грибы. Собрав плодовые тела, мы мало затрагиваем грибницу. Но, даже тщательно вытоптав ее, выкорчевав лес, который дает ей приют, мы не сможем истребить грибницу до конца. Пережив тяжелые времена, продремав несколько поколений, она дожидается, когда на вырубках поднимутся новые деревья, и прорастает, накапливает жизненные соки, набирается сил. И вот уже вновь неудержимо лезут из земли разноцветные круглые шляпки…

По Каменску протягивали все новые и новые провода, чтобы яркие лампы осветили каждый проулок, сквер, подворотню. Из соседних губерний в город шли эшелоны с катушками кабеля, фонарями, керосином и соляркой. Бригады электромонтеров и добровольцы валились с ног.

На какое-то время это спасло положение – ночнухи отступили в пригороды, в соседние леса. Но вечно жить при надрывной работе электрической станции невозможно. Запасы топлива ограничены. Кондовую сибирскую зиму с трескучими морозами под сорок Каменску будет не перезимовать.

Чем дольше продлится вторжение, тем сильнее в народе недовольство властями. А там и бунт не за горами. При этом недавно назначенный генерал-губернатор Трофим Чепалов, по кличке Хан, страшился своего народа больше, чем любых чудовищ.

Ночнухи же не собирались далеко уходить от бушующего огнями Каменска. Словно зная ситуацию с топливом, они «доедали» не успевшее удрать в город население близлежащих деревень и ждали, когда истощится сделанный на долгие морозные месяцы запас.

Недалек был час, когда в ход пойдут стратегические армейские резервы, – городские хранилища мазута и угля выметены подчистую, а эшелоны с углем и дровами приходят слишком редко. К тому же зимой им предстоит пробиваться сквозь снежные заносы. Но главное – соседи вовсе не желают делиться, боясь появления ночнух у себя.

Губернские власти наконец расписались в собственном бессилии и объявили осадное положение. К тому времени, когда они решили идти на поклон к уцелевшим Истребителям Чудовищ, Каменск бурлил вовсю. Терпение народное истощилось. Стены домов, где прежде были намалеваны призывы покончить с и-чу, теперь испещряли надписи: «Спасите нас!», «Убейте ночнух!» и даже «Долой Хана!».

В городе нас оставалась ровно дюжина. Всех и-чу содержали в казематах Баргузинского бастиона крепости святого Георгия Победоносца. Сидели мы в одиночках, перестукиваться не могли, потому что в стенах бастиона была создана изумительная акустическая система, – звуки отводились точнехонько в специальные слуховые закутки в кабинете начальника тюрьмы. Безымянный заключенный, которому пообещали свободу, творчески развил идеи ромейского театрального архитектора Паоло Паолини. А когда бастион был перестроен под тюрьму, заключенный сгинул в крепостных подвалах вместе со своим секретом.

После ареста в доме Боброва меня пару недель продержали в туруханском остроге, а затем перевезли сюда. Видно, собирали подходящую компанию для открытого политического процесса. И только нашествие ночнух помешало начать процесс в день рождения Ермака Тимофеевича – самый любимый народом государственный праздник.

И вот сижу я здесь третий месяц, пишу дневник, зашифрованный моим личным, никому на белом свете не известным кодом. Каждый вечер перед отбоем надзиратель забирает написанное мною за день – то ли для дешифровки, то ли в печку. И порой мне кажется: будет так идти год за годом – до самой смерти.

Сижу и конца моему сидению не видно, ведь обвинение мне до сих пор не предъявлено. Но однажды вместо положенного завтрака, состоящего из чечевичной похлебки и куска хлеба, приходит ко мне в камеру вице в скромном сером мундире с «терновыми веточками» министерства юстиции в петлицах.

Вице-губернатор Артамон Ивлев похож на грызуна: маленькие глазки, низкий лоб, бесцветные брови и ресницы, подвижный, длинный нос, тонкие, почти незаметные губы, гладкая, мучного цвета кожа, сизые, прилизанные волосенки, стесанный подбородок. Картину портил только умный, пронзительный взгляд. И становилось страшно от мысли: что будет с человечеством, если крысы обретут разум?

Ивлев поздоровался, поддернул брюки, сел на принесенный надзирателем табурет и не спеша обрисовал мне сложившуюся ситуацию. Он выдержал внушительную паузу, очевидно рассчитывая, что меня проймет до самого нутра, а потом призвал спасти этот прекрасный город, на время позабыв о вражде и обидах.

– Предлагаю заключить сделку, – молча выслушав вице-губернатора, негромко произнес я. – Договор должен касаться всех двенадцати пленников. Без моего согласия никто из и-чу с вами дела иметь не будет. Это я вам гарантирую.

Похоже, он мне верил.

– Конкретней! – буркнул господин Ивлев. Его миссия была ему поперек горла. Как ни посмотри, впереди маячат сплошные неприятности. Откажись я – Хан по головке не погладит. Натвори мы чего во время операции – опять же Ивлев будет виноват.

– Амнистию просить не буду – бесполезно, – разогнул я первый палец из сжатой в кулак пятерни. – Денег нам не надо. Тем более здесь. Тем более от вас – то есть награбленных у народа. – Второй палец пошел в дело – вернее, вышел из него.

– Короче! – пробурчал Ивлев.

– Скоро дело делается, да не скоро сказка сказывается, – произнес я издевательски, да еще голосом Временного Правителя Сёмина-Ворчалова.

Потом мне рассказали, что старик почил в бозе за три дня до этого разговора. Временный Правитель лишь чуть-чуть не дожил до подготовленного сибирской гвардией дворцового переворота. Той самой гвардией, чьи бронированные дивизии снискали славу на полях Мировой, затем были расформированы, а личный состав спешен и сослан в дальние гарнизоны.

Действия заговорщиков были столь тщательно законспирированы, что Корпус Охраны так ничего и не узнал. Корпус Охраны, в руках которого находятся сейчас все реальные рычаги власти в стране, располагал лишь смутными слухами о растущем недовольстве в армии. Другое дело, что жандармы теперь всегда наготове.

Но Временный Правитель умер. И потому обе эти могучие силы застыли в ожидании дальнейших событий, не зная, как им поступить. Кто из сибирских политиков или партий рискнет и попытается взять бразды правления? В какие альянсы и контр-альянсы войдут претенденты? Какая будет международная обстановка? Чего ждать от чудовищ, а чего от ушедших в глубокое подполье и-чу?

Ивлев метал взглядом молнии. Он был убежден: пользуясь случаем, я вздумал над ним поиздеваться. И для меня было столь же ясно: мой собеседник выждет и непременно найдет возможность на мне отыграться.

Я продолжил:

– Господин генерал-губернатор подпишет соглашение и зачитает его по «тарелке». Заключенным в крепость и-чу отныне предоставляется пожизненное право сражаться с чудовищами, атакующими сибирскую землю. Мы приступаем к работе тотчас после первого их обнаружения на территории Каменской губернии.

У Ивлева глаза полезли на лоб.

– Зачем вам это нужно?

Я хотел было ответить: «Не твое собачье дело!» – но передумал.

– Пусть народ знает, кто на самом деле ратует за него. Тогда он сможет решить…

– Быдло никогда и ничего не решает, – процедил сквозь зубы вице, и лицо его на миг превратилось в крысиную мордочку. – Сколько можно питаться иллюзиями?

– Порой даже пирамида переворачивается вниз вершиной, а вода на огне замерзает.

– Ваше право – мечтать! – раздраженно махнул рукой Ивлев. – Мое дело – довести информацию до генерал-губернатора. Барская воля… – Поднявшись с тюремного табурета, он подошел к двери, стукнул кулаком и, как только она открылась, выскользнул в коридор.

Обитали ночнухи в тайге вокруг Каменска, облюбовав себе вершины вековых елей и лиственниц. Сосну они почему-то не жаловали. Не имея корма, чудовища медленно худели, слабели. Но гораздо скорее они теряли осторожность и выходили на охоту еще в сумерках, не покидая пригороды до самого рассвета. Голод – сильнее страха, жажда – сильнее боли…

Теперь они охотились с закрытыми глазами, с помощью одного лишь внутреннего зрения; отдельные особи начали приспосабливаться к свету. Естественный отбор перешел на галоп. Так что защититься от ночнух становилось все труднее.

Было раннее утро. Через город мы проехали в армейских бронемоторах. Беззлобно покрикивая, нас выгрузили на лесной опушке и под усиленным конвоем повели в сосновый бор. Солнце быстро поднималось к верхушкам деревьев – вот-вот вырвется из-за их высокого частокола и «зажжет» лес.

А пока разрозненные, негреющие, но ослепительные лучи пробивались сквозь разрывы в кронах и лупили по отвыкшим от яркого света глазам. Лес просыпался. Одна за другой вступали в тревожную перекличку оставшиеся зимовать птицы. Выводил дробь на сухом стволе неутомимый дятел. Пронзительно скрипели на ветру сцепившиеся верхушками сосенки – словно криком кричали.

После тюремной темноты и духоты мы едва держались на ногах, ослепленные солнцем и опьяненные воздухом, который был напитан лесными ароматами. Начальник конвоя, сформированного из солдат комендантской роты, жандармский ротмистр Строев оглядел нас скептически. Он не верил, что эти задохлики сумеют спасти город от безжалостного врага, перед которым спасовала и многотысячная полиция, и целая армейская дивизия, введенная в Каменск по личному приказу Хана.

Солдаты тем временем принялись рубить сухие сосенки, разбивать лагерь, ведь мы проведем под пологом леса не только день, но и целую ночь.

Мы постепенно привыкли к яркому свету, глаза перестали слезиться, и можно было толком осмотреться. Тонкие сосны с красновато-бурой корой высились вокруг, изо всех сил тянулись к солнцу, поднимаясь на двадцать саженей и лишь на самом верху образуя пучок веток – куцую крону. У их подножия росли вперемешку голые кустики черничника и заросли вереска, местами обнажая ярко-зеленые пятна мха и голубовато-серые – лишайника.

Островок бора окружали темные ельники. Чудовища, почуяв нас, должны спуститься с деревьев. Тут-то и начнется схватка. Ночнухи в поисках добычи могут за считанные часы преодолеть десятки верст. Мы выманим их на себя – всю нежить, собравшуюся вокруг Каменска, и покончим с нею разом.

В худшем случае погибнем и мы, и конвой. Невелика потеря, рассудил генерал-губернатор и дал добро, черканув размашисто на топографической карте с красным кружком и синими стрелочками: «Утверждаю. Трофим Чепалов».

Эта «загородная прогулка» запомнилась мне надолго.

Мы напропалую шутили и громко смеялись, пели песни, и мало-помалу это настроение передалось солдатам. Мы словно бы перенеслись в свое бойскаутское детство с летними лагерями в таежной глуши, долгими походами по непролазью и обязательными ночевками в лесу – шумными, слегка бестолковыми, не обходившимися без розыгрышей, а порой и жестоких шуток.

Солдаты нарубили лапника, разожгли костры и кашеварили помаленьку. Дымок и аппетитные запахи витали над лесом, смешиваясь с ароматом мокрого мха и сосновой коры. Заправлял всем старшина конвоя – толстый фельдфебель с лихо закрученными усами. В обед нас потчевали супом из тушенки и гречневой кашей со свиными шкварками. На десерт был настоящий армейский компот из сухофруктов – голубая мечта каждого заключенного.

Мы были чересчур веселы, и ротмистр с подозрением посматривал на расшумевшихся арестантов. Очень ему хотелось притушить наше веселье, но за весь день он ни разу не накинулся на и-чу. Уже в сумерках ротмистр подошел ко мне и, зачем-то козырнув, буркнул:

– Чему радуетесь?

– Ночнух приманиваем. Согласно плану господина генерал-губернатора.

Нас действительно обязали как можно больше шуметь, чтобы ни одна, даже самая глухая, ночнуха нас не прозевала. Ротмистр с сомнением покачал головой и отошел.

Руки и ноги наши были свободны. Вряд ли сторожившие нас солдаты смогли бы оказать серьезное сопротивление, но мы не собирались давать деру. Знали, что существует второе, гораздо более серьезное кольцо окружения, хотя извне до нас не доносилось ни звука.

Заградительный отряд состоял из эскадрона отборных полевых жандармов, роты безжалостных и умелых байкальских пластунов и батареи реактивных бомбометов из личного резерва Хана. Ротмистр Строев предупредил меня, что при малейшем непорядке в нашем лагере, при первом подозрительном движении зафадотрядчики откроют шквальный огонь из десяти станковых пулеметов «саблин», не разбирая, кто свой, кто чужой. Лес забросают бомбами, а потом вычистят по всем правилам борьбы с партизанами.

Конечно, он хотел нас припугнуть. Мы слишком нужны губернатору, чтобы убивать прежде времени.

И-чу, если он трезв и психически здоров, не склонен к самоубийству. И потому мы вели себя смирно – в полном соответствии с заключенной сделкой.

Дело шло к ночи. Чем ниже опускалось солнце, тем мрачнее я становился. С грустью я смотрел на моих ребят, сознавая, какой грех им вскоре придется взять на душу. Грустно мне было глядеть и на беззаботно болтающих, покуривающих на биваке солдатиков. Похоже, они совсем перестали нас бояться, с нами им не страшны были и ноч-нухи. Именно сейчас, впервые за много недель, они избавились от фызущего их страха.

– Что случилось, Игорь? – почувствовав мое настроение, подошел старший ловец Сергей Каргин, занявшийся было сбором сухих веток для выгоревшего костра. Он был вторым по старшинству в нашем отряде и, приключись что со мной, должен возглавить ребят.

– Пока ничего. Но случится… – Я дал понять, что этот разговор не предназначен для посторонних ушей.

– Что от нас требуется? – спросил он одними губами.

– Задавить в себе жалость, – беззвучно ответил я.

Порой мне казалось, что ротмистр Строев догадывается о том, что произойдет в бору под покровом ночи. Он вдруг начинал метаться по лагерю, раза два бегал в заградотряд, о чем-то говорил с его командиром, сутулым полковником в мышиного цвета кавалерийской шинели. Они выходили на «ничейную» поляну, чтоб не слышали ни свои, ни чужие, и я хорошенько разглядел полковника. Ротмистр возвращался успокоенный, но спустя полчаса снова впадал в панику.

«Бедняга… Он не знает, что уже приговорен. При любом раскладе, – вдруг резанула мысль. – Почему я сразу не сообразил? Если мы погибнем, то и конвою не жить. Если же перебьем ночнух – и нас, и конвой выкосят из пулеметов. Живых приказано из леса не выпускать».

Не знаю, что сделают потом с заградотрядом, но нам, свидетелям «ханского» позора, и солдатикам, свидетелям нашей победы, не жить. Все заслуги припишут гению и личной доблести Хана. Это уже вошло в привычку, и пора превратить ее в хорошую традицию. Кто спросит с него за нашу смерть? Даже если о нас вспомнят, всегда можно списать потери на царившую темноту и возникшую панику. Перетрухали жандармы с пластунами, померещилось: ночнухи на них прут – они и давай стрелять…

Солнце опустилось за черный частокол елей. Чернильные тучки испятнали полыхающие бордовым пламенем небеса. Скоро… Уже скоро… Раскочегаренные солдатами костры пылали, ярко освещая пятачок бора с отливающими красным сосновыми стволами. Конвойные то и дело кидались к кучам хвороста и выбегали из мрака с мокроватыми охапками. Они были готовы поддерживать яростный огонь до самого рассвета.

– Пора! – громко, чтоб было слышно охране, объявил я, и парни начали раскладывать на земле боевые амулеты – строго по границе начертанного мною круга.

Амулетов было много – целых пять мешков, и каждый из них в отдельности не имел никакой силы. Это были своего рода обломки букв, из которых нам предстояло выстроить убийственное заклинание. По завершении логической процедуры мы должны будем войти внутрь круга, обретя защиту от нападения ночнух, солдаты же останутся снаружи…

– Никого внутрь не пускать! – таков был мой категорический приказ.

Заклинание возникло на влажной хвое – идеально ровный круг, состоящий из семисот семидесяти семи амулетов. «Буквы» светились неровно, помаргивали. И мне казалось, что это вспыхивают в глазах скопившихся поблизости ночнух отблески огня.

– Погасить костры!!! – рявкнул я, так что услышали в заградотряде.

Никто из конвойных и не думал выполнять мой приказ. Они как заведенные продолжали таскать хворост к кострам.

– Ротмистр! – гаркнул я, выискивая взглядом знакомую, обманчиво неуклюжую фигуру. – Извольте распорядиться!

Строев беззвучно возник из-за деревьев в трех шагах от меня. Из него бы мог выйти хороший охотник. На лице ротмистра царила сумятица чувств.

– Нас ведь сожрут в темноте, – тихо, чтобы не услышали подчиненные, произнес он.

– Положитесь на нас. Мы – в равном положении, – не моргнув глазом соврал я. – Все равно другого способа покончить с ночнухами нет.

Ротмистр молчал, наклонив голову и шумно дыша, топтался на месте, вцепившись рукой в эфес шашки.

– Вы получили личный приказ генерал-губернатора. Козырнули – и кру-у-угом марш. Ну и как вы собираетесь его выполнять? Позовите полковника. Может быть, он разъяснит вам ситуацию, если я не в силах.

Строев, будто контуженный, замотал головой, потом крутанулся на пятках и, рванувшись за деревья, взревел бешеным от отчаяния голосом:

– Ро-о-ота!!! Слушай мою команду! Заливай огонь! Оцепеневшие на миг солдаты бросились выполнять приказ. Они выливали в огонь воду и остатки супа, растаскивали и затаптывали горящие ветви. Пар шипел, клубами поднимаясь вверх. Солдаты выдергивали вереск и черничник и, набрав полные пригоршни мокрого мха, бежали к кострам.

– Котелки! Идиоты! – рявкнул ротмистр. – Носите котелками!

И они хватали котелки, из которых не так давно уминали наваристый супец и сытную гречку, бежали за мхом, спотыкались о корни, хватались за сосновые стволы или падали на живот, скользя по влажной хвое…

Когда в бору воцарился мрак, я вдруг почувствовал, что им полным-полна и моя душа. Вот-вот перельется через край. Окружающий мир исчез, оборвался в никуда. Только филин проухал где-то вдалеке, и все смолкло, словно кончилось Время. Я едва различал лица своих бойцов. Сгрудившиеся неподалеку солдаты представлялись мне темной кучей, чем-то неживым, небывшим – так, наверное, мне будет легче.

– Именем Солнечного Диска, священным именем Негасимого Пламени, тайным именем Животворного Света – властелина Вселенной… – Стоя на огромном трухлявом пне в центре круга и воздев руки, взывал я к ритуальным символам огнепоклонников – непостижимым силам мироздания, которые то ли есть, то ли нет. Сейчас мне было все равно, что говорить, – я дурил голову ротмистру и его людям. – Заклинаю Царицу Ночь отступить! Демоны твои да рассеются как туман! Стражи твои да упокоятся в недрах земных! Силы твои да иссякнут!

Я вкладывал в свои слова так много логической энергии, что трудно было сохранить здравый смысл и не поверить моей игре. Даже и-чу, открыв рты, застыли у подножия моего «постамента» и внимали этому бреду. Что уж говорить о забритых в солдаты темных крестьянах? Конвойные молча толпились вокруг нас, образовав рваное кольцо. Они словно впали в гипнотический транс, ничего не замечая вокруг. В смертельном ознобе они дрожали всем телом, лязгали зубами – так замерзают на лютом морозе выбравшиеся из ледяной купели.

Ротмистр Строев один мне не поверил. Вынул из кобуры револьвер, взвел курок и, стоя чуть в стороне, вращал головой – ждал нападения, а его пока не было.

Я почуял ночнух, когда они оказались всего в сотне шагов. Разглядеть их было невозможно, но в голове – сначала чуть слышно, потом все громче – стал раздаваться скрип несмазанных уключин. А еще я услыхал далекий шелест крыл – какой бывает лишь в логове тысяч летучих мышей. В горле застрял тугой ком, не пропуская воздух в легкие.

– Что с тобой, Игорь? – спросил Сергей Каргин.

– Еще мало… – Я едва мог говорить. – Зовите их… Пусть соберутся все…

Сердце стиснули две ледяные руки, пытаясь раздавить его, как скорлупу яйца, и этот захват не смог разорвать даже лучший самозаговор успокоения. Я стал медленно оседать на пень. Цепляясь за воздух, я наступил на гнилое место, нога до колена провалилась в недра пня, и я бы рухнул, переломив кость, не подхвати меня Каргин. «Что ты меня лапаешь, как барышню?» – хотел было сказать я, но не сумел разжать губ. И тут сердце отпустило. По телу от макушки до пят выступила испарина.

– Чего ждете?! Зовите их! – вновь овладел своим голосом и гаркнул я, все еще держась за Сергея. – Зовите, черт дери!!! Поздно будет!

Мои бойцы, сжав кулаки, начали мысленно призывать ночнух на их языке. И-чу знают язык многих чудовищ, но далеко не всегда нам удается воспользоваться этим знанием. Часто мы не в силах произнести ни слова – слишком чужеродны они, слишком страшны. Иная нежить сразу чует, что это говорит враг, и тогда – ищи ветра в поле. Но сейчас изголодавшимся ночнухам было все равно, чей это зов. Главное – в бору их ждала пища. Корм. Дичь.

Ротмистр Строев, увидев мое падение с пня, окончательно уверился, что дело дрянь, и сунулся в круг. Парни не пустили его, встав грудью. Он напирал, натужно пыхтя, но пересилить их не смог. Ткнул в одного из и-чу дулом револьвера. Тот не шелохнулся. И-чу скорее умрут, чем нарушат мой приказ.

– В чем дело, Пришвин?! – взревел ротмистр. В пылу борьбы фуражка слетела у него с головы, и я увидел, что редкие волосы стоят дыбом.

Я чувствовал: он вот-вот начнет стрелять. Конечно, Строева нетрудно выключить, но тогда придется иметь дело с конвоем. Будут потери. И потому я ответил ему с искренней злостью:

– Сейчас вы разрушите магический круг, и нас немедля сожрут – это вы понимаете?!

– Я тоже хочу!.. – Ротмистр подавился словами. Потом замолчал, не сразу решившись произнести: – Тоже хочу быть в круге!

– Поздно. Уже ничего нельзя менять.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29