Глава 1

У матушки Марго был замечательный яблоневый сад. Эльга видит сад как наяву – вот она протягивает руку к ветке, срывает большое твёрдое яблоко и вонзает в него зубы. Сладковато-кислая мякоть наполняет рот, Эльга слизывает сок с губ… На крыльце стоит матушка Марго – полная, рослая женщина – и с улыбкой смотрит на свою приёмную дочку. Из кухни доносится умопомрачительный запах свежей выпечки.

Пирожки с капустой…

… Эльга сглотнула слюну и заелозила на доске, стараясь устроиться поудобнее. От сырой стены в спину проникал холод. В противоположном углу ямы две крысы затеяли драку.

Тусклый свет, сочившийся сверху, закрыла чья-то тень. Грубые хриплые голоса. Стража. Эльга не смогла разобрать, о чем они говорят. Прозвучал ещё один голос – спокойный и негромкий. Скорее всего, это кто-то из монахов.

Загремел отодвигаемый засов, и через несколько секунд тяжёлая решётка, закрывавшая яму, была откинута. Наклонившись, вниз заглянул человек. Несколько секунд он молча рассматривал девушку.

– Как зовут?

– Эльга.

Собственный голос показался ей неестественно слабым. Сердце учащённо забилось. Её выпускают? Что с ней будет?…

– Говорит, что Эльга, – сообщил стражник остальным.

На этот раз негромкий и спокойный голос прозвучал утвердительно. Под ленивую перебранку тюремной охраны сверху стала опускаться деревянная лестница. Опираясь на стену, Эльга поднялась на ноги. Разбрызгав грязь, лестница ткнулась в землю.

– Вылазь, – беззлобно приказал стражник.

Она подчинилась, но выполнить требование оказалось не так-то легко. Восемь дней без пищи и почти без сна, проведённые в грязной вонючей яме, где нельзя было толком ни сесть ни лечь, мгновенно напомнили о себе. Суставы и мышцы наполнились болью, а на середине пути у Эльги закружилась голова. Она было остановилась, чтобы передохнуть и прийти в себя, но ругань, раздавшаяся сверху, мигом избавила её от этой мысли. Следующие несколько ступенек – как в бреду. Перед глазами все завертелось, она почувствовала, что соскальзывает вниз, не в силах удержаться, и была почти благодарна руке, которая без лишних церемоний вцепилась ей в волосы и выволокла-таки наружу. Её встряхнули и поставили на ноги. Головокружение прекратилось.

Двое солдат стали вытаскивать лестницу. Третий поскрёб бороду и лениво поинтересовался у четвёртого участника Эльгиного вызволения, молодого монаха в длинной рясе:

– Куда её теперь? В часовню или к фогту?

– К ан Керонту. Исповедаться она ещё успеет.

Солдаты установили решётку на прежнее место и поволокли Эльгу к дверям. По ходу их движения из других ям, справа и слева, то и дело доносились стоны, мольбы и проклятья – все вперемешку. Эльга содрогнулась, представив, каково пробыть здесь несколько недель или даже месяцев. Один из узников, проявив чудеса ловкости, добрался до решётки и, уцепившись за неё, протянул сквозь прутья руку, выкрикивая что-то нечленораздельное. Бородатый сержант походя пнул по запястью.

Её провели через захламлённый двор, посреди которого громоздилась старая гильотина, заставили подняться на крыльцо и втолкнули в какое-то относительно чистое помещение. Солдаты вышли, молодой монах вывел её на середину комнаты, после чего сел на стул у левого края большого дубового стола – ровнёхонько напротив писаря.

Человек, занимавший центральное кресло, некоторое время пристально всматривался в лицо девушки. Она не отводила взгляда, пытаясь отыскать на этом лице хоть что-то, что могло дать ей надежду на благоприятный исход дела. Она ведь ни в чем не виновна. Он должен это понять.

На лице фогта не было никаких эмоций – ни враждебности, ни сочувствия. Только усталость и скука.

Начался допрос. Он был коротким – Эльгу ещё раз спросили, как её зовут, откуда она родом, живы ли её родственники и верно ли то, что она является приёмной дочерью известной ворожеи Марго из Силевска. Эльга ответила, что родом она из портового города Греула, что отец её был убит два года назад во время пиратского набега, а о матери с тех пор ничего не известно, что родной дом её сгорел в то же самое время вместе с доброй половиной города и что действительно год назад матушка Марго приютила бездомную нищенку, которую и видела-то впервые, накормила её и обогрела…

– Вы состоите с ней в какой-либо родственной связи? – перебил Эльгу фогт, перебирая бумаги.

– Нет.

– Почему вы называете её матушкой?

– Её так все называли.

Потом Эльгу начали расспрашивать, знает ли она, чем занималась Марго, помогала ли Эльга ей в этом, сколько людей приходило в дом и кто были эти люди. Эльга отвечала честно, тем более что и скрывать-то было нечего. Слушая её ответы, фогт методично покачивал головой. Во время короткой заминки Эльга встретилась глазами с престарелым лысоватым писарем. Ей показалось, что в его взгляде мелькнуло что-то, похожее на сочувствие – впрочем, вполне может быть, что ей только показалось, потому что фогт задал следующий вопрос, и писарь тут же уткнулся в пергамент. Молодой монах, приведший её сюда, молчал и украдкой позёвывал.

Допрос закончился. В комнате повисло молчание.

Теперь фогт смотрел не на Эльгу, а куда-то сквозь неё. Смотрел сквозь и думал. Наконец тем же будничным тоном, которым расспрашивал Эльгу, он произнёс:

– Виновна в ворожбе и вредительстве, потому заслуживает смерти. Брат Аврелиан?

Монах качнул головой, показывая, что возражений не имеет.

– Приговор привести в исполнение в обычном порядке, – закончил фогт.

Монашек поднялся и поманил Эльгу за собой, но она не двинулась с места. Виновна? Нет, наверное, она ослышалась… Этого не может быть! Она ничего не сделала! Это несправедливо!..

– Послушайте, – начала Эльга, умоляюще складывая руки на груди. – Я…

Это было все, что она успела сказать. Стражники, ждавшие за дверью, по зову монаха вошли в комнату, взяли Эльгу за руки и выволокли вон. Следом вышел брат Аврелиан и закрыл за собой дверь.

Фогт Эллиунской епархии Марк ан Керонт провёл рукой по лицу, как будто бы сдирая невидимую маску, прикрыл глаза и устало откинулся в кресле. Писарь поёрзал на месте, искоса поглядел на фогта но, так и не решившись ничего сказать, негромко вздохнул.

На душе Марка ан Kepoнтa было муторно. В феврале епископу Агому, главе Эллиунской епархии, было доставлено послание главы Джорданитской Церкви. Первосвященник указывал епископу на ревность других прелатов, нещадно истребляющих в своих владениях нечестивых чернокнижников, ворожей и колдунов, и изъявлял недовольство тем, как ведутся дела в епархии Агома. Марк ан Керонт вспомнил то февральское утро. Его господин в волнении расхаживал по комнате и мял в руках письмо. «Послушай, что он пишет, Марк, – говорил епископ. – Если в другой епархии изыскивают и сжигают за год полсотни колдунов – это хорошо, а если мы в окрестностях Эллиуна за год не находим и полудюжины – значит попустительствуем и укрываем. К нынешней зиме, как и всегда, мы должны направить в Сарейз отчёт о состоянии дел в епархии – и что мы напишем? Что все у нас, как и прежде? Гиллиом уже не раз грозился направить к нам своего дознавателя и, чует моё сердце, направит, если и после последнего его письма все у нас останется без изменений. Помоги мне, Пресветлый Джордайс! Я не хочу, чтобы в Сарейзе смотрели на нас, как на паршивую овцу в стаде. Обещай, Марк, что ты сделаешь все, чтобы…» И ан Керонт пообещал. Прежде всего потому, что появление столичного дознавателя означало конец его собственной карьеры.

За последующие три месяца в Эллиунской епархии и в самом деле изменилось многое. Нормы судопроизводства в отношении колдунов всегда были довольно расплывчатыми, на рвение судей и следователей всегда полагались больше, чем на закон; теперь же время следствия над обвиняемыми в волшбе сократилось во много раз, и одного доноса или малейшего подозрения оказывалось достаточно, чтобы отправить предполагаемого колдуна в яму. А поскольку для тщательной проверки доносов или подозрении времени уже не оставалось, заключённый, как правило, покидал яму только для того, чтобы взойти на костёр. Дошла очередь и до ворожеи Марго из Силевска. Её сожгли вчера. Поскольку она была известной целительницей, фогт опасался народного волнения и заблаговременно выставил усиленную стражу. Но никаких попыток мятежа не было. Народ постоял, поглазел, послушал вопли Марго. Скорее одобрительно, чем нет. Потом ведьма сгорела, и люди разошлись по домам.

Ан Керонт оторвался от воспоминаний, возвращаясь к сиюминутным делам.

– Дай-ка взглянуть, что ты написал.

Писарь снял пергамент с подставки и протянул фогту. Марк ан Керонт пробежал глазами весь документ, остановившись только в самом конце.

– «В обычном порядке…» – прочитал он вслух. – Исправь. Напиши: «Приговор привести в исполнение посредством сожжения означенной ворожеи Эльги из Греула…» и не забудь указать в статье расходов два воза дров.

Писарь кивнул, взял свиток, снова установил его на подставке и стал аккуратно соскабливать лишние слова. Большую часть денег, взятых из казны и потраченных на покупку несуществующих дров, Марк ан Керонт положит себе в карман, но кое-что перепадёт и писарю. Ну и, конечно, брату Аврелиану, чья подпись также должна будет красоваться в конце документа.

Между тем брат Аврелиан пребывал в растерянности. Во-первых, проклятая девчонка устроила истерику в тюремной часовне, куда её привели для последней исповеди. Ничего слышать не хочет, про душу свою бессмертную не думает, ревёт в три ручья и просит, чтобы помиловали. Брат Аврелиан ей втолковывает: не от меня это зависит. Подумай лучше, что Господину Добра на том свете скажешь, как перед ним оправдаешься, что в доме ворожеи жила и искусству её мерзостному училась? Но девка только ещё пуще слезами заливается и про то, что «не виновата» твердит, как заводная. Повозился с ней брат Аврелиан, повозился, да и махнул рукой. Только вывели ведьму из часовни, а тут – на тебе, другая неприятность: нигде палача нет. Послали было к нему домой – однако его и там не оказалось. И где искать – непонятно.

Аврелиан стоял посреди тюремного двора и кусал губы. Возвращаться за советом к фогту он не хотел. Хотя официально его обязанности состояли только в том, чтобы провожать заблудшую душу до самого порога смерти, но на практике на плечи молодого шээлита ложилась масса дел, никакого отношения к его духовному званию не имевших. Впрочем, брат Аврелиан на эти дела не сетовал, ибо хотя и был ещё весьма молод, родился все-таки не вчера и понимал, что между идеальным положением вещей и их действительным положением разница примерно такая же, как между первосвященником Гиллиомом и им, братом Аврелианом.

Однако в системе церковного судопроизводства он вращался ещё не очень долго и оттого не всегда понимал, как решить то или иное практическое затруднение.

А вот сержанту Хрольву, похоже, на отсутствие палача было глубоко наплевать. С довольным урчанием, задрав голову, бородач отливал у стены.

– А можбыть, етить его разэтак, в пивную глянуть? – предложил Тонел – стражник с реденькими светлыми усиками.

Аврелиан с раздражением посмотрел на стражника. Тот поспешил пояснить:

– Можбыть, там он? Палач-то?.. А?

Второй стражник хмыкнул:

– Ага в пивной… Палач. Хе-хе. В пивной. Хе-хе… Ага.

– А чего? – обиженно переспросил Тонел.

– Кто ж ему нальёт-то, палачу?

Тем не менее Аврелиан ухватился за эту мысль как за последний лучик надежды.

– А вдруг и в самом деле, – сказал он. – Пройдись по трактирам, Тонел. Может, и впрямь он там…

Пройтись по трактирам? Без возражений солдат Тонел поднимается на ноги и идёт к воротам. Отчего бы и не пройтись? К тому же и душа просит…

Хрольв закончил свои дела и очень удивился, не обнаружив второго солдата на месте.

– А где?..

Ему объяснили. Теперь оставалось только ждать.

Брат Аврелиан подобрал рясу и уселся па телегу. Хрольв и Дигл затеяли игру в кости. Предложили присоединиться и Аврелиану, но тот благочестиво отказался. Во-первых, играть в кости он не умел и справедливо подозревал, что его быстро обведут вокруг пальца, а во-вторых, полагал, что надо блюсти хоть какую-то субординацию.

Эльга сидела у стены. Она не смотрела ни на тех, кто сторожил её, ни на прочих, пересекавших тюремный двор по своим надобностям. Азартные выкрики солдат проталкивались к ней словно сквозь вату. Слезы давно иссякли, на смену истерике пришло тупое оцепенение. Она до сих пор не могла поверить, что все это происходит именно с ней, а не с какой-нибудь другой девушкой.

Тонел вернулся через два часа. Шёл он медленно, с некоторым усилием, но, впрочем, на ногах держался ещё твёрдо.

– О! – радостно сказал он, заходя во двор. – Сидим.

Хрольв поднялся, с наслаждением размял руки и влепил подчинённому хорошую затрещину. Во-первых, за то, что ушёл, не спросившись у старшего. Во-вторых, за то, что пил… опять-таки без старшего.

Тонел зашатался, замахал руками, пытаясь удержать равновесие, но Хрольв пнул его ещё раз, и подвыпивший стражник, ругаясь на чем свет стоит, упал на землю.

Аврелиан успокаивающе похлопал сержанта по плечу. Затем, нагнувшись, осведомился у лежачего:

– Нашёл палача?

– Так… точно, ваше… ик… преосвященство.

– Не святотатствуй, – строго сказал Аврелиан. – Где он?

Сморщившись, Тонел уселся на землю.

– В канаве… етить его разэтак.

– Значит, в пивной ему все-таки налили… – отвращением произнёс монах.

– А то!.. Умный человек всегда место найдёт.

Монах беспомощно посмотрел на Хрольва.

– И что же теперь делать?

Хрольв сплюнул и ничего не сказал.

Скрипнула дверь. Во двор, в сопровождении слуги и посыльного, вышел сам Марк ан Керонт. Слуга побежал за лошадьми – господин фогт собирался домой. Хозяйским взором оглядев напоследок тюремный двор и узрев тощую фигурку у стены, Марк ан Керонт нахмурился и поманил к себе Хрольва и Аврелиана.

– Почему до сих пор не казнили? – спросил он с неудовольствием.

Хрольв огорчённо развёл руками.

– Палач того…

– Что «того»?

– Ну того… Пьян, значит.

– И что?

– Так может быть… обратно её в яму? До завтрашнего дня?

– Ну уж нет, – отрезал фогт. – Справьтесь как-нибудь сами.

Хрольв поскрёб бороду. Марк ан Керонт обратился к Аврелиану:

– Она уже исповедалась?

– Ммм… В общем, да, хотя…

– Великолепно. – Ан Керонт натянул перчатки. – Отдаю эту троицу в ваше распоряжение, Аврелиан. Потрудитесь проследить за тем, чтобы они не разбежались по кабакам до того, как выполнят свои обязанности. Тело пусть закопают на старом кладбище.

Аврелиан уныло кивнул. Подозрение в том, что на него сваливают чужую работу, переросло в уверенность.

Старое языческое кладбище, расположенное за чертой города, существовало ещё до того, как в этих краях утвердился культ Единого. Долгое время оно не использовалось, постепенно обрастая разнообразными зловещими легендами. Сравнительно недавно, по приказанию одного из предшественников нынешнего Эллиунского епископа, стены старого храма были обрушены, а само место превращено в свалку. Сейчас туда свозили тела преступников, которые по каким-либо причинам не могли быть захоронены на освящённой земле.

Слуга подвёл лошадей. Марк ан Керонт и его личный посыльный взлетели в седла и направились к воротам. Слуга припустил следом.

Аврелиан повернулся к своим «подчинённым». Никакого внимания солдаты на него не обращали. Дигл повторно извлёк кости, спрятанные при появлении фогта, а Тонел, потирая ушибленные места, уже усаживался на землю рядом с ним.

Впрочем, партию пришлось отложить – грозный рык сержанта, казалось, был способен поднять из могилы даже мёртвого. Ворча «нам за это не платят», солдаты встали на ноги и вместе с сержантом подошли к гильотине. Последовало оживлённое обсуждение.

– Нужна верёвка…

– Держать ведьму как будем?..

– Я ентому палачу завтра всю его поганую харю разукрашу…

– Нужна верёвка, – настойчиво гнул Дигл. Следующие полчаса прошли в поисках верёвки. Потихоньку темнело. Когда верёвка нашлась и «инструмент» был приведён в рабочее положение, по пытались подтащить к гильотине Эльгу. Близость смерти вывела её из апатии. Эльга кричала, царапалась, кусалась и умоляла о пощаде. Стражники ругались, проклинали все на свете и наконец после долгих усилий поставили жертву в нужное положение. Поскольку единственная обнаруженная верёвка уже была употреблена в дело и связать Эльгу было нечем, Тонелу пришлось держать ведьму сзади за руки, Диглу – с другой стороны за волосы, в то время как Хрольв методично пилил верёвку. «Дилетанты», – сказал бы городской палач Эллиуна, если бы только мог наблюдать эту уморительную картину. Но наблюдать он её не мог, ибо по-прежнему валялся в канаве.

Хрольв перепилил верёвку. Аврелиан на мгновение зажмурил глаза. Но ничего не произошло. Тяжёлое лезвие дрогнуло, опустилось вниз на полдюйма и остановилось.

Монах тихо выругался, после чего поспешно прикрыл рукой рот. Дигл неторопливо обошёл гильотину.

– Заржавела, видать, – задумчиво констатировал он. Хрольв сплюнул.

Пользуясь общим замешательством, Эльга подалась назад и убрала шею из-под лезвия.

– Придётся самим, – недовольно буркнул сержант. Девушка закрыла глаза.

– Кинем кости? – предложил Дигл – У кого меньше, тому и рубить.

– Заткнись. – Хрольв подумал, поскрёб бороду и изрёк: – Сначала на кладбище её отведём.

– Но зачем? – подал голос монах. Сержант с неприязнью поглядел на него, однако Аврелиан не отступал. – Неужели нельзя всё сделать здесь?

– А как через город потащим? Не на руках же. Телеги-то нет.

Аврелиан, поглазев по сторонам, был вынужден согласиться с этим доводом. Собственно, телега была, не было лошадей. Эльгу поставили на ноги и подтолкнули к воротам.

Хрольв ткнул в спину кулаком.

– Смотри, шлюха: бежать вздумаешь – хуже будет.

«Бежать?..» – подумала Эльга. – «А почему бы и нет?..»

– Етить вашу разэтак, – сказал Тонел, когда они уже вышли на улицу. – Лопату забыли.

Глава 2

Негромко посвистывая, Уилар Бергон спустился по лестнице, расплатился за постой и вышел во двор. Трактирный конюх подвёл лошадей – вычищенных и накормленных. Получив монету, конюх поклонился:

– Благослови вас Господь, ваша милость.

Поводья заводной лошади Бергон привязал к седлу Вороны, похлопал кобылу по шее и утвердился в седле. Можно было отправляться.

Уилар Бергон – человек неопределённого возраста, ему можно дать и тридцать, и сорок, и пятьдесят лет. На лице много морщин, но двигается он легче иного юнца. Одежда – однотонно чёрная, кожа и шёлк. Длинный тяжёлый плащ. Оружия нет, если не считать кинжала на поясе и короткого посоха, аккуратно притороченного к седлу. Скрытые перчатками из тонкой кожи, его длинные сильные пальцы могли бы заставить предположить, что перед нами – профессиональный игрок, вор или музыкант.

… Когда Уилар Бергон выехал из трактирных ворот на улицу, он перестал свистеть – и тотчас его тонкие губы приняли своё обычное положение: жестокой презрительной складки на гладко выбритом лице.

Оставив за спиной городские ворота, он вскоре свернул с тракта на боковую дорожку. Ни встречных, ни попутчиков не было – солнце уже садилось, а местного жителя даже в полдень трудно заманить на старое кладбище. Пропетляв, дорога привела Уилара к заросшей сорняками ограде. Отсюда уже был виден центральный холм с остатками некогда венчавшего его строения. Давным-давно на холме было капище, где поклонялись Хальзаане – не слишком дружелюбной богине, окружённой свитой, весьма охочей до человеческой крови. Наиболее известное – и очевидное для всех занятие богини заключалось в том, что каждый месяц она пожирала новую луну, как только та достигала своей полноты. Поначалу капище состояло всего лишь из алтаря и деревянного столба с изображением богини; впоследствии над алтарём появилась крыша, возникли стены, вокруг было возведено несколько мелких построек – и капище превратилось в большой храм.

Ныне от главного здания уцелела только одна стена. Хозяйственным постройкам повезло больше – но и они пребывали в крайне запущенном состоянии, ибо там, куда не добрались человеческие руки, нещадно поработало время.

Петляя, всадник приближался к холму. Во многих местах лошади попросту не могли пройти. Всюду высились огромные кучи мусора, земли и щебня. Некоторые могилы были раскопаны – уже не один год в городе ходили упорные слухи о неисчислимых сокровищах, схороненных язычниками на старом кладбище. Короткая усмешка искривила губы Уилара, когда картина полного разорения предстала перед ним. Ему вспомнилось предание, распространённое среди служителей Хальзааны. Её жрецы полагали, что быть похороненным близ капища – великая честь, ибо настанет день, когда Хальзаана вступит на землю, и тогда могилы откроются, и покойники выйдут наружу, поклонятся ей, будут преображены и присоединены к её свите. Отчасти предсказание сбылось – могилы были открыты… правда, без участия богини.

Добравшись наконец до вершины, Уилар отвёл лошадей в одно из немногих более-менее сохранившихся строений, развязал седельные сумки и расчехлил посох. Лошади похрапывали и переступали с ноги на ногу – им решительно не нравилось это место. Захватив все необходимые принадлежности для предстоящей работы, Уилар направился к руинам.

Городская стража уже готовилась закрывать ворота. Хрольв, у которого среди караульных отыскался знакомец, остановился, чтобы перекинуться с ним словечком-другим. Никого из его спутников – кроме Эльги – неожиданная задержка не обрадовала. Солнце уже скрывалось за лесом, и хотя ночь ещё не вступила в свои права, дожидаться её на старом кладбище не хотелось ни солдатам, ни монаху.

Но вот маленький отряд снова двинулся в путь.

Вслед полетела шуточка, брошенная кем-то из караульных, – куда на самом деле на ночь глядя четверо мужиков ведут одну бабу. Знакомец Хрольва выглянул из ворот и крикнул:

– Когда будете возвращаться?

– Через час, – ответил сержант. – Не закрывайте калитку.

… Эльге казалось, что с тех пор, как они покинули город, прошла минута-другая – и вот они уже перед оградой старого кладбища. Солдатам, которые вели её, наоборот, представлялось, что путь едва ли не бесконечен – в то время как небо темнело поразительно быстро.

– Зря сюда на ночь глядя попёрлись, – констатировал Дигл, пролезая через пролом в ограде. Остальные молча согласились с ним, но никто не предложил повернуть назад – стоило только представить, что завтра с ними сделает фогт, когда узнает, что его приказание не было выполнено, как все слухи, окружавшие старое кладбище, мигом переставали казаться такими уж зловещими.

На старом кладбище Эльга была впервые, но, даже несмотря на своё собственное безрадостное положение, не могла не почувствовать мрачную ауру этого места. Тем не менее воображаемые ужасы беспокоили Эльгу куда меньше, чем её спутников. Солдаты крепко сжимали оружие в руках и постоянно оглядывались по сторонам. Монах старался держаться поближе к Хрольву и вполголоса бормотал молитву.

– Во! – неожиданно сказал Хрольв, показав рукой куда-то вперёд. Аврелиан торопливо нарисовал в воздухе круг – символ солнца в той же мере, в какой солнце, в свою очередь, есть зримый символ Джордайса, Господина Добра и Властелина Света.

– Что?

– Вон та яма. И копать не надо. Забросаем землёй.

Дигл, который нёс лопату, одобрительно закивал, у Аврелиана, пожалуй, сильнее всех желавшего как можно скорее отсюда убраться, также не возникло возражений. О том, что «яма» вполне может быть разворошённой могилой какого-нибудь язычника, он старался не думать.

– Ну вот и… Стой!!! Держите! – вдруг заорал Хрольв.

Но Эльга была уже далеко. Её даже не связали – от девчонки-заморыша, просидевшей неделю на голодном пайке, никто не ожидал подобной прыти. В тот момент, когда головы всех четырех повернулись туда, куда указывал жирный палец сержанта, Эльга бросилась бежать.

Чертыхаясь на чем свет стоит, солдаты ринулись в погоню. Эльга была вдвое, если не втрое легче каждого из них. Вдобавок стражникам мешало собственное вооружение. Тонел запнулся за корягу и кубарем влетел в овраг, который перед тем как раз собирался перепрыгнуть. Сержант принял влево, перекрывая беглянке путь назад, к ограде.

Хотя Эльга взяла хороший старт, шансов у неё не было никаких. Кровь стучала в висках, сердце бешено колотилось, во рту тут же появился привкус крови. Эльга задыхалась. Если бы не восемь дней голодовки, может быть, ей бы и удалось уйти, а так…

Но она не собиралась сдаваться. Чудом избежав рук Дигла, уже приготовившегося схватить её, она резко повернулась и бросилась в сторону. Не сумев вовремя остановиться, Дигл сделал ещё несколько шагов и едва не свалился в кучу мусора. Аврелиан предпринял неуклюжую попытку перехватить Эльгу, когда она пробегала мимо, но не преуспел в этом. За спиной девушка слышала хриплое дыхание Хрольва и сильно сомневалась в том, что он окажется таким же разиней, как Дигл. Тут ей снова улыбнулась удача. Сержант споткнулся и потерял несколько драгоценных секунд. Но Эльга не видела этого. Уже не разбирая пути, она бежала дальше. Все её существо в эти мгновения сжалось до одной-единственной мысли: уйти. Бежать. Спастись. Она уже не чувствовала под собой ног. Она знала, что если упадёт, то больше не сможет подняться.

Нырнув в проход между двумя полуразрушенными домами, она вжалась в стену и попыталась дышать как можно тише. Через миг появился Хрольв. Не задерживаясь, он побежал дальше… но уже через десяток шагов, у конца дома, остановился. Глянув по сторонам, он, кажется, сообразил, что за несколько секунд беглянка не могла оторваться так сильно. Эльга сорвалась с места. Стоило ей выбраться из прохода, раздался крик кого-то из двух оставшихся стражников:

– Она здесь!.. Хрольв!

Ноги понесли Эльгу дальше. Она снова повернула, прячась среди развалин, но уже не пытаясь затаиться и выждать, пока преследователи пробегут мимо. Пока её не видели, но судя по звуку шагов – быстро догоняли.

Она даже не понимала, что, петляя, забралась на самую вершину холма – в эти минуты она уже почти ничего не соображала. Её ноги были в синяках и кровоточили, но она не замечала боли. Она обогнула очередную стену… и ткнулась лицом в живот человеку, который вышел из темноты ей навстречу.

Эльга без сил рухнула на колени. Её все-таки поймали. Её надежда спастись была безумством.

Но, медленно поднимая взгляд на того, кто остановил её, она вдруг поняла, что это не монах и не один из стражников. Незнакомец был высок, закутан в длинный плащ, а выражение лица имел столь гордое и высокомерное, что его принадлежность к благородному дворянскому сословию не вызывала никаких сомнений. Что ему нужно – здесь, ночью?

– Пожалуйста… – прошептала Эльга.

Не слушая её, незнакомец наклонился вперёд и бесцеремонно взял Эльгу за подбородок. На замкнутом, равнодушном ко всему на свете лице промелькнула тень слабого интереса.

– Смотри-ка, – пробормотал незнакомец. – Одарённая… Кто тебя учил, замухрышка?

Эльга сглотнула. Смысл слов, которые произносил этот человек, ускользал от неё.

– Пожалуйста… – повторила она. – Помогите!..

Шум сзади. Эльга обернулась и вжала голову в плечи. Теперь – всё. Конец. Хрипло дыша, из-за груды камней выскочил Хрольв. Он был в бешенстве, но, увидев незнакомца, почти сразу же остановился. Он умел ощущать опасность. Сейчас чувство было сильно как никогда раньше.

Подоспели Дигл и Тонел, едва не сбив с ног собственного начальника.

– Добрый вечер, – миролюбиво произнёс незнакомец. – Хорошая погодка, не правда ли?

– Чего-чего? – ошалело переспросил Тонел.

Уилар Бергон не посчитал нужным отвечать, но смотрел на солдат по-прежнему дружелюбно.

– Ты… Ты кто такой?! – рыкнул Хрольв.

Уилар чуть наклонил голову.

– Барон Ринальдо ан Карвеньон, – назвал Уилар первое имя, которое пришло ему в голову. И спросил в свою очередь: – А вы, любезные, кто будете?

– Ч-чево?..

– Я спрашиваю, – повторил он с улыбкой, – кто вы такие, свиные морды, и какого черта здесь делаете?

Хрольв недовольно заворчал. Если бы не ощущение опасности, по-прежнему сверлившее его нутро, от всей души врезал бы он этому Ринальдо. Барон… Знаем мы таких баронов. «Свиной мордой» его мог назвать только фогт, да и то – только за какую-нибудь серьёзную провинность.

– Ты, барон… не больно-то… – Сержант так и не пояснил – не больно что. – Девка – наша. Не мешай.

Уилар сделал полшага к солдатам и вопросительно приподнял правую бровь.

– Что значит «ваша»? – поинтересовался он. – Вы что её, на рынке купили? Так может быть, у вас и купчая есть?

– Тьфу ты… – Сержант сплюнул. – Не купленная она…

Из-за каменной кучи, прижимая к боку правую руку и тяжело дыша, появился брат Аврелиан. Беготня по развалинам – занятие для монаха непривычное.

– Мы – люди фогта. – Хрольв продолжал растолковывать незнакомцу положение вещей. – А она ведьма. Вот и весь сказ.