1

      Утром начался снегопад. Воскресный колокольный звон плыл над Окраиной в снежном сумрачном вихре, рождаясь из завываний ветра, то накатывая, то отступая прочь, но не замолкая ни на минуту. Грета сквозь сон даже видела все эти колокола, черные и огромные, славящие похоронным гудением милосердие Бога, говорящие от Его Имени с теми, кто был готов услышать.
      Она видела лазурное небо, и красные облака начинали складываться в слова, но потом загудели колокола Окраинного храма, небо поменяло свой цвет, и Грета окончательно проснулась. Ей было холодно. Ветер наполнил ее келью, ломился в окно, по полу тянуло сквозняком. Вставать совершенно не хотелось. Светящиеся цифры будильника давали понять, что еще слишком рано.
      Она закуталась поплотнее в одеяло и лежала, вслушиваясь в гудящую тишину. Впереди было воскресенье, огромный, долгий день, и воскресная школа, и праздник на Площади Милосердия, но, главное — Грету ждала встреча с Мареком, предводителем Бродяг. А это стоило обсудить с Клайсом.
      Грета неохотно свесила ноги и нашарила тапки. Потом, стараясь не шуметь, прокралась в комнату брата. Она двигалась очень тихо, но Клайс открыл глаза, стоило ей переступить порог его комнаты.
      — Ты чего вскочила? — шепнул он, усаживаясь в кровати. Она, в своем одеяле, залезла к нему в постель. Завертела головой. В комнате Клайса было довольно светло, в основном за счет плаката и планет под потолком. Даже распятие в углу светилось по контуру неоновой краской.
      — В это время в больнице начинались процедуры, — ответила Грета шепотом. — Мне делали уколы.
      — От воспаления мозга? — хихикнул Клайс. — Хочешь, ложись здесь.
      — Вот еще!
      — Они не скоро проснутся…
      Он обнял ее за плечи.
      — Классно, что ты дома…
 
 
      — На улице снова зима, — вздохнула Грета. Положила голову ему на грудь. — Холодно…
      — И куча снега, — прибавил Клайс. — Просто до жопы! Можно будет построить крепость.
      Грета вытащила из одеяльного кокона правую руку и показала ему гипс.
      — Издеваешься?
      — Зато теперь ты сможешь командовать постройкой. На законном основании, а не как в прошлый раз.
      Они прыснули.
      — Тссс… — Грета прислушалась. Родители спали. — Я вдруг подумала… Клайс, если бы они умерли, ты бы плакал? — она кивнула в сторону родительской комнаты.
      — А ты?
      — Я первая спросила!
      — Ну… Э… — он вздохнул. — Если бы это случилось скоро, нас бы забрали в интернат.
      — Вот говно…
      — Все в порядке. Просто ты отвыкла.
      — Знаешь, там, в больнице, было точно так же. Так же холодно…
      Он обнял ее второй рукой.
      — Вот если бы однажды пришли люди из какого-нибудь ведомства, — фантазировала Грета, — и сказали бы: Грета, Клайс, вас подменили в роддоме. Ваши настоящие родители любят вас и хотят, чтобы вы вернулись…
      — Да, — подхватил Клайс. — Ваши настоящие родители — это министр пропаганды и его жена… И особняк тысяч за десять синих, и мотоциклы, и даже настоящие лошади…
      — И парусник, — вздохнула Грета. — И собака… А еще — новые кожаные штаны!
      — Я ездил на мотоцикле, — похвастался Клайс. — По Окружной трассе, под сто двадцать…
      — Хватит врать!
      — Чесслово! Только не я вел… С ума сойти! Это было что-то!..
      — А мне сделали пятьдесят четыре укола в задницу…
      Они рассмеялись, уткнувшись в одеяло.
      — Тебе было больно? — спросил Клайс.
      — Подумаешь, ерунда!
      — Нет. Тогда. — он дотронулся до гипса.
      — А как ты думаешь?.. Да, а что мне сказать Мареку? Если я предъявлю ему гипс, он ответит, что двое Бродяг лежат в больнице, и за все уже заплачено сполна…
      — Нда… А ты скажи ему, что он — пидер. И с ноги…
      — Я серьезно.
      Они посмотрели друг на друга.
      — Отложи разговор, пока тебе не снимут гипс, — посоветовал Клайс.
      — Нет. Не то. Я думаю забить им стрелку на Полигоне.
      — У них шаман, — напомнил Клайс. — Он запутает все дороги. Сначала надо разобраться с шаманом.
      Марек хитрый, наездом его не испугаешь. Надо посоветоваться с Полом.
      — Разобраться с шаманом… — повторила Грета, и ее лицо помрачнело. — А как, Клайс? Я не скажу этого другим, но… Я не знаю даже, как открыть все те дороги, которые он проклял.
      — Элементарно, — улыбнулся Клайс. На щеках заиграли ямочки. — Поймаем одного из волосатых и погоним впереди себя. Это как раз несложно.
      Грета пожала плечами.
      — Я хочу научиться сама…
      — Тогда мы поймаем шамана и станем его пытать…
      — Вряд ли он скажет что-нибудь толковое…
      — Это не важно. Мы заткнем ему рот. А пытать будем для собственного удовольствия.
      — Аминь. Знаешь, мне приснился странный сон, в больнице. Будто я стою у дороги, которая уводит во мрак. Вокруг лето, синее небо, цветочки, но там, куда ведет дорога, клокочут черные тучи. А потом я посмотрела под ноги и увидела кости. Дорога из костей… Даже камни на ней — не камни, а черепа, большие и маленькие, и совсем крошечные… Но знаешь, мне нужно было зачем-то идти туда, в клокочущие тучи, синее небо давило на меня, все было ненастоящим, как нарисованное… Как декорации, которые давно не протирали, и они успели запылиться. А тучи были живыми. И пламя, стены пламени в конце пути — тоже…
      — И ты пошла?
      Неоновые блики зелеными огоньками дрожали в темных глазах Клайса. Никто не умел слушать так, как он.
      — Я пошла. Вернее, сделала первый шаг. Потом наркоз закончился, и я проснулась… Думаешь, это была Дорога Мертвых?
      — Темный Путь? — переспросил Клайс, убирая волосы с ее лба. — Но разве в тебе есть зло, Грета? Разве ты не наказываешь саму себя за какие-то ничтожные грехи, я уж не знаю, какие могут быть у тебя грехи?.. Да ты — практически святая!..
      — Темный Путь проходит через все миры, — тихо сказала Грета. — И ведет прямо в Ад. Но, знаешь, не обязательно быть плохим, чтобы попасть туда. Это — всего лишь путь.
      Клайс вздохнул, поглядел на нее с тревогой.
      — И в той книге сказано… — Грета заворочалась у него на руках, устраиваясь поудобнее. — Одинаково для всех, для грешников и святых, вне веры и желаний, вне устремлений и помыслов земных, и грехов, и чего-то еще, уже не помню, — одинаково трудна дорога, ведущая За Пределы. Одинакова и едина для всех…мертвых.
      — Однажды тебя сожгут, если ты станешь так думать.
      — Для мертвых, — повторила Грета. — Ведь среди живых достаточно тех, кто уже мертв. Но если Темный Путь поможет мне открывать и закрывать дороги, я пойду по нему… Ох, у тебя новый звездолет!..
      Клайс посмотрел вверх. Под потолком, медленно вращаясь, вспыхивала бортовыми огнями модель “Серафима”, в окружении светящихся планет.
      — Отец подарил, — сказал он немного смущенно, ведь ему, в отличие от Греты, хоть иногда делали подарки.
      — Как ты думаешь, они попали в Рай, когда погибли? — Грета, затаив дыхание, пожирала глазами звездолет.
      — Кто? Инквизиторы с "Серафима”? — усмехнулся Клайс.
      — Инквизиторы?
      — Пол спрашивал у своего отца… Только никому!.. У них было задание. Они летели на Луну, чтобы основать там базу “Оплот Света”, у них с собой было для этого все. Специалисты, рабочие роботы, строительные установки, в общем, все! Но на орбите их сбили ракетами. Вряд ли они от этого стали святыми.
      — А я представляла себе крейсер, окруженный сиянием, летящий прямо в Рай…
      Они засмеялись.
      — Тише!.. — шепнул Клайс. — Может, выйдем сегодня пораньше? А то здесь толком не поговорить?
      — Давай.
      — Все равно они скоро придут нас будить…
      — Да…
      — И начнут орать, что мы не можем находиться в одной кровати…
      — Тогда отпусти меня!
      — Сейчас.
 
      — Вот только я не понимаю, зачем нужна межпланетная экспансия, если Иесус боролся с монстрами? Разве чудовища могут поклоняться Монстроборцу? Ну наши, земные — еще ладно, но инопланетяне?.. У них, наверное, свои Монстроборцы… Ведь для них монстры — это мы!.. Нет, ты как хочешь, а я во все это не верю. Я еще поверю в военный конфликт с Материком Зла, но Межпланетный Крестовый Поход, как нам врали в первом классе — это уж слишком!
      — Иесус был на этом корабле, — шепнул Клайс еле слышно, его дыхание приятно щекотало ухо. — Они везли его с собой.
      — Это сказал Пол?
      — Он подслушал какой-то разговор своего отца с другими техами. А эти парни знают все.
      — Пола точно никогда не сожгут.
      — Не скажи! Пока тебя не было, показывали процесс. И сегодня будут казнить женщину-теха. Кажется, она работала в соседнем отделе, отец Пола даже знал ее.
      — И как звучал приговор?
      — За распространение ереси и занятия колдовством… Они идут! — Клайс рывком выпихнул Грету на пол, упал на колени рядом с ней.
      Шаги замерли на пороге, резко открылась дверь.
      — Монстроборец Иесус, спаси и сохрани меня от инопланетных чудовищ, — монотонно заговорила Грета, обращаясь к неоновому Богу на кресте. — И избавь от зверя внутри каждого из нас, и прими такими, какие мы есть… Мама?
      — Что вы делаете? — резко спросила женщина, застывшая на пороге. — Грета! Что ты делаешь в комнате брата?
      — Мы молимся вместе…
      — Сейчас же марш в свою комнату!
      — Но я…
      — Марш, я сказала! Бесстыдница! Хоть бы оделась!..
      — Иди, — шепнул Клайс, и Грета успела заметить, какой яростью вспыхнули его глаза.
      Она медленно встала, придерживая одеяло левой рукой, и направилась к женщине, которую в мыслях своих называла лишь по имени, но никак не “мама”. Та толкнула ее, довольно грубо, пнула ногой.
      — Быстро!
      — Дорогая, что-то случилось? — отец неприязненно поглядел на Грету. — Что произошло?
      — Опять! — закричала женщина. — Вместе молились! Представляешь? Молились! — она зашлась от натянутого смеха. — Не успела вернуться домой, как залезла в кровать к собственному брату!.. Молились они!..
      — Это правда? — отец взял Грету за подбородок, заглянул в лицо. — Почему ты не молишься в своей комнате?
      Грета заставила себя успокоиться, поглядела затуманенным слезами взглядом и кротко проговорила:
      — Я соскучилась по Клайсу. И по Богу. В больнице мы молились не каждый день, и не причащались ни разу. Я только сказала Клайсу, что хотела бы зайти в церковь по дороге в школу…
      — Что, уже успела нагрешить, сучка? — взвизгнула женщина.
      “Только бы Клайс промолчал!” — взвыла Грета про себя.
      — Я совершила какой-то грех? — спросила она, обращаясь к отцу. — Я молилась Богу вместе с моим братом…
      — Что у тебя под одеялом? — женщина не слушала ее.
      “Кружевное белье и кожаная плетка!”
      — Ночная рубашка. А что?
      — Ничего!..
 
      — Успокойся, дорогая… — Отец крепко стиснул плечо, Грете стало больно. — Я не стану наказывать тебя сегодня. Бог достаточно наказал тебя, заставив упасть с велосипеда. Но если я увижу тебя еще раз в подобном виде, в комнате твоего брата, я выпорю тебя кнутом. Обещаю. А теперь пошла! На сегодня я лишаю тебя пищи, так что пойдешь в школу голодная.
      — Да, — внутри все кипело, но Грета приняла смиренный вид.
      — Иди, — вздохнул отец, убирая руку.
      Грета поспешно юркнула в свою келью, закрыла дверь и привалилась к ней спиной. Ее дыхание рвалось из груди, слезы текли по лицу.
      “Почему? За что?” — спросила она Монстроборца, раскинувшегося на кресте. Пустота вместо лица. Никаких эмоций. Никакой боли. Пустота… А может, суть — именно в этом?
      “Я их ненавижу. Однажды я убью их.”
      За перегородкой что-то упало. Наверное, Клайс вымещал свою ярость, швыряя в стену какие-то вещи.
 

2

      По дороге в школу они действительно остановились около храма. Они делали так всегда.
      Колокола уже не звонили. Было тихо, неторопливо сыпался снег. Они вошли, потоптались на пороге, избавляясь от слякоти, и отправились дальше, туда, где горели тысячи свечей и клубился ладан.
      — Я куплю свечи, — шепнул Клайс. Он был без шапки, волосы намокли от снега. Грета улыбнулась и выпустила его ладонь. Подошла к иконе Святого. У Апостола Бена было узкое лицо и длинные волосы, падавшие на дерзкие глаза, а мерцающий нимб напоминал, скорее, подсветку силового поля. В правой руке Апостол Бен сжимал парализатор, в левой, конечно же, Библию. Истинную Библию, каждый стих из которой обладал чудовищной силой. И по спине пробегала дрожь при воспоминании о том, что он сделал при помощи этой силы…
      Подошел Клайс, с двумя зажженными свечами. Грета перекрестилась, установила свою свечу в центр канделябра. Преклонила колени. Клайс — рядом с ней. Женщины неподалеку просветленно улыбнулись, глядя на двух юных ангелочков, заглянувших в церковь перед уроками.
      — Святой убийца, — прошептала Грета, — нам нужно расправиться с Бродягами. Они совсем обнаглели. Они унижают наших друзей, глумятся над нами, всяко разно поносят и отбирают деньги. Их шаман закрывает наши дороги. Все они — тупорылые свиньи и полные ничтожества. Я знаю, ты ненавидишь их так же, как и я. Дай мне силы, чтобы я могла разобраться с Бродягами, как ты разобрался с Редонной! Пусть они сдохнут в жестоких мучениях! Пусть их кровь пропитает землю, пусть их прах развеет ветер, пусть стены Адского пламени поглотят их души, навсегда, на веки вечные, аминь, аминь, аминь!
      — Аминь, — повторил Клайс. Они замолчали, глядя на Бена снизу вверх. За спиной Святого рвался силовой купол вражеского города. Должно быть, Апостол Бен вознесся в тот момент, когда его крейсер “Лотгалия”, сдетонировав, растворился в сиянии ядерного взрыва.
 
      У выхода из церкви их уже поджидали Пол и Алдыбей. Бонга, как обычно, опаздывал.
      — Что такие мрачные? — безошибочно угадал из настроение Пол. Вероятно, способности теха передались ему по наследству от родителей.
      — Родители запрещают нам молиться… вместе, — буркнул Клайс. — Привет, Алдыбей!
      — Здравствуй, — Грета протянула Алдыбею свой гипс. — Кстати, не хочешь расписаться?
      — Запросто! — невысокий смуглолицый парень с черными живыми глазами лихо откинул крышку своего бэга и выхватил маркер. Потом размашисто написал свое имя поверх гипсового кокона. — Скоро снимут?
      — Послезавтра.
      — Только я не понимаю, зачем тебе наложили гипс? Ты угодила в бесплатную больницу?
      — Да, — засмеялась Грета.
      — Это, наверное, неудобно?
      — Полный финиш!
      — Поэтому ходишь пешком, да?
      Сам Алдыбей, как и Пол, стояли возле прислоненных к паперти велосипедов.
      — Распишешься? — Грета забрала у Алдыбея маркер и протянула его Полу. Тот усмехнулся, критически оглядел маркер и вернул обратно. Достал ручку с неоновыми чернилами, поставил росчерк, подумал — и пририсовал веселую рожицу. Поверх металлического корпуса ручки шли иностранные буквы.
      — Откуда? — в голосе Алдыбея звучала зависть.
      — Выменял у Бонги, — небрежно отозвался Пол, вертя ручку между пальцами, как барабанную палочку.
      — На что?
      — На календарик.
      — Врешь!
      — Не хочешь — не верь.
      — Уй!.. Дай заценить?
      — Обойдешься. — Пол спрятал ручку в нагрудный кармашек. Он был в той же штормовке, что и на полигоне. Грета знала, что брезент был только сверху, а под ним проходило плетение из тонких стальных тросов, на подкладке из нанорезины.
      — Во сколько идете на праздник? — спросил у Клайса Алдыбей.
      — Предлагаю встретиться здесь же, в семь вечера, — ответил вместо Клайса Пол. — Пойдем все вместе.
      — А где Юнит? — удивилась Грета.
      — Дома, — Пол приподнял велосипед, счистил с его рамы прилипший снег. — Вчера он договорился с отцом, что вместо школы его возьмут на учения.
      — На Полигоне? — выдохнул Алдыбей.
      — А где же еще? Потом начнется банкет, но Юнита, естественно, на него не пустят.
      Алдыбей сглотнул.
      — А ананасы там будут? — мечтательно проговорил он.
      — Ананасов не существует, — как бы по секрету сообщил ему Пол. Алдыбей ошарашенно поглядел на него. Грета и Клайс захохотали.
      — Алдыбей, — снисходительно улыбнулся Пол, возвращая велосипед в прежнее положение и залезая на паперть. — Хочешь заработать неоновую ручку? Кстати, чернила светятся в темноте!
      — А как? — захлопал глазами Алдыбей.
      — Залезь наверх, на решетку, и прокукарекай. Трижды!
      — Покажи ручку!
      — Говори, согласен или нет?
      — Я должен сначала…
      — Согласен? Или нет? — Пол опять достал ручку и принялся по-всякому вертеть ее. Жадное сердце Алдыбея не вынесло подобного искушения.
      — Согласен! — крикнул он.
      — Только громко, чтобы все слышали! — предупредил Пол, спрыгивая к друзьям. Алдыбей залез на его место.
      — Ты серьезно? — шепотом поинтересовался Клайс.
      — Естественно!
      — Залезть на забор? — уточнил Алдыбей задачу. Он смотрел только на ручку.
      — Давай скорее, а то опоздаем на урок!
      Алдыбей скинул в снег свой школьный рюкзак. Подпрыгнул, уцепился за прутья и довольно ловко вскарабкался на церковное ограждение.
      — Кукареку!
      — Громче!
      — Ку — ка- ре- ку!!!
      — Еще два раза!
      — Ку! Ка!..
      Сторож, привлеченный шумом, вышел на крыльцо, увидел Алдыбея, и его лицо начало багроветь. Грета с удовольствием наблюдала, как он разевает рот, набирая в легкие побольше воздуха. В варежках, отороченных мехом, этот дядька сжимал лопату для снега.
      — Ну я вам сейчас… — угрожающе прогудел его голос.
      Алдыбей замер, вцепившись в узор решетки, на самом верху. Он не решался спрыгнуть, парализованный ужасом неожиданности. Грета, Клайс и Пол с хохотом и воем помчались прочь,
      Алдыбей застрял на заборе.
      — Вот я тебе! — рокотал бас, и визгливо неслось: — Дяденька, не надо!..
      Забежав за угол, они остановились, чтобы насладиться зрелищем наказания. Алдыбей, красный и всклокоченный, вырывался и орал, а сторож держал его за ухо, охаживая другой рукой по заднице.
      — Будешь лазить по заборам! Будешь!..
      — Я не буду!.. Не буду!..
      — Нехристь черножопая!
      — Не буду!
      Алдыбею удалось вырваться, и он уже мчался, таща велосипед рядом с собой. Сторож что-то кричал ему вслед, размахивая лопатой.
      — Ты специально?! — Алдыбей налетел грудью на Пола, толкнул его.
      — Специально, да?
      — Ну-ка… — Клайс встал между ними. — Ты сам сделал выбор. И сам ответил за него. Нечего быть идиотом.
      — Отдавай ручку! — прохрипел Алдыбей.
      — Ручку? — удивился Пол. — С какой стати?
      — Отдавай! Я честно выполнил!
      — Честно? А сколько раз ты прокукарекал? Вроде мы договаривались, что три, а ты — сколько?
      Полтора?
      — Отдай! — Алдыбей бешено сверкал глазами, но наброситься не решался.
      — Остынь, — сказала ему Грета. — Мы все слышали уговор.
      — Но сторож!..
      — Нечего было слезать! — Клайс издевался уже в открытую, улыбаясь с откровенным цинизмом. — А слез, так надо было ногой по яйцам!.. А ты — дяденька, отпустите!.. Дяденька, простите!..
      — Алдыбей — цурка! — подхватил подъехавший Бонга, чистенький и свежий, как всегда по утрам. — Цурка косоглазая!
      — Сам ты цурка! — закричал на него Алдыбей. — Цурка Бонга!
      — Маменькина цурка!..
      — Хватит, — приказала Грета. — Бонга, вечно тебя приходится ждать! Пойдемте! Пол, ты идешь?
      Алдыбей, оттолкнув Бонгу локтем, быстрым шагом обогнал их, всклокоченный и злой.
      — Ой-ей-ей! — вслед ему загнусавил Бонга.
      — Может, макнем толстяка в сугроб, — предложил Клайс.
      — Мы опаздываем, — сообщил Пол, глянув на часы. — Может, пробежимся? А, Грета?
      — Побежали, — согласилась она.
      Бонга в два счета обогнал их на зимней резине, и, не удержавшись, впаял ногой Алдыбею по заднице, проезжая мимо.
 

3

      У дверей кабинета истории Церкви уже собралась толпа. Кто-то сидел на подоконнике, кто-то — на полу, кто-то разглядывал хрестоматийные картинки, нарисованные на стенах. Грета, подойдя, отыскала взглядом Марека, но тут Клайс поймал ее за рукав.
      — Позже.
      Марек на секунду встретился с Гретой глазами и отвернулся, чтобы скрыть ненависть. Один из тех, кто попал в яму с кольями, был его приятелем, вспомнила Грета. Пол взглянул на часы, поморщился.
      — Могли и не бежать. Он опять опаздывает.
      Бонга швырнул свой бэг к стене, уселся на него.
      — Он всегда опаздывает. В прошлый раз он опоздал на двадцать минут.
      К Клайсу подошла Лейз. Сегодня ее юбка была немного длиннее. Грета отвернулась и стала смотреть в окно, как снег засыпает железные тренажеры на спортивной площадке. Учитель истории Церкви был самым странным человеком, какого ей доводилось встречать. Во-первых, он опаздывал и не ставил плохих отметок. И еще он умел рассказывать так, что в классе стояла гробовая тишина, раздавался лишь его спокойный голос с теплыми интонациями, который учитель никогда не повышал. Но самым замечательным в нем было лицо, такое же терпеливое и спокойное, как у распятого Монстроборца на той фреске в Фундаменте…
      Грета не пропустила ни одного его урока, с тех пор, как по воскресеньям дополнительно ввели факультатив истории Церкви. Толпа учащихся зашевелилась. Учитель шел по коридору. Грета постаралась поймать его взгляд, и ей это удалось.
      — Здравствуй, Грета, — сказал он. — Ты принесла справку?
      — Вот, — она протянула ему лист с больничным штампом и неразборчивым почерком, какой обычно бывает у врачей. Он спрятал листок в карман плаща, подошел к двери.
      — Грета, почему ты не надеваешь юбку? — прошипел возле уха ядовитый голос Лейз. — Правда, что у тебя кривые ноги?
      — Ты уже успела отсосать у моего брата? — поинтересовалась Грета.
      — Отстань от нее, — попросил Клайс.
      — Сам от нее отстань!
      Учащиеся уже затягивались в класс. Грета и Лейз какое-то время мерились взглядами, стараясь вложить в выражения лиц как можно больше презрения, но Клайс схватил Грету за рукав и потащил за собой.
      Обычно Грета сидела за партой рядом с Полом, да только за время ее отсутствия произошли перемены, и она с удивлением увидела, что Пол теперь соседствует с Мареком, а она… Только не это! К ней направлялся Дон Альварес, собственной прыщавой персоной!
      — Это что? — Грета огляделась по сторонам. — Это как же так?!
      Учитель каким-то образом услышал и сказал:
      — Альварес тоже долго болел, так что теперь вы будете сидеть вместе.
      А потом раскрыл журнал и начал перекличку.
      — Ладно же, — процедила Грета сквозь зубы, сумрачно глядя на Альвареса. Сидеть с ним считалось редкостным западлом. — Ну и денек!
 
      Альварес уселся на стул, растопырил локти. Клайс, Пол и еще несколько человек зашлись от хохота. Лейз скалилась, растянув напомаженные губы, и сидела она рядом с Клайсом.
      — Подвинься! — бросила Грета Дону Альваресу.
      — Отстань, — буркнул тот.
      — Тебе пиздец!
      — Тебе самой пиздец!
      Альварес, кроме всего прочего, был еще и Бродягой. Он уже начал отращивать волосы — жиденький хвостик, перетянутый шнурком, доставал почти до седьмого шейного позвонка.
      Дождавшись, пока Учитель отвернется, Грета выхватила неожиданно “флиггер” и прочертила глубокую борозду посреди парты обоюдоострым выкидным лезвием.
      — Вот твоя половина, — проговорила она, косясь на Альвареса. — вот моя. Тебе ясно?
      Альварес побледнел и отодвинулся от нее подальше. Грета кинула по сторонам несколько быстрых взглядов и спрятала “флиггер” обратно в карман.
      — Ну что же, — резюмировал Учитель, захлопывая журнал. — Все здесь. Никто не отсутствует. И это хорошо, потому что у нас сегодня — очень интересная тема. Нет, записывать ничего не надо. Просто послушайте.
      Он неторопливо обвел глазами притихший класс. Грета мельком взглянула на Дона. Тот замер от напряженного внимания, приоткрыв слюнявый рот. Грета усмехнулась. Она прекрасно понимала, какую власть должен иметь над начинающим Бродягой взрослый парень с длинными волосами.
      Учитель, наверняка, был кумиром Дона Альвареса.
      — Что вы знаете о Боге? — спросил он, останавливаясь возле доски. — Что Он добрый и немного похож на вашего папу? Я рассажу вам о Боге. Когда-то давно Бог приходил в этот мир, но люди распяли Его. Бог умер. Но, перед тем, как умереть, Он обещал, что вернется. Проходили века, Его все не было, и люди привыкли жить без Бога. Они утратили свою веру. Они забыли, что Он умер за их грехи, и перестали быть Ему за это благодарны. Они искривили свои пути, и их души стали наполняться тьмой, все больше и больше. Но были среди них те, кто помнил заповеди Бога и жил сообразно Его заветам. Эти избранные хранили свет истинной веры посреди всеобщей ереси и всеобщего забвенья. Разрушительный хаос не коснулся их душ, они не потеряли путей своих, потому что Имя Божие сияло над этими путями… Эти избранные сделали все, чтобы Он вернулся. И вот, сорок восемь лет назад, Он вернулся.
      Альварес шумно сглотнул.
      “Он вернулся, но уже без лица”, - мысленно проговорила Грета, как всегда, споря с Учителем. —
      “Откуда Он вернулся? Где Он был все время, пока Его не было? Ты же знаешь! Расскажи мне!”
      — Он вернулся, чтобы больше не оставлять нас никогда, — продолжал Учитель посреди гробовой тишины, и когда Грета думала о Монстроборце, по ее спине пробегал холодок. — Он вечен, и Он всегда будет с нами. Тот, кто верен Ему, сам будет жить вечно… Но, чтобы жить вечно, надо сначала умереть, как Он доказал нам своим примером. Каждый из вас, — так смотрят через прицел перед тем, как нажать на курок, — однажды умрет. И каждый однажды воскреснет. Мы все — плоть от плоти нашего Бога… И ты, Бонга, тоже!
      По классу прошелестел смех. Грета увидела, как Бонга прячет в пакет недожеванный бутерброд и начинает дико краснеть.
      — С чем бутерброд? — поинтересовался Учитель.
      Бонга давился, пытаясь жевать и отвечать одновременно, крошки сыпались у него изо рта. Класс засмеялся громче.
      — Иди за дверь, прожуй и возвращайся, — небрежно взмахнул рукой Учитель, повелительным жестом отпуская Бонгу. Тот торопливо вышел, зажимая рот руками. Ему тоже было смешно.
 
      — Сначала надо умереть. — Учитель подождал, пока Бонга закроет за собой дверь, и спросил: — Вы знаете, как умирал наш Бог? Конечно, знаете! У всех были церковные комиксы?
      Дон Альварес закивал головой.
      “У тебя-то точно были!” — подумала Грета, косясь на него. Альварес случайно перехватил ее взгляд и растерянно заморгал. Грета снова поглядела на Учителя.
      — Помните, что там было нарисовано? Сначала они схватили Его, потом пытали, потом судили, и, наконец, распяли. На все это им потребовалась ровно неделя. В воскресенье они схватили его.
      Поэтому сегодня — Жертвенное Воскресенье. Сегодня Бог ждет от нас очистительную жертву.
      Очень плохого человека. Либо серийного убийцу, либо террориста, либо еретика. Все пойдут сегодня на Площадь Милосердия?
      — Да! — весело закричали все вокруг.
      — В понедельник… Да тише вы! В понедельник к Нему привели того, кто Его предал, чтобы тот повторил свои обвинения. И Бог простил его. Поэтому понедельник называется “Понедельник Прощения”. Вы знаете, что надо делать в Понедельник? — Учитель пристально поглядел на Марека и Пола. — Марек, Пол, вы знаете об этом?
      — Надо прощать своих врагов, — полувопросительно сказал Марек, вежливо привстав. Он был высокого роста, с очень светлыми волосами, забранными в аккуратный хвост. Он ходил в костюме с запонками, чем бесил всех друзей Греты.
      — Не только, — улыбнулся Учитель. — Пол, ты не хочешь дополнить ответ твоего… одноклассника?
      Пол выпрямился рядом с Мареком.
      — В Понедельник Прощения следует просить прощения у своих врагов.
      Когда Пол улыбается ТАК, он становится похожим на Маленького Ангела из комиксов Дона Альвареса, подумала Грета, он может обмануть кого угодно, когда он улыбается ТАК.
      — Садитесь, — разрешил Учитель. — Ваши товарищи совершенно правы. Прощать и просить прощения, раскаиваться и очищать душу искупительными слезами. Это будет в понедельник. Во вторник к Богу применили первые пытки. Его не кормили и не давали пить весь день, и поэтому вторник называется “Голодным”. Что это означает, Бонга? — спросил он у вошедшего Бонги.
      — Вторник называется “Голодным” потому, что во Вторник запрещается есть, — с серьезным видом ответил толстяк. В классе снова засмеялись.
      — Иди, садись. И не только есть — пить тоже запрещаеся.
      Потом наступила среда. Грета, что ты можешь рассказать нам про среду?
      Грета встала, и все посмотрели на нее.
      — Кровавая Среда, — просто сказала она. — Бога били кнутом, и вся одежда на Нем пропиталась кровью.
      — Правильно. — Учитель посмотрел на нее и чуть-чуть улыбнулся. Его взгляд потеплел. Грета почувствовала, что краснеет. — Всю ночь Бог пролежал на холодных каменных плитах своей камеры. Поэтому в Кровавую Среду вы должны наказывать себя телесно. Если не можете сами — попросите ваших родителей, они с удовольствием помогут вам… ремнем. Верно? Садись, Грета. В четверг… Алдыбей, что произошло в четверг?