Билет на Марс

      Геша проснулся от холода. Чуть рассвело. В проем пещеры неясно виднелся противоположный лесистый берег.
      Нюра спала, свернувшись калачиком. Она вся зарылась в сено, и только двумя змейками выползли косички.
      Возле входа лежал Гром. Почуяв, что хозяин проснулся, он приподнялся на лапах и широко зевнул, показав длинный язык и белый заборчик крепких зубов. Весь его вид как бы говорил: "А я всю ночь не спал, вас сторожил. Спать хочется страсть!"
      Гешка уже собирался перевернуться на другой бок, как неожиданно Гром вскочил и глухо зарычал. Затем звонко, заливчато залаял, вспугнув на реке зуйка, который с писком пронесся над самым берегом.
      - Тихо! Шалый какой! - раздался глуховатый мужской голос.
      Гешка моментально вскочил на ноги.
      К пещере подходил мужчина с ружьем. Форменный, выцветший на солнце китель его был подпоясан патронташем. Не обращая внимания на беснующегося возле него Грома, он остановился у входа. Увидев поднявшуюся Нюру с сеном в волосах, мужчина удивленно, гулким басом сказал:
      - Это ты, Нюся? А я думаю: кто же мой зарод разворошил? Понатрусили сена, по следу я и пришел. Чего ты тут?
      - Дядя Павел! - обрадовалась девочка. Она торопливо обтерла ладонью лицо, сгоняя остатки сна, прихорошилась, стряхнув с платья приставшие остяки, сено, и тоже спросила: - А вы чего здесь?
      - Корову ищу. Отбилась, никудышная, от стада. Не встретила ее?
      Нюра отрицательно мотнула головой. Заметив недоумение на лице Гешки, Нюра сказала:
      - Это дядя Павел, лесник с Тулыма...
      Лесник снял с плеча двустволку и не спеша протер рукавом кителя мокрые от инея вороненые стволы.
      - Холодно сегодня, иней выпал. Вам, наверное... - Он не договорил, что-то вспомнив, вытащил из кармана влажную тюбетейку и протянул Гешке:
      - Не твоя ли, углан?
      Гешка голову бы дал на отсечение, что тюбетейка эта принадлежит Юльке. Кто-кто, а Гешка-то знает ее.
      - Не моя... товарища моего, Юльки. А как она к вам попала? Юлька вчера убежал от нас домой в Уньчу, и тюбетейка была с ним... на голове.
      Дядя Павел нахмурился, внимательно посмотрел на Гешку и спросил Нюру:
      - И впрямь так было?
      Девочка не спеша, обстоятельно рассказала все.
      - Странно, ребята! Я переходил по мосткам речушку Звонкую. Смотрю, метрах в десяти выше перехода, под кустом ракиты, на обмытых корнях тюбетейка полощется... - Он задумался. Протянул Гешке находку и тревожно сказал: - Что-то тут не так! Случилось, видно, с парнем несчастье... Если бы он потерял тюбетейку, когда речушку переходил, то ее снесло бы ниже или бы она тут, у мостков, была... Как же это она очутилась выше по течению? А?
      Лесник опять задумался, перебирая пальцами короткую, густую бородку. Потом спросил Нюру:
      - Так, говоришь, он вчера вечером побежал в Уньчу? По прибрежной тропинке?
      Девочка подтвердила.
      - М-да! Что-то не так, ребята. Я по этой тропинке шел и никого не встретил. Что-то с ним стряслось. Как только ободняет2 - пойдем на розыски... А сейчас поедим. Я вижу, вы голодны. Давайте-ка разложим костер!
      Собирая хворост, Нюра с тревогой думала об этом непутевом Юльке. А о Гешке и говорить нечего - теперь Юлька казался ему бесконечно дорогим, замечательнейшим человеком. Если бы не этот суровый лесник, Гешка бросился бы на поиски друга немедленно.
      "РАЗВЕ МОЖНО ТАК ПУГАТЬ ЧЕЛОВЕКА!"
      Хотя Юлька и убеждал себя, что поступил правильно, покинув друзей, считая это достойным ответом на вероломное нападение Гешки, ему с каждым шагом становилось все яснее, что виноват он сам. Ведь он, не Гешка, перевернул лодку, утопил ценный груз...
      Так, терзая себя, Юлька брел по тропинке, сбавив шаг.
      Неожиданно тропинка раздвоилась. Одна свернула к реке, продолжая виться вдоль берега, вторая потянулась ниткой прямо, сквозь кусты молодой черемухи. "Пойду напрямик - так скорее", - подумал Юлька и решительно раздвинул густые черемуховые ветви.
      Тропинка вначале была торной, нахоженной, но вскоре стала прятаться в траве, и Юльке приходилось нагибаться, разглядывая ее.
      Занятый розыском тропинки, Юлька не заметил, как углубился в тайгу. Деревья собрались вокруг шумливой стеной. И Юлька почувствовал себя маленькой рыбешкой на дне зеленого неспокойного океана.
      Строгие пирамидальные ели, белоствольные березы, словно оклеенные бумагой, молодой рябинник с прямыми и тонкими, как удилища, стволами, пахучий черемушник росли вперемешку. Между взрослыми деревьями поднялась молодая поросль и подлесок: ивняк, малина, кусты жимолости с синими сережками ягод. Трава и лапчатый папоротник доходили Юльке до груди, а лопоухий пикан "медвежья дудка" кивал белой шапочкой выше его макушки.
      Разгребая руками листву, кипящую под ветром, перепрыгивая через колодины, обходя завалы из старых поваленных бурями деревьев, Юлька продирался вперед. Давно уже не слышно шума реки, лишь изредка пискнет птица да хрустнет под ногой сучок и прозвучит пистолетным выстрелом, заставив Юльку вздрогнуть.
      Солнце уже садилось, наполняя лес синим сумраком, золотя вершины старых елей и берез, отчего казалось, что там, в вышине, растут другие деревья.
      Юльке стало беспричинно грустно и очень захотелось к ребятам. "Пойду, пусть поругают, посмеются, но все же лучше, когда мы вместе!"
      Твердо решив возвратиться, Юлька повернул вправо - как он считал, к реке. Юлька шел долго, но тайга была все такой же бесконечной и таинственной. Нигде не видно даже просвета, сквозь который блеснула бы река. Встревоженный, Юлька остановился, огляделся, залез на высокий пень и оттуда ничего не видно.
      - Ау-у-у! Гешка-а! Ню-ура! - заорал Юлий.
      Даже эхо не получилось, словно растворился его голос в густом лесу. Юлька почувствовал, как на лбу его, на носу выступил пот.
      - Что же это? Где я? - вслух спросил он сам себя. - Я шел так... Солнце было слева... Значит, мне идти сюда...
      Юлька слез с пенька и, продираясь сквозь кусты, опять взял вправо. Шел он, как ему показалось, долго, но все равно впереди, позади и сбоку стояла эта зеленая стена, шевелящаяся под вечерним ветерком. Совсем неожиданно он наткнулся на чьи-то следы.
      Юлька встал на колени: виднелись свежие, не пожухлые разрывы травы, белел поперечный излом веточки с еще не высохшим соком; следующий след носил ясный отпечаток босой человеческой ноги. Юлька с недоумением и тревогой посмотрел на след, потом на свои ноги, оглянулся. Он не помнил, шел ли тут, но было ясно одно - это его след, он сделал круг, он заблудился.
      Юлий, как и всякий бы человек на его месте, испугался, и даже очень. Правда, он сначала бросился бежать, но споткнулся о еловое корневище и упал. Это привело его в чувство. Подняв слетевшую со стриженой головы пеструю тюбетейку, он стоял и озирался по сторонам. Легкая, как озноб, дрожь трясла его.
      - Где же это я? А? Где? Куда мне идти? - спрашивал он себя, стуча зубами.
      Потом, вспомнив один из вернейших, по мнению уньчанских мальчишек, способов выбраться из лесу, скинул рубашку, штаны, вывернув их швами наружу, и опять надел. Это несложное действие, как ни странно, успокоило Юльку, и он начал рассуждать:
      - Наша Осьва течет почти... хоть и не совсем, но почти на запад. У нас запад... - Юлька замолчал, вытянув шею, и приподнялся на носках, разглядывая небосвод.
      Солнце уже спустилось к самой горе и зарылось в пушистое облачко, окрасив его в алый цвет.
      - Вот там запад... - продолжал рассуждать Юлька вслух. Звук собственного голоса успокаивал его. - Если я пойду на запад - значит, пойду вдоль реки. А чтобы выйти к реке, надо повернуть на север, вот сюда!
      Юлька, став лицом к западу, вытянул правую руку вбок. Там, решил он, был север. Чтобы проверить себя, он подошел к одинокой ели. Он знал, что у дерева ветви, обращенные в сторону юга, гуще, а ветви, обращенные на север, - тоньше и растут реже.
      Его предположение оправдалось: направление по ели совпадало с направлением, определенным им по закату солнца. Теперь Юлька знал, куда идти. Пройдя сто шагов, он наткнулся на муравьиную кучу, и это было дополнительным подтверждением правильности избранного им направления муравьи всегда воздвигают свои жилища с южной стороны дерева.
      Синий сумрак поднимался от земли. Он скрыл от глаз кусты, затемнил пушистый султан пахучего бражника. Все теперь казалось таинственным и незнакомым.
      Юлька прибавил шаг. Совсем неожиданно он наткнулся на куст черной смородины и повеселел. Но обрадовали его не ягоды: он знал, что черная смородина растет на влажных местах, в логах, вдоль ручьев.
      Юлька остановился и напряг слух: действительно, где-то рядом чуть слышно шумела вода. Юлька раздвинул кусты. Среди берегов, заросших саблевидной осокой, текла небольшая речушка. Юлий лег на живот, припав сухими губами к воде. Он сделал всего только два глотка, как неожиданно за спиной послышалась чья-то тяжелая поступь, треск сучьев и глубокий, шумный вздох.
      Юлька оглянулся, тюбетейка слетела с головы. Проворная речная струя подхватила ее и, кружа, понесла вниз.
      Но Юльке было не до тюбетейки: зверь где-то рядом! Явственно слышался шелест листвы, раздвигаемой его крупным телом, неторопливое пофыркивание. "Медведь!" - с ужасом подумал Юлька и почувствовал, как у него сразу одеревенели ноги, а по спине прошел леденящий холодок. "На дерево, он там не тронет..." - пришла спасительная мысль.
      Юлька приподнялся и бросился к могучей ели. Не разглядев в сумерках коряги, он споткнулся о нее и пластом растянулся на земле.
      Юлька лежал не двигаясь, зажмурив глаза. Он ясно слышал каждый шаг зверя, потрескивание валежника, шелест травы. Силы покинули Юльку. Неожиданно припомнилось: "При встрече с медведем надо притвориться мертвым - медведь не ест падали".
      Собственно, и притворяться Юльке было не нужно: испуг его был так велик, что лишил всякого движения. Юлька даже не успел пожалеть себя. Зверь шумно обнюхал его босые ноги, подошел к голове и неожиданно облизал затылок шершавым, мокрым языком. "С головы начнет!" - с ужасом подумал Юлька, втягивая голову в плечи.
      Медведь, по-видимому, был сыт и не стал трогать Юльку. Он фыркнул и, грузно ступая, отошел.
      Только теперь Юлька почувствовал, как бешено колотится в груди сердце. Чуть приоткрыв глаза, он увидел темную, еле различимую тушу зверя.
      Потоптавшись на краю поросли, медведь раздвинул кусты н исчез в темноте,
      "Жив, спасен!" - радостно думал Юлька. Так-так-так, - бешено колотилось сердце. Юлька приподнялся на вялых, дрожащих руках и прислушался: медведь немного повозился в кустах и, ломая их, тяжело залег.
      Воспользовавшись этим, Юлий на четвереньках добрался до старой ели, и, как только под руками оказались толстые сучья, вялость его мгновенно прошла. Он проворно взобрался на самую вершину и, найдя удобный сук с развилиной, обняв руками ствол, казалось, прирос к нему.
      Ночь была спокойной. Вначале Юлька бодрствовал, зорко вглядываясь в темноту, туда, где залег зверь. Но все было тихо. Лишь неумолчно шумела речушка да где-то по соседству изредка попискивала спросонья какая-то птаха.
      Постепенно исчез страх, и на смену ему пришел самый сильный борец на свете - сон. Поняв, что ему не преодолеть его, Юлька, чтобы не упасть, пристегнул себя ремнем к стволу ели и, припав плечом к ее шероховатой коре с липкими слезинками серы, задремал. Сон его был неспокойным, Юлька то и дело вздрагивал и крепче стискивал руками ствол.
      Юлька проспал волшебный момент, когда лес встречал новый день.
      Сначала с неба ушли мелкие звезды, остались только фонарики крупных. Это они сторожили Юлькин сон. Да у самого горизонта колыхалась среди вытянутых облаков ладья тонкого месяца. Она ждала оставшиеся звезды, чтобы отвезти их за горы до следующей ночи...
      Воздух стал перламутровым, и неясно выступила зубчатая каемка леса. С каждой минутой воздух менял свой цвет, становясь светлее, прозрачнее, и уже были различимы фигурный вырез листьев рябины, капельки росы на траве. Над кромкой горы заполыхал океан огня, из которого неожиданно вынырнул луч солнца и, заглянув в лес, протянулся золотыми полосами сквозь кущи берез, переплеты еловых ветвей.
      Солнце осветило Юлькино лицо, и он проснулся. Отодрав щеку от липкого ствола ели, Юлий огляделся, соображая, где он. Неловкое движение, от которого Юлька чуть не полетел вниз, напомнило ему обо всем.
      Нет, определенно в лесу справлялся какой-то праздник.
      Весь он был полон птичьего гама, пересвиста, щебетанья. Вот самозабвенно распелся юркий чиж, зяблик вторил ему, флейтой пела иволга, ленивый щегол в своей красной шапочке, зажмурив глаза, выводил баритонные рулады. А над ними, как удар барабана в оркестре, слышался стук дятла по дуплистой сухой ели. Ему протяжно вторила кукушка.
      Юлька прислушался, а потом затаив дыхание осторожно выглянул из-за ствола ели. Сквозь негустую хвою была видна поляна, кусты малинника, темная горбатая туша и... рога.
      Юлька зажмурился, тряхнул головой, подумав, что ему заблазнило. Он открыл глаза и опять увидел рога. Юлька отвел ветвь и, весь подавшись вперед, замер. И то, что разглядел он, заставило его ахнуть: среди кустарника, на маленькой вытоптанной прогалине, лежала обыкновенная корова.
      Юлька отстегнул ремень и торопливо спустился вниз. Ему было и стыдно за вчерашние страхи и весело оттого, что с ним ничего не случилось, что все пережитое позади, а впереди хороший солнечный день
      Когда Юлька подошел к корове, она тяжело поднялась, перестала жевать жвачку. Вытянув морду, лизнула Юлькины руки.
      - Дура ты! - сказал ей Юлька, чуть не плача от радости. - Дура! Разве можно так пугать человека!
      Корова ответила коротким мычанием. Юлька погладил корову. Вымя ее набрякло, соски были поцарапаны, из них выступали капли молока и падали на траву. Вокруг кучно роились слепни и мухи.
      - Бедняжка, и ты заблудилась!
      Юлька был несказанно рад этой встрече. Все-таки не один в лесу!
      Вспомнив про речушку, Юлька заторопился к ней: речка обязательно выведет к своей старшей сестре Осьве.
      И впрямь, вдоль берега ее вилась еле приметная тропинка.
      Обрадованный Юлий, забыв про корову, зашагал по стежке вниз по течению. Он не сделал и десяти шагов, как услышал позади нетерпеливое пофыркивание и треск валежника под тяжелым, торопливым шагом. Корова продиралась сквозь заросли черной смородины, не отставая от Юльки. Он остановился и дождался своей попутчицы.
      - Ну, чего ты? - не глядя на корову, пробормотал Юлька. Он смутился, словно корова могла пристыдить его за то, что он оставил ее.
      Юлька легонько шлепнул корову по холке и, идя позади нее, стал рассказывать ей о своих злоключениях.
      Прошло около часа. Исчез бурелом, с каждым шагом лес становился реже, ели - ниже и зеленее. Березы, черемухи росли теперь целыми кущами. Над речушкой, вытянув шеи, загребая воздух крыльями, тяжело пронеслись две утки-черняди. Вот где-то впереди, между старой пихтой и березой, мелькнул широкий светлый плес реки.
      - Осьва! Ура! - закричал Юлий, подстегнул корову, и она, словно поняв, что скоро будет дома, побежала тяжелой трусцой.
      И вдруг где-то совсем недалеко, за кустами, в ответ на Юлькин возглас раздалось:
      - Эге-ей!.. Юлька!..
      Не помня себя от радости, Юлька сложил руки рупором и громко отозвался.
      Из черемуховых зарослей показался Гешка, за ним Нюра и лесник с ружьем за плечами. Юлька, забыв про все свои обиды, бросился навстречу
      Гешка ринулся к Юльке и, словно сомневаясь в достоверности случившегося, похлопывая друга по плечу, спросил.
      - Ты, Юль?
      - Я!
      - Хорошо, что мы нашли тебя!
      - Ох, хорошо!
      Юлька глядел на Гешку такими сияющими глазами, что тот не выдержал и, волнуясь, сказал:
      - Ты не сердись на меня за... за эту драку. Погорячился я.
      - И я тоже. Первый раз мы так сцепились!
      - И последний! Правда, Юлька?
      - Конечно! Геш, а как вы догадались, что здесь я? А?
      Гешка вытащил из кармана все еще мокрую тюбетейку и протянул ее другу,
      - Вот по ней. Прибило ее к кустам выше перехода. Дядя Павел нашел. И мы решили, что попала она в воду где-то вверх по течению. Сам ты ее не бросишь, значит, что-то случилось. Вот и пошли на помощь. Нюра вот волновалась очень!
      "Нюра?" - Юлька посмотрел на девочку.
      Но Нюра, казалось, не заметила настороженного Юлькиного взгляда и улыбнулась ему.
      - Ну, что с тобой было? - спросил Гешка.
      Хоть и улыбается Нюра, но все же не стоит при девчонке рассказывать о том, как он принял корову за медведя. Юлька отвел глаза и равнодушно протянул:
      - Да так, ничего... Корову вот встретил, тоже заплутала...
      Довольный лесник поглаживал широкую спину коровы, сбрасывая репейники, и полуласково, полусердито отчитывал:
      - Бестолковая ты! Эвон в какую глухомань забралась... Если бы не углан этот, что бы ты делала? А?
      Корова, неловко выгнув шею, лизала мокрым языком рукав его куртки, словно оправдывалась.
      "Хорошо, - думал Юлий, - что корова бессловесная и беспонятливая тварь, а то рассказала бы при всех, как я чуть не умер от страха. Вот смеху-то было бы!"
      ОТВАЖНЫЕ ВОДОЛАЗЫ
      Осьва оказалась совсем рядом. На небольшом лужку с густой, по колено, некошеной травой, расцвеченной ромашкой и желтыми шариками купавок, стоял зарод. С одного бока зарод был раскрыт - лоси зимой потчевались сеном.
      Лесник со сноровкой сделал из бересты две ладные коробки - чувалы. Одну передал Гешке и велел набрать малины, а вторую - Нюре.
      - Нюсь, продой-ка корову, а то перегорит молоко...
      Нюра принесла с Осьвы воды и, присев на корточки перед коровой, обмыла ее вымя. Потом обеими руками надавила на сосок, и тугая молочная струя ударила в дно коробки.
      Лесник взял горсть малины и высыпал в молоко. Достал из сумки початую горбушку хлеба, протянул Юльке.
      - Ешь! Проплутался, поди, проголодался? - сказал он в рифму.
      Юльку не надо было упрашивать. Он сел на пенек и, зажмурив от удовольствия глаза, жевал хлеб, запивая парным молоком с малиной. Никогда прежде Юльке не приходилось есть такого вкусного хлеба, пить такого молока!
      После того как Юлька выпил второй чувал молока, дядя Павел сурово посмотрел на него и спросил:
      - Это по твоей дурости утопили груз?
      Юлька вздохнул и, пристально рассматривая свои поцарапанные голые ноги, признался:
      - По моей...
      - Так вот тебе и вытаскивать из реки эти ящики. Лодку к месту происшествия мы уже доставили. - И, почему-то обратясь к одному Гешке, добавил: - Пошли!
      Лесник выбрал из кучи валежника хворостину и, подгоняя ею корову, направился вверх по реке. Геша и Нюра потянулись за ним.
      "И достану. Я смогу!" - думал про себя Юлька. После пережитого он чувствовал, что ничего теперь не страшно ему. Но он не сказал вслух ни слова - это было бы бахвальством. Он только выпрямился, оправил выбившуюся из штанов рубашку и быстрым, твердым шагом стал догонять ушедших вперед лесника и ребят.
      С бьющимся сердцем подошел Юлька к порогам: слишком ему памятно это место. Вон лобастый валун поднял свой мокрый горб. На галечной отмели вверх днищем лежит долбленка, гибкий шест. Нет только белых ящиков с образцами, кормового весла, ботинок, корзины с едой... Юльке стало грустно и стыдно. Он вздохнул и, чтобы развеять свои невеселые думы, стал прохаживаться по отмели.
      Дядя Павел вырубил в прибрежных кустах две гибкие и длинные жердины. Сбросив их с плеча возле лодки, угрюмо сказал Юльке:
      - Нашкодил, так помогай!
      Юлий бестолково засуетился, перевернул долбленку и поволок ее по отмели. Лесник смягчился. Взяв Юльку за плечо, сказал:
      - Ладно уж... Моя это забота. На вот!
      Дядя Павел снял патронташ, кожаную сумку с харчами и вместе с ружьем велел повесить на сук старой ели-сухостоя. Потом приказал Нюре, чтобы пасла на лугу корову, а мальчишек позвал с собой.
      Стащив лодку в реку, он сказал Гешке и Юльке:
      - Садись, не мешкай!
      Ребята влезли в лодку, дядя Павел, оттолкнувшись от берега, на ходу вскочил в нее. Стремнина подхватила долбленку и понесла кормою вниз, но дядя Павел, упершись шестом в дно, удержал ее, а затем, перебрасывая шест с борта на борт, стал подниматься вверх.
      Вот и лобастый валун. Лодка чуть не уперлась в него носом. Хотя за камнем затишье и течение не столь быстрое, но и здесь не так-то просто удержать на месте долбленку. Поэтому-то лесник и вырубил черемуховые жердины. Одну он воткнул в дно у правого борта, другую - с левого и концы свел - лодка оказалась зажатой жердинами, будто стала на якорь.
      - А ну, приглядитесь! Не видно ящиков?
      Гешка вглядывался в воду с правого, Юлька с левого борта. Хотя струя рябила воду, дно было хорошо видно: мелкая, разноцветная галька устилала его, будто кто рассыпал карамельки; медленно шевелились короткие зеленые волосы водорослей; подплыла тучка мелкой рыбешки - мулявы, дружно, как по команде, ушла в сторону, и показалось, что кто-то перевернул в воде зеркало. Чуть впереди, поодаль от злосчастного камня, белели ящики.
      - Вижу! Вот они! - крикнул Юлька.
      Дядя Павел, вытянув шею, пристально посмотрел на воду.
      - Они самые. Зорок ты, углан. А ну, нырни и цепляй концом веревки за ящик.
      Нырять? Ему, Юльке, первому? Он обернулся к леснику: не шутит ли он? Нет, не шутит: взгляд дяди Павла был серьезен. Чтоб не подумали, что он трусит, Юлька торопливо сбросил с себя рубашку, штаны, остался в одних трусах.
      - Будь спокоен. Если не хватит воздуху - выныривай! Держи! - И дядя Павел бросил Юльке конец веревки, другой взял в свои руки.
      Юлий встал на нос лодки, набрал полную грудь воздуха и нырнул. Но не рассчитал. Струя перевернула его в воде и отнесла вниз, гораздо ниже ящиков, и прибила к берегу.
      Взобравшись на плоский береговой камень, Юлька запрыгал на одной ноге, выливая из уха воду.
      - Мышка, мышка, дай водички! - пропел он.
      Мышка отдала воду, и сразу стало все слышно.
      Геша тоже стоял на носу лодки в одних трусиках. Выпятив грудь, для разминки делал упражнения руками. Он явно показывал себя Нюре, которая, опираясь на хворостину, с завистью смотрела на лодку.
      - Сейчас вытащу! - крикнул Гешка, потрясая в воздухе концом веревки.
      Юлька хотел крикнуть ему, чтобы он нырял как можно выше по течению сносит, - но не успел. Гешка нырнул красиво. В воде белой рыбиной мелькнуло его тело. Течение несколько раз перевернуло Гешку и снесло к берегу пониже Юльки.
      - Ох и тянет вниз, страсть! - смущенно признался Гешка, выходя из воды с пустыми руками.
      Когда они снова залезли в лодку, Юлька попросил дядю Павла подплавить ее еще повыше, к самому камню, - тогда течение снесет их прямо к ящикам.
      - Догадлив ты! - сказал лесник и выполнил Юлькину просьбу.
      Юлька чувствовал, что теперь все признают его право начинать первому. Он уже не спешил и немножко повоображал: прежде чем нырнуть, так же, как и Геша, задержался на носу лодки и сделал несколько взмахов руками.
      Течение потащило его вниз. Юлька ясно видел камешки, водоросли и даже полосатого окунька, который, растопырив красноватые плавнички, проплыл совсем рядом.
      Вот и ящики. Юлька схватился за планку и хотел просунуть сквозь нее веревку, но выпустил ее конец. Ловить его было уже некогда - кончался воздух в легких.
      Тогда Юлий поволок ящик по дну, на мелкое место. Груз в воде оказался совсем не тяжелым, да и течение помогло. Зажмурив глаза, загребая воду что есть силы свободной левой рукой, Юлька поплыл. Как только дно круто пошло вверх, он встал. Вода была по грудь. Подхватив ящик за вторую планку, Юлька понес его к берегу.
      Когда он, тяжело отдуваясь, еле выволок сразу потяжелевший ящик на берег, нырнул Гешка. Но он и во второй раз не сумел ухватиться за ящик далеко отнесла стремнина.
      Юлька посоветовал другу, как лучше нырять, и опять метнулся в воду. Сейчас он уже рассчитал лучше, сразу схватился за планку ящика и быстро выволок его на берег. Гешка тоже вытащил груз.
      И, когда Юлька поднял последний, четвертый ящик, дядя Павел подогнал лодку к берегу.
      - Смотри-ка ты, какой боевой парень! А с виду и не скажешь, - удивился он, оглядывая Юльку.
      Впервые посторонний человек назвал Юльку боевым парнем. И Юлька хотел ответить леснику, что, если бы на дне реки оставалось еще десять ящиков, он и эти поднял бы.
      Так он подумал сгоряча, а когда присел на камень и успокоился, то почувствовал, что очень устал. Неуемный озноб охватил его, не давая свести зуб с зубом. Дядя Павел снял с себя китель и набросил Юльке на плечи. Ласково сказал:
      - Согрейся! Поработать тебе пришлось крепко. Ну, потом народ спасибо скажет...
      - Ловко ты ящики доставал! - искренне сказала Нюра Юльке.
      Он смутился и только пожал плечами.
      Дядя Павел с помощью Гешки погрузил ящики в лодку, передал шест Нюре и сурово наказал всем троим:
      - Езжайте. Чтоб дурости вашей больше не было! Шутка сказать - утопить такой груз! Ну, счастливо!
      "ЛЕТЕТЬ ТОЛЬКО ВТРОЕМ!"
      В конце этого же дня в небольшом уральском поселке Уньча можно было наблюдать такую картину.
      С верховьев реки, из-за поворота, показалась длинная, узкая долбленка. Девочка, сидевшая на корме, работая коротким отгребным веслом, постепенно подгоняла лодку к правому берегу и, как только забелели на лугу палатки геологоразведчиков, круто повернула к ним.
      Прибытие лодки всполошило всех. Со стороны можно было подумать, что встречают долгожданных гостей. Рабочие, Зоя, Виктор Васильевич и сам Петр Петрович с шутками выгрузили ящики, затащили лодку на берег. Гром веселился вовсю.
      Конечно, первым вопросом, которого ждал и боялся Юлька, был один: почему они запоздали.
      Ребята переглянулись. В пути каждый из них думал об этом, но высказаться вслух не решался. Нюра заметила, как покраснел Юлька. Жалея его мальчишеское самолюбие, она ответила Петру Петровичу коротко и решительно:
      - Я виновата. Не справилась с лодкой и на пороге Гремучем перевернула ее.
      Юлий вздрогнул, словно его укололи иглой. Он облизал пересохшие губы, отстранил девочку и, встав перед Петром Петровичем, прямо глядя в его лицо, сказал:
      - Неправда! Это из-за меня. Я перевернул лодку.
      Все поняли, каких трудов стоило Юльке это признание.
      Петр Петрович улыбнулся, положил руку на Юлькино плечо:
      - Что было, то быльем поросло. Не так ли, мой друг?
      - Так! - до того звонко выдохнул Юлька, что все засмеялись, а Гром залаял.
      Виктор Васильевич никому не доверил распаковку ящиков. Прежде всего он поставил их в одну линию. Попросил топор и осторожно, орудуя им как ломиком, снял крышки.
      Ящики внутри были разделены дощечками на клеточки. В каждой клеточке лежал кусок руды. Были куски разного оттенка: красноватые, сине-фиолетовые, серо-стальные с блестками. По борту клеточек химическим карандашом были нанесены какие-то цифры и значки, понятные одному Виктору Васильевичу.
      Старик с благоговением вынимал из клеточек кусочки руды и, покачивая на ладони, торопливо, с жаром объяснял геологам:
      - Вот эта проба из шурфа номер двадцать, взята на глубине десяти сажен, простите... двадцати двух метров. А вот эта из штольни "Южной"...
      Затем он доложил, в каких условиях и как проходила штольня. Было ясно, что этот разговор доставлял старому штейгеру несказанное удовольствие...
      Удивительно быстро растекаются новости на Уньче. Вскоре с того берега послышался протяжный, женский зов:
      - Юлю-ля!
      Ему вторил детский крик:
      - Юль-ка-а!
      "Мама", - волнуясь, подумал Юлий и оглянулся. На берегу стояло несколько уньчан. Вон и мама в светлом платье, и Васька.
      Широкое Юлькино лицо осветилось такой радостью, что Петр Петрович, извинившись перед Виктором Васильевичем, весело приказал мальчикам:
      - Вам, друзья, пора домой. Родители ждут. Завтра на работу к восьми. До свидания!
      Гешку и Юльку не надо было упрашивать. Простившись, они через несколько минут уже переправились в Уньчу.
      Юлькина мама, увидев босого, обтрепанного, похудевшего сына, загоревала:
      - Как осунулся! Ну одни только косточки остались. Болезный ты мой!
      Юлька застыдился ребят и горячо возразил матери:
      - И вовсе я не болезный! Я временно похудел.
      Пять дней пробыли в Уньче Брагин и его внучка. Все эти дни Виктор Васильевич водил геологов от одного старого шурфа к другому, от одной штольни к другой. Он был подвижен, скор в ходьбе, лазил, как горная коза. Петр Петрович, сам крепкий, как он говорил - двужильный, как-то взмолился:
      - Виктор Васильевич, пощадите! Я к концу дня еле ноги передвигаю. И откуда у вас столько энергии?
      Виктор Васильевич озорно подмигнул и, потирая сухие крепкие ладони, ответил:
      - Это что! Когда помоложе был - с ветром спорил... Пойдемте-ка, я вам еще один шурфик покажу, сорок первый, руда там богатейшая.
      Он по-юношески встряхнул седыми густыми волосами и, не оглядываясь, быстро направился к очередному шурфу. Догоняй его только!
      Ребятам понравился Нюрин дедушка. Юлька удивлялся его памяти: он помнил глубину каждого шурфа, в каком месяце проходил его. А сам как молодой! Все ему нипочем. Нюра сказала ребятам:
      - Он и дома такой прыткий, неугомонный. Не любит червем жить.
      - Да и внучка не отстает от деда, - в тон ей ответил Гешка.
      Нюра искоса взглянула на Гешку озорным зеленоватым глазом и неожиданно шлепнула ладонью по плечу:
      - Баш не отдашь - не вырастешь!
      Крикнула и бросилась вдоль луга. Гешка передал баш Юльке и бросился в другую сторону.
      ...Виктор Васильевич и Нюра жили у Кругловых. Возвращаясь поздним вечером, еще из сеней Виктор Васильевич кричал своим пронзительным, звонким голосом:
      - Ирина Петровна, чайку для старика, да покруче и покрепче! Измотал меня сегодня Петр Петрович.
      А сам хихикая, знал, что говорит неправду. Нравилось ему, когда Гешкина мать отвечала: