Боги и человек (статьи)

Или живое создание, грибок пеницилла выделяет такое вещество, что плохие для человека бактерии погибают с ним в соседстве. Ученые посмотрели в микроскоп, в каком порядке различные атомы друг с другом соединяются в этом веществе, и без всякого грибка в пробирке соединили нужные атомы как надо, и получили то же самое, что и из грибка. Куда же здесь попрешь?

Физик Резерфорд, создавший модель атома, был великий ученый, и сидеть бы ему в основателях до скончания веков, а все бы остальные физики тоже до скончания веков вместе с ним не соглашались бы с молодым, да ранним физиком Бором, который создал основу квантовой механики. Но тогда бы атомную бомбу тоже невозможно было создать, а ее создали. Как создали, так и Бор стал новым основоположником, а Резерфорда хотя и почитают, но прямо в глаза ему сказали, что с этого дня он не прав, а Бор прав. И Эйнштейну поверили, что время зависит от скорости тоже только после взрыва атомной бомбы. Против бомбы не попрешь. Вот чем хороши точные науки. Будь ты хоть Моисеем или даже Соломоном, но как только кто–то докажет чистым опытом, что они не правы, так их и перестают считать «вечно живыми» как Ленина.

Другое дело с науками «неточными» типа происхождения видов, антропогенеза, описательной биологии, исторического материализма, да и самой истории, включая хронологию, нулевую точку которой никому и никогда не отыскать, также как ни конца, ни начала Вселенной. И тут даже не основоположник самую большую роль играет, а само государство, вернее его правители, которые в науке – абсолютные нули. Они просто пишут указ, что в такой–то науке основоположник тот–то, а такой–то науки вообще нет, так как она вредна для данного способа правления государством. И дело – в шляпе. Через годик – другой все ученые данной страны, все как один, основоположником считают кого положено, полностью с ним согласны и пускаются во все тяжкие, чтобы эти «основы» подтвердить, «углубить», но главное сделать так, чтобы и потомки не могли разобраться, что к чему. За это их причисляют указами же и с помощью должностей, званий, всевозможных премий и именных медалей к ученикам и продолжателям «учения основоположника». А тех немногих, которые не согласны и желали бы посоревноваться с основоположником, сжигают на костре или просто садят в тюрьму, где они проживут лишь немного дольше по сравнению с костром. Поэтому «неточными» науками оставшиеся в живых ученые занимаются приблизительно так же и с таким же успехом, как официант, у которого «клиент всегда прав», даже если плюнет ему в морду.

В демократических странах судьба «правильных» и «неправильных» неточных наук решается более демократично, не царем, а научными кланами или «дорогими» институтами, содержащимися богатыми людьми и фирмами. Здесь не все так резко как в тоталитарной стране, но это не мешает, если надо, загнать науку туда, где «Макар телят не пас» или, наоборот, «посадить ее на божничку». Здесь абсолютно на пустом месте могут создать какую–нибудь «индоевропейскую семью» из трех слов или «афразийское дерево» из одного языка–листика. И могут потребовать для доказательства того, что евреи родом из Саудовской Аравии–Йемена–Эфиопии, найти глиняную табличку с письменами на чистейшем, современном английском языке, что это именно так. Как с Кумранскими папирусами, найденными совершенно «случайно» и совершенно «вовремя» около Мертвого моря.

В данном конкретном случае меня интересует наука история, и не только народов и государств, но и самой матушки Земли, причем со дня ее «сотворения». Когда читаешь обо всем этом энциклопедию и специальные книги, замечаешь, что многие вопросы там – как Останкинская башня в трясине, непонятно, на чем же она стоит. И замечаешь, что башня–то эта – просто видение, иллюзион, совмещенный с болотом с помощью хитрых лучей. Замечаешь и то, что как встречается трудно объяснимое место, сомнительное или вообще необъяснимое, так текст становится совсем твердо уверенным, безапелляционным, нагло принудительным, дескать, только так и никак иначе. Или вообще трудное место выпускается, и текст вместе с мыслью перескакивает, как говорится, с пятого – на десятое. Главное, я ни разу не замечал даже тени смущения при этом и это особенно обидно, будто перед тобой сели, простите, покакать, и делают это, спокойно глядя тебе прямо в глаза. Почти нет дилемм, остающихся из–за недостатка аргументов открытыми. Даже, если дилемма намечена, то через три строчки она становится леммой, единственно возможным вариантом.

В своей книге «Загадочная русская душа на фоне мировой еврейской истории» и других своих работах я многократно ратовал за то, чтобы ни одна более или менее правдоподобная версия чего бы ни было, не отбрасывалась с порога, даже непримиримые между собой. А все силы бы направлялись на то, чтобы по возможности совместить эти версии и гипотезы, ибо любая из них имеет очень сильные стороны. Но и не без слабых сторон любая. Однако версии выдвигают люди, очень нелюбящие друг друга по причине разных взглядов на один и тот же предмет. Поэтому у них выходит, что у «их» версии только одни преимущества, без недостатков, а у версии «тех» – одни недостатки, без преимуществ. И – наоборот. Поэтому в энциклопедиях в зависимости от года издания и страны–издателя «начинает побеждать» то одна, то другая версия или «мнение», что, без «верховного арбитра» в действительности совсем ничего не значит. Это только означает, что такой–то научный клан временно одержал верх, до следующего издания энциклопедии. Это современное состояние вопроса.

Что касается более отдаленных времен, например Возрождения, то в тех временах даже оппонентов не было. А какие были, то их отправили так далеко в древность, что верить им было совершенно невозможно, так как в тех, очень уж далеких временах, были совершенно глупые люди и больше чем на сказки и мифы были ни на что не способны. Так, Геродоту – свидетелю и очевидцу сообщили через тысячелетия, дескать, в этом и этом ты прав, а вот в этом и этом – ты совершенно не прав, дескать, нам отсюда – виднее. Затем эти заскорузлые сведения канонизировали как какого–нибудь святого, и с этих пор они не подлежат не только пересмотру в корне своем, но даже и незначительной правке. Через пятьсот лет эти «знания», изучаемые в школах и университетах, настолько вросли в сознание поколений, что стали уже почти генетическими. Для них в наших головах образовались специальные генетические центры «удовольствий» как для наркотиков, которые можно только вырезать, но не изменить. Поэтому всякого человека, пытающегося взглянуть на это дело с неожиданной стороны, считают сумасшедшим.

Меня, например, заинтересовал факт, что торговое племя из Йемена, впоследствии ставшее евреями, носило в доисторические времена совершенно такие же клетчатые юбки, какие ныне носят шотландцы. Или как так остров Гренландия, потому и названный так за свою зеленую сплошь поверхность, вдруг оказался под километровой толщей льда? Как так вышло, что здоровенным, светловолосым парням с голубыми глазами под именем норманнов удалось завоевать все вплоть до Африки и Сибири, а потом им вдруг все надоело, и они тихонечко, безо всякого шума и гама, возвратились в свою Скандинавию и живут там при социализме? А могучие атланты куда делись? А Гиперборея? А монголы, блеснувшие как молния через всю Евразию, вернулись почему не только в свои края, но и стали жить отсталее прежнего, уменьшившись по численности раз в десять? А китайцы, живя с ними бок о бок, не захотели уменьшаться, и продолжают плодиться бешеными темпами в наши дни.

Почти на все эти вопросы в истории есть исчерпывающие ответы, но меня они почему–то не устраивают, наверное, потому, что очень уж они категоричны. И в школах их вдалбливают молодому поколению, образуя в нашем мозгу соответствующий заветный «центр удовольствий» от этих «знаний».

И еще один факт современности. При матриархате все пытались объяснить магией из непосредственных наблюдений и хорошей памяти. При Аристотеле все старались объяснить на основе здравого рассудка, исходя из накопленного опыта. При Николае Кузанском этот здравый рассудок попытались весьма успешно сочетать с мистикой. Во времена первого паровоза здравый рассудок вновь возобладал. В настоящий же момент опять наступил век мистики. Человечество вновь разуверилось в знаниях. Я имею в виду большинство людей, подавляющее большинство, которому лень учиться и мистика для них – наилучший выход из положения. В довесок к центрам удовольствия от знаний, о котором я только что сказал. А абсолютное меньшинство продолжает развивать здравый смысл, но это уже, так сказать, «вещь в себе», никому кроме них неизвестная.

В своих более ранних работах я безоговорочно принял известные положения новохронистов, сокративших историю цивилизации раз в десять. Только на основе добытых ими знаний как бы реанимировал им вопреки некоторые, на мой взгляд, неправильные их «реконструкции исторических событий», опираясь в основном на историю евреев, которую профессиональные историки почему–то пытаются от нас с вами скрыть. Пришла пора сократить и историю Земли с 4,5 миллиардов лет эдак до миллиона, грубо говоря, — в 4500 раз.

Но сперва надо рассмотреть, на чем же я буду основываться? И еще надо иметь в виду другие мои ранние работы, которые я не в состоянии тут все привести. Закончить же введение я хочу словами, якобы донесенные до нас Геродотом после встречи Солона с египетскими жрецами: «…Ах, Солон, Солон воскликнул один из жрецов, человек весьма преклонных лет. Вы, эллины, вечно остаетесь детьми, и нет среди эллинов старца!» — «Почему ты так говоришь?» — спросил Солон. «Вы все юны умом, — ответил тот, — ибо умы ваши не сохраняют в себе никакого предания, искони переходящего из рода в род, и никакого учения, поседевшего от времени. Причина же тому вот какая. Уже были и еще будут многократные и различные случаи погибели людей и, причем самые страшные — из–за огня и воды, а другие, менее значительные, — из–за тысяч других бедствий. Отсюда и распространенное у вас сказание о Фаэтоне, сыне Гелиоса, который будто бы некогда запряг отцовскую колесницу, но не смог направить ее по отцовскому пути, а потому спалил все на Земле и сам погиб, испепеленный молнией. Положим, у этого сказания облик мифа, но в нем содержится и правда: в самом деле, тела, вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и поэтому через известные промежутки времени все на Земле гибнет от великого пожара…».

Пассионарность

Пассионарность – наука тонкая, почти сверхестественная и такая же необъяснимая как колдовство. Поэтому дам ее интерпретацию по Ю.Э. Медведеву в книге «Бросая вызов» («Советская Россия», М,. 1982):

«Пассионарность по Л.Н. Гумилеву – это эффект, производимый вариациями биохимической энергии окружающей среды, чувствительной человеку, заставляющей его что–то предпринимать, и воспринимаемый нами как особое свойство характера народа. Энергия живого вещества окружающей среды преобразуется в пассионарность национальной общности путем изменения наследственной информации. Пассионарность может быть и «антиинстинктом» сохранения поколения, «которое либо не рождается, либо находится в полном небрежении из–за иллюзорных вожделений: честолюбия, тщеславия, гордости, алчности, ревности и прочих страстей». Пассионарность, грубо говоря, «непреоборимое внутреннее стремление к деятельности, направленное на достижение какой–либо цели, причем она представляется данному лицу ценнее даже собственной жизни». Пассионарность у животных еще заметнее. Бараны, крысы, тараканы следуют примеру своего вожака. Грызуны часто самоистребляются при выходе размножения в неконтролируемую стадию. Киты и другие морские млекопитающие массово выбрасываются на берег и гибнут. «Социальная структура влияет на пассионарность, но и пассионарность влияет на нее, а вот ландшафт влияет на пассионаность принудительно, но не прямо, а через посредство хозяйственной деятельности, так как при изменении ландшафта человек теряет под собой почву в смысле обеспечения себе жизни».

Вышеупомянутый Медведев, пропагандист теории, дополняет ее собственными размышлениями: «А теперь посмотрим, как идеями «принуждающего ландшафта» и пассионарности могут быть аранжированы некоторые «роковые мгновения» истории. Цивилизация смотрела на себя в льстивое зеркало, не находя никаких изъянов. Указать на них было нельзя. Все возможное казалось достигнутым. Новаторство, даже робкое, расценивалось как угроза и подрыв. Новатор–вольнодумец в Египте не имел на крайний случай и такого шанса, как выйти из игры, бежать в другие края. Никого не удерживая, Египет всех держал крепко. Бежать отсюда можно было только навстречу смерти в пустыню. И это наилучшим образом умеряло всякий порыв инициативы. Фараон олицетворял собой идею конечного совершенства. Он был не посланцем, не наместником бога на земле, а самим богом. Простые люди, понятно, терпели невзгоды и унижения, но те, кто ходил «под боком у бога», видели поддержку и назидание в постоянстве восходов и закатов, разливов и спадов вод. Завтрашний день не торопили, о сегодняшнем не сожалели, потому что завтра, и всегда будет, что есть сейчас, и трапезы, и возлияния, и охота, и танцовщицы. Им жилось в этой жизни хорошо до пресыщения. На их могильных камнях значилось примерно следующее: «Лучше быть не может». Иноземцы почтительно одаривали фараона и его челядь благовонными деревьями, смолой мирры, эликсиром, эбеновым деревом, черной тушью для глаз, павианами, шкурами леопардов, пантер, гепардов, ляпис–лазуритом, серебром, малахитом… Такого довольства человек не знал за всю его историю.

Вступив в контакты, Египет не отрекся от твердынь своей социально–культурной пирамиды. Он, как писали историки, «оставался богат, как Нильская долина, и так же узок». Жреческая бюрократия усиливала свои позиции. Идеалы, достойные подражания, были по–прежнему строго ограничены старинными образцами, бесконечно копируемыми. Так продолжалось на протяжение веков. Хотя Нил бывал в руках соседей–захватчиков — ливийцев, эфиопов, ассирийцев, персов, македонцев, римлян, он своими сезонными щедротами поддерживал иллюзию неподвластности времени, прочности и непревзойденности того, что здесь раз и навсегда божественно обосновалось, так что уже и в наши дни (лет десять назад) египетский журналист, жалуясь, писал об упованиях крестьян–соотечественников на природу: «Мы в течение тысячелетий жили дарами Нила, зная, что река нам принесет новые богатства каждый год и что мы защищены пустынями по обе стороны». Наследники великой нильской цивилизации намекают на неумеренность опеки, проявленной по отношению к ним и к их предшественникам ландшафтом и климатом».

Это надо понимать, по–видимому, как пример самоистребления с помощью пассионарности, ибо в нынешние–то времена Египет – одна из самых отсталых стран. Однако продолжаю цитировать:

<…> Закат месопотамской цивилизации сопровождался медленным умиранием ее земледелия. Как и египетское, оно развивалось на поливных землях. Ирригация была организована, полив осуществлялся там и тут похоже, что наводит на мысль о «переносе опыта». Отличие же составляла, возможно, и не оцененная поначалу деталь. Египтяне впускали воду с одного края поля, она напитывала почву и с другого края возвращалась в реку или шла на поле, лежащее ниже по течению. В Месопотамии, плоской, как стол, уклон чуть больше четверти дециметра на полтора километра, реки текут еле–еле, и вернуть в оросительную систему лишнюю воду с полей невозможно: она с грехом пополам добирается до отдаленных участков и застаивается, медленно просачивается вниз, испаряется. Реки во всем мире солоноваты, а Тигр и Евфрат больше других. Вода испаряется, соль остается, через столетия, глядишь, наросли целые глыбы. Поливаемые бессточные равнины имеют особенность подтягивать с глубин сильно соленую грунтовую воду, рано или поздно она начинает выходить на поверхность и испаряться, засаливая землю. Растения переносят это плохо. Чтобы восстановить плодородие, орошаемые площади надо время от времени дренировать, промывать. Но обитатели древних царств этого приема не знали. К 2400 году до нашей эры относятся первые документированные сведения о засолении почв в южной Месопотамии, о посевах ячменя там, где росла рожь, а дальше об ухудшении урожаев ячменя, а дальше… Центр месопотамской цивилизации переместился с таких городов, как Ур и Лагаш, севернее, в Кишу и Вавилон, и это движение продолжалось в направлении к ассирийским городам, так что к 1000 году до нашей эры Ур уже покинутый город, а месопотамская культура укрылась в северной Ниневии и Нимруде».

Прерву на минутку цитирование. Это как же так получилось, что на засолонение почвы месопотамцам потребовалось 3000 лет, тогда как в советском Узбекистане в аналогичных условиях ее засолонили лет за 30? Посмотрел бы я на расцветающий пшеницей Египет, если бы там не было реки Нил – единственной торговой ниточки, соединяющей континенты. По–моему, это и есть причина «их активности», вернее не их, а торговцев через них. Впрочем, замечу, что Медведев, по–видимому, не поддерживает «новохронистов» в отличие от меня, поэтому у него и время движется так медленно. Тут тоже пассионарность пагубно отразилась. «Эффект, производимый вариациями биохимической энергии окружающей среды, чувствительной человеку, заставляющей его что–то предпринимать», заставил население превратиться в то, что там ныне творится. Только как возникает такой плохой «эффек» в отличие от «хорошего», завоевательского «эффекта», о котором речь ниже, не говорится, от зарождения его до становления и развития, а затем и краха.

«Что за причина их выдающейся «активности», — переходит автор к викингам, — наследившей столь заметно по всему земному шару? Это занимало многих исследователей. Было модно к тому же искать среди викингов корни своих родословных, оттуда, из скандинаво–нордической дали производить наследственно европейский дух предприимчивости, романтического авантюризма, искательства и хищной экспансии. Из этих параллелей невольно получалось само- и взаимооблагораживание. Викинги рисовались нетленным воплощением мужества, суровой выносливости, воинских достоинств и честолюбия.

Он встал на утесе; в лицо ему ветер суровый

Бросал, насмехаясь, колючими брызгами пены.

И вал возносился, и рушился, белоголовый,

И море стучало у ног о гранитные стены…

Валерий Брюсов

Дружеские воспоминания о викингах оставили нам исландские и норвежские саги. Вот фрагменты из жизни любимца эпоса выдающегося скальда Эгиля: «Он был вспыльчив и горяч, и все наказывали своим сыновьям уступать ему в спорах» («Исландские саги»). Как–то играли в мяч, и Эгиля одолел другой мальчик, Грим. Тогда Эгиль подбежал к Гриму и всадил ему топор глубоко в голову. Когда Эгиль вернулся домой, Скаллагрим (его отец) был им «не очень доволен», а Бера – мать будущего поэта – сказала, что из Эгиля выйдет викинг и что, когда он подрастет, ему надо будет дать боевой корабль. Однажды Эгиль и Торд играли в мяч со Скаллагримом, тот разгорячился, поднял Торда и швырнул его оземь так, что переломал у него все члены, и тот сразу же умер. После этого Скаллагрим схватил Эгиля. Служанка сказала: «Озверел ты, Скаллагрим, на собственного сына бросаешься!» Тогда Скаллагрим отпустил Эгиля и бросился на нее. Она увернулась и бежать, Скаллагрим за ней, так она выбежала на мыс Дигранес и прыгнула со скалы в пролив. Скаллагрим бросил ей вслед камень и попал между лопаток. После этого она больше не всплыла… А вечером, когда все люди сели за столы, Эгиль подошел к тому человеку, который был у Скаллагрима надзирателем над работами и казначеем(выделено мной) и которого тот очень любил. Эгиль нанес ему смертельную рану, а затем пошел и сел на свое место. «Скаллагрим не сказал на это ни слова, и все было спокойно, но отец с сыном больше не разговаривали… некоторое время. Дальше он убивал без счета мужчин и женщин, взрослых и детей, стариков и безоружных, беззащитных и с корыстью, и с бескорыстным зверством, грабил корабли, деревни, города, был мелочно мстителен, бесстрашен, жаден, бешено пил, ценил дружбу, складывал висы, враждовал с конунгом Эйриком Кровавая Секира – сыном Харальда Прекрасноволосого… Норвежцы, шведы, датчане – подбородки твердые, глаза стальные, рычаги–ручищи, ноги врастопыр – утвердились в Англии, Франции, Ирландии, на Шетлендских островах, в Голландии, Исландии, вдоль Балтийского побережья, на полосе от Финского залива до Киева. В 845 году Рагнар Волосатые Штаны проплыл со ста двадцатью кораблями по Сене и захватил Париж! Удалился, лишь получив от Карла Смелого семь тысяч фунтов серебром. А в следующем поколении трое сыновей Рагнара захватили и колонизовали Восточную Англию. А еще в следующем поколении Рольф Норвежец так осточертел французскому королю Карлу Простоватому, что он отказал ему и его викингам землю, получившую название Нормандии. Другой викингский поход закончился разграблением Лиссабона и магометанско–испанских городов Кадиса и Севильи. Затем, вырвавшись на Средиземноморье, они обосновались в дельте Роны, порастрясли французский берег и обобрали несколько итальянских городов, включая Пизу.

Восточная ветвь викингов, преимущественно шведская, тоже широко раскинулась. Варяги, как их здесь называли, плыли вверх по рекам от берегов Балтийского моря, волоком перетаскивали свои корабли в устья рек южного направления и продолжали торгово–пиратские экспедиции до Черного моря, вдоль его западных берегов, до Византии, а по Волге – до Каспийского. Викинги объявлялись в самых неожиданных местах. Норвежец Харальд Крутой Хозяин, двоюродный брат короля норвежского Олафа, удрал на Русь пятнадцати лет от роду, когда его родственника убили в бою восставшие против притеснителя крестьяне. Далее этот самоуверенный блондин, приглянувшись византийской императрице Зое, становится командующим ее флотом и в 1042 году руководит морским сражением против викингов вблизи Неаполя. А несколько лет спустя богатым и знаменитым возвращается в Норвегию, становится королем и правят в течение двадцати лет, оправдывая свою кличку. Заключительным деянием Харальда Крутого Хозяина была вылазка, предпринятая в 1066 году, чтобы отнять Англию у другого Харальда. Но вторгшийся матерый викинг потерпел поражение от своего тезки, матерого не меньше, и был убит на Стэмфордском мосту. Викинги, поселившиеся в Зеленой стране – Гренландии, испытывали острую нужду в лесоматериалах, это и толкало их в путешествие дальше на запад. Кто из них достиг берегов «богатой лесом» страны на западе – Эрик Рыжий или Бьярни Херьольфсон, сбившийся с курса, когда плыл из Норвегии в Гренландию, или сын Эрика Рыжего Лейф, наслушавшийся рассказов о сказочном крае, и была ли эта страна Северной Америкой – остается неясным, и об этом продолжаются споры. Вот какова была пассионарность скандинавов – народа невеликой и периферийной страны. Какая искра подпалила, какой ветер разжег эту их активность? Разное говорят». Конец длинной цитаты.

Прошло лет 250 после Эрика Рыжего, и новая цитата: «Не очень–то зеленой была эта страна Гренландия, не Исландия: все низкорослое, хилое. Но открыватель подал пример. Вслед за ним вдоль западных берегов Гренландии возникла целая колония, до десяти тысяч человек, сотни три хозяйств. Заготовляли сено, держали молочный скот, овец, ели овощи».

Прошло еще около 500 лет и снова цитата: «После первой мировой войны Дания снарядила экспедицию в Зеленую страну (Гренландию). Нашли остатки поселения. В поздних, XIV века захоронениях лежали трупы последних гренландцев, умерших медленной смертью. Скрюченные, сгорбленные, карликоподобные существа мало походили на богатырей–скандинавов, некогда приплывших сюда. Те были ростом пять футов семь дюймов, эти (через пятьсот лет) менее пяти футов. Перед глазами людей XX века открылась картина трагического конца их дальних предшественников, обживавших эти земли. Последние гренландцы из колонии Эрика Рыжего вымирали не только физически, но и духовно. Редела и рвалась их связь с временем, с миром. На них была грубая архаическая одежда, сшитая по воспоминаниям о последних гостях из–за моря–океана…»

«Что погубило колонию Эрика Рыжего? Брайсон и его коллеги провели обширное расследование за несколько лет до аналогичной работы, выполненной Карпентером. Тогда же свои историко–климатические изыскания, охватывающие великие азиатские степи, развернул Л. Н. Гумилев. В них особо отметился XIII век, когда уровень Каспийского моря поднялся и, как установил Л. Н. Гумилев, оно затопило земли Хазарии, «русской Атлантиды», занимавшей низовья Волги. Причина всему названному выше — атмосферная». То есть, полагает автор, изменились ветры, господствующие раньше, что повлекло за собой изменение климата. Произошло какое–то очередное оледенение из насчитанного десятка за последние 10 тысяч лет».

Вы заметили, как непонятная пассионарность в череде причин заменилась оледенением, повышением уровня Каспия и прочими атмосферными явлениями? Притом, оледенения происходили в среднем каждую тысячу лет, а Каспий всего лет тридцать назад, на наших с вами глазах, совсем чуть было не высох, а сегодня опять уже чуть ли не затопил Астрахань. И снова пассионарность ничем и никак не объясняется, будто мы с ней знакомы по школьным учебникам как с теоремой Пифагора или таблицей умножения.

Чтобы закончить с пассионарностью и перейти к погодным катаклизмам вплотную, еще несколько замечаний. Во–первых, рекомендую прочесть сказку про Еруслана Лазаревича, с которой А.С. Пушкин написал свою поэму «Руслан и Людмила». Но лучше прочесть мою статью на эту тему «Кое–что о Еруслане Лазаревиче». Из статьи видно, что подвиги Эрика Рыжего, Херальда Крутого и так далее – калька упомянутого Еруслана родом из Южного Предуралья, только совершенные не на море, а в степи. И все это, вместе взятое, ничто иное, как устная история народов, не имеющих еще письменности, поэтому пересказываемая из уст в уста с неизбежными правками, прибавками, упущениями и прочим колобродом. И верить в этой истории надо не самим описаниям битв и расправ, а незаметным на первый взгляд деталям этих битв, ситуационным описаниям, а также именам и названиям, которые прольют немного света в это темное историческое царство. Почитайте статью, поймете.

Во–вторых, эта пассионарность из–за того, что сама необъяснима здравым смыслом, почти все другое может «объяснить». И Медведев был неопытным юнцом в этом деле, сильно стеснительным в ее применении. Окончательно совесть потерял уже В.Н. Демин в своих многочисленных «исторических» книжках под общей рубрикой «Великие тайны». Пример: « Откуда такая целеустремленность» у Ермака, инков Южной Америки, Ивана Грозного, «гиперборейцев», татаро–монголов, ассирийцев и любых других, какие только придут вам в голову? (Ибо он пишет свои книжки без перекуров). « Да все оттуда же – из биосферы и ноосферы, которые – помноженные на электромагнитную, торсионную и иную энергетику сибирской(египетской, южноамериканской – нужное вставить – мое) земли приводят к пассионарной «вспышке» в душе вожатого, а он уж «заражает» свое окружение». («Загадки Урала и Сибири от библейских времен до Екатерины Великой». «Вече», М., 2001, с.376). Разве не видите, что все здесь просто? Как кувалда. Особенно мне нравится «торсионная энергетика». Это может быть, например, торсионный вал у танка, который, скручиваясь, компенсирует удары от ухабов. Вполне реальная вещь. И «иная энергетика» неплоха, про нее мы, наверное, прочтем в следующей книжке Демина.

В третьих, позволю себе заметить, что вся эта галиматья с «пассионарностью» произошла от раздумий ученых после французской революции, когда ошалелая толпа голодных и униженных рабов первых капиталистов под водительством Робеспьера, взяв Бастилию, жгла и убивала всех подряд, не спрашивая ни фамилий, ни званий. После феномена непобедимых наполеоновских войск. Только название сему разбою — «пассионарность» не сразу «устаканилось», а постепенно, этапами, притом без всякого на то основания. Дело в том, что Гюстав Ле Бон в своей книге «Психология масс» пишет: «В психологической массе самое странное следующее: какого бы рода ни были составляющие ее индивиды, какими схожими или несхожими ни были бы их образ жизни, занятие, их характер и степень интеллигентности, но одним только фактом своего превращения в массу они приобретают коллективную душу, в силу которой они совсем иначе чувствуют, думают и поступают, чем каждый из них в отдельности чувствовал, думал и поступал бы. Есть идеи и чувства, которые проявляются или превращаются в действие только у индивидов, соединенных в массы». <…> «Следовательно, главные отличительные признаки, находящегося в массе индивида таковы: исчезновение сознательной личности, преобладание бессознательной личности, ориентация мыслей и чувств в одном и том же направлении вследствие внушения и заражения, тенденция к безотлагательному осуществлению внушенных идей. Индивид не является больше самим собой, он стал безвольным автоматом». <…> «Кроме того, одним лишь фактом своей принадлежности к организованной массе человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. Будучи единичным, он был, может быть, образованным индивидом, в массе он – варвар, то есть существо, обусловленное первичными позывами. Он обладает спонтанностью, порывистостью, дикостью, а также и энтузиазмом и героизмом примитивного существа». <…> «Масса легковерна и чрезвычайно легко поддается влиянию, она некритична, неправдоподобного для нее не существует». <…> «Масса, таким образом, не знает ни сомнений, ни неуверенности». <…> «И наконец: массы никогда не знали жажды истины. Они требуют иллюзий, без которых они не могут жить. Ирреальное для них всегда имеет приоритет перед реальным, нереальное влияет на них почти так же сильно, как реальное. Массы имеют явную тенденцию не видеть между ними разницы».

Эту работу по становлению массовой души продолжили Мак Дугалл и, наконец, Зигмунд Фрейд. И все они вместе, так сказать на пальцах, объяснили и доказали без всяких потусторонних сил и средств, без «биосфер и ноосфер, помноженных на электромагнитную, торсионную и иную энергетику», что основа всему – массовое внушение, особого рода гипноз, соединенные с любовью к вождю, их внедряющему. Только и всего.

Если бы «пассионаристы» так же внимательно и последовательно, так же скрупулезно и доходчиво, с фактами в руках доказали, что хотя бы одна из «ноосфер» – коллективный разум всей планеты существует и измеряется, например, электроскопом?