29. Хэтэуэй

Привет! Это снова я. Вчера я вернулась в пещеру – чтобы собрать свои шмотки, как я думала. Хотя в глубине души мне хотелось понять, сумею ли я снова жить одна. Я обнаружила, что Стивен перебрался сюда. Он перерыл все мои вещи, разрисовал мою стенку и похоронил в моей пещере труп. Классно, да? Труп женщины, которую звали Адриен ла Флер. Стивен говорит, она придумала себе это имя в детстве и не хотела брать фамилию приемных родителей. Надеюсь, мое имя не кажется таким искусственным. Короче, она умерла от гриппа Центавра. Он не хотел, чтобы ее разрезали. Врачи в лагере обычно делают вскрытие, когда кто-то умирает.

В принципе я его понимаю. Я тоже не хотела бы, чтобы меня разрезали. Я не совсем простила его, поскольку, судя по некоторым фразам, он прочел мои письма, а это меня просто бесит. Он либо сидит, глядя на ее могилу (хотя здесь это не могила в буквальном смысле, потому что ты просто кладешь умершего на пол и ждешь, пока трава прорастет сквозь него), либо работает над своей большой и полной ярости картиной, изображающей черную смерть, желтую лихорадку и прочие ужасы. Таким образом он пытается спросить, за что на нас наслали эту чуму.

Карты Стивен рисует отлично, но чтобы писать картины, ему надо еще учиться и учиться. Похоже, все его представления о живописи ограничиваются книжками комиксов, а руки у него все в синяках из-за того, что он молотит кулаками в стену, когда она не делает того, что он хочет. Он здорово напоминает мне Дэйва – зол на весь свет. И это меня порой пугает. Ты тоже пугал меня иногда, Дэйв, но я хотя бы знала, как к тебе подступиться.

Стивен ни разу пальцем меня не тронул, вернее, только раз, когда я вернулась, и то он просто отбивался. Однако я боюсь, что он может наброситься на сов, если они снова появятся – или же они испугаются его и не появятся вовсе.

Мне хочется погулять голышом, и я собиралась соорудить небольшой бассейн, чтобы там поплескаться. Вода, правда, холодная, но я могла бы нарисовать тропические пляжи и жаркое лето над бассейном – а потом посмотреть, сумеет ли корабль это понять.

Возможно, когда она (умершая) совсем растворится, Стивен снова займется картографией и оставит меня в пещере одну… И тогда, быть может, я снова увижу сов.

30. Софи

На пятый день болезни Софи проснулась с ощущением, что пора браться за работу. Она лежала в спальном мешке, на своем обычном месте, куда ее перенесли из изолятора два дня назад, но обзор ей загораживали невысокие стены из аргиллита. Софи почесала голову, ощутив под пальцами всклокоченные грязные волосы, затем приподнялась, чтобы посмотреть, что творится вокруг. Весь склон был разделен стенами разной высоты и степени готовности, поднимавшимися из зеленого покрытия, словно раскопки поселения эпохи неолита, которые она видела в Оркни. В будущей комнате Софи была дверь и что-то вроде скамьи, которая со временем, если над ней еще поработать, могла стать кроватью. На вершине горного массива висел красный вымпел, что означало первые три часа светового дня.

Софи подтянулась вперед и встала на колени. Теперь ей было видно кладбище. Холмиков на нем не прибавилось, и они стали куда более плоскими, чем пять дней назад, когда она ушла из лагеря. Голубые искорки в воздухе не сверкали.

– Софи!

К ней бежал Стэн Морган, перепрыгивая через стены и не обращая внимания на гневные окрики окружающих. Выглядел он здоровым и совсем юным. Черные волосы разметались и явно нуждались в стрижке. Глаза его сияли от восторга – но у последней стенки он в замешательстве остановился.

Софи внезапно смутилась своих голых ног, немытых волос и провонявшей рубашки. От нее исходили миазмы болезни и депрессии.

– Софи! Мы так волновались за вас…

Малейший жест с ее стороны – и он бы обнял ее. Софи не сделала этого жеста, чувствуя себя липкой и грязной, однако тепло его улыбки не оставило ее равнодушной.

– Как дела? – спросила она сиплым голосом. – Я знаю, вы мне рассказывали, но до меня ничего не доходило.

Он занес было ногу над стенкой, но вдруг остановился, словно решив, что он нарушил правила приличия.

– Да ладно, заходите, – сказала Софи. – Или залезайте. Это вы построили тут стены?

– Отчасти, – довольно улыбнулся Стэн. – Я руководил их постройкой, хотя они еще не закончены. – Он присел на стену и уперся локтями в колени, обтянутые джинсами. – Похоже, эпидемия сошла на нет. Укусов не избежал никто, насколько мы можем судить по рассказам очевидцев из других пещер, тем не менее вторая волна была не такой опасной и за последние пять дней никто не умер. Кстати, вот уже почти двое суток мы не видели ни единой мошки. Что еще?.. Теперь мы знаем, что площадь корабля составляет как минимум пару сотен квадратных километров. И название у него появилось – “Теваке”. Это какая-то полинезийская птица. Кто его придумал, я не знаю. На корабле около двухсот или трехсот тысяч человек, и нашего генетика это безумно радует. Ах да, вы еще не знакомы с Марселином. Он переселился к нам из соседней пещеры, где верх взяли анархисты во главе с Эйлиш Колби. Помните ее? Так вот, Марселин затеял там грандиозный спор по поводу того, кто может иметь детей и сколько. Лагерь разделился на две части. Сторонники выживания заявили, что мы должны плодиться и размножаться, а защитники прав личности скандировали, что это личное дело каждого. – Морган тихонько присвистнул. – Виктория выдирала себе волосы на голове, пытаясь заставить их прислушаться к закону или хотя бы прийти к какому-то соглашению насчет прав и обязанностей. Вы бы слышали, как Арпад обрушился на американцев с их истерическим пуританизмом! Я лично удрал в лабораторию. К тому же мои гены все равно никому не нужны.

Софи напряженно улыбнулась. Он хотел рассмешить ее, полагая, что она разделяет его убеждения и что настоящая страсть для нее – это наука, а все остальное не стоит таких эмоций. Морган явно не понимал, какую реакцию подобная дискуссия способна вызвать у женщины, тем более у женщины с ее генетическим наследием.

То, что он сказал дальше, было совершенно неожиданным.

– Послушайте! Перед тем как вы ушли… Ну, когда вы ушли из лаборатории патологии в тот вечер… вы ничего не разлили?

На лице его был написан такой неподдельный интерес, что она решила сказать ему правду.

– Формалин, – медленно промолвила Софи, вспомнив, как она сидела и глядела на растекающуюся лужу, чувствуя себя совершенно беспомощной. – Я разлила весь свой формалин. Я просто… – Она замялась, не в состоянии объяснить, что она тогда ощущала. Снежная королева Софи, которая никогда не признается в том, что способна испытывать отчаяние.

Морган весело улыбнулся ей – очевидно, именно такого ответа он и ожидал – и вскочил на ноги.

– Пошли! Я должен вам кое-что показать!

– Морган!.. Дайте мне время умыться и одеться!

– Что? Ах да… Конечно.

Лаборатория носила на себе следы кипучей деятельности. Из стены выступал новый рабочий стол с парой сталагмитовых табуреток. Стены обрели реальные черты, достигая в некоторых местах уровня груди. В них были проделаны отверстия, как в ульях, хотя большая часть оборудования по-прежнему стояла на столах и на полу.

– Я подумал, что вы сами захотите расставить свои вещи, – объяснил Морган.

С первого стола, где Софи работала в последний раз, все было убрано, и в середине виднелась неглубокая ямка, до краев наполненная прозрачной жидкостью. Морган с сияющим видом остановился возле нее.

– Понюхайте!

Софи нагнулась, махнула рукой, подгоняя к носу пары, и принюхалась.

– Формалин.

Морган поднял бутылку, стоявшую у стены, и продемонстрировал ее с щегольством официанта, предлагающего редкое вино. Бутылка была полна. Он поставил ее и поднял вторую бутылку, больше первой, постучав пальцем по наклейке. Там было аккуратно написано печатными буквами “Формалин” – очевидно, его рукой. Бутылка тоже была полной.

– Вы нашли у кого-то запасы? – сказала Софи. – Спасибо.

Живое лицо Моргана передернулось, как от боли.

– Разве я стал бы так восхищаться, – чуть обиженно сказал он, – если бы просто нашел канистру у кого-то в багаже? Этот формалин – подарок корабля, Софи! – Морган сделал паузу. – Когда я зашел сюда, он капал со стола на пол. Я понятия не имел, что случилось, но на столе лежала пустая бутылка. Я начал вытирать – и только тогда сообразил, что капает не из бутылки, а со стола. У меня было такое чувство, будто я поступил в ученики к волшебнику. Я вытер лужу насухо и продолжал вытирать, пока со стола не перестало капать. Потом я вылил немного формалина на стол – и он снова начал капать. Тогда меня осенило. Я вырыл ямку и смачивал ее края до тех пор, пока до корабля не дошло… Звучит очень просто, но у меня ушло на это два дня. Зато теперь я добился того, что он наполняет ямку формалином только тогда, когда уровень жидкости падает. Если я зачерпну оттуда, уровень поднимется снова.

– Неиссякаемый источник… – немного сухо произнесла Софи.

– …формалина, – добавил Морган. Он сложил руки на груди и склонился над столом, задумчиво рассматривая углубление с прозрачной жидкостью. – Чего я не понимаю – вернее, это одна из многих вещей, которых я не понимаю, – так это откуда он берет исходное сырье. По-моему, расщепление кислорода и углекислого газа требует безумно больших затрат энергии. С другой стороны, я не так уж силен в катализе, как полагалось бы; не исключено, что мы имеем дело с каталитическим процессом. Кстати, если присмотреться, дно углубления выглядит не таким гладким, как поверхность стола, и при пятидесятикратном увеличении оно вполне может оказаться пористым, а значит, не исключено, что синтез происходит где-то в другом месте, и конечный продукт просто качают сюда… Но я готов поспорить на свою годовую зарплату, которую мне сейчас не платят, что, если мы обыщем весь корабль, мы не найдем никаких труб. Был ли это осмысленный ответ – или всего лишь рефлекс, привычка автоматически перестраивать молекулы и копировать все, что подвернется? Хотя, если это запрограммированное действие, мы скоро начнем испытывать нехватку кислорода, ведь в таком случае выдыхаемый нами углекислый газ подтолкнет корабль на его синтез…

Софи подумала о том, как редко ей доводилось видеть, чтобы взрослые люди испытывали такое наслаждение от процесса мышления. Когда Морган взглянул на нее, она кивнула, поощряя его продолжать.

– А я не вижу никаких признаков того, что воздух на корабле становится хуже. Но будь я проклят, если я способен понять правила этой головоломки… Я начинаю думать, что всем здесь управляет какая-то программа, с которой —хотим мы того или нет – нам придется научиться общаться, чтобы хоть отчасти контролировать окружающую среду. Но при мысли о том, что наше выживание зависит от технологии, в которой мы ни черта не понимаем, мне дурно становится! Кораблю, несомненно, присуща сложная функциональная система и способность к воспроизводству – если, конечно, это действительно какая-то разновидность нанотехнологии с программируемыми ассемблерами, способными к синтезу, начиная с молекулярного уровня и выше. Если же он при этом запрограммирован на создание новых программ, которые позволят ему достраивать и видоизменять себя, в таком случае где вы проведете границу между живым и неживым? Ведь человек устроен приблизительно так же, если отбросить такие вещи, как сознание, дух и душа. Самопочинка, самопрограммирование, самовоспроизводство… – Морган смотрел на ямку с формалином пристально и задумчиво, словно на хрустальный шар. Потом внезапно выпрямился, грустно усмехнувшись. – “В одной песчинке видеть вечность…”* – процитировал он, покачав головой.

Не исключено, подумала Софи, чувствуя уже смирение, а не зависть, как раньше, что перед ней гений.

– Ну и что же вы собираетесь делать? – спросила она, помолчав.

– Именно об этом я хотел поговорить с вами. Еще одна головоломка. Или еще один подарок. Нужны исследования. По-моему, необходимо выяснить, будут ли другие части аргиллита вести себя так же, и что именно можно синтезировать. Требуются ли кораблю какие-то образцы, чтобы он начал синтез, и как мы можем сказать ему, что это надо синтезировать, а не поглощать? До сих пор мы видели только процесс поглощения – начиная от фекалий и пищевых отходов и кончая нашими умершими. Что навело его на мысль синтезировать именно формалин, а не углекислый газ, например? Может, здесь какая-то особая зона? Или так везде? Если вылить формалин на стенку, получим мы аналогичный результат – или же это место действительно уникально, потому что оно удалено от стен, от источников воды и еды? Все эти вопросы касаются только внешних проявлений, никак не затрагивая фундаментальной темы природы вещей. Я чувствую себя так, словно меня внезапно отбросило на шесть веков назад – с таким же успехом можно говорить об ангелах и флогистоне… – Морган беспомощным жестом поднял руки вверх и повернулся к Софи. – Я так рад, что вы выздоровели! Честно говоря, мне нужен кто-то вроде вас… Только не обижайтесь! Мне необходимо, чтобы меня спускали с небес на землю. Я слишком легко увлекаюсь. У меня есть – вернее, была – коллега, которая помогала мне, я даже думал жениться на ней. Возможно, это была просто биологическая необходимость, жажда остепениться. Но я не смог ее убедить. Она сказала мне, что я сумасшедший, узнав, что я хочу принять приглашение инопланетян.

* Перифраз стихотворения Уильяма Блейка “Изречения невинности”: “В одном мгновенье видеть вечность, огромный мир – в зерне песка” (перевод С. Маршака).

– Женщины – не взаимозаменяемые вещи, – мягко упрекнула его Софи. Ей стало грустно оттого, что все случилось так быстро.

– Я и не говорил, что они взаимозаменяемы… – Морган смутился, однако быстро пришел в себя. – Но у людей есть разные черты характера, и они выражаются определенным образом. Да, мы все разные, мы разного возраста, у нас разные профессии и прошлое – и все же всех нас объединяет общая страсть к приключениям.

– Или недовольство собой, – сказала Софи. – Или страх. Или беззаботное отношение к жизни. Или амбиции. Или склонность к фантазиям. Или желание изменить свою жизнь. Или желание прославиться – ведь все, кто публично заявил о своем решении полететь с инопланетянами, стали объектом пристального внимания прессы. Или просто скепсис, безверие, стремление доказать, что это всего лишь розыгрыш. Я не нахожу здесь ничего общего.

– А вы к какой категории принадлежите? – спросил он с любопытством.

Софи пожала плечами, не скрывая досады.

– Я хочу понять, что скрывалось за приглашением инопланетян. У меня нет желания играть в игру “я хотел бы узнать вас поближе”.

– Я что, выразился настолько недвусмысленно? – удрученно спросил Морган.

– Да, настолько. Я уже боялась, что мне придется выслушать речь на тему “мы будем вместе на этом корабле до конца нашей жизни”. Или на тему “вы прекрасная женщина”. Или, не дай Бог, на тему “нам все равно придется рожать детей, так что я предпочел бы иметь их от тебя.

Морган покраснел, заставив ее пожалеть о собственной прямоте. Как правило, она вела себя куда более уклончиво.

– Я избавлю вас от этих речей, – храбро заявил Морган, – если вы избавите меня от речи на тему “надеюсь, мы будем друзьями”.

– Этого вы можете не бояться, – тихо проговорила она. – Поверьте мне.

Он бросил на нее заинтригованный взгляд, но ничего не сказал, и оба они нагнулись над рабочим столом.

– У вас есть семья? – спросил Морган внезапно, не отрываясь от работы над очередным углублением в столе.

Софи вздохнула.

– Черт меня побери! – пробормотал он; не глядя на нее. Потом повернулся и посмотрел ей в глаза. – Софи! Я отнюдь не пытаюсь выведать детали насчет вашего сердечного друга. Просто я был близок с моими родственниками и скучаю по ним. А поскольку я совсем не говорю о них, их словно не существует. Может, мне надо было прямо заявить, что я хочу поговорить о своих близких, вместо того чтобы спрашивать о ваших? Но стали бы вы меня слушать, если бы я начал рассказывать о них? Прошу вас! Вы не обязаны задавать вопросы или из вежливости делать вид, будто вас это интересует. Просто выслушайте меня. Пожалуйста!

Софи насмешливо глянула на него, давая понять, что сдается.

– Вы и фотографии мне покажете? – мягко спросила она.

Он смущенно кивнул, но, надо отдать ему должное, фотографии показал только после того, как обрисовал свое семейное древо. Семеро детей, он шестой по счету; дюжина тетушек и дядюшек, начиная с кровных родственников и кончая родственниками по второму, а иногда и третьему браку; еще более обширная компания племянниц, племянников, а также двоюродных, троюродных и так далее братьев и сестер; семья, разбросанная по всему свету; родственники, занимающие самое разное социальное положение, от дипломированных ученых и адвокатов до опустившихся наркоманов, – и целый спектр этнических и социальных различий, от работников социальной службы, живущих в латиноамериканских кварталах Лос-Анджелеса, до избалованных домохозяек.

В бумажнике у него хранилась толстая пачка снимков. Морган раскладывал их, показывая на лица, говорил очень быстро, с любовью и восторгом, хотя и пытаясь обуздать свои чувства. Один из снимков неожиданно привлек внимание Софи, вызвав не просто вежливый интерес. Фотография была плохая с технической точки зрения, поскольку источник света находился за спиной у девушки. Черты лица получились неясными, но упрямое выражение его показалось Софи знакомым – и овал юного лица, и округлившийся под рубашкой в коричневую, красную и черную клетку животик…

– Это Харриет, – сказал Морган, когда Софи взяла в руки снимок. – Моя любимая племянница. Хотя язычок у нее острый как бритва. – Он слегка нахмурил брови. – Надеюсь, она не испортит себе жизнь. Она не приняла второй брак моей сестры – не приняла даже не столько отчима, сколько перемену социального статуса. Многие годы она была главой семьи, поскольку мой зять умер от рака гениталий, когда дети были еще маленькими. И вдруг она оказалась в среде, в которой молодые люди находятся в финансовой и психологической зависимости от родителей, пока не получат образование, что часто происходит только когда им за двадцать, но в то же время у них утонченные вкусы и развлечения. Ее отчим довольно богат; он занимает высокий пост в одной из процветающих компьютерных компаний. Хороший человек, но с Харриет они с самого начала невзлюбили друг друга… а закончилось все, как видите, тем, что она забеременела.

Его привязанность к племяннице и тревога за нее были очевидны. Софи деланно улыбалась, пока он рассказывал о живом уме Хэт. Ей отчаянно хотелось, чтобы он и дальше думал, что девушка находится в безопасности на Земле. Но если она ему не скажет, кто знает, когда и при каких обстоятельствах откроется правда?

– Я видела эту девушку на корабле, – сказала Софи. Морган посмотрел на нее с недоумением – и вдруг его лицо осветилось радостью.

– Хэтэуэй здесь? Где она?

– Простите, Морган, у меня плохие новости. Когда я видела ее, она была… она была при смерти.

Софи вспомнила трясущуюся руку девушки, которой та загораживалась от света. Конечно, это еще не значит, что она умерла, но Софи не хотела напрасно обнадеживать Моргана. Это было бы жестоко.

– Потом меня саму укусили, и я больше не видела ее. – Это была ложь. Софи понимала, что у нее в любом случае не хватило бы мужества вернуться к девушке. Ей было безумно стыдно. – Я попросила Эмили Линн сходить туда. Мы можем поискать ее – и она ответит на ваши вопросы.

– Куда вы попросили сходить Эмили Линн? – тихо проговорил Морган.

– В женскую пе… Морган!

Он вскочил на стену высотой по грудь, пробежал по ней, перепрыгнул через коридор. И только когда Морган скрылся из виду, Софи решила последовать за ним.

– Нет! – услышала она его голос (вернее, крик), когда подбежала к женской пещере. – Я должен найти свою племянницу!

Вход в пещеру преграждали две женщины – жилистая Мэгги с волосами, похожими на проволоку, и светловолосая ветеринар Барретт с дубленой кожей.

– Она не ваша собственность, – заявила Моргану Мэгги. – До вас что, не доходит? Раз она сейчас не с вами, значит, она не хочет вас видеть…

Барретт встала между ними, потеснив их обоих назад. Мэгги сложила руки на груди.

– Мэгги! Сходи, пожалуйста, и позови Ханну с Голубкой, – сказала ветеринарша тихим, но недружелюбным тоном. – Криком делу не поможешь.

– А с какой стати я должна ему помогать? – разозлилась Мэгги. – Ты его не знаешь, а я знаю! Он лакей у этих солдафонов! – Ее акцент от ярости стал еще заметнее.

– Ханна! – зычным голосом во всю мощь своих легких позвала Барретт через плечо.

За спиной у нее послышался шум, и великанша Ханна, нагнувшись, появилась из-за металлизированной пленки. Мэгги открыла было рот, но Барретт ее опередила:

– Заткнись, Глэдис, не то я набью тебе в глотку этой зеленой дряни с пола и ты задохнешься!.. Ханна, этот человек разыскивает свою племянницу.

– Хэтэуэй, – процедил Морган сквозь зубы. Его челюсть, казалось, заклинило от сдерживаемых эмоций и злости.

– Это доктор Стэн Морган из НАСА, – вступилась за него Софи. – Его племянница – та молодая женщина, которую принесли к вам четыре дня назад и…

– Она ушла, – сказала Мэгги.

Софи не хотелось верить своим ушам. Но резкий тон Мэгги не оставлял сомнений…

– Мэгги хочет сказать, что вчера она ушла из пещеры, – быстро вмешалась Ханна. – Одна и на своих двоих, насколько я видела.

– Естественно! Я и не говорила, что она умерла, – обиженно протянула Мэгги. – Жива-здорова. Бойкая девчонка. Все любит делать по-своему. Мы ей казались слишком назойливыми, поэтому она ушла туда, где ее нашел тот парень. А может, ушла к нему. Она нам не докладывалась. – Мэгги непримиримо сложила руки на груди. – А теперь идите, пожалуйста, к своим и скажите им, чтобы они катились куда подальше. Мы не собираемся подписывать их конституцию, вступать в их клуб и приходить к ним на сборища, ясно? – Она пнула сломанную пограничную веху, лежавшую на полу. Возле входа валялось еще несколько сломанных палок. – Скажите их часовым, чтобы они следили за их собственной границей. Мы сделаем себе еще один туннель и будем ходить куда вздумается. Нам ничего от них не нужно – но и они от нас фиг что получат!

Не ожидая ответа, Мэгги нырнула под серебристую занавеску.

– Может, мне не следовало это говорить, – промолвила Барретт, обращаясь к Софи, – но я согласна с Мэгги. Нас загнали в угол.