- Чем же в вашей такой умной деревне занимаются? - не унимался Приходько. - Наверняка, самолеты секретные разрабатывают.
      Смерклый начал понимать, что над ним издеваются.
      - Вот и видать, что не умный ты, - ответил он.
      - Нам до вас - как до луны! - сделав сиротливые глаза, произнес Приходько.
      - Не знаешь, чем в деревне занимаются? - продолжил Фрол. - Хлеб растим, колхоз у нас.
      - Сам-то, небось, тайком растишь?
      - Почему?
      - Небось, прятал хлебушек, когда он стране был нужен?
      - Что хоть ты такое говоришь!
      - А что ты так заволновался? Значит, правда?
      - Иди вон!
      Сладкий вкус сигары стал противен Смерклому. Слюной он затушил горящий кончик и убрал остаток в карман.
      - А что там у тебя в рюкзаке? - спросил глазастый Приходько.
      - Вещи мои, - недовольно ответил Фрол. Напористый Приходько уже порядком надоел ему.
      - А почему на твоей коробочке, которая из мешка выглядывает, немецкий крест нарисован? - Николай хмуро свел брови. - Ну-ка, признавайся, давно ли фрицем заделался!
      - Что ты кричишь на весь взвод, - шепотом начал оправдываться Смерклый. - Не моя она.
      - Не твоя! Значит, надобно её народной общественности предоставить! И Приходько протянул руку, делая вид, что собирается взять коробку.
      - Ну, ты! Хрен языкастый... Укороти руки! Не общественная это коробочка. А взята она из того же танка.
      - Вот оно значит как! И что в ней?
      - Консервы в банках. Продукты разные, - недовольно ответил Смерклый.
      - Давай поделим между ребятами! Вот они порадуются, - предложил Николай.
      - Сейчас! Разбежался! - Смерклый деловито поправил лямки вещмешка. - Я в тот танк лазил. Мое это! Никто не догадался, не сообразил. А я сообразил. Значит, никто, кроме меня, не имеет на это права!
      - Получается, все вокруг тебя несообразительные, отсталые?
      - Все, а ты - в особенности!
      - Все с тобой ясно, общественные альтруист, кулацкая твоя морда... сказал Приходько, отворачиваясь.
      - Как ты меня назвал?! - взвился Смерклый.
      - Общественный альтруист, - повторил Приходько, прекрасно зная причину негодования Смерклого.
      - Неправда твоя. Ты меня кулацкой мордой назвал! - Оканье Смерклого сделалось очень сильным, почти невыносимым.
      - Кулацкая морда - она и есть кулацкая морда, особенно, если эта морда твоя! - с безразличным видом произнес Приходько.
      Ослепляющая ярость накатилась на Смерклого. Он готов был ударить Приходько, причинить ему вред. Фрол повернулся к бойцу и увидел в его глазах бескрайнее удивление.
      - Матерь божья! - пробормотал Николай, глядя куда-то вдаль. Смерклый проследил за взглядом Приходько и, увидев это, крякнул от удивления. Он сразу забыл о споре с Николаем, это показалось ему таким несущественным и далеким!
      Старшина Семен Владимирович посмотрел вперед. Картина была изумительной, но старшина остался недоволен. Все новое - это плохо. Все новое может сулить неприятности.
      Иван Ермолаев, командир первого взвода, много исходил сибирских лесов, повидал самые заповедные места в тайге, но чтобы увидеть такое...
      Политрук Зайнулов промокнул платком вспотевшую шею. "Как такое могла сотворить природа? - подумал он. - Картина странная, необъяснимая, и от этого становится жутко".
      По рядам солдат пронеслись удивленные слова:
      - Что это?
      - Я никогда не видел подобного!
      Алексей Калинин поднял глаза. Если на свете существует чудо, то он видел его сейчас перед собой.
      Когда рота перевалила через небольшой холм, её взору открылся огромный и странный лес. Стволы деревьев были гигантскими и уходили в небеса. Прямые и мощные, они походили на мачты кораблей. Сами деревья не были диковинными - ели, сосны, пихты - обычный набор для хвойного леса. Вот только из-за своего размера они казались нереальными. До нижних ветвей, образующих плотный навес, был добрый десяток метров. Протоптанная дорога, по которой двигалась рота, уводила в глубь.
      Колонна красноармейцев рассыпалась. Они расходились от дороги в разные стороны, проваливались по пояс в сугробы только ради того, чтобы лучше разглядеть удивительный лес. Изумлению солдат не было предела.
      - На твоем месте, я бы проверил наш путь, лейтенант, - раздался рядом с Калининым хрипловатый голос старшины. Алексей поспешно достал из планшета карту. Он некоторое время вникал в подробности деталировки, а затем удивленно поднял глаза на Зайнулова.
      - Тут нет никакого леса! - произнес пораженный лейтенант.
      - Этого не может быть, - сказал политрук. - Вы, наверное, посмотрели не туда. Мы не могли сбиться с пути. Мы прошли деревню Потерянная... Вот она. Дальше прошли километров восемь по Полыновским лугам...
      - Так и есть, - произнес старшина. - Мы движемся строго по указаниям этой карты, но лес на ней не обозначен.
      - На этом месте должны находиться сплошные луга! - произнес Калинин, все ещё не оправившись от потрясения. - Но как же нам быть? Ведь мы выполняем приказ - занять высоту Черноскальная, а она расположена как раз за лугами. И до неё ещё идти километров тридцать! Как такое может быть?
      - Возможно, опечатка на карте, - сказал политрук. - Такое случается. Картографы пользуются старыми данными, а за это время на лугу вырастает лес.
      - Ты думаешь, Ахметыч, такой лес мог вымахать за полвека? - спросил Семен Владимирович. - И потом, если карта врет о местонахождении леса, то она может врать и о расположении высоты. Нужно возвращаться. Это самоубийство, если мы будем идти по неверной карте.
      - Если мы вернемся, время для взятия высоты будет упущено, - сказал Калинин.
      - Послушай, сказочник! - жестко произнес старшина. - Шутки кончились. В незнакомый лес, который к тому же не отмечен на карте, мы не сунемся!
      Алексей очень волновался, голос его срывался, но он попытался подобрать нужные слова:
      - Я командир роты! Я отдаю указания! Мы выполним приказ, во что бы то ни стало!
      - Ты свихнулся, парень! - Глаза старшины вспыхнули. - Я не дам тебе положить роту!
      В гневе старшина хрипел ещё больше. Его кулаки сжимались, он готов был ринуться на Калинина и разорвать его. Старшина был небольшого роста, но скрытая в нем энергия, как сжатая пружина, грозила выплеснуться и раздавить молодого лейтенанта. Калинина трясло от страха. Он не имел ни воли, ни поставленного голоса, чтобы спорить со старшиной. Но на помощь пришел политрук.
      - Семен, постой! - произнес Зайнулов. - Мы уже условились, что впереди пойдут разведчики. В случае опасности они подадут сигнал, и мы повернем назад. Но не стоит возвращаться без видимой опасности.
      - Мы будем блуждать по этому лесу словно слепые котята и не найдем эту треклятую высоту!
      - Посмотрим! - произнес Зайнулов.
      Старшина невидящим взором смотрел вокруг себя. Запал его исчез, это чувствовалось. Алексей облегченно вздохнул и мысленно поблагодарил мудрого Зайнулова.
      Глава 5.
      Чем ближе рота подходила к странному лесу, тем больше он закрывал небо и, казалось, нависал над головами солдат. Деревья были не просто очень высокими. Они были огромными. Широкие стволы в диаметре достигали не менее трех метров. Солдаты были поражены.
      Около четырех часов вечера рота вошла в лес. Они сразу окунулись в полумрак, поскольку густые ветви хвойных деревьев мало пропускали свет. Калинин тут же осведомился, какие осветительные приборы имеются в роте. Оказалось, что несколько керосиновых ламп и литров десять керосина в повозке. Зайнулов сказал, что пока светло, не стоит тратить керосин. Это было правильно, тем более, что постепенно глаза бойцов привыкли к полумраку.
      Они по-прежнему двигались по вытоптанной в снегу дороге. Дорога вела строго по просеке между деревьями.
      - Чей-то жутковато тут! - сказал как-то Николай Приходько. - И что фрицам делать в этом лесу?
      По-прежнему командиров, а в особенности старшину, тревожило то, что они идут по следу немцев, которые значительно превосходят их числом. И вопрос Николая Приходько не был пустым. Зачем немец забрел в этот странный лес? Куда он движется? Где сейчас линия фронта и далеко ли высота Черноскальная?
      Разведчики, соединившиеся с ротой у начала леса, вновь ушли вперед. В случае тревоги, они должны были подать сигнал из ракетницы или, в крайнем случае, дать очередь из автомата. В пустом лесу звуки выстрелов разносятся очень гулко.
      Двигаясь по лесу, Иван Ермолаев все время оглядывался. Действительно, странный лес. Ветви находятся высоко над землей. Между стволами земля покрыта сугробами, но не видно ни кустарников, ни маленьких, начинающих расти деревьев. Последнее совсем загадочно. Судя по высоте, лес очень древний. При обхвате ствола в полтора метра возраст сосны достигает пятисот лет. Здесь стволы были гораздо толще, а значит и возраст деревьев больше. Если так, то сверху на землю должны падать семена и усеивать все вокруг. Семена прорастают, образуя молодняк. Причем, очень частый молодняк, судя по густоте крон. Если за лесом специально не следить, не вырубать молодняк, то постепенно он зарастает маленькими деревьями, которые тянутся ввысь к своим старшим собратьям. Но ничего этого не было. Лес не походил на чащу, и состоял только из огромных, уходящих ввысь стволов.
      - Если только за лесом не ухаживали, - пробормотал Ермолаев.
      - Что говоришь? - спросил старшина.
      - Чистый слишком лес, - сказал Ермолаев. - Ни зарослей, ни упавших стволов, ни молодняка.
      - Ну и что, - произнес старшина. - Все под снегом, небось!
      - Нет, мы словно в заповеднике. Не дикий это лес.
      - Слушай, Вань, тут намного километров вокруг одни луга. Ну кто будет ухаживать за лесом? Старухи из Потерянной? Да они за собой-то едва успевают ухаживать!
      Ермолаев промолчал в ответ. Не может быть настоящим такой лес ещё по одной причине. Нормальная высота деревьев - от двадцати до тридцати метров. Максимальная высота сосны - пятьдесят, при диаметре ствола в один метр. Больше - уже не выдерживает корневая система, да и подача соков из почвы к вершине затруднена. Не может быть лес таким огромным!
      После получаса ходьбы он заметил ещё одну странность, которая вначале не бросалась в глаза. В лесу не было слышно щебета птиц, и не было видно ни одного звериного следа. "Такого просто не бывает," - подумал Ермолаев.
      Уныние. Серость. Глупый поход, из-за которого рота оказалась в странном лесу. Мятый снег под ногами. Вирский поправил винтовку на плече. Он чувствовал себя очень одиноко, несмотря на то, что его окружали солдаты.
      Он ощущал себя одиноким и брошенным с момента контузии, когда рядом в окопе разорвался немецкий снаряд. Немного кружилась голова, но он не стал обращаться в медсанчасть. Он думал, что рота останется на своих позициях, и будет воевать дальше, а вместо этого они бредут по какому-то странному лесу. Ему хотелось убивать немцев, давить их, а не месить ногами осточертелый снег.
      Он пытался говорить о своей нелегкой судьбе с сослуживцами, но его никто не слушал. Глупые. Каждый может оказаться в такой ситуации. В штате роты состоял фельдшер, но Вирский сомневался, что он сможет помочь. Болезнь Сергея была намного глубже, чем простая контузия.
      Калинин шел рядом с Зайнуловым. Пожалуй, это был единственный человек в роте, с кем Алексей мог общаться и кто выслушивал его не перебивая. Калинину нравился пожилой политрук. Ему нравились его разговоры с солдатами - терпеливые, разумные и без лишних лозунгов. Кроме этого, Зайнулов великолепно разбирался в военных вопросах: знал все нюансы использования оружия, бегло читал карты, обладал стратегическими навыками. Алексей внимательно смотрел на политрука и учился - как вести себя, что говорить и когда следует промолчать, как найти подход к солдатской душе...
      Правда, Зайнулову было уже много лет. Пеший переход по заснеженной дороге давался политруку непросто. Он то тяжело дышал, когда они шли слишком долго без остановок, то вдруг начинал прихрамывать. Зайнулов пытался не показывать виду, что выдохся, но пару раз, Калинин обратил внимание, старшина назначал пятиминутный отдых именно взглянув на политрука.
      - Странный лес, - произнес Зайнулов. - В нем нет посторонних звуков. Раздается только скрип сапог по снегу и лязг нашего оружия.
      - А какие должны быть звуки?
      - Вы никогда не бывали в лесу, Алексей?
      - Бывал... Но как-то не обращал на звуки внимания.
      - Щебет птиц в лесу гулкий, разносится на несколько километров. Деревья скрипят, щелкают ветви. Лес обычно полон звуков... Хмм. - Политрук сделал быстрый вдох. Алексей подумал, что пора бы остановиться снова.
      - Рахматула Ахметович, можно задать вам вопрос? - спросил Калинин.
      - Умный человек всегда задает вопросы. И только у дураков вопросов не возникает.
      "Это верно!" - усмехнувшись, подумал Алексей и вновь обратил внимание на шрам уголком над бровью политрука.
      - Я служу не так давно, - начал он. - Но за мою службу я успел пообщаться с несколькими политруками. Мне кажется - их методы воспитательной работы сильно отличаются от ваших.
      Зайнулов косо посмотрел на Алексея.
      - В чем же это, интересно? - спросил он.
      - Нет, - стал оправдываться Калинин, - я не хочу сказать, что вы преуменьшаете значение роли партии и товарища Сталина в борьбе против фашистов. Но вы... Я видел нескольких политруков, они держатся на расстоянии от солдат, говорят одними и теми же заученными фразами. Мои наставники на лейтенантских курсах учили, что это хорошие политработники. Но вы... Вы рядом с солдатами, вы говорите просто и совершенно о другом. И в то же время, ваши разговоры очень убедительны.
      - Так это плохо или хорошо? - спросил Зайнулов, и Калинину показалось, что политрук не знает истины. "Он хочет её найти, истину своего поведения с солдатом, "- подумал Алексей.
      - Я не знаю... - растерялся молодой лейтенант. - Просто... Я боюсь, что если вы не будете показывать в разговорах значимость партии, вас могут... Вы уже не будете политруком.
      - Я особенно и не стремлюсь остаться политруком, - сказал Зайнулов.
      - Но вы очень важны для солдат! - Алексей сделал паузу. - Вы очень важны и для меня. Вы обладаете огромным опытом, у вас отличная военная подготовка.
      - Если бы у меня была отличная военная подготовка, старшине не пришлось бы останавливать роту каждые полчаса! Дыхания уже никакого нет. Но ты знаешь, Алексей, я действительно очень близок к военному делу. Ведь ещё пять месяцев назад я командовал полком.
      Алексей был изумлен до глубины души.
      - Да, это так, - кивнул политрук. Он поднял глаза на густые кроны деревьев, перекрывающих небо. - Скоро в лесу станет совсем темно.
      Алексей некоторое время не решался задать этот вопрос, но он вырвался сам собой:
      - Почему вас сняли с должности командира полка?
      - Я оставил полк.
      - Зачем?
      - Зачем? - переспросил политрук. - Я тоже сейчас себя об этом спрашиваю. Я не хотел ЭТО увидеть. Но так получилось...
      - Они мне каждую ночь снятся, - мечтательно глядя куда-то, рассказывал солдат из Пскова. - Жена и девочки мои. Маша и Люба. Пишут, что живы, что все хорошо у них, а меня все равно тревога не покидает...
      Ермолаев слушал разговор солдата и попутно скользил глазами по окружающему лесу. На нем была пышная лисья шапка - охотничий трофей, добытый и выделанный собственными руками. Ладони согревали варежки, изнутри прошитые заячьим мехом. Полушубок был стандартным, военным. Но толстый кожаный пояс свой - сибирский, охотничий. На поясе висел огромный нож для разделки звериных туш. Валенки командира первого взвода тоже были особенными. Изготовленные сибирскими мастерами, они скатывались из шерсти овец только романовской породы, из-за чего валенки были мягкими, теплыми и не давали усадки.
      Иван одним ухом слушал рассказ солдата, не переставая думать о странностях этого леса. Зоркий глаз Ермолаева обследовал каждую неровность на дереве, каждую ямку в сугробах между стволами.
      - Дай мне керосиновую лампу, - внезапно попросил Ермолаев, останавливаясь.
      - А они все смотрят на меня и повторяют: "Папа-папа"! - продолжал солдат. - Что ты сказал?
      Ермолаев взял у него керосиновую лампу и остановился возле сугроба. Позади него проходила колонна. Иван, присев на корточки, зажег лампу. Ее тусклый свет только слегка рассеял сумрак леса. Ермолаев выкрутил яркость пламени на полную. Он занес лампу над сугробом, высветив меленькую ямку в снегу, которая постороннему человеку ничего сказать не могла, и выдохнул:
      - След! Наконец-то!
      - Когда-то давным-давно, - начал рассказ Зайнулов, - так давно, что я уже сомневаюсь - было ли это на самом деле, у меня росла дочь. В то время я служил в царской армии, наш кавалерийский полк был расквартирован под Санкт-Петербургом. Я был молодым офицером, у меня была молодая жена и дочь одиннадцати лет...
      Калинин внезапно увидел, что политруку трудно говорить. На его лице ничего не проявлялось, но Рахматула Ахметович иногда делал неожиданные паузы в рассказе, как будто невидимые слезы душили его.
      - Однажды, мы поссорились с дочерью. Ничего серьезного, я сделал ей замечание, она не послушалась и стала пререкаться. Я отругал её за это, и она обиделась. До сих пор сожалею о случившемся и корю себя, хотя тогда считал свое поведение как родителя правильным. Я сам рос в семье офицера, и меня держали в строгости.
      Дочь убежала, как рассказывали видевшие её соседи, к реке. Не могу сказать, что перевернулось в её маленькой головке. А может, это и не связано с нашей ссорой. Но она не вернулась с реки...
      Алексей почувствовал себя неуютно, слушая очень личный рассказ политрука. Он пожалел о том, что завел этот разговор.
      - Ее так и не нашли. Говорили, что в реке есть несколько водоворотов, и она могла попасть в один из них. Это могла быть случайность, нелепая смерть. Но угрызения совести, которые мучают меня до сих пор, нашептывают, что она покончила жизнь самоубийством, кинувшись в речку, из-за ссоры со мной. Я не мог смириться с этой мыслью, вспоминая, как мы расстались. Я хотел помнить её последний образ радостным, смеющимся, а вместо этого в голове всплывает заплаканное личико, все время твердящее что-то наперекор... Жена не вынесла этой трагедии и покончила жизнь самоубийством. Через несколько лет началась Первая Мировая война. Я искал там свою смерть, ничего не боялся и бросался в самое пекло. Но вместо гибели за свои геройские поступки я продвинулся по службе... Впрочем, это так, предыстория.
      5 октября 1941 года наш полк, находящийся в составе 32-ой армии Резервного фронта, попал в окружение под Вязьмой. Это произошло в то время, когда танки Гудериана рвались к Москве. Мы остались без связи и не знали обстановку в других полках. Когда стало понятно, что мы оказались в "котле", я принял решение прорываться из окружения. Двое суток мы пробивались сквозь войска противника, уничтожая немцев, но и сами неся серьезные потери.
      Вечером 7 октября остатки полка вышли из окружения в районе города Юхнова. На утро 8 октября мы оказались на полустанке Оболенское возле Малоярославца. Солдаты были голодны и измотаны. Многие из них ранены. Мы не имели представления о том, занят ли Малоярославец. Вокруг было ни души. Только ветер завывал среди домов, да каркали вороны. Существовала большая вероятность того, что, войдя в город, мы попадем в лапы к немцам. Поэтому решили устроить отдых на полустанке.
      То, что случилось дальше, сильно повлияло на мою судьбу, как военного командира. Не попади мы на этот полустанок или обойди его стороной - я по-прежнему командовал бы полком. Хотя, я уже стар, чтобы воевать и нести бремя ответственности за солдат.
      Так вот, пока солдаты отдыхали, я решил прогуляться по полустанку, чтобы продумать свои дальнейшие действия. Мне всегда лучше думается, когда я прогуливаюсь. Я и сам не заметил, как отделился от солдат на довольно приличное расстояние. Внезапно со стороны города послышался нарастающий гул двигателя. Я поднял глаза и увидел на дороге приближающийся черный автомобиль.
      След был плохим. Оставленный в промерзшем снегу он был подобен следу зверя в сыпучем песке. Кроме того, след был очень старым, Ермолаев даже не мог назвать, как давно прошел зверь. В густом хвойном лесу, где не появляется солнце, и верхняя поверхность сугробов не затвердевает, трудно определить давность следа. Кроме того, Ермолаев не помнил и оттепелей, воздействие которых на снег могло выявить время прохождения зверя до часа. Оставленный в эту пору след имеет наибольшую четкость, так как снежинки под давлением лапы спрессовываются, словно склеиваясь.
      Снег походил на хинин. Ермолаев больше всего не любил такой снег. Из-за сыпучести промерзшего снега общий вид следа зависел исключительно от глубины проникновения ноги в снежную толщу. Если в толще снега не попадется корка, образовавшаяся от старых оттепелей, изучение следа станет совершенно бесперспективным.
      Зверь провалился в снег глубоко. Об этом можно было судить по широкой выволоке - полосе, указывающей, как зверь вытаскивал лапу из сугроба. Еще одной неприятностью был снег, насыпавшийся с крон деревьев, и закрывший и след, и выволоку.
      - Здорово ты, Иван, умеешь следы читать! - произнес солдат, сон которого Ермолаев выслушивал на протяжении последнего получаса пути. - Вот бы мне так научиться!
      - Подержи-ка фонарь, - попросил Ермолаев. Солдат принял керосиновую лампу.
      - К этому нельзя относиться просто так! - ответил командир взвода, не прекращая своих исследований. - Что-то вроде - научусь и буду знать! К этому нужно относиться очень серьезно.
      - Я готов относиться очень серьезно, - с сомнительной серьезностью произнес красноармеец.
      - В походных условиях чтению следов не научишься. Занятия нужно проводить в одном месте и в течение нескольких дней кряду.
      - Как это?
      След был большим и незнакомым. Иван, конечно, сомневался, что не знает какого-то зверя в средней полосе России. Просто след был почти засыпан...
      - Как это? - повторил солдат.
      - Что? - оторвался от своих мыслей Ермолаев.
      - Почему нужно в одном месте? - не унимался боец.
      - Слушай, отстань!
      Ермолаев снял рукавицу и медленно погрузил руку в сугроб недалеко от следа.
      - Вот что ты делаешь? Ты можешь объяснить?
      - Нет, - отрезал Иван. Он что-то нащупал под снегом. - Есть!
      - Что есть?
      - Спекшийся давнишний снег - корка. Значит, зверь проткнул верхний слой лапой и оставил свой след на этой корке.
      - Ты хочешь раскопать след?
      - Нужно аккуратно снять верхний слой и добраться до корки. Снег сыпучий. След в нем плохой, но вот удалить его можно очень даже хорошо.
      Ермолаев принялся саперной лопаткой аккуратно снимать снег со следа.
      - И все-таки, как научиться читать следы?
      - Очень сложно. Нужно обладать острым зрением, тонким нюхом. Нужно знать снег, знать, как солнце ложится на снег и какими цветами играет на отпечатке. Тут сотни тонкостей. Очень много основано на интуиции. Чтобы научиться читать след, нужно сперва написать что-нибудь на сугробе и ждать несколько дней. Нужно следить за погодой и смотреть, как она влияет на твою надпись. Как буквы теряют четкость, как размываются, как играют на солнце, как покрываются порошей...
      Он убрал лопатку и с превеликой осторожностью стал разгребать снег голыми руками.
      - Не научиться тебе этому. Нужно все время наблюдать за следами. Тут требуется постоянная практика. И она должна быть беспрерывной. Перерыв ослабляет восприятие многих деталей, и тонкости могут остаться незамеченными.
      - Но ведь ты сам давно воюешь, а, значит, и сам должен забыть тонкости.
      - Когда опыт большой, при возобновлении практики перерыв скоро сглаживается...
      Ермолаев низко склонился над сугробом и, набрав в легкие воздух, сильно дунул на снег. Снежинки вспорхнули в свете фонаря. След открылся. Иван очень внимательно стал вглядываться в него.
      - Проклятье! - произнес он, наконец. - Надобно командиру доложить.
      - Я не знал - наша это машина или немецкая, - продолжал рассказ Зайнулов. - Но по поведению шофера, а он решительно направил автомобиль в мою сторону, я понял, что машина наша.
      Она остановилась неподалеку, из машины выскочил статный улыбчивый офицер. В салоне сидел ещё кто-то, но точно я не мог разобрать. Офицер отдал мне честь, назвался капитаном Соболевым и, более ничего не говоря, открыл заднюю дверцу автомобиля. Военный, появившийся оттуда, был невысокого роста, крепкий, с решительным лицом и волевым взглядом. От количества звезд в петлицах у меня потемнело в глазах, хотя я на своем веку генералов повидал и в царской армии, и в Красной.
      - Я ищу штаб Резервного фронта! - резко произнес высокопоставленный генерал.
      - Штаб находился где-то под Малоярославцем, - ответил я.
      - Что там за солдаты на полустанке?
      - Это мой полк тридцать второй армии Резервного фронта, товарищ генерал армии, - ответил я.
      - Что вы несете! - внезапно возмутился он. - Тридцать вторая армия находится в окружении под Вязьмой!
      - Так и есть, - ответил я. - Но нашему полку удалось вырваться из окружения.
      Он, кажется, поверил, тем более что даже на расстоянии были видны белые перевязи раненых солдат. Лицо его смягчилось.
      - Много же километров вы прошли от Вязьмы, полковник, - сказал он.
      - Двое суток без отдыха, товарищ генерал армии.
      - Сильны немцы под Вязьмой?
      - Сильны. Танков много. Пехоты тоже.
      - Кто-нибудь ещё прорывается из окружения?
      - Я не знаю... У меня нет связи, нет свежих карт... Но немец повсюду, вплоть до Юхнова.
      - Юхнов занят?
      - Этого я тоже не могу сказать. Мы прошли мимо города.
      Генерал опустил глаза и о чем-то задумался. Его лицо мне показалось смутно знакомым. Но я так и не вспомнил тогда, где мог с ним встречаться.
      События, которые произошли дальше, развивались стремительно. Хотя мой полк понес серьезные потери, но солдат в нем оставалось ещё достаточно. Мы ничего не успели предотвратить из-за того, что все случилось слишком быстро, а я находился далеко от своих солдат, и те не могли помочь.
      Из-за огромного склада, возле которого остановилась машина генерала, вылетела колонна немецких мотоциклов. Их было немного, всего пять или шесть. Пулеметы на колясках были опущены в боевое положение, немцы как будто знали, что их ждет за поворотом. Из первой мотокаляски ударила очередь. Капитан, очевидно, охранник генерала, дернулся, чтобы закрыть его, но было поздно. Очередь прошла по диагонали - пара пуль врезалась в полустанок рядом с моими ногами и, срикошетив, ушла в направлении железнодорожных путей, следующая пара отскочила от бронированной двери автомобиля, третья - прошила тело генерала, отбросив его на капот.
      Капитан открыл огонь из табельного оружия. Я подхватил падающего генерала и повалился вместе с ним на заднее сиденье автомобиля. На его запахнутом генеральском пальто темнели два отверстия. Глаза неподвижно уставились в потолок салона, но губы двигались. Генерал был ещё жив.
      Тем временем капитан сумел застрелить водителя первого мотоцикла в колонне, и тот перевернулся вместе с коляской, преградив дорогу остальным и на время задержав их. Водитель генеральской ГАЗ-61 взревел двигателем. В машину запрыгнул капитан и крикнул:
      - Поехали!
      Водитель надавил на газ, и автомобиль рванулся по дороге на Малоярославец. Немцы преследовали нас, сколько могли, но у генерала была хорошая машина. Немцы отстали.
      Генерал тяжело кашлял, иногда отхаркивая сгустки крови.
      - Кажется, задето легкое, - определил я, пытаясь остановить кровь носовым платком. Одна пуля угодила ему в живот, вторая попала в грудь, и именно она повредила легкое. - Его нужно срочно доставить в какой-нибудь госпиталь в Малоярославце.
      - Когда мы проезжали город, улицы были пусты! - воскликнул капитан. Мы не найдем там помощи! Его необходимо доставить в Москву. Только в Москве смогут что-то сделать...
      На этом месте политрук остановил рассказ и поглядел куда-то вперед.
      "Почему он начал рассказ с гибели своей дочери?" - подумал Калинин, и собрался было задать этот вопрос вслух, как увидел - куда смотрит Зайнулов. К роте бежали два разведчика в маскхалатах, ранее посланные вперед старшиной. Алексей не сразу заметил их, потому что белые маскировочные халаты сливались с окружающими сугробами.
      - Товарищ лейтенант, разрешите обратиться! - раздалось из-за спины.
      Алексей повернул голову и увидел возле себя догнавшего его Ермолаева.
      - Товарищ лейтенант, мне нужно вам что-то сказать!
      - Ваня, погоди! - Зайнулов взял сибиряка за руку. Тот послушно замолчал. Разведчики приблизились к ним вплотную.
      - Рота, стой! Десятиминутный отдых, - скомандовал старшина и подошел к командирам.
      Один из разведчиков, матерый солдат, приложил руку к виску, обращаясь к Зайнулову:
      - Товарищ политрук, разрешите доложить...
      Зайнулов резко оборвал его. Алексей не видел ещё политрука таким рассерженным.
      - Ты что, ротного перед собой не видишь?! - гневно спросил он. Разведчик потупился. - Доложи лейтенанту!
      - Есть! Товарищ лейтенант, разрешите обратиться!
      - Слушаю, - сказал Калинин.
      - Там впереди... - Было очевидно, что разведчику трудно описать словами увиденное. - Там следы от фашистов. Не знаю, как это объяснить... Фашисты словно сошли с ума. Вам лучше посмотреть на это своими глазами.
      Калинин перевел взгляд на Зайнулова, не зная, как поступить в данной ситуации. Старенький политрук соображал лишь мгновение:
      - Семен, остаешься за старшего. Мы с Алексеем Витальевичем пойдем на то место, о котором говорят разведчики.
      Глава 6.
      В это время года закат солнца обычно бывает около шести часов вечера. В лесу стемнело около пяти. Солдаты расположились прямо на дороге, прямо здесь они развели костры. По мере того, как разгорались поленья, сумрак начал рассеиваться, свет от костров освещал лица солдат. Семен Владимирович подумал, что сегодня продолжать движение бессмысленно. Нужно оставаться здесь на ночь.
      Старшина прошел мимо костра, возле которого среди других бойцов расположился Фрол Смерклый.