Пролог

Июль, 1938

Майкл Каванетти отнес картонную коробку в дальний конец двора и сел за верстак. Весь день он пилил, его волосы и одежда покрылись опилками. Он прервался только для того, чтобы встретить почтальона и расписаться за посылку, не обратив внимания на презрительный взгляд, брошенный на его поношенную рабочую одежду.

За два месяца в Америке Майкл привык к таким взглядам. Эти американцы с их непременной жевательной резинкой и грубым нетерпением думали, что Майкл – дурак, потому что купил этот старый дом. Но они ничего не знали о его планах.

Вскоре здесь будет виноградник, прекрасный виноградник на южном склоне, обращенном к морю. У него были нарезанные черенки от старых лоз, спрятанные в пристройке позади дома. Полуразрушенный особняк превратится в скромный, но элегантный Бенедектинский монастырь, мелодичный звон колоколов будет разноситься по округе, когда прибудут монахи. С тридцатью трудолюбивыми мужчинами Каванетти преобразит особняк и все вокруг в течение года. Тогда он увидит, как исчезнут эти презрительные взгляды. Ах, что это будет за зрелище!

Майкл раскрыл наконец коробку и взглянул на ее содержимое. Что это? Он вынул черную мантию. Розовые четки выпали из ее складок и упали в опилки у его ног. Майкл наклонился и поднял четки, сдул с них пыль и снова заглянул в коробку. Там были веревочный пояс, капюшон и конверт.

Майкл нахмурился и вынул конверт. Он разорвал его и бегло просмотрел письмо, написанное по-итальянски. Какое-то время он словно бы блуждал в пространстве, пока не почувствовал, как слабеют ноги. Николо умер. Его старший брат и последний бенедиктинский монах погиб в море. Их корабль пошел ко дну у берегов Италии, погибли все, кто находился на борту.

Майкл опустился на колени, не думая об опилках. Он закрыл лицо руками и заплакал. Его брат умер. Сильный, мудрый Николо мертв.

Теперь никто не придет. Никто не присоединится к нему в Америке.

Майкл сжал письмо в кулаке и прижал его к губам, ощутив приступ страха, гораздо больший, чем от утраты брата священника. Без Николо навсегда потерян секрет. Без Николо никогда больше не будет знаменитого бенедиктинского ликера. Конечно, у него есть черенки, конечно, он способен на то, чего не сможет сделать никто другой. Но без умелых рук Николо он никогда не добьется такого качества бенедиктина.

Утрачен не только секрет. Вместе с братом умерла традиция, хранившаяся в семье еще со средних веков. Со смертью Николо пришел конец наследию Каванетти.

Для Майкла Каванетти это было все равно что конец света. Что ему теперь делать? Как это могло случиться? Ах, Мать Мария, что же это такое? Майкл склонил голову и скомкал письмо в ладони. Он знал, что сейчас можно только молиться.

Майкл не помнил, сколько прошло времени. Он молился, пока не иссякли силы и слезы. Затем, тяжело вздохнув, пересилил себя. Его взгляд упал на высокую фигуру, стоявшую в трех футах от него... Это был монах. Руки спрятаны в рукава одежды, лицо скрывает капюшон.

– Брат Майкл, – приветствовал его монах. Голос был глухим и сильным.

– Да? – Сердце Каванетти упало, он поднялся. Майкл боялся этой мрачной фигуры, сам не зная почему.

– Ты вызвал меня.

– Разве?

Монах многозначительно кивнул:

– Я – ответ на твои молитвы, брат Майкл.

– Мои молитвы?

– Да. Я пришел, чтобы помочь тебе. Майкл отряхнул опилки с колен. Может быть, это мираж? Он снова взглянул на фигуру в облачении.

– Кто послал тебя?

– Кто отвечает на молитвы, брат Майкл? – спросил монах в ответ.

– О. – Майкл стряхнул опилки с головы, желая выглядеть более прилично. Если это видение, то монах, конечно, ангел, а он не хотел выглядеть перед ангелом неопрятным.

– Но что я могу? – спросил Майкл. – Наследие пропало. Мой брат мертв.

– Наследие уцелело. Я здесь вместо твоего брата.

– Ты знаешь секрет бенедиктина?

– Конечно. – Монах усмехнулся. – Ведь я первым открыл этот секрет, брат Майкл.

– Боже! – Майкл отступил на шаг, опершись на край верстака. Он взял в руки стамеску. – Я ведь знаю, кто ты. Я слышал о тебе. Ты – колдун Козимо Каванетти!

– Я не колдун.

– Тогда, как ты здесь оказался? Объясни это.

– Я послан помочь тебе.

– Послан Сатаной, но не Богом! – Майкл пересилил себя и стал вглядываться в пустоту под капюшоном.

– Я пришел помочь тебе, а не навредить, брат Майкл. Не бойся. И не теряй надежды. Мы с тобой возделаем этот виноградник, а потом придет другой монах, который продолжит традицию.

– Но как это произойдет? Всегда было два Каванетти – один монах занимался виноделием, другой же возделывал землю.

– Это другая страна, брат Майкл, и новая жизнь. Старые пути меняются со временем. Следующий Каванетти уже не будет в полной мере монахом, но будет настоящим мужчиной. Для будущего нужен только один Каванетти. И этот Каванетти будет самым выдающимся из нашего рода.

– О чем ты говоришь?

– Я говорю о будущем, брат Майкл. Этим избранником судьбы будет один из твоих сыновей.

– Но я даже не женат.

– Ты будешь женат.

– И у меня будет сын?

– У тебя будет два сына.

Майкл тихо положил стамеску на верстак.

– И наследие сохранится?

– Безусловно. Когда твой сын станет мужчиной, он все узнает. Цепь не порвется, брат Майкл.

– А я останусь в Америке?

– Да. И я останусь здесь помогать тебе. Я буду твоим защитником. Ты не всегда будешь видеть меня, но я всегда буду рядом.

Глава 1

Сиэтл, Вашингтон, декабрь 1991

Джессика Ворд пробиралась сквозь туман, стараясь разглядеть поворот на Мосс-Клифф-Роуд. Дорога эта никогда не изобиловала указателями. Ее трудно было найти еще и потому, что Джессика не была в этих местах почти пять лет. Она проехала антикварную лавку, огромное земляничное дерево. Последний знак – в виде столбика – обозначал въезд в Мосс-Клифф – престижный район частных владений, принадлежащих самым богатым и старым фамилиям Сиэтла. Но в густом тумане серый каменный столбик можно было и не заметить.

Миновав еще футов сто, Джессика бросила взгляд на два столбика, мелькнувшие в тумане. Она проехала между ними и окольным путем – под кронами поникших кедров и спутанных зарослей рододендронов – стала двигаться дальше. Осторожно продвигаясь по узкой, извилистой дороге, Джессика приближалась к уединенному имению с великолепным видом на Паджит-Саунд. В темноте и тумане она не могла рассмотреть ни одного огонька.

Девушка почти достигла вершины скалы, когда ее фары осветили яркий указатель, обрамленный золоченой рамкой. «Виноградник св. Бенедикта» было написано крупными витиеватыми буквами над изображением монаха в капюшоне. Стрелка показывала левый поворот.

– Это новость, – пробормотала Джессика. Она повернула налево и снова увидела дорожный знак.

Когда девушка оглянулась назад, то на узкой кромке дороги заметила одинокую фигуру. Стоящий человек был, видимо, ослеплен фарами ее машины.

– Боже! – вскрикнула она, резко тормозя. Шины взятого в аренду автомобиля завиляли на мокром асфальте и соскользнули в придорожную канавку.

Джессика испуганно выглянула из машины, страшась, что могла кого-то задавить. Фары освещали темную фигуру на обочине. Человек стоял на собственных ногах. Она его не сшибла, но возможность этого потрясла ее. Джессика выбралась из автомобиля.

– С вами все в порядке? – спросила девушка дрожащим голосом. Фигура повернулась в ее сторону. Джессика закуталась в пальто, когда почувствовала, как по спине пробежал холод ужаса. Что за странные одежды на незнакомце? В темноте это напоминало одеяние эскимосов – длинное, почти до земли, и с поднятым капюшоном. А, может быть, так только кажется – из-за темноты и кустов, росших у дороги?

– С вами все в порядке? – переспросила Джессика, слегка приближаясь, чтобы лучше разглядеть человека, однако не настолько, чтобы слишком удалиться от своей машины. В эти дни случилось много несчастий с женщинами. Она вела себя осторожно, чтобы не попасть в беду. Только что, в аэропорте, Джессика прочла статью, в которой рассказывалось о женщине, убитой неподалеку от винного завода. Подозрение пало на недавно осужденного убийцу, бежавшего из тюрьмы. Что, если этот необычный пешеход – переодетый преступник?

Ничего ей не сказав, незнакомец, пересекая свет фар, пошел прочь. От удивления Джессика широко раскрыла рот. Может быть, ее подводят глаза? Она могла поклясться, что человек был одет именно так, как монах, изображенный на дорожном указателе. И разве убийцы переодеваются монахами?

– Подождите! – закричала она. – Я должна извиниться! Я не заметила вас сразу! – Она побежала за незнакомцем, но он, по-прежнему не обращая на нее никакого внимания, растворился в кромешной темноте.

– Я виновата... – Голос ее охрип. Джессика не могла ничего рассмотреть в тумане, поднимавшемся над зарослями папоротника. Она постояла возле машины, прислушиваясь к шуму удаляющихся шагов и пристально вглядываясь вдаль, но даже ближние деревья и дорога внезапно скрылись под плотным одеялом тишины и тумана.

Сбитая с толку, Джессика откинула темные локоны, упавшие ей на лоб. Что бы еще она могла предпринять? Должна ли она ждать его возвращения? Наверняка нет. Мужчина, казалось, не очень рассердился. Вероятно, он просто продолжил свой путь.

Джессика чувствовала, что никак не может успокоиться. Лучше взять себя в руки и отправиться на поиски бунгало. Девушка вернулась к машине. Тишина сковала все вокруг, только раздавался скрип ее новых туфель. Она уселась за руль, трясущимися руками пристегнула ремень безопасности и легко вывела машину на дорогу.

Через несколько минут она сделала последний поворот и достигла вершины скалы. На высоте туман был более разреженным, сквозь него уже проникал лунный свет. Джессика разглядела вдали мерцающие огни и ощутила явное облегчение. Она включила четвертую передачу и поспешила навстречу жилью, до цели оставалось всего несколько минут пути.

Первые замеченные ею огни светились в доме Каванетти. Джессика несмотря на темноту смогла даже рассмотреть его крышу и слуховые окна. Как раз за ним был летний дом Бордов, это было бунгало, построенное в элегантном стиле двадцатых годов. Однако он выглядел слишком простым по сравнению с соседним особняком итальянского стиля.

Каванетти владели и управляли винным заводом и были их соседями уже много лет. Майклу Каванетти полуразрушенный дом достался почти даром, и он жил в нем, как уединившийся в своей норе крот, до той поры, пока не получил достаточно средств и времени, чтобы заняться его восстановлением. Джессика еще помнила то время, когда родственники отца, глядя на соседский дом, часто неодобрительно говорили о соседях итальянцах, употребляя в своих шутках словечки, которые никто не мог объяснить ей, тогда еще пятилетней девочке.

Джессика всегда любила этот дом, даже когда он стоял еще полуразрушенным. Ее воображение захватывала необычная архитектура: высокие окна, остатки искусной лепнины, затейливо отделанные карнизы. Будучи ребенком, она придумывала разные истории, связанные с домом, например, о миллионере, который построил этот особняк для своей красавицы жены. Ее фантазии подогревал отец, также любивший выдумывать всякие загадочные истории о соседском доме. Но все это было много лет назад, когда Роберт Ворд шел рука об руку с удачей, когда вместе со своей семьей испытывал чувство полного удовлетворения своей жизнью. С тех пор, как говорят, утекло много воды и все круто изменилось.

Джессика протянула руку к приборной доске и выключила печку. До этого момента она не замечала, что в салоне было слишком жарко. Продолжая двигаться по дороге, она услышала завершавшее радиопередачу объявление:

– Сейчас семь тридцать, пятница, тринадцатое.

Пятница, тринадцатое. Это все ей объясняло. День не мог быть удачным. Аэропорт был закрыт для полетов. Джессика попала туда в пиковый момент, да еще чуть было не переехала человека на обратном пути. Она должна была повернуть назад при первом же признаке опасности, должна была заниматься своими делами вместо того, чтобы выручать своего беспутного отца, должна была позвонить и сказать: «Прости, папа. У меня нет времени. Я устала постоянно спешить тебе на помощь. Я устала избавлять тебя от беспокойств. Я сама всего лишь слабая и беззащитная женщина, папа».

Только в действительности она никогда не посмеет сказать такое отцу. Джессика не знает, почему все еще продолжает помогать ему. Было это дочерней любовью, долгом или виной? У нее не было ответа. Она любила своего отца, однако слишком часто обижалась на него. Это доставляло ей постоянное ощущение вины, она считала себя эгоисткой, занимаясь своими собственными делами. Более, чем кто-либо, она хотела размеренной жизни, в которой можно было бы строить хоть какие-то планы на будущее. Жизнь с отцом не имела ничего общего со стабильностью.

Перри Комо пел по радио: «Нет лучшего места, чем дом...» Джессика резко выключила его оритарное мурлыканье.

Дом. Грустная горькая улыбка появилась на губах Джессики. Она никогда не стремилась домой на каникулы, никогда не связывала Рождественские праздники с семейным кругом, собравшимся у пылающего камина и наряженной елки. За исключением нескольких лет в раннем детстве, ее дом никогда не был таким. А у кого был? Она не думала, что такое вообще возможно. Однако в глубине души тосковала о чем-то подобном и лелеяла надежду, что когда-нибудь семья соберется вместе, хотя бы раз в году.

Она не знала, где еще мог быть ее дом. Квартира Джессики в Стамфорде определенно не была родным «домом». Она ела, спала в скудно обставленной комнате, но большую часть времени проводила в университете, где была ассистентом профессора на кафедре астрономии. Отец продал фамильный особняк в Сиэтле пять лет тому назад, когда он больше не мог жить там. Конечно, действительная причина продажи родового гнезда Вордов никогда не станет известна широкой публике. Джессика не допустит этого. Она говорила всем, что Роберт Ворд решил перебраться поближе к месту работы в Нью-Йорке. Он планировал жить в Коннектикуте, в – роскошном фермерском доме, как другие удачливые драматурги.

Фермерский дом был чистой выдумкой, хотя Коннектикут был вполне правдоподобен. Джессика продержала отца в центре Нью-Хейвена несколько месяцев, и он даже не пил. Но вскоре Ворд опять вернулся к старой привычке, пьянствуя дни и ночи напролет, в то время, как его пишущая машинка покрывалась толстым слоем пыли. Теперь он жил в старом летнем доме в Мосс-Клиффе, единственной сохранившейся собственности семьи Вордов.

Меняются вещи, меняются люди. Джессика знала это слишком хорошо. Она проехала мимо особняка и подкатила к бунгало. В доме было темно. Даже свет на веранде не зажгли ради ее приезда. На минуту Джессика почувствовала разочарование, но быстро справилась с обидой. Необходимо забыть все свои детские мечты. Джессика затормозила более резко, чем это было необходимо.

Первое, что она почувствовала, открывая входную дверь, был запах виски и сигаретного дыма. Она поморщилась и нащупала выключатель. Прихожая была обставлена в стиле шестидесятых, когда жизнь Роберта Ворда еще шла на подъем. Комната была опрятной и чистой, но выглядела нежилой. Странные непрекращающиеся звуки доносились сверху. И Джессика поспешила туда.

В смутном свете она разглядела источник шума: объектив проектора был включен и светился сквозь облака табачного дыма. Бобина с пленкой крутилась и крутилась, стуча концом пленки по аппарату. Кто знает, как долго это продолжалось? Отец лежал в кресле-качалке позади проектора и спал, его не пробудило даже ее присутствие.

Джессика выключила проектор, сняла бобину и положила ее в металлическую коробку, на которой было написано: «Будь проклята жизнь». Так называлась лучшая пьеса отца. Он часто смотрел ее, пытаясь воскресить давно покинувшее его вдохновение. Но оно давно уже утонуло в стакане виски.

Джессика присела на коробку с кинолентами и стала смотреть на отца. В его откинутой руке был зажат пустой бокал. Джессика взяла его и продолжала рассматривать отца. Он не брился уже несколько дней. Не менял одежду, на нем была видавшая виды рубашка и мятые брюки. Его когда-то привлекательное лицо было худым и морщинистым, поредевшие волосы были седыми и висели космами. Из рваных носков высовывался большой палец, который как будто разглядывал, кто это еще появился в доме?

Отца нужно было уложить в постель, но у нее не хватит сил перетащить его туда. Ей ничего не оставалось, как только накрыть отца до подбородка. Джессика пошла в его комнату и сняла с кровати одеяло, на котором было прожжено несколько дыр.

Девушка оставила отца и спустилась в кухню. Она положила сумочку на буфет и с унынием посмотрела на царивший вокруг беспорядок. Комната была завалена грязными стаканами, пепельницами и продовольственными пакетами. Кипа газет почти на три фута возвышалась над переполненной корзиной для бумаг. Джессика в отчаянье прижала руки к щекам. Беспорядок всегда расстраивал девушку. Этот беспорядок делал ее просто больной. Она вышла из кухни, чтобы разгрузить автомобиль.

Джессика принесла еду, купленную в городе, перетащила чемоданы в спальню, оставив тяжелый телескоп в холле. Она удостоверилась, что дверцы машины заперты, и закрыла входную дверь. Только после этого взялась за кухню.

Холодильник был практически пуст, как она и предвидела. В нем была только бутылка с остатками кетчупа на верхней полке. Джессика открыла морозильник. Там был лишь смерзшийся пакетик горошка. Отвратительно. Она разморозит его утром.

Джессика собиралась заняться мусором, когда прозвенел звонок у входной двери. Ее охватила тревога. Кто это может прийти так поздно? И как она объяснит посторонним несносный запах попойки и табачного дыма? Девушка открыла дверцу буфета, пытаясь найти баллончик с аэрозолем. Наконец она его обнаружила и принялась разбрызгивать по пути к двери.

Раздалась новая трель звонка. Джессика пригладила волосы и посмотрела в глазок. Она смогла разглядеть лишь смутный силуэт плотной женщины небольшого роста, одетой в темное пальто с меховым воротником. Джессика сняла цепочку и отворила дверь.

– Мария! – воскликнула она, сияя от счастья.

– Джессика, миа бамбина! – Женщина пухлыми ручками обняла Джессику.

Джессика тоже крепко прижала ее к себе, закрыла глаза и глубоко вздохнула. В конце концов – ничего не изменилось. Мария ди Барбьери по-прежнему пахла чесноком, цветами и дрожжами. Любимые ароматы Джессики. Это были запахи детства, запахи кухни Марии, где Джессика была счастлива.

Мария отступила:

– Дай взглянуть на тебя! Ты выглядишь прекрасно и так выросла. Джессика улыбнулась:

– Я выросла, Мария. Мне уже тридцать.

– Тридцать, – Мария прикоснулась к ее лицу. – Нет!

– Да.

– И такая статная!

– Я стала такой за долгие-долгие годы, Мария. Мария недоверчиво покачала головой.

– Входи, Мария. Входи.

– Только на минутку. – Она вошла в холл, остановилась, чтобы снять шарф, повязанный вокруг головы. Ее волосы были совсем белыми по сравнению с оливковым цветом лица. На свету Джессика заметила тревогу в глазах Марии.

– Что-то не так, Мария?

– Ах, – она колебалась, – ты не поверишь. Я видела, как ты подъехала, и пришла, как только освободилась.

– Так в чем дело?

– Тебя не было столько лет, бамбина. Ты не знаешь, что такое большой дом. Ты не знаешь, что происходит.

– Так расскажи. Входи, садись.

Мария принюхалась и осмотрелась. Джессика забеспокоилась, что она может почувствовать что-то другое кроме запаха лаванды из баллончика. Но Мария спокойно прошла с ней в комнату, где села на краешек стула, отказавшись снять пальто.

– У меня мало времени, – объяснила она. – Миссис Каванетти будет дома с минуты на минуту.

Джессика кивнула, вспоминая, как много времени понадобилось ей, чтобы привыкнуть к появлению в доме новой миссис Каванетти. Каждый день она видела лишь Марию, направляющуюся к почтовому ящику и затем возвращающуюся обратно в дом. Других женщин в особняке не было. Ни она, ни ее отец никогда не общались с Каванетти. Те объяснялись только по-итальянски и строго придерживались своего круга. Тетя Эдна запрещала Джессике иметь хоть какие-то отношения с этой семьей, говоря, что они плохие соседи: бросают через забор цыплячьи головы и позволяют своим козам щипать траву на чужой лужайке.

Однажды Джессика увидела, как мальчик Каванетти тащит в дом какую-то доску, она попыталась спросить его, как его зовут и сколько ему лет, но тетя Эдна наглухо завесила окна шторами и приказала ей больше не подглядывать за соседями. Тете было безразлично, кто этот мальчик и чего хочет Джессика.

Только после того, как скончалась мать, Джессика узнала, что Мария служит у Каванетти одновременно домохозяйкой и кухаркой. Тетя Эдна стала появляться все реже, а отец был слишком расстроен, чтобы уделять должное внимание шестилетней дочери. И вот однажды, в полдень, чувствуя голод и одиночество, Джессика бродила около почтового ящика Каванетти. Она решила выяснить, кто отрывает головы цыплятам. Мария, выйдя за почтой, заметила одинокую девочку. Она спросила, как деда? Кормит ли ее отец? Джессика выглядит такой худенькой. Отцы часто бывают заняты и забываю о ленче. Желудок у Джессики урчал, а отец еще и не вставал сегодня с постели. В доме же почти не было еды. Когда Мария спросила, любит ли она булочки, девочка энергично кивнула. С этого момента она всегда имела и булочки, и любимую пареную репу.

Это был первый визит на кухню Марии – сияющую белизной комнату, полную прекрасных запахов, смеха и домашней еды. В тот день Джессика проглотила огромное количество булочек, винограда и овсяного печенья. А потом она выплеснула на Марию все свои печали: как она осталась без матери и не знает, что теперь делать! Мария окружила ее теплотой и заботой, успокаивая по-итальянски, который Джессика понимала сердцем.

– Ах, эта миссис Каванетти. Она будет так сердиться! Я никогда не вмешиваюсь. – Причитания Марии отвлекли Джессику от воспоминаний.

– Куда ты не вмешиваешься?

– Я позвонила Николо и сказала ему: «Ник, ты должен вернуться! Мне безразлично, что сказал тебе папа, но ты должен непременно вернуться. Отец тяжело болен и лежит в госпитале. Настало время вернуться».

– Мистер Каванетти в госпитале? Мария кивнула.

– Удар. Уже второй.

– Уже второй? Мария округлила глаза:

– Да, Джессика. Мистер Каваяетти очень болен. Он даже не может подняться с постели. У него парализованы левые рука и нога.

– Я не знала!

– А кто знал? Эта миссис Каванетти прятала его в спальне. Как это только он до сих пор продолжает жить! Когда он снова попал в госпиталь, я сказала себе: «Так, Мария ди Барбьери. Ты должна позвонить Нику. Ник был хорошим мальчиком. Он всегда был хорошим мальчиком. Мне нет дела до того, что говорит о нем эта миссис Каванетти. Я знаю, что Николо придет на помощь к своему папе, если узнает, как с ним обращается эта миссис Каванетти».

– Значит, ты ему позвонила?

– Да. И он приехал, как только смог. Ах, он такой видный мужчина, Джессика. Я такого и во сне не видела.

– Так он здесь? – Сердце Джессики защемила боль.

– Нет, сейчас нет. Он отправился в госпиталь. Только оставил свой багаж. Но он сказал, что не сможет общаться с мачехой. Я боюсь, она будет браниться, будет ругать меня за то, что я позвонила ему. Я не могу больше общаться с этой злыдней, Джессика. Мое сердце не может больше переносить такое, ты знаешь...

– А почему бы тебе не перенести его багаж сюда, Мария? Если Изабелла не разрешает Нику остановиться в доме, он может прийти сюда и оставить багаж у нас.

– Я надеялась, Джессика, что ты поможешь. – Мария встала, – Ты такая хорошая девочка. И еще не замужем? Дай мне посмотреть на твою ладонь!

Джессика протянула ей левую руку.

– Вот видишь, ты такая хорошая девочка и непременно должна выйти замуж!

– Воспользуемся моей машиной? – Джессика взяла со стола ключи.

– Да, она понадобится нам. Ух, уж этот Николо. Шесть чемоданов. Шесть больших чемоданов! – Мария затянула шарф под полным подбородком. – Хотела бы я иметь столько нарядов.

Глава 2

У Николо Каванетти был большой багаж. Джессика перетащила его из багажника машины в дом. Когда все чемоданы уже находились в бунгало, она заметила, что три из них были черного, а три – темно-коричневого цветов. Два багажа? Может, Николо приехал не один? А, может быть, он женат? Сердце Джессики затрепетало, но она заставила себя успокоиться. Ведь ей все равно, женат Николо Каванетти или нет.

Она наклонилась и прочла одну из бирок на черных чемоданах: «К. Николе, 10, Вербери-авеню, Сент-Луис, Миссури». Кто это такой К. Николе?

Она сжала губы и взялась за бирку коричневого багажа:

«Л. Жирар, 1601, Линден-стрит, Сент-Луис, Миссури». Да, и этот багаж явно не принадлежал Николо. Знает ли он, что это чужой багаж?

Что за путаница? Но Джессика ничего не могла поделать. Ей остается только ждать возвращения Николо. Она пожала плечами и вернулась к своим делам на кухне, надеясь хоть слегка прибраться там до возвращения Николо. Она не хотела, чтобы кто-то знал, в каком неряшливом состоянии содержит дом ее отец.

К одиннадцати часам Джессика навела хоть какой-то порядок в этом хаосе. Она устало облокотилась о сверкающий мытой посудой буфет, прижав намыленную руку к бедру, и посмотрела на дело рук своих. Кафель блестел, посуда была расставлена на полках. Буфет отмыт и наполнен продуктами. Мусорный контейнер – выскоблен. Маленький кухонный столик и стулья были протерты и расставлены по местам, занавески вытрясены, а пол просто сиял.

Джессика вздохнула и улыбнулась. Порядок и чистота благотворно действовали на состояние ее духа. Теперь все, что ей было нужно, – ото душ, после которого она предстанет перед Николо совсем обновленной. На ней были старые джинсы и одна из клетчатых рубашек отца. Она закрутила волосы на затылке в пучок и заправила челку под бейсбольную шапочку. Если бы кто-нибудь ее сейчас увидел бы, то принял бы за нищую.

Джессика взяла халат и направилась в ванную, где обнаружила еще больший беспорядок, чем на кухне. Она застыла в дверях, потому что не отважилась бы принимать душ в этой заплесневелой конуре. От мысли об уборке ее стало мутить. Джессика опустила руки и вздохнула, Она снова вернулась в спальню. В этот момент раздался звонок у входной двери. Ее бросило в озноб. Это, должно быть, Николо. А она все еще выглядит как замарашка. Прозвучала новая трель звонка. «А что, если сделать вид, что она спит и ничего не слышит? – подумала Джессика. – Это нетрудно. Но он видел свет в окне. Он знает, что кто-то в доме еще не спит. Кроме того, необходимо вернуть багаж, даже чужой». Джессике не оставалось выбора...

Девушка направилась к двери. Кому какое дело, как она выглядит? Ей не надо производить какое-то особое впечатление на Николо Каванетти. Теперь она выше этих условностей. Джессика заглянула в глазок, чтобы удостовериться, что это пришел именно Николо, а не кто-нибудь другой. Сквозь линзу глазка он предстал перед нею таким, каким часто являлся в сновидениях. Сердце ее затрепетало. Наконец Джессика отважилась отворить дверь.

На какой-то момент она застыла от удивления, глядя на мужчину, стоящего на коврике у порога. Может быть, она ошиблась? Разве это Николо Каванетти? У него были те же темные волосы, те же тосканские черные глаза, те же широкие плечи, которые она помнила столько лет. Но на этом сходство кончалось. Николо был элегантен, ослепителен, кто бы мог подумать, что он станет таким. Свет на веранде отражался на прядях его блестящих волос, искрился в больших линзах очков, терялся в темных складках кашемирового пальто, темных вельветовых брюках и кожаных туфлях.

– Джессика? – спросил он.

Джессика медленно перевела взгляд с его ботинок на лицо. Смущение парализовало ей язык Она смотрела на него, все позабыв. И какой вид у нее был? Она непроизвольно подняла руку к шапочке.

– Это что за наряд! – усмехнулся Николо.

– Ник?

– Коул.

– Извините.

– Коул. Коул Николе. – Он протянул руку, в его сильной загорелой ладони ее рука могла легко утонуть.

Сконфузившись и покраснев, Джессика протянула руку и только тогда заметила кусочек мыла, присохший к ее запястью. Она отдернула руку и спрятала ее за спиной.

– Уборка, – объяснила она с глуповатой ухмылкой. Потом все-таки пожала его руку, раздумывая, почему же он изменил свое имя? Коул было прозвищем, которое она дала ему в детстве.

– Как дела, Джессика?

– Превосходно. А ты как?

– Прекрасно. – Он улыбался и стоял в дверях, как будто ожидая, что она первой сделает встречный шаг.

Джессика чувствовала неловкость от того, что вроде бы нужно обнять его, как будто рукопожатия было недостаточно.

– Входи, Коул, – сказала Джессика, показывая на багаж, – Я увидела имя «К. Николе» на этих вещах и подумала, что ты перепутал багаж.

– Разве ты не знала, что я теперь Коул Николе, Джесс?

– Нет. Откуда?

– И ты не знаешь, кто такой Коул Николе? – Он скрестил руки на груди и с ухмылкой посмотрел на нее.

– Ну... это имя звучит несколько странно. – Она снова взглянула на его насмешливое лицо. У Коула на лбу была складка, которая придавала ему вид человека, постоянно на чем-то сконцентрированного. Где она видела это лицо? По телевизору? В газете? Она пожала плечами и тряхнула головой в растерянности.

Коул искренне рассмеялся.

– Ты никогда не слышала о Коуле Николсе? – Он сделал движение, как будто ударяя по мячу. – Футбол!

Джессика пожала плечами.

– «Сент-Луис блуз»? Команда, которая непременно выиграет суперкубок в этом году? – Он был настолько уверен, что Джессика знает это, что та почувствовала приступ вины за свое невежество.

– Я не увлекаюсь спортом, Коул. Особенно футболом.

– Невероятно, – усмехнулся он, – чтобы кто-то не знал Коула Николса.

Джессика рассердилась. Почему он думает, что настолько знаменит, что все вокруг должны непременно узнавать его? Что за эгоизм? Он ни капли не изменился за прошедшие тринадцать лет. Она нахмурилась. Ей не нравилось ощущать себя чьей-то игрушкой, особенно в руках мужчины, особенно если это Коул. И она еще больше рассердилась.

– Это шутка? – спросила она сдавленньм голосом.

– Нет. – Улыбка Коула тут же исчезла. – Нет, черт возьми!

– Тебе кажется это достойным насмешек.

– Подожди минуту! – Он, защищаясь, поднял руки. – Я не собирался тебя...

– Ты должен был представить себя как Николо.

– Я думал, это очевидно...

– Возможно, для тебя и твоих болельщиков. Но откуда я могла знать? На багажных бирках ничего не указывало на Николо Каванетти.

– Это потому, что я сменил имя.

– Почему?

Улыбка испарилась с его губ.

– Думаю, ты должна догадаться, Джессика.

– Догадаться? – Она вскинула руки и уставилась на него. – Это что за игра? – Она все еще была сердита, а когда злилась или нервничала, то имела обыкновение отпускать саркастические реплики, в чем часто раскаивалась. – Что я выиграю, дав правильный ответ? Холодильник?

Его глаза блеснули, и Джессика ощутила новый приступ вины. Она ведь могла догадаться, почему Ник сменил имя и почему это не могло быть предметом насмешек. Однако он не имел права так шутить. Она не щуплый подросток-фанат, всюду сопровождающий его, как хвост собаку. Она – взрослая женщина. Джессика только открыла рот, чтобы сказать, что думает об его эгоизме, как кто-то просигналил снаружи.

Коул обернулся. Джессика посмотрела туда же и увидела лоснящийся лаком черный ягуар, остановившийся возле ее седана. Коул помахал тому, кто сигналил.

– Л. Жирар? – спросила Джессика. Коул повернулся к ней. Его манеры стали заметно холоднее:

– Да, Л. Жирар. Очень усталая и очень капризная Л. Жирар.

Он подошел к чемоданам и поднял сразу четыре, как будто они были не тяжелее подушек. Джессика подхватила оставшиеся и пошла за ним к двери.

– Хорошая машина, – сказала она, когда Коул открывал багажник.

– Благодарю. – И уложил чемоданы. Когда он захлопнул крышку багажника, Джессика бросила взгляд на блондинку, сидевшую в машине. – Л. Жирар невзлюбила мою мачеху.

– Да?

– Особенно после того, как эта ведьма даже не впустила нас в дом.

– Неужели?

– Все в порядке. Я заказал номер в гостинице вблизи госпиталя. Так я буду ближе к отцу. – Он протянул руку:

– Спасибо, Джессика, за помощь.

– Ну, конечно. – Она удивилась теплу его кожи, когда Коул взял ее руку. Джессика почувствовала огорчение, хотя обычно была непроницаема. Эта встреча закончилась так же, как и та последняя, тринадцать лет назад – смущением и разочарованием.

– Извини за беспокойство, Джесс.

– Да, конечно, будь здоров. – У Джессики перехватило дыхание, когда он запустил двигатель своего ягуара. Помахав на прощанье и включив фары, Коул Николе стал исчезать в темноте.

Джессика смотрела, как огни машины удаляются в сторону дороги. Итак, он зовет теперь себя Коул. Весь мир знает его под именем, которое она дала Нику столько лет назад. Странно, – но оно очень подходило ему. Ник – это для непослушного, вихрастого мальчишки. Мужчина, который так заинтересовал ее, определенно не был больше Ником.

Джессика вернулась в бунгало и выключила свет на веранде. Она взялась за грязную ванну, отдирая плесень с яростью, соответствовавшей настроению и ходу ее мыслей. И все время Джессика думала о Коуле и о том, как он изменился.

Он всегда был высоким, гораздо выше своих родителей. Майкл и Теофилия Каванетти были ростом не более пяти с половиной футов. У Майкла было шесть футов три дюйма.

Джессика включила душ. Она вспоминала его старомодную одежду и устаревшую прическу. Теперь он выглядел совсем иначе. Одежда имела явные признаки работы хорошего модельера. Но дело было не в одежде. Он изменил все – даже имя – чтобы отделиться от семьи, бизнеса и наследства, которое обременяло его ответственностью и ограничениями гораздо большими, чем мог вынести молодой человек.

Интересно, что обо всем этом думает Мария. И что бы сказал Майкл Каванетти, если бы узнал, что его сын отказался от своего имени? А, может быть, он и не удивился бы. Майкл Каванетти сам отрекся от Коула несколько лет тому назад. Возможно, он спокойно бы пережил и то, что Коул отвернулся от фамильного достояния, оборвав все отношения с отцом, который был для него только грубым хозяином.

Ситуация была печальной. Джессика помнила семью Каванетти в более счастливые дни, когда отец и сын любили друг друга. Трудно поверить, что Майкл Каванетти стал так суров с Коулом, обвиняя его в поступках, которых тот не совершал, наказывая за неприятности, которые Коул хотел отвести. Но Изабелла, новая жена Майкла, встала между отцом и сыном, настраивая мужа против Коула. Джессика сжала губы и обрызгала спреем зеркало. Она терла его до тех пор, пока с него не исчезли последние пятна, как будто стерев пятна можно было избавиться от воспоминаний. Она состроила рожицу в зеркале. А что плохого в этом? Джессика хотела, чтобы Николо Каванетти вдруг исчез и чтобы она никогда о нем больше не вспоминала. Но Джессика была здесь, и она думала о нем, так как грезила когда-то в своих прежних девичьих снах.

Джессика постаралась отбросить эти мысли, которые мешали закончить уборку в ванной. Завершив все дела, она осмотрелась. Все вокруг было в идеальном порядке. Сиял фарфор, керамическая плитка блестела. Наконец она могла принять душ.

Джессика закрыла глаза от удовольствия, когда, утомленная, шагнула под струящуюся воду. Она блаженно подняла вверх лицо, ощущая ласкающие потоки, смывавшие с нее пот и грязь. Девушка откинула назад волосы, намылила их шампунем. И опять вернулись непрошеные мысли о Коуле.

Джессика каждое лето, во время каникул, жила здесь в бунгало и радовалась долгожданному уединению. В Мосс-Клиффе она никому из знакомых никогда не объясняла, почему это они не имеют права провожать ее до дома. В Мосс-Клиффе у нее не было настоящих друзей, которым бы было не зазорно все рассказать об отце. Она была бы опозорена, если бы кто-нибудь из знакомых увидел его в пьяном виде. Все думали, что он – удачливый драматург, слишком занятый в Нью-Йорке, чтобы заниматься делами дочери. Джессика обманывала всех, даже учителей и школьное начальство.

Когда он здесь появлялся, они проводили дни в тишине и покое: отец пил и читал, она же писала, играла на гитаре и ухаживала за домом. Джессика мечтала об общении с Марией, Ником и мистером Каванетти, хотела проводить время в кругу их семьи, обедать с ними... Однако она замечала, что чек старше становилась, тем все трудней было взломать лед отношений между вей и Ником. Он быв на пять лет старше, Джессика была для него всего лишь глупой девчонкой.

Когда Ник закончил колледж, ей было уже тринадцать. В то время они с отцом горячо обсуждали, в какой университет ему поступить. Ник хотел в Нотр-Дам. Майкл же настаивал на Университете Вашингтона в Сент-Луисе, чтобы сын жил неподалеку от дома и мог иногда помогать в работах на винограднике и винном заводе. Нику же больше всего на свете хотелось убежать подальше от каторжного труда и мачехи. Изабелла тоже хотела, чтобы он находился как можно подальше от дома. Поэтому Ник оказался в Нотр-Даме и приезжал в Мосс-Клифф только летом на каникулы.

Джессика с грустью вспоминала то время, когда Ник приезжал. Она уже начинала ощущать себя будущей женщиной, и каждое следующее лето надеялась, что Коул наконец обратит на нее хоть какое-нибудь внимание. Но тот оставался равнодушным к ее юному очарованию, да и отец не отпускал его с виноградников буквально с восхода до захода солнца.

Потом наступала пора завершения им учебы в университете. По такому случаю Майкл Каванетти собрал множество гостей, выставив изрядное количество спиртного и наняв шумный оркестр. На праздник были приглашены и все соседи. Коул выглядел очень привлекательно во взятом на прокат смокинге, Джессика просто не могла отвести от него глаз. Ее подружки высмеяли бы ее, если бы узнали, что она была просто без ума от него. Они говорили, что он всего лишь итальянский парнишка, у которого было слишком мало средств и совсем неопределенное будущее. Но Коул всегда восхищал Джессику. Он очень сильно отличался от ее одноклассников. Те были слишком шумливы и пусты. Коул же отличался уравновешенным характером, был доверчив и серьезен. Все ее друзья разъезжали на машинах, приобретенных для них родителями. Коул же предпочитал старый грузовик, который сам, своими же руками и отремонтировал. Все, о чем мечтали ее школьные друзья, – это поехать к морю и пофлиртовать с девушкой. Коул никогда даже не взглянул на нее два раза подряд. В преддверии вечеринки Мария все суетилась вокруг Коула. Она то улыбалась, то смахивала с глаз слезинки. Мария гордилась им. Ее любимец окончил Нотр-Дам с похвальной грамотой, кроме того он был защитником в футбольной команде, побивающей все рекорды. Мария лишь горевала о том, что до этого радостного момента не дожила его мать. Джессика знала, что Коул едва помнил мать, которая умерла, когда ему было пять лет. Настоящей матерью для Коула и Джессики всегда была Мария, одаривавшая их любовью, баловавшая сладостями, всей широтой своей души старавшаяся возместить их потери.

Джессика и отец тоже были приглашены на эту вечеринку. Джессика надела свое новое платье с очень большим вырезом, надеясь, что Коул наконец заметит, какой женственной она стала в свои семнадцать лет. Она знала, что это последний шанс. Ведь скоро Коул пойдет своей дорогой в жизни, и они, возможно, больше не встретятся. Может, это и не беспокоило Коула, но для Джессики означало – потерять всякую надежду. Девушка решила пригласить Коула в бунгало, чтобы вручить ему подарок в честь такого торжественного случая.

Подарком, который она приготовила Коулу, была ее девственность. До этого девушка упорно выдерживала глупые домогательства мальчишек из ее школы. Никто из них не подходил для этого. Она знала, что только Коул по-настоящему способен оценить ее жертву. Кроме того, для нее это вообще-то и не было такой уж большой жертвой. Она просто мечтала отдаться ему. Ей не раз приходилось видеть обнаженный торс Коула и хотелось непременно дотронуться до его тела, ощутить соприкосновение его кожи со своей. Она часто наблюдала, как он таскал корзины с виноградом на склад, разгружая грузовики, или наполнял чаны. Она ощущала его прикосновение не кожей, а сердцем, впитывала в себя каждое его движение, напряженную игру мышц. Она обожала его тело, как скульптор обожает отполированную бронзовую поверхность своего творения.

Вспоминая то время, Джессика понимала, что Коул тогда догадался о ее «подарке». Он пришел в бунгало гораздо позже назначенного часа, возможно, пытаясь расстроить ее планы. Когда он позвонил в дверь, Джессика была просто в ярости. Она прождала его два часа, неустанно подправляя прическу, обновляя слой помады на губах, все время боясь присесть, чтобы не помять платье. Когда звонок у входной двери наконец прозвенел, ноги ее ныли из-за туфель на высоких каблуках, а спина просто разламывалась от такого долгого и напряженного ожидания, а чувства были окончательно разбиты.

Вместо того, чтобы сразу же отворить, Джессика побежала в свою комнату, накинула халат, сбросила туфли и взлохматила волосы. Затем, демонстративно позевывая, направилась к двери. Подарок? О, она совсем забыла, что он должен был за ним прийти! Она куда-то его засунула и никак не может найти. Так получилось. Коул принял ее слова спокойно с невозмутимой, но ужасной для нее полуулыбкой. В ответ она наигранно пожала ему руку.

Джессика скорее бы умерла, чем позволила ему догадаться, как обидел ее отказ от взаимности. Ну почему он должен ее вообще интересовать? Она должна руководствоваться в жизни только благими принципами. И зачем ей нужен этот Николо Каванетти?

Когда гнев ослаб, Джессика заплакала. Она – обманщица, всего лишь жалкая обманщица. Вся ее жизнь основана на лжи и притворстве на мнимой значимости отца и попытках спрятать от окружающих пустоту ее собственного существования. Она никому не может рассказать о своих страданиях. Николо был единственным, кому она могла бы довериться. Но она никогда не позволит кому-то поймать ее на лжи. Вдруг он узнает, что в действительности представляет собой ее семья? Одиночество и стыд постоянно терзали душу девушки, боль никогда не покидала ее.

Джессика откинула одеяло на кровати и убедилась, что белье было чистым. Она выключила свет и подошла к окну, чтобы бросить последний взгляд на ночное небо.

Джессика любила ночь, любила звезды. Когда она смотрела на звезды, ей уже не хотелось быть той Джессикой Ворд, которая была совсем не тем человеком, за которого ее все принимали. У нее не было возраста, имени, тела, только глаза. Вид звезд и ночного неба притупляли ее чувства, а ее проблемы казались бесконечно малыми. Небо ей казалось куском черного бархата, усеянного алмазами.

Джессика отдернула занавеску и стала пристально вглядываться в темноту. Она зябко закуталась в полы халата, вдруг почувствовав какое-то неудобство. Что-то было не так. Джессика еще раз пристально всмотрелась, ее опытные глаза заметили какое-то слабое изменение в окружающей обстановке. Около большого дерева возле дома маячила какая-то странная тень, которая резко выделялась на фоне привычного пейзажа. Джессика сузила глаза, и ее пронзило неприятное чувство.

Во дворе кто-то был и наблюдал за домом. Испугавшись, Джессика поняла, что человек смотрит на окно. Ее сердце бешено забилось в груди, и она шатнулась назад, придерживая занавеску. Сдвинутые драпри скрыли от Джессики фигуру человека в монашеской сутане с капюшоном.

Глава 3

За окном явно был монах. Джессика проверила все окна и двери, чтобы убедиться, что те заперты. Вначале Джессика решила разбудить отца, но потом сообразила, что тот едва ли чем будет полезен.

Ничего не случилось. Никто не пытался вломиться в дом. Никто не выламывал дверь. Просидев несколько часов у телефона на кухне не включая свет, она, измученная и опустошенная, с трудом заставила себя наконец лечь в постель.

Когда Джессика проснулась, было уже девять часов, но она все еще ощущала непомерную усталость. Отец скорее всего проснется только через час, поэтому Джессика решила испечь кофейный торт и отнести его в дом Каванетти. Там она хотела справиться, как чувствует себя мистер Каванетти, а также разузнать что-нибудь о таинственном монахе, которого видела ночью. Если никто ничего о нем не знает, она предупредит соседей, что кто-то слоняется по ночам.

Джессика надела облегающий спортивный костюм, подпоясалась широким кожаным ремнем с бронзовой пряжкой и попыталась отделаться от необычно угнетающего чувства, оставленного присутствием монаха. Немного подумав, она не стала отдергивать занавески на окнах.

Через полтора часа Джессика уже вышла из своего бунгало. Еще теплый, кофейный торт она несла в пластиковом пакете. Джессика заперла дверь и посмотрела в сторону большого дерева. Там, конечно, никого не, было. Возможно, она переутомилась и монах ей просто померещился? Джессика, на ходу продолжая раздумывать, ускорила шаги. Нет, все же она не ошибалась. Она его видела, причем дважды...

Утро было пасмурным и туманным, и Джессика основательно продрогла, пока выходила на главную дорогу. Наконец она взошла на пригорок и от удивления даже присвистнула, когда разглядела дом Каванетти при дневном свете.

Джессика не заметила всех изменений, когда проезжала здесь ночью, поскольку детали были скрыты темнотой. Но это был совсем не тот дом, который она знала пять лет назад. Это было что-то потрясающее.

Очарованная Джессика тихо двинулась вперед, не в силах оторвать взгляда от особняка. Дом был выкрашен в розовый цвет, изысканный и утонченный, как легкое красное вино. Наличники и скульптурные карнизы были того же цвета, но более темного оттенка. Ступени мраморной лестницы вели к роскошной колоннаде.

Даже окружающий дом ландшафт был иным. Джессика продолжала продвигаться вперед, пораженная аккуратно подстриженной лужайкой, превосходно выглядевшей несмотря на то, что уже была середина декабря. Возле лестницы была табличка: Винтроп Хаус, 1888. Джессика была в восторге. Дом выглядел как на картинке из Национального Регистра памятников архитектуры. И все это великолепие было благодаря стараниям мистера Каванетти.

Джессика позвонила, и Мария открыла входную дверь.

– Это ты, Джессика! – просияла она. – Входи! Входи!

– Спасибо, Мария. Миссис Каванетти дома?

– Да. Она в гостиной. Я доложу о тебе. У Джессики даже приподнялись брови. Докладывать о ней? Это что-то новое. Удивленная, она пошла за Марией в гостиную. Джессика не удержалась и буквально раскрыла от удивления рот. Везде, куда бы она ни посмотрела, были новые обои, полированные дубовые панели, хрусталь и кружева. Даже старый запах дома совсем выветрился.

Мария ввела ее в гостиную, где Изабелла критически рассматривала образцы обоев, которые прикладывал к стене какой-то человек.

– Одну минуту, Джессика, – проговорила Изабелла, оглядываясь на нее через плечо.

Джессика похлопала ее по руке. Декоратор развернул другой образец и приложил его к стене.

– Этот слишком голубой. Розе должен соответствовать персиковый оттенок. Эта голубизна просто убивает розу на картине, вы не согласны? – Голос у Изабеллы был слегка сдавленным, но достаточно мелодичным, как будто она брала уроки пения.

Мужчина пристально присмотрелся к образцу:

– Да, я думаю, вы правы, миссис Каванетти. А как насчет этого?

Джессика взглянула на другой образец. Он был ядовито персикового оттенка, насколько она могла судить. Она снова перевела взгляд на Изабеллу, ей было интересно, действительно ли миссис Каванетти интересуется этими образцами, или просто хочет заставить ее ждать. Скорее всего было последнее.

Миссис Каванетти была высокого роста, у нее были изящные руки и превосходные стройные ноги, которые она подчеркивала туфлями на высоких каблуках и черными чулками. Как обычно, она была изысканно одета – в джерсовый костюм, оттененный темно-голубым шарфиком. Ее ярко-рыжие волосы выглядели так естественно, что никому в голову не пришла бы мысль, что они крашеные. Но Джессика знала от Марии, что Изабелла давно уже поседела. Тем не менее она выглядела достаточно бодрой в свои шестьдесят пять.

Неожиданно Изабелла обернулась:

– Как ты думаешь, Джессика? Это будет сочетаться с ковром и картиной?

Джессика встряхнула головой, чтобы избавиться от раздумий, и снова посмотрела на образец:

– Слишком много персикового...

– Верно. Слишком много. Есть у вас что-нибудь еще? – спросила она декоратора.

– Миссис Каванетти, – запротестовал мужчина, – мы уже просмотрели все образцы, что у меня были. Я все же думаю, что первый образец мог бы...

– О, первый был ужасен, просто ужасен! – Изабелла вскинула руки. – Я не могу поверить, что у вас нет чего-нибудь получше!

– Конечно, миссис Каванетти! Мы посмотрим еще один. Уверен, что он превосходен.

– Клянусь! – Изабелла перекрестилась. – Рождество уже через одиннадцать дней, а обоев еще нет. Это возмутительно!

Молодой человек стал неистово рыться в своих образцах, в то время как она осыпала его потоками брани. Джессике стало жаль декоратора. Изабелла мучила его уже несколько часов.

– Действительно, миссис Каванетти, – вступилась Джессика в надежде облегчить его участь, – дом выглядит превосходно.

– Да? – Изабелла взглянула на нее. – Я так много работала, чтобы привести его в порядок к Рождеству, но только Господу ведомо, сколько неприятностей я пережила.

– А что вы скажете вот об этом? – Декоратор достал образец, соответствовавший вкусам Изабеллы.

Изабелла сжала губы:

– Ну вот, этот как раз подходит к ковру.

– И он соответствует розе на картине. Взгляните, превосходно. – Он приставил образец к стене. – То, что надо, миссис Каванетти. Не знаю, как мы не остановились на нем в самом начале.

– А мы могли бы это сделать?

Джессика взглянула на пакет, который держала в руках. Он запотел. Кофейный торт, вероятно, уже остыл. Ей стадо скучно слушать, как Изабелла и декоратор снова взялись обсуждать каталог. Наконец Изабелла отпустила его и повернулась к Джессике.

– Благодарение Богу, с этим покончено! Джессика улыбнулась и достала торт:

– Думаю, это вам должно понравиться после испытанного вами стресса. Изабелла взяла торт:

– Как ты внимательна. – Она присела возле стола, на котором стояла ваза с гладиолусами, и даже не заглянула внутрь пакета.

– Как мистер Каванетти?

– Достаточно хорошо в его положении, если не будет рецидива. – Изабелла тихо повернулась и взглянула на Джессику:

– Должна сказать, что ничего не могу сказать о появившемся здесь Нике. Ты знаешь, что он вернулся?

– Да.

Изабелла нервно поджала губы:

– Его присутствие повредит Майклу. Ты знаешь, как долго они не виделись. Ник только расстроит отца. – Она поднесла руку к горлу, – Он всегда так действует на окружающих.

– Кажется, он изменился, вы так не думаете?

– Может, только внешне. Но меня он не обманет. Ты не слышала о его неприятностях? Я тебе расскажу. Я бы не хотела, чтобы такое случилось здесь. Дрянь, он просто дрянь. Мне очень неприятно об этом говорить – он все-таки сын моего мужа, но он просто отпетый негодяй.

– А что за неприятности?

– Он напал на женщину в Филадельфии.

– Что? – Джессика поперхнулась. – Я не верю.

– Поверь. – Изабелла поправила свой шарфик. – И он назвал себя Коул Николе. Как удобно. Он думает, что стоит изменить имя, и никто не догадается, что он итальянец. – Она холодно рассмеялась. – Что он будет теперь делать? Снова изменит его, чтобы никто не узнал о совершенном им преступлении?

– Не могу поверить, что Коул способен на нечто подобное.

– Ты плохо его знаешь. Ты была подростком, когда он уехал.

– Но все-таки...

– Эти футболисты думают, что они единственные в своем роде, что им все дозволено и что они выше закона. Но теперь Ник получит по заслугам.

– Его будут судить?

– Нет, хотя хорошо было бы. Надеюсь, что его все-таки засадят на несколько лет. Я даже хочу, чтобы это случилось поскорее, чтобы он не вернулся сюда и не потревожил моего бедного мужа.

Джессика была удивлена и шокирована новостью о неприятностях Коула. Он не был похож на типа, способного напасть на женщину. Однако она действительно плохо его знала. Джессика не была даже уверена, что он играет в футбол в профессиональной команде. У нее не было фактов, чтобы не верить в случившееся, но внутренний голос говорил обратное.

Изабелла посмотрела на часы:

– Мне неприятно прерывать твой визит, Джессика, но я бегаю по утрам и должна подбросить Френка в аэропорт.

– О, все в порядке, я только хотела спросить, где лежит мистер Каванетти.

– Медицинский центр Вашингтонского университета, но визиты к нему ограничены.

Джессика направилась к дверям гостиной, Изабелла провожала ее:

– Да, кстати. У меня будет рождественская вечеринка в пятницу. Ты тоже приглашена. В восемь часов.

– Спасибо. Это приятно. Изабелла открыла дверь:

– О, ты должна прийти на прием в Фоле Вайнери завтра вечером. Эколоджикал Сосайти устраивает дегустацию и рождественский вечер. Будут местные знаменитости. Тебе будет интересно.

– Вы пойдете в госпиталь к мистеру Каванетти?

– Это одна из тех обязанностей, которые я не могу не исполнить.

Джессика кивнула и направилась к выходу.

– Если вы соберетесь, позвоните Марии. Вы можете отправиться с нами на прогулку в Вудинвил, если захотите.

– Хорошо. Спасибо.

– А теперь прощай. – Изабелла открыла дверь, и Джессика задумчиво спустилась по мраморным ступеням. На последней ступеньке остановилась. Она забыла спросить о монахе.

Роберт Ворд пил на кухне кровавую Мери, когда Джессика вернулась. Она стояла в дверях и смотрела, как отец читает газету, ее присутствия Роберт не ощущал. Наконец он оглянулся.

– А, ты здесь, Джесс. – Он поднялся со стула. – Садись.

Отец даже не заметил, что она прибрала кухню и ванную. Она опустилась на стул и посмотрела на высокий стакан в его руке. Ей хотелось выбросить стакан в окно и покончить с выпивкой раз и навсегда. Но Джессика знала, что он просто нальет другой стакан, как только она выйдет из комнаты.

– Как долго ты здесь пробудешь? До Рождества?

– Да, я уеду после Рождества.

– Это хорошо. У нас уже несколько лет не было семейного Рождества.

Джессика посмотрела на него. Их всего двое, какое уж тут семейное Рождество. Горечь от того, что она потеряла семью, вынуждала ее быть твердой с отцом. Она подняла глаза.

– Меня не будет здесь на Рождество, папа, и ты знаешь это.

Роберт расчесал рукой свои волосы и сделал большой глоток. Его глаза стали влажными, когда он посмотрел на дочь.

– Да? Тебя кто-то пригласил?

– Да. – Она наклонилась, ее руки лежали на столе. – Послушай, папа. Ты целиком предоставлен самому себе. Вес говорит, что ты не продержишься так долго. Я заплатила налоги за бунгало в этом году. Ты можешь потерять дом, если не заплатишь налогов.

– Разве я не заплатил их? Я был уверен, что заплатил.

– Нет. Но есть еще одно дело, которое ты игнорируешь. Где вся почта? Роберт промолчал:

– Какая почта?

– Вес говорит, что много раз писал тебе и ни разу не получил ответа. В конце концов он написал мне, объясняя необходимость аренды.

– У нас нет никакой аренды. – Роберт отмахнулся от нее. – Он, должно быть, что-то напутал.

– Разве Каванетти арендуют виноградник не у нас?

Роберт пожал плечами:

– Да... я подозреваю, что это так. Но они это делают уже так давно, что виноградник уже принадлежит им.

Джессика сжала губы:

– Папа, ты знал когда-нибудь, насколько велики твои активы?

Он отвел глаза:

– Я не люблю бизнеса. Я художник, ради всего святого!

Джессика хотела сказать, что он пьяница, а не драматург, но проглотила эти слова. Вместо этого она вздохнула.

– Папа, ты должен привести свои дела в порядок. Иначе у тебя ничего не останется. – Она перевела дух. – Мы должны посмотреть на условия аренды и выяснить твои права. Или ты можешь продать свою собственность, что даст то, в чем ты нуждаешься.

Роберт прикончил кровавую Мери, пока Джессика ждала его ответа. Вдруг она заметила, что отец смотрит в газету. У него не было желания продолжать разговор об аренде.

– Итак? – спросила она.

– Ах, да. – Роберт отмахнулся от нее. – Я просмотрю почту.

– Когда?

– Как только прочту газету.

– И когда это будет?

– Когда я закончу.

Джессика посмотрела на него, стараясь сдержать гнев. Отец, по обыкновению, постарался забыть о неприятном. Она схватила свою сумочку, ожидая, что тот спросит, куда идет дочь. Но отец даже не взглянул в ее сторону.

Джессика распахнула дверь и впрыгнула в машину. Через минуту она была на полпути в Мосс-Клифф-Роуд, яростно переключая скорости. Джессика решила не обращать внимания на предупреждение Изабеллы и все-таки навестить мистера Каванетти.

Она остановилась около Медицинского центра Вашингтонского университета, состоявшего из нагромождения камней и стекла, проскользнула через автоматические двери и спросила, в какой палате Майкл Каванетти? Джессика поднялась на лифте на восьмой этаж.

Почему у отца нет сил жить? Его слабость задержала ее развитие, и, быть может, бесповоротно. Джессика всегда считала мистера Каванетти мужчиной, каким она хотела бы видеть своего отца, сильным и добрым, трудолюбивым и надежным. Однако, когда Коул вырос, отец стал грубым и упрямым, слишком много ожидающим от подростка. И потому наступил момент, когда сын объявил, что хочет жить отдельно. Отец отрекся от него, и с тех пор уже никогда не был прежним.

Двери лифта открылись, и Джессика оказалась на восьмом этаже. Она подошла к дежурной и спросила о мистере Каванетти.

Сестра взглянула на нее сквозь массивные очки, скрывавшие серые холодные глаза:

– Сожалею, мэм. Никому, кроме ближайших родственников, не разрешено посещать мистера Каванетти.

– Но почему?

– По просьбе миссис Каванетти. – Сестра поправила очки, дав понять, что разговор окончен. Джессика минуту постояла около ее стола, соображая, что можно сделать. Она проехала больше десяти миль, чтобы повидать мистера Каванетти.

– Хорошо. Спасибо, – вздохнула Джессика, и в это время высокий мужчина вошел в приемную.

– Джессика!

Она повернулась. Коул Николе шел прямо к ней, с улыбкой на лице. Ее привела в восхищение его походка, прямая и полная достоинства. На нем были темно-синие брюки и голубой шерстяной свитер, подчеркивавший золотистый оттенок его кожи, превосходные туфли, вероятно, сделанные на заказ.

– Хай, Коул.

– Ты пришла повидать отца?

– Да, но они не разрешают никому, кроме родственников.

– В самом деле? – Он взял ее за локоть, подойдя к столу.

Неожиданно сестра вскочила:

– О, мистер Николе! Добрый день! – Ее лицо светилось от удовольствия.

– Привет, Норма. Как отец?

– Лучше, намного лучше. Он уже проснулся, если вы хотите заглянуть к нему.

– Норма, это Джессика Ворд, она знает моего отца уже много лет. Она ему как дочь. В любое время, когда она захочет увидеть его, вы должны пускать ее. Хорошо?

– О. – Норма повернулась к Джессике. – Извините. Я не знала.

– Все в порядке. – Джессика улыбнулась Норме, хотя сестра уже повернулась к Коулу.

– Скажите, мистер Николе... Могу я называть вас Коул?

– Конечно.

Она подвинула ему через стол карточку:

– Коул, мой внук просто умирает по вашему автографу...

Джессика посмотрела, как Коул привычно дает автограф. Ее глаза скользнули по четкой линии его профиля, пока тот писал. До этой минуты она не задумывалась, что Коул не просто футболист, а футбольная звезда. Джессика смотрела на его руки, когда он закрыл авторучку и передал ее сестре. У Коула были красивые, с длинными изящными пальцами руки – не слишком большие, чтобы быть грубыми, и не слишком тонкие, чтобы быть слабыми. Такие руки были способны на превосходную ловкость и удивительную силу.

– Благодарю, Коул! – Норма сияла. – Это так мило с вашей стороны.

Коул улыбнулся Джессике и провел ее в холл.

– Есть определенные преимущества быть знаменитым футболистом, – прокомментировал он. – Ты можешь сделать людей счастливыми одним росчерком пера.

– Я не знала, что ты такой знаменитый. За какую, сказал, команду ты играешь?

– «Сент-Луис блуз», – усмехнулся он. – Не могу поверить, что ты никогда не слышала обо мне. Мы собираемся выиграть суперкубок в этом году.

Он остановился перед дверью палаты Майкла Каванетти и сжал ее локоть. Джессика взглянула на него с удивлением.

– Я должен предупредить тебя, Джесс. Он изменился. Я не хотел бы, чтобы тебя это шокировало.

– Что ты имеешь в виду?

– Его годы. Я видел отца утром, когда тот спал. И хорошо, что он не проснулся, потому что его вид поразил меня.

– Ты не видел его тринадцать лет, Коул.

– Конечно. Но тринадцать лет не могли изменить его так сильно.

Он открыл дверь, и Джессика переступила порог. Кровать стояла около окна... На ней лежало исхудалое тело. Она увидела бледные руки, покрытые старческой гречкой, лежавшие на простыне, и крючковатый нос Майкла Каванетти. Джессика вздохнула, призывая на помощь свои театральные способности, и с улыбкой двинулась вперед.

Глава 4

Джессика сделала паузу прежде, чем заговорить – настолько она была испугана видом мистера Каванетти. Он медленно повернул голову к двум молодым людям, стоявшим у его кровати. Джессика с усилием улыбнулась замороженными губами, глядя на истощенного человека, которого звали Майкл Каванетти.

Он действительно изменился. Его восьмидесятилетнее тело было ссохшимся и узловатым, как виноградная лоза, волосы, когда-то черные и густые, превратились в белую паутину на пятнистом черепе. Кости на скулах выступали вперед, нос и уши казались слишком большими по сравнению с узким морщинистым лицом.

– Привет, мистер Каванетти, – сказала Джессика, строго контролируя модуляции своего голоса. Молодая женщина приблизилась и прикоснулась к его костистой руке.

Он моргнул и посмотрел на нее. Неожиданно взгляд Каванетти изменился. Майкл узнал ее. Джессика видела это по его глазам. Память наконец вернулась к старику. Майкл пытался что-то сказать, но его губы сомкнулись вокруг распухшего языка. Джессика похлопала его по руке:

– Все в порядке, мистер Каванетти. Не утомляйте себя. Я пришла только, чтобы поздороваться. – Она сжала его руку. – Посмотрите, кто здесь.

Она видела, как глаза Майкла остановились на высоком мужчине, своем старшем сыне, которого он выгнал тринадцать лет назад.

Джессика почувствовала, что рука Майкла шевельнулась под ее рукой.

– Это Николо, – мягко сказала она.

– Привет, пап. – Коул вышел из-за Джессики и взглянул на отца. – Мария сказала мне, что ты в больнице.

Губы Майкла скривились, глаза широко раскрылись, но Джессика ничего не могла прочитать по ним.

– Сестра сказала, что тебе уже лучше, – рискнул начать разговор Коул. – Возможно, ты скоро будешь дома.

Неожиданно Майкл сжал руку Джессики, и она испугалась. Майкл пытался поднять голову, чтобы что-то сказать, но смог выдавить из себя только несколько гортанных звуков.

– Что вы хотите, мистер Каванетти? – спросила она. Он пристально посмотрел на нее, потом на Коула, как будто умоляя их сделать что-то. Он попытался покачать головой, но лишь упал на спину. Измученный, он закрыл глаза.

Джессика посмотрела на Коула:

– Как ты думаешь, что он хотел сказать?

– Не знаю. Я не смог понять его бормотанья. – Коул взял отца за руку. – Папа, у нас с тобой были разногласия. Я знаю, как разочаровался ты во мне, когда я отказался от нашего дела. Возможно, я заслужил твой гнев, но я хочу помочь тебе сейчас. – Он видел, что отец слышит его, хотя и лежит неподвижно. – Папа, разреши мне помочь тебе.

Пергаментные веки Майкла открылись. Его влажные глаза блестели. Коул молча выдержал этот взгляд.

Майкл снова попытался заговорить. Сделав огромное усилие, он произнес одно только слово.

– Убираться? – ошарашенно спросил Коул. – Нет, – возразила Джессика, – это звучит, как монах.

Майкл сжал ее руку.

– Вы сказали монах? – спросила Джессика. Майкл слабо кивнул, и тут дверь отворилась.

Вошла сестра с подносом:

– Извините. Мистеру Каванетти надо отдохнуть.

– Мы скоро вернемся, папа, – сказал Коул.

Джессика тихо поднялась и освободила свою руку. Выйдя в холл за Коулом, она спросила:

– Как ты думаешь, что он хотел сказать?

– Ты имеешь в виду монаха?

– Да.

– Может быть, ему дают наркотики, поэтому он несет чепуху.

– Не думаю. Он сжал мою руку, когда я сказала «монах». Это ясно.

– Но в этом нет никакого смысла. – Коул взял ее под руку. Обычно ей было неприятно, когда кто-нибудь делал это. Но с Коулом было легко, возможно, от того, что ее мысли были о Майкле.

– Могу я предложить тебе чашку кофе в кафетерии? – спросил Коул.

– Нет, спасибо. Я должна возвращаться.

– Тогда разреши проводить тебя до машины.

– Хорошо.

Они молча дошли до лифта. Когда двери закрылись, Джессика прислонилась к поручню. Коул нажал кнопку и посмотрел на нее.

– Не думаю, чтобы ему хотелось домой, – произнесла Джессика.

– Почему? Ему всегда не нравилось отлучаться.

Что переменилось?

– Не знаю, – Джессика пожала плечами, продолжая смотреть на загоравшиеся на табло цифры этажей. – Разве Мария не упоминала, что Изабелла запирала его наверху? Ты не предполагаешь, что она плохо обращалась с ним, а?

– Ты знаешь, как может Мария преувеличивать.

Двери открылись. Коул пропустил ее вперед:

– Где твоя машина?

– Справа.

Он проводил ее до машины и замешкался, пока та ее отпирала.

– Коул, ты знаешь что-нибудь о монахе на винограднике?

– Что ты имеешь в виду?

– А есть ли кто-нибудь, кто этим интересуется?

– Нет, насколько я знаю. А в чем дело?

– Я видела монаха уже дважды. Первый раз на Мосс-Клифф-Роуд и прошлой ночью, за окном моей спальни.

Коул улыбнулся, его зубы блеснули на лице с золотистой кожей.

– Монах-эксгибиционист? Это новый поворот.

– Я серьезно! – Она нашла ключи зажигания и села в машину. Может быть, монах напугал твоего отца или причинил какой-нибудь вред?

– Ничего похожего. Не могу представить монаха, бродящего по винограднику. Может быть, тебе показалось, что ты его видела.

Джессика покачала головой и тронула машину. Она была уверена, что видела.

Коул наклонился к машине:

– Ты идешь на вечеринку в Фоле Вайнери завтра вечером?

– Не знаю. Может быть. А ты?

– Люси хочет проверить свой вкус. Хотя мне и не хочется видеть старых знакомых. Может быть, мы увидимся там?

Она улыбнулась и закрыла дверь. Минуту Джессика смотрела на его руки, лежавшие на окне машины, потом повернула руль. В зеркале заднего вида она видела Коула стоящего под мелким дождем и смотрящего ей вслед. Влившись в поток автомобилей, Джессика сжала руль – она не могла вспомнить, чтобы кто-то провожал ее в последнее время.

Шон Каванетти бросила чемодан и уперла руки в бока. На ней была узкая кожаная юбка, но она не думала, что достаточно привлекательна, даже когда приложила к себе рубашку вместе с вешалкой. Шон посмотрела на себя в зеркало в стенном шкафу и втянула живот. Затем взглянула на рубашку и улыбнулась во весь рот, намазанный темно-сливовой помадой. На ней был нарисован экран с портретами группы «Лучше, чем смерть», на концерте которой она была месяц назад. Она любила этих «мальчиков», но еще больше ей понравился оскорбленный вид окаменевшей Изабеллы Каванетти.

Что за отсталый человек ее свекровь. Шон взяла из сумочки сигареты и закурила, глубоко затягиваясь. Она не курила в самолете до самого приземления.

Шон вынула длинную тонкую сигарету и серьезно осмотрела ее, на ней отпечаталась ее яркая красная помада. Она должна перестать курить, потому что беременна. Шон слышала, что это вредно для ребенка. Она отбросила пачку, доставая рубашку из чемодана. В это время раздался стук в дверь.

В комнату вошла Изабелла:

– Не торопись располагаться, Шон. На ледяной тон Изабеллы Шон даже не отреагировала. Она осмотрела ее с ног до головы, наградив одной из лучших своих ухмылок, и повернулась к шкафу.

– Я сказала, – Изабелла подошла ближе, – не распаковывайся.

– Я не глухая, миссис Си. – Шон сняла с полки вешалку.

– Не называй меня этим ужасным именем!

– Если мы обе будем называться миссис Каванетти, – ответила Шон, – люди не будут знать, кто из нас кто.

– Ужасно!

Шон не обратила на это внимания и повесила рубашку на вешалку.

– Разве Френк не говорил тебе, что я запретила курить в доме?

– Нет, – Шон взглянула на нее с притворным испугом, – не говорил этот ваш Френк. – Она хмыкнула.

Изабелла в ярости шагнула к чемодану и захлопнула его.

– Эй! – повернулась к ней Шон.

– Я хочу, чтобы ты убиралась отсюда, Шон. Френк не сообщал мне, что ты приедешь, и боюсь, что я не успела приготовиться к тому, чтобы принять тебя.

– Не приготовилась? – Шон подбоченилась. – Но ведь скоро Рождество, это семейный праздник, миссис Си. А я член семьи, нравится вам это или нет. Я не могла оставаться в Бостоне, как в прошлый раз, когда вы с Френком ездили в Европу.

– Откровенно говоря, мне все равно, где ты будешь. – Изабелла скинула чемодан на пол. – Я не такая сумасшедшая, чтобы терпеть тебя, лучше всего тебе отправиться в аэропорт и заказать себе обратный билет.

– Думаешь, что можешь игнорировать тот факт, что я твоя невестка, что можешь заставить меня убраться отсюда? Да, миссис Си, мне не нравится, когда меня выгоняют и игнорируют.

– Мне тоже, но я повторяю – убирайся! И я хочу, чтобы ты это сделала прямо сейчас.

Шон затянулась сигаретой и выпустила дым через ноздри, зная, что это взбесит Изабеллу, эту ведьму. Без сомнения, таким же был и Френк. С такой матерью он и не может быть другим.

– Прямо сейчас, Шон!

– А если нет?

– Я вызову полицию. Я выкину тебя. Френк собирается разводиться с тобой, как ты знаешь.

– А я так не думаю, миссис Си, – улыбнулась Шон, вынимая из кармана юбки листок. – На самом деле, я думаю, что мой дорогой муж станет обращаться со мной очень мило.

– Это почему же?

– А вот из-за этого. – Шон помахала перед ней листком и увидела проблеск внимания в глазах Изабеллы.

– И что это такое?

– Ну, во-первых... – Шон затушила сигарету в африканском цветке, к великому неудовольствию Изабеллы. – Клянусь, ты даже не знаешь моего первого имени.

– Разве не Шон?

– Ноуп. – Шон самодовольно потрясла головой. – Это мое среднее имя. Мое первое имя – Иона. Не слабо? Я не знаю, почему моя мама дала мне такое имя.

– Возможно, если бы ты знала свою мать, ты бы смогла это понять.

Шон постаралась, чтобы жало не коснулось ее.

Откуда Изабелла могла знать, что ее удочерили? Френк рассказал? Он что-то такое подозревал. Шон сжала губы, заставив себя продолжать.

– В любом случае, мое действительное имя Иона Шон Джилбертсон. А теперь Иона Шон Каванетти, и я живу в Бостоне с вашим дорогим Френком. – Она скрестила руки. – Вы никогда не жили в Бостоне, миссис Си?

Изабелла моргнула. Так, хорошо. Она становилась старой сукой. Прекрасно. Прямо как в ее любимой мыльной опере.

Изабелла выставила вперед подбородок:

– Какое это имеет отношение к нашему разговору?

– А вот какое. Несколько недель назад я получила странное письмо из... – Она взглянула на бумагу, чтобы освежить память, – из места, называющегося Фирензе, Италия.

Она подняла глаза на Изабеллу и увидела, что свекровь побледнела.

– Флоренция? – пробормотала Изабелла. – Италия?

– Может, и так. – Шон рассмеялась. – Я полагаю.

– Что этот человек хочет? – Изабелла больше не казалась изумленной. – Вижу, что ты умираешь, как хочется рассказать мне это. – Она попыталась принять бодрый вид, но Шон видела беспокойство, прячущееся в ее глазах.

Шон снова заглянула в письмо:

– Кажется, это адвокат Марчелло ди Леона, который ищет его жену. Он объявляет, что эта жена будет названа владелицей имения Марчелло, если она даст о себе знать. Это своего рода кара этого малого, как я подозреваю. Кажется, он стал религиозным в старости.

– А почему это должно быть интересно мне?

– Как почему? – Шон сложила письмо и сунула его в карман. – Потому что в девичестве его жену звали Изабелла Букальеро. Разве не странное имя?

Букальеро?

– Не знаю. – Изабелла сжала губы. – Оно очень распространено в Италии.

– Очевидно, этот адвокат откопал, что Изабелла Букальеро изменила имя на Изабеллу Каванетти. Они выяснили, что И. Каванетти живет в Бостоне и подумали, что, может быть, это вы. Но, – Шон подошла ближе, – они нашли меня. – Она улыбалась, Изабелла отвернулась.

– Кто-то другой выбросил бы такое письмо в мусорную корзину, решив, что это ошибка, но не я.

Я подготовилась, миссис Си.

– А? – Голос Изабеллы сломался.

– Вы не думали, что такие девушки, как я, готовят домашние задания, миссис Си?

Изабелла не ответила ей.

– Вы хотите знать, что я решила? – спросила Шон.

– Есть у меня выбор?

Шон подняла чемодан и снова положила его на кровать:

– Я теперь знаю, что вы родились в Италии, миссис Си. В молодости вы были замужем за этим Марчелло ди Леона. В восемнадцать вы сбежали в Америку с любовником и жили в Бостоне. Затем вы перебрались на северо-запад и вышли за мистера Каванетти, только забыли одну вещь.

– Скажи, умоляю, о чем ты? – Изабелла повернулась и посмотрела на нее.

– Вы никогда не получали развода.

– Ты маленькая негодяйка. Думаешь, кто-нибудь поверит этой глупой истории. Это же смешно!

– Да? – Шон продемонстрировала мини-юбку. – Думаете, это подойдет для вечеринки, миссис Си?

– Нет! – Изабелла с яростью вырвала юбку. – Ты не пойдешь никуда, кроме как на автобусную станцию.

– Даже несмотря на письмо, удостоверяющее ваше двоемужество?

– Эта бумажка ничего не доказывает, и ты знаешь это!

– А что скажут ваши драгоценные друзья, узнав, что вы прожили с Майклом Каванетти во грехе. И что ваш дорогой Френк ублюдок, настоящий ублюдок!

– Это не сработает, Шон.

– Да? Испытайте меня, миссис Си. – Она уперлась руками в бока. – Прогоните меня, и я пошлю письмо в «Сиэтл-тайме». Бедный Френк. Его сломит это, если он не унаследует виноградник. А этот его брат, как его Николо, получит все.

– Не получит. Он лишен наследства.

– Подумайте обо всем этом, миссис Си. И помните. Вы дурно обходились со мной, я поступлю также...

Изабелла вылетела из комнаты, хлопнув дверью.

Шон улыбнулась ей вслед и подошла к шкафу. Наконец она получит удовольствие и посмотрит на все это высшее общество, о котором так много говорил Френк. Изабелла теперь не сможет ее выгнать.

Глава 5

Роберт Ворд был спокоен, когда Джессика вернулась из госпиталя после обеда. Он встретил ее в дверях со стаканом в руке.

– Привет, Джесс, – проговорил он невнятно.

– Ты знаешь, что мистер Каванетти в больнице?

– Да. Старый пьяница. Сколько ему лет? Сто?

– Восемьдесят.

– Господи! Тогда мне шестьдесят восемь.

– Ты не видел монаха возле бунгало, папа?

– Монаха? Нет, Почему ты спрашиваешь? – удивился Роберт.

– О, просто так. – Она прошла на кухню, Роберт шел за ней. – А как с почтой? Ты занимался ею?

– Да, я ее нашел. Очень много, Я сложил все в кучу на кухонном столе.

– Как много? – Джессика взглянула на стол.

Конверты были разбросаны по всей его поверхности, несколько упало на пол. Она наклонилась, чтобы подобрать их. – Я просмотрю все это после, а сейчас приготовлю легкий обед.

– Джесс, я не настолько голоден, не надо.

– Тебе нужно есть, папа. Ты так похудел, – Она открыла буфет. – Что ты любишь?

Прежде чем он ответил, раздался дверной звонок.

– Оставайся здесь, – приказала дочь и пошла открывать. Пришла Мария с кастрюлей в одной руке и зонтиком в другой.

– Мария! Входи!

– Минутку, – улыбаясь, она передала кастрюлю Джессике, затем стряхнула воду с зонтика.

Джессика вдохнула аромат, поднимавшийся из-под стеклянной крышки.

– Ах, Мария. Что здесь? Запах бесподобный!

– Маникотти. Твои любимые. Я их приготовила только что, я помню, как ты их любишь.

– Маникотти! Не могу поверить. А я как раз собиралась готовить обед.

– Ну вот!

– Спасибо, Мария. Ты балуешь меня!

– Мне нужно назад. Миссис Каванетти – просто комок нервов сегодня. Думаю, жена Френка достала ее.

Джессика взглянула в окно, уже наступали ранние сумерки. Вспомнив о странном монахе, она подумала, что Марии будет небезопасно одной возвращаться домой.

– Я провожу тебя, Мария. – Джессика поставила кастрюлю на стол.

– Не нужно, бамбина. Не нужно.

– Тогда поговорим. А я заодно подышу свежим воздухом.

Джессика достала из шкафа пальто, нашла старый черный зонтик, который еще на что-то годился, застегнула пальто и вышла.

– Так говоришь, Френк привел в дом жену? Я даже не знала, что он женат.

– Многие не знают. Так захотела миссис Каванетти.

– Почему?

– Потому что Френк женился без ее согласия. И должна сказать, что и я считаю, что Френк должен был жениться на другой девушке.

– И что она собой представляет?

– Шон? Одна из тех смазливых девчонок, таких тощих и накрашенных. Как их называют? Панки, рокеры? У нее черные волосы с оранжевыми прядями.

– Не удивительно, что миссис Каванетти расстроена!

Мария согласно кивнула.

– Френк кажется счастливым с ней?

– Франко? – Мария махнула рукой. – Ты знаешь Франко. Он обращается с ней так же, как с ним обращалась мать. Он делает все, что хочет Шон. Иногда я желаю, чтобы Франко... Ах, я слишком много болтаю.

Они дошли до главной дороги и повернули к особняку Каванетти.

– Дом сильно изменился с тех пор, как я последний раз была здесь.

– Ах, этот дом. Ты можешь поверить? Я не знаю, сколько денег на него истратила миссис Каванетти. И где она достала их?!

– Думаю, что винный завод приносит достаточный доход.

– Не такой уж и большой! – Мария покачала головой. – Говорю тебе, Джессика, мистер Каванетти никогда бы не позволил этого, если бы был здоров. Никогда! Она тратит все деньги на дом, когда завод приходит в упадок. Она нанимает дешевую рабочую силу из эмигрантов. Я видела их на винограднике, они не разбираются в деле, а их общежитие полно грязи. А она не замечает. Ничего, кроме ее «исторического» дома, ее друзей и путешествий в Европу.

– Миссис Каванетти ездила в Европу?

– Да. Прошлым летом, с Франко.

– Когда мистер Каванетти был болен?

– Конечно. Она наняла ему сиделку. – Мария прошла через боковой вход в дом. – Говорю тебе, Джессика, так не может продолжаться. Я боюсь, что что-то случится.

– Может быть, Коул поможет.

– Может быть. – Мария взялась за дверную ручку.

– Изабелла подозревает, что он попал в неприятную историю. Она не говорила тебе об этом?

– Рассказывала, – Мария насупилась, – но я ответила, что не верю! Николо не способен на что-то подобное. Она показала мне газету с фотографией, но я все равно не верю.

– Может быть, та женщина лжет?

– Возможно. Не пойму, зачем наговаривать на себя такое?

– Люди бывают разные и делают странные вещи.

– Делают. – Мария открыла дверь. – Хочешь зайти выпить кофе?

– Нет, я вернусь к отцу и Маникотти.

Глаза Марии увлажнились, она закрыла зонтик:

– Не будь такой несговорчивой, Джессика. Мне не доставало тебя на моей кухне все это время.

Джессика обняла Марию и повернулась, чтобы уйти, но обернулась и спросила:

– Мария, ты не видела монаха, бродящего в окрестностях?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Я видела монаха прошлой ночью. И мистер Каванетти что-то сказал сегодня о монахе. Он только и произнес: «Монах».

– Возможно, мистер Каванетти говорил о новой кампании, о которой они мечтают?

– И что это?

– Ах, это все то же самое – секретная формула бенедектина, которую охраняет монах. Но теперь они сделали объявление по телевидению. Ты можешь их увидеть. Они в самом деле забавны.

– Забавны?

– Этот монах, Джессика. Он заикается. Каждый раз, когда я вижу его, меня разбирает смех.

В доме хлопнула дверь, и Изабелла прокричала:

– Мария! Где ты?

– Я должна идти! – Она сняла шарф. – Доброй ночи.

– Доброй ночи, Мария.

Джессика подняла воротник пальто и пошла назад. Без Марии ночь казалась темней и холоднее. Она попыталась открыть зонтик озябшими пальцами и торопливо зашагала по дорожке. Она все время оглядывалась на кусты, высматривая темную тень, но монах не появлялся.

Джессика прошла перекресток. Хорошо, что она оставила включенным свет на террасе. Вдруг она оступилась на гальке и подвернула лодыжку.

– О!.. – простонала Джессика, стараясь удержать равновесие, и, прихрамывая, сделала несколько шагов. Лодыжка болела. Она наклонилась и стала ее массировать. Когда Джессика выпрямилась, дыхание у нее перехватило.

Не далее двадцати футов от нее стояла закутанная фигура. Джессика покрылась мурашками. Лишившись речи и неспособная двигаться, она смотрела на монаха.

Монах не приближался, только ветер раздувал полы его одеяния. Джессика не могла видеть его лица под капюшоном.

– Кто вы? – обратилась она к монаху.

Монах хранил молчание.

– Что вы хотите? Монах не ответил.

– Я очень сожалею, что чуть не сбила вас. Джессика сделала шаг к дому. Он не преследовал ее, а просто смотрел. Она, осмелившись, продолжала идти в, хромая, добралась до террасы, не сводя глаз с монаха. Она схватилась за ручку двери и стремительно вошла внутрь дома.

– Папа!

Отец не отвечал. Джессика заперла дверь. Руки у нее были ледяные, и потому она не сразу справилась с цепочкой.

– Папа! – снова позвала Джессика. Тишина. Она, хромая, вошла в холл, испуганная недавней встречей.

– Папа, где ты?

Джессика нашла его в качалке и опустилась около, прижав колени к подбородку. Ее всю трясло.

– Папа, – прошептала она– Ой, папа, он там.

Отец не мог разделить ее страхов. Он был смертельно пьян.

На следующее утро Джессика позвонила Изабелле с просьбой рассказать, если она знает, что-нибудь о монахе. Изабелла поклялась, что никто из ее рабочих не прячется под монашескими одеждами, и она никогда не видела его в их владениях. Но Джессика видела его. Она думала, что монах хочет отомстить ей за то, что она чуть не наехала на него прошлой ночью. А может быть, это сбежавший заключенный, о котором она читала в газете.

После разговора с Изабеллой Джессика позвонила в полицию. Она описала «бродягу», как его назвали в полиции. Они обещали приехать и осмотреть все вокруг бунгало. Джессика повесила трубку, не чувствуя себя успокоенной.

Не успела она положить трубку, как телефон зазвонил. Изабелла нуждалась в помощи. У Шон нечего было надеть для вечеринки в Фолз Вайнери. Изабелла могла бы помочь, но у нее раскалывается голова от мигрени. Было бы хорошо, если бы Джессика смогла взять Шон с собой и выбрала бы ей что-нибудь.

Джессика согласилась, но не предвкушала удовольствия от покупок в обществе жены Френка. Она сомневалась, что у Изабеллы болит голова. Просто эта женщина не хочет тратить время на свою невестку. Она даже не хочет показываться с ней в публичном месте.

После первого взгляда на Шон Джессика поняла, что права в обоих случаях.

Шон спустилась к Джессике, которая ждала ее в машине. На ней была черная мини-юбка, черные рейтузы, какие-то черные краги и туфли на платформе. Она зачесала свои черно-оранжевые волосы на одну сторону и повязала их черно-пурпуровым шарфиком. Массивные серебряные серьги в виде распятия болтались над воротником ее пальто из искусственного меха. Джессика старалась не смотреть, как подходит Шон.

– Хай! – приветствовала ее Шон, втискиваясь в машину.

– Привет! Я Джессика Ворд, – она протянула руку. – Приятно познакомиться.

Шон пожала ее руку, одновременно осматривая лицо и строгую одежду Джессики.

– Значит, вы знаете Каванетти уже давно?

– Да, – Джессика вывела машину на дорогу, – много лет.

– Клянусь, вы не знали обо мне.

– Нет. – Джессика взглянула на нее. – Как давно вы с Френком поженились?

– Около двух лет.

– Два года? – Джессика удивленно приподняла бровь. – Прекрасно. Миссис Каванетти никогда не говорила, что Френк женат.

– Она ненавидит меня, и хотела, чтобы я никогда не выходила за Френка.

– Изабелла – это просто дракон, но вы подходите ей.

Джессика стала следить за дорогой и молчала, пока они не выехали на улицу модных магазинов в Сиэтле. Шон чуть шею не вывернула, чтобы рассмотреть город. Джессика развлекалась, глядя на нее.

Они вошли в магазин, где Джессика надеялась найти что-то подходящее для Шон. Она знала, что перед ней большая задача: угодить Изабелле и ее невестке.

Когда они вошли, звякнул дверной звонок. Джессика шла позади Шон и видела, что все служащие этого маленького магазинчика обратили внимание на женщину с оранжево-черными волосами. Клерки украдкой поглядывали на Шон, выбиравшую товар. Джессика почувствовала злость. Они наверняка думают, что девушка – воровка. И только потому, что она так странно одета?!

Никто не подошел помочь Шон. Клерки решили, что в их магазине ей ничего не подойдет. Джессика подождала несколько минут. Она видела, как к другим женщинам тотчас же подходили, как только те появлялись в магазине.

Шон взяла пару противосолнечных очков и примерила их, повернувшись к Джессике и гримасничая. Она не сняла их, – бирка болталась как раз между ее бровями, – и прошла к вешалке со свитерами ручной работы. Тощий клерк взял ее за локоть.

– Мисс, если вы не собираетесь ничего покупать, не таскайте вещи по магазину.

Шон сняла очки и уставилась на продавца:

– Что?

– Если вы не собираетесь покупать очки, положите их туда, где взяли!

Джессику взяла ярость. Она выступила вперед:

– Из чего вы заключили, что она не может купить их?

Продавец повернулся к Джессике и, казалось, удивился, увидев невзрачную фигуру, находящуюся рядом с ней:

– Ну, я... я решил...

– Решили что?

– Что она только смотрит.

– Сейчас она здесь, – Джессика взяла Шон за руку, – но уходит в другой магазин. – Джессика протянула руку, и Шон отдала ей очки. Джессика сложила дужки и аккуратно положила их в карман продавца. Лицо его стало бледным и плоским, как кусок сырой картошки.

– Все в порядке. – Она посмотрела на карточку с его именем. – Лорен. Товары в безопасности.

Она вышла, ведя за собой Шов. Любой фанатизм приводил ее в ярость, даже когда она была еще девочкой и слышала, как ее родители делали унизительные замечания в адрес Каванетти.

Она захлопнула дверь магазина. – Порядок, Джессика! – Шон подняла большой палец, приветствуя их победу. – Ты точно сказала ему, где слезать. Что за отношение?!

После этого в лице Шон появилось что-то их объединяющее. Джессика продиралась сквозь висящие платья. Очевидно, Шон любит черное и наверняка рассчитывает шокировать своей одеждой окружающих. Джессика хотела найти что-либо подходящее.

Они вышли из магазина с сатиновым платьем в блестках и кружевах, с огромными плечами. Взяли шляпку с вуалью и пару чулок со швами. Шон будет выглядеть на вечеринке, как приближающаяся к сорокалетию кинозвезда. Шон была так возбуждена, что с трудом могла дождаться вечера, чтобы одеться во все новое. И еще она попросила Джессику причесать ее.

Джессика высадила ее у дома Каванетти. Шон взлетела на первые ступени, повернулась и приветственно помахала, полностью осчастливленная.

Джессика печально улыбнулась. Удивительно, но она чувствовала себя чем-то похожей на Шон. Ей было любопытно, какое впечатление произведет юная Каванетти на празднике. Вечер обещал быть более интересным, чем она поначалу ожидала.

Глава 6

Джессика потратила послеобеденное время на разборку почты, отец в это время читал воскресные газеты. Вскоре она нашла письмо отцовского адвоката Веса Нейли. В нем сообщалось об аренде Каванетти у Вордов. Контракт был послан десять дней назад, и срок его заканчивался в день Рождества.

Джессика внимательно прочитала документ. Аренда возобновлялась и в одном из пунктов давала право Каванетти на покупку собственности вне очереди. Джессика отложила документ. Ей была ненавистна мысль о продаже остатков собственности Вордов, но она не видела другого решения финансовых трудностей отца. У него не было никаких поступлений. Сама же Джессика имела только скромную зарплату ассистента профессора. Они продали всю свою собственность много лет назад. А отцу скоро понадобится дорогая медицинская помощь, если он будет продолжать пить.

Джессика приняла душ и начала готовиться к вечеринке в Фолз Вайнери. Она оделась в желтовато-зеленую шелковую тунику с брюками почти черного цвета, которые облегали ее длинные стройные ноги. Влезла в туфли на высоком каблуке и подошла к зеркалу.

Ей часто хотелось быть такой же маленькой, как ее мать. Тетя Эдна была просто красавицей – королевой. Почему Джессика не смогла унаследовать хоть часть их черт? На этих каблуках она будет выше всех мужчин на вечеринке.

Джессика взбила свои волосы цвета черного дерева, запуская пальцы в завитки. Волосы были уже почти сухими. Если бы она попыталась сушить их феном, то они бы перепутались.

Джессика, мурлыкая, направилась в ванную, чтобы закончить макияж. Она предвкушала предстоящий вечер, счастливая, что избавится от отца и угрозы, исходящей от монаха. Полиция уже приезжала, но не обнаружила и следа вторжения.

Джессика не удивилась.

Наклонившись вперед, она наложила грим, чуть подрумянилась и подвела губы темно-красной помадой. Ей нравился контраст между снежно-белой кожей и красной помадой. Это напоминало божоле, разлитое на льняной скатерти. Джессика приложила к губам салфетку и вышла из ванны.

Отец спал перед телевизором. Она молча пожелала ему спокойной ночи, взяла сумочку и отправилась в дом Каванетти, чтобы помочь Шон с прической.

Френк довез Шон и Джессику до места. Изабелла решила не ходить. Она все еще страдала от мигрени и рано легла. Джессика была не очень разочарована, что Изабелла не увидит наряда Шон. Ее невестка выглядела сногсшибательно, даже Френк посмотрел на нее с удивлением, когда та вышла. Шон была немного неустойчива на гвоздиках, но Джессика знала, что она научится ходить на таких каблуках в считанные минуты.

Джессика уместилась на заднем сиденье «мерседеса» и без интереса смотрела на профиль Френка, пока они ехали на винный завод в Вудинвил. Френк был похож на Коула, только попроще; его черты были округлыми и мягкими по сравнению со сводным братом. Ему было двадцать пять, на десять лет моложе Коула, и вскоре он должен был закончить юридический факультет Гарварда.

Френк вырос в ином, чем Коул, окружении. У него не было тяжелых лет, и он не потерял матери в раннем возрасте, как Коул. Он никогда не работал на винограднике, как, простой рабочий. Изабелла послала его в частную школу и заставила дружить только с теми, кто мог пригодиться в дальнейшем. Джессика слышала, что Френк довольно сильно играет в теннис, но не увидела в нем атлета. Он был отходчив и дружелюбен, очень изыскан. Она подумала, что друзья по Гарварду могли находить его привлекательным, но он был еще очаровательнее, если бы не считал, что говорит исключительно остроумные вещи.

Френк открыл дверь Шон и помог ей выбраться из машины, в то время как Джессика была предоставлена сама себе. Она подошла за ними к дому Нельсона, находящегося рядом с винным заводом. Викторианский фермерский дом был залит огнями. Гирлянды лампочек висели на перилах веранды. Джессика заметила высокое рождественское дерево. Она могла слышать музыку, долетавшую из окон. Нарядный дом напоминал ей о приближающемся Рождестве, и она чувствовала, что вечер будет удивительным. Джессика весело поднялась вслед за Шон и Френком.

Миссис Нельсон встретила их в дверях. Она знала Френка и Джессику и болтала с ними, пока не раздался звонок. Джессика отступила в сторону и посмотрела на Шон, Она улыбнулась. Шон выглядела грандиозно. Шляпка с вуалью скрывала все ее оранжевые пряди, также как и ее очевидную молодость. Старомодное сатиновое платье облегало ее изящную фигуру. У Френка, без сомнения, были все основания на ней жениться.

– Ты когда-нибудь была на дегустации вин? – спросила Джессика у Шон, когда Френк отошел с их шалями.

– Нет, я больше люблю пиво. – Шон рассматривала прибывающих гостей, не глядя на Джессику. – Иногда я получаю удовольствие от крепкого ликера. Но вино...

Джессике было интересно, кого могла ждать Шон, изучавшая вновь прибывающих, но Френк вернулся раньше, чем она успела спросить.

– Вам что-нибудь принести, леди?

– Удиви нас, красавчик. – Шон подошла и дотронулась до кончика его носа мундштуком. У нее хватило такта не закурить в комнате, полной народу. Френк отстранился.

Неожиданно кто-то обнял Джессику. Она чуть не вскрикнула от испуга.

– И чего бы ты хотела, красотка? – услышала она знакомый голос.

Джессика резко обернулась:

– Грег! – воскликнула она, пытаясь вырваться из рук, которые не отпускали ее.

– Джессика! Поразительно! – Грег осмотрел ее с ног до головы, его голубые глаза сияли от удовольствия. – Ты выглядишь на миллион долларов! – Он отпустил ее, но не позволил уйти. – Что ты сделала со своими волосами?

– Я их глажу утюгом.

– Они превосходны!

Она снова попыталась уйти, но он крепко держал ее. Джессика посмотрела на Грега Кесслера, желая узнать, что же он сделал со своими волосами. Его прическа заметно поредела с тех пор, как она видела его последний раз. Компенсируя это, Грег отпустил усы и бороду, гораздо более темные, чем его, песочного оттенка, волосы. Кроме того, он раздался в талии.

– Джесс, долго же мы не виделись! – Он обнял ее, а она, как в старые времена, похлопала его по спине. Когда-то она думала, что влюблена в Грега. Они вместе учились и встречались два года. Разошлись же после того, как она уехала в Калифорнию. Она никогда не испытывала чувства утраты после разрыва их связи.

– Ты вернулась, чтобы увидеться с отцом? – спросил он, подводя Джессику к столу, уставленному рядами бутылок и графинов.

– Да. А ты? Что ты делаешь здесь, Грег?

– Ты должна сказать, что я нахожусь в нужном месте в нужное время. Понимаешь, что я имею в виду? – Он подошел к бутылке мерлота и налил себе бокал. Когда он начал наливать другой, Джессика взяла его за руку.

– Не надо, спасибо.

– Почему? Ты до сих пор не пьешь? – Он поставил бокал на место. – Не могу в этом поверить.

– Я никогда не понимала вкуса вина, – улыбнулась она. Джессика никогда бы не созналась, что боится пить. Она опасалась, что может стать алкоголиком, как ее отец, если сделает хоть один глоток.

Грег отпил вина:

– Неплохое, – прокомментировал он.

– А все-таки, чем ты занимаешься, Грег?

– Я унаследовал усадьбу моего отца, как ты знаешь, после его смерти. Я продал ее и купил приличный кусок земли неподалеку от вашего летнего дома.

– Ты имеешь в виду Мосс-Клифф?

– Совсем рядом. За рекой, напротив винного завода Санкт-Бенедикт. Я купил весь холм. – Грег отпил вина и, сияя, посмотрел на нее.

– Думаю, цены возросли за последнее время.

– Да, черт побери. – Он еще отхлебнул вина и наклонился к Джессике. От него пахло мускусом. – Я получаю большую прибыль и поселился в прекрасном месте с видом на реку и виноградник. Ты знаешь, сколько нужно заплатить за дом с тремя спальнями и таким видом? Джессика подняла брови.

– Кучу денег, – Грег самодовольно улыбнулся. – Целую кучу. Больше, чем я мог себе представить. С ума сойти.

Они вспомнили старое время, а потом он пригласил ее потанцевать.

Во время танца она чувствовала себя ужасно, высокие каблуки делали ее чуть выше Грега, чего он, казалось, не замечал.

После третьего танца они прошли в гостиную, чтобы чего-нибудь выпить. Как раз, когда они проходили через холл, кто-то произнес:

– Ото, да это Коул Николе!

Джессика повернулась и увидела Коула, входящего с Люси Жирар. Она рассмотрела Люси, которая была небольшого роста и одета в черный костюм с верхом из золотой парчи. Рядом с Коулом она не выглядела блистательной или элегантной, она была совсем простенькой, что удивило Джессику. Ей казалось, что Коул мог бы выбрать нечто более симпатичное. Но у Люси были добрые глаза и веселое лицо, что было уже неплохо.

– Коул Николе! – воскликнул кто-то рядом с ней. – Что он здесь делает?

– Коул Николе? – повторил Грег.

– Ты не знаешь кто это? – спросила Джессика, удивленная тем, что он не узнал старого знакомого еще по школе.

– Ну, конечно! Все знают Коула Николса! Он лучший футболист после Джо Немата!

В этот момент Коул поймал взгляд Джессики и поклонился ей. Она ответила ему улыбкой.

– Ты его знаешь? – Грег пристально посмотрел на нее. – Тогда представь меня.

Джессика решила подшутить над Грегом. Тронув его за руку, она сказала:

– Ну конечно. Пошли. – Она провела его сквозь толпу, окружившую Коула. Он был на голову выше всех, стоявших рядом с ним, в то время как фигурка Люси была просто не видна.

Большинство мужчин и некоторые женщины засыпали Коула вопросами, расспрашивая его о воскресной игре, о том, когда он вернется в основной состав. Джессика повернулась к Грегу:

– Разве у Коула была травма?

– А ты не слышала? – Грег продолжал проталкиваться. – Его дважды уносили с поля. После падений, хотя никто его и не тронул. Говорят, что у него что-то с нервами. Тренер не поставил его на игру в воскресенье.

Джессика посмотрела на Коула, сильного, улыбающегося, терпеливо отвечающего на вопросы по пути в гостиную. Его лицо было добрым и золотистым, глаза темными и лучистыми.

– Ты хотел сказать, что он упал на поле прямо во время игры?

– Ну да. У него даже не было мяча. И вдруг – раз! Он падает на спину, как большая старая ель.

Наконец Коул добрался до Джессики, отмахиваясь от почитателей с добродушной улыбкой. Но она увидела в его глазах усталость, когда он наконец вырвался из окружения.

– Они хуже репортеров, – заметил Коул, добравшись до Джессики и Грега.

– Это везде так? – спросила Джессика.

– Да, – скорчила гримасу Люси. – Везде: в ресторане, больнице, такси, вероятно, и в туалете. Коул кивнул и усмехнулся.

– Это Люси Жирар, мой врач. Люси высвободила руки:

– Привет! – сказала она, пожимая руку Джессики. Ее пожатие было крепким, а взгляд прямым. Джессика была удивлена, обнаружив в себе что-то вроде жалости. – А вы, должно быть, Джессика Ворд.

– Да. Мне приятно познакомиться с вами. – Она показала на Грега. – А это мой друг, Грег Кесслер.

– Привет, Грег. – Люси пожала и его руку.

– Врач, да? – Грег осмотрел ее.

Джессика подозревала, что Люси больше, чем врач для Коула. То же подозревал и Грег. Джессике было интересно, что еще делает Люси для Коула, кроме заботы о его физическом здоровье. Является ли она его любовницей?

– Грег. – Коул пожал его руку. – Я тебя помню.

– Помнишь? – Грег уставился на знаменитого футболиста, не уверенный в том, что тот его знает.

– Ты играл за «Риджмонт Рейдерз» в школе.

Разве нет?

– Ну да. – Грег прищурился, всматриваясь в высокого мужчину, стоящего перед ним. – Но откуда ты знаешь?

– А мы все время вас обыгрывали. Особенно мне запомнилась игра 1973 года, когда...

– Господи! Ты же Ник Каванетти! – Он бросил взгляд на потолок. – Точно. Ник Каваиетти. Почему ты изменил имя?

– Слишком трудно произносилось, – сказал тот спокойно. – К тому же фамилия Каванетти не умещается на майку.

– Ник Каванетти! – Грег покачал головой. – Никогда бы не догадался.

Люси взяла Коула за локоть. Ее голова едва доходила до кармана его пиджака. Джессике всегда было интересно, как люди такого разного роста целуются. Ведь это, наверное, очень трудно.

– Слушайте, ребята, – вступила Люси. – Мы можем говорить о футболе и о прошлом всю ночь. Но я пришла сюда познакомиться с винами северо-запада. Сможем ли мы управиться со всем этим за неделю? – Она показала на стол с винами, потом перевела глаза на Джессику, как будто прося ее помочь отвлечь мужчин от футбола.

Джессика улыбнулась. Коул проложил путь к столу. Все смотрели на него. Джессике было интересно, каково быть на месте Коула, постоянно оставаться в центре внимания. Она не думала, что ей бы это понравилось.

– Прекрасно, Люси! – Коул осмотрел стол. – Начнем с чего-нибудь светлого. – Он взял изящную зеленую бутылку с наклейкой «Фола Вайнеры».

– Какое оно? – спросила Люси.

– Шенин бланк. – Коул аккуратно налил треть бокала и подал Люси. – А ты, Джессика, – спросил он, беря второй бокал. Когда она покачала головой, тот обратился к Грегу.

– Не думай, что я откажусь. – Грегу было приятно, что его обслуживает сам Коул Николе. Коул налил вино в бокал в подал Грегу.

– А как насчет газированной воды? – спросил Коул Джессику. Он казался озабоченным от того, что Джессика ничего не пьет.

– Спасибо. Налей, пожалуйста.

Коул взял бокал, полный льда, открыл бутылку и налил ей. Затем налил шенин бланк и себе. Он поднял бокал на уровень глаз.

– Итак, Люси, первое, что нужно сделать, это рассмотреть цвет вина – это его одежда. Хорошее вино должно быть чистый, с оттенками разных цветов.

– Оно выглядит... – Люси сжала губы. – Да, светло-желтым.

Джессика подняла голову, чтобы посмотреть сквозь стакан Коула.

– Как шифон, – прокомментировала она.

– Точно. Теперь раскрутите вино в стакане. Посмотрите, как оно пристает к стенкам. Хорошее вино оставляет капельки на стекле.

Грег и Люси кивнули. В этот момент Джессика заметила пожилого человека, смотревшего на нее из-за угла.

– Раскручивание вина помогает почувствовать его аромат или букет. Теперь понюхайте. Люси наморщила нос:

– Нюхать?

– Да. – Коул опустил кончик носа в бокал. – Сделайте короткий сильный вдох носом. – Он предложил свой бокал Джессике, и она проделала то же, что и он.

– Что ты ощутила?

– Цветы! – воскликнула Люси в восторге.

– Свежесть, – добавил Грег.

– Я почувствовала запах дыни, – вставила Джессика.

Коул одобрительно улыбнулся:

– Прекрасно, четвертый шаг, взять вино в рот, словно вы хотите ополоснуть его. Совсем немного. Примерно столовую ложку. Держите вино под языком так, чтобы все вкусовые бугорки почувствовали его. Не глотай, Люси, – усмехнулся он. – Теперь поднимите голову и втяните немного воздуха сквозь губы. Выдохните через нос. Почувствовали взрыв? Пока не глотайте.

Люси улыбнулась.

– Теперь пожуйте вино. Делайте круговые движения челюстями. Почувствуйте оттенки. Вот теперь можете проглотить.

– Восхитительно! – выдохнула Люси.

– Каково ваше заключение? – спросил Коул.

– Великолепный вкус. – Люси сияла, она сделала еще глоток.

– Не терпкое, – добавил Грег.

– А что думаешь ты? – обратилась Джессика к Коулу.

– Я нахожу его легким, приятным и живым, с ароматом дыни. Волшебное. Немного обжигающее. Но в целом, хорошо сбалансированное вино.

– Забавно! – Люси повернулась к скопищу бутылок на столе. – Попробуем еще?

– Сначала надо очистить небо. Возьми крекер. Можно один из этих орешков, которые стимулируют вкусовые бугорки.

– Мне нравится возбуждение, – заявил Грег. Он положил в рот два орешка и влюбленно посмотрел на Джессику. Та отвернулась.

Люси взяла графин:

– Попробуем это?

– Извините, мистер Николе? – К ним подошел пожилой человек, которого уже давно заметила Джессика.

Коул повернулся к нему. У того были черные волосы с проседью на висках и маленькие серебристые усы.

– Да?

– Я нечаянно подслушал то, что вы говорили здесь. Для футболиста вы слишком хорошо разбираетесь в винах.

– Немного.

– Позвольте представиться. – Он протянул руку. – Майлз Девидсон, обозреватель «Сиэтл-ревю».

Джессика заметила легкое замешательство Коула, прежде чем он заставил себя улыбнуться:

– Рад видеть вас, Майлз. Что я могу для вас сделать?

– Я подумал, что было бы интересно устроить дегустацию вслепую. Мне понравилось, как вы определяете качество вина.

Коул пожал плечами:

– Конечно. А почему бы и нет?

– Хорошо! Это будет прекрасный материал! – Майлз подошел к столу. – Повернитесь спиной, пока я выбираю.

Коул повернулся. Джессика пила газированную воду, думая: «Как Коул выносит все это?»

– Готово! – Обозреватель дал Коулу бокал. Коул изучил цвет вина и проделал все, чему он учил Люси, Грега и Джессику. Джессика заметила, как он выплевывал вино в одну из приготовленных для этого керамических плевательниц.

– Неплохое, но отдает водой, – произнес Коул. – Тонкое, неяркое, слабое, ничего выдающегося. Практически не пригодное для питья. Я бы не рекомендовал это вино. Я не могу определить, чье это вино. – Он повернулся к обозревателю. – Кто сделал эту прянь?

Обозреватель повернул бутылку, чтобы Коул увидел наклейку. Коул ничего не сказал. Джессика смотрела на него и не понимала, почему он молчит. Лицо Коула стало суровым. Его глаза стали черными и твердыми, как базальт.

– Это что – трюк? – прорычал он. Обозреватель покачал головой.

– То же самое я сказал себе. Что думают эти люди, делая такие вещи? Они берут лучший йоганесбергский рислинг в деревне и превращают его в месиво.

Джессика посмотрела на наклейку и удивилась, увидев знакомую фигуру монаха в капюшоне.

Коул только что заявил, что гордость винного завода «Санкт Бенедикт» не пригодна для питья.

Глава 7

Коул повернулся на каблуках и, не сказав никому ни слова, вышел из гостиной. Грег смотрел ему вслед, сжав губы, Люси окликнула его. Очевидно, она лучше знала, как обращаться с Коулом, однако Джессика решила перехватить инициативу у Люси.

– Что с ним? – спросил Майлз, все еще державший бутылку йоганесбергского рислинга. – Почему он так рассердился?

Грег поставил остатки своего шенин бланка:

– Разве вы не знаете? Коул Николе – родственник хозяев «Санкт Бенедикта».

– Да? Я не знал этого.

– Он сын Майкла Каванетти.

– Но его имя...

– Он изменил его.

Майлз Девидсон задумался, глядя вслед ушедшему Коулу. Коул наверняка хотел скрыть от прессы свое настоящее шля.

Страхи Джессики усилились, когда она услышала, как Майлз спрашивал у миссис Нельсон разрешения позвонить. Зачем ему вдруг понадобилось звонить?

Джессика бросила взгляд в окно и увидела, как Коул ходит взад и вперед по дорожке. Он вошел в полумрак, засунув руки в карманы брюк, галстук висел на плече. Джессика удивилась, что после стольких лет он может так огорчаться из-за неудачи винного завода, производившего до сих пор прекрасный продукт. Потом она напомнила себе, что не знала Коула с этой стороны. Возможно, завод был для него большим, чем он хотел показать. У него были свои слабости, которые он редко показывал другим. Джессика почувствовала нарастающее сочувствие. Она знала слишком хорошо, как прячут темные стороны биографии.

После того, как Коул вышел, Джессика уже не хотела танцевать. Они с Грегом присоединились к гостям. Люси не смогла найти Коула, а Джессика не сказала ей, куда он пошел. Люси допускала, что Коул очень возбужден и лучше ему побыть одному. Она присоединилась к компании Майлза Девидсона, пробовавшей другие вина. Майлз был более, чем добр, взявшись быть ее учителем.

К одиннадцати часам Грег был в опасной близости от того, чтобы напиться, вино сделало его любвеобильным. Он гладил спину Джессики все более увлекаясь, но она решила удалиться, не оценив его ухаживаний. Грег наклонился к ней, намекнув, что они могли бы прокатиться к нему домой в Сиэтл и посмотреть, как сильно он изменился – и внутренне, и внешне.

Джессика, не поблагодарив его, вышла в гостиную, а потом прошла в кухню, чтобы выпить воды и избежать внимания Грега. На кухне она, к своему удивлению, обнаружила Коула, прислонившегося к стене и пьющего кофе. Его галстук свободно висел на шее, волосы растрепались от ветра. Он выглядел усталым, морщинки в углах глаз подчеркивались флуоресцентным светом на кухне.

– Извини. – Джессика остановилась. – Я не собиралась вторгаться.

– Мне нужна была чашка кофе.

– Ты выглядишь человеком, которому не нужна компания.

– Я не считаю тебя компанией. – Он отпил кофе и посмотрел на нее. Он никогда не смотрел на нее так прежде, определенно нет, когда ей было семнадцать и она умирала от любви. Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки, пока она искала в буфете стакан.

– Надеюсь, я должна принять это как комплимент, – сказала она, приходя в себя и наливая воду в стакан.

– Я имею в виду, что мне не нужно принуждать себя принимать тебя. Я устал от развлечений. – Он вздохнул. – Постоянно находиться на сцене. Временами мне хочется послать их всех к чертям.

– Ты очень терпелив.

– Спасибо. – Он улыбнулся. – Хочешь кофе?

– Нет, спасибо. Я не усну, если выпью сейчас кофе.

– Ты маленькая настоятельница?

– Что ты имеешь в виду?

– Твою одежду, нелюбовь к алкоголю, отказ от кофе после семи, сон в... – Он посмотрел на нее, – в десять? И я должен покинуть тебя в десять часов?

– И будешь не прав, мистер Николе, – Джессика протянула руки, взяв бокал тонкими изящными пальцами, – иногда я не ложусь всю ночь.

– В самом деле? – Его глаза снова вспыхнули, скука сменилась вспышкой интереса. – И что ты делаешь?

– Нет, нет, мистер Николе, девушки должны иметь свои секреты.

– Девушки? Но, как я могу не заинтересоваться, ты уже не девушка, а грациозная, интересная женщина.

Его слова зажгли огонь на ее щеках и в груди. Она чувствовала, что щеки пылают, как ни старалась она сдержать свои чувства. Этот мужчина, отказавшийся от Джессики много лет назад, наконец обратил на нее внимание. Но она не собиралась быть дурой снова.

– Как ты можешь говорить о том, как я выгляжу? – Она отпила воды. – Ты ведь не можешь этого видеть под моими монашескими одеждами?

– У меня яркое воображение. – Он поставил свою чашку. – И я ценю хорошие тайны. Как теперь, так и раньше.

– Что это за тайна?

– Ту, которую ты прячешь под этим шелком. – Он внимательно смотрел, как она выпрямляется. – И почему ты чувствуешь необходимость прятать все это?

– Я ничего не прячу. Мне не нравится мерзнуть.

– Я вспомнил платье, которое ты когда-то носила и которое принесло тебе пневмонию.

– Такие платья для подростков с горячей кровью, у которых больше гормонов, чем мозгов.

– А теперь твои гормоны под контролем?

– Надеюсь, – ответила она, но это было ложью. Коул заставлял ее ощущать то жар, то холод, сердце Джессики готово было выпрыгнуть из груди. Она молилась, чтобы он не догадался об ее истинной реакции.

– Невозмутимая Джессика Ворд. Держу пари, ты замужем, имеешь двоих детей и кошку.

– Ничего подобного.

– Ну а собаку?

– Все мимо, мистер Николе. – Она поставила стакан на буфет. – Как насчет того, чтобы вернуться к твоим поклонникам и доказать им со мною, что ты умеешь танцевать? – «Как я нашла столько самообладания», – удивилась про себя Джессика.

– Я умею танцевать.

– Тогда докажи это.

Он сузил глаза и улыбнулся ей:

– Хорошо, пошли.

Он взял ее за локоть и вывел из кухни, улыбка играла в уголках его рта. Джессика бросила взгляд на Коула. Она вызвала улыбку на его лице, и это доставило ей удовольствие.

Когда они решили танцевать, заиграли песню о любви. Джессика колебалась, но Коул взял ее руку и сильно прижал к себе.

Джессика пыталась не обращать внимания на трепет собственного тела от одного прикосновения его руки к ее спине. Она осторожно ослабила свою руку на его широком плече, так чтобы он не принял это движение за ласку. Затем она позволила своим пальцам слегка коснуться его волос близ воротника. Ей всегда хотелось потрогать его густые гладкие волосы.

– Нравится музыка? – спросил Коул. Она слышала удовольствие в его голосе.

– Да. – Она очнулась.

– Я ни разу не наступил тебе на носки. Надеюсь, ты заметила?

– Нет, не заметила. Но ты выдержал испытание.

– Ты слишком чопорна, Джессика. – Он сжал ее руку. – Танец принесет массу удовольствия, если расслабиться.

– Я расслабилась.

– Нет, расслабься. – Он прижал ее сильнее за поясницу. – Меня научила получать удовольствие от танца одна женщина. Теперь расслабься и прижмись ближе ко мне, чтобы мы могли чувствовать каждое движение наших тел. Представь, что мы слились в одно целое.

Джессика сглотнула, пытаясь не делать больше того, что он говорил, пытаясь не обращать внимания на то, как его тело касается ее грудей и бедер.

– Будь гибче! – усмехнулся Коул. – Доверься мне.

Джессика пыталась расслабиться, но близость его тела не давала ей такой возможности.

– Слушай музыку, Джесс. Получай от нее удовольствие.

Он закружил ее, и единственное, что она могла делать, это не мешать ему. Джессика старалась расслабиться, старалась получить удовольствие от музыки. Но все, что она чувствовала, это была его теплая рука, державшая ее холодные пальцы.

Джессика закрыла глаза от прилива желания, но не могла позволить ему перенести ее назад, в детство, в те старые желания и мечты. Она уже не была семнадцатилетней девственницей, и он уже не был двадцатидвухлетним студентом. Они были совсем другими людьми.

Рука Коула скользнула вверх по ее спине, он наклонился к ее уху. Его дыхание снова заставило ее затрепетать.

– Ты прекрасно расслабляешься, – пробормотал он.

– Я быстро учусь, – ответила она. Их щеки соприкоснулись. К счастью, песня кончилась в этот самый момент.

Коул взял ее за руку и не давал вырваться.

– Еще один, Джессика. – Его глаза блестели. – Для практики.

Зазвучала музыка. Она вздохнула и шагнула навстречу Коулу, не уверенная, сможет ли она выдержать еще танец, прижавшись к нему.

– У тебя хороший рост, – проговорил Коул, когда Джессика приблизилась к нему. – Я не думал, что ты такая высокая.

Он сжал ее руку, и Джессика позволила ему ввести себя в круг.

После танца они встретили Френка и Шон. Он обнимал ее за плечи, когда Коул подошел к ним. Лицо Шон разгорелось от присутствия Коула, и когда она разговаривала с ним, то высоко держала голову, скользя по нему взглядом. Неожиданно Джессика поняла, что зря старалась, чтобы Шон выглядела прилично.

Внешне она оставалась спокойной, однако Джессика видела два пятна под вуалью, покрывавшей щеки молодой женщины. Возможно, Шон была поражена теплотой взгляда Коула. А, может, просто его атлетической фигурой и типично итальянской внешностью.

– Я все время спрашивала себя, когда же я увижу прекрасного старшего брата Френка, – заявила она.

– Сводного брата, – поправил Френк. Шон не обратила на него внимания:

– Я ваша большая поклонница, Коул. Я смотрю футбол каждый раз, когда имею возможность.

– Благодарю вас, миссис Каванетти.

– Называйте меня Шон.

– Шон. – Он кивнул. – Так вы любите футбол?

– Ну да, хотя и не очень в нем разбираюсь, но всегда смотрю на мужчин в облегающих трусах и с большими плечами. – Она засмеялась и приблизилась к нему. – Я не понимаю, как это футбольная форма делает вас такими горбатыми. Ты не согласна, Джессика?

– Я никогда не думала об этом.

– В самом деле?

– Значит, вы любите мужчин в форме? – спросил Коул. – Может, вы уговорите Френка вступить в нашу команду.

– О, Боже! – Френк округлил глаза.

– Я не могу его заставить даже танцевать, – надула губы Шон.

– Ты оставляешь эту прекрасную женщину со стариками и даже не танцуешь с ней?

– Я ненавижу танцы, – пробурчал Френк.

– Тогда позвольте мне, Шон. – Коул протянул руку. Она пошла ему навстречу, чтобы показать расхождение во взглядах с мужем. Джессика почувствовала укол ревности, такой сильный и не свойственный для нее, что даже задохнулась на секунду.

– Простите, – сказал Френк, оборачиваясь, – я не наступил вам на ногу?

– Нет, – ответила Джессика поспешно, краснея от того, что ее дыхание мог кто-то услышать. Она стояла рядом с Френком и следила за Коулом и Шон, вращавшимся в танце. Шон явно веселилась, когда Коул разговаривал с ней. Очевидно, что он не учил ее расслабляться или наслаждаться музыкой.

– Разве мой брат не святой? – заметил Френк, его голос был полон сарказма и яда. – Вас не тошнит?

Джессика взглянула на него. Глаза его стали злыми. Френк сделал еще глоток вина и прищурился. Джессика давно изучила стадии опьянения и уловила легкую затуманенность в его глазах. Затаенные чувства Френка в отношении к Коулу выступили на поверхность.

Она никогда не будет пить. Временами ее потаенные чувства беспокоили Джессику, и она лучше умрет, чем позволит кому-то узнать о них. Если вино заставляет мягкого, воспитанного Френка до такой степени забыться, она не может представить, куда это заведет ее. Нет, никогда, она не позволит себе даже попробовать хорошо сбалансированное шенин бланк.

К полуночи все выдохлись – и Френк, и Грег, и Люси. Френк молча размышлял о том, как Шон флиртовала с Коулом. Джессика наконец сказала Грегу, что не пойдет с ним танцевать, если он не перестанет водить носом по ее шее. Люси просто села на стул возле рождественского дерева. Она перепробовала множество вин и ни одно из них не выплюнула.

Френк принес пальто Джессике и шаль Шон. Подав шаль жене, он едва не потерял равновесия.

– Пойдем, Шон, – объявил он. – Я в порядке.

– Может, останемся еще? – надулась она на него и улыбнулась Коулу. – Было так приятно.

– Мы можем пойти еще куда-нибудь и слегка выпить.

Коул помог Джессике надеть пальто:

– Френк, тебе, кажется, уже хватит на сегодня.

– Прекрати! – возразил Френк. – Я знаю свою норму. И ты мне надоела. Пошли, Шон. – Он схватил ее руку.

– До свиданья, Коул! – помахала она ему. – А ты идешь, Джессика?

– Позволь мне довезти тебя. Френк пьян. Мне не хотелось бы, чтобы ты ехала с ним.

– Хорошо. Но как же Люси?..

– С ней все будет в порядке. Не беспокойся об этом.

Френк повернулся и посмотрел на Джессику:

– Я не пьян. Я прекрасно справлюсь с машиной. У моего старшего брата звездная болезнь.

– О, Френк! – Шон пошлепала его по щекам и засмеялась. – Ты ревнив и завистлив!

Френк взглянул на Шон, его раздражение теперь было направлено на нее.

– Иди вперед, Френк, – подтолкнула его Джессика. – Вам надо побыть в одиночестве.

– Верно. Увидимся позже. Грег салютовал своим стаканом, когда Коул пошел искать Люси.

– Ты не хочешь, чтобы я отвез тебя домой, Джессика?

– Спасибо, Грег. Может быть, в другой раз.

– Тогда увидимся завтра?

– Конечно. Только позвони мне.

– Приятно было увидеть тебя снова, Коул. – Он пожал его руку. – Тебя тоже, Люси.

Люси сонно улыбнулась и повисла на руке Коула.

– Спокойной ночи, Грег. – Она вздохнула. – Разве не приятная была компания?

Коул усмехнулся и повел ее к двери, помогая спуститься по ступенькам. Как только они дошли до стоянки, неожиданно выскочили два человека.

– Можно вас сфотографировать, мистер Николе? – спросил один. Не успел Коул ответить, блеснула вспышка.

– Проклятье! – Коул отвернулся, закрыв глаза.

– Мистер Николе, это правда, что вы сын Майкла Каванетти, хозяина «Санкт-Бенедикта»?

Коул тащил Люси от репортеров, на лице его была гримаса.

– Мистер Николе, это правда, что вы сменили имя, чтобы скрыть ваше итальянское происхождение?

Джессика оглянулась. Где это Майлз Девидсон? Она хотела стукнуть его по голове. Это он позвал репортеров и организовал засаду. Новая вспышка ослепила их.

– Мистер Николе, это правда, что вы собираетесь управлять винным заводом? К ним подошел Френк.

– Нет, он не собирается, – и выхватил микрофон у репортера. – Коул Николе не имеет прав на владение заводом.

– А правда, что Майкл Каванетти лишил его этого права тринадцать лет назад?

– Да! Мой брат решил покинуть «Санкт-Бенедикт» уже давно. И никто, особенно он, – Френк показал на Коула, – не имеет никаких прав на фамильный бизнес.

Репортер поморщился от последних слов Френка и взял микрофон.

Френк направился к Коулу.

– Ты думаешь, что такой великий, можешь иметь все, что захочешь?

Коул смотрел на брата, но не отвечал ему. Видеокамера шуршала на плече репортера, запечатлевая происходящее.

– Ты не получишь «Санкт-Бенедикт»! – Он ткнул пальцем в грудь Коула. – Ты меня слышишь? Неважно, сколько у тебя денег, сколько у тебя болельщиков, ты не получишь «Санкт-Бенедикт»!

– Френк, заткнись!

– Пошел к черту! – Френк ударил Коула. Репортеры подступили к ним. Джессика оттащила Люси.

Коул отразил атаку Френка, но не стал его бить. Френк наносил удары, Коул обхватил его за поясницу и легко приподнял. Его сила только разозлила Френка.

– Черт бы тебя побрал! – Он извивался, чтобы освободиться и снова броситься на Коула, когда к ним прорвалась Шон.

– Френк! – закричала она. – Пойдем, красавчик. Он не может получить завод. Он знает это.

– Да, но ему хочется думать, что он его получит. Мы не хотим, чтобы ты оставался здесь! Ты не понимаешь?

Джессика взглянула на Коула. Она восхищалась тем, что он не вступил в драку с младшим братом. Это было бы легко, особенно потому, что брат был не прав. Он не потерял самообладания, просто стоял и слушал брань. Однако самообладание Коула недешево ему стоило. Неожиданно его глаза закрылись и, к ужасу Джессики, ноги подогнулись, и он упал.

– Коул! – закричала она. Люси смотрела на него, держа руки у рта, ее глаза широко раскрылись.

Джессика упала на колени около Коула. Он был без чувств. Она неистово била его по щекам.

– Коул! Очнись! Все в порядке? Коул!

Глава 8

Коул снова впал в забытье, чувствуя тошноту и страх, в то время как темное облако закрывало все вокруг. Это уже дважды случалось с ним на поле и приводило в ужас больше, чем ему хотелось бы. Он попытался сесть и открыть глаза. Руки его были тяжелыми, ноги – тоже. К тому же, он не мог вздохнуть.

Неожиданно его зрение прояснилось. Коул оглянулся. Во время своих предыдущих обмороков он ничего не видел. Теперь же он видел все отчетливо и ярко.

Это был солнечный свет, отраженный от клинка, занесенного для удара. Черт побери! Какой-то маньяк собирался отрубить ему голову кривой саблей. Коул повернулся набок, чтобы избежать удара, и вскочил на ноги. Инстинктивно он схватился за левый бок и выхватил огромный меч, первый раз тот просвистел по воздуху, во второй – по рукам маньяка. Его противник завыл в агонии и упал на колени. Коул взмахнул снова, и на этот раз двумя руками и разрубил тюрбан вместе с головой до грудной клетки. Коул вытащил свой меч, и человек повалился к его ногам, как мешок.

Тяжело дыша, Коул снова поднял меч. Его кольчуга и рукавица на левой руке были в крови до локтя, пот лил ручьями из-под шлема на глаза. Но времени для передышки не было. К нему бросился другой сарацин.

Коул оглянулся вокруг. Он с дюжиной солдат защищал мост через реку. Вокруг него были убиты: французы, англичане, немцы и сарацины. Коул взглянул на реку, по которой плыли щиты, копья, люди, лошади, тонущие и уже мертвые. Перед ним было несколько сарацинов – кто пеший, а кто на лошади, пытающихся отбить у христиан мост.

Сарацинские дротики дождем сыпались на него. Большую их часть Коул отбивал щитом. После этого он с кровожадным и яростным криком взмахнул мечом навстречу сарацинам. До прихода подкрепления, под командованием Вильяма Дуна, он смотрел смерти в глаза, отстаивая мост.

Лицо Коула побледнело под загаром, глаза дико вращались. Джессика била его по щекам, страшно боясь, что он разбил голову во время падения и страдает от контузии. Она баюкала его голову в своих руках и проверяла его зрачки. Они были в порядке. Репортеры окружили их, фотографируя, в то время как Френк и Шон стояли в стороне и смотрели.

– Можете вы оставить его одного? – закричала Джессика на репортеров. – Пошли прочь!

– Что же с ним? – воскликнула Шон. Не успев ответить, Джессика услышала стон Коула и почувствовала его движение. У нее отлегло от сердца.

– Его надо внести в комнату, – сказала Джессика.

Репортеры стояли на месте, предвкушая дать материал на четверть полосы. Френк и Шон отступили, Коул сел, покосился па них, потирая затылок.

– Что случилось? – пробормотал он.

– У тебя был обморок. – Джессика положила руку ему на плечо. – С тобой все в порядке?

– Да. – Коул потер шею и потряс головой, как будто стряхивая наваждение. – Да.

Джессика посмотрела через плечо на репортеров:

– Оставьте нас в покое, иначе я подам на вас в суд!

Один из репортеров тихо заржал на эту угрозу, но уже понял, что все кончилось. Он повернулся, чтобы уйти вместе со своим товарищем.

Коул оперся на руки:

– Дай мне руку, Джессика. Она сжала его руки и помогла встать на ноги. Коул поднял пальто.

– Он дойдет сам? – спросила Шон.

– Да, с ним все в порядке. Пошли. Джессика даже не взглянула на Шон и Френка. Она обняла Коула и повела его к черному ягуару на стоянке. Люси тащилась сзади, она казалась ошеломленной случаем с Коулом. Коул остановился:

– Я могу вести. Я чувствую себя уже хорошо.

– Не знаю...

– Он может, – пробормотала Люси. – Он никогда не падает два раза подряд. – Она сдерживала икоту.

– Очень убедительно, – возразила Джессика. – Ты это говоришь, как эксперт?

– Она права, – сказал Коул. – После обморока я чувствую себя нормально. Никаких осложнений. – Он отпер дверь. – Люси, почему бы тебе не сесть сзади? Тебе все равно, где спать.

Джессика удивилась, как легко Люси уступила. Интересно, Коул ее друг или любовник, в таком случае, она не должна была бы уступать переднее место другой женщине.

Коул тоже сел и включил зажигание. Он положил ладонь на руки Джессики, которые лежали на коленях.

– Спасибо, Джессика, – сказал он и взялся за переключатель скоростей.

Они молча ехали до северной окраины Сиэтла. Молчание это не было давящим или натянутым, скорее дружеским. Джессика постоянно поглядывала на профиль Коула, размышляя, отчего он мог упасть. Он выглядел совершенно здоровым. Коул переключил скорость и выехал на дорогу к университетскому городку.

– Куда мы едем? – спросила Джессика, заметив, что они направляются не к ее дому.

– Я должен оставить Люси в отеле. Она отключилась.

Джессика оглянулась. Люси прикорнула в уголке, прислонив голову к окну, рот ее был слегка приоткрыт, она крепко спала.

Когда они доехали до отеля, Джессика помогла Коулу вытащить Люси из машины и открыла дверь в отель. Коул почти донес Люси до номера, смежного с его комнатой. Джессика села на стул перед телевизором, пока Коул укладывал Люси в постель.

В комнате был беспорядок. Кровать Коула была заправлена, но одежда разбросана по стульям. Чемодан был открыт и до краев заполнен бельем.

Несколько журналов лежали на полу у кровати, рядом с пустыми пакетами из-под молока. Куча туфель валялась около ее ног. Джессике стоило больших усилий, чтобы не навести порядок. Когда Коул вышел из ванной, на его носу были большие очки в металлической оправе того же цвета, что его темные волосы.

– Что ты рассматриваешь? – спросил он. – Мой беспорядок?

– Да, – Джессика поднялась, улыбаясь. – Ты должен знать, что нельзя пить молоко в постели.

Коул снял галстук и швырнул его на первый попавшийся стул. Затем он расстегнул манжеты.

– Я могу есть в постели все, что захочу, мисс Ворд. Я уже большой.

Джессика вспыхнула и была благодарна Коулу за то, что он отвернулся к шкафу. Он снял рубашку. Джессика, видя его раздетым, чувствовала, что должна отвести взгляд, но не могла этого сделать. Коул надел через голову грубый шерстяной свитер.

– Так гораздо лучше. Ненавижу галстуки. Их изобрели женщины.

– А мужчины изобрели высокие каблуки. И бюстгальтеры.

– Бюстгальтеры? Нет. С ними слишком трудно управляться.

– Но их носят только женщины.

– Конечно. – Коул расстегнул и вытащил ремень. Джессика смотрела на него, любопытствуя, что он собирается делать дальше. Она опасалась, что тема их разговора была слишком опасной. Он взглянул, и в углах его глаз появилась улыбка.

– Я хочу переодеться в джинсы, Джессика. Ты можешь смотреть или отвернуться. Джессика повернулась спиной.

– Брось мне туфли, – попросил Коул. Джессика нагнулась, нашла пару мокасин и бросила их назад. Потом она отважилась оглянуться.

Коул сидел на стуле, надевая туфли.

– Тебе не стыдно переодеваться при народе?

– Я постоянно это делаю в раздевалках и потому не до стыда. – Он взглянул на нее и улыбнулся, – Клянусь, ты из тех, кто раздевается, только выключив свет. – Он встал. – Клянусь, ты носишь пижаму.

– Настоятельницы не носят пижам.

– Да? – Коул рассмеялся. – А что они носят?

– Ты никогда не узнаешь, пока не проявишь инициативы. – Она отошла к двери, выглядя более самоуверенно, чем это было на самом деле. Все разговоры об одежде и раздевании заставили ее нервничать.

– И какую инициативу я должен проявить, мать-настоятельница?

– Ты должен дать обет. – Она открыла дверь, чтобы выйти.

Ведя машину, Коул молчал, пока они не достигли вершины Мосс-Клиффа.

– Здесь я видела монаха, – проговорила Джессика, указывая на знак, изображавший «санкт-бенедиктин». – Он появился на дороге прямо передо мной.

– В темноте?

– Да.

– Странно.

Они проехали ряды виноградных лоз, росшие на отвесном склоне, чтобы дать туристам возможность почувствовать, что они приближаются к винному заводу. Лунный свет отражался в пруду, расположенном на восточной стороне от особняка, и бросал блики на крышу дома Каванетти.

– Прекрасно, – проговорила Джессика. – Сколько бы раз я ни проезжала здесь, все равно прекрасно.

– Чертова красота. – Коул показал рукой на пруд и виноградник на обрыве. Потом крепче сжал руль. Джессика взглянула на него. Его челюсть была неподвижной, ноздри трепетали от чувств, которые он не мог побороть – возможно, это были и любовь, и ненависть одновременно.

– Почему ты отказался от этого, Коул? – спросила она мягко.

– Потому, что ненавижу все это.

– И теперь?

– Конечно. – Он свернул на дорожку к бунгало. – Ты слышала, что сказал Френк.

Джессика открыла дверь со своей стороны, когда ягуар остановился перед домом, но голос Коула остановил ее.

– Джесс...

Она посмотрела на него через плечо. Коул взъерошил свои короткие блестящие волосы. Казалось, он впервые в затруднении с тех пор, как приехал.

– Да?

– Как насчет прогулки?

– Сейчас?

– Да. Или ты слишком устала? Джессика была такой бодрой, какой не была уже долгое время.

– Ночь такая ясная. Мы дойдем только до реки и вернемся. Что скажешь?

– Ну, конечно, только позволь мне сменить туфли.

– Превосходно. – Коул потушил фары и вы шел из машины. Он прошел за Джессикой в дом. Она надеялась и молилась, чтобы отец уже спал.

– Подождешь меня в гостиной?

– Значит, я должен не смотреть, как ты переодеваешься? Это нечестно.

– Я не привыкла к раздевалкам, мистер Николе. – Джессика сняла пальто и повесила его в стенной шкаф. – Я на минуту.

Она стащила обтягивающие шелковые брюки и надела джинсы и теннисные туфли. Потом сменила желтовато-зеленую тунику на свободный свитер с рекламой Вашингтонского университета. Переодеваясь, она все время удивлялась чуду: ее ждет Николо Каванетти, чтобы пойти на прогулку.

Раньше они бегали через виноградник, играли, а в жаркие летние дни бросались в извилистую реку. Теперь же мысль о прогулке в винограднике, под луной, казалась ей чрезвычайно романтичной. Она повесила тунику и убедила себя вернуться в реальность. Коулу нужен сегодня друг. Он взволнован... Просто Джессика менее невыносима для него.

Они вышли из дома, прошли между домиком для гостей и гаражом и вышли на дорожку, ведущую к винограднику. При свете луны Джессика разглядывала простирающиеся окрестности, видимые со склона, до самого заросшего пруда. Этой зимой опали все листья, а виноградные лозы поникли на поддерживавшей их проволоке.

Они не могли идти рядом. Джессике пришлось идти за Коулом. Они не разговаривали, пока не достигли вершины холма, отстоявшей на добрую милю от дома. Отсюда виноградник выглядел, как серебряная лента их реки. Они пошли по тропинке вблизи воды, переступая через ирригационные трубы, которые еще Коул помогал прокладывать своему отцу. Повсюду Джессика видела дела рук Коула, его пот и кровь. Огромные силы, даже больше, чем его отца, были вложены Коулом в виноградник и винный завод.

Наконец они взошли на деревянный мост, отделявший владения Каванетти от заросшего пруда.

Коул остановился и оперся на перила. Он потряс их:

– Здесь необходимо несколько гвоздей. Они становятся неустойчивыми.

– Не упади, – забеспокоилась Джессика. – Здесь глубоко. Я не смогу спасти тебя.

Коул оперся обеими руками на перила и посмотрел на нее:

– Думаю, сможешь, мать-настоятельница. Коул продолжал смотреть на нее. Он казался таким расслабленным и доверчивым. Почему так напряжены его нервы?

– Я хорошо плаваю, но ты слишком большой, Коул. – Джессика чувствовала, что их слова значат для них совсем другое.

– Ты пловчиха, это превосходно.

Она взглянула на него. Его слова были загадочны, в глазах было изумление, как будто он снова играл с нею. Джессика выпрямилась.

– Если ты упадешь, я должна буду снять мой нимб и вытащить тебя.

Ее сарказм нисколько не задел его. Он рассмеялся:

– И если я буду мертв, ты произнесешь тайную молитву и бросишь меня обратно, – Он поднял гальку и бросил в воду. – Клянусь, ты сможешь воскресить мужчину, мисс Джессика Ворд. Поднять его прямо со смертного одра.

Он смотрел на круги от гальки, и его голос слабел, как круги на воде. Джессика смотрела на него, желая знать, о чем он говорит. Улыбающийся Коул Николе становился меланхоличным и угрюмым. Ей захотелось коснуться его, положить руки ему на плечи, прижаться головой к груди, обнять и сказать, что она готова все сделать для него. Но Джессика неподвижно стояла на месте, боясь сделать движение.

Коул бросил другую гальку и произнес:

– Этот мост всегда был символом для меня.

– Как это?

Он посмотрел на виноградник, потом на другой берег реки, где с воем проносились машины.

– Каждый раз, работая на винограднике моего отца и глядя через мост, я мог видеть людей в парке с корзинами для пикника и собаками, семьи с резвящимися детьми, людей в приличной одежде и на дорогих машинах. – Он снова бросил гальку. – У моего отца никогда не было времени на это. А мать была слишком слаба, даже для того, чтобы почитать мне. И у меня никогда не было свободного времени, кроме воскресенья, но они все равно не разрешали мне никуда уходить. Родители боялись, что итальянского ребенка побьют в парке. – Он горько засмеялся. – А меня били в школе. И не знаю, почему быть избитым в парке хуже, чем быть избитым в школе.

– И ты никогда не переходил через мост?

– Нет, пока не научился играть в футбол. Футбол был моим билетом из рабства. С помощью футбола я добился признания. Я смог пойти в любой парк, смог ездить на любой шикарной машине. И знаешь что?

– Что?

Коул выпрямился и вытер руки о штаны:

– Я понял, что прогулка в парке не представляет из себя ничего особенного.

– Может, потому, что ты забывал взять с собой собаку и корзину для пикника?

Он посмотрел на нее, и его меланхолия сменилась усмешкой:

– А ты голова, – хмыкнул он. – Пошли, пора возвращаться.

Джессика шла впереди Коула и была уверена, что тот все время смотрит на нее. Когда она вновь поднялась на вершину, дыхание ее было частым и тяжелым. Коулу было хоть бы что. Он засмеялся, поднял ее, посадил себе на плечи и шел с ней до домика для гостей, пока Джессика не начала колотить его и требовать, чтобы тот отпустил ее.

– Ох! – засмеялся Коул, ставя ее на террасу.

– Хулиган! – обозвала она его. Джессика не переставала улыбаться, отбрасывая волосы назад и вставляя ключ в скважину. Коул стоял рядом. Джессика боялась предложить ему кофе или горячий шоколад. Отец мог валяться на полу в кухне или выйти из ванны полуодетым. Хотя у нее не было желания заканчивать этот вечер, она не могла допустить, чтобы Коул увидел пьяного отца.

Коул оперся на дверь.

– Я пойду. – Он смотрел на ее лицо, потом на волосы, как будто решая, сказать ему что-нибудь еще или нет.

– Тогда спокойной ночи, Коул. Спасибо, что доставил меня назад.

– Не за что. – Он улыбнулся и взял протянутую руку, как будто забавляясь их формальным прощанием. – Джессика...

Она оставила свою руку в его:

– Да?

– Я только хотел сказать, что рад, что ты здесь. Я не знал, как много может значить для меня увидеть снова эти места, увидеть отца, тебя...

Ей было приятно услышать это. Джессика улыбнулась, когда он снова повернулся к ней.

– Мне тоже приятно тебя видеть, – сказала она мягко. Ей страстно хотелось поцеловать его, она чувствовала, что если она его поцелует, то снова сделает его счастливым. – Доброй ночи, Николо.

– Доброй ночи.

Он резко повернулся и пошел к своей машине. Джессика закрыла дверь и прислонилась к ней, ее тело трепетало от счастья.

Френк вошел в спальню и увидел Шон, стоявшую перед шкафом, на ней все еще был ее выходной наряд, в котором она была на вечеринке. Френк взял подушку в то время, как Шон смотрела на него, подбоченясь. Ее ноги были длинными и сексуальными в сочетании с черными чулками и высокими каблуками. Ему захотелось ухватить ее за икру и сжимать до тех пор, пока она не завизжит. Одежда делала ее взгляд сексуальным, что было совсем ненормально для Шон. Она была просто потаскушкой, заставившей его жениться на себе с помощью беременности. Он исполнил свой долг, как любой Каванетти, даже если Шон была всего лишь развлечением среди его подружек в университетском женском клубе. Но Шон потеряла ребенка. И пришло время освободиться от нее. Но в этом платье...

– Куда ты идешь, Френк? – Ее вопрос повис в воздухе, как вызов.

Френк выпрямился, держа подушку под мышкой.

– Я буду спать внизу.

– Почему? – Шон затянулась сигаретой в мундштуке и долго не выпускала дым.

– Потому, что я так хочу.

– Разве? – спросила она, выдыхая и подходя к нему. Ее покачивающиеся бедра заставили голову Френка закружиться. – Или ты боишься меня в доме твоей матери? Боишься, что она услышит шум?

– Не будь идиоткой.

Она сняла туфли и подошла к нему, сделав новую затяжку. Ее рот был совсем близко от него. Френк откинул голову, но не двинулся с места. Ее платье сводило его с ума от ревности и вожделения весь вечер, ее груди были такими призывающими, что он хотел только одного – прижаться к ним лицом и целовать их. Он чувствовал себя готовым к близости с ее телом – этого же хотела и она, – в он сжал челюсти, испытывая отвращение к себе.

Он знал, что их любовная связь уже окончена. И она даже не пытается этого отрицать, и хуже того, у нее были связи даже с его партнерами по теннису. Она не хотела соблюдать приличий даже с его друзьями. Мама была права. Шов не та женщина, которая нужна для его карьеры. И вот она вернулась. В этом не было сомнений.

– Тебе нравится мой наряд? – спросила она, проводя рукой по его галстуку. Френк вдохнул, пытаясь сохранить хрупкий контроль над собой. – Ты никогда не говорил, как я выгляжу в платье.

– Да, мне нравится.

– Хочешь посмотреть, что под ним? Раньше, чем он успел ответить, Шон подняла платье и показала свои красивые бедра, видневшиеся над чулками и резинками черного кружевного пояса. Панталон на ней не было.

Френк тяжело дышал. Он сильнее сжал подушку, крепясь из последних сил. Он закрыл глаза и перестал дышать. Это помогло ему, он не хочет быть дураком с этой потаскушкой.

Она схватила его за промежность, пока его глаза были закрыты, и довела до исступления.

– Черт бы тебя побрал, Шон! – Френк бросил подушку и схватил ее, кусая груди, пока нес к кровати. Он стащил с нее платье и припал к грудям цвета слоновой кости, пока она возилась с его молнией. Она корчилась под ним, сводя его с ума. Его руки тряслись. Господи, если бы мама знала, каким слабовольным ублюдком он был, с ней бы случился припадок.

Френк приподнялся, пыхтя от желания, его руки гладили бедро Шон под поясом. Он был на грани взрыва от одной мысли о лежащей под ним женщине.

И тут Шон достала его:

– Ты рассказал маме о твоей новости?

– Что? – Френк задохнулся. У него моментально пропало желание.

– Твою новость, красавчик. – Она провела накрашенными ногтями по его груди.

Френк знал – это безнадежно, это конец. Шон проделала это снова. Она умышленно напомнила ему то, что могло только расстроить его.

– В чем дело, красавчик? – Шон надула губы и взглянула вниз. – Маленький ленивец превратился в маленькую тряпочку?

– Ведьма! – Френк отвернулся от нее. – Ты – маленькая ведьма! – Он натянул брюки, лицо его горело.

Шон уперлась на локти, не сдвигая ног. Она улыбалась. Ему хотелось ударить ее. Господи, как ему хотелось ее ударить.

– В чем дело, красавчик? – Ее голос был наполнен сладкой невинностью. – Разве я что-то сказала?

– Убирайся отсюда! – Френк схватил подушку, которую бросил на пол. – Завтра же!

– Но...

– Завтра! – Он хлопнул дверью.

После того как Коул ушел, Джессика прислонилась к двери и стала вспоминать все, что он сказал ей, как они танцевали, как он поднял ее и донес до дому. Она была в бреду, в экстазе. Она знала, что не уснет теперь.

Ночь была тихой и светлой. Прекрасная ночь, превосходная для наблюдений за звездами. Джессика пошла в спальню и притащила телескоп в холл, затем втащила его наверх на широкий балкон на крыше. Там она тщательно собрала инструмент, она могла проделать это с закрытыми глазами. Все это время она думала о Коуле. Ни один мужчина в ее взрослой жизни еще не заставлял ее сердце биться и болеть, как в этот вечер. Ни один не вызывал в ней чувства, превосходящего простую радость.

Ее связи с мужчинами были такими ровными, не способными удовлетворить ее, что она почти прекратила их в последние годы. Мужчины, которые интересовали ее, встречались редко. Но, найдя такого, интерес неизменно сходил на нет в течение нескольких месяцев. Она обвиняла себя, думая, что это она не способна найти счастье с мужчиной.

Ни один из них не вызывал в ней такого чувства, которое она испытала с Коулом. Интересно, была ли ее реакция на него остатками детской влюбленности вдруг разгоревшейся после стольких лет?

Джессика сняла крышку с окуляра. Коул был ее последней надеждой, связанной с мужчинами. Если он не оправдает ее надежд, ей останутся только мечты. Она припала к окуляру. Может, Джессика должна держаться в стороне от Коула. Может быть, фантазия лучше реальной жизни, и она прекрасно проживет одна.

Около получаса она успокаивала себя, изучая небо. Джессика могла забываться, глядя на небеса. Через некоторое время она решила придвинуть телескоп, чтобы лучше видеть западную часть неба. Ей мешали деревья, и она придвинулась к краю балкона. Джессика осторожно подняла тяжелый телескоп и отошла назад, чтобы убрать из поля зрения пихту. Еще несколько шагов, и все будет в порядке. Она продолжала пятиться, потом поставила треножник и прислонилась к перилам.

Перила, прогнившие за многие годы от солнца и дождя, с треском рухнули под ее тяжестью. Джессика вскрикнула, цепляясь руками, пытаясь удержать равновесие. Под ней было полтора этажа и крутой склон, опутанный зарослями ежевики.

Она уже с криком скользила вниз, как вдруг две руки появились из тени и схватили ее.

Глава 9

Джессика была спасена, ее рванули назад с такой силой, что она зашаталась и упала, ударив своего спасителя. Она вскочила на ноги и стала озираться, напуганная тем, что кто-то был на крыше, в то время, как она об этом не подозревала.

Она вглядывалась в темноту, тяжело дыша от испуга, ее сердце стучало так громко, что она думала, что оглохнет от такого шума.

– Кто здесь? – вскрикнула она. Тень зашевелилась. – Кто вы? – потребовала она ответа, хотя голос ее дрожал.

Монах выступил вперед. Сердце ее чуть не выпрыгнуло.

– Кто вы? – прошептала она еще раз хриплым голосом.

– Я брат Козимо, – последовал отлет, и монах вышел на свет. Он был высок с такими же широкими плечами, как у Коула. Его высота увеличивалась поднятым капюшоном, который покрывал тенью его лицо. Монах вынул руки из широких рукавов черного одеяния и молча стоял перед нею.

Джессика почувствовала себя спокойнее, а он убрал руки, возможно, решив, что может причинить ей вред. Но ведь он спас ее. Ведь не сделал же он этого, чтобы после причинить вред.

– Чего вы хотите? – спросила она.

– Значит, ты видишь меня. Забавно. Конечно, она видит его.

– Да, я вижу вас. А вы думали, что вы невидимы?

Он ничего не ответил на ее сарказм. Джессика вдруг неожиданно почувствовала, что еле сдерживает слезы.

– Спасибо, что спасли меня, брат Козимо. Я благодарна. Но вы напугали меня.

– Прошу прощения за это. Я надеялся, что вы не видите меня.

– Но я вижу, – ответила она, запинаясь.

– И ты видела меня той ночью около дорожного знака?

– Да. Вы вышли прямо на меня. И напугали до полусмерти.

– Вы напугали меня! – усмехнулся он. Его густой громкий смех уменьшил ее страхи. Он не звучал, как у мстительно сумасшедшего, как она подозревала сначала. Она взялась за телескоп. Ее ноги вес еще дрожали.

– Что вы здесь делаете? – спросила она. – Может быть, странствующий монах?

– Странствующий? – повторил он. То, как он произносил это слово, показывало, что оно является иностранным для него.

– Вы знаете, что Санкт-Бенедикт был странствующим неуклюжим монахом.

– Я – не неуклюжий.

– О, – Джессика прищурилась. – Тогда кто же вы?

– Я опекун.

– Чей?

– Винного завода. – Он вышел вперед. – А ты – Джессика Ворд.

– Откуда вы знаете? – Она схватилась за телескоп.

– Я видел тебя на винограднике и в доме Каванетти. В последнее время я видел тебя в компании Николо.

– Ты видел меня?

– Да, но, вероятно, ты не видела меня.

– Это было тринадцать лет назад!

– Было? Время непостижимо. Не так ли, мисс Ворд?

– Ты находишься около «Санкт-Бенедикта» тринадцать лет?

Он подошел ближе:

– Нет, дольше. С 1938-го.

– С 1938-го. – Джессика вскинула голову, чтобы взглянуть на его лицо, но ничего не увидела в темноте. – Почему я не видела вас раньше?

Монах пожал плечами:

– Не знаю. Возможно, не наступило еще время для этого. Это редко кому удается. И я не разговаривал ни с кем много лет.

– Почему вы стояли за моим окном прошлой ночью?

– Должен признаться, – монах надвинул сильнее капюшон, глядя в землю, – что я подглядывал за тобой.

– Зачем?

– Когда я увидел тебя у дорожного знака, я не знал, кто ты. Только потом понял, что ты Джессика Ворд, ребенок, ставший женщиной. Но у знака я этого еще не знал. И ты казалась... – Он прервался.

Джессика подалась вперед:

– Да?

– Ты казалась кем-то другим.

– Кем?

– Это неважно, мисс Ворд. Не теперь. – Монах вздохнул, и его широкие плечи поднялись и опустились. – Неважно.

Джессика пристально смотрела на монаха, не боясь больше, что он причинит ей вред.

– Есть легенда о винном заводе «Санкт-Бенедикт», говорящая, что монах сохраняет секрет вина, но я всегда думала, что это сказки.

– Сказки?

– Вы знаете, это что-то захватывающее интерес публики.

– А, ну да. – Монах снова кивнул. – Да, это захватывает воображение.

– Но это правда?

– Да.

Джессика смотрела на него. Легенда оказалась правдой. Монах часто посещал винный завод «Санкт Бенедикт». И это началось с 1938 года. Он должен быть того же возраста, что и Майкл Каванетти – около восьмидесяти. Но его физическое состояние и голос не принадлежали мужчине восьмидесяти лет. Возможно, он был моложе Майкла Каванетти, когда начал охранять виноградник.

Если тогда он был молодым монахом двадцати лет, то теперь ему должно быть семьдесят два. Джессика рассматривала широкие плечи и прямую спину монаха, стоявшего перед ней. Могло ему быть семьдесят? Она сомневалась.

– Можете мне сказать, мисс Ворд, что вы здесь делаете?

– Рассматриваю звезды. Конкретно, я наблюдаю за кометами, но луна слишком яркая.

– А что это за аппарат? – Он показал на телескоп. Джессика взглянула на его руку. На коже не было морщин и старческих пятен – определенно это рука не семидесятилетнего мужчины.

– Это телескоп.

– Приспособление для рассматривания звезд?

– Да. Вы никогда не видели телескопа?

– Нет. – Брат Козимо подошел поближе. – Не могли бы вы показать мне, как он работает?

Джессике трудно было поверить, что он никогда не видел телескопа. Но она решила продолжить игру и показала ему, как смотреть в окуляр. Джессика навела телескоп на Марс, который висел как большой красный фонарь над горизонтом. Брат Козимо был восхищен телескопом и с детским энтузиазмом рассматривал звезды. Джессика показала Луну, Юпитер с его спутниками и мириады созвездий. Монах узнавал многие звезды, что производило на Джессику глубокое впечатление и помогло ей показать брату Козимо еще больше. Вскоре рассвет засиял на вершинах гор Восточного каскада.

Джессика взглянула на часы. Ее глаза были затуманены.

– Господи, – проговорила она, глядя на часы, – семь утра.

– В самом деле? – Брат Козимо выпрямился. – Я должен идти.

Джессика потерла глаза:

– Я не знала, что так поздно. – Она зевнула. – Я думала, что еще рано.

Брат Козимо сложил руки вместе и наклонил голову:

– Благодарю за то, что ты показала мне телескоп. Это превосходный инструмент.

– Теперь вы сможете смотреть в него когда угодно.

– Будьте осторожны, мисс Ворд в следующий раз, – проворчал он. – Постройки Мосс-Клиффа очень старые.

– Я буду. Еще раз спасибо, брат Козимо, что спасли мне жизнь сегодня.

Он наклонил голову еще раз:

– Может быть, мы скоро снова сможем поговорить.

Джессика кивнула и наклонилась, чтобы убрать инструмент. Закончив и собираясь идти, она не увидела брата Козимо. Она даже не слышала его удаляющихся шагов.

Джессика оглянулась, пожала плечами и спустилась вниз. Вскоре она уснула, не боясь больше монаха.

Коул лежал на гостиничной кровати, закинув руки за голову. Он рассматривал потолок. Что же случилось с ним на вечеринке? Откуда появились образы рыцарей и сражение. Он ничего не знал о крестоносцах, но точно знал, что в этом видении сам был крестоносцем, участвующим в походе.

Он прижал руки к затылку, как будто стараясь удержать возникшие образы. Было ли его затмение первым признаком шизофрении? Один из приятелей дразнил Коула, говоря, что тот сходит с ума. Теперь, приобретя опыт во время последнего затмения; он был далек от того, чтобы веселиться.

Впервые в жизни он ощутил настоящий страх, не страх перед возможностью быть задавленным кучей футболистов на поле, разъяренных и готовых тебя угробить. Это было понятно, этого он ожидал. Там его могли выбросить с поля или придавить к земле. С этим он мог справиться. Но эти обмороки были совсем другого рода. Он не мог понять, что с ним случается в где он оказывается.

Коул закрыл глаза, пытаясь отвлечься и думать о Джессике Ворд. Она выросла, стала настоящей женщиной, красавицей, он этого не ожидал.

Она была таким тощим и неуклюжим ребенком. Но люди, как и вино, делаются лучше с годами, набирая цвет и характер. Коул устало улыбнулся. Угловатая малышка Джессика выросла в шелковистую и гладкую смоковницу, и он готов был поклясться, что стала такой же сладкой, если еще не слаще.

Он прикрыл глаза и увидел ее развевающиеся волосы и улыбку. Коул помнил эту улыбку еще с тех дней, когда уголки ее губ опускались вниз, а не вверх, как будто она никогда не позволяла себе улыбаться. Коул знал, что нужно глубоко заглянуть в ее глаза, чтобы увидеть настоящую улыбку. Джессика Ворд всегда была сосредоточенной и невозмутимой. Ему было интересно, на кого она станет похожа, если позволит себе расслабиться. А, может, не в ее характере – отказываться от своей холодности.

Коул заснул и снова оказался в своем странном сне.

Ночь была холодной и спокойной, но Коула не могла обмануть мирная обстановка. Он ожидал атаки каждую минуту со стороны сарацинов, расположившихся на другом берегу реки. Коул мерил шагами защищенную дорожку вдоль реки, его шаги эхом отдавались в темноте. В течение дня христианское войско имело успех вблизи земляной дамбы ниже защищенной тропинки. Но теперь, ранним вечером площадка была тихой. Слишком тихой на взгляд Коула.

Он повернул у дальней башни и зашагал назад. Дюжина его рыцарей была на часах в башне, вблизи войска. Кто-то играл в кости в мерцающем свете факела, но большинство выглядело озабоченными происходящим на другом берегу реки.

Ходили слухи, что сарацины собираются применить смертельный греческий огонь. Коул сжал губы. Каждый знал, что греческий огонь превращает человека в пепел, и не было большой разницы – имеешь ты лишь пару ног, или быстрого жеребца.

День был невыносимо жарким, но ветер из пустыни был прохладным и приятным. Коул вздохнул и оставил руку на рукояти меча. Он поморщился. Рука еще болела от раны, полученной два дня назад.

Он думал о доме у подножия Альп, где ночи были холодные, а вода сладкой. Он думал о своем замке, возвышающемся над деревней, о полях и виноградниках, расположенных по склонам гор. Он всегда любил вид виноградников, взбирающихся по крутым скалистым склонам.

Воздвижение креста казалось благородной идеей, но после нескольких месяцев в Святой земле он с трудом выносил скрип песчинок на зубах и кровь на руках. Он чтил Господа и знал, как важно отобрать Иерусалим у арабов, чтобы христианские паломники могли беспрепятственно путешествовать и эти края. Однако он никогда не стремился к убийствам и резне, но, к его досаде, скоро сделался известным своей доблестью в боях. И теперь должен был защищать своей жизнью пространство из песка, воды и кучи досок – идиотское занятие, если подумать. Он мрачно улыбнулся.

– Милорд, они приготовили машины! Коул повернулся туда, куда указывал рыцарь.

Сарацины толпились вокруг восьми устройств на другом берегу, – Мы в смертельной опасности! – воскликнул рыцарь. – Если они бросят греческий огонь в нас, мы сгорим заживо. Спасайся!

– Держись! – повернулся к нему Коул.

– Но милорд, что мы можем поделать?

– Мы будем молиться. – Коул взглянул на машины, неясно вырисовывающиеся в темноте, на том берегу. – Каждый раз, когда они будут швыряться огнем, мы будем становиться на колени и молиться нашему Спасителю, чтобы тот защитил нас. – Коул обернулся к солдатам:

– Заряжайте ваши арбалеты, и мы увидим, как много неверных вознесутся к Аллаху.

Арбалеты мало помогли против сарацинов. От башни до врагов было слишком далеко, и стрелы христиан не причиняли им вреда.

В полночь сарацины бросили первые греческие огни. Коул никогда не видел такого, в минуту он забыл свой совет молиться. Огонь с громом приближался – огненный шар, величиной с бочку и с длинным хвостом. Казалось, к ним летит дракон, освещая небо так ярко, как будто был день.

Вместе с огнем летели камни и дротики, не давая возможности пошевелиться. Коул позвал лучников, которые поспешили на башню. Позади Коула часть моста была охвачена пламенем. Рыцари тушили огонь плащами и корзинами с водой. Солдаты бежали к реке, увертываясь от ракет, пытаясь потушить огонь у основания башни. После нескольких залпов рухнет пролет моста, и он будет потерян.

Коул и лучники, пригнувшись, пробирались через мост. Арбалеты не могли помочь. Слишком много времени отнимало натягивание мощной тетивы. Гораздо удобнее были английские луки. Хороший лучник успевал взять новую стрелу, сразу после того, как выпустил предыдущую. Эффект целого облака стрел, устрашающий и разрушительный, возможно, будет достаточен, чтобы сарацины бросили машины.

Коул растолковал лучникам, чего хочет, и они заняли своп места в башне, ближайшей к сарацинам. Лучники были мастерами своего дела а имели стойкие сердца. Они не страшились камней и огня, летевших в них. Когда упал один из лучников, пораженный камнем, попавшим в шлем, Коул занял его место. Он был прекрасным стрелком.

Христиан оставалось все меньше н меньше, в то время как сарацинские солдаты продвигались вперед, избегая стрел. Коул достал стрелу из колчана. Он слышал надвигающийся грохот и видел краем глаза взрыв, но не спрятал головы. Он намеревался сражаться до конца.

Греческий огонь попал ему на край шлема, удар повалил на спину. Обжигающая боль разлилась в голове и плечах, боль была такой сильной, что его стон был беззвучным и бездыханным. Коул шел вдоль перил, страшно страдая. Затем он покачнулся и упал в воду, сознавая, что уже мертв.

Телефон разбудил Джессику около одиннадцати утра. Она нащупала трубку. Это была Мария, расстроенная и вещающая об Изабелле. Может ли Джессика быстро прийти? Миссис Каванетти хочет говорить с ней.

Джессика согласилась и выпрыгнула из постели. Она ополоснулась в душе, оделась и поспешила к дому Каванетти, думая о том, что могло встревожить миссис Каванетти. Мария впустила ее через боковую дверь и провела в комнату Изабеллы, где та лежала в шезлонге около камина.

– Джессика! – Изабелла села и отбросила своего афганца, который лежал на ее ногах. – Ты видела газеты?

– Какие газеты? – спросила Джессика.

– «Пост дипатч»! – Она взяла пачку газет и бросила их Джессике. – Взгляни на это!

Джессика подошла и взяла газеты. Изабелла откинулась на кресле и закрыла руками глаза.

– Мария, подай мои таблетки. У меня опять начинается мигрень, а я не могу себе позволить провести еще один день в постели.

Мария прошаркала в ванную, пока Джессика просматривала газеты:

– О! – Она задохнулась, увидев заголовок «Коул Николе избегает прошлого». Она бегло прочитала статью, почувствовав боль в желудке. Репортеры перекопали прошлое Коула, его неприятности на поле и проблему с женщиной из Филадельфии, особенно много было написано о его ссоре с Френком на Фолз Вайнери. История была преподнесена так, как будто Коул был расточительным сыном со склонностью к насилию и глубоко затаенной ненавистью к сводному брату.

Джессика прочитала заново описанную историю, пораженная извращением фактов со стороны репортера.

Изабелла сжала губы:

– Вот так, – проскрипела она, когда Мария вошла со стаканом воды и баночкой с пилюлями. Руки Изабеллы дрожали, когда она отвинчивала крышку и вытряхивала на ладонь три пилюли. Она бросила их в рот и запила водой. – Хуже не может быть. Я говорила тебе, что Николо – негодяй. Теперь он вовлек моего Френка в ссору! – Она закрыла глаза. – Я содрогаюсь, когда думаю, что скажут люди, когда прочитают это.

Джессика почувствовала новую волну боли. Изабелла не видела ничего нечестного в этой статье. Джессика с недоверием уставилась в газету:

– Но Френк...

– Репутация Френка будет разрушена с помощью такого брата! – Какой подонок! – Изабелла помассировала свои виски. – Если Блейки узнают о связи Ника с нашей семьей, они будут шокированы?

– Кто такие Блейки?

– Блейки? – Изабелла посмотрела на Джессику с насмешкой. – Как насчет Блейка из Давенпорта? – Изабелла вздохнула на безразличие Джессики. – Тед Блейк владеет самой престижной адвокатской фирмой на северо-западе. Френк должен вступить в эту фирму после Рождества. Я приложила все возможные усилия, чтобы он получил это место.

– Блейки не знали, что Коул брат Френка?

– Нет, и я не собиралась им этого открывать. Я работала всю жизнь, чтобы Френк занял место в обществе, и вот Ник все разрушил.

Джессика взглянула на Марию, стоявшую около Изабеллы, сложив руки. В ее темных глазах таилось беспокойство.

– Миссис Каванетти, Коул ничего...

– Ты была там вчера, – прервала ее Изабелла. – Что произошло? Это похоже на то, что написано в газете? Много ли народу видело их драку?

– Не знаю. Едва ли, исключая репортеров. Но, миссис Каванетти, то, что там произошло, трудно назвать ссорой.

– А что ты думаешь об этой фотографии? Джессика бросила взгляд на газету, которую все еще держала в руках. На фотографии Коул лежал на земле, а Френк стоял над ним.

– В конце концов, Френк стоит над этой скотиной, он показал ему, на что способен.

Джессика встряхнула головой и положила газету на стеклянный столик, стоявший около шезлонга. Изабелла предпочитала не слушать оправданий или правды я, вероятно, не приняла бы ни слова в защиту Коула. Она хотела верить, что Френк не виноват, и что Коул – источник всех бед, как она считала всегда.

– А ты знаешь, что еще случилось? Ты слышала, что произошло на складе прошлой ночью?

– Нет. А что случилось?

– Кто-то проник туда и вывел из строя все оборудование.

Джессика побледнела.

– Да. Все оборудование. К счастью, у нас была страховка, иначе мы были бы разорены. Я еще не знаю, как мы приведем все в порядок.

– Кто мог сделать это?

– Ты спрашиваешь меня? Я скажу, что это сделал Ник. И я отказываюсь допустить, что это мог сделать кто-либо другой, кроме этого футболиста. – Она подчеркнула слово «футболист», как будто оно означало крайнюю степень деградации. – Ник приехал из-за отца. Но я придумала, как его прогнать.

– И как же? – спросила Джессика, стараясь не выдать себя голосом.

– Я настою, чтобы Майкла передали из больницы на мое попечение. Я перевезу его сюда, и Ник не сможет его видеть.

– Вы не позволите Коулу видеться с отцом? – Джессика оглянулась на Марию. Та качала головой и смотрела в пол.

– Присутствие Ника не принесет Майклу ничего хорошего. Скорее наоборот. И как только Ник поймет, что не может видеть отца, он уедет. Так я избавлюсь от вето. – Изабелла встала. – Мария, принеси мои зеленый шерстяной костюм. Я еду в госпиталь.

Мария кивнула и вышла из комнаты.

– Да, Джессика, – добавила Изабелла. – Благодарю, что помогла вчера Шон с покупками.

Френк говорит, что она выглядела вполне прилично.

– Она выглядела прекрасно. Вы должны ее увидеть, миссис Каванетти.

– Я признательна тебе за труды. А теперь извини, я должка одеться.

Джессика вышла из дома. Она медленно дошла до небольшой часовни, которую построил Майкл Каванетти за много лет до ее рождения. Джессика взглянула на часовню и решила войти. Она была обеспокоена решением Изабеллы забрать мужа домой и лишить Коула возможности его видеть. Ей надо было подумать, и часовня была наиболее подходящим местом для этого.

Она открыла тяжелую деревянную дверь и вошла в маленькую оштукатуренную часовню. В дальнем конце, над алтарем, было стеклянное окно, с изображением святого Бенедикта, что-то записывающего в книгу. Ей всегда нравилось доброе выражение лица святого, в детстве она думала, что это Христос, пока Мария не поправила ее. Мария кудахтала над недостатками религиозного образования Джессики, заполняя пробелы в нем.

Майкл Каванетти построил часовню в память о брате, который был священником в Италии и погиб во второй мировой войне. Джессика смотрела на стеклянный ящик, в котором лежали одеяние, капюшон, пояс и четки брата Майкла – символ разрушенных надежд и разбивающей сердца трагедии. Стеклянная рака всегда значила для Джессики больше, чем все остальное убранство часовни.

Джессика обошла боковой придел и села на скамью слева. Она закрыла глаза и дала покою овладеть собой. Как может Изабелла быть такой жестокой к Коулу? Чем Джессика может помочь ему? Должна ли она вмешиваться в дела Каванетти.

Странное чувство овладело ею, оно было сильным и неожиданным, и как будто говорило, что она права, если попытается помочь Коулу. Она почувствовала себя плывущей по волнам мира и справедливости.

Джессика открыла глаза от удивления и увидела солнечный луч, пробивающийся сквозь желтое стекло окна, обливающий ее светом и теплом. Это и был ответ. Это было видение. Она улыбнулась собственной глупости. Ее ответ пришел от солнца, а не от высших сил.

Она поднялась как раз тогда, когда дверь часовни открылась. Вошла Мария и преклонила колени перед алтарем.

– Ты здесь, бамбина! Мне показалось, что я видела, как ты вошла сюда.

– Миссис Каванетти ушла?

– Да.

– Мы должны помочь Коулу. Мария кивнула:

– Да, но чем?

– Не знаю. Но она не права по отношению к Коулу. Эта статья в газете – просто куча вранья. А она всему поверила.

– Ей хочется верить, что Николо плохой. Она этого хочет!

Джессика положила руку на плечо Марии:

– Мария, если придумаешь, как ему помочь, дай мне знать. Только мы с тобой можем соединить Коула с отцом.

– Ах, Джессика, мое сердце так болит. – Мария приложила руки к щекам и покачала головой. – Бедный мистер Каванетти!

– Мы что-нибудь придумаем. Не волнуйся. – Она вывела Марию во двор. – А кстати, Мария, здесь появился монах.

– Появился?

– Да. Помнишь я говорила о монахе, бродящем вокруг винного завода? Я разговаривала с ним этой ночью.

– Да?

– Да. Его зовут Козимо. Брат Козимо.

– Что? – Мария прижала руки к груди, брови ее сдвинулись.

– Козимо. – Джессика застегнула свой жакет. – Что странного в этом имени?

– Очень странно. – Мария прижала обе руки ко лбу. – Говоришь, ты разговаривала с ним?

– Да. – Джессика смотрела на руки Марии, удивляясь, как крепко она их прижала. – Он показался очень милым. Я показала ему мой телескоп. Монах сказал, что он защитник.

– Каппери!

– Он действительно спас мне жизнь. Я почти свалилась с балкона бунгало, но он схватил меня и удержал.

– Он дотрагивался до тебя? – В голосе Марии был ужас.

– Да. Что в этом такого ужасного? – Она вскинула голову. – Что плохого, Мария? Почему ты не говоришь мне?

Мария отвела взгляд, она смотрела по сторонам, прижимая ладони к груди.

– Мария, что ты знаешь о монахе?

– Я знаю только одного монаха с таким именем, Джессика. О нем говорил мистер Каванетти.

– Что он сказал о нем? Кто этот брат Козимо?

– Я не могу поверить, что ты говорила с ним, что он прикасался к тебе. – Мария растерла руки. – У меня мурашки, Джессика!

– Но почему?

– Потому что монах, о котором ты говоришь, был колдуном и еретиком, человеком, который воскресил женщину!

– Что? – воскликнула Джессика с недоверием. Она не могла поверить Марии, разглагольствовавшей о такой бессмысленной чепухе. Но Мария была серьезна, и в ее глазах была тревога.

– Ты не могла с ним говорить! – продолжала Мария. – Это невозможно.

– Почему?

– Козимо Каванетти умер. Он был замурован его собратьями.

– Может быть, он как-то спасся. Мария издала короткий истеричный смешок:

– Бамбина, он не мог спастись. А если и мог, он не мог спастись от времени.

– Что ты имеешь в виду?

– Козимо Каванетти умер очень давно, Джессика.

– Когда же, Мария?

– Точно не знаю. Но мистер Каванетти сказал однажды, что Козимо Каванетти умер в двенадцатом веке.

Глава 10

Джессика возвращалась в бунгало в изумлении от недоверия и сомнения. Мария, конечно, не права относительно монаха. Возможно, этот брат Козимо, о котором она говорила, просто был назван в честь того древнего Козимо. Это все объясняло. Хотя зачем называть кого-то именем колдуна и еретика. Это вопрос.

Повесив пальто, она увидела входящего отца.

– Тебе кто-то звонил, Джессика.

– Да? Кто?

– Он назвался Грегом. Сказал, что придет.

– О, Господи! – Джессика фыркнула. Она планировала заняться своими бумагами, а потом приготовить представление к предстоящей астрономической конференции в Стефорде. Представление для национальной конференции не было делом одной минуты. И она распределила свои рождественские каникулы так, чтобы закончить большую часть работы. Она уже потеряла два дня.

Джессика пошла за отцом, который бродил по кухне в поисках чего-нибудь съестного. Она еще не готовила завтрак, о чем ей напомнил ее желудок.

– Я обдумывал превосходную сцену этой ночью, Джесс, – сказал отец, открывая буфет.

Она слышала об этом уже сотни раз. Отец, казалось, пытался оправдывать время, проводимое им в качалке. Джессика уже давно знала, что ничего не будет кроме «превосходной сцены».

– В самом деле, пала? – ответила дочь без энтузиазма. Она достала арахисовое масло и открыла его. Потом достала банку маринованных огурцов из холодильника.

– Думаю, над этой идеей стоит поработать. – Отец смотрел, как Джессика положила много арахисового масла на ломоть хлеба и бифштекс с укропом.

Джессика вздохнула, она устала играть роль заботливого родителя, в то время как отец продолжал изображать ребенка. Их роли были неизменными уже иного лет, и Джессика смертельно устала от этой игры. Она повернулась к нему, горечь и возмущение отбили у нее аппетит:

– Это прекрасно, папа. Что я должна делать? Отказаться от хвастовства?

Он отступил назад, оскорбленный ее сарказмом.

Джессика положила свой сандвич на буфет, аппетит пропал окончательно. Она прислонилась к буфету, рассматривая кафель.

– Папа, я болею от твоих разговоров, твоих планов, твоих идеи. Ты меня слушаешь? Я устала от твоего бахвальства! – Она смотрела на него, ее глаза набухли, щеки пылали. – Или садись за машинку и работай, или я не хочу больше слышать об этом.

Отец уставился на нее, его водянистый левый глаз непроизвольно дергался.

– Долго ли ты еще будешь пользоваться тем, что тебя бросила мама, чтобы оправдывать свой алкоголизм? Сколько, папа?

Он выпрямился:

– Я не алкоголик.

– А кто ты? Бытовой пьяница? Где твои друзья-пьяницы? Где? Сколько времени ты не разговаривал ни с кем, кроме меня?

– Я одиночка. В этом нет ничего плохого. – Он скрестил руки.

– Я не могу справиться с тобой. Я не знаю, зачем возвращаюсь, когда здесь ничего не меняется. – Джессика устремилась за ним в холл, где сказала:

– Папа, ко мне сегодня придет друг. Ты сможешь остаться трезвым до обеда?

– Я всегда трезв до обеда.

– Конечно. – Она тряхнула головой и пошла в свою комнату переодеться. На сердце было тяжело. Она не разомкнула губ, пока переодевалась, слишком злая, чтобы подавить слезы, которые подступали к горлу. Она с усилием расчесала волосы и увидела свое белое лицо в зеркале. Какой она была глупой, считая, что может помочь отцу, если тот даже не хочет посмотреть правде в глаза?

Через двадцать минут кто-то позвонил в дверь. Открыв, Джессика очень удивилась – перед ней стояли Коул и Люси.

– О, привет, – сказала она.

Ее удивление не ускользнуло от Коула.

– Ты кого-то ждешь? – спросил он, снимая противосолнечные очки. Люси тускло улыбнулась. Она, очевидно, чувствовала некое снисхождение в Джессике после вчерашнего вечера.

– Ну да. Звонил Грег Кесслер, сказал, что зайдет.

– Грег?

– Да. Мы собирались... – Она прервала себя.

Коул не знал об их связи, и она решила не посвящать его. – Мы знали друг друга в колледже.

– А. – Коул кивнул и посмотрел внутрь дома.

– Извините. Вы не зайдете? – Она отступила, и Люси вместе с Коулом вошли в прихожую.

– Мы на минуту. – Коул прошел дальше и сел на кушетку. Люси поместилась рядом с ним, и Джессика снова почувствовала приступ ревности, когда Люси взяла его за руку. Джессика провела ночь на крыше с монахом, в то время как Коул, вероятно, провел ее, угнездившись в объятиях его подруги.

Эйфория прошлой ночи прошла. Почему она подумала, что между нею и Коулом что-то начинается? Почему она позволила своему воображению увидеть в его словах больше, чем это было на самом деле – он просто сказал, что ему приятно видеть старого друга. Она идиотка. Ничего не изменилось за тринадцать лет. Она все еще остается идиоткой, и Коул не интересуется ею.

– Могу я предложить вам чего-нибудь выпить? – спросила Джессика, стараясь заморозить свой голос. Коул взглянул на Люси.

– Хочешь чего-нибудь, Люси?

– Только новую голову! – Она улыбнулась и закрыла глаза.

– Грег, – сообщил отец.

Джессика повернулась в ужасе, что он выбрал именно этот момент, чтобы доказать, что он может быть общительным. Он, конечно, был в мятой рубашке, волосы висели прядями. Уголком глаза она увидела, что Коул поднимается, и еще она увидела выражение шока о его глазах.

– Мистер Ворд!

– Как дела, Грег? – Роберт шел по ковру с протянутыми руками.

Джессика молилась, чтобы он не споткнулся и не упал.

Она взяла его за локоть:

– Папа, это Николо Каванетти.

– Кто?

– Ник. Ты помнишь Ника? – Ее голос был сдавленным в напряженным. Пряча страх, она чувствовала, как Коул смотрит на отца и не верит. Как и все, он считал, что Роберт Ворд был удачливым драматургом, разъезжающим по восточному побережью. Этот же худой и слабый человек с висящими волосами, очевидно, давно уже не бывал на Бродвее.

Коулу стоило больших усилий не показать, что он шокирован:

– Вы помните меня, мистер Ворд? Я жил в доме Каванетти.

– О! – Роберт пожал его руну. – Ник! Извини, сынок. Я без очков. Ну конечно. Ник Каванетти! – Он продолжал трясти руку Коула, глядя на него:

– Скажу, что ты вырос. Сколько тебе сейчас, Ник?

– Тридцать пять, сэр.

– Господи Иисусе! Время летит. Ты знаешь, а мне шестьдесят восемь. Я выгляжу на шестьдесят пять, Ник? – Он подошел ближе.

Джессике очень хотелось, чтобы он перестал. Отец выглядел на девяносто, и если бы Коул сказал честно, он сказал бы именно так. Но Коул лишь рассмеялся и похлопал его по руке;

– Вы прекрасно выглядите, мистер Ворд. Джессика взглянула на Коула, его взгляд был таким ошеломленным, что Джессике стало откровенно стыдно.

– А это кто? – спросил Роберт, отпуская руку Коула.

Коул продолжал смотреть на Джессику, которая упорно смотрела в сторону.

– Это врач, Люси Жирар. Люси, это отец Джессики, Роберт Ворд. – Коул положил руку на костистое плечо Роберта. – Он известный драматург.

– В самом деле, мистер Ворд? – Она пожала ему руку. – Я никогда не встречалась с драматургами.

– Никогда не слышали о «Жизни в аду»?

– Нет...

– Ну, ничего, – он улыбнулся, – возможно, она была написана еще до вашего рождения. Вы молоды, мисс Жирар.

– Папа, может быть, ты вернешься к твоему проекту?

– Проекту?

– Да, к тому, о котором ты говорил утром.

– Ах, да. – Он покорно улыбнулся. – Эта сцена... Конечно, я должен вернуться и заняться ею.

– Прежде, чем вы уйдете, мистер Ворд, – прервал его Коул, – я бы попросил вас об одолжении.

– Да?

– Я хотел бы знать, не сдадите ли вы мне в аренду дом для гостей?

– Что? – Джессика задохнулась. Коул не обратил на нее внимания:

– Если вы согласны, мистер Ворд, я хотел бы снять дом для гостей. Роберт моргнул:

– Да, сынок, но этот коттедж не использовался много лет.

– Это хорошо. Мы с Люси приведем его в порядок. Мы сделаем все, что необходимо.

Джессика встряхнула головой и пыталась поймать взгляд отца. Она не хотела, чтобы Коул так близко жил. Он смотрел на отца, но не видел, как ему плохо. Если Коул будет жить в нескольких футах, он на сможет помочь, но узнает, как серьезно положение Роберта.

– Хорошо, но я даже не знаю, где ключи, Ник.

– Мне необходимо находиться рядом с домом Каванетти. Моя мачеха привезла отца из госпиталя, и мне нужно быть рядом, а она не разрешает мне входить в их дом.

– Не разрешает?

Коул покачал головой. Потом он вынул из пиджака бумажник.

– Послушайте, мистер Ворд. Здесь тысяча долларов. Сдайте мне дом на две недели. Это все, что я прошу.

– Нет. – Джессика оттолкнула деньги, пока отец не успел их взять. Она повернулась к Коулу:

– Там слишком много работы. Я сомневаюсь, что дом может быть пригоден для жизни. Вы не захотите там остановиться.

– Возьми себя в руки, Джессика, – запротестовал Роберт. – Я не могу быть таким плохим;

Пойду поищу ключи.

– Папа!

– Для чего же нужны соседи, Джессика, если мы не будем помогать друг другу.

– Ну вот. Не так уж и плохо. – Роберт вошел в большую комнату гостевого домика и огляделся. – Джесс, здесь вообще-то неплохо.

– Пахнет плесенью, – возразила она. Она не входила в этот дом двадцать пять лет, с тех пор, как ушла мать.

Джессика старалась не вдыхать глубоко воздух в коттедже, боясь почувствовать запах духов матери. Она бросила ее и ни разу не обернулась на прошлое. К горлу Джессики подступил комок. Ей было больно находиться в коттедже.

Вошедшая вслед за ней Люси смотрела на стены:

– Должна сказать, что здесь уютно! Посмотрите на эти снимки! – Она смотрела на развешанные в беспорядке фотографии, снимки великих актеров и актрис, начиная с Мери Пикфорд и кончая Мерилин Монро. Многие из них были подписаны. – Посмотри, Коул! – взглянула она, сияя, на Роберта. – Вы знали всех этих людей, мистер Ворд?

– Некоторых. Моя жена была актрисой. Она собирала это.

– Это действительно прелестное местечко! – Люси погладила полосатый диван, потрогала испорченные стулья...

– Это все моя жена. Ее сценические друзья останавливались здесь, когда гостили у нас. – Роберт дрожащей рукой засунул ключ в карман. – Я ничего не менял здесь после ее ухода. Никогда не входил сюда.

– Люси, здесь все покрыто пылью. – Джессика провела пальцами по стеклянному кофейному столику. – Посмотри. И, клянусь, ванная вся заросла плесенью.

– О, прекрасно! – откликнулась Люси. – Я в восторге от этого места. Давай посмотрим кухню, Коул!

Коул взглянул на Джессику и вышел за Люси. Джессика завяла. Все ее труды скрыть отцовский алкоголизм пошли прахом.

– Папа, – процедила она сквозь зубы, – если ты действительно сделаешь это, я могу убить тебя.

– Почему? – Он пригладил волосы. – Ник кажется приятным малым. А эта Люси – просто куколка. – Он понизил голос:

– Ты думаешь, они живут вместе?

Джессика почувствовала боль в сердце, но решила не обращать на нее внимания.

– О чем ты думаешь, папа? – Она повернулась на каблуках и почти выбежала из дома, тут же наткнувшись на Грега Кесслера.

– Я собирался постучать, – произнес Грег, ухмыляясь. – Привет, Джессика.

– Здравствуй, Грег. – Она пошла ему навстречу и почти вытолкнула из гостевого домика.

– В доме никто не отвечал, – объяснил Грег. – Я увидел открытую дверь здесь. И решил сунуть сюда свой нос.

– Отец показывает дом Коулу и Люси.

– Зачем?

– Коул хочет его снять на несколько недель.

– Ты не выглядишь счастливой от этого. – Грег приблизил к ней свое лицо.

– Да нет, не в этом дело. – Джессика решила больше не мечтать о Коуле. С Грегом же все понятно, и ее чувства не будут ущемлены. – Как насчет ленча, Грег? – спросила она, поворачиваясь к двери.

– Я надеялся, что отвезу тебя позавтракать. Потом я хочу показать тебе мою собственность. Помнишь, я говорил, что расширил свои владения на холме?

– Да. Я с удовольствием посмотрю. – Она вошла в бунгало, взяла куртку и сумочку.

Джессика села на удобное велюровое сиденье БМВ Грега и решила, что она должна развлечься. Неважно, что после этого будет.

В домике для гостей Роберт Ворд и Люси вели разговор над альбомом с газетными вырезками о бродвейском периоде жизни Роберта. Коул же делал вид, что ему интересен этот разговор. Он мало спал предыдущей ночью, странные сны не давали ему покоя. Он извинился и пошел на кухню чего-нибудь выпить. Коул взял стакан и отвернул кран. Коттедж не был таким пыльным и грязным, как думала Джессика. За несколько часов Коул с Люси проветрили и вычистили помещения, приготовили кровать. Роберт помог им и остался на кофе.

Выпив воды, Коул вошел в спальню. Он был разбит, и было бы хорошо вздремнуть. Даже не сняв туфель, он растянулся на своей кровати и заснул.

Коул проснулся от странной сырости на лице и шее. Когда он попытался поднять руку к липу, кто-то остановил его.

– Нет, милорд, – раздался мягкий женский голос.

Испугавшись, Коул повернул голову по направлению к голосу. Боль пронзила его, страшная боль обожгла шею и плечи. Разве он не погиб в реке? И греческий огонь не убил его?

Или он на небесах? Коул попытался открыть глаза и узнать, принадлежит мягкий голос женщине или ангелу, но глаза его были прикрыты дымкой. Даже приоткрыв один глаз, он почувствовал гудящую боль в голове.

Конечно, если бы он был на небесах, он не испытывал бы таких страданий. А, может, он в аду?

Коул попытался заговорить, но движение губ так скрутило его, что он вновь очутился в царстве страданий и чуть не закричал. Сырость на его лице не была больше холодной. Лицо стало горячим, боль волнами прокатывалась по телу. Он застонал.

– Не пытайтесь говорить, милорд, – настаивала женщина, склонившаяся над ним. Коул чувствовал ее дыхание. Она снимала теплые куски ткани с его лица и шеи, затем осторожно наложила новые. Они были божественно прохладны. Коул сглотнул и расслабился. Ах, Иисусе, она, должно быть, ангел.

Коул мог обонять ее аромат, тонкий запах роз, сильно отличавшийся от густых запахов арабских женщин. Без сомнения, она была европейской женщиной. И ее голос, такой успокаивающий, лишенный какого-либо иностранного акцента. Она говорила с ним на безупречном итальянском. Кто она? И где он сам?

– Теперь попытайтесь отдохнуть, – женщина поднялась. Он услышал шуршание юбок, когда та выходила.

Совсем ушла? Коул почувствовал приступ паники. Она не может бросить раненого. Боль доведет его до сумасшествия. Коул решил встать с соломенного тюфяка, на котором лежал.

– Милорд, вы не должны двигаться! – Ее голос был сдержан и заботлив. – Лежите!

Коул опустился на спину. Куски ткани снова стали теплыми. Его кожа пылала, плечо болело. Он сжал зубы, желая снова впасть в забытье.

Женщина должна почувствовать, как ему плохо. Она опять сменила ткань. Коул вздохнул. Он слышал, как она что-то наливает, потом послышался металлический звон. Женщина что-то размешивала в кувшине. Ее юбки снова зашуршали, когда она подошла.

– Теперь вы должны выпить лекарство. Это облегчит боль и усыпит. Нет, не двигайтесь.

Он проглотил снадобье, не пошевелив головой. Женщина парила над ним, и Коул знал, что она осматривает его. Затем нежная рука коснулась его волос.

– Слава Богу, вы снова с нами, милорд.

Коул хотел поблагодарить незнакомку, взять ее руку и подержать в своей. Но лекарство, которое она ему дала, сделало его мысли медленными, а конечности неподвижными. Он впал в забытье.

– Спите, – проговорила женщина. – Вы должны копить силы.

Джессика и Грег вернулись поздно после обеда.

Грег проводил Джессику на террасу.

– Я должен бежать. У меня вечером встреча.

– Прекрасно, Грег. – Джессика вставила ключ в замок.

– Да, ты права. Мы прекрасно провели время вместе. Почему мы разошлись?

– Мы занимались карьерой. – Краем глаза она видела, что Коул вышел из гостевого домика и направился к бунгало.

– Вероятно, – ответил Грег. – Подумай о том, что я сказал. Если вы решите продавать этот виноградник, я хочу узнать об этом первым. Я могу устроить так, что эта сделка удивит вас... Ты слышала о гольфе, который входит в моду в нашей долине?

– Что-то видела в газетах. Привлечена какая-то японская фирма?

– Да, они с ума сходят от спорта. И платят большие деньги за землю. Это будет превосходно. – Он оглянулся. – Привет, Коул, как дела?

– Привет, Грег. – Коул кивнул, стоя в стороне, как будто дожидаясь Джессику. Она хотела заставить его ждать как можно дольше.

– Я подумаю об этом, Грег. Отцу нужны деньги.

– Хорошо. А теперь я должен бежать. – Он наклонился, чтобы поцеловать ее на прощанье. Джессика приблизилась, обняла его за шею и прижалась к нему губами. Она должна показать Коулу Николсу, что у нее есть и другие интересы. Джессика почувствовала, что Грег удивился, но потом растаял, обняв ее.

– До свидания, Грег.

– До свиданья, Джессика. – Он со смехом отпустил ее и впрыгнул в машину.

Джессика взялась за дверную ручку, не глядя на Коула, но чувствуя его присутствие позади себя.

– Девочки играют с огнем, – заявил он.

– С огнем? – Джессика вскинула голову. – Что ты хочешь сказать?

Она посмотрела ему в лицо. В глазах Коула было сильное удивление, но еще Джессика заметила неудовольствие и подозрительность.

– Ты руководишь такими мужчинами, как Грег Кесслер, и придешь к тому, что обеспечишь себя сверх головы.

– Кто сказал, что я им руковожу?

Коул неприлично долго изучал ее лицо. Джессика вздернула подбородок.

– Я хочу, чтобы ты объяснила, что с твоим отцом. – Он подошел ближе. – Все это время...

– Мой отец не должен интересовать тебя. – Она распахнула дверь и вошла. Коул следовал за ней по пятам.

– В чем дело, Джесс? Тебе не нравится, что я арендовал дом?

– Нет, дело не в этом!

– Что же случилось?

– Я приехала сюда, чтобы остаться одной, поработать, присмотреть за отцом. Я приехала не для того, чтобы посвящать тебя в подробности моей личной жизни или выслушивать твои комментарии о Греге Кесслере!

– Послушай, Джесс. Грег Кесслер никогда не играл на команду. Он всегда гнался за собственной славой. И поэтому «Риджмонт Рейдере» никогда не становились чемпионами. Грег всегда пытался делать большую игру, когда надо было давать короткий пас и прорываться по линии.

Джессика бросила сумочку в шкаф.

– Коул, я не понимаю, о чем ты говоришь. Коул попытался помочь ей снять куртку, но она стряхнула его руки. Он отступил. Его губы вытянулись в линию.

– Я слышал, вы говорили о собственности на виноградник. Вы не продаете его? У нас аренда на эту землю.

– У нас? – Джессика бросила на него уничтожающий взгляд, надеясь причинить ему боль. – Если ты имеешь в виду Каванетти, то да, у них есть эта аренда, но она истекает на Рождество.

– И ты предполагаешь не продлять аренду, а продать землю?

– Моему отцу нужны деньги, чтобы написать новую пьесу.

– Вздор, Джессика! Изабелла знает о ваших планах?

– Нет.

– Не продавай Грегу, Джессика. Отдай предпочтение мне, не продавай ему.

– Послушай, Коул. Я ничего не должна тебе! – Она повернулась, чтобы выйти, но он поймал ее за руку.

– Джесс? – Он сжал ее руку достаточно сильно, не причиняя ей боли, но так, чтобы она не вырвалась. Джессика глядела на него, в ней закипал гнев.

– Дай мне пройти!

Коул тут же отпустил ее.

– Только не продавай. Обещай мне, Джесс. Ты не можешь отдать виноградник.

– Я все решаю сама, Коул. Я взрослая женщина, как ты мог заметить.

Его глаза, полные гнева и чего-то, что она могла определить как страсть, блуждали по ее лицу. Ноги Джессики подкосились. Коул оставил ее стоящей в холле и пошел к выходу, дверь за ним захлопнулась.

Джессика неподвижно осталась стоять в прихожей. Неожиданно она почувствовала огромную усталость...

Глава 11

Джессика все еще была раздражена, когда она атаковала отцовские бумаги в кабинете. Она думала о разговоре с Коулом и холодела от гнева. Он не имел права ничего требовать и у нее не было намерения идти на поводу его эгоизма. Джессика оплатила счета и сдала в архив квитанции, и теперь должна работать, хотя слезы подступили к горлу. Что с ней случилось?

Она увидела отца, выходящего из кабинета с проектором. Джессика резко обратилась к нему:

– Куда ты идешь?

– В гостевой дом. Коул занят делами, а бедной Люси нечего делать. Я и подумал, что покажу ей фильм с моей пьесой.

Джессика не могла поверить, что отец настолько трезв, что даже причесался и надел чистую рубашку.

– Пана, Люси может не захотеть смотреть старую пьесу.

– Захочет. Она сама просила меня принести ее.

– Ты вернешься к обеду?

– Вероятно, но я должен помочь им найти вещи и расставить их по местам. А еще Люси хотела посмотреть альбом с вырезками, и мы будем пить кофе.

Джессика колебалась. Она не видела отца таким оживленным уже несколько лет и даже была рада, что тот хочет выйти из дома, хотя бы и по соседству. Джессика надеялась, что отец не надоест Люси до смерти и не выставит себя дураком.

– Хорошо, папа. Надеюсь, увидимся позже. Роберт спустился в холл, и Джессика слышала, как за ним закрылась дверь. Прежде чем снова приняться за работу, она решила закрыть все шторы в доме. На улице уже было темно, и Джессике не нравилось, когда кто-то мог видеть ее через освещенные окна. На кухне она налила себе чашку чаю и понесла в кабинет, готовая наконец-то заняться работой.

Открывая дверь, она была напугана внезапным появлением монаха, который неизвестно как появился в кабинете. Он повернулся, держа одну из ее книг.

– Добрый вечер, мисс Ворд. Как он оказался в доме? Отец забыл запереть дверь? Джессика подошла к столу:

– Добрый вечер, брат Козимо.

– Что за очаровательная книга! Это современные фотографии поверхности Марса?

– Да, – Джессика улыбнулась и поставила чай, – Они сделаны непилотируемым космическим кораблем, запечатлевшим многое другое в нашей Солнечной системе.

– Ты интересуешься планетами?

– Ну да, Я астроном, брат Козимо.

– Ты? – Он поднял голову. – Женщина?

– Ну конечно.

Брат Козимо положил книгу и взял другую.

– У тебя к тому же много книг по искусству. Великолепные книги, мисс Ворд.

– Да, и некоторые из них очень ценные. – Она взяла переплетенную в кожу книгу о греко-романском искусстве. – Я коллекционировала их много лет и верю, что книги помогут мне отыскать комету, которую я давно ищу.

– Астер кометес, как называли их греки, – вставил Козимо. – Волосатые звезды.

Джессика взглянула с любопытством, удивленная его знаниями:

– Ну да. – Она попробовала поймать выражение его лица, но не смогла увидеть ничего кроме тени. – Вы, кажется, хорошо знакомы с астрономией, брат Козимо.

– Когда-то я занимался наукой как любитель, мисс Ворд, но наука тогда была в младенческом возрасте. – Он закрыл книгу и осторожно положил. – В мое время мужчины не интересовались небесами, которые вы изучаете. Для них интереснее было другое: как небеса относятся к аду. Я считал это удушающим и эгоцентрическим занятием.

Джессика сжала руки. Его слова звучали опасно и были близки к ереси, особенно исходящие от монаха. Ее руки покрылись гусиной кожей. Может, Мария все-таки права? И следует ли разговаривать с колдуном Козимо Каванетти? И если это случилось, то что за создание скрывается под этой черной рясой? Может, это призрак? Или демон? Почему он постоянно является ей?

– Вы смотрите на меня с изумлением, мисс Ворд.

– Я... Я... извините. Я не хотела вас обидеть. – Она сделала шаг назад. – Я только удивлена вашим мнением. Я думала, что священники всю жизнь занимаются вопросами, относящимися к небу и аду.

– Но я не священник.

– Нет?

– Я светский брат и принял эту миссию лишь позже, когда был изгнан из общества.

– Вы были изгнаны из общества?

– Да, но это относится к прошлому, мисс Ворд. Здесь я нахожусь, чтобы поговорить о будущем... Вы планируете продать виноградник?

– Да, но откуда вы знаете? Он не ответил на ее вопрос.

– Вы должны его продать только Каванетти.

– Почему?

– Некоторые вещи неизбежны, мисс Ворд. И Каванетти должны владеть этой землей, иначе вы прервете вековые традиции.

– А что, если Изабелла Каванетти не захочет покупать?

– Вы должны продать только Каванетти. Это все.

В дверь зазвонили, и монах взглянул через плечо.

– Кто-то идет. Я должен теперь оставить вас. – Он пошел к выходу.

– Подождите! – Джессика побежала к двери. – Вы Козимо Каванетти? Монах, которого замуровали?

– Многие из нас доходят до своей могилы уже мертвыми, мисс Ворд. Вы не должны думать, что все было так ужасно, когда меня замуровали.

Джессика промолчала. Так это Козимо Каванетти! Она разговаривала с человеком, который был мертв почти тысячу лет. Сраженная Джессика опустилась на пол прямо в дверях кабинета.

– Но как писал Филипп Мессинджер, – продолжал монах, – у смерти тысячи дверей, чтобы впустить жизнь.

– Мессинджер? – бессвязно пробормотала Джессика. – Что вы можете знать о драматургах семнадцатого века?

– У вашего отца много томов сочинений самых разных драматургов, – Козимо склонил голову. – Я читал все их. Мое современное образование, конечно, фрагментарно, но и не без глубины.

Джессика была слишком ошеломлена, чтобы улыбнуться его своеобразному юмору.

– Кто-то звонит в дверь, мисс Ворд.

– Так и есть, – прошептала она, все еще не придя в себя.

Монах поклонился и пошел вниз к черному входу, пока Джессика шла к парадному.

– Привет! – Человек в помятом пальто стоял перед дверью. – Меня зовут Джон Макинтайр, я друг Коула Николса.

Джессика осмотрела помятого мужчину. Он не был похож на футболиста. Но знакомства Коула, вероятно, не замыкались на одних спортсменах.

– Я слышал, что Коул остановился здесь.

– Не совсем здесь. – Джессика оперлась о косяк двери. – Он живет в гостевом доме. – Она кивнула в сторону коттеджа.

– Великолепно! Благодарю!

Джессика видела, как мужчина подошел к дому, и закрыла дверь, размышляя, будет ли в кабинете брат Козимо, когда она вернется. Но кабинет был пустым и темным. Она на какое-то время почувствовала разочарование, пока не заставила себя заняться работой.

Джессика не проработала и пяти минут, как услышала чей-то визг со стороны гостевого дома. Джессика вскочила на ноги и подбежала к окну. Она приникла к щели в драпировках и увидела, как помятый мужчина торопится к проезжей дороге перед бунгало.

Джессика поспешила к парадной двери и открыла ее как раз в то время, когда Коул распахнул дверь машины незнакомца и втолкнул его на водительское место. Коул захлопнул дверцу и бросил ему вслед:

– И можешь сказать всем своим друзьям, чтобы оставили меня, черт возьми, в покое!

Мужчина, который приходил к Джессике, завел машину и быстро выехал на дорогу. Люси и Роберт выбежали, когда Коул выпрямился и посмотрел на террасу бунгало, где стояла шокированная Джессика.

– Коул! – позвала Люси, подбегая к нему.

– Все в порядке. Иди смотреть кино, Люси.

Роберт тронул Люси за руку, и она сделала шаг назад, давая возможность Коулу пройти к бунгало.

Джессика почувствовала боль в животе. Что это был за человек?

– Что случилось, Коул? – спросила она, когда тот шел через террасу.

– Войдем, – ответил он.

Без слов она вошла вслед за Коулом в дом, потом в гостиную, где тот повернулся к ней.

– Никому больше не говори, где я остановился.

– Хорошо. Но кто это?

– Репортер, рыщущий за сенсациями. – Его лицо исказилось от гнева. – Они никогда не оставляют меня одного, постоянно крутятся вокруг.

Репортеры кровожадны, Джессика. Кровожадны, как пиявки.

– Этот сказал, что он твой друг.

– Они скажут все что угодно. – Коул подошел к окну. – Ты видела сегодняшние газеты? Ты читала эту ложь обо мне?

– Да, читала. Я не могу поверить, что можно так извратить факты о происшествии.

– Газетчики печатают все что угодно, лишь бы была сенсация, неважно, что это может кому-то причинить боль. – Он взглянул на потолок. – Итак, ты не будешь говорить им, что я здесь?

– Хорошо, Коул.

– Говори, что я остановился где-то в Сиэтле.

– Конечно.

Он вздохнул и повернулся к Джессике:

– Ты слышала об инциденте в Филадельфии?

– Да. Изабелла рассказала мне.

– Прекрасно! – Он горько рассмеялся. – Она превосходный источник информации.

– Я не могу поверить, что ты способен на такое.

– Ты не можешь? – Он снова засмеялся, в глазах его было бешенство. – Тогда – ты единственная в штатах, кто так думает.

– Мария думает так же...

– А, ну конечно, Мария! – Коул скрестил руки. – Она думает, что я святой.

– Зачем они искажают правду?

– Не знаю. Иногда я думаю, что пресса утратила возможность верить в хорошее в людях. Они молятся только на дурное, изыскивая слабости и недостатки человеческих существ, высматривая изъяны характера и скрытые мотивы. Они не видят ничего другого, поэтому мы никогда не читаем ничего, кроме грязи и непристойностей.

– Но то, что ты бросил журналиста в машину, не поможет тебе избавиться от обвинений в Филадельфии.

– Думаешь, я этого не знаю? – Коул направился к двери.

Джессика смотрела ему вслед, больше обеспокоенная его делами, чем своим раздражением по отношению к нему.

– Коул, ты был у доктора по поводу этих обмороков?

– У дюжины, если не больше. Они все говорят одно и то же.

– Да?

– Здоров, как лошадь. – Он горько усмехнулся. – Я ничего не должен делать, только ждать и смотреть, что случится. Я даже не могу хорошо выспаться. Люси думает, что у меня стресс.

– Может быть. И твои дела с отцом не помогают Делу.

– Если бы я мог видеть его. Эта ведьма Изабелла не разрешает.

– Знаю. Она думает, что ты уедешь, если не сможешь видеться с отцом.

– Чего она боится? Что он волшебным образом переменится после этих тринадцати лет и перепишет завещание?

– Изабелла не хочет, чтобы ты разрушил ее планы относительно Френка. Она особенно беспокоится, что ты повредишь Френку и его многообещающей карьере.

– Я совсем не хочу вреда дорогому Френку, – ответил Коул саркастически. – Даже после того, что он и его мамаша сделали мне. Думаешь, ты смогла бы позвонить завтра утром Марии, чтобы узнать, как чувствует себя отец?

– Могу попробовать.

– Спасибо. – Он засунул руки в карманы. – Извини, я накричал на тебя. Это, вероятно, из-за стресса.

– Не беспокойся об этом.

– Но я все еще думаю, что ты легко бы сделала это с Грегом.

– Я буду иметь это в виду.

– Я не хотел бы, чтобы он имел преимущество в отношении тебя.

– Я ценю твою заботу.

Джессика закрыла дверь и отошла от нее, потом запустила пальцы в волосы. Она все время сдерживала себя, не хотела позволить чувствам уступить влечению к Коулу. Джессика не должна думать, что сможет поцелуями прогнать его неприятности. Она могла себя поздравить, но не чувствовала себя на празднике. На самом деле она даже не чувствовала потребности улыбнуться.

Коул шел к гостевому дому, обеспокоенный знакомством Джессики и Грега. Ничего не зная об отношениях Джессики с мужчинами, Коул сомневался, что та сможет держать Грега в руках. Коул знал этот тип мужчин: напористые, агрессивные и неутомимые. Он покачал головой, ему хотелось, чтобы Джессика никогда не целовала Грега так, как она сделала это недавно. Люди, подобные Грегу, не сомневались, что уже могут требовать всего, чего захотят.

Сделав гримасу, Коул снял ботинки и пошел к кровати. Прежде, чем он успел сделать пару шагов, в глазах появились искры, все померкло, внезапная острая боль обожгла его тело. Он с хрипом упал на колени, затем свалился на пол.

Коул проснулся, зная: что-то изменилось. После нескольких недель прохладных компрессов и лекарств он обманул смерть. Коул почувствовал слабость и дрожь, но определенно выжил. Тело оставалось неподвижным и чувствительным к боли. Он попытался вращать глазами под закрытыми веками и почувствовал легкое покалывание. Возможно, он уже достаточно здоров, чтобы сбросить марлю и открыть глаза. Ему страстно захотелось увидеть женщину, которая так великолепно заботилась о нем.

Коул был почти влюблен, даже не видя ее. Но он узнавал голос женщины, хрипловатый и мягкий, как теплый ветерок. Незнакомка часами пела, когда ухаживала за ним. Вероятно, женщина думала, что он спит, хотя большую часть времени он просто неподвижно лежал, слушая ее баллады и колыбельные, и мечтал об ангельском лице, которому принадлежал такой прекрасный голос.

Коул также знал ее залах – прекрасный аромат, носившийся вокруг, окружал его тонким облаком. Он узнавал прикосновение ее рук, легкое и нежное. Незнакомка ни разу не причинила ему боли. Она была терпелива: кормила его, мыла, расчесывала волосы, подстригала бороду – и ни разу не пожаловалась или вздохнула от усталости.

Коул осторожно дотронулся повязки на глазах, нащупывая узел. Он попытался его развязать, затем снял повязку, руки тряслись от напряжения.

Сначала от света у него заболели глаза, по щекам потекли слезы, обжигая раны. Он прищурился и моргнул, пока глаза не привыкли к сиянию раннего утра. Коул осмотрел комнату. Он лежал на широкой кровати, покрытой сеткой и парчой. Легчайшее покрывало из горностая прикрывало его наготу. Коул перевел взгляд с каменных стен и узкого окна, которое скорее было предназначено для целей украшения, чем для обозрения и проветривания. Около окна стоял стол, уставленный бутылками, и жаровня. Сидящая на стуле молодая женщина крепко спала, положив голову на руки.

Коул приподнялся, чтобы лучше ее рассмотреть, он нечаянно задел маленький колокольчик, лежавший на покрывале, тот упал на пол и звякнул, женщина испуганно поднялась.

Какое-то время они рассматривали друг друга. При виде ее пульс Коула участился. Она была прекрасна, но не с точки зрения современности. Ее красота была совсем другого рода. Волосы были черны, как ночь, и волнами спускались до пояса. Глаза – потрясающего топазного цвета – были обрамлены черными ресницами под темными бровями, разлетавшимися к вискам, придавая женщине кошачью прелесть. Кожа была с оттенком абрикоса.

Пока Коул смотрел, она тихо поднималась. Розовое одеяние уютно облегало ее грудь и тонкую талию и шелковым каскадом падало на каменный пол. Коул никогда не видел более привлекательного зрелища. Женщина подняла руку к горлу, и широкий рукав ее одежды соскользнул вниз, обнажив белое полотно рубашки, вышитой розовыми и лавандовыми нитками.

– Милорд! Вы проснулись! – На губах появилась улыбка, но Коул заметил и тень, промелькнувшую в глазах незнакомки. Он не мог не заметить, как женщина взглянула до того, как улыбнуться, взглянула так, как будто хотела скрыть свои мысли. Что было в ее лице? Забота? Жалость? Может, ему показалось?

– Вы, должно быть, умираете от жажды! – Незнакомка приблизилась, подняв по пути колокольчик и положив его в сумку, висевшую на поясе. Потом она взяла бокал с маленького стола около кровати и подала ему:

– Выпейте, милорд.

Миллион вопросов остались без ответа, пока Коул огромными глотками пил разбавленное водой вино.

– Легче, милорд! – Мягкий смешок вырвался у женщины. – Не больше одного глотка за раз. – Она выпрямилась, как будто хотела отойти от кровати.

Коул поймал ее рукой за талию и удивился, какие тонкие у нее кости. Она подалась назад, глядя на него с тревогой. Очевидно, проявленная им сила удивила ее.

– Кто вы? – выдохнул Коул. Она расслабилась:

– Я Джованна Монтальчино.

– Монтальчино? – повторил Коул, освобождая ее талию и ложась на подушку. Демонстрация силы не могла продолжаться больше нескольких мгновений. Его руки дрожали. – Вы связаны с графом Монтальчино?

– Он мой отец.

Коул рассмотрел Джованну. У женщины было мало сходства с осанистым мужчиной, которого он видел на поле боя.

– Где я?

– В Иерусалиме.

– Что делает дочь графа Монтальчино в Иерусалиме?

– Я паломница, милорд. – Она улыбнулась и повернула голову в сторону. Иисусе, она была прекрасна, гораздо прекраснее, чем он мог представить по голосу.

– Я думал, что вы ангел, – прошептал он, – так как был уверен, что нахожусь на небесах. Она прищурила глаза от изумления;

– Вы были близки к небесам долгое время, милорд. Мы так беспокоились о вас.

– Сколько времени я здесь?

– Около двух месяцев. Один из ваших людей видел, как вы упали в реку. Он спас вас и передал мне.

– Почему вам?

– Потому что я просила об этом. Я ухаживала за ранеными солдатами и многому научилась, заботясь о них. И когда я узнала, что с вами случилось – с великим бароном, сражающимся левой рукой, – я решила, что попытаюсь спасти вас.

– И вы спасли мне жизнь. Я никогда не смогу отблагодарить вас, Джованна. Никогда.

Она покраснела от того, что он назвал ее по имени, но не поправила его.

– Это было честью для меня, милорд. Я видела вас на рыцарском поединке. Я слышала, как трубадуры воспевали вашу доблесть в сражениях. Я слышала, как о вас говорят дамы. Мне доставило радость спасти такого борца.

– И вы были одна. Никто не ухаживал за мной кроме вас?

– Нет. Я не могла покинуть вас. Я не могла подумать... – Она взяла бокал. – Теперь выпейте еще немного, милорд.

Коул подчинился, но когда Джованна отняла от его губ бокал, он накрыл своей рукой ее руку и посмотрел в лицо. Она, краснея, также смотрела на него.

– Достаточно, милорд? – спросила она.

– Нет. – Коул снял с ее волос тонкую вуаль. – Жажда моя не прошла, Джованна.

– Не прошла?

– Да. – Он дотронулся до ее локона, притянул ее к себе. Джованна наклонилась, все еще держа в руках бокал. Коул взял ее лицо в руки и прижал к своим губам. Его рот наткнулся на сопротивление, но он забыл все, в нем бушевали разбуженные чувства. Такого ощущения Коул никогда не знал. Он любил эту женщину. Господи, помоги ему, но он любил ее.

Джованна была такой мягкой, такой уступчивой, такой сладкой и утонченной. Ее волосы упали на его грудь, когда Джованна опустилась рядом с ним на кровать. Коул услышал, как бокал упал на пол, теплые ладони согрели его обнаженную грудь.

– Милорд! – прошептала Джованна. Руки девушки гладили его плечи, она раскрыла навстречу ему свой рот. Коул застонал от наслаждения.

Нет, наверняка он был на небесах. И Джованна была ангелом, посланным, чтобы привести его в восторг. В полном изнеможении Коул откинулся на подушки, его руки упали на покрывало. Джованна обхватила его голову руками, лаская волосы Коула и покрывая лицо нежными непрерывными поцелуями. Он вздохнул от удовольствия, не веря, что губы девушки касаются его лба, век, щек, подбородка и, наконец, рта. Ни одна женщина никогда не была так смела с ним. Ему казалось, что он парит в воздухе.

– Джованна, – выдохнул Коул недоверчиво. Ее губы были сильнее всех лекарств. Его чувства были, как водоворот, и он боялся, что может упасть в обморок. Джованна плакала, целуя его, и он не знал, почему. Коул хотел спросить об этом, но не мог прерывать поцелуев, поэтому молчал, очарованный волнами наслаждения, которые струились по его коже.

Коул был настолько слаб, что даже не мог ласкать Джованну. Однако его тело гудело от желания. Если бы только у него были силы. Он страстно желал сокрушить ее изящное телосложение и показать, на что он способен. Но его страсть должна ждать, пока он поправится.

Джованна накрыла его горностаевым покрывалом и поцеловала в грудь. Дыхание Коула стало коротким и быстрым, когда она приблизилась к месту, где линия темных волос продолжалась к пупку и дальше – под покрывало. Ее руки гладили его мощную грудь и скользнули вниз, к животу. Джованна откинула покрывало и продолжала целовать его ниже живота.

– О, Джованна... – Голос Коула дрожал. Он хотел сказать, чтобы она остановилась, но протест умер в его горле.

Коул вздрогнул и открыл глаза. Он лежал щекой на ковре. Его грубая поверхность царапала лицо. Он поднял голову и постарался опереться на локоть. Коул, должно быть, упал рядом с кроватью. Хорошо еще, что не разбил голову о край ночного столика. Однажды он убьется до смерти во время этих обмороков.

Коул с трудом поднялся на четвереньки, стараясь понять, почему кожу покалывало как от сильного жара. Он поднялся и прошел в ванную. Тело одеревенело, и ему трудно было двигаться. Нахмурившись, он снял джинсы. Много раз Коул просыпался с эрекцией, но никогда не было такой сильной, как в этот раз.

Коул взялся за вентиль душа. Сильная струя воды приведет его в чувство. Он снял одежду и вошел под душ.

Кто-то прикасался к нему. Это точно. Его трогала женщина, она целовала его. Коул провел двумя пальцами по нижней губе и закрыл глаза от приступа сильного желания, вздымавшегося в нем. Женщина целовала его во сне, и это ощущение было настолько реальным и сильным, что осталось в памяти и после пробуждения. Что с ним происходит? С ума он сходит? И почему этот проклятый душ совсем не успокаивает.

Глава 12

Френк чувствовал себя несчастным. Вода, которую он плескал себе на лицо в мужской комнате, не давала облегчения сильнейшей головной боли и тошноте. Он не знал, страдает ли от похмелья после предыдущего вечера, или от совершенно непроницаемого лица матери. Его часто тошнило в детстве, и эта тенденция сохранилась, когда Френк стал взрослым. Френк сморщился. Желудок выворачивало, он боялся, что это язва. Но откуда у него язва? Ему всего двадцать пять.

Мать сидела, словно проглотив аршин, на стуле с высокой спинкой, пила чай и смотрела в окно, ожидая его. Френк привел ее в этот ресторан, потому что знал, она отдает ему предпочтение. Ресторан был отделан обоями в цветочек, в стиле королевы Анны, и устлан пыльными розовыми коврами.

Френк ненавидел это место. Он здесь задыхался и мучился, что может проболтаться об этом. Мать взглянула на сына и ничего не сказала. Она смотрела на него, сжав губы так, будто ему снова было пять лет и он обмочился в постели.

Из-за этого Френк и согласился, чтобы Шон приехала к ним в дом на Рождество. Шон могла послужить буфером. Он знал, что мать выльет всю злость на Шон, оставив его в покое. Изабелла часто выводила его из себя.

Он знал, что мать хочет лучшего для него, желает ему блестящей карьеры и удачи в жизни, но временами думал, что она хочет этого больше для себя. Френк знал, что должен бороться за то же, за что борется его мать, но он никогда не достигал цели. Он никогда не был достаточно остроумным или способным самостоятельно выбиться в люди. Мать никогда этого не говорила, но он видел утомление в ее глазах, когда она ради него шла на компромиссы.

С кем она его сравнивала? Желудок Френка снова вывернуло. В глубине сердца он знал, что его сравнивают с Коулом. Даже если не мать, то он сам и все остальные. Френк затянул узел своего галстука. Он жил в тени своего брата слишком долго. Временами ему казалось, что он тонет в ней.

– Вот ты где, – повернулась к нему Изабелла. – Я думала, ты потерялся.

– Нет. – Френк опустился на стул и придвинул его. – Мне нужно было позвонить. – Он взял меню и переменил тему. – Ты уже заказала, мама?

– Да. Я взяла тебе флорентийский омлет с фруктами. Неплохо звучит?

Френк предпочел бы яйца по-бенедиктински, но решил не придавать этому большого значения. Он был благодарен, что мать не спросила, кому он звонил. Френк неумел ей лгать. Он отпил кофе, но не смог ничего съесть, опасаясь за свой желудок.

Во время их позднего завтрака Френк дважды собирался начать разговор, который перевернул бы все его внутренности, но оба раза он проглатывал свои слова. Мать была счастлива и оживлена, и он не хотел все испортить. Когда они кончили, Изабелла взяла свою сумочку и достала маленький подарок. Она толкнула его по столу.

– Это мне?

– Да. – Она смотрела, как он открывает его. – Это пригодится тебе в юридической фирме. Рука Френка остановилась посредине:

– Юридической конторе?

– Да. – Она нетерпеливо улыбнулась. – Открывай же.

– Но, мама, я хочу сказать тебе кое-что...

– Скажешь позже. Я хочу, чтобы ты увидел, что я купила тебе.

Френк вздохнул и достал... По форме коробки он ожидал, что там окажется ручка или карандаш. Так и есть – ручка с карандашом.

– Очень элегантно. Не правда ли?

– Очень, мама. Спасибо.

Время шло, он рвал полоски из бумаги и откладывал их в сторону. Как сказать ей о новости? Но он не может больше откладывать. Френк вздохнул:

– Мама, нам надо кое-что обсудить, – начал Френк серьезно, но когда встретил ее взгляд, растерялся и начал путаться в словах. Смелость покинула его, но он знал, что уже не может отступать.

– О чем ты, Френк?

– Мама, я подумал.

– О чем?

– О винном заводе. О моей карьере.

– Все идет превосходно. Как только ты получишь развод, он пойдет на продажу. Ты можешь жениться на Кимберли Блейк, и ты на пути к вершине.

– К вершине? – Его голос сломался. Френк ненавидел себя в такие моменты, как будто он был заикающимся подростком. – Мама, я думаю, что не создан быть юристом. Я теннисист.

– Френк, не будь идиотом!

– Я всегда хотел основать теннисный клуб. Я бы мог это сделать на нашей земле. Я могу взять порядочную часть моего наследства и заложить его. Я смогу это сделать. Все получится прекрасно. – Он изучал ее лицо, в надежде увидеть признаки энтузиазма, но увидел лишь осуждение.

– Френк, о чем ты говоришь? Ты никогда не говорил ни о каком теннисном клубе.

– Говорил, мама. Я всегда говорил об этом.

Она сжала губы. Френк увидел ее выражение и потерял присутствие духа.

– Ты несешь чушь, Френк. Ты только что окончил Гарвард, получил профессию юриста. Никто в здравом уме не станет заниматься созданием теннисного клуба! Что на тебя нашло?

– Ничего. Просто я не думал...

– Официант! – позвала Изабелла. Стройный молодой человек подошел к столу. – Дайте счет.

Официант кивнул и ушел. Френк смотрел на мать. Она даже не дала ему закончить фразу.

– Мама...

– Хватит, Френк! Я не хочу говорить об этом сейчас... Ты... ты... не в своем уме. Это Шон тебя втравила в это дело.

– Ради Бога, мама.

Изабелла встала. Не дожидаясь, пока официант подаст ей счет, она открыла сумку и поспешила к кассе у выхода.

Нахмурившись, Френк взял ручку и карандаш в коробочке. Она даже не выслушала. Мать никогда не слушает. Френк давно уже понял, что гораздо легче следовать за ее желаниями, чем пытаться бороться с ней. Он вздохнул и направился к двери, держа ее открытой, пока мать выходила.

Френк распахнул дверь машины. Изабелла не взглянула на него, ее лицо было жестким и ничего не выражающим. Мать положила руки на колени, пока он пристегивался ремнем.

– Френк. – Изабелла подняла подбородок. – Не делай этого.

– Я только подумал, что могу употребить свое наследство на то, чего я хочу.

– Нет наследства, Френк. Его голова дернулась:

– Что?

– Я должна была тратить его в эти годы. Гарвард дорог, ты знаешь. Очень дорог.

– И денег не осталось?

– Ничего, о чем можно было бы говорить. Я считала, что вкладывала их в твое будущее.

– Мое будущее? – Френк сжал баранку, его скулы побелели. Он рассчитывал на наследство. Эти деньги должны были стать его будущим после окончания колледжа. Теперь у него ничего не было.

– Френк. – Изабелла дотронулась до его руки, – как еще могла я приобрести этот миленький автомобиль для нас, всю твою одежду, давать тебе карманные деньги?

– Я думал, что мы богаты. – Он повернул ключ зажигания, зажмурившись от подступающей тошноты. – Я никогда не думал, что ты растратишь мои деньги.

– Френк, я сделала это, разве ты не видишь? – Она воздела руки. – Но все будет хорошо. Все идет к тому. Мы не в таком плохом положении. Аренда на виноградники кончается, но мы заплатим за нее премиальными деньгами, которые ты получишь у Блейка.

– Премиальными? – Френк влился в поток, мир рушился у него на глазах. – Я не получу никаких премиальных.

– Но ты сказал...

– Я не поступаю к Блейку.

– Френк, будь разумным!

– Я не могу поступить на фирму, мама. – Френк зажмурился, представив, как будет смеяться над ним Шон. Он смотрел вперед, ожидая вопроса, который непременно последует.

– Почему не можешь?

– Потому что я провалился на адвокатском экзамене, мама, – Френк бросил твердый взгляд на нее, осмелев от открытой им правды.

Она удивленно посмотрела на него, затем лицо ее побледнело.

– Не будет премии?

– Не будет никаких денег, мама!

Утром Джессика позвонила Марии, чтобы спросить о здоровье Майкла Каванетти, и узнала: пока рабочие клеили гостиную и мыли холл, Изабелла и Френк уехали в ресторан, приказав Марии и сиделке не впускать Коула в дом. Сиделка ожидала увидеть замечательного защитника, соглашаясь на эту работу, но у Марии была другая мысль.

Она впустила Коула и Джессику в боковую дверь. Коул был одет в монашеское одеяние, взятое в часовне. Это была идея Джессики. Этот костюм нужен был не только для маскировки, но и оправдывал его визит к Майклу Каванетти. Каждый знал, что Майкл – набожный католик, которому очень нравилось общаться со священниками. Монахи редко появлялись в этих краях, но сиделке это посещение не покажется странным, ведь облаченный в рясу монах пришел, чтобы помолиться о выздоровлении Майкла Каванетти.

Коул проделал замечательную работу, чтобы научиться подражать жестам и позам монаха, Джессике было трудно сохранять серьезное выражение лица в это время.

– Благословляю вас, сестра, – сказал он, торжественно склоняясь перед сиделкой, когда та поднималась со стула.

– Доброе утро, отец, – сказала сиделка, заикаясь. Она разгладила складки на своей одежде.

– Как себя чувствует Майкл?

– Ему лучше, – ответила сиделка, глядя на старика в постели. – Он проспал всю ночь.

– Я пришел почитать ему Святое писание. Может быть. Божье слово дойдет до Майкла и поднимет его дух.

– Хорошая идея, – Сиделка отошла от кровати. – Не хотите ли сесть?

– Благодарю вас, сестра... – Коул сделал паузу, чтобы услышать ее имя.

– Кэрол, Кэрол Бэнкс.

– Благодарю вас, Кэрол. – Он указал на Джессику. – Может быть, мисс Ворд тоже хочет присесть.

– О да. – Она поспешила к двери. – Я попрошу Марию. Я скоро вернусь.

Как только она вышла, Коул наклонился над кроватью.

– Пала, это я, Николо.

Старик пошевелился, его веки вздрогнули.

– Они не хотят, чтобы мы виделись с тобой., папа. Поэтому я переоделся, чтобы проникнуть сюда.

– Николо? – вздохнул Майкл. Он открыл глаза и моргнул.

– Да, это я. Ник.

Майкл покосился, разглядывая его лицо.

– Не надо таблеток, – пробормотал он. Его веки дрожали.

– Что он сказал? – спросил Коул, оборачиваясь к Джессике. – Ты разобрала?

– Не надо пилюль.

– Они вылечат его. – воскликнул Коул.

– А, может, они дают ему что-то, помогающее уснуть?

– Господи, а если это наркотики?..

– Ш-ш-ш, Коул, – Джессика схватила его руку. – Сюда идет сиделка.

Коул немедленно выпрямился.

– Ах, это вы, сестра Кэрол. – Он взял стул:

– Благодарю вас.

– Не стоит, святой отец. – Сиделка осталась стоять. Коул раскрыл Библию и выбрал место, которое собирался читать.

– Извините меня, но я подумала, что хорошо было бы приготовить кофе? Вы не возражаете? – спросила сиделка.

– Нет, конечно, – тихо ответил Коул. – Майкл останется в хороших руках.

– Спасибо. Я могу сделать перерыв, святой отец. Я ведь часами остаюсь в его комнате.

– Не беспокойтесь, сестра. – Коул поклонился сиделке, вспомнив, чему его учила Джессика.

Когда сиделка вышла, Коул взял руку отца, пытаясь заставить его заговорить. Джессика выглядела озабоченной. Она видела, что Майклу трудно подыскать слова – то ли из-за перенесенного удара, то ли от того, что он находился под влиянием каких-то наркотиков.

– Вы упоминали о монахе в последний раз, – наклонилась к Майклу Джессика. – Вы говорили о брате Козимо?

Майкл покосился на нее.

– Защитнике, – добавила она. – Джессике показалось, что по лицу Майкла пробежала тень. – Козимо причинил вам зло?

Майкл потряс головой. Его правая рука дрожала, и он пытался говорить:

– Помогите, – произнес Майкл еле слышно. Коул схватил руку отца:

– Изабелла дает тебе наркотики? Майкл закрыл глаза от утомления.

– Проклятье! – Коул вскочил на ноги. – Он снова заснул.

– Он болен, Коул. И старый человек. В это время дверь скрипнула, и Кэрол Бэнкс вошла с кофе.

– Закончили, отец? – спросила она, ставя чашку на ночной столик.

– Да. Он утомился.

– Время приема пилюль. Лучше дать ему лекарство до того, как он совсем заснет.

Кэрол достала из кармана пузырек и вынула оттуда две голубых таблетки.

– Это для чего? – спросила Джессика.

– О, это успокоительное, – ответила Кэрол. – Паралич сильно на него подействовал, как вы знаете. Миссис Каванетти рассказывала, каким бодрым мужчиной он был. Я подозреваю, что у него начинается припадок. Мы его сейчас успокоим вот этим.

Ужасное подозрение осенило Джессику. Они травят Майкла наркотиками? Он, по всей вероятности, живет на одних транквилизаторах.

– Вот лекарство, мистер Каванетти. Откройте рот.

– Кажется, он слишком слаб, – вмешался Коул. – Почему вы должны давать пилюли именно сейчас?

– О, у него жесткий график, отец. Было бы не правильно прерывать лечение.

Она влила воду в рот Майкла, заставив его проглотить пилюли.

– Хороший мальчик, мистер Каванетти. Джессика была близка к тому, чтобы вскипеть. Майкл Каванетти не был изнеженным ребенком или собакой, требующей ухода и похвал. Они должны помогать ему так, чтобы он не терял собственного достоинства и рассудка одновременно.

Она обменялась беспокойным взглядом с Коулом. Он, очевидно, думал то же самое.

Снизу послышался голос Изабеллы. Каванетти вернулись. Коул поклонился Кэрол.

– Я, вероятно, вернусь завтра. До свиданья, сестра Кэрол.

– До свиданья, отец. Спасибо, что пришли. Может быть, это и не так, но мистер Каванетти, вероятно, благодарен вам за визит.

– Надеюсь, что так. – Коул спрятал руки в рукава сутаны и вышел вслед за Джессикой из комнаты. Они спустились по черной лестнице, которая вела на кухню. Там их встретила Мария.

– Торопитесь, – подгоняла она их. – Миссис Каванетти вернулась!

– Мы слышали. – Коул подошел к боковой двери.

– Мария, – Джессика повернулась к ней, прежде чем выйти, – постарайся заполучить пустой пузырек из-под пилюль, которыми лечат Майкла. Может быть, ты найдешь его в мусоре.

– Зачем, бамбина?

– Мы должны знать, что они ему дают и сколько, – Ну конечно, я попытаюсь.

– И позвони Джессике, если нам можно будет прийти завтра, Мария.

– Позвоню, Николо!

Он обнял ее и поспешил из дома. Джессика почти бежала за ним, такие широкие были у него шаги.

– Я собираюсь похитить его, – сказал Коул. – Клянусь, я украду его.

Коул нырнул в часовню, а Джессика продолжила путь к бунгало. Он видел, как она уходит. Она помогла ему, но, казалось, не была заинтересована проводить больше времени в его компании. Это его ошибка. Коул, кажется, был несдержан в эти дни, особенно по отношению к ней. Ничего удивительного, что она холодна к нему.

Коул вошел в алтарь. Возможно, когда все это кончится, он постарается возобновить дружбу с Джессикой. Он развязал льняную веревку на поясе. Дьявол, он хотел бы больше, чем дружбы, если он достоин этого.

Коул снял капюшон и начал стягивать тяжелую шерстяную рясу через голову. Холодный воздух охватил его руки.

– Продолжай, почему ты остановился, – прозвучал чей-то голос.

Коул встрепенулся от неожиданности. Он думал, что часовня пуста. Однако у задних дверей сидела Шон Каванетти, поставив ноги на скамейку, и курила.

– Продолжай, малыш. – Шон опустила ноги и поднялась. – Я хочу посмотреть на тебя.

– Что ты здесь делаешь?

– Курю. Миссис Каванетти не любит, когда я курю в доме. – Шон прошла легкой походкой, ее туфли постукивали по каменному полу. Коул сворачивал одежду и не смотрел на нее.

– Дай взглянуть на это большое зовущее тело. – Шон затянулась сигаретой. – Трудно поверить, что вы с Френком братья.

– Сводные братья, – ответил Коул, аккуратно складывая одежду в стеклянный ящик.

– Ну да. – Она засмеялась. – Полубратья. И ты большая, я бы сказала, половина.

Коул криво усмехнулся. Он взглянул на нее. Это была маленькая женщина, претендующая на то, чтобы быть упрямей и старше своих лет.

Она была бы хорошенькой, если бы не грубый макияж и вульгарные манеры, убивающие природную красоту.

Шон восприняла улыбку, как приглашение, и бочком приблизилась к нему.

– Клянусь, чтобы стать таким мужчиной, как ты, нужно много тренироваться. – Она протянула руку и провела ладонью по его бицепсам. – Что ты делаешь на тренировках, брат Коул?

– Много чего. – На него не подействовали ее прикосновения.

– Я тоже тренируюсь, – продолжала она. – Ты удивишься, какая я сильная.

– Ты – настоящая леди. – Он взял рубашку и продел одну руку в рукав. – Френк – счастливчик.

– Ты тоже можешь стать счастливчиком, Коул.

Я имею в виду, что могу думать о вещах, которые мы проделаем с тобой...

– Звучит соблазнительно, Шон, но, ты знаешь, что они говорят...

Ее брови смущенно поднялись:

– Что?

– Никаких женщин перед игрой.

– Ты же не играешь в футбол. Я слышала, что ты в запасе.

– Да. – Он застегнул рубашку. – Но не надолго. И я не могу рисковать моей формой ради глупостей с женщинами, несмотря на темперамент. – Он подмигнул ей.

Она прищурилась, как будто решая, дурит он ее или говорит правду. Коул надеялся, что не причинил вреда ее чувствам. Он давно усвоил, что женщин легко обидеть, особенно когда они предлагают себя. Ироничные и нахальные, как Шон, чаще всего бывают хрупкими и ранимыми, в то время как спокойные и уверенные женщины, похожие на Джессику, имеют настоящую броню, а не кожу.

Коул заправил рубашку в брюки:

– Скажи, а почему бы нам с тобой не побегать трусцой, Шон?

– Трусцой?

– Ну да. Ты сказала, что тренируешься. Тут есть прекрасная тропинка на берегу. – Я не думала...

– Ты будешь чувствовать себя обновленной.

– Хорошо.

– Встретимся на старом теннисном корте после ленча. Договорились?

– Ладно.

Изабелла заняла делами Марию на кухне и поднялась в комнату Шон. Она вошла в спальню, уверенная, что никто не заметил ее. В доме никого не было, кроме сиделки, а она не могла покинуть комнату Майкла без крайней необходимости. Изабелла подошла к окну и украдкой выглянула наружу, сквозь плотно задернутую занавеску. Около часовни, на теннисном корте, она увидела Френка, который отбивал подачи. Какое-то время она рассматривала изящную фигуру сына, пригнувшегося в ожидании мяча. Она никогда не видела, как он играет в теннис. Может быть, он и хороший игрок, однако это совсем не то, чему можно предпочесть адвокатскую практику.

Изабелла могла видеть Коула и Шон, бегущих по дорожке. Они были бы парой, если бы браки действительно заключались на небесах. Как ей хотелось, чтобы Шон одурачила и заставила на себе жениться Коула, а не Френка. Он был слишком чувствительным и легко поддающимся обману, чтобы справиться с такой женщиной, как Шон. Она обвела Френка вокруг пальца и получила его, ничего для этого не сделав. Коул же способен и припугнуть женщину.

Изабелла презрительно рассматривала черные волосы Коула и его широкие плечи, губы ее в этот момент расслабились. Вид Коула напоминал ей мужа. Майкл был хорош и в пятьдесят, когда она встретила его. Он был достаточно добрым, достаточно богатым, но его волосы уже седели и тело начинало слабеть.

Глаза Изабеллы сузились. Только в годы после рождения Френка, когда Майкл наконец женился на ней, она поняла, что ему было нужно. Он не любил ее. Он просто хотел еще одного сына. Он был еще одним гнусным мужчиной, полным итальянских предрассудков, хотевший сына в качестве доказательства, что он еще способен переспать с женщиной и сделать ребенка.

Последние двадцать лет она была связана с мужчиной, живя жизнью монахини, мечтающей о том дне, когда она сможет похоронить старого негодяя и наконец освободиться от него. Однако, глядя на Коула, она представляла, какой могла бы быть ее жизнь, если бы она встретила молодого Майкла Каванетти.

Изабелла фыркнула с презрением и занялась делом, за которым пришла. Она выдвинула ящик для одежды и стала рыться в белье Шон. Ее губы искривились от отвращения. Изабелла была уверена, что это Шон внушила Френку идею открыть теннисный клуб. Откуда еще могла появиться такая дурацкая идея?

Изабелла взяла пару немыслимых бикини и некоторое время смотрела на них шокированная. Потом задвинула ящик и открыла другой.

Как только она освободится от Шон, то убедит Френка снова держать экзамен на адвоката. Изабелла сможет нанять репетиторов для него, послать его в тихое местечко – прочь от его никудышной жены. Там он сможет сосредоточиться. Френк выдержит экзамен. А потом все пойдет своим чередом. Не получив премиальных денег Френка, Изабелла, конечно, потерпела неудачу, но она сможет справиться с этим разочарованием. Была люди, способные помочь, дав взаймы под виноградники. Она уже организовала это. Все, что ей оставалось сделать, это уничтожить Шон вместе с ее дешевым шантажом. Да где же это письмо?

Глава 13

Френк промахнулся снова. С тех пор, как он увидел Шон, бегущую за кортом с Коулом, он не мог сосредоточиться. Он никогда не видел, чтобы Шон тренировалась. Он даже не знал, что она занимается бегом трусцой, хотя ее пурпурный костюм с полосатым верхом выглядел более пригодным для занятий аэробикой, чем для пробежки в общественном парке. Особенно выделялись ее огромные груди. Френк пропустил очередную подачу, и мяч просвистел над его головой. Может, ему кажется, но груди Шон стали больше за последние несколько недель.

Френк увидел жену, возвращающуюся с пробежки. Коул вернулся в гостевой дом Бордов и оттуда помахал ей. Френк сжал ракетку и пошел к дому, чтобы встретить Шон. Она тяжело дышала и кашляла, когда Френк появился перед ней.

– Не я ли тебе говорил, чтобы ты убиралась?

– Твоя мама не хочет этого.

– Ты шутишь.

– Спроси ее.

– Хорошо, – ответил он враждебным тоном. – Я спрошу. – Он поправил струны на ракетке. – А откуда такой интерес к пробежкам?

– Коул просил меня прийти. А какое тебе дело? – Она откашлялась в кулак и ткнула себя пальцем в грудь. – Господи, как трудно дышать.

– Это пройдет, если ты перестанешь курить.

– Не начинай, Френк.

Он смотрел, как Шон идет, и старался не замечать, как сексуально она покачивает бедрами. У нее была маленькая миленькая попка. Френк подумал, что Коул тоже смотрел на нее, дотрагивался до нее. Темная волна ревности накрыла Френка.

– Подожди!

– Что, Френк? Я хочу принять душ. – Она остановилась.

– Послушай, – Френк взял ее руку. – Мне это не нравится. Я не хочу, чтобы ты бегала с Коулом.

– Почему?

– Потому что я не доверяю ему. И не доверяю тебе.

– Не доверяешь? – Шон фыркнула и уперла руку в бок. – С каких пор ты вспомнил о доверии?

– Эй, я знаю о Дарреле. Я знаю о ваших делах.

– Ну и что!

– А то, что ты – замужем за мной! Думаешь, приятно мне смотреть, когда ты бегаешь с другими? У тебя есть чувство приличия? Кроме того, Даррел – мой друг!

– Ревнуешь, красавчик?

– Тебя? – возмутился Френк. – Ты делаешь меня больным.

Она засмеялась и повернулась на пятках. Френк посмотрел, как она уходит, и стукнул ребром ракетки по ладони. Шон за эти дни сказала слишком много и зашла слишком далеко. Она пожалеет.

После пробежки с Шон Коул тренировался еще час, потом принял душ. Он надевал шерстяную рубашку, когда новый приступ лишил его чувств. Коул свалился на пол около шкафа...

Он открыл глада и обнаружил себя на парчовой кровати. Лунный свет лился сквозь окно. Коул сел, слишком взволнованный и горячий, чтобы спать. Он потянулся. Вскоре он выздоровеет, вернется домой. Битва за святой город Иерусалим была выиграна, и христиане, а именно – Годфри оф Вуйон – сел на трон в новом королевстве в Святой земле.

Джованна пробудила в Коуле желание поскорее поправиться, она обещала за это свою любовь. Мысль о Джованне заставила заиграть кровь. Несколько недель он сдерживал себя, ожидая дня, когда сможет подарить ей любовь.

Коул сошел с кровати, надел арабское одеяние и выглянул в окно, за которым виднелись белые шпили и храмы Иерусалима, сияющие в лунном свете. Он удивился, что город может быть таким спокойным. Коул все еще стоял у окна, когда дверь тихо открылась.

В дверях стояла Джованна в тончайшего одеянии, обволакивающем ее, как облако тумана. Он мог видеть линии гибкого стана, изящество бедер, посылавших стрелы желания.

Она обернулась к двери, потом подошла и заперла ее. Без слов Джованна замерла у входа. Выглядела она испуганной и неуверенной.

– Джованна? – прошептал Коул. Тут он увидел ее глаза, красные и распухшие. – Что случилось?

Она закрыла лицо руками, Коул почувствовал, как его сердце забилось. Почему Джованна плачет? Он прижал ее к груди, та приникла к Коулу, рыдая и зарываясь в складки его одежды. Коул нежно гладил ее волосы, не в силах остановить рыдания.

– Ах, Джованна, моя сладкая, – прошептал он, – почему ты плачешь?

Она покачала головой, нежно взяла руками его голову и прижала к своим губам.

– Милорд, – прошептала Джованна, ее голос был слабым из-за слез. – Сеньор мой! – Она целовала его в губы, а Коул прижал ее к себе, оторвав от пола. Джованна была легкой, как лебедь, и он боялся, что может сломать ее тонкие лебединые крылья в своих страстных объятиях. Но она, казалось, не обращала внимания на это и обвила руками его шею. Коул вздохнул и закрыл глаза, передавая этим, как нужна была ему эта женщина. Он опустил ее на пол, давая возможность почувствовать твердое доказательство своей страсти.

Коул наклонился к ее шее и поцеловал, опустил одежду с плеч, обнажая груди. Много недель он жаждал увидеть их, дотронуться, поцеловать, узнать их вкус. Джованна застонала, и ее голова откинулась назад, когда Коул стал целовать ее соски.

Лунный свет танцевал на изумительных изгибах ее грудей и твердых розовых сосках. Коул закрыл ее губы своими. Она была теплой, крепкой и благоухающей. Он хотел взять в рот всю ее грудь, не отрываться от нее, как голодный ребенок. Он издавал стоны, которые не мог сдержать. Джованна продолжала плакать, произнося его имя.

Сколько же он может терпеть? Коул прижал ее к своим бедрам. Джованна просунула руки под одежду и обхватила его плечи. Ее трепещущие руки ввергли Коула в забвение. Эти руки прикасались к его ранам, заботились о его волосах, брили его лицо. Он хотел, чтобы они всегда были с ним.

Коул направил ее руки к своему древку, и она ласкала его, пока Коул снимал с нее платье. Он открыл ее божественное алебастровое тело. Затем на пол упала и его одежда, Коул стоял перед ней во всей своей силе, которая была так велика, как никогда в его жизни.

Коул прикасался к ней, проводя ладонями по изгибам ее грудей, опускаясь все ниже и ниже – в теплое и сладкое между ее бедер. Джованна вздыхала, когда он гладил ее волосы и влажную плоть, а другой рукой проводил по изящным ягодицам. Потом со стоном он прижал ее всю к себе и почувствовал огонь ее кожи на своем тело. Ее живот был плотным и округлым и непроизвольно вздымался.

– Ах, Джованна! Ты так прекрасна! Так нежна!

– Милорд, – прошептала она, – пожалуйста, положите меня на кровать.

Коула не нужно было упрашивать. Он поднял ее на руки и пошел к постели. Он положил ее на покрывало и опустился рядом с ней, лаская ее тело. Потом Коул оказался сверху и раздвинул ее ноги. Он не мог больше ждать, стремясь доставить ей удовольствие, возбуждая ее руками и ртом. Коул так долго ждал, пока Джованна примет его в себя.

Он приподнялся над нею и нежно вошел в тугую сладкую щель, наконец почувствовав ее нежную плоть. Затем он вышел и проник в нее снова и снова. Она испустила слабый крик, закрывая глаза.

– Пролейте в меня ваше семя, милорд, – шептала Джованна хрипло.

Иисусе! Ее слова привели Коула в неистовство. Он пытался остановиться, задержать экстаз.

– Пролейте, милорд! – Ее пальцы впились в его спину, ее ноги обвились вокруг него. – Дайте мне ребенка, милорд. Дайте мне вашего ребенка!

Коул погрузился в нее, испытывая восторг и трепет, которых никогда не испытывал. Он закричал и вошел в нее так глубоко, как только мог.

– Джованна, – тяжело, как в бреду, шептал Коул.

Она крепко обняла его, когда он приник к ней, утомленный и насыщенный больше, чем в его самых смелых снах. Джованна гладила его спину, вздымаясь под ним, потом обхватила его ягодицы так, что он не мог выйти из нее.

Коул поцеловал Джованну и обнаружил, что ее щеки мокры от слез, – Любовь моя, – прошептал он, – почему ты плачешь?

Она потрясла головой и не ответила. Коул откинул волосы с ее лба и посмотрел на Джованну, все еще погруженный в ее тело. Она сжала бедра, и это доставило Коулу новое удовольствие. Он прикоснулся своим лбом к ее.

– Что случилось, любимая? Я причинил тебе боль?

– Нет! – Она нежно поцеловала его. – О, нет, мне совсем не было больно.

– Тогда что же?

– Я скажу тебе, когда эта ночь кончится... Рассвет окрасил небо, когда Джованна последний раз приникла к его груди и уснула. Коул не спал, ощущая полное удовлетворение, пока петух не закричал за окнами.

Джованна подняла голову и откинула назад паутину своих черных волос.

– Я должна идти, – объявила она и соскочила с кровати.

Он смотрел, как Джованна подняла свою одежду и торопливо оделась.

– Ночь прошла, любимая. – Он приподнялся на локте. – Ты обещала сказать, почему плакала.

Она наклонилась, нежно поцеловала его в губы, потом волосы.

– Я плачу, потому что люблю тебя, милорд, – сказав это, она пошла к двери, но оглянулась. В глазах Джованны было невысказанное горе. – И потому что сегодня день моей свадьбы.

– Что? – Коул был как громом поражен. Он взвился над кроватью и в этот момент услышал звук запираемой двери. Проклятье! Она его заперла. Коул заколотил в дверь и закричал, чтобы Джованна открыла. Он тяжело дышал и пытался сорвать дверь с петель – но все было бесполезно. Он не мог выйти из комнаты.

Измученный, Коул спустился около двери и уснул, его кулаки были разбиты, а сердце разорвано. Как может Джованна за кого-то выходить замуж. Он любит ее и знает, что она тоже любит его. Коул хотел просить ее руки, когда полностью выздоровеет. Теперь все погибло. Кто-то другой даст обет верности ей.

Джованна не могла дать согласие на брак по собственной воле. Вероятно, это отец принудил ее выйти за какого-нибудь старика с толстым кошельком. А выйдя замуж, Джованна окажется заточенной в замке, огражденная от всех поклонников, и будет высиживать сыновей и дочерей. Коул никогда не сможет ее больше увидеть.

– Джованна? – опять закричал он. Эхо его голоса пролетело по комнатам башни и умерло.

Поздно вечером он услышал, как дверь отпирают. Коул поднялся на ноги при этих звуках, но дверь открылась для того, чтобы впустить старуху. Его надежды рухнули.

Женщина посмотрела на него так, как будто он собирался напасть на нее, поэтому Коул отступил назад, удивляясь, почему она так напугана. Женщина отвела взгляд, сильно побледнев. Что случилось, почему люди отворачиваются от него?

– Где Джованна, – потребовал он ответа, оставив без внимания поведение женщины.

– Она уехала, милорд. Они с мужем поплыли домой.

Коул вздохнул, стараясь сдержать ярость, которую он испытывал от услышанного им слова «муж». Он сжал челюсти.

– Джованна просила передать вам вот это, милорд, и сказать, что ваши люди будут здесь завтра утром.

Коул взял запечатанный конверт. Старуха снова взглянула на него и сразу же опустила голову вниз.

– За кого она вышла? – спросил Коул, стараясь сдержать голос.

– За графа Рондольфо ди Бриндизи.

– Младшего?

– Старшего, милорд.

Коул вздрогнул. Он предчувствовал это. Она вышла за старого, толстого, грубого старика. Он знал графа Рондольфо. Его сердце зашлось, когда он представил, как старый распутник обнимает нежную Джованну. Но он ничего не мог поделать. Джованна вышла за него. Это смерть.

Коул обернулся и опять поймал странный взгляд старухи. Ее поведение вместе с его бессилием вернуть Джованну взорвало его.

– Что ты так смотришь на меня, старуха?!

– Простите, милорд! – Она заикалась, теребя свои юбки. – Я не хотела...

– Что со мной? Что за зрелище перед тобой?

– Ваше лицо, милорд.

– Что с моим лицом?

– Оно... – Старуха не могла подобрать слов и смущенно смотрела на него, – оно такое...

– Ну что?.. Говори яснее, женщина!

– Ужасно! – выговорила старуха и метнулась к двери.

Словно пораженный громом, Коул смотрел, как она убегает. Старуха считает его ужасным? Но он всегда был достаточно привлекательным и никогда особенно не интересовался своей внешностью. Он ни разу не видел своего лица с тех пор, как был ранен. Джованна следила за ним и ни разу не разрешила побриться. Что же могла увидеть на его лице старуха?

Пальцы сказали Коулу все. Его кожа была в грубых ранах и оспинах, особенно под левым глазом. Одна бровь и волосы на левой части головы отсутствовали. Коул осмотрелся, внезапно ощутив острое желание увидеть свое лицо.

Зеркала не было, но отчаяние Коула подсказало ему решение. Он схватил кувшин с вином, вынул из него деревянную пробку и налил красную жидкость в тазик на столе. Коул чувствовал дурноту, пока с нетерпением ждал, чтобы круги на вине успокоились. Затем он взглянул в тазик и все понял... Он был уродом.

Глава 14

– Доброе утро, Джесс.

Джессика подпрыгнула, испуганная голосом отца. Было всего десять часов утра, а Роберт уже встал, умылся, оделся и держал стопку газет в руках. Она не могла поверить своим глазам: отец был на кухне, где она оставила для него газеты.

– Папа!

– Я напутал тебя?

– Немного. Я не ожидала, что ты поднимешься так рано.

– Ты помнишь об идее, про которую я говорил вчера?

– Да. – Она отпила кофе, стараясь подавить надежду.

– Я начинаю первый акт сейчас же.

– Неужели, папа? – Джессика улыбнулась. – Это великолепно.

Роберт неясно улыбнулся в ответ и оглянулся, как будто что-то потерял. Вероятно, свою порцию кровавой Мери. Джессика затаила дыхание.

– Хочешь кофе, папа? Глаз Роберта дернулся:

– Да.

Она налила ему, проглотив слова одобрения, которые рвались с языка. Если он решил начать писать и бросить пить, это было пределом для него. Дочь давно усвоила, что одобрение тотчас отобьет у отца охоту выполнять обещанное. Она подала ему чашку дымящегося кофе.

– Спасибо. – Роберт взялся своими костлявыми пальцами за ручку кружки. – Я собираюсь запереть себя в кабинете. Не хочу мешать твоей работе. Хорошо, Джессика?

– Да. – Она старалась не выдать голосом своего волнения. – Иди, папа. Я собиралась по делам к Каванетти. Необходимо поговорить об аренде. Хочу посмотреть, на что может согласиться Изабелла.

– Хорошо, увидимся позже.

Она улыбнулась, глядя, как он выходит из кухни. Она не позволяла себе надеяться, что отец начнет новую жизнь. Слишком часто его добрые намерения рушились в течение часа. Ей не хотелось нового разочарования.

В одиннадцать Джессика взяла палку с документами и направилась в особняк. Она увидела незнакомый черный «седан» около дома и удивилась, кто бы это мог приехать к Каванетти. Мария встретила ее в дверях и провела во вновь оклеенную гостиную.

Френк встал, когда Джессика вошла. На нем были вельветовые брюки и серый шерстяной свитер. Он был похож на плохую копию своего старшего брата и не произвел на Джессику впечатления.

Изабелла сидела около кофейного столика, в обрамлении окна, находившимся позади нее. В своем темно-синем платье она выглядела царственно. Двое мужчин, стоявшие у камина, были одеты в дорогие черные костюмы и выглядели, как головорезы. Вероятно, черный «седан» принадлежал им.

Джессике было интересно, кто они такие, но прежде, чем она успела спросить, вошла Мария с подносом, на котором были кофе и бисквиты. Мария избегала смотреть на Джессику, пока та садилась слева от столика. Она положила папку на стол рядом с подносом.

– Как ваши гости? – спросила Изабелла, наливая кофе.

– Вы имеете в виду Коула? Ему жаль, что он не может видеть отца.

– Я слышал, что старина Ник избил репортера позавчера. – Френк взял чашку с кофе.

– Я бы не сказала, что избил...

– Он мог найти лучшее применение для своего темперамента. Иначе у него будут неприятности. – Френк отхлебнул кофе и угрюмо посмотрел на Джессику.

– Они уже есть, – вставила Изабелла многозначительно.

– Но Коула повсюду преследуют репортеры.

Это невыносимо, – возразила Джессика.

– Это цена, которую он платит за известность. – Френк взял бисквит. – Если он не способен сдерживаться, ему надо поменять профессию.

– Френк, ты же был в Фоле Вайнери. Ты видел, как они обращались с ним. Ты бы не сошел с ума, если бы тебе надоедали подобным образом?

– Я бы потерпел за такие деньги. Господи, это же преступно, как он вел себя в последние дни. Мне нужны годы, чтобы заработать так много.

– Нет, если ты будешь правильно играть, Френк. – И помни, твоя карьера будет намного длиннее, чем у Ника. Слава Ника уже на исходе, – продолжала Изабелла. – Он уже в конце своей карьеры. И, насколько я его знаю, он уже растратил свое будущее. Он думает, что отец даст ему что-нибудь после стольких лет.

– Да и мы не позволим ему что-то получить.

Так ведь, мама?

– Несомненно.

Джессика поерзала на стуле. Разве они не знают, зачем она пришла? Вместо того чтобы говорить об аренде, они злорадствуют.

– Что касается аренды, миссис Каванетти. Я собираюсь продать виноградник за хорошую цену. Вы, несомненно, имеете преимущественное право на покупку.

– Сколько вы хотите? – спросил Френк.

– Два миллиона.

Чашка с кофе в руках у Изабеллы застыла:

– Два миллиона?

– Грег Кесслер сказал, что это меньше, чем можно запросить, но я прошу минимальную цену, поскольку мы так давно знакомы.

– Два миллиона это больше, чем я ожидала, – ответила Изабелла. – Я должна обговорить это с компаньоном. Он как раз вышел в холл.

Джессика взглянула в ту сторону.

– А что хочет Кесслер? – спросил Френк. – Я знаю, что он хотел бы наложить руки на эту землю.

– Его цена будет намного выше, – холодно ответила Джессика.

В это время кто-то зашумел в холле, громкий стук нарушил тишину в доме. Изабелла вскочила:

– Что происходит?

Головорезы в дорогих костюмах пришли в волнение, Френк поставил свой кофе и встал.

До них долетели звуки борьбы, затем в гостиную спиной влетел мужчина, преследуемый двумя головорезами.

– Мистер Винченцо! – воскликнула Изабелла в ужасе.

Мистер Винченцо старался подняться на ноги в то время, как высокий человек в черной рясе влетел в гостиную и схватил его за лацканы.

– Вон? – прогремел знакомый голос. Джессика поднялась со стула. Она узнала голос Коула. – Вон из этого дома, ведьмино отродье? – Он оттолкнул Винченцо.

Винченцо попятился назад, держась за нос, из которого текла кровь.

– Что это значит? – подошла к Коулу Изабелла. – Как вы посмели ударить мистера Винченцо?

– Ник, это ты? – спросил Френк, всматриваясь в лицо под капюшоном.

– Ник? – воскликнула Изабелла.

– Винченцо! – Коул сорвал капюшон. Его глаза сверкали, лицо было красным от гнева. – Отец говорил тебе и всем остальным членам корпорации, чтобы ноги твоей не было в этом доме. Он убьет тебя! Раз он не может этого сделать, я его заменю.

– Кто вы талой, черт побери? – Винченцо вытирал свой нос.

– Восс, это Коул Николе! – узнал его более высокий из головорезов. – Коул Николе из «Сент-Луис-буллз».

– Я сын Майкла Каванетти. Я присутствовал здесь в последний раз, когда вы предлагали помочь нашему винному заводу. Отец сказал нет, а теперь я говорю нет.

– Ты не имеешь права! – прошипел Френк. – Не имеешь законного права!

– И ты тоже, – возразил Коул, – не имеешь, пока отец жив. Он хозяин дома и президент компании. Он скорее даст отрезать себе руку, чем вступит в сделку с корпорацией. – Он повернулся к мачехе:

– И ты знаешь это, Изабелла.

Изабелла стояла прямо и смотрела на Коула:

– Френк, вызови полицию.

– Да, Френк, вызови полицию, – вставил Коул. – А я позвоню моим друзьям из «Сиэтл-тайме» и расскажу им, что вы затеваете. Посмотрим тогда. Изабелла Каванетти приглашает мафию на северо-запад! Хорошая карьера ожидает Френка, Изабелла. Дадим имени Каванетти немного паблисити.

Изабелла стала белой, как мраморная статуя:

– Ты не посмеешь!

– Испытай меня, Изабелла.

Винченцо вернул окровавленный платок своему высокому напарнику, который засунул его в нагрудный карман.

– Мы не хотим никаких неприятностей, миссис Каванетти. – Он подтянул свой галстук. – Может быть, вы снова поговорите с вашим мужем. И освободитесь от этого гунна. – Он показал головой на Коула. – Тогда и поговорим.

– Нет, не поговорите! – заявил Коул. – Вон? Сейчас же! – Он шагнул к Винченцо. Тот какое-то время колебался, но затем повернулся и вышел из комнаты, приказав жестом своему напарнику следовать за ним.

– Мистер Винченцо, подождите? – позвала Изабелла.

Коул схватил ее за руку:

– Сейчас же успокойся. Изабелла. У тебя ничего не выйдет.

Джессика слышала, как хлопнула входная дверь и кто-то начал аплодировать. Все обернулись на звуки. Это была Шон, она прислонилась к косяку и улыбалась, продолжая хлопать в ладоши.

– Прекрасно, Коул! – воскликнула она и подняла большой палец.

Джессика стояла на балконе бунгало, глядя на гостевой дом. Гнилые перила были умело починены, на них можно было опираться без опаски.

Больше всего ей хотелось поговорить с Коулом, сказать ему, что все понимает и будет на его стороне. Джессика сжала руки в кулаки, вспомнив, какой скандал разгорелся между Каванетти, когда мистер Винченцо покинул дом.

Изабелла взъярилась на Коула. Джессика еще никогда не видела ее такой. Даже Френк, который редко показывал зубы, дал выход своей злобе на Коула. Поведение Каванетти смутило ее, обеспокоенная тем, что ей приходится быть свидетелем такого скандала, она не могла уйти, не прервав их. Джессика попыталась всех успокоить, но Изабелла только отмахнулась от нее. В конце концов, Коул выскочил из дома и, продолжая кричать, вскочил в машину.

Он поздно вернулся домой. Джессика узнала об этом, увидев, как зажегся свет в его комнате. Она смотрела на освещенный прямоугольник, и ее сердце начало сильно биться. Что она может сделать? Если она не продаст землю, то отец останется без средств. Тут было не до сентиментальностей.

Джессика тяжело вздохнула. Она должна перестать беспокоиться о Коуле и заняться своим телескопом. Едва Джессика собралась это сделать, как заметила темную фигуру, стоящую в тени.

– Брат Козимо! Он прошел вперед:

– Добрый вечер, мисс Ворд.

– Давно вы здесь стоите?

– Несколько мгновений. – Он высвободил руки из рукавов. – Достаточно для того, чтобы увидеть, что вы взволнованы.

Джессика откинула назад волосы. Она не собиралась ни с кем обсуждать свои неприятности, особенно с Козимо Каванетти.

– Глядите, – сказала Джессика, показав рукой на перила:

– Их починили.

– Я беспокоился, что кто-нибудь может упасть.

– Вы хотите сказать, что это вы их починили?

– Да, работа была нетрудной.

– Тогда спасибо, брат Козимо. А я собралась нанять плотника.

– Теперь этого не нужно делать, мисс Ворд.

– Как я могу отблагодарить вас?

– Называйте меня Козимо.

– Хорошо. – Она нервно пожала плечами. Что может быть страшного, если она подружится с ним?

Он не казался опасным:

– А вы должны звать меня Джессика.

– Хорошо. – Она услышала легкую иронию в его голосе. – Пойдем со мной, Джессика. Я хочу поговорить с тобой там, где не очень холодно.

Монах повернулся и вошел в темную дверь. Джессика посмотрела в его сторону, удивляясь, что повинуется такой просьбе. Но она в долгу перед Козимо и наконец сможет уделить ему немного времени и внимания. Она прошла в кабинет. Он жестом пригласил ее сесть. Огонь потрескивал за каминной решеткой, бросая отблески на темную одежду монаха, но ни отблеска не падало на его лицо. Джессика села.

– Это ты развел огонь? – спросила она, протягивая свои озябшие ноги к огню.

– Я взял на себя такую смелость.

– Очень приятно.

Джессика услышала звон стекла, когда откидывалась на подушки. Козимо появился сбоку с двумя стаканами вина рубинового цвета и протянул один ей. Его манеры были полны покоя и благородства, так что она не осмелилась сказать ему, что не пьет.

– Благодарю, – проговорила она. Козимо кивнул и сел на стул рядом с ней так, чтобы отблески огня достигали лишь его груди. Монах поднял свой стакан, который оказался в тени капюшона. Джессика смотрела на него и ждала, когда тот заговорит.

– Это превосходное каберне «совиньон», – объяснил он. – Славное санкт-бенедиктинское вино, ему очень много лет.

Джессика посмотрела на прекрасную жидкость в стакане. Она увидела оттенки малины и янтаря. И вправду – превосходное вино.

– Ты не попробуешь каберне?

– Я не пью спиртного.

– Почему?

– Я всегда думала, – она любовалась вином, – что пить необязательно.

– А, – ей снова почудилась ирония в его голосе. – Ты когда-нибудь слышала, что сказал Платон о вине?

– Нет.

– Он назвал его великим подарком человеку. Джессика вопросительно посмотрела на вино.

– Даже Платон не убедил тебя? – усмехнулся Козимо. – Может, тебе привести его целебные рецепты?

– Какие целебные?

– Вино содержит витамины, минералы и специальное свойство, уменьшающее полноту. Красное вино, как это каберне, содержит дубильную кислоту и другие кислоты, убивающие бактерии. Хорошее вино известно как лекарство от тифа.

– Ты тянешь меня за ногу, – улыбнулась Джессика.

– Тяну за ногу?

– Шутка.

– Поверь, Джессика, не тяну. Нет причин бояться вина.

Она тряхнула головой:

– Я видела, что люди творят, когда напьются, я не хочу стать такой же.

– Умеренность – ключ к мудрости в жизни, Джессика. Один стакан каберне не сделает тебя дурочкой, поверь мне.

Она снова посмотрела на вино. Джессика могла обонять сладкий аромат малины, исходящий из стакана.

Козимо снова усмехнулся:

– Или ты боишься, что вино развяжет твой язык?

Джессика вскинула голову. Или она более восприимчива, чем большинство людей, или более откровенна, чем предполагала. Она пристально посмотрела на Козимо, желая проникнуть в неясные тени его лица и увидеть, какое выражение сопровождает этот богатый голос.

– Если у тебя есть что-то, что ты не хочешь разглашать, – продолжал Козимо, – то лучшей компании, чем священник, тебе не найти.

– Ты не священник, сам сказал. Джессика подняла стакан. Никто не назовет ее трусихой. И она покажет Козимо, что на дне ее стакана не будет никаких признаний. Она выпила.

Вино легко пролилось в нее, сладкое и удивительно свежее, терпкое, но не крепкое. Джессика была поражена медовой сладостью каберне. Она всегда считала, что вино должно быть крепким и кислым.

Козимо откровенно рассмеялся над ее удивлением:

– Тебе понравилось?

– Да, – ответила она ему улыбкой и покрутила стакан между пальцами. – Совершенно не то, что я думала. – Она снова отпила, потом еще.

Монах кивнул и наполнил ее и свой стаканы. Видя, как он берет графин, Джессика испытала приятное чувство. Это было ощущение тепла, отличное от тепла, которое дает огонь. Она расслабилась и взяла стакан, который Козимо подал ей.

– Это последнее вино, которое я сделал в Санкт-Бенедикте», – начал Козимо, садясь. – И я должен был разрушить оборудование на винном заводе, поскольку его репутация может быть подорвана.

– Это ты все переломал там?

– То, что я там обнаружил, не заслуживает марки завода.

– Ты это должен делать как защитник? Разрушать чужую собственность?

– Когда необходимо. Меня здесь не было. И в мое отсутствие на заводе произошли ужасные изменения, изменения, ведущие к гибели.

– Почему же тебя не было, если ты защитник?

– Я не имею возможности выбирать. Но теперь я вернулся. И я сделаю все, чтобы исправить вред, нанесенный управлением Изабеллы Каванетти.

Джессика рассматривала его капюшон, когда он пил вино:

– Козимо, почему только я могу тебя видеть? Он поднялся, складки его мантии упали на пол. Монах стоял лицом к огню. Все, что Джессика могла видеть, это широкая спина монаха, скрытая рясой.

– Да, почему ты меня видишь, Джессика? Этот вопрос я часто задаю себе. – Он обернулся. – Но должен признаться, я рад, что ты можешь меня видеть. Это дает мне удовольствие говорить с тобой.

– Мне тоже нравится говорить с тобой. – Слова слетели с языка раньше, чем она могла остановить их. Вообще-то она не любила говорить с людьми. Праздные разговоры раздражали ее. Она заглянула ему под капюшон:

– Но я хотела бы видеть твое лицо.

– Придет день и увидишь. Но теперь я должен скрывать лицо.

– Почему?

– Нет большой необходимости видеть его, если ты видишь мое сердце.

– Твое сердце?

– Важнее знать, что я не причиню тебе вреда. Что мы нуждаемся в беседе друг с другом. Ты здесь ради меня, Джессика – только ты можешь видеть и слышать меня. А я здесь для тебя. И уверяю, ты можешь доверять мне настолько, чтобы открыть свое сердце.

– В моем сердце ничего нет, Козимо. Это-то меня и тревожит.

– Ах, я верю, что в твоем сердце есть что-то очень большое. Может, ты этого не видишь, поэтому и убеждена, что ничего нет. Однажды пережив любовь, я знаю ее симптомы, – сказал он мягко.

– Какие симптомы?

– Твои симптомы. В твоем сердце полно любви к мужчине, но ты пока держишь это внутри себя. Что хорошего для тебя, если ты оставишь ее в себе?

– Любовь – не очень веселая вещь, когда ее чувствует только один человек.

– Откуда ты знаешь, что только один?

– Знаю! – Джессика вскочила на ноги, уже столько лет она вынуждена была подавлять свои чувства. – Я люблю Коула, а он ничего не хочет знать обо мне. Однажды я даже чуть не предложила ему себя, а он только посмеялся. Это ужасно и оскорбительно.

– Он действительно смеялся?

– Ну... – Джессика смотрела на огонь. – Во всяком случае, улыбался. И тогда я узнала, что он не хочет меня. Мне было так стыдно.

– Возможно, он не хотел тебя в тех обстоятельствах.

Джессика задумалась над этим, потом тихо склонила голову.

– Нет, не думаю. Он никогда не хотел меня. А теперь у него кто-то есть. И это лучше, что я не показываю ему своих чувств.

– Это печально. Это делает печальный и меня, Джессика.

– Почему?

– Потому что любовь – драгоценна. Очень многие никогда не знали любви. Чувствовать ее и отказаться от нее – это очень печально. – Козимо поднялся, и Джессика поняла, что он приближается к ней. – Любовь гораздо выше гордости, Джессика. Иногда она важнее чести. Это я узнал из своей жизни.

Джессика повесила голову, но не отошла от него. Его голос и близость почему-то были очень приятны ей. Она сжала губы, стараясь не заплакать. Джессика почувствовала его руки на своих плечах. Он нежно сжал их.

– Закрой глаза, Джессика, закрой. Прислушайся к звукам моего голоса. Почувствуй мои руки. Не думай о том, кто ты, кто я. Только слушай мой голос.

Она повиновалась. Его голос был глубоким, руки теплыми. Она плыла по волнам покоя, управляемая его голосом. Может, это вино сделало ее такой? Или этот колдун подчинил ее своим чарам.

– Вспомни, Джессика. Расскажи мне, что ты помнишь.

Она вспоминала. Этот мужчина был незнаком для ее глаз, но не для сердца, она знала это точно. Джессика чувствовала сильное желание опять погрузиться в него, почувствовать его губы на своей коже, ощутить его в своей груди.

Это чувство ужаснуло ее. Как мог монах из двенадцатого века знать ее? Как она могла знать его? Он загипнотизировал ее. Вот в чем дело.

– Нет! – вскрикнула она и вырвалась из его рук.

– В чем дело? – спросил он.

Джессика, сконфуженная и испуганная тем, что настоящее куда-то ушло, почувствовала, что стоит над пропастью времени, в опасной близости от края. Чувства бурлили, ее ошеломило вино. Все, что она могла видеть, была чернота его одежды. Или это был испуг от черного прошлого, которое она видела? Она заморгала и возвратилась назад.

– Джессика. – Он поддержал ее, чтобы та не упала, – Не трогай меня! – Она отшатнулась от него. – Оставь меня одну!

– Ах, Джессика! – Его голос ослаб и наполнился тоской.

Ее это не тронуло. Она выбежала из кабинета, поставила стакан на стол в холле и выскочила из бунгало. Ноги несли ее, как будто от этого зависела ее жизнь. Она бросилась к гостевому дому. Только один человек мог спасти ее.

Глава 15

Джессика ворвалась в дом без стука, пробежала через переднюю, поднялась в спальню и стала колотить в дверь.

– Коул! – плакала она, оглядываясь в страхе, думая, что Козимо преследует ее. Она снова постучала:

– Коул!

Послышались шаги, дверь резко открылась. В дверях появился Коул, протирающий глаза.

– Джессика?

– Коул! – Она была так рада видеть его, что бросилась ему на шею.

– Джесс! Что случилось?

Джессика не могла говорить. Она просто стояла здесь и прижималась к нему. Она была испугана чувствами, которые пробудил к ней колдун, и знала, что только Коул мог защитить ее. Его руки давали чувство безопасности и тепла, его тело было твердым и реальным. Она прижала нос к его шее и закрыла глаза.

Коул отстранил ее. Джессика чувствовала, как его ладонь гладит ее спину. Она никогда не знала более приятного прикосновения. Джессика повернула голову:

– О, Коул!

Он заставил ее отступить на шаг, чтобы лучше рассмотреть:

– Что за дьявол?

– Монах. Это монах.

– Какой монах?

– Монах, о котором я говорила. Он хотел заколдовать меня. Он говорил, чтобы я думала о прошлом, слушала его голос и вспоминала... – Джессика прервалась, поняв, как она выглядит в глазах Коула, который мог принять ее за бредящего лунатика. Она высвободилась от него, поняв, что не должна была прибегать к нему.

– Джесс, ты выпила? – спросил Коул, слегка улыбаясь.

– Да, но...

– Пошли. – Он взял ее за локоть и повел в холл. – Тебе нужна добрая чашка кофе. Она вырвала руку:

– Я не пьяна!

– Тогда что же с тобой?

– Все этот монах. Он заставил меня выпить немного вина, а потом хотел, чтобы я рассказала... – Она замолчала, сконфузившись.

– О чем?

– О... – Джессика посмотрела на него. Она не могла сказать Коулу, что они говорили о нем. Ей не хотелось распространяться о своих чувствах, и не важно, что Козимо сказал о любви. – О винном заводе, – сымпровизировала она. – А потом он пытался заколдовать меня.

– Ты уверена, что видела монаха? – Коул, скрестив руки, смотрел на нее. – Больше его никто не видел?

– Я знаю. Но я-то действительно его видела.

– Тебе не кажется, что это звучит несколько странно?

– Конечно, но это правда. Пойдем, я покажу тебе. Он в кабинете, пьет каберне.

Она повела его к бунгало. Но когда они пришли в кабинет, монаха там не было. Джессика в смущении оглянулась, зная, что теперь Коул никогда не поверит ей.

– Кажется, он ушел.

– Однако что-то все-таки испугало тебя, Я должен знать. Может быть, это было во сне?

– Я не спала! – возразила Джессика. – Я знаю разницу между сном и реальностью. И он действительно был здесь, в этой комнате, разговаривал со мной.

Коул тоже оглянулся:

– Хорошо. Итак, он был здесь. Он хотел околдовать тебя. Но зачем, Джесс?

– Кажется, он думал, что я кто-то еще. Кто-то, кто знает его. Но я не знаю его. Нет!

– Хорошо, теперь его здесь нет. Может быть, он отказался от своих намерений и исчез. – Коул подошел к ней. – Джесс, почему ты не хочешь, чтобы я дал тебе кофе?

– Ты все еще думаешь, что я пьяна, что я все это выдумала!

– Я не говорю этого.

Его спокойствие раздражало ее. Он не верит ей. Он просто успокаивает ее. Джессика прошла к двери кабинета и повернулась:

– Спасибо, что зашел, – сказала она. Коул посмотрел на нее. Только теперь Джессика заметила, что он одет. Он, должно быть, спал в одежде. Волосы Коула были по-мальчишески спутаны и придавали ему незащищенный вид.

Она напомнила себе о клятве остаться нетронутой Коулом и отвела взгляд на деревянную отделку двери.

– Извини, я разбудила тебя, и совершенно напрасно.

– Я свободен, мисс Ворд?

– Да. Благодарю, Коул. Со мной все в порядке.

– Хорошо. – Подходя к ней, он тихо улыбнулся, что расстроило ее еще больше. За этой улыбкой он снова скрывает насмешку. Джессика высоко подняла голову, когда он проходил мимо. Она опять оказалась в дураках. Он, вероятно, подумал, что она придумала всю эту историю, чтобы привлечь его.

На следующее утро у Джессики был посетитель. Она провела полицейского офицера в комнату, все время надеясь, что отец будет спать, пока детектив Тернер не уйдет. Отец не сдержал своего решения перестать нить и теперь спал, искупая предыдущий вечер.

Джессика села, пока детектив разложил свои бумаги и достал ручку из нагрудного кармана. Его действия были замедлены, как будто он совершал какой-то ритуал. Тернер провел рукой по седым волосам, потом он похлопал по листку в своем блокноте и покосился на Джессику. Его маленькие карие глаза были почти не видны из-под его нависших бровей. Челюсть над мятым воротником и кривой узел галстука делали детектива похожим на трусливого льва из «Волшебника из страны Оз».

– Вы говорили, что видели недавно монаха.

– Да. – Джессика старалась не напрягаться. – В прошлую пятницу, я думаю, – Было еще что-нибудь примечательное, мисс Ворд?

Джессика удивилась, почему они интересуются Козимо. Он напугал ее прошлой ночью, но не настолько, чтобы ставить в известность полицию. Джессика вообще никого не беспокоила, кроме того, она обязана монаху жизнью.

– В чем дело? – спросила Джессика.

– Только отвечайте на вопросы, мисс Ворд. Она заставила себя не отводить от него взгляда:

– Больше я никого не видела с тех пор. Я предполагаю, что он был просто мародером.

Детектив Тернер записал что-то в блокнот. Джессика смотрела, как он пишет своими негнущимися пальцами, она подумала, что детектив записывает подробности ее поведения. Он снова покосился на нее:

– Видели ли вы монаха на дорожном знаке, и затем здесь, в доме?

– Да.

– Следователи не нашли ничего подозрительного, обследовав местность по вашей просьбе.

– Нет, не нашли.

– Не возражаете, если я осмотрю все вокруг?

– Нет, конечно. Но почему такой неожиданный интерес?

– Здесь был убийца, возможно, это убежавший преступник. – Детектив Тернер поднялся и осмотрел комнату, как будто должен был обнаружить здесь что-либо подозрительное. Потом он взглянул на нее. – Там в парке. Нашли одну несчастную любительницу бега трусцой, задушенную ее собственной кожаной лентой от шляпы.

– О, нет!

– Лентой от шляпы, – отчеканил детектив. – Крайне странное орудие убийства.

– Этот убежавший преступник... – Джессика довела детектива до дверей. – Его уже поймали?

– Нет. Роджерс до сих пор на свободе. Вероятно, где-нибудь поблизости от здешнего болота. Это мое предположение.

Френк сильно ударил по мячу, который перелетел через весь корт. Все утро он отрабатывал подачу, даже тогда, когда пошел легкий дождичек. Пальцы его онемели, а большой замерз, но он решил оставаться вне дома, пока хватит терпения отрабатывать элементы игры. Изабелла все еще бушевала, и Френк хотел избежать встречи с ней.

Боковым зрением он увидел, что кто-то приближается. Френк отбил очередной мяч и сделал гримасу в надежде, что этот кто-то пройдет мимо. Несколько дней ему не хотелось ни с кем разговаривать.

Но Коул остановился и терпеливо стал наблюдать за подачами, пока Френк не понял, что брат не собирается уходить. Вздохнув, Френк выключил подающую машину и встал посредине корта с ракеткой в правой руке.

– Чего ты хочешь? – спросил он.

– Я хочу поговорить с тобой. – Коул подошел к нему легкой походкой.

– Да? И о чем?

– О заводе, – Слушай, Ник, здесь не о чем говорить. Наш завод – это не твое дело. Сколько мама и я можем повторять тебе это?

Коул взглянул на особняк. Френк увидел, как он скрипнул зубами. Он сильнее сжал ракетку, боясь вспышки темперамента Коула и того, что он мог сделать, если обозлится. Френк смотрел на профиль брата, но быстро перевел взгляд, когда Коул снова обратился к нему.

– Френк, забудь на минуту Изабеллу. Забудь свои чувства ко мне. Подумай об отце.

– Подумать об отце? – Френк снял со лба повязку. – А почему ты интересуешься им? А это не ты сказал ему, что отказываешься от завода?

– Я не говорил, что отказываюсь. Я говорил, что хочу увидеть мир прежде, чем взяться за завод.

– Это не то, о чем я слышал.

– Френк. – Коул посмотрел на него. – Разве с тобой не было, что ты не говорил того, о чем рассказывают другие?

– Ну и что это значит?

– Я говорю, что твоя мать рассказала тебе лишь, что она хотела, чтобы ты услышал.

Френк почувствовал, как покраснели кончики его ушей. Он повернулся спиной, отказываясь слушать дальнейшие оскорбления, но Коул продолжал:

– Изабелла готова распрощаться с заводом. Ты это знаешь, как и я. Бедный отец, возможно, знает об этом, но не может ничего поделать. Если не будет нашего винного завода, отец умрет, это так же точно, как и то, что я стою здесь.

Глядя на зеленую поверхность корта, Френк внимательно слушал. Он знал, что Коул прав, но не хотел с этим соглашаться.

– Завод – это жизнь отца, его сердце. Если Изабелла продаст его или отдаст контроль за ним шайке воров, отец умрет, Френк. Ты хочешь взять на себя ответственность за это?

Френк хотел уйти, как будто он таким образом мог отделаться от Коула, но Коул пошел за ним.

– Я достаточно сделал, чтобы отправить старика в преждевременную могилу, – продолжал он. – Поэтому я даю тебе возможность купить виноградник у Вордов.

– Какую возможность?

– Я одолжу тебе денег, ничего за это не требуя. Я буду тайным партнером. Изабелла не должна об этом знать. Никто не должен знать, кроме нас.

Френк воззрился на брата. Значит, великий футболист не растратил все деньги. У него есть два миллиона, чтобы вложить в собственность. Подождем, что скажет мама, услышав об этом.

– Что скажешь, Френк?

Френк выпрямился и посмотрел Коулу в глаза:

– Катись-ка ты, Коул. Ты думаешь, что можешь купить имя Каванетти таким способом? – Френк фыркнул. – Это не так легко, мистер великий футболист.

– Френк, ты делаешь большую ошибку.

– Слушай, Ник, кто из нас все бросил? Ты! А кто остался? Я! Остался, потому что был хорошим сыном для матери и отца. Может быть, я и не хотел этого, но я остался. Потому что, – он указал ракеткой на свою грудь, – я хотел этого.

– Не обманывай себя, Френк. Ты никогда на самом деле не был здесь. Ты был в частной школе, получая свое элитарное образование. Ты понятия не имеешь о винограднике.

– Да, но я не выбрал футбольную карьеру взамен завода. Ты знаешь, что ты сделал отцу, все бросив? Ты сделал его стариком. Он никогда уже не будет прежним.

– Ему будет еще хуже, если винный завод уйдет из его рук.

Френк смотрел на брата с презрением. Он скорее умрет, чем примет милостыню от него. Френк дошел до края корта.

– И держись подальше от моей жены? – крикнул он вдогонку Коулу.

Джессика оделась, чтобы идти к Каванетти встречать Рождество, Роберт не проявлял к этому интереса, он избегал Джессику, вероятно потому, что ему было стыдно. Джессика надела ту же тунику, в которой она была в Фоле Вайнери, однако на этот раз она соединила ее с черной юбкой и короткими черными сапожками, чтобы выглядеть более женственно. Она начесала волосы и распустила их черное облако над плечами. В таком виде она и вышла из бунгало.

На перилах веранды сидел Коул. Он поднялся, когда та вышла:

– Привет.

– Привет. – Джессика подавила в себе вспышку радости, пока он рассматривал ее от сапожек до прически. Что он здесь делает? Коул ничего не говорил, но по глазам было видно, что одобряет ее костюм.

– Идешь к Каванетти?

– Да. – Она положила ключ в сумочку. – А ты не идешь?

– Дьявол, нет, конечно. Изабелла вызовет полицию.

Джессика грустно улыбалась, пока они сходили по ступеням.

– Не возражаешь, если я провожу тебя? – спросил Коул. – Я слышал об убийце в парке, я не думаю, что тебе следует выходить одной.

Джессика посмотрела на него с удивлением, тронутая заботой о ее безопасности:

– Я ценю это, Коул. Спасибо.

– Ты выглядишь грандиозно, Джессика.

– Благодарю. – Она бросила на него взгляд. Почему она не может когда-нибудь сказать ему то же самое? Что случится, если она начнет говорить правду, говорить, что она на самом деле чувствует? Неожиданно Джессике захотелось, чтобы Коул тоже пришел на Рождество, где бы она могла танцевать с ним. Джессика потупилась, зная, что такие мысли вогнали ее в краску.

– Что касается прошлой ночи, Джесс. Тебе все еще плохо?

– Нет. – Она пожала плечами. – Я не обвиняю тебя за то, что смеялся надо мной. Я выглядела сумасшедшей.

– Я не смеялся, Джесс.

– Ну хорошо. – Она снова пожала плечами. – Даже если и так. Я должна была посмотреть на это твоими глазами.

Коул неожиданно остановился посреди дороги, Джессика оглянулась на него, удивленная гневом на его лице.

– Ты слишком много на себя берешь.

– Что ты имеешь в виду?

– Я никогда не смеялся над тобой. Может быть, с тобой, но никогда над тобой. Это большая разница.

– Это все игра слов, Коул. – Она повернулась, чтобы уйти, вспоминая, как он улыбался тогда, давно...

– Будь я проклят, Джессика, мы должны быть друзьями. А ты опять уходишь в оборону. Что с тобой случилось?

– Не знаю, о чем ты говоришь. – Она попыталась вырвать свою руку, но Коул держал ее крепко и притянул Джессику еще ближе к себе.

– Разве мы больше не друзья, Джессика?

– Это было очень давно.

– Что могло сделать время?

Джессика посмотрела на него. Время действительно ничего не сделало. Ее воспоминания о Коуле были кристально ясными, как будто он никогда не уезжал, но его отказ тогда все еще жег ее.

– Знаешь ли ты, как трудно иметь друзей, когда играешь в футбол? Дьявол, ты первая женщина, встреченная мною за долгие годы, которая не влюблена в мой образ футбольной звезды. Ты даже не знала, что я играю. А это много значит для меня. С тобой я снова становлюсь просто стариной Коулом. – Он положил ей руки на плечи:

– Ты совсем не такая, как все остальные, Джесс. Ты целомудренна и горда. Ты не знаешь, какая это редкость.

– Я не целомудренна! – Джессика попыталась освободиться из его рук.

Коул улыбнулся, как будто ее вспышка подтверждала только что сказанное им. Он сжал ее руки:

– Джесс, мне нужен друг, которому я могу доверять. У меня никого нет. Нет и семьи. Ничего. Люди думают, что у меня все есть – машины, деньги, известность, но все эти вещи ничего мне, черт возьми, не дают.

Коул взглянул на Джессику, и та расслабила руки, замолчала, так что он мог продолжать говорить.

– Я годами чувствовал эту суету, эту неудовлетворенность. Я вернулся, и мне стали ясны мои проблемы. Я итальянец. Семья много значит для меня. И неважно, сколько автографов дал Коул Николе, глубоко в сердце я остался Николо Каванетти. У меня нигде нет другой семьи, Джессика. И ты близка мне, как никто другой.

Джессика сосредоточилась, пока он говорил, боясь, что, если она ответит, ее совсем слабый самоконтроль исчезнет.

– Ты единственная, кто был в моем прошлом, – продолжал он. – Не знаю почему, но это важно для меня теперь.

Его слова затронули что-то очень потаенное в ней. Джессика чувствовала то же самое. У нее тоже никого не было, кроме вечно пьяного отца. И только воспоминания о времени, проведенном в семье Каванетти, заслуживали внимания.

– Я знаю, у тебя была своя жизнь, Джесс, были вещи, которые ты должна была сделать. Но разве не можем мы, будучи вместе, оставаться друзьями, вместо моих жалоб и твоего раздражения? Ведь сегодня Рождество.

– Конечно. Мы можем быть друзьями, Коул. – Голос, который Джессика старалась успокоить, звучал холоднее, чем ей казалось. – Если это то, чего ты хочешь.

– Хорошо. И я думаю, друзьям не возбраняется крепко обняться сейчас и потом тоже. Да?

Коул, улыбаясь, притянул ее к себе. Его щека прижалась к ее, его дыхание было теплым, Джессика Ощущала его на своем горле, когда Коул держал ее за талию.

Джессика таяла. Его объятия превращали ее в сахар, а он был горячей водой, растворяющей и поглощающей ее. Она уперлась ему в грудь, отталкивая от своих губ. Он хотел дружбы, воспоминаний, теплых чувств и заботы. Семья. Если он не хотел быть любовником, она не даст ему шанса, предложив себя, и тем самым испортить отношения еще раз.

– Джесс. – Коул вздохнул. Он прижался лицом к ее волосам, его руки сжимали ее, это объятие было больше, чем дружеское. Джессика закрыла глаза, получая удовольствие от того, как он гладил губами ее кожу около уха. Она покрылась гусиной кожей, но продолжала упираться в хрустящую материю его куртки, борясь с желанием отказаться от мысли освободиться из его объятий и подставить ему свои губы.

Руки Коула погрузились в ее волосы, разрушая прическу, отклоняя ее голову назад. Джессика приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на него. Она чувствовала, как жар любви излучается из ее глаз, и не могла ничего с этим поделать. Коул взглянул на нее, его черные глаза сверкали огнем и удивлением. Его рот был так близко от ее, что Джессика чувствовала физическую боль, подавляя в себе желание поцеловать его.

Неожиданно, все испортив, им просигналил автомобиль. Джессика отскочила, сообразив, что они стояли посреди дороги, освещенные фарами.

– Убирайтесь с дороги! – закричал мужчина из окна машины. – Идиоты! – Он повернул к дому Каванетти, отравив фантазии Джессики клубами отработанного бензина и обрызгав из лужи.

– Негодяй! Он испачкал тебя?

– Нет! – Ее голос дрожал, колени подгибались. Коул усмехнулся, беря ее за локоть:

– Я и не знал, что мы стоим на дороге.

– Я тоже. – Она рассмеялась. – Я просто забылась.

Они пошли по направлению к особняку. Коул остановился в футе от мраморной лестницы, где их затолкали прибывающие гости.

– Джесс, ты можешь пройти в комнату отца около одиннадцати часов?

– Зачем?

– Я попытаюсь проникнуть туда и вытащить Майкла оттуда.

– Что?

– Я позвонил его терапевту по поводу транквилизаторов. Я рассказал ему о наших подозрениях с наркотиками. Доктор осмотрел отца, но Изабелла очаровала его. – Коул смотрел на особняк. – Единственное, что я могу сделать, – это вытащить оттуда отца.

– Ты имеешь в виду похищение?

– Черт, ну да!

Глава 16

Рождественская вечеринка проходила в неясных отблесках повсюду развешанных украшений, а Джессика ждала одиннадцати. Когда час настал, она поднялась наверх с намерением отговорить Коула от его плана. Дело не только в том, что похищение – вещь уголовная, но Майкл был слишком слаб и нуждался в постоянном медицинском уходе. А может, Коул собирается поместить его в госпиталь после похищения? Она хотела задать ему множество вопросов.

Шум внизу стих, когда Джессика добралась до комнаты Майкла. В конце коридора она заметила какое-то движение, и Коул выступил из тени, прижав палец к губам. Джессика поспешила ему навстречу.

– Коул, послушай...

– Все, что ты должна сделать, – прервал он ее тихим голосом, – это предложить Кэрол сделать перерыв. А я в это время проникну в комнату.

– Коул, я не думаю...

– Быстро, кто-то идет!

Джессика решила, что лучше не спорить с Коулом, пока их никто не увидел. Она постучала, и сиделка открыла ей.

– Привет, Кэрол.

– А, Джессика, как дела?

– Прекрасно, спасибо. Я пришла, чтобы ты могла сделать перерыв. Там внизу полно сладостей, и ты можешь набрать себе полную тарелку.

– Как мило с твоей стороны.

– Поставщик проделал жуткую работу. Ты не поверишь, сколько там всего.

Кэрол взглянула на спящего Майкла. Потом опять повернулась к Джессике и улыбнулась:

– Спасибо, Джессика.

– Не стоит благодарности. Воспользуйся своим временем. Я устала и хочу посидеть здесь.

– Хорошо. – Кэрол улыбнулась и жеманно вышла. – Я вернусь через пятнадцать минут или около того.

Войдя в комнату, Джессика сразу почувствовала себя лгуньей. Вполне возможно, что сиделка получит нагоняй за то, что оставила Майкла и присоединилась к гостям, если Изабелла увидит ее около буфета.

Через мгновение Коул проник в комнату и закрыл дверь.

– Мне надо поговорить с тобой.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты не должен похищать отца!

– Почему, черт возьми?

– Юридически, я думаю, тебя могут обвинить в нарушении федерального закона, хотя ты и его сын. Кроме того, твоего отца надо оберегать от тяжелых испытаний.

Коул нахмурился, но до того, как он успел ответить, они услышали ворчание Майкла.

Джессика оглянулась. Майкл повернул голову и смотрел на них. Он похлопал по краю матраса, призывая подойти. Коул наклонился над ним:

– Что, папа?

– Монах, – прохрипел Майкл.

– Брат Козимо? – спросила Джессика. Майкл утвердительно кивнул.

– Я разговаривала с ним, – сказала Джессика. На лице Майкла появилось сильное удивление. – Он сказал, что защищает завод.

Майкл снова кивнул. Потом посмотрел на Коула и скрюченным пальцем показал ему на грудь:

– Ты. Нога... – Больше он не смог говорить и, совершенно изнеможенный, закрыл глаза, – Что нога, папа?

– Френк, – пробормотал Майкл, снова открыв глаза. – Не... не он избранный!

– Папа, я не могу понять, что ты хочешь сказать.

Майкл остановил свой взгляд на ночном столике, где Джессика увидела блокнот и перо. Она взяла их и подала Майклу. Он попытался писать, но рука дрожала так сильно, что перо прорвало бумагу.

Коул изогнул шею, пытаясь разобрать написанное.

– Слушай... – прочел он. Майкл нацарапал еще что-то.

– Козимо! – воскликнула Джессика. – Слушай Козимо!

– Кто такой, черт возьми, этот Козимо? – спросил растерянно Коул.

– Это монах, о котором я тебе говорила. Защитник.

– Какие у него дела с отцом?

Майкл старательно писал, но перо проткнуло лист, он потерял контроль над своими руками. Он вздохнул и опустился на подушку. Из глаз его текли слезы. Коул сел на край кровати и взял его руку:

– Не плачь, папа. Я заберу тебя отсюда.

В этот момент дверь неожиданно открылась, в комнату ворвалась Изабелла.

– Что все это значит? – закричала она. Изабелла увидела Кэрол, как только та спустилась вниз. Шансы Коула помочь отцу улетучились.

Изабелла подошла к ним. В черном платье с металлическим корсажем она выглядела как в военной форме:

– Что вы здесь делаете?

– Я разговариваю со своим отцом, – спокойно ответил Коул.

– Думаю, я ясно дала понять, что тебе не следует появляться в этом доме.

– Меня хотел видеть отец. – Как ты узнал об этом? – презрительно фыркнула Изабелла. – Ты, фрукт.

– Нет, это не так! – вступилась Джессика.

– А ты обманула мою служащую. Я о тебе лучше думала, Джессика.

– Я только пытаюсь помочь.

– Помочь кому? Нику? Теперь я знаю, что твоя искренность – это ложь. И я глубоко разочарована в тебе, Джессика. – Изабелла перевела взгляд с нее на старика в постели. – Посмотрите, как вы расстроили его! Это очень вредно для Майкла!

– Ему бы не было так плохо, если бы ты не давала ему транквилизаторы.

Изабелла впилась взглядом в лицо Коула.

– Я знаю, что лучше для Майкла, а не ты. И как ты осмелился говорить мне, что делать!

Коул заботливо поправил голову отца, пригладил его волосы. После этого он встал.

– Я подаю в суд просьбу об опеке над отцом, – объявил он спокойно. – Мои юристы готовят документы.

– А мой адвокат имеет предписание не допускать тебя в этот дом. Убирайтесь! – Она указала на дверь. – Сейчас же!

Коул посмотрел на отца:

– До свидания, папа. Не волнуйся, я вернусь.

– Он тебя не слышит, – прошипела Изабелла. – А теперь – вон!

Коул подошел к двери, за ним пошла и Джессика.

– Считай себя лишенной моего доброго отношения, Джессика, – проговорила ей вдогонку Изабелла, – если ты решила уйти с этим негодяем.

Джессика почувствовала приступ гнева. Она остановилась на пороге, собираясь сказать Изабелле, что она о ней думает. Потом решила, что ее гнев пропадет впустую. Джессика взяла Коула за руку и вышла с ним в коридор.

Они уже подходили к входной двери, когда их окликнула Шон. Шон робко подошла к Коулу, на ней было кричащее платье из панбархата. Джессику смутил ее вид.

– Привет, Шон, – спокойно улыбнулся Коул.

– Скучная компания, не правда ли? – спросила она, надув губы. – Я никогда не видела такого количества старомодных субъектов. Я подумываю, как бы сделать что-нибудь крутое.

– А что именно? – спросила Джессика.

– Что-нибудь вроде музыкальной атаки. У меня есть один лазерный диск, который сдует всю компанию.

– Да? Почему действительно не сделать этого? – согласился с нею Коул, беря Джессику за локоть. – Думаю, это хорошая идея.

– Ну да! – развеселилась Шон и поспешила наверх.

Коул нашел пальто Джессики и вышел с ней из дома. Усталые и молчаливые, они спустились по лестнице, погруженные в мысли о Майкле. Дойдя до лужайки, Джессика подняла взгляд и увидела направляющуюся к ним фигуру. Она удивилась, когда ее глаза привыкли к темноте, и поняла, что это идет, спотыкаясь, отец.

– Кто тут? – спросил Коул.

Джессика подавила в себе ужас при виде пьяного Роберта:

– Это мой отец.

Роберт Ворд настаивал, что не пьян. Он хотел пойти к Каванетти позже всех, как он привык. Джессика была довольна, что смогла перехватить отца и избавить от публичного унижения, но ей хотелось, чтобы он еще и замолчал. Каждое невнятно произнесенное слово ранило ее. Ей не хотелось, чтобы даже Коул видел отца в таком состоянии. Роберт был настолько пьян, что не мог держаться на ногах. Коул поддержал его:

– Пошли отсюда, мистер Ворд.

– Чертова дорога! – прошамкал Роберт. – Почему они не замостили ее! Человек может потерять равновесие.

Джессика была довольна, что темнота скрывает ее стыд. Она взяла отца за руку. На нем был старый и мятый смокинг. Узел галстука съехал на сторону.

– Пошли, папа. Ты опоздал. Все уже кончилось.

– Нет. Видишь машины?

– Да, но все уже собрались уезжать. Пошли домой, выпьешь рюмочку на ночь. Ты тоже хочешь, Коул?

– Коул? Кто такой Коул? – Роберт покосился. – Думается, вы были Ник, или вы Грег?

– Нет, – улыбнулся Коул. – Я Ник.

– Скажи, Ник. – Роберт споткнулся, и Коул удержал его. – Скажи, сынок, как твой отец?

– Прекрасно, мистер Ворд.

– Хорошо. Ему восемьдесят, ты знаешь?

– Знаю. – Коул посмотрел на Джессику через его голову, Джессика униженно отвела взгляд.

– А мне шестьдесят восемь. Скажи, Грег, выгляжу я на шестьдесят восемь?

– Вы выглядите на пятьдесят! Роберт хохотнул и стал заваливаться назад. Коул и Джессика подхватили его.

– Пошли, папа, домой.

– Еще рано, Джесс. Рано! – Он икнул и накренился. Коул и Джессика подхватили его с двух сторон в почти волоком довели до дома.

Все молчали. Роберт неожиданно потерял дар речи, Джессика не могла говорить от стыда и гнева. Коул шел с мрачным лицом.

Джессика открыла дверь в бунгало, и Коул проводил ее до спальни отца. Он помог положить Роберта на кровать, оставив Джессику, чтобы та раздела отца. Джессика проклинала Роберта за его неожиданный интерес к обществу. Почему он решил присоединиться к компании именно сегодня. Он годами не покидал бунгало. Теперь Коул узнает правду – ее отец алкоголик. Огорченная Джессика повесила мятый смокинг в шкаф, убрала туда же ботинки и закрыла дверцу.

Она удостоверилась, что отец накрыт, и вышла, закрыв за собой дверь. Джессика чувствовала себя несчастной. Весь вечер оказался сплошным крушением. Она уже не сможет взглянуть в лицо Изабелле. Майкл Каванетти заперт в собственном доме, а Коул видел ее отца, лишенного рассудка.

Что может быть хуже? Джессика хотела лечь в постель, расплакаться и уснуть.

Она сняла пальто, подошла к шкафу, чтобы повесить его, и вдруг, к своему удивлению, увидела Коула, стоящего в гостиной. Джессика помедлила, вешая пальто на плечики.

– Хочешь рюмочку на ночь? – спросил он, беря графин с вином.

– Я думала, ты ушел.

– Я ушел. От гостевого дома сюда семьдесят семь шагов. У тебя есть где-нибудь стакан?

– В столовой. – Она пошла вперед, думая, почему Коул не ушел из-за отвращения к поведению ее отца.

Коул нашел два бокала и вернулся в гостиную, Стоя между кушеткой и камином, Джессика смотрела на него в оцепенении от всех сегодняшних неприятностей. Она видела, как Коул вынул пробку из графина и наливает в бокалы вино цвета клюквы.

– Коул... – начала она, готовая защищать своего отца.

– Я бы хотел знать твое мнение, Джесс, – прервал он ее. – Скажи, что ты думаешь об этом вине?

– Что? – спросила Джессика, удивляясь, почему он ничего не говорит об отце.

– Я хочу знать твое мнение. Раскрути его и понюхай, как я показывал недавно.

Эта дегустация предваряла разговор об алкоголизме отца. Джессика опустила нос в бокал.

– Что ты чувствуешь?

Джессика принюхалась, затем снова втянула в себя воздух.

– Ну?

– Пахнет приятно, но я чувствую табак.

– Что еще?

– Ваниль. – Она понюхала последний раз. – И немного мяты.

Он отпил вина и посмотрел на нее через край бокала:

– Хорошо. Теперь сделай глоток.

Джессика отхлебнула и прополоскала вином рот, надеясь вспомнить все приемы, показанные Коулом. Она втянула воздух через нос и проверила ощущение языком.

– Какой вкус? – спросил Коул.

– Сладкий, спокойный. Мне понравилось. – Она задумчиво посмотрела на бокал. – Это как бархатный кларет.

Коул позволил себе рассмеяться и взглянул на потолок.

– Что я сказала забавного?

– Ты не заметила, что сказала, Джесс. Ты чертовски здорово назвала это вино!

– Да?

– У тебя прекрасный нос. Я заметил это еще в прошлый раз.

Джессика посмотрела на свой бокал, обрадованная неожиданной похвалой.

– Бархатный кларет, – задумался он, подняв бокал к свету. – Никогда об этом не думал, но бархатный кларет превосходно определяет мерлот.

– Мне всегда нравилось звучание словосочетания – бархатный кларет.

– Как в «Разбойнике», – добавил Коул. Джессика была приятно удивлена, что Коул знал содержание ее любимых поэм. Она когда-то декламировала ему и считала, что он не слушал ее тогда.

Коул посмотрел на Джессику. А она не могла отвести взгляда от лица Коула, Что-то странное было в его глазах, как будто он смотрел мимо и одновременно внутрь ее.

– Так ты помнишь эту глупую поэму, – сказала Джессика, стараясь избавиться от чар.

– Конечно. – Он прищурился. – Я многое помню, Джессика. Ты удивлена?

Джессика хотела переменить тему разговора.

– Значит, ты хочешь судом добиться опеки над отцом?

– Да, черт их побери! – Он подошел к графину с мерлотом:

– Еще немного?

– Пожалуй. – Она подставила свой бокал и выпила, чувствуя струи тепла, проникающие в грудь. Мерлот ей нравился больше каберне «совиньона», которое давал Козимо.

– Коул, что касается моего отца... Он уже давно в депрессии. Из-за моей матери, я полагаю. Но, в любом случае, он пьет слишком...

– Джесс. – Коул поднял бокал и прервал ее. – У меня тост.

Она удивилась, но тоже подняла бокал, благодарная, что Коул прервал ее неудачную попытку объяснения. Он чокнулся с ней.

– За дружбу, – произнес он.

Она покраснела и отвела свой бокал, но Коул предвидел ее реакцию и поэтому соединил их руки на манер брудершафта.

– Пей! – скомандовал он, поднося свой бокал к ее губам. – Она изумленно смотрела на него. – Пей, Джессика. – Коул приставил край бокала к ее губам и смотрел, как кроваво-красное вино лилось в ее рот. Джессика выпила и зачарованно наблюдала, как Коул допил вино из ее бокала.

На мгновение их руки оставались переплетенными, они не отрывали взгляда друг от друга, пока не поняли, как странно все это выглядит. После этого Коул наклонился и прикоснулся к ее губам. Рот у него был теплым и нежным, как будто он просил разрешения ее поцеловать, это был момент, о котором она мечтала все прошедшие годы. А что будет, если Коулу не понравится, как она целуется? Или, хуже того, что будет, если надежды Коула не оправдаются? Ослабев от нерешительности, Джессика отвела свой рот.

– Не надо больше дружбы, да? – прошептал Коул. – Друзья заслуживают большего.

– Что ты имеешь в виду? – выдохнула она.

– Твой отец – алкоголик, не правда ли? Она отступила, понимая, что ей больше не удастся избежать правды.

– Да.

– Но это недостаточное объяснение, – продолжал Коул. – Давно у него это?

– Многие годы...

– И ты все скрываешь?

– А что еще я могла? Никто не мог мне помочь.

– А почему ты не сказала мне, Джесс? Я же твой друг.

– Друг? Ты думаешь, что ты мой друг? – Она отошла от него.

– Да, черт возьми!

– Люди должны быть вместе многие годы, если они друзья.

– Что это может значить?

Джессика отвернулась от него, полная гнева и смущения, налетевших на нее, как ветер.

– Джесс, что это может значить?

– Ты... говоришь о дружбе, – выпалила она. – А что ты знаешь о времени, когда я... – Она прервала себя, потому что не могла сказать ему о годах, когда он был светочем для нее. – Когда я...

– Что ты?

– О, забудь это! – Она отвернулась. Вино заставило ее сказать больше, чем она хотела. Проклятый Николо Каванетти и этот мерлот 1977 года. Она сжала губы и уставилась в пол.

– Джесс, приоткроешься ли ты хоть немного? Ты временами похожа на сфинкса.

– Ты не можешь врываться в чужую жизнь и ждать, что люди тут же начнут играть в твою игру, Коул. Теперь ясно?

– Понятно.

– Ты хотел играть, давать пасы и выигрывать. Ты думал, что можешь победить и уехать в другой город, а все твои болельщики, затаив дыхание, будут ждать, чтобы поклониться тебе, когда ты вернешься.

Коул смотрел на нее молча. Затем прищурил глаза:

– Ты чем-то очень раздражена, Джесс?

– Да! А ты так погружен в себя и свои проблемы, что не можешь этого понять.

– Начинается игра в отгадки?

– Я думала, что тебе эта игра нравится. Я думала, тебе нравятся детективы!

– Я не очень прилежный читатель. Это больше волнует женщин. Они думают, что мужчины способны читать о невероятных извивах мысли.

– Это не невероятные извивы. Каждый, обладающий хоть каплей чувства, должен бы понять, что меня беспокоит. А ты даже не знаешь, что это значит – понять женщину.

– Очевидно. – Он поставил свой бокал на кофейный столик и выпрямился. – Итак, я не был достаточно хорошим другом в течение многих лет, чтобы заслужить дружбу теперь. Это какие-то ограничения на дружбу, о которых я не знал. Когда прошло мое время, Джессика? В прошлом году? Пять лет назад? Десять?

– А как насчет тринадцати лет, Коул? Как насчет вечера, когда праздновали твое окончание школы?

Он внимательно посмотрел на нее, Джессика отвернулась, она не могла долго на него смотреть. Ее щеки запылали, слезы наполнили глаза, но она отказалась упасть перед ним. Она поставила бокал на столик и вышла из комнаты. Коул пошел за ней, но она убежала в свою спальню и захлопнула дверь. Джессика сказала больше, чем когда-либо собиралась, и она не хотела слышать вопросов, которые Коул может ей задать.

– Джесс, выйди! – крикнул Коул.

– Убирайся!

– Выйди и скажи, в чем дело.

Она вытерла слезы и стояла посреди комнаты, слушая его нетерпеливый стук.

– Джесс!

Она заткнула уши, чтобы не слышать его просьб, и села на кровать. К несчастью, она могла лишь заткнуть уши и закрыть глаза, но ничего не могла поделать со своим сердцем.

Коул наконец ушел. Долго после этого Джессика лежала на кровати и плакала. У нее не было никого, кому она могла довериться, никого, с кем могла бы поделиться своими огорчениями. Она чувствовала себя такой одинокой.

Когда Джессика плакала, то вдруг представила, что ее спросит о причине слез брат Козимо. И что она ему ответит? Монах напугал ее колдовством прошлой ночью, но вообще с ним всегда было легко говорить, и Джессика чувствовала, как он озабочен ее состоянием. Затем она отчетливо представила себе, что видит Козимо сидящим на стуле около окна, его сутана была полностью в тени.

Джессика тяжело вздохнула и поднялась на локте, думая, что хорошо бы переодеться на ночь. Только потом она заметила темную фигуру на стуле именно так, как она себе и представляла.

Глава 17

Джессика встала и вытерла слезы.

– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросила она.

– Слушаю, как ты плачешь. – Козимо поднялся.

– Оставь меня?

– Обещаю, что не дотронусь до тебя. – Монах спрятал руки. – Прости, если я напутал тебя прошлой ночью. Это не входило в мои намерения.

Она смотрела на него затуманенными покрасневшими глазами, желая поверить.

– Как ты здесь оказался? – спросила Джессика.

– Через дверь. Ты так сильно плаката, что не слышала, как я вошел.

Джессика посмотрела на дверь, ей было интересно, возможно ли, чтобы кто-то вошел сюда незамеченным.

– Скажи мне теперь, ночная леди, что заставило тебя плакать?

Джессика пыталась решить, должна ли она что-нибудь говорить сегодня. То малое, что она сказала Коулу, превратило их беседу в фиаско. Джессика все еще чувствовала огромную необходимость излить кому-нибудь свои несчастья, особенно Козимо. Она тяжело вздохнула и подняла голову.

– Я бы никогда не открылась людям, Козимо. И теперь, когда я хочу этого, я не могу.

– Почему?

– Мне кажется, что люди не хотят знать, что я думаю, что чувствую.

– Почему же?

– Когда я была молодой, я должна была хорошо обдумать мои отношения с отцом. Я никогда не была естественной или открытой. Каждый мой шаг был взвешен и обдуман. Мне кажется, что уроки, полученные мною в детстве, стали привычкой. Я всегда думала, что глупо и опасно открывать людям сердце.

– Почему?

– Я подозревала, что они получат преимущество надо мной, или подумают, что я глупа или сбилась с круга.

– Такая опасность существует всегда. Но это был бы странный мир, Джессика, если бы никто не знал, что думают или чувствуют другие. Если бы никто не открывал своего сердца, мы все жили бы в темноте и страхе.

Джессика кивнула и отвернулась, стараясь, чтобы губы не задрожали, чтобы снова не заплакать.

– Ты боишься, что про тебя подумают, что ты глупая? – ласково спросил Козимо.

Джессика снова кивнула.

– Значит, ты всю жизнь прожила в страхе, Джессика.

– Я знаю. Но это так трудно, Козимо.

– Ты удивилась сладости вина, – ответил он. – Тогда тебя может удивить и сладость искренности.

– А что, если Коул совсем не такой, каким я хочу его видеть? Что, если он не хочет меня так, как я хочу его? Как я узнаю, что он действительно чувствует ко мне?

– Ты не узнаешь, Джессика. – Козимо усмехнулся. – Ты не будешь знать этих вещей, пока находишься в изоляции.

– Вероятно, ты прав.

– Ты слишком много ожидаешь от себя. – Амаре ет сапере вике део сонцедитур.

– И что это значит?

– Любить и быть мудрым в одно и то же время почти невозможно, даже для Бога.

Эти слова подняли ее дух. Она наклонилась к монаху:

– Хорошо сказано, Козимо.

– К несчастью, я не могу присвоить эти слова. Они принадлежат кому-то другому.

Монах приблизился к ней, и Джессика протянула ему руку, не боясь больше, что тот может что-то сделать с ней. Его рука была теплой и сильной, загорелой и мозолистой, но рукопожатие было нежным.

– Открой свое сердце Николо, – настаивал брат Козимо. – Что плохого он может сделать?

– Посмеяться!..

– Разве это тот смех, которого ты действительно боишься, или есть еще что-то?

– Я не могу последовать твоему совету. Монах взглянул на ее руку и слегка погладил ее тыльную сторону большим пальцем, – А ты не боишься, что он покинет тебя? Джессику передернуло.

– Глубоко внутри, леди ночи, ты не боишься, что Николо оставит тебя снова?

Правда поразила Джессику, как удар грома. Ее бросила мать, затем фактически и отец оставил ее. Коул тоже ее оставил. Милостивый Боже, она же останется одна после того, как Коул покинет Мосс-Клифф. Джессика еще никогда не позволяла себе осознать свою зависимость от него. Она жила, как будто ничего не задевало ее, стремилась к карьере с настойчивостью, порожденной необходимостью избежать глубокой эмоциональной бреши в ее жизни. Неудивительно, что Джессика никогда не находила полного удовлетворения ни с одним мужчиной. Она оставила свое сердце в Мосс-Клиффе тринадцать лет назад.

Джессика отстранилась, но Козимо не разрешил ей.

– Ты думаешь, если Николо не любит тебя, то он наверняка уедет и ты снова останешься одна.

– Нет, – вздохнула Джессика.

– Но ты не можешь больше выносить свое одиночество. – Нет...

– Ты боишься рисковать, не зная, получишь ты любовь или одиночество.

Она кивнула опущенной головой, пораженная пониманием монаха.

– Скажи ему о твоих чувствах, Джессика.

– Я не могу. У него есть Люси.

– Ты уверена? И ты не будешь бороться за сердце Николо?

– Что ты хочешь сказать?

– Если ты его любишь, сражайся за него. И за себя. Держу пари, ты не будешь сражаться за что-нибудь только для себя в течение всей жизни. За твоего отца, конечно, и за других людей, но не за Джессику Ворд.

Джессика безмолвно смотрела на монаха. Он был прав. Она усвоила, что ничего не нужно ждать от жизни. А ничего не ожидая, она ничего и не требовала.

– Настало время просить что-нибудь от жизни, Джессика, требовать чего-то для себя.

Она опустила голову и молчала, слишком взволнованная, чтобы отвечать.

Козимо вздохнул и сжал ее руку, какое-то время стоя, как темная башня, перед ней. Она была благодарна за то, что он здесь, за слова и совет. Всю свою жизнь Джессика ни на кого не могла положиться, кому-то доверяться или найти утешение. Его присутствие дало ей надежду и силу.

– Как ты мог так хорошо узнать меня?

– О! – Он потрепал ее по руке и сознался:

– Я думаю, мы с тобой старые друзья, Джессика.

– Каким образом?

– Вероятно, земное существование подразумевает перекрещивающиеся пути и больше, чем в одном случае. Наши пути пересекались в прошлом.

– Это то, чего ты хотел добиться прошлой ночью?

– Да, но ты, кажется, не вспомнила другой путь, поэтому я не буду принуждать тебя к этому снова.

Джессика скрестила руки, не расположенная позволять себе хоть что-то вспомнить о Козимо.

– Я должен идти. Спокойной ночи, Джессика.

– Спокойной ночи и спасибо тебе, Козимо. Я... я чувствую себя намного лучше теперь, поговорив с тобой.

– Я рад.

– Я увижу тебя завтра?

– Если ты так желаешь.

– Козимо.

– Да?

– Откуда у тебя столько мудрости?

– У меня было много времени для раздумий.

Джессика провела следующее утро, убираясь в доме и выпекая печенье. Она думала о своей работе, о том, как доказать и обосновать, что комета, которую она видела на картинах и фресках, минует землю через тринадцать лет. У нее осталось только шесть дней до отъезда в Калифорнию, а она написала меньше пяти страниц.

Джессика вынула последний противень печенья на черной патоке и выключила плиту. Это аппетитное румяное печенье она приготовила по рецепту Каванетти, она знала, что Коул его особенно любит. Джессика сняла печенье и положила противень в мойку. Приведя в порядок кухню, она взяла тарелку с печеньем и пошла в гостевой дом, надеясь объяснить свое вчерашнее поведение.

Коттедж был окружен машинами и репортерами с зонтами. Джессика пробилась через толпу, удивляясь тому, что происходит. Неужели Коул опять что-то натворил? Она вытянула шею над плечом человека с видеокамерой. На пороге дома стоял Коул. Люси и седой мужчина с важным лицом. Лицо Коула было похоже на белую маску, Джессика уже видела смертельную скуку, которая появлялась в его глазах, когда ему не везло.

– Что происходит? – спросила Джессика человека с камерой.

– Только что поступило сообщение, что Коул Николе не будет больше играть.

– Что? – Джессика задохнулась. Она поняла, что это полное крушение для Коула.

– А кто этот седой человек?

– Это Том Макнаррен, тренер его команды. Джессика увидела, как тренер отмахнулся от дальнейших вопросов и пошел к своей машине. Репортеры окружили его, но тот ни с кем не стал разговаривать. Джессика пыталась взойти на крыльцо, но репортеры тащили ее в другом направлении. Беспомощная, она видела только, как Коул вошел в дом.

Когда дверь захлопнулась, репортеры стали расходиться. Джессика наконец добралась до двери и постучала.

– Люси? – позвала она. – Это Джессика. Через минуту дверь открылась.

– О, Джессика. – Люси шире открыла дверь. – Входи. Я думала, ты одна из тех негодяев, которые так расстроили Коула. – Джессика вошла, и Люси быстро закрыла за ней дверь.

– Репортеры сказали, что Коул больше не будет играть. Это правда?

– Правда.

– Как Коул принял новость?

– О, как обычно. Пришел в ярость. – Она оглянулась, потом снова посмотрела на Джессику. Понизив голос, она сказала:

– Правда, у него не было одного из этих ужасных обмороков. Это они лишили навсегда его каких-либо шансов. Тренер думает, что он слишком стар и должен уйти.

– Уйти? Он силен, как бык.

– Скажи это тренеру. – Люси тряхнула головой и подошла к дивану. Она взяла полотенце и повесила его на плечо. – Я не перенесу, если он не даст Коулу шанса. Вероятно, это будет последний год Коула, перед тем как сесть на скамейку. Так кончается карьера.

– Где он?

– Он пошел к себе переодеться. Сказал, что хочет пробежаться.

– Думаешь, он поймет, если я постучу?

– Уверена, что ты не будешь ему в тягость. Джессика подошла к спальне Коула и постучала.

– Коул? – позвала она мягко.

Никто не ответил. Дверь слегка скрипнула. Джессика смогла открыть ее и войти. В комнате было темно, кровать не смята. Джессика обошла кучу спортивных ботинок и полотенец. Тут она увидела Коула, поникшего на стуле, сжимавшего голову руками. Он не поднял головы, когда она снова позвала его по имени.

Джессика колебалась, не уверенная – оставаться ей или уйти. Уйти было бы проще всего, поскольку она не знала, что сказать, чтобы облегчить его боль. В такой момент она и сама не хотела бы слышать утешений. Все еще держа печенье, она приблизилась к Коулу, глядя на его поникшие плечи.

– Коул, извини.

Он не поднял головы. Джессика ощутила беспомощность. Что еще она может сказать? Вероятно, ей нужно остаться в стороне. А, может, он просто смертельно устал от надоевших ему людей и хочет побыть один.

Не находя слов, чтобы выразить сочувствие, Джессика положила руку ему на плечо в знак одобрения и поддержки. Она слышала, как он вздохнул, и осторожно провела рукой по его шее.

– Они глупцы, Коул, – проговорила она тихо. – Они ничего не понимают.

Наконец он взглянул на нее:

– Моя карьера окончена, Джесс, – Не может быть.

– Это будет чудом, если тренер согласится взять меня обратно, – вздохнул он. – Но я не верю в чудо.

– А я поверю, – ответила Джессика. – Я наконец поняла это. Ты должен поверить!

– Почему я должен?

– Потому что, потеряв веру, ты потеряешь надежду.

– Ты поешь совсем по-другому, чем прошлым вечером, – попытался он улыбнуться почти сердечно.

– Я много думала. – Джессика сняла с него руку и взяла печенье. – Попробуй, пожалуйста, печенье.

Он посмотрел на тарелку:

– Печенье на черной патоке?

– Оно самое.

– Ты смеешься?!

Джессика села на кровать, счастливая от того, что ему стало легче.

Он попробовал ее стряпню, а потом отправил в рот целое печенье.

– Это я люблю.

– Я знаю и тоже много помню.

– Ты знаешь, как давно я не ел ничего домашнего, Джесс? Лет десять. – Он поставил тарелку на ночной столик.

– Коул, извини за прошлую ночь. Я...

– О, забудь...

– Нет, выслушай. – Я беру назад свои слова.

Я была плохой. Я всегда хотела быть твоим другом, Коул. – Помня совет Козимо быть искренней, она глубоко вздохнула и бросилась в воду:

– Когда я еще была маленькой девочкой, я считала тебя самым сильным, самым симпатичным и добрым мальчиком, какого я знала.

Он перестал жевать и уставился на нее.

– Даже когда я училась в высшей школе, я думала, что ты намного лучше всех моих знакомых. Я хотела, чтобы ты взглянул на меня хоть раз. – Ее голос перешел на шепот, когда Коул поднялся во весь рост.

– Проклятье! – Его голос охрип от удивления. – Ты же никогда не разрешала мне.

– А ты никогда и не смотрел.

– Как я мог? – Он сжал челюсти, сдерживая приступ разочарования. – Кто я был? Бедный Николо Каванетти. Разве мог я смотреть на богатую мисс Джессику Ворд?

– Что ты этим хочешь сказать?

– Я был ничем, всего лишь полевым работником. Я видел, как вы живете. У меня никогда не было модной прически или дорогой одежды. Черт, я даже не умел говорить так, как вы!

– Но а не звала!

Она посмотрела на его широкую спину и впервые поняла, что не презрение к ней не позволило ему приблизиться.

– Потом ты заметил меня, – прошептала Джессика.

– Привыкнув быть лидером и различать тех, кто напоминал мне тебя – высокомерных, необычных и холодных, – я старался внушить им сменить холодность на обожание.

– И удавалось?

– Иногда. Но потом оказывалось, что холодность была не тем, чем казалась.

– Коул, я... – Джессика оборвала себя, ошеломленная его признаниями. Никогда, даже в самых смелых ее снах, она не могла предвидеть, что результаты ее искренности могут быть такими всеразъясняющими:

– И теперь я – бывший футболист, Джесс.

Совсем не то, что ты называла вызывающим успехом.

– Коул. – Джессика обняла его широкие плечи и прижалась щекой к спине, чего так хотела с того самого момента, когда приехала в Мосс-Клифф.

– О, Коул! – Она прижалась к нему крепче. – Ты мой друг, Коул, несмотря ни на что. Ты мой самый лучший друг, и всегда будешь им.

– Нет, Джесс! Я не хочу твоей чертовой жалости!

Джессика уронила руки, пораженная стыдом. Она совершила ошибку. Она поддалась своим чувствам, а он отверг ее. Совет Козимо не помог.

– Ты думаешь, я говорила тебе все это из жалости?

– А почему же еще?

– Может быть, потому что я забочусь о тебе!

– Послушай, Джесс, я хорошо понимаю, что ты имеешь в виду. Ты хочешь сказать что-нибудь, что улучшило бы мое настроение. Но не надо говорить о дружбе. Ты не хотела никакой дружбы вчера вечером. А что же теперь? С тех пор ничего не изменилось, за исключением того, что моя жизнь развалилась.

– Коул!

– Я не объект для милосердия, черт побери! Ты думаешь, печенье и добрые слова помогут здоровью моего отца? Вернут мою карьеру? – Он отвернулся. – Почему ты не уходишь, черт возьми!

– Хорошо, я уйду. А ты... ты эгоистичный идиот! – Она прошла к двери и открыла ее. Затем оглянулась:

– Думаешь, у одного тебя проблемы? Добро пожаловать в реальный мир, Николо!

Коул поморщился, когда дверь за ней закрылась. Реальный мир? Что Джессика знает о реальном мире? Она понятия не имеет, что значит для спортсмена горечь конца его карьеры. Что значит просидеть почти весь сезон на скамье и постоянно подвергаться позору от репортеров за то, чего он никогда не делал. Реальный мир. Он фыркнул от отвращения. Что она знает о жизни, если все, что она видела, это окуляр телескопа и спокойная работа в университете? Как бы она себя чувствовала, если бы пришлось уйти в отставку в тридцать пять лет, никогда больше не знать радости победы, никогда не слышать, как болельщики выкрикивают твое имя.

Коул взял одежду со спинки стула и прошел в ванную. Он пытался бороться с обмороками, но они становились все чаще. Тренер делает только то, что необходимо команде. Да, Коул оказался у подножия, лишившись своей карьеры и гордости. И будь он проклят, если он потянет за собой Джессику Ворд.

Он знал, что не должен был кричать на нее, но ее объятия чуть было не победили его гордости. Он почти поддался на ее слова, почти поверил, что она хочет его. И почему бы кому-то не пожалеть старика Николо Каванетти?

Коул не хотел жалости. Он хотел ее любви и уважения. Никто не любит проигравшего.

Глава 18

Коул шел за юношей по каменной винтовой лестнице, которая вела в спальню наверху башни. Он поднимался с трудом, его ноги устали от верховой езды за два дня и две ночи. Уже десять лет он не садился на лошадь, дни его сражений остались в прошлом. Хотя он ехал на спокойном мерине, но испытывал страдание и знал, что наутро его мускулы будут твердыми и болезненными. Прежде чем отправиться спать, он достал из своего мешка мазь. Но сначала он должен был осмотреть своего пациента.

Коул работал на винном заводе, когда его вызвал аббат и попросил совершить эту поездку. Уже несколько лет он жил в монастыре. Он приобрел основательные знания о растениях и врачевании. Его талант исцеления от ран и болезней был широко известен во всей округе. Обычно Коул не отъезжал более, чем на несколько миль от монастыря, чтобы позаботиться о больных, и скоро возвращался в свое спокойное уединение – к винограднику и лекарствам. Но это путешествие завело его далеко от Бенедиктинского братства в замок, находившийся в Альпах, стране гор, снегов и страшных ущелий. Коул никогда не видел крепости и не знал владельца, правившего там. Вероятно, владелец был герцогом, который заложил свои южные владения больше для собственного удовольствия.

Коул весь продрог, пока юноша стучал в тяжелую деревянную дверь на самом верху бесконечной каменной лестницы.

Дверь открыла старуха со следами печали на лице. Ее глаза были красными от слез.

– Ах, брат, слишком поздно!

– Слишком поздно?

– Миледи умерла! – воскликнула она, пряча лицо в фартук.

– Когда? – спросил Коул.

– Мгновение назад. Если бы вы приехали чуть раньше! Ох, мать Мария! Она умерла!

Коул прошел мимо камина, в котором теплился огонь. Он увидел женщину, лежавшую на огромной кровати из орехового дерева. Здесь не было рам для вышивания, сундуков для одежды, кучи изношенных тапочек и музыкальных инструментов. Очевидно, комната редко использовалась.

Коул поспешил к кровати и посмотрел на женщину. Она была средних лет, исхудалая и бледная, но все еще очень красивая. Ее голова была обмотана бинтами, изящные руки лежали на стеганом одеяле, прикрывавшем тело, как будто ее уже готовили хоронить. Коул приложил руку к ее лбу.

– Она еще теплая.

– Но она не дышит! Я присутствовала при последнем ее вздохе! Слышала предсмертный хрип.

Сердце Коула стучало, как барабан, но внешне он действовал спокойно и неторопливо. Он развязал мешок с лекарствами и положил его на кровать, достал кожаный мешочек с растертой болотной мятой, взяв щепотку, растер ее между пальцами и положил в нос женщины. Резкий запах не подействовал на нее.

– Что с ней случилось? – спросил он у старухи.

– Она упала с лошади и ударилась головой. С тех пор она не открывала глаза.

– Когда она упала?

– Две недели назад, добрый брат.

– Так давно?

– Да.

– И с тех пор она не ела и не пила?

– Нет! Я пыталась, но...

– Вполне вероятно, что она умерла от голода и жажды? – Голос Коула был жестким и хриплым. Он повернулся к своей пациентке, сожалея о неожиданной вспышке. Старуха сникла от его жестоких слов. Она и так была огорчена. И не было необходимости добавлять к ее горю еще и вину.

Ему оставалось только одно – лечение, которое он видел в Святой Земле, совершаемое арабскими врачами. Он должен попытаться вдохнуть в нее жизнь в буквальном смысле. Коул открыл рот женщины и прижал ее язык пальцем правой руки, запрокидывая назад ее голову. Таким образом он освобождал проход в горле. Потом он сделал вдох и наклонился над умершей.

Коул стал дуть в рот – осторожно, чтобы не причинить боли женщине. Она была маленькой и изящной, и вместимость ее легких была гораздо меньше, чем у него. Он вдувал в нее воздух несколько минут, боясь, что его усилия окажутся напрасными, и она не сможет дышать сама. Еще он боялся, что мог забыть что-то главное в лечении. На его лбу выступил пот от сильного напряжения, но он не останавливался, зная, что иначе придется смириться со смертью.

Вдруг Коул почувствовал слабые конвульсии, и женщина кашлянула. Коул приподнялся в надежде увидеть и другие признаки жизни. Пациентка снова кашлянула.

– Боже, спаси нас! – завопила старуха, выбегая из комнаты.

Коул не обратил внимания на старуху и снова полез в свой мешок, откуда достал стеклянную трубочку и маленький пузыречек с крепким очищенным вином. Он налил немного вина в трубочку и вставил ее между губами женщины, чтобы жидкость пролилась в горло. Шок от чистого спирта мог разбудить кого угодно, даже мертвого, а сладость вина немедленно оживляла, если в человеке оставалась хоть капля жизни. Женщина забормотала и вздохнула более глубоко, но пока не открывала глаз. Коул влил в нее большой глоток воды. Она проглотила воду, как голодная птица. Коул мысленно благодарил Джованну за то, что она его научила кормить больных через трубочку. Такой способ может дать этой женщине шанс выжить.

Примерно через час Коул смог посадить ее, придерживая правой рукой. Ее голова упала ему на грудь. Такого не было с ним со времен Джованны, и ощущение прикосновения женского тела наполнило Коула печалью. Терпеливо и заботливо он продолжал кормить женщину через трубочку, потом просто прижал к своему телу, зная, что ее нужно согреть.

Ее дыхание оставалось поверхностным, но устойчивым. Коул надеялся, что она выживет, хотя, возможно, никогда не оправится из-за того, что случилось с ее мозгом после падения с лошади.

Коул осторожно разбинтовал ее голову, окруженную копной волнистых черных волос. Вспомнив мягкие черные локоны Джованны, Коул на мгновение смутился, его старая сердечная рана еще болела. Он усилием воли вернулся в настоящее и нежно уложил ее голову на подушку так, чтобы можно было исследовать рану на ее голове. Коул нашел опухоль за правым ухом и проверил, не загноилась ли она. Рана должна быть серьезной, потому что даже после пятнадцати дней опухоль оставалась все еще большой. К счастью, кожа не была повреждена, также не было следов заражения крови. С большой предосторожностью он исследовал своими чуткими руками ее шею, кости и все остальное, что могло оставаться не замеченными другими. Когда Коул исследовал шею, то наконец взглянул на женщину. Это был первый внимательный взгляд на пациентку после того, как он снял бинты с ее головы. Как и Джованна в последнюю ночь, она лежала с раскиданными по подушке черными волосами. Коул поправил одну прядь, лежащую на щеке, и посмотрел на исхудалый профиль и изящную линию подбородка. На мгновение он застыл, не веря своим глазам.

Может, это видение? Может, он спит наяву, проскакав так долго без отдыха? Иисусе! Эта больная женщина была Джованной! У Коула отнялись ноги. Он опустился на край постели. Что она здесь делала? Каким образом судьба после стольких лет свела их вместе? Холодная волна ужаса охватила его, когда он понял, что видел ее мертвой. У него пересохло во рту. Он сглотнул и повернулся к ней, понимая, что в высокогорном замке только что произошло нечто похожее на чудо.

– Джованна! – прошептал Коул в изумлении. Дрожащей рукой он погладил ее щеку. О, Господи, что, если она умерла? Что, если он не смог помочь ей. Черный страх охватил Коула, когда эта пугающая мысль возникла в нем. Благой Боже, а если он не смог ее оживить?

Он должен использовать каждую драгоценную минуту, чтобы вылечить ее. Он не будет спать, пока не приведет Джованну в чувство. Так же, как и она бодрствовала около него в Святой Земле, так же и он останется с ней, пока не вернет жизнь в ее тело.

– Джованна, – прошептал Коул, наклоняясь к ее уху. – Ах, Джованна, это твой милорд пришел спасти тебя, бороться за тебя.

Джованна не двигалась, ее молчание разрывало ему сердце. Коул нежно гладил ее по щеке, в то время как слезы туманили его взгляд.

– Джованна, я здесь. И я не покину тебя, пока ты не поправишься.

Он не мог сдержаться от желания поцеловать ее. Легко и благоговейно Коул прикоснулся к губам Джованны и вдохнул запах ее волос.

Джессика спешила в бунгало, не задумываясь о встречавшихся на пути лужах, крайне раздраженная тем, что произошло между ней и Коулом. Он сказал Джессике, чтобы та оставила его одного. Коул как будто ударил ее по лицу. Его проклятая гордость закрыла от него правду. Джессика не жалела его. Она любила его! Почему он не видит этого? Джессика так увлеклась своими мыслями, что не заметила коричневого «седана», стоявшего около бунгало.

Тяжеловесный мужчина поднялся с перил и встретил ее наверху.

– Детектив Тернер, – проговорила Джессика с удивлением.

– Добрый день, мисс Ворд.

– Добрый день. Как дела?

– Могли быть лучше. Хотелось бы решить побыстрей эту задачу. – Он полез в свое мятое пальто и что-то достал. – Получен ордер на обыск. – Он передал его ей для ознакомления. – Как насчет того, чтобы осмотреть все вокруг.

– Зачем? – Джессика кисло улыбнулась. – Что общего у имения Бордов с убийством?

– Необходимо обыскать все, мисс Ворд. Виноградник уже осмотрен. – Он полез в пиджак и вынул оттуда пластиковый пакет и показал его Джессике.

– Видели это прежде, мисс Ворд?

Джессика взглянула на содержимое пакета, там были очки в металлической оправе. Она не подала вида, что узнала очки Коула.

– Где вы это нашли?

– Прежде ответьте на вопрос, мисс Ворд!

– Не думаю, что я их видела раньше. Детектив Тернер долго изучал ее, прежде чем убрать пакет в карман пальто. Он достал свой блокнот и ручку.

– Что вы знаете об этом человеке, который остановился в вашем гостевом доме?

– Бы имеете в виду Коула? – Джессика плотнее закуталась в куртку.

– Да.

– Это мой друг. Я его помню с детства.

– Значит, вы должны знать, что он носил очки.

– Ну да, иногда, но...

– Изабелла Каванетти клянется, что очки в этом пакете принадлежат ему.

– Может быть. – Джессика пожала плечами. – Обычно он носил контактные линзы, так что я не могу быть уверена.

Детектив Тернер что-то записал в свой блокнот н посмотрел на Джессику:

– Вы говорите, что знаете этого Коула Николса. Поступал ли он когда-нибудь... странно?

– Что вы имеете в виду?

– Я слышал, что он падал в обмороки. Можете вы вспомнить об этом?

Джессика почувствовала, что начинает понимать направление вопросов детектива. Он подозревает Коула в убийстве. Невозможно! Тогда почему он расспрашивает о нем? И откуда у него очки?

– Падал ли он в обморок в вашем присутствии, мисс Ворд?

– Да, но только на мгновение. Затем все проходило, как будто ничего и не случилось. Думаю, его обмороки раздуты прессой.

– Знаете ли вы, где он был вечером в четверг, девятнадцатого декабря?

– Два дня назад? – Джессика старалась вспомнить... Между ее отцом, Козимо, Майклом и Коулом так много всего произошло, что она зря тратит время. Однако Джессика вспомнила, что в четверг она ходила к Каванетти, чтобы обсудить аренду с Изабеллой и Френком. И что в тот вечер Коул сел в машину, обозленный на Изабеллу за то, что она вызвала мафиози. Чувство страха в ней усилилось. – Я... Я не помню.

Джессика пошла к дверям бунгало. Отекшие глаза детектива Тернера изучали ее, заставляя нервничать.

– Он был с вами?

– Нет.

Детектив хлопнул блокнотом, закрыл его и спрятал в карман.

– Благодарю вас, мисс Ворд. – И направился делать обыск.

Джессика дотронулась до его рукава:

– Вы не думаете, что Коул имеет отношение к убийству в парке? Это невозможно!

– Что делает вас такой уверенной, мисс Ворд?

– Он... он не может быть убийцей!

– Миссис Каванетти думает наоборот. Говорит, что Коул выходит из себя и бьет людей. И эта женщина в Филадельфии, заявившая, что он напал на нее...

– Я не верю этому. Только не Коул.

– Ну, мисс Ворд, иногда люди способны тая удивлять... Я видел много, и тем не менее не перестаю удивляться.

Детектив Тернер ничего не нашел во время обыска или скрыл то, что обнаружил, от Джессики. Как только он ушел, она побежала в гостевой дом предупредить Коула и узнала от Люси, что он уехал в город.

Расстроенная Джессика позвонила Марии, но разговор с ней не убавил ее страхов. Мария долго причитала на итальянский манер, пока Джессика не успокоила ее. Вероятно, Изабелла оклеветала Коула, наврав детективу всяких небылиц про Коула и его характер. Мария и сама была расстроена. Джессика пыталась разуверить ее, хотя и сама испугалась до смерти.

Потом Мария рассказала, как Майкл Каванетти, не переставая, звал Николо, начиная с рождественской вечеринки. Еще хуже стало из-за непрестанных ссор Изабеллы и Шон, которая что-то украла у Изабеллы. В доме постоянные скандалы и суматоха. Джессика успокоила Марию, уверив ее, что Коул невиновен и что никто не собирается вешать на него убийство, и неважно, что сказала Изабелла. Коул скоро получит опеку над отцом.

Чувствуя, что больше не о чем говорить, Джессика повесила трубку и взяла свой пиджак. Ей необходимо отвлечься. Она ехала сквозь туман мимо Мосс-Клиффа, потом спустилась с холма к ближайшему продовольственному магазину.

Джессика все послеобеденное время занималась покупками, гораздо дольше, чем собиралась. Везде она встречала газеты с заголовками о Коуле Николсе, очутившемся после игры в лучшей футбольной команде в деревне. В одной газете была его фотография. Она Никогда раньше не видела Коула в форме и тут рассмотрела его вблизи. Великий человек, конечно, но тень от шлема скрывала его черты.

У нее не было сильного желания видеть пьяного отца, поэтому она пообедала и сходила в кино, прежде чем возвращаться домой. Когда она подъезжала к Мосс-Клиффу, было почти темно, шел легкий снег. Дорога была скользкой, поэтому она ехала осторожно, избегая пользоваться тормозами. Она подкатила к дому и начала вытаскивать покупки.

Джессика достала последний пакет из багажника и закрыла крышку. Когда она выпрямилась, то увидела темную фигуру, маячившую за деревьями около гостевого дома. Джессику пробрал озноб. Она постояла около машины, ее чувства обострились, она прислушивалась к малейшему звуку, всматривалась в малейшее движение. Она пристально разглядывала кусты около коттеджа и увидела тень, двигающуюся по склону к реке. Фигура была одета в темную длинную одежду. Может, это Козимо? А, может, убежавший заключенный?

Джессика не знала, что делать. Она чувствовала настоятельную необходимость пойти за фигурой вниз, чтобы понять, что происходит, попытаться помочь восстановить честное имя Коула. Но было бы глупо идти одной. Что, если это преступник Роджерс? Как она защитит себя от убийцы? Но если она не пойдет, будет поздно, и она потеряет его из виду в темноте.

Джессика испуганно оглянулась. «Ягуара» Коула не было видно, и он не мог ей помочь, отец тем более. В доме не было никакого оружия для самозащиты. Но Джессика знала, что она пойдет за незнакомцем и беззащитная.

Складывая покупки на террасе, она заметила желтый баллончик, лежащий сверху одного из пакетов. Джессика взяла этот аэрозольный баллончик для чистки печей и улыбнулась. Обрызгав каустиком из этого баллончика преступника, она заставит его дважды подумать, прежде чем нападать на нее. Это было лучше, чем ничего. Она сняла крышку и взяла баллончик в правую руку.

Джессика обошла угол коттеджа и побежала по тропинке. Она могла разглядеть фигуру впереди себя, человек шагал равномерно и нес какой-то узел. От страха ее прошиб холодный пот. А, может, в этом узле тело? Что ее заставляет ввязываться не в свое дело? Теперь она лучше видела одежду незнакомца, потому что была ближе и была уверена, что видит рясу и капюшон. Может, это Козимо? Она хотела крикнуть, но, если это не Козимо, она подвергнет себя смертельной опасности! Лучше помолчать.

Раз или два она споткнулась в темноте. К счастью, она при этом не издала ни звука, и незнакомец был уверен, что его никто не видит. Джессика держалась на расстоянии сотни футов, прокладывая себе путь через виноградник. Она удивилась, когда фигура в рясе не пошла по мосту, который вел к болоту. Вместо этого она свернула к скалам над светло-синими водами Руджет Саунд. Джессика дрожала, вынужденная продолжать свой путь. Тропинка шла через сухой ольховник, непроходимые заросли диких яблонь и ежевики. Здесь было гораздо темнее и гораздо опаснее, чем в винограднике.

Незнакомец, однако, продолжал идти, не замечая ее присутствия. Вскоре он исчез в темноте и тумане, и Джессика никогда не узнает ни места, куда он шел, ни кто он такой. Образ Коула на газетной фотографии всплыл в ее памяти. Она не может ему помочь. Если незнакомец впереди нее преступник, она должна найти место, где он прячется. Если она не поможет Коулу, то она знала, появится другая статья в газете, обвиняющая Коула Николса в убийстве. Она двинулась вперед, еще крепче сжав в руке баллончик.

Джессика не ускоряла своих шагов, но дышать ей становилось труднее, когда она подошла к скалам. Уже около получаса она преследовала фигуру в рясе, стараясь не зашуметь. Эти усилия истрепали ей нервы и утомили физически. Но пока она не была обнаружена. Джессика спряталась за кедром, когда монах взвалил на плечо свою ношу и слегка пригнулся около нагромождения скал. И вдруг исчез...

Джессика вскочила на ноги. Куда он делся? Она осторожно двинулась вперед, встряхивая баллончик, чтобы воспользоваться им, если на нее нападут. Она держала его как пистолет, подходя к тому самому нагромождению скал. Всмотревшись, она увидела большой валун, в волосах ее откуда-то появился мусор. Со скал струился воздух, и она могла слышать шаги, звучавшие вдали. Она обошла валун и увидела черную дыру, достаточно большую, чтобы пройти через нее, не становясь на четвереньки. Пещера!

На мгновение она прислушалась к шагам внутри пещеры, которые становились все слабее и слабее. Как далеко уходит пещера в гору? Она почувствовала запах дыма и сообразила, что это зажгли факел. Джессика пробралась поближе. Одной рукой держась за стену, она начала спускаться и поняла, что это не пещера, а ступеньки лестницы, ведущей вниз. Но что там на дне?

С каждым шагом запах становился сильнее, и наконец в конце туннеля появился неясный огонек. Она плотнее прижалась к стене, нащупывая ногой ступеньку и надеясь, что ее не видно. К счастью, источник света был недостаточно сильным и большая часть ступенек была не видна.

Джессика вытянула шею. Она спустилась в глубокую выемку, освещенную факелом, вставленным в какое-то приспособление как раз напротив лестницы. Фигура в рясе была занята другим факелом, прикрепляя его к стене. Джессика повернулась в другую сторону и увидела отблески воды. Пещера выходила на побережье. За все те годы, что она приезжала в Мосс-Клифф, она и не подозревала об этой пещере на побережье, вероятно, потому что вход в нее со стороны побережья был слишком маленьким и всего в пяти футах над землей. Высокий прилив должен был закрывать этот вход, и вода проникала вовнутрь. Свет факела неожиданно замерцал в лужице возле ее ног, подтверждая ее теорию.

Джессика обернулась и посмотрела на незнакомца, который поднял свой узел и прошел в другое помещение, неся с собой факел. Джессика оттолкнулась от стены и двинулась вперед, осторожно ступая только на твердые камни и обходя лужи, чтобы не встревожить монаха шумом.

В то время как Джессика дошла до входа в другое помещение, она поставила ногу на что-то движущееся и потеряла равновесие. Джессика стала цепляться за стены и издала отчаянный крик, когда огромный краб пробежал через ее вторую ногу. Джессика упала, выпустив из рук баллончик. Разбрызгивая воду, она опустилась в лужу.

Джессику пробрал мороз от раздавшихся звуков. Она слышала, как кто-то бежит к ней, взглянув вверх, она увидела темную фигуру в проеме второго помещения.

Глава 19

– Миледи!

Джессика откинула голову и стала смеяться от наступившего облегчения, пока Козимо стоял над ней в удивлении. Он нагнулся, чтобы помочь ей подняться на ноги.

– О, Козимо! – воскликнула она, ощущая тепло его руки. – Благодарения Господу, это ты!

– А кого ты думала увидеть?

– Этого преступника – Роджерса. – Она отряхнулась.

– Убийцу?

– Да!

– Почему ты думала, что я убийца? Джессика в двух словах объяснила ему, что она увидела около бунгало по приезде из города и почему решила пойти за ним.

– Думаю, полиция начинает подозревать Коула, – добавила она.

– Николо? Невозможно!

– Это так. К тому же, они нашли его очки. Они не сказали, правда, где. – Джессика отряхнула испачканные руки. – Мне страшно. Иногда полиция и пресса обвиняют невинных людей, чтобы удовлетворить публику и доказать, что они выполняют свою работу. Коул для них теперь – главная мишень.

– Это очень плохо для завода, – заключил Козимо.

– Очень плохо для Коула! Забудь о винном заводе, Козимо!

– Я не могу. – Он обернулся к ней, голос его был ласковым, но твердым. – Я ведь защитник, помнишь?

– Но что делать Коулу со всем этим? Что имел в виду его отец, когда показал на Коула и сказал «нога»?

– Вы говорили с Майклом Каванетти?

– Очень недолго. Он чем-то очень обеспокоен, но не может говорить. Он что-то сказал и о тебе.

Потом что-то о Френке, который не может быть избранным. Что все это значит?

– Он сказал это тебе?

– Коулу и мне. – Она попыталась заглянуть под капюшон, бросавший тень на лицо монаха. – Если ты защитник, Козимо, ты должен знать, что будет дальше.

Он отвернулся, как будто стараясь избежать ответа, но Джессика заступила ему дорогу.

– Козимо!

– Оставь это мне, Джессика.

– Что ты имеешь в виду? Что ты можешь сделать?

– Я многое могу.

– Что? Околдовать детектива Тернера? – Я много думала о твоем неожиданном появлении здесь после долгого отсутствия, о приезде Коула, обо всех этих совпадениях. Не знаю как, но ты связан с Коулом. Разве нет? Ты не был здесь с тех пор, как тринадцать лет назад Коул уехал отсюда. Ведь так?

Козимо молчал. Джессика почувствовала укол страха, но не повернула назад. Она слишком сильно хотела узнать правду.

– Я не хочу, чтобы ты принес в жертву Коула. Он не должен быть жертвой, Козимо!

– Он не будет. Совершенно точно. Почему, ты думаешь, я настаивал, чтобы ты открыла ему свою любовь? Потому что он должен остаться здесь, жениться на тебе и продолжать традиции.

Джессика замолчала от удивления.

– Я защитник, Джессика. Опекун. Я должен определить время прежде всего остального. Даже прежде моего собственного желания.

– Какого желания?

– Желания моего сердца, – ответил он. – И, подняв голову, он со стоном повторил:

– Желания моего сердца.

Джессика отступила назад в благоговейном страхе перед его болью. Она увидела, как поникли его плечи.

– Козимо... – Начала было она, желая помочь, но боясь, что он оттолкнет ее.

– Знаешь ли ты, как я страдаю? – прошептал он. – Когда ты говоришь о любви к Николо, когда я даю тебе советы в твоих сердечных делах? У меня такое же сердце, как и у тебя.

– Как у меня? – возразила она. – Как это может быть? Ведь ты...

– Да! Кто я, Джессика? – Он обернулся к ней. – Что я? Я не дух. Я не привидение! – Он протянул руку, та, пока она не успела отстраниться, сжал ее. – Они не могут трогать, у них нет плоти, как у меня. – Он поднял ее руку к своему капюшону. Джессика смотрела зачарованным взглядом, боясь того, что скрывается под ним. – Привидения не целуют рук прекрасных женщин.

Джессика почувствовала теплые нежные губы на своей руке. Она почувствовала его зубы и влажный жар дыхания, когда он шептал ее имя. Джессика терпела и не отнимала руки, постигая глубину страданий Козимо.

– Я мужчина, Джессика. Мужчина, который любил только одну женщину в своей жизни. Но эта женщина никогда не любила его. И теперь я знаю, что она никогда не будет принадлежать мне. В великой реке времени она никогда не полюбит меня.

– О чем ты говоришь, Козимо!

– Я говорю о тебе. – Он опустил ее руку. – О тебе, которая не может помнить о безобразном бароне.

Барон. Барон. Барон.

Слово эхом разнеслось по пещере. Джессика испуганно оглянулась, как будто можно было увидеть слово, летящее по воздуху. Странное чувство навеяло ей это слово, слово, умершее где-то вдали.

Смутное воспоминание пробивалось сквозь ее сознание.

– Я надеялся, что ты вспомнишь меня или хотя бы мой голос. Но, увы, я был не прав. Ты ничего не помнишь. Вероятно, я переоценил глубину любви ко мне.

– Извини, Козимо. Я бы хотела вспомнить. Кто бы ни была та леди, она любила тебя.

– Эта леди была ты, Джессика.

– Но я здесь, в двадцатом веке. Она же была в двенадцатом.

– Она где-то в тебе – в памяти, в ощущениях. Ты просто не помнишь.

– Я вспомню, если смогу. Пожалуйста, верь мне. Думаю, ты удивительный человек. Ты так многому меня научил. Но мое сердце принадлежит Коулу. Ты ведь знаешь.

– Пошли. – Он высвободил свою руку. – Я отведу тебя обратно. – Они вернулись по каменной лестнице и пошли по винограднику. Козимо – впереди, Джессика – сзади. Она не отрывала взгляда от его спины, стараясь понять, что их связывает с Коулом. Почему-то эта связь была очень важной, и она знала, что должна открыть ее.

Они с трудом поднялись на холм прямо к дому для гостей. Туфли Джессики промокли, волосы ее запорошил мокрый снег, а руки превратились в сосульки. Чувствовала она себя ужасно, и не только из-за Коула, но и из-за Козимо. Джессика должна бы сказать ему, что какие-то обрывки прошлого она вспоминает, но боялась сказать ему об этом, потому что он снова попытается загипнотизировать ее.

Когда они подошли к дому, Джессика заметила какое-то движение. С задней его стороны была веранда, пристроенная как раз против спальни. Джессика увидела, что дверь на веранду открыта и кто-то выскальзывает из дома. Широко открыв глаза, изумленная Джессика увидела Шон, которая застегнула пальто, сбежала на дорожку и пошла к парадному подъезду дома. Шон не заметила их присутствия.

Джессика почувствовала руку на своем плече и подпрыгнула.

– Извини, – сказал Козимо мягко. – Я не хотел напугать тебя.

Джессика не могла говорить. Она была слишком поражена видом Шон, выскальзывающей из спальни Коула.

– Джессика, это не то, что тебе кажется, – начал Козимо.

– Не то, что кажется? – Она обернулась к нему. – Почему ты вдруг стал защищать Коула? Чтобы спасти винный завод?

– Совсем нет.

– Шон может иметь детей. Почему ей и Коулу не продолжить великую традицию?

Козимо положил руки на ее плечи и крепко сжимал их, пока она сопротивлялась, охваченная болью предательства.

– Джессика, послушай меня! – приказал он. – Не сомневайся в Николо!

– Я только что видела, как она вышла из его спальни. Ты не думаешь, что здесь что-то не так?

– Между ними ничего не было, поверь мне.

– Откуда ты знаешь? Ты можешь видеть сквозь стены? – Она хотела убежать домой. Она хотела броситься на кровать и зарыдать. Как мог Коул предпочесть ей Шон. Она пыталась освободиться от Козимо. – Пусти меня, Козимо, пусти!

Его руки сжали ее сильнее, она перестала сопротивляться и с тревогой смотрела на него. Он не собирался отпускать ее. Его большие руки были сильными, она не сможет вырваться из них.

– Джессика, ты принадлежишь «Санкт-Бенедикту».

– Козимо!

– Ты должна доверять мне, Джессика.

– Доверять? Я никому не доверяю! И меньше всех тебе с твоими секретами и твоим закрытым лицом! Если хочешь, чтобы я поверила тебе, Козимо, если хочешь, чтобы я спасала «Санхт-Бенедикт», ответь мне на несколько вопросов. Я заслуживаю того, чтобы мне ответили!

– Да! – Его руки ослабли. – Заслуживаешь. – Пошли. Я кое-что покажу тебе.

Он шагнул к гостевому дому, обошел веранду и открыл дверь. Джессика вошла, желая знать, что будет делать Коул, когда в его комнате появится монах. Будет Козимо отчитывать Коула за отсутствие принципов, проявившихся в том, что он уложил в постель Шон?

В доме было тепло, и Джессика стала растирать руки, глядя на неразобранную кровать, на которой, скорчившись, лицом вниз лежал Коул. Он был одет в темный велюровый костюм и сжимал в руке конверт. Какие-то мешки были разбросаны по комнате. Стакан вина стоял на ночном столике возле телефона. Или Коул был слишком пьян или спал так глубоко, что не слышал, как открылась дверь. Козимо подошел к Коулу:

– Разбудим его.

Джессика вопросительно посмотрела на монаха, но Козимо больше ничего не сказал и просто спрятал руки в рукава. Джессика подошла к, кровати, наклонилась и потрясла Коула за плечо.

– Коул, – позвала она тихонько. Он не шевелился. – Коул, – сказала она громче. Тот не двигался. Она сильнее потрясла его. Он был как мертвый. Джессика выпрямилась.

– Не смогла и Шон.

– Как ты можешь быть в этом уверен?

– Потому что Коул будет спать, пока я не решу – будить его или нет.

– Ты загипнотизировал его! – Джессика положила руку на плечо Коула, как будто хотела защитить его.

– Нет, – усмехнулся Козимо, – он освободил меня.

– Что означает освободил?

– Когда он спит, то я свободен.

– Свободен? Не понимаю.

– Это все связано с наследством Каванетти, о котором тебе пытался рассказать Майкл, – Что за наследство?

– Часть его памяти, коллективной памяти всех священников Каванетти, живущих и умиравших несколько веков. У Коула есть эта память.

– Что ты имеешь в виду под словом «коллективная»?

– То что, если Коул решит вспомнить, он может вызвать любого из нас живыми.

– Значит, ты тоже эта память.

– Нет. Я самый первый, Джессика. Я отец всех Каванетти.

Его голос затих. Джессика почувствовала дрожь, пробегавшую по спине.

– Обычно моя душа должна находиться в Коуле, как часть его памяти, как часть традиций винного завода. Но как ты знаешь, Коул порвал с традицией. А его дух так силен, что он решил отказаться от памяти, Джессику опять пробрал озноб, когда она поняла:

– Значит, его обмороки...

– Обмороки – это результат внутренней борьбы. Он не мог больше отказываться от наследства, Джессика. Я тоже силен. И пока он несет в себе ответственность, я буду прилагать усилия как защитник, и он будет страдать все больше и больше.

– А как ты появляешься?

– Я появляюсь в моем собственном образе. Я – то, что ты назвала бы – бестелесная субстанция.

– Но ты не кажешься таким. Ты касался меня. Ты теплый, как живое существо. У тебя совсем не такая бестелесная субстанция, о которой я слышала.

– Для меня нет ограничений. Джессика оторвала взгляд от его фигуры и посмотрела на Коула:

– Значит, как ты сказал, каждый раз, когда с Коулом случаются его обмороки, ты появляешься.

– Именно так.

– И в это время Коул не может двигаться, говорить или проснуться?

– Верно. Но запомни, только несколько человек могут видеть меня. Если сейчас войдут Шон или Люси, они увидят только тебя.

– А почему?

– Почему? – Козимо подошел к двери и выглянул, на улице шел снег. – Я пришел к заключению, что это не ты видишь меня, а та, которая спит в тебе.

– Значит, у меня тоже есть коллективная память?

– У всех есть. Просто ее больше, чем обычно у мужчин Каванетти.

– Что должен сделать Коул, чтобы избавиться от приступов?

– Он должен вернуться на завод, он должен осознать свою роль владельца и винодела.

– И после этого ты будешь удовлетворен?

– Ах, леди ночи... – Он взглянул на нее через плечо и тихо повернулся к ней. – Это будет очень трудно теперь, когда я узнал, кто ты.

Френк прижался к стене часовни, когда Шон проходила мимо, ее кожаные туфли хлюпали от сырости. Она придерживала пальто двумя руками, сутулясь от прохладного ветра, бросавшего хлопья снега ей в лицо. Френк видел, как она нырнула в часовню, и стал дожидаться, когда она включит свет. После этого он вышел из кустарника и пошел за ней.

Он дал двери захлопнуться за собой, она взглянула и испугалась, держа зажигалку у сигареты. Сигарета дрожала в ее губах, когда он приблизился к ней. Впервые он увидел смущение в ее глазах.

– Куришь? – презрительно усмехнулся он. – Ник не разрешает курить в постели?

Она не обратила на него внимания и щелкнула зажигалкой, сосредоточившись на пламени, которое она прикрывала ладонью. Потом она положила зажигалку в карман пальто. Шон справилась со смущением, и в ее глазах появилось обычное бесстыдство. Она была поглощена совсем другим, ее рука дрогнула, когда она делала новую затяжку.

– Ты ничего не понимаешь, Френк, – заметила она и выпустила на него клуб сигаретного дыма.

Френк посмотрел на это, слегка обезумев от розового кончика ее языка:

– Я знаю, где ты была, Шон, так что не лги.

– Ты следил за мной? Ты негодяй!

– Да! Следил. Я хотел увидеть, как далеко ты зайдешь.

– Я просто искала компанию.

– Компанию? Господи! Ты пошла туда, чтобы лечь в постель с моим братом. Господи, Шон! Неужели у тебя совсем нет стыда?

– Твой брат – настоящий мужчина. Он тот, кто может мне дать то, что мне нужно. Раз я не получаю этого от тебя, я могу идти туда, где смогу найти это.

– Потаскуха!

– Обзывай меня, как хочешь, Френк. Я заболеваю от твоего хнычущего тоненького голоса, и твой маленький, мягкий...

– Заткнись! – заорал он, хватая ее за руку. – Сейчас же заткнись!

Она хотела вырваться, но он удержал ее. На этот раз она не могла ни уйти, ни игнорировать его.

– Не подходи к Нику! Поняла? Она скривила губы. Френк в ярости стал трясти ее:

– Ты поняла?

– Ты должен увидеться с ним. Он громадный, точно...

– Заткнись, ради Бога! – В нем что-то щелкнуло. Он уже не мог видеть лица Шон. На этом месте было красное пятно. Он больше не слышал ее голоса. Ужасный шум наполнил его уши, вызванный ее насмешками. С яростью и отвращением он отбросил ее, и раздался металлический лязгающий звук.

Френк моргнул. Шон упала около алтаря, сбив два серебряных подсвечника и вышитое покрывало. Шон поднялась на ноги и отбросила сигарету.

– Негодяй! – закричала она и повернулась, чтобы уйти, но Френк рванулся к ней и схватил за волосы. Он тянул ее назад, пока она не скривилась от боли, но он крепко держал ее. Он наклонился к ее уху.

– Никогда не делай так, чтобы я видел тебя с другим мужчиной. Поняла?

Она не ответила, тогда он больно дернул ее за волосы. Она завопила.

– Ты поняла, Шон?

– Я все поняла, – прошипела она сквозь стиснутые зубы. – Ты негодяй!

Он снова толкнул ее, он хотел, чтобы она растянулась. Затем он упал на нее и пытался изнасиловать прямо на полу часовни. Он научит ее понимать.

Но когда Шон потеряла равновесие, она постаралась ухватиться за что-нибудь руками, а каблуки ее туфель попали между двумя каменными плитами пола, как в ловушку. Френк услышал слабый звук, когда ее голова ударилась о край скамьи, и она рухнула на пол.

– Шлюха, – пробормотал Френк. Это послужит ей уроком. Может быть, поднявшись утром с головной болью, она крепко подумает, как издеваться над ним. Он, возможно, не должен был быть таким грубым, но, в конце концов, она получила урок.

Френк подошел к ней, но она не взглянула на него. Шон, вероятно, надеялась, что он оставит ее одну, тогда она побежит к Нику жаловаться на то, как плохо он с ней обращается. Хорошо, он подождет, пока она поднимется.

– Пошли, Шон, – сказал он коротко. Она лежала на полу, не двигаясь. Френк ткнул ее сзади носком ботинка. Она не издала ни звука.

– Пошли, Шон. Вставай, маленькая шлюха. Она и на этот раз не поднялась, он вздохнул, нагнулся и взял ее за руку. Рука была безвольной и бесчувственной.

Приступ холодного страха сменил его гнев. Френк отпустил ее руку, выпрямился и стал смотреть на нее. Что он наделал? Ведь не убил же он ее.

– Пошли, Шон! Очнись!

Его слова перешли в хныканье, и он вспомнил, как Шон все время обвиняла его в этом. Френк потер шею и беспомощно оглянулся. Что он может сделать? Должен ли он позвать доктора? Он устремился к двери. Мама знает, что делать. Она вытащит его из этой неприятности.

Изабелла поспешила в часовню, а Френк побежал за одеялом Шон. У него даже не было времени накинуть пальто. Бормотанье Френка встревожило Изабеллу. Ей необходимо было выяснить, что случилось с ее невесткой. Она открыла дверь часовни и вошла внутрь.

Шон неподвижно лежала на полу. Изабелла позвала ее, но не получила ответа. Подойдя, она увидела красную шишку на темени Шон, там, где она ударилась о скамью. Минуту Изабелла постояла над ней, почти благоговея от необычного покоя и беспомощности Шон. Ей казалось почти кощунственным приводить ее в чувство.

Очнувшись от изумления, Изабелла взяла молитвенную подушечку и встала на одно колено, собираясь подложить ее под голову Шон.

– Негодя... – пробормотала Шон слабым голосом.

Изабелла нахмурилась. Неожиданно она сообразила, что наступил подходящий момент, чтобы навсегда оставить Шон спокойной и беспомощной. Это будет совсем просто. Изабелла прижала подушку к лицу Шон, крепко держа ее против носа и рта. Шон пыталась сопротивляться, подняв руки в слабой попытке защититься, но через несколько мгновений обмякла.

Изабелла убрала подушку с ее лица как раз в тот момент, когда вбежал Френк.

– Вот одеяло, – сообщил он, подбегая.

– Слишком поздно, Френк. – Что ты думаешь?

– Я положила эту подушку под ее голову, но когда наклонилась, поняла, что она не дышит.

– Что? – Лицо Френка стало белым. Он встал на колено около Шон.

– Она умерла, Френк. Ее убило падение.

– Но она дышала, когда я уходил.

– Вероятно, она получила кровоизлияние мозга или что-то вроде того.

Френк уронил голову на руки и опустился на колени:

– О, Господи!

– Френк, это был несчастный случай. – Изабелла взяла его за плечо. – Тут нельзя было помочь.

– Я толкнул ее, мама. Я не хотел повредить ей. Она довела меня до сумасшествия.

– Ты толкнул ее? – Изабелла убрала руку с его плеча.

– Я убил ее, мама. Разве ты не видишь? Изабелла выпрямилась.

– Насколько я могу судить, это был несчастный случай. Ты никогда никому не приносил вреда, Френк. – Она положила руку на его голову. – Я знаю, что тебе сейчас плохо, но она напрашивалась на это. Девчонки вроде нее часто кончают подобным образом. А может, и не так уж плохо, что она умерла.

Френк посмотрел на нее:

– Как ты можешь так говорить?

– Она была несносной. Шон просто уснула. Скажи это себе. И она шантажировала меня, Френк. Она заявила, что у нее есть письмо, доказывающее, что я была уже замужем, когда выходила за твоего отца. То, что она умерла, хорошо для нас обоих.

– Но...

– Ты должен что-то сделать с телом, Френк. А я позабочусь о ее вещах. Мы можем сказать всем, что она рассердилась и уехала. Конечно, Мария может спросить...

– Но...

– Я приберусь здесь, а ты позаботься о ней. – Изабелла переложила подушку и наклонилась, чтобы поднять подсвечники. Она взглянула на сына.

– Ну, Френк, возьми себя в руки!

Глава 20

Коул тяжело опустился на стул возле Джованны. Он смотрел, пока она спала на кровати в нескольких шагах от него. Он знал, она должна теперь поправиться. Она пока не говорит и не открывает глаза, но после двух недель его беспрерывного бдения ее лицо перестало быть изможденным, а кожа стала приобретать персиковый оттенок, точно такой, каким он его запомнил.

Он знал, что его задача близка к завершению, а их дни вместе сочтены, сознание этого ложилось тяжестью на его сердце. Он не хотел покидать ее, но знал, что должен будет это сделать. Джованна – замужняя женщина. Он – послушник монастыря, где ни одно живое существо не будет оскорблено видом его ужасного лица.

Одну только Джованну не оттолкнули от него его раны. Он хотел знать, как могла она целовать его лицо и говорить, что любит его. Она, такая прекрасная.

Он смотрел на огонь, вспоминая тот греческий огонь и боль, дни и ночи, проведенные с Джованной в башне. Он так сильно любил ее. Он и теперь ее любит. Но он знал, что должен похоронить свою любовь и никогда не знать сладости жизни с Джованной.

– Милорд?

Ее голос звучал так же живо, как будто он слышал его только вчера. Но уже больше десяти лет прошло с тех пор, как никто не называл его милорд. Он вздохнул.

– Милорд?

Голос звучал так отчетливо. Коул поднял голову, и он посмотрел на кровать. На мгновение он оказался в шоке, но потом вскочил со своего места.

– Джованна! – Она очнулась! Она смотрела на него. Она улыбалась!

– Это вы! – Она слабо улыбнулась. – О, это вы!

– Ты вернулась! – Коул обнял ее и прижал к груди. – Благодарение Богу! – Он был в восторге и гладил ее черные, как смоль, волосы. – О, Боже, Джованна!

Она положила руки ему на грудь, и он снова почувствовал себя счастливым.

– Милорд! – прошептала она.

Коул наклонился и прикоснулся к ее лицу, проводя щекой по щеке, а глаза его были закрыты от радости.

– Я подумала, что слышу ваш голос во сне.

– Да. – Он поцеловал ее в щеку и в подбородок. – Я все время был здесь и ждал, пока ты очнешься, Джованна.

– Я спала так долго, милорд, так долго! Он прикоснулся к ее губам и целовал с такой страстью, придерживая Джованну за спину, чтобы не причинить ей боли. Он страстно желал повалить ее на подушки, накрыть своим телом и любить. Она прикоснулась к его лицу:

– Как вы нашли меня?

– Меня вызвали помочь тебе. Я ведь врач.

– И монах?

– Да.

– А что же с вашими землями?

– Я отдал их церкви и должен был удалиться от общества из-за моего лица.

Джованна нежно прикоснулась к его изуродованному липу и посмотрела на него, любовь растворила топазы ее глаз и превратила их в золото. Коул смотрел на нее и боролся с желанием снова поцеловать ее.

– Для меня оно прекрасно, мой красивый милорд.

– Вы деликатны, миледи! Теперь отдыхай. Ты еще очень больна.

Она легла, утомленная, но продолжающая улыбаться.

– Любишь ли ты кого-нибудь, Джованна?

– Только вас, милорд. Скажи. – Она накрыла его ладонь рукой:

– Мой муж здесь?

– Нет, он уехал на юг и вернется через несколько недель.

– Хорошо. – Она закрыла глаза и вздохнула. Коул всматривался в нее. Он ухаживал за Джованной, купал ее, обследовал каждый дюйм ее тела. Он не забыл шрамов, которые видел на ее теле, и уже исчезающих синяков, которые нельзя было получить при падении с лошади.

– Скажи мне, Джованна, откуда у тебя шрамы на спине.

Она тихо открыла глаза:

– Это он.

– Твой муж?

– Да.

Коул ощутил приступ гнева:

– За что?

– Потому что я была непокорной.

– Он сек тебя?

– Да.

Коул замолчал, думая о ее страданиях и оскорблениях, вынесенных за эти годы. То, что молодая женщина делила постель со старым графом, было уже большим наказанием для нее, но физические оскорбления были уже неприемлемы.

– Я никогда не была покорна ему, милорд. Я ему не уступила ни разу. Он брал меня только силой.

– Джованна...

– Я знаю о своем супружеском долге, но мне так трудно ему повиноваться.

Коул увидел капающие из ее глаз слезы. Он сжал ее руку.

– Я всегда хотела только вас, мой милорд.

– Почему же ты вышла за него замуж? – Голос Коула дрогнул.

– Я была обручена с ним в десять лет. Отец отказался разорвать помолвку, несмотря на все мои просьбы и мольбы. Он сказал, что я привыкну к Бриндизи, но я не привыкла. Он – порочная свинья.

Вдруг Коул почувствовал, как что-то твердое и острое повернулось у него в животе. Он больше не мог слушать того, что говорит Джованна.

– Я хотела умереть и освободиться от несчастья быть его женой. После того как он избил меня в последний раз, я уже больше не хотела жить. Но потом я услышала твой голос. Вы воскресили меня, милорд.

– И я так рад, что ты вернулась. – Коул взял ее руку и поцеловал кончики пальцев. – Но мне сказали, что ты упала с лошади.

– Я не падала. – Она высвободила свою руку. – Это муж избил меня до бесчувствия. В этой вот комнате.

– Значит, я слышал одну только ложь, – пробормотал он. – Но почему Бриндизи бил тебя в чужом доме? Он что, был уверен, что здесь никто не услышит твоих криков?

– Он был слишком зол, чтобы думать о последствиях. – Джованна прикрыла рукой глаза.

– Почему, Джованна?

– Потому что я отдала моего сына в церковь.

– Почему же это его разозлило?

– Потому что мой сын – его единственный наследник, – Она тяжело вздохнула. – А я не хочу, чтобы мой Николо вырос и стал похожим на этих скотов Бриндизи. Поэтому я и отдала его. И мой уважаемый муж никогда не найдет его, хотя бы он дошел до ворот ада.

Джессика рано проснулась на следующее утро с сильнейшим желанием рассказать Коулу о причинах его обмороков, дать ему надежду. Она быстро умылась и позавтракала. Когда она открывала шторы в кабинете, то заметила небольшую стопку бумаги около пишущей машинки. Заинтересовавшись, она взяла верхний листок и прочитала вступление к пьесе. Она пробежала десяток страниц рукописи, брови ее поднялись. Отец действительно начал писать пьесу.

Ободренная, она пошла к двери, когда раздался звонок. Она открыла и, к своему удивлению, увидела на пороге Грега, держащего в руках горшок с цветком.

– Приветствую тебя! – воскликнул он, протягивая ей растение.

– Ах, спасибо, Грег. – Она взглянула на блестящие красные листья, потом на Грега. – Ты сегодня – ранняя пташка.

– Ранняя пташка приносит тепло! – Он переступал с ноги на ногу и дул на свои руки в перчатках, давая ей понять, что не хочет больше стоять на холоде.

Джессика неохотно приняла намек и пропустила его в дом.

– Чашку кофе, Грег?

– Пожалуйста. – Он взглянул на часы. – Я должен быть у Каванетти в девять часов.

– Да?

– Дело.

Он прошел за ней в кухню, снимая перчатки. Она налила кружку кофе ему и полчашки себе и встала, прислонившись к буфету.

Грег расстегнул пальто и не стал его снимать, поскольку у него оставалось всего несколько минут.

– А какое дело у тебя с Каванетти? – спросила она, стараясь показать заинтересованность.

– Ну, я посмотрю, как пойдут дела, и, может быть, стану партнером Изабеллы.

– Партнером на винном заводе? – Она отпила кофе и изучающе посмотрела на него.

– Не обязательно. Мосс-Клифф – не место для винного завода, Джессика. Земля гораздо ценнее.

– Но я миллион раз слышала, как Майкл Каванетти говорил, что здешний климат идеален для винограда.

– Может быть, но недостаточно идеален, чтобы акры первосортной земли служили лишь живописным видом.

Джессика повертела чашку между ладонями.

– Значит, ты говоришь, что вы с Изабеллой собираетесь купить виноградник и усовершенствовать его?

– Не совсем. – Грег допил кофе. – Но я хочу попытаться убедить ее.

– Не бери слишком много. – В словах Джессики звучал сарказм.

– Я и не думаю. На следующий год я могу стать владельцем большей части в Мосс-Клиффа. – Он сиял, и Джессика слегка улыбнулась в ответ. – Джессика. – Грег поставил кружку. – Дай мне возможность получить эту землю и, кто знает, может, ты делаешь себе услугу до конца жизни.

– Что ты хочешь этим сказать?

– И земля и деньги останутся в семье.

– Ты имеешь в виду свою семью?

– Да, но семьи могут сливаться. – Он хлопнул в ладоши и поднял голову, ожидая реакции на его слова.

Джессика смотрела на него и не могла выговорить слова. Он предлагает замужество?

– Ха! – продолжал Грег и взял ее за плечи:

– Ты должна посмотреть на свое лицо!

– Я не уверена, что подхожу тебе, Грег.

– Я делаю тебе предложение, Джессика. Будет хуже, если после стольких лет мы не попробуем связать себя узами.

Он делал предложение, беря в расчет только финансовые дела. Джессика посмотрела на его усы, надеясь, что тот не полезет целоваться. Она отвернулась.

– Это слишком неожиданно, Грег.

– Знаю, знаю. – Он поднял руки, как будто понимая, что обескуражил ее. – Однако подумай над этим. Мы можем все сделать тихо и мирно. Нет необходимости торопиться.

– Грег, я не хочу...

– Может быть, не сейчас, но мы должны начать это дело, встречаясь более часто. Кто знает?

– Через несколько дней я вернусь в Калифорнию.

– В самом деле?

– Да.

– Ну, тогда все осложняется. Но мы сможем встречаться на уик-эндах.

– Грег...

Он взглянул на часы:

– Проклятье, уже девять. Я должен идти. Только обещай мне все обдумать.

Он чмокнул ее в щеку и поспешил, оставляя изумленную Джессику в дверях. Неподалеку должен быть Коул, и когда он увидел Грега, то повернул и направился к винограднику. Джессика посмотрела ему вслед. Что он мог видеть? Гораздо важнее, что он подумает об увиденном. Чертов Грег Кесслер. Наихудшим в ее отношениях с Коулом было то, что Грег выходит от нее рано утром. Она схватила пиджак и побежала за Коулом.

Догнать она его смогла только потому, что его задержал полисмен, который перекрыл вход на мост желтой виниловой лентой.

Она еще не успела отдышаться, когда услышала, как Коул протестует, возмущаясь, что его не пускают в парк.

– Никому не разрешено входить в парк, сэр, – отвечал полисмен. – На одну из наших засад напали сегодня рано утром. – Он всмотрелся в лицо Коула. – Скажите, вы не Коул Николе?

Коул собирался ответить, когда мужчина в поношенном пальто, тяжело ступая, вошел на мост и, пригнувшись, пролез под желтой лентой. Джессика нахмурилась, узнав детектива Тернера.

– Доброе утро, мисс Ворд.

– Доброе утро. Как дела, детектив?

– Устал. Меня подняли в полночь. – Он разглядывал высокую фигуру Коула. – Вы, должно быть, Коул Николе.

Коул одарил его одним из своих холодных взглядов.

– Да. – Он протянул руку. – А вы...

– Детектив Тернер. – Он пожал протянутую руку, залез левой рукой в карман и достал оттуда записную книжку – Скажите мне, где вы были сегодняшней ночью, мистер Николе?

– В чем дело?

– Где вы были прошлой ночью между двумя и четырьмя часами?

– Спал.

– Есть свидетели.

– Откуда я знаю? Я спал. – Коул посмотрел на мост, потом опять на детектива. – Если у вас есть еще вопросы, вы будете говорить с моим адвокатом.

– Мистер Николе, я ни на что не намекаю...

– Нет, намекаете, детектив. И мне это не нравится!

Молодой полицейский смотрел в сторону, смущенный тем, что кто-то разговаривает с детективом Тернером в такой манере. Тут Джессика увидела, как он встревожился.

– Он там! – Полисмен показал на парк. Детектив Тернер обернулся с такой скоростью, какую трудно было ожидать от человека его возраста и комплекции.

Джессика прищурилась и посмотрела туда, куда показывал полицейский.

Она увидела, как что-то мелькнуло и кто-то бросился вдоль реки к болоту и исчез за кизиловыми деревьями.

Тут Джессика бросила взгляд на Коула. Его тело напряглось, как будто он был большим котом, который только что увидел свою жертву. Она никогда не видела его на поле, не видела играющим. И когда он взвился над преградой, она отскочила в удивлении и только увидела, как он перелетел через мост, сделав только два прыжка.

– Держите. – заревел детектив Тернер.

– Коул! – задохнулась Джессика.

– Николе, вернитесь! – закричал детектив, подбежав к краю моста, но Коул мчался уже далеко, преодолевая дистанцию с грацией действительно одаренного спортсмена.

– Проклятье! – Детектив бросил свою книжку на землю. Молодой полицейский поднял ее, отряхнул влажные страницы и подал Тернеру.

– Не беспокойтесь, детектив. Это же Коул Николе!

– И что из этого?

– Ну, – проговорил полисмен, – Коул Николе – самый быстрый защитник в стране. Быстрее Рендома Канингема. Его никто не может обогнать. – С восхищением и довольной ухмылкой он смотрел, как убегает Коул. – Господи, посмотрите, как он бежит!

Джессика смотрела на бег Коула, благоговея и восхищаясь.

– Роджерс может быть вооружен, – проговорил детектив, – а Николе дурак.

– Но если Роджерс вооружен, почему он не стрелял в свои жертвы?

– И все равно он опасен.

– Так это же Коул Николе. Я бы очень не хотел встретиться с ним на поле.

Детектив Тернер сунул записную книжку в карман и поманил офицера.

– Мы должны вернуть этого глупца. – Тут он взглянул на Джессику. – Вы должны оставаться здесь, мисс Ворд.

Джессика кивнула, надеясь, что Коул одолеет убийцу, в то же время беспокоясь, что он может бежать навстречу своей гибели.

Остальная часть утра была калейдоскопом всякой путаницы. Как только Коул бросился в погоню за мелькнувшей впереди фигурой, Джессика перебежала через мост, несмотря на приказ детектива Тернера оставаться на месте. Коул не только добежал до болота и схватил преступника, но убедил Роджерса признаться в убийстве перед камерой. Репортер, надеявшийся на эксклюзивное интервью на освещение убийства в Мосс-Клиффе и скрывавшийся в засаде со своей аппаратурой, заплатил за это тем, что весь перепачкался. Он возник на сцене, когда Коул притащил преступника. Репортер снимал все подряд – погоню, короткую схватку и психологическую игру, в которую сыграл Коул с Роджерсом, обещая ему общенациональную известность в прессе, апеллируя к извращенному чувству гордости преступника.

Детектив Тернер был раздражен вмешательством Коула, но он же, как никто другой, страстно желал признаний Роджерса. Джессика благоговела перед умением Коула быстро и четко просчитывать варианты и его знанием человеческой природы. Она могла представить себе разговор Козимо с преступником, который поразил бы его аргументом, что защитник более знаменит, чем любой убийца. Роджерс протестовал бы, говоря, что он навсегда останется в истории, как самый ужасный убийца, когда все его жертвы будут найдены. Он хвастался совершенными убийствами задолго до того, как его посадили в тюрьму, а первое из серии его убийств никогда не будет раскрыто, поскольку он спрятал труп в этом болоте.

Детектив Тернер сам охранял Роджерса, который мрачно улыбался и бросал косые взгляды на Джессику. Она отвела от него глаза и вдруг увидела отблеск предмета, слегка припорошенного снегом.

Джессика подошла и подняла туфлю с пряжкой сбоку.

– Что это? – спросил детектив Тернер.

– Туфля. – Джессика держала туфлю перед собой, и вдруг она вспомнила, где ее видела. Такие туфли были на Шон в тот день, когда они ездили за покупками.

– Странно. – Детектив взял туфлю и повертел ее в руках, изучая. Джессика вздрогнула. Вид сброшенной туфли всегда производил на нее нелегкое впечатление, как будто что-то оторвалось от хозяина.

– Это выглядит в стиле... – вставил Коул.

– В каком стиле, Николе?

Джессика увидела, как глаза Коула потемнели:

– Это выглядит как туфля Шон Каванетти.

– Жены вашего брата?

– Да.

– Но как туфля Шон оказалась здесь? – сказала Джессика.

Детектив Тернер пожал плечами:

– Я займусь этим после того, как доставлю заключенного в город. – Он взял Роджерса за руку:

– Пошли. – Детектив толкнул его к ожидавшей полицейской машине. Но, пройдя несколько шагов, обернулся к Коулу:

– Спасибо за помощь, Николе.

Коул кивнул и повернулся, чтобы уйти. Репортер пошел за ним, прося дать интервью. Коул потряс головой и продолжал идти по тропинке, но Джессика поймала его за руку. Она знала, что это интервью может иметь положительное влияние на его карьеру и что она не должна дать ему отказаться от него.

– Коул будет счастлив дать интервью, – произнесла Джессика с неестественной улыбкой. – Почему вам не подняться в дом и не выпить по чашке кофе?

– Прекрасно сказано. – Журналист сиял. – Как вы, мистер Николо?

Коул посмотрел на Джессику, потом на журналиста.

– Вы наделаете много шума в вечерних новостях, мистер Николе, – начал репортер, – дадите вы интервью или нет.

Джессика сжала его руку:

– Коул, это будет хорошо для...

– Это когда же пресса была на моей стороне? – возразил он. – Нет, благодарю. Неважно, что я делаю или говорю, вы все это превращаете во что-то мерзкое.

Репортер плелся за ними, сражаясь со своим оборудованием.

– Ну подождите, мистер Николе. Обещаю, что последнее слово будет за вами, что бы я ни написал.

– Конечно. Пока это не попадет к вашему редактору.

– Коул. – Джессика встала перед ним. – Это прекрасный момент, тем более, что у тебя больше не будет обмороков и ты сможешь играть.

– Да? А кто мне это гарантирует! И когда они прекратятся?

– С сегодняшнего дня. Я расскажу тебе об этом позже. Но поверь, теперь все будет в порядке. А сверх всего – ты герой.

– Конечно, мистер Николе! После этой истории, попавшей в эфир, вы получите все премии.

– Не хочу никаких премий. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Коул, пожалуйста...

Он пошел прочь, и Джессика опустила плечи.

Журналист опустил свои пожитки на землю и вздохнул.

– Совсем плохо, – пробормотал он. – Он – великая личность. С таким лицом и таким телом он мог бы пойти в Голливуд после отставки.

Джессика взглянула на журналиста:

– Вы слишком легко отказываетесь, сэр. Пошли, я сумею убедить его.

Глава 21

Коул дал согласие на интервью, но не был этим доволен. Когда репортер ушел, он нырнул в душ, оставив Джессику в компании с Люси.

– Что с ним? – спросила Люси, кивнув на его спальню.

– Думаю, он злится на меня, – ответила Джессика, снимая пиджак. – Я натравила на него этого журналиста.

– О, Коул по временам становится просто ослом! А этот репортер выглядел его самым заядлым болельщиком. Как мог Коул не согласиться?

– Коул не доверяет прессе. – Джессика прошлась по комнате. – И я не могу упрекать его.

Остаток дня Джессика провела в городе, делая покупки и пытаясь найти аргументы, чтобы убедить Коула, что она была права насчет интервью. Она возвратилась ранним вечером, шел снег. Из кабинета доносились голоса. Джессика прошла в холл, размышляя, кто бы это мог быть. Отец сидел за столом со стаканом в руке, а посредине комнаты стояла Люси, читая его новую пьесу. Джессика вышла, оставаясь незамеченной, немного разочарованная тем, что отец, хотя и был пока трезв, все-таки пил.

В окнах дома для гостей не было света, исчезла и машина Коула. Сердце ее упало. Где он? Она хотела поговорить с ним и выяснить их отношения, но у него такая горячая голова, что его, возможно, не будет дома до полуночи, а он ведь так быстро ездит по этим скользким дорогам.

Как никто другой, Джессика хотела, чтобы у Коула было все в порядке. Она хотела сказать ему, что любит его, несмотря на его характер, его неудачи и его долгое отсутствие. Но как она начнет этот разговор, если он так сердит на нее.

Джессика вздохнула и засунула руки в карманы пальто. Она чувствовала, что должна поговорить с кем-нибудь, но Коула не было дома, а это значило, что Козимо тоже не может появиться. Джессика решила пойти в часовню. Может быть, размышления о высоком успокоят ее нервы.

Джессика тихо вошла в маленькое строение. Она не была католичкой и не соблюдала обрядов, которые совершала Мария, входя в святилище, но часовня давала ей необходимое успокоение.

Джессика села на первый ряд и посмотрела на окно из цветных стекол, выглядевшее теперь, как черный прямоугольник. Потом ее взгляд перешел на образ страдающего Христа. Она смотрела на прекрасную деревянную статую, а мысли ее были далеко отсюда. Наконец она посмотрела на раку, где лежала одежда и четки Николе Каванетти. И тут Джессика вскочила в тревоге. Одеяние исчезло.

Кто его взял? Почему ему понадобилось переодеваться? Может, он решил снова попытаться забрать из дома своего отца? Он так расстроен, что может совершить что-нибудь несуразное. Она знала, что должна остановить его.

Джессика выбежала из часовни и бросилась по тропинке. Тут она увидела следы на снегу, что подтверждало ее предположение о похищении. Однако следы не вели к дому Каванетти, а шли в обход гостевого дома к винограднику. Джессика шла по следам, не думая о собственной безопасности. Ведь преступник был задержан в больше нечего было бояться.

Через некоторое время она дошла до виноградника и увидела одетую в рясу фигуру, переходящую мост. Почему Коул идет к болоту? Джессика ускорила шаги и пошла дальше по мокрому снегу, не спуская глаз с фигуры впереди нее.

Она перешла тропинку для бега трусцой и пошла по другой, едва заметной, исчезающей в темноте. Отец никогда не разрешал ей играть на болоте, когда она была ребенком, из-за таившихся там опасностей. Но сейчас светила луна, и она могла видеть, куда ступает. Джессика осторожно прокладывала себе путь сквозь рощицу хрупких ольховых деревьев и кустарника. Сучья цеплялись за ее пальто, и на нее сыпались капли влаги с ветвей. Воздух здесь был тяжелым и плотным, чувствовался запах разлагающихся листьев и сырой земли.

Фигура была всего в нескольких футах перед ней. Джессика увидела, как она повернула к пруду. Хотя это почти определенно был Коул, она решила, оставаясь незамеченной, доиграть эту забавную пьесу до конца. Она бесшумно стояла позади толстой ветлы и наблюдала.

– О, Боже! – услышала она его мольбу. Затем он стал ходить взад и вперед по берегу пруда, ругаясь и вздыхая, он был крайне возбужден. Джессика поняла, что этот голос не принадлежит Коулу, ее обуял страх. Но если это не он, то кого же она преследовала?

Неожиданно фигура перестала вышагивать. Потому что увидел ее? Джессика примерзла к месту, не смея двинуться или вздохнуть. Теперь мужчина вошел в кустарник и вытащил оттуда толстый кривой сук. Он притащил его на край болота и начал что-то толкать в воде.

Джессика стала обходить большой пень, чтобы лучше видеть, и неосторожно ступила в лужу. Ее нога провалилась, сломав гнилой корень, раздался треск, нарушивший тишину ночи.

Фигура резко повернулась, держа сук. Их взгляды встретились, тут Джессика вытащила ногу и бросилась прочь по скользкой и извилистой тропинке. Она слышала, как кто-то преследует ее. Она изнемогала, но страх заставлял ее бежать быстрее. Но не так быстро, как было необходимо. Она не успела добежать до реки, как кто-то догнал ее и повалил на землю.

Джессика бешено боролась, стараясь освободиться от ухвативших ее рук и придавившего ее колена. Она извивалась, но мужчина сильнее прижимал ее, тяжело дыша. Он выглядел так, будто решал, что с ней делать. Джессика не могла видеть его лица, скрытого капюшоном, но узнала одеколон, запах которого распространился около них.

– Френк! – прохрипела она.

– Ты следила за мной? – прорычал он, – Ты всегда совала свой нос в дела Каванетти. – Он придавил ее еще сильнее, и Джессика поморщилась от боли.

– Я думала, что это был...

– Я не хотел убивать ее, но кто в это поверит? Я должен что-то сделать.

Джессика смотрела на него в изумлении. Френк кого-то убил.? Она не могла поверить в это. Но тут она вспомнила о туфле Шон, найденной на болоте. Значит, Френк убил Шон и утопил ее тело в болоте? Если так, то ясно, что он сделает теперь с ней.

– Френк, я ничего не видела...

– Заткнись, дай мне подумать! – Он встал, выкрутив ей руки, причиняя тем самым жгучую боль.

– Мне больно, Френк, – прохрипела она, когда он толкнул ее вперед. Она не могла поверить, что он действительно причинит ей вред. Но он продолжал сильно сжимать ее руки и казался потерявшим контроль над собой.

Френк перевел ее через мост, и они пошли к скалам, ругаясь, когда она оступалась или пыталась образумить его. Наконец они достигли леса на вершине Мосс-Клиффа. Тут она всерьез испугалась. У Френка созрел план в отношении нее – сбросить Джессику на скалы! Она уперлась каблуками.

– Кончай это, Джессика! – приказал он, дергая ее за руку.

Она заставила себя не закричать от боли, пытаясь сосредоточиться на том, как ей освободиться.

Она должна как-то вырваться, потому что помочь ей здесь никто не мог, место было пустынное. Джессика подавила в себе крик. Крик тоже не поможет. Она должна оставаться с ясной головой и думать.

Френк притащил ее к груде камней у входа в пещеру. Френк стал опускаться первым, держа ее поперек туловища, поскольку она пыталась сопротивляться.

– Я сброшу тебя с этих ступеней, Джессика, если ты попытаешься вырваться. – Он сжал ее руку. Она удивилась – рука была сильной, несмотря на такие тонкие пальцы.

– Френк, отпусти меня! Я не опасна для тебя.

– Конечно, как пасхальный кролик. – Его нервный смех эхом отозвался в пещере.

Достигнув дна, Френк побрел в темноте, а Джессика упала на четвереньки на влажный и холодный песок. Френк пнул ее по животу и придавил коленом, чтобы она не двигалась. Джессика взглянула на него, в то время как ее щека была прижата к холодному песку.

– Не делай мне больно, Френк.

– Не знаю, что с тобой делать, – возразил он. – Но я знаю, что должен сделать. Я должен получить по счету.

– Какому счету?

– Ник спал с моей женой. Так же поступлю с тобой и я.

Джессику пробрал мороз. Даже в страшных снах она не могла представить, что Френк будет насиловать ее.

– Коул не спал с Шон.

– Нет, спал. – Он сильнее надавил на ее спину. – Я поймал ее после того, как она вышла из его комнаты прошлой ночью.

– Я тоже ее видела. Но Коул все время спал. Он не мог проснуться, – Думаешь, я поверю этому? Ты думаешь, я идиот?

Нажим его колена внезапно ослаб. Она слышала, как он возится со своей одеждой, потом щелкнула пряжка его ремня. Она сжалась, готовая откатиться в сторону при первой возможности. Он, должно быть, снимает рясу и брюки. Это подходящий момент, чтобы освободиться. Но Френк не снял рясы, он взял руки Джессики и связал их своим кожаным ремнем.

– Френк... – Ее голос прервался.

– Не волнуйся. – Он заставил ее сесть спиной к камням. – Ты никогда не была мне по вкусу, Джессика.

Она вздохнула с облегчением. Может, он просто хочет оставить ее в пещере и бежать. Может, хочет улететь в Канаду и скрыться от посторонних глаз?

Это было бы гораздо лучше, чем изнасилование или убийство.

Он зашел сзади и привязал ее веревкой от монашеской рясы к скале.

– Будь здорова, Джессика, – сказал он, выходя из-за скалы.

Джессика побледнела и поняла, что он задумал. Прилив зальет пещеру, и она окажется под водой. Песок, на котором она сидела, был влажным, а камень позади нее был облеплен мидиями и другими морскими животными, нуждавшимися в воде, чтобы выжить. Она была привязана к скале так, что непременно окажется под водой.

– Френк, не делай этого! Не оставляй меня здесь. Пожалуйста, Френк.

– У меня нет выбора. – Он перешагнул через ее вытянутые ноги. – Ты знаешь, что я сделал. Ты видела, куда я ходил.

– Я не расскажу. Честное слово, Френк! – Струйки воды уже текли под ее каблуками. Джессика подобрала колени. Прилив быстро поднимался.

– Если бы ты не совала свой нос, то не оказалась бы здесь. Подумай об этом.

Джессика представила, как постепенно вода будет накрывать ее. Она будет страдать от переохлаждения, прежде чем утонет. Вода была ледяная. Джессика подергала веревку, стараясь освободиться, но она была привязана крепко.

– Френк, я отдам тебе землю. Я все подпишу – только развяжи меня.

– Все это ни к чему. Разве ты не видишь? Даже обладание виноградником не поможет мне теперь.

Вода текла под сидящую Джессику. Она содрогнулась и хлюпнула замерзшим носом. Джессика слышала, как Френк уходит, оставляя ее умирать в этой проклятой Богом пещере.

– Козимо! – прошептала Джессика в молитвенной тоске. – Козимо, помоги мне.

Помоги. Помоги. Помоги.

Ее голос разнесся эхом в темноте. Вода плескалась у ее ног и бедер, Джессика еще раз попыталась освободиться от веревки, но только оцарапала руки о камень.

Внезапно она уловила отблеск света. Она дернулась, чтобы посмотреть на ступени, где появился смутный свет. Она напрягла зрение, натягивая веревку, пока не заболели мышцы. Френк стоял на полпути между ступенями и ее камнем, капюшон упал ему на плечи.

Свет становился ярче, а шаги громче. Френк отступил назад, поняв, что путь отрезан тем, кто спускается по лестнице. Тень в коридоре материализовалась в высокую фигуру в черной сутане. Козимо!

Джессика закричала от радости и посмотрела на него.

Он шел вперед, держа горящий факел. С каждым шагом Козимо Френк отступал, пока не остановился у края воды за Джессикой.

– Кто вы? – пробормотал он, его лицо стало белым от страха.

– Я защитник! – раздался мощный голос Козимо, впечатление усиливалось его высокой широкоплечей фигурой. Факел отбрасывал свет на черную сутану. Джессике показалось, что она видит в тени капюшона блеск его глаз. – А ты – осквернитель этой священной одежды – будешь послан в ад!

– Это ты. Ник? – Губы Френка скривились в усмешке. – Иди сюда и перестань меня разыгрывать.

– Я не Николо, и это не игра. – Козимо подошел ближе. – Я Козимо Каванетти.

– К-к-козимо Каванетти? – Френк оглянулся ко входу в пещеру, как будто оценивая свои шансы выбраться на побережье. Прилив почти закрыл отверстие. Он снова испуганно посмотрел на монаха.

Джессика повернулась в своих оковах:

– Он убил Шон. Ее тело в болоте.

– Я не хотел! – Френк умоляюще протянул свои дрожащие руки. – Это был несчастный случай! Я не собирался!

– Ты хотел убить и Джессику?

– Да нет! Я думал, что должен...

– Замолчи!

Френк раболепно подчинился приказу. – Развяжи ее.

– Конечно. – Френк отвязал веревку, а потом и ремень. Джессика поднялась на ноги, отошла от лужи и встала на сухое место около Козимо.

– Я не хотел бросать ее...

– Замолчи! – Козимо сделал шаг. – Ты – мелкий негодяй и хотел, чтобы Джессика умерла от голода и жажды.

– Нет, пожалуйста, не надо...

– Но я утомлен убийствами. Убийство не приносит удовлетворения. Так, Франко?

– Пошли, Ник. Перестань разыгрывать монаха. Я сдаюсь. Прекратим это.

– Ты думаешь, я Николо? Уверяю тебя, нет. – Монах взялся рукой за капюшон. – Теперь видишь?

Козимо опустил капюшон. Джессика, стоявшая позади него, увидела только гриву черных волос. Но перед Франко предстало лицо Козимо Каванетти.

– Боже мой! – Френк задохнулся. Джессика видела, как он упал на землю. Козимо снова надел капюшон и посмотрел на Френка, лежавшего на песке, вода была около его ботинок.

– Ничтожный негодяй, – проговорил Козимо. Потом повернулся к Джессике, положил факел на камень, к которому она была привязана:

– С тобой все в порядке, Джессика?

– О, Козимо! – Джессика бросилась к нему. Она крепко его обняла и зарылась головой в складках его одежды. Козимо был прочным и теплым, – бастион безопасности. Его руки обвились вокруг нее, прижимая к себе. Он, гладя ее, успокаивал. Джессика прижалась к монаху, обхватив руками его большое тело. Она чувствовала, как он дышит.

– Джессика. – Пальцы Козимо скользнули на ее затылок, посылая волны тепла, в то время как его голос проникал в сердце. Это сильное нежное существо только что спасло ее, ответило на ее молитвы отчаяния. И теперь Козимо приник к ней с голодной страстью смертного. Джессика хотела поцеловать его, но это желание смутило ее. Такое же желание она ощущала и по отношению к Коулу.

Как она могла испытывать одинаковые чувства к обоим мужчинам?

– Ты промокла, – сказал Козимо хриплым голосом. – Нам надо возвращаться.

– Да.

– Возьми факел. Я займусь Франко.

– Что ты с ним сделаешь? – спросила Джессика, Стараясь отвлечься от ощущений, которые испытала в руках Козимо.

– Не беспокойся о Франко. Я позабочусь о нем. Ты должна обратиться к властям.

Козимо связал ноги Френка ремнем, а руки веревкой, потом взвалил его на плечо, как будто он был не тяжелее мешка муки.

– Торопись, Джессика. Холодно, а ты промокла.

Козимо оставил Джессику у порога бунгало. Ее руки так тряслись, что она никак не могла попасть ключом в скважину. Джессика сжимала челюсти, чтобы не стучать зубами. Она вступила замерзшими ногами в дом и почувствовала острую боль в них.

Люси увидела ее в коридоре и вскрикнула.

– Джессика! Что случилось?

– Вызови полицию, Люси, и детектива Тернера. Скажи, чтобы приезжал как можно скорее. – Джессика так замерзла, что слова ее звучали невнятно.

Люси дотронулась до нее:

– Ты замерзла! Где ты была?

– На Мосс-Клиффе с Френком. Он сошел с ума, Люси.

– Он обидел тебя?

– Нет. Вызывай полицию!

– Сначала ты снимешь все мокрое с себя. – Люси повела ее в ванную. Там Джессика в изнеможении опустилась на стул.

– Я сама, – слабо протестовала она. – Ты позвони.

– Хорошо, хорошо, но тебе нужно принять горячую ванну. Сейчас же! – Люси открыла кран и пустила воду, а сама поспешила к телефону на кухне.

Джессика смотрела на воду и вспоминала, как морская вода кружилась около нее в пещере. Она вздрогнула и сбросила туфли, не развязывая их. Потом стянула промокшие носки негнущимися пальцами. Постучала Люси:

– Джессика? Я разговаривала с детективом Тернером. Он выехал.

– Хорошо. Спасибо.

– Тебе помочь?

– Нет, все в порядке. Спасибо.

– Пойду приведу Коула. Он захочет услышать, что случилось.

Джессика отпустила ее, хотя была совершенно уверена, что даже если Люси знает, где Коул, ома не сможет поднять его. Она сняла все, что на ней оставалось, и села в ванну.

Сначала горячая вода обожгла пальцы, но постепенно боль утихла, и Джессика села, вытянув ноги. Она расслабленно вздохнула, прислонилась к стенке ванны, наслаждаясь благословенным теплом, и закрыла глаза.

Через несколько минут она услышала, как хлопнула входная дверь и раздался голос Коула, который хотел знать, где она. Джессика села, она была удивлена, что гот пришел.

– Коул! – протестовала Люси за дверью. – Туда нельзя. Она в ванне.

Джессика на всякий случай взяла полотенце, но Люси удалось задержать Коула на время.

– Ты в порядке там, Джесс? – спросил он.

– Да, мне уже лучше.

– Хорошо. Я сделаю тебе что-нибудь горячее выпить.

Джессика вымылась, вытерлась и сняла одежду с крючка на обратной стороне двери. Собирая волосы в пучок на макушке, она нахмурилась, увидев свое бледное отражение в зеркале – так повлиял на нее эпизод с Френком. Но Джессика также знала, что это чудо, что она осталась жива. Она повесила полотенце и вышла из ванной. Коул слышал, как она открыла дверь, и ждал ее в холле:

– Джесс. – воскликнул он. – Что происходит?

– Френк убил Шон, – ответила она, беря чашку с кофе, которую он подал ей. – Он плохо кончил, Коул. Он хотел убить и меня.

– Что?

– Но Козимо спас меня.

Коул сдвинул брови и внимательно вгляделся в ее лицо;

– Тебя спас Козимо?

– Да, – ответила Джессика серьезно. – Коул, я уже говорила о твоей связи с ним.

– Перестань, Джессика. – Он стиснул ее руки. – Ты уверена, что с тобой все в порядке? Ты не падала, не ушибла голову?

– Я говорю тебе, что Козимо был там! Он так же реален, как ты и я. И он спас мне жизнь! – Она отступила назад. – Ты не веришь?

– Но это...

– О, забудь! – Она отошла от него, чуть не разлив свой кофе, и спустилась в холл. Джессика злилась на Коула за то, что он не верит ей. Если он не может допустить существования Козимо, он никогда не освободится от своих обмороков.

Коул поспешил за ней в комнату и закрыл дверь. Он отвернулся, пока она одевалась.

– Джесс, извини, но я сомневаюсь в существовании призрака монаха.

– Он не призрак. Он часть твоего наследства. Он основатель рода Каванетти. Он здесь потому, что не может позволить традиции прерваться. – Она надела свитер и пару теплых носков. – Коул, у тебя будут продолжаться твои обмороки, пока ты не признаешь своей роли – роли Каванетти.

– Почему?

– Потому что виноградник требует защитника. И если ты не останешься здесь, то Козимо примет эту работу на себя. Он приходит из твоей памяти, Коул, он появляется, когда ты спишь или находишься без сознания.

– Из моей памяти, когда я сплю? – Коул обернулся вокруг себя и посмотрел на нее. – Что за вздор! Его упрямое неверие бесило ее:

– Если это только мои фантазии, то почему ты не проснулся прошлой ночью, когда я приходила в твою комнату?

– Ты входила ко мне?

– Да, а ты спал. И я не могла разбудить тебя. Я трясла тебя, звала по имени – ты был в полном забытьи. – Она натянула джинсы, удовлетворенная тем, что он поверил на этот раз. – Мы с Козимо стояли у твоей кровати и разговаривали, а ты продолжал спать, ничего не сознавая.

Коул посмотрел на нее в замешательстве и провел рукой по волосам.

– Козимо сказал, что у вас, Каванетти, есть коллективная память, что вы можете вспомнить всех предков как живых. Ты никого не вызывал из прошлого?

– Нет. – Он пожал плечами. – У меня только бывают очень странные сны, когда я отключаюсь.

– Что за сны?

– О, во сне я бываю рыцарем, крестоносцем. Потом я становлюсь вроде. – Он прервал себя и взглянул на Джессику. В его глазах появилось странное выражение.

– Что-то вроде чего, Коул?

– Каким-то монахом.

– Это Козимо! Ты должен его вспомнить в конце концов.

– Меня никогда не называли Козимо во сне.

– Как он выглядит, этот монах?

– Ну, он большой. Примерно как я. И у него что-то с лицом. Ужасные шрамы от ожогов.

– Да. – воскликнула Джессика.

– И у него что-то происходит с графиней, этой прекрасной черноволосой женщиной, которая... – Коул прервался и стал смотреть на Джессику. – Черт возьми, Джессика. Графиня – я точно знаю – Джованна выглядит точно как ты.

– Ее зовут Джованна?

– Да, Джованна ди Монтальчино. – Коул опустился на кровать и обхватил голову руками. – Что происходит, Джессика? Что с нами случилось? Как ты себе представляешь все это?

Джессике очень захотелось положить голову ему на плечо, но она не была готова к новому отказу.

– Это все происходит в реке времени, Коул, на путях, которые пересекаются больше, чем один раз.

– Как, черт возьми, все это понимать? В этот момент позвонили.

– Это, вероятно, полиция, – сказала Джессика. – Пойдем, Коул, поговорим после.

– Клянись, что поговорим. Я хочу знать все, о чем вы говорили с Козимо.

Прежде чем она успела ответить, кто-то постучал в дверь спальни.

– Эй, вы двое, – позвала Люси, – прервитесь. Здесь детектив Тернер.

Глава 22

– Не слишком ли поздно для светских визитов? – Изабелла Каванетти вошла в гостиную в красном вельветовом платье с кружевным стоячим воротником. Детектив Тернер встал, когда она вошла. Джессика осталась сидеть. Коул повернулся на своем месте у камина и холодно взглянул на нее.

– Ты! – Она задохнулась, поймав взгляд Коула. – Я думала, что говорила тебе...

– Пожалуйста, миссис Каванетти. Я просил его прийти. Мисс Ворд сообщила мне, что здесь произошло новое убийство.

– Новое убийство?

– Мисс Ворд заявила, что ваш сын Френк убил свою жену, Шон Каванетти.

Изабелла посмотрела на Джессику в шоке:

– Невозможно!

– Он сознался в убийстве, Изабелла, – сказала Джессика.

– Нет, нет, это совершенно невозможно! Шон уехала прошлым вечером. У них был большой скандал и...

– Уехала? – вмешался детектив. – Френк убил ее и отнес тело в болото, надеясь, что это убийство также припишут Роджерсу? Мы нашли туфлю в болоте сегодня, вы знаете.

– Я вам тогда же сказала, что туфля может принадлежать кому угодно. Масса людей носит такие туфли.

– Может быть, мы поговорим с вашим сыном, мэм, чтобы он прояснил для нас это дело.

– Френка нет дома, мистер Тернер.

– Вы знаете, где он?

– Боюсь, что нет. – Изабелла высокомерно посмотрела на него:

– А теперь, если вы меня извините, детектив, уже поздно и завтра предстоит тяжелый день.

Коул оперся на облицовку камина и, наблюдая за Изабеллой, достал из кармана конверт.

– Прежде чем вы уйдете, Изабелла, – проговорил он, открывая конверт, – может, вы прольете свет на одно дело.

Изабелла взглянула на лист бумаги в его руке, потом перевела взгляд на Коула. Джессика почувствовала приступ жалости к Коулу. Эта бессердечная женщина могла бы стать его матерью, но именно она была тем человеком, который должен ответить почти за все его неприятности.

– И что это? – спросила она ледяным тоном.

– Письмо дала мне Шон на сохранение. Она боялась, что вы наложите на него свою лапу.

– Ник, я устала. Я провела день, ухаживая за твоим отцом. У меня нет настроения заниматься этими играми.

– Вы читали это письмо, Изабелла? Прежде чем она смогла ответить, дверь внезапно открылась и послышался крик Марии. Джессика вскочила, и в этот момент в гостиную ворвался Френк, все еще одетый в черную рясу Николо Каванетти, волосы его были растрепанны, глаза испуганны, он переводил взгляд на каждого из присутствующих, как будто никого не узнавал.

– Френк! – проговорила Изабелла, пораженная странным появлением сына.

– Помоги мне! – Он задыхался, подбегая к матери и падая перед ней на колени. Френк обнял ее ноги:

– Помоги мне, мама!

– Френк! – Изабелла смотрела на него испуганно. – Возьми себя в руки.

– Не разрешай ему схватить меня, мама!

– Кому?

– Козимо Каванетти!

Изабелла взглянула на Джессику, потом на детектива.

– О чем ты говоришь, Френк? – Она пыталась освободиться от него, но тот держался крепко.

– Он сказал, что убьет меня!

– Френк, ты несешь вздор!

– Нет! Он там! Он... Он все знает о Шон! Он сказал, что убьет меня, если я не признаюсь! Он сказал, что я буду гореть в аду!

– Френк! – Изабелла взяла его за плечи. – Френк, ты не в своем уме. – Она взглянула на детектива. – Исчезновение Шон произвело на него сильное впечатление.

– Кажется, все сходится, – проворчал Тернер.

– Он ужасен, мама! Если бы ты его видела! Это настоящее чудовище. Шести футов высоты. Я уверен, что он убьет меня!

– О, Френк. – Она похлопала его по спине. – Ты выпил, да? – Она послала улыбку детективу.

– Я не пил, мама! Клянусь! – Он спрятал лицо в ее коленях. – Скажи им, что это был несчастный случай, мама! Я не хотел убивать Шон! Скажи им, что это только несчастный случай! Господи, скажи им, что я никогда не хотел вреда ей!

Изабелла наконец освободилась от него и отшатнулась назад, оставив Френка лежать на полу.

– Френк! Возьми себя в руки!

– Скажи им, мама.

– Я не знаю, о чем ты говоришь.

– Да, ты знаешь! Ты была там! Ты сказала, что это хорошо, что она умерла. Скажи им!

Глаза Изабеллы округлились от удивления. Она сделала несколько шагов назад, качая головой в тщетной попытке отказаться от услышанного.

– Скажите, миссис Каванетти, – спросил детектив Тернер. – Вы были там?

Джессика видела, как побледнела Изабелла.

– Она шантажировала тебя, мама! И она обманывала меня! Она была шлюхой! Шлюхой! Она делала из меня дурака!

– Френк, сейчас же успокойся!

– Я предлагаю вам одеться, миссис Каванетти. И вам тоже, Френк, – сказал Тернер. Изабелла обернулась к нему:

– Зачем?

– Вы должны ответить на несколько вопросов в участке.

– Ночью? Вы, должно быть, сошли с ума! Детектив Тернер только улыбнулся, подразумевая, что его здравый ум вне сомнений. Изабелла какое-то время смотрела на него, потом повернулась на каблуках и вылетела из комнаты. Детектив отнесся к ее поведению с вежливым безразличием.

– Благодарю вас за помощь, мисс Ворд. Надеюсь, мы можем рассчитывать на вас и вы покажете нам завтра, где находится тело.

Она пожала его руку. Тернер взглянул на Коула:

– Извините за то, что я сомневался в вас, мистер Николе. Это было великолепно, что вы сделали сегодня утром.

– Благодарю.

– Вы стали героем всей Америки! Коул улыбнулся и взглянул туда, где стояла Мария. Она протягивала к нему свои руки.

– О, Николо! – Она обняла его, и Коул наклонился к ней. – Слава Богу! Слава Богу!

– Все будет хорошо, Мария. Только подожди, и увидишь.

– Я знаю, это ужасно, что я говорю, Ник, но, надеюсь, мы больше никогда не увидим миссис Каванетти.

– Такая возможность есть, кара миа. – Коул похлопал ее по спине. – Ее могут обвинить в пособничестве убийце. А если нет, ее обвинят в двоемужестве, поскольку она была уже замужем, когда выходила за отца.

Мария кивала и смотрела на Коула, гладила его лицо, а в ее глазах светилось восхищение.

– Я так рада, что ты вернулся, Николо! Теперь все станет, как раньше.

– Надеюсь. – Коул взглянул на Джессику, их взгляды встретились.

Коул почувствовал необычное облегчение, когда увидел, как полицейская машина увозила Изабеллу и Френка. Он молился, чтобы никогда больше не увидеть эту отвратительную Изабеллу в доме Каванетти. Без нее отец получит шанс на выздоровление, шанс снова обрести свой старый дух. Коул вздохнул. Наконец часть его жизни пошла на поправку.

Он взглянул на Джессику, и его облегчение исчезло. Она стояла около двери и выглядела уставшей и нерешительной. Ее прекрасная кожа была лишена красок, под глазами легли тени, губы были необычно бледны. Ему захотелось взять ее на руки и целовать до тех пор, пока тревога не исчезнет из ее глаз. Но после его вчерашней вспышки ему трудно было обвинить ее в отчуждении.

– Джесс, – рискнул он, – ты выглядишь убитой. Позволь мне проводить тебя домой.

– Хорошо. – Ее голос был вялым. Коул взял пальто и пошел к бунгало. Она не сказала ни слова, просто брела к дому. Джессика споткнулась, Коул удержал ее и обнял за плечи.

Джессика не протестовала против их близости, вероятно потому, что слишком устала, чтобы протестовать. Коул криво усмехнулся от этой мысли, когда он открывал дверь бунгало. Люси была все еще там и встретила их в холле. Коул рассказал ей о развитии дел по дороге к спальне Джессики. Он закрыл дверь спальни, когда она сняла пальто и небрежно бросила его на стул.

– Сядь, я сниму с тебя обувь, – сказал Коул, удивившись тому, что она сразу повалилась на постель.

– Спасибо, Коул, – пробормотала она. Он развязал шнурки ее туфель и снял их:

– Если ты ляжешь на спину, Джесс, я сниму с тебя джинсы.

Его предложение было совершенно невинно, так его и восприняла Джессика, но когда она легла на одеяло, Коула пронзило желание и ему пришлось перебороть его в себе. К счастью, Джессика закрыла глаза.

– Не знаю, почему я так устала, – пробормотала она.

– Тебя измотали все эти события. Коул представил на мгновение, как ему придется сдерживаться, когда он дотронется до нее. Больше всего на свете он хотел заняться с Джессикой любовью. Коул хотел этого с того самого момента, как они танцевали в Фоле Вайнери. Воспоминания делали его желание еще острее. Он продолжал смотреть на нее, пытаясь решить, что ему делать, если она пошевелится.

– Коул? – спросила Джессика, удивленная, тем, что тот медлит.

Он широко раздвинул ее ноги и расстегнул джинсы. Она не двигалась. Коул мог видеть бутон ее пупка. Нужно было попросить Люси уложить Джессику в постель. Он просто сумасшедший, что взялся за это.

Двумя сильными рывками Коул стащил с нее джинсы, стараясь не обращать внимания на ее бедра. Он занял свои руки и мысли складыванием джинсов и положил их на стул, где уже было ее платье. Обернувшись, он надеялся увидеть ее зарывшейся в одеяло.

Джессика же только повернулась в его сторону и подобрала колени. Ее ноги были длинными и изящными, молочной белизны, ее колени и голени были стройными, как у танцора. Кружева ее трусиков задрались вверх, и от вида ее бедер кровь прихлынула к его пояснице. Коул отвел от Джессики взгляд, проклиная себя за глупость. Продолжая ругать себя, Коул вытащил из-под Джессики покрывало и заботливо прикрыл ее изящное тело. Она уютно устроилась и вздохнула.

– Спокойной ночи, Джессика, – проговорил он сквозь сжатые зубы.

– Спокойной ночи, Коул. Спасибо.

– Не за что. – Он пошел к двери.

– Да, Коул.

– Что?

– Твой отец... – Ее голос ослаб. – Он теперь будет в хороших руках.

– Надеюсь, что не слишком поздно, – ответил он. – Увидимся, Джесс.

Коул соскочил с кровати, услышав шаги на лестнице и слабый лязг металла. Он не надевал боевых рукавиц последние десять лет, но его ощущения еще не потеряли остроты, и Коул мог определенно сказать, что по каменным ступеням поднимается кто-то с саблей на боку.

Коул оделся, и Джованна сонно пошевелилась во все еще теплой от недавней любви постели. Проведя с ней несколько ночей, он испытал райское наслаждение и был почти удовлетворен, даже если бы его потом послали в ад без нее.

Но сейчас Коулу было не до будущего, дверь распахнулась, и приземистый толстый человек ворвался в комнату с мечом в руке. Рондольфо ди Бриндизи неожиданно вернулся в замок в отвратительном настроении.

– Джованна! – рявкнул граф. Она села в тревоге, ее обнаженные груди светились на фоне темного покрывала.

– Проститутка! – заорал Бриндизи. Он не чувствовал стыда – Бриндизи отказался от всех прав на жену в тот день, когда избил ее до бесчувствия и бросил здесь умирать. Коул вернул ей жизнь. Она снова принадлежала ему, как и хотела. А он хотел только одного – убить этого борова, который бил Джованну до смерти.

– Как вы смеете! – закричала на него Джованна.

– Прикройся, пьяная тварь! – Он бросил в нее одежду. – Я оставил тебя всего на месяц. И что я услышал, вернувшись? Ты валяешься в постели со священником! Проститутка! – Он поднял руку в перчатке, чтобы ударить ее.

– Стой! – прогромыхал Коул.

– Ты! – повернулся к нему Рондольфо, – ты умрешь, монах! Ни один мужчина не сделает меня рогоносцем! Даже тот, кто общается с Богом!

Он бросился на Коула, взмахнув своим тяжелым мечом, который держал двумя руками. Коул отскочил. Он бросил в Рондольфо скамейку, которую тот отбросил в сторону. Его глаза были красны от гнева, а редкие желтые зубы оскалены.

– Умри за свои грехи, негодяй! – Он снова взмахнул мечом, задев край одежды Коула.

Коул оглянулся в поисках оружия, но в комнате не было ничего, что могло бы противостоять мечу. Он схватил первое попавшееся под руку – это была его ряса – и набросил на голову Рондольфо. Граф зашатался, на минуту ослепленный. Этого мгновения Коулу хватило, чтобы схватить руку, в которой был меч, одновременно нанося ему сокрушительный удар другой рукой. Рондольфо взвыл от боли и выронил оружие, которое с лязгом упало на каменный пол.

– За Джованну! – закричал Коул, ударяя Рондольфо в лицо и в брюхо. Тот, зашатавшись, отступил, не способный ответить на ярость Коула.

– Козимо! – закричала Джованна. – У него нож!

Этот крик на мгновение отвлек Коула от противника – этого времени Рондольфо хватило, чтобы взмахнуть ножом. Коул ощутил боль от кинжала, вонзающегося в его плечо, но он не отступил. Наоборот, барон издал свой боевой клич и с небывалой силой поднял Рондольфо и бросил к противоположной стене.

Изумленный Рондольфо пролетел по воздуху, ударился о стену и упал на свой же нож. Рондольфо застыл, его глаза расширились от ужаса и удивления, он понял, что сам стал причиной своей смерти.

Прежде чем Козимо мог что-то предпринять, он услышал топот на лестнице. Приближенные Рондольфо ворвались в комнату вместе со старухой, которая была так напугана его умением поднимать мертвых.

– Вот он! Убийца! – кричала она. – Колдун! Коул смотрел на нее, не обращая внимания на сочащуюся из раны на плече кровь.

– Граф Рондольфо мертв, – проговорил сержант, убирая свой меч. – Хватайте священника!

Коула схватили за руки и потащили к двери. Джованна спрыгнула с постели, прикрывшись покрывалом.

– Козимо! – закричала она. Джованна бросилась к нему, но ее отогнали. – Козимо! – Ее зеленые глаза светились страхом.

– Я вернусь, Джованна! – прокричал он. – Джованна! Я вернусь к тебе!

Коул проснулся, сердце его стучало, лицо было в поту. Он схватился за плечо, на нем были рубцы от стула, на котором Коул спал возле кровати отца. Коул пошевелил плечом, чтобы рубцы разгладились, но видение не исчезало из головы. Во сне он был Козимо Каванетти. И он дал обещание любившей его женщине, которое из двенадцатого века едва ли мог сдержать.

Несмотря на то, что в комнате было тепло, Коул дрожал. А, может, все-таки вещи, о которых пыталась ему рассказать Джессика, были правдой. Может быть, этот Козимо существует где-то в уголке его сознания. Возможно, то, что он считал снами, было реальными событиями, всплывшими в его памяти. Коул нахмурился и поерзал на стуле. Мысль, что он может быть монахом из двенадцатого века, была очень неудобной.

Коул посмотрел на отца, который мирно спал без помощи транквилизаторов или снотворного. Видел ли отец когда-нибудь во сне Козимо Каванетти? То ли это, о чем отец хотел рассказать сыну много лет назад, когда тот думал только о футболе? Отец пытался говорить о наследии Каванетти в ночь, когда праздновали окончание школы, пытался вовлечь сына в особого рода ритуал, но Коул посмеялся над такими древними деревенскими глупостями. Теперь, когда он вернулся к своим итальянским корням, Коул понял, что в этом нет ничего смешного и глупого. Он наклонился и положил руку отцу на запястье:

– Папа, я готов выслушать тебя, когда ты сможешь.

Глава 23

Джессика проснулась в четыре утра. Она покосилась на светящийся радиобудильник и опять опустилась на подушку. Несколько минут она крутилась, пытаясь заставить себя уснуть, но сон не шел. Что-то мешало ей, как будто она забыла сделать что-то важное. Наконец она отбросила одеяло и встала. Может быть, это из-за едва начатой работы ее посетила бессонница. Через четыре дня ей отправляться в Калифорнию с пустыми руками и страшной историей об убийстве.

Она оделась, почистила зубы и пошла в кабинет. Стопка около пишущей машинки отца стала потолще. Вероятно, он действительно продолжал работу над пьесой. Джессика почувствовала легкую надежду, но тут же избавилась от нее по той же причине, что и всегда. Лучше ничего не ждать.

Она взяла папку, в которой лежало несколько листков ее работы. Быстро прочитала текст, качая головой над вычурностью своего стиля. Джессика взяла ручку и вычеркнула незаконченное предложение. Хотела написать его заново, но рука плохо слушалась, и почерк был неразборчивым.

Джессика положила дрова на каминную решетку, и вскоре в очаге разгорелся огонь. Она поднялась и пошла на кухню поставить чайник, пока комната нагреется.

Чайник засвистел. Она опустила пакетик чая в чашку. Джессика подумала, может быть, все изменится к лучшему. Может, ее жизнь тоже перевернется. Может, и отец, как это принято говорить, начнет новую жизнь. Можно ли на это надеяться? А какое место займет в ее жизни Коул? Она выловила из чашки пакетик и выбросила его в мусорное ведро.

Джессика понесла чашку с блюдцем в кабинет и была удивлена, увидев там темную фигуру монаха, стоявшего около камина.

– Доброе утро, мисс Ворд.

– Козимо! – проговорила Джессика. – Что ты здесь делаешь в такой час?

– Николо спит, а ты нет. Я воспользовался предоставившимся случаем.

Джессика поставила чашку на письменный стол:

– Хочешь чаю?

– Нет, благодарю.

Она села на край стола и посмотрела на монаха, силуэт которого вырисовывался на фоне горящего камина.

– Козимо, я не говорила тебе раньше, но я так благодарна тебе за то, что ты пришел в пещеру – ты спас мне жизнь.

– Я всегда стараюсь приходить, когда ты нуждаешься во мне.

Никто не помогал Джессике с тех пор, как она помнит себя, даже отец. Один Козимо был постоянной поддержкой.

Но она утаила от него правду, хотя чувствовала, что они были когда-то связаны. Джессика чувствовала себя несчастной и нечестной из-за того, что боялась сказать Козимо правду. Хотя бояться было совершенно нечего.

– Скоро я буду тебе не нужен. – Козимо подошел к ней. – И меня здесь не будет.

– Что ты имеешь в виду?

– Я пришел сказать тебе до свидания, Джессика.

– До свидания? – «О чем он говорит?»

– Николо принимает наследство Каванетти благодаря тебе. И скоро не будет необходимости в моем присутствии.

– Не будет необходимости в твоем присутствии? – Джессика вопросительно посмотрела на Козимо. – А как же я? Что я буду делать без тебя, Козимо? Ты мне нужен!

Он ничего не сказал, просто стоял перед ней и слушал. Джессика слышала свои слова как бы со стороны, удивлялась своей вспышке. Она никогда ни в ком не нуждалась, или, наконец, никогда не позволяла себе в ком-то нуждаться. Она подняла подбородок, пряча появившиеся на ее глазах слезы.

– У тебя будет Николо! – ответил наконец монах.

Джессика сжала губы, стараясь сдержать слезы.

– Но Коул – это не ты.

– Да.

– Но, Козимо, как же наши разговоры, наши...

– Но, Джессика, я не могу остаться. Николо принял наследство, он больше не нуждается в защитнике. И если я попытаюсь что-то изменить, то поврежу этим нам обоим. Кроме того, – его голос стал мягче, – я понимаю, что будет слишком болезненно для меня, если я останусь.

– Но... – Джессика с недоверием качнула головой и посмотрела на Козимо. Как он может так просто бросить ее? Что она будет делать без него? С кем будет советоваться, кто будет о ней заботиться? Перспектива никогда больше не видеть Козимо поразила ее в самое сердце. Джессика, конечно, должна вернуться в Стенфорд, но она не думала, что потеряет дружбу с Козимо навсегда.

– Нет! – Джессика бросилась к нему и прильнула к его темной и огромной фигуре. Она обняла его за шею и сдавила со всей силой, которой обладала:

– О, Козимо! – Она вдохнула его запах – мускатный запах шерстяной одежды и свежий аромат солнца и земли. – Козимо! – Она ухватилась за его капюшон сзади, притягивая голову монаха к себе. – Козимо, ты часть меня! Ты не можешь меня покинуть!

Мгновение он молчал, опустив руки и выпрямив шею – твердый и бескомпромиссный.

– Козимо! Не покидай меня!

– Я должен. – Он взял Джессику за талию, чтобы освободить свою шею от ее рук. – Это моя судьба. Я всегда должен уходить.

– Нет. На этот раз ты имеешь возможность выбора.

– У меня нет выбора. Ты – Джессика Ворд. Ты принадлежишь Николо Каванетти. Ты не помнишь, что когда-то была моей.

– Нет, помню. Я только не говорила тебе...

– О чем ты не говорила мне?

– Что я, – Джессика сглотнула, – думаю, что я Джованна Монтальчино.

– Джованна? – прошептал Козимо.

– Раньше я боялась, Козимо, что ты загипнотизировал меня, упражняясь в колдовстве.

– Я не колдун.

– Когда ты просил меня вспомнить прошлое той ночью, слушая твой голос, у меня появилось сверхъестественное чувство, что я знаю тебя. И тогда, в пещере я сказала, что не могу вспомнить моего безобразного барона. Но я вспомнила!

– Святый Боже! – Козимо сжал ее руки. – Ах, ты ранила меня!

– Извини! Я боялась...

– Я бы никогда не обидел тебя. Никогда!

– Теперь я знаю это. Козимо, ты сказал однажды, что Джованна никогда не была твоей и никогда уже не будет.

– Да, я обещал вернуться к ней, но смерть освободила меня от клятвы. – Он помолчал. Джессика почувствовала прикосновение его руки к своей щеке. – Я никогда бы не мог остаться, думая с том, что могло с ней случиться. Все эти годы, все века, Джессика, я искал и ждал, что наши дороги пересекутся.

– И это произошло, – вздохнула она. – Козимо, я не могу тебе сказать, что случилось с Джованной. Но если ты захочешь ввести меня в транс, ты, возможно, услышишь ответ.

– И ты согласишься на это? – спросил он, почти не скрывая своего изумления.

– Я сделаю для вас все, милорд, – ответила она, склоняя голову.

Он прижал ее к груди от неожиданной радости. Потом погладил по волосам и подвел к стулу возле камина.

– Смотри на пламя, Джессика. Она подчинилась и положила руки на подлокотники.

– Слушай звук моего голоса. – Он встал сзади нее. – Слушай только звук моего голоса. Не думай, – кто я или что я...

Джованна взглянула на окруженную горами долину. Она была измучена. Ее чрево было отягощено ребенком, и было трудно ехать верхом. Но Джованна продолжала свой путь. Она должна была достичь стен монастыря, который маячил на горизонте. В Бенедиктинском монастыре она должна найти Козимо и там родить ему ребенка. Она передаст дитя в его руки и потом расскажет об их одиннадцатилетнем сыне, которого он никогда не видел. Джованна содрогнулась и приложила руку к своему чреву, когда ее лошадь двинулась по неровной дороге.

Она передвигалась от одной деревни к другой, скрывая от всех, кто она такая, в поисках своего милорда. Его переводили из одного монастыря в другой и поэтому поиски были долгими и трудными. Она передвигалась, пока беременность не стала слишком заметной. Джованна была уверена, что Козимо не узнает ее в бледном и сморщенном существе, в какое она превратилась. Она боялась, что растущий в ней ребенок будет испытывать те же трудности, что и она в своих скитаниях, и это скажется на его развитии. Деньги у нее давно кончились, и она испытывала голод и жажду впервые в жизни. Только надежда найти наконец его держала ее в седле, хотя ей хотелось лечь прямо у дороги и заснуть.

Лошадь продолжала брести вперед, постоянно тряся ее. Джованна задремала, пока дорога не вывела к реке, на берегу которой стоял монастырь. Августовская жара превратила окружающие виноградники в сияющее море зелени. Джованна стерла текший по лицу пот и попробовала глубоко вздохнуть. Желудок сводило от голода и зарождающейся в ней жизни. Воздух был так горяч, что, казалось, звенел. Как долго она могла еще терпеть? Джованна зажмурилась от приступа боли в животе. Сколько еще она продержится на лошади, если ее голова стала тяжелой, а чрево таким твердым.

Вскоре она въехала в каменную арку и очутилась во дворе. Цоканье копыт привело ее в чувство, и Джованна подняла голову. Мужчины в черных рясах появились из тени строения, стоявшего впереди. Джованна наконец попала в монастырь, и вид монахов заставил ее заплакать.

К ней протянулись руки. Джованна пыталась справиться со своей лошадью, но ее тело больше не подчинилось ей. Она хотела сказать монахам, что у нее нет сил, но не могла произнести ни слова. Что-то горячее и влажное текло по ее голым ногам под одеждой. О, Господи, ее ребенок выходит на свет! Она должна собрать остатки сил, но их уже не было. Рождение ребенка – самая тяжкая обязанность, которую женщина взяла на себя. Джованна потеряла сознание.

Она очнулась в холодной неприбранной комнате, Первое, что увидела Джованна, было распятие на стене около детской кроватки. Она с трудом перевела взгляд на маленькое оконце на другой стене комнаты. На темном небе мерцали звезды, и прохладный ветерок овевал лицо.

Джованна поморщилась. Голова была тяжелой, кожа горела – дурной знак для роженицы. А где ее ребенок? Она осмотрела комнату, та была пустой. Джованна легла на спину и закрыла глаза, ее живот был весь в огне.

– Помоги, Господи, – прошептала она, и горячие слезы потекли из глаз. – Пожалуйста! – Но у Джованны не было сил, чтобы выразить словами свою мольбу. Она забылась, молясь о ребенке, о Козимо и чтобы Создатель услышал ее.

Наутро ей стало еще хуже. Она больше не могла поднимать голову. Когда молодой священник вошел в комнату, неся ребенка, завернутого в одеяло, у нее не было сил взять свое дитя. Джованна плакала, а священник держал перед ней черноволосого ребенка.

– Это твой сын, – сказал он, улыбаясь. Но глаза его были печальными. Они оба были уверены, что горячка и потеря сил убьют ее. Многие женщины умирали от этой горячки.

– Ax, – Джованна сложила губы в дрожащую улыбку. – Он прекрасен!

– Он совершенно здоров. С ним все будет хорошо.

– Благодарю вас, брат, – с трудом выговаривала Джованна, ее губы свело от боли, прогнавшей радость из голоса. – Скажи, есть среди вас брат-мирянин по имени Козимо Каванетти?

– Козимо? – Священник бросил на нее настороженный взгляд, а затем занялся одеяльцем ребенка.

– Мне сказали, что он должен быть здесь.

– Он был, но...

– Пожалуйста. Я должна его увидеть.

– Виноват, но это невозможно.

– Это очень важно. Я ищу его, чтобы...

– Брат Козимо мертв.

– Что?

– Разве вы не знали, что он колдун? Он воскресил женщину. И это не рассказ трубадура. Есть свидетель его колдовства – старуха, видевшая, как он оживил мертвую женщину!

Джованна смотрела в потолок. Ее взор померк. Козимо мертв. Это невозможно. Она должна была сказать ему о сыне, о том, что любит его, что она свободна и будет его женой. Рыдания, которые можно было принять за приступ боли, сотрясли Джованну.

– Я думал, что все слышали рассказ о Козимо Каванетти.

– Я не слышала.

– Они замуровали его живьем. Это делают с колдунами, как вы знаете. Как вы назовете сына? – спросил он, пытаясь подбодрить ее.

– Козимо.

– Вы не должны и думать об этом! – Он перекрестился, его глаза были полны ужаса.

– Обещайте мне, брат. Назовите его Козимо! – Джованна попыталась сесть. – Назовите его Козимо – я прошу вас!

Священник отступил, прижимая ее ребенка к своей груди:

– Вы сумасшедшая!

– Он не был колдуном! – закричала Джованна в гневе. – За что убили его? Почему его нужно было лишить жизни?

Священник некоторое время смотрел на нее.

Джованна плакала, а фигура священника становилась перед ее затуманенным взором то белой, то черной. Затем все померкло. Джованна упала на бок. Последнее, что она почувствовала, был каменный пол, к которому она прижалась пылающей щекой.

Открыв глаза, Джессика увидела Козимо на коленях перед ней. Она взглянула на него и испугалась, увидев так близко.

– Она умерла, – сказал он тихо. – Она умерла именно так.

– Думаю, да.

– Она родила мне двух сыновей. – Он в изумлении покачал головой. – У меня было два сына.

– Как еще ты мог стать родоначальником рода Каванетти?

– Действительно, я совсем не думал об этом.

– Кажется, Джованна долго искала тебя, Козимо. Она тебя очень любила.

– Да. – Он погладил ее руку, но не встал. – Но почему она не сказала мне, что Николо мой сын?

Она должна была сказать.

– Может, она боялась рисковать. Боялась, что ты вызовешь Рондольфо ли Бриндизи и сразишь его. А когда тот умер, она не смогла найти тебя.

– Если бы только она сказала мне раньше, я бы украл ее у этого животного. Я ведь любил ее.

Тоска в его голосе пронзила сердце Джессики. Какую любовь он пронес через века! С неожиданной для себя ясностью Джессика поняла, как ему помочь, как дать Козимо, чего он так страстно жаждал. Она может ничего не бояться.

– Козимо. – Она потянулась к его капюшону. – Дай мне взглянуть на тебя.

– Нет. – Он отстранился и плотнее натянул капюшон. – Нет, Джессика.

– Но я хочу видеть тебя.

Она взялась за его капюшон и потихоньку стала сдвигать его назад. Джессика приготовилась к тому, что увидит в свете огня из камина. Френк рухнул, увидев лицо Козимо, но Джессика знала, что она должна увидеть его ужасную внешность. Но знала она и то, что ее любовь к душевным достоинствам Козимо даст ей силу посмотреть на его изуродованное лицо.

– Нет, – возражал Козимо. Но капюшон все-таки упал ему на плечи, открыв израненное лицо.

Рот Козимо был перекошен на одну сторону, на нем постоянно была сардоническая улыбка, на щеках пролегли красные продольные шрамы. Белые полосы и пятна сходились около уха. Левое веко покрывало ослепший глаз. Лоб был изрезан морщинами и шрамами, убегавшими под волосы. Однако правый глаз был зрячим и блестящим, полным ума и доброты. Вероятно, он был очень привлекателен раньше и был похож на Коула. Сердце Джессики наполнилось страданием, когда он закрыл свое лицо руками.

– Нет, – протестовал он слабым голосом.

– Да, – отвечала Джессика. Она отняла его руки и, наклонившись, поцеловала его израненное лицо. Джессика почувствовала, что напряжение покидает его тело, его руки обвились вокруг ее талии.

– Нет, Джессика, – бормотал он. – Только Джованна.

– Вы забыли, милорд, – она провела рукой по его густым черным волосам, – что Джованна – это я.

– Ты Джессика.

– Нет. – Она взяла его лицо в руки, их взгляды встретились. Я – Джованна Монтальчино. А вы Козимо Каванетти. И мы нашли наконец друг друга, и это навсегда.

Она наклонилась вперед, притягивая его голову к своим губам. Она осторожно поцеловала его в губы, удивляясь, что не чувствует шрамов. Он обхватил ее своими огромными руками, почти свалив ее со стула, возбужденно дыша, прижимаясь к ней губами, чувствуя, что она принимает его со всеми его ранами.

Джессика не чувствовала страха, не чувствовала отвращения от его прикосновений, над всем этим царила любовь и желание. Она соскользнула на пол и упала на него. Он целовал ее сначала слегка, а потом со все большей страстью, погружая свое лицо в ее черные волосы, приходя в восторг от их прикосновения к его коже. Джессика откинула голову назад, и он целовал ее в шею, одновременно прижимаясь к ней бедрами. Его поцелуи заставили Джессику забыть, кто она такая. Вскоре она впала в странный сон, когда могла чувствовать только его губы, руки, а все, что она могла слышать, было его дыхание, становящееся все более быстрым и тяжелым. Козимо обнажил ее плечи и взял руками ее груди, качая их, в то время как она бормотала его имя. Джессика закрыла глаза и забыла все на свете.

– Я ваша, милорд, – шептала она, – а вы мой.

Проснувшись через несколько часов, Джессика обнаружила, что лежит на софе напротив камина. Огонь почти потух, а ноги замерзли, бедра сводила судорога. Джессика села, внезапно поняв, что она совсем голая под покрывалом, заботливо подоткнутым под нее. Который теперь час? Где Козимо?

Она вспомнила часы их любви и, покраснев, вскочила, как будто затем, чтобы отделаться от воспоминаний. Она осмотрела комнату, ища следы Козимо. С добром ли он ее покинул?

Вдруг Джессика увидела необычную книгу на столе. Она пробежала по полу, на ходу натягивая одежду. На столе лежал старинный манускрипт в тисненом кожаном переплете. Взглянув на него, Джессика сразу поняла, что это музейная книга. Она подошла и трепещущей рукой осторожно ее открыла.

Это было описание наблюдений за небом. На каждой странице была дата: «Пятое мая 1101», «Шестое мая 1101». Сердце ее забилось. Откуда взялся этот том? Тут она увидела парчовую закладку между двух страниц. Джессика бережно открыла заложенную страницу и взглянула на звездную карту. Там была ее комета, летящая по небу в двенадцатом веке, как она и предполагала, но не могла доказать без документов.

– Да! – прошептала она с торжествующей усмешкой.

И тут Джессика заметила, что на парчовой закладке что-то написано. Она поднесла ее к лицу, щурясь при слабом утреннем свете.

«Миледи, как звезды на небесах, моя любовь навсегда останется с тобой! И подпись: «Козимо Каванетти, 1074-1991».

Джессика еще долго смотрела на закладку, пока на лице ее не появилась грустная улыбка. Она осторожно положила в книгу парчовую закладку и закрыла ее.

Глава 24

Джессика стояла на кухне в доме Каванетти и держала руки над дымящейся кружкой кофе, который подала ей Мария:

– Спасибо, Мария. На улице так холодно.

– Ты показала им это место? – Мария налила кофе Коулу и себе.

Джессика кивнула. Утро было для нее отвратительным. Она была рада, что Коул настоял на том, чтобы пойти вместе с нею на то место на болоте, где Френк утопил тело Шон, чтобы показать его полицейским. Коул все время стоял позади, держа Джессику за плечи, и заставил ее уйти, когда начались поиски. Она была благодарна Коулу за то, что он избавил ее от необходимости смотреть на разлагающееся тело Шон.

– Теперь они ищут ее, – сказал Коул. – И неизвестно, когда найдут. Нам остается только ждать.

– Бедная Шон, – сказала Мария, отпивая кофе. – Она не заслужила такой смерти.

Послышался дверной звонок, Мария поставила свою кружку и вышла из кухни. Джессика посмотрела, как та идет, и почувствовала, что коченеет. События последних дней измотали ее. Да и часы, проведенные с Козимо, не прибавили ей сил. Она вздохнула, и Коул погладил ее волосы.

Он молча провел рукой по ее затылку. Джессика закрыла глаза и позволила обнять себя. Она любила Коула, но между ними невидимым барьером стояла гордость. Как она хотела сказать слова, которые разрушили бы эту сцену и позволили бы им стать такими же, как Козимо и Джованна. Но гордость и страх держали ее губы и сердце на замке.

Осталось всего четыре дня до ее возвращения в Калифорнию, слишком мало, чтобы развить-на-ладившиеся в последние дни отношения с Коулом. Они растратили драгоценное время на перебранки и споры.

Джессика снова вздохнула, понимая, что уже слишком поздно налаживать что-либо. Может быть, ей повторить опыт Козимо и ждать несколько веков, пока их пути снова не пересекутся.

– Коул, – мучительно прошептала она.

– Все будет хорошо, Джесс, – пробормотал он, думая, что она расстроилась из-за Шон. – Скоро все кончится.

Он еще продолжал ее держать, когда послышались шаги Марии, которая вела за собой Люси. Джессика отстранилась от Коула и взяла свою кружку, которую поднесла ко рту.

Люси торопливо вошла в комнату, и по ее виду Джессика поняла, что что-то случилось. Люси потрясла газетой:

– Ты это видел, Коул?

– Нет.

– Посмотри! – Люси подошла к нему, показывая передовицу.

– Прочитай!

Коул поднял брови на Джессику и только потом обратил внимание на статью. Люси смотрела на него с нетерпением и ждала, когда он дочитает.

– Как вам это нравится! – воскликнул Коул.

– В чем дело? – спросила Джессика, стараясь заглянуть через его плечо.

– Эта женщина в Филадельфии. – Люси показала на фотографию в газете. – Она лгала, что Коул напал на нее. Она выдумала эту историю, чтобы вызвать ревность своего дружка.

– Что? – воскликнула Джессика с недоверием.

– Я знала это! – проворчала Мария.

– Она созналась во лжи. Она видела по телевизору, как Коул поймал маньяка-убийцу, и решила рассказать правду.

Джессика сжала руку Коула:

– О, Коул, это прекрасно!

– Это нужно отпраздновать! – воскликнула Мария. – Я пошла за шампанским.

Они допивали шампанское, когда появился Грег Кесслер. Джессика улыбнулась, увидев, как самоуверенно он отдает свое пальто Марии. Она была отнюдь не рада видеть его, тем более, что Коул стоял рядом с ней и обнимал ее за талию, что Джессике очень нравилось.

– С чем пожаловал? – спросил Коул холодно.

– Я слышал, что здесь произошло несчастье, – ответил Грег. – Могу я чем-нибудь помочь?

– Ничем. – Рука Коула еще сильнее обняла Джессику за талию. – Мы справимся сами.

Грег посмотрел на Коула, потом на Джессику, сделав вид, что сконфужен их близостью.

– Правда ли, что Изабелла в тюрьме?

– Кажется, Изабелла и Френк нарушили закон, – просто ответил Коул.

– О, – Грег сжал губы. – А я насчет аренды. Нельзя ли подписать документы поскорее?

– Но я не думаю, что Изабелла правомочна вступать с кем-либо в деловые отношения, – усмехнулся Коул. – Тебе, видимо, не повезло, Кесслер.

– Может быть, я могу подписать вместо нее, – предложил Грег. – Мы с ней уже почти партнеры.

– Нет, – ответила Джессика. – Подписывать должны только Каванетти.

– Ну хорошо, а что, если я отвезу документы Изабелле? Я был бы рад способствовать этому делу.

– Я уверена, что ты можешь, Грег. Только вот Изабелла вряд ли подходящая кандидатура для этого, – сказала Джессика, не желая продолжать этот пустой разговор. Хлопот с убийством было вполне достаточно для одной семьи, чтобы решать вопрос о законности подписи. – А кроме того, – добавила она, – я решаю, кто из Каванетти имеет право подписи.

– Но, Джессика, я думал, мы поняли друг друга, – запротестовал Грег.

– Ты думал неверно, Грег.

Он посмотрел на Джессику, потом на Коула, очевидно расстроенный тем, что ничего не может сделать в этом случае.

– Как насчет тебя, Коул? – спросила Джессика, зная, что ее слова не понравятся Грегу. – Мог бы ты подписать бумаги?

– Я сделаю это с удовольствием. Я также подпишу и чек. – Он прижал Джессику к себе, на что Грег посмотрел с неодобрением. – Я всегда хотел владеть виноградником.

Грег вскоре уехал, и Джессика решила пойти в бунгало за бумагами на аренду, чтобы Коул подписал их. Люси проводила ее до дверей.

– Только посмотри на этот снег – воскликнула она. – Разве не прелесть?

Джессика кивнула. Вся земля была покрыта блестящим снегом, превратившем все вокруг в волшебную страну.

– Как я люблю это место, – продолжала Люси. – Я не жила раньше на северо-западе.

– Это прекрасно. Особенно здесь, на вершине Мосс-Клиффа. – Разве можно уезжать отсюда?

– Не знаю, Люси.

Она могла поддержать Люси, что кругом красиво, но дальше разговаривать не могла. Окружающее не интересовало ее, когда сердце страдало.

– Скажи, Джессика... – начала Люси. – Я не хотела бы быть навязчивой, но подумала, что, если я встречу Рождество с тобой и Робертом?

Джессика взглянула на нее. Что за странный вопрос. А как же Коул?

– Поскольку Коул уезжает, я остаюсь одна. А я ненавижу встречать Рождество в одиночестве.

Коул уезжает? Джессика выглядела ошарашенной, затем она отвела взгляд, чтобы Люси не увидела ее убитого вида. Люси взяла ее за рукав.

– Джессика, ты не знала, что Коул уезжает?

– Он ничего не говорил об этом.

– Ну да, ему позвонили только сегодня утром, и потом все эти события, полиция и прочее. Он уезжает после обеда. Будет большое совещание по поводу возвращения его в команду. Филадельфийская история сослужила ему хорошую службу.

– Так он отправляется в Сент-Луис?

– Его парни почти взбунтовались, когда узнали, что его исключили из команды. А потом эта история с убийцей. Тренер, вероятно, изменит свое решение. Как он может посадить на скамейку героя?

– Значит, Коула могут вернуть?

– По этому поводу и собирается совещание. Джессика постаралась быть счастливой. Ведь это означало, что мир Коула восстановлен. Но почему он не сказал ей об этом сам? Разве она так мало значит для него? Она поднялась на крыльцо бунгало. Коул уезжает, снова оставляя ее одну. Его отнимает у нее футбол, как это было тринадцать лет назад.

– Надеюсь, ты не догадалась, что это я нарядила елку, – сказала Люси, входя в дом. – Твой отец помогал – он был уверен, что ты удивишься.

– Он помогал?

– Да, и с удовольствием. Я уже столько лет не занималась этим! Это всегда означало наступление Рождества.

– С Коулом?

– Не всегда. У меня есть и другие пациенты, ты же знаешь.

– Конечно.

Люси смотрела на Джессику, поджав губы:

– Ты не должна думать, что я... Что Коул и я... Джессика моргнула от волнения и стала возиться с молнией своей куртки:

– Конечно, нет. Люси подошла к ней:

– Слушай, Джессика. Коул сходит сума по тебе.

Разве ты этого не знаешь?

Джессика почувствовала, что уши ее покраснели:

– Он никогда не говорил мне об этом.

– Вот мужчина! – Люси тряхнула головой и уперлась руками в бока:

– Я же тебе говорила, что временами он прямо как осел.

– Но как ты можешь об этом знать?

– Разве ты не видишь, как он на тебя смотрит?

– Нет, я...

– Я давно знаю Коула. У него были женщины, но они были ему нужны, как часть его имиджа, а не часть его жизни. Понимаешь, что я имею в виду?

– Думаю, да. – Сердце Джессики затрепетало.

– Они трепыхались в его руках, как экзотические птички. Он всегда был добр к ним, но относился совсем не так, как к тебе. Вы очень подходите друг другу. А как он на тебя смотрит! Господи, если на меня так посмотрел бы мужчина, я бы просто растаяла.

– Мы просто старые друзья, – запинаясь, проговорила Джессика.

– Ну да, друзья! – рассмеялась Люси. – А теперь забирай бумаги и ступай в гостевой дом, а я останусь здесь и приготовлю ленч для твоего отца.

Джессика вошла в гостевой дом и нашла Коула в его комнате, складывающего одежду в чемодан. Услышав ее шаги, он обернулся. Коул снял свитер и надел трикотажную рубашку, которая плотно облегала его прекрасно развитые бицепсы.

– Привет, Джесс!

– Привет! – Вид сваленных в чемодан вещей сдавил ей горло, но она заставила себя улыбнуться. Он бросил свитер на кучу рубашек.

– Ты же все помнешь, – проговорила Джессика, – если будешь так с ними обращаться.

– Я отдам их погладить в гостинице, мать-настоятельница. – Он подмигнул ей. – Хорошо?

Она решила не обращать внимания на это подмигивание, хотя сердце ее дрогнуло. Она вспомнила, что он покидает ее:

– Значит, ты едешь в Сент-Луис после обеда?

– Да. Откуда ты узнала?

– Мне сказала Люси. – Джессика следила за его пальцами, завязывающими шелковый галстук. Ей всегда нравились его длинные пальцы.

– Надеюсь, это не расстроит твоих планов.

– Нет, конечно. – У нее не было планов на Рождество. Она всегда проводила его одна, в то время как отец весь день спал. Но в этом году с ними будет Люси. Ей нравилась Люси, она была благодарна за компанию, но никто не мог заменить Коула.

– Ты не сказал мне, что уезжаешь, – решилась Джессика упрекнуть его.

– Все утро я был занят. Я хотел сказать, когда мы останемся наедине.

– А ну, конечно. Я принесла бумаги, если хочешь подписать их до отъезда.

– Конечно. – Коул подошел к ней. Он просмотрел документы, положил их на ночной столик и подписал, оставив себе копию.

– Хочешь получить чек сейчас же! – поддразнил он ее.

– Прямо сейчас.

– Боишься, что поезд потерпит аварию и ты не получишь с меня денег?

– Нет. Я просто не доверяю вам, сэр, – улыбнулась она в ответ.

Он усмехнулся и достал чековую книжку, заполнил чек и подал ей.

– У тебя есть документы для этого? На его губах появилась легкая улыбка, в глазах забегали искорки:

– Какие документы вы предпочтете, мэм?

– Хотя бы водительские права. Коул достал свои права и подал ей, игриво улыбаясь. Она изучила его фотографию и кивнула:

– Для такой суммы нужно еще что-нибудь.

– А как насчет этого? – Он обхватил ее плечи и поцеловал. Джессика задохнулась от удивления.

– Не надо! – Она толкнула его в грудь. Чек смялся в ее руке.

– Почему?

– Ты играешь со мной.

– Да нет же!

– Ты уезжаешь. Попрощайся и оставь все это.

– Джесс, что я сказал тебе вчера...

– Ты сказал, чтобы я оставила тебя в покое. Джессика смотрела на него, торопливо смахивая со щек слезы. Неожиданно перед ней встал образ Козимо с его советом быть искренней, не бояться рисковать, требуя чего-то для себя. У нее оставался последний шанс быть понятой Коулом. Она не должна отпускать его не объяснившись. Джессика не повторит ошибки Джованны.

– Разве ты не видишь, Коул? Все эти годы... – Она решила признаться в своих чувствах. – Все эти годы я была влюблена в тебя.

– Что?

– Я любила тебя с детства! Просто любила... Так, она сказала ему. Теперь, когда Коул уезжает, он наконец узнал правду. Но тут Джессика, к своей досаде, расплакалась. Она отвернулась от него и быстро пошла к двери.

– Джесс! – Коул бросился за ней, схватил ее за руку и повернул к себе лицом. – Ах, Джесс, – произнес он молитвенным голосом.

Она безнадежно старалась не плакать.

– А теперь уходи. Ты никогда не хотел меня.

– Никогда не хотел тебя?! – Его пальцы переплелись с ее. – Дьявол. Я не хотел!?

Он стер ее слова с губ неожиданным поцелуем, и сердце Джессики подпрыгнуло. Его руки обвились вокруг нее, прижимая ее тело, как будто он хотел взлететь вместе с ней на небо.

– Коул... – Джессика повисла у него на шее, а он старался языком разжать ее губы. Она чувствовала, что что-то у нее внутри оторвалось и она стала свободной, избавившись от страхов, гордости и этой проклятой стены между ними. Со вздохом радости она открыла ему навстречу рот с жадностью дикого животного. Она провела руками по его шее, лицу и погрузила их в его блестящие волосы.

Их поцелуй был ядерным взрывом, облаком страсти. Она прижала свою грудь к его, а его пальцы скользили по всем изгибам ее тела. Его руки обращались с ней как с мягкой глиной. Джессика подняла ногу и обвила ею его бедро. Коул задохнулся и прижал ее еще сильнее.

– Джессика, – выдохнул он, – я люблю тебя тоже. О, Боже, как я люблю тебя!

Она откинула голову, а Коул ласкал ее белую шею, одновременно бормоча ее имя. Она закрыла глаза, а Коул ласкал ее груди. Этого она ждала всю жизнь: подчиниться Коулу, чувствовать его прекрасное тело на своем, чувствовать его сильные умелые руки на своем теле. Ни один мужчина не трогал ее так, как он, ни один не делал ее такой одержимой, потому что никто из них никогда не трогал ее сердца.

Он уложил ее на кровать и встал над ней на колени, он не мог больше сдерживать свое желание.

– Значит, ты разрешаешь, мать-настоятельница, – прошептал он, прижимаясь к ее губам. – Ты не знаешь, какой я отчаянный!

– Ты готов в этом поклясться? – прошептала она с улыбкой. Закрыв глаза от удовольствия.

– Думаю, ты можешь встретить Рождество в Сент-Луисе с твоим любимым защитником.

– О, Коул! – Она обвила его шею руками. Мечта провести Рождество с Коулом становилась явью. Она уже не думала о своей работе или о полете через всю страну на каникулы. Она должна быть с Коулом, которому принадлежит, которому принадлежала всегда. Джессика сжала его изо всех сил. – О, Коул! Это будет изумительно!

– Счастливого Рождества, мать-настоятельница.

Эпилог

Джессика, стояла у окна особняка Каванетти и смотрела на то, что делается на веранде. Она держала маленькую коробочку с последним подарком для сына, который она забыла положить на стол с другими красиво перевязанными коробочками.

Она улыбалась, когда видела маленькую темную головку своего сына, скачущего вокруг стола и дующего в трубу в лицо отцу и деду. Джессика услышала, как Мария прогнала его от торта.

Джессика улыбалась. Ее сердце расцветало любовью, когда она видела своего пятилетнего сына и понимала, что у нее теперь есть прекрасная семья. Ей и присниться не могло, что она будет так счастлива. Маленький Николо перевернул всю ее жизнь.

Джессика бессознательно вертела в пальцах маленькую копию Суперкубка, которую всегда носила на цепочке. Ник подарил его Джессике в тот год, когда его вернули в команду и они выиграли серию матчей. Он сказал тогда, что этого никогда бы не случилось без Джессики. Она носила этот талисман с гордостью, и весь мир знал, что она жена Коула Николса. Но еще больше она гордилась совсем простым колечком на пальце, которое говорило всему миру, что она жена Николо Каванетти.

Джессика вышла из дома, был теплый летний вечер. Скоро созреет виноград. Она должна была сознаться, что любит все это, особенно оживленный конец лета... К ней подбежал Николо.

– Мама, что это? – спросил он.

– Кое-что для моего любимого Каванетти! – ответила она, поднимая его, чтобы поцеловать. Коул обнял ее сзади:

– А я думал, что я твой любимый Каванетти! – проговорил он, водя носом по ее волосам.

– А я думал, что это я! – подошел и сказал Майкл Каванетти.

Мария кудахтала и качала головой:

– Ну когда же придет твой отец? Разве я не говорила, что ждем его в восемь?

– Да он всегда опаздывает, – сказал Коул, потрепав Марию по щеке. – Не беспокойся.

Джессика улыбнулась, когда ее мысли перенеслись на отца. Он тоже изменился. С того дня, как полиция нашла останки его жены в том же болоте, что и Шон Каванетти. Он двадцать пять лет пил, уверенный, что жена бросила его ради другого, но она не бросала ни его, ни дочь. Ее убили.

Это потрясение излечило Роберта Ворда от алкоголизма И теперь у него была новая жена и его новая пьеса шла на Бродвее.

Временами» Джессика вспоминала о прошлом, ей хотелось вызвать Козимо, ей не хватало его мудрости. Она потеряла его. Хотя Джессика никогда ни с кем не говорила о нем, глубоко в ее сердце было укромное место, где постоянно находился Козимо. Иногда Джессике казалось, что она видит темную фигуру возле большого дерева во дворе, около дома для гостей. Но взглянув на это место еще раз, она ничего не видела, а Джессика упрекала себя за выдумки. Но иногда, когда она смотрела на своего сына...

– Мама! Мама! – звал ее Николо и тянул за руку. – Смотри, мама! Падающая звезда!

Она посмотрела туда, куда он показывал пальчиком, и увидела след от этой звезды.

– Загадай желание! – закричала Мария. – Скорее, пока она не исчезла.

Николо скорчил гримасу, закрыл глаза.

– Загадал! – закричал он, подпрыгивая. – Мое желание сбудется. Сбудется!

– Что же ты загадал, Никки? – спросил Майкл.

– Стать рыцарем. И чтобы у меня была большая-пребольшая лошадь и большой-пребольшой меч. Вот такой!

Пока все смеялись над его восторгами, Джессика задумчиво смотрела на сына, потом обняла его и крепко прижала к себе. На лице ее блуждала таинственная улыбка...