В омуте блаженства

– «Сент-Луис блуз»? Команда, которая непременно выиграет суперкубок в этом году? – Он был настолько уверен, что Джессика знает это, что та почувствовала приступ вины за свое невежество.

– Я не увлекаюсь спортом, Коул. Особенно футболом.

– Невероятно, – усмехнулся он, – чтобы кто-то не знал Коула Николса.

Джессика рассердилась. Почему он думает, что настолько знаменит, что все вокруг должны непременно узнавать его? Что за эгоизм? Он ни капли не изменился за прошедшие тринадцать лет. Она нахмурилась. Ей не нравилось ощущать себя чьей-то игрушкой, особенно в руках мужчины, особенно если это Коул. И она еще больше рассердилась.

– Это шутка? – спросила она сдавленньм голосом.

– Нет. – Улыбка Коула тут же исчезла. – Нет, черт возьми!

– Тебе кажется это достойным насмешек.

– Подожди минуту! – Он, защищаясь, поднял руки. – Я не собирался тебя...

– Ты должен был представить себя как Николо.

– Я думал, это очевидно...

– Возможно, для тебя и твоих болельщиков. Но откуда я могла знать? На багажных бирках ничего не указывало на Николо Каванетти.

– Это потому, что я сменил имя.

– Почему?

Улыбка испарилась с его губ.

– Думаю, ты должна догадаться, Джессика.

– Догадаться? – Она вскинула руки и уставилась на него. – Это что за игра? – Она все еще была сердита, а когда злилась или нервничала, то имела обыкновение отпускать саркастические реплики, в чем часто раскаивалась. – Что я выиграю, дав правильный ответ? Холодильник?

Его глаза блеснули, и Джессика ощутила новый приступ вины. Она ведь могла догадаться, почему Ник сменил имя и почему это не могло быть предметом насмешек. Однако он не имел права так шутить. Она не щуплый подросток-фанат, всюду сопровождающий его, как хвост собаку. Она – взрослая женщина. Джессика только открыла рот, чтобы сказать, что думает об его эгоизме, как кто-то просигналил снаружи.

Коул обернулся. Джессика посмотрела туда же и увидела лоснящийся лаком черный ягуар, остановившийся возле ее седана. Коул помахал тому, кто сигналил.

– Л. Жирар? – спросила Джессика. Коул повернулся к ней. Его манеры стали заметно холоднее:

– Да, Л. Жирар. Очень усталая и очень капризная Л. Жирар.

Он подошел к чемоданам и поднял сразу четыре, как будто они были не тяжелее подушек. Джессика подхватила оставшиеся и пошла за ним к двери.

– Хорошая машина, – сказала она, когда Коул открывал багажник.

– Благодарю. – И уложил чемоданы. Когда он захлопнул крышку багажника, Джессика бросила взгляд на блондинку, сидевшую в машине. – Л. Жирар невзлюбила мою мачеху.

– Да?

– Особенно после того, как эта ведьма даже не впустила нас в дом.

– Неужели?

– Все в порядке. Я заказал номер в гостинице вблизи госпиталя. Так я буду ближе к отцу. – Он протянул руку:

– Спасибо, Джессика, за помощь.

– Ну, конечно. – Она удивилась теплу его кожи, когда Коул взял ее руку. Джессика почувствовала огорчение, хотя обычно была непроницаема. Эта встреча закончилась так же, как и та последняя, тринадцать лет назад – смущением и разочарованием.

– Извини за беспокойство, Джесс.

– Да, конечно, будь здоров. – У Джессики перехватило дыхание, когда он запустил двигатель своего ягуара. Помахав на прощанье и включив фары, Коул Николе стал исчезать в темноте.

Джессика смотрела, как огни машины удаляются в сторону дороги. Итак, он зовет теперь себя Коул. Весь мир знает его под именем, которое она дала Нику столько лет назад. Странно, – но оно очень подходило ему. Ник – это для непослушного, вихрастого мальчишки. Мужчина, который так заинтересовал ее, определенно не был больше Ником.

Джессика вернулась в бунгало и выключила свет на веранде. Она взялась за грязную ванну, отдирая плесень с яростью, соответствовавшей настроению и ходу ее мыслей. И все время Джессика думала о Коуле и о том, как он изменился.

Он всегда был высоким, гораздо выше своих родителей. Майкл и Теофилия Каванетти были ростом не более пяти с половиной футов. У Майкла было шесть футов три дюйма.

Джессика включила душ. Она вспоминала его старомодную одежду и устаревшую прическу. Теперь он выглядел совсем иначе. Одежда имела явные признаки работы хорошего модельера. Но дело было не в одежде. Он изменил все – даже имя – чтобы отделиться от семьи, бизнеса и наследства, которое обременяло его ответственностью и ограничениями гораздо большими, чем мог вынести молодой человек.

Интересно, что обо всем этом думает Мария. И что бы сказал Майкл Каванетти, если бы узнал, что его сын отказался от своего имени? А, может быть, он и не удивился бы. Майкл Каванетти сам отрекся от Коула несколько лет тому назад. Возможно, он спокойно бы пережил и то, что Коул отвернулся от фамильного достояния, оборвав все отношения с отцом, который был для него только грубым хозяином.

Ситуация была печальной. Джессика помнила семью Каванетти в более счастливые дни, когда отец и сын любили друг друга. Трудно поверить, что Майкл Каванетти стал так суров с Коулом, обвиняя его в поступках, которых тот не совершал, наказывая за неприятности, которые Коул хотел отвести. Но Изабелла, новая жена Майкла, встала между отцом и сыном, настраивая мужа против Коула. Джессика сжала губы и обрызгала спреем зеркало. Она терла его до тех пор, пока с него не исчезли последние пятна, как будто стерев пятна можно было избавиться от воспоминаний. Она состроила рожицу в зеркале. А что плохого в этом? Джессика хотела, чтобы Николо Каванетти вдруг исчез и чтобы она никогда о нем больше не вспоминала. Но Джессика была здесь, и она думала о нем, так как грезила когда-то в своих прежних девичьих снах.

Джессика постаралась отбросить эти мысли, которые мешали закончить уборку в ванной. Завершив все дела, она осмотрелась. Все вокруг было в идеальном порядке. Сиял фарфор, керамическая плитка блестела. Наконец она могла принять душ.

Джессика закрыла глаза от удовольствия, когда, утомленная, шагнула под струящуюся воду. Она блаженно подняла вверх лицо, ощущая ласкающие потоки, смывавшие с нее пот и грязь. Девушка откинула назад волосы, намылила их шампунем. И опять вернулись непрошеные мысли о Коуле.

Джессика каждое лето, во время каникул, жила здесь в бунгало и радовалась долгожданному уединению. В Мосс-Клиффе она никому из знакомых никогда не объясняла, почему это они не имеют права провожать ее до дома. В Мосс-Клиффе у нее не было настоящих друзей, которым бы было не зазорно все рассказать об отце. Она была бы опозорена, если бы кто-нибудь из знакомых увидел его в пьяном виде. Все думали, что он – удачливый драматург, слишком занятый в Нью-Йорке, чтобы заниматься делами дочери. Джессика обманывала всех, даже учителей и школьное начальство.

Когда он здесь появлялся, они проводили дни в тишине и покое: отец пил и читал, она же писала, играла на гитаре и ухаживала за домом. Джессика мечтала об общении с Марией, Ником и мистером Каванетти, хотела проводить время в кругу их семьи, обедать с ними... Однако она замечала, что чек старше становилась, тем все трудней было взломать лед отношений между вей и Ником. Он быв на пять лет старше, Джессика была для него всего лишь глупой девчонкой.

Когда Ник закончил колледж, ей было уже тринадцать. В то время они с отцом горячо обсуждали, в какой университет ему поступить. Ник хотел в Нотр-Дам. Майкл же настаивал на Университете Вашингтона в Сент-Луисе, чтобы сын жил неподалеку от дома и мог иногда помогать в работах на винограднике и винном заводе. Нику же больше всего на свете хотелось убежать подальше от каторжного труда и мачехи. Изабелла тоже хотела, чтобы он находился как можно подальше от дома. Поэтому Ник оказался в Нотр-Даме и приезжал в Мосс-Клифф только летом на каникулы.

Джессика с грустью вспоминала то время, когда Ник приезжал. Она уже начинала ощущать себя будущей женщиной, и каждое следующее лето надеялась, что Коул наконец обратит на нее хоть какое-нибудь внимание. Но тот оставался равнодушным к ее юному очарованию, да и отец не отпускал его с виноградников буквально с восхода до захода солнца.

Потом наступала пора завершения им учебы в университете. По такому случаю Майкл Каванетти собрал множество гостей, выставив изрядное количество спиртного и наняв шумный оркестр. На праздник были приглашены и все соседи. Коул выглядел очень привлекательно во взятом на прокат смокинге, Джессика просто не могла отвести от него глаз. Ее подружки высмеяли бы ее, если бы узнали, что она была просто без ума от него. Они говорили, что он всего лишь итальянский парнишка, у которого было слишком мало средств и совсем неопределенное будущее. Но Коул всегда восхищал Джессику. Он очень сильно отличался от ее одноклассников. Те были слишком шумливы и пусты. Коул же отличался уравновешенным характером, был доверчив и серьезен. Все ее друзья разъезжали на машинах, приобретенных для них родителями. Коул же предпочитал старый грузовик, который сам, своими же руками и отремонтировал. Все, о чем мечтали ее школьные друзья, – это поехать к морю и пофлиртовать с девушкой. Коул никогда даже не взглянул на нее два раза подряд. В преддверии вечеринки Мария все суетилась вокруг Коула. Она то улыбалась, то смахивала с глаз слезинки. Мария гордилась им. Ее любимец окончил Нотр-Дам с похвальной грамотой, кроме того он был защитником в футбольной команде, побивающей все рекорды. Мария лишь горевала о том, что до этого радостного момента не дожила его мать. Джессика знала, что Коул едва помнил мать, которая умерла, когда ему было пять лет. Настоящей матерью для Коула и Джессики всегда была Мария, одаривавшая их любовью, баловавшая сладостями, всей широтой своей души старавшаяся возместить их потери.

Джессика и отец тоже были приглашены на эту вечеринку. Джессика надела свое новое платье с очень большим вырезом, надеясь, что Коул наконец заметит, какой женственной она стала в свои семнадцать лет. Она знала, что это последний шанс. Ведь скоро Коул пойдет своей дорогой в жизни, и они, возможно, больше не встретятся. Может, это и не беспокоило Коула, но для Джессики означало – потерять всякую надежду. Девушка решила пригласить Коула в бунгало, чтобы вручить ему подарок в честь такого торжественного случая.

Подарком, который она приготовила Коулу, была ее девственность. До этого девушка упорно выдерживала глупые домогательства мальчишек из ее школы. Никто из них не подходил для этого. Она знала, что только Коул по-настоящему способен оценить ее жертву. Кроме того, для нее это вообще-то и не было такой уж большой жертвой. Она просто мечтала отдаться ему. Ей не раз приходилось видеть обнаженный торс Коула и хотелось непременно дотронуться до его тела, ощутить соприкосновение его кожи со своей. Она часто наблюдала, как он таскал корзины с виноградом на склад, разгружая грузовики, или наполнял чаны. Она ощущала его прикосновение не кожей, а сердцем, впитывала в себя каждое его движение, напряженную игру мышц. Она обожала его тело, как скульптор обожает отполированную бронзовую поверхность своего творения.

Вспоминая то время, Джессика понимала, что Коул тогда догадался о ее «подарке». Он пришел в бунгало гораздо позже назначенного часа, возможно, пытаясь расстроить ее планы. Когда он позвонил в дверь, Джессика была просто в ярости. Она прождала его два часа, неустанно подправляя прическу, обновляя слой помады на губах, все время боясь присесть, чтобы не помять платье. Когда звонок у входной двери наконец прозвенел, ноги ее ныли из-за туфель на высоких каблуках, а спина просто разламывалась от такого долгого и напряженного ожидания, а чувства были окончательно разбиты.

Вместо того, чтобы сразу же отворить, Джессика побежала в свою комнату, накинула халат, сбросила туфли и взлохматила волосы. Затем, демонстративно позевывая, направилась к двери. Подарок? О, она совсем забыла, что он должен был за ним прийти! Она куда-то его засунула и никак не может найти. Так получилось. Коул принял ее слова спокойно с невозмутимой, но ужасной для нее полуулыбкой. В ответ она наигранно пожала ему руку.

Джессика скорее бы умерла, чем позволила ему догадаться, как обидел ее отказ от взаимности. Ну почему он должен ее вообще интересовать? Она должна руководствоваться в жизни только благими принципами. И зачем ей нужен этот Николо Каванетти?

Когда гнев ослаб, Джессика заплакала. Она – обманщица, всего лишь жалкая обманщица. Вся ее жизнь основана на лжи и притворстве на мнимой значимости отца и попытках спрятать от окружающих пустоту ее собственного существования. Она никому не может рассказать о своих страданиях. Николо был единственным, кому она могла бы довериться. Но она никогда не позволит кому-то поймать ее на лжи. Вдруг он узнает, что в действительности представляет собой ее семья? Одиночество и стыд постоянно терзали душу девушки, боль никогда не покидала ее.

Джессика откинула одеяло на кровати и убедилась, что белье было чистым. Она выключила свет и подошла к окну, чтобы бросить последний взгляд на ночное небо.

Джессика любила ночь, любила звезды. Когда она смотрела на звезды, ей уже не хотелось быть той Джессикой Ворд, которая была совсем не тем человеком, за которого ее все принимали. У нее не было возраста, имени, тела, только глаза. Вид звезд и ночного неба притупляли ее чувства, а ее проблемы казались бесконечно малыми. Небо ей казалось куском черного бархата, усеянного алмазами.

Джессика отдернула занавеску и стала пристально вглядываться в темноту. Она зябко закуталась в полы халата, вдруг почувствовав какое-то неудобство. Что-то было не так. Джессика еще раз пристально всмотрелась, ее опытные глаза заметили какое-то слабое изменение в окружающей обстановке. Около большого дерева возле дома маячила какая-то странная тень, которая резко выделялась на фоне привычного пейзажа. Джессика сузила глаза, и ее пронзило неприятное чувство.

Во дворе кто-то был и наблюдал за домом. Испугавшись, Джессика поняла, что человек смотрит на окно. Ее сердце бешено забилось в груди, и она шатнулась назад, придерживая занавеску. Сдвинутые драпри скрыли от Джессики фигуру человека в монашеской сутане с капюшоном.

Глава 3

За окном явно был монах. Джессика проверила все окна и двери, чтобы убедиться, что те заперты. Вначале Джессика решила разбудить отца, но потом сообразила, что тот едва ли чем будет полезен.

Ничего не случилось. Никто не пытался вломиться в дом. Никто не выламывал дверь. Просидев несколько часов у телефона на кухне не включая свет, она, измученная и опустошенная, с трудом заставила себя наконец лечь в постель.

Когда Джессика проснулась, было уже девять часов, но она все еще ощущала непомерную усталость. Отец скорее всего проснется только через час, поэтому Джессика решила испечь кофейный торт и отнести его в дом Каванетти. Там она хотела справиться, как чувствует себя мистер Каванетти, а также разузнать что-нибудь о таинственном монахе, которого видела ночью. Если никто ничего о нем не знает, она предупредит соседей, что кто-то слоняется по ночам.

Джессика надела облегающий спортивный костюм, подпоясалась широким кожаным ремнем с бронзовой пряжкой и попыталась отделаться от необычно угнетающего чувства, оставленного присутствием монаха. Немного подумав, она не стала отдергивать занавески на окнах.

Через полтора часа Джессика уже вышла из своего бунгало. Еще теплый, кофейный торт она несла в пластиковом пакете. Джессика заперла дверь и посмотрела в сторону большого дерева. Там, конечно, никого не, было. Возможно, она переутомилась и монах ей просто померещился? Джессика, на ходу продолжая раздумывать, ускорила шаги. Нет, все же она не ошибалась. Она его видела, причем дважды...

Утро было пасмурным и туманным, и Джессика основательно продрогла, пока выходила на главную дорогу. Наконец она взошла на пригорок и от удивления даже присвистнула, когда разглядела дом Каванетти при дневном свете.

Джессика не заметила всех изменений, когда проезжала здесь ночью, поскольку детали были скрыты темнотой. Но это был совсем не тот дом, который она знала пять лет назад. Это было что-то потрясающее.

Очарованная Джессика тихо двинулась вперед, не в силах оторвать взгляда от особняка. Дом был выкрашен в розовый цвет, изысканный и утонченный, как легкое красное вино. Наличники и скульптурные карнизы были того же цвета, но более темного оттенка. Ступени мраморной лестницы вели к роскошной колоннаде.

Даже окружающий дом ландшафт был иным. Джессика продолжала продвигаться вперед, пораженная аккуратно подстриженной лужайкой, превосходно выглядевшей несмотря на то, что уже была середина декабря. Возле лестницы была табличка: Винтроп Хаус, 1888. Джессика была в восторге. Дом выглядел как на картинке из Национального Регистра памятников архитектуры. И все это великолепие было благодаря стараниям мистера Каванетти.

Джессика позвонила, и Мария открыла входную дверь.

– Это ты, Джессика! – просияла она. – Входи! Входи!

– Спасибо, Мария. Миссис Каванетти дома?

– Да. Она в гостиной. Я доложу о тебе. У Джессики даже приподнялись брови. Докладывать о ней? Это что-то новое. Удивленная, она пошла за Марией в гостиную. Джессика не удержалась и буквально раскрыла от удивления рот. Везде, куда бы она ни посмотрела, были новые обои, полированные дубовые панели, хрусталь и кружева. Даже старый запах дома совсем выветрился.

Мария ввела ее в гостиную, где Изабелла критически рассматривала образцы обоев, которые прикладывал к стене какой-то человек.

– Одну минуту, Джессика, – проговорила Изабелла, оглядываясь на нее через плечо.

Джессика похлопала ее по руке. Декоратор развернул другой образец и приложил его к стене.

– Этот слишком голубой. Розе должен соответствовать персиковый оттенок. Эта голубизна просто убивает розу на картине, вы не согласны? – Голос у Изабеллы был слегка сдавленным, но достаточно мелодичным, как будто она брала уроки пения.

Мужчина пристально присмотрелся к образцу:

– Да, я думаю, вы правы, миссис Каванетти. А как насчет этого?

Джессика взглянула на другой образец. Он был ядовито персикового оттенка, насколько она могла судить. Она снова перевела взгляд на Изабеллу, ей было интересно, действительно ли миссис Каванетти интересуется этими образцами, или просто хочет заставить ее ждать. Скорее всего было последнее.

Миссис Каванетти была высокого роста, у нее были изящные руки и превосходные стройные ноги, которые она подчеркивала туфлями на высоких каблуках и черными чулками. Как обычно, она была изысканно одета – в джерсовый костюм, оттененный темно-голубым шарфиком. Ее ярко-рыжие волосы выглядели так естественно, что никому в голову не пришла бы мысль, что они крашеные. Но Джессика знала от Марии, что Изабелла давно уже поседела. Тем не менее она выглядела достаточно бодрой в свои шестьдесят пять.

Неожиданно Изабелла обернулась:

– Как ты думаешь, Джессика? Это будет сочетаться с ковром и картиной?

Джессика встряхнула головой, чтобы избавиться от раздумий, и снова посмотрела на образец:

– Слишком много персикового...

– Верно. Слишком много. Есть у вас что-нибудь еще? – спросила она декоратора.

– Миссис Каванетти, – запротестовал мужчина, – мы уже просмотрели все образцы, что у меня были. Я все же думаю, что первый образец мог бы...

– О, первый был ужасен, просто ужасен! – Изабелла вскинула руки. – Я не могу поверить, что у вас нет чего-нибудь получше!

– Конечно, миссис Каванетти! Мы посмотрим еще один. Уверен, что он превосходен.

– Клянусь! – Изабелла перекрестилась. – Рождество уже через одиннадцать дней, а обоев еще нет. Это возмутительно!

Молодой человек стал неистово рыться в своих образцах, в то время как она осыпала его потоками брани. Джессике стало жаль декоратора. Изабелла мучила его уже несколько часов.

– Действительно, миссис Каванетти, – вступилась Джессика в надежде облегчить его участь, – дом выглядит превосходно.

– Да? – Изабелла взглянула на нее. – Я так много работала, чтобы привести его в порядок к Рождеству, но только Господу ведомо, сколько неприятностей я пережила.

– А что вы скажете вот об этом? – Декоратор достал образец, соответствовавший вкусам Изабеллы.

Изабелла сжала губы:

– Ну вот, этот как раз подходит к ковру.

– И он соответствует розе на картине. Взгляните, превосходно. – Он приставил образец к стене. – То, что надо, миссис Каванетти. Не знаю, как мы не остановились на нем в самом начале.

– А мы могли бы это сделать?

Джессика взглянула на пакет, который держала в руках. Он запотел. Кофейный торт, вероятно, уже остыл. Ей стадо скучно слушать, как Изабелла и декоратор снова взялись обсуждать каталог. Наконец Изабелла отпустила его и повернулась к Джессике.

– Благодарение Богу, с этим покончено! Джессика улыбнулась и достала торт:

– Думаю, это вам должно понравиться после испытанного вами стресса. Изабелла взяла торт:

– Как ты внимательна. – Она присела возле стола, на котором стояла ваза с гладиолусами, и даже не заглянула внутрь пакета.

– Как мистер Каванетти?

– Достаточно хорошо в его положении, если не будет рецидива. – Изабелла тихо повернулась и взглянула на Джессику:

– Должна сказать, что ничего не могу сказать о появившемся здесь Нике. Ты знаешь, что он вернулся?

– Да.

Изабелла нервно поджала губы:

– Его присутствие повредит Майклу. Ты знаешь, как долго они не виделись. Ник только расстроит отца. – Она поднесла руку к горлу, – Он всегда так действует на окружающих.

– Кажется, он изменился, вы так не думаете?

– Может, только внешне. Но меня он не обманет. Ты не слышала о его неприятностях? Я тебе расскажу. Я бы не хотела, чтобы такое случилось здесь. Дрянь, он просто дрянь. Мне очень неприятно об этом говорить – он все-таки сын моего мужа, но он просто отпетый негодяй.

– А что за неприятности?

– Он напал на женщину в Филадельфии.

– Что? – Джессика поперхнулась. – Я не верю.

– Поверь. – Изабелла поправила свой шарфик. – И он назвал себя Коул Николе. Как удобно. Он думает, что стоит изменить имя, и никто не догадается, что он итальянец. – Она холодно рассмеялась. – Что он будет теперь делать? Снова изменит его, чтобы никто не узнал о совершенном им преступлении?

– Не могу поверить, что Коул способен на нечто подобное.

– Ты плохо его знаешь. Ты была подростком, когда он уехал.

– Но все-таки...

– Эти футболисты думают, что они единственные в своем роде, что им все дозволено и что они выше закона. Но теперь Ник получит по заслугам.

– Его будут судить?

– Нет, хотя хорошо было бы. Надеюсь, что его все-таки засадят на несколько лет. Я даже хочу, чтобы это случилось поскорее, чтобы он не вернулся сюда и не потревожил моего бедного мужа.

Джессика была удивлена и шокирована новостью о неприятностях Коула. Он не был похож на типа, способного напасть на женщину. Однако она действительно плохо его знала. Джессика не была даже уверена, что он играет в футбол в профессиональной команде. У нее не было фактов, чтобы не верить в случившееся, но внутренний голос говорил обратное.

Изабелла посмотрела на часы:

– Мне неприятно прерывать твой визит, Джессика, но я бегаю по утрам и должна подбросить Френка в аэропорт.

– О, все в порядке, я только хотела спросить, где лежит мистер Каванетти.

– Медицинский центр Вашингтонского университета, но визиты к нему ограничены.

Джессика направилась к дверям гостиной, Изабелла провожала ее:

– Да, кстати. У меня будет рождественская вечеринка в пятницу. Ты тоже приглашена. В восемь часов.

– Спасибо. Это приятно. Изабелла открыла дверь:

– О, ты должна прийти на прием в Фоле Вайнери завтра вечером. Эколоджикал Сосайти устраивает дегустацию и рождественский вечер. Будут местные знаменитости. Тебе будет интересно.

– Вы пойдете в госпиталь к мистеру Каванетти?

– Это одна из тех обязанностей, которые я не могу не исполнить.

Джессика кивнула и направилась к выходу.

– Если вы соберетесь, позвоните Марии. Вы можете отправиться с нами на прогулку в Вудинвил, если захотите.

– Хорошо. Спасибо.

– А теперь прощай. – Изабелла открыла дверь, и Джессика задумчиво спустилась по мраморным ступеням. На последней ступеньке остановилась. Она забыла спросить о монахе.

Роберт Ворд пил на кухне кровавую Мери, когда Джессика вернулась. Она стояла в дверях и смотрела, как отец читает газету, ее присутствия Роберт не ощущал. Наконец он оглянулся.

– А, ты здесь, Джесс. – Он поднялся со стула. – Садись.

Отец даже не заметил, что она прибрала кухню и ванную. Она опустилась на стул и посмотрела на высокий стакан в его руке. Ей хотелось выбросить стакан в окно и покончить с выпивкой раз и навсегда. Но Джессика знала, что он просто нальет другой стакан, как только она выйдет из комнаты.

– Как долго ты здесь пробудешь? До Рождества?

– Да, я уеду после Рождества.

– Это хорошо. У нас уже несколько лет не было семейного Рождества.

Джессика посмотрела на него. Их всего двое, какое уж тут семейное Рождество. Горечь от того, что она потеряла семью, вынуждала ее быть твердой с отцом. Она подняла глаза.

– Меня не будет здесь на Рождество, папа, и ты знаешь это.

Роберт расчесал рукой свои волосы и сделал большой глоток. Его глаза стали влажными, когда он посмотрел на дочь.

– Да? Тебя кто-то пригласил?

– Да. – Она наклонилась, ее руки лежали на столе. – Послушай, папа. Ты целиком предоставлен самому себе. Вес говорит, что ты не продержишься так долго. Я заплатила налоги за бунгало в этом году. Ты можешь потерять дом, если не заплатишь налогов.

– Разве я не заплатил их? Я был уверен, что заплатил.

– Нет. Но есть еще одно дело, которое ты игнорируешь. Где вся почта? Роберт промолчал:

– Какая почта?

– Вес говорит, что много раз писал тебе и ни разу не получил ответа. В конце концов он написал мне, объясняя необходимость аренды.

– У нас нет никакой аренды. – Роберт отмахнулся от нее. – Он, должно быть, что-то напутал.

– Разве Каванетти арендуют виноградник не у нас?

Роберт пожал плечами:

– Да... я подозреваю, что это так. Но они это делают уже так давно, что виноградник уже принадлежит им.

Джессика сжала губы:

– Папа, ты знал когда-нибудь, насколько велики твои активы?

Он отвел глаза:

– Я не люблю бизнеса. Я художник, ради всего святого!

Джессика хотела сказать, что он пьяница, а не драматург, но проглотила эти слова. Вместо этого она вздохнула.

– Папа, ты должен привести свои дела в порядок. Иначе у тебя ничего не останется. – Она перевела дух. – Мы должны посмотреть на условия аренды и выяснить твои права. Или ты можешь продать свою собственность, что даст то, в чем ты нуждаешься.

Роберт прикончил кровавую Мери, пока Джессика ждала его ответа. Вдруг она заметила, что отец смотрит в газету. У него не было желания продолжать разговор об аренде.

– Итак? – спросила она.

– Ах, да. – Роберт отмахнулся от нее. – Я просмотрю почту.

– Когда?

– Как только прочту газету.

– И когда это будет?

– Когда я закончу.

Джессика посмотрела на него, стараясь сдержать гнев. Отец, по обыкновению, постарался забыть о неприятном. Она схватила свою сумочку, ожидая, что тот спросит, куда идет дочь. Но отец даже не взглянул в ее сторону.

Джессика распахнула дверь и впрыгнула в машину. Через минуту она была на полпути в Мосс-Клифф-Роуд, яростно переключая скорости. Джессика решила не обращать внимания на предупреждение Изабеллы и все-таки навестить мистера Каванетти.

Она остановилась около Медицинского центра Вашингтонского университета, состоявшего из нагромождения камней и стекла, проскользнула через автоматические двери и спросила, в какой палате Майкл Каванетти? Джессика поднялась на лифте на восьмой этаж.

Почему у отца нет сил жить? Его слабость задержала ее развитие, и, быть может, бесповоротно. Джессика всегда считала мистера Каванетти мужчиной, каким она хотела бы видеть своего отца, сильным и добрым, трудолюбивым и надежным. Однако, когда Коул вырос, отец стал грубым и упрямым, слишком много ожидающим от подростка. И потому наступил момент, когда сын объявил, что хочет жить отдельно. Отец отрекся от него, и с тех пор уже никогда не был прежним.

Двери лифта открылись, и Джессика оказалась на восьмом этаже. Она подошла к дежурной и спросила о мистере Каванетти.

Сестра взглянула на нее сквозь массивные очки, скрывавшие серые холодные глаза:

– Сожалею, мэм. Никому, кроме ближайших родственников, не разрешено посещать мистера Каванетти.

– Но почему?

– По просьбе миссис Каванетти. – Сестра поправила очки, дав понять, что разговор окончен. Джессика минуту постояла около ее стола, соображая, что можно сделать. Она проехала больше десяти миль, чтобы повидать мистера Каванетти.

– Хорошо. Спасибо, – вздохнула Джессика, и в это время высокий мужчина вошел в приемную.

– Джессика!

Она повернулась. Коул Николе шел прямо к ней, с улыбкой на лице. Ее привела в восхищение его походка, прямая и полная достоинства. На нем были темно-синие брюки и голубой шерстяной свитер, подчеркивавший золотистый оттенок его кожи, превосходные туфли, вероятно, сделанные на заказ.

– Хай, Коул.

– Ты пришла повидать отца?

– Да, но они не разрешают никому, кроме родственников.

– В самом деле? – Он взял ее за локоть, подойдя к столу.

Неожиданно сестра вскочила:

– О, мистер Николе! Добрый день! – Ее лицо светилось от удовольствия.

– Привет, Норма. Как отец?

– Лучше, намного лучше. Он уже проснулся, если вы хотите заглянуть к нему.

– Норма, это Джессика Ворд, она знает моего отца уже много лет. Она ему как дочь. В любое время, когда она захочет увидеть его, вы должны пускать ее. Хорошо?

– О. – Норма повернулась к Джессике. – Извините. Я не знала.