– Ага, вот он уже и сам проснулся, – спокойно констатировал незнакомый гость, разливая между тем синюю жидкость из канистры в стоявшую перед ним дружной кучкой металлическую посуду. И передал один стаканчик через Склайса Степану, сообщив торжественно:

– Я – Грумпель. – Словно одно его имя должно было произвести на пришельцев из других миров неизгладимое впечатление, как будто оно гремело из конца в конец вселенной, и именно в поисках его, Грумпеля, они явились в этот, позабытый богом мир.

– Степан, – сипло и до неприличия буднично представился «инопланетный гость», замечая, кстати, что и на долю драконицы было «розлито». Но, как видно, Грумпель, несмотря на браваду, робел предложить рептилии выпить, что и понятно: упомянутые живые твари и даже деревья, с которыми он до сих пор находил общий язык, были свои, родные, Степан тоже худо-бедно походил на местного уроженца, а вот как отнесется к такому занятию инопланетная по всем статьям форма жизни?.. Пока что Арл не шевелилась, словно бы глубоко замкнувшись в чуждой ей компании гуманоидных самцов, собравшихся спозаранку пьянствовать, тогда как ее женское сердце ратовало за здоровый образ жизни, заключавшийся в неустанной работе по обгладыванию зеленых насаждений. Грумпель глядел на звероящерицу в некотором сомнении, а Склайс заерзал, явно нервничая: он-то, как пить дать, наплел соседу семь верст до небес про разговорчивое чудовище, к тому ж еще пьющее, а оно громоздится над столом, как скала, и не реагирует, вроде как пренебрегает.

Старик перевел взгляд на Степана, отрекомендованного им за переводчика, и нерешительно спросил:

– А брыдл пить будет?

Со своей стороны, Степан, как следует присмотревшись к Арл, кажется, сообразил, в чем дело: она сидела на том же месте, где он видел ее вчера, засыпая, дыхание ее было ровным, а веки наполовину прикрыты, словно в задумчивости.

– Я думаю, что не откажется, – сказал он, на радость Склайса, и добавил: – Когда проснется. – Теперь ему стало ясно, почему она не разбудила его при появлении гостей – просто-напросто дрыхла. И даже сочного баритона Грумпеля оказалось недостаточно, чтобы нарушить крепкий девичий сон. «На заре ты ее не буди…» – пропел в голове насмешливый голос, в то время как Грумпель, отчаявшись пообщаться с чудовищем, махом опустошил свой «бокал», откромсал ножом порядочный кусок от фрюпа и принялся смачно им хрустеть. Склайс не отставал – и по части выпивки, и по части закуски, и Степану не оставалось ничего другого, как к ним присоединиться.

Еще немного заторможенный со сна, он опасался быстро захмелеть, однако после второй сознание, напротив, окончательно прояснилось, а мысли заодно со зрением обрели особую, пронзительную четкость. Самое время было приступить к беседе. Грумпель, видимо, хорошо изучивший данный эффект, протянул руку помощи гостю, как раз пребывавшему в размышлении, с чего бы начать разговор.

– Так и живем, – произнес он с тяжким вздохом, окидывая взглядом застолье и прилегающую местность. – Считаем денечки перед концом света. Теплимся на костях. Пьем из нашей матушки последние соки. Так порой поглядишь на мразь и запустение, нами же сотворенные, и думаешь – не пестовать бы ей нас, паразитов, надо, а искоренить всех до последнего. Тогда бы ей, может, и достало сил опять возродиться.

– Вот все вроде бы ты верно говоришь, – заметил Склайс, – а ведь с того и пошли выжима-тели: уничтожим, мол, лишних приживал, а то планета гибнет – не способна, мол, родимая, всех прокормить.

– А кто они такие, эти выжиматели? – поинтересовался Степан. – И что они, если не секрет, выжимают?

– Жизнь, – мрачно уронил Грумпель и опрокинул в рот очередную чарку. Занюхал рукавом, пренебрегая лежавшей в изобилии закуской, потом с горечью продолжил: – Они выжимают жизнь. Пускают людей в переработку на белок и прочее, что можно использовать в качестве пищи и запасов к тому времени, когда Остров окончательно угаснет. Заодно и жизненное пространство от убитых перетекает к оставшимся – вроде как в наследство.

Вот оно, значит, как. А Степан-то уже подумывал, не являются ли здешние жители вегетарианцами, не претит ли им убивать животных и есть мясо при таком-то трепетном отношении планеты ко всякой живой твари. Оказалось – какое там!..

Склайс на слова приятеля удрученно кивнул и незаметно затравленно огляделся. То есть это он думал, что незаметно: вообще-то алкоголю свойственно притуплять страх, но сейчас, на первом этапе, ослабился лишь контроль над эмоциями. Значит, угроза была и впрямь реальной. Степан мысленно обругал себя, что легкомысленно относился к предупреждениям: ему-то что, а вот дра-конице, выходит, могла угрожать серьезная опасность.

– Я уверен, – сказал он, желая их взбодрить, – что планета не погибнет, возможно, что она уже сейчас стабилизировалась. То есть я имел в виду, что она больше не умирает. Хотелось бы, конечно, чтобы она еще и возрождаться начала…

Его собеседники как-то кисло переглянулись. Грумпель безнадежно покачал патлатой головой. Он был довольно молод по сравнению со Склайсом, вот только землистый цвет лица и общая одутловатая болезненность в облике скрадывали разницу. Разумеется, Степан не заблуждался насчет того, насколько утопической была его надежда реанимировать своими силами загубленный мир. Быстрых путей скорее всего не существовало – просто жителям, когда они сумеют чуть-чуть подняться, не следовало больше гадить (в промышленном плане), и тогда их Остров (кажется, так они называли не только оазисы, но и целиком всю планету) постепенно восстановит свою экологию, на что потребуется, наверное, не одно столетие.

– Сожалею, – сказал Грумпель, – но вы ошибаетесь. Если бы вы успели с утра пройтись и как следует оглядеться… А… – он махнул рукой и заревел трубно: – Гибнем, скукоживаемся, день ото дня!

– А по каким признакам вы это определяете? – спросил Степан, не видевший вокруг сколько-нибудь заметных изменений.

– Ну, это-то как раз несложно…

– Острова уменьшились за эту ночь почти на целый вигл! – сообщил Склайс. – Если так пойдет и дальше, то нам останется всего несколько дней.

– Не более семи, – спокойно уточнил Грумпель.

– И нет никакой возможности покинуть планету? – выдал Степан сакраментальный вопрос, уже догадываясь об ответе: если бы была такая возможность, их здесь давным-давно бы уже не было – мало того, что земля буквально умирает под ногами, да на ней еще и выжиматели свирепствуют…

– Покинуть? – Грумпель невесело усмехнулся. – А что же, можно – если на тот свет. Туда всегда пожалуйста.

– А как же Галактическая Служба Спасения? – вспомнил Степан. – Они не пытались эвакуировать жителей?

– Их заботил наш уникальный Остров, – пояснил Грумпель, – а на его население им было плевать. Я думаю, что верхушку-то нашу все-таки вывезли, и далеко не задаром…

– Погоди, но как же так?.. – рука Склайса, подносившего в этот момент чарку ко рту, дрогнула, и жидкость плеснула на балахон, но он этого даже не заметил. – Значит, по-твоему, они живы?..

– Ах, этот акт самопожертвования? – Грумпель саркастически ухмьшьнулся и процитировал издевательским тоном: – «Мы призываем наших граждан совершить этот справедливый и мужественный акт и считаем своим долгом подать пример добровольного ухода из жизни! Цивилизация, погубившая свою планету, должна принести себя в жертву ради ее спасения!» Фарс! Лживый, лицемерный фарс, притом скверно разыгранный.

– Боже мой!.. – прошептал Склайс с несчастными глазами. – А я-то убивался, я-то считал себя слабовольным…

– Ты просто оказался дальновиднее многих, – утешил его Грумпель. – Что и помогло тебе продлить жизнь. Впрочем, ненадолго, – философски добавил он.

– А народ-то, народ поверил!.. Семьями ведь жизни себя лишали!..

– Чем изрядно облегчили работу выжимателям, – заключил Грумпель, по новой разливая.

Когда полные до краев стаканы уже подносились к губам, в небесах послышался отдаленный рокот. Степан еще и глаз поднять не успел, а Склайс уже вскочил на ноги, уронив, а скорее, даже бросив чарку со словами:

– Ну вот, как чуял я! Не успели сесть! Летят, проклятые!

В небесах, закрытых плотным слоем белесого тумана, ничего не проглядывалось, однако звук нарастал, напоминая приближение штурмового вертолета. Степан продолжал сидеть, наблюдая, как Грумпель, сохраняя невозмутимый вид, выливает в рот содержимое чарки и только потом довольно резво отрывает седалище от земли. В то же время Арл, коротко всхрапнув, широко открыла глаза.

– Бегите! Здесь оставаться – верная смерть, – распоряжение исходило от Грумпеля, а в следующий момент он уже пребывал в респираторе и подхватывал свою далеко еще не пустую канистру. Степан только махнул рукой:

– Давайте без меня, я остаюсь. Охота посмотреть вблизи на этих выжимателей.

Грумпель растерянно стоял напротив, рядом топтался Склайс, хрюкая из-под маски что-то неразборчивое: они сейчас чертовски походили на двух поросят – Ниф-Нифа и Нуф-Нуфа, впавших в панику, заслышав рык приближающегося волка.

– Да не волнуйтесь, все будет нормально. У меня есть оружие, – постарался успокоить их Степан. И добавил уже про себя: «Проверенное в боях».

– Хру-ру-ру, – воинственно прохркжотал Грумпель; Степан уж думал, что он собирается подхватить его под мышку. Но была ведь еще и Арл, которую под мышку не прихватишь. Возможно, поэтому Грумпель, немного подумав, развернулся, и оба «поросенка» припустили во весь дух с территории островка, торопясь скрыться в спасительной (на данный момент) плеши.

Рокот между тем усиливался – здешние волки, наверняка не читавшие поучительную земную сказку, надвигались на домик третьего поросенка, построенный, о чем они пока не догадывались, из камня. Аналогия была бы в точку, если бы не заспанный малогабаритный дракон, попавший сюда явно из какого-то другого произведения.

– Опасность? – Арл, только что вынырнувшая из сна, безошибочно оценила обстановку – наверное, сказывалось ее пиратское прошлое.

– Точно, – сказал он. – И серьезная. Я остаюсь здесь, а вы должны немедленно укрыться в руинах.

– Не считаю это необходимым, – заявила она еще одним своим голосом, каким-то новым, очень смахивающим на командный. Степан от этого в восторг не пришел, однако сейчас было не самое подходящее время, чтобы спорить. Поскольку слушаться приказов она явно не собиралась, он решил воззвать к ее разуму иным методом.

– Какого черта ты строишь из себя героиню?! – заорал Степан, перекрывая назойливое тарахтение рыскающего где-то поблизости летательного аппарата. – Тебя же грохнут первым выстрелом, чем бы ни пальнули, чтобы по тебе промазать, надо очень постараться! И не надейся, что я тебя спасу – ты видела мое оружие в действии? Хочешь знать военную тайну? Оно работает только на меня! Так что давай быстро, ноги в руки и бегом за периметр! Там где-нибудь укройся! Беги, кому сказано!

Арл не двигалась, хотя Степан прогонял отчаянно, с трудом сдерживаясь, чтобы не шлепнуть ее, как строптивую кобылу, по круто выпирающему боку.

– Я все-таки рискну остаться, – отчеканила она все тем же тоном генерала, собирающегося самолично командовать сражением. Словно угадала его намерение и давала понять, НА КОГО он собрался замахнуться! Как ни странно, это подействовало – Степан охолонул и произнес уже куда сдержанней, с только лишь естественным, обычно возникающим при разговоре с обреченными отчаянием в голосе:

– Не испытывай судьбу, уходи! Пока не поздно!

– Поздно, – без малейшего пафоса, но с легкой издевкой сказала она. У Степана еще успела возникнуть емкая мысль о том, что женская логика, вернее, ее катастрофическое отсутствие, не является исключительной привилегией человеческих женщин: пусть динозаврихе теперь придется стать легкой мишенью, бестолковым чучелом на стенде, зато она утвердила свою независимость, поставила на своем!

Рокот резко усилился, а в следующий миг молочную пелену над их головами раздвинуло темное тело – воздушный аппарат напоминал морду хищника, высунувшуюся из тумана на запах живой горячей плоти. И сразу же кругом защелкало, забило, словно на пятачок плеснуло свинцовым градом – по земле, по листьям и дробным стуком – по спине Арл, еще, еще и еще.

Степана не задевало, хотя вокруг него хлестало так плотно, что, кажется, увековечило тут его абрис, вырывая даже лоскутки одежды, но не срезав при этом ни клочка кожи. Он не пытался укрыться: стоял в той же позе, глядя на драконицу – как она, зажмурясь под укусами пуль, все ниже склоняет голову на грудь. Потом, словно очнувшись, он одним прыжком оказался рядом в отчаянной надежде загородить ее собой, хотя еще раньше, прикидывая способы защиты, понимал, что в качестве прикрытия для дракона, пусть и небольшого, не вышел габаритами. «Да ладно, так хоть ей меньше достанется», – думал он, запрыгивая к ней на спину, как для катания «на закорках» – тут оказался удобный бугор и ложбины, подходившие для ног, несмотря на отсутствие талии. «Главное – обезопасить жизненно важные точки. Вопрос только – где они расположены?..» После этой мысли он не нашел ничего лучшего, как под тянуться повыше и закрыть руками глаза Арл. Пули все равно продолжали щелкать по ее морде, по шее и по открытым бокам. Арл все не падала. «Драконы умирают стоя», – скорбел про себя Степан, пока вдруг до него не дошло, что пули не впиваются, а отскакивают, не оставляя на бронированной шкуре сколько-нибудь заметных следов – разве что легкие царапины.

Оказывается, Арл была непрошибаема! И не обмолвилась об этом ни словом! А он-то бросился её прикрывать, как дурак, собственным телом, еще огорчался, что не способен растягиваться наподобие плащ-палатки. «Теперь понятно, почему она не побоялась остаться – наверняка знала, что до лазеров-мазеров здесь еще не додумались», – разозлился Степан и собирался уже покинуть драконью спину, когда сверху посыпались зеленые люди, быстро скользившие вниз, как шелкопряды, на персональных ниточках-тросах. Он больше не зажимал глаза Арл, так что она тоже это видела и начала действовать чуть раньше, чем первый из нападавших коснулся земли. В результате он коснулся ее отнюдь не ногами, но ему уже было все равно: после близкого и молниеносного знакомства с драконьими лапами он полностью утратил сознание, не исключено, что и жизнь.

Степан к тому времени тоже оказался на земле, хотя и невредимый: драконица двигалась настолько резко, что он с нее просто-напросто слетел, брякнулся неподалеку от распростертого десантника и, конечно, не упустил случая, чтобы подобрать его оружие. Система была узнаваемой, хоть и с ручками в растопырку, даже спуск располагался, где положено. Тут же, не сходя с места, Степану предоставилась возможность опробовать трофей, уложив пару нарисовавшихся рядом налетчиков: Арл не в силах была справиться со всеми. То есть не в ее возможностях было укокошить их сразу, непосредственно при приземлении, но вообще-то избиение шло полным ходом с явным перевесом в нашу пользу, и к этому времени у нее в лапах тоже появился ствол. Степан едва успел сделать несколько выстрелов в качестве подмоги, как уцелевшие враги очень шустро, словно по команде, отступили за пределы оазиса и попрятались в руинах. Штурмовик рокотал где-то поблизости, но на глаза не показывался.

Степа с Арл вновь сошлись в центре площадки, и первые ее слова собрату по оружию были:

– Зачем ты залез ко мне на спину?

– Покататься захотелось! – разозлился он на нее, ну и на себя в какой-то мере.

– Ни для кого не секрет, что люди любят ездить на животных, – сказала она. – Но ни один человек не вправе оседлать бргрдла!

Это уже походило на какие-то расовые претензии – ничего не скажешь, нашла время!

– Признаюсь, я глупо поступил, – согласился Степан. – Мне, идиоту, почему-то показалось, что тебя могут убить.

Непонятно помолчав (из-за отсутствия мимики, привычной человеку в собеседнике, Арл всегда молчала непонятно), она сказала:

– Глаза действительно являются нашим уязвимым местом.

Подумаешь, выдала стратегическую информацию! Но Степану почему-то было приятно это услышать. Все же не зря старался.

. – Я заметила на их летательном аппарате ракетные установки, – помолчав, сказала она. – Если они хотели нас уничтожить, почему не стреляли ракетами?

– Думаю, что им хотелось сохранить наши тела в относительной целости, для полноценного выжимания.

– Для чего?..

– Для переработки на консервы, – пояснил он, вспомнив, что во время объяснений Грумпеля Арл напоминала нерадивую студентку, научившуюся с вдумчиво-углубленным видом спать на лекциях. Однако тупостью она не страдала и суть проблемы схватывала на лету.

– Теперь они понесли потери, и значит…

– Значит, ракетами уже точно не ударят: столько полуфабрикатов коту под хвост! А если все же решатся, то я им не завидую – может просто заесть спуск, но что-то наверняка взорвется и в гнездах. Остается что? Пальнуть в нас чем-нибудь помельче, типа гранаты, но опять же с аналогичными последствиями. Либо начать переговоры. Если они в ближайшее время не взорвутся к чертовой матери, то следует ждать парламентеров.

– По-моему, они уже идут. – Арл кивнула куда-то за плечо Степана. Он обернулся: среди поскудевшей растительности, изломанной, расстрелянной и примятой, к ним приближался человек с высоко поднятыми руками. Впечатление, что он сдается, было, конечно, ошибочным и чисто ассоциативным: таким образом он, видимо, показывал, что не имеет оружия и намерения его неагрессивны. Визитер был одним из тех, кого они обратили в бегство – в ядовито-зеленой одежде и в маске, вернее, даже в шлеме, нелицеприятном на вид, но все же посимпатичней тех намордников, что носили Склайс с Грумпелем.

Не доходя до Острова шагов десяти, он остановился, не опуская рук. Степан двинулся было к нему и с удивлением увидел, что тот пятится.

– Я думаю, что сначала ты должен положить оружие и тоже поднять руки, – предположила Арл.

– Обойдется, – сказал Степан, трогаясь дальше. Но визитер не обошелся: попятившись еще немного, он в конце концов развернулся и быстро пошел прочь.

– Ты дал понять, что не готов к мирным переговорам, вот он и ретировался, – высказалась Арл.

– Да наплевать, их проблемы, – буркнул Степан, усаживаясь напротив. – Будто не ясно, чего им надо: тела товарищей хотят забрать, трупоеды.

– Может быть, стоит им позволить?.. Тогда не придется самим их убирать, закапывать – девять человек все-таки… Кстати, и орудий у нас для этого никаких нет…

Точно, сельскохозяйственных орудий, а конкретно лопат, у них не было. А если просто свалить трупы за пределами Острова, где-то в его окрестностях (далеко их не отнести, схватишь отравление), так все время будешь помнить, что они тут где-то поблизости лежат и разлагаются. Бр-р. Но парламентер уже ушел. Жаль.

– Поздно об этом говорить. Придумаем что-нибудь, – сказал Степан, прикинув, что здесь, под зеленым ковром, достаточно мусора – в крайнем случае найдется, чем расковырять землю.

– Еще не поздно. – Арл вновь кивала, указывая на что-то мордой. Глянув в том направлении, Степан поднялся: парламентер, оказывается, успел вернуться и стоял с поднятыми руками на том же месте, примерно в десяти шагах.

Вздохнув, Степан уронил оружие, вскинул руки вверх – на, мол, посмотри, убедился? Опустил и пошел вперед. Гость снова стал пятиться, и Степан опять их поднял – ладно, черт с тобой, будем играть по твоим правилам.

Уже на подходе его слух резанул усилившийся рокот. Степан невольно поднял голову – прямо над ним пелену прорезало брюхо летательного аппарата. А в следующий миг Степу вполне профессионально уронили. Он еще только начал соображать, что происходит, а уже оказался связан по рукам и ногам – приемы были почти безболезненными, но весьма эффективными. Однако рта ему не заткнули, чем он немедленно воспользовался, призывая на помощь Арл: у него уже была возможность убедиться в скорости ее реакции. Но на сей раз она что-то не торопилась приходить к нему на выручку, да и кричать ему почему-то не препятствовали.

Чтобы выяснить, в чем дело, ему пришлось вывернуть голову до хруста в шейных позвонках. Тут только он оценил безнадежность ситуации: помехой драконице служила крупноячеистая сеть, сброшенная, как видно, с того самого низколетевшего брюха и полностью накрывшая Арл; пока звероя-щерица барахталась в ее путах, со всех сторон набежали зеленые черти. Они радостно скакали вокруг и, дергая за ниточки, пеленали ее все плотнее. Судя по всему, сеть обладала достаточной прочностью, и вопрос окончательной нейтрализации Арл был теперь делом времени. Очень небольшого времени.

Когда она, полностью обездвиженная, застыла в центре вытоптанной площадки, туда же потащили Степана. А он все думал – почему же их не торопятся убивать?.. Мирные намерения захватчиков были очевидны, иначе им вряд ли удалось бы его так запросто схватить, и мнимые переговоры потерпели бы провал – можно было обмануть хозяина, но не «зверя».

Его подволокли к Арл и поставили на ноги, прислонив к ней спиной. «Зеленые», расположившись вокруг, сняли маски – среди них, оказывается, были молодые женщины, и вообще основу составляла молодежь, но какая-то… старая, что ли. Серые, усталые лица, тусклые волосы, запавшие глаза. Командовал тот самый парламентер, что «обезвредил» Степана: вернее, он руководил их действиями до тех пор, пока на Остров, сминая уцелевшую растительность, не опустился винтокрылый аппарат, похожий на небольшую стрекозу – хрупкий и чистенький, явно не из тех штурмовых громадин, что сбрасывали десант и раскидывали сети.

«Стрекоза» приземлилась, и из нее вышел человек средних лет, чьи слегка расплывшиеся формы были плотно обтянуты черным с позолотой костюмом. Явно дорогой наряд создавал почему-то впечатление неопрятности, и весь облик вновь прибывшего вызвал у Степана ярко выраженное неприятие. Но по тому, как сразу вытянулись окружающие, с каким подобострастием подставили ему невесть откуда взявшееся кресло, стало ясно, что островок почтил своим визитом действительно «главный». По-хозяйски расположившись в кресле напротив обезвреженных чужаков, он выслушал сначала несколько слов от склонившегося к нему командира группы. Светлые пронзительные глазки, ощупав пленников, остановились на Степане, и вот наконец их обладатель задал ему первый вопрос:

– Что это с вами за тварь? – видимо, он имел в виду Арл. Хорошо, что она его не понимала – из них двоих эпитета «тварь» заслуживал, без сомнения, не дракон.

– Это порождение Острова – зверь-убийца, посланный в наказание тем, кто пожирает себе подобных! – вдохновенно соврал Степан, размышляя при этом: «Если нас пощадили из-за Арл, то хорошо бы сделать ее олицетворением божьего гнева. Тогда ее тем более побоятся трогать, а я уж как-нибудь…»

– Так-так. Интересное заявление. – Главный источал сарказм. – Может быть, тогда имеет смысл сразу прикончить это исчадие ада?

– На место одного возродятся двое, на место двоих – четверо! – нашелся Степан. – И так до тех пор, пока дети гнева не передавят всех трупоедов!

– Довольно хилое вранье, – кисло улыбнулся главный. – Хотя и остроумное. Ну, будет вам, говорите прямо – откуда вы к нам пожаловали? Из каких отдаленных миров? И с какой целью притащили с собой это животное?

Было очевидно, что хитрость не прошла, поэтому Степан решил не упорствовать в первоначальной версии и быстренько сменил тактику:

– Она не больший зверь, чем мы с вами (бог знает, с каким трудом далось ему это «мы с вами»). Это разумное существо, представитель высокоразвитой расы. Но как вы сразу догадались насчет отдаленных миров? – притворно удивился он.

– Очень просто! – собеседник прямо-таки залоснился, довольный своей маленькой победой. – Во-первых, не вызывало сомнений, что это существо инопланетного происхождения. Доказательством послужила ваша речь: вы пользуетесь универсальным переводчиком – такие были у пришельцев, заявившихся к нам в самый разгар погибели.

Вот досада! Степан настолько свыкся со своей переводящей системой, что напрочь перестал ее замечать. В отличие, как выяснилось, от окружающих.

– Вам нет нужды стращать нас карой небесной, – продолжал этот во всех отношениях неприятный тип. – Поверьте, что политика «выжимания» претит нам не меньше вашего. Но самое прискорбное, что и она – не выход.

– К дьяволу такую политику, будь она хоть трижды спасительной! Но выжимать людей, зная, что это все равно не выход? Да вы просто выродки, – сообщил Степан свое искреннее мнение.

– Я прощаю ваш выпад, – произнес его выжимательство с горьким пафосом утомленного властителя. Актерская жилка всегда была фирменным знаком записных подлецов. – Не каждому дано понять, что значит нести на своих плечах бремя ответственности за судьбу своего народа. Принимать такие решения – проклятие сильных. И в их власти прощать, поэтому я прощаю. Но они… – Взгляд его скользнул по окружающим «выродкам», блеснув непрошеной слезой, и те с тихим гудением подались вперед, готовые устроить пленному тут же на месте экстренное выжимание всех без исключения соков. Слабое мановение кисти пресекло общий порыв, как гасит штормовую волну, обращая ее в гладь, трезубец Посейдона. Жаль. Но Степан понимал, что для этих людей, производящих высококалорийные белковые консервы, идеолог является единственным столпом, чем-то вроде апостола, способного доказать их правоту всем и вся, но главное – дать это ощущение им самим. И сюда его выжимательство препожаловало, конечно, не зря, а с какой-то немаловажной целью – такие по пустякам отъетую задницу от подушек не оторвут и куда попало ее не потащат. Однако Степана не очень интересовали скрытые мотивы ее сюда перемещения, его задачей было в ближайшее же время избавить себя от присутствия этой милой каннибальской компании и ее предводителя. Все, что для этого требовалось – это раздразнить выжи-мателей до крайней степени, чтобы они сподвиглись на выжимание.

– А можно узнать, – приступил он к реализации замьгсла, – как вы кормитесь? Исключительно консервами или не брезгуете свежачком?

– Мне кажется, что вас сейчас должны заботить совсем иные вопросы, – почуяв неладное, попытался сменить тему его выжимательство, но не вышло.

– Ну как же, ведь в вашем положении нельзя пренебрегать ни единой калорией! Например, потроха – их часто выбрасывают, а там же бездна белка! Советую сваливать ливер в лохань и подпускать к ней вашу зеленую банду. Представляю, какой начнется пир! Не удержитесь – сами с головой нырнете! Гарантирую. И не пренебрегайте фекалиями! Дерьмо – это же кладбище витаминов, а вашим поддаунам их явно не хватает: поглядите, у них вон уже лица под цвет костюмов. Только лохань обязательно должна быть вытянутой, – добавил он, – во избежание толкотни и увечий.

Уже на середине гастрономического опуса Степан понял, что выбрал правильную тактику: они заворчали и ощетинились, как цепные псы при виде палки, в глазах, устремленных на оратора, зажегся злобный огонь. Не всякий хозяин сможет сказать таким собачкам «фу!». Но этот жирный неряшливый фигляр смог.

– Умоляю, не продолжайте! – воскликнул он. – Я не берусь осуждать способ питания на вашей родине – в каждом мире свои обычаи, но, увы – образы, вызывающие у вас восторженное слюноотделение, в нашем понимании отвратительны! – Этот самодовольный кусок сала кое-что смыслил в психологии: Степан почти физически ощутил, как схлынуло напряжение и стая, только что готовая наброситься и рвать его зубами, расслабилась, среди них даже послышались смешки. Ничто так не гасит ненависть, как способность посмеяться над ее объектом – его выжимательство только что с блеском преподал этот урок незадачливому гостю из далеких миров. И, удовлетворенный результатом, переключился на осуществление собственных задач, сподвиг-ших его снизойти с высот и вверзиться в какой-то полудохлый оазис.

– Только не подумайте, будто я что-то имею против вашего мировоззрения. Как бы ни разнились наши культуры, я уверен, что в них найдется немало общих черт! – Степан догадался, куда черно-золотой клонит, еще до того, как прослушал следующее предложение: – Давайте вместе отправимся в ваш мир, и вы убедитесь, что мы можем ассимилироваться в цивилизованном обществе. Трагедия Острова многому нас научила: наши люди неприхотливы, чистоплотны и умеют радоваться любой работе.

– И не прочь иногда разнообразить свое меню человечинкой, – дополнил Степан перечень вы-жимательских достоинств.

– Не судите по общим меркам тех, кто стоял у границ отчаяния, кому довелось заглянуть в разверстую пасть смерти!

«Скушал порцию дерьма? Теперь отрыгни», – подумал про себя Степан и «отрыгнул» в лицо идеологу:

– В пасти у смерти оказались те, кого вы тут заколбасили. Сначала – у смерти, потом – у вас.

– Смерть? Да что вы знаете о смерти, вы – праздные любопытные мотыльки из сытых, благополучных миров, залетающие сюда с единственной целью – пощекотать дряблые нервы? – его выжимательство оседлал любимого конька и, похоже, готов был разродиться спичем. Время его не поджимало – до пятницы, то есть до конца света, он был абсолютно свободен. Аудитория согласно кивала, ловя каждое слово – вся, кроме Степана, не чаявшего, как свернуть эту людоедскую политинформацию и разогнать поганый клуб. Внезапно его осенило.

– Да уж побольше вашего! – заявил он, заглушив в зародыше набухающую тираду. – Дело в том, – сказал Степан, – что я сам и есть смерть. В чистом виде. – И подождал, пока на лицах появятся презрительные усмешки. Особенно широко усмехнулся заваливший его давеча мелкий начальник. – Не верите? – На Земле в чистую правду верят редко. Кто сказал – национальная особенность землян? Дудки. На этой планете в нее верили не больше нашего. – Тогда попробуйте меня убить.

Да, это их зацепило. Особенно после патетических слов идеолога. Пришелец – сытая самоуверенная морда, даже близко не ведающая того ужаса, что довелось пережить им, летящим в преисподнюю верхом на агонизирующей матери-планете, жонглирует такими словами! Дерзает называть себя смертью, чей вкус вот уже месяцами вязнет у них на зубах и сильно отдает бывшими согражданами!

Не один ствол поднялся, желая указать гостю границу дозволенных шуток, через которую он непременно переползет, но не далеко – как раз настолько, чтобы успеть разглядеть и в полной мере прочувствовать на своем горле безгубые челюсти смерти.