– Не сочтите меня Черствой Бяксой, – заговорила роковая дама (вот именно этим – Черствой Бяксой Степан ее и считал, только до сих пор не мог подобрать столь точного определения), – но не отправиться ли нам отсюда в какое-нибудь более подходящее место? – Как видно, сама она была лишена такой возможности, иначе вряд ли сражалась бы тут отчаянно за жизнь плечом к плечу с обреченной командой. И в своем желании поскорее убраться с гибнущей планеты она оказалась не одинока. На плечо Степана легла тяжелая лапа псифа.

– Обещаю, – сказал Мрумор, – что у нас вы сможете похоронить своего друга с надлежащими почестями.

– Думаю, он предпочел бы быть погребенным здесь, на Острове. – Степан не сомневался, что так оно и было, хотя ему и не пришлось разговаривать на эту трму со Склайсом – неисправимым оптимистом и жизнелюбом, мечтавшим, несмотря на преклонный возраст, еще увидеть возрождение своего Острова.

– Понимаю. – Мрумор и не думал возражать, напротив, всем существом излучал суровое участие и желание помочь. Он так и спросил: – В чем должна состоять наша помощь?

Об этом надо было спросить у Грумпеля. Степан, вытерев рукавом слезы, уже было повернулся к нему, как вдруг ему показалось… Но этого не могло быть, просто не могло – наверное, влага еще застила глаза, вот и почудилось, что грудь Склайса поднялась и опустилась в легком вздохе.

На всякий случай Степан еще раз протер глаза и тут уже совершенно ясно увидел, что старик дышит – ровно и спокойно. По тому, как подался вперед Грумпель, он понял, что если это и мерещится, то не одному ему.

– Да он, кажется, жив! – раздался над ухом удивленный голос Мрумора.

В это мгновение Склайс открыл глаза.

– Я… ранен? – спросил он, приподнимая голову, вытер кровь с подбородка и с недоумением посмотрел на свои пальцы.

– В больницу его, скорее! – взволнованно распорядился Степан, не отдавая себе отчета, что пытается удержать старика в лежачем положении.

– Погодите, я чего-то не… того… – промолвил Склайс, порываясь сесть.

Вдруг до Степана дошло, что слишком уж он активен для тяжелораненого. Явившаяся вслед за тем невероятная мысль заставила его отпустить Склайса. Тот наконец сел, обвел присутствующих сияющим взглядом и почесал двумя руками пробитую пулями грудь.

– Чешется, – пожаловался он с шальной улыбкой – такая, наверное, бывает у человека, только что упавшего с небоскреба и обнаружившего, что абсолютно невредим. Потом Склайс принялся себя ощупывать, уделяя особо пристальное внимание украсившим балахон дыркам и расплывшимся вокруг них алым пятнам. Пошуровав руками в складках, он неожиданно извлек из них мокрую пулю, затем вторую…

– Ты, это… как себя чувствуешь? Может, водички?.. – нерешительно спросил Грумпель, в то время как остальные, не исключая и вредную даму, взирали на воскресшего в немом оцепенении, а у драконицы слегка открылась пасть.

– Как свежий фрюп! – ответствовал Склайс. В доказательство он обнажил впалую грудь, где наряду со следами еще не засохшей крови виднелись три небольших розовых шрама, прямо на глазах белеющих.

Лишним будет говорить, что Степан оцепенел вместе со всеми, но это только с виду. В голове его складывались и распадались одно за другим безумные предположения: что пули попали в Склайса уже на излете (с какого же расстояния в него должны были стрелять?); что они каким-то образом срикошетировали, например от автомата, и лишь слегка задели Склайса (а потом запутались в его балахоне?); что у Склайса был бронежилет, который он потом незаметно снял (зачем?); и наконец, что Склайс – местный бессмертный, вроде нашего Дункана Маклауда, о чем он до сих пор сам не догадывался (общеизвестно, что бессмертные не подозревают о своем даре до первого воскрешения). По сравнению с другими это предположение не имело изъянов по причине своей изначальной бредовости. С тем же и даже большим успехом Степан мог бы использовать собственный бред, уходящий корнями в сказки народов мира – о том, что Склайса воскресили упавшие на него слезы. Из той же оперы был, пожалуй, еще поцелуй, тоже подразумевающий передачу мертвому лицу некоей физиологической жидкости – видимо, с оживляющим эффектом.

«Постой-постой!.. Только в сказках, говоришь?»

Препарат, проглоченный им у Верлрока, входил теперь в состав его тела. Значит, какая-то доля могла содержаться и в слезах. А с ними попасть в кровь Склайса.

И реанимировать его!

Эта версия имела один очень большой плюс – ее ничего не стоило проверить.

– Нет, ну надо же, а?!. Просто невероятно! Я же сам видел!.. – басил в это время едва оправившийся от первого потрясения Грумпель, тряся и ощупывая восставшего из мертвых. – Живой!.. – восхищался и не верил он своим до сих пор сухим, а теперь вдруг увлажнившимся глазам. – Как же ты это?.. А?

Склайс в ответ только растерянно улыбался, пожимая плечами, – он знал о своем чудесном воскрешении немногим больше приятеля, и то немногое состояло из его ощущений во время смерти (если таковые имели место). Зато другие уже сделали для себя какие-то определенные выводы: все они – и Арл с Черствой Бяксой, и псифы глядели теперь не на спасенного, а на Степана, и на всех лицах, не исключая и нечеловеческих физиономий псифов, и драконьего «лица», вообще-то отличавшегося редкостным бесстрастием, читался плохо скрываемый благоговейный ужас.

– Я хочу проверить одну идею, – объявил он, стараясь не выглядеть слишком смущенным. Потом попросил у Грумпеля нож, чем привел всю компанию в состояние озадаченной настороженности: кто его знает, что за идеи могут возникнуть у человека, способного воскрешать людей из мертвых, и на ком он эти свои задумки вздумает проверить. Но Степана их опасения не смутили.

– Не бойтесь. И потерпите немного, – попросил он Склайса. – Это действительно очень важно, в первую очередь для вас.

Если он был прав, то Склайс, заимев в крови тот же «вирус», должен был стать неуязвимым.

– Ты, главное дело, не волнуйся, – засуетился Грумпель, нервничавший куда больше испытуемого, тем не менее доверявший Степану. – Потерпи, чего уж там, а потом мы с тобой за это дело жахнем.

– Чего мне теперь бояться, после такого! – беззаботно засмеялся Склайс, пропуская палец в одну из дырок на балахоне.

К счастью, для проверки вовсе не требовалось вновь его убивать. Достаточно было попытки нанести какое-либо повреждение. А поскольку Степан и сам являлся охраняемой персоной, он мог не опасаться вывихов, параличей или внезапных инфарктов: скорее всего у него просто сломается нож, как вышел когда-то из строя, например, дезинтегратор у Верлрока.

Он взял просветленного Склайса за руку – в другую Грумпель уже сунул ему для поднятия духа флягу. Выбрав наименее болезненную область, Степан сделал небольшой разрез на внешней стороне предплечья.

И… ничего. То есть – ничего из ряда вон выходящего: рана была нанесена, и быстрая струйка крови проложила извилистый путь к запястью, а грумпелевский нож щеголял свеженьким следом злодеяния на лезвии. Они еще некоторое время выжидательно глядели на разрез – в отличие от предыдущих ранений он и не думал затягиваться.

– Не получилось, – сказал Степан, улыбнувшись, – улыбка получилась немного виноватой. Он в самом деле надеялся, что нашел способ делиться своей силой. Но это оказалось не так.

Не так просто. Что-то все-таки было, в этих слезах. Как и в сказках о принцах и королевнах, пробуждающихся от смертного сна. Некое общее зерно, далекое от романтической мистики: со слезами передавалось не постоянное свойство, а лишь какая-то его составляющая, работающая одномоментно – вроде лекарства одноразового действия: мертвец оживает и тут же опять становится уязвим. Но и это было уже кое-что.

– Так мы собираемся все-таки куда-нибудь отсюда двигаться? – с делано бодрой раздраженностью спросила Бякса.

– Я бы предложил… – хрипло начал Мрумор, явно обрадовавшись ее почину, умолк, откашлялся и начал сызнова, на сей раз хорошо поставленным дипломатическим голосом: – Я бы предложил отправиться к нам на Роуэт, вы там сегодня уже были и имеете некоторое представление… А это место, согласитесь, вряд ли можно назвать подходящим для дружеской беседы. – Он тоскливо глянул по сторонам – невдалеке у границы поля все еще маячили железные солдаты, делая попытки ее преодолеть, – и вдруг добавил, не зловеще, а как бы в порядке информации:

– Здесь пахнет смертью.

Степан невольно кивнул, подразумевая не столько запах, а некое предчувствие, разлитое в воздухе, преследовавшее его во время пребывания на Острове. Даже когда их собственный маленький островок еще не подвергся экспансии, этот мир давил своей обреченностью, он словно был беременей ощущением стремительно надвигающегося конца.

– Насколько я понимаю, – сказал он псифу, – беседа нам предстоит не совсем дружеская, а скорее чисто деловая. Давайте называть вещи своими именами. И мне хотелось бы начать ее именно здесь – не из недоверия к вам, просто у меня на то имеются некоторые причины.

– Ну что ж… – Мрумор вздохнул, поежившись. Военный в нем только что, буквально на их глазах скончался, уступив место «профессору», и последнему, в отличие от первого, явно претило вести диалог на отравленной планете, в условиях практически прифронтовых. А слить в себе обе личности, образовав что-то среднее, он, очевидно, был не властен в силу такого вот своеобразного устройства психики его расы – на Земле, кстати, это назвали бы шизофренией, но как-то глупо было бы подходить к представителю иного вида со своими нормами. Спасибо уже и на том, что при всех отличиях у людей с псифами было все же, на удивление, много общего.

– …Извольте, – сдался Мрумор. – Нам действительно крайне необходима ваша помощь. И мы заранее согласны заключить с вами договор на любых условиях.

– И в чем должна будет заключаться моя работа?

– В освобождении заложников, – сказал Мрумор.

Степан вспомнил, что и в Совете представитель псифов кричал что-то о неимоверном количестве заложников.

– Хорошо, если вы в состоянии будете выполнить мое условие, то я берусь вам помочь. Вы, помнится, говорили, что ваши планеты – самые чистые, ну, в экологическом плане?

– Да, псифы просто помешаны на борьбе с отходами и загрязнениями, что общеизвестно! – нетерпеливо подала голос Бякса.

– Замечательно, – кивнул Степан и выдал наконец сокровенное, словно из тяжелого орудия пальнул: – Тогда что вы скажете об Острове? Вам под силу было бы его очистить?

– Это и есть ваше условие? – спросил Мрумор с недоверием. Степан понял, что соглашение между ними вряд ли состоится – слишком уж непосильной была задача, и он это с самого начала прекрасно осознавал.

– В общем, да. – Этим его красноречие и ограничилось: глупо бьшо бы вдаваться в объяснения, как его угораздило дойти до столь высокого уровня сочувствия чужим проблемам. «Проникся», – как совершенно справедливо заметил Мрумор немногим ранее. Тот между тем ненадолго впал в размышление, а потом сказал:

– Вы запросили немалую цену за свои услуги.

Что-что, а уж это-то Степан понимал и только развел руками.

– Но данные мне полномочия позволяют ее принять, – сказал псиф.

– Так вы… действительно в состоянии возродить Остров? – не поверил Степан, хотя, казалось бы, на что он еще надеялся?

– Да простит меня ваша дама, но ее замечание являлось по меньшей мере дилетантским. («Да какая она моя!» – возмутился про себя Степан, но вслух возражать не стал, поскольку определение «ваша» могло относиться просто к человечьему роду-племени.) Мы не только «помешаны», как она выразилась, на экологии, но и специализируемся на превращении не пригодных для жизни планет в обжитые. С отравленными мирами, как это ни странно, работать сложнее. Так что задача непростая, – сказал он, окидывая окрестности озабоченным взглядом, и закончил: – Но, думаю – решаемая.

Прорезавшаяся в его голосе к концу этого заявления оптимистическая нотка не так обрадовала Степана, как можно бьшо ожидать: что за проблемы такие назрели у псифов, ради устранения которых им не жаль бьшо заплатить подобную, в прямом смысле астрономическую цену?.. Способен ли он им помочь? Скорее всего Мрумор сильно преувеличивал его возможности под впечатлением только что виденного чуда «воскрешения из мертвых». Однако, даже если и так, этим следовало воспользоваться – пускай идя на обман, но в конце концов не в своих же корыстных целях!

– Вам должно быть известно, – сказал он, – что Остров является живым организмом, в прямом смысле этого слова, вернее, на данный момент – едва живым: он находится при смерти и угасает день ото дня. Поэтому договоримся так: вы приступаете к работе немедленно, а я, со своей стороны, не теряя времени, берусь за ваше дело. Ну как, согласны?

– Договорились, – ответил Мрумор, почти не раздумывая, что насторожило чуткого Степана: а ну как псиф задумал его провести? Собственно, действия самого Степана нельзя было квалифицировать как обман – он соглашался на работу с закрытыми глазами, еще толком не зная, в чем она должна будет состоять, лишь заранее опасаясь с ней не справиться, что бьшо в его положении вполне естественно. А Мрумор что-то уж очень легко шел на такой контракт, отваливая неслыханную плату за этого, выражаясь нелицеприятно, кота в мешке.

Имелся единственный очевидный выход.

– Я предлагаю подписать договор, – деловито сказал Степан, – в присутствии двух представителей Острова, – он кивнул на Склайса с Грумпелем, тем временем уже приканчивающих флягу, – и двух независимых свидетелей. – Эта роль отводилась, естественно, дамам, однако Бякса моментально вышла за ее рамки, шагнув к Степану и встав рядом с ним, наподобие адвоката.

– Для заключения подобных договоров существует Объединенный Галактический Центр по Соглашениям и Контрактам, – заявила она. – Если вы намерены оформить все по закону, то нам следует немедленно отправиться туда! – Она была весьма убедительна, хотя, кажется, главное, чего ей хотелось, – это убраться поскорее отсюда, и ради этого она готова была даже взять на себя функцию правозащитника при мужчине – то есть при представителе ненавистного ей пола.

– Именно это я и собирался предложить, – с достоинством сказал Мрумор.

– Ну так не будем терять время, – заключил Степан, готовый к немедленному отбытию. Но сначала ему пришлось объяснить Грумпелю со Склайсом смысл предыдущего разговора.

Друзья, давно уже смирившиеся с перспективой неизбежной гибели, не верили своим ушам – залетный гость из космоса, ничем особо здесь не одаренный, просто принятый ими по-дружески, мало того, что сумел в благодарность оживить одного из них, но еще и нашел способ дать новую жизнь их Острову!

А в то, что именно они – простые люди, бездомные островитяне – имеют честь представлять на переговорах свою планету, им, похоже, не верилось до тех пор, пока на столе в большом светлом зале, куда их перенесло чудесным способом, ими собственноручно не был подписан договор – бумага не только во всех отношениях солидная, но и сама по себе удивительная. Получив свой экземпляр, они убедились, что он не пачкается, не стирается и совершенно не мнется, но при этом легко складывается. Хотя написанный каллиграфическим шрифтом текст был им не понятен, однако смысл его стал ясен благодаря Степановым пояснениям (он тоже не мог прочесть документа, но большую его часть сам же и продиктовал, присовокупив, что тот остается в силе и в случае смерти Степана, а если таковой не последует, то псифы должны вернуть Ладынина на родную его планету, именуемую Земля).

Во время подписания обе стороны так и оставались вооруженными, словно группа налетчиков, поскольку никто здесь не потребовал у них сдать оружие. Собственно, тут никого и не было – лишь приятный женский голос, исходивший непосредственно от стола, задавал вопросы и давал указания по процедуре. В заключение голос напомнил, что один экземпляр остается на хранении в Центре, и проинформировал, что ждет сторону, нарушившую данный договор: ее ждало судебное преследование в соответствии со статьей за номером таким-то федерального закона о межрасовых соглашениях.

– Значит, все? Теперь нам можно и обратно?.. – спросил неуверенно Склайс, подергивая многострадальный балахон, путем пропускания пальцев в дырки (бумагу после совместного внимательного изучения припрятал у себя Грумпель).

– Да, – сказал Степан, ощутив нахлынувшее вдруг щемящее чувство расставания, и подтвердил: – Теперь можно. – Не удержался и обнял Склайса. А потом и Грумпеля. Затем снял с плеча и отдал ему свою пушку. Мрумор при этом переглянулся со своим сопровождающим, но оба промолчали.

– Ну, мы будем ждать, – сказал Грумпель, не уточняя, чего именно, но Степан понял – не только положительных сдвигов в состоянии своего Острова, просыпаясь каждое утро в сомнении и надежде, они будут ждать, но и его, Степана Ладынина, быть может, с неофициальным визитом. Сейчас он был уверен, что когда-нибудь обязательно навестит их.

– Не стоит отправлять их на то же самое место, – сказал он Мрумору, понимая, что на покинутом ими островке могут еще рыскать выжиматели. – Можно сместить точку прибытия на пару километров? – спросил он.

– Это возможно, – сказал Мрумор, – только объясните, что такое «километров»?

– Ну… – Степан помолчал, подыскивая сравнение, и наконец нашел: – Примерно на две тысячи ваших больших шагов.

– Удобная мера длины, – сказал псиф, как показалось Степану, с улыбкой, производя одновременно какие-то манипуляции на ручном браслете, до того скрытом под густой шерстью. Потом он ткнул рукой в направлении «островитян».

– И брыдла обязательно с собой захвати, когда… – кивая на Арл, говорил в это время Грумпель; фраза еще висела в воздухе, но закончить ее было уже некому: Грумпель и Склайс, а с ними Арл и Бякса исчезли. Немножко похоже бывает, когда перед твоим носом неожиданно выключают телевизор, оборвав на полуслове полюбившихся тебе героев. Но телик можно опять включить и узнать, что с ними стало дальше.

– А женщин-то вы куда отправили? – озадаченно спросил Степан.

– Туда же, на Остров, – невозмутимо ответил Мрумор. – Мы не были связаны с ними никакими обязательствами. К тому же одна из них предала вас сатаяле: не успев захватить вас на Морре, сатаяле сумели найти и обработать женщину, которая вас туда отправила…

– Да вы что! – заорал Степан, очень ясно себе представив безо всякого телевизора, как драконица с Бяксой вновь оказываются на Острове и, не имея возможности оттуда выбраться, пытаются сначала «взять верх» над Склайсом и Грумпелем, а потом начинают внедрять в тамошние одичавшие массы свою феминистскую пропаганду. Чего доброго, еще и матриархат спровоцируют – с Бяксы станется.

– Мало ли кто кого предал! Может, у нее арахнофобия, – сказал Степан, способный понять и даже посочувствовать женщине, оказавшейся в паучьих лапах. И потребовал: – Верните-ка их немедленно обратно!

– Я-то верну, – сказал Мрумор, – но вы-то как будете?.. – Очевидно, он имел представление, каково это – иметь дело с феминистками. Ведь на Морре были и представительницы их расы.

– Уж как-нибудь, – смело сказал Степан и повторил с нажимом: – Верните!

– Ладно, ладно… – пробормотал псиф, уже понявший главное – Степану Ладынину почему-то необходимы эти две такие разные, к тому же воинствующие дамы. Зачем? Левр-Покровитель его знает. Собственно, для чего мужчине могут быть нужны женщины, Мрумор догадывался, вот только предводитель псифов был не обделен умом и понимал, что данный случай не очень-то вписывается в столь элементарный расклад. Впрочем, эту дополнительную мелкую просьбу он готов был выполнить – ради того дела, что он в ближайшее время намерен был поручить Степану.

Потыкав опять в свой браслет, псиф махнул небрежно мохнатой лапой.

И женщины явились: растерянно озирающаяся Арл возникла на своем прежнем месте, тут же появилась и Бякса с перекошенным от возмущения лицом. Вот кого Степан с удовольствием оставил бы там, куда ее отправили, если бы не его забота о будущем друзей, обещавшем в ее компании стать не больно-то радужным.

– Вы хотели нас запугать, кинув обратно в гиблый мир вместе с этими дикарями? Имейте в виду, что еще одна такая попытка дорого вам обойдется! – заявила она, обращаясь к Степану, хотя именно его должна была бы благодарить за свое практически немедленное оттуда возвращение.

Он не счел нужным давать ей по этому поводу объяснения – Склайс и Грумпель успешно вернулись домой, вот то единственное, что он уяснил для себя из ее слов. Степану хотелось верить, что эта пара дорогих ему островитян и в дальнейшем окажется не по зубам выжимателям. А если псифы, согласно договору, сумеют очистить планету от смрада и нечистот, то вскоре с ее обновленного лица сгинет и сама идея «выжимательства». .

Даст бог, друзьям еще предстоит пожить в радости на своем возрождающемся Острове. В немалой степени это сейчас зависело от него: за их счастье ему только еще предстояло заплатить. Однако не так уж и много в сравнении с избавлением от гибели целой планеты – всего-навсего работой по специальности.

У смертников, как правило, бывает одна глобальная задача и очень короткий послужной список, практически ею и ограниченный.

Но Степан пока продолжал оставаться исключением.