Роза пустыни

– А она умерла шесть лет назад, – тихо сказала Элизабет.

– Да, в это Рождество уже шесть лет, но…

Он явно недоумевал, откуда ей может быть известен этот факт.

– Вы сами упомянули об этом сегодня днем, за чаем, – напомнила ему Элизабет.

– Да, конечно, упомянул! – Он покачал головой, как бы сомневаясь в собственной нормальности. А интонацией будто выдал презрение к себе. – Я чувствую, что должен сказать вам еще кое-что.

Элизабет прижала руку к груди.

– Если это действительно нужно.

Ее разговор с этим джентльменом не укладывался ни в какие рамки правил благовоспитанности. Да, она оказалась в очень необычной ситуации.

Но с другой стороны, она ведь стремилась именно к необычному – в противном случае следовало остаться дома, в Йоркшире, поспешила напомнить себе Элизабет.

Лорд Джонатан энергично взмахнул обеими руками.

– В Нортумберленде всем известно, что некоторые мужчины в семействе Уиков рождаются с голубыми глазами и с прискорбной склонностью к некоторой необузданности.

– Некоторой необузданности? – переспросила она. не понимая, что он хочет ей сказать.

Он нахмурился, сдвинув свои красиво выгнутые брови, такие же темные, как волосы на голове, и попытался снова объяснить ей, что он имеет в виду:

– Отщепенцы, блудные сыны, леди Элизабет. В нашей семье раз в два поколения рождается паршивая овца.

Неужели этот человек совершенно безумен? Пытается обсуждать с ней вопросы сельского хозяйства посреди ночи?

– Паршивая овца, – эхом повторила она, испытывая легкое огорчение. – Не понимаю.

Он перестал шагать по палубе, остановился прямо перед ней и скрестил руки на груди.

– А я – самая паршивая из всех паршивых овец семейства Уиков. Именно поэтому я и уехал из дома. Поэтому шесть долгих лет не виделся с отцом и братом.

Она наконец поняла, о чем он говорит, и душа ее наполнилась состраданием.

– Милорд, я прекрасно понимаю ваши чувства, – с глубокой убежденностью заявила она.

Он был поражен.

– Понимаете?

Она кивнула:

– Я сама уже три года не видела отца. Да и тогда он пробыл дома всего две недели, а потом снова вернулся в Египет.

– Я не думаю…

Она прервала его, подняв руку:

– И дело не только в этом.

Он упер руки в бока и стал пристально ее рассматривать. Элизабет призналась себе, что его взгляд заставляет ее нервничать.

– Не только?

Ей было больно, но она чувствовала потребность рассказать ему все. Иначе как же доказать ему, что она действительно понимает?

– К сожалению, я нередко огорчала матушку.

Казалось, ее признание его изумило.

– Боже правый, что привело вас к такому выводу?

– Это яснее ясного, – ответила она просто. – Я слишком откровенна. Слишком упряма. Слишком импульсивна. И рост у меня слишком большой.

Он расхохотался.

– Рост?

Она обиделась:

– Я ничего не могу поделать с тем, что слишком высокая, милорд. Но я отказываюсь жаться в углу и казаться маленькой и хрупкой, когда я вовсе не такая.

Он попытался ее успокоить, мягко проговорив:

– Вы мне не кажетесь слишком высокой. По-моему, вы прекрасны.

Она покраснела от удовольствия.

– Это только потому, что сами вы такой великан, лорд Джонатан.

– Гм.

Не может быть, чтобы его смутили ее слова. Ей он действительно казался очень большим.

Элизабет решила быть с ним откровенной до конца. Вздохнув, она сказала:

– Но и это еще не все.

Лорд не удержался, чтобы не поддразнить ее:

– Похоже, вашим грехам нет конца.

Она сделала глубокий вдох и решительно сказала:

– Я считаю, что лондонский сезон – это пустая трата времени и денег.

Его красивое лицо осталось совершенно серьезным, но Элизабет показалось, что он сдерживает смех.

– Правда? – наконец сказал он.

– Да. Это просто унизительно. Лондонский сезон придуман только для того, чтобы демонстрировать молодых девушек на выданье, как товар, выставленный для продажи.

– В этом что-то есть, – признал он.

– Но даже если это было бы не так, меня вывозить в свет просто опасно. Я совершенно не знаю, что говорить и делать. Я не умею вести светскую беседу. Я слишком высока для большинства мужчин. И…

– И?..

– Для меня невыносима мысль о будущем. Я должна выйти замуж за сына какого-нибудь графа, родить ему наследника и еще сына про запас. А потом буду беззаботно менять любовников, как делают другие дамы из круга Мальборо-Хаус.

– Из круга Мальборо-Хаус?

– Это те, кто находится рядом с его королевским высочеством принцем Уэльским, – объяснила она. – Я для такой жизни не подхожу, милорд. Совершенно не подхожу.

Казалось, его заинтересовали ее слова.

– А для какой жизни вы подходите, миледи?

Элизабет поняла, что сейчас выкажет себя глупой мечтательницей. Ну и пусть, решила она.

– Я хочу, чтобы моя жизнь была как можно полнее. Я хочу повидать мир, пережить массу интересных приключений, а потом, когда стану старше, хочу выйти замуж, жить в деревне и растить счастливых здоровых детей – чтобы их был целый дом. Мне не нужен великолепный особняк или огромное поместье, но мне хотелось бы иметь библиотеку и немного земли для сада.

– Для сада? – повторил он звучным голосом.

– Да. В особенности для розария.

Лорд Джонатан уже не поддразнивал ее:

– А вы нашли его, того идеального мужчину, за которого выйдете замуж?

Она сама не сознавала, насколько невинным был взгляд, который она обратила к нему.

– Увы, нет.

Его речь вдруг зазвучала резко:

– Такой мужчина – это всего лишь мечта, леди Элизабет.

– Возможно, – ответила она. – Но это – моя мечта. И когда-нибудь я его найду.

Черный Джек затряс головой. Господи, что с ним происходит?

Ему не спалось, он вышел на палубу, чтобы подышать свежим воздухом. И вдруг начал читать этой девочке древнюю любовную поэму.

Нахмурившись, он напомнил себе, что сейчас не время кривить душой. Леди Элизабет – не девочка.

Она очень молода, это так. Но она отнюдь не ребенок. Разве может ребенок иметь такое чудесное тело и такой острый ум? В своем отделанном кружевами халате она казалась одновременно девочкой и женщиной, скромной и пылкой.

Чертовски неприятное противоречие.

На секунду лорд дал волю воображению. Прикрыв глаза, он необычайно живо представил себе, какой шелковистой окажется ее кожа, когда он прикоснется к ней, как длинные густые пряди ее волос обовьются вокруг его руки.

От нее исходил легкий аромат, манящий, естественный. Звуки ее голоса ласкали его слух: чистые, мелодичные, с чуть заметной обольстительной хрипотцой, о которой она явно не подозревала.

Джек открыл глаза и заглянул в ее лицо. Губы у нее были влажные и свежие, нижняя казалась чуть припухшей. Ему вдруг захотелось узнать, каким окажется их вкус: медовым или, может быть, винно-сладким?

Он представил себе, как приникнет к ее губам, как кончиком языка проследит очертания ее ушка, как прижмется к нежному изгибу шеи…

Фигура у нее была неожиданно зрелой для девушки, которой еще не исполнилось восемнадцати. Он почувствовал, как его рукам хочется прикоснуться к ней, обхватить ладонями ее тугие груди, ощутить, как набухают страстью соски…

Он знал, что от его нежных прикосновений у нее дивно затрепещет живот. Завитки волос в самом его низу будут маняще-упругими. Она невинна, однако ее тело даст ему горячую и сладкую влагу страсти, которая останется на кончиках его пальцев, на губах, на пульсирующей желанием плоти, сводя его с ума, заставляя забыть обо всем, пока он не раздвинет ее дивные ноги и не погрузится в нее снова и снова, пока не достигнет вершины экстаза, орошая своим семенем ее нежное лоно.

Черный Джек едва не застонал.

Сам того не желая, он позволил Элизабет увидеть гораздо больше, чем намеревался. Она тревожно спросила:

– Лорд Джонатан, что с вами?

Он поправил свое одеяние, чтобы не поставить их обоих в неловкое положение, и процедил сквозь зубы:

– Просто старая рана заныла, миледи.

Леди Элизабет преисполнилась трогательного сочувствия. Она даже осторожно прикоснулась к его руке.

– Бедняжка! Чем я могу вам помочь?

Ему страшно хотелось ответить ей честно: разрешите мне взять вас ко мне в постель, милая леди, и любить вас так, что у нас обоих в глазах потемнеет. Вместо этого он сказал:

– Ничем. Это, право, пустяк. Боль быстро пройдет.

Она не отступала:

– У вас старая рана?

Ему пришлось заставить себя дышать ровно.

– Очень старая.

Вопрос вырвался у нее почти неосознанно:

– Вы участвовали во многих войнах, милорд?

– Даже слишком.

– Значит, вы военный?

Он сказал ей правду:

– И военный тоже. А еще предприниматель, авантюрист, исследователь. Я занимаюсь многим.

У нее разгорелись щеки и засверкали глаза.

– Как интересно! Иногда я жалею, что не родилась мужчиной: тогда я могла бы ехать куда хочу и делать что пожелаю.

Джек подумал, что Элизабет, вероятно, даже не подозревает о том, насколько она наивна и бесхитростна. Несомненно, она была бы очень недовольна, если бы узнала, что ее лицо для него – открытая книга. На нем отражались все ее чувства. В ней не было таинственности, искусственности, наигранности, женской хитрости. Она была именно такой, какой казалась, – в отличие от большинства людей.

В отличие от него.

Тут Джек подумал о другом объяснении. А что, если она из тех женщин, которые ненавидят собственную природу?

– Вам нравится быть женщиной, Элизабет?

Она ответила сразу же:

– О да! Конечно. Но я предпочла бы к тому же ни от кого не зависеть. Иметь собственные деньги и возможность делать то, что мне нравится.

– Выращивать розы?

– Да. И путешествовать, учиться – просто жить.

– В полном смысле этого слова.

Она кивнула:

– Вот именно.

Он не удержался и спросил:

– Вы когда-нибудь были наедине с мужчиной?

Она высокомерно вздернула носик:

– Конечно.

– Вот как.

– Ну… в некотором смысле. С Траутом.

– И кто же был этот Траут? – насмешливо осведомился он.

– Главный садовник Стенхоуп-Холла. Он работал у нас много лет назад.

Лорд сумел не показать смеха, который так и рвался наружу.

– И сколько же лет этому Трауту?

Она на секунду задумалась.

– Восемьдесят. Может, восемьдесят один.

– Думаю, Траута можно не считать. А другие?

Было заметно, что она пытается сохранить невозмутимость.

– Мой брат, Франклин. Папа, конечно. И кузен Хорас.

– О, кузен Хорас!

Она пробормотала что-то. Ему послышалось: «Но он друг матушки».

– Друг матушки?

Всегда бледное лицо леди Элизабет вдруг залила краска.

– Ее особый друг.

– Особый друг…

Обычно он не был таким тугодумом.

Она выпалила:

– Кузен Хорас – любовник моей матери.

Джек смущенно кашлянул.

– Понимаю.

Его собеседница поспешно объяснила:

– Естественно, они очень осмотрительны.

– Естественно.

– Но я уже давно это знаю. Надо полагать, все знают. – Она нахмурила свои тонкие брови. – Вы не должны судить матушку слишком строго, как это поначалу делала я.

– Постараюсь, – сухо отозвался он.

– Повзрослев, я поняла, что отца интересует только египтология. Он уезжает и на целые годы оставляет мать.

– Она могла бы ехать с ним, – предположил Джек.

– Если бы матушка уезжала с ним в Египет, то некому было бы заниматься Стенхоуп-Холлом, фермами, землей и тысячами вопросов, которые возникают при управлении таким большим поместьем. А потом ведь были и мы, дети.

– Я удивлен, что у вас появился такой глубокий интерес к Египту – ведь именно он отнял у вас отца.

Элизабет с чувством сказала:

– Египет меня зачаровывает. Так всегда было. Наверное, это у меня в крови.

Лорд снова испытал странное беспокойство.

– Вы поистине дочь своего отца.

Ему следует всегда об этом помнить. Он должен ни на минуту не забывать об этом. Он плывет по Нилу на «Звезде Египта» не ради удовольствия. У него есть святая обязанность. Он дал клятву и должен ее сдержать.

Да, он совершил большую глупость, оставшись на палубе с этой девушкой. Если бы полковник или миссис Уинтерз застали их вместе, ему больше не разрешили бы говорить и даже видеться с ней. Почему-то при мысли о такой перспективе у Джека болезненно сжалось сердце.

Он опять заговорил более резко, чем следовало:

– Уже очень поздно. Глубокая ночь.

– Да, милорд.

Он снова произнес фразу, сказанную ей недавно в городе:

– Вы понимаете, леди Элизабет, что этот эпизод должен остаться нашей тайной.

Она переспросила:

– Остаться нашей тайной?

Ему пришлось говорить откровенно:

– Боюсь, что в противном случае это может повредить вашей репутации. Я давно не был в Англии, но не сомневаюсь, что нас осудят даже за такую случайную встречу.

– Осудят, – без всякого выражения повторила она.

Черный Джек отступил обратно в тень. Лунный свет упал ему на руку. Он проследил за взглядом Элизабет. Она не отрываясь смотрела на золотое кольцо, которое он носил в знак своей преданности принцу Рамсесу.

Глаза Элизабет сначала широко раскрылись, потом сощурились. По ее лицу было видно, как в ней борются любопытство и гнев. Она вскричала в изумлении:

– Там, у базара, были вы!

Он глубоко вздохнул и признался:

– Да.

Глава 4

– Я не люблю, когда меня обманывают, милорд, – проговорила Элизабет гневным тоном, как только поняла, что он сделал именно это – обманул ее.

– Конечно, миледи.

Элизабет гордо подняла голову. Она была возмущена и не скрывала своей ярости.

– Я не люблю, когда мне лгут и когда меня дурачат.

– Конечно, миледи.

Терпение у нее было на пределе.

– И мне не нравится, когда со мной говорят покровительственным тоном.

– Конечно, миледи.

Она топнула ножкой о палубу.

– И я хочу, чтобы вы перестали на все мои слова отвечать только «конечно, миледи».

– Конечно, миледи.

– Ну вот! Опять!

– Прошу прощения, миледи.

– Вы, милорд, совершенно невыносимы.

– Конечно, ми… – В последнюю секунду лорд Джонатан успел остановиться.

– Однако вы спасли меня от тех ужасных грабителей. – Элизабет решила, что надо отдать ему должное. В конце концов, справедливость этого требовала. Он пришел ей на помощь. Вполне вероятно, что он спас ее от судьбы, которая была значительно страшнее смерти. – За это я вас благодарю.

Чуть наклонив красивую голову, лорд Джонатан пробормотал:

– Рад служить вам, леди Элизабет.

Она скептически выгнула бровь и начала нервно притопывать ногой.

– Мне хотелось бы узнать одну вещь, милорд.

Он с любопытством посмотрел на нее:

– Да?

В ее голосе ясно звучала подозрительность:

– В тот день на базаре… почему вы шли следом за мной?

– Шел за вами, миледи?

– Да, шли за мной.

У него плохо со слухом или с головой?

Его лицо приняло хорошо отработанное выражение полной невинности.

– А что заставило вас думать, будто я…

Она бесцеремонно прервала его:

– Не принимайте меня за дурочку, лорд Джонатан. Пусть я молода, пусть немного наивна, но я не глупа.

Он ответил долгим пристальным взглядом.

– Я никогда не считал вас такой.

Возможно, это было правдой.

Когда-то мать вбивала ей в голову: джентльмены ожидают от молодых леди, что те будут веселыми, остроумными и занимательными, и для этого вовсе не нужно, к примеру, говорить с ними о методах мумифицирования в Древнем Египте (она на собственном опыте убедилась, как джентльмены брезгливы). Конечно, все мужчины, с которыми она была знакома, относились к ней, как к безмозглой девчонке. Неужели и лорд Джонатан окажется таким же, как все остальные? Ведь она считает его самым необычным мужчиной, может быть, даже идеальным мужчиной.

Элизабет уперла руки в бока. Ее ножка продолжала постукивать по палубе.

– Ну?

Лорд Джонатан сделал пару шагов, так что теперь их разделяло всего несколько дюймов. Из-за своего высокого роста он буквально нависал над ней, но Элизабет не отступила, хотя для этого ей пришлось собрать все свое мужество.

– Вам никто не говорил, насколько вы неотразимы и прекрасны, когда злитесь? – Он взял ее за подбородок.

Она раскрыла рот от изумления. Никто не говорил с ней так, как лорд Джонатан. Никто не прикасался к ней так, как это сделал он.

– Нет, – с трудом выдавила она и не узнала собственного голоса.

– Значит, джентльмены, с которыми вы общались, были недопустимо глупы, – заявил он и, неожиданно наклонившись, припал к ее губам.

Ей лгали.

Все – мать, няня, старшая сестра Каролина. Болтливые служанки, разговор которых она подслушала как-то утром, когда они стирали пыль со скульптур, стоявших в коридоре у ее спальни. Даже Колетт.

Они все заставили ее считать, что когда-нибудь в один прекрасный день красивый молодой джентльмен (ее жених, конечно же), увлечет ее за кадку с пальмой в оранжерее, в музыкальном салоне или, может быть, в библиотеке и с великим трепетом и не особо умело, склонившись к ней, коснется губами ее губ – быстро, нежно и взволнованно. Вот таким, как она представляла, будет ее первый поцелуй.

Все ей лгали.

Она стояла на палубе. Она глядела снизу вверх на лорда Джонатана. И вот его язык ворвался ей в рот.

Она была потрясена.

Это был не поцелуй – это было вторжение. Вторжение самого интимного рода. Она была уверена, что вот-вот потеряет сознание. И возможно, так и случилось бы, если бы лорд Джонатан не обхватил ее талию.

В каком-то уголке сознания мелькнуло, что он очень сильный, жесткий и пугающий. А она вся внезапно превратилась в некое подобие желе, полностью лишенного мозга.

Его язык снова оказался у нее во рту, щекоча ей небо, дразняще толкая ее язык, скользя вдоль губ, а потом погружаясь глубоко-глубоко, чуть ли не в самое горло, пока она не задрожала, не затрепетала всем телом, совершенно обессилев.

Элизабет не могла дышать, однако ее это почему-то не беспокоило.

Ей следовало бы почувствовать отвращение, а она вдруг поняла, что жаждет чего-то большего.

Не может быть, чтобы такие проявления чувств были нормальными. Но ей хотелось думать, что она не поступает предосудительно.

Лорд Джонатан привлек Элизабет к себе, и она ощутила жар, распространявшийся от его тела, необычный запах, свойственный ему одному. Это была пьянящая смесь крепкого бренди и экзотических приправ, густого турецкого кофе, который они пили после обеда, и еще чего-то, что, как она подозревала, было им самим.

Она почти не сознавала, что вцепилась пальцами в его рубашку. Она ощущала, как часто вздымается и опадает его грудь, похожая на стену из гладкой кожи и сильных мышц. Ее соски, защищенные только тонкой материей ночной рубашки и халата, терлись о густые завитки темных волос. У Элизабет кружилась голова. Ее бедра невольно подались вперед, и она ощутила, как у ее ног очутилось нечто непонятное: большое, жесткое, живое!

Сначала ей казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди, а потом оно вдруг стремительно ухнуло куда-то вниз. У нее как-то странно свернулись пальцы ног. В горле застрял тихий вскрик. Ей надо было, чтобы он остановился. Ей надо было, чтобы он никогда не останавливался.

Если не знаешь, что делать, закрой женщине рот поцелуем, напомнил себе золотое правило Черный Джек и, наклонившись, прижался к губам Элизабет.

Это срабатывало всегда, должно было сработать и теперь. В конце концов, у любой женщины тоже есть в запасе несколько хитрых приемов.

По его красивому лицу промелькнула ироническая улыбка.

В то мгновение, когда их губы соприкоснулись, он понял, что это ее первый поцелуй. Она была застигнута врасплох: чуть приоткрытый рот, кончик языка прижат к ряду ровных белых зубов, его имя у нее на губах…

Джек снова напомнил себе, что она чертовски мила и наивна. Однако желание заставило его продлить поцелуй, привлечь ее к себе, погрузить пальцы в ее волосы – роскошный водопад огненного шелка, который ему так хотелось прижать к своему обнаженному телу.

Боже праведный, у нее был вкус ночи: темного бархата, волшебства и тайны.

Он вобрал в себя аромат ее тела. Совершенно необъяснимая вещь: он ощутил слабый запах роз. Проведя пальцами по нежной впадинке у основания шеи, он почувствовал отчаянный темп ее пульса. Под фарфоровой кожей едва заметно проступали голубые жилки.

Элизабет судорожно вздохнула, и он ощутил, как его кровь закипает страстью.

Несомненно, он желал гораздо большего, чем проникнуть языком в ее манящий рот. С наслаждением он покрыл бы поцелуями и ощупал все ее тело. А еще ему хотелось, чтобы и она прикасалась к нему, начала гладить, ласкать, ведя к вершинам экстаза.

Его плоть налилась желанием, он едва не потерял власть над собой. Он не испытывал столь быстрого и всепоглощающего возбуждения с тех дней, когда был совсем зеленым юнцом. Теперь это казалось и мукой, и блаженством.

Сознание посылало Джеку сигналы предостережения. А ему больше всего в эту минуту хотелось уложить Элизабет прямо на палубу, сдвинуть тонкую рубашку и погрузиться в ее тело.

Однако он этого не сделал.

Ее тихий вскрик заставил его опомниться:

– Лорд Джонатан!

Дьявольщина, ему нельзя любить ее прямо здесь. Это чересчур. Еще не время. Ему надо запастись терпением. Он должен остановиться – или потерять все шансы на то, что его миссия будет успешной.

Тяжело дыша, он неохотно отодвинулся от нее.

– Да, миледи?

Она была ошеломлена и встревожена.

– П-по-моему, это совершенно неприлично, милорд.

– Конечно, миледи.

– Нам не следует… нам нельзя…

– И мы не будем, – договорил он за нее с чуть кривой улыбкой.

Она вдруг резким движением затянула пояс халата и быстро произнесла:

– Я… должна пожелать вам доброй ночи, милорд. Не годится, чтобы Колетт проснулась и обнаружила, что меня нет в каюте.

– Избави Бог! – усмехнулся он.

Она чуть заметно кивнула:

– Я с вами прощаюсь, лорд Джонатан.

Он тоже кивнул ей:

– А я с вами, леди Элизабет.

Уже взявшись за ручку двери своей каюты, она приостановилась и обернулась к нему, чуть сдвинув брови:

– Люди это имеют в виду, когда говорят о том, что живут по-настоящему?

Ему с трудом удалось сдержать смех.

– Не совсем, миледи.

Она нахмурилась сильнее:

– Понимаю.

– Почему-то я очень в этом сомневаюсь, – пробормотал он чуть слышно, глядя, как за ней закрывается дверь каюты.

Оставшись один, Джек стремительно повернулся и направился к себе.

Карманные часы лежали на столике у его койки. Взглянув на них, он понял – ночь почти миновала. Что ж, все равно не удалось бы заснуть. Вечером Джек был сильно возбужден…

Он лежал с закрытыми глазами и видел прекрасную молодую девушку с невинным взглядом, женственным манящим телом и волосами, источающими аромат роз.

Глава 3

Ее провели.

Ее провели, вот и все. К такому выводу Элизабет пришла в следующие три дня.

В ту лунную ночь на борту «Звезды Египта» лорд Джонатан поцеловал ее по одной простой причине: для того, чтобы она забыла о вопросе, который ему задала. Совершенно очевидно, что он не хотел на него отвечать.

Этот человек был хитрее самого дьявола.

Элизабет проклинала его в ту ночь, ворочаясь без сна на своей постели и чувствуя, как сладко горят губы, обожженные его поцелуем. Негодяй. Нахал. Змей. Мошенник. Подлый соблазнитель. Развратник.

Правда, Элизабет не была уверена, что знает, какими бывают развратники. Она один раз видела это слово в книге и решила, что развратником не может и не захочет быть настоящий джентльмен.

Конечно, поведение лорда Джонатана свидетельствовало о том, что он не настоящий джентльмен. Но тогда и ее никак нельзя назвать настоящей леди. Ведь она была глубоко взволнована его поцелуем. Позже Элизабет боялась признаться даже себе самой, что не раз видела лорда Джонатана во сне.

Засыпала она уже под утро и просыпалась, ощущая вкус его губ, помня аромат его тела. И сама вся трепетала от непонятного томления.

Все так ужасно! И так тревожно!

Если бы Элизабет была честна с собой, ей пришлось бы признать, что она совершенно не сопротивлялась. Один поцелуй, и она полностью забыла о том, какой вопрос хотела задать лорду Джонатану. Почему он шел за ней в тот день на базаре? И почему оделся, как местные жители, египтяне?

Элизабет все еще не находила ответа на эти вопросы. Но по крайней мере теперь она начеку и не допустит, чтобы лорд Джонатан во второй раз употребил против нее свое обаяние. Ему не удастся снова ее провести.

Элизабет решительно сжала губы и поправила тонкое шелковое белье, заканчивая утренний туалет. В каюте она сидела одна. Колетт отправилась за закусками для пикника, которые должен был приготовить для них кок.

В дверь постучали. Элизабет услышала знакомый голос Амелии Уинтерз:

– Леди Элизабет! Мы собираемся осмотреть английские сады и пирамиды. Вы уже готовы, моя милая?

– Я через минуту к вам присоединюсь, – откликнулась Элизабет, поспешно застегивая корсаж дорожного платья, одного из дюжины платьев, которые она привезла с собой в Египет. Их фасон придумала Колетт, а сшиты они были дома, руками йоркширских мастериц, и цвет у каждого был свой. В основе кройки лежала прекрасная идея: юбки шили из двух частей, и платье получалось очень практичным и удобным для верховой езды, для пеших прогулок и вылазок в горы.

Хитроумной француженке каким-то образом удалось убедить матушку в том, что подобный наряд не выходит за рамки благопристойности. Элизабет могла только радоваться – не нужно ни кринолина, ни турнюра.

Она обулась в удобные ботинки для прогулок и надела соломенную шляпу. Прихватив с туалетного столика бледно-голубой зонтик и такой же ридикюль, она поспешила присоединиться к своим спутникам.

Элизабет чувствовала, что щеки ее разгорелись от волнения.

Утром ее милая Колетт проговорила на своем родном языке, сверкая темными глазами:

– Я никогда не думала, что увижу Египет, пирамиды и охраняющего их сфинкса, миледи! Сам император Наполеон когда-то стоял в благоговении перед этими памятниками древности. Он сказал, что они появляются на горизонте, как вершины огромных гор.

Элизабет повернулась к своей подруге и наперснице:

– Старинная арабская пословица говорит: «Все на свете боится времени, но время боится пирамид».

Колетт восторженно захлопала в ладоши:

– И только подумать, что мы уже сегодня увидим эти удивительные сооружения!

«Уже сегодня», – повторила Элизабет про себя, чувствуя, как душа наполняется радостью.

Наступил день, которого Элизабет ждала уже много лет, мечтая своими глазами увидеть великие пирамиды. Она ускорила шаги, спеша присоединиться к компании.

– Али нанял большой экипаж, который отвезет нас к садам, – сообщил полковник, как только они собрались в салоне корабля. – Оттуда все, кто захочет, смогут проехать к пирамидам.

После этого пояснения компания сошла на берег и отправилась туда, где их ожидал молодой и очень благообразный проводник-египтянин.

– Может быть, миледи сядет впереди, откуда все хорошо видно, – предложил он Элизабет на безупречном английском и помог ей забраться в экипаж.

– Спасибо, Али, – сказала она и одарила его улыбкой.

Когда все устроились, Элизабет удивилась и встревожилась, обнаружив, что сидит между миссис Уинтерз и лордом Джонатаном. В течение всей поездки она необычайно остро ощущала соседство его полного жизненной энергии тела и вынуждена была мысленно признать, что это ей приятно.

– Очень мило, что вы присоединились к нашей маленькой экспедиции, милорд, – заметил полковник, сидевший напротив него. – В таких вылазках еще один мужчина всегда полезен. Никогда нельзя предсказать, с чем столкнешься.

– Очень рад, полковник. Я уже много лет не видел розария в английском стиле. Думаю, что получу немало удовольствия, – отозвался его молодой собеседник.

– А пирамиды, милорд? Вы и от них получите удовольствие? – поинтересовалась Элизабет.

Лорд Джонатан повернулся к ней, и его загорелое лицо внезапно осветила обезоруживающая улыбка – она-то как раз и вызывала в ней опасения.

– Конечно, получу. Но я хотел бы предупредить вас, леди Элизабет: никакие рассказы и иллюстрации не могут подготовить человека к первой встрече с пирамидами Гизы – последним, что осталось от семи чудес древнего мира. Все остальные исчезли. Давно исчезли.

От его слов у нее по спине пробежал странный холодок. Неожиданно глаза защипало от навернувшихся слез. Она больно прикусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться.

– Подумать только: когда восхищенный Юлий Цезарь стоял перед пирамидами, им уже было много тысяч лет!

– Так вы изучаете историю, леди Элизабет? – спросила сидящая рядом с ней женщина.

– Немного, миссис Уинтерз, – призналась она с осторожной улыбкой. – Как вы знаете, я гораздо лучше разбираюсь в садах и садоводстве.

Элизабет имела в виду прогулку, которую они вдвоем совершили по парку и садам, окружавшим Стенхоуп-Холл.