Калли обошел кресло. Из кухни вышел Марвин с длинным ножом, поблескивавшим в неярком свете. За спиной Натали завозилась сестра Олдсмит.

— Прекрати, Мелани, — тихо сказала Натали. В последнюю секунду горло ее сжалось от страха, и то, что должно было прозвучать властным распоряжением Нины, было больше похоже на сдавленную мольбу.

— Нет-нет-нет. — Джастин соскользнул с кресла. Пригнувшись, касаясь пальцами грязного восточного ковра, как муха, ползущая по стене, он двинулся к девушке. — Пора все нам рассказать, Нина, или распрощаться с этой черномазой. Покажи мне, Нина. Покажи, что у тебя осталось из Способности. Если ты действительно Нина, — Детское личико Джастина исказилось в зверином оскале, словно его кукольная резиновая голова плавилась в языках невидимого пламени.

— Нет! — Натали вскочила, но Калли загородил ей путь к двери. Марвин обошел софу и провел рукой по острому лезвию, которое тут же обагрилось его кровью.

— Пора все рассказать нам, Нина, — повторил Джастин. Со второго этажа донесся стук и звук скольжения. — Или она умрет.

Дождя пока не было. Шквальный ветер мотал взад и вперед пальмы, срывая с них ветви. Они ливнем осыпались на землю, образуя непроходимые завалы с торчащими во все стороны остриями побегов. Сол упал на колени и прикрыл голову руками, чувствуя, как заостренные листья впиваются в его тело тысячами иголок. Вспышки молний выхватывали, как стробоскоп, картину хаоса, оглушительные раскаты грома следовали один за другим.

Сол понял, что заблудился. Он свернулся под массивным папоротником, когда на него обрушился первый фронт дождя, и попытался сориентироваться в этой ночной неразберихе. Он достиг соляных топей, но затем, вместо того чтобы выйти к последнему участку джунглей, вдруг снова оказался на кладбище. Где-то невысоко послышался рев вертолета, и луч света от его прожектора прорезал тьму так же ярко, как и вспышки молний.

Сол еще глубже зарылся в папоротник, не имея ни малейшего представления, на какой стороне болот находится. Когда он несколько часов назад еще раз выбрался на рабское кладбище, на него набросился высокий длинноволосый суррогат. Измученный и изнемогающий от усталости и страха, Сол схватил первое, что попалось ему под руку — ржавый металлический прут, когда-то, вероятно, служивший оградой чьей-то могилы, — и попытался защититься от нападавшего. Острие прута раскроило парню череп. Тот упал, потеряв сознание. Сол опустился на колени, нащупал у него пульс и стремглав бросился в джунгли.

Над головой опять появился вертолет. Ветер ревел с такой силой, что заглушал даже шум двигателей, хотя машина висела всего в двадцати футах над макушками кипарисов, под которыми укрылся Сол. Он не особенно опасался вертолета: при таком ураганном ветре вести прицельную стрельбу было крайне сложно, к тому же его могли засечь, лишь поймав в луч прожектора на открытом пространстве.

Сол не мог понять, почему все еще длится ночь. Ему казалось, что прошло уже много часов с того момента, как началось это мучение, что он находится в бегах уже целую вечность. Скрючившись под старым стволом кипариса, он попытался отдышаться, делая глубокие вдохи и выдохи. Ноги безумно болели. На них было страшно смотреть — будто их вдоль и поперек исполосовали бритвами. Он даже попытался утешить себя иллюзией, что, как в детстве, на нем полосатые красно-белые гольфы и алые тапочки.

Перед тем как хлынуть ливню, в природе наступило секундное затишье. Сол поднял голову кверху и закричал на иврите: «Эй! Много у тебя еще шуток осталось?»

И тут из-за ствола кипариса в него вонзился яркий горизонтальный луч. В первое мгновение он решил, что это молния, потом начал гадать, как это вертолету удалось приземлиться. Наконец Сол понял: это ни то ни другое. За стеной кипарисов виднелась узкая полоска песка, а дальше шумел океан. Это сторожевые катера прощупывали берег своими прожекторами.

Не обращая внимания на луч, Сол пополз к океану. С этой стороны зоны безопасности единственный пляж находился на северной оконечности острова. Значит, он достиг ее! Интересно, сколько раз он уже подползал сюда, в нескольких ярдах от берега разворачивался и снова углублялся в джунгли и топь?

Полоса песка здесь была на удивление узкой — не более десяти-двенадцати футов в ширину, а дальше огромные валы океана натыкались уже на скалы. Вой ветра и раскаты грома заглушали грохот прибоя. Стоя на четвереньках на песке, Сол посмотрел вперед.

За линией прибоя виднелось по меньшей мере две лодки, их мощные прожекторы продолжали обшаривать берег. Молния на мгновение осветила оба суденышка, и Сол понял, что их отделяет от берега не более ста ярдов. На борту отчетливо виднелись темные фигуры людей с винтовками в руках.

Один из прожекторов скользнул по песку к Солу, и он опрометью кинулся в джунгли, упав в траву за мгновение до того, как пространство над его головой снова прорезал луч света. Спрятавшись за низкой дюной, Сол принялся обдумывать свое положение. Вертолет и патрульные катера свидетельствовали о том, что Барент и компания оставили свою Игру с суррогатами и начали преследовать его. Сол мог уповать на то, что его присутствие посеяло смятение, если не раздор в их рядах, но рассчитывать на это было нельзя. Недооценка проницательности и сил противника никому и никогда еще не приносила пользы. Вернувшись домой в самые критические дни йом-киппурской войны, он отлично знал, к каким фатальным последствиям иногда может привести самоуспокоение.

Он двинулся вдоль песчаного побережья, продираясь сквозь густые заросли, спотыкаясь об огромные корни мангровых деревьев, сомневаясь даже в том, верное ли направление он выбрал. Каждые две минуты ему приходилось падать на землю, когда мимо скользил луч прожектора или над головой снова ревел вертолет. Каким-то образом он догадывался, что диапазон его поисков сужен до этого участка острова. За долгие часы своего лихорадочного бегства он не видел ни камер, ни сенсоров, но не сомневался, что Барент и остальные используют все достижения техники, чтобы зафиксировать каждый момент своих извращенных забав и свести к минимуму возможность того, что какой-то хитрый суррогат ускользнет от них и сможет незамеченным провести на острове несколько недель.

Сол споткнулся о невидимый корень и рухнул, больно ударившись головой о мощный сук, — в шести дюймах от него вновь начиналась трясина. Сознание он не потерял и перекатился на бок, ухватившись за пучок осоки. Из его щеки хлестала кровь, попадая в рот, — на вкус она ничем не отличалась от солоноватой болотной жижи.

Полоса пляжа здесь была шире, но не настолько, как в том месте, где они приземлялись на «Сессне». Сол понял, что если будет оставаться под деревьями, то никогда не найдет той бухточки и ручьев. Он вполне мог их уже проскочить, не заметив в чащобе джунглей и переплетении ветвей. Если же до заветного места еще далеко, то при такой скорости могут уйти часы, прежде чем он доберется туда. Единственной надеждой Сола оставалась песчаная полоса пляжа За полосой прибоя скапливалось все больше и больше лодок. Из своего укрытия под низкими ветвями кипариса Сол насчитал уже четыре, а одна из них направлялась к берегу и теперь высоко взлетала на гребне каждой штормовой волны не далее чем в тридцати ярдах. По листьям забарабанили струи дождя, и Сол молился, чтобы тот перешел в тропический ливень, который снизит видимость до нуля и потопит его врагов, как воинов фараона. Но дождь пока продолжал мерно накрапывать и с равным успехом мог перейти как в ливень, так и в туманный рассвет, который ре шит его судьбу.

Прижавшись к валявшемуся бревну, Сол выждал минут пять. Больше всего ему хотелось сейчас расхохотаться, вскочить и начать швырять в них камни, осыпая проклятьями, — воспользоваться теми несколькими благословенными секундами, прежде чем в его обнаженное измученное тело вопьются первые пули. Мимо, вздымая фонтаны брызг, пронеслась еще одна моторная лодка.

В джунглях, позади Сола, прогремели выстрелы. На мгновение ему показалось, что это просто гроза переместилась ближе, но затем он услышал рев мотора я понял, что поисковая группа сбрасывает с вертолета взрывчатку: Сол ощущал, как вибрирует песок под его ногами и сотрясаются ветви кипарисов. Звуки взрывов становились все громче, колебания почвы — все отчетливее. Сол догадался, что они таким образом прочесывают прибрежную полосу, двигаясь вдоль берега и сбрасывая заряды через каждые шестьдесят-восемьдесят метров. Несмотря на моросящий дождь справа до Сола донесся запах дыма. Направление, в котором распространялся дым, подтверждало, что он находится на северной оконечности острова, если, конечно, гроза продолжала двигаться с юго-востока, но что он еще не достиг северо-восточного мыса, за которым «Сессна» произвела тогда свой взлет, а оттуда было еще с четверть мили до приливной бухты.

Если добираться до бухты по прибрежным джунглям, может уйти слишком много времени, любая же попытка срезать угол грозит тем, что он снова потеряется в болоте.

Очередной взрыв разорвал темноту не далее чем в двухстах метрах к югу от Сола. Поднялся невообразимый гвалт, тысячи цапель, громко хлопая крыльями, взмыли вверх и исчезли в темном небе. Затем раздался более ужасный и протяжный вопль человеческого существа, изнемогавшего от боли. Сол задумался, способен ли на такой вопль суррогат или же за ним двигался наземный патруль и кто-то случайно стал жертвой бомбардировки.

Он уже отчетливо слышал с юга рокот мотора, с каждой минутой тот становился все ближе и ближе. Послышался треск автоматной очереди, словно кто-то наугад начал стрелять из лодки, двигавшейся вдоль полосы прибоя.

Сол мечтал лишь об одном — чтобы на нем была хоть какая-нибудь одежда. Холодные капли дождя падали на тело сквозь лиственный покров, ноги дрожали, и всякий раз, когда он оглядывал себя, зрелище своего сморщенного исхудалого живота, костлявых исцарапанных коленок и сжавшихся от холода и страха половых органов лишало его последней уверенности в своих силах, подталкивая к тому, чтобы плюнуть на все и вступить в схватку. Но больше всего на свете он мечтал принять горячую ванну, потеплее укутаться и лечь в мягкую постель. Холод, безысходность и одиночество владели его душою и телом, от него осталась только оболочка, лишенная каких-либо чувств и целей, кроме одного упрямого атавистического желания выжить, а зачем — он уже забыл. В общем, Сол Ласки превратился именно в того человека, каким он был сорок лет назад, когда работал во Рву, разве что стойкости и выносливости у него поубавилось.

Но он знал, что есть и еще одно отличие. Подняв голову навстречу разбушевавшемуся урагану, он прокричал по-польски, обращаясь к небесам и не заботясь о том, услышат его преследователи или нет: «Я сам захотел быть здесь!». Сол сейчас не смог бы сказать, что означал его воздетый кверху кулак — утверждение, победу, вызов или смирение.

Он прорвался сквозь кипарисовую изгородь, свернул налево вдоль зарослей осоки и выскочил на открытое пространство пляжа.

— Хэрод, поди сюда, — позвал Джимми Уэйн Саттер.

— Сейчас, — бросил Хэрод. Он остался один в комнате, освещенной лишь экранами мониторов. Поскольку наземные камеры больше не показывали ничего существенного, включенными остались две — черно-белая на борту одного из патрульных катеров у северной оконечности острова и цветная на вертолете, который сбрасывал на землю канистры с напалмом. С точки зрения Хэрода, операторы работали дерьмово — для воз душных съемок надо было пользоваться «Стедикамом», а от всех этих рывков и дерганий на обоих экранах ею просто тошнило, но он вынужден был признать, что пиротехника превосходила все когда-либо сделанное Вилли в Голливуде и приближалась по своему оргазмическому воздействию к «Апокалипсису» Фрэнка Коп полы. Хэрод всегда считал, что Коппола выжил из ума, когда взял да и вырезал кадры с напалмом в одном из последних монтажных вариантов фильма. Он жалел, что у него нет парочки «Стедикамов» и заранее установленной системы панавидения — уж он бы нашел применение такому материалу, даже если бы пришлось писать весь сценарий среди этого фейерверка.

— Пойдем, Тони, мы ждем, — повторил Саттер.

— Сейчас, — снова откликнулся Хэрод, забрасывая в рот еще пригоршню арахиса и запивая ее водкой. — Судя по радиоболтовне, они загнали этого несчастного идиота на северную оконечность острова и теперь сжигают джунгли...

— Ты слышишь меня? — рявкнул Саттер.

Хэрод поднял глаза на евангелиста. Остальная четверка уже час назад удалилась в Игровую комнату и о чем-то беседовала там, но теперь, судя по выражению лица Саттера, произошло нечто из ряда вон выходящее.

Прежде чем покинуть помещение, Хэрод оглянулся и увидел на экранах обоих мониторов голого человека, несущегося по берегу.

Атмосфера в Игровой комнате достигла такого же накала, как и кровавая погоня в джунглях при разбушевавшейся стихии. Вилли сидел напротив Барента, Саттер подошел и встал рядом со старым немцем. Скрестив на груди руки, Барент хмуро разглядывал всех, лицо его выражало крайнее недовольство. Джозеф Кеплер метался по комнате взад и вперед. Шторы были подняты, на стекле блестели капли дождя, и каждая вспышка молнии освещала силуэты деревьев Дубовой аллеи. Раскаты грома доносились даже сквозь многослойное стекло и толстые стены особняка. Хэрод взглянул на часы — они показывали без четверти час. Он устало подумал, освободили ли Марию Чен или все еще держат под стражей. Больше всего он сожалел, что вообще покинул Беверли-Хиллз.

— У нас возникла проблема, Тони, — обратился к нему К. Арнольд Барент. — Присаживайся.

Хэрод опустился в кресло. Он ждал, что Барент, а скорее всего Кеплер сейчас объявят о том, что его членство в клубе прекращено, а сам будет ликвидирован. Хэрод знал, что своей Способностью он не может тягаться ни с Барентом, ни с Кеплером, ни с Саттером. Он не сомневался, что Вилли и пальцем не шевельнет, чтобы защитить его. «А может, — подумал Хэрод с внезапной отчетливостью обреченного, — Вилли специально подставил меня с этим евреем, чтобы дискредитировать и ликвидировать? Но зачем? — недоумевал он. — Каким образом я могу помешать планам Вилли? Для чего ему устранять меня?» Кроме Марии Чен на острове не было ни одной женщины, которую он мог бы использовать. Охранники Барента — человек тридцать или около того, оставшиеся в южной части острова, все были нейтралами. Барент не станет тратить свою Способность для ликвидации Хэрода, он просто нажмет на кнопку.

— Да? — устало спросил он. — В чем дело?

— Твой старый друг герр Борден приготовил для нас сюрприз, — холодно сообщил Барент.

Хэрод бросил тревожный взгляд на Вилли. Он сразу же решил, что этот «сюрприз» будет осуществляться за его счет, но пока не знал, каким образом.

— Мы просто предложили внести дополнение в повестку дня, — усмехнулся Вилли. — А К. Арнольд и мистер Кеплер — против.

— Потому что это безумие! — воскликнул Кеплер, вышагивая вдоль огромного окна.

— Молчать! — распорядился Вилли, и Кеплер умолк.

— Мы? — тупо переспросил Хэрод. — А кто это «мы» ?

— Преподобный Саттер и я, — пояснил Вилли.

— Оказалось, мой старый друг Джеймс уже несколько лет дружит с герром Борденом, — заметил Барент все тем же ледяным тоном. — Интересный поворот событий.

— А вы, ребята, знаете, что сейчас творится в северной части этого долбаного острова? — с ухмылкой спросил Хэрод.

— Да. — Барент вынул из уха телесного цвета наушник размером меньше слухового аппарата, а затем постучал по крошечному микрофону, присоединенному к нему тончайшей проволокой. — Я знаю. Но это чепуха по сравнению с нашей дискуссией. Как ни смешно, но в первую же неделю твоего пребывания в нашем клубе, Тони, в твоих руках оказывается его судьба.

— Черт, я даже не врубаюсь, о чем вы говорите! — изумился Хэрод.

— Мы говорим о предложении расширить деятельность Клуба Островитян до... э-э... более соответствующих масштабов.

— Весь мир, — добавил Саттер. Лицо евангелиста раскраснелось и покрылось потом.

— Что — весь мир?

На губах Барента заиграла сардоническая улыбка.

— Они хотят вместо индивидуальных игроков использовать целые нации суррогатов, — пояснил он.

— Нации? — переспросил Хэрод. Где-то за Дубовой аллеей ударила молния, и поляризованное стекло окна потемнело.

— Черт побери, Хэрод! — вспылил Кеплер. — Ты способен на что-нибудь другое, кроме как стоять здесь и повторять за всеми, как попугай?! Эти два идиота хотят все взорвать. Они требуют, чтобы мы играли не людьми, а ракетами и подводными лодками. Они хотят сжечь дотла целые страны.

Хэрод вытаращил глаза Вилли и Саттера.

— Тони, — спросил Барент, — признайся, ты впервые слышишь об этом предложении? Хэрод кивнул.

— И мистер Борден никогда не поднимал эту тему в разговорах с тобой?

Хэрод покачал головой.

— Теперь ты понимаешь всю важность своего голоса, — тихо произнес Барент. — Это решение вскоре может изменить характер наших ежегодных развлечений.

Кеплер надтреснуто рассмеялся.

— Оно может взорвать весь этот сучий мир.

— Да, — согласился Вилли, — возможно. А возможно, и нет. Но это будет невероятно захватывающее зрелище.

— Вы обманываете меня, — произнес Хэрод срывающимся фальцетом.

— Вовсе нет, — спокойно сказал Вилли. — Я уже продемонстрировал, с какой легкостью могут быть обойдены самые высокие уровни военной безопасности. Мистер Барент и остальные давно знают, как просто оказывать влияние на глав государств. Нам остается только отказаться от временных ограничений и расширить масштаб наших состязаний, что придаст им несравнимо большую увлекательность! Конечно, это будет связано с некоторыми поездками, необходимостью обеспечить безопасное место для переговоров, когда состязание... э-э... станет слишком горячим, но мы не сомневаемся, что К. Арнольд в состоянии позаботиться об этих мелочах. Не правда ли, герр Барент?

Барент потер щеку.

— Конечно. Но дело в том, что мои возражения обусловлены не затратами средств и даже не огромным количеством времени, которого потребуют подобные состязания, а потерей ресурсов — как человеческих, так и технических, накопленных за столь долгий период времени.

Джимми Уэйн Саттер засмеялся — этот глубокий грудной смех был так хорошо знаком миллионам телезрителей.

— Брат Кристиан, неужто ты думаешь, что сможешь забрать все это с собой?

— Нет, — тихо ответил Барент, — но я не вижу смысла уничтожать все лишь потому, что сам не смогу наслаждаться этим.

— А вот я вижу! — решительно возразил Вилли. — Вы являетесь основателем этой Игры. Предлагаю провести голосование. Джимми Уэйн и я голосуем «за». Вы и этот трус Кеплер — «против». Тони, твое решение?

Хэрод вздрогнул. Тон Вилли не допускал никаких возражений.

— Я воздерживаюсь, — заявил он. — И пошли вы все к такой-то матери!

Старик стукнул кулаком по столу.

— Хэрод, кусок дерьма, черт бы тебя побрал, педофил! Голосуй!

Словно огромные тиски впились стальными когтями в череп Хэрода. Он схватился за голову, раскрыв рот в беззвучном крике.

— Прекрати! — рявкнул Барент, и тиски разжались. Хэрод снова чуть не закричал, теперь уже от облегчения. — Он сделал свой выбор, — уже спокойно произнес Барент. — Он имеет право воздержаться. А при отсутствии большинства голосов решение не принимается.

В глубине холодных серых глаз Вилли словно вспыхнуло синее пламя.

— Нет. При отсутствии большинства возникает патовая ситуация. — Он повернулся к Саттеру:

— Как ты думаешь, Джимми Уэйн, можем мы оставить этот вопрос в подвешенном состоянии?

Лицо Саттера лоснилось от пота. Он уставился в какую-то точку чуть выше и правее головы Барента и забубнил:

— И семь Ангелов, имеющих семь труб, приготовились трубить. Первый Ангел вострубил, и град и огонь, смешанные с кровью, пали на землю; и третья часть дерева сгорела...

Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью...

Третий Ангел вострубил, и большая звезда, горящая подобно светильнику, упала с неба на третью часть рек и на источники вод.

Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд...

И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!

Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ему ключ от кладезя бездны... — Саттер умолк, допил остатки бурбона и повалился в кресло.

— И что это означает, Джеймс? — спросил Барент. Саттер словно очнулся и промокнул лицо благоухающим лавандой шелковым платком.

— Это означает, что патовая ситуация исключается, — прошептал он хрипло. — Антихрист уже здесь. Час его наконец настал. Единственное, что нам остается, — это выполнить предписанное и засвидетельствовать бедствия, которые обрушатся на нас. У нас нет выбора.

Барент снова скрестил руки на груди и сардонически улыбнулся.

— И кто же из нас Антихрист, Джеймс? Саттер безумным взглядом обвел лица присутствующих.

— Помоги мне. Господи, — взмолился он. — Не знаю. Я отдал ему на служение свою душу, но я не знаю.

Тони Хэрод резко отстранился от стола.

— Ну, это уже слишком! Я выхожу из Игры.

— Оставайся на месте, — приказал Кеплер. — Никто не выйдет отсюда, пока мы не примем решение. Вилли откинулся на спинку кресла.

— У меня есть предложение, — проронил он.

— Мы слушаем. — Барент спокойно встретил взгляд немца.

— Предлагаю завершить нашу шахматную партию, герр Барент.

Кеплер остановился и посмотрел сначала на Вилли, а затем на Барента.

— Шахматную партию? — переспросил он. — Что это за шахматная партия?

— Да, — подхватил Тони Хэрод. — Что за шахматная партия? — Он прикрыл глаза и отчетливо вспомнил свое собственное лицо, вырезанное на фигурке из слоновой кости.

Барент улыбнулся.

— Мы с мистером Борденом уже несколько месяцев ведем шахматную партию, обмениваясь ходами по почте... Совершенно безобидное развлечение.

— Боже милостивый! — выдохнул Кеплер.

— Аминь, — сказал Саттер, поглядев на всех мутными глазами — Несколько месяцев? — повторил Хэрод. — Вы хотите сказать, что все происходящее... Траск, Хейнс, Колбен . А вы, значит, все это время просто играли в шахматы ?

Джимми Уэйн Саттер издал какой-то странный звук — нечто среднее между отрыжкой и смешком.

— И если кто поклоняется зверю или его образу и имеет его знак на своем челе, тот изопьет чашу гнева Господня, — пробормотал он. — И будет мучим огнем и серой в присутствии святых ангелов и Агнца, — Саттер снова издал странный звук. — И он сделает так, что всем — малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам — положено будет иметь знак на правой руке или на челе... и число его будет шестьсот шестьдесят шесть.

— Заткнись, — спокойно отрезал Вилли. — Герр Барент, вы согласны? Партия почти завершена, осталось лишь доиграть ее. Если я выиграю, мы расширим... состязание... до более крупных масштабов. Если победа будет за вами, я смирюсь с настоящим положением вещей.

— Мы остановились на 35-м ходу, — напомнил Барент. — И ваше положение было не слишком... э-э... завидным.

— Да, — ухмыльнулся Вилли. — Но я готов продолжить. Мы не будем разыгрывать новую партию.

— А если игра завершится вничью? — спросил Барент.

Вилли пожал плечами.

— Тогда победа будет присуждена вам. Я выигрываю лишь вчистую.

Барент кинул взгляд в окно на всполох молнии.

— Не обращайте внимания на этот бред! — вскричал Кеплер. — Он же просто сумасшедший.

— Заткнитесь, Джозеф. — Барент повернулся к Вилли. — О'кей. Мы закончим партию. Будем играть теми фигурами, что имеются в наличии?

— Я более чем приветствую это. — Вилли широко улыбнулся, продемонстрировав идеальную работу стоматолога. — Спустимся вниз?

— Да, — кивнул Барент. — Через минуту. — Он взял наушники, прислушался, затем произнес в маленький микрофон:

— Барент на связи. Выведите одну из бригад на берег и моментально покончите с евреем. Понятно? Хорошо. — Он положил наушники на стол. — Все готово.

Хэрод ватными ногами последовал за всеми к лифту. Саттер, шедший впереди него, внезапно споткнулся, повернулся и схватил Тони за руку.

— Ив эти дни люди станут искать смерти, и не найдут ее, — страстно прошептал преподобный ему прямо в лицо. — Они будут искать смерти, но та будет бежать от них.

— Отвали, — бросил Хэрод, высвобождая руку. Все пятеро молча спустились вниз.