— Симпатичное, — повторил молодой человек в сером костюме. — Стреляет двадцать вторым калибром? Или чем?

— А где они продаются, приятель? — подхватил разговор усатый молодой блондин в синем летнем костюме.

— Простите, — отмахнулся от них Сол, обошел дерево и, не скрываясь, направился к набережной. Джастин стоял не шелохнувшись. Неподвижный взгляд мальчика был устремлен в какую-то точку над крышами машин, стоявших на стоянке. Сол продолжал идти вдоль набережной к застывшей фигуре шестилетнего ребенка, держа ружье за спиной. Когда их разделяло двадцать шагов, Сол остановился. Джастин продолжал стоять неподвижно. Ощущая себя котом, охотящимся на игрушечную мышь, Сол сделал еще шагов пятнадцать, достал ружье и выстрелил в обнаженную ногу мальчика капсулой с синим оперением. Когда Джастин начал падать вперед, Сол даже успел подхватить его на руки. Казалось, происшедшего никто вокруг не заметил.

Сол справился с искушением бегом пересечь стоянку и продолжал двигаться быстрым шагом. У обмякшего тела Натали на тротуаре стояли два длинноволосых мотоциклиста. Они не двигались и не предпринимали попыток помочь ей — просто смотрели.

— Извините, — пробормотал Сол, пробираясь между ними. Переступив через Натали, он открыл заднюю дверцу фургона и осторожно усадил Джастина рядом с блоком питания и радиопередатчиком.

— Эй, парень! — окликнул его тот что был потолще. — Она мертва или что?

— Нет-нет, — натянуто засмеялся Сол и, кряхтя, поднял тело Натали на переднее сиденье, заталкивая его как можно глубже. Сапог свалился у нее с ноги и с легким шлепком упал на землю. Сол поднял его и улыбнулся мотоциклистам. — Я — врач. У нее просто бывают небольшие припадки, вызываемые сердечно-легочными отеками. — Он снова залез в фургон и, не переставая улыбаться, положил на сиденье капсульное ружье. — И у мальчика то же самое. Наследственное. — Сол включил зажигание и дал задний ход, почти ожидая, что вот-вот будет перехвачен машиной, набитой пешками Мелани Фуллер. Но он благополучно выехал на улицу, а ее машина так и не появилась.

Сол кружил по городу, пока не убедился, что их никто не преследует, и только после этого вернулся в мотель. Их павильон был практически не виден со стороны дороги, тем не менее он сначала убедился, что машины отсутствуют, прежде чем внести Натали, а потом мальчика внутрь.

Датчики энцефалографа Натали по-прежнему были спрятаны в ее волосах и функционировали. Микрофон и телеметрическая аппаратура также работали. Сол помедлил, потом отключил компьютер и тоже занес его в дом. Тета-ритм отсутствовал, не наблюдались и всплески фазы гипноза. Энцефалограмма свидетельствовала о глубоком медикаментозном сне.

Перенеся все оборудование, Сол поудобнее устроил Натали и мальчика и проверил функции их жизненно важных органов. Включив второй набор телеметрических датчиков, закрепил электроды на голове Джастина и набрал шифр программы, которая должна была показывать на экране компьютера обе энцефалограммы сразу. Энцефалограмма Натали продолжала свидетельствовать о нормальном глубоком сне. Энцефалограмма же мальчика представляла собой классическую прямую клинической смерти мозга.

Сол сосчитал его пульс, выслушал сердце, проверил реакцию сетчатки глаз, измерил кровяное давление, произвел звуковую, болевую и обонятельную стимуляции, однако компьютер продолжал указывать на отсутствие какой-либо высшей нервной деятельности. Переведя компьютер в режим работы одиночного дисплея, Сол добавил электролитной пасты и подключил новые электроды, но картина осталась прежней. Шестилетнего Джастина Вардена, с правовой точки зрения, можно было считать мертвым — мозг его бездействовал, если не считать примитивных стволовых функций, поддерживавших сердцебиение, работу почек и легких, перегонявших кислород по бессознательной плоти.

Сол обхватил голову руками и долго сидел так. Было от чего прийти в отчаяние.

— Что мы будем делать? — спросила Натали. Она пила вторую чашку кофе. Вследствие воздействия транквилизатора она пробыла без сознания чуть меньше часа и еще минут пятнадцать ей понадобилось на то, чтобы начать мыслить отчетливо.

— Думаю, будем держать его под воздействием седативных средств, — ответил Сол. — Если мы дадим ему выйти из состояния глубокого сна, Мелани Фуллер может восстановить свой контроль над ним. Маленький мальчик, которого звали Джастин Варден, с его воспоминаниями, привязанностями, опасениями и всем тем, что составляет человеческую личность, исчез навсегда.

— Ты в этом уверен?

Сол вздохнул, поставил чашку и добавил в кофе немного виски.

— Нет, — признался он, — без более совершенной аппаратуры, сложных исследований и наблюдения при разных обстоятельствах утверждать это невозможно. Но даже имея те данные, которыми я располагаю, я бы сказал, что все говорит о том, что он никогда не вернется к нормальному человеческому сознанию и с еще меньшей вероятностью когда-либо сможет восстановить память и личностные свойства. — Сол сделал большой глоток.

— Значит, все эти мечты об освобождении их?.. — начала Натали глухим голосом.

— Да, — Сол со злостью стукнул пустой чашкой. — Когда размышляешь об этом, все кажется реальным, но чем больше усилий прикладывает старуха для их обработки, тем меньше шансов остается на сохранение их личности. Возможно, что взрослые еще продолжают сохранять остатки своих индивидуальных особенностей... личностей. Какой смысл был бы похищать медицинский персонал, если бы он лишился своих прежних навыков? Но даже в их случае массированный мозговой контроль... этот мозговой вампиризм должен с течением времени уничтожать их первоначальную личность. Это как болезнь, рак мозга, который постоянно разрастается и злокачественные клетки уничтожают доброкачественные.

У Натали от боли разламывалась голова.

— А может такое быть, что одни из ее... людей... контролируются в большей степени, чем другие? Что среди них есть более и менее зараженные?

Сол вздохнул.

— Возможно ли? Думаю, да. Но думаю, если они обработаны ею в достаточной мере, чтобы вызывать у нее доверие, их личности и функции высшей нервной деятельности достаточно серьезно повреждены.

— Но тебя ведь использовал оберет, — без всякой эмоциональной окраски заметила Натали. — И меня дважды использовал Хэрод и по меньшей мере столько же — эта старая ведьма.

— Ну и что? — Сол снял очки и потер переносицу.

— Ну, они причинили нам вред? В данный момент в нас тоже разрастаются раковые клетки? Мы изменились, Сол? Да?

— Не знаю. — Сол сидел неподвижно, пока Натали не отвела взгляд.

— Прости, — промолвила она. — Просто это так... ужасно... когда эта скользкая старуха проникает в твое сознание. Я никогда еще не ощущала себя такой беспомощной... Наверное, это хуже, чем быть изнасилованной. По крайней мере, когда совершают насилие над твоим телом, сознание ведь продолжает тебе принадлежать. И хуже всего то... хуже всего то... что после пары раз... начинаешь... — и Натали умолкла, не в силах продолжать далее.

— Я знаю. — Сол нежно взял ее руку. — Какая-то часть тебя даже начинает желать этого. Это как жуткий наркотик со страшными болевыми побочными эффектами. Но к нему тоже привыкаешь. Его даже хочется. Я это знаю. Испытал.

— Ты никогда не говорил о...

— Об этом не очень-то хочется говорить. Натали вздрогнула.

— Но это не та раковая опухоль, которую мы обсуждали, — заметил Сол. — Я почти уверен, что привыкание происходит лишь при интенсивной обработке, которую эти твари проводят с немногими избранными. И вот это-то подводит нас к другой нравственной дилемме.

— Какой?

— Если мы будем следовать нашему плану, нам потребуется несколько недель на то, чтобы обработать по меньшей мере одного невинного человека, а то и больше.

— Это разные вещи... это будет временно, для конкретного дела.

— Для нашего конкретного дела это будет временным, — согласился Сол. — Но, как мы теперь знаем, последствия могут сказываться всю жизнь.

— Черт побери! — выпалила Натали. — Какая разница? Это наш план. У тебя есть другой?

— Нет.

— Значит, мы будем продолжать. Мы будем продолжать даже ценой своей души и сознания. Мы будем продолжать, даже если придется пострадать невинным людям. Мы будем продолжать, потому что мы обязаны это делать, потому что это наш долг перед погибшими близкими. Наши семьи, люди, которых мы любили, заплатили слишком дорогую цену, и теперь мы... заставим расплатиться их убийц... О какой справедливости можно говорить, если мы остановимся сейчас? И неважно, во что нам это обойдется.

— Конечно же, ты права, — печально заметил Сол. — Но именно эта логика заставляет разъяренного палестинца устанавливать бомбу в автобус, а баскского сепаратиста — стрелять по толпе. У них нет выбора. Чем же тогда они отличаются от немецких солдат, выполнявших приказы? Действовавших в соответствии с императивом, не неся никакой личной ответственности? Цель оправдывает средства, да?

— Нет. — Натали покачала головой. — Но сейчас я слишком раздражена, чтобы меня волновали все эти этические тонкости. Я просто хочу знать, что надо делать, и идти делать это.

Сол встал.

— Эрик Хоффер утверждал, что для фрустрированных, раздраженных людей свобода от ответственности оказывается более привлекательной, чем свобода от ограничений.

Натали энергично затрясла головой, и вместе с нею задрожали тонкие черные проволочки датчиков энцефалографа, уходящие под воротник ее блузки.

— Я не стремлюсь к свободе от ответственности, — твердо сказала она. — Я беру ответственность на себя, но сейчас я хочу понять, надо ли возвращать мальчика этой старой гадине — Мелани Фуллер?

На лице Сола появилось выражение изумления.

— Возвращать его? А как мы можем это сделать? Он...

— Его мозг мертв, — перебила Натали. — Она уже убила его. Точно так же, как его сестер. А мне он может пригодиться, когда я пойду к ней сегодня вечером.

— Ты не можешь идти туда сегодня. — Сол посмотрел на нее так, будто видел ее впервые. — Прошло слишком мало времени, ее состояние нестабильно...

— Именно поэтому я и должна идти, — решительно заявила Натали. — Пока она колеблется и находится в нерешительности. Половина винтиков у старухи разболталась, но она отнюдь не глупа, Сол. Мы должны удостовериться в том, что убедили ее. И мы больше не можем говорить экивоками. Я должна прекратить ходить вокруг да около. Я должна стать... Ниной Дрейтон для этого старого чудовища.

Сол покачал головой.

— Мы работаем, основываясь на весьма шатких предположениях, исходя из имеющихся у нас скудных сведений.

— Но ничего другого у нас и не будет! И придется действовать на их основании. Мы решились, а значит, нечего ограничиваться полумерами. Нам надо с тобой начать разговаривать и говорить до тех пор, пока не удастся нащупать то, что могла знать только Нина Дрейтон, то, чем я смогу изумить Мелани Фуллер.

— Досье Визенталя. — Сол с отсутствующим видом потер лоб.

— Нет, — ответила Натали, — нужно что-то более мощное, что-нибудь из твоих разговоров с Ниной Дрейтон, когда она приходила к тебе в Нью-Йорке. Она играла с тобой, но ты все равно выполнял роль психотерапевта, а в таких случаях люди раскрываются больше, чем подозревают.

Сол сложил пальцы домиком и уставился в пустоту.

— Да, кое-что было. Но ты страшно рискуешь. — И он устремил на Натали свой печальный взгляд.

— Чтобы перейти к следующей фазе нашего плана, где придется рисковать так, что мне даже страшно подумать об этом, давай сейчас займемся этим, — промолвила она.

Они проговорили пять часов, вновь и вновь обсуждая подробности, к которым они уже обращались бесчисленное количество раз, но которые теперь должны были выглядеть отточенными до совершенства, как меч перед битвой. К восьми вечера они закончили, однако Сол предложил подождать еще несколько часов.

— Ты думаешь, она спит? — спросила Натали.

— Возможно, и нет, но даже злодеи подвержены воздействию токсинов усталости. Если не она, так ее пешки. К тому же мы имеем дело с поистине параноидальной личностью и вторгаемся в ее пространство, на ее территорию, а существуют все доказательства того, что эти мозговые вампиры являются такими же собственниками, как и их примитивные предшественники, с которыми их роднит упрощенная функция гипоталамуса. Да, в таком случае ночное вторжение может оказаться наиболее эффективным. Гестапо ввело ночные «визиты» в свою обычную тактику.

Натали посмотрела целую стопку листов, на которых делала записи.

— Значит, мы имеем дело с паранойей? Предположим, она следует классической симптоматике параноидального шизофреника.

— Не совсем так, — ответил Сол. — Не надо забывать, что здесь мы имеем дело с нулевым уровнем Колберга. В целом ряде сфер Мелани Фуллер не вышла из инфантильной стадии развития. Ее парапсихологическая способность является для нее проклятьем — она не дает ей возможности выйти за пределы желания и ожидания его мгновенного удовлетворения. Для них неприемлемо все, что препятствует их воле, отсюда неизбежная паранойя и страсть к насилию. Возможно, Тони Хэрод из всех них является наиболее продвинутой личностью — вероятно, его психические способности стали развиваться позднее и при менее благоприятных условиях. Поэтому он пользуется своими ограниченными способностями лишь с целью удовлетворения эротических фантазий ранней юности. Если мы сравним это с инфантильным эго Мелани Фуллер и проанализируем развитую стадию ее паранойи, мы получим целый винегрет из девической ревности и скрытых гомосексуальных влечений, сопутствовавших ее долгому соперничеству с Ниной.

— Отлично! — воскликнула Натали. — С эволюционной точки зрения, они супермены, с точки зрения психологического развития — умственно отсталые. Если же подходить к ним с нравственными мерками, они просто нелюди.

— Нет, — улыбнулся Сол, — их просто не существует. Они долго сидели в тишине. Осциллограф на экране компьютера вычерчивал резкие пики и провалы мечущихся мыслей Натали. Сол наконец встряхнулся.

— Я решил проблему запуска постгипнотического механизма.

Натали выпрямилась.

— Как тебе удалось, Сол?

— Моя ошибка заключалась в том, что я пытался вызвать реакцию в ответ на запуск Тета-ритма или искусственно продуцируемых пиков альфа-ритма. Первое мне не удавалось, второе представлялось недостаточно достоверным, а механизмом запуска должна быть фаза быстрого сна.

— А разве в состоянии бодрствования ты сможешь ее воспроизвести? — поинтересовалась Натали.

— Возможно, — ответил Сол, — хотя я и не уверен. Вместо этого я могу включить промежуточный стимул, что-то вроде тихого колокольчика, и использовать естественную фазу быстрого сна для запуска постгипнотического механизма.

— Сны, — догадалась Натали. — А у тебя хватит времени ?

— Почти месяц. Если мы можем заставить Мелани обработать необходимых нам людей, то уж как-нибудь я заставлю собственный мозг заняться обработкой своего сознания.

— Но ты только представь себе эти сны, которые тебе придется смотреть, — промолвила Натали. — Умирающие люди... безнадежность лагерей смерти...

Сол слабо улыбнулся.

— Мне и так это снится.

Вскоре после полуночи Сол отвез Натали в Старый Город и остановил машину, не доезжая полквартала до дома Фуллер. Оборудования в фургоне не было. На Натали тоже — ни микрофонов, ни датчиков.

Проезжая часть и тротуар были пусты. Натали вытащила с заднего сиденья находящегося в коме Джастина, нежно откинула назад локон, упавший на его лоб, и сказала Солу через открытое окошко:

— Если я не вернусь, дальше действуй по плану. Сол головой указал на заднее сидение, где в отдельных пакетах лежали оставшиеся двадцать фунтов пластиковой взрывчатки Си-4.

— Если ты не вернешься, я проникну внутрь, чтобы вытащить тебя. А если она причинит тебе зло, я убью их всех и дальше буду действовать по плану.

— О'кей, — помедлив, ответила Натали, затем повернулась и, держа Джастина на руках, направилась к дому, в котором, как всегда, лишь одно окно на втором этаже светилось зеленоватым сиянием.

Натали положила мальчика на старинный диван. В доме стоял затхлый запах пыли и плесени. Вокруг мальчика собралась вся «семья» Мелани Фуллер, напоминавшая сборище амбулаторных трупов: умственно отсталый великан, которого старуха называла Калли; мужчина пониже и потемнее, который, хотя и был отцом Джастина, но даже не взглянул на мальчика; две женщины в грязных сестринских униформах. Лицо одной из них было покрыто густым слоем небрежно наложенной косметики, так что она напоминала слепую клоунессу. И еще одна женщина в разорванной полосатой блузке и не правильно застегнутой набивной юбке. Гостиная была освещена единственной шипящей свечой, которую внес Марвин. В правой руке бывший главарь банды держал нож.

Но Натали Престон это не заботило. Кровь ее была полна адреналина, сердце колотилось с бешеной скоростью, она ощущала себя другим человеком, индивидуальность которого она впитывала в течение последних недель и месяцев, и рвалась в бой. Все-таки это было лучше, чем постоянное ожидание, страх и бегство.

— Мелани, — проговорила она, старательно подражая тягучей интонации южной красотки, — вот твоя игрушка. И не вздумай еще когда-нибудь сделать это.

Огромная туша под названием Калли подалась вперед и уставилась на Джастина.

— Он мертв?

— "Он мертв?" — передразнила Натали. — Нет, мой дорогой, он жив. А мог бы быть мертв, как и ты. О чем ты вообще думаешь?

Калли пробормотал что-то, будто сомневался, действительно ли цветная девица — посланница Нины.

Натали рассмеялась.

— Тебя смущает то, что я использую эту чернокожую? Или ты ревнуешь? Насколько я помню, Баррет Крамер тебя тоже не очень-то привлекала. А кто из моих помощников тебе вообще нравился, моя дорогая?

— Докажи, что это ты! — раскрыла рот сестра с клоунской косметикой.

Натали резко развернулась на каблуках.

— Пошла ты к черту, Мелани! — закричала она. Сестра отступила на шаг. — Выбери, через кого ты будешь говорить, и хватит прыгать. Я устала от всего этого. Похоже, ты окончательно забыла, что такое гостеприимство. Если ты попытаешься еще раз овладеть моей посланницей, я убью кого бы ты там ни послала, а потом явлюсь за тобой. Мои силы неизмеримо возросли с тех пор, как ты убила меня, моя дорогая. Ты никогда не могла сравниться со мной в своей Способности, а теперь можешь и не пытаться соперничать. Ты поняла? — последнее Натали выкрикнула прямо в лицо сестре, на щеке которой виднелся аккуратный след от помады. Сестра снова попятилась.

Натали обернулась, обвела взглядом по очереди все восковые лица и опустилась в кресло, стоявшее рядом с чайным столиком.

— Мелани, Мелани, почему все должно быть так? Я простила тебя, дорогая, за то, что ты убила меня. Знаешь ли ты, как больно умирать? Можешь ли ты себе представить, как тяжело сосредоточиться с этим куском свинца, который ты запустила мне в мозг из своего идиотского древнего револьвера? уж если я тебе это прощаю, как ты можешь быть настолько глупой, чтобы из-за старых счетов подвергать опасности Вилли, себя и всех нас? Забудем прошлое, моя милая, или — клянусь Господом — я сожгу дотла твою крысоловку и продолжу Игру без тебя.

Не считая Джастина, в комнате было пятеро человек. Натали догадывалась, что наверху со старухой может быть кто-то еще, не говоря уж о людях в доме Ходжесов. Когда Натали умолкла, все пятеро явственно подались назад. Марвин наткнулся на высокий деревянный буфет с хрустальными витражами, на полках зазвенели тарелки и изящные статуэтки.

Натали встала, сделала три шага и заглянула в глаза сестры-клоунессы.

— Мелани, — промолвила она, — посмотри на меня. — Это звучало как приказ. — Ты узнаешь меня? Измазанные губы сестры зашевелились.

— Я... я... мне... трудно... Натали неторопливо кивнула.

— После всех этих лет тебе все еще трудно узнать меня? Неужто ты настолько поглощена собой, Мелани, что не понимаешь — узнай кто-нибудь другой про тебя... про нас.... он не преминул бы уничтожить тебя как потенциальную опасность?

— Вилли... — выдавила из себя сестра-клоунесса.

— Ах, Вилли! — откликнулась Натали. — Наш дорогой друг Вильгельм. Неужто ты думаешь, у Вилли хватит ума на это, Мелани? Или изощренности? Или ты думаешь, он поступил бы с тобой так же, как с тем художником в отеле «Империал» в Вене?

Сестра затрясла головой. С ресниц ее потекла тушь; тени на веки были наложены так густо, что в свете свечи это придавало ее лицу вид черепа.

Натали склонилась еще ближе и зашептала в ее нарумяненную щеку:

— Мелани, если я убила своего собственного отца, неужто ты думаешь, что-нибудь помешает мне убить тебя, если ты еще раз встанешь на моем пути?

Казалось, время в темном доме остановилось. Натали словно стояла в окружении небрежно одетых, сломанных манекенов. Сестра-клоунесса моргнула, и накладные ресницы, отклеившись, повисли на веках.

— Нина, ты никогда не говорила мне, что... Натали сделала шаг назад и с изумлением ощутила, что ее собственные щеки мокры от слез.

— Я никогда никому не говорила, — прошептала она, понимая, что рискует жизнью, если Нина Дрейтон все же рассказала своей подружке Мелани о том же, что доверила доктору Солу Ласки. — Я разозлилась на него. Он ждал троллейбуса. И я толкнула... — Она подняла глаза и посмотрела на ничего не выражавшее лицо сестры. — Мелани, я хочу видеть тебя.

Разрисованное лицо задвигалось.

— Это невозможно, Нина, мне не по себе. Я...

— Нет, возможно! — рявкнула Натали. — Если мы собираемся продолжать это дело вместе... если мы хотим восстановить доверие между нами... я должна убедиться в том, что ты здесь, живая.

Все присутствующие, кроме Натали и мальчика, продолжавшего лежать без сознания, в унисон закачали головами.

— Нет, невозможно... мне не по себе... — произнесли одновременно пять уст.

— До свидания, Мелани. — Натали повернулась к выходу.

Сестра догнала и схватила ее за руку, прежде чем она достигла двора.

— Нина... дорогая... пожалуйста, не уходи. Мне здесь так одиноко. Здесь совсем не с кем поиграть. Натали замерла, чувствуя мурашки на коже.

— Хорошо, — произнесла сестра с лицом, напоминающим череп, — вот сюда. Но сначала... никакого оружия... ничего. — Калли подошел ближе и начал обыскивать Натали, сжимая своими огромными лапами ее груди, скользя вдоль ног, тыкая пальцами повсюду. Натали не смотрела на него. Она сжала зубы, чтобы сдержать рвавшийся из нее истерический вопль.

— Пойдем, — наконец промолвила сестра, и целая процессия, во главе с Калли, вышла из гостиной в прихожую, из прихожей к широкой лестнице на площадку, где по стенам при их приближении заметались огромные тени, и наконец к темному, как подземный ход, коридору. Дверь в спальню Мелани Фуллер была закрыта.

Натали вспомнила, как входила в эту комнату полгода назад с отцовским револьвером в кармане пальто, потом услышала слабый шорох в шкафу и обнаружила в нем Сола Ласки. Тогда никаких чудовищ здесь не было.

Дверь открыл доктор Хартман. Внезапный сквозняк задул свечу в руках Капли, оставив лишь слабое зеленоватое мерцание медицинских мониторов с обеих сторон высокой кровати. Из-под балдахина свисали тонкие кружевные занавеси, похожие на марлю, отчего кровать напоминала гнездо черного паука-крестовика.

Натали вошла в комнату, сделала три шага и была остановлена быстрым движением черной от сажи руки доктора.

Она уже и так была достаточно близко.

То, что лежало в кровати, когда-то было женщиной. Волосы на голове практически выпали, а оставшиеся были тщательно расчесаны и разложены на огромной подушке, напоминая ореол ядовито-синих язычков пламени. Левая сторона лица, покрытого пигментными пятнами и изрезанного глубокими морщинами, обвисла, как посмертная восковая маска, поднесенная слишком близко к огню. Беззубый рот открывался и закрывался, как пасть столетней черепахи. Взгляд правого глаза бесцельно и беспокойно метался, то устремляясь к потолку, то закатываясь еще дальше, так что видимым оставался лишь белок, глазное же яблоко проваливалось в череп, а потом медленно затягивалось вялым лоскутом коричневого пергаментного века.

Это лицо за серым кружевом медленно повернулось в сторону Натали, и черепаший рот что-то слюняво прошамкал.

— Я молодею, не правда ли, Нина? — прошептала сестра-клоунесса за спиной Натали.

— Да, — сказала Натали.

— Скоро я стану такой же молодой, как до войны, когда мы ездили к Симплсу. Помнишь, Нина?

— Симплс, — повторила Натали. — Да. В Вене. Доктор оттеснил всех назад и закрыл дверь. Вес пятеро оказались на лестничной площадке. Калли внезапно протянул руку и осторожно взял маленькую кисть Натали в свою огромную лапу.

— Нина, дорогая, — произнес он девичьим, чуть ли не кокетливым фальцетом. — Все, что ты захочешь, будет сделано. Скажи мне, что надо делать.

Натали покосилась на свою руку в лапах Калли и слегка пожала его ладонь.

— Завтра, Мелани, я заеду за тобой, чтобы отправиться еще на одну прогулку. Утром Джастин проснется здоровым, если ты захочешь использовать его.

— А куда мы поедем, Нина, дорогая?

— Нужно готовиться, — ответила Натали и в последний раз пожала заскорузлую ладонь великана. Она заставила себя спуститься как можно медленнее по казавшейся бесконечной лестнице. Марвин с длинным ножом в руке стоял в коридоре, — в глазах его не отразилось ничего, когда он открыл ей дверь. Натали остановилась, собрала последние остатки сил и посмотрела вверх на безумное сборище, столпившееся в темноте на лестнице.

— До завтра, Мелани, — улыбнулась она. — Больше не разочаровывай меня, — Нет, — хором ответила пятерка. — Спокойной ночи, Нина.

Девушка повернулась и вышла из дома. Она позволила Марвину отпереть ворота и, не оглядываясь, двинулась по улице, не остановившись даже возле фурюна, в котором ждал ее Сол, — она шла вперед, делая все более глубокие вдохи и лишь усилием воли не давая им превратиться во всхлипы.