Глава 9

Беверли-Хиллз

Четверг, 23 апреля 1981 г.

В четверг после полудня Тони Хэрод лежал на королевской постели в гостинице «Беверли-Хилтон» и размышлял о любви. Эта тема его никогда особенно не интересовала. Хэрод полагал, что любовь — это фарс, чреватый тысячью банальностей. Она оправдывала ту ложь, самообман и лицемерие, которыми полны были отношения между полами. Тони Хэрод гордился тем, что спал с сотнями, а может, и тысячью женщин и никогда не делал вид, что влюблен в них, хотя, возможно, в те последние секунды, когда они ему отдавались, в момент оргазма он и испытывал нечто напоминавшее любовь.

Теперь же Тони Хэрод был влюблен, кажется, по-настоящему.

Он поймал себя на том, что постоянно думает о Марии Чен. Его пальцы и ладони хранили подробную память о ее теле, повсюду ему чудился ее сладкий, неповторимый запах. Ее темные волосы, карие глаза и нежная улыбка постоянно витали в его сознании, как некий бестелесный образ, скользящий на периферии реальности, — образ был непрочным и ускользающим, растворялся при едином повороте головы. Одно ее имя, произнесенное вслух, вызывало в нем странные и необъяснимые чувства.

Хэрод запрокинул руки за голову и уставился в потолок. Скомканные простыни еще хранили острый аромат секса, из ванной доносился плеск воды.

Днем Хэрод и Мария Чен по-прежнему продолжали заниматься своими делами. Каждое утро, когда он возлежал в джакузи, она приносила ему почту, отвечала на телефонные звонки, писала письма под его диктовку, затем ездила на студию на съемки «Торговца рабынями» или на отсмотр эпизодов, снятых накануне. В связи с профсоюзными проблемами съемки были перенесены со студий Пайнхерста в Парамаунт, и Хэрод был рад, что мог наблюдать за работой, не покидая дом на долгое время. Накануне он смотрел пробы с Джанет Делакурт — двадцативосьмилетней коровой, взятой на роль семнадцатилетней нимфетки, и вдруг представил в главной роли Марию Чен, неуловимую смену ее настроений вместо грубых эмоциональных всплесков Делакурт, ее чувственную и соблазнительную смуглую наготу вместо бледного тяжелого тела снимавшейся старлетки.

После Филадельфии Хэрод и Мария Чен лишь трижды занимались любовью — совершенно необъяснимое для Хэрода воздержание, возбуждавшее в нем такую страсть, что она уже переходила из сферы физической в психологическую. Большую же часть дня он думал о Марии. Ему доставляло удовольствие даже просто то, как она движется по комнате.

Плеск воды в ванной прекратился, до Хэрода донеслись приглушенные шорохи и гуденье фена.

Хэрод попробовал себе представить жизнь с Марией Чен. У них было достаточно денег, так что они могли спокойно собраться и уехать куда-нибудь и прожить без каких-либо проблем в течение двух-трех лет. Они могли уехать куда угодно. Хэроду всегда хотелось все бросить, найти небольшой островок на Багамах или где-нибудь еще и посмотреть, удастся ли ему написать что-то стоящее, кроме дешевых киношных эпизодов. Он представлял себе, как пишет Баренту и Кеплеру записку с советом убираться ко всем чертям собачьим и исчезает. Воображал, как Мария Чен идет по берегу в своем синем купальном костюме и как они вдвоем завтракают кофе с круассанами, любуясь восходящим над лагуной солнцем. Тони Хэроду нравилось быть влюбленным.

Джанет Делакурт вышла из ванной обнаженная и тряхнула головой, ее длинные белокурые волосы рассыпались по плечам.

— Тони, малыш, у тебя нет сигареты?

— Нет. — Хэрод открыл глаза и посмотрел на Джанет — потасканное лицо пятнадцатилетней девочки и потрясная грудь, по сравнению с которой любая другая выглядела бы жалким подобием. Она снялась в трех фильмах, но ее актерские способности так и остались милостиво нераскрытыми. Кинодива была замужем за шестидесятитрехлетним техасским миллионером, который купил ей чистопородного скакуна, роль оперной примадонны, над которой в течение нескольких месяцев потешался весь Хьюстон. Теперь же миллионер скупал для нее Голливуд. Режиссер «Торговца рабынями» Шу Уильяме неделю назад заявил Хэроду, что Делакурт не может изображать падение с чертовой скалы, предлагаемое по сценарию. Хэрод напомнил ему, из каких источников был получен бюджет в девять миллионов долларов, и предложил в пятый раз переписать сценарий, чтобы избавиться от тех сцен, в которых Джанет должна была делать нечто выходящее за пределы ее возможностей, — ничего же не стоит добавить ей еще пару гаремных сцен в купальнях.

— О'кей, у меня есть в сумочке. — Джанет принялась копаться в холщовой сумке, превышавшей по своим размерам ту, которую Хэрод обычно брал с собой в путешествия.

— У тебя разве нет на сегодня второго вызова? — спросил Хэрод. — Еще одной пробы сцены в сериале с Дергком?

— Ага. — Она затолкала в рот жевательную резинку и принялась жевать ее, не вынимая сигареты изо рта. — Шу сказал, что наша проба во вторник — это, наверно, лучшее, на что мы способны. — Она легла на живот, опершись на локти и положив на бедро Хэрода груди, как тяжелые дыни на прилавок фруктовой лавки.

Хэрод закрыл глаза.

— Тони, малыш, это правда, что оригинал пленки хранится у тебя?

— Какой пленки?

— Ну, ты знаешь. Той, где маленькая Шейла Беррингтон трудится над членом какого-то педераста.

— Ах, эта?..

— О Господи, за последние несколько месяцев я видела эту десятиминутную запись уже по меньшей мере в шестидесяти домах. Такое ощущение, что людям не надоедает смотреть на нее. Но ведь у нее же вообще нет сисек!

Хэрод промычал нечто невразумительное.

— Я видела ее на этом благотворительном вечере. Ну, знаешь, тот, который устраивался для больных детей, как это там называется... Она сидела за столом с Дрейфусом, Клинтом и Мерил. По-моему, она такая надутая, наверно, считает, что ее пуканье не пахнет, понимаешь, о чем я? Так ей и надо, что все стали над ней смеяться и что она выглядела глупо.

— Над ней действительно стали смеяться?

— Конечно. Дон такой смешной. Знаешь, он так смешно умеет говорить. Он подошел к Шейле и сказал нечто вроде: «Мы удостоены присутствия одной из прелестнейших русалок со времен Эстер Уильяме, которая трахалась в купальной шапочке», может, еще смешнее... Так у тебя есть?

— Что есть?

— Ну, оригинал этой записи?

— Какая разница, у кого оригинал, если копии разошлись по всему городу?

— Тони, малыш, мне просто интересно, вот и все. Я считаю, это хорошая месть за то, что Шейла дала тебе от ворот поворот с «Торговцем гусынями» и вообще.

— "Торговец гусынями"?

— Ну, Шу так называет этот фильм. Вроде как Крис Пламмер всегда называет «Звуки музыки» «Звуками мускуса», знаешь? Мы все так называем эту работу.

— Забавно, — пробормотал Хэрод. — А кто сказал, что Беррингтон вообще предлагали там роль?

— Ну, малыш, всем известно, что ей первой предложили. Я думаю, если бы наша мисс Лучезарная подписала бы контракт, фильм получился гораздо хуже, — Джанет Делакурт загасила сигарету. — А теперь она вообще ничего не может получить. Я слышала, что Диснеевская группа отказалась от большого мюзикла с ее участием, а Мари вышвырнула ее из этой специальной программы, которую они делали на Гавайях. Ее старая мормонская мамаша подергалась-подергалась и получила инфаркт или еще что-то. Плохо. — Джанет принялась перебирать пальцы на ногах Хэрода, ерзая грудями взад и вперед по его ногам.

Тони Хэрод подтянул ноги к животу и сел на край кровати.

— Пойду приму душ. Ты еще не уйдешь? Джанет Делакурт выдула пузырь из своей резинки, перекатилась на спину и наградила Хэрода улыбкой.

— А ты очень хочешь, чтобы я осталась?

— Не особенно, — признался Хэрод.

— Ну и пошел к черту, — без какой-либо враждебности в голосе произнесла Джанет. — Пойду прошвырнусь по магазинам.

Через сорок минут Хэрод вышел из «Беверли-Хилтон» и протянул ключи парню в красном пиджаке и белых брюках.

— Которую сегодня, мистер Хэрод? — поинтересовался тот. — «Мерседес» или «феррари»?

— Серую фрицевскую тачку, Джонни, — ответил Хэрод.

— Будет сделано, сэр.

Хэрод прищурился и принялся рассматривать сквозь свои зеркальные очки пальмы и синее небо. На его взгляд, пейзажа скучнее, чем в Лос-Анджелесе, не было нигде в мире. Разве что в Чикаго, где он вырос.

К Хэроду подкатил «Мерседес», и Тони уже протянул руку с пятидолларовой банкнотой, когда увидел в машине улыбающееся лицо Джозефа Кеплера.

— Садись, Тони, — промолвил Кеплер. — Надо кое о чем поговорить.

Кеплер направился к каньону Холодная Вода. Хэрод не спускал с него глаз.

— Охрана в «Хилтоне» действительно становится дерьмовой, — заметил он. — Нынче в твоей машине может оказаться любой уличный бродяга.

Губы Кеплера дернулись в улыбке.

— Джонни меня знает, — пояснил он. — Я сказал ему, что это розыгрыш.

Хэрод невесело хохотнул.

— Мне надо поговорить с тобой, Тони.

— Ты уже это сказал.

— Ты такой сообразительный, да, Тони?

— Хватит молоть языком! — оборвал его Хэрод. — Если тебе есть что сказать, говори.

Кеплер на огромной скорости вел «Мерседес» по дороге, петлявшей вдоль каньона, одной правой рукой, положив кисть левой на середину руля.

— Твой дружок Вилли сделал еще один ход, — высокомерно бросил он сквозь зубы.

— Тормозни-ка, — заявил Хэрод, — побеседуем здесь, но если ты еще раз назовешь его моим дружком, мне придется вогнать тебе зубы в глотку. Понял, Джозеф, старина?

Кеплер искоса взглянул на Хэрода и усмехнулся краешками губ.

— Вилли сделал следующий ход, и теперь на него надо отвечать.

— Что он натворил на сей раз? Трахнул жену президента или еще что-нибудь?

— Нет, нечто более серьезное и драматичное.

— Мы что, так и будем играть в вопросы и ответы?

— В конце концов, неважно, что он сделал, в газетах ты об этом не прочтешь, но это представляет собою нечто такое, чего Барент не может оставить без внимания. Это означает, что твой... что этот Вилли намерен делать высокие ставки, и нам придется отвечать ему тем же.

— Переходим к тактике выжженной земли? — поинтересовался Хэрод. — Будем убивать каждого американского немца старше пятидесяти пяти лет от роду?

— Нет, мистер Барент намерен вступить в переговоры.

— А как вы собираетесь это сделать, если вы даже не можете найти старого негодяя? — Хэрод глядел на проносящиеся мимо склоны, подернутые дымкой тумана. — Или вы по-прежнему считаете, что я поддерживаю с ним связь?

— Нет, — Кеплер покачал головой, — зато я поддерживаю.

Хэрод вздрогнул от неожиданности и выпрямился.

— С Вилли? — воскликнул он.

— А мы о ком говорим?

— " Где... как ты отыскал его?

— Я его не искал. Я написал ему. Он ответил. Мы поддерживаем весьма приятную деловую переписку.

— А куда же ты отправил свое письмо?

— Я послал заказное письмо в его домик в лесах Баварии.

— В Вальдхайм? Старое поместье возле чешской границы? Но там же нет ни души! Люди Барента следят за ним с декабря, когда я еще был там.

— Верно, — откликнулся Кеплер, — но сторожа продолжают присматривать за домом. Немцы, отец и сын по фамилии Мейер. Мое письмо не вернулось, а через несколько недель я получил ответ от Вилли. Проштамповано во Франции. Второе письмо было из Нью-Йорка.

— И что он пишет? — спросил Хэрод. Почему-то эти сведения его так взбесили, что сердце подпрыгнуло и заколотилось в горле.

— Вилли пишет, что единственное, чего он хочет, — это вступить в клуб и отдохнуть этим летом на каком-нибудь острове.

— Ха! — только и смог воскликнуть Хэрод.

— И, знаешь, я ему верю, — продолжал Кеплер. — Думаю, его обидело то, что мы не пригласили его раньше.

— К тому же его могло вывести из себя то, что вы подстроили ему авиакатастрофу и подзуживали против него его старую подружку Нину, — предположил Хэрод.

— Возможно, это тоже, — кивнул Кеплер. — Но мне кажется, он готов забыть старые обиды.

— А что говорит Барент?

— Мистер Барент не знает, что я нахожусь в контакте с Вилли.

— О Господи! — выдохнул Хэрод. — А не слишком ли ты рискуешь?

Кеплер ухмыльнулся.

— Он действительно обработал тебя, Тони? Нет, я не слишком рискую. Барент не сделает ничего страшного, даже если узнает об этом. После исчезновения Чарлза и Нимана коалиция К. Арнольда потеряла былую силу и прочность. Не думаю, что Барент хочет один развлекаться на острове.

— Ты собираешься сказать ему?

— Да, — ответил Кеплер. — Я думаю, после того что произошло вчера, Барент будет только благодарен, что мне удалось связаться с Вилли. Барент согласится на включение старика в летние забавы, если удостоверится в том, что это безопасно.

— А разве это может быть безопасным? — удивился Хэрод. — Неужели ты не понимаешь, на что способен Вилли? Этот старый сукин сын не остановится ни перед чем.

— Вот именно, — согласился Кеплер, — но думаю, мне удалось убедить нашего бесстрашного вождя, что гораздо безопаснее иметь Вилли при себе, где за ним можно наблюдать, чем где-то в тени, откуда он, как царь пауков, будет выхватывать нас поодиночке. К тому же Барент продолжает тешить себя надеждой, что ни один человек, с которым он вступил в... э-э... личный контакт, не представляет угрозу для него.

— Ты думаешь, он сможет нейтрализовать Вилли?

— А ты как думаешь? — с искренней заинтересованностью переспросил Кеплер.

— Не знаю. — Хэрод пожал плечами. — Способность Барента представляется мне уникальной. Что же касается Вилли... я не уверен в том, что он обычный человек.

— Это не имеет никакого значения, Тони.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что, возможно, Клуб Островитян нуждается в смене исполнительного руководства.

— Ты говоришь о свержении Барента? Как же это можно сделать?

— Нам ничего не надо будет делать, Тони. Единственное, что мы должны, — это продолжать поддерживать связь с нашим корреспондентом Вильгельмом фон Борхертом и постараться убедить его в том, что мы займем нейтральную позицию в случае каких-либо... неприятностей на острове.

— Вилли будет участвовать в проведении летнего лагеря?

— В последний вечер общих мероприятий, — кивнул Кеплер. — А затем пробудет с нами всю следующую неделю, чтобы поучаствовать в охоте.

— Сомневаюсь, чтобы Вилли вот так просто отдался во власть Баренту, — заметил Хэрод. — У Барента... сколько там... сотня охранников?

— Скорее, две сотни, — поправил его Кеплер.

— С такой армией даже со Способностью Вилли не справиться. С чего бы ему идти на такое?

— Барент даст слово чести, что Вилли будет обеспечен безопасный проход. Хэрод рассмеялся.

— Ну, тогда, я думаю, все в порядке. Если Барент даст свое слово, тогда уж Вилли наверняка положит голову на плаху, — съязвил он.

Кеплер свернул вниз по дороге на Малхолланд. Еще ниже виднелось шоссе.

— Но ты же представляешь себе альтернативу, Тони. Если Барент уничтожит старика, мы просто вернемся к своим делам, имея тебя в качестве полноправного члена. Если у Вилли в кармане есть какой-нибудь сюрприз, мы с распростертыми объятиями примем его к себе.

— Ты уверен, что сможешь сосуществовать с Вилли? — поинтересовался Хэрод.

Кеплер свернул на стоянку неподалеку от Голливудской Чаши, на которой стоял серый лимузин с тонированными стеклами.

— Когда ты проживешь с гадюками столько, сколько прожил я, Тони, — заметил Кеплер, — то поймешь: не так уж важно, каким ядом обладает новая, главное, чтобы она не кусала своих соседей.

— А как насчет Саттера?

Кеплер выключил мотор «Мерседеса».

— Перед приездом сюда у меня был долгий разговор с преподобным. Несмотря на то что он с нежностью относится к своей долгой дружбе с Кристианом, он не сомневается в том, что надо отдать кесарю кесарево...

— То есть?

— То есть надо заверить Вилли в том, что Джимми Уэйн Саттер не будет возражать, если портфель мистера Барента перейдет в другие руки.

— Знаешь что, Кеплер, — сказал Тони Хэрод. — Ты не умеешь выразить ни одной простой мысли, даже когда от этого зависит твоя жизнь.

Кеплер улыбнулся и открыл дверцу машины.

— Так ты с нами или нет, Тони? — громко спросил он, голосом перекрывая вой сигнализации.

— Если быть с вами означает тихо сидеть и не влезать в это дерьмо, то да, — с вами, — ответил Хэрод.

— Мысль выражена достаточно просто и ясно, — парировал Кеплер. — Твой дружок Вилли хочет знать, на чьей ты стороне: с нами или нет?

Хэрод окинул взглядом залитую солнцем стоянку, повернулся к Кеплеру и произнес устало:

— Я с вами.

Было уже почти одиннадцать вечера, когда Хэрод решил съесть парочку хот-догов с горчицей и луком. Он отложил в сторону сценарий, переписыванием которого занимался, и отправился в западное крыло дома. В щель под дверью комнаты Марии Чен все еще виднелся свет. Он дважды постучался.

— Я собираюсь в "Пинко. Хочешь со мной? Голос Марии прозвучал приглушенно, словно она говорила из ванной.

— Нет, спасибо.

— Ты уверена?

— Да, спасибо.

Хэрод натянул свой кожаный пиджак и вывел из гаража «Феррари». Он получал удовольствие от езды, от резкого переключения скоростей, проскакивания на, желтый свет и гонки с двумя соперниками, которые имели наглость соревноваться с ним на бесконечном бульваре.

«Пинке» был переполнен. Там всегда были толпы народу. Хэрод съел два хот-дога за стойкой, а третий взял с собой. Между темным фургоном и его машиной стояли подростки. Один из них даже облокотился на его «Феррари», беседуя с двумя девушками. Хэрод подошел к нему.

— Проваливай, пацан, а то тебе не поздоровится, — прорычал он.

Парень был на шесть дюймов выше Тони, но отскочил от «Феррари» так, будто случайно прикоснулся к раскаленной плите. Вся четверка медленно двинулась прочь, время от времени оглядываясь на Хэрода и дожидаясь того момента, когда расстояние станет достаточно безопасным, чтобы можно было облить его потоками ругани. Хэрод оценивающим взглядом посмотрел вслед двум девицам. Та что пониже была шикарной чикано — черноволосая, смуглая, в дорогих шортах и обтягивающей майке, которая, казалось, сдавливала ее полную грудь. Хэрод представил себе, как удивятся мальчики, если эта шоколадка усядется к нему в «Феррари» и он слегка облегчит то давление, в эластике которого задыхались ее пышные формы. «А, к черту, — вздохнул Хэрод. — Я слишком устал».

Сев за руль, он доел третий хот-дог, запил его остатками кока-колы и уже включил зажигание, когда вдруг послышался тихий голос:

— Мистер Хэрод.

Открылась дверь стоящего рядом фургона. Впереди, рядом с местом водителя, свесив длинные ноги, сидела чернокожая цыпочка. Хэрод различил что-то знакомое в ее чертах и механически улыбнулся, еще не отдавая себе отчета в том, где и при каких обстоятельствах он ее видел. Она держала на коленях какой-то предмет, обхватив его руками.

Хэрод захлопнул дверцу и уже дотронулся до переключателя скоростей, когда раздался легкий хлопок, какой издавали глушители в его бесчисленных шпионских фильмах, и в его левое плечо впилось какое-то жало.

— Черт! — воскликнул Хэрод, поднял правую руку, чтобы стряхнуть насекомое, успел сообразить, что это не оса... Но тут перед его глазами все поплыло, и пульт управления врезался ему в лицо.

Сознание окончательно Хэрод так и не потерял, но ощущения, испытываемые им, весьма напоминали беспамятство. Казалось, кто-то запер его в подвале его собственного тела. Звук и изображение смутно доносились до него, будто он смотрел передачу отдаленной дециметровой станции по дешевому черно-белому телевизору, а радио из соседней комнаты передавало искаженную помехами волну. Затем кто-то накрыл капюшоном его голову. Он ощутил легкую качку, словно находился на борту маленькой шлюпки, но это ощущение было каким-то обманчивым, расплывчатым и недостоверным.

Потом его куда-то понесли, по крайней мере, так ему казалось, возможно, он сам схватил себя руками за ноги, хотя, впрочем, нет, руки его были крепко связаны за кисти сзади каким-то ремнем.

Прошло еще сколько-то времени. Хэрод пребывал в нигде, плавая где-то внутри себя в приятном первозданном супе обманчивых ощущений и сбивчивых воспоминаний. Откуда-то издалека до него доносились два голоса. Один из них явно принадлежал ему, но разговор — если это был разговор — вскоре надоел ему, и он снова погрузился во внутреннюю тьму с той же пассивной безучастностью, с какой тонущий ныряльщик позволяет унести себя грузам и течению в пурпурную тьму.

Тони Хэрод осознавал — с ним происходит что-то очень плохое, но почему-то ему было на это глубоко наплевать.

Его разбудил свет. Свет и боль в запястьях. Свет, боль в запястьях и еще одна нестерпимая боль, которая заставила его вспомнить о «чужих» Ридли Скотта, когда тварь вылезает там из груди бедного сукина сына. Кто его исполнял? А, Джон Херт. Что это за свет режет ему глаза? Почему так болят запястья? Что такое он пил накануне, если в голове у него все так перевернулось?.. Хэрод попытался сесть — и вскрикнул от боли. Этот крик, казалось, разодрал пленку, продолжавшую отделять его от окружающего мира, и он начал обращать внимание на то, что еще недавно казалось неважным.