Я порылась в кухонных шкафчиках — нет ли там вина или бренди. Нашла только полбутылки виски — «Джек Дэниэлс». Взяла чистый стакан и выпила немного. Виски обожгло горло и желудок, но руки мои почти не дрожали, когда я аккуратно вымыла стакан и поставила его на место.

Секунду я размышляла — не вернуться ли мне в аэропорт, но тут же отбросила эту идею. Мой багаж уже летел в Париж. Я могла его догнать, если бы села на более поздний рейс «Пан Америкэн», но сама мысль о том, что придется лететь в самолете, заставила меня содрогнуться. Я живо представила себе все это: Вилли спокойно сидит, разговаривает с кем-то из своих спутников. И вдруг — взрыв, вопли и долгое падение сквозь тьму в забвение. Нет, после этого я больше решительно не собираюсь летать.

Сквозь дверь из гаража доносился звук работающего мотора — глухое безостановочное биение. Я здесь не более получаса; пора уходить.

Убедившись, что вокруг никого нет, я закрыла за собой входную дверь. Замок щелкнул, и в этом звуке было нечто законченное. Я села за руль «Бьюика»; отсюда работающего мотора такси было почти не слышно. Я пережила несколько панических секунд, когда мне показалось, что ни один из ключей не подходит, но потом я попробовала снова, на этот раз без спешки, и мотор сразу завелся. Еще с минуту повозившись, я подвинула сиденье вперед, поправила зеркальце заднего вида, нашла выключатель освещения. Мне уже много лет не приходилось самой водить машину. Сдав чуть назад по подъездной дорожке, я медленно поехала по извилистым улицам жилого района. Только сейчас мне пришло в голову, что у меня нет пункта назначения, нет никаких альтернативных планов. Я была нацелена лишь на виллу близ Тулона и на свое новое воплощение, ожидавшее меня там. Личность Беатрис Строн являлась вещью временной, так, инкогнито на время путешествия. Я вздрогнула, вспомнив, что двенадцать тысяч долларов наличными остались в той сумке, брошенной в аэропорту у телефона. У меня все еще было больше девяти тысяч долларов туристскими чеками в ридикюле и соломенной кошелке, вместе с паспортом и разными карточками, но синий костюм, что на мне, — это все, что осталось у меня из одежды. Горло мое сжалось при воспоминании о чудных покупках, сделанных утром. Все это улетело с багажом... Глаза мои чуть не обожгло слезами, но я встряхнула головой и поехала — загорелся зеленый, и какой-то кретин позади нетерпеливо загудел.

Мне как-то удалось разыскать кольцо, которое делала здесь федеральная дорога, и я поехала по ней на север. Увидев зеленый знак поворота на аэропорт, я немного притормозила. Моя сумка, вполне вероятно, все еще стоит там, рядом с телефоном. Я легко могла улететь другим рейсом. Но я проехала знак, не останавливаясь. Ничто на свете не смогло бы теперь заставить меня ступить в тот хорошо освещенный мавзолей, где меня ждал голос Нины. Меня пробрала дрожь, когда перед глазами возникло непрошеное видение: картина зала ожидания для отлетающих пассажиров, где я была всего два часа назад — или вечность? Там в чопорной позе сидела Нина, все еще в своем элегантном розовом платье, в котором я видела ее в последний раз; руки сложены на сумочке, лежавшей на коленях, во лбу — дырочка с десятицентовую монету и все увеличивающийся синяк; она широко улыбалась, показывая белые зубы, сточенные до игольной остроты. Нина собиралась сесть в самолет. Она ждала меня.

Я все время поглядывала в зеркальце, переходила с полосы на полосу, дважды съезжала с шоссе и тут же возвращалась обратно с противоположной стороны. Невозможно было сказать с уверенностью, преследует меня кто-нибудь или нет, но я решила: скорее всего, нет, фары встречных машин слепили глаза. Руки снова стали дрожать. Я слегка приоткрыла окно, и холодный ветер царапнул меня по щеке. Я пожалела, что не взяла ту бутылку виски.

На дорожном знаке мелькнула надпись: 1-85, Север, Шарлотт, Северная Каролина. Я терпеть не могла север, отрывистую речь янки, блеклые города, резкий холод и дни без солнца. Человек, хорошо знавший меня, знает также, что я ненавижу северные штаты, особенно зимой, и постараюсь игнорировать их, если только это будет возможно.

Вместе с потоком автомобилей я въехала на «клеверный лист» на выезде из города. На знаке поперек дороги виднелась люминесцентная надпись: ШАРЛОТТ, Северная Каролина, 240 миль; ДАРЕМ, Северная Каролина, 337 миль; РИЧМОНД, Виргиния, 540 миль;

ВАШИНГТОН, Округ Колумбия, 650 миль.

Изо всех сил вцепившись в руль, пытаясь не отставать от остальных машин, летящих с сумасшедшей скоростью, я помчалась в ночь, на север.

— Эй, миссис!

Мгновенно проснувшись, я непонимающе уставилась в некое видение всего в нескольких дюймах от своего лица. Яркий солнечный свет падал на длинные жидкие волосы, наполовину закрывавшие лицо, больше похожее на морду какого-то грызуна. У видения были крохотные бегающие глазки, длинный нос, грязная кожа и тонкие обветренные губы. Оно выдавило улыбку, и я на мгновение увидела острые желтые зубы. Один передний зуб был сломан. Мальчишке лет семнадцать, не больше.

— Эй, миссис, вы не в мою сторону едете? Я выпрямилась на сиденье и тряхнула головой. От солнечного света позднего утра в машине было тепло. Я оглянулась вокруг, поначалу не понимая, почему это я сплю в машине, а не дома, в своей кровати. Потом вспомнила эту бесконечную ночь, проведенную за рулем, и жуткий груз усталости, которая в конце концов заставила меня свернуть на площадку для отдыха. Сколько я проехала? Смутно вспомнилось, что незадолго до того, как остановиться, я проехала знак поворота на Гринсборо, штат Северная Каролина.

— Миссис? — Это существо постучало в окно машины костяшками пальцев с грязными ногтями.

Я нажала на кнопку, чтобы опустить окно, но ничего не произошло. На секунду меня охватило острое чувство клаустрофобии, но тут я догадалась включить зажигание, Все в этом нелепом автомобиле, оказывается, работало на электричестве. Судя по индикатору, бак был почти полон. Я вспомнила, что несколько раз за ночь останавливалась, потом ехала дальше, прежде чем нашла заправочную станцию, где не было сплошного самообслуживания. Что бы ни случилось, я не собиралась опускаться до того, чтобы самой качать бензин. Окно с тихим гудением опустилось.

— Подвезете меня, миссис? — Голос мальчишки, эдакое гнусавое нытье, был таким же отвратительным, как и весь его вид. На нем была грязная военная куртка, а из багажа — небольшой рюкзачок и скатка одеял. За его спиной по федеральному шоссе катили автомобили, на ветровых стеклах поблескивали солнечные лучи. Я вдруг снова почувствовала себя свободной, словно удрала из школы с уроков. Парень шмыгнул носом и утерся рукавом.

— Далеко вы направляетесь? — спросила я.

— На север... — Мальчишка пожал плечами. Я не в первый раз изумилась тому, как можно было вырастить целое поколение людей, неспособных ответить на самый простой вопрос.

— Ваши родители знают, что вы путешествуете по дорогам?

Он снова пожал плечами, точнее, одним плечом, словно на большее у него не хватило энергии. Я сразу поняла, что мальчишка определенно убежал из дому, он, скорее всего, воришка и, очень возможно, опасен для любого, кто сделает глупость и возьмет его к себе в машину.

— Садитесь. — Я нажала кнопку, отпирающую дверь справа от водителя.

В Дареме мы остановились, чтобы позавтракать. Мальчишка некоторое время хмуро рассматривал картинки в меню, напечатанном на пластике, потом искоса глянул на меня.

— Я не могу... То есть у меня нет денег, чтобы заплатить. У дяди много, он мне даст, а пока вот...

— Ничего, — усмехнулась я. — Я угощаю. Он ехал к своему дяде в Вашингтон; так, по крайней мере, мы оба предположительно считали. Я еще раз попыталась уточнить, куда же он направляется, он бросил на меня свой косой взгляд, так похожий на взгляд грызуна, и спросил:

— А вы куда едете?

Я ответила, что мой пункт назначения — Вашингтон, и тогда он подарил мне еще одну свою мимолетную улыбку, точнее, коротко показал желтые от никотина зубы:

— Вот-вот, там мой дядька живет. Туда я и еду. К дяде. В Вашингтон. Вот...

Теперь этот молодой человек пробурчал свой заказ официантке и, поигрывая вилкой, сгорбился над столом. Как и в случае со многими другими молодыми людьми в эти дни, мне трудно было предположить — то ли он действительно умственно отсталый, то ли просто до жалости плохо воспитан и образован. Мне кажется, люди моложе тридцати сейчас неизбежно попадают либо в одну, либо в другую из этих категорий.

Я сделала глоток кофе и спросила:

— Вы говорите, вас зовут Винсент?

— Ага.

Мальчишка опустил физиономию к чашке, как лошадь на водопое. При этом издаваемый им звук напоминал то же самое.

— Приятное имя Винсент. А дальше как?

— А?

— Как ваша фамилия, Винсент?

Мальчишка снова нагнулся над чашкой, чтобы выиграть время и подумать. Быстро, как зверек, он глянул на меня.

— М-м... Винсент Пирс.

Я кивнула. Он чуть было не сказал Винсент Прайс. В конце шестидесятых я как-то познакомилась с Прайсом на аукционе предметов искусства в Мадриде. Он был очень мягким и по-настоящему интеллигентным человеком; его большие ухоженные руки постоянно находились в движении. Мы говорили об искусстве, кулинарии, испанской культуре. В то время Прайс покупал предметы оригинального искусства для какой-то чудовищной американской компании. Мне он показался восхитительным. И только много лет спустя я узнала о его ролях в этих мерзких фильмах ужасов. Возможно, они с Вилли какое-то время работали вместе.

— И вы предполагаете добраться к своему дяде в Вашингтон автостопом?

— Ну...

— У вас сейчас, конечно, рождественские каникулы. Занятий в школе нет.

— Ну...

— В каком же районе Вашингтона живет ваш дядя? Винсент сгорбился над чашкой. Его волосы свисали, как засаленная гирлянда. Каждые несколько секунд он лениво поднимал руку и отбрасывал прядь волос с лица. Жест повторялся бесконечно, как тик, и просто бесил меня. Я наблюдала этого бродягу меньше часа, а его манеры уже выводили меня из себя.

— Возможно, в пригороде? — подсказала я — Ага.

— В каком именно, Винсент? Вокруг Вашингтона довольно много пригородов. Возможно, мы будем проезжать то место, где живет дядя, и я подвезу вас к дому. Он, наверно, живет в дорогом районе?

— Ну. Мой дядя... у него полно бабок. У нас вся семья такая. Ага...

Я невольно взглянула на его вонючую армейскую куртку — под ней виднелась драная футболка. Перепачканные джинсы в нескольких местах протерлись до дыр. Понимаю, конечно, что в наши дни одежда ничего не значит. Винсент с его гардеробом вполне мог оказаться внуком миллиардера вроде Дж. Пола Гетти. Я вспомнила великолепно отутюженные шелковые костюмы, которые носил мой Чарлз. Вспомнила, как тщательно подбирал подходящую к случаю одежду Роджер Харрисон: плащ и дорожный костюм даже для самых коротких поездок, бриджи для верховой езды, черный галстук и фрак вечером. В том, что касается одежды, Америка определенно достигла вершины равенства всех со всеми. Для всей нации выбор в одежде ныне был сведен к наименьшему знаменателю — рваным грязным джинсам.

— Чеви-Чейс? — спросила я.

— А? — Винсент покосился на меня.

— Я имею в виду пригород. Возможно, это Чеви-Чейс?

Он мотнул головой.

— Бетесда? Силвер-Спринг? Такома-Парк? Парень усиленно наморщил лоб, словно перебирая в уме все эти названия. Он уже хотел что-то сказать, когда я его перебила:

— А-а, знаю. Если ваш дядя богат, он скорее всего живет в Бел-Эйр. Так?

— Ага. Вот-вот. — Винсент облегченно вздохнул. — В этом... самом, Я кивнула. Мне принесли чай с тостами. Перед Винсентом поставили яичницу с колбасой, рубленое мясо, ветчину и вафли. Ели мы молча; тишину нарушали лишь чавканье и сопенье хиппи.

За Даремом шоссе 1-85 снова повернуло прямо на север. Через час с небольшим мы пересекли границу Виргинии. Когда я была маленькой, наша семья часто ездила в Виргинию навестить друзей и родственников. Обычно мы путешествовали по железной дороге, но больше всего я любила плавать на небольшом, но комфортабельном пакетботе, который шел всю ночь, а утром причаливал в Ньюпорт-Ньюс. А теперь я вела «Бьюик», огромный, но со слабеньким мотором, и ехала на север по шоссе с четырехрядным движением, слушая по радио классическую музыку и слегка опустив стекло, чтобы как-то выгнать запах пота и засохшей мочи, исходивший от моего спящего пассажира.

Мы проехали Ричмонд; Винсент проснулся далеко за полдень. Я спросила, не хочет ли он немного повести машину. От напряжения у меня болели руки и ноги, я пыталась не отставать от других машин, так как никто не соблюдал ограничения скорости — пятьдесят пять миль в час. Глаза мои тоже устали.

— Что, в самом деле? Я кивнула.

— Надеюсь, вы будете ехать осторожно.

— Ага. Ну да...

Я остановилась на площадке для отдыха, где мы смогли поменяться местами. Винсент ехал с постоянной скоростью — шестьдесят восемь миль в час, придерживая руль одной рукой. Глаза его были полуприкрыты, так что на секунду я испугалась — не заснул ли он. Но тут же напомнила себе, что современные автомобили настолько просты в управлении, что их могут водить даже шимпанзе. Я откинула сиденье назад, насколько было возможно, и закрыла глаза.

— Разбудите меня, когда мы приедем в Арлингтон, хорошо, Винсент?

Он что-то буркнул. Я положила сумочку между передними сиденьями, зная, что Винсент на нее посматривал. Когда я вытащила толстую пачку денег, расплачиваясь за завтрак, ему не удалось достаточно быстро отвести глаза. Конечно, я рисковала, собираясь подремать, но я очень устала. Какая-то вашингтонская радиостанция передавала концерт Баха. Ровный гул мотора, звуки органа и мягкий шорох пролетающих мимо машин усыпили меня меньше чем за минуту.

Проснулась я от тишины. Машина стояла. Мотор не работал. Я проснулась мгновенно, словно вовсе не спала, готовая ко всему, — так просыпается хищник при приближении жертвы.

«Бьюик» остановился на недостроенной площадке для отдыха. Судя по косым лучам зимнего солнца, я проспала около часа. Движение на шоссе стало интенсивнее, вероятно, мы были недалеко от Вашингтона. А вот нож в руке Винсента предвещал несколько более мрачные вещи. Он отвлекся от пересчитывания моих дорожных чеков и поднял глаза. Я безмятежно встретила его взгляд.

— Ты сейчас подпишешь эти... — прошептал он. Я продолжала смотреть на него.

— Ты перепишешь эти сучьи бумажки на меня, — прошипел мой пассажир. Волосы снова упали ему на глаза, и он резким движением откинул их. — Подпишешь. Сейчас.

— Нет.

От удивления его глаза широко раскрылись. Пена выступила на его тонких губах. Я думаю, он убил бы меня прямо тут, средь бела дня, хотя в двадцати метрах катил сплошной поток автомобилей, а спрятать тело старой дамы было совершенно негде, разве что в Потомаке, — но даже милый тупой Винсент соображал, что ему сначала нужна была моя подпись на чеках.

— Послушай, ты, старая сука. — Он схватил меня за плечи и потряс, — ты сейчас подпишешь эти блядские чеки или я отрежу твой свинячий нос. Тебе ясно, ты, старуха? — Он поднес стальное лезвие прямо к моему лицу. Я глянула на эту немощную руку с грязными ногтями, вцепившуюся в мое платье, и вздохнула. На какую-то секунду я вспомнила, как когда-то вошла в свой гостиничный номер из нескольких комнат лет тридцать назад, в другой стране, в другом мире даже, и застала лысого, но статного джентльмена приятной наружности, во фраке, копошившегося в моем ларце с драгоценностями. Тот вор всего лишь иронично улыбнулся и коротко поклонился мне, когда я его застукала. Мне всегда будет не хватать этого изящества, легкости использования людей и неброской эффективности, которую невозможно заменить никаким воспитанием.

— Давай, — прошипел этот грязный мальчишка, все еще держа меня за плечи и прижимая лезвие к моей щеке. — Ты, падла, сама просишь. — В глазах его появился наркотический блеск, и блеск этот был вовсе не от алчности — Да, — сказала я. Рука его замерла на полпути Несколько секунд он что-то пытался сделать — у него аж вены вздулись на лбу. Но тут лицо исказилось гримасой, глаза расширились, а рука с лезвием потянулась теперь к его собственному горлу и лицу.

— Пора начинать, — тихо приказала я. Острое, как бритва, лезвие прошло между его тонкими губами.

— Время пришло, — прошептала я. Лезвие скользнуло дальше, разрезая десны и язык, затем коснулось мягкого неба и обагрилось кровью.

— Пора учиться. — Я улыбнулась, и мы начали первый урок.