9

Весь день и почти всю ночь две армии неподвижно стояли одна против другой по сторонам Белдакской низины, а когда уже близился рассвет, Престимион отдал приказ атаковать Тегомарский холм.

— Они хорошо укрепились, — напомнил Септах Мелайн.

— Да, я вижу… Мы снова ударим по их самой сильной точке: если проломим там, то и остальные уступят достаточно быстро.

Силы сторонников Корсибара располагались единой мощной и твердой массой вдоль всего гребня холма. Они стояли плечом к плечу, образуя несокрушимую стену щитов. Передовая линия роялистского войска — могучие воины, одетые в кольчуги, вооруженные длинными метательными копьями, обоюдоострыми мечами и тяжелыми боевыми топорами на длинных рукоятях — производила пугающее впечатление. Пока еще было невозможно разглядеть, что находится за нею, но Престимион догадывался, что великое множество людей должно скрываться в лесу и на восточной стороне холма. Наездники иераксов, поднявшись с рассветом на своих птицах в воздух, подтвердили это предположение: войска тянулись далеко на восток, насколько хватал глаз.

— Божество сегодня с тобой, — сказала Тизмет, когда он собирался в бой, и нежно поцеловала его на глазах у всех. Но он ясно видел, что ее раздирает страх, и знал, что она боится не только за него. Между братом и сестрой существовала связь, суть и силу которой он лишь сейчас начал осознавать.

Престимион построил свою армию в три линии. В центре располагались закаленные в боях воины, участвовавшие в его первой кампании, которыми командовал он сам. Вместе с ним находились Септах Мелайн и Гиялорис. На левом крыле он поставил отряды Спалирайсиса Тумбраксского и шести городов предгорья под общим командованием своего брата Абриганта, а противоположный фланг занимал Гиним Тапилпилский со своими испытанными пращниками, за спинами которых выстроились недавно призванные воины. Везде первую линию составляли легковооруженные солдаты с луками и арбалетами, тяжелая пехота с кольями стояла во второй линии, а в тылу находилась конница.

— Атакуем вверх по склону, — приказал Престимион. — Стоит нам первым ударом прорвать эту стену щитов, и они панически бросятся в лес.

Атака началась с первыми же лучами солнца. Лучники и арбалетчики во главе с самим Престимионом послали вверх по склону дождь стрел. Ответ оказался очень слабым: вероятно, в армии Корсибара было немного лучников. Легковооруженные воины Престимиона радостно ринулись навстречу врагу, а позади них с хриплыми яростными боевыми криками неслась тяжелая пехота.

Но стена щитов удержалась. Она оказалась куда сильнее и крепче, чем предполагал Престимион.

Его воины врезались в нее, а она все так же стояла, не сдвинувшись ни на шаг. Из-за щитов в атакующих полетело множество дротиков, копий, камней, метательных топоров. Это оружие, казалось, куда больше подходило для какого-нибудь примитивного племени, чем для огромного просвещенного королевства. Затем стена щитов на левом фланге оборонявшихся внезапно раздалась, открыв батарею энергометов, которые немедленно начали метать ярко-красные молнии в правое крыло мятежной армии. Это было ужасающее зрелище, Хотя энергометы были малоподвижным и неудобным в использовании оружием, и к тому же при их использовании всегда существовала опасность, что они взорвутся и уничтожат своих собственных канониров, они все же наносили большой ущерб атакующим, и атака на этом фланге замялась.

— Держите строй! — кричал Престимион. — Они очень ненадежны, эти машины! Из них невозможно вести прицельную стрельбу!

Но держать строй в этих условиях было очень трудно, и еще труднее было идти вперед, навстречу ярким разрушительным стрелам чистой энергии, несмотря даже на то, что они летели лишь в одном направлении. Лишь немногие из людей Престимиона имели дело с этим оружием прежде. Решительность, с которой они бросились в атаку, дрогнула, а затем начала покидать их. Среди атакующих возникла неуверенность, и вскоре правый фланг мятежников дрогнул; солдаты стали разбегаться в стороны, ломая боевой порядок, а затем повернули и бросились назад, на болотистую равнину, к подножию холма.

Престимион ощущал изменение в соотношении сил, почти как перемену собственного самочувствия. Ему показалось, что через какое-то мгновение все его войско превратится из уверенно наступающей армии в панически бегущую орду, сражение будет проиграно в самом начале. Вот уже кавалерия Корсибара выдвинулась из-за стены щитов и неторопливо и уверенно двинулась вниз по склону, оставляя на своем пути одну лишь смерть.

Он метался взад и вперед вдоль фронта своего войска, стараясь успеть повсюду, и убеждал своих людей не поддаваться. А затем его скакун издал негромкий, похожий на вздох звук, какого он никогда прежде не слышал от этих животных, и резко упал на передние ноги так, что седок едва не перелетел через его голову. Из груди несчастного зверя, пробитой ловким ударом копья, хлынул фонтан крови. Престимион еле успел освободить ноги из стремян и соскочить, как животное рухнуло на бок.

— Престимион! Сзади!

Он молниеносно обернулся и увидел холодные глаза и похожее на топор лицо Мандралиски, дегустатора яда, который стремительно мчался к нему с поднятым мечом. Престимион отбил удар, затем последовавший почти без паузы выпад. И еще, и еще, и еще… Стремительные удары сыпались на него градом.

Дантирия Самбайл послал своего человека сюда, в гущу сражения, специально для того, чтобы убить меня, понял Престимион. Я потом ему это припомню, если, конечно, у меня будет потом.

Этот Мандралиска был, несомненно, демоном среди фехтовальщиков. Со сталью он управлялся ничуть не хуже, чем с учебной дубинкой на Играх в Лабиринте. Престимион не забыл ловких движений дегустатора яда, его ошеломляющих маневров и финтов, стремительные движения запястий, быстрые как молния удары дубинки. Благодаря умению Мандралиски Престимион в тот день выиграл пять крон у Септаха Мелайна. Но он никак не ожидал, что ему придется противостоять этому умению, защищая свою жизнь.

А Мандралиска провел еще одну серию финтов. Престимион парировал, еще раз парировал, а затем сам сделал выпад, от которого дегустатор яда с великим проворством уклонился. Престимион поспешил воспользоваться появившимся преимуществом. Мандралиска лучше атаковал, чем защищался, но скорость движений все же сослужила ему хорошую службу, и, отбив атаку, приспешник прокуратора с той же свирепостью вновь переходил в нападение. Самому Септаху Мелайну пришлось бы изрядно повозиться с ним. Престимион не знал больше никого, о ком можно было бы так сказать.

Среди сумятицы переполненного людьми поля боя они метались на своей собственной, принадлежавшей им одним площадке. Престимион всегда был очень быстр, но и несмотря на это ему удавалось лишь отражать дьявольски быстрые выпады Мандралиски. Снова, снова, снова сверкал перед ним клинок; каждый раз Престимиону лишь с превеликим трудом удавалось успеть отбить его, а его собственные выпады уходили куда-то в сторону, и Мандралиска каждый раз издевательски провожал его клинок взглядом. Скорость движений дегустатора яда была невероятной, а техника нетрадиционной, но владел он ею мастерски. Престимион уже никак не мог следить за ходом сражения: ведь его жизнь находилась в смертельной опасности. Он теперь имел лишь отдаленное представление о движении сил, о мало-помалу воцарявшемся хаосе — все сражение сейчас свелось для него к одному-единственному противнику.

Ему даже на мгновение показалось, что сейчас с ним будет покончено. Дегустатор яда провел великолепную атаку, выпады сыпались чуть ли не с пяти сторон одновременно, и Престимион, как ни уворачивался и ни защищался, не смог отразить их все. Клинок Мандралиски скользнул по его левой руке, и ее обожгло болью. Престимион отступил и вновь принял защитную позицию, а дегустатор яда вновь налетел на него, стремясь нанести решающий удар. Однако Престимиону удалось на сей раз отбросить меч противника в сторону и даже самому перейти в атаку.

Было похоже, что Мандралиска внезапно устал. Он походил на бегуна-спринтера, который мог показать свою скорость лишь в коротком рывке, понял Престимион. Его умопомрачительная скорость не соответствовала выносливости. Дегустатор яда делал ставку на ужасающую ярость своего нападения, но истратил всего себя, так и не достигнув цели. Он парировал все менее уверенно, а его выпады становились реже и реже. Ненависть его пронизывающего взгляда теперь смягчилась усталостью.

Почувствовав, что завладевает преимуществом, Престимион перешел в атаку, надеясь покончить с противником. На мгновение ему даже показалось, что Мандралиска находится в его власти. Но как раз в этот момент сражение докатилось до них. В шумном хаосе всеобщего боя между ним и противником вдруг вклинились пять или шесть орущих, размахивавших оружием людей. Престимион оказался отброшенным в сторону, а они в безумной жажде крови яростно рубили и кололи друг друга. Когда же этот клубок охваченных яростью людей прокатился мимо, его противника уже и след простыл.

Престимион приостановился, чтобы перевести дух и окинуть взглядом поле битвы, и вдруг услышал отчаянный крик:

— Престимион убит! Престимион убит!

— Престимион убит! — в мгновение ока подхватило множество голосов на всем протяжение поля боя. — Престимион убит!

Как холодный ветер пронесся над сражением. Его воздействие почувствовалось сразу и везде. Сразу же инициатива в бою, которая и так уже понемногу склонялась на сторону Корсибара, перешла к нему полностью. Его орды с новой яростью ринулись вперед, а растерянные и удрученные люди Престимиона беспомощно отступали перед ними. То, что было пока простым отступлением, грозило превратиться в паническое бегство.

Откуда-то возник на скакуне Гиялорис и склонился из седла к Престимиону, который тревожно озирался, опираясь на меч, так как еще не успел прийти в себя после боя с Мандралиской.

— Быстрее! — заорал богатырь прямо ему в лицо. — Покажитесь им! — Он неожиданно ловким прыжком соскочил наземь и легко, как ребенка, вскинул Престимиона в седло.

Престимион обнажил голову и, встав в стременах, помчался вдоль расстроенных боевых порядков своих солдат.

— Я здесь! — громоподобно прокричал он (и сам удивился, откуда у него такой голос).

А потом к нему невесть откуда пришли новые силы, он поднял лук и, пустив стрелу, свалил солдата вражеской армии, затем еще одного, затем третьего. Его рука дрожала от раны, нанесенной Мандралиской, но лук он держал, как всегда, твердо.

Следом за ним пешком бежал Гиялорис. — Престимион жив! Престимион цел! — кричал он, указывая на своего вождя.

Когда люди разглядели золотистые волосы Престимиона, увидели, как он посылает из своего несравненного лука смертоносные стрелы, над полем понеслись другие крики:

— Престимион! Престимион! Лорд Престимион жив!

Храбрость возвращалась к этим обманутым было людям. Беспорядочное отступление справа продолжалось, но в других местах боевые порядки мятежников уже начали восстанавливаться. А на сильном левом фланге Спалирайсис и Абригант двинулись вверх, навстречу плотным рядам враждебной армии.

Но они будут отброшены и во второй раз, в этом Престимион был уверен. Он почувствовал, что готов прийти в отчаяние. Похоже, в своей уверенности он, планируя этот штурм, перехитрил сам себя. Отобрать высоту у Корсибара невозможно. Необходимо немедленно прибегнуть к какой-то иной стратегии.

В этот момент к нему подъехал Септах Мелайн.

— Посмотрите на отступающий правый фланг, — сказал он Престимиону на ухо. — Вы можете в это поверить? Пехотинцы Корсибара, преследуя наших, спустились с холма!

Престимион, не веря своим глазам, посмотрел туда, куда показывал его друг. Это было подобно подарку провидения.

— Ну что ж, — ответил он после секундной паузы, — значит, пришел наш час.

Действительно, пехотинцы, стоявшие на левом фланге фронта войска Корсибара опрометчиво сами разрушили свою непреодолимую стену щитов и в азарте пустились за бегущими мятежниками вниз по склону, сразу же лишившись преимущества своей позиции на холме. Да, это был подарок Божества!

Престимион немедленно передал приказ своему правому крылу продолжать отступление и даже усилить его. Всем без исключения следовало бежать, демонстрируя все возможные признаки панического ужаса (правда, не бросая оружие). Притворное отступление должно было выманить врага, почуявшего победу, вниз, с холма.

И в это же время Престимион вывел на левый фланг свежий отряд лучников, приказав им вести навесную стрельбу, чтобы стрелы падали позади линии щитов. По сигналу в бой вступили кавалеристы герцога Миоля; они стремительно помчались в гору, окружая вражеских солдат, которые вырвались из строя, лишая тех всякой надежды на спасение.

Положение весов удачи, которые только что, казалось бы, так уверенно склонялись в пользу Корсибара, начало быстро меняться.

После того как в атаку пошли всадники Миоля, все войско Корсибара какое то время пребывало на грани полного хаоса. Устрашающая батарея энергометов прекратила огонь: во всеобщей рукопашной схватке стрелки больше не могли отличать своих от чужих; к тому же некоторые из них и сами уже погибли от неполадок в работе своего отремонтированного на скорую руку оружия. И когда извержение молний прекратилось, налетела кавалерия мятежников. Она ворвалась в боевые порядки роялистских войск, неистово рубя направо и налево. В мгновение ока оборона оказалась разрушенной. По всему полю рубили и топтали людей Корсибара. Некоторые, уже не способные подняться, пытались отползти в безопасное место. Другие бежали.

Престимион понял, что наступило время ввести в действие свое секретное оружие.

— Маги! — крикнул он. — Им пора выходить!

И они появились, выйдя из лагеря единой группой: старый как мир Гоминик Халвор, по просьбе Престимиона специально приехавший сюда из Триггойна, его сын Хезмон Горе и еще с дюжину искуснейших волшебников северного города, людей, прославленных во всем мире своими познаниями в тайном искусстве. Все они были облачены в самые торжественные одеяния, при множестве регалий и держали в руках свои орудия.

Когда воины Корсибара увидели, как эта процессия вышла из тыла армии противника, на холме раздался не то крик, не то стон ужаса. Защищенные со всех сторон лучшими из лучших воинами Престимиона, маги шли по сырой равнине. А затем запели трубы, заревели каннивангитали. Волшебники встали в круг, принялись что-то скандировать нараспев, и ввысь взвились языки голубого пламени.

Была уже середина утра; с ясного небосвода на побоище безмятежно смотрело солнце. Но через мгновение небо начали заволакивать густые облака, солнце потускнело, а затем на поле битвы опустилась непроглядная тьма, какая бывает разве что в безлунную полночь. Уже за десяток шагов от собственного носа нельзя было ничего разглядеть.

Люди Престимиона знали заранее о том, что такое должно свершиться. Но противники не имели об этом ни малейшего представления, и в их рядах началась паника.

— Пора! — крикнул Престимион. — Пора! Вперед, на холм, и разорвем их в клочья!

На всем протяжении поля битвы пораженные суеверным страхом воины Корсибара забывали об остатках дисциплины и боевой выучки, метались в ужасе, спотыкаясь о лежавшие на земле тела, а над всем этим разносились призывы командиров армии мятежников: — Вперед! Вперед! Вперед! Вперед!

Гиялорис во мраке увидел перед собой пятно, которое казалось даже еще темнее, чем окружающая мгла. Когда его глаза привыкли к темноте, опустившейся на поле битвы, он понял, что сгусток мрака перед ним — высоченный и широкий, как стена, человек и что это не кто иной, как его старый недруг, жестокий Фархольт.

— Вы предпочтете снова сойтись в борьбе, мой господин, или же выясним наши отношения на палашах? — с изысканной вежливостью осведомился Гиялорис. — Так или иначе, но сейчас вам представилась для этого самая последняя возможность.

Вместо ответа Фархольт яростно взревел и без малейшего промедления нанес мечом могучий размашистый удар, который Гиялорис лишь с трудом смог отразить, в последний момент заметив тусклый блеск клинка. Фархольт все с тем же яростным жаром нанес еще один удар, и еще, и еще. Гиялорису удалось парировать их, но все же четвертый удар со звоном обрушился на его шлем, и он потерял ориентацию, точь-в-точь как в тот день, когда он боролся с Фархольтом во время Игр в Лабиринте. Голова у него закружилась, и он отступил на несколько шагов в сторону.

— Где ты, Гиялорис? — раздался в странной полуночной мгле крик Фархольта. — Иди сюда; пора закончить дело! Это наша последняя встреча, и твое мясо сегодня будут жрать милуфты!

— И впрямь пора закончить, — отозвался Гиялорис. Его все еще покачивало, но в нем с каждым мгновением все сильнее разгоралась ярость, какой он не знал еще, пожалуй, никогда в жизни. — Да, Фархольт, милуфты будут сегодня клевать твой или мой труп. Один из нас не уйдет отсюда.

Он, пошатываясь, шагнул обратно, туда, где, по его расчетам, должен был находиться Фархольт. Держа обеими руками свой огромный меч, он в темноте наугад нанес удар параллельно земле с такой силой, какую можно проявить, пожалуй, лишь раз в жизни, ибо его переполняли ненависть, презрение и омерзение к этому человеку, так долго без всякой причины преследовавшему его и старавшемуся отравить ему жизнь. И почувствовал, как его клинок отшвырнул в сторону меч пытавшегося защититься Фархольта.

Он сделал еще шаг и повторил свой удар, а потом еще раз. Меч разрезал панцирь Фархольта на уровне пояса, как простую бумагу, и вонзился глубоко в бок великана, достав почти до позвоночника. Фархольт издал булькающий звук и, согнувшись, упал набок. Гиялорис, стоя над ним, снова воздел свой меч, но затем, несмотря на темноту, понял, что в повторном ударе нет никакой необходимости: он с одного раза разрубил Фархольта почти пополам.

Герцог Свор, находившийся в совсем другой части поля, тоже вступил в сражение, поскольку не видел никакого приличного способа избежать этого, и вдруг обнаружил перед собой кого-то не выше ростом, чем он сам. Не долго думая, он схватил своего противника за плечо, подтянул вплотную к себе и вгляделся в лицо. И по ледяному блеску глаз он узнал, что это был не кто иной, как Верховный канцлер, бездушный Фаркванор, которого он ненавидел и презирал больше, чем кого-либо еще из обитателей мира.

— Я никак не рассчитывал встретить вас в бою, — первым заговорил Свор. — Ведь вы же совсем не воин, не так ли, Фаркванор?

— Но я заметил бы, что и вы тоже. И все же мы оба здесь. Как вы думаете, почему?

— Я — потому, что предан моему другу. А вы, как я полагаю, потому, что надеетесь заслужить дополнительные симпатии Корсибара, продемонстрировав ему свою доблесть. В той степени, конечно, в какой это слово применимо к вам. Может быть, я ошибаюсь?

Все это время Свор продолжал крепко держать корчившегося Фаркванора за воротник.

— Отпустите меня, Свор. Ведь между нами нет никакой ссоры. Пусть эти грубые большие животные режут друг друга; но зачем сражаться нам с вами? Мы, обитатели духовного мира, являемся естественными союзниками.

— Как интересно это узнать! — рассмеялся Свор. — Тогда скажите мне, мой дорогой любимый союзник: это вы посоветовали Гониволу на переговорах посулить мне Тизмет в качестве платы за предательство? На всем, что он говорил мне, я видел отчетливый отпечаток вашей руки.

— Отпустите меня, — повторил Фаркванор. — Мы сможем обсудить все это в другое время и в другом месте. Давайте уберемся отсюда подальше и предоставим этим грубым мужланам возможность и дальше упражняться в разрушении.

— Ну нет. Думаю, что я наконец стану героем. Пришло время показать, что я могу быть отважным, по крайней мере имея дело с такими, как вы.

С этими словами он вынул меч, который так редко в своей жизни использовал, и отступил на шаг, чтобы пронзить врага. Но одновременно с выпадом Свора Фаркванор молниеносным движением извлек кинжал, висевший на поясе у него за спиной и нанес резкий быстрый удар Свору чуть ниже ребер. Этого следовало ожидать, с горечью подумал Свор, ведь не могло быть такого, чтобы у Фаркванора не было припрятано оружие, которое он мог бы пустить в ход. Но сделать он уже ничего не мог, острие вонзилось ему в незащищенный живот, и он почувствовал, как по его внутренностям мгновенно разлилась река расплавленного металла.

— Ловко сделано, — через силу улыбнувшись, пробормотал Свор. — Вы верны себе до последней минуты. — С этими словами он пронзил своим мечом Фаркванора так, что острие показалось со спины. Затем ноги его подкосились, он навалился на врага, словно хотел обнять его. И в этом странном объятии они оба упали наземь, и их кровь смешалась на поле битвы.

Престимион потерял уже второго скакуна, того, которого уступил ему Гиялорис; животное убили под ним, когда он пробирался в полуденной тьме, призывая своих людей. Он пошел дальше пешком, прицепив лук за спиной и держа меч в руке. Действие заклятия темноты начало ослабевать, небо понемногу светлело, и он уже отчетливо различал усеявшие землю тела погибших и умирающих людей, мелкие стычки, на которые разбилось общее сражение. Ему казалось, что инициатива боя полностью перешла в руки его армии. Не осталось и следа ни от той стены из людей со щитами, которую Корсибар разместил на вершине холма, ни от подразделений второй линии: обе эти группы, каждой из которых вполне подошло бы название «армия», вместе спустились на середину склона и сейчас пребывали в состоянии полного хаоса, а мятежники, похоже, готовились замкнуть вокруг них кольцо и запереть ловушку, из которой уже никто не смог бы ускользнуть.

Он разыскивал Септаха Мелайна, Гиялориса, Абриганта или еще кого-нибудь из знакомых. Но никого из них найти не удалось, а встреча с единственным знакомым — он действительно хорошо знал этого человека — не доставила ему ни малейшей радости. Сквозь редеющую тьму к нему направлялся Дантирия Самбайл в прекрасных доспехах, вид которых, правда, несколько портили царапины и грязь. В одной руке он держал обнаженный меч, а в другой — большой топор грубого вида, очень похожий на те, которыми пользуются лесорубы. Сначала лакей, а теперь хозяин, подумал Престимион. В этот день ему приходилось иметь дело поистине с безмерным количеством зла.

А прокуратор, похоже, прекрасно чувствовал себя на залитом кровью поле сражения.

— Ну, кузен Престимион, вот мы и встретились! — с неподдельной веселостью крикнул он издалека, — Не стоит ли нам подраться? Победитель становится короналем, поскольку Корсибар наверняка уже захлебнулся собственной желчью при виде того, как его несомненная победа пошла прахом из-за ваших триггойнских волшебников. Так что претендентов на корону осталось двое: вы и я. Волшебники, Престимион! Кто бы мог подумать такое про вас?

Прокуратор хрипло расхохотался, высоко поднял топор и резко опустил его.

Сильный широкий удар, достигни он цели, отсек бы Престимиону руку в плече. Но Престимион быстро шагнул вперед, подняв меч, подставил эфес под топорище, и топор ушел в сторону.

А потом он поднял голову и посмотрел в лицо Дантирии Самбайлу встретился взглядом с прекрасными аметистовыми предательскими глазами этого уродливого не то человека, не то воплощенного дьявола.

— Опустите топор, кузен, и давайте прекратим войну между нами, — негромко сказал он. — У меня нет намерения лишать вас жизни, но я сделаю это, если вы меня вынудите.

— Вы щедрый человек, Престимион. У вас слишком большая душа, — сказал прокуратор и разразился еще одним взрывом неистового, похожего на ржанье хохота.

Его глаза превратились в колючие лиловые огоньки. Он резко подался вперед и попытался ударить Престимиона плечом и сбить с ног. Это могло бы ему удасться, так как Дантирия Самбайл был на полголовы выше ростом, чем Престимион, и, возможно, вдвое тяжелее. Но Престимион стремительно отскочил. Его меч рядом с тяжелой саблей прокуратора казался легкой рапирой, но был единственным оружием, которое он имел, и он должен был суметь воспользоваться им.

«Ты сейчас не Престимион Малдемарский, — сказал он себе. — Ты должен превратиться в Септаха Мелайна или умереть».