Сирифорн в противоположность ему никогда ни на одну минуту не желал стать короналем и поэтому провел всю жизнь в самом средоточии властной мощи, где каждый искал его расположения именно потому, что он не представлял ни для кого угрозы. Принц принадлежал к одному из древнейших родов Маджипура, его генеалогическое древо восходило (несмотря даже на несколько имевшихся спорных моментов) к великому лорду Стиамоту, помимо которого его украшали еще несколько имен древних королей: Канаба, Струин и Геппин.

Ходили слухи, что он ухаживал за матерью Престимиона, а позднее остался близким другом семейства Малдемаров, хотя Тиресса и выбрала себе в мужья другого. Сирифорн был одним из богатейших людей на планете, он владел несколькими имениями в различных частях Алханроэля, а также обширными земельными угодьями в Зимроэле. Одевался он всегда элегантно и держался легко и изящно. Волосы у него были светлые, кожа очень гладкая; он был невелик ростом, но хорошо сложен, несколько напоминая внешним обликом Престимиона, хотя Сирифорн всегда держался более расслабленно, не обладая той внутренней энергией, которая составляла отличительную черту принца Малдемарского. Со стороны могло показаться, что Сирифорн ничего не принимает всерьез, но те, кто был знаком с ним достаточно хорошо, знали, что это только внешнее впечатление. Ему было что защищать — огромную собственность, — и, как большинство подобных людей, в душе он оставался глубоким консерватором и придерживался в жизни знакомых излюбленных путей.

Герцог Олджеббин быстро пробежал глазами письмо, затем прочел его еще раз, на этот раз внимательно, и лишь после этого решил поделиться его содержанием с Сирифорном.

— Как вы и предполагали, оно от Престимиона, — наконец сказал он.

— Да. И он приглашает вас отобедать с ним в Малдемаре.

— Именно так. Попробовать вина нового урожая. И поохотиться в его заповеднике.

— То же самое он написал и мне, — сообщил Сирифорн. — Что ж, достоинства его вина нам хорошо известны.

Олджеббин настороженно взглянул на принца.

— Вы что, собираетесь поехать к нему?

— А почему бы и нет? Разве Престимион не наш старый друг? Да и его гостеприимство хорошо известно — это не такое приглашение, от которого стоит запросто отказываться.

Олджеббин легонько побарабанил кончиками пальцев левой руки по письму, которое продолжал держать в правой.

— Новое царствование только началось. Разве вы не считаете, что наша присяга лорду Корсибару обязывает нас в эти дни постоянно находиться в Замке, чтобы начинающий правитель мог воспользоваться нашей мудростью?

Сирифорн ехидно улыбнулся.

— То есть вы боитесь, что поездка в Малдемар вызовет его неудовольствие?

— Я не боюсь ничего в этом мире, Сирифорн, и вы хорошо это знаете. Но я не стал бы походя оскорблять короналя.

— Значит, ответ на мой вопрос — все-таки «да». Олджеббин растянул губы в быстрой, прохладной, совершенно неискренней улыбке.

— Пока мы не знаем, как лорд Корсибар на самом деле относится к Престимиону — сказал он, — согласие принять это приглашение может быть расценено короналем как провокация с нашей стороны.

— Корсибар предложил Престимиону пост в правительстве еще в то время, когда мы все находились в Лабиринте.

— И оно, насколько мне известно, не было принято. В любом случае, это предложение было всего лишь простой данью вежливости. Вы сами это знаете, я это знаю, и, очевидно, Престимион тоже это понимает. И поэтому я повторяю: нам следует выяснить истинное отношение Корсибара к Престимиону.

— Мы оба можем смело высказать предположение на этот счет и, думаю, без риска сильно ошибиться. Но он никогда не решится проявить свое отношение на деле. Он будет стараться нейтрализовать Престимиона, но не посмеет причинить ему реальный вред. И кстати, я не слышал, что Престимион отклонил предложение Корсибара.

— Во всяком случае, он не принял его.

— Пока что не принял. Вам не кажется, что он хочет кое-что рассчитать, прикинуть, так сказать, рукава к жилетке? С какой еще стати он стал бы приглашать нас в Малдемар?

Олджеббин взял Сирифорна под руку и отвел к самому краю террасы.

— Ответьте мне на такой вопрос, — полушепотом заговорил он. — Что вы станете делать, если выяснится, что Престимион втайне готовит восстание против лорда Корсибара и желает выяснить, может ли он надеяться на нашу поддержку?

— Надеюсь, что он пока еще не зашел настолько далеко.

— Ведь уже была свалка у ворот, когда стражники отказались впустить Престимиона. И разве вы станете возражать, что могут быть и другие столкновения? А затем, возможно, и кое-что посерьезнее. Вам не приходит в голову, что он в конечном счете намеревается восстать против Корсибара?

— Я думаю, что он пока что все еще переваривает поступок Корсибара.

Равно, как и я, Олджеббин, как и я. И, полагаю, как и вы.

— Да, Сирифорн, я понимаю разницу между белым и черным. И согласен, что присвоение короны было поспешным и крайне неприличным.

— Не только неприличным, но прежде всего незаконным.

Олджеббин покачал головой.

— Я не стал бы высказываться столь решительно. Не существует никакого формального закона о престолонаследии. Что является, как все мы теперь понимаем, большим упущением в нашей конституции. Но то, что он сделал, неприлично. И не имеет оправдания. Это вопиющее нарушение традиции.

— Ну что ж, Олджеббин, по крайней мере, в глубине вашей души уцелел еще небольшой клочок честности.

— Вы очень добры, изволив заметить это. Но вы уклоняетесь от ответа на мой вопрос. Согласится ли Престимион смириться со сложившейся ситуацией, а если не согласится, то на чьей стороне вы окажетесь?

— Я считаю, так же как и вы, что узурпация трона была чудовищным, презренным поступком, и вызывает у меня глубочайшее отвращение, — с несвойственным ему жаром произнес Сирифорн. Но он тут же скрыл свой пыл за кривой усмешкой: — Конечно, это чудовище очень популярно. Народу нравился Престимион, но он сразу же принял и Корсибара. К тому же людям недостает нашего знания прецедентов и традиции. Все, чего хотят те, кто живет здесь, на Замковой горе, — это видный собой красивый корональ, который может благосклонно улыбаться, проезжая в процессиях по улицам города. А Корсибар как раз таков.

— Дайте мне прямой ответ, Сирифорн, — уже с некоторым раздражением в голосе сказал Олджеббин. — Предположим, что Престимион говорит: надеюсь, что вы поддержите мое восстание. Что вы ответите ему на это?

— С вашей стороны, задавать такой вопрос крайне бестактно.

— Тем не менее я задаю его. При чем здесь такт; мы вдвоем обсуждаем серьезный вопрос.

— Тогда я вам скажу вот что. Я понятия не имею о том, что намеревается делать Престимион. Я уже дважды говорил, расцениваю узурпацию престола Корсибаром как преступление. Но теперь он помазанный корональ, и восстание против него будет изменой. Один неправильный шаг может повести к другому и так далее, и тому подобное, до тех пор пока не наступит конец света. А я могу потерять при этом слишком много; больше, чем кто-либо другой.

— Значит, вы постараетесь сохранить нейтралитет в любой борьбе за трон, которая может развернуться между Престимионом и Корсибаром?

— По крайней мере, до тех пор, пока не пойму, у которой из фракций больше шансов на победу. Я думаю, — продолжил он после короткой паузы, — что это и ваша позиция, Олджеббин.

— Ага. Наконец-то вы высказались напрямик Но если вы намереваетесь оставаться нейтральным, то почему принимаете приглашение Престимиона?

— А что, разве он объявлен вне закона? Мне всегда нравилось его вино, он всегда славился щедрым гостеприимством; он мой старый и дорогой друг. Как и его мать. Если он в один прекрасный день все же решит начать войну против Корсибара и если Божество улыбнется ему и приведет к победе, я не хотел бы, чтобы у него в памяти отложилось, что я пренебрег им в то время, когда ему было тяжело и больно. Так что я поеду. Светский визит без всякой политической подоплеки.

— Понимаю.

— Вы же являетесь действующим Верховным канцлером лорда Корсибара, и, конечно, это делает ваше положение куда более щекотливым, чем мое.

— Разве? Почему же?

— Ни один поступок Верховного канцлера не может быть свободен от политической подоплеки, особенно в такое время, как сейчас. Если вы примете приглашение, может показаться, что вы придаете персоне Престимиона больше значения, чем того хотел бы Корсибар. Корсибару это может не понравиться. Если вы хотите и дальше держаться за свое кресло, то не стоило бы походя оскорблять короналя, — Сирифорн дословно повторил слова собеседника и искоса взглянул на канцлера.

— Что вы имеете в виду, говоря, что хочу держаться за свой пост? — ощетинился Олджеббин.

Сирифорн спокойно улыбнулся.

— Да, он взял вас из правительства Конфалюма. Но надолго ли? Вы же знаете, что Фаркванор спит и видит, как бы занять ваше место. Дайте ему любую зацепку, и он утопит вас перед Корсибаром.

— Я уверен в том, что сохраню свое положение, пока сам этого хочу. И позвольте еще раз напомнить вам, Сирифорн, я никого не боюсь. И уж, конечно, не графа Фаркванора.

— Тогда поезжайте вместе со мной в Малдемар. Олджеббин умолк и какое-то время смотрел под ноги. От негодования, вызванного словами Сирифорна, его глаза горели таким огнем, который, казалось, мог расплавить каменный пол террасы. Затем его взгляд внезапно смягчился.

— Ладно, — сказал он, — мы поедем туда вместе.

— В этом бочонке, который стоит по правую руку от меня, — сказал Престимион, — знаменитое вино десятого года правления Пранкипина и лорда Конфалюма, которое, по всеобщему признанию, является наилучшим вином в этом столетии. В этом — вино тридцатого года Пранкипина — Конфалюма. Знатоки тоже высоко оценивают его, в особенности за необычайно насыщенный цвет и тонкий аромат, но оно все еще довольно молодое и должно дозреть, прежде чем проявит все свои качества. А в этом бочонке… — Он указал на архаичный с виду, сужавшийся с обоих концов под необычно острыми углами бочонок, в клепки которого глубоко въелась пыль. — В этом бочонке остатки самого старого вина, которое только есть в наших погребах. Если только я правильно разобрал надпись на этой выцветшей наклейке, оно поставлено в одиннадцатый год Аминтилира — Келимифона, то есть двести с лишним лет тому назад. Возможно, оно стало за эти годы немного водянистым, но я принес его, адмирал Гонивол, чтобы вы смогли попробовать вино, которое было выжато еще в то время, когда понтифексом был ваш великий предок.

Он оглядел зал, встретившись пристальным взглядом с глазами каждого из гостей и одарив всех по очереди теплой улыбкой; сначала Гонивола, который прибыл первым вскоре после полудня, а затем Олджеббина и Сирифорна, приехавших в одном парящем экипаже часом позже.

— И наконец, — продолжал Престимион, — у нас тут есть первый бочонок с вином урожая этого года. Оно, конечно, пока еще всего лишь сырье, а не то, что принято называть вином. Но я знаю, что люди, которые хорошо понимают толк в вине, попробовав эту кислятину, смогут понять, каким это вино обещает стать через несколько лет. А я могу признаться вам, что хранитель моих погребов, замечательный знаток своего дела, считает, что, когда вино сорок третьего года Пранкипина — Конфалюма полностью созреет, оно станет лучшим из всех вин, которые когда-либо были здесь изготовлены. Господа, позвольте мне предложить вам отведать сначала этого молодого вина и двигаться во времени вспять, пока мы не дойдем до самого древнего.

Они сидели в дегустационном зале замка Малдемар, темном, похожем на естественную пещеру подземном хранилище, вырубленном в зеленом базальте, где на убегавших во мрак стеллажах лежали бесчисленные бутылки, покрытые толстым слоем пыли. Помещение тянулось на изрядное расстояние в направлении Горного замка, а по обеим сторонам этой подземной галереи располагались ряды бочек и стеллажей с бутылками, содержавшими наилучшие вина Малдемара. Эти погреба являли собой сокровищницу, содержимое которой стоило многие и многие миллионы реалов. Вместе с Престимионом были неразлучные Септах Мелайн, Гиялорис, и Свор, а также старший из его братьев Тарадат. Все трое гостей прибыли без сопровождения. Был приглашен также и четвертый, прокуратор Дантирия Самбайл, но он прислал письмо, в котором говорилось, что неотложные дела не позволяют ему сейчас покинуть Замок и потому он приедет через день-другой.

— Абелет Глайн, не будете ли вы так любезны поухаживать за нами? — сказал Престимион.

Абелет Глайн уже более пятидесяти лет заведовал винными погребами в замке Малдемар. Это был неправдоподобно тощий, похожий на скелет человек с выцветшими почти добела некогда голубыми глазами и беспорядочно торчащими в разные стороны лохмами седых волос. О нем говорили, что он выпил лучшего в мире вина больше, чем кто бы то ни было из людей, когда-либо живших на свете. Перед тем как наклониться, чтобы вынуть затычку из первого бочонка, он прикоснулся к рохилье, приколотой у него на груди, сложил вместе указательный и большой пальцы левой руки — жест, призванный отогнать злых духов — и чуть слышно пробормотал какое-то короткое заклинание. Престимион не подал и виду, что его раздражает это суеверие. Он глубоко любил старого винодела и во всем потакал ему.

Затем старик разлил вино по особым бокалам, поднес его всем сидевшим за столом и сам первым пригубил свой бокал. Все присутствовавшие последовали его примеру; так же, как и старый винодел, прополоскали рот вином и сплюнули его в стоявшие на столе тазики. Гостям были хорошо известны приемы дегустации вин. К тому же это вино было пока что слишком молодым, для того чтобы его пить, — виноделы назвали бы его виноматериалом. Но они все с довольными лицами закивали, каждый произнес по нескольку одобрительных слов.

— Это будет нечто чудесное, — пробасил Олджеббин.

— Если вы не возражаете, я хотел бы отправить десять бочек в свои погреба, — сказал Сирифорн.

Ну а обросший темными косматыми волосами Гонивол, нёбо которого было не более чувствительно, чем у гэйрога, и который, по всеобщему мнению, не был способен отличить вино от пива, а пиво от ферментированного драконьего молока, торжественно сообщил, что из этого сырья и впрямь выйдет вино неоценимых достоинств.

Престимион хлопнул в ладоши, и сразу же появились двое слуг с большими подносами. Они подали порезанный толстыми ломтями хлеб, который помогал устранить изо рта привкус вина перед дегустацией следующей пробы, и легкую закуску из тонко нарезанных, почти прозрачных кусочков копченого мяса морского дракона в соусе-маринаде из мейрвы. Когда гости немного закусили, Престимион подал своему виночерпию знак, чтобы тот разлил другое вино. Эту пробу, сказал он, уже не следует выплевывать.

Затем вино было должным образом продегустировано, допито и закушено мгновенно поданной рыбой с пряностями и стойензарскими устрицами, которые все еще чуть заметно шевелились в своих раковинах. Настала очередь прославленного вина десятого года Пранкипина — Конфалюма, которое вызвало благоговейные вздохи, оживленные переговоры за столом и лицемерно-сочувственные замечания о том, как не повезло Дантирии Самбайлу, который лишил себя возможности попробовать это чудо.

— Интересно, если бы во всех бочках было одно и то же вино, смогли бы они это заметить? — шепотом спросил Свор у Септаха Мелайна.

— Тише, тише, никакой непочтительности, — также шепотом отозвался Септах Мелайн, кинув на соседа взгляд, исполненный неподдельного ужаса. — Здесь собрались великие знатоки и к тому же мудрейшие люди королевства.

Напоследок они перешли к древнему вину времен Аминтилира. Оно, конечно, за минувшие два столетия полностью утратило все свои предполагаемые высокие качества, однако это не помешало Великому адмиралу Гониволу расхвалить его сверх всякой меры. У него на глазах даже чуть не выступили слезы радости от доброты Престимиона, который дал возможность своим гостям таким необычным образом почтить память величайшего из представителей его рода.

— А теперь давайте поднимемся наверх, — предложил Престимион, — и присоединимся к моей матери и еще нескольким друзьям, приглашенным к обеду. А после обеда нас ожидает еще старое бренди, которое, надеюсь, тоже доставит вам удовольствие.

Имя Корсибара в тот вечер не было упомянуто ни разу. Во время обеда, накрытого на восемнадцать человек в малом банкетном зале, одна за другой следовали перемены изысканных блюд, и разговор шел об охоте, о будущем урожае винограда, о новой сезонной выставке картин духовного содержания, но ни слова не было сказано по поводу смены правительства. И так продолжалось очень долго, еще несколько часов, пока группа дегустаторов вин не перешла в прежнем составе в гостиную с огромными окнами, где их ожидало столетнее малдемарское бренди в прекрасных шаровидных бутылках, выдутых вручную. Престимион щедрой рукой налил всем в большие пузатые бокалы по доброй порции своего очередного сокровища.

— А что новенького в Замке? — осведомился он, когда все удобно устроились в креслах, Его голос звучал очень спокойно, а вопрос не был адресован никому конкретно, как бы задан в пространство.

В комнате наступила продолжительная пауза. Все трое гостей или рассматривали на свет содержимое своих бокалов или с чрезвычайно сосредоточенным видом потягивали напиток. Престимион, приятно улыбаясь, ожидал ответа, словно задал какой-то совершенно невинный вопрос, касающийся погоды или фасона одежды.

— Там сейчас очень много дел, — выговорил наконец Олджеббин, когда в молчании уже начало ощущаться напряжение.

— Неужели?

— При смене власти всегда проводится большая уборка, — сказал герцог.

Против обыкновения, он сейчас чувствовал себя неловко, оказавшись в центре внимания. — Вы только представьте себе; чиновники мечутся как угорелые, защищая свои должности, если чувствуют опасность лишиться их, или же дерутся за высшую ступень. Словом, жизнь в Замке бурлит и клокочет.

— И к какой категории вы относите себя, господин мой Олджеббин? — спросил Свор, прикоснувшись губами к своему бренди.

Олджеббин заметно напрягся.

— Должен заметить, что Верховный канцлер — это все же больше, чем просто чиновник, что бы вы ни думали на этот счет, любезный Свор. Но если серьезно, новый корональ повторно утвердил меня в этой должности.

— Прекрасно! За это обязательно следует выпить! — воскликнул Септах Мелайн и, вскочив на ноги, высоко поднял руку с бокалом, — За Верховного канцлера Олджеббина, ныне и присно!

— За Олджеббина! — дружно подхватили присутствующие, размахивая руками. — За Олджеббина! За Верховного канцлера! — и все разом осушили бокалы, чтобы не дать себе возможности задуматься над тем, что этот тост являлся, в общем-то, лишь ничем не обоснованным пожеланием.

— А что корональ? — спросил Престимион, когда все умолкли. — Надеюсь, он без труда справляется со своими новыми обязанностями?

И снова ответом ему послужило напряженное молчание. Гости опять принялись рассматривать свои бокалы, словно это были магические хрустальные шары.

— Он мало-помалу вникает в дела, — с какой-то развязностью заговорил наконец Сирифорн, побуждаемый яростными взглядами Олджеббина. — Ведь это все же тяжкое бремя.

— Куда тяжелее всего, что ему когда-либо доводилось поднимать, — проворчал Гиялорис. — Человек должен с осторожностью браться за тяжести, если не уверен, что у него хватит сил их удержать.

Престимион, держа бокал в левой руке, правой налил всем бренди из непочатой бутылки.

— Действительно, народ приветствует возвышение Корсибара, — сказал он, когда все вновь взяли бокалы в руки. — Я видел на всем протяжении Глэйдж, с какой поспешностью они развешивали его портреты и готовились праздновать его прибытие. Полагаю, что его очень хорошо принимали. — Он быстро обежал горящим взглядом лица гостей, словно желая намекнуть им, что в его мягких спокойных словах имеется подтекст. Но те и сами уже поняли это.

— Сейчас у него медовый месяц, — хрипло сказал Гонивол. Он густо покраснел от обильной еды и питья, и это было заметно даже сквозь густую поросль, почти сплошь скрывавшую его лицо — Такое время бывает у каждого нового короналя. Но когда посыплются его декреты, народ может запеть иную песню.

— И не только простой народ, — добавил Сирифорн, протягивая хозяину бокал, чтобы тот вновь его наполнил. Его лицо тоже раскраснелось, а в глазах вспыхнул огонь.

— Что вы говорите? — с невинным видом осведомился Септах Мелайн. — Неужели даже у таких людей, как вы, могут быть причины чего-то опасаться?

Сирифорн пожал плечами.

— Любая большая перемена, тем более такого масштаба, нуждается в тщательной оценке и анализе, любезный Септах Мелайн. В конце концов, лорд Корсибар один из нас. У нас нет никаких оснований сомневаться в том, что мы будем пользоваться при нем теми же привилегиями, какие имели и раньше. Но ведь никому никогда не ведомо, какие реформы и перестановки может замышлять новый корональ. Позвольте мне напомнить вам, что никому из нас еще не приходилось прежде переживать смену правителя.

— Вы совершенно правы, — безразличным тоном вставил Престимион. — Какое это странное время для всех нас. Позвольте мне теперь предложить вам особого ароматического бренди. Мы выдерживаем его после перегонки шесть лет в кеппинонговых бочках, куда для особого привкуса кладут несколько ягод ганни.

Он махнул рукой Септаху Мелайну. Тот поставил перед каждым из присутствующих новые бокалы и ловко наполнил их. Престимион внимательно следил за тем, как гости пили, как будто беспокоился, смогут ли они по достоинству оценить изысканный напиток, а затем обратился к ним прямо:

— А вы, господа? Каково ваше личное отношение к переменам? Скажите мне, они полностью устраивают вас?

Олджеббин настороженно посмотрел на Сирифорна, Сирифорн на Гонивола, а Великий адмирал на Олджеббина. Чья очередь была выкручиваться, отвечая на трудный вопрос?

Все молчали, не было слышно даже обычного в таких случаях уклончивого бормотания.

— А как вы восприняли метод прихода Корсибара к власти? — уточнил вопрос Престимион. — Неужели вы не были шокированы? Или, по-вашему, то, что корональ выбирает себя сам, является хорошим нововведением?

Олджеббин набрал полную грудь воздуха и медленно беззвучно выдохнул. Разговор наконец дошел до сути, и это его ни в коей мере не радовало. Но он ничего не сказал. Как и Гонивол.

Первым не выдержал затянувшейся паузы Сирифорн.

— Не хочет ли мой господин Престимион подтолкнуть нас к государственной измене?

Престимион удивленно вздернул брови.

— Измена? О какой измене вы говорите? Я задал прямой вопрос, касающийся политической философии. Меня интересует ваше мнение по поводу проблемы теории власти. Или, может быть, члены правительства не имеют убеждений в конституционных вопросах или стесняются говорить на эту тему в кругу друзей? А вы находитесь здесь среди друзей, принц Сирифорн!

— Да. Здесь так любят друзей, что меня накачали лучшим в мире вином, накормили до отвала тончайшими яствами, а теперь еще угощают изумительным бренди, от которого я не нахожу в себе сил отказаться, хотя, кажется, скоро лопну, — сказал Сирифорн. Он поднялся и деланно зевнул. — А теперь я, кажется, в состоянии только спать. Возможно, было бы лучше отложить обсуждение конституционных вопросов и философских проблем до утра. Так что, с вашего позволения, принц…

— Подождите, Сирифорн! — вдруг свирепо вскричал Гонивол. Великий адмирал, изменив своей обычной холодной и отстраненной манере поведения, вскочил на ноги. Его изрядно покачивало от выпитого, и он с очевидным усилием заставлял себя держаться вертикально. Его глаза сверкали, на лице было написано такое горячее, граничащее со злобой раздражение, какое можно было видеть разве что у графа Фархольта, когда того охватывал гнев. — Мы сидим здесь уже весь вечер, попиваем вино Престимиона и играем с ним в забавные словесные игры, — хрипло пробормотал он плохо повинующимся языком и, качнувшись в сторону Сирифорна, расплескал содержимое своего бокала. — Пришло время говорить правду, и вы останетесь здесь. — Он повернулся к Престимиону: — Вы согласны со мной, принц? Вы, как я понимаю, клоните к тому, что не намерены признавать коронацию Корсибара и желаете выяснить, на чьей стороне мы окажемся, если вы восстанете против него?

Олджеббин, и без того напрягшийся после первого же вопроса Престимиона, вытянулся при этих словах, как струна.

— Вы пьяны, Гонивол, — выдавил он. — Заклинаю вас именем Божества, прошу вас, сядьте, или… или…

— Замолчите! — огрызнулся Гонивол. — Мы имеем право знать. Ну как, Престимион? Вы дадите мне ответ?

Растерянный Олджеббин неуверенно поднялся на ноги и сделал несколько заплетающихся шагов в сторону Гонивола, словно намеревался силой заставить его умолкнуть. Сирифорн поймал канцлера за руку, оттащил на место и повернулся к Престимиону.

— Что ж, принц. Мне жаль, что мы дошли до этого, но я полагаю, что именно таким и было ваше намерение. Я тоже хотел бы услышать ваш ответ на вопрос адмирала.

— Хорошо, — ответил Престимион, — вы его услышите. Я отношусь к Корсибару, — продолжал он ровным голосом, — именно так, как вы и предполагали. Я считаю его самозваным короналем, незаконно захватившим власть.

— И намереваетесь свергнуть его? — полуутвердительно спросил Гонивол.

— Да, я хотел бы видеть его свергнутым. Да. Я уверен, что его правление принесет всем нам множество бедствий. Но его свержение — это не такое дело, которое можно совершить одним взмахом волшебной палочки.

— Значит, вы просите у нас помощи? — сказал Сирифорн. — Говорите с нами прямо.

— Я всегда говорил с вами прямо, принц Сирифорн. И хочу напомнить вам, что не сказал ни слова о том, что намереваюсь предпринимать какие-либо действия против Корсибара. Но если восстание начнется… повторяю, если оно начнется, то я вложу в него все свои силы и средства. И мне хотелось бы думать, что вы трое поступите точно так же.

Престимион посмотрел на Гонивола, перевел взгляд на Сирифорна, а затем на Олджеббина.

— Вы знаете, что мы разделяем ваше негодование теми путями, которыми Корсибар достиг трона, — медленно, с трудом подбирая слова, сказал Сирифорн. Мы из тех людей, которые предпочитают старые традиции, мы трое. Нам трудно найти оправдание его недостойным и, выражаясь вашими словами, незаконным действиям.

— Да, — вздохнув, согласился Олджеббин.

— Слушайте, слушайте! — воскликнул Гонивол, резко опустившись, почти упав в свое кресло.

— Значит, я могу считать, что вы будете со мной? — безжалостно спросил Престимион.

— С вами в чем? — быстро уточнил Сирифорн. — В неодобрении узурпации власти Корсибаром? Тут мы полностью с вами! Мы скорбим о случившемся. — Олджеббин что-то невнятно промычал и кивнул. Гонивол тоже согласно закивал головой. — Конечно, — продолжал Сирифорн, — сейчас нам следует действовать крайне осторожно. Власть находится в руках Корсибара, и он, учитывая переходный период, естественно, находится настороже. Мы не станем совершать никаких поспешных или непродуманных поступков.

— Я вас понимаю, — сказал Престимион. — Но когда наступит время, если оно, конечно, наступит…

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть этот мир на путь истинный. Обещаю вам это от всего сердца.

— Я тоже, — промолвил Олджеббин.

— И я, — произнес Гонивол, с трудом ворочая языком. — Вы сами знаете это, Престимион. Я исполню свой долг. Несмотря на опасность для моего собственного положения. Несмотря… опасность… Несмо… пас… — Он откинулся на спинку кресла, его глаза закрылись, и спустя несколько секунд послышалось негромкое похрапывание.

— Пожалуй, на сегодня достаточно, — полушепотом бросил Престимион Свору и Септаху Мелайну. Он поднялся на ноги.

— Господа, — бодро заявил он, — думаю, что настало время завершить дегустацию бренди. Господа…

Гонивол уже крепко спал. Олджеббин, казалось, тоже засыпал, а Сирифорн, хотя и заставлял себя усилием воли держать глаза открытыми, с трудом смог найти дверь. По знаку Престимиона Гиялорис поднял Великого адмирала на ноги и, обняв за талию, скорее понес, чем повел в предназначенные ему комнаты. Септах Мелайн взял под руку пошатывавшегося Олджеббина, а Тарадата Престимион отправил вслед за принцем Сирифорном: тот в своем нынешнем состоянии вполне мог заблудиться в замке.

После того как все разошлись, Престимион и Свор остались вдвоем и налили себе еще по глотку бренди.

— Ну, и что вы об этом думаете, мой коварный друг? — беззаботным тоном спросил Престимион. — Со мной они или нет?

— О, с вами, конечно, с вами, всей душой!

— Вы так считаете? На самом деле? Свор улыбнулся и взмахнул рукой.

— О да, Престимион, безусловно, они с вами, эти трое великих и прославленных дворян. Они сами об этом сказали, следовательно, это должно быть правдой. Вы сами слышали их слова. То есть они с вами, пока сидят здесь, в вашем доме, и пьют ваше бренди. Но, подозреваю, когда они вернутся в Замок, их мнение может перемениться.

— Я тоже так думаю. Но как, по вашему мнению, они предадут меня?

— Полагаю, что нет. Они будут выжидать и следить за вашими действиями, чтобы оставить себе простор для маневра. Они присоединятся к вам, если вы выступите против Корсибара и получите шанс на успех. Вернее, если будет ясно, что победа уже у вас в руках. Ну а если вы упустите свой шанс, то они будут утверждать под любой присягой, что никогда ни единым словом не высказывали вам своего одобрения. По крайней мере, так мне кажется.

— И мне тоже, — сказал Престимион.

Ранний рассвет обещал ясный безоблачный день и сдержал свое обещание, но гости Престимиона показались из своих апартаментов нескоро. Они позавтракали вместе в час, куда больше подходивший для обеда, а во второй половине дня под теплым изумрудным солнечным светом дружно и успешно охотились в Малдемарском заповеднике, добыв множество билантунов, сигимойнов и других мелких зверушек. Слуги Престимиона унесли добычу, чтобы приготовить ее к обеду. Этим вечером разговор не касался темы, обсуждавшейся накануне; говорили только о легких и приятных вещах, как это приличествует богатым и знатным господам, наслаждающимся кратким отдыхом на природе.