Хроники Маджипура (№2) - Хроники Маджипура

— И все же я надеюсь повидать его. Когда моя нога окрепнет, ты мне покажешь его?

— Разумеется, — кивнула она. — Почему бы и нет? Но ты будешь разочарован, уверяю тебя. А теперь я пойду. Я хочу добраться до города, пока еще прохладно.

3

Представляя, как войдет однажды в город с Хайрогом, она быстро шла по тропе. Интересно, как на это отреагируют в Нарабале? Начнут забрасывать их камнями или навозом? Будут тыкать пальцами и ржать, а заодно поносить ее, когда она начнет здороваться с знакомыми? Вероятно. Чокнутая Тесме, станут судачить они, привезла в город инородца; не занимаются ли они в джунглях непотребством? Тесме улыбнулась. Да, забавно будет пройтись по Нарабалу с Висмааном. И она попробует, как только он сможет одолеть долгую дорогу через джунгли.

Сама дорога была просто грязной неухоженной тропкой, отмеченной зарубками на деревьях да редкими короткими просеками, быстро зарастающими во многих местах. Но за время путешествия по джунглям она овладела искусством находить дорогу и редко надолго теряла тропу. Поздним утром она добралась до отдаленных плантаций, а вскоре увидела и сам Нарабал, карабкающийся вверх по одному склону холма и сбегающий вниз к морю по противоположному.

Тесме не знала, для чего кому-то понадобилось основывать тут город — в самой западной точке Цимроеля. Какая-то задумка Лорда Меликанда, того самого Коронала, что допустил чужаков на Маджипур, способствуя развитию западного континента. Да, в начале царствования Лорда Меликанда на Цимроеле имелись всего два города, созданные первыми человеческими поселенцами на планете до того, как стало ясно, что центром жизни Маджипура стал другой континент — Алханроель. На северо-западе Цимроеля тогда располагался Пидруид, город с чудесным климатом и отличной естественной гаванью, а на восточном побережье находился Пилиплок, где обосновались охотники на морских драконов. Теперь к ним добавились два пограничных поста: Ни-Мойя, воздвигнутая на одной из самых больших внутренних рек континента, и Тил-Омон, стоявший на краю тропического пояса западного побережья; к тому же существовало несколько поселений в центральных горах, да ходили слухи, что Хайроги строят свой город в тысяче миль к востоку от Пидруида.

И еще был Нарабал, тут, на дождливом юге, на краю континента, окруженный морем. Здесь, если стоять у края Нарабальского Пролива и долго смотреть на воду, постепенно с ужасом начинаешь ощущать все эти тысячи миль дикости, лежащие за спиной, и тысячи миль океана, отделяющего тебя от Алханроеля, где находятся другие города. В юности Тесме пугалась мысли, что живет в месте, столь далеком от центров цивилизации, и порой и Алханроель, и те процветающие города казались ей просто мифом, а подлинным центром вселенной был Нарабал. Она никогда не бывала нигде, кроме него, и не надеялась побывать. Слишком велики были расстояния. Единственным городом в пределах досягаемости явился Тил-Омон, но и до него было неблизко, и те, кто бывал там, рассказывали, что он сильно похож на Нарабал, только дождей поменьше и солнце постоянно висит в небе докучливым зеленоватым глазом.

В Нарабале она повсюду ощущала на себе любопытствующие взоры. Каждый раз, оборачиваясь, девушка замечала, что все пристально пялятся на нее, словно она явилась в город голой. Все знали ее — дикую Тесме, сбежавшую в джунгли, — ей улыбались, махали, расспрашивали, как идут дела, а за этим обычным добродушием были глаза — внимательно-пристальные, враждебные, сверлящие ее с неподдельным интересом и старающиеся разгадать, что у нее на душе. «Почему ты презираешь нас? Почему чуждаешься? Почему делишь дом с отвратительным чужаком?» Она улыбалась в ответ, махала рукой и говорила вслух: «Рада увидеться с вами снова», «Все отлично», а про себя отвечала пронизывающим глазам: «Я никого не презираю, мне просто нужно было уйти, и Хайрогу я помогла потому, что, помоги я кому-нибудь, мне, возможно, за это воздается», но они не понимали.

Никто не заходил в ее комнату в материнском доме. Тесме сложила в мешок книги, кубики и отыскала аптечку с лекарствами, которые, по ее мнению, могли сгодиться Висмаану. Здесь были антивоспалительные средства для ускорения заживления ран, жаропонижающее и многое другое — вероятно, все бесполезное для чужака, но она полагала, что стоит попробовать. Тесме бродила по дому, ставшему для нее непривычным, несмотря на то, что она прожила здесь всю жизнь. Деревянные полы вместо разбросанных листьев, настоящие прозрачные стекла на шарнирах, настоящий механический чистильщик с кнопками и рукоятками — все эти миллионы цивилизованных вещей и приспособлений, выдуманных человечеством много тысяч лет назад в другом мире, от которых она сбежала в свою маленькую хижину с живыми ветвями, растущими по стенам…

— Тесме?

Она удивленно оглянулась. В дверях стояла ее сестра Мирифэйн, почти близняшка: та же манера говорить, то же лицо, те же длинные тонкие руки и ноги и прямые черные волосы. Только на десять лет старше и на десять лет более примирившаяся со своей жизнью. Замужняя работающая женщина, мать. Тесме всегда страдала при виде Мирифэйн, словно смотрелась в зеркало и видела себя на десять лет старше.

— Мне кое-что нужно, — нехотя объяснила Тесме.

— А я надеялась, что ты решила вернуться домой, — сказала Мирифэйн.

— Зачем?

Мирифэйн ответила привычной проповедью о возобновлении нормальной жизни, возвращении в общество и полезном труде. В конце она сказала:

— Мы упустили тебя.

— Может быть, — ответила Тесме, — но я делаю то, что нужно мне. — Она немного помолчала. — Рада была повидать тебя, Мирифэйн.

— По крайней мере, ты останешься на ночь? Мать скоро вернется, она будет рада, если ты пообедаешь с нами.

— Мне далеко идти. Я не могу терять здесь много времени.

— Знаешь, ты хорошо выглядишь. Загорелая, окрепшая… По-моему, отшельничество пошло тебе на пользу.

— По-моему, тоже.

— Думаешь еще пожить в одиночестве?

— Это мне нравится, — ответила Тесме, завязывая мешок. — Как у вас?

Мирифэйн пожала плечами.

— По-прежнему. Только я на время отправлюсь в Тил-Омон.

— Счастливо.

— Хочу вырваться из нашей заплесневелой жизни и отдохнуть. Холтас поработает там с месяц над проектами постройки новых городов в горах — приходится обеспечивать жильем всех этих инородцев, что начинают прибывать. Он хочет взять с собой меня и детей.

— Инородцев? — переспросила Тесме.

— Ты разве не знаешь?

— Расскажи.

— Ну, иномиряне, что живут на севере, начинают проникать сюда. Есть один вид, вроде ящериц с руками и ногами, они хотят развивать фермы в джунглях.

— Хайроги?

— А, так ты слышала? И еще одно племя, напыщенное и воинственное, с лягушачьими рожами и темно-серой кожей. Холтас говорит, что они уже заняли в Пидруиде все мелкие должности, вроде клерков и писцов, а теперь начинают наниматься сюда, и кое-кто из архитекторов собирается спроектировать для них поселения внутри страны.

— Значит, они не будут вонять в прибрежных городах?

— Что? А, я думаю, часть из них все равно тут осядет. Никто не знает, сколько их будет, но, по-моему, наши вряд ли согласятся на большое число иммигрантов в Нарабале, да и в Тил-Омоне тоже…

— Да, я понимаю, — кивнула Тесме. — Ну, передавай всем привет, пойду обратно. Надеюсь, ты приятно отдохнешь в Тил-Омоне.

— Тесме, пожалуйста…

— Что, пожалуйста?

Мирифэйн сказала с досадой:

— Ты такая резкая, такая далекая и холодная! Мы не виделись несколько месяцев, а ты еле выносишь мои расспросы и смотришь на меня с таким раздражением. Почему ты злишься, Тесме? Разве я тебя когда-нибудь обижала? Почему ты такая?

Тесме знала, что бесполезно снова все объяснять. Никто не понимал ее, и меньше всего те, кто уверял, что любит. Стараясь говорить мягче, она ответила:

— Назови это запоздалым переходным возрастом, Мири, или возмужанием юности. Ты очень хорошо относишься ко мне! Но только это зря, я все равно уйду. — Она легонько коснулась пальцами руки сестры. — Может, я загляну на днях.

— Надеюсь.

— Только скоро не ждите. Передайте всем привет от меня, — сказала Тесме и вышла.

Она торопливо шла по городу, боясь встречи с матерью или с кем-нибудь из старых знакомых, особенно бывших любовников. Девушка украдкой оглядывалась, как вор, и не раз быстро ныряла в переулки, заметив того, кого не хотела видеть. Встречи с сестрой было достаточно. Пока Мирифэйн не сказала, что раздражение ее хорошо заметно, Тесме не сознавала этого. Мири была права: Тесме чувствовала, что остатки раздражения еще кипят внутри ее. Эти люди, эти унылые маленькие людишки со своим ничтожным честолюбием, маленькими предрассудками, замкнувшиеся в череде своих бессмысленных дней

— они приводили ее в ярость. Чумой рассеяться по Маджипуру, сгрызая ненанесенные на карту леса и загаживая необъятный океан, основывать грязные города в местах удивительной красоты и никогда не задаваться какой-нибудь целью. Слепые, нерассуждающие натуры — это было хуже всего. Никогда они не посмотрят на звезды и не спросят, что это такое. А ведь именно это волновало человечество на старой Земле, заставляя превращать в копию материнского мира тысячи захваченных планет. Имеют ли звезды хоть какое-нибудь значение для человечества Маджипура? Наверное, Старая Земля все еще для них что-то значит и кажется прекрасной, лишившись за прошедшие столетия серой скучной шелухи и накипи, несомненно, она далеко ушла от Маджипура, который лишь через пять тысячелетий станет ее отражением с раскинувшимися на сотни миль городами, всеобщей торговлей, грязью в реках, истребленными животными и бедными обманутыми людьми, Изменяющими Форму, повсюду загнанными в резервации, — со всеми старыми ошибками, принесенными в девственный мир. Тесме это поражало до глубины души, заставляя кипеть от бешенства. Она считала, что все это от путаницы личных целей, расстроенных нервов и отсутствия любовника, но затопившая ее ярость возникла вдруг от недовольства всем человеческим миром. Ей хотелось схватить Нарабал и сбросить в океан. К сожалению, она не могла этого сделать, не могла ничего изменить, не могла приостановить то, что они называли распространением цивилизации. Все, что она могла, — это вернуться в джунгли к сплетающимся лианам, влажному сырому воздуху, пугливым животным болот, к хижине, к увечному Хайрогу, который, будучи частью затопляющего планету прилива, был и тем, о ком она заботилась, кого даже лелеяла, потому что остальным ее сородичам он не нравился, пожалуй, они даже ненавидели его, и она, заботясь о нем, отличалась от них.

Голова болела, мускулы лица стали жесткими, будто одеревенели, она понимала, что идет, сгорбясь, неся на плечах всю тяжесть жизни, от которой отреклась. Она сбежала из Нарабала так быстро, как только смогла.

4

Висмаан лежал в постели и, кажется, ни разу не шевельнулся, пока ее не было.

— Как тебе, лучше? — поинтересовалась Тесме. — Как ты один справлялся?

— Очень спокойный день. Только нога чуть больше опухла.

— Давай взгляну.

Она осторожно ощупала ногу. Та казалась слегка одутловатой, и чуть он дернулся, когда Тесме дотронулась до опухоли, что, по-видимому, означало очень сильную боль, если верить утверждению Висмаана, что к боли Хайроги нечувствительны. Возможно, стоило отправить Хайрога в Нарабал, но он не казался обеспокоенным, а Тесме сомневалась, что доктора в городе знают что-нибудь о психологии и анатомии чужаков. Кроме того, она хотела, чтобы он остался здесь. Девушка распаковала лекарства, принесенные из дома, и дала ему антивоспалительное и жаропонижающее, затем приготовила фрукты и овощи. До наступления темноты она успела проверить ловушки на краю лесной поляны и обнаружила в них несколько небольших зверушек — маленького сгимойна и пару минтансов. Она привычно свернула им шеи — в самом начале отшельничества делать это было ужасно тяжело, но ей требовалось мясо, а никто не стал бы убивать за нее и для нее — и разделала тушки для огня. Потом развела костер, подвесила мясо и вернулась в дом.

Висмаан забавлялся одним из кубиков, которые она принесла, но отложил его в сторону, едва она вошла.

— Ты ничего не рассказала о визите в Нарабал, — заметил он.

— Я была там недолго. Взяла, что нужно, поболтала немного с сестрой и ушла — одно расстройство. Только в джунглях и почувствовала себя хорошо.

— Ты сильно ненавидишь то место.

— А иного оно не заслуживает. Эти унылые надоедливые люди, эти безобразные, зажатые со всех сторон маленькие здания… — Она пожала плечами и покачала головой. — Да, сестра говорила, что закладываются какие-то новые города на континенте для иномирян, потому что их много переселяется на юг. В основном, Хайрогов и еще каких-то, с серой кожей и…

— Хьортов, — подсказал Висмаан.

— Мне все равно, — отмахнулась Тесме. — Мири говорила, что они любят работать клерками и писцами. По-моему, они устраиваются во внутренних провинциях лишь потому, что никто не хочет допускать их в Тил-Омон или в Нарабал.

— Странно, я никогда не замечал недоброжелательства людей, — сказал Хайрог.

— В самом деле? А может, просто не обращал внимания? Предрассудков на Маджипуре хватает.

— Мне не совсем понятно. Разумеется, я никогда не бывал в Нарабале и, возможно, у вас иначе. Вот на севере, я убежден, затруднений нет. Ты была на севере?

— Нет.

— Жители Пидруида встретили нас очень радушно.

— Правда? Я слышала, будто Хайроги построили себе город где-то к востоку от Пидруида, у Большого Рифта. Если в Пидруиде у вас было все так хорошо, зачем куда-то переселяться?

— Вместе с нами людям жить не очень удобно, — спокойно заметил Висмаан.

— Ритм нашей жизни сильно отличается от вашего. Наша привычка спать, например. Да и самим нам трудно жить в городе, который засыпает на восемь часов каждую ночь, когда сами мы бодрствуем. Есть и другие различия. Вот мы и создали Дулорн. Надеюсь, ты когда-нибудь увидишь его. Он изумительно красив и построен целиком из белого камня, сияющего внутренним светом. Мы очень гордимся им.

— Почему же тогда тебе там не понравилось?

— Мясо не сгорит? — осведомился он.

Тесме покраснела и выскочила наружу, едва успев сорвать обед с вертела. Чуть нахмурясь, она нарезала мясо и подала его вместе с токкой и фляжкой вина, которое принесла днем из Нарабала. Неуклюже приподнявшись, Висмаан принялся за еду.

Немного погодя он сказал:

— Я прожил в Дулорне несколько лет. Но там очень засушливая местность, а на нашей планете я жил в теплом и сыром краю, похожем на Нарабал. Вот я и хотел найти плодородную землю. Мои далекие предки были земледельцами, и я решил вернуться к их занятию, а когда услышал, что в тропиках Маджипура можно снимать урожай шесть раз в год и имеется множество свободной земли, то отправился сюда.

— Один?

— Да, один. У меня нет жены, хоть я и собираюсь завести ее, как только поселюсь здесь.

— И будешь продавать выращенный урожай в Нарабале?

— Да. В моем родном мире едва ли найдется какая-нибудь невозделанная земля, но и то ее еле-еле хватает, чтобы прокормить нас. Большую часть продуктов питания мы ввозим. Поэтому Маджипур так сильно влечет нас к себе. Я счастлив здесь. И думаю, ты не права насчет горожан: вы, маджипурцы, сердечный и приветливый народ, учтивый, законопослушный и опрятный.

— Даже так? Хмм… Стоит кому-нибудь пронюхать, что я живу с Хайрогом, все будут шокированы.

— Шокированы? Почему?

— Потому что ты чужак. И рептилия.

Висмаан издал странный фыркающий звук. Смеялся?

— Мы не рептилии. Мы теплокровные и так же, как и вы, растим детей.

— Ну, как рептилии.

— Внешне, пожалуй. Но я настаиваю, что близок к млекопитающим.

— Близок?

— Только мы откладываем яйца. Но ведь есть и млекопитающие такие же. Вы ошибаетесь, считая…

— Это несущественно. Люди воспринимают вас, как рептилий, а человек издревле не терпел змей. Боюсь, из-за этого всегда будут недоразумения между нами и вами. Это идет еще с давних времен на Старой Земле. Кроме того… — Она спохватилась, что чуть было не ляпнула о его запахе. — Кроме того, — повторила она неуклюже, — вы немного пугаете.

— Неужели больше, чем огромные лохматые скандары? Или су-сухерисы с двумя головами? — Висмаан повернулся к Тесме и уставился на нее глазами без век. — Я думал, ты скажешь, что тебе самой неудобно с Хайрогом, Тесме.

— Нет.

— Предубеждения, о котором ты говоришь, я никогда не замечал, и вообще, впервые слышу о нем. Мне лучше уйти, потому что я тебя расстраиваю.

— Нет-нет, ты совершенно неправильно меня понял. Я хочу, чтобы ты остался здесь, хочу помочь тебе. Я совершенно не боюсь тебя и ни к чему в тебе не отношусь с предубеждением. Я только пытаюсь объяснить, что почувствуют люди в Нарабале, то есть, это я полагаю, что они могут почувствовать, и… — Тесме сделала долгий глоток из фляжки. — Не знаю, как нам справиться со всем этим. Извини. Лучше поболтаем о чем-нибудь другом.

— Конечно.

Тесме заподозрила, что обидела его или, по меньшей мере, расстроила. Несмотря на холодную отчужденность чужака, он, казалось, был очень проницателен и, возможно, был прав в том, что наружу прорвалось ее собственное предубеждение, ее собственные предрассудки. Вполне понятно, подумала она, что, запутавшись в отношениях с людьми, я просто не способна больше заботиться о ком-либо, о человеке или о чужаке, и потому многочисленными мелочами показываю Висмаану, что мое гостеприимство просто прихоть, неестественная и почти вынужденная, таящая в себе недовольство его присутствием здесь. Но так ли это? Она все меньше и меньше понимала себя, словно стремительно взрослела. И тем не менее, она не хотела, чтобы он чувствовал себя здесь незваным гостем. И решила в будущем показать, что заботится о нем искренне.

Этой ночью она спала лучше, чем предыдущей, хотя все еще не привыкла спать в присутствии постороннего и каждые несколько часов просыпалась, всматривалась сквозь темноту в сторону Хайрога и каждый раз видела его, занятого кубиками. Он не замечал ее. Тесме пыталась представить, каково это — спать один раз три месяца, оставшееся время бодрствовать. Пожалуй, это самое чуждое в нем. Это и то, как он лежит часами, не в состоянии ни встать, ни уснуть, чтобы забыться от боли, и занимается чем угодно, лишь бы отвлечься, лишь бы убить время. Что может быть более мучительным? И тем не менее, его настроение не менялось, он оставался таким же спокойным, мирным, бесстрастным. Неужели таковы все Хайроги? Неужели они никогда не пьянеют, не ссорятся, не бранятся на улицах, не ругаются с женами? Но ведь они не люди, напомнила она себе.

5

Утром она мыла Хайрога до тех пор, пока его чешуя не заблестела, затем поменяла постель. Накормив его, она провела день как обычно, но, блуждая в джунглях, чувствовала себя виноватой за то, что пока бродит по лесу, он лежит в хижине неподвижно и гадает, когда она вернется и расскажет ему что-нибудь или просто втянет в разговор и развеет скуку. Но в то же время девушка понимала, что, если будет непрерывно торчать у его постели, они быстро исчерпают все темы и начнут действовать друг другу на нервы; пока же у него есть с десяток развлекательных кубиков, которые помогут отвлечься. Возможно, он даже предпочитает большую часть времени проводить в одиночестве. И уж во всяком случае одиночество нужно ей самой, теперь даже больше, раз она делит хижину с чужаком, и потому этим утром Тесме отправилась на длительную прогулку, собирая заодно для обеда ягоды и коренья. К полудню пошел дождь, и она присела под деревом врамма, чьи широкие листья хорошо укрывали от струй. Прикрыв глаза, девушка старалась ни о чем не думать; мир и покой, наконец, воцарились в ее душе.

В следующие дни она привыкала к чужаку. Он оказался неприхотливым и нетребовательным, развлекался кубиками и стоически переносил свою неподвижность. Он редко спрашивал о чем-либо или сам заводил разговор, но всегда дружелюбно отвечал на вопросы и охотно рассказывал о своем мире — убогом и страшно перенаселенном, о жизни там, о своих мечтах обосноваться на Маджипуре и о испытанном волнении, когда впервые увидел эту прекрасную, усыновившую его планету.

На четвертые сутки он впервые поднялся, с помощью девушки выпрямился и, опираясь на ее плечо и свою здоровую ногу, осторожно попробовал коснуться больной ногой пола. Тесме внезапно почувствовала, как изменился его запах, став более резким — нечто вроде обонятельной дрожи, — и уверилась в том, что именно так Хайроги выражают свои эмоции.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она. — Слабость?

— Она не выдерживает моей тяжести. Но излечение идет хорошо. Думаю, еще несколько дней, и я смогу встать. Помоги мне немного пройтись, а то у меня тело ослабло от долгого безделья.

Он оперся на нее, и они вышли наружу, где начали медленно прохаживаться взад и вперед. Эта недолгая прогулка, кажется, освежила его. Тесме с удивлением осознала, что ее опечалил этот первый признак выздоровления, поскольку он означал, что скоро — через неделю или две — Висмаан достаточно окрепнет, чтобы уйти, а она не хотела этого. ОНА НЕ ХОТЕЛА, ЧТОБЫ ОН УХОДИЛ! Это внезапное понимание изумило ее до глубины души. Снова жить отшельницей, с наслаждением спать в своей постели и бродить по лесу, не заботясь ни о каких гостях, делать, что вздумается, избавиться от раздражающего присутствия Хайрога — и тем не менее, тем не менее, тем не менее, она чувствовала подавленность и беспокойство при мысли, что он скоро покинет ее. Как странно, думала она, как необычно и как похоже на меня!

Теперь они гуляли несколько раз в день. Он все еще не мог наступать на сломанную ногу, но с каждым разом двигался все легче. Наконец, Висмаан объявил, что опухоль спала, и кость явно срослась как следует. Он начал заводить разговор о ферме, которую хотел основать, о видах на урожай и расчистке джунглей.

Однажды днем в конце первой недели Тесме, возвращаясь из экспедиции по сбору калимботов с луга, где впервые наткнулась на Хайрога, остановилась проверить ловушки. Большинство оказались пустыми или с обычными мелкими зверушками, но в одной, в кустарнике за водоемом, что-то неистово колотилось, и когда она подошла, то увидела, что поймала билантона — самое большое животное, когда-либо попадавшее в ее западню. Билантоны водились по всему западному Цимроелю — изящные, быстрые, небольшие животные с острыми копытами и хрупкими ножками. Но здесь, у Нарабала, они были просто гигантскими, вдвое больше утонченных северных сородичей. Здешние билантоны доставали до запястья человека и ценились за нежное и ароматное мясо. Первым побуждением Тесме было выпустить прелестное создание: слишком большим оно казалось, слишком красивым, чтобы его убивать. Она научилась резать мелких животных, придерживая их одной рукой, но тут было совсем другое. Большое животное, выглядевшее чуть ли не разумным, несомненно благородным, ценившим свою жизнь со всеми надеждами и нуждами, поджидавшее, возможно, подругу. Тесме сказала себе, что она дура. И дресли, и минтансы, и сигмоны так же стремились жить, как рвется сейчас жить этот билантон, а она убивала их, не колеблясь. Она понимала, что не стоит одухотворять животных, когда, даже живя в цивилизации, она охотно и с удовольствием ела их мясо, если их убивала другая рука. И уж тем более, нет ей дела до осиротевшей подруги билантона.

Подойдя ближе, она поняла, что билантон в панике сломал одну из ног, и на мгновение у нее мелькнула мысль наложить ему шину и оставить у себя как любимца. Но это было еще более нелепо. Она просто не в состоянии усыновлять каждую увечную тварь из джунглей. Чтобы наложить шину, необходимо осмотреть его ногу, а билантон вряд ли будет вести себя спокойно, и если даже удастся каким-то чудом справиться, он сбежит при первом же удобном случае. Глубоко вздохнув, она подошла сзади к бившемуся животному, схватила его за нежную морду и свернула длинную грациозную шею.

Разделка туши оказалась делом более тяжелым и кровавым, чем она ожидала. Тесме ожесточенно кромсала и резала, как ей показалось, несколько часов, до тех пор, пока Висмаан не окликнул ее из хижины, спрашивая, чем она занята.

— Готовлю обед, — отозвалась она. — Сюрприз. Будет большое угощение. Жаркое из билантона.

Она тихонько хихикнула, подумав, что это прозвучало, как у доброй жены, когда та готовит филе, а муж лежит в постели, ожидая обеда.

В конце концов, неприятная работа была сделана. Девушка поставила мясо коптиться на медленном дымном огне, а сама отправилась мыться, собирать токку и корни гамбы, а затем открыла фляжки с вином. Обед был готов с приходом темноты, и Тесме чувствовала гордость за содеянное.

Она ожидала, что Висмаан набросится на еду без комментариев в своей обычной флегматичной манере, но нет: впервые на его лице появилось оживление, какие-то искорки в глазах, да и язык мелькал как-то по-другому. Она решила, что теперь лучше разбирается в его чувствах. Хайрог с воодушевлением жевал мясо, похваливал вкус и мягкость и просил еще и еще. Каждый раз, подавая ему, она накладывала и себе, пока не насытилась.

— К мясу очень хороша токка, — заметила Тесме, вкладывая в рот сине-белые ягоды.

— Да, очень приятно, — спокойно подтвердил он.

Наконец, она больше не могла не только есть, но даже и просто смотреть на еду. Положив остатки так, чтобы они были доступны для его протянутой руки, Тесме допила последний глоток вина и, вздрогнув, засмеялась, когда несколько капель пролилось на подбородок и груди. Потом она вытянулась на листьях. Голова у нее кружилась. Она лежала лицом вниз, поглаживая пол и слушая продолжавшееся чавканье. Наконец, Хайрог тоже насытился, и все стихло. Тесме лежала, но сон не приходил. Голова кружилась все сильнее и сильнее, до тех пор, пока ей не стало казаться, будто ее швыряет по какой-то ужасной центробежной дуге на стену хижины. Кожа горела, соски грудей набухли и воспалились.

Я слишком много выпила, подумала она, и съела слишком много токки, по меньшей мере, ягод десять. Яростный сок кипел теперь в ней.

Она не желала спать одна, скорчившись на полу.

С преувеличенной осторожностью Тесме встала на колени, на мгновение замерла и медленно поползла к кровати. Она до боли всматривалась в Хайрога, но в глазах стоял туман, и она различала лишь общие его очертания.

— Ты спишь? — прошептала она.

— Ты ведь знаешь, что я не буду спать.

— Конечно, конечно. Я как-то отупела.

— Тебе плохо, Тесме?

— Плохо? Нет, не очень. Ничего особенного, разве что… как бы это… — Она заколебалась. — Я пьяна, понимаешь? Ты знаешь, что значит быть пьяным?

— Да.

— Мне не нравится на полу. Можно, я лягу с тобой?

— Если хочешь.

— Я буду очень осторожен и не стану задевать твою больную ногу. Покажи, какая.

— Она почти зажила, Тесме, не беспокойся. Ложись здесь.

Она почувствовала, как его рука взяла ее за запястье и потянула вверх. Поднявшись, девушка легла рядом, чувствуя чешуйчатую кожу от груди до бедра, такую прохладную и такую гладкую. Она несмело провела рукой по его телу. Как отлично выделанная кожа для чемодана, подумала она, надавив пальцами и ощущая могучие мускулы под жестким покровом. Запах его изменился, стал резким, пронизывающим.

— Мне нравится твой запах, — пробормотала она.

Тесме уткнулась лбом в его грудь и плотно прижалась к нему. Много месяцев, почти год она не была ни с кем в постели, и было хорошо чувствовать так близко чужое тело. Даже Хайрога, подумала она, даже Хайрога. Просто прикоснуться к кому-нибудь, почувствовать близость. Это так хорошо — чувствовать.

Он дотронулся до нее.

Она не ожидала этого. Все их отношения складывались так, что она заботилась о нем, а он покорно принимал ее услуги. Но внезапно его рука — прохладная, жесткая, чешуйчатая и гладкая — прошлась по ее телу, легко скользнула по груди, проследовала ниже, к пояснице, задержалась на бедрах. Что это? Неужели Висмаан решил заняться с нею любовью? Она подумала о его теле, лишенном половых признаков, как у машины. Он продолжал гладить ее. Это непонятно, подумала она, и сверхъестественно. Даже для Тесме. Совершенно необъяснимо, ведь он не человек, а я… А я очень одинока. И очень пьяна.

Девушка надеялась, что он будет лишь гладить ее, но вдруг одна его рука скользнула вокруг ее плеч, легко и нежно приподняла, перекатывая на себя, и бережно опустила, и Тесме почувствовала бедрами выступающую твердую плоть мужчины. Неужели его пенис таился где-то в чешуе, и он выпустил его, когда подошло время? И он…

Да.

Он, казалось, знал, что нужно делать. Пусть он чужак, при первой встрече с которым она не могла определить, мужчина он или женщина, но он явно понимал теорию любовных игр людей. На мгновение почувствовав, как его пенис входит в нее, она испытала ужас и отвращение, страх, что он повредит ей или причинит боль, и где-то в глубине сознания билась мысль, насколько это карикатурно и чудовищно, это совокупление женщины с Хайрогом, то, чего никогда не случалось за всю историю Вселенной. Ей отчаянно захотелось вырваться и убежать в ночь, но-она была слишком пьяна, слишком кружилась голова, а потом она осознала, что он вовсе не повредил ей, и что пенис его скользит внутрь и наружу с размеренностью часового механизма, а ее лоно трепещет от затопившего его наслаждения, заставляя дрожать и всхлипывать, наваливаясь на его гладкий, жесткий…

Она пронзительно закричала в момент оргазма, а после лежала, свернувшись на его груди, трепеща, постанывая и мало-помалу успокаиваясь. Она протрезвела. Она понимала, что сделала, и это изумило ее, даже больше, чем изумило. Знали бы в Нарабале! Хайрог — любовник! И наслаждение было таким сильным! Но вот получил ли он какое-нибудь удовольствие? Тесме не посмела спросить. Как узнать, бывает ли у Хайрогов оргазм? И есть ли у них вообще такое понятие? Ей захотелось узнать, занимался ли он любовью с женщинами раньше, и вновь она не посмела спросить. Он был не очень искусен, но определенно более ловок, чем некоторые из тех мужчин, которых она знала. Экспериментировал ли он с ней, или просто его чистый ясный разум вычислил ее анатомические потребности — этого она не знала, и сомневалась, что когда-нибудь узнает.