Хроники Маджипура (№4) - Горы Маджипура

Женщины отступили в тень. Он остался один на один с королем, который возвышался над ним подобно титану.

По голому блестящему телу Тойкеллы ручьями тек пот. Он радостно улыбался во весь рот — Харпириас впервые заметил, что в передние зубы короля вставлены сверкающие драгоценные камни: рубин, изумруд и еще какой-то третий камень более темного цвета, — и три раза хлопнул в ладоши. Очевидно, это послужило сигналом музыкантам: вместо дикого завывания, гудения, грохота и визга послышалась совершенно другая музыка — медленная и тягучая, по-змеиному плавная мелодия, тихая, навязчивая и странная.

Король, высоко подняв плечи и держа перед собой сдвинутые ладони, производил загадочные движения пальцами и одновременно невероятно грациозно, легкими, почти невесомыми шагами двигался по широкому кругу вокруг Харпириаса. Это было похоже на танец охотника, подстерегающего добычу.

Харпириас, который не имел представления, как именно ему следует танцевать, секунду оставался неподвижным, глядя на Тойкеллу застывшим взглядом человека, постепенно впадающего в транс. Но вот он тоже начал двигаться, почти помимо своей воли: поначалу лишь сгибая и разгибая пальцы, потом медленно поднимая и опуская плечи и, наконец, копируя королевские мелкие, деликатные шажки на цыпочках, он тоже начал описывать круг, только в противоположном направлении, навстречу Тойкелле.

Долгие секунды они ходили кругами, выслеживая друг друга: громадный великан и человек намного ниже его ростом, более компактный, — а темп и громкость музыки все нарастали. Вскоре ее бурная интенсивность уже почти сравнялась с той, что сопровождала танец женщин.

Следуя за музыкой, Харпириас ускорял шаги.

Тойкелла, по-прежнему улыбаясь, тоже двигался все быстрее. Харпириас рассмеялся. Теперь стало невозможным сохранять прежнюю утонченность движений. Он прыгал и подскакивал, топал ногами и хлопал в ладоши.

— Эй-йя! — крикнул король. — Халга!

— Эй-йя! — отозвался Харпириас. — Халга!

— Шифта скепта гарта блан!

— Шифта скепта!

— Гарта блан!

— Шифта скепта гарта блан!

Харпириас рывком откинул назад голову, высоко вскинул руки, подтянул почти до груди одно колено, затем второе. Он выл и ревел. Он топал и хлопал. И теперь видел, что другие тоже присоединяются к танцу: сначала некоторые из женщин, затем тот богато разодетый человек с раскрашенным лицом, который разговаривал с Коринаамом у входа в долину, а за ним другие мужчины, тоже ярко раскрашенные — возможно, выдающиеся воины племени. Даже несколько скандаров в конце концов вышли танцевать, однако гэйроги не присоединились к танцующим, и Коринаам тоже не рискнул выйти в круг.

Казалось, они уже много часов кружатся по комнате, словно толпа обезумевших лунатиков… но музыка внезапно смолкла на полуноте, как будто все музыканты исчезли в одно мгновение, и единственными звуками, раздававшимися в комнате, были смех и хриплое дыхание.

Король, который стоял рядом с Харпириасом, когда оборвалась музыка, повернулся к нему. Горящие глаза человека-великана светились от счастья.

Он протянул к Харпириасу огромную лапу, сгреб его в охапку и с сокрушительной силой прижал к себе. Нескончаемо долгую секунду Тойкелла держал гостя в своих объятиях. Исходящий от короля запах вызывал головокружение: вонючая смесь пота, животного жира, толстого слоя красок и отвратительных духов.

Затем Тойкелла отпустил Харпириаса, еще раз широко улыбнулся и хлопнул себя по лбу жестом, походившим на салют. Харпириас, с такой же улыбкой, повторил королевский жест.

Танец привел его в сильное возбуждение. После долгих и мрачных месяцев ссылки он снова почти стал самим собой. К своему изумлению, он обнаружил, что Тойкелла к тому же обладает своеобразным очарованием и кажется ему приветливым, веселым старым тираном. По-видимому, он Тойкелле тоже понравился.

"Да, — подумал Харпириас, — мы станем лучшими друзьями, он и я. Будем вместе сидеть допоздна и пить — что, интересно, они здесь пьют? — и будем рассказывать друг другу истории из своей жизни. Да-да, друзьями.

Закадычными приятелями".

Теперь, наконец, настало время пира.

Король угощал Харпириаса из собственных рук — очевидно, высокая честь, но несколько сомнительная, так как дипломатическая вежливость теперь обязывала Харпириаса есть все, что предлагал ему Тойкелла. Если бы ему позволили выбирать по своему вкусу, он предпочел бы менее широкий ассортимент, так как почти все, что стояло на столах, судя по виду и по запаху, едва ли можно считать съедобным. По большей части это было мясо — жаркое и рагу и зажаренные на вертеле полоски, залитые густым, остро пахнущим соусом. Было также несколько видов супов — то есть Харпириас надеялся, что эти жидкости и есть супы, а не нечто более угрожающее — и горы жареных орехов, и пюре из разнообразных овощей, и нечто, напоминающее ободранные корни, запеченные и обугленные. Любимым напитком короля было, по-видимому, какое-то горькое, противное пиво серовато-черного цвета, которое неприятно пузырилось и бродило в чашках.

Харпириас ел что мог — там отщипывал кусочек, тут мужественно заталкивал что-то себе в рот — и с отчаянием запивал все это большими глотками пива. По-видимому, эти люди любили полусырое и жирное мясо, к тому же такое жесткое, что даже такой опытный охотник, как Харпириас, с трудом его прожевывал. Все соусы были для него слишком острыми, а многие овощные блюда имели такой привкус, будто уже прокисли или забродили. Но он старался изо всех сил. Он понимал, какой жертвы потребовало от отиноров такое изобилие на столе, если учесть, что они жили в стране, большую часть года покрытой снегом, где не знали земледелия, где каждый кусочек пищи приходилось с огромным трудом отвоевывать у не слишком-то щедрой природы Король подавал ему все новые и новые порции. Харпириас смеялся и протестовал, потом стал отщипывать по крошке и, улучив момент, когда Тойкелла смотрел в другую сторону, отдавать почти нетронутые тарелки слугам.

Вечер казался бесконечным.

В зал вошли три клоуна и устроили длинное и непонятное представление, состоящее из шуток и неуклюжего жонглирования, над которым король хохотал до слез Снова плясали женщины, затем танцевала группа мужчин.

Харпириаса стало клонить в сон, но он упорно заставлял себя следить за происходящим. Он выпил еще булькающего горького пива: оно ему даже начало нравиться. Затем он увидел, что пирующие начали постепенно, по двое, по трое, ускользать куда-то. В большой комнате стало очень тихо.

Король схватил в охапку своих женщин и вместе с ними повалился на ковры.

— Пойдемте, принц. Вечер закончился, — тихо сказал Коринаам.

— Должен ли я пожелать королю спокойной ночи?

— Он этого не заметит, мне кажется. — Действительно, Тойкелла, очевидно, был занят — слышалось лишь его тихое причмокивание. — Просто уйдем, — предложил метаморф.

Вместе они пересекли ледяную площадь и подошли к дому для гостей на дальнем краю поселения. Было уже поздно, стемнело. Воздух летней ночи был чистым и прохладным, и, подумалось Харпириасу, в нем уже чувствовалось дыхание зимы. Звезды, казалось, почти не мигали, а сияли отдельными пронзительно яркими точками.

— Вы сегодня хорошо себя держали, — сказал Коринаам, когда они вошли в ледяной дом. — Благоприятное начало нашей миссии.

Харпириас кивнул. Он чувствовал себя опьяневшим. Слишком много возбуждающего, слишком много странного пива, слишком много дурной пищи, слишком много дымного, душного воздуха. Он отвел в сторону кожаный клапан, прикрывающий дверь, и вошел в свою комнату.

В ней было даже теплее, чем в тронном зале, и лампы, которые горели во время его отсутствия, наполнили воздух густым маслянистым дымом, так что, вдохнув его, Харпириас сразу же закашлялся.

В комнате кто-то был. Какая-то женщина.

— Ты кто? — спросил он. — Что тебе надо?

Она встала и подошла к нему, улыбаясь щербатой улыбкой. Харпириас узнал в ней одну из тех, которых он видел у подножия трона Тойкеллы, — помоложе на вид и наименее уродливую из них, довольно стройную девушку с прямыми блестящими черными волосами, подстриженными под горшок примерно на уровне ушей. На ней были только мокасины и набедренная повязка из черного меха — такой же наряд, как и у танцовщиц, и теперь, довольно небрежно, она стянула набедренную повязку вниз и ногой отбросила в сторону. Потом весело махнула рукой в сторону груды спальных мехов, постучала себя пальцем в грудь и протянула к нему руку.

— Нет, — ответил Харпириас. — Спасибо, не сегодня. Я очень, очень устал. И хочу только спать.

Она энергично кивнула головой и хихикнула. И снова указала на меха.

Харпириас не двинулся с места.

— Ты не поняла ни слова из того, что я сказал, правда? Да и как ты можешь понять?

На мгновение он чуть было не поддался искушению. Он уже так давно жил отшельником, что воздержание казалось ему теперь почти что нормальным образом жизни. Такое положение, конечно же, надо было менять. Но не здесь, не сейчас и не с ней. Она была далеко не уродлива — с приятными чертами лица, настороженными, насмешливыми глазами, довольно хорошей фигурой, соблазнительной грудью, — но вела себя совершенно по-варварски, была грязна и дурно пахла. А он действительно очень устал и вовсе не жаждал такого рода развлечений.

Наверное, ему должно льстить, что он ей понравился. Но что скажет король, когда узнает, что посол из цивилизованного мира позволил себе ночью поразвлечься с одной из жен королевского гарема?

— Прошу прощения, — мягко произнес он. — Возможно, в следующий раз. — Он поднял отброшенную ею набедренную повязку и вложил ей в руку. Потом легонько и, как он надеялся, не обидно, уперевшись кончиками пальцев ей в спину, стал подталкивать ее к выходу, то есть не совсем подталкивать, а просто изо всех сил намекать, что он просит ее уйти.

Она обернулась и долгую, напряженную секунду смотрела на него.

Печально? Сердито? Насмешливо? Он не мог понять.

Затем она ушла.

Качая головой, Харпириас по мере возможности совершил туалет и приготовился ко сну.

Он уже собирался уютно устроиться между двумя меховыми шкурами на полу, когда в коридоре у его двери послышался тихий голос метаморфа:

— Можно мне поговорить с вами, принц?

Харпириас зевнул. Ему уже начинало это надоедать. Не поднимаясь, чтобы откинуть кусок кожи, заменявший дверь, он ответил:

— Что такое, Коринаам?

— Та девушка, от которой вы отказались, пришла ко мне.

— Мои самые горячие поздравления. Желаю тебе приятно провести с ней время.

— Вы меня неверно поняли, принц. Она пришла ко мне, чтобы спросить, в чем провинилась перед вами, чем вызвала ваше неудовольствие.

Она ушла недоумевающая и оскорбленная.

— Правда? Ну, это, наверное, очень плохо.

В мои намерения не входило оскорблять ее чувства. Но мне сегодня ночью не хочется общества — ни ее, ни других. И вообще, мне не кажется разумным спать с женами короля.

— Это не одна из его жен, принц. Вы отвергли младшую дочь короля

Тойкеллы. И когда он узнает об этом, то у нас будет масса неприятностей.

— Его дочь? Он хочет, чтобы я переспал с его дочерью?

— Это в традициях гостеприимства отиноров, — объяснил метаморф. — Вы ни в коем случае не должны отказываться.

Ужаснувшись, Харпириас схватился обеими руками за голову. Неужели Коринаам говорит серьезно? Ну да, наверное. Какую-то секунду растерянный Харпириас колебался, не попросить ли метаморфа вернуть девушку обратно, но затем растущее чувство раздражения взяло верх над чувством долга, приличествующего дипломату. Ему хотелось спать. Есть же предел тому, что от него можно требовать ради подписания этого договора. Он решительно не собирается спать с немытой дикаркой только для того, чтобы порадовать короля Тойкеллу. Нет, нет и нет.

Наскоро обдумав ситуацию, Харпириас отдал распоряжение метаморфу:

— Ты скажешь королю, когда и если об этом зайдет речь, что я высоко ценю честь, которую он мне оказал. Но я дал торжественную клятву воздерживаться от физических удовольствий, и это один из непременных атрибутов моего высокого положения. По его условиям я не должен позволять женщине приближаться к себе.

— Вы ничего не сказали об этом раньше, принц.

— Так теперь говорю. Обет воздержания. Понятно?

— Да, понятно.

— Спасибо. Спокойной ночи, Коринаам.

Он натянул на голову меховую шкуру мехом внутрь. Она пахла так, будто ее вымачивали в моче ститмоя.

Похоже, все будет даже сложнее, чем он ожидал. Если бы его дорогой друг Тембидат и его любимый кузен Вильдимуир в этот момент оказались в пределах его досягаемости, он с огромным удовольствием свернул бы им обоим шеи.

7

Следующий день тянулся медленно и странно. Когда Харпириас утром вышел из дома, вокруг не было видно ни души — только несколько полуголых ребятишек гонялись друг за другом у основания высокой скалистой стены, охватывающей поселение со всех сторон, да полдюжины женщин племени раскладывали для просушки полоски свежего мяса в единственном узком солнечном луче, который смог пробраться в ущелье. По его предположению, мясо предназначалось для запасов на зиму, которая уже не за горами.

Поселение постепенно оживало. День выдался теплый, небо было ясным и чистым. Отряд охотников собрался возле дворца и торжественно направился к соседним утесам. Несколько старух вынесли кипы шкур на солнечную сторону площади, присели на корточки в круг и стали скрести их костяными ножами. Из дома вышел, прихрамывая, музыкант, сел, скрестив ноги, на лед и больше часа тоненько играл один и тот же мотив на костяной дудке, снова и снова повторяя мелодию.

В полдень человек с вытянутым лицом — верховный жрец, так определил для себя Харпириас — появился из королевского дворца и зашагал к большому плоскому черному камню, несомненно — алтарю, который возвышался на несколько дюймов над ледяным настилом площади на открытом месте посередине между входом в каньон и сбившимися в кучу домами.

Он нес грубо раскрашенный глиняный горшок.

Подойдя к алтарю, он достал из горшка какие-то семена или орехи и разбросал их на все четыре стороны света. Пожертвование богам, предположил Харпириас.

Короля и его приближенных все утро не было видно.

— Он привык поздно вставать, — сказал Коринаам.

— Тогда я ему завидую, — ответил Харпириас. — Я проснулся на рассвете, отчасти от духоты, отчасти от холода. Когда начнутся переговоры, как ты думаешь?

— Наверное, завтра. Или послезавтра. Или на следующий день.

— Не раньше?

— Король никогда не спешит.

— Зато я спешу, — возразил Харпириас — Мне хочется убраться отсюда, пока не наступила следующая зима.

— Да, — отозвался метаморф. — Не сомневаюсь, что вам этого хочется.

Что-то в том, как он это произнес, не внушало особых надежд.

Харпириас подумал о восьми палеонтологах — возможно, их было десять; никто не мог с уверенностью сказать, — которые в этот момент сидят в заточении где-то неподалеку. Они-то знали, какова зима в стране отиноров. Они провели целый год где-то здесь, в темных холодных клетках, вероятно питаясь кашами и прокисшим зерном, огрызками холодного жирного мяса, горькими кореньями, орехами. Конечно же, им не терпится покинуть эти места. Но Коринаам сказал, что король никогда не спешит.

А Коринаам знает, что говорит.

Харпириас попытался приспособиться к медленному ритму местной жизни — как ему пришлось признать, по-своему привлекательной.

Несомненно, именно так жили первобытные люди тысячи лет тому назад, даже сотни тысяч лет, в ту почти сказочную эпоху, когда Старая Земля была единственным домом человечества, а мысль о том, что человеческие существа могут летать к звездам, казалась невероятной фантастикой.

Ежедневная рутина, охота и поиски пищи, приготовление ее и создание запасов, бесконечное изготовление простых орудий и оружия, ритуалы и обычаи, мелкие предрассудки, детские игры, внезапные, необъяснимые взрывы смеха или пения или громкие споры, которые так же внезапно стихали, — все это заставляло Харпириаса чувствовать себя так, словно он перенесся во времени назад, в какую-то отдаленную эпоху первобытного прошлого человечества. Он с гораздо большим удовольствием оказался бы сейчас с друзьями на Замковой горе, пил густое, крепкое малдемарское вино и оживленно обменивался сплетнями об интригах и шалостях герцогов и принцев из окружения короналя. Однако он не мог не признать, что приключение, подобное нынешнему, выпадает на долю очень немногим, и когда-нибудь, в далеком будущем, он, возможно, будет вспоминать о нем с любовью и благодарностью.

Наконец, далеко за полдень, король вышел из своего дворца. Харпириас, который играл на площади в бабки с Эскенацо Марабаудом и парой других скандаров, с изумлением наблюдал, как король постоял, повернулся и секунду тупо смотрел на них. На его лице не отразилось ни малейшего признака того, что он его узнал, ни малейшего интереса, а потом он пошел дальше.

— Похоже, он нас даже не заметил, — пробормотал Харпириас.

— Может, и не заметил, — сказал Эскенацо Марабауд. — Короли видят только то, что хотят видеть. Возможно, он сегодня не настроен встречаться с нами.

Тонкое наблюдение, подумал Харпириас. Вчера Тойкелла проявлял необычайную заботу и Щедрость, сегодня он обратил на посла и его воинов не больше внимания, чем на делегацию блох. Может быть, таким способом король давал понять посетителям из внешнего мира, что все события на земле отиноров происходят только по воле Тойкеллы?

Или же — и эта вероятность внушала большее опасение — он обиделся на решительный, и бесповоротный отказ Харпириаса от благосклонности его дочери?

Какова бы ни была причина, но переговоров в тот день не было, и вообще никаких контактов с королем. Всю вторую половину дня гости были предоставлены сами себе. Никто с ними не разговаривал и даже не обращал на них особого внимания, пока они бродили по поселению.

Ближе к вечеру три женщины доставили гостям обед на тяжелых санях, которые они с трудом перетянули через площадь: оковалок холодного мяса, бадью серо-черного пива, которое уже перестало бродить, и гору спутанных жареных кореньев. Все это явно было остатками от вчерашнего пиршества.

Довольно скудная еда.

— Думаю, по этому поводу могут возникнуть неприятности, — сказал Харпириас Коринааму — Постарайтесь проявить больше терпения, принц.

Такое поведение короля в порядке вещей. Он показывает свою власть над нами.

— Но мы не можем позволить ему властвовать над нами!

— Это не значит, что он не попытается добиться этого. В конце концов, он король.

— Король варваров.

— Все равно король. В собственных глазах он равен короналю и понтифексу, вместе взятым. Вы не должны забывать об этом, принц. Он будет говорить с нами тогда, когда сочтет нужным. Это ведь только первый день визита.

— Столь праздный и бесполезно проведенный день вызывает у меня беспокойство.

— Именно в этом и состоит его цель, — заметил Коринаам. — Таким образом он ставит вас в невыгодное положение. Терпение, принц. Терпение.

После обеда произошло еще одно странное событие, и довольно значительное. Когда Харпириас вышел из дома для гостей подышать свежим воздухом, как раз начало темнеть. И вдруг на краю стены ущелья он заметил яркую вспышку. Она промелькнула в самой высшей точке стены, далеко вверху над той стороной поселения, где располагался королевский дворец. Похоже было, что там, наверху, кто-то зажег сигнальный костер.

Возможно, они тут проделывают это каждую ночь, подумал он. Посылают одного из ловких мальчишек племени на вершину обрыва зажечь вечерний факел. Но нет, похоже, это все-таки событие необычное, так как площадь быстро заполнялась людьми, которые указывали пальцами на гору и возбужденно переговаривались между собой. Какая-то девочка побежала во дворец звать Тойкеллу. Он быстрыми шагами вышел из дворца, почти что голый, несмотря на холод, вытянул шею и, заслонившись ладонью от разгорающейся все ярче луны, уставился вверх.

Харпириас сосредоточил все свое внимание на том месте, где увидел яркую вспышку, и вскоре как раз рядом с костром на краю ущелья разглядел крошечные черные фигурки, казавшиеся на таком расстоянии не больше насекомых.

Похоже было, что они пытаются справиться с неким предметом, с каким-то черным узлом, очень большим и тяжелым, стараются столкнуть его с края каньона. Еще через несколько секунд они добились своего.

Харпириас наблюдал за падением неизвестного предмета: два или три раза он ударился на лету о стены, налетел на скалистый выступ в форме рога и ненадолго там застрял, потом сорвался и полетел прямо на дно каньона, ударившись о него с чудовищным грохотом практически перед самым дворцом.

Это было тело огромного животного с толстыми лапами, жестким мехом и огромными бивнями, изогнутыми в форме полумесяца, — вероятно, гигантского травоядного, потомка громадного горного животного, которое, как гласил миф метаморфов, однажды лизнуло ледяной утес и выточило из льда первых обитателей Маджипура.

Теперь оно мрачной неподвижной грудой лежало на льду площади — огромная мохнатая черная гора, из которой лились потоки яркой крови.

Король, что-то бормоча себе под нос и хмурясь, ходил вокруг, то пиная, то дергая тушу.

Он явно был очень встревожен. Харпириас понял, что животное намеренно изуродовали, перед тем как сбросить с утеса: перерезанной оказалась не только его глотка — глубокие алые разрезы в виде геометрических узоров проступали сквозь густой мех на боках и на брюхе.

Поглазеть на свалившееся сверху животное собралось, наверное, почти все племя. Крохотных фигурок вдоль края каньона больше не было видно, а костер почти погас.

Харпириас посмотрел на Коринаама.

— Ты понимаешь, что все это означает?

— Для меня это загадка, принц. — Метаморф покачал головой. — Когда я был здесь в прошлом году, ничего подобного не видел.

— Судя по всему, они тоже, — Харпириас кивнул в сторону Тойкеллы, который совещался с верховным жрецом и несколькими другими своими придворными, окружившими убитое животное. — Пойди к ним. Попробуй что-либо разузнать.

Но Коринааму не удалось привлечь к себе внимание Тойкеллы и его людей. Казалось, они даже не слышали, что он к ним обращается. Через некоторое время он отошел и после короткой беседы с одним из не столь высокопоставленных членов племени, а потом еще с кем-то вернулся обратно к Харпириасу.

— Это животное, — сообщил метаморф, — называется хайбарак. Его считают священным.

Небольшое стадо пасется в горах неподалеку отсюда, и только королю позволено на них охотиться. Если кто-то другой убьет такого зверя, он тем самым совершит святотатство. Самые крупные кости, из которых сделан трон, принадлежат хайбараку.

— В таком случае это что — объявление войны каким-то враждебным племенем?

— Насколько мне известно, никакие другие племена в этом районе не обитают — ни враждебные, ни дружественные.

— Насколько было известно тебе и всем остальным, отиноры здесь тоже не обитали, пока их не обнаружили. Очевидно, здесь живет еще кто-то.

— Очевидно, — согласился Коринаам несколько раздраженным тоном. — Только я не знаю, принадлежат ли те, кто сбросил это животное вниз, к вражескому племени, или это просто изгои из племени отиноров. Первый человек, с которым я заговорил, пребывал в таком шоке, что не в состоянии был вообще понять, о чем я его спрашиваю. Второй рассказал мне только, что это священное животное и что этого не должно было произойти.

Вам предоставляется полная свобода делать собственные выводы, принц.

Но никаких выводов Харпириас сделать не мог. Даже на следующий день метаморфу ничего больше не удалось узнать. Отиноры наотрез отказывались говорить об этом происшествии.

Главным следствием странного события того вечера для Харпириаса была новая — какая уже по счету? — отсрочка начала переговоров. Король весь день оставался в своем дворце, и следующий день тоже. Мертвое животное утащили куда-то под аккомпанемент торжественного хорового пения; то место, где оно ударилось о землю, было тщательно очищено от крови; на площади днем и ночью дежурили часовые, наблюдающие за краем каньона, чтобы не пропустить нового вторжения.

И вот утром к Харпириасу послали гонца сказать, что король наконец-то готов вести с ним переговоры.

— Ты ему скажешь с самого начала, что я не корональ лорд Амбинол, — сказал Харпириас метаморфу, пока они шли через площадь к дворцу — Только не с самого начала, принц. Прошу вас.

— Значит, это будет вторым вопросом.

— Разрешите мне самому выбрать подходящий момент.

— Подходящим моментом, — возразил Харпириас, — был тот, когда возникло это недоразумение.

— Да, возможно, вы правы. Но тогда было невежливо перебивать короля, чтобы поправить его. А теперь…

— Я хочу, чтобы все встало на свои места, Коринаам.

— Конечно. Как только позволят обстоятельства.

— И с этого времени, — заявил Харпириас, — когда я обращаюсь к королю с каким-нибудь замечанием, я хочу, чтобы ты переводил буквально и точно.

Равным образом я хочу получить точный и буквальный перевод всего того, что король говорит мне.

— Несомненно, принц. Несомненно.

— Знаешь, я вовсе не так туп, каким ты меня, возможно, считаешь, и вполне могу сам выучить язык, на котором они тут говорят. Если в твоем переводе, Коринаам, я обнаружу неточности, я тебя убью.

Это резкое заявление так поразило Коринаама, что он непроизвольно начал менять очертания. Контуры его расплылись и затрепетали, хрупкое длинное тело уплотнилось и сжалось, словно защищаясь; цвет кожи изменился и из бледно-зеленого превратился в зеленовато-коричневый; черты лица сгладились, так что ни глаз, ни губ почти не стало видно.

Ахнув и передернув плечами, он восстановил свой прежний облик и переспросил:

— Убьете, принц?

— Убью. Так же, как убил бы животное в лесу.

— Я еще ни разу вас не обманул, — сказал метаморф. — И впредь не собираюсь это делать.

— Лучше даже и не помышляй об этом, — предупредил Харпириас.

К его удивлению, он застал короля Тойкеллу веселым, даже, можно сказать, буйно веселым.

Казалось, странное происшествие, случившееся несколько дней назад, сегодня не омрачало его настроения. Не осталось также следа от той отчужденности и холодности, которую он выказал в тот единственный раз, когда они с Харпириасом встретились после вечернего пира.

Тойкелла спустился со своего трона и энергично расхаживал по огромному залу Как обычно, его окружали женщины — Харпириас со смущением заметил присутствие юной принцессы, которая приходила к нему в комнату и предлагала себя, — и король время от времени прерывал свое беспокойное хождение, чтобы одарить одну из них грубой лаской или хрипло прошептать на ухо другой пару предположительно ласковых слов. Увидев входящего Харпириаса, он круто обернулся к нему и прокричал громкое, гортанное приветствие, в котором Харпириас уловил отинорское слово «хелминтак», которое, как он уже понял из контекста, означало «величество», «светлость», или подобный этим почетный титул, а также снова слова «корональ» и «лорд Амбинол».

Харпириас сердито посмотрел на Коринаама. Ошибка повторялась снова и снова, и ее становилось все сложнее устранить.

Вот и сейчас исправить ее не представлялось возможным. Король, разражаясь оглушительными взрывами хохота, обхватил его обеими руками и прямо ему в ухо прокричал длинные и непонятные восклицания. Через некоторое время Харпириас более или менее тактично высвободился из сокрушительных объятий гиганта и посмотрел в сторону метаморфа.

— Что он сказал?

— Он приветствует ваше возвращение ко Двору — Сказано было что-то еще помимо этого.

Я в этом уверен.

Очертания Коринаама слегка расплылись по краям.

— Мне нужен точный перевод, — настаивал Харпириас. — А иначе… — И он быстро чиркнул себя пальцем по адамову яблоку.

— На самом деле король удивляется, — ответил метаморф, закатывая глаза, — что за народ эти маджипурцы, если ими правит такой женственный король.

— Что?!

— Вы просили точный перевод, принц.

— Да. Знаю. Но что означает — «женственный»? Он ведь имеет в виду меня, а не настоящего лорда Амбинола, правда? Какие у него могут быть причины полагать…

— Думаю, — осторожно пояснил метаморф, — что он имеет в виду ваш отказ от его дочери в ночь после пира.

— А-а! Конечно. Скажи ему… сперва скажи ему, что я не король Маджипура, а только посол короля. Затем поблагодари его за то, что он был настолько добр и прислал свою красавицу-дочь навестить меня в ту ночь. А потом объясни ему, что я ни в коем случае не женственный, как он сможет убедиться, если возьмет меня с собой на охоту в королевский заповедник. И скажи ему также о данном мною обете воздержания, который ради блага моей души на время лишает меня женских объятий.

Коринаам коротко сказал что-то королю — слишком коротко, подумал Харпириас, учитывая все, что он поручил ему передать. Тойкелла снова рассмеялся, еще громче, чем прежде, и произнес в ответ быструю и категорично звучащую фразу.

— Ну? — спросил Харпириас.

— Король говорит, что, как он считает, хорошо бы вам освободиться от такого глупого и наносящего вам вред обета.

— Могу понять, почему он так думает. Но в настоящее время я намереваюсь продолжать вести жизнь в чистоте телесной. Скажи ему об этом.

Коринаам снова заговорил.

Ответная тирада короля звучала довольно долго.

— Он восхищен вашей решимостью, принц, — перевел Коринаам, — но говорит, что клятва воздержания кажется ему такой же странной, как снег, который падает вверх. Он сам имеет одиннадцать жен и занимается любовью по крайней мере с тремя из них каждую ночь. Более сотни жителей деревни — его дети.

— Мои поздравления по поводу его энергии и также его плодовитости. — Харпириас прищурился. — А как он отреагировал, когда ты сказал ему, что я не корональ?

Снова Коринаам расплылся по краям.

— Этого я ему не сказал, принц.

— Не забывай, что под страхом смерти я приказал тебе точно переводить каждое мое слово, Коринаам.