Хроники Маджипура (№4) - Горы Маджипура

Я правильно понял?

— Есть одно маленькое осложнение, — сказал Хептил Маглоир.

— Всего одно?

— Они ждут не посла. Они ждут, что прибудет сам корональ.

Харпириас ахнул.

— Но не могут же они всерьез думать, что он к ним приедет!

— К несчастью, это так. Как я уже вам говорил, они не осознают ни колоссальных размеров Маджипура, ни величия и могущества короналя, или степени его ответственности за всю нашу планету. А горцы — люди гордые и ранимые. В их владения вторглись чужаки — поступок, с их точки зрения, недопустимый. И потому им кажется абсолютно правильным и законным, чтобы предводитель этих чужаков появился в их деревне и смиренно попросил у них прощения.

— Понимаю, — произнес Харпириас. — Следовательно, вы хотите, чтобы я к ним поехал и смиренно пал перед ними ниц, притворившись, что я — это лорд Амбинол. Так?

Масса похожих на веревки щупалец врууна возбужденно зашевелилась. Он тихо ответил:

— Я ничего подобного не говорил.

— Ну а кем же я тогда должен назваться?

— Кем угодно, только чтобы они остались довольны. Говорите им все, что хотите, только освободите ученых.

— Все, что угодно. Вплоть до и включая маскировку под короналя.

— Вам самому предстоит выбрать, какую применить тактику, — сдержанно сказал Хептил Маглоир. — Это целиком на вашей совести. Вам дается полная свобода действий. Человек с вашим умением и тактом, без сомнения, с честью выполнит поставленную перед ним задачу.

— Да. Без сомнения.

Харпириас несколько раз глубоко вздохнул.

Они хотят, чтобы он лгал. Не приказывают лгать, но и не возражают, если ложь поможет освободить заложников из лап дикарей. Это его удручало и злило. Хотя Харпириас был далеко не пуританин, идея изображать из себя короналя показалась ему шокирующе недостойной.

Оскорбительно, что ему посмели даже предложить такое. За кого они его принимают?

Через мгновение он жестко спросил:

— И когда, позвольте спросить, я должен отправиться выполнять это поручение? — после минутного размышления поинтересовался он, и в голосе его прозвучали жесткие нотки.

— В начале кинторского лета. Это единственное время года, когда район, где живут эти люди, становится хоть в какой-то мере доступным.

— Тогда у меня в запасе есть еще несколько месяцев.

— Совершенно верно.

Все это напоминало дурную шутку. Одна только мысль о безумном путешествии в ледяную арктическую глушь наполняла душу Харпириаса отчаянием.

— А если я откажусь от этого поручения? — спросил он после еще одной короткой паузы.

— Откажетесь? Откажетесь?! — Вруун повторял это слово так, словно не мог постичь его смысла.

— В конце концов, у меня нет никакого опыта путешествий в столь трудных условиях.

— Метаморф Коринаам будет вашим проводником.

— Разумеется, — мрачно произнес Харпириас. — Это значительно упростит дело.

Вопрос о его отказе взять на себя эту миссию, по-видимому, отмели в сторону. Харпириас подозревал, что снова поднимать его бесполезно.

Однако он понимал, что сам подпишет свой смертный приговор, если согласится отправиться в снежные пустоши Граничья. Поездка не обещает быть краткой и легкой, а переговоры с гордыми варварами представляются раздражающе утомительными и весьма продолжительными. Наверняка пройдет много времени, прежде чем он вернется — если ему вообще суждено вернуться — из северных земель, и после столь долгого пребывания в затерянном краю у него не останется никакой надежды вернуть себе прежнее положение при дворе лорда Амбинола. Все по-настоящему важные посты достанутся другим. Самое большее, на что ему в таком случае можно рассчитывать, это до конца жизни оставаться мелким чиновником. Но еще более вероятно, что он погибнет в этой бессмысленной и опасной экспедиции: возможно, заблудится во время сильного бурана или будет убит на месте жестокими горцами, когда они поймут, что он не корональ, а всего лишь мелкий служащий дипломатического ведомства.

И все это из-за одного белого синилиза! О, Любовин, Любовин, что же ты со мной сделал?

А может быть, есть все-таки хоть какой-то способ выпутаться из этой передряги? Долгая зима в горах закончится еще нескоро, а значит, до предполагаемого отъезда у Харпириаса есть немного времени для маневра.

Он осторожно проконсультировался с некоторыми старшими коллегами из департамента по связям с провинциями, пытаясь выяснить, так ли уж необходимо соглашаться на выполнение этого нового поручения. Существует ли в отделе какой-либо механизм, который позволил бы ему сослаться на важность и срочность своей нынешней работы в качестве причины отказа от посольства? Чиновники смотрели на него, словно он говорил на каком-то незнакомом языке. Может ли он отказаться под предлогом угрозы его здоровью? Они пожимали плечами. Как отразится на его карьере отказ от этого поручения? Это будет не чем иным, как полным ее крушением, отвечали они.

Он подумывал даже о том, чтобы воззвать к милосердию принца Любовина.

Однако отказался от этой идеи как от совершенно абсурдной.

А что, если обратиться к самому короналю?

Нет, опрометчиво, наверное, даже и пытаться: разве можно предстать перед лордом Амбинолом в качестве человека, отказывающегося от неприятных обязанностей? Что касается возможности обратиться через голову короналя к высшему правителю государства понтифексу Тагину Гаваду, уединившемуся в глубинах своего роскошного Лабиринта, то это уж было бы полным безумием и совершенно бесплодной попыткой.

Он все же кое-что предпринял: сочинил красноречивые и полные отчаяния письма своим влиятельным родственникам, занимающим высокие посты при дворе, и… оставил их лежать в папках неотосланными.

Проходила неделя за неделей. В Ни-мойе, где погода всегда мягкая и теплая, стало темнеть очень поздно. Лето, или то, что в Граничье Кинтора считалось летом, наверное, наконец наступало. Харпириас горестно думал о том, что день начала экспедиции в северные земли приближается со стремительностью горного обвала и избежать ее нет никой возможности.

— К вам посетитель, — однажды утром объявил его помощник.

Посетитель? Посетитель? Никто и никогда не приходил к нему сюда!

Кто…

— Тембидат! — воскликнул Харпириас, когда длинноногий молодой человек в пышных одеждах отпрыска замковой знати быстрыми шагами вошел в его кабинет. — Что ты делаешь в Ни-мойе?

— Небольшая поездка по делам семейного бизнеса, — ответил Тембидат. — У нас здесь неподалеку, к западу от города, есть плантации стаджи, которые в последние годы, кажется, пришли в упадок из-за плохого управления. Поэтому я уговорил отца позволить мне отправиться в инспекционную поездку и все наладить. А также посетить Ни-мойю, чтобы навестить одного старого друга. — Он огляделся, качая головой. — Так вот ты где работаешь?

— Впечатляет, не правда ли?

— Если бы я только мог рассказать тебе, как сожалею обо всем случившемся, Харпириас, как много я потрудился, чтобы вызволить тебя из беды… — Лицо Тембидата прояснилось. — Но теперь почти все уже позади.

Еще несколько недель, и ты сможешь сделать ручкой этому ужасному месту, правда, старик?

— Тебе известно о моем новом поручении?

— Известно? Я помог все это устроить!

— Ты — что?

— Ну, больше всего постарался твой двоюродный брат Вильдимуир, именно он организовал для тебя это поручение, — сказал Тембидат, широко улыбаясь. — Он первым услышал о недоумках ученых, которые позволили дикарям гор захватить их в плен, и тотчас же начал проводить работу среди людей короналя, чтобы именно тебя поставили во главе спасательной экспедиции. Потом он рассказал об этом мне, а я замолвил за тебя словечко в департаменте по делам пограничных районов, где, как и можно было ожидать, царит страшное возбуждение по поводу всей этой истории, так как речь идет об открытии новой примитивной культуры. Если удастся найти правильный подход к решению проблемы, это может привести к увеличению бюджета департамента. Нужен человек, который поднялся бы туда и успешно провел с ними переговоры. А мне удалось убедить самого Инамона Газнависа, что, принимая во внимание твой дипломатический опыт, лучшей кандидатуры, чем твоя, им не сыскать. Важен и тот факт, что ты уже находишься здесь, в Ни-мойе, — всего-то рукой подать до предгорий Граничья Кинтора, и поэтому…

— Погоди минутку — перебил его Харпириас. — Не могу поверить своим ушам. Мало того, что меня засунули на эту жалкую должность и похоронили здесь, лишив надежды хоть когда-нибудь вырваться из этой дыры! Неужели вы с Вильдимуиром думаете, что мне будет лучше, если вы втянете меня в совершенно безумное предприятие, отправив в кошмарный замороженный район, куда не ступала нога цивилизованного человека?

— Несомненно.

— Каким образом?

Тембидат посмотрел на него словно на тупицу.

— Послушай, Харпириас, — сказал он. — Предложенная экспедиция — твой единственный шанс спастись от необходимости провести остаток жизни, перекладывая с места на место дурацкие министерские бумажки в этом кабинете.

— Ты мне когда-то клялся, что корональ через несколько месяцев простит меня и позволит вернуться в…

— Послушай меня, — перебил Тембидат. — Корональ и думать о тебе забыл. Ты считаешь, у него нет других забот? Единственное, что он, вероятно, помнит о Харпириасе Малдемарском — это то, что последний когда-то сделал нечто такое, что очень рассердило принца Любовина. А Любовин может так досадить короналю, что тот не хочет снова его сердить.

Поэтому, когда кто-либо из нас поднимает вопрос о твоем возвращении на Замковую гору, он просто отмахивается, не желая даже разбираться, что именно ты тогда натворил. А через какое-то время он даже не вспомнит, кто ты такой и на каком основании тебя следует вернуть в Замок. Ладно.

Теперь тебя посылают в Граничье спасать группу пропавших ученых из лап затерянного племени злобных дикарей. Без сомнения, это путешествие будет крайне мучительным и изнурительным, и в ходе его тебе придется совершать героические поступки.

— Без сомнения, — мрачно согласился Харпириас.

— Это уж точно. Будь серьезным, Харпириас.

— Я стараюсь. Но это нелегко.

Он и сам удивлялся, каким резким, циничным и подозрительным сделало его пребывание в Ни-мойе. Харпириас с Замковой горы был совсем другим.

Иногда в последнее время он едва узнавал сам себя, так основательно он изменился.

Тембидат, нимало не смущаясь, продолжал:

— Следовательно, твое путешествие станет славным героическим походом.

Ты смело отправишься в северные земли, в чрезвычайно сложных обстоятельствах выполнишь задачу и, несмотря на все опасности, благополучно вернешься обратно, причем вместе с освобожденными благодаря тебе пленниками. Вероятнее всего, корональ, которого очень волнуют рассказы о великих подвигах и невероятных приключениях, потому что они возрождают память о более романтической эпохе, захочет узнать во всех подробностях обстоятельства твоего похода. Поэтому тебя призовут обратно в Замок для личного доклада, и лорд Амбинол будет до крайности растроган твоим проникновенным повествованием о героических свершениях и опасностях, подстерегавших участников экспедиции среди ледниковых полей севера. Слышишь, Харпириас, — невероятно растроган! Ты ему во всех красках распишешь, как рисковал жизнью ради спасения этих блестящих ученых, и твои деяния будут прославлять в веках, воспевать в балладах и преданиях. И после того, как он выслушает твой рассказ, он наверняка не захочет отослать тебя назад, к бессмысленной канцелярской работе в Ни-мойе.

— Наверняка. Если только я случайно не погибну, совершая эти славные героические подвиги, — начнем с этого. Если не окажется, что меня смело лавиной или съели эти самые дикари…

— Если хочешь стать героем песен и легенд, Харпириас, приходится идти на некоторый риск. Но нет никаких причин, чтобы ты…

— Неужели тебе не понятно, Тембидат? Я не горю желанием становиться героем песен и легенд! Я только хочу выбраться из этого тоскливого захолустья и вернуться на Гору, где мое законное место.

— Прекрасно. Но это единственный способ туда вернуться.

— Это безумный способ, — возразил Харпириас. — Риск невероятно велик, и возможность получить реальную выгоду всего лишь гипотетическая.

— Согласен.

— Так почему ты ожидаешь, что я захочу…

Тембидат вздохнул.

— Просто у тебя нет выбора, Харпириас. Это единственный шанс, другого не будет. Послушай, твоему высокопоставленному кузену Вильдимуиру пришлось немало потрудиться, чтобы добиться для тебя этого поручения.

Это означало использовать связи и влияние в трех-четырех департаментах и в то же время не допустить, чтобы другие многочисленные кандидаты, желающие возглавить эту экспедицию, перехватили назначение. А если уж говорить конкретно, я имею в виду наших старых друзей: Синнима,

Граниуэйна и Норидата. Они считали, что небольшая увеселительная прогулка в Граничье Кинтора может их развлечь. Ты еще помнишь, что означает слово «развлечение», Харпириас?

Возможность увидеть незнакомые места, проложить путь по исполненной опасностей неизвестной местности, одержать верх над диким и воинственным народом… Позволь сказать тебе, что они сгорали от желания отправиться в эту экспедицию, и не только они. С огромным трудом Вильдимуиру удалось отбить это поручение для тебя. Если ты сейчас поставишь его в неловкое положение, отказавшись от поездки, можешь быть уверен: он не станет из кожи вон лезть, чтобы найти какой-то другой способ вытащить тебя из Ни-мойи. Улавливаешь? Или ты поедешь, Харпириас, или останешься здесь навсегда и научишься любить ту работу, которую выполняешь сейчас.

Другого выбора у тебя нет.

— Понятно. Необычайно приятное положение. — Харпириас отвернулся, чтобы Тембидат не заметил страдания в его взгляде. — Значит, для меня все кончено, не так ли? И только из-за того, что я один-единственный раз выстрелил в какое-то глупое животное с причудливыми красными рогами.

— Не будь таким пессимистом, старик. Что с тобой произошло? Где твоя любовь к приключениям? Ты совершишь это путешествие, добьешься всего, что от тебя ожидают, вернешься домой героем и начнешь свою карьеру заново.

Лови момент, Харпириас! Сколько раз в жизни каждого из нас выпадает шанс поучаствовать в столь волнующем приключении? Я бы и сам с радостью отправился с тобой, если бы мог.

— Правда? И что тебя удерживает?

Тембидат покраснел.

— Я здесь по очень сложному семейному делу. Потребуется много месяцев, чтобы досконально в нем разобраться, иначе я бы поехал.

Тебе прекрасно известно, что я поступил бы именно так. Ну да ладно, Харпириас. Откажись от этого поручения, если тебе так хочется. Я передам Вильдимуиру, что ты очень благодарен ему за помощь, но после долгих раздумий в конце концов решил предпочесть свою прекрасную спокойную канцелярскую работу в Ни-мойе, и поэтому…

— Не валяй дурака, Тембидат. Конечно же, я поеду.

— Поедешь?

Харпириасу удалось выдавить из себя улыбку, стоившую ему немалых усилий:

— Ты что, всерьез подумал, что я откажусь?

4

Час проходил за часом, а буран все не стихал. Через некоторое время Харпириас преисполнился уверенности, что весь мир состоит из одного белого снега. Тот, другой мир, в котором он когда-то жил, — разноцветный мир зеленых деревьев, красных цветов, голубых рек и бирюзового неба, — казался всего лишь сном. Реальным был лишь нескончаемый рой мельчайших белых хлопьев, порывами ветра настойчиво швыряемых в лобовое стекло экипажа, да плотная белая пелена, окутавшая его со всех сторон, сверху и снизу, спереди и сзади, — и в ней невозможно было хоть что-нибудь различить.

Харпириас молчал. Он не задавал вопросов, не делал замечаний — сидел с безразличным видом, словно деревянный, пока Коринаам с почти вызывающей уверенностью вел экипаж сквозь устрашающую бурю.

Как долго продолжаются эти бураны в период волчьего лета? Как далеко еще до противоположной стороны перевала? Сколько других экипажей все еще следуют за ними? В голове у Харпириаса роилась масса подобных вопросов; но они всплывали, как поплавки на волнах прилива, на мгновение показывались на поверхности, а затем вновь стремительно погружались в глубину. Неумолимый снегопад действовал на него почти гипнотически. Он убаюкивал его, погружал в сон наяву, в приятное душевное оцепенение.

Постепенно ярость бурана ослабевала. Воздух прояснился. Атака ледяных частиц прекратилась, и теперь с неба медленно планировали редкие снежные хлопья. Непроницаемая стена туч над головой стала истончаться, в ней появились просветы, и в конце концов снова появилось солнце — золотисто-зеленое, великолепное. Из однородной пушистой белизны начали проступать четкие формы: черные клыки скалистых утесов, возносящиеся к небу рядом с дорогой, мучительная угловатость гигантского дерева, почти горизонтально растущего из горного склона, серая, как железо, масса облаков на более светлом фоне неба. Легкие сугробы блестящего мелкого снега уже начинали таять.

Очнувшись от транса, Харпириас увидел, что дорога стала шире и что она не очень круто, но решительно идет вниз. Видимость улучшилась.

Они миновали перевал между двумя массивными горами и сейчас выезжали на открытое пространство, поросшее редкой высокой травой и усыпанное голыми гранитными валунами, — широкое, имеющее форму фартука плато, которое тянулось вдаль, до маячивших в сером тумане следующих гор.

Он оглянулся. Второй экипаж ехал практически сразу за ними, остальные несколько отстали.

— Сколько экипажей вы видите? — спросил Коринаам.

Харпириас прикрыл глаза ладонью от слепящего блеска, который сменил снегопад, и сосчитал машины, выскакивающие из-за последнего головокружительного поворота:

— Шесть… семь… восемь.

— Хорошо. Значит, не надо никого ждать.

Харпириаса поразило, что, несмотря на жестокую, слепящую пургу, весь караван смог благополучно преодолеть опасный перевал. Но еще в Ни-мойе все заверяли его, что его маленькая армия состоит из опытных воинов.

Всего в нее входило около двух дюжин солдат; среди них он — единственный человек. Почти все члены экспедиции были огромными мускулистыми скандарами, тяжеловесными, покрытыми шерстью четверорукими созданиями, обладающими недюжинной силой и великолепной координацией движений. Их предки давным-давно прилетели на Маджипур с какой-то другой планеты, где снег и холод, должно быть, не были в диковинку Еще под командованием Харпириаса оказалось несколько гэйрогов. Покрытые гладкой чешуей зеленоглазые создания внешне походили на рептилий; их раздвоенные языки находились в непрестанном движении, а волосы на голове извивались словно змеиные кольца, хотя по внутреннему строению они во многих отношениях были сродни млекопитающим.

Харпириасу отряд казался недостаточно сильным, чтобы противостоять целому племени воинственно настроенных дикарей на их собственной территории. Однако Коринаам настойчиво твердил, что брать с собой большее число солдат было бы серьезной ошибкой:

— Горные перевалы преодолевать крайне трудно. Вам будет очень сложно провести через них большой отряд. Кроме того, появление на их земле многочисленной армии горцы воспримут не как дипломатическую миссию, а скорее как вражеское вторжение. И почти наверняка нападут из засады, нанося удар со стратегически выгодных точек высоко над перевалами.

У вас не будет ни единого шанса на победу в такого рода партизанской войне, — доказывал метаморф.

После того как Харпириас увидел первый из перевалов, которые им предстояло преодолеть, он вынужден был признать правоту Коринаама.

Даже без дополнительного осложнения в виде снежного бурана они никак не смогли бы защититься от нападения горцев. Лучше всего иметь вид мирной делегации и положиться на добрую волю дикарей, если она у них есть, а не притворяться грозной силой — в этих горах, где так легко организовать оборону, армия пришельцев не сможет доказать свое превосходство.

Высоко стоящее жаркое летнее солнце быстро растопило свежевыпавший снег. Белые сугробы и шпили превращались в водянистую кашу и растекались стремительными ручейками; огромные рыхлые массы снега срывались с каменистых склонов и бесшумно взрывающимися волнами соскальзывали вниз, на землю; глубокие лужи возникали почти мгновенно.

Экипажи с демонстративным презрением парили над покрывавшим дорогу липким месивом, поднимаясь еще на два-три фута выше, чтобы не создавать грязевых вихрей. Воздух сделался странно ярким и приобрел кристаллический блеск, которого не было на более низких уровнях.

Бесчисленные стаи птиц самых великолепных расцветок, сверкающие алым, ярко-зеленым и пронзительно синим оперением, кружили над головой, словно стаи прелестных насекомых.

Невозможно было поверить, что всего час назад здесь бушевала жесточайшая пурга.

— Посмотрите туда, — сказал Коринаам. — Хайгусы. Вышли на охоту за отбившимися от стада во время бурана животными. Неприятные создания — что правда, то правда.

Харпириас проследил за направлением руки метаморфа. Двадцать или тридцать не очень крупных животных с густым мехом выскочили из пещер на середине каменистых склонов, окружающих долину, и быстро перебегали от валуна к валуну, спускаясь вниз с поразительной ловкостью и быстротой. У большинства хайгусов мех был рыжий, но встречались среди них и черные.

Большие глаза кроваво-красного цвета злобно горели, из широких плоских лбов угрожающе торчали в разные стороны острые как иглы рога.

Хайгусы охотились стаей: окружали более мелких животных, выгоняли их на открытое место, а затем раздирали рогами и стремительно пожирали.

Харпириас содрогнулся. Ловкость и ненасытность тварей внушали ужас.

— Точно так же они способны напасть на вас или на меня, — сказал Коринаам. — Восемь или десять могут свалить даже скандара. Прыгают прямо вверх, как блохи, вцепляются ему в живот и наваливаются скопом. Горцы охотятся на них ради меха. В основном на черных, которые более редки, чем рыжие, и, соответственно, выше ценятся.

— Естественно, что черные встречаются намного реже, если охотятся только на них.

— Черного хайгуса поймать не так-то легко.

Они умнее рыжих и бегают быстрее, их превосходство сказывается во всем. Только великие охотники носят одежду из шкур черного хайгуса. И, разумеется, король отиноров.

— Тогда меня тоже следовало одеть в шкуры черного хайгуса, — заметил Харпириас, — чтобы продемонстрировать, какая я важная персона.

По крайней мере, нужно раздобыть мне накидку из его меха. Видишь ли, я имею некоторый опыт охотника, и…

— Оставьте хайгуса охотникам на хайгусов, друг мой. Они знают, как с ними обходиться.

Каким бы хорошим охотником вы ни были, держитесь подальше от этих презренных тварей.

Более безопасный способ продемонстрировать королю Тойкелле свое высокое положение — это вести себя с ним истинно по-королевски и с подлинным величием, как будто вы — корональ.

— Как будто… — повторил Харпириас. — А почему бы и нет? Это я могу.

В конце концов у меня в роду уже был один корональ.

— Неужели? — весьма равнодушно откликнулся Коринаам.

— Престимион. Корональ времен великого понтифекса Конфалюма. Когда Престимион в свою очередь стал понтифексом, его короналем был лорд Деккерет. Это происходило более тысячи лет назад.

— В самом деле? — произнес Коринаам. — Мои познания в истории вашего народа довольно слабы. Но если в ваших жилах течет кровь короналя, тогда вы должны суметь вести себя подобно короналю.

— Вести себя — возможно. Но не прикидываться короналем.

— Что вы хотите этим сказать?

— Тот вруун из департамента древностей, который передал мне это поручение, — Хептил Маглоир, так его звали — предположил, что здесь, наверху, мне будет легче выполнить свою задачу, если я скажу отинорам, что я и есть корональ.

— Он так и сказал? — Коринаам хихикнул. — По правде говоря, это не такая уж плохая идея.

Как вам известно, они ожидают именно короналя. Вы ведь знаете об этом?

— Да. Но я не получил официального распоряжения притвориться, что я — сам лорд Амбинол. И я не собираюсь делать ничего подобного.

— Даже ради успеха переговоров?

— Даже ради успеха, — резко ответил Харпириас — Об этом не может быть и речи.

— Да ладно вам, принц, — сказал Коринаам, и в его голосе прозвучала легкая насмешка, возможно, даже издевка. — Нет, так нет, раз вы так решили.

— Да, я так решил.

Метаморф снова тихо рассмеялся Его презрительная снисходительность выводила Харпириаса из себя. Как это похоже на метаморфа, подумал он, заниматься подобной софистикой.

Прошло уже много веков с тех пор, как пиуривары — метаморфы, изменяющие форму — существа, у которых так же много имен, как и лиц, добились политического равенства на Маджипуре; но, подобно многим молодым аристократам Замковой горы, Харпириас все же испытывал против них некое застарелое предубеждение. Он полагал, и не совсем беспочвенно, что метаморфы — создания хитрые и неискренние, что это раса интриганов, скользких и непредсказуемых, которые так и не смирились с оккупацией их планеты миллиардами пришельцев, колонизовавших Маджипур около пятнадцати тысяч лет назад. Прошло уже несколько столетий, с тех пор как во времена понтифекса Валентина пиуривары предприняли последнюю отчаянную, но безрезультатную попытку изгнать захватчиков со своей планеты.

Тогда между уцелевшими метаморфами и остальными обитателями Маджипура путем переговоров было достигнуто мирное соглашение — как считалось, ко всеобщему удовлетворению. Но все же… все же…

Им нельзя доверять, размышлял Харпириас.

Какими бы искренними и готовыми помочь они ни казались, нельзя принимать все сказанное ими на веру, так как почти всегда в их словах заложен некий двойной смысл, лукавый и предательский скрытый подтекст.

Вполне естественно, что Коринаам не видит ничего плохого в том, что Харпириасу предложили выдать себя за лорда Амбинола. Метаморф, который от природы обладает способностью принимать практически любую физическую форму, какую только пожелает, не усматривает ничего аморального в таком небольшом маскараде.

Караван двигался вперед, мимо пещер хайгусов, направляясь на все расширяющееся плато.

К полудню установилась ясная погода, с безоблачного неба щедро сияло горячее солнце. Не осталось ни намека на завывающий буран, сквозь который они ехали всего несколько часов назад. Воздух был спокоен.

Единственные видимые признаки недавно обрушившейся на экспедицию яростной метели — разбросанные там и сям темные пятна влаги — быстро исчезали.

Далеко впереди прямо по курсу высоко вздымалась одинокая треугольная гора, темно-лиловая на фоне голубого неба, похожая на торчащий вверх зуб великана. Справа и слева проплывали каменистые, резко очерченные холмы, на склонах которых виднелись негустые рощи корявых деревьев и туманные пятна синеватой травы. Время от времени Коринаам обращал внимание путешественников то на внушительную фигуру покрытого белым мехом ститмоя, стоящего на вершине неприступного утеса, то на пасущееся стадо грациозных мазиготивелей, прыгающих от одной полоски травы к другой, то на зоркого горного ястреба, описывающего медленные, прицельные круги высоко над головой.

У Харпириаса создавалось ощущение, что в Граничье Кинтора жизнь постоянно идет на грани какой-то большой драмы. Тишина, огромные просторы, чистота и прозрачность воздуха, странный, искореженный ландшафт и его редкие обитатели — все это усиливало впечатление и вызывало глубочайшее изумление. Несмотря на весь свой гнев по поводу цепочки событий, которые привели его в эти горы, он теперь ничуть не сожалел, что попал сюда, и был уверен, что навсегда запомнит великолепие этих мест.

В это время года солнце здесь оставалось на небе и в те часы, которые Харпириас в обычных условиях привык считать ночными. Так как день, по-видимому, не собирался заканчиваться, он спрашивал себя, заставит ли их Коринаам продолжать путь до самой полуночи или даже дольше. Да и голод уже давал о себе знать. И как раз в этот момент метаморф предложил ему отдать приказ свернуть налево, в открывшееся перед ними боковое ущелье.

— Там есть стоянка охотников, — объяснил Коринаам. — Они обычно проводят здесь лето.

Видите черный дым от костра? Они продадут нам мяса на ужин.

Обитатели гор вышли им навстречу задолго до того, как караван достиг лагеря. Очевидно, они давно знали Коринаама и неоднократно имели с ним дело, поскольку приветствовали его довольно сердечно. Последовал долгий обмен многословными любезностями на грубом, лающем горском диалекте, однако Харпириас сумел разобрать только отдельные слова.

Это была первая встреча Харпириаса с кочевниками Граничья. Как и ожидал Харпириас, внешне они походили на диких зверей в людском обличье, а сшитая из грубо выделанных вонючих шкур одежда и запах, исходящий от давно не мытых тел, делали сходство еще большим Да, с жителями Ни-мойи их не спутаешь.

Однако рассмотрев их получше, он понял, что они отнюдь не дикари: крепкие, подвижные люди с открытыми улыбками и блестящими настороженными глазами. Примитивного или чужеродного в них, собственно говоря, было очень мало. Подстригите их, выкупайте, оденьте в чистую городскую одежду, и они ничем не будут выделяться в толпе. Скандары, огромные четверорукие создания, с головы до ног поросшие грубой шерстью, выглядели гораздо более дикими.

Горцы собрались вокруг путешественников, с добродушным оживлением предлагая им купить маленькие безделушки из кости и грубые кожаные сандалии Харпириас приобрел несколько вещиц на память о путешествии.

Некоторые, говорящие на более понятном наречии, чем остальные, забросали его вопросами о Ни-мойе и других местах Зимроэля; а когда он сказал им, что приехал с Замковой горы и прожил в Ни-мойе совсем недолго, они еще больше оживились и стали спрашивать его, правда ли, что в Замке короналя сорок тысяч комнат, интересовались, что за человек лорд Дмбинол, и жил ли сам Харпириас в большом дворце со множеством слуг. Потом им захотелось побольше узнать о верховном правителе, понтифексе Тагине Гаваде, который виделся им еще более таинственной фигурой, так как никогда не покидал свою величественную обитель в Лабиринте Алханроэля.