Воздушные разведчики

      - А когда ты стал воздушным разведчиком?
      - Сначала я повоевал на Северо-Западном фронте, вылетал около семидесяти раз бомбить гитлеровцев. А потом уже попал в разведчики-ночники...
      На всю жизнь запомнился Валентину Петровичу полет на разведку города Дно на Псковщине, оккупированного немцами с осени 41-го. Разведчикам приказали сфотографировать городской железнодорожный узел и соседний аэродром Гривочки, с которого действовали немецкие бомбардировщики и истребители.
      Погода была нелетной. Весь день сыпал снег. Но надо лететь, надо! На бреющем полете, почти задевая за верхушки деревьев, разведчики подбирались к цели. Снегопад ослаб, туман несколько рассеялся. Внизу отчетливо увидели ряды "юнкерсов" и истребителей прикрытия. А вот и железнодорожный узел Дно. На нем полным ходом шла разгрузка пехоты, танков и пушек.
      Жаль, что высота была неподходящая, и фотографирование не удалось. Но в чреве Ил-4 висела дюжина здоровенных фугасок. Соколов попросил у командира разрешения немедленно их сбросить. У штурмана был отлично наметанный глаз. Засвистели бомбы, и было видно, как они взрывались в гуще боевой техники врага. Пламя охватило платформы с танками.
      Уже затемно, довольные удачным полетом, разведчики вернулись на свой аэродром. Приземлились аварийно на фюзеляж, так как осколком снаряда перебило систему выпуска шасси. На следующий день Соколов на другом бомбардировщике снова отправился на разведку Дна и Гривочек. Нужно было узнать, что осталось там после ночного удара нашей дальней бомбардировочной авиации, действовавшей по разведывательным данным штурмана Соколова и его товарищей по экипажу.
      - Любо-дорого было рассматривать привезенные нами фотоснимки, вспоминал Валентин Петрович. - Сорок самолетов уничтожены полностью, подавлены'зенитные батареи. А на станции разбиты десятки цистерн, вагонов, покорежены рельсы...
      С того памятного дня, когда одиночные немецкие бомбардировщики прорвались в небо Москвы, всех наших авиаторов не оставляла мысль отомстить, добраться до Берлина и обрушить на него смертоносный груз. Но фашистская столица была далеко. Наши разведчики одними из первых стали появляться над Берлином. "Ночники" обычно вылетали на немецких бомбардировщиках "Доронье-215", купленных в Германии незадолго до войны и переданных нашему полку.
      - Первый полет на "Доронье", - рассказывал Соколов, - закончился благополучно. Берлинские зенитчики и истребители не обратили на нас никакого внимания, приняв за "своего". Фашисты тогда верили в свою победу. С них еще не сошла спесь. Немецкие города по вечерам были освещены, будто и не было войны. Что ж, нам легче было ориентироваться. А вот второй полет был сопряжен с трудностями. Враг встретил нас плотным зенитным огнем, хотя мы снова появились на немецком самолете...
      Еще не раз вылетал Соколов на разведку германской столицы. Он обнаружил систему противовоздушных заграждений, определил высоту подъема и крепления аэростатов. А всего за четыре года войны штурман выполнил почти двести боевых вылетов, за что был представлен к званию Героя Советского Союза.
      ...Гвардии полковник Тюрин обмакнул ручку в чернильницу и с удовольствием поставил подпись под документом. Он нисколько не сомневался, что воздушный разведчик достоин высокой награды. Перед Трофимом Романовичем лежали еще несколько наградных листов, но он отложил их в сторону.
      Полковник подумал, что штурман-герой моложе его всего на год. Оба они авиаторы старшего поколения. Тюрин бессменно возглавлял наш полк, был целиком поглощен организацией сложной боевой работы различных специальных служб, чему не обучали ни в одной академии. Опыт командования особой воинской частью приобретался в ходе войны. Трофим Романович поморщился, подумав, что в результате из боевого летчика-истребителя он превратился в администратора, и искренне позавидовал боевым подвигам Соколова.
      В ГОРЯЩЕМ ДАНЦИГЕ
      Посыльный полкового штаба разыскал меня у самолета и сказал, чтобы я, как управлюсь с работой, явился к комиссару полка Сергею Андреевичу Настоящему. Наш заместитель командира полка по политической части. На разведку не летал, но путешествовать по воздуху ему приходилось предостаточно. Полевые эскадрильи были разбросаны на оперативных точках по всему северо-западу. Всюду, естественно, нужен был комиссарский глаз и совет.
      Комиссар не любил произносить долгих речей, изъяснялся лаконично и четко. По возрасту он годился нам в отцы. Был всегда подтянут, носил кожаный реглан летчика, как и политрук нашей эскадрильи Пронькин, выпускник военно-политической академии.
      Сергей Андреевич академии не кончал, учился лишь в обычной школе военных летчиков. Комиссар пользовался уважением, а вот молодой Пронькин никак не смог завоевать авторитет. Настоящий был тактичен, справедлив, никогда не горячился и не принимал скорых решений. А наш политрук часто руководствовался эмоциями. Но чувства, как известно, не лучший советчик.
      Я разыскал комиссара в штабе полка, где он о чем-то разговаривал с Пронькиным. Я решил дождаться конца разговора, но Настоящий поманил меня пальцем.
      - Послушайте, товарищ старший сержант, что докладывает политрук, сказал он.
      Речь шла о полковом баяне. Он остался в клубе гарнизона в Смоленске и куда-то запропастился. Пронькин прилетел из Смоленска и сообщил комиссару о пропаже.
      - Концов не найдешь, - вздыхал политрук. - Прогуляли его механики.
      - Зачем же так говорить? У вас нет никаких доказательств, - спокойно возразил подполковник.
      - Конечно, механики прогуляли, - твердил Пронькин.
      Настоящий порозовел, выслушав еще раз грубые и необоснованные утверждения Пронькина. Понимая, что политрука не переубедишь, комиссар решил покончить с этим разговором.
      - Как бы там ни было, - твердо сказал он, - но после напряженного боевого дня летный и технический состав нуждается в хорошем отдыхе. Мы же предлагаем им одни политбеседы, причем продолжительные и часто нудные. Кинопередвижка сломалась. Не можем даже организовать вечерний отдых, концерт самодеятельности... Вы свободны, политрук.
      Когда Пронькин ушел, подполковник обратился ко мне:
      - В осажденный Данциг по своим делам выезжает наша аэродромная команда. Я решил послать вас с нею. Понюхайте настоящего пороха, потом расскажете нам, как воюет матушка-пехота, напишете новые стихи. К вашему возвращению, я уверен, мы разыщем баян. Снова возобновим концерты, будем отдыхать веселее и лучше воевать...
      Рано утром мы отправились по шоссе, ведущему на север, к Балтийскому морю. Проезжали незнакомые города, безмолвные, пустынные и целехонькие. Брусчатка мостовых, дома из красного кирпича, готический шрифт надписей говорили о том, что это немецкие или онемеченные польские города. Война пощадила их. Они остались целыми, поскольку советские воины молниеносно наступали, а гитлеровцы столь же поспешно бежали, не оказывая серьезного сопротивления.
      Миновали Торунь и соседний с ним крупный город Быгдощь (немцы перекрестили его в Бромберг). В этих городах мы не заметили больших разрушений, а вот на подступах к Данцигу все говорило о том, что тут каждый километр дороги, каждый пригород брался с боем. Чуть ли не полутораметровой толщины стволы деревьев были подпилены и повалены на асфальт шоссе. Требовались краны-тяжеловесы, чтобы их растащить и расчистить путь танкам. О кранах можно было лишь мечтать, и танки ринулись в обход оборонительных сооружений врага. Советские воины вышли к морю, захватили порт Гдыню и сжимали кольцо вокруг Данцига.
      Город пылал в огне пожаров, взрывавшихся авиабомб и артиллерийских снарядов. В центре города шли бои. Под натиском нашей пехоты гитлеровцы отступали к набережной. С отчаянием обреченных они защищали свои корабли и транспорты, на которых пытались удрать сами и вывезти технику.
      Упорные бои за Данциг продолжались много дней, и все это время наши воздушные разведчики зорко следили за маневрами врага, передвижением его морских резервов. Только один экипаж Дунаевского появился над Данцигом десять раз. Костя рассказывал, что во время полетов больше всего опасался попасть под огонь "своих".
      Польское население Данцига спряталось в подвалах старинных домов, пережидая пору сокрушительных бомбардировок и артиллерийского обстрела. Въехав в город, мы увидели на улицах наших солдат, "катюши", обозы, танки да еще не убранные трупы участников крестового похода "дранг нах остен". Товарищи из аэродромной команды отправились в пригород, где уцелел склад авиационных горюче-смазочных материалов. Я остался один. Вскоре встретил пехотинца, увешанного гранатами и ручными часами - по паре на каждой руке. "Трофейные", - решил я, и в этот момент у меня родилась мысль вместо пропавшего полкового баяна разыскать где-нибудь в брошенном музыкальном магазине немецкий аккордеон. Спросил пехотинца, не знает ли он, где в городе такой магазин.
      - С неба свалился, летчик? - ответил тот с усмешкой. - На концерт приехал? А я вот иду задавать концерт фрицам.
      - То-то оно и видно, - огрызнулся я. - Обвешался часами - смотри не опоздай!
      - Смеешься, а зря, - сказал холодно пехотинец. - Это часы моих товарищей, память о них...
      - Ну ладно, не кипятись. Может, случайно где видел музыкальный магазин?
      - Честно, не видел, - остыл пехотинец. - Не до этого было. Сколько дней деремся, а не можем добить фашистских гадов. Сколько ребят похоронил... Вон холмик, видишь? Это наша братская могила.
      Когда вернулись со склада мои товарищи, уже наступали сумерки, и мы решили искать пристанища на ночь. Облюбовали уцелевший дом на окраине города. В темноте не заметили, что дом занят нашими артиллеристами. Они уже поужинали и слушали, как их товарищ пиликал... на аккордеоне, точно таком же, какой выменял у поляка наш электрик, только другого цвета.
      У меня сразу зародился план - выпросить у артиллериста этот аккордеон. Инструмент, правда, был небольшой, "четверть" полного аккордеона, с ограниченной клавиатурой.
      - Трофейный? - спросил я артиллериста.
      - А какой же еще? - ответил тот. Видимо, солдат умел играть на двухрядке, а эта немецкая штука ему не подчинялась.
      - Разреши попробовать, может, у меня получится.
      - А ты гармонист?
      - Так себе, самоучка...
      - Тогда не берись, слушай, как я играю. Артиллерист долго не хотел расставаться с инструментом. А когда кончил играть, затеял длинный философский разговор.
      - Вы, я вижу, летчики, - будто с упреком сказал он. - Незавидная у вас служба...
      - Это почему же?
      - Где вы были в сорок первом, когда мы отступали от границы до Москвы? Где, скажи? Мы по болотам, сквозь леса продирались. Много не навоюешь винтовкой да штыком против танков и автоматов... Хоть бы один нашенский самолетик на подмогу... Нет, друзья-товарищи, не хотел бы я быть летчиком!
      Артиллерист, видно, был зол на всех и вся на свете. Два товарища тщетно пытались его урезонить. Тогда ясказал:
      - Мы воздушные разведчики.
      - Разведчики? Этих я уважаю. Только не слышал, чтобы разведчики в небе летали. Расскажи, парень, что же это за штука такая - воздушные разведчики, - попросил артиллерист с неподдельным любопытством.
      Я рассказал ему вкратце о фотоаппаратах, которые спрятаны в бомболюках наших самолетов, как по нашим донесениям составляются карты для пехотных и артиллерийских офицеров.
      - Постой, постой, парень! Выходит, с неба можно лучше разглядеть врага, и не надо терять солдат, ведя разведку боем?
      - Выходит, можно...
      - Ну-ну, так чего же вы утром двадцать второго июня сорок первого не пролетели над немцами и не просигналили, что, мол, братцы, караул, фрицы вот-вот двинутся на Россию? Ну, чего не пролетели? Отвечай, летчик!
      Такой поворот беседы снова поставил меня в тупик. Про себя я подумал: действительно, достаточно было нескольких десятков самолетов-разведчиков, чтобы пролететь вдоль советской границы от Балтики до Черного моря, причем над своей территорией, чтобы с помощью установленного под углом фотоаппарата обнаружить скопление немецких войск и техники. Но вслух я сказал правду:
      - Тогда, артиллерист, наша армия не имела настоящих самолетов-разведчиков...
      - Да, многого у нас не хватало. А теперь мы силища неудержимая... Да ты не обижайся, садись к столу. На, играй, на этой чертовой немецкой гармошке...
      Я сыграл, стараясь как можно задушевнее. Артиллерист прослезился, вытер глаза и начал ругать убийц-фашистов. Он выбежал во двор к стоявшей там пушке и дернул за шнур. Уши заложило от пушечного раската. ' Артиллерист пальнул еще раз и еще. "Сумасшедший!" - подумали мы. Вскоре он вернулся и сел за стол, будто ничего не случилось. Я поинтересовался:
      - Ну что, солдат, срывал злость, палил холостыми?
      - Нет, летчик, громил гадов настоящими снарядами! Пушка-то пристрелена. Бьем по крепости, где укрылись фашисты. Вот уже вторые сутки лупим по гадам. И будем бить, пока командир дивизиона не даст отбой...
      Артиллеристы стреляли всю ночь напролет. Утром, когда мы собрались в путь, знакомый пушкарь подошел к нам, обнял меня, пожал руку и вдруг протянул мне аккордеон:
      - Бери гармошку! Играй!
      От неожиданности я растерялся, но подарок принял.
      НА БЕРЛИН!
      Полк разведчиков перелетел еще западнее, на стационарный аэродром города Торунь. Мы расположились на его окраине в приличных домах со всеми удобствами. Автопарк полка пополнился трофейными грузовиками "мерседес". Никто теперь не ходил пешком на аэродром. Однако вскоре к нам пришло большое горе. Самая глупая смерть, какую можно себе представить, подкралась к бессменному инженеру 3-й эскадрильи Петру Петровичу Фисаку.
      Он прошел всю войну, не раз попадал под бомбежки, рисковал жизнью, вылетая опробовать самолеты, и оставался цел. А вот в конце войны, поселившись в благоустроенной квартире одного из домов Торуни, решил принять ванну и отравился газом. До войны он работал на верфях в Николаеве. Скромным, беззаветным тружеником мы запомнили его на всю жизнь...
      С аэродрома Торуни нашему полку приказали разведать расположение немецкой авиации вокруг Берлина, а также произвести плановую фотосъемку города. Подсчитали - получилось, надо сделать не менее тридцати вылетов. Ответственные задания поручались опытным мастерам разведки, ветеранам полка, прошедшим всю войну от стен Москвы, а также боевой молодежи, проявившей смелость и находчивость.
      Опыт разведывательных полетов над немецкой столицей у нас уже имелся. Разведчики-"ночники" стали совершать вылеты на Берлин еще в 1943 году, когда враг удерживал Смоленск и находился на дальних подступах к Москве. А после освобождения Смоленска и появления в нашем полку новых самолетов Ту-2 стало вполне реальным летать на Берлин в дневное время и фотографировать логово фюрера. Так наш полк получил приказ подготовить фотопланшет - план германской столицы. Задание было выполнено 24 апреля 1944 года в преддверии готовящейся операции по освобождению Белоруссии.
      Берлин занимает большую площадь, и сфотографировать его одному экипажу было не под силу. Первый самолет-разведчик Ту-2 с подвесными баками поднял со смоленского аэродрома комэск Алексей Дрыгин. Без происшествий он долетел до германской столицы и, невзирая на сильный зенитный огонь с земли, пролетел над центром Берлина, выполнив свою задачу. С высоты восьми тысяч метров, на которой пролетел А. Дрыгин над Берлином, удалось снять с помощью фотоаппарата-"качалки" полосу города шириной 7025 метров. Этого было явно недостаточно для изготовления планшета - плана большого города.
      Вслед за вернувшимся первым "Туполевым" на Берлин отправились еще два самолета-разведчика. Один Ту-2 повел Герой Советского Союза Ефим Мелах, второй - Константин Дунаевский. Они дофотографировали весь Берлин и его окрестности. На изготовленном из трех разведфильмов планшете - плане Берлина были указаны обнаруженные линии обороны противника, зенитные установки, противотанковые рвы и вся сеть действующих аэродромов. Все участники съемок Берлина были отмечены благодарностью Верховного Главнокомандующего, награждены орденами.
      И вот теперь, весной 1945-го, предстояло снова и снова разведывать германскую столицу и ее подступы. Летали на Берлин легко, уверенно, презирая смерть.
      В предчувствии близкого конца войны самые молчаливые летчики охотно делились друг с другом подробностями полетов.
      - Надо же такому случиться! - начал свой рассказ Ефим Мелах. Подлетаем мы к Берлину, как вдруг чувствую - задыхаюсь, в глазах темнеет...
      - Ну и что же дальше?
      - Веселенькая история! Высота - восемь тысяч метров. Почему-то прекратилась подача кислорода. Безвыходное положение, думаю. И в этот момент мой штурман без колебаний и лишних слов отсоединяет кислородный шланг от своей маски и передает мне. "Сумасшедший! - кричу ему что есть силы. - Ты же задохнешься через десять минут!" А он сунул шланг мне в руку и отпрянул назад. "Молодец", - подумал я и решительно приказал включить фотоаппараты. Курс - на рейхстаг!..
      Штурман вскоре потерял сознание. Он очнулся после того, как Мелах, сфотографировав центральные кварталы, резко спикировал до трех тысяч метров. На этой высоте и пересек линию фронта. Разведчики доставили очень ценный фильм...
      Никиту Остапенко в те дни засыпали вопросами и летчики и механики. Во время разведывательного полета над Берлином его атаковали новые немецкие реактивные "мессеры". Тогда они впервые появились над Берлином. Среди нас ходили всевозможные слухи. Рассказывали, будто прославленный летчик Иван Кожедуб на обычном истребителе Ла-7 вступил в бой с таким "мессером" и сбил его. Летчики утверждали, что реактивный "мессер" летает чуть ли не в два раза быстрее обычных самолетов, зато не такой маневренный, как Яки или "лавочкины". Драться с ним и побеждать можно!
      Сфотографировав несколько аэродромов, расположенных вокруг Берлина, Остапенко взял курс на Потсдам. Тамошний аэродром был последней целью фоторазведки... Чтобы срезать путь, разведчики решили пройти через центр Берлина. Город был окутан густым дымом пожаров, сквозь который высвечивались всплески огрызавшихся зениток и взрываушихся бомб. Вдруг стрелок-радист прокричал:
      - Командир! Над нами справа эскадра бомбардировщиков!
      Остапенко поднял голову и насчитал до сорока четырехмоторных самолетов. Они вот-вот должны были обрушить тонны своего груза на рейхстаг. Круто развернув машину, Остапенко изменил курс. Удалившись . от столицы километров на двадцать, разведчики считали себя в безопасности, как вдруг увидели в хвосте незнакомые немецкие истребители. Штурман и радист открыли огонь. Остапенко опрокинул "пешку" в отвесное пике и стал бросать ее из стороны в сторону, пытаясь помешать немцам вести прицельный огонь.
      Обычно на максимальной скорости разведчикам удавалось оторваться от "мессеров", но на этот раз происходило что-то непонятное. Немцы висели на хвосте и быстро сокращали расстояние. И тут Остапенко понял, что его атаковали те самые истребители, о которых ходили слухи на фронте. Еще несколько секунд, и "пешка" врежется в землю.
      - Я начал выводить самолет из пике, - рассказывал Никита, - а нагрузка велика, ломит в ушах, из носа течет кровь. Стрелок-радист на мои вопросы не отвечает: убит или потерял сознание. Штурман чертыхается, помогает мне снять кислородную маску. Выхожу из пикирования, чуть не задеваю крыльями верхушки деревьев. Впереди - линия фронта. А летим на бреющем - из автомата можно подбить. Набрать высоту нет времени. Бросаю "пешку" еще ниже. Со всех сторон нас обстреливают. Наконец проскочили. Вот и Торунь. Настолько взволнован, что не могу точно зайти на посадку. Сделал две "коробочки", прежде чем наконец сел.
      - А как же выглядит новый "мессер"?
      - Спроси мою бабушку! Бой длился считанные секунды. Разве в суматохе разглядишь?
      Осталось шесть дней до того знаменательного момента, когда советские солдаты водрузят Знамя Победы над рейхстагом. Артиллеристы 1-го Белорусского фронта уже находились на подступах к рейхстагу и вели по нему первые залпы. Войска 1-го Украинского ворвались в Берлин с юга.
      В этот день Константин Дунаевский вместе с боевым другом штурманом Плисом Нурписовым вылетели в десятый раз на разведку германской столицы. Незадолго до этого дня командир полка подписал на них наградные листы, представляя к званию Героя Советского Союза. К вечеру, когда кончились полеты, я встретил заплаканную Женю Смирнову и догадался, что Костя не вернулся.
      Нет, не хотелось верить, что Костя погиб! Все летчики и штурманы восхищались отвагой и удачливостью этого молодого экипажа, прошедшего сквозь все испытания. Костя никогда не щадил своей жизни. Всем запомнилось, как он, едва начав трудную службу разведчика, проявил исключительную храбрость. Это случилось незадолго до начала операции "Багратион". Костя вылетел с нашей базы в Смоленске на разведку железнодорожного узла еще оккупированного Бобруйска. Плотная стена зенитного огня встретила советского разведчика на подходе к цели, но Костя не сошел с боевого курса и приказал включить фотоаппарат. В этот момент один из вражеских снарядов угодил в левый мотор. Машину сильно тряхнуло. "Пешка" дала крен и сбилась с курса. Фотографирование не получилось.
      - Пойдем на второй заход! - зло прокричал Костя.
      Штурман Нурписов хотел было возразить: ему казалось безумием лезть в огневой шквал вторично да еще с подбитым мотором, но грозный тон приказа командира отметал всякие возражения. И штурман промолчал. Искусно маневрируя, Костя вторично появился над целью. Вражеские зенитчики несколько ослабили огонь. Они не думали, что русский разведчик идет напролом ради выполнения своей задачи. Самолет с дымящимся мотором казался смертельно раненным, неуправляемым, и немцы ждали момента, когда русский свалится в штопор и врежется в землю. Но Костя умышленно накренил машину к земле, развивая скорость, а когда цель была позади, сделал небольшую "горку" и скрылся в солнечных лучах.
      Еще один отважный полет на разведку заставил всех нас говорить о Дунаевском как об удивительном человеке. Костя вылетел на разведку крупных оборонительных узлов в Восточной Пруссии и был атакован двумя "фоккерами". Очень не хотелось принимать бой:
      Костя разведал новую линию обороны врага на Мазурских озерах и спешил доложить командованию об исключительно ценных результатах полета.
      Умелыми маневрами Константин ускользнул от огненных трасс стервятников. До линии фронта оставалось совсем немного, когда "фоккеры" зажали разведчика в клещи, прижали к земле и ранили один мотор. "Пешка" потеряла скорость. Костя не растерялся, бросил машину к земле в бреющий полет и, как толькопроскочил первые траншеи наших войск, приземлился "на живот".
      Однако с высотки, находившейся в руках немцев, самолет хорошо просматривался. Фашисты не замедлили открыть по нему огонь. Разведчики еще не успели выскочить из самолета, как вокруг стали рваться вражеские снаряды.
      - Рация в порядке? - крикнул Константин стрелку-радисту. - Передавай на командный пункт: обнаружили новую полосу обороны...
      Дунаевский оставался в самолете до тех пор, пока стрелок-радист не закончил передачу. Тем временем Нурписов покинул кабину через колпак и среди взрывов снарядов по-пластунски удачно прополз полсотни метров, отделявшие самолет от ближайшей траншеи. Он связался с командованием по полевому телефону.
      Результаты разведки оказались настолько важными, что с командного пункта полка их моментально пере-. дали по радио в Главный штаб ВВС генерал-лейтенанту Грендалю.
      Летая над Восточной Пруссией и Померанией, Костя по своей инициативе не раз штурмовал отступающие колонны врага, поджег два эшелона, вывел из строя десятки автомашин. Возвращаясь из полета в который раз с расстрелянными патронами, Костя лишь однажды признался механикам:
      - Штурмовал гитлеровские автомашины. Пусть знают, что расплата близка! Всыпал им хорошенько за мой сожженный Ржев, за разрушенный Калинин, за моих погибших товарищей...
      Немного провоевали храбрые разведчики Дунаевский и Нурписов - чуть более года, а суммарная площадь сфотографированных ими рубежей обороны врага составила свыше двадцати двух с половиной тысяч квадратных километров - две трети территории Восточной Пруссии.
      Эти данные я прочитал уже после войны в наградных листах на Костю и Плиса, вскоре получивших посмертно звания Героя. Сами же они не любили рассказывать о своих подвигах. Объяснялось это удивительным характером Кости, считавшего себя самым обыкновенным, даже заурядным летчиком. Добиться от него каких-то подробностей о полетах было невозможно, он только отшучивался.
      Потеря любимого экипажа в самом конце войны была для нас тяжелым ударом. Что могло случиться с прошедшим сквозь огонь и воды искусным летчиком?.. Как-то я получил письмо от брата Константина. Он писал: "Все мы считали, да и командование вашего полка писало, что Костя пропал без вести, скорее всего погиб, и место гибели неизвестно. И вот совсем недавно, на родине Кости в газете "Ржевская правда" появилась статья, автор которой служил долгое время в Группе советских войск в Польше. Он побывал на военном кладбище в городе Болеславец Вроцлавского воеводства и обратил внимание, что рядом с могилой, где похоронено сердце великого русского полководца М. И. Кутузова, находится красная гранитная плита с высеченной на ней надписью: "Герой Советского Союза старший лейтенант Дунаевский (1923-1945)".
      Экипаж Кости Дунаевского стал последней жертвой полка в долгой и тяжелой войне с фашизмом. Когда узнали о гибели боевого друга, все как умели старались утешить Женю Смирнову, любимую Кости. Вскоре после Дня Победы почти все ее полковые подружки вышли замуж за наших летчиков, штурманов и радистов. Только Женя, самая стройная и красивая, осталась одинокой.
      ПОСЛЕДНИЙ ФОТОПЛАНШЕТ
      Наступил май - теплый и погожий. В городском саду Торуни, что тянулся вдоль правого берега Вислы, распустились листья на деревьях, зазеленела свежая трава. Лишь взорванный железнодорожный мост через реку напоминал, что здесь проходил смерч войны.
      Каждый день воздушные разведчики отправлялись на аэродром, но число боевых вылетов сократилось. Утром в последний день апреля пал рейхстаг, а на второй день мая остатки берлинского гарнизона полностью прекратили сопротивление. Разведчики с честью выполнили еще одну миссию, возложенную на них в ходе Берлинской операции, и теперь вылетали на разведку в экстренных случаях, так как фронт действий наших войск резко сузился. Наша третья эскадрилья получила некоторую передышку.
      Последние боевые вылеты совершались по заданию Верховного Главнокомандования. Оно было настолько ответственным и важным, что проследить за его выполнением прибыл начальник разведотдела 4-й воздушной армии. Он лично проверил готовность экипажей и сан", летов. Пожилой генерал остался доволен результатами инспекции.
      - Не затягивайте с полетами, - обратился он начальнику штаба полка. Дело идет к концу. Немцы, кажется, готовы принять безоговорочную капитуляцию. Но это между нами, Ефим Борисович.
      Лернер, занятый мыслями о предстоящих полетах сразу не отреагировал на доверительную информацию. Потом опомнился:
      - Неужели конец войне?
      - Да, подполковник, конец!
      - Разрешите сообщить об этом всему состав опергруппы?
      - Всему, пожалуй, не следует, а летному составу скажем и объясним сложность спецзадания и чем оно вызвано...
      В течение нескольких дней разведчикам предстоял вести неустанный надзор с воздуха за передвижением и местонахождением немецких военных кораблей как открытом море, так и в балтийских портах. Дело в том, что, судя по разведдонесениям союзников - американцев и англичан, - гитлеровцы будто намерены потопить свой флот. Указывались даже типы кораблей.
      Ефим Борисович выпускал в полет сразу по четыре экипажа, а два других, резервных, держал про запас. Он напомнил, что на фотографирование объектов следует заходить со стороны моря. Давая последние указания перед полетом, он, как обычно, говорил о возможном противодействии истребителей и зенитной артиллерии противника, призывал проявлять осмотрительность и осторожность. "Война еще не окончена!" - говорил он разведчикам, но чувствовал, что они едва внимают его словам после того, как начальник разведотдела возу душной армии сообщил о близком конце войны.
      ...Ровно через два часа сорок минут четыре экипaжа вернулись с боевого задания. Без каких-либо происшествий. Они сфотографировали все вражеские военное морские порты и корабли в Балтийском море. Минуло еще полтора часа, Бакастов доложил, что разведфильмы проявлены и просмотрены. Все объекты сфотографированы отлично. Повторные вылеты не требовались и оба резервных экипажа получили команду "отбой".
      Каждый день разведчики вылетали по одному и тому же маршруту и фиксировали местонахождение немецких кораблей. Фотоспециалисты внимательно обрабатывали данные разведфильмов, сличали их по дням и констатировали отсутствие каких-либо существенных изменений. Отличная солнечная погода благоприятствовала разведчикам.
      6 мая разведчики снова сфотографировали все военно-морские базы, порты и военные корабли в Балтийском море, и снова не обнаружили перемен. Однако спецзадание этим не ограничивалось. Было приказано доставить в Москву, в Главный штаб ВВС результаты разведки - фотопланшет с аккуратно подобранными снимками, показывающими итоги полетов по дням и даже по часам. Для этого фотоустановки были оборудованы специальными часами. И вот началась кропотливая работа по оформлению фотопланшета. Она продолжалась всю ночь и закончилась лишь к полудню 7 мая.
      Наши фотометристы были искусными мастерами расшифровки разведфильмов. При этом они умели писать каллиграфическим почерком и отлично рисовать. Их фотопланшеты походили на красиво оформленные) подарочные альбомы. На этот раз они старались как) никогда, так как вместе со всеми чувствовали, что работают над одним из последних, если не самым последним фотопланшетом. Когда многочасовой труд был закончен, прилетел транспортный самолет и забрал планшет в Москву. Последний планшет гвардейского дважды орденоносного авиационного полка дальних разведчиков...
      Сколько таких документов подготовил полк за годы войны!