ГЛАВА 18

Сара ахнула. Фолкнер стоял рядом с ними, будто только что вырос из-под земли. Его внезапное появление лишило ее дара речи.

К счастью, сэр Исаак не понес подобных потерь.

— С Морли, — приятным голосом произнес он, — мы говорили о том, что у него нездоровый вид.

— Вы также, мистрис Хаксли, несколько раскраснелись, — заметил Фолкнер. И с едва заметной издевкой добавил: — Надеюсь, вас не лихорадит?

— О, я надеюсь, что нет, — ответил за нее сэр Исаак. — Не правда ли? — он обратился к Саре, — вы сказали мне, что чувствуете себя великолепно.

— Так оно и есть, — спешно вмешалась в их разговор Сара и посмотрела на Фолкнера испепеляющим взглядом, который должен был уничтожить его на месте, — сэр Уильям несколько преувеличивает.

Но он от ее взгляда никуда не исчез и ничуть не смутился.

Неужели ей действительно померещилось в улыбке Элизабет нечто тигриное? Разве идет в сравнение с хищным оскалом Фолкнера улыбка маркизы. Между прочим, коль уж она думает об этом, с какой стати он так зол? В нем не чувствовалось ни презрения, ни брезгливой насмешки, ни чего-то еще в таком роде, что, в ее представлении, должно выпасть на долю падшей женщины, позабывшей о чести. От него волнами, грозя проглотить ее, исходила самая обыкновенная холодная злоба.

Сара быстро отступила назад, совладала с собой и протянула корзинку сэру Исааку.

— Мне пора.

То, что она пообещала Элизабет познакомить ее с сэром Уильямом, может подождать. Сейчас не время докучать ему такими просьбами.

— Вы уже уходите? Так быстро? — вкрадчиво промурлыкал Фолкнер. — Именно тогда, когда я решил, что нам стоит познакомиться поближе?

Уловка удалась. Щеки Сары залились ярким румянцем. Она открыла рот, чтобы дать ему отпор, но не сумела вымолвить ни слова.

Сэр Исаак пребывал в блаженном неведении. Или только делал вид? Он поспешил заполнить возникшую паузу:

— Мне пришла замечательная мысль! Разрешите пригласить вас на ужин? Пирог из почек у Морли просто отменный. Я бы с восторгом присоединился к вам, но мне, право, надо отдохнуть. Ага, — вот и свободный столик, — честно сказать, все столики были свободными. Зачем цепляться к словам? — Морли, друг мой, к вам двое на ужин. О, я, кажется, чую запах свежеиспеченного хлеба!

— Он у нас всегда свежий, — буркнул Морли, выходя из-за стойки. Он недоверчиво посмотрел на компанию, но не без интереса. Любой посетитель был лучше, чем полное отсутствие таковых. — Значит, ужин, говорите.

— Продолжайте беседу, — подсказал сэр Исаак. — Можете обсуждать все, что вам заблагорассудится: цыган, руины, все на свете. А я с удовольствием потом полюбопытствую, к каким выводам вы пришли, — и с корзинкой в руке он поспешил к лестнице. — И не забудьте отведать пирога. Пальчики оближешь!

— Сегодня вечером пирог не подается, — заметил Морли. — Только хлебный пудинг.

— Ну вот, видите, сегодня нет пирога с почками, — начала было, Сара.

— Аннелиз! — проревел Морли. — Затевай пирог. Садитесь, сэр Уильям, вам, как всегда, эль? А вы чего желаете, мистрис? Могу предложить вам шерри.

— Терпеть не могу шерри, — ответила Сара. Уж если ей не отвертеться от ужина с Фолкнером, а тем более, не избежать сплетен, которые разнесутся по деревне к завтрашнему утру, то уж пить, так пить в свое удовольствие. — Портеру, — заказала она.

Брови Морли изумленно выгнулись. Однако он не стал спорить, а бросился выполнять заказ. Фолкнер тем временем хотя и слегка удивился, выдвинул ей стул и переспросил:

— Портеру?

— Это вполне приличный напиток.

Фолкнер промычал что-то нечленораздельное и сел напротив нее. Они молча смотрели друг на друга.

— Итак, — начал Фолкнер, нарушая напряженную тишину. — Вы пьете портер, терпеть не можете хлебный пудинг и держите слово, касательно престарелых джентльменов, коих вы обещаете навестить. У меня такое чувство, будто я с каждой минутой узнаю вас все ближе и ближе.

— Прекратите, — возмутилась Сара. — Может быть, вы и играете в эти игры при дворе, но здесь — увольте. Мне непонятно, отчего вы так злитесь? Право…

— Непонятно? Неужели никаких догадок?

— Абсолютно. Откуда мне знать? Вы для меня загадка. Великий сэр Уильям Фолкнер Деверо, перед которым трепещут армии, и склоняет головы двор. Ну откуда, скажите на милость, мне знать, о чем вы думаете в данный момент?

— Понятно, — медленно, с расстановкой, заговорил он, откинувшись на спинку стула, скрестил на широкой груди руки и, прищурившись, в упор посмотрел на нее. — В то время как вы, скромная сельская барышня, — право, простите мне бедный словарь, — скромная сельская леди — совершенно прямолинейны, простодушны, ясны, как Божий день. Я вас правильно понял?

— А вы, случайно, не адвокат по профессии?

— То есть как?

— Слушая вас, такое нетрудно предположить. Вам слова заменяют оружие.

— Справедливости ради, следует признать, что я принят в коллегию адвокатов. Но это не главное. Все дело в том, — он наклонился через стол, едва не касаясь ее — что я, между прочим, еще и человек. И у меня имеется некоторое подобие чувств. И если вы считаете возможным не придавать значения тому, что произошло этим утром, то я не могу. Более того, — добавил он с угрозой, — и не желаю.

Сару спасло то, что в этот момент к столику подоспел Морли. Он с громким стуком поставил на стол кружки и доложил, что вслед за пивом последует ужин. И исчез в кухне.

Сара быстро отпила из своей кружки. Ей не часто приходилось пить портер. Зато ей очень нравился его бархатистый горьковатый вкус, слегка отдающий орехами. Она сделала еще глоток.

— Я вас не могу понять, — сказала она. — Принято считать, что мужчины не принимают подобных вещей всерьез. И бывают только рады, когда их не пытаются поймать в любовные сети. Разве это не так?

— Откуда у вас подобные представления?

— Да из воздуха, которым мы дышим. На этом зиждется все наше общество, верно?

— Лишь до известной степени. Сегодня утром…

— До какой степени? Поясните мне, в какой момент вы решаете, брать на себя или нет ответственность за отношение к женщине, с которой вы были близки? И на чем основывается ваше решение?

Она шла в лобовую атаку, прекрасно осознавая это. Некий дух противоречия проснулся в ней и не давал ей остановиться. И все же, заметив, как его загорелое лицо наливается кровью, тотчас пожалела, что позабыла об осторожности.

— Все очень просто, — сказал, будто отрезал, Фолкнер, — если я плачу, то на этом вся моя ответственность заканчивается. Или же, если дама опытная и тоже горит желанием, — разница невелика. Но, — продолжал он, гневно глядя на нее, — если дама девственница и плохо представляет себе последствия, то, простите меня, в этом случае, я не могу не чувствовать определенной ответственности, если дело примет серьезный оборот.

— А что, так оно и произошло? — поинтересовалась она, чуть смягчившись. Она вовсе не ожидала, что он так встревожится. Более того, его забота повергла ее в изумление. Хотя, наверное, не должна была. В его характере были стороны, которые она едва начала раскрывать. Правда, не все они пришлись ей по душе.

— Да, — ответил он, слегка охрипшим голосом. — Мне еще ни разу в жизни не приходилось терять над собой контроль. Вы должны понять, что за случившееся сегодня утром, мне нет прощения.

— Разве не уместнее сказать: «Нам»? Это вас удивляет, верно? Почему вы не можете примириться с мыслью, что мне также хотелось случившегося, как и вам? И если в том есть чья-то вина, а я в этом очень сомневаюсь, то ответственность мы должны поделить поровну.

Он мотнул головой, словно до него никак не доходил смысл того, что она говорит.

— Я понимаю, что вы вели несколько необычную жизнь. Будучи отрезанной от многого из того, что считается нормальным. Однако, несмотря ни на что, — наверное, выражение ее лица заставило его прервать свою речь. — В чем дело? — испуганно спросил он.

— Только в том, что вы правы, — сухо заметила она. — Моя жизнь, скажем так, несколько необычна. Но это — моя жизнь. И она меня более-менее устраивает, — и это была явная ложь.

Ей с трудом удавалось удерживать равновесие. Равновесие весьма шаткое. Угроза помешательства не исчезала, она была в ней и вокруг нее. Она ни за что не расскажет ему о терзавших ее страхах и опасениях. С него достаточно его собственных забот.

Вернулся Морли. Они молчали, пока он расставлял тарелки по дощатой столешнице. Трактирщик поинтересовался, не надо ли им чего-нибудь еще и пошел по своим делам. Стояла удивительная тишина. Дверь на улицу была открыта. Через дверной проем дул свежий летний ветерок, лился мягкий свет угасающего дня. На дороге не было ни души. Сара почувствовала, что проголодалась. Она рассмеялась и отрезала себе кусок горячего пирога. В безумии тоже есть своя прелесть. Она перестанет сопротивляться ему — в любом случае, это бесполезная трата сил. Она может сo спокойной душой воспринимать все, что пошлет ей судьба и что пошлет ей ее безумие. Даже Фолкнера.

— Поужинайте спокойно, — мягко предложила она. — Сэр Исаак прав, пирог действительно очень вкусный.

— Как вы только смеете отшучиваться, — недоумевая, настаивал он, чисто по-мужски, он был раздражен и недоумевал искренне.

Она опустила вилку и посмотрела на него спокойно.

— Скоро вы закончите свои дела здесь. Независимо от результатов, вы вернетесь назад, в Лондон.

— Да, конечно же.

— А я останусь, — и этим все было сказано, резко и начистоту. Она останется в Эйвбери. А он уедет в Лондон. По-другому быть не может.

— Все не так-то просто…

— Не усложняйте, — твердо сказала она. — Все очень просто.

Так тому и следует быть. Для того чтобы покинуть Эйвбери, ей, прежде всего, необходимо сладить с собой. Или, как она считала, со своей болезнью. Но, судя по всему, безумие победит ее.

От хлеба поднимался парок. Она отломила кусок и протянула Фолкнеру. Их пальцы на мгновение соприкоснулись. В ней тотчас же шевельнулось теплое, нежное чувство, словно кто-то провел легким, трепещущим перышком. А следом наплывало горькое и тяжелое сожаление о том, что для них нет никакого общего будущего. Однако это была, довольно глупая, шальная мысль. Она решительно отогнала ее. Она будет твердо держаться жизни, которая заменяет ей действительность.

Фолкнер взял хлеб. Он выглядел ничуть не счастливее, чем в начале разговора. Сара пыталась подыскать слова, способные как-то развеять его уныние, утешить, взбодрить. Почему-то его страдания были для нее куда горше и больнее, чем свои собственные.

— Надеюсь, что ваше пребывание здесь не затянется слишком долго, — с надеждой в голосе начала она. Но поняла, что говорит не то. В ответ на незаконченную фразу она получила такой злющий и негодующий взгляд, от которого предпочел бы унести ноги даже храбрец. Но ей некуда было отступать. Сара стояла на своем. Или, вернее сказать, сидела за столиком в гостинице Морли. Ела пирог с почками. В открытую дверь струился мягкий свет заходящего солнца.

Это был чудесный теплый вечер. Весенний деревенский вечер. Возможно ли было не обращать внимания на растущее между ними напряжение?

Они вздрогнули от внезапного страшного крика, казавшегося нелепым в мирной деревенской тишине.

Дрозды шумно сорвались с деревьев, ошалело крича, испуганно и спешно рванулись в гаснущее небо.

ГЛАВА 19

— Мертв не более получаса, — объявил доктор Костоправ. Он выпрямился, поднявшись от тела. Дейви был все еще щеголевато облачен в новую белую рубашку, камзол, ладно сшитые панталоны до колен и начищенные ботинки.

Дейви Хемпер, или то, что от него осталось, лежал на боку в переулке между гостиницей и церковью. У него было перерезано горло. Сара почувствовала, как в спину от камней кладбищенской стены потянуло холодком. Она подняла руку, сжала пальцами рот, чтобы не закричать. Изнутри ее скручивала жгучая боль. За Дейви, за Эйвбери, за свалившиеся на всех несчастья и беды.

— Значит, это были не цыгане, — сказала она.

Преподобный Эдвардс, наконец-то, отвел испуганный взгляд от мертвого тела. Он был бледен и дрожал, первый раз в жизни увидев убитого человека, да еще таким жутким способом. Священник еле сдерживал позывы рвоты, видимо, его здорово тошнило.

— Цыгане? — бессмысленно повторил он.

— Цыган здесь больше нет, — твердо сказал Фолкнер. — Поэтому нового убийства на них не навесишь. Но коль они неповинны сейчас, то, скорее всего, они не замешаны и в первых убийствах.

Молодой священник растерянно таращился на Фолкнера.

— Вы хотите сказать?

— Убийца кто-то из местных, викарий. Вам надо бы примириться с этой мыслью.

— Не может быть, — протестовал Эдвардс. — Здесь у нас живут порядочные люди. Они…

— Его также ударили по голове, как и тех двоих, — сообщил доктор, — отчего он тотчас же потерял сознание. Убийца спокойно довершил свое ужасное дело.

Фолкнер внимательно осмотрел место преступления.

— Никаких следов оружия. Как по-вашему, доктор, что бы это могло быть?

Лекарь пожал плечами, вытирая лоскутом тряпки окровавленные руки.

— Нож, судя по всему. Однако лезвие не слишком велико. Такой нож можно носить с собой. Например, для того, чтобы содрать шкуру с добычи, нарезать веток или проделать дырку в упряжи. Если подумать, такой нож, наверняка, найдется у каждого встречного и любого мужчины.

Фолкнер кивнул.

— Никаких отпечатков. Земля суха.

Склонившись к Дейви, он легонько прикоснулся к нему.

— И что это ты делал здесь на задворках, мой мальчик? — тихо спросил он. — Шел себе, прогуливаясь? Или ждал встречи с кем-то еще?

— Теперь он вам уже не ответит, — отозвался Костоправ.

Фолкнер выпрямился, не отводя взгляда от убитого.

— Вы и не поверите, на что способны мертвые. Мы отнесем его к вам в приемную, доктор. Я хочу, чтобы вы изучили каждый клочок его одежды. Викарий, отыщите констебля Даггина. Передайте ему, чтобы он явился. Скажите ему также, что мне нужны люди, которым он доверяет, если таковые имеются. Надо будет полностью оцепить это место, прежде чем мы его хорошенько обыщем.

Он повернулся вполоборота и глянул в сторону гостиницы.

— Придется также допросить мисс Морли, но беседа с ней может и подождать.

Аннелиз первой обнаружила тело. Именно она переполошила деревню криком, таким образом оповестив о своей ужасной находке. Впрочем, трудно было поставить ей это в вину. Папаша загнал рыдающую и дрожащую девушку домой. Они больше не высунули носа наружу. Хотя Саре казалось, что время от времени Морли украдкой поглядывает на них.

Фолкнер дотронулся до ее плеча. Она обернулась, вопросительно посмотрела ему в глаза.

— Вы не согласитесь сходить к его матери?

Сара молча кивнула. Ее переполняли ужас и чувство непоправимости случившегося. Но она была не в силах отказать ему. Это ее долг. Она — хозяйка Эйвбери. Кому, как не ей, делить с жителями деревни как лучшие, так и худшие времена. Кому, как не ей, утешать их насколько это возможно.

Окна небольшого домика под соломенной крышей были темны. Сара постучала в дверь. В домике по-прежнему было тихо. Ни звука, ни шороха, ни вспышки света. Постучав еще раз, Сара осторожно приоткрыла дверь и вошла.

— Миссис Хемпер?

Никакого ответа. Лишь когда глаза привыкли к сумраку, Сара смогла разглядеть сгорбленную фигуру. Миссис Хемпер сидела на табурете у погасшего очага. Сара снова окликнула ее.

— Миссис Хемпер?

Женщина слегка пошевелилась, послышался тонюсенький голосок.

— А, это, значит, вы…

Старуха сидела, закутавшись в шаль, обхватив себя руками, словно пыталась согреться. Сара глубоко вздохнула, собралась с духом, опустилась на колени возле табурета, взяла руку старой женщины в свои холодные ладони.

— Мне очень жаль, Дейви…

— Его унесла белая кобылица, не так ли? Это самая страшная пора, скажу я вам. Жестокая весна. Как мы, бывало, называли ее. Ягнят валил мор. Первые зеленые ростки в полях гибли.

Иному бормотание пожилой женщины могло показаться бессмысленным, ничем иным, как проявлением помешательства от страшного горя. Но Сара сразу же поняла, что к чему. Когда Эйвбери пребывала в младенчестве, белая кобылица считалась вестницей смерти.

— Мы обязательно отыщем виновного, — пообещала она, сжимая ладонь миссис Хемпер. — Я вам клянусь, поверьте. Но вы должны нам помочь. Может, он что-нибудь рассказывал или случайно обмолвился о каких-либо своих делах. Нам важно узнать все.

— Ничего он мне не говорил, — ответила старуха, сердясь на своего покойного сына за то, что он не доверял своих тайн. Потому она и не смогла уберечь его от гибели. — Уж так он гордился собой, так и вышагивал в новом костюме, как павлин. Но и словом не заикнулся, откуда у него в карманах завелась звонкая монета. Я его буквально умоляла открыться мне, матери. Я так и знала, что деньги его не доведут до добра, — она безутешно зарыдала.

— Говорил, что собирается в Лондон, — притихнув, продолжала миссис Хемпер. — Ему, видишь ли, хотелось повидать свет и поискать для себя место в жизни. И что нашел он вместо этого, для себя? Земляной холмик на кладбище? А впереди у него была целая жизнь, — она уронила голову на ладони и рыдала негромко. В ее плаче слышалось беспросветное отчаяние женщины, ставшей свидетельницей смерти собственного ребенка. А что страшнее может быть для матери?

Сара обняла старуху и долго сидела рядом с ней, нежно прижав к себе. Что еще могла она сказать и сделать ей в утешение? Иногда боль бывает настолько глубока, что нет никакой надежды на ее исцеление.

На крыльце послышались шаги. В комнату вошла миссис Гуди. Она поспешила сюда, как только до нее долетела печальная весть. Следом за ней явилась миссис Дамас. Одна за другой деревенские женщины собирались здесь, в маленьком домике. Они были потрясены, испуганы, возмущены убийством Дейви. Однако кому-то надо было браться за дела, готовить чай, разжигать огонь в очаге. Миссис Хемпер уложили в постель. А еще надо было говорить о том, какая ясная была улыбка у Дейви, какие добрые услуги оказывал он, будучи мальчуганом, как хорошо пропалывал гряды, каким был добросовестным разносчиком. О более поздних временах не было сказано почти ни слова, у парня был довольно тяжелый характер. Но теперь его характер не имел никакого значения.

— Ангелы с пением ведут его на вечный покой, — тихо сказала миссис Дамас и утерла слезы. Это были непритворные слезы. Они лились от души, ибо она оплакивала горе, обрушившееся на всех. Миссис Дамас положила руку Саре на плечо. В тишине комнаты голос звучал твердо и четко:

— Необходимо что-то делать, мистрис.

Рука, державшая чайник, чтобы разливать из него в чашки чай, замерла па полпути. Горящая щепка так и не упала на поленья в очаге. Взгляды женщин Эйвбери обратились к Саре.

— Да, — спокойно, но жестко сказала она, открыто глядя на присутствующих. — Мы обязаны покарать убийцу.

Женщины переглянулись, снова взглянули на Сару и медленно, словно в раздумье, кивнули ей. Убийца не избежит кары. Каждая из них и все вместе — они добьются этого.

Фолкнер знал, что ему делать. Два года назад, во время расследования хищений военных припасов, наиболее ценные улики попали ему в руки с одежды одного полковника, погибшего от несчастного случая. Тот разбился, упав с лошади. Документы, оказавшиеся у него в карманах и подшитые за подкладку мундира, послужили ключом к раскрытию преступления. И все равно, он чувствовал себя неловко и неуютно от мысли, что должен копаться в вещах Дейви Хемпера.

— Не представляю, что вы там хотите найти? — спросил констебль Даггин. Он прибыл, как только до него дошла весть об убийстве. И теперь жался в угол приемной лекаря. Разок пристально посмотрев на мертвеца, он отвел глаза в сторону.

— И я не представляю, — согласился Фолкнер. — Никогда ничего заранее не угадаешь. А ткань какая добротная. И работа недурна. А?

Даггин на этот раз глядел на одежду и тело долго и внимательно.

— А действительно наряд хорош, — согласился он с нескрываемым удивлением. — Интересно, откуда он у такого парня, как Хемпер?

— Именно в этом мне и хотелось разобраться. У него была работа?

— Он помогал своей престарелой матери. Батрачил на фермеров, если у них подворачивалась для него какая-нибудь работенка.

— Такая, как сейчас?

— Кто знает, — пробормотал Даггин с сомнением в голосе, — сейчас самая посадка, работы в поле и на огородах уйма. Только платят за нее негусто.

Фолкнер подошел к столу, на котором лежал Дейви, бледный и недвижимый. Фолкнер поочередно поднял и осмотрел руки покойного.

— Ногти у него чистые и необломанные.

Даггин взглянул украдкой, а затем снова отвернулся.

— Работай он в поле, такого бы не было.

— Значит, он заработал деньги где-то в другом месте. У вас есть какие-нибудь догадки?

— В Данфорде частенько играют на деньги или устраивают петушиные бои, ну и все такое прочее. Может быть, он замешан в каком-либо из подобных дел?

— И его из-за этого убили?

— Кто знает? — переминался констебль.

— А какое отношение это имеет к цыганам?

— А с какой стати? Это совершенно разные случаи.

Фолкнер рассмеялся резким жестоким смехом.

— Ах, вот куда мы гнем? Цыган убил кто-то из своей братии. От убийцы потом и след простыл. А бедный Дейви нашел себе смерть из-за каких-то петушиных боев в Данфорде. Тут явная натяжка, констебль. Вам не кажется?

— Но у меня до сих пор нет причин полагать, что во всем виноват кто-то из местных, — не унимался Даггин. Он с недовольным видом упрямо цеплялся за свою точку зрения, зная при этом, что доказать ничего не сможет. Однако не желал сдаваться с какой-то туповатой упорностью.

— Да бросьте вы, — отозвался Костоправ. — Дейви, так или иначе, связан с убийством цыган. Они все нашли здесь конец. Поэтому вам следует искать убийцу именно здесь, в деревне.

— А как насчет пассажиров, прибивших на карете из Бата? — спросил Даггин, — убийцей мог быть и кто-то из них.

— Ради Бога! — не выдержал Костоправ. — Их всех давно и след простыл, прежде чем это случилось. Протрите глаза, приятель. Пока вы еще при исполнении обязанностей. Попытайтесь взглянуть на события непредвзято. Решение лежит на поверхности. Дейви Хемпер был тоже из местных. Родился и вырос в Эйвбери. Я, честно говоря, невысокого мнения о нем. Но, чтобы мы о нем ни думали, он имеет полное право требовать от нас добросовестного расследования его убийства. Мы должны найти преступника.

Даггин тяжело вздохнул, его широкие плечи заметно поникли. На загорелом румяном лице запечатлелось уныние.

— Это свыше моих знаний. Ума не приложу, как нам выманить убийцу из норы? Как сделать, чтобы он выдал себя?

— Вот почему к нам и приехал сэр Уильям, не правда ли, милорд? Он раскусит этот орешек.

— Ваша уверенность приводит меня в восторг, — пробормотал Фолкнер.

Состроив гримасу. Костоправ потянулся к буфету. Он извлек оттуда бутыль и пустил ее по кругу. Фолкнер отрицательно покачал головой, а вот Даггин не отказался сделать глоток. И тотчас же ужасно закашлялся, поперхнувшись, что изрядно позабавило Костоправа. Он снова сделал длинный и жадный глоток, вытер рот тыльной стороной ладони и посмотрел на Фолкнера вопросительно.

— И что теперь?

— Одежда. Просмотрите дюйм за дюймом, шов за швом, если понадобится. Я хочу знать, где ему ее сшили и кто.

— Никто из нас двоих вам этого сообщить не сможет, — отказался Даггин. — Мы в этом слишком мало смыслим.

— А кто тогда?

— Спросите кого-нибудь из женщин. Кто…

— Мистрис Хаксли? — неуверенно предложил Костоправ.

Всем было хорошо известно, что Сара не отличалась особенным пристрастием к новомодным веяниям.

— Пожалуй, лучше обратиться к дочке Морли. Она вечно щеголяет в кокетливых нарядах.

— В любом случае, ее необходимо допросить, — сказал Фолкнер, собирая ворох одежды. — Что ж, заодно я выясню, что она знает об этом.

— Желаю вам удачи, — напутствовал его Костоправ и снова приложился к бутылке. Потом протянул ее Даггину. Тот немного поколебался, махнул рукой и отпил несколько глотков.

Фолкнер захватил одежду Дейви и вышел из приемной. На деревню опускалась теплая весенняя ночь. Фолкнер шагал мимо домов. Ущербная луна слабо освещала дорогу. В домике миссис Хемпер горел свет. Парадная дверь была распахнута. Фолкнер замедлил шаги и заглянул в комнату. Несколько женщин стояли у стен, сидели на стульях и тихо о чем-то переговаривались. Услышав его шаги, женщины оглянулись.

И Фолкнеру вдруг захотелось узнать, здесь ли Сара.

— Нет и еще раз нет! — решительно отказался Морли. Он гордо выпрямился. И не выглядел сейчас, как обычно, затравленным и забитым человеком. Твердо и упорно он отказывался позвать Аннелиз или допустить к ней Фолкнера. — Я ни за что не позволю вам ее беспокоить, — заявил он.

— Мне необходимо поговорить с вашей дочерью, — настаивал Фолкнер. Он старался говорить спокойно, мягко и даже несколько ласково. Вполне естественно, что Морли сопротивлялся. На его месте так поступил бы любой отец. Однако Фолкнер не сдавался. Аннелиз придется поговорить с ним. И именно сегодня, пока впечатления в ее памяти еще не стерлись.

— Она спит, — упирался Морли.

— Сомневаюсь. Она пережила слишком сильное потрясение. Наша беседа поможет ей придти в себя и успокоиться.

— Откуда вам известно, что ей поможет? — не выдержал Морли. — Она рыдает и трясется с той самой минуты, как наткнулась на него. Я беспокоюсь о ее здоровье.

— В таком случае, позвольте мне поговорить с ней. Я задам ей несколько вопросов, необходимых для расследования, и на этом все закончится. Тогда она сможет расслабиться и выбросить из головы мысли о случившемся.

Морли резко и испытующе посмотрел на Фолкнера.

— Вы уверены?

— Она молода и, наверняка, оправится. Но если она не поговорит со мной сегодня, ей придется сделать это завтра. А если не завтра, то послезавтра. В конце концов, ее просто-напросто вызовут к коронеру с присяжными.

— Только не это! — возмущенно воскликнул Морли, — она не переживет, если ее заставят давать показания в суде!

— В таком случае, она беседует со мной сейчас, полно и правдиво отвечает на мои вопросы. Или же она предстанет перед присяжными. Выбирайте.

Даже будучи загнанным в угол, Морли все еще колебался. Однако другого выхода у него не было. Они оба об этом знали прекрасно. Наконец, Морли согласился, но при условии.

— Я пойду наверх и сам приведу ее. А вы будете задавать свои вопросы здесь и в моем присутствии.

Фолкнер и не ожидал ничего другого. Он кивнул. Морли начал подыматься по лестнице. Не успел он уйти, как появился Криспин и сообщил:

— Сэр Исаак прислал меня, милорд. Он очень устал, однако, желает знать, верно ли то, что убили парня?

— Верно. Его обнаружила дочка Морли. Однако я очень удивлюсь, если она сможет сообщить мне хоть что-то полезное.