Однажды и навсегда

Она встала, скорее для того, чтобы проверить, смогут ли теперь ноги носить ее. Казалось, что колени должны подломиться под ней, а земля — разверзнуться. Однако ничего не случилось. Она спокойно сошла вниз по склону холма к реке.

Там она опустилась на колени, зачерпнула в ладони воды, хорошо сполоснула разгоряченное лицо. Одежда на ней была помята, лиф платья расстегнут и сбит набок. Слегка вздрагивая от холодной воды, она сполоснула шею и грудь. Оправив платья на груди, застегнула пуговицы. Пальцы слегка вздрагивали, но только слегка. Быстро оглянувшись через плечо, убедилась, что Фолкнер еще спит, смочила в воде край нижней юбки и вытерлась. Крови было немного, самую малость. Будь она невестой, ее невинность могла бы вызвать сомнение. Но ей теперь поздно сожалеть и корить себя.

Бесстыдная шлюха, падшая женщина — вот кто она отныне. Но где же ужас? Отвращение к себе? Где трепет, раскаяние, угрызения совести? Где они — все эти чувства, которые должны вызывать в ее душе постыдные клички? В этот светлый день ослепительно синего неба и ненасытной жажды любви, в день блаженства и сладострастия, как ни странно, ни сожаления, ни раскаяния не было и в помине.

Может быть, сожаление о содеянном настигнет ее позже? Может быть. Сара глубоко вздохнула и зашагала вверх по холму. Фолкнер зашевелился, просыпаясь. Она села рядом с ним на траву и приготовилась выслушать и выдержать все, что он ей скажет.

Он открыл глаза. Спросонья они были у него хмурые, темно-серые. Он уставился на нее, глубоко вздохнул и сказал:

— Сара, мне очень жаль…

Недурно, весьма недурно. Могло быть гораздо хуже. В душе у нее проснулась крохотная надежда.

— А мне нет, — резко прервала она его и пошла за лошадьми.

ГЛАВА 16

Они ехали по Риджуэю и молчали. Напряжение росло между ними, по мере их приближения к Эйвбери. Сара не хотела сама начинать разговор. Ей не хотелось и поддерживать его. Фолкнер был этому рад. Ну как, во имя всех святых, ему извиниться за то, что он лишил ее девственности? А в том, что она была девственницей действительно, у него не было ни малейшего сомнения. И в то же время — страстной, жаркой и нежной женщиной, о которой только может мечтать мужчина. Удивительное сочетание, удивительная женщина. Удивительный день, когда мир, вдруг ни с того, ни с сего, перевернулся вверх дном. И все прежние убеждения, в соответствии с которыми он строил свою Жизнь, оказались полнейшей бессмыслицей, рассыпались в прах.

Негодяй уловил смятение, царившее в душе хозяина, испуганно дернулся. Фолкнер успокоил его легким прикосновением ладони. Они приближались к деревне. Он искоса пристально взглянул на Сару. Она казалась воплощением спокойствия. Ни одна волосинка не выбилась из прически. Словно там, на холме, не произошло ничего из ряда вон выходящего.

Лишь чувство глубокой умиротворенности во всем теле и блаженные отзвуки, испытанного им наслаждения, свидетельствовали, что все это — правда.

Неожиданно ее брови, гордо очерченные, словно крылья птицы, сошлись в ниточку. Ага, наконец-то, первый признак тревоги. Но она совершенно не смотрела на него и даже — не в пространство. Она пристально смотрела на…

— Кто это? — спросил Фолкнер.

— Дейви Хемпер, сын миссис Хемпер. И с чего это он так вырядился?

Парень действительно был одет куда более пышно, чем Фолкнер когда-либо видел. На нем была новая шляпа, камзол и белоснежная рубашка, отменно сшитые панталоны и башмаки, которые не посрамили бы самого Криспина.

— Не иначе, у него в карманах завелись деньжата?

— Тем лучше для него. Послушайте, нам несомненно необходимо…

Сара пропустила мимо ушей его замечание и, чтобы не продолжать разговора, погнала кобылу вперед. Фолкнер что-то сердито бормотал себе под нос. Вот уж воистину несноснейшая особа. Ее больше интересует, как расфуфырился этот мальчонка, нежели то, что произошло между ними. Однако и впрямь, нечасто случается, чтобы деревенским парням удалось получить за услуги звонкую монету. Фолкнер догадывался, что в деревне, скорее всего, за услугу расплачиваются услугой. И где Дейви умудрился подзаработать себе на новое платье?

Несмотря на события этого дня, Фолкнер все-таки не забыл, зачем, собственно, он прибыл сюда. Его начали терзать угрызения совести, как только он подумал, чем занимался, вместо того, чтобы распутывать улики и факты. Он предпочел предаться любовным утехам с леди Сарой.

Необходимо срочно сменить линию поведения. Он еще ни разу в жизни не уклонялся от выполнения долга и не собирался изменять своим правилам. Однако он все равно не мог тотчас бросить Сару и заняться делом, будто ничего не случилось.

Сара сама решила эту проблему. Когда они подъехали к гостинице, она спешилась и сказала:

— Будьте добры, передайте сэру Исааку, что я зайду попозже справиться о его здоровье.

Фолкнер смог только кивнуть головой. А она, как ни в чем не бывало, направилась домой. Он замер, удивленно и, чему немало изумился, обиженно глядя ей вслед. Сказать по правде, он даже разозлился. К тому времени, как он расседлал лошадей и поставил их в стойло, внутри него все кипело от ярости. Громко топая, он прошел в зал гостиницы и, заказав себе кружку эля, сел на первый попавшийся стул.

Как она посмела вести себя таким образом? Неужели она и в самом деле столь бесчувственна, если развернулась и ушла, ни словом, ни жестом не дав ему понять, что случившееся небезразлично ей? Ему очень хотелось знать, какое чувство у нее сейчас в душе: сожаление или радость? Прекрасно, пусть поступает, как ей вздумается. Он сейчас допьет свой эль и отправится на поиски констебля Даггина и Дейви Хемпера. Необходимо встретиться и поговорить с помощником викария Эдвардсом. И раз уж он взялся за дело, то надо хорошенько расспросить пухлую особу, владелицу лавки. Чтобы до отъезда узнать все, что только возможно и невозможно, об Эйвбери и ее обитателях. Если среди них затесался убийца, ему не избежать возмездия. И черт побери эту Сару.

С опаской глядя на Фолкнера, к столику подошла Аннелиз. Он тотчас догадался, что пугает всех своим зловещим видом, и вы давил некое подобие улыбки. Аннелиз поставила перед ним кружку и поспешила унести ноги.

Он вздохнул и тотчас же позабыл о ней. Эль был прохладный и свежий. Однако Фолкнер не собирался засиживаться. Отпив из кружки лишь половину содержимого, он поднялся. Но в этот момент на улице раздался грохот. Прибыла карета из Бата.

Вздымая за собой шлейф пыли, звякая упряжью и дребезжа, карета въехала во двор гостиницы и остановилась. Морли выскочил, не мешкая, навстречу, чтобы поприветствовать пассажиров. Фолкнер вышел следом. Небрежно прислонился к притолоке и скрестил руки на груди. С мрачным видом Фолкнер наблюдал за поднявшейся во дворе суматохой.

Публика прибыла разношерстная. Несколько бродячих торговцев, какая-то измученная женщина с маленьким ребенком, два щеголеватых молодых человека. Молодые люди с нарочитым усердием принялись размахивать перед собой носовыми платками и громко жаловаться на дорожные неудобства.

— Не езда, а сущее наказание, — сказал тот, что был пониже ростом. — Ума не приложу, как тебе удалось уговорить меня ввязаться в эту авантюру?

— Исключительно, ради острых ощущений, дружище, — ответил его спутник. — Теперь тебе будет о чем рассказать и на что пожаловаться в клубе, каким-нибудь приятным вечерком.

— Ничего подобного, Баффер. Но мы уже прибыли на место. А это — самое главное. Ты уж прости меня, если я с трудом, но сдерживаю желание броситься лобызать землю.

Баффер — ну и имечко, черт возьми, — театрально вздохнул и обратился к Морли:

— Эль, дружище. И чем больше, тем лучше. У меня в горле запеклось, словно в песках Аравии.

Трактирщик нахмурился. Как бы между делом, провожая торговцев в гостиницу, он заметил:

— Вы оба получите эль, но лишь тогда, когда в моей руке окажется монета. Но не раньше. Не раньше.

Лошадиное лицо Баффера залилось краской негодования:

— Вы в своем уме? Как вы смеете так со мной разговаривать?

— Представьте себе, смею. После того, сколько мне задолжали вы и вам подобные. А теперь ступайте прочь и не возвращайтесь, пока не найдете способ рассчитаться со мной.

Уязвленный молодой человек сжал кулаки и сделал шаг вперед. Глаза сверкали злобой. Фолкнер пристально наблюдал за ним. Он и раньше встречал подобных. Вспыльчивые и заносчивые, они не способны уладить скандалы единственным, но самым действенным способом — просто рассчитаться с долгами. Это легко могло подтолкнуть молодого человека к насилию.

К счастью, приятель отличался от него благоразумием, хотя и не намного, он принялся уговаривать Баффера:

— Ну что ты так переживаешь? Подумаешь, что такого он сказал? — он дергал друга за рукав. — Пойдем отсюда.

— Никто не смеет так со мной разговаривать, не то, что какой-то жалкий зачуханный трактирщик. Я не потерплю…

— Прошу тебя! Какая разница? Пойдем, — он снова настойчиво потянул друга за рукав. Тот нехотя подчинился и позволил увести себя. Однако перед тем, как исчезнуть, еще разок глянул на Морли с ненавистью и негодованием.

В ответ трактирщик выразительно плюнул на то место, где до этого стояли молодые джентльмены. После чего, с чувством исполненного долга, поспешил вслед за своими клиентами. Фолкнер остался стоять, размышляя о только что увиденной сцене.

И все-таки он не настолько увлекся, чтобы при этом не замечать окружающих. Аннелиз выглядывала из-за угла гостиницы, в отчаянии прижав к груди кулачки. На ее милом личике застыло выражение чувства полной безысходности.

Фолкнер подошел к ней, прокашлялся. Он опять убеждался в том, что женщины совершенно недоступны его пониманию. Но, по крайней мере, Аннелиз слеплена из куда более знакомого ему теста, нежели, столь непохожая ни на кого, несносная, загадочная Сара.

— Простите, — тихо сказал Фолкнер, предельно вежливым тоном, не желая напугать девушку. — Вы, случайно, не знаете, кто эти молодые люди?

Несмотря на его предосторожность, Аннелиз подпрыгнула, как ужаленная. Он уже решил, что она, того и гляди, сбежит от него. Однако девушка совладала с собой, хотя не без усилия. Голос звучал тихо и печально. Глядя вслед джентльменам, она произнесла:

— Это был виконт Джастин Ходдинуорт. Он сын маркиза и маркизы Ходдинуортов. С другим джентльменом я не знакома.

— Тот, что повыше ростом — Баффер, он Ходдинуорт?

Аннелиз кивнула, все еще с тоской глядя ему вслед. И Фолкнеру подумалось не без издевки, что так щенок смотрит на новый ботинок, который хозяин прячет от него в шкаф.

— Он живет здесь неподалеку у своих родителей, — добавила Аннелиз.

— Понятно, — он вспомнил, что Сара говорила о маркизе, проживающей в округе. — И давно они здесь поселились?

— Несколько месяцев назад. Переехали сюда из Лондона.

И тут до него дошло. Никто из аристократов не отправился бы в добровольную ссылку, да еще в такую глушь. Покинуть столицу, если есть хоть какие-то средства, чтобы вести относительно приличную светскую жизнь, невозможно. По всей видимости, у Ходдинуортов таких средств не осталось. Что ж, ему придется добавить к списку людей, которых он намерен допросить, и юного Ходдинуорта. Или, как бишь его — Баффера.

Фолкнер воспрянул духом. Он, наконец-то, твердо решил не уклоняться от выполнения долга, но пока еще и не собирался заканчивать беседу с Аннелиз.

— Вы сегодня видели сэра Исаака?

— О, да, сэр. Он спустился вниз к завтраку. Совершил небольшую прогулку. А затем, ваш джентльмен предложил ему отдохнуть.

— Молодец, Криспин. Передайте ему, что я скоро вернусь, — а затем, словно только что вспомнил, добавил: — А также скажите ему, что мистрис Хаксли придет сегодня попозже навестить сэра Исаака.

Аннелиз тотчас наострила ушки. Она подождала еще немного, пока не поняла, что Фолкнер не намерен задерживать ее ни минутой дольше. После чего, заторопилась в гостиницу.

Фолкнер стоял посреди улицы, глубоко засунув руки в карманы, и оглядывался по сторонам. Откуда же ему начать? Кузница Даггина стояла с опущенными ставнями. Значит, констебль куда-то отправился. Возможно, навестить свои поля. Сейчас весна, вспомнил Фолкнер. Многие жители, наверняка, будут заняты на огородах. Однако не все. Лавка оставалась открытой. Из-за дверей слышался шорох пышной юбки. Фолкнер подавил тяжелый вздох. Чего только не сделаешь ради Ее Величества и державы. И ради герцога.

Миссус Гуди пришла в восторг, когда увидела его. Ее радость также, как и телеса, была столь безграничной, что, казалось, миссис Гуди лопнет от переполнявших ее чувств. :

Едва только он обмолвился об убитых цыганах, ее словно прорвало:

— Жулики, вот кто они такие, — затараторила лавочница, — я всегда говорила, нельзя дозволить, чтобы они сшивались здесь, среди приличных людей.

— У вас, значит, были какие-то неприятности с цыганами?

— Нет, я бы этого не сказала. Но разве можно им доверять, скажите мне? Нужен глаз да глаз, как только они появляются в округе.

— А вы не удивились, когда произошли эти убийства?

— Ни чуточки. Эта братия, то и дело, ссорится между собой, если не из-за одного, то из-за другого. То коза, то лошадь, а то из-за женщины. Им лишь бы найти для скандала повод, а там…

— И тем не менее, они не доставляли вам хлопот?

— Почти что никаких, — согласилась она, — но от них можно ожидать чего угодно, согласны? Поэтому, когда мы нашли убитых, как бы вам сказать, никто не удивился. С какой стати?

— А вот мистрис Хаксли, наоборот.

Лавочница хмуро кивнула.

— Ах, вот в чем тут дело. Конечно, уж на ней убийство не могло не сказаться. Именно она первой наткнулась на мертвеца. На ее месте любой свихнулся бы. И все же, что ни говори, уж простите меня заранее, по-моему, она подняла из-за убитых слишком много шума. В конце концов, это были всего лишь цыгане.

— Как я понимаю, для мистрис Хаксли это обстоятельство не играет особой роли.

— И в этом вся она. Уж такая щепетильная, что Боже мой. Настоящая благородная леди. Разве можно, скажите на милость, судить ее строго, коль она ничего не смыслит в житейских делах?

Фолкнер с трудом переварил сказанное, пытаясь мысленно увязать эту информацию с той женщиной, которую ему довелось познать на холме у замка. Щепетильная, спору нет. Сара Хаксли могла быть загадкой, но он каким-то внутренним чутьем верил ей. Что же касается настоящей благородной леди… Он подозревал, что, возможно, даже она сама не согласится с подобным определением. Он не стал вдаваться в рассуждение о том, насколько хорошо она разбиралась в правилах и закономерностях этого мира. Мира, где, как ему показалось, она ходила по краю пропасти. И тем не менее, он ощущал в ней некую мудрость и силу духа. Мудрость и подсказывала ей, что до истины докопаться необходимо. Убийца должен получить по заслугам — ради всех них, ради Эйвбери.

— Скажите мне, — поинтересовался Фолкнер, — а что думают о моем приезде местные жители? Не кривите душой, говорите начистоту — мне нужна только правда.

Казалось, миссис Гуди совершенно растерялась. То, что она оказалась объектом пристального внимания Фолкнера, выбивало ее из колеи. Как отвечать на столь деликатный вопрос? Она не знала, что ей говорить и поэтому решила прибегнуть к лести.

— Сэр Исаак видный человек, как и вы, сэр.

— Это очень мило с вашей стороны, но как мне кажется, вы слегка уклонились от ответа на мой вопрос. Может быть, людей раздражает мое присутствие? Я хожу повсюду, расспрашиваю, ворошу прошлое, которое лучше было бы похоронить и забыть.

— Прошлое, сэр? — на лице лавочницы читалось искреннее изумление.

Он пожал плечами, мол, что же здесь неясно?

— Среди местных жителей обязательно должны быть и ссоры, и взаимная неприязнь, и старые обиды — без всего этого никак не обойтись в таком месте, как вы думаете?

— Не больше, чем где-либо еще, скажу я вам.

— Но ведь вы, наверняка, не станете утверждать, что здесь, в Эйвбери, все прекрасно уживаются друг с другом?

Он надеялся, что уж на такую отличную наживку она обязательно клюнет. Миссус Гуди украдкой взглянула на дверь, чтобы убедиться — их никто не подслушивает.

— Нет, конечно, такого я не берусь утверждать. Вот мастер Морли, к примеру, ему палец в рот не клади. Да и вспыльчив, что греха таить. Он пару раз сильно повздорил со старым викарием.

— А как молодой помощник викария? — полюбопытствовал Фолкнер, припомнив, с какой прытью Эдвардс кинулся утешать милашку Аннелиз.

— Я только один раз слышала, как Морли говорил, что священник слишком болтлив. Вот и все. Нет, новый священник не так уж плох. Как-то однажды он даже пытался помирить доктора Костоправа и миссис Хемпер, ей Богу.

— А что доктора действительно так зовут?

Миссус Гуди расплылась в улыбке.

— Вы почти угадали, коль уж на то пошло. Правда, любой бы на его месте, прежде всего поменял имя, а уж потом пошел в лекари, скажу я вам.

Она вытянула шею, шепча Фолкнеру прямо в ухо:

— А он не дурак выпить, этот Костоправ. Но я его не осуждаю. А большинство людей в нашей округе и до сих пор, заболев, сначала идут к старухе.

— А что вы скажете о Ходдинуортах? Надеюсь, с ними не было хлопот?

Лицо лавочницы собралось в презрительную мину.

— Эта семейка? Чего хорошего можно от них ждать? Знай только, являются сюда и распоряжаются. Тоже господа: это им подай за так, то подай, раз они такие благородные. Уж если хотите знать мое мнение, у них, должно быть, ни гроша за душой. Их только нам здесь еще не хватало, уж поверьте.

— Не подумайте, конечно, — спешно поправилась она. — Я, сэр, ничего не имею против благородных. Я всего лишь…

Фолкнер поднял руку, не давая ей договорить.

— Я все прекрасно понял, миссис Гуди. Вы мне весьма помогли, весьма.

Он рассеянно посмотрел в окно. А что там мелькнуло лазурно-голубое на другой стороне улицы? Помнится, на Саре утром было платье такого же цвета. Неужели она направилась навещать сэра Исаака?

Но когда он посмотрел еще раз, там уже никого не был? видно. Миссус Гуди продолжала болтать без умолку, и ему ничего не оставалось, как притвориться, что он внимательно слушает. Но мысли его были далеко.

Что сейчас делает Сара? Думает ли она о нем и о том, что произошло между ними? Наверное, корит себя, несмотря на всю напускную храбрость». Эта мысль уязвила его и поразила в самое сердце. Меньше всего на свете он хотел бы видеть ее страдающей или обиженной. Внезапно для него ее чувства стали куда важнее, чем собственные.

— Вот я и сказала викарию, как сейчас вам говорю… Нельзя полагать, будто людей…

— Простите меня, миссис Гуди. Боюсь, что я и без того отнял у вас слишком много времени.

— Что? Да что вы, сэр, нет! Я очень рада, что смогла помочь вам. Да, о чем это я говорила…

И она затараторила дальше. Он слушал вполуха. Мысленно он был вместе с Сарой. Как там она без него? Предположить можно было, что угодно: отдыхает, спокойно поразмыслив о случившемся. Принимает ванну — нет, подсказывал ему рассудок, сейчас об этом думать как-то не к месту. Обихаживает свой садик, кормит канарейку, сидит у окна? И даже, кто знает, а вдруг она думает о нем?

Еще мгновение, и он окончательно потеряет голову, как влюбленный мальчишка. Он не мог, не желал позволить себе подобной глупости. Она была всего лишь женщиной. Ею полагалось наслаждаться, но не в коем случае не увлекаться. Наоборот, он должен идти дальше, покоряя новые сердца, как делали это все мужчины с незапамятных времен, как заведено самим мирозданием.

И все же он не мог выбросить из головы мысли о ней, то и дело рисуя в воображении, как она отдыхает, купается, сидит в задумчивости. Он мог представить дюжину, сотню, тысячу подобных образов. Но ни один из них, ни на йоту, не был близок к действительности. Ибо образам не доставало либо чайника, либо внутренних усилий дабы не запустить им в некую известную самонадеянную голову.

ГЛАВА 17

— Моя дорогая, — несколько свысока заговорила маркиза Ходдинуорт. — Я безмерно рада, что застала вас дома. Если верить вашей экономке, такое случается не слишком часто.

«И сейчас было бы точно также, — подумала Сара. — Не вздумай миссис Дамас отлучиться куда-то на несколько минут».

Вернувшись, Сара была несказанно рада, что сумела прошмыгнуть в дом незамеченной. И наслаждалась одиночеством лишь до того мгновения, пока, по глупости, не отозвалась на стук в дверь. И тотчас же оказалась лицом к лицу с дамой, которая представляла в Эйвбери высшее общество.

Справедливости ради, следует заметить, что маркиза вовсе не была дурнушкой. Ей удавалось сохранить лоск избалованной светской дамы. Таковой она являлась с рождения и поэтому стремилась вернуться в Лондон. А до этого счастливого дня ей приходилось довольствоваться окружением, которое, при других обстоятельствах, она сочла бы недостойным своей особы.

— Надеюсь, вам понравился дом? — поинтересовалась Сара. Она изо всех сил сжала ручку чайника, чтобы только не поддаться соблазну, не запустить им в сторону гостьи. Менее получаса она провела в обществе маркизы. Но и этого оказалось достаточно. Она и без того была внутренне напряжена. И едва не сорвалась. Именно тогда, когда больше всего на свете, ей нужно было одиночество, она вынуждена терпеть присутствие женщины, которую, правдами и неправдами, предпочитала избегать. Что еще хуже, Элизабет Ходдинуорт была достаточно умудренной и рассудительной в житейских делах. Поэтому нельзя было исключать возможность, пусть даже самую малую, что маркиза может запросто заподозрить Сару. И догадаться, что с Фолкнером ее связывает не просто конная прогулка по окрестностям Эйвбери. Тем более, ясным весенним днем.

— Дом весьма даже… приемлемый, — выдавила маркиза, сделав короткую паузу, давая этим понять, что он показался ей каким угодно, только не таковым. — Собственно говоря, Хаксли и Ходдинуорты состояли в дальнем родстве.

Сара уже не могла припомнить всех его подробностей. Но и этого оказалось достаточно, чтобы предоставить в пользование семье маркиза ее собственность за пределами деревни, не решая при этом такой приземленный вопрос, как арендная плата. Ничего не поделаешь. Сара отнесла это на счет христианской благотворительности, надеясь, что Ходдинуортам скоро удастся вернуть себе былое состояние. Но неужели при этом она обязана терпеть и хищный взгляд маркизы, и ее саркастическую улыбку? При виде кузины ей на ум приходила изголодавшаяся тигрица.

— Лучшее, что можно сказать о сельской жизни, — продолжала Элизабет, — что она, в высшей степени, спокойная и размеренная.

Сара сочла это утверждение чудовищно далеким от истины, однако воздержалась от комментариев. Рано или поздно, ее гостья дойдет, наконец, до цели своего визита. И если просьба окажется хотя бы частично приемлемой, Сара, не колеблясь, согласится выполнить все, что угодно.

Лишь бы эта Элизабет поскорее убиралась отсюда восвояси.

— Я хочу, чтобы меня представили этому Деверо.

Чашка дрогнула в руке Сары, кипяток плеснулся на пальцы, она этого даже не заметила.

— Что вы сказали?

— Что слышали. Он здесь, и вы с ним познакомились. И вот теперь я желаю сделать то же самое. Вернее, если быть точной, я хочу, чтобы мы все — Джастин, я и лорд Харли были ему представлены.

Лорд Харли, маркиз, был супругом Элизабет на протяжении вот уже тридцати лет. И тем не менее, она всегда обращалась к нему с предельной официозностью. В этом ощущалась изрядная доля презрения. Они не ладили между собой. В Лондоне у них была возможность избегать общества друг друга. Поэтому их насильственная близость в Эйвбери не могла не сказаться на их и без того натянутых отношениях.

— Понятно, — пробормотала Сара. На самом деле ей вовсе не было понятно. Однако Элизабет не стала тратить время, чтобы получше просветить ее по данному вопросу.

— У вас нет ни малейшего понятия, что это за персона.

— Он — доверенное лицо герцога Мальборо.

— Господи, и, по-вашему, это все? Безусловно, Деверо пользуется у герцога доверием. Но это только начало. Говорят, он самый талантливый человек во всем Лондоне. И конечно, самый беспощадный. Горе тому, кто осмелится перейти ему дорогу. О его богатстве ходят легенды. Его влияние безгранично. Кому дано предугадать, в какие выси его занесет?

«Туда, куда он сам захочет», — подумала Сара, но придержала язык. Элизабет вздохнула, снисходительно набираясь терпения, и продолжала:

— Я прекрасно понимаю, что это выше вашего разумения. Но попытайтесь же, наконец, понять, что Деверо — весьма значительная фигура. Одно его слово может сотворить чудеса. И если он согласится пойти нам навстречу, мы тотчас же вернем себе все: богатство, положение в обществе, имя, наконец…

— Можно подумать, что он сам Господь-бог.

— Издевайтесь, если хотите. Но все равно это так. И то, что Деверо оказался здесь, для нас редкое везение. Будет величайшей глупостью не воспользоваться таким шансом.

— А почему вы решили, что я смогу вам помочь? — спросила Сара, стараясь не выдать себя.

— Вы с ним знакомы.

— Но и Джон Морли тоже знаком. Вы бы могли попросить его оказать вам такую услугу, — это было жестокое предложение. Она сразу же пожалела о сказанном. Однако терпение ее было на пределе. Она чувствовала себя совершенно незащищенной, уязвимой со всех сторон. Ее неожиданно охватила слабость, в душу закрался страх. И все потому, что маркиза завела разговор о Фолкнере.

— Но это же абсурд! Ведь вы — благовоспитанная женщина. Сами не без положения в обществе. Ну, или, что здесь таковым называется. Он согласится выслушать вашу просьбу.

— Неужели?

— Ну, ради Бога, Сара, что с вами такое? Вы же прекрасно знаете, что он выслушает вас. В вас действительно есть привлекательность, несмотря на все ваши старания скрывать свои прелести…

Меньше всего на свете Сара была склонна к обсуждению столь щекотливой темы, какую же привлекательность обнаружит в ней для себя несравненный сэр Уильям Фолкнер Деверо.

— Боюсь, что буду вынуждена разочаровать и огорчить. Допустим, мне удастся каким-то образом представить вас. Однако можно ли надеяться, что он согласится помочь?

— Да, шансы невелики, — согласилась Элизабет. Она слегка ссутулилась, понурила голову. Однако через мгновение снова гордо выпрямилась. — И все же, игра стоит свеч. И, — добавила она еще энергичнее, — не думайте, что мы требуем от вас невозможного. Одного слова, сказанного им на ушко нужным людям, будет более чем достаточно.

— Мне кажется, вы несколько переоцениваете его возможности, — сказала Сара.

— Ничуть, моя дорогая, ничуть. Как можно переоценить могущество? — убеждала Элизабет. — В конечном итоге, это самое главное, понимаете?

Фолкнер сказал Саре, что его многие опасаются. И судя по всему, это утверждение не было преувеличением. А еще он рассказал, как юношей, пусть неосознанно, страдая от одиночества, уязвленной гордости, обид, поставил перед собой цель — добиться для себя места в жизни. И тот юноша осмелился ослушаться отца, пославшего его в матросы. Он сумел начертать свой курс. И до сих пор внутренне переживает утрату дорогого друга. Друга, который, умирая, помог ему выбрать единственно правильный путь.

А еще он умел купать лошадей солнечным утром. Лежать на склоне холма, наслаждаясь весенним днем. И дарить ей величайшую paдость, о которой она до этого дня не могла и мечтать.

И еще он спрашивал ее о любви.

Непростой человек, ничего не скажешь. И к тому же, оказывается, опасный.

Сара поставила чайник и взглянула в окно — мимо Элизабет, мимо тонких белых занавесок, которые слегка колыхались от ветра, мимо сада с его высокой стеной. Она вспомнила округлые холмы и глубокие затененные лощины того единственного мира, который был известен только ей одной.

Еле слышно она сказала маркизе:

— Я сделаю все, что в моих силах.

День, начавшийся с вручения корзины, завершался тем же самым. Миссис Дамас объясняла Саре:

— Я поставила для сэра Исаака горшочек с запеченными мозгами. Пусть он намазывает их тонким слоем на хлеб. Это поможет ему встать на ноги.

— Не сомневаюсь, — согласилась Сара и взялась за ручку корзины. Она была почти такой же тяжелой, как и утренняя. Однако чуточку легче. Сара поставила ее на пол у двери, сняла с крючка шаль, надела капот, подняла корзину, вышла из дома и торопливо зашагала по дорожке, опасаясь, как бы не передумать.

Она распрощалась с Элизабет, пообещав той, что не станет откладывать ее просьбы в долгий ящик. По дороге ей не встретилось ни единой живой души. Все жители в этот час благоразумно сидели за ужином. Небо было по-прежнему ясным. Дни стали заметно длиннее. Многие после ужина снова выйдут в поле и на огороды, чтобы поработать до наступления темноты. Если ей повезет, никто и не заметит, будучи занят своими делами, куда и откуда она направляется.

В общем зале гостиницы никого не оказалось. Дневная карета уже отъехала. Пассажиры разошлись по своим делам. Огородные работы шли полным ходом, и местные жители не засиживались здесь подолгу. В это время в делах Морли наступило затишье, и он использовал каждую минуту, занимаясь своим любимым делом — с превеликим усердием начищал кружки.

— Добрый вечер, — поздоровалась Сара, переступив порог.

Он оторвался от кружки, недовольно хмыкнул и мотнул головой в сторону боковой двери.

— Если вы к сэру Исааку, то он вышел прогуляться во двор. Хотя, вот уж не понимаю, как может человек его возраста рисковать своими легкими?

Сара чуть было не спросила, с ним ли Фолкнер, но вовремя сдержалась и шагнула через порог. Ее слегка трясло. Сэр Исаак был во дворе. Он стоял у небольшой железной калитки в каменной стене, отделявшей гостиницу от старого кладбища на задворках. Сэр Исаак был один и пребывал в задумчивом настроении.

Со смешанным чувством облегчения и сожаления, охватившим ее, Сара направилась к старику.

— Сэр Исаак?

Он повернулся, увидел ее и заулыбался.

— А вот и вы, мистрис Хаксли, — его улыбка тотчас же слегка померкла. — Как ваше самочувствие?