ГЛАВА 1

Порывы ветра над меловыми холмами были резкими и свежими. Они приносили с собой запах раскинувшегося к югу дремучего леса и лежащего дальше за ним моря. Женщине, стоящей внутри каменного кольца, этот аромат был до боли знаком.

В каждом ее сновидении присутствовал ветер. Он всегда долетал сюда с побережья, принося один и тот же запах. Обычно она замечала это, уже проснувшись. И вообще, мир ее сновидений казался ей куда более реальным, чем тот, в котором она просыпалась.

Это был час между полночью и рассветом. Горизонт пылал, охваченный кроваво-красным заревом. Но здесь, в сомкнутом каменном кольце, все казалось уснувшим, оцепеневшим — ни юркнувшей в траве зверюшки, ни дрогнувшего листка. Полная неподвижность, оцепенение.

Женщина резко повернулась, и ее длинное одеяние колоколом колыхнулось вокруг нее. Взметнулись вокруг лица распущенные рыжеватые волосы. Раскинув руки, она принялась кружиться на месте, словно пытаясь обнять этот неподвижный замерший мир.

Она была босиком и ступнями ощущала влажную податливую землю. Свободные одежды укутывали ее, словно облако. Воздев руки к взирающей с небес луне, женщина забылась в пляске.

Кружиться, кружиться, кружиться под луной, клича приближение дня. Земля подрагивала, просыпаясь, а небо полыхало, возвещая рождение дня. И ночь отступала, побежденная и смирившаяся, скатывая свой черный плащ. Одна за другой гасли звезды. И лишь, как знак вечности, в небе остался тусклый лунный диск.

Женщина в изнеможении повалилась на землю. Сердце было готово вырваться из груди. Она жадно хватала ртом воздух, пытаясь наполнить пересохшие легкие. Медленно, она подняла голову и пристально посмотрела на камни. Они высились над ней на десять футов и более, причем каждый формой отличался от своих соседей.

Прямо напротив нее виднелся крупный приземистый камень, словно с огромной силой вмятый кем-то в землю. А рядом с ним стоял самый высокий. Он слегка наклонился вперед, как бы желая получше разглядеть, что за странные дела творят эти люди.

Один, два, три… семь… двенадцать… двадцать один… тридцать. Всегда тридцать камней. Ни больше, ни меньше.

Не четыре одиноких останка, единственно уцелевших от разрушения и времени. Не разбитые вдребезги обломки, позже рассыпавшиеся в прах.

Тридцать грубо отесанных глыб стояли нетронутым кольцом под ярким слепящим солнцем, под синим шатром неба, под бдительным оком Матери-Луны.

Господи, не оставь ее!

Сара проснулась в холодном поту. Сердце бешено колотилось, готовое выскочить из груди, во рту ощущалась горечь.

Каменные глыбы исчезли, но тень их осталась, как и сам сон. Он никогда не исчезал совсем, словно повисая за гранью видимости, чтобы снова и снова напоминать о себе.

Путаясь в длинной ночной рубашке, Сара спустилась с высокой кровати под балдахином. На столике возле окна стоял расписной фарфоровый кувшин и таз. Нахмурившись, она ополоснула лицо. Как бы ей хотелось, чтобы с остатками сна можно было так же легко смыть и всякое воспоминание о нем.

В комнате было прохладно. Пот быстро высыхал на теле. Сара сбросила тонкую батистовую сорочку, сложив, перебросила ее через спинку стула и ополоснула себя водой. От холодной воды и утренней прохлады нежная кожа покрылась колючими пупырышками.

Уже через десять минут мистрис Сара Хаксли вышла в утреннюю залу, одетая в строгую юбку из коричневой саржи и белую блузу с рукавами, украшенными неброским кружевом.

От свинцовых переплетов окон на дубовые панели и изысканный узор арабского ковра ложились решетчатые тени. В плетеной клетке весело щебетала редкая и ценнейшая птица — привезенная из Вест-Индии канарейка. Обеденный стол был накрыт на две персоны.

Пожилой человек отвлекся от чтения «Дейли Курант». Из-под пышного напудренного парика выглядывало узкое вытянутое лицо. Морщинистое, покрытое неровным пятнистым загаром от долгого пребывания на солнцепеке. Он выглядел на свои шестьдесят четыре года — на Рождество ему стукнет шестьдесят пять, — если не старше своих лет. Но вот глаза… Глаза словно пытались обмануть бремя прожитых лет. Они могли бы принадлежать и более молодому человеку.

«Нет, — поправила себя Сара, — человеку вне времени».

Глаза у сэра Исаака были крупные, слегка навыкате, темно-карие. И меняли цвет в зависимости от освещения. Они, скорее, были похожи на зеркала, которые позволяют заглянуть ему в душу, но не дают хорошенько рассмотреть ее глубины, а тем более, постигнуть. То, что он был здесь, в ее утренней зале, и чувствовал себя, по всей видимости, как дома, не переставало удивлять Сару. Однако он появлялся здесь каждый день на протяжении двух недель, с того самого момента, как смог убедить Сару в том, что она обязана помочь его исследованиям. Как он сумел это сделать, оставалось загадкой даже для нее самой. Но так уж все сложилось. Он приходит сюда каждое утро, и с ним необходимо считаться.

Сара вымучила самую обворожительную улыбку и даже сумела сделать безупречный книксен.

— Сэр Исаак, вы прекрасно выглядите нынешним утром.

Он поднялся. На нем был дорогой камзол из синего бархата и тонкие шерстяные панталоны. Взглянув на нее, он слегка смутился и разрумянился. Сара замечала уже не раз, что с женщинами он держится, словно юнец — их общество явно было для него непривычным. Он сказал совершенно серьезно:

— Сударыня, вы льстите мне. Но яичница уже остывает. А нам за сегодняшний день необходимо многое успеть. У меня возникла новая теория касательно геометрического соотношения между внутренним и внешним кольцом. Не желаете выслушать ее?

Сара, конечно же, согласилась. И села за стол. По правде говоря, она мало что поняла из сказанного сэром Исааком. Однако она почитала себя за женщину здравомыслящую, каким бы немодным это ни казалось.

Право, ее утешал тот факт, что можно было по пальцам пересчитать мужчин, которые понимали бы прославленного ученого, физика, математика, лучше, чем она сама. Пусть они стали бы даже утверждать обратное. Истина же заключалась в том, что сэр Исаак существовал в своем особом мире размышлений, выходящем далеко за пределы привычного бытия. Время от времени он возвращался оттуда с блестящими догадками относительно природы вещей. Однако в остальном, казалось, его почти ничто не связывает с принятым и привычным укладом жизни.

Впрочем, Сара всегда чувствовала то же самое. Но в беседах с ним она, разумеется, никогда бы не договорилась до такого. Что касается ее отношений с сэром Исааком, то здесь она выступала в роли благородной леди безупречнейшей репутации, чье семейство испокон веков обитало в Эйвбери.

Она была независима в средствах и по своему характеру. И это весьма повлияло на привычку нечасто выходить из дома и крайне редко выбираться за пределы деревни. Она предпочитала свой сад, свои книги, не чуралась добрых дел. Замкнутый образ жизни и одиночество, казалось, устраивают ее больше всего. Это позволяло ей скрывать от окружающих сознание того, что, время от времени, она сходит с ума. Сэр Исаак, по всей видимости, совершенно не обращал на это никакого внимания. И впрямь, он почти ничего не замечал, кроме того, что Сара была ему полезной. Хотелось ей быть его помощницей или нет, его тоже мало интересовало. От жителей деревни он прослышал, что в этих краях Сара самый большой знаток причудливых древностей, которых вокруг Эйвбери бесконечное множество. Он тотчас же настоял на том, чтобы она сопровождала его. И не принимал в расчет никаких отговорок — ни головная боль, ни уныние, время от времени, охватывающее ее, ни другие планы, не могли остановить его. В конце концов, оказалось, что проще беспрекословно подчиняться ему. И надеяться, что рано или поздно, его любопытство иссякнет. И Сара подчинилась.

Правда, пока было непохоже, что его страсть к познанию когда-нибудь сойдет на нет. Каждое утро, на протяжении двух недель, они отправлялись — в дождь и вёдро, в холод и зной — осматривать каменные круги и курганы. Она уже показала ему все, что ей было известно. По крайней мере то, чем она могла поделиться с ним без опаски. Однако он по-прежнему оставался неугомонным.

Ну, например, на каком расстоянии точно отстоят друг от друга эти два сарсена? Как точно сориентирован по солнцу этот курган? А по луне? А по созвездиям? А как же быть с тем, что исчезло со временем? О скольком еще можно догадаться по останкам камней, по вмятинам в земле, по метам канувшего в лету мира, видимым лишь самому зоркому глазу?

Сара положила себе на тарелку кусочек копченой рыбы, сдвинула его на край и добавила яичницы. Сэр Исаак налил в чашки чай из серебряного чайничка.

— Если мои расчеты верны, — рассуждал он, — то здесь, по всей видимости, должны были находиться, по крайней мере, еще три глыбы. Я имею в виду поле того парня. Как его там? Того назойливого крикуна, который на днях пытался прогнать нас.

— Том Робинсон. Он нонконформист, и по его вере следует бичевать все то, что хотя бы слегка попахивает язычеством.

Сэр Исаак прищелкнул языком. Сам он принадлежал к Лону Англиканской церкви, ему еще ни разу не приходило в голову, что можно быть приверженцем иной веры. Он даже не сразу понял, что здесь и к чему.

— А я-то думал, что его интересует исключительно строительство.

— И это тоже, — ответила Сара со слабой улыбкой. От ее эксцентричного друга не ускользает даже самая малость. — Том Робинсон использует камни в качестве строительного материала. Или же строит именно там, где камни могли бы помешать ему. Ничего удивительного, что наше любопытство вызывает у него тревогу и беспокойство. Однажды он доверительно поведал мне, что ему необходимо выдерживать сроки, улаживать дела с инвесторами и все такое прочее. Неприятности ему совсем ни к чему.

Сара говорила игриво, с нотками легкой иронии. Но это впечатление было обманчивым. Она была твердо уверена, что Робинсон и ему подобные являются сущим бедствием для окрестностей Эйвбери. Сара была не в силах противостоять им. Именно это обстоятельство, в первую очередь, вынудило Сару согласиться помогать сэру Исааку. Какие бы мотивы им не двигали, он, однако, вел в Эйвбери точнейшие измерения. Вполне может статься, что вскоре это будет единственным, что удастся сохранить в память о прошлом.

— Хотите еще рыбы? — спросила Сара и подвинула тарелку.

Молча они закончили завтрак. Каждый был занят собственными мыслями. Когда они собрались выйти, Сара надела капор, взяла корзинку. Она не упускала случая, во время вылазок собирать целебные травы.

Она догнала сэра Исаака на тропинке, ведущей от дома. Дом ее был массивный, двухэтажный. Строение, возведенное из местного камня. Теперь он густо зарос плющом. На черепичной крыше горделиво красовались две трубы из красного кирпича. Крыша и трубы были относительно новыми. Их соорудили лет двадцать семь назад, когда родилась Сара. Основная часть дома была куда старше, ведя свое существование из предшествующего столетия. Кухни, расположенные в задней части дома, были еще старше. Они сохранились со средневековья. Под ними располагались остатки еще более ранней постройки. А в глубине, куда Сара отваживалась спускаться крайне редко и с большой опаской, находились каменные своды и колонны, когда-то принадлежащие Римским баням. На одной из колонн какой-то посетитель, давно сгинувший во тьме веков, выцарапал послание: «Fata obstant. Боги противятся».

Сара не имела ни малейшего понятия, относилось ли высказывание к тому, что, в конце концов, произошло с римлянами в Британии. Однако размышлять по этому поводу ей вовсе не хотелось.

Под банями находились еще более древние камни — остатки колодца, охраняемого рогатым богом. Осколки глиняной утвари с непонятными знаками, каменные головы булав, украшенные резными изображениями — все это были следы оставленные народом, населявшим Эйвбери задолго до прихода римлян. Это они воздвигли каменные круги и насыпали курганы, люди из сновидений Сары.

Довольно. Солнечный день звал на прогулку, как и сэр Исаак. Они покинули дом по садовой стежке и вышли на короткую дорогу, которая спускалась с холма. Дом стоял на гребне. Отсюда открывался замечательный вид на деревню и на окружающие ее поля. В ясный день можно было увидеть внушительные круглые курганы на Уиндермирском Холме, который возвышался к северо-западу насыпи Сильбери, явно не походившие на творения природы. И повсюду курганы — на восточной стороне располагались. круглые, к югу — продолговатые, похожие на могильные насыпи. Между ними виднелась и сама деревушка, выстроенная точнехонько в центре огромного каменного круга. С обеих сторон ее обрамляли речушки и ручейки. Причем, некоторые из них пересыхали после весеннего половодья. Несмотря на загадочность и таинственность, это была благодатная и прекрасная земля. Здесь даже тени плясали в солнечных лучах, а прошлое всегда присутствовало рядом, никуда не исчезая. Место, где являлись сновидения.

Нет. Об этом ей лучше не думать. Лучше повернуть мысли в другое русло. Просто ощущать и впитывать в себя ясность солнечного дня. Думать о задании сэра Исаака. Тем более, что оно вовсе не замысловато. Промерить расстояние между несколькими сарсенами, которые стоят на восточном направлении вдоль Кеннетского большака. Им уже однажды пришлось делать эти промеры. Но сэру Исааку вдруг показалось, будто он что-то упустил. Пусть будет так. Они заново все промерят и запишут.

Но сначала ему захотелось остановиться на короткое время в деревне. К этому часу, как всегда, прибыла почтовая карета. Как заведено, почта оставлена в лавке миссис Гуди. Именно туда и направился сэр Исаак, шагая между булками и башмаками, чаем и сыром, лентами и тесьмой, окороками и бочками пикулей, тюками тканей — словом, между и мимо всего того, без чего не может обойтись цивилизованный человек.

Он двинулся в заднее помещение уверенным шагом. Приветливо и доброжелательно улыбнулся пухленькой миссис Гуди. А она, прямо-таки разомлев от восторга, вручила ему письма. Он поблагодарил ее, бегло взглянул на конверты и довольно равнодушно засунул письма в карман. Вот так всегда. Казалось, он сгорает от любопытства, пока не станет известно, кто же написал на этот раз. Пересмотрев конверты, он терял к ним интерес. Тем не менее, каждый вечер он неизменно и добросовестно отвечал на полученную корреспонденцию. И каждое утро у него была готова аккуратная стопка писем, которые он вручал миссис Гуди.

— Снова в Королевское Общество, сэр? — спросила почтмейстерша, украдкой взглянув на адрес верхнего конверта. — И что бы они делали без вас?

Ей всегда хотелось польстить ученому. Но сэр Исаак оставался равнодушным и слегка пожимал плечами.

— Изберут себе нового президента, смею предположить. Эта должность по силам даже ребенку, — он повернулся к Саре. — Итак, пойдемте, моя дорогая.

На главной улице им пришлось остановиться и переждать. Телегу, нагруженную бочками с пивом и элем, тянула пара неповоротливых мощных тяжеловозов. Они с трудом протиснулись на место у входа в гостиницу «Роза». Ее владелец, Джон Морли, уже вышел навстречу, чтобы руководить разгрузкой. Это был крупный, ширококостный мужчина, с красной физиономией и решительными резкими манерами. Он кивнул Саре и сэру Исааку и тотчас же вернулся к своим делам.

Вдоль деревенской улицы выстроились несколько домиков. Дальше за ними раскинулись широкие поля, разделенные Кеннетским большаком, названным так из-за реки, бегущей поблизости. Если смотреть на дорогу от деревни, открывалась перспектива, невиданная в любом другом уголке Англии. Дорогу с обеих сторон обрамляли бесчисленные камни, застывшие в торжественном величии. К этому времени здесь все еще стояло более шестидесяти камней. Когда Сара была ребенком, каменных глыб возвышалось гораздо больше. И в сновидениях… Там величественный извилистый путь был обрамлен сотней груботесанных прямоугольников. Между ними двигались шумные людские шествия. Били барабаны, слышался ритмичный хор голосов. А на холмах во время священных ночей пылали костры из ясеня и священного дуба, в ознаменование того, что мир возродился вместе с приходом весны. Саре было достаточно закрыть глаза, и она оказывалась внутри бездонного тайного омута воспоминаний. Но именно здесь, как она считала, к ней и подкрадывалось помешательство. И если она однажды забудет об осторожности, оно увлечет ее в свой мир навсегда.

Уж лучше следовать за сэром Исааком и делать все, что он просит. Сэр Исаак поставил на землю кожаный мешок, который всегда брал с собой. Извлек оттуда старенькие инструменты. Они были самодельные. Он изготовил их еще тогда, когда был молодым и стал мастером в таких вещах. Кроме компаса, у него были астролябия и секстант удивительной точности.

Он прокладывал путь среди камней, а Сара спешила за ним по пятам. И хотя комментарии, которые он бормотал себе под нос, мало о чем говорили ей, она старательно заносила их в специально выделенную для этого тетрадь. В его открытиях она видела мало смысла. Но предпочитала помалкивать. Если он почувствует себя увереннее, когда узнает точный угол склонения между горизонтом и каждым из камней, что ж, пусть так оно будет.

— Точнехонько! — сказал сэр Исаак, и лицо его озарилось радостью по поводу подтверждения какой-то его сомнительной мысли. — Совершенно точно. Ну и великаны же они были!

— Кто? — поинтересовалась Сара.

— Разумеется, друиды. Те, кто передвигал камни и установил их здесь в идеальной последовательности. Совершенно ясно, что им были известны взаимоотношения воздуха и воды с землей и огнем. Они разгадали, как пользоваться животворной силой, той живой энергией, которая превращает обыкновенную материю в саму жизнь.

— Друиды? — удивилась Сара.

— Кто же еще?

— Друиды пришли сюда значительно позже. К тому времени Эйвбери уже дышала древностью, — невзначай, в рассеянности, пробормотала Сара. Она прислонилась к теплой шероховатой поверхности камня и расслабилась от его нежной щекотки.

Сэр Исаак опустил секстант, сощурился и внимательно посмотрел на нее.

— Что вы сказали?

— Да так. Вспомнила сказание, которое я когда-то слышала от стариков. Продолжим?

Он согласился, заинтересованно и недоверчиво поглядывая на нее время от времени. Словно в раздумье решая, стоит ли дальше продолжать расспросы. Сара была благодарна, что он ни о чем не расспрашивал ее и не навязывал своего мнения. Она не хотела ему лгать.

Дорога снова пошла на подъем, в гору. И привела к двойному кругу камней примерно такого же размера, как и пара внутренних кругов великого кольца. Там, среди высокой травы и дикого тимьяна, они решили отдохнуть.

Сэр Исаак вытащил из кармана носовой платок и вытер пот со лба. Воздух накалялся, становилось жарко. Казалось, сэр Исаак был не прочь подремать на солнышке. А Сара отправилась на поиски трав. Она выращивала многие из домашних видов у себя в саду. Но недавно обнаружила, что некоторые дикие травы также бодрят и придают силы. Она прошла почти полпути вниз по склону. И вдруг заметила что-то, лежащее у кромки воды в камышах. Ее глаза, удивительные, темно-синие с бледными крапинками, сощурились, пристально вглядываясь. Что это? Какой-нибудь зверь, пришедший на водопой и разлегшийся у воды отдохнуть? Нет. Это было нечто другое. Это была ткань, материя. Значит, куча тряпья?

Но она уже догадалась о том, что это за находка и нерешительно двинулась вперед. Внезапно из-под ног вылетела утка. Сара вздрогнула, испугавшись. Прижав ладонь к горлу, она шагнула еще ближе, пытаясь убедить себя, что наверняка ошибается. Нет, не может быть, чтобы…

И вскрикнула. Голос прозвучал высоко и тихо, словно она извинялась за свою слабость. В конце концов, она была всего только женщиной, которая гордится самообладанием. Временами у нее не оставалось ничего, кроме сдержанности, которая ей изменяла.

Она коротко вскрикнула и тут же замолчала, затаив дыхание. Вокруг нее все словно померкло. Она замерла от ужаса, убедившись, что перед ней не животное, а человек. Он лежал лицом вниз, раскинув руки, и словно просил о помощи. Сара не могла увидеть черты лица, но по одежде определила, что перед ней цыган. Один из тех лудильщиков, которые бродят по деревушкам вроде Эйвбери. Они никому никогда не причиняли зла. Никто никогда не обижал их. По крайней мере, до этих пор.

Такую смерть не назовешь естественной кончиной. Даже если бы вокруг не было крови, запятнавшей камни, поза лежащего человека говорила о многом. Казалось, в воздухе витает дух убийства. Он ощущался столь сильно и отчетливо, что не требовал никаких доказательств. В мирной полудремотной Эйвбери совершилось насилие. Судорожно сжимая в руках корзинку, Сара вскарабкалась на холм. И тотчас же наткнулась на сэра Исаака. Его разбудил ее испуганный крик. Сэр Исаак был озабочен и встревожен. Сара благодарно посмотрела на него.

— Вас что-то испугало? По-видимому, змея? Насколько мне известно, здесь они не водятся. Или я ошибаюсь?

Сара покачала головой, помолчав, глубоко вздохнула и заговорила удивительно спокойно и твердо:

— Нет. Со мной ничего не случилось. Нам необходимо тотчас же отправиться на поиски констебля Даггина. Произошло убийство.

Он ни о чем больше не спросил. Они заспешили назад, в деревню, куда и примчались вскоре, совершенно запыхавшиеся и растрепанные. В дальнем конце деревни, поодаль от домов, располагалась кузня. Как и предполагали, они застали констебля Даггина на месте. Он по совместительству работал еще и деревенским кузнецом.

Даггин, не проронив ни слова, выслушал их сообщение. Кивнув бычьей головой, принялся снимать с себя грязный кожаный фартук, закрывавший ему мощную грудь.

— Значит, говорите, лудильщик? — переспросил он Сару, натягивая сюртук. Смерть требовала соблюдения определенных формальностей, даже когда усопший был обыкновенным цыганом.

Сара кивнула и отступила подальше от горячего дыхания горна. Зимой деревенские ребятишки старались навестить Даггина под любыми предлогами. Он терпеливо сносил их вторжение и шумное общество. Летом же работал в одиночестве.

— Я не стала трогать его, — сказала Сара, — но судя по одежде, он из ромов.

— Значит, вот почему их и след простыл, — буркнул Даггин, — стоит случиться какой-либо неприятности, только их и видели. Хоронить придется за счет общины.

— А кроме того, необходимо заняться поисками убийцы, — произнесла Сара несколько суровым тоном. Ей было неприятно слышать, что человека покинули его собратья.

Даггин изумленно выгнул черные кустистые брови, выделявшиеся на его задубевшем лице.

— Убийцу? Да он, наверное, просто перебрал, свалился спьяну вниз со склона и разбился. Тут любой бы отдал концы, грохнувшись об острые камни.

— Я не почувствовала от него запаха выпивки, — возразила Сара. — К тому же, земля кругом сухая. Тут нельзя поскользнуться, а цыгану — тем более. Здесь им знакома каждая пядь.

Даггин пожал плечами и направился к широко распахнутым двойным дверям.

— Как скажете, сударыня. Коронер примет решение по этому случаю и делу конец, — он остановился и посмотрел на них. — Не желаете ли со мной?

Сара отрицательно покачала головой. От мысли о том, что необходимо вернуться к реке и смотреть в лицо покойного, ей стало не по себе. Она хотела сказать, чтобы с ним обращались бережно. Он был таким же человеком, как и все. Но не смогла выжать ни слова. Цыган уже мертв. И как обращаются с его телом, вряд ли имело значение.

И в этом она ошибалась. Однако потребовалось время и новая кровь, прежде чем она поняла это.

ГЛАВА 2

Он шагал по длинному коридору, обшитому дубовыми панелями, прокладывая себе дорогу в толпе просителей, обычно заполнявших передние покои. Он торопился и шел быстро, насколько это было возможно. Разрумяненная бабуля, узнав его, сунула ему в руки петицию. Пузатый пекарь рванулся вперед, чтобы сделать то же самое. Худородные аристократы и метящие в них, прихлебатели и сикофанты, склонив друг к другу головы, принялись перешептываться, выясняя причину его визита.

Говорили, что его призвал к себе сам герцог. Вокруг замысливались грандиозные планы, а Уильям Деверо Фолкнер, более чем кто иной, пользовался доверием Мальборо. Он был рядом с герцогом у Бленхайма. Позже — у Рамилье. Но поле брани было для него неподходящей декорацией. Даже будучи по натуре воином, он с большей ловкостью ступал среди предательского лабиринта дворцовых интриг. Здесь Мальборо полагался на него, улаживая дела с медлительной, но упрямой королевой Анной и, что совершенно не случайно, со вспыльчивой супругой герцога — леди Сарой Черчилль. Фолкнер был мастером решения особо тонких и деликатных задач. Кто, как не он умел делать колкие выпады, слегка замаскированные под изысканную дипломатию.

Что же такое привело его в Вестминстер ярким солнечным весенним днем? Возможно, какие-нибудь новые козни французов? Или очередное препирательство шотландцев? Неужто это произошло накануне формального объединения их Королевства с Британией? Что-то явно непростое, требующее его авторитета и проницательности.

По толпе пробежала волна самых разнообразных чувств, словно промозглый туман, пробирающий до костей — зависть, восхищение, страх. О, как вдохновлял их всех сын обыкновенного торговца, стремительно вознесшийся до, казалось бы, недосягаемых высот.

В конце коридора лакей распахнул дверь, пропуская его вперед. Он вошел, и дверь за его спиной захлопнулась снова, оставляя позади перешептывания и любопытствующие взгляды. Он оказался один в небольшой, скупо обставленной комнате. Из окон открывался великолепный вид на сад в самом начале цветения. Напротив него находилась другая дверь, а за ней — уединенные покои, святая святых герцога, где в данный момент ожидали гостя. Он засунул петиции под жилет, чтобы как следует изучить их, когда на то будет время. Поправил лацканы бархатного камзола, пересек комнату и постучал в дверь своей крупной рукой.

— Войдите.

Джон Черчилль, первый герцог Мальборо, расположился за каштановым письменным столом с инкрустацией. Он один не соблюдал формальностей, был облачен в бриджи и свободную полотняную рубашку с открытым воротом. Галстук был повязан свободно, а расшитый жилет и камзол лежали за ненадобностью на кушетке. На одном из углов письменного стола стояла подставка с завитым напудренным париком. Волосы герцога, седые и редеющие — ему исполнилось пятьдесят семь лет — были коротко острижены. Короткая стрижка еще больше подчеркивала угловатые и резкие черты лица. Он поднял голову и взглянул на вошедшего. Кивнув Фолкнеру, жестом указал на стул возле стола.

— Как ваши дела? — поинтересовался герцог.

— Достаточно неплохо, милорд. В Лондоне так спокойно.

— Ради разнообразия, — кивнул герцог. — Такое не может продлиться достаточно долго, — это прозвучало, скорее, не как суровое предсказание, а как простая констатация факта. — Лондон никогда еще не затихал надолго.

— Я полагаю, с вашей семьей все в порядке? — как всегда, учтиво осведомился Фолкнер. До него дошли слухи, что герцогиня в последнее время крайне возмущена, но не стал говорить об этом.

Мальборо поморщился.

— Довольно сносно. У Сары снова нелады с дочерью.

Фолкнер воздержался от комментариев. Непонимание, возникающее то и дело в одной семье, по всей видимости, было правилом, а не исключением. Разумеется, он сполна испытал все это на собственном опыте, когда его отец-торговец узнал, что сын мечтает о военной карьере. Но так уж все случилось, его выбор оказался мудрым. Хотя, безусловно, все могло сложиться иным образом. Четыре раза он оказывался на волосок от смерти. Трижды во время битвы, а в четвертый раз чудом успел выскользнуть из рук наемного убийцы. Однако он не пенял на судьбу за пережитое. Приключения и происшествия научили его еще дороже ценить жизнь.

— А как поживает красотка Чантра? — поинтересовался герцог, слегка улыбнувшись. Сам он был вернейшим супругом. Однако это не мешало ему снисходительно относиться к эскападам более молодых и холостых друзей.

— Она отыскала себе джентльмена, более отвечающего ее вкусам. Адвоката, который, как она полагает, склонен предложить ей руку.

— А вы, кажется, не очень скорбите по этому поводу? — поднял брови Мальборо.

— Это ее право, — мягко сказал Фолкнер. Он не мог понять, каким образом мужчина может предъявлять права на женщину, не являющуюся ему супругой. Вокруг так много других женщин, готовых упасть ему в объятия. Когда в том появлялась необходимость, он просто находил себе новую подругу. Впрочем, в данный момент он прекрасно обходился без таковой.

— Я готов думать, что вы просто бесчувственны, — в голосе герцога послышались нотки осуждения.

Фолкнер поудобнее вытянул длинные ноги и улыбнулся. На нем были шелковые панталоны до колен, тонкие чулки и простые кожаные туфли с одной пряжкой. Так же, как жилет и камзол, все его платье было сшито из изысканнейших тканей, но без щегольства. Наоборот, нарочито просто. Парика он не носил. Он просто зачесывал свои иссиня-черные волосы назад, и они спускались ему чуть ниже плеч. Черты лица выдавали в нем человека решительного. Четко очерченные скулы, худые щеки, широкий подбородок, загорелая кожа. Глаза были глубоко посажены и того удивительного серого цвета, который отливает либо оловом, либо, в зависимости от настроения, серебром. Рот его, чувственный и широкий, тем не менее, казался, вследствие его неулыбчивости, несколько жестоким. В тридцать два года он сохранил все, до единого, зубы и являл собой картину здоровья. Правда, время от времени его охватывали приступы меланхолии, но впрочем, об этом он еще не проговорился никому, а тем более — герцогу.

— Вам следует подумать о женитьбе, — заметил Мальборо. По всей видимости, он не торопился подходить к предмету разговора, ради которого вызвал Фолкнера.

«Неужели это, впрямь, является причиной беседы, — подумал Фолкнер, искоса с опаской взглянув на герцога. — Упаси Господи».

— Я уверен, Сара была бы в восторге, имея возможность оказать вам помощь в поисках суженой.

— Благодарю вас, милорд. Но боюсь, что из меня получится посредственный супруг. Просто мне не хватит терпения для всех милых домашних радостей, которые по сердцу женщинам.

— Ну, не скажите, — пробормотал Мальборо. — Некоторым из них требуется более просторное поле деятельности. — Он встал и подошел к окну, казалось, на мгновение погрузился в собственные мысли. Все прекрасно знали, что герцог просто обожает свою вспыльчивую супругу. Их брак зиждился на истинной любви. Правда, от этого жизнь герцога не была спокойной.