Хоуард спросил, не опаздывает ли скорый из Швейцарии.

Скорый не придет, ответил начальник станции. Никаких поездов из Швейцарии не будет.

Ошеломленный Хоуард возмутился. Почему же об этом не сказали в Сен-Клоде? И как теперь добраться до Дижона?

Начальник станции сказал, что мсье может быть спокоен. Будет поезд на Дижон от пограничной станции Валлорб. Его ждут с минуты на минуту. Его ждали с минуты на минуту уже два часа.

Хоуард вернулся к детям и вещам, раздосадованный и встревоженный. Раз нет скорого, значит, нельзя из Андело ехать прямиком до Парижа, понадобится пересадка в Дижоне. А попадут они в Дижон только к вечеру, и неизвестно, сколько придется ждать поезда на Париж и удастся ли достать спальные места для детей. Будь Хоуард один, это было бы только досадно; с двумя детьми, о которых надо заботиться, положение становилось серьезным.

Он попробовал их развлечь. Ронни с любопытством разглядывал товарные вагоны, стрелки, семафоры, маневровый паровоз, сыпал вопросами, на которые Хоуард не умел ответить, но сверх этого почти не доставлял хлопот. Не то с Шейлой. Девочку, знакомую Хоуарду по Сидотону, словно подменили, — она стала капризная, беспокойная, без конца хныкала. Старик на все лады старался ее развлечь, но безуспешно.

Через час сорок минут, когда он совсем извелся, к станции подошел дижонский поезд. Он был переполнен, но Хоуарду удалось найти место в вагоне первого класса; он усадил Шейлу к себе на колени, и она скоро уснула. Ронни стоял рядом, глядел в окно, болтал по-французски с толстой старухой в углу.

Вдруг эта женщина наклонилась к Хоуарду.

— У вашей девочки лихорадка, да? — спросила она.

Удивленный, он ответил по-французски:

— Нет, что вы. Просто она немножко устала.

Старуха уставилась на него круглыми, как бусинки, черными глазками.

— У ней лихорадка. Не годится брать в поезд больного ребенка. Это не по правилам. Мне ни к чему сидеть рядом с больным ребенком.

— Уверяю вас, мадам, вы ошибаетесь, — сказал Хоуард, но ужасное подозрение шевельнулось в нем.

Старуха обернулась к соседям по вагону.

— Это я-то ошибаюсь! — возмутилась она. — Нет, сударь, уж я не ошибусь. Ничего подобного. Коли кто ошибается, сударь, так это вы. Говорю вам, ваша девочка больна, зря вы ее везете в поезде со здоровыми людьми. Глядите, какая она красная! У ней скарлатина, а может, ветряная оспа или еще какая поганая хворь. Кто живет в чистоте, такой гадостью не хворает. — Старуха совсем разошлась, повысила голос. — Это ж надо додуматься, везти в поезде хворого ребенка!

Заворчали и другие пассажиры. Кто-то сказал:

— Не по правилам это. Такое нельзя допускать.

— Мадам, — сказал Хоуард старухе, — у вас, наверно, тоже есть дети?

Она фыркнула ему в лицо:

— Пятеро. Только я сроду не брала в дорогу хворого ребенка. Куда это годится.

— Мадам, я прошу вашей помощи, — сказал старик. — Это дети не мои, а моих друзей, и я должен отвезти их в Англию, потому что в такое время лучше детям быть на родине. Я не знал, что девочка больна. Скажите, как бы вы поступили, будь это ваша дочка?

Сердитая старуха пожала плечами.

— Я? Меня это не касается, вот что я вам скажу. Малым детям надо оставаться при матери. При матери — вот где им место. Сейчас время такое, жара, да еще в поезд ребенка взяли, вот вам и лихорадка.

Сердце Хоуарда сжалось, он подумал, что в этих словах есть доля истины. С другого конца вагона кто-то сказал:

— У англичан дети часто болеют. Матери не смотрят за ними, как положено. Оставят ребенка на сквозняке, как тут не схватить лихорадку.

Все вокруг были того же мнения. Хоуард опять обратился к старухе:

— Вы полагаете, это заразно? Если так, мы сойдем на ближайшей станции. Но я думаю, девочка просто устала.

Старая крестьянка так и впилась в него глазами.

— Есть у ней сыпь?

— Кажется, нет… Право, не знаю.

Старуха презрительно фыркнула.

— Дайте-ка ее мне. — Она перехватила у него Шейлу, пристроила на могучих своих коленях и ловко сняла с девочки пальто. Проворными пальцами расстегнула платье и тщательно осмотрела малышку со всех сторон. — Сыпи нету, — сказала она, снова одевая Шейлу, — но у ней лихорадка… вся горит, бедняжка. Не годится брать больного ребенка в дорогу, мсье. Ей место в постели.

Хоуард взял Шейлу на руки; несомненно, француженка права. Он поблагодарил ее.

— Да, я вижу, когда приедем в Дижон, надо будет уложить ее в постель, — сказал он. — Наверно, и врачу надо показать?

Старуха пожала плечами.

— Незачем. Возьмете у аптекаря микстуру, и все пройдет. Только не давайте вина, покуда у ней лихорадка. Вино горячит кровь.

— Понимаю, мадам, — сказал Хоуард. — Вина я ей не дам.

— Ни с водой не давайте, ни с кофе.

— Понимаю. А молока ей можно?

— Молоко не повредит. Многие говорят, детям надо пить столько же молока, сколько вина.

Тут все заспорили, что полезно малым детям, а что вредно, и спорили до самого Дижона.

Дижонский вокзал был битком набит солдатами. С огромным трудом Хоуард извлек детей и вещи из вагона. У него были при себе саквояж, чемодан и металлический футляр с удочками; остальной свой багаж и портплед с платьем детей он, выезжая, отправил прямиком в Париж. Теперь, с Шейлой на руках, ведя за руку Ронни, он уже не мог взять ничего из вещей; пришлось оставить все в углу платформы и пробиваться с детьми к выходу через густую толпу.

Площадь перед вокзалом была запружена грузовиками и солдатами. Хоуард с трудом пробрался к гостинице, где останавливался прежде; его пугало и сбивало с толку, что в городе такой беспорядок. Все-таки он протолкался с детьми в гостиницу; девушка за конторкой узнала его, но сказала, что все номера заняты военными.

— Но у меня на попечении больной ребенок, мадемуазель, — и он объяснил, в чем дело.

— Да, ваше положение трудное, мсье, — сказала девушка, — но что же я могу?

Хоуард слабо улыбнулся.

— Вы можете пойти и позвать хозяйку, и, пожалуй, мы все вместе что-нибудь придумаем.

Через двадцать минут в его распоряжении был номер с широчайшей двуспальной кроватью, и он извинялся перед негодующим французским лейтенантом, которому капитан приказал разделить номер с другим офицером.

Неопрятная толстуха горничная, на которой едва не лопалось платье, хлопотала, наводя в комнате порядок.

— Ваша малышка заболела, да? Будьте спокойны, мсье. Наверно, она немножко простыла или, может, съела что-нибудь плохое. Через денек-другой все пройдет. Будет ваша девочка совсем здорова. — Она расправила постель и подошла к Хоуарду, который сидел в кресле с Шейлой на руках. — Вот, мсье. Теперь все готово.

— Благодарю вас, — учтиво сказал старик. — Еще одна просьба. Я сейчас уложу ее и пойду за доктором. Может быть, вы с ней побудете, пока я не вернусь?

— Конечно, мсье, — ответила горничная. — Бедная крошка!

Она смотрела, как он раздевает Шейлу, держа ее на коленях; потревоженная девочка опять заплакала. Француженка широко улыбнулась, разразилась потоком ласковых слов — и Шейла перестала плакать. Через минуту Хоуард передал ее горничной. Та поглядела на него.

— Если хотите, идите за доктором, мсье. Я побуду с детьми.

Он оставил их, прошел вниз, к конторке, и спросил, где можно найти доктора. Девушку со всех сторон осаждали вопросами, но она на миг оторвалась, подумала.

— Не знаю, мсье… вот что… у нас в ресторане обедают офицеры, там есть один medecin major[13].

Старик протиснулся в переполненный ресторан. Почти все столики заняты были офицерами, по большей части мрачными и молчаливыми. Они показались англичанину обрюзгшими и неопрятными; добрая половина — небриты. После недолгих расспросов он нашел врача, который как раз кончал есть, и объяснил ему, что случилось. Тот надел красное бархатное кепи и пошел за Хоуардом наверх.

Десять минут спустя врач сказал:

— Не волнуйтесь, мсье. Девочке надо день-другой полежать в постели, в тепле. Но, думаю, уже завтра температура станет нормальная.

— А что с ней? — спросил Хоуард.

Врач пожал плечами.

— Это не инфекция. Может быть, девочка, разгоряченная, играла на сквозняке. Дети, знаете, подвержены простудам. Температура сразу подскакивает довольно высоко, а через несколько часов падает…

Он повернулся к двери.

— Держите девочку в постели, мсье. Только легкая пища; я скажу хозяйке. Вина нельзя.

— Да, конечно. — Хоуард достал бумажник. — Разрешите вас поблагодарить.

Он протянул деньги. Француз сложил бумажку, сунул в нагрудный карман мундира. И, чуть помедлив, спросил:

— Вы едете в Англию?

Хоуард кивнул.

— Как только девочке станет лучше, я повезу их в Париж, а потом через Сен-Мало в Англию.

Наступило короткое молчание. Грузный небритый человек постоял минуту, глядя на ребенка в постели. Наконец он сказал:

— Пожалуй, вам придется ехать в Брест. Там всегда найдется пароход до Англии.

Старик удивленно взглянул на него:

— Но ведь есть пароходная линия от Сен-Мало.

Врач пожал плечами.

— Это слишком близко к фронту. Возможно, туда идут только воинские составы. — Он поколебался, потом пояснил: — Кажется, боши перешли Сену возле Реймса. Только небольшие силы, понимаете. Их легко будет отбросить. — Последние слова прозвучали не слишком уверенно.

— Плохая новость, — негромко сказал Хоуард.

— В этой войне все новости плохи, — с горечью ответил врач. — В недобрый час Франция дала втянуть себя в эту историю.

Он повернулся и пошел к лестнице. Хоуард спустился следом, взял в ресторане кувшин холодного молока, немного печенья для детей и, спохватясь в последнюю минуту, немного хлеба себе на ужин. Нес все это через переполненный вестибюль, потом наверх, к себе в номер, и тревожился, что дети так долго оставались одни.

Ронни стоял у окна и смотрел на улицу.

— Там у вокзала сколько машин, сколько грузовиков! — оживленно сказал он. — И пушки! Настоящие пушки, с тягачами! Можно, мы пойдем посмотрим?

— Не теперь, — ответил старик. — Тебе уже пора спать.

Он дал детям на ужин печенье и налил молоко в стаканчики для зубных щеток; у Шейлы жар как будто спал, и она без особых уговоров выпила молоко. Потом надо было уложить Ронни на большой кровати рядом с сестрой. Мальчик спросил:

— А где моя пижама?

— На вокзале, — ответил Хоуард. — Пока ложись для разнообразия в рубашке. А потом я пойду и принесу твою пижаму.

Он превратил это в игру, раздел детей, уложил на большой кровати, положив между ними валик, и заботливо укрыл одеялом.

— Теперь будьте умницами, — сказал он. — Я только схожу за вещами. Свет я не погашу. Ведь вы не станете трусить?

Шейла не ответила; она уже почти уснула, свернувшись клубком, красная, растрепанная. Ронни сказал сонным голосом:

— А завтра мы пойдем смотреть пушки и грузовики?

— Если ты будешь умницей.

Он оставил их и спустился в вестибюль. В ресторане и кафе народу стало больше прежнего; в такой толчее не было надежды найти кого-нибудь, кто помог бы управиться с багажом. Хоуард протолкался к дверям и вышел на улицу, его озадачила и не на шутку тревожила обстановка в городе.

На площади перед вокзалом скопились грузовики, пушки и несколько легких танков. Большинство пушек было на конной тяге; лошади запряжены и, похоже, готовы хоть сейчас двинуться в путь. Вокруг в темноте громыхали грузовики, слышались окрики и ругань на протяжном южнофранцузском наречии.

И в самом вокзале полно солдат. Тесно сидят на корточках на грязном асфальте платформ, прислонились к чему попало, курят и устало сплевывают в полутьме. Хоуард прошел к платформе прибытия, пытаясь в этой человеческой каше отыскать свои вещи. Он нашел металлический футляр с удочками и саквояж; большой чемодан исчез; и никакого следа вещей, сданных в багаж.

Он и не надеялся, что все вещи останутся в целости, но потеря чемодана всерьез его огорчила. Конечно, когда он доберется до Парижа, багаж он найдет в камере хранения, хотя бы и через полгода. Но чемодан, очевидно, украли; или, может быть, его убрал в безопасное место какой-нибудь усердный служащий. Но в такой обстановке это маловероятно. Надо будет еще поискать утром; пока что дети обойдутся одну ночь без пижам. Он вернулся в гостиницу и поднялся в номер.

Дети спали; Шейла разметалась в жару и почти совсем раскрылась. Хоуард осторожно ее укрыл и спустился в ресторан: может быть, найдется что-нибудь поесть. Усталый официант наотрез отказался его обслужить, в гостинице не осталось ничего съестного. Хоуард купил в кафе бутылочку коньяку, снова поднялся к себе и поужинал разбавленным коньяком с куском хлеба. Потом он кое-как устроился на ночь в кресле — надо было поспать; его мучила тревога: что-то принесет завтрашний день… Только одно утешало — удочки нашлись, они в целости и сохранности.

Рассвет начался около пяти и застал Хоуарда в кресле — он все еще дремал в неудобной позе, покрывало, которое он взял с кровати, наполовину сползло. Вскоре проснулись дети и принялись болтать и играть в постели; старик пошевелился, с трудом выпрямился в кресле. Потер ладонью лоб и щеки; чувствовал он себя совсем больным. Но дети требовали внимания, и он поднялся и помог им в неотложных делишках.

Уснуть больше не удалось: по коридорам уже топали взад-вперед. Под окном, на вокзальной площади грузовики, пушки и танки тоже пришли в движение. Скрежет стальных гусениц, рев выхлопных труб, бряцанье сбруи, топот подков — все сливалось в симфонию войны. Хоуард вернулся к детям; Шейле стало лучше, но она была еще явно нездорова. Он поставил около кровати таз и вымыл девочке лицо и руки; потом причесал ее — в саквояже оказался карманный гребешок, одна из немногих оставшихся у него туалетных мелочей. Потом измерил девочке температуру, термометр поставил под мышку — побоялся, как бы она его не разгрызла, если возьмет в рот.

Температура оказалась на градус выше нормальной; Хоуард тщетно пытался вспомнить, сколько надо присчитывать, когда термометр ставят под мышку, а не в рот. Впрочем, это не столь важно, все равно девочку надо подержать в постели. Он поднял Ронни, помог ему умыться и оставил одеваться; умылся и сам и позвонил горничной. Он был небрит, но это могло подождать.

Горничная вошла и вскрикнула, увидев кресло и покрывало.

— Мсье так спал? — спросила она. — Но ведь на кровати хватило бы места для всех.

Старик слегка растерялся.

— Девочка больна, — сказал он. — Когда ребенок болен, ему нужен простор. Мне было вполне удобно.

Взгляд женщины смягчился, она сочувственно прищелкнула языком.

— Вечером я вам достану еще матрас, — сказала она. — Будьте спокойны, мсье, я вас уж как-нибудь устрою.

Он заказал кофе, булочки и джем, горничная вышла и вскоре вернулась с полным подносом. Когда она поставила все это на туалетный столик, Хоуард отважился спросить:

— Мне надо пойти с утра поискать мои вещи и кое-что купить. Мальчика я возьму с собой; это не надолго. Вы подойдете к девчурке, если услышите, что она плачет?

Горничная широко улыбнулась.

— Ну конечно. Да вы не торопитесь, мсье. Я приведу la petite[14] Розу, и она поиграет с вашей девочкой.

— Розу? — переспросил Хоуард.

И потом добрых десять минут стоял и слушал длинную семейную историю. «Крошке» Розе восемь лет, это племянница горничной, дочь брата, брат живет в Англии. Уж наверно, мсье его встречал. Его зовут Тенуа, Анри. Тенуа. Он служит официантом в отеле «Диккенс» в Лондоне, на Рассел-сквер. Он вдовый, вот она и взяла крошку Розу к себе. И так далее, минута за минутой.

Хоуарду понадобилось немало такта, чтобы прервать этот поток слов прежде, чем кофе окончательно остыл.

Через час, подтянутый и выбритый, ведя Ронни за руку, он вышел на улицу. Мальчик, в берете, курточке и носках, казался истинным французом; напротив, Хоуард в своем поношенном твидовом костюме выглядел как нельзя более по-английски. Десять минут, верный своему обещанию, он задержался на площади и дал мальчику вдоволь наглядеться на грузовики, пушки и танки. Около машины на гусеничном ходу, меньших размеров, чем другие, они остановились.

— Celui-ci, c'est un char de combat[15], — громко сказал Ронни.

Водитель расплылся в улыбке.

— Верно, — подтвердил он.

— А я думал, что это танк, — сказал Хоуард тоже по-французски.

— Нет-нет-нет, — с жаром запротестовал мальчик. — Танк гораздо больше, мсье. Правда, правда.

Водитель засмеялся.

— У меня дома, в Нанси, такой же le petit chou[16]. Подрастет немножко и тоже станет водить такую машину.

Они прошли на вокзал. С полчаса бродили по платформам, все еще забитым усталыми солдатами, в поисках пропавшего чемодана, но и следов не нашли. Измученные, задерганные служащие не могли ничем помочь. Под конец Хоуард махнул на это рукой; разумнее купить для детей самое необходимое, что он сам понесет в саквояже, когда они отправятся дальше. Человеку со слабым сердцем потерять в военное время чемодан — отчасти даже облегчение.

Они вышли с вокзала и направились к центру города покупать пижамы для детей. И еще купили для Шейлы красных леденцов и книгу с картинками под названием «Слон Бабар». Потом повернули назад к гостинице.

— Там английская машина, мсье, — сказал вдруг Ронни. — Какая это марка?

— Право, не могу тебе сказать, — ответил старик, но посмотрел через дорогу.

Возле заправочной станции стоял большой открытый туристский автомобиль, грубо окрашенный в защитный цвет и весь забрызганный грязью. Видно было, что его давным-давно не мыли. Вокруг суетились двое или трое, заправляли машину бензином, маслом и водой. Еще один насосом накачивал спустившие шины.

Один из этих людей показался Хоуарду смутно знакомым. Он остановился и все смотрел через дорогу, пытаясь сообразить, где они встречались. Потом вспомнил: в клубе, полгода назад. Этого человека зовут Роджер Диккинсон, он, кажется, работает по газетной части. В «Морнинг рекорд», вот где он печатается. Довольно известный журналист.

Ведя Ронни за руку, Хоуард пошел через улицу.

— Доброе утро, — сказал он. — Мистер Роджер Диккинсон, если не ошибаюсь?

Тот круто обернулся с тряпкой в руке: он протирал ветровое стекло. В глазах его мелькнуло удивление.

— Припоминаю, — сказал он. — В Лондоне, в клубе «Странник»…

— Моя фамилия Хоуард.

— Припоминаю. — Теперь Диккинсон смотрел во все глаза. — Но… что вы здесь делаете?

— Я еду в Париж, но боюсь, придется на несколько дней тут задержаться.

И старик рассказал Диккинсону о Шейле.

— Выбирайтесь-ка отсюда поскорей, — сказал журналист.

— Почему?

Журналист изумленно смотрел на него, вертя в руках грязную тряпку.

— Немцы перешли Марну. — Теперь уже старик изумленно раскрыл глаза. Диккинсон докончил: — Да еще итальянцы наступают с юга.

Последнее замечание Хоуард не уловил.

— Перешли Марну? — повторил он. — Да, это плохо. Очень плохо. Но что же делают французы?

— Удирают, как зайцы, — ответил Диккинсон.

Короткое молчание.

— А что вы сказали об итальянцах?

— Италия объявила войну Франции. Вы не знали?

Старик покачал головой.

— Мне никто не говорил.

— Это случилось только вчера. Французы, может быть, еще не сообщали, но это правда.

Рядом по земле потекла струйка бензина из переполненного бака; тот, кто заправлял машину, отложил шланг и защелкнул крышку.

— Больше не входит, — сказал он Диккинсону. — Я сбегаю напротив, куплю несколько brioches[17] — и двинемся.

Диккинсон обернулся к Хоуарду.

— Уезжайте отсюда, — сказал он. — Немедленно. Если попадете в Париж сегодня же вечером, все обойдется… по крайней мере, я так думаю. Из Сен-Мало пока еще ходят суда.

Старик поднял брови.

— Об этом не может быть и речи, Диккинсон. У другого ребенка высокая температура.

Журналист пожал плечами.

— Ладно, скажу вам прямо, французы недолго продержатся. Они уже разбиты. Я не болтаю зря. Это точно.

Хоуард в раздумье посмотрел вдоль улицы.

— А вы куда направляетесь?

— Поеду в Савойю, погляжу, как там действуют итальянцы. А потом будем выбираться из Франции. Может быть, через Марсель, возможно — через испанскую границу.

Старик улыбнулся.

— Желаю удачи, — сказал он. — Все-таки держитесь подальше от фронта.

— Ну, а вы-то что будете делать? — спросил Диккинсон.

— Право, не знаю. Мне надо подумать.

И он пошел к гостинице, ведя Ронни за руку. Через сотню шагов покрытая грязью зеленая машина нагнала их и мягко остановилась у обочины. Диккинсон нагнулся с шоферского сиденья.

— Слушайте, Хоуард, — сказал он. — У нас хватит места для вас с вашими малышами. Детей возьмем на колени. Ближайшие дни нам придется нелегко, будем вести машину и ночами, по очереди. Но если вы за десять минут приведете второго ребенка, я подожду.

Старик неуверенно заглянул в машину. Да, это великодушное предложение, и сделал его великодушный человек. В машине уже четверо и полно багажа; трудно представить, как туда втиснется еще один взрослый, не говоря уже о двух детях. Машина открытая, можно поднять полотняный верх, но с боков никакой защиты. Ехать в такой машине ночью, в горах, — это — было бы тяжким испытанием для пятилетней девочки с высокой температурой.

— Вы очень, очень добры, — сказал Хоуард. — Но право, я думаю, нам лучше не торопиться.

— Как хотите, — сказал Диккинсон. — Я полагаю, денег у вас хватит?

Старик заверил, что денег у него достаточно, большая машина скользнула дальше и скрылась в конце улицы. Ронни следил за ней, чуть не плача. Вдруг он всхлипнул, и Хоуард наклонился к нему.

— В чем дело? — спросил он ласково. — Что случилось?

Ответа не было. Мальчик еле сдерживал слезы.

Хоуард мысленно искал причину такого горя.

— Это из-за автомобиля? — спросил он. — Ты думал, что мы покатаемся?

Мальчик молча кивнул. Старик остановился и вытер ему глаза.

— Ничего, — сказал он. — Подожди, вот пройдет у Шейлы простуда, и мы покатаемся все вместе.

Он подумал, надо будет, если можно, нанять машину до самого Сен-Мало, а там они пересядут на пароход. Это будет стоить немалых денег, но положение создалось такое, что, пожалуй, любые расходы оправданы.

— Скоро?

— Может быть, послезавтра, если Шейла поправится и ей приятно будет прокатиться.

— А мы пойдем после завтрака смотреть camions et chars de combat?[18]

— Если они еще не уехали, пойдем и немножко посмотрим.

Надо было как-то вознаградить мальчика за разочарование. Но когда они дошли до вокзальной площади, грузовиков и танков уже не было. Осталось лишь несколько жалких кляч, привязанных под кричаще яркими рекламами спиртных напитков.

В спальне все шло прекрасно. La petite Роза оказалась застенчивой девочкой с длинными черными волосами и с повадками маленькой мамаши. Шейла уже смотрела на нее с обожанием. Из двух носовых платков Хоуарда и трех обрывков бечевки Роза смастерила кролика, и у него была нора в одеяле с той стороны кровати, где спал Ронни: когда кролика пугали криком, он, искусно управляемый руками Розы, прятался в свой домик. Шейла, блестя глазами и мешая английские слова с французскими, стала объяснять все это Хоуарду. Посреди оживленной болтовни над самыми крышами вокзала и гостиницы пролетели три самолета.

Хоуард развернул покупки и дал Шейле книжку про слона Бабара. Бабар оказался старым приятелем Розы; она взяла книгу, позвала и Ронни на кровать и начала читать обоим вслух. Мальчику быстро надоело; самолеты были больше по его части, и он высунулся в окно: может быть, пролетит еще хоть один.

Хоуард оставил детей и спустился в вестибюль, к телефону. С огромным трудом и огромным терпением он дозвонился наконец до сидотонской гостиницы; он считал своим долгом сообщить чете Кэвено о трудностях путешествия. Он поговорил с мадам Люкар, но Кэвено еще накануне выехали в Женеву. Конечно, они не сомневаются, что он уже в Англии.

Он попытался дозвониться в Женеву и найти Кэвено через Лигу наций, но ему резко ответили, что телефонная связь с Швейцарией прервана. Он спросил о телеграфе и узнал, что все телеграммы, адресованные в Швейцарию, перед отправкой нужно лично предъявить в Bureau de Ville[19] для цензуры. Его предупредили, что у стола цензора очень большая очередь.

Близилось время обеда; Хоуард отложил попытку связаться с Кэвено. По сути, он делал это только для очистки совести. С трезвостью старого человека он понимал — толку от этого не будет: если он и свяжется с родителями, все равно ему не пересечь границу и не добраться к ним, а они не смогут приехать к нему. Надо довести начатое до конца — доставить детей домой, в Англию; из Швейцарии нечего ждать помощи.

В гостинице стало до странности тихо и пусто; похоже, все военные куда-то исчезли. Хоуард пошел в ресторан, заказал обед для себя и для детей и попросил отнести поднос в спальню.

Еду принесла все та же горничная. Началась оживленная французская болтовня о картинках с Бабаром и о кролике из носовых платков. Женщина сияла, такие развлечения были ей по душе.

— Большое вам спасибо, что вы оставили la petite Розу с la petite Шейлой, — сказал Хоуард. — Они уже подружились.

Женщина опять затараторила:

— Пустяки, мсье, сущие пустяки. Роза больше всего на свете любит играть с маленькими детьми, и с котятами, и со щенятами. Право слово, она у нас прямо маленькая мамаша. — И горничная с нежностью погладила девочку по голове. — Если мсье желает, после обеда она опять придет.

— Мсье Хоуард, пускай Роза после обеда опять придет, — подхватила Шейла.

— После обеда тебе следует поспать, — неторопливо ответил старик. — Может быть, она придет опять в четыре часа? — спросил он горничную, потом обернулся к Розе: — Приходи пить с нами чай, хочешь? Чай по-английски?

— Oui, monsieur, — застенчиво ответила девочка.

Они вышли, и Хоуард накормил своих подопечных. У Шейлы все еще был небольшой жар. После обеда Хоуард выставил поднос за дверь и уложил Ронни отдыхать. Потом откинулся поудобнее в кресле и начал читать им книгу «Эмильена в цирке», которую дала ему миссис Кэвено. Немного погодя дети уснули; Хоуард отложил книгу и сам на час задремал.

Проснувшись, он опять пошел в город, в Bureau de Ville, ведя Ронни за руку; в кармане у него лежала длинная телеграмма к Кэвено. Некоторое время он искал кабинет цензора и наконец нашел — кабинет осаждала толпа встревоженных и недовольных французов. Дверь была заперта. Цензор закончил работу и ушел на весь вечер неизвестно куда. Предполагалось, что он начнет прием только завтра в девять утра.

— Непорядок это, — говорили в толпе, но тут явно ничего нельзя было поделать.

Хоуард пошел с мальчиком назад в гостиницу. Город опять наполняли солдаты, длинная вереница грузовиков загромождала улицы к северу от вокзала. На площади стояли три громадных танка, они грозно щетинились орудиями, но были сплошь в грязи. Усталая команда заправляла их горючим из походной цистерны, люди работали медленно, угрюмо, даже уныло. Старик посмотрел, как небрежно, неуклюже они действуют, и его пробрала дрожь. Как это сказал Диккинсон? «Удирают, как зайцы…»

Не может этого быть. Французы всегда сражались великолепно.

По настойчивой просьбе Ронни они перешли через площадь и постояли немного, разглядывая танки. Мальчик сказал:

— Такой пройдет прямо через стену, даже через дом проломится. Прямо насквозь!

Старик оглядел чудовищные махины. Может быть, они на это и способны, но у Хоуарда их вид восторга не вызывал.

— В них, наверно, не слишком уютно, — спокойно сказал он.

Ронни фыркнул.

— Они идут быстро-быстро, а пушки так и палят! — Он повернулся к Хоуарду. — Они тут будут всю ночь?

— Не знаю. Вероятно. Теперь идем, Шейла, наверно, уже хочет чаю. Наверно, и ты хочешь пить.

Приманка была надежная, но Ронни с грустью оглянулся на машины.

— А завтра мы пойдем их смотреть?

— Если они еще останутся здесь.

В спальне по-прежнему все шло прекрасно. Роза знала игру, вся суть которой, видно, заключалась в том, чтобы опять и опять подражать голосам зверей. Девочки пели:

и так далее, без конца. Игра была нехитрая, и Шейла не желала ничего лучшего. Вскоре, играли все вчетвером; так их и застала горничная. Она принесла чай и заулыбалась до ушей.

— Я выучила эту песенку, когда сама была маленькая и жила в Турени, — сказала она. — Славная песенка, правда? Все дети ее любят. А в Англии, мсье, дети тоже играют так?

— Примерно так же, — ответил старик. — Дети во всех странах играют в одни и те же игры.

Он дал им молока и хлеба с маслом и джемом. Около Bureau de Ville он увидел в одной витрине большие пряники, выложенные цукатами; он купил такой пряник; хозяйничать он не привык, а потому взял втрое больше, чем требовалось. Разрезал пряник перочинным ножом на туалетном столике, и все получили по солидному ломтю. Это было очень веселое чаепитие, такое веселое, что никто не обратил внимания на скрежет гусениц и рев выхлопных труб под окном.

После чая еще немножко поиграли; потом Хоуард умыл детей, а горничная привела в порядок постель. Она помогла раздеть Ронни и Шейлу и облачить их в новые пижамы; потом она держала Шейлу на могучих коленях, а старик тщательно измерил девочке температуру, поставив ей градусник под мышку. Температура все еще была примерно на градус выше нормальной, хотя девочке явно стало лучше; какая бы это ни была болезнь, она проходила. Хоуард решил, что ехать на следующий день еще рано: как бы не пришлось потом снова задержаться из-за болезни в менее удобных условиях. Но послезавтра уже можно пуститься в путь. Если выехать пораньше с утра, они за день доберутся до Сен-Мало. Сегодня вечером он наймет автомобиль.