– Чудище поганое, выходи на смертный бой!

Из пещеры высовываюсь я. На голове – колпак повара, на груди – грязный передник, в лапе – поварешка.

– А может, не надо? – спрашиваю я. – Может, в гости зайдешь, отужинаешь. Детям про рыцарские подвиги расскажешь? – глажу старшего сына по головке.

– Не бывать таковому! – настаивает рыцарь. – Готовься к бою, мерзкое чудовище!

– Слушай, добрый человек, у тебя дети есть?

– Двое.

– И у меня двое. Детей хоть пожалей. Сиротами оставишь. Давай миром решим.

– Последний раз глаголю: выходи на честный бой, чудище поганое!

– Ну, на честный – это еще куда ни шло, – уныло отзываюсь я. Снимаю колпак, фартук, напяливаю на голову рыцарский шлем. Поднимаю с земли щит размером с небольшое озеро, достаю меч кладенец – пятиметровую стальную оглоблю, задумчиво смотрю вслед удаляющемуся облачку пыли.

– Да ну его, этот честный бой, – объясняю детям. – Пусть думает, что я испугался. Ужин остывает, а я что, обязан за ним по всей долине на задних лапках бегать?

– А давайте организуем театр, – вносит предложение Ламур. – Офелия, о нимфа..! Иди в монастырь, – с пафосом обращается он к Волне.

– Спасибо! Лучшей роли ты для меня не нашел!

– Ладно, будешь Катариной. А я – Петруччио. День добрый, Кэт! Так вас зовут, слыхал я.

– Я Жанна д'Арк! Орлеанская Дева! – возмущается Волна и даже выпускает слегка когти.

– Поздно. Раньше надо было театр открывать. Завтра начинаем решительные действия, – останавливаю я их.

– … повторяется то же самое. Лавинообразный рост числа гипотез при отсутствии новых фактов.

Дориан пинает камушек, и мы задумчиво смотрим ему вслед.

– Зачем обобщать? У меня, например, нет своей гипотезы. Слетаем, посмотрим… Кстати, ты сам что думаешь?

– Ничего. Но в детстве я как-то сунул голову в улей, – Дориан замолкает, ждет наводящих вопросов. А я молчу. Из духа противоречия.

– Было очень больно, – сообщает он. Я продолжаю молчать. Мы заканчиваем уже второй круг вокруг шарика Шутника.

– Там, в улье, стояло такое же ровное гудение, как и здесь, – наконец раскалывается Дориан.

Пинаю камешек. Рой. Космические насекомые вместо братьев по разуму. А почему бы и нет? Чем не гипотеза? Космические насекомые, использующие нуль-т. А что еще можно использовать в космосе для перемещения? Насекомые… Кусаться умеют. И даже очень больно.

– … Со мной летят…

Кора выходит вперед и скромно пристраивается слева. С таким задумчиво-отрешенным видом, словно это решено заранее. Скашиваю на нее глаза, а когда снова смотрю вперед, не замечаю в строю Мириамочек. Зато чувствую, как кто-то из них прислоняется спиной к моей коленке.

– И Монтан! – поспешно заканчиваю я, пока весь отряд не записался в добровольцы.

– Я-ха-а! – кричит парнишка и поспешно занимает место рядом с Корой.

– Анна остается за старшую, – диктую свою волю, пока Анна не надумала присоединиться к Коре. – Платан и Дориан – заместители, – наношу превентивный удар по зародышу бунта. И встречаюсь с жалобным, умоляющим взглядом Волны.

– А Жанну д'Арк назначаю ответственной по связям с Шутником.

Волна яростно фыркает и отворачивается.

– Старт – через пять минут. Все свободны.

– Мог хотя бы десять минут дать. Мне еще вещи собирать, – шипит Кора и уносится к базе со скоростью реактивного истребителя. Монтан приседает для стартового толчка.

– А-а-а! – кричат Мириамочки, и хватают его за хвост. Когда Монтан оглядывается, поспешно, подсаживая друг друга, лезут ему на спину и уносятся к базе.

Печально топаю к катеру. Почему у всех есть личные вещи, а у меня – нет? Раньше были… Все свое ношу с собой. Кажется, Биант из Приены. Если взять за гипотезу, что сказано о компе очков, то так оно и есть. Мое супер эго. Второе "Я".

Анна пристраивается рядом.

– Ты смотри, не рискуй.

– Это же разведка. Посмотрим – и сразу назад.

– Мастер, у тебя в очках никого нет?

– Сейчас – нет.

– Ты зачем девочку третируешь?

– Девочка – это кто?

– Тонара, кто же еще.

– А-а, – говорю я. – Кстати, она прабабушка. Э-э! Как это – третирую? Ни сном, ни духом…

– Не отпирайся. Подмигиваешь, Монтана с намеками подсылаешь. А когда смотришь на нее, становишься таким хитрым-хитрым. Девочка скоро прятаться от тебя будет.

– Тонара кое-что знает о Шутнике.

– Господи! Кто о ней не знает! И вообще, это их с Гранитом личное дело.

– Но я руководитель экспедиции…

– Ну и что? Пусть все идет как идет. Не вмешивайся ты в эти женские дрязги. Ох! Обиделся! Мастер, неужели ты считаешь себя психоаналитиком? Да когда ты какую-то каверзу замышляешь, от тебя за километр интриганством несет! Молодежь пари заключает насчет того, что ты затеял.

– И как? – совсем уж глупо интересуюсь я.

– Да разве тебя предугадаешь? Еще никто не выиграл, если ты это имеешь в виду. Ох, как мы без тебя справимся..? – совсем не к месту добавляет она.

– Анна, кто-то из нас чего-то не понимает. Предлагаю внести ясность.

– Вноси, – разрешает она.

– Э-э-э…

– Знаешь, в чем твоя удача? – становится серьезной Анна, – Ты набрал в отряд такую зеленую молодежь… Их еще жизнь не била. Они смерти не видели. Не видели, как в дальнем космосе лучшие из лучших гибнут. Теоретически знают, но ведь с ними Знатный Предок! Нет, со Знатным Предком ничего такого случиться в принципе не может. А поэтому воспринимают все как хихоньки да хаханьки.

– Бред какой-то.

– Это удивительно. Я думала, ты сознательно создаешь имидж непредсказуемого шефа. А ты и на самом деле такой… Гибрид дурака с гением. Представь себе график интеллекта. Все драконы где-то посредине. Тебя там нет. Ты как гантелька. Два шарика – там, где идиоты, и там, где гении. посередке пусто. Шарик идиота видим только мы с Корой. Иногда. Для всех ты – гений.

Обижаться на Анну бесполезно. Поэтому ловлю каждое слово.

– Мы говорили о молодежи.

– Молодежи ты давно мозги замутил. Помнишь первые недели? Когда все, глядя на тебя начали приходить в отчаяние. Мы тогда спектакль на кулинарную тему устроили. Ты не представляешь, какое впечатление это произвело на детей. Даже мы с Корой не предвидели подобного шока. Дети думали, что начальника гложат мысли о вечном. О жизни и смерти. Оказалось – о кусочке бифштекса к завтраку. Даже Платан с Дорианом поверили. Дети произвели переоценку ценностей и ударились в другую крайность. Считают, что все идет по плану. Как ты говоришь, заранее разработанному и утвержденному. Для них это вторая в жизни экспедиция, а из первой ты еще тот цирк устроил!

Я устроил! Лобасти родила невовремя. Сестренки затеяли драку с местными. А я устроил цирк! И это утверждает очевидец!

– … что подтверждается твоим отношением к подаркам Шутника. Половина драконов считает, что ты обо всем договорился с Шутником еще до старта экспедиции. А им ничего не сказал из педагогических соображений. Закаляешь трудностями. Слушай, а может и на самом деле так?

– И ты Брут? Брутиха… Брутина.

– Брутафория.

– Брутофурия!

Смотрю на часы. До старта 30 секунд. Крепко обнимаю Анну, забираюсь в кабину катера, пристегиваюсь, начинаю обратный отсчет. Экипаж задерживается. Плохая примета. На «ноль» поднимаю катер на два метра над грунтом и зависаю. Анна с интересом наблюдает за мной через открытый люк.

– Думала, ты решил один уйти. Кстати, кто и почему выбрал для катера такую нелепую форму?

– Тимур. Сказал, что тетраэдр лучше, чем шар. Не такой круглый.

– Может, перегонишь катер поближе к базе? У Коры большой багаж.

Ничего не отвечаю. Поднимаю катер на двадцать метров и проверяю ручное управление. Потом раскручиваю вокруг вертикальной оси и пытаюсь направить полет к базе. Это очень хорошая тренировка – управлять вращающимся катером. Нужно учитывать гироскопический момент и постоянно меняющуюся ориентацию двигателей. Хоть и по дуге, но все-таки приближаюсь ко входу в подземный комплекс. Гашу вращение, снижаюсь до двух метров и зависаю неподвижно. Голова продолжает кружиться.

Появляется Кора с огромным мешком на спине. Смотрит туда, где стоял катер, потом в небо. Тихо и жалобно стонет. Крылья обвисают, словно ей дали пощечину.

– Зачем столько барахла? – спрашиваю я. Кора резко поворачивается. До того резко, что мешок падает со спины. В глазах – благодарность, радость и собачий восторг. Что не бросил. Протискивается с мешком в люк, закрепляет багаж страховочной сетью, пристегивается к сиденью. Трусь щекой о ее плечо. Появляются Монтан и Мириамочки, груженые как верблюды. Закрываю люк, задаю курс автопилоту и командую:

– Всем надеть компенсационные костюмы. Пойдем на предельном ускорении.

– Это же сорок G у поверхности!!!

– Для нас предельном, а не для катера.

Мириамочки кривят физиономии, но выполняют. Из-под пола кабины выдвигаются другие кресла. Ванны. Укладываемся на пленку, покрывающую жидкость, закрепляемся. Автопилот сообщает, что вышли в заданную точку поверхности планеты относительно звездных координат. Наступает пренеприятнейший момент. Даю старт. Чуть слышное шуршание антигравов сменяется басовитым гудением. Наваливается тяжесть. Становится трудно дышать. Увеличиваю процент кислорода в воздухе. Все равно трудно. Двадцать G. Пытаюсь изменить позу, но голову словно шлакоблоком придавило. Пускаю на очки картинку с наружных телекамер. Горизонт расширяется с невероятной скоростью. Пытаюсь прикинуть, сколько времени терпеть эту пытку. Ускорение 200 метров в секунду. Километр набираем за 5 секунд. 10 километров – за 50 секунд. Мозги работают отвратительно. Словно на мысли тоже перегрузка действует. Боже, такие муки – ради того, чтоб сэкономить пару тонн рабочего тела для ядерных двигателей. И все потому, что какой-то рой наложил запрет на нуль-т. Как бы сократить мучение? Если увеличить ускорение? Допустим, до 25 G? Хуже все равно не будет…

Вызываю на очки меню автопилота. Передвигаю слайдер на отметку 25 G и задумываюсь, подведя курсор к кнопке «Ввод». Мириван влезает в мои очки, осматривается и выводит яркую фиолетовую надпись во все поле зрения:

С А Д И С Т

Понятно, народ против. Сдвигаю слайдер на 24 G. Надпись гаснет, ее сменяет картинка. Четыре могильных холмика. И я с букетом цветочков. Возвращаю слайдер на 20 G.

100 секунд. Полет нормальный. Удаление… С трудом возвожу 100 в квадрат. Около 1000 километров. Дотерпеть бы до 10–15 тысяч, там перегрузки начнут падать. Гравитационное поле планеты ослабеет, и антигравы уже не смогут вытянуть двадцать G. В глазах начинает темнеть. Опускаю веки и считаю секунды. На пятисотой открываю глаза. Ничего не вижу. Черное выпадение зрения. Вновь закрываю, и уже больше не считаю. Все силы уходят на то, чтобы дышать. Кажется, даже ненадолго отрубаюсь. Да, наверно, так. Глаза снова видят. Перегрузка – меньше восьми. Антигравы воют на пределе, но гравитационное поле планеты в пять раз слабее, чем у поверхности и не дает нужной отдачи. Проверяю параметры траектории. Отклонение – меньше градуса. Неплохо для гравитационного старта. Очень приятно смотреть, как указатель перегрузки ползет к нулю. И есть время подумать над тем, что сказала Анна перед стартом.

Для верности прокручиваю запись разговора. При чем тут Гранит? При чем женские дрязги? Какое отношение имеет Гранит к женским дрязгам?

Вызываю досье Гранита. Мириамочки, конечно, тут как тут. Похоже, установили в мои очки жучок, который сообщает им, что я занялся чем-то интересным. Отвлекаюсь. Что мне известно о Граните? Долгое время был в ссоре с Майей. Из-за Лобасти. Я их помирил. А с Лобасти? Стараются не замечать друг друга. Со всеми остальными ведет себя ровно. Что общего у Гранита с Шутником? Что общего у Шутника с Лобасти? Какого черта Лобасти лезет во все вопросы?

Ускорение уменьшается до двух G. Кора с кряхтением переваливается через край ванны и направляется в туалет. Смотрю на нее и не могу удержаться от смеха. Уши – как две тряпочки. Болтаются, словно у дворняги. Ощупываю свои – та же картина. Надо же, что перегрузка с организмом делает! Мириамы издают жалобные стоны и ворочаются в своих ваннах, но вылезать не собираются. Хорошо, что сами себя пригласили в полет. Теперь смогу их немного пошантажировать.

– Предлагаю наградить меня медалью «За спасение в космосе» – стонет из своего угла Мириван.

– Ябеда! – огрызаюсь я. Все заинтригованы. Сыпятся вопросы.

– Я спасла от мучительной смерти четырех отважных звездолетчиков и одного махрового мазохиста, – поясняет Мириван. – Отец, да не отсохнет его зеленый хвост, хотел поднять перегрузку до 25 G. Я вмешалась буквально в последнюю секунду.

Все смотрят на меня со страхом и уважением.

– Это правда? – с дрожью в голосе спрашивает Кора.

– Была такая мысль. Но я от нее отказался… Поэтому медаль нужно вручить мне.

Дурачимся. Первый день полета. Если идти на одном G, то впереди еще месяца четыре. Если идти на четырех G – два месяца. Лобасти как-то три месяца шла на пяти G. Можно предложить повторить ее подвиг. Но народ будет против. К черту! Я первый буду против. Все кости болят. Хорошо Мириамам. У них-то косточки железные.

Сейчас будет маленький бунт. Мне придется быть суровым и беспощадным. А потом сестренки неделю не будут со мной разговаривать. И это не лучшим образом отразится на общем микроклимате.

– Муж, что случилось? – появляется Кора в шлеме-глушилке. Мои эмоции уже портят микроклимат. Катер маленький, укрыться негде. Для нас, драконов маленький. Мириамам хорошо. Когда снимаем перегрузку, они в коридоре в пелот играют. Правил я не знаю, но по-моему, вся суть в том, чтоб как можно сильнее запустить мячиком в переборку. Чтоб по всему катеру гул шел.

Объявляю общий сбор. Удары мячей о переборку прекращаются, потные, лохматые сестренки и Монтан появляются в рубке. Монтан тоже в шлеме-глушилке. То снимет его, то наденет. Экспериментирует. При этом глупо улыбается.

– Мириван и Мириту, дальше откладывать нельзя, пришло время реконструировать вашу аппаратную часть, – произношу я и жду бунта.

– Отец, ты знаешь, как мы к этому относимся. Ты хорошо подумал? – спрашивает Мириван.

– Да.

– Очень хорошо подумал?

– Да. Очень.

Мириамы озабоченно переглядываются.

– Проект готов? Где схемы? Наверняка ты где-нибудь напахал.

С трудом удерживаюсь, чтоб не подпрыгнуть до потолка и издать радостный вопль. Кора стаскивает с головы шлем-глушилку.

– Трусишка ты. Стоило из-за такого пустяка два дня всем настроение портить.

Мириамы влезают в мои очки, включают привычный уже янтарный шарик виртуальной реальности. (К чему только не привыкнешь с таким контингентом!) Передаю им файлы с проектом модернизации.

– Шестое чувство, – комментирует Мириван. – Все-таки, добился своего.

Тут же начинается критиканство. Здесь не так, это устарело, тут мы уже все переделали, свободных каналов нет.

– Ну тогда доработайте, но в темпе. Даю на все пять дней. И ни секундой больше.

– Спешка хороша при ловле насекомых, – отзывается Мириван, с головой уйдя в проект.

– Это приказ.

Обе головки тут же поворачиваются ко мне.

– Что случилось, отец?

– Гудение. Оно становится все громче. Скоро станет оглушающим, достигнет болевого порога. Вам предстоит управлять катером. Подробные инструкции я дам позднее.

– А вы как?

– Я думаю, мы временно оглохнем. Поэтому необходимо, чтоб вы слышали нуль-т.

– Ну и глупо! – надув губы, заявляет Мириту. – Мы могли бы и одни слетать. Незачем было Монтанчика мучить.

– А что вы будете делать, если столкнетесь с чем-то новым, неизвестным, абсолютно ни на что не похожим?

– Справимся не хуже тебя, – заявляет Мириван.

– То есть, завалите дело. Вот поэтому я и взял Монтана.

Сестренки выпадают в осадок. Сразу по нескольким причинам. Во-первых, оказывается, что для них этот полет – развлечение, а для драконов – подвиг. Во-вторых, их гениальный папочка считает, что есть кто-то умней его. И этот кто-то – Монтан!.. 

Орет Монтан во все горло, шатаясь по коридору и обхватив голову лапами. Кора лежит пластом, дрожит всем телом и стучит зубами. Я привязался к креслу тренажера и безостановочно кручу головой – как метатель молота своим шариком на веревочке. Когда вертишь головой, легче. Сестренки смотрят на нас с ужасом. Почему-то никто не хочет принять снотворное. Почему я не хочу – понятно. Боюсь проснуться. Вдруг, когда проснусь, будет совсем невмоготу. И у меня есть отговорка – я капитан. На боевом посту. Завтра – решающий день. По расчетам, завтра мы должны оглохнуть. Сигнал достигнет такой величины, что не сможет адекватно передаваться нервным волокном. А если сможет, прикажу всем лечь в анабиоз. Всю научную программу поведут сестренки. О-о-о, дьявол!

На секунду замираю и начинаю вращать головой в другую сторону. Оборот в секунду. 60 умножить на 60, умножить на 24. Или оглохну, или голова отвалится. Если отвалится голова, объявлю Объект зоной недоступности для драконов. Если оглохну, все равно объявлю. Нечего калечиться. Один раз нужно посмотреть своими глазами, а дальше можно автоматы посылать.

– И с тех поp гоpит во мне огонек той веpы! Капли датского короля пейте, кавалеры! – ору я по примеру Монтана и снова меняю направление вращения. Тоже помогает.

Треугольник… Если выбрать геометрическую фигуру, которая отражала бы все, сделанное человечеством в области техники, это, несомненно, квадрат. Или прямоугольник. Любит человек прямой угол. Любит – и все. А здесь – треугольник. Пчелы строят шестиугольные соты. Это ближе к треугольнику. Дориан считает, что нас ждет рой космических насекомых. Могли бы пчелы построить соты размером с Луну?

Объект явно искусственного происхождения. Это и доказывать не нужно. Достаточно на него взглянуть. Ажурная решетка, больше всего напоминающая модель кристалла – как их любят делать учителя химии – из шариков и спичек. Спички образуют треугольники. Все одинаковые, со стороной метров десять. Шарики – метровые, темнокоричневые. Куда бы ни посмотрел, уходящие вдаль треугольные колодцы. Тяготение совсем слабое, но присутствует. Помогает ориентироваться.

Кора говорит, что белые соединители напоминают ей не спички, а сухожилия. Как картинки в медицинском атласе. Особенно в местах соединения с шариками. Словно сухожилия с костью соединяются. Присматриваюсь и передергиваюсь. Она права.

Как ни странно, наш треугольный со всех сторон катер вписывается в местный пейзаж. Надо будет Тимура поподробнее расспросить, почему он выбрал тетраэдр. Не связано ли это с Шутником?

Мириван и Мириту прижались шлемами к шарику с разных сторон и довольны донельзя. Переговариваются, делают друг другу знаки. Отталкиваясь от шаров и перемычек, подлетаю к ним.

– Что-нибудь обнаружили?

– Отец, он попискивает. Сначала часто, потом все реже и реже. Ты не слышишь?

– Нет. Полный Бетховен.

– Жаль. Они все – кто попискивает, кто пощелкивает. Кто чаще, кто реже. И знаешь, отец, это направленные передачи. Вот отсюда слышно, а отсюда, – она смещается вокруг шара на четверть оборота, – нет!

Направленная нуль-т передача… Как только узнаю, что такое возможно, в голове тут же начинают возникать варианты построения передатчика. Бракую их один за другим. Не остается ни одного… Мда-а. Это надо обмозговать. Отталкиваясь лапами от шаров и перемычек, плыву к катеру. Он висит на антигравах метрах в двадцати над верхним слоем шаров. Из люка на всякий случай свисает веревка с узлами. Излишняя предосторожность. Мириамы и так ловко запрыгивают, даже не используя реактивные ранцы.

– … тупик!

– А если еще подумать.

– Все равно тупик! Это же очевидно! Ну и что, что шарики обмениваются информацией? Мы ее никогда не расшифруем! Мы даже не знаем, какому шарику адресуется сообщение. Это слово из песни. Можно восстановить песню по одному слову?

Кора хмуро посматривает на разгорячившуюся Мириван.

– Итак, ты считаешь, что дистанционные методы себя исчерпали и настаиваешь на вскрытии.

– Да, настаиваю. Для чего же мы сюда летели?

– А не боишься, что нам за это по шапке дадут? Посмотри на проблему с другой стороны.

– Тогда будет не по шапке, а по попке, – влезает с уточнением Монтан.

– Кто не рискует, тот шампанского не пьет, – не очень уверенно отвечает Мириван. К тому же, меня цитирует.

– И считаешь, что других путей нет?

– Знаешь, так назови, – уже не уверенно, а даже слегка обиженно.

– Дубликатор Трепеда.

– Мы включим дубликатор, всколыхнем нуль-т, – вступает в разговор Мириту, – они по нам прицелятся и ка-ак…

– Гусары, молчать! Ни слова при детях! – командую я.

– Дети – это кто? – удивленно поднимает на меня глаза Мириту.

– Видимо, я, – басит Монтан.

Мириамы – обе – уже в моих очках. Глобальным поиском перетрясают всю память в поисках слова «гусары». Могли бы и спросить, между прочим.

Кончаем монтировать аппаратуру Трепеда. Все настроено на минимальную мощность. Мириту отгоняет катер на полторы сотни километров и возвращается на реактивном ранце. Мы с Корой обтягиваем каркас вокруг дубликатора мелкой сеткой. Чтоб образцы не улетели. Мириван в последний раз проверяет радиоканал управления. Монтан контролирует.

– Порядок, – докладывает Мириту.

– Полный порядок, – откликается Мириван.

– У нас – тоже. – сообщает Кора.

– Уходим, – подвожу итог я.

Девушки вскакивают на спину Монтану, и мы длинными прыжками уносимся вдаль. Бег по узлам решетки при низкой гравитации – это нечто фантастическое. Отталкиваешься и летишь. А под тобой открываются на секунду решетчатые колодцы бесконечной глубины. Останавливаемся, отбежав километров на десять. Опускаемся на несколько слоев вниз. Даже если Объект по своей привычке шарахнет по дубликатору, нас не заденет.

– Все закрепились? – спрашивает Мириван и, не дождавшись ответа, давит на кнопку.

– Ой, мамочка… – Мириту испуганно вертит головой.

– Держись! – командует Мириван и изо всех сил вцепляется в перекладину. Следую ее совету и пытаюсь покрепче прижать Кору. В напряженном ожидании проходит секунд десять.

– Кажется, пронесло, – Мириту через минуту отлипает от шарика и настороженно оглядывается.

– Сестренки, что было? – интересуюсь я.

– Они все замолчали, отец. А теперь пищат в десять раз сильнее. Но постепенно успокаиваются.

Монтан поднимается наверх и смотрит вдаль.

– Сработало! – радостно восклицает он. – В сетке образцы!

Радостной гурьбой бежим к дубликатору. В сетке – как и было задумано – три образца. Целый шарик, пол шарика и срез толщиной около двух сантиметров. Посылаю Мириту за катером, а мы тем временем демонтируем дубликатор. Бережно грузим образцы в трюм. Монтан тут же пристраивает срез под микроскоп. Сестренки прижимаются к шарику, потом бегут наружу, слушают оригинал и соседние шары.

– Что слышно? – интересуюсь я.

– Наш и оригинал очень сильно пищат. Остальные – как обычно.

– Монтан, а у тебя что?

– Жуть! – коротко и ясно отвечает он. – Мозаика. Калейдоскоп. Город. Вид сверху.

Этот шар – нечто среднее между кибермозгом и организмом. Кремнийорганика. Он сам себя вырастил. По атому. Каталитическая молекулярная сборка, а не химия. Нет, конечно, это компьютер, а не живой организм. Но какой сложности! Представить невозможно! Все компьютеры нашей цивилизации ему и в подметки не годятся. Он мощнее всех их вместе взятых! Вдобавок, в нуль-т разбирается намного лучше меня. Я пока не знаю, как организовать малошумящую узконаправленную передачу. У нас три четверти энергии на сотрясение эфира уходит. Может, их метод как-то связан со сферическим нуль-т?

Монтан и Мириамы изучают образец, представляющий собой половину шарика. Шумят как дети, отталкивают друг друга от микроскопа – это вместо того, чтоб вывести изображение на большой настенный экран. Кора изучает срез.

– Он восстанавливается, Афа.

– Да ну? Когда полностью восстановится?

– Еще нескоро. Такими темпами – через сто тысяч лет. Потом, правда, дело быстрее пойдет. Видимо, моему чего-то не хватает. Вот у молодежи уже через десять тысяч лет полностью восстановится. Плюс-минус пятьдесят процентов. Если подкармливать, конечно.

– Чем подкармливать?

– Пылью с нужными химическими элементами. Та пыль, что на нем оседает, вся в дело идет. Белые соединители – они не только элементы каркаса. По ним вещество передается туда, где его не хватает. Со скоростью до полуметра в минуту. А если по весу считать – то до грамма в час.

– Терпеливые, однако, ребята – эти братья по разуму. Текущий ремонт длительностью в десять тысяч лет их не смущает.

– Не текущий, а капитальный, – поправляет меня Кора.

Вот такие пироги. С котятами. Искали братьев по разуму, а нашли их карманный калькулятор. Что всегда ограничивало мощность компьютера? Скорость света. Чем мощней комп, тем он больше. А чем он больше, тем дольше сигнал идет от одного узла до другого. Наши терпеливые братья по разуму сначала добрались до технологического предела. Создали вот этот метровый шарик. Компьютер на молекулярном уровне. Показалось мало. Тогда связали несколько миллиардов шариков нуль-т каналами связи. Быстрее скорости света. Сделали быстрый компьютер, для которого скорость света – не предел. Дешево и сердито! Быстрый компьютер размером с маленькую планету. Сколько же лет ушло на сборку? И что за проблема их беспокоила? Может, для нас это тоже актуально?

– Закрепляйте образцы в трюме, летим домой, – командую я. Мириван неохотно отрывается от микроскопа.

Распределяем образцы по углам трюма. Три угла – три образца. Очень удобные каморки, которые больше ни на что не годятся. Покрываем пол и стены метровым слоем мягкого пеногерметика, чтоб не повредить образцы даже, если придется уходить на двадцати G, под обстрелом Объекта. Сажусь в командирское кресло и даю малый вперед – 0,05 G на антигравы. Если уходить на полной тяге, это может повредить Объекту. А торопиться нам некуда. Через минуту набираем приблизительно сто километров в час. Через час – шесть тысяч. Удалились на расстояние диаметра Объекта. Красив он с такого расстояния! Структура еще не видна, но уже понятно, что не простой это шарик. Смотришь на него как на дифракционную решетку.

– Отец, наш шарик забеспокоился! – сообщает Мириту.

– Это не он забеспокоился, это остальные, – поправляет Мириван. – У них же направленные передачи, нашего мы не слышим.

Закончить мысль не успевает, так как нас бросает на стену. Из-за собственной беспечности никто не подумал привязаться к креслам. Катер заваливается на бок. Вызываю на очки меню управления катером и отключаю антигравы. Вторую космическую скорость для Объекта мы уже превысили, лучше всего притвориться мертвыми и улететь на безопасное расстояние. Переворачиваюсь, осторожно разворачиваю и сворачиваю крыло. Кости целы. Ощупываю челюсть. Тоже в порядке. Почти.

– Все целы? – и тут замечаю, что по переборке размазался только я. Мириамы удержались за подлокотники, а Кора с Монтаном были пристегнуты, как и положено по инструкции при старте. – Доложить обстановку, – командую я, вынимая изо рта выбитый зуб.

– В трюме разгерметизация, – докладывает Кора. – Радиации нет.

– Шарик замолчал, – сообщает Мириту.

– Восстановить герметичность, – подаю команду я, изучая зуб. Если воткнуть его сейчас обратно, может и приживется. Даже наверняка приживется.

– Есть восстановить герметичность, – Монтан вскидывает ладонь к виску и оживляет пульт технического обслуживания.

– К пустой голове руку не прикладывают, – комментирует Мириван.

– Вредина! – отзывается Монтан.

Слышу через переборку, как где-то цокают магнитные подковы киберов. В вакууме звуки становятся резкими. Уже по этому цокоту ясно, что за стенкой пустота. Ко мне подлетает Мириту, отбирает зуб, оттягивает губу, осматривает место, где он недавно рос.

– Даришь? – убирает зуб в карман.

Осматриваем место, где совсем недавно хранился шарик. Шарика нет. И угла катера, в котором хранился шарик, тоже нет. Есть что-то, напоминающее раскрывающийся цветок. Из стальных листов пятисантиметровой толщины. Объект долбанул по шарику. Не понравилось ему, что мы увозим шарик на исследование, вот он по нему и долбанул. К счастью для нас, не очень сильно. Ровно с такой силой, чтоб разнести шарик на молекулы. По рейдеру он бил намного сильнее. Хотел разнести на молекулы рейдер. Можно ли считать, что по отношению к нам он проявил дружеские чувства? Не прихлопнул. Жест доброй воли, так сказать.

– Сестренки, напомните мне, если два других образца начнут пищать, их нужно срочно выбрасывать за борт.

– Они пока молчат.

– Вот и ладушки. Неделю идем по баллистической, притворяемся метеором, потом включаем двигатель. А пока – чинимся.

Прикидываю в уме, на сколько мы удалимся от Объекта за неделю. Чуть меньше миллиона километров. Маловато по космическим понятиям.

Заделали пробоину. Ядерный двигатель, к счастью, не пострадал. Некоторое опасение вызывают пластины антигравов, но здесь нет сильного внешнего гравитационного поля, чтоб их испытать. В слабом – работают.

Когда все починили, включили на четыре часа 10 G, чтоб поскорей убраться от Объекта. Но, вроде, мы его больше не интересуем.

Есть маленькая проблема с рабочим телом для ядерного двигателя. Не то, чтоб его вообще не хватало.