Южный крест

20 июля.

Самара.

Ольга.

«Вся история цивилизации — это путешествие из одного тупика в другой. Стоило возникнуть сознанию, и защита сознающих породила бесчисленные табу, удушающие знание. Появившись на свет, интеллектуальная элита тут же обросла государственностью, и мир погрузился в бесконечную смену недвижных ирригационных цивилизаций и бандитских империй, пожирающих соседей и себя. Едва явились мировые религии — объединяющие народы духовные пространства, как мир погрузился в туман Средневековья, эпоху инквизиции и бесконечной войны всех против всех.

История человечества была бы адом, если бы не ниточки знания, пронизывающие ее, если бы не творческие прорывы, в корне изменяющие правила игры и толкающие мир прочь из привычного тупика. Суть истории в эволюции знания и творческих переворотах — революциях Адама и Евы, Менеса и Саргона, Моисея и Исайи, Солона и Александра, Христа и Магомеда, Лютера и Генриха, Джефферсона и Дантона, Ленина и Ганди, Кон-Бендита и Тоффлера, Робертсона и Кубанина. Имена — символы целых поколений творцов истории, сотворцов Неба. Они связывают нас и прошлое в неделимое целое».

— Стареешь, Толя. Раньше ты писал лучше. Яснее, конкретней. Без ложного пафоса, — Ольга попыталась придать своему голосу возможную мягкость, что было нелегко при произнесении сурового приговора. — И потом, что это за странный набор имен. Ну Робертсон еще куда ни шло, а Кубанин просто пешка в игре. Какой-то Генрих. Четвертый или восьмой?

— К сожалению, не знаю. Это не моя книга. И потом, какая разница, оба Генриха подходят для этой ниши. Один произвел реформацию во имя любви к женщине, другой подавил ее же во имя любви к Парижу. И то и другое определило культурное лицо Европы и мира на столетия, хотя актеры истории тоже были своего рода пешками в руках судьбы. Перечисли «величайших людей», и я скажу, в чем твоя философия истории.

Пока Анатоль философствовал, Ольга все больше злилась. Она не знала, с чего начать, и волновалась, что Толик опять ее заговорит. Когда что-то было нужно ему, это было удобно. В конце его спича можно было поблагодарить за приятный вечер и откланяться. Но теперь... Она даже стала почесывать верхними зубами нижнюю губу, чего делать не следовало никогда. Артем над этим все время посмеивался, называя ее то кроликом, то исхудалым хомяком. Хорошо хоть, что не крысой. Небрежно так посмеивался, как будто дружески похлопывал по сломанному плечу.

— Я не историк, Толя. У меня нет никакой философии. Я — экономист. Изо всех «величайших» я знаю только Сергеича и очень за него волнуюсь. Ты, конечно, в курсе, что случилось.

— Более того, я ждал, что ты приедешь по этому поводу. Ведь не так давно ты говорила мне о его отпуске. Я попал в список подозреваемых?

— Увы и ах! Мы ведь накануне говорили о некоторых его делах. Так что теперь я должна быть уверена, что тем не навредила Учителю.

— Ну что же, думаю, пришло время предъявить мое алиби. И не только в этом деле.

— Неужели это так просто?

— Нет, конечно. Чтобы осознать, что я и мои друзья не имеем ничего против Романова, ты должна нас понять.

— И для этого ты заставил меня читать сей трактат?

Толя подлил ей еще чаю и прошелся по веранде в задумчивости (насколько она его знала — в показной задумчивости). Облокотившись о перила и приняв театрально-небрежную позу, он «начал серьезный разговор» (она хорошо помнила предыдущий, когда он просил ее руки):

— Понимаешь ли, Оля... Дело не в текстах. Этот я прочитал вчера, и он мне тоже не понравился. Нас, как всегда, многое объединяет с тобой. Но главное здесь верно — цивилизация в тупике. И ее нужно из этого тупика выводить. Иначе все беды XX века покажутся нежным сном...

— Слушай, Толь, давай ближе к делу, а, — Оля сузила свои и без того раскосые глаза, что было верным признаком или любовной неги, или приближающейся агрессии. Из контекста было ясно, что речь идет о втором.

— Не торопись, не торопись, — Толя рефлекторно погладил лысину, подыскивая слова, понятные даже женщине-экономисту, и приподнял свой крупный грузинский нос как дирижер смычок. — Если грядет катастрофа, мы должны сделать ее управляемой. — Наверное, Квидзе дал команду вмонтированному около уха компьютеру активизировать нужные материалы. — Твоя любимая экономика подписала приговор всему мировому порядку. В свое время именно технологический рывок создал предпосылки для Советского Возрождения. Когда была создана Корпорация Инноваций, сделавшая ставку на производство автолетов, электронных коттеджей, альтернативных энергоустановок и сжиженного воздуха, был подписан приговор всей старой экономике, нефтяному и атомному миру.

— Толь, ты забыл, что я читаю лекции по экономике и все это знаю не хуже тебя. Это во-первых. Во-вторых, Корпорация смогла внедрить свою продукцию только благодаря политической поддержке Советского Возрождения. Иначе старые монополии все придушили бы на корню. Не забывай также о том, как валютный обмен был заменен энергорасчетами в ходе великого экономического кризиса. И, в-третьих, Сергеич...

— Да, да, извини! Конечно, тебя интересует Сергеич, причины постигших его неприятностей. Думаю, что это — своеобразная месть судьбы. Советское Возрождение создало мощное геополитическое поле, но не снабдило его каркасом дисциплины. И теперь стихия перешла в контрнаступление, хаос готов вторично поглотить Союз.

У нас был рывок, огромный выброс энергии. Но он же взбаламутил все мировое болото. Советское ядро притянуло окрестные народы, но этот пример оказался заразителен для тех миллиардов людей, которые живут на уровне начала XX века, которым еще предстоит пройти своим путем эту дорогу сырьевых технологий. И вот теперь трещат южные рубежи Союза. Его полуанархическая советская структура показала свою полную неспособность справляться с проблемами. Это нужно изменить! — Анатолий стал грозен, на мгновение забыв, что он не на сцене своего политтеатра.

— «Это» собираются сделать твои друзья? — вставила Оля, упирая на первое слово.

— О! Ты уже видишь во мне заговорщика. Да нет же, нет. Но согласись, что нынешняя ситуация абсурдна. Утерян сам смысл гражданственности. Люди живут или местными проблемами, не интересуясь тем, что делается за околицей, или пребывают в виртуальных сетях, то есть и вовсе не в России. Жалкое меньшинство населения еще продолжает по привычке голосовать в безвластные «органы власти». Причем кто в какие горазд. Кому-то милее Дума, кому-то — Верховный совет, а большинство вообще предпочитает виртуальные сети со своими республиками и королевствами...

— Что-то ты задраматизировал совсем. Я лично спокойно голосую в местное самоуправление и не жалуюсь. Если мне нужно, чтобы было принято то или иное решение, я посылаю мейл своему делегату, а он уже лоббирует мое мнение в земельном совете. Если, конечно, моя позиция не противоречит взгляду большинства моих соседей.

— Вот-вот! Местное самоуправление. Оно и должно решать местные проблемы. А они узурпировали практически все вопросы. Их ассоциации контролируют земельные парламенты...

— Парламенты решают сейчас тоже немало. В рамках своих полномочий, конечно. Да что далеко ходить, 1 октября — Точка фиксации по вопросу об отношении к Халифату. Увидишь, как народ повалит к голосовальным машинам.

— Но сами ли они решают, за что голосовать?

— Брось, Толь. Ты прекрасно знаешь, что в нашей стране слишком много источников информации, чтобы можно было заставить людей голосовать не за то, за что они хотят. И нет такого властолюбца, который рискнул бы решить за меня что-то вне сферы своей компетенции. Стоит гражданину подать в суд, и поднимется такой вой, что тошно станет. За земельными советами следит ворох правозащитных организаций, имперский наместник, если они входят в Российскую империю, ССК, думский уполномоченный по правам человека со своими вездесущими фискалами, смишники и, наконец, экспертное сообщество.

— Именно! Экспертное сообщество. Власть настолько распылена, что реально она сосредоточена в СМИ и университетах. В ваших социумах. Пойми, что для нас, сторонников восстановления дееспособности власти, вы — объективные союзники. Но и вам, сторонникам и творцам нынешней системы, уже не просто изменить ее, вывести из застоя. Нужна встряска. Достаточно лишить страну тепличных условий, и она снова вернется к нормальной государственной схеме, к Державе. Включится тотальный мобилизационный код, силы нации сольются вместе под руководством прочной вертикали, и возникнет прежнее энергетическое пространство. А это — условие для нового прорыва в будущее. Ты должна понять...

Дальше у Анатолия Квидзе действительно включился какой-то код. Он начал самозабвенно произносить геополитический трактат так, будто играл Шекспира. Все-таки актер он был неплохой. Они и познакомились-то на досках театральных подмосток, когда он преподавал начала театрального мастерства. Тоже, язва, докопался до ее передних зубов. Но потом забыл о них... Давно пора обратиться к дантисту, убрать их назад и сделать короче. Портят лицо. Или уж оставить как есть. Имидж, имидж. Угораздило же жить в эпоху имиджей...

Все-таки Гамлет у него идет лучше. Вся эта чушь политологическая не отвлекает от восприятия — от гнева, сарказма, многоголосия, когда он изображает спорящих противников. Ах, где мои пятнадцать лет...

Анатоль не удержался от соблазна проиллюстрировать свою мысль наглядно, включил экран с картой и хроникой. К объемному ландшафту Турции потянулись зеленые стрелы. Рядом хроника демонстрировала высадку десанта исламистов в Тунисе. Бойцы в маскхалатах, размывавших их очертания, сыпались с гигантских автолетов на прибрежный песок. Но получалось, что воины Аллаха прыгают прямо на турецкое побережье. Действительно красиво он все это смонтировал. Завораживает. И указкой своей лазерной точненько так тычет в Анкару и Стамбул. Привычно так. Наверное, эту лекцию раз десять уже читал.

— ...И мы должны, должны, понимаешь, устроить им новый Синоп. Иначе гибель культуры, нашей культуры.

Тоже мне, Нахимов. И неплохо смотрится. Такой же гордый профиль. И на фоне волжской воды очень мило. Она вдруг разглядела скульптуру древней ладьи, стоявшей внизу, прямо над Волгой. Получалось, что Толик Нахимов стоит на фоне ладьи и смотрит куда-то вдаль. Прямо флотоводец перед битвой. И туда же, в Турцию. Все они сейчас помешались на Турции. Судьбы мира у них решаются.

— Я, конечно, могу ничего не понимать в тотальных кодах. Но куда-то тебя несет в романтическое детство. В какой-то дремучий XX век.

— Нужно сделать шаг назад, чтобы потом пройти два шага вперед. То, что ты говоришь, извини, пожалуйста, наивно. Однолинейно. Также говорят... — дальше он назвал несколько неизвестных ей фамилий, наверное, каких-нибудь экспертов или политиков средней руки.

— Все это очень сложно и, извини меня, сомнительно. Не натворите глупостей. Но ты обещал объяснить, почему покушение на Сергеича не дело рук твоих друзей. Сам ты, конечно, не головорез. Но твои идеи сверхмодернизации по нраву разным мракобесам. Взять ваше кафе «Приют государственника», где ты выступаешь. Там такие типажи крутятся — того и гляди, кто-нибудь вытащит ракетную установку из-под плаща.

— Но пойми же, что мы готовы не стрелять в Романова, а грудью прикрыть его от врага. Мы возлагаем на твоего Учителя большие надежды. Он — архитектор Возрождения. Теперь нужно новое Возрождение. Если мы сумеем убедить его — это же полдела. Романов — вменяемый человек, он, как никто, знает механику нынешней общественной системы, без него нам будет трудно вписать наши идеи в реальность. Мы ведь не хотим великих потрясений. Нужно привлечь его к нашей работе. Да, да, я понимаю, что он сейчас не станет... Но ведь ты же можешь поучаствовать в наших обсуждениях и потом рассказать ему, что ничего страшного мы не...

— Давненько не была на заседаниях масонской ложи.

— Полно тебе. Ложа. Темный зал, шпаги, череп. Кого могут увлечь эти детские забавы. Я предлагаю тебе посетить серьезное мероприятие, предварительный просмотр новой серии «Олимпа». Она еще не вышла в эфир и сейчас обкатывается в малых аудиториях. Замечания можно высказать прямо автору, ведущему нашему писателю Акулову. Он будет присутствовать.

— Ведущему писателю вашей «ложи»?

— Ну что ты, что ты. Ведущему русскому писателю. Хотя ты можешь считать таковым и Пиранина. Так вот, и его мы тоже пригласили. Может быть интересно.

Наблюдать схватку Акулова и Пиранина действительно было бы любопытно. Их борьба за неофициальное звание лучшего русского писателя современности сотрясала читательское сообщество вот уже два года. Сначала было непонятно, почему два столь разных автора вообще пересеклись в одной точке. Дело в том, что они окучивали зрительский безмозгляк с совершенно разных сторон. Акулов был сценаристом мировых сериалов из кремлевской жизни прошлого века. Пиранин писал сценарии компьютерных игр, в которых герои путешествовали по кругу сансары, проходя по дороге множество уровней и эпох, перевоплощаясь и получая бесконечное количество впечатлений, почерпнутых из арсенала наркотических глюков. Большой заслугой Пиранина считалось то, что он отвратил миллионы людей от наркотиков, так как теперь те же впечатления бывшие наркоманы получают, надев виртуальный шлем. Это гораздо безопасней для здоровья, но, как говорил Романов, не для психики.

Казалось, у каждого было достаточно собственных лавров. Но Акулов и Пиранин любили публиковать свои творения не только в обычном виртуальном виде, но и в виде текстов. И это вскоре приобрело важное энергетическое значение. Дело в том, что недавно увенчалась успехом многолетняя кампания в защиту традиционной культуры, в которой участвовали и Церковь, и экспертное сообщество, и множество общественных движений. После референдума было принято решение о выделении энергетических лимитов на развитие традиционных форм культуры. И теперь писательство стало не хобби чудаков, а весьма выгодным делом. Понятно, что жадные до энергии медийные корпорации ринулись в эту область. Если их автор еще и великий писатель современности, следовательно, можно выбить дополнительные лимиты в каком-нибудь совете. Получается, что идет не изготовление медийного продукта, а популяризация высокой культуры.

Сначала компания «Свободное творчество» обратилась в Совет по социальному знанию Академии — к историкам. Сериалы-то исторические. И это был неосмотрительный ход. Историки, ненавидевшие эти сериалы за многочисленные ошибки, которые и студентам бы стоили неуда, торжествовали. Неделю все любители жанра читали издевательские рецензии академического сообщества на «Олимп» и другие сериалы «Свободного творчества». Даже историки техники поспешили прибавить свой фунт соли к пудам, запорошившим открывшиеся раны Акулова, у которого Сталин летал в отпуск на дирижабле. Успехи дирижаблестроения в начале XX и XXI веков имели перерыв, о котором писатель забыл, за что и был раскритикован в пух и прах.

Тогда «Свободное творчество» занялось осадой литераторов, и это было мудрее, так как Акулов был членом сей корпорации. Но выяснилось, что на лимиты по литературе претендует Ассоциация «Путь в себя», уже раскрутившая своего автора Пиранина. В отличие от Акулова, Пиранин был мастером короткого рассказа, дотошно вгрызался в тему и обладал философским взглядом на вещи, ибо имел пристрастие к буддизму. Акулов, воспитывавшийся на американских боевиках, тоже не мог игнорировать Восток (какой боевик без ниньдзя, айкидо и яда гюрзы), и между двумя «востоковедами» закипел церемонный спаринг. Акулов стал быстро теснить Пиранина с завоеванных позиций, потому что тот был сноб и презирал коллег по цеху, что читалось в его колких замечаниях. Акулов, напротив, раздавал комплименты направо и налево, восхваляя даже шокирующую своей некрофильностью контркультурную серию «Когти». Литераторы дрогнули, читатели (число которых заметно уступало зрителям) потекли следом. Оставалось только присудить Акулову Нобелевскую премию по литературе. Для этого он писал специальную повесть, адаптированную для скандинавов. Сама тема уже гарантировала успех — реанимация теории о кавказском происхождении Одина. В качестве переводчика была использована высоколитературная программа «Графоман», так что слог Акулова заиграл редкими шведскими оборотами.

Несмотря на то, что ход битвы уже был предрешен (это, как и краткую суть дела, Ольга знала понаслышке от Васи), было любопытно посмотреть на арьергардные бои Пиранина. Так что Толя ее уговорил.

— А как же «секретный разговор» с твоими единомышленниками, если мы будем смотреть кино?

— О, не волнуйся. Демонстрация будет в райском уголке, на острове среди Волги. С хорошей звукозащитой. Так что кулуаров будет предостаточно.

Ольга не спеша допила чай. По части чая Толик был большой мастер, этим он ее в свое время и завлек. Заседание клуба карбонариев в кулуарах видеопросмотра. Чего не бывает. И если кто-то будет утверждать, что сотрудник «Социума» обсуждал перспективы вовлечения страны в какую-то авантюру, можно ответить, что она просто смотрела здесь кино.

Словно читая ее мысли, Анатоль добавил:

— Сама ты можешь ничего по делу не говорить. Только слушать.

— А зачем это вашему «Союзу меча и орала»?

Чтобы твой шеф знал о нас и о том, что мы не угроза ему, а защита.

Через полчаса Оля уже сидела на травке под огромным волоконным экраном, заменявшим здесь небо. Рядом неторопливо стайками гуляли приглашенные. Двумя кучками поклонников и соратников выделялись выдающиеся писатели современности.

Загремела музыка, пространство заполнили символы компании, титры, кабинет Сталина, который уже давал секретное задание агенту КГБ непобедимому капитану Фантомасину.

Ольга неплохо знала историю прошлого века, и поэтому сюжет серии был ей не очень интересен. Слухи и версии, на которых он строился, давно были разобраны в литературе, большей частью отвергнуты, истолкованы, замусолены до скуки смертной. Битва двух мастеров слова была впереди. Пиранин, конечно, довольно громко заметил окружавшим его вассалам, что церемонный поклон Фантомасина Сталину выполнен с нарушениями правил японского этикета, но на него зашикали акуловцы: «Не мешайте смотреть, обсуждение потом». Некоторые недовольно забурчали: «А он откуда знает, можно подумать, в приемной Сталина родился».

А когда Фантомасин мастерским ударом маваши справа выбил у Берии склянку с ядом, за минуту до этого ополовиненную в стакан Сталина, Ольга и вовсе потеряла интерес и решила, что лучше пойти искупаться. Проплыв метров десять, она устала, вылезла на бережок и улеглась на песке.

Напротив Ольги возлежал странный тип с могучим телом и совершенно непримечательным лицом. Такое бывает, смотришь на человека, разговариваешь с ним, а потом встретишь на улице и не узнаешь. Стандартен, неприметен. Глаза потухшие. Но говорит бодро, с интересом к жизни и собеседнице. Парадокс.