-- Условия? -- удивился Уэбел.-- Никаких дополнительных условий, пари на равных.
      -- Ах, мой дорогой друг,-- сказал человек из Принстона, притворяясь, что его ужасно забавляет их разговор.-- Я, конечно, храню верность старой школе, но не до такой же степени. Я выставляю свои условия,-- две с половиной ставки к одной.
      -- Во всех газетах можно прочитать, что на эту игру действуют только равные ставки,-- сказал Уэбел.
      -- Я такие газеты не читаю,-- возразил человек из Принстона, давая своим пренебрежительным тоном понять Уэбелу, что тот, несомненно, читает только такие газетенки, где всякого рода мошенники дают свои советы по поводу ставок, журнальчики, в которых полно всевозможных личных исповедей, да порнографические таблоиды. Теренс, вытащив бумажник, порылся в нем и выудил оттуда две двадцатидолларовые купюры. Положил их на стойку.-- Вот мои деньги,-- сказал он.-- Я ставлю свои сорок на ваши сто.
      -- Эдди,-- обратился к бармену Уэбел,-- нет ли у тебя какого-нибудь знакомого букмекера, который в столь поздний час может сообщить нам, какие дополнительные условия пари?
      -- Конечно, есть,-- сказал Эдди.-- Но это пустая трата времени. Ставки всю неделю держались приблизительно на том же уровне. Шесть к пяти, так что делайте свой выбор. Это -- равные деньги, мистер.
      -- Я никогда не связывался с букмекерами,-- сказал Теренс. Он запихивал деньги назад в бумажник.-- Если вы не хотите держать пари,-- говорил он ледяным тоном Уэбелу,-- то, по крайней мере, могли бы помолчать.-- Он повернулся спиной к Уэбелу.-- Не хочешь ли еще выпить, дорогая?
      В этот момент Маккул, который до этого, склонившись над меню, что-то чертил на нем, не обращая никакого внимания на беседу, поднял голову и громко сказал своим четким, сдержанным голосом:
      -- Послушай, братец Тигр, я и сам из Принстона, и, должен сказать, ни один уважающий себя джентльмен на вашем месте никогда бы не потребовал две с половиной против одной. Никаких дополнительных условий, равные ставки, равная сумма.
      В баре установилась чуткая, почти осязаемая напряженная тишина. Теренс, нарочито медленно засовывая бумажник в карман, так же медленно повернулся к Маккулу, бросил долгий взгляд на этого сидевшего за своим столиком у входа человека. Маккул снова опустил голову и снова что-то рисовал на своем меню. На лице Теренса появилось какое-то странное выражение, даже смесь выражений,-- легкого шока, неуверенности в том, что он услышал, забавной озадаченности и терпимости,-- все одновременно. Такое сложное по составляющим выражение можно, по-видимому, было увидеть на лице священника, которого группа прихожан пригласила на обед, а когда тот вошел в столовую, то, к своему великому изумлению, увидел, что посередине комнаты -- в самом разгаре сеанс стриптиза.
      -- Прошу простить меня, дорогая,-- извинился Теренс перед девушкой.
      Медленно, не теряя своего достоинства, он подошел к Маккулу. Он остановился на расстоянии добрых четырех футов от столика Маккула, словно его неожиданная остановка -- это профилактическая мера, удерживающая его в полной безопасности за пределами невидимой ауры, которую только он, с его тонкой натурой, мог почувствовать, когда она излучалась из того пространства, которое в данную минуту занимал сидевший за своим отдельным столиком Маккул.
      Маккул с удовольствием продолжал что-то рисовать на меню, склонив голову. Верхняя часть головы у него была абсолютно лысой, а на удлиненной, агрессивно выдававшейся вперед нижней челюсти росла рыжеватая щетина. Глядя на него, Уэбел вдруг осознал, что Маккул очень похож на одного из рабочих-ирландцев на картине, которых доставили в Америку в 1860 году для строительства железной дороги "Пэсифик юнион". Уэбел теперь понимал, почему так удивился Теренс, и не винил его в этом. Требовалось недюжинное воображение, чтобы представить себе, что Маккул -- выпускник Принстонского университета.
      -- Я не ослышался, сэр? -- спросил Теренс.
      -- Не знаю,-- ответил Маккул, не поднимая головы.
      -- Так вы сказали, что вы из Принстона, или вы этого не говорили?
      -- Да, я это сказал,-- теперь Маккул глядел на Теренса отважно и воинственно, как и полагалось пьяному человеку.-- Я также сказал, что ни один уважающий себя джентльмен на вашем месте никогда не потребовал бы две с половиной против одной. Повторяю, еще раз, на случай, если вы что-то не расслышали.
      Теренс медленно описал полукруг перед Маккулом, изучая его явно с научным интересом.
      -- Ах, вон оно что,-- протянул он, и в его голосе послышались нотки аристократического скепсиса.-- Значит, вы сказали, что вы из Принстона, так?
      -- Да, сказал,-- ответил Маккул.
      Теренс повернулся к своей девушке у стойки.
      -- Ты слышала это, дорогая? -- Не ожидая от нее ответа, он вновь подкатился к Маккулу. Он стоял прямо перед ним. В голосе его чувствовалось открытое презрение принца крови по отношению к этому самозванцу -- плебею, пойманному на месте преступления, когда тот пытался взломать королевский загон в Аскоте.
      -- Послушайте, сэр,-- продолжал он,-- вы похожи на человека из Принстона не больше, чем... чем...-- Он беспомощно оглядывался по сторонам, пытаясь отыскать самое крайнее, самое язвительное, самое обидное, просто невозможное сравнение.-- Вы не больше похожи на выпускника Пристона, чем... чем вот этот Эдди.
      -- Эй, ну-ка послушай,-- воскликнул за стойкой недовольный его сравнением Эдди.-- Не нужно наживать себе больше врагов, чем это необходимо,-- предостерег он его.
      Теренс проигнорировал предостережение Эдди и снова сконцентрировал все свое внимание на Маккуле.
      -- Меня очень заинтересовал ваш случай, мистер... мистер... Боюсь, я не расслышал ваше имя.
      -- Маккул,-- сказал Маккул.
      -- Маккул,-- повторил Теренс.-- В его устах эта фамилия прозвучала как название только что открытого нового кожного заболевания.-- Боюсь, я не знаю ни одной семьи под такой фамилией.
      -- Мой отец был странствующим лудильщиком,-- сказал Маккул.-- Он ходил по дорогам, от одного болота к другому, и всегда пел, и эта песня вырывалась у него из глубины его сердца. Таким был наш семейный бизнес. Он позволял нам жить в роскоши с одиннадцатого столетия. Я просто искренне удивлен, что вы ничего о нас не слышали.-- Он вдруг запел: "Арфа, которая когда-то звучала в залах Тара",-- правда, фальшиво, не попадая в верную тональность.
      Уэбел с удовольствием следил за ним. "Как все же хорошо,-- подумал он,-- что он зашел в бар к Эдди, а не в какой-то другой".
      -- Вы все еще настаиваете,-- сказал Теренс, перебивая музыкальное кваканье Маккула,-- что вы учились в Принстоне?
      -- Ну как вам это доказать? Что я должен сделать? -- раздраженно спросил его Маккул.-- Раздеться здесь перед вами и показать вам свою черно-оранжевую татуировку?
      -- Позвольте задать вам вопрос, мистер Маккул,-- спокойно сказал Теренс, демонстрируя свое притворное дружеское к нему расположение.-- К какому клубу вы принадлежали?
      -- Я не принадлежал ни к какому клубу,-- ответил Маккул.
      -- Ну вот,-- сказал Теренс.-- Что и требовалось доказать.
      -- Я так никогда и не оправился от такого удара,-- сказал Маккул. Он снова затянул свою "Арфа, которая когда-то звучала в залах Тара".
      -- Я, конечно, могу понять, что вы не принадлежали ни к какому клубу,-добродушно сказал Теренс.-- Но даже в этом случае вы могли бы сказать мне, где находится Айви, Кэннон1, разве не так, мистер Маккул? -- Он наклонился поближе к столику Маккула, направив на него испытующий взгляд.
      -- Погодите... погодите... минуточку,-- мычал Маккул. Он глядел на стол, почесывая лысину.
      -- Вам что-нибудь говорит библиотека Пайна,-- продолжал допытываться Теренс,-- или Холдер Холл?
      -- Черт подери! -- воскликнул Маккул.-- Я все забыл. Я закончил его еще до войны.
      Теперь уже Уэбел начал злиться на Маккула. Драматический клуб Принстонского университета почти ежегодно приглашал Маккула прочитать лекцию перед студентами, и он мог бы, даже напившись, как сейчас, вспомнить, где находится Проспект-стрит.
      Теренс теперь надменно улыбался, довольный своим блестяще проведенным перекрестным допросом.
      -- Ладно, давайте забудем об этом на минутку,-- сказал он великодушно.-- Попробуем кое-что еще. Давайте-ка затянем "Старый Нассау", например. Надеюсь, вы слышали о "Старом Нассау"?
      -- Конечно, я слышал "Старый Нассау",-- упрямо сказал Маккул. Ему явно было стыдно за проваленный экзамен по поводу университетских клубов.
      -- Это песня, которая начинается так: "Настрой свое сердце на каждый голос, пусть минут заботы..." Ну, вспоминаете, мистер Маккул?
      -- Я знаю эту песню,-- неожиданно заявил Маккул.
      -- Очень интересно послушать,-- сказал Теренс.-- Ну-ка спойте ее.
      -- Ну, пожалуйста, если только другие клиенты в баре не возражают.-Он, повернувшись к стойке, улыбнулся, так манерно, как дворецкий.
      -- Только потише, прошу вас,-- сказал Эдди.-- У меня нет лицензии на развлечения.
      -- Ну, давайте, давайте, мистер Маккул,-- добродушно уговаривал его Теренс.-- Мы все ждем.-- Он, решив помочь ему, промычал несколько тактов.
      "Настрой свое сердце на каждый голос, пусть минут заботы..." -- загудел Маккул без всякого мотива,-- ух... пусть... что-то... ух... пусть с чем-то... ух...-- Он с отвращением покачал головой.-- Нет, ничего не выходит. Я не пел ее двадцать лет.
      -- То есть вы хотите сказать, что не знаете этой песни, так? -- спросил Теренс с притворным удивлением.
      -- Я забыл ее,-- признался Маккул.-- Я сильно нагрузился. Ну и что из того?
      Теренс широко улыбнулся.
      -- Я хочу сказать вам кое-что, мистер Маккул,-- продолжал он.-- Я не знал ни одного выпускника Принстона, который мог бы забыть эту песню -"Старый Нассау" и не спеть ее, не пропуская ни единого слова, в любое время, даже перед своим смертным часом. Я в этом убеждался не раз на собственном опыте.
      -- Ну вот,-- сказал Маккул,-- теперь вы знаете хотя бы одного.
      -- Вы обманщик, сэр,-- сказал Теренс.-- Могу держать пари на тысячу долларов, что вы никогда не учились в Принстонском университете, и нечего всем морочить зря голову.
      Последняя часть фразы, по-видимому, предназначалась остальным клиентам. Теренс, уверенный теперь на все сто процентов, что он стоит на твердой почве, пытался как-то загладить неприятное впечатление, которое он произвел на всех, когда завел эту дискуссию об особых условиях для пари по поводу исхода матча. Он смотрел в упор на Уэбела с видом триумфатора.
      Уэбел глубоко вздохнул. "Слишком хорошо, чтобы быть истиной,-- с восторгом подумал он.-- Конечно, это -- грязный трюк, но этот сукин сын сам на него напросился". Уэбел вытащил свою чековую книжку из кармана и бросил ее с легким шлепком на стойку.
      -- Теренс, старый вы мой друг,-- сказал он,-- вы сами заговорили о пари. Вы готовы поставить тысячу долларов, чтобы доказать, что Маккул никогда не заканчивал Принстонский университет?
      Теренс бросил гневный взгляд на Уэбела. Он был ужасно удивлен, чуть ли не в шоке.
      -- Ну а какой колледж посещали вы?
      -- Я -- изгой, социально прокаженный,-- сказал Уэбел.-- Я учился в Лейхайе. Но я выписываю чек на тысячу долларов. Если у вас нет при себе чековой книжки, можете воспользоваться моей. Эдди разобьет пари. Ты готов, Эдди?
      -- С удовольствием! -- согласился Эдди.
      Уэбел, достав из кармана авторучку, отвинтил крышку и церемонным жестом занес ее над чековой книжкой.
      -- Ну,-- сказал он в сторону Теренса.
      Тот побледнел. Такая необычная поспешность со стороны Уэбела, тон, с которым Эдди поспешил заверить его, бросив фразу -- с удовольствием! -действовали ему на нервы. Он уже с меньшей уверенностью взирал на Маккула, и о ходе его мыслей в эту минуту можно было легко догадаться. Он явно чувствовал, что попал в ловушку и дверца вот-вот захлопнется. Маккул совершенно не был похож на выпускника Принстона, ни сном ни духом, и он, Теренс, ни за что на свете не принял бы его за своего брата по учебе, коллегу, а тот факт, что Маккул не смог вспомнить названия ни одного студенческого клуба и не знал даже названия улицы, где они расположены,-Клаб-стрит, и не помнил слова песни "Старый Нассау", по всем признакам говорил о том, что Маккул лжет, и ничто не могло опровергнуть это просто сокрушительное доказательство. Но времена меняются, хозяином Белого дома выбрали демократа, общество постоянно переживало какие-то перемены; к тому же это был низкопробный бар для театрального люда, чуть лучше, чем подобный салон где-нибудь в трущобах, и ему, Теренсу, по сути дела, не нужно было сюда заглядывать, и кто знает,-- постоянные посетители могли оказаться кем угодно, даже выпускниками Принстонского университета. Но и тысяча долларов -- это куча денег, даже на Мэдисон-авеню.
      -- Ну, Теренс,-- издевательски подтрунивал над ним Уэбел.-- Что-то не вижу, чтобы ты заполнял чек.
      -- Отложите свою авторучку, старик,-- сказал Теренс. Ему хотелось, чтобы произнесенные им слова показались всем небрежными, подводящими черту под дискуссией, но голос у него явно дрожал от волнения.-- Я не держу пари. Из-за такого никто не станет биться об заклад.-- Не обращая никакого внимания на Маккула, он большими шагами прошел мимо Уэбела к стойке, к своей девушке.-- Тебе не кажется, что пора выпить еще, дорогая? -- громко спросил он.
      -- Мне кажется, что все в этом баре слышали ваше предложение поставить тысячу долларов, чтобы держать пари по такому пустяковому факту,-- сказал Уэбел, решительно настроившись доставить Теренсу как можно больше неприятностей.-- Что же заставило вас, Теренс, изменить свое решение?
      -- Это был лишь речевой оборот, старичок,-- не больше,-- ответил Теренс.-- Еще два "джибсона", прошу тебя, Эдди.
      Эдди не сдвинулся с места.
      -- Мистер,-- сказал он.-- Я все внимательно выслушал. Вы стали причиной нарушения порядка в моем баре. Вы поставили в неловкое положение нашего старого клиента. Вы предложили пари, а потом пошли на попятный. Теперь вот, как ни в чем не бывало, заказываете два "джибсона".-- Эдди говорил так, словно читал литанию со страшным обвинением.-- Любой джентльмен, попав в такое положение, как вы в данный момент, поступил бы следующим образом. Или он заполнил бы чек в книжке вот этого джентльмена,-- Эдди махнул в сторону Уэбела, словно рефери, представляющий на ринге боксера,-- или,-- он повысил голос,-- принес бы свои извинения.
      -- Извинения? -- удивленно повторил за ним Теренс.-- Это перед кем же?
      -- Перед джентльменом, слово которого вы подвергли сомнению,-- объяснил Эдди.-- Перед мистером Маккулом.
      Теренс посмотрел на Маккула, который увлеченно что-то рисовал уже на третьем меню.
      -- Ах, перестань, Эдди,-- резко сказал Теренс.-- Тащи выпивку и давай забудем об этом.
      -- Вы не получите в этом баре никакой выпивки до тех пор, покуда не сделаете того, что я вам сказал,-- стоял на своем Эдди.
      -- Послушай, Эдди,-- сказал, закипая, Теренс.-- Это -- общественный бар и...
      -- Теренс,-- прервала его девушка, положив, чтобы успокоить его, руку ему на локоть, но в голосе ее чувствовался холод.-- Не нужно хамить больше, чем обычно.
      -- Вот, прислушайтесь к своей девушке,-- мрачно посоветовал ему Эдди.
      Теренс вытащил одну из двух бутылок из пакета, стоявшего перед ним. Посмотрев на наклейку, скорчил кислую гримасу и опустил бутылку на место. Все молчали.
      -- Ну, ладно,-- небрежно сказал Теренс,-- если кто-то из присутствующих принимает такой пустячок всерьез и намеренно раздувает его...-- Он долго, сознательно затягивая время, зажигал сигарету, потом подскочил к столику Маккула. Он остановился в безопасной зоне, на расстоянии четырех футов от него.-- Между прочим,-- сказал он, обращаясь к склонившейся над рисунком голове Маккула,-- мне очень жаль, если я невзначай нанес вам оскорбление.
      -- Что такое? -- вскинул голову Маккул, скосив на него взгляд.-- Что вы сказали?
      Теренс подошел к столику поближе.
      -- Я сказал, что мне очень жаль,-- и лицо его постоянно менялось из-за его трусости, смущения и недоверия, которое он испытывал ко всем всю свою жизнь.
      -- Скажите ему, что вы берете все свои слова назад,-- продолжал беспощадно казнить его Эдди из-за стойки.-- Скажите ему, что вы верите ему, что он на самом деле -- выпускник Принстонского университета.
      -- Нечего меня учить и говорить за меня, Эдди,-- огрызнулся Теренс, и вдруг голос у него стал таким, как у старой горничной.-- Я вполне способен сам, без посторонней помощи, изъясниться.
      -- Что вы сказали, мистер? -- спросил снова Маккул, поднимая на него свои моргающие глаза.
      -- Я ошибался,-- сказал Теренс.-- Теперь я убежден, что вы из Принстонского университета.
      -- На самом деле? -- удивленно спросил Маккул.
      -- Да, убежден! -- заорал прямо ему в лицо Теренс, наклонившись еще ближе к нему.
      -- К черту Принстон! -- сказал Маккул. Он схватил обеими руками Теренса за лацканы пиджака, сильно тряхнул его.-- И к черту тебя, братец,-- он тряхнул его еще раз, посильнее.
      Теренс так отчаянно отбивался от крепко держащих его рук Маккула, что чуть было не свалился на пол. Ему помешал прижатый к стене стул Маккула.
      Уэбел пошел к ним, но девушка в зеленых чулках его опередила. И это после стольких выпитых "джибсонов",-- удивился он ее живости. Она в одно мгновение оказалась рядом с ним. Мелькнула ее нога, и Уэбел не понял, что она сделала. Вдруг Теренс оказался на полу среди сигаретных окурков и лужиц пролитого пива.
      -- Послушай, Теренс,-- мягко сказала девушка,-- истинные джентльмены не трогают пьяниц, а я из их среды.
      Теренс с ненавистью смотрел на нее снизу. На полу его узкий, безукоризненный костюм казался потрепанным и немодным.
      Она помогла Теренсу подняться.
      -- Ты дала мне подножку,-- сказал он обвиняющим тоном.
      -- Да, дала, Теренс,-- спокойно ответила она, отряхивая сор с его костюма.
      -- Думаю, лучше нам пойти домой,-- сказал Теренс, гневно поглядывая на окружающие его лица.-- В этом месте пропал весь шарм.
      -- Но только не для меня,-- сказала девушка.-- Иди домой. И подари мне когда-нибудь колечко.
      Теренс начал вытаскивать из кармана бумажник, но девушка оттолкнула его руку.
      -- Я сама заплачу,-- сказала она улыбаясь, но ее улыбка, казалось, долетала сюда издалека, с Аляски.
      Теренс огляделся. Эдди выбивал пробку из стеклянной пивной бутылки, весь поглощенный своим занятием. В четырех футах от него стоял Уэбел с недовольным видом, как человек, которого лишили удовольствия подраться. Парочка в третьей кабинке снова сцепила руки и, как прежде, сидела со своими двумя бутылками пива. Маккул затушевывал левую ножку Брижит Бардо.
      -- Ну,-- сказал Теренс, словно такой звук предшествовал его важному политическому заявлению. Повернувшись, он вышел, громко захлопнув за собой дверь.
      Его девушка села на свое место на высоком стуле у стойки, а Уэбел вернулся в свой угол. Наступила короткая тишина. Девушка, сбросив балетные туфли, стащила с себя сначала один чулок, затем другой. Уэбел не смог сдержать своего удивления.
      -- Ненавижу все эти вещи,-- объяснила ему девушка.-- Но Теренс постоянно твердит, что ему нравятся цыганки. Вот у него такое представление о цыганках,-- зеленые чулки. И к тому же,-- она хлебнула из стакана,-- не верьте всей этой чепухе о Домингине и его выступлении в Сантандере. Я никогда не была ближе трех тысяч миль от Сантандера и никогда в жизни не видела боя быков. Весь этот вздор я прочитала в журнале. Три года назад летом Теренс побывал в Испании, и он не станет даже смотреть на девушку, если только она не говорит ему о "manoletiras" и о том великом дне, когда Хосе, как его там бишь, выступил в "альтернативе" против Миуры в Виттории. Ole! -- Она хрипло рассмеялась.-- Все лето в прошлом году я провела в Фар Рокэвей. Девчонки сейчас -- дрянь. Знаете, почему они дрянь?
      Она обращалась прямо к Уэбелу, и ему нужно было что-то ей ответить.
      -- Почему же? -- спросил он.
      -- Потому что гуляют с подонками,-- сказала девушка.-- Они готовы на все, только чтобы в их квартире не прекращались эти проклятые телефонные звонки.-- Она вдруг пропела все стихи песни "Старый Нассау", пропела сладким голоском, с большим чувством. Закончив, она сказала, не обращаясь ни к кому, просто так: -- Я сказала ему, что училась в Антиохском колледже. Ха! Я так и не закончила даже среднюю школу Джеймса Мэдисона.
      -- Нельзя ли вас угостить, мисс? -- спросил Эдди.-- Вы помогли остановить это вторжение чужаков. Вы нанесли удар, удар в защиту демократии.
      -- Нет, благодарю вас, мистер Хольштейн,-- сказала девушка, сворачивая свои чулки и убирая их в сумочку.-- Эта маленькая девочка сегодня уже приняла достаточно джина. Пора в постельку, бай-бай, мистер Хольштейн.
      Эдди дотронулся до бумажного пакета с двумя бутылками вина.
      -- Вам они не нужны? -- спросил он.
      -- Почему же, мистер Хольштейн, конечно, нужны.-- Она придвинула к себе пакет.-- Я выпью это "шабли", которое все же, по-видимому, пить можно, завтра утром во время пикника на Западной Семьдесят четвертой улице. Нахожусь я всего на расстоянии шестидесяти пяти миль,-- любая ворона может долететь,-- от Йеля с его Кубком.
      Она босиком направилась к двери.
      -- "Настрой свое сердце..." -- напевала она чисто по-женски, с особой старательностью, проходя через дверь на улицу.
      -- Ночь -- она и есть ночь,-- сказал Эдди, покачав головой. Он повернулся к Уэбелу.
      -- Может, вам еще чего-нибудь?
      -- Кофе, Эдди,-- ответил Уэбел.
      -- Еще кофе? -- лицо его еще сильнее помрачнело.-- Не забывайте участь Эдгара Уоллеса,-- сказал он. И пошел, чтобы налить ему свежего кофе.
      "ЗОЛОТИСТЫЙ ЛЮТИК" У КРАЯ МОГИЛЫ
      Она была удивлена, увидев Бордена в церкви. Она и не знала, что он -- в Лос-Анджелесе. Только в одной газете было помещено такое сообщение: "Смерть бывшего сотрудника государственного департамента. Вчера ночью после продолжительной болезни в больнице в Санта-Монике скончался Уильям Макферсон Брайант. Он поступил на дипломатическую службу в 1935 году, занимал различные посты в Вашингтоне, Женеве, Италии, Бразилии и Испании. Вышел в отставку по состоянию здоровья в 1952. У супружеской четы детей не было. Его вдова под девичьим именем Виктория Симмонс работает редактором "Странички для женщин" в нашей газете".
      В церкви почти не было прихожан, так как у Брайанта, по сути дела, не было друзей, когда они с женой перебрались на Запад. Там стояла небольшая кучка людей, сотрудников газеты, которые пришли сюда, чтобы выразить свои соболезнования вдове. Так что Виктория сразу, без особого труда заметила Бордена. В этот хмурый, дождливый, ненастный день он сидел один в глубине церкви, возле самого входа, и его белокурую голову, конечно, нельзя было спутать ни с чьей другой. Рассеянно, слушая лишь вполуха то, что говорил священник, Виктория вдруг вспомнила тайную кличку Бордена,-- они втроем называли его "золотистым лютиком".
      В погребальном кортеже, приехавшем на кладбище, было всего два автомобиля, но Борден как-то ухитрился втиснуться во вторую машину и во время траурной церемонии стоял под дождем с непокрытой головой возле могилы. Виктория сразу заметила, что теперь он красит волосы, хотя если глядеть на него издалека, то он был все еще похож на парнишку с привлекательными, почти детскими чертами лица, а вблизи можно было заметить, что его лицо все в морщинах правильной формы, прямых, темноватых линиях, и кажется покрытым серым налетом усталости и переживаний из-за своего ненадежного положения.
      Когда она скорбно отходила от могилы, прямая, стройная пожилая женщина с сухими глазами, в своем черном траурном платье, Борден на ходу спросил ее, не хочет ли она поехать домой вместе с ним? Так как ей предстояло возвращаться с кладбища только в компании одного священника и в машине были свободные места, она согласилась. Голос у Бордена тоже порядком изменился. Как и его крашеные волосы, он претендовал на молодость и энергичность, на то, что она так хорошо помнила, но чего больше не было и в помине.
      Священник промолчал почти всю дорогу назад, в город. Виктория познакомилась с ним впервые только за день до этого, когда занималась организацией похорон. Ни она сама, ни ее муж не были его прихожанами, и на лице у священнослужителя было слегка озлобленное выражение, которое часто можно видеть на лицах представителей его профессии, когда они с сожалением понимают, что их религиозными услугами пользуются лишь в силу необходимости, а не из соображений, диктуемых верой.
      В машине все трое едва обменялись тремя десятками слов на всем пути до города. Священник вышел у церкви, робко, смущенно пожав им руки, едва коснувшись их своей, и Борден, когда тот захлопнул двери, осведомился, не может ли он проводить Викторию домой. Она абсолютно не утратила самообладания,-- все свои слезы она выплакала за эти годы,-- и ответила ему, что ей не нужна его помощь. На самом деле, придя домой, она собиралась сразу же сесть за свой письменный стол, чтобы поработать над своей воскресной газетной "страницей", потому что этого, во-первых, нельзя было откладывать, а во-вторых, работа -- это надежное средство от охватившего ее приступа меланхолии.
      После ухода священника Виктория, повернувшись к Бордену, попросила сигарету. Она отбросила вуаль, а он вытащил две сигаретки из золотого портсигара -- для нее и для себя и зажег их, щелкнув золотой зажигалкой. Что-то не нравилось Виктории в суетливых движениях его рук. Трудно объяснить что. Они казались ей какими-то неестественными, слишком большими. Другого слова она так и не могла подобрать.
      Они молча ехали с минуту, может, две.
      -- Он был счастлив, эти последние несколько лет? -- спросил Борден.
      -- Нет, увы,-- ответила она.
      -- Какая досада! -- вздохнул Борден. Этот вырвавшийся у него вздох, конечно, предназначался не только ее усопшему мужу.
      -- Такой способный человек, такой способный.
      Его высокопарный тон резанул ей слух. Ей показалось, что в это мгновение он превратился в политика, произносящего торжественную речь при освящении статуи, с запозданием поставленной в память о погибшем в этой уже полузабытой войне.
      -- Чем он занимался после ухода в отставку? -- поинтересовался Борден.
      -- Читал,-- сказала она.
      -- Читал? -- озадаченно переспросил Борден.-- И все, больше ничего?
      -- Ничего. Моя работа в газете позволяла нам жить достаточно хорошо.
      -- Вот не знал, что вы стали кем-то вроде писательницы,-- признался Борден.
      -- Только в силу необходимости,-- ответила она.-- Я выучила английский алфавит на курсах английского в колледже.
      Они оба улыбнулись.
      -- Клэр теперь с вами? -- спросила Виктория.
      Борден бросил на нее странный взгляд, словно подозревая в невольном сарказме.
      -- Разве вы ничего не слышали?
      -- Что я должна была слышать? -- удивилась она.
      -- Мы уже шесть лет как в разводе. Она вышла замуж за итальянца. Он -владелец конюшни рысистых лошадей. Больше она не вернется в Америку.
      -- Очень жаль,-- сказала она.
      Он пожал плечами.
      -- Это, по сути дела, нельзя было назвать браком.-- Голос у него звучал ровно, небрежно.-- Мы здорово притворялись в течение нескольких лет, хотя нам с ней все равно было не так уж плохо. Ну, после этого,-- как и полагается: "Adieu, Chedi..."
      -- Что вы здесь делаете? -- спросила Виктория.
      -- Ну,-- продолжал он,-- после катастрофы мы с ней немного побродили по Европе, но прежних отношений уже, конечно, не было. Я не желал никакой работы, у нас было достаточно денег, чтобы я не торчал на службе, и когда мы входили в чью-то комнату, то сразу слышали знакомый шепоток. Может, нам это лишь казалось, но все-таки...
      -- Нет, вам не казалось,-- подтвердила Виктория.
      Некоторое время они ехали молча. Потом он спросил у нее номер ее телефона, записал его удивительно аккуратными крошечными буковками, водя по странице красивого кожаного блокнота золотым карандашом.
      -- Если вам вдруг захочется,-- сказал он,-- то позвоните мне, и мы вместе пообедаем.-- Он протянул ей свою визитку.-- Борден Стейнс,-прочитала она,-- "Полуденный магазин. Модная одежда для мужчин".
      -- Я там ежедневно,-- объяснил он,-- после одиннадцати утра.
      Она неоднократно проходила мимо этого магазина. Его название в витрине всегда казалось ей глупым и претенциозным. Во всяком случае, по-английски. Но он был достаточно элегантен, дорогой, в его витринах демонстрировались броские яркие мужские сорочки с галстуками, итальянские свитера, ну и прочие вещи мужского туалета, но все они, на ее вкус, казались слишком крикливыми. Она в него никогда не заходила.
      -- Я купил магазин лет пять назад,-- сообщил ей Борден.-- Наконец я решил, что пора чем-то заняться.-- Он смущенно, с виноватым видом улыбнулся.-- Просто поразительно, как удачно все вышло. По правде говоря, мне никогда и в голову не приходило, что в конце концов я стану торговцем галантерейными товарами в Беверли-хиллз. Ну, в любом случае, он не дает мне возможности бездельничать.
      Машина остановилась у многоквартирного дома, в котором жила Виктория. Дождь все не прекращался, но Борден бойко выскочил из автомобиля, чтобы галантным жестом открыть перед ней дверцу. Он отослал шофера домой, заявив, что предпочитает немного пройтись.
      -- Вы уверены, что не будете чувствовать себя одинокой? -- вежливо осведомился он.-- Знаете, я был бы просто счастлив подняться к вам... и...
      -- Нет, не нужно, благодарю,-- осадила она его.
      -- Ну...-- неуверенно протянул он.-- Мне казалось, что я просто обязан прийти. В конце концов, мы провели вместе столько приятных минут...-- Голос у него смолк.
      -- Очень приятно, Борден, что вы пришли,-- сказала Виктория.
      -- Хочу сделать одно небольшое признание,-- сказал Борден. Он пугливо озирался, словно опасаясь, что его кто-то подслушает.-- Я на самом деле видел вас в тот день, Викки. Когда ты, улыбнувшись, отвернулась. Я всегда чувствовал себя во всем этом глупцом, свою вину, и я...
      -- В какой день? -- спросила Виктория. Она, повернувшись, открыла дверь в вестибюль.
      -- Неужели ты не помнишь? -- Он впился в нее своими подозрительными, пытливыми глазами.