Любовь на темной улице (сборник рассказов)

      Лавджой, торопливо оглядевшись по сторонам, чмокнул ее в щечку.
      -- Боже, прости меня грешную,-- скорбным тоном произнесла Айрина,-- ты на самом деле необузданный парень...
      -- Девять тридцать.-- Лавджой, помахав ей рукой на прощание, вышел из этого литературного логова на ярко освещенную солнцем улицу. Теперь он думал только об одном, о свидании с Айриной в девять тридцать вечера, он улыбался, весело насвистывая, и быстро шагал между нищими, продавцами плодов манго, торговцами скотом и сводниками. В конце улицы находилась маленькая площадь, окруженная крошечными кафе. Лавджой увидел толпу, стоявшую полукругом перед самым большим, самым запоминающимся кафе. Сгорая от любопытства, он ускорил шаг. Может, произошел несчастный случай с каким-нибудь американцем или с одним из его учеников...
      Добравшись до густой толпы, он остановился, улыбаясь. Оказывается, шло уличное представление. Такого, по его твердому убеждению, он еще никогда не видел. Двое внушительных габаритов, сильных, мускулистых мужчин с голыми коленками, в шортах и футболках, совершали какие-то замысловатые сложные трюки на двух блестящих никелем велосипедах. Третий, довольно щупленький человек, тоже в футболке, с маленькой шелудивой обезьянкой на плече, стоял в стороне, держа за раму третий поблескивающий на солнце велосипед. На спинах всех темно-зеленых футболок золотыми большими буквами было написано: "Кафе "Анатоль Франс", Пляс Пигаль". На футболке одного из двух гигантов на груди стояли большие цифры 95, как у футболиста на поле. На груди у второго -цифры 96. На футболке маленького был нарисован знак "Зеро". Все они были побриты наголо, а их лоснящиеся головы сияли на ярком солнце.
      Два артиста кружили по маленькому кругу перед кафе, и передние колеса их велосипедов вертелись на своих втулках одновременно, на одном уровне, словно сцепленные, и все зрители с восхищением уважительно вздыхали. С обнаженных, блестящих голов артистов на лицо ручьями скатывался пот, а они, пыхтя, энергично работали педалями, широко и размашисто, не теряя приятного расположения духа.
      Номер девяносто пять, ловко соскочив со своего велосипеда, с беззаботным, веселым видом энергично толкнул его в сторону маленького человечка с обезьянкой на плече. Велосипед со скрипучим звуком врезался передним колесом ему в голень, и тот скривился от острой боли, но все же, пересиливая ее, машинально улыбался публике. Для большей забавы зрителей обезьянка дергала его за ухо лапой.
      Номер девяносто шесть продолжал совершать круги по каменным плитам, и его голые коленки и никелированные части велосипеда поблескивали на солнце.
      -- Алле,-- крикнул номер девяносто пять громким, гудящим голосом. Он стоял, вытянув вперед руки, такой крупный, широкоплечий, что его выпиравшие мышцы, казалось, вот-вот разорвут по швам его футболку, и его мощная фигура выделялась на фоне стройных, тощих арабов.
      Номер "Зеро", усадив удобнее обезъянку на плече, бросил номеру девяносто пять мешочек с магнезией. Девяносто пятый обильно посыпал ею себе руки, растер их, а девяносто шестой в это время беспрерывно совершал на велосипеде легкие круги. Публика наблюдала за его действиями с возрастающим интересом.
      Лавджой воспринимал все, что происходило у него перед глазами, с восторгом, хотя представление его немного озадачивало. "Восток, что поделаешь,-- размышлял он,-- здесь можно ожидать чего угодно, любого сюрприза. Он на выдумку горазд!"
      Наконец, девяносто пятый, натерев как следует белым порошком руки, небрежно бросил через плечо мешочек и снова крикнул своим низким, гудящим голосом: "Алле!"
      Номер "Зеро" кинулся вперед, но педаль его велосипеда больно, со скрежещущим звуком скользнула по его лодыжке, а перепуганная его резким движением обезьянка схватилась лапой за его нос, чтобы не упасть. Его лицо на мгновение исказилось от острой боли, в глазах мелькнул упрек, но он, изловчившись, все же схватил брошенный мешочек на лету, потом выпрямился, оторвал обезьянью лапу от носа и, сразу успокоившись, бесстрастно стал наблюдать за цирковым представлением.
      -- Ты готов, Сен Клер? -- заорал номер девяносто пять так громко, словно его партнер находился от него на расстоянии полумили.
      -- Готов, Ролан,-- хрипло промычал номер девяносто шесть, резко набирая скорость.
      -- Алле! -- загудел девяносто пятый, словно пароходный гудок в ненастную ночь.
      Номер девяносто пять, напрягшись всем телом, вдруг подскочил высоко в воздух, мелькнув на белом фоне мечети на противоположной стороне площади. В своем полете он был похож на ловкого песца, выкрашенного в зеленый цвет. Он приземлился на плечи девяносто шестого с удивительно мягким шлепком и тут же развел руки широко в стороны, словно лебедь крылья, и на еще потном, волевом лице появилась открытая привлекательная улыбка триумфатора.
      -- Ради Христа, Ролан! -- взмолился девяносто шестой, неистово вертя педалями, чтобы удержать равновесие своего рыскающего велосипеда и не упасть.-- Оставь мое ухо!
      Но девяносто пятый молчал. Он просто величаво, гордо стоял на плечах партнера, прямой и честный, напоминая собой мощное розовато-зеленое изваяние, поблескивающее на фоне белого камня и белоснежных бурнусов, а зубы его тоже блестели как никогда.
      Публика разразилась громкими аплодисментами, троица маленьких полуголых детишек пустилась в пляс прямо рядом с кружащимся по площади велосипедом со своим тяжелым грузом, а перепуганные родители быстро оттащили беспечных танцоров назад.
      -- Алле! -- крикнул девяносто шестой таким громким голосом, что он запросто мог бы пробить любую плотную пелену тумана.
      -- Алле! -- подхватил за ним девяносто пятый, и в мгновение ока, в отчаянном, поразительном прыжке, вдруг перевернулся вверх тормашками и через мгновение уже стоял на голове своего партнера, а его большие, мясистые ноги, застыв, уперлись, казалось, вытянутыми носочками в ярко-голубое безоблачное небо.
      Девяносто шестой тут же убрал руки с руля, и теперь они быстро ездили кругами по площади в странном, опасном положении и были похожи на какой-то трясущийся неустойчивый громоздкий памятник, поставленный в честь отваги Человека и достигнутой им поставленной перед собой цели.
      -- Браво! -- без особого энтузиазма крикнул номер "Зеро".-- Браво!
      Толпа зашумела, выражая свое полное одобрение, а Лавджой громко хлопал в ладоши, улыбаясь этим отчаянным акробатам. Девяносто пятый, застывший на голове партнера, смело описывал своими ногами круг за кругом на фоне сирийского неба. Стоя на голове, он посмотрел на Лавджоя, широко улыбнулся, озорно подмигнул ему и, когда, совершая следующий круг, снова поравнялся с ним, крикнул ему:
      -- Привет, приятель. Жду тебя после представления в франко-сирийском баре!
      Лавджой стыдливо улыбнулся,-- ему было приятно от внимания, оказанного одним из артистов, но оно его и смущало. Через несколько секунд девяносто пятый, совершив потрясающий прыжок, приземлился; он стоял на земле, выпрямившись во весь рост, такой ловкий, подвижный, эластичный, и всем радушно улыбался; девяносто шестой тоже на ходу спрыгнул с велосипеда, и теперь они стояли рядом, и оба кланялись публике. Потом, с широкими дружескими улыбками на лице, они смешались с толпой, раздавая свои фотографии размером с почтовую открытку.
      Девяносто шестой подарил одну Лавджою, похлопав его по плечу своей тяжелой мускулистой рукой. Лавджой посмотрел на фото. На ней эти оба бесшабашных смельчака были изображены в самый опасный момент своего представления. Девяносто пятый стоял на своей голове на голове девяносто шестого на фоне больших темных облаков. "Ролан и Сен Клер Калониусы,-прочитал он подпись.-- Вокруг света на двух колесах. Послы доброй воли. Поразительная смелость и отвага! Нечто из ряда вон выходящее!"
      Когда он разглядывал фотографию, братья Калониусы сели на свои велосипеды и, удерживая руками третий велосипед между ними с сидевшей на свободном сиденье обезьяной, быстро помчались вниз по улице.
      -- Четыре пиастра, пожалте,-- услыхал Лавджой чей-то голос. Он огляделся. Перед ним стоял номер "Зеро" с обеспокоенным видом, протягивая к нему руку.-- Четыре пиастра, пожалте,-- повторил номер "Зеро".
      -- За что же? -- спросил Лавджой.
      -- За фотографию отважных братьев Калониусов, пожалте.
      У номера "Зеро" был какой-то тягучий балканский акцент, да и лицо у него напоминало жителя Балкан, этой земли скорбей и печали, земли, которая не знала ничего другого, кроме войн, голода и вероломных, не умеющих хранить верность царей за пятнадцать столетий истории.
      -- Мне не нужна фотография братьев Калониусов,-- сказал Лавджой, пытаясь вернуть "Зеро" открытку.
      -- Никак нельзя, пожалте.-- Тень новой печали промелькнула на лице номера "Зеро", такая быстрая, как взмах крыльев летучей мыши, и он тут же заложил руки за спину, чтобы лишить Лавджоя любой, даже самой случайной возможности всучить ему обратно фотографию.
      -- Вы ее взяли-- все. Четыре пиастра, пожалте...-- Какое у него упрямое, отчаянное, смуглое лицо под этим сияющим на солнце лысым черепом!
      Ничего не поделаешь. Лавджой вытащил из бумажника четыре пиастра и отдал их номеру "Зеро". Тот молча их взял и направился к следующему клиенту. Лавджой аккуратно засунул фотографию в бумажник. Со следующим клиентом у "Зеро" тоже начались препирательства, но Лавджой заметил, что артист получил все же свои четыре пиастра. На лицах владельцев фотографий братьев Калониусов, сидевших за столиками в кафе, блуждало мрачное, не обещавшее ничего хорошего выражение. Опасаясь насилия, Лавджой поспешил вниз по улице. Для чего ему ввязываться в ссору, для чего принимать участие в том, что он всегда считал неизбежным столкновением между Востоком и Западом, причем Запад был куда лучше вооружен.
      -- Четыре пиастра, пожалте,-- снова услыхал он свистящий, настойчивый голос за спиной, когда подходил к франко-сирийскому кафе.
      К столику на террасе были прислонены все три велосипеда, а двое братьев Калониусов сидели, все еще в поту, и пили пиво.
      -- Ролан,-- громко гудел Сен Клер,-- если ты еще раз наступишь мне на ухо, я сломаю тебе лодыжку.
      -- Издержки профессии, понимаешь? -- сердито заорал на него Ролан.
      -- Не нужны мне твои проклятые издержки профессии! -- Сен Клер, наклонившись над столиком, с ненавистью уставился в глаза брата.-- Нужно смотреть, куда ты ставишь свою ногу, будь она трижды проклята!
      Обезьяна дернула его за штанину, и Сен Клер расплескал из кружки пиво. Эта шалунья тут же ловко забралась на сиденье велосипеда, и оба брата, добродушно рассмеявшись, заказали себе еще по кружке.
      -- Прошу простить меня, джентльмены,-- сказал, подходя к ним, Лавджой.
      -- Если ты американец,-- сказал девяносто шестой,-- то присаживайся.
      -- Да, я американец.
      -- Садись! -- Номер девяносто пять, махнув рукой бармену, заказал еще пива.-- Ну, я так и подумал, когда увидел тебя. Хотя, конечно, трудно что-нибудь разобрать, стоя на голове.-- Он радушно засмеялся и подтолкнул локтем Лавджоя, по-видимому полагая, что отколол скабрезную шутку.
      -- Ну, что ты скажешь о нашем представлении? -- спросил девяносто шестой.
      -- Чрезвычайно...
      -- Никто еще ничего подобного на велосипеде не делал,-- перебил его девяносто пятый.-- Мы с братом презираем все законы тяготения.-- Где, черт бы тебя побрал, наше пиво? -- завопил он по-французски маленькому, смуглому официанту, который тут же сорвался с места.
      -- Какой милый все же городок,-- сказал девяносто шестой.-- Ну-ка повтори, как он называется?
      -- Алеппо,-- сказал Лавджой.
      -- Алеппо,-- повторил девяносто пятый.-- Он лежит далеко в стороне от нашего маршрута?
      -- А куда вы едете? -- поинтересовался Лавджой.
      -- В Китай,-- ответили ему братья в один голос.-- Где же, черт подери, наше пиво? -- Их разъяренные громкие голоса звенели над столиками, заставляя всех официантов носиться с такой скоростью, с какой они никогда здесь не перемещались за последние пятнадцать лет.
      -- Ну...-- начал Лавджой.
      -- Меня зовут Сен Клер,-- сказал девяносто шестой.-- Сен Клер Калониус. А это -- Ролан.
      Они пожали ему руку с такой силой, что она онемела.
      -- Меня зовут Стэнфорд Лавджой.
      -- Какого черта ты здесь делаешь? -- спросил Сен Клер.
      -- Служу при миссии.
      -- Много крошек в городе? -- спросил Ролан, озираясь, по-видимому, будучи сильно сексуально озабочен.
      -- Что-что?
      -- Крошек. Крошек.
      -- Ах, да,-- "врубился", наконец, Лавджой.-- Здесь есть молодые девушки, но у них очень строгие матери. Типичный французский стиль.
      -- Для чего только мы уехали из Каира, никак не пойму! -- вздохнул Ролан.
      -- Но все равно муж этой гречанки вот-вот должен был вернуться, в любом случае,-- успокаивал его Сен Клер.-- А мне нравится этот городок. Как, ты сказал, зовут...
      -- Лавджой.
      -- Да не тебя, Стэнфорд, а город.
      -- Ах, прошу простить,-- Лавджой, попав под перекрестный огонь этой громовой беседы, немного ошалел.-- Алеппо.
      -- Здесь вообще-то что-нибудь происходит?
      -- Ну, во время крестовых походов тут был...
      -- Я имею в виду по ночам.
      -- Ну, знаете ли,-- ответил Лавджой,-- я веду очень тихую, неприметную жизнь...
      -- Поставь пиво сюда,-- приказал Ролан официанту на весьма приблизительном французском,-- и тащи еще три кружки.
      Они подняли кружки.
      -- За добрую волю,-- предложил Сен Клер тост, как будто для него это было ритуалом, и оба брата громко засмеялись, одним глотком опорожнив половину кружки.
      -- Сирийское пиво,-- сказал Сен Клер.-- Пить можно. Но любого человека, причастного к производству египетского пива, должно немедленно казнить.
      -- А где этот сукин сын Ласло? -- Ролан вглядывался в верхнюю часть улицы.-- Сколько раз я говорил тебе, что он с первого взгляда мне не понравился.
      -- Да, он очень медлителен,-- сказал Сен Клер.-- Но он человек честный, только ужасно неповоротливый.
      Лавджой сразу подумал об этом смуглом, худом человеке, который пытался силой заполучить по четыре пиастра от потомков этих так и не покоренных племен, сидевших за столиками в кафе. Ему хотелось что-то сказать, но он передумал и только еще отхлебнул из кружки.
      -- Послушай, Стэнфорд,-- сказал Ролан,-- ты себе представить не можешь, как приятно снова увидеть перед собой честное лицо американца.
      -- Багодарю вас,-- сказал Лавджой,-- очень рад быть...
      -- Во всех отелях в этой части мира,-- с удивлением сказал Сен Клер,-полным-полно клопов. Ты даже не поверишь.
      -- У тебя, наверное, вилла, Стэнфорд, не так ли? -- спросил Ролан.-- В этих местах землю можно приобрести за бесценок. А обменный курс просто замечательный.
      -- Да,-- сказал Лавджой, хотя не был уверен в том, с чем он сейчас соглашался.
      -- Как чудесно было бы остановиться снова в американском доме,-- сказал Сен Клер.-- Даже только на одну ночь.
      -- Вы же совершенно...-- начал было Лавджой.
      -- Ах, наконец! Где же ты был, сукин сын! -- перебил его Ролан.
      Лавджой поднял голову. Перед ними стоял Ласло, весь в крови. Один глаз у него уже распух, зеленая футболка разорвана; на плохо развитой икроножной мышце на правой ноге зияли две глубокие рваные раны. Его смуглое лицо еще сильнее потемнело и стало еще более скорбным. От его маленького тела в изорванной одежде исходил какой-то кислый запах, как в зоопарке. Не говоря ни слова, Ласло протянул им руку. Ролан с Сен Клером мгновенно вскочили со своих мест, сгребли лежавшие у него на ладони деньги и лихорадочно начали их пересчитывать.
      -- Сорок четыре пиастра! -- взревел Ролан.
      Сен Клер, дотянувшись до Ласло рукой, несильно смазал его по физиономии рукой. Ласло, пораженный, упал на стул.
      -- Боже мой,-- прошептал Лавджой.
      -- Братья Калониусы могли заработать до пятисот долларов только за одну неделю в Радио-Сити,-- завопил Сен Клер.
      -- Здесь вам не Радио-Сити, джентльмены,-- смиренно пробормотал Ласло.-- Здесь вам Алеппо, маленький восточный городок, в котором полно диких, вконец обнищавших арабов.
      -- Мы роздали пятьдесят фотографий братьев Калониусов,-- сказал Ролан, наклонившись над несчастным Ласло и крепкой ладонью схватив его за подбородок. Он поднял его голову вверх, ближе к себе.-- Это означает, что у тебя должно быть двести пиастров.
      -- Прошу извинить меня, джентльмены,-- возразил Ласло,-- но это отнюдь не означает, что у меня должно быть двести пиастров.
      -- Сколько раз я тебе твердил,-- рычал Сен Клер,-- чтобы ты не брал обратно наши фотографии?
      -- Я не беру их назад, джентльмены.
      -- Настаивай! -- орал ему Ролан.-- Сколько раз можно тебе говорить одно и то же! Настаивай! Не уступай!
      Кислая улыбка на секунду появилась на его разбитых губах.
      -- Джентльмены,-- прошептал глухой голос смуглого человека.-- Я и настаиваю. Но, как видите, меня укусили две собаки, а один здоровенный араб ударил меня большим медным сосудом. Джентльмены, нужно смотреть правде в лицо. Вы придумали совершенно непрактичную систему -- настаивать!
      -- Ты что, собираешься учить нас нашему бизнесу? -- угрожающе взмахнул рукой Сен Клер.
      -- Джентльмены,-- сказал Ласло, вытирая еще сочащуюся слегка кровь с подбородка.-- Я просто вас предупреждаю, что я умру, так и не добравшись до Багдада, если только вы не улучшите каким-то образом избранную вами систему.
      Сен Клер хотел было его снова ударить, но в это время подоспел официант со свежим пивом.
      Сен Клер вложил ручку одной кружки в ладонь Лавджоя, и братья снова подняли свои кружки.
      -- За добрую волю,-- повторили они свое ритуальное заклинание.-- Ласло, возьми на руки миссис Буханан и следуй за нами.
      -- Слушаюсь, джентльмены,-- сказал Ласло, поднимая с седла обезьянку.
      Лавджой исподтишка глядел на Ласло, когда они садились на велосипеды. Он стоял, низко уронив голову, в позе человека, переживающего вселенские страдания, не спуская с Лавджоя своих сверлящих глаз, в которых, правда, он не заметил никакого упрека. Лавджой, как будто чувствуя свою вину, отвернулся и пошел вниз по улице своей дорогой. Братья Калониусы ехали рядом на своих велосипедах, разгоняя на своем пути перепуганных пешеходов, торговцев коврами, детишек, осликов и священников-коптов.
      Ласло бежал за ними легкой трусцой, а сидевшая у него на плече обезьянка крепче прижималась к его голове.
      -- Какое потрясающее гостеприимство с твоей стороны, Стэн,-- ревел на ходу Сен Клер.
      -- О чем вы говорите...
      -- Вот что мне больше всего нравится в путешествии,-- сказал Ролан.-Американцы всегда стараются быть вместе.
      -- Ну,-- сказал Лавджой,-- ведь все мы находимся так далеко от родного дома, и, по крайней мере...
      -- Ты можешь угостить нас бифштексами на обед? -- спросил Ролан.
      -- Думаю, смогу,-- ответил Лавджой, замедляя шаг, чтобы дать возможность Ласло, который уже язык высунул от натуги, догнать их.
      -- Как мне этого не хватает,-- сказал Сен Клер.-- Хорошего, американского бифштекса.
      -- Не нужно было уезжать из Каира,-- снова пожалел об их промахе Ролан.
      -- Может, ты все же ради любви к Всевышнему прекратишь ныть и все время повторять, что нам не нужно было уезжать из Каира,-- промычал Сен Клер.
      -- Вот здесь я живу,-- торопливо сказал Лавджой, когда его новые друзья въехали на своих велосипедах во двор миссии.
      -- Ты живешь не хуже короля! -- воскликнул с энтузиазмом Сен Клер, глядя на замызганные маленькие домики миссии.-- Ролан, может, останемся еще на пару дней в Алеппо?
      -- Может, и останемся,-- согласился с ним Ролан. Он грациозно соскочил с велосипеда, когда Лавджой остановился перед зданием.-- Может быть.
      К ним мелкой трусцой подбежал Ласло, его лицо даже слегка позеленело от подобной "разминки" под палящим солнцем.
      -- Ласло,-- приказал Ролан,-- отнеси велосипеды в помещение.
      -- Слушаюсь, джентльмены,-- сказал, тяжело дыша, Ласло, сгоняя обезьянку со своей голой, покрытой крупными каплями пота шеи.
      -- Но имейте в виду, я живу наверху,-- Лавджой указал рукой на пролет узкой лестницы, по которой нужно было взбираться, чтобы попасть в его квартиру.
      -- Ладно,-- сказал Сен Клер.-- Ласло затащит туда велосипеды. Ну, показывай, куда идти, старичок Стэнфорд.
      Лавджой, бросив косой взгляд на Ласло, пошел впереди гостей.
      -- Ну вот, это на самом деле похоже на дом,-- со счастливым видом сказал Ролан, опускаясь на единственный легкий стул и глядя на фотографию Гувера на стене. Лавджой в глубине души был поклонником Рузвельта, но директор школы придерживался строгих республиканских взглядов, и Лавджой, когда приехал сюда, благоразумно не стал снимать со стены фотографию этого государственного деятеля в высоком накрахмаленном воротничке.
      -- Остается самая малость, чтобы сделать нашу жизнь абсолютно счастливой,-- прошептал Сен Клер с пола, где он довольно удобно разлегся,-выпивка.
      -- Стэнфорд, старый ты верный пес,-- радостно помахал ему рукой Ролан,-- могу побиться об заклад, что ты кое-что здесь припрятал.
      -- Ну,-- с явным беспокойством начал Лавджой,-- тут все же школа миссии, они обычно косо смотрят на...
      -- Ты, старый пес,-- гремел Сен Клер,-- давай, затаскивай.
      Ласло, выбиваясь из последних сил, весь в поту, втащил через двери первый велосипед.
      -- Но придется пить из кофейных чашек, так что, если неожиданно сюда войдет директор...
      -- Я готов пить виски из чего угодно,-- из скорлупы кокосовых орехов, из ночных горшков, из любой посудины.-- Ролан по-дружески сильно, но добродушно хлопнул Лавджоя по спине.-- Вытаскивай, старый ты пес. Ласло, ты самый вонючий из всех венгров на свете.-- Ролан, глубоко вздохнув, скорчил кислую рожу.
      -- Разит не от меня,-- смиренно возразил Ласло,-- а от миссис Буханан. Она всегда на меня писает.-- Он вышел за вторым велосипедом.
      Лавджой пошел в свой громадный, в итальянском стиле, кабинет, где он хранил все свои скудные личные запасы. Сен Клер стоял у него за спиной, с интересом наблюдая за его действиями, когда он, открыв дверцу шкафа, принялся рыться под стопкой теплого шерстяного белья.
      -- Ролан,-- крикнул Сен Клер.-- Ну-ка иди сюда.
      Ролан пришел и тоже встал за спиной Лавджоя.
      -- Ты только посмотри на это теплое белье,-- сказал Сен Клер.-- Оно может нам пригодиться в Китае зимой.
      -- То, что доктор прописал.-- Ролан, наклонившись, выудил из шкафа лежавшую сверху теплую нижнюю рубашку и примерил ее к своим громадным выпуклым плечам.
      -- Шерсть растягивается, не забывай,-- успокоил его Сен Клер.
      -- Да, ты прав,-- сказал Ролан, задумчиво положив рубашку на место.
      -- Ба, "Джонни Уокер"! -- обрадовался Сен Клер.
      -- Целых три бутылки! Ну ты и старый пес, Стэнфорд!
      -- Так, на случай болезни,-- объяснил им Лавджой.-- Или по особым поводам. Вообще-то я много не пью...
      -- Давай, я открою,-- Ролан выхватил у него из рук бутылку, разорвав обертку из прозрачной бумаги. Лавджой, аккуратно положив стопку теплого зимнего белья на оставшиеся две бутылки, закрыл шкаф. Ролан не заставил себя долго ждать и тут же разлил виски по трем большим кофейным чашкам до краев.
      -- За добрую волю! -- пропели вдвоем братья Калониусы, высоко подняв свои чашки. Лавджой с интересом разглядывал их,-- вот они, странные, приводящие его в восторг визитеры, явившиеся к нему из другого мира. Только на Востоке жизнь таит в себе столько сюрпризов.
      -- За добрую волю,-- громко повторил он и сделал большой глоток "Джонни Уокера".
      -- Ласло,-- крикнул Сен Клер запыхавшемуся Ласло,-- не повреди краску велосипеда! Это очень дорогая машина!
      -- Понятно, джентльмены,-- сказал, пыхтя, Ласло, втаскивая наконец в комнату третий велосипед и прислоняясь к стене, чтобы отдохнуть и собраться с силами.
      -- Может,-- робко прошептал Лавджой,-- Ласло тоже...
      -- Ласло никогда не пьет,-- отрезал Сен Клер, наливая себе в чашку до краев виски.-- Он -- греческий католик.
      -- Простите меня, но мне нужно отлучиться,-- сказал Лавджой.-- Пойду на кухню, скажу слуге, чтобы он приготовил для нас обед к вечеру.
      -- Иди, иди, Стэнфорд.-- Ролан ласково помахал ему своей довольно подвижной, грациозной рукой.-- Нам здесь очень хорошо. Ты сделал все, чтобы мы чувствовали себя как дома.
      -- Благодарю вас,-- сказал Лавджой, чувствуя, как у него потеплело внутри от такой искренней благодарности. Он обычно вел тихую, неприметную уединенную жизнь, и у него было совсем немного друзей.
      -- Нужно, чтобы было побольше таких, как ты,-- сказал Ролан.
      -- Большое вам спасибо...
      -- На десерт,-- сказал Сен Клер,-- я люблю изюм и грецкие орехи. В них содержатся ценные витамины.
      -- Посмотрим, что я смогу,-- сказал Лавджой, с виноватым видом проскальзывая мимо Ласло, который все еще прижимался к стене, абсолютно измочаленный, лишенный последних сил и еще больше потемневший. Обезьянка вновь забралась ему на плечи, и теперь разивший от него кислый запах, как в зоопарке, становился все резче, все острее чувствовался.
      Когда он вернулся после получасового пребывания на кухне, где его повар, Ахмед, кастрированный турками еще в 1903 году, дважды разражался слезами в приступе абсолютного непонимания того, что втолковывал ему Лавджой, то гостиная сотрясалась от жаркого спора.
      -- А я говорю, что я никогда не насиловал никаких официанток в Тель-Авиве! -- визжал от негодования Сен Клер. Лавджой сразу заметил, что на столе стоит уже вторая открытая бутылка виски "Джонни Уокер".
      -- Скажи об этом полиции,-- сказал Ролан, вставая с единственного стула и помахивая пустой бутылкой для большей убедительности.-- Ты добьешься, что всех нас перевешают из-за твоих действий супермена, будь они трижды прокляты...
      -- Джентльмены,-- обратился к ним Лавджой, чувствуя в голове легкое головокружение от выпитого пива, перемешанного с виски,-- грецких орехов достать нельзя.
      -- Да ладно,-- весело улыбнулся ему Сен Клер.-- Не к спеху. Достанешь завтра утром. Ну-ка, выпей с нами.
      -- Спасибо,-- поблагодарил его Лавджой, впервые в жизни чувствуя влечение к алкоголю.-- Думаю, что обязательно выпью.
      В ожидании обеда они трудились над второй бутылкой, а братья Калониусы рассказывали о себе.
      -- Бейкерсфилд, Калифорния,-- сказал Сен Клер,-- самое место для истинных ковбоев.
      -- Это мы там родились,-- объяснил Ролан.
      -- Правда, там не хватает романтики. Одно и то же каждый божий день. Говядина, грейпфруты. Грейпфруты и говядина. На вот, выпей.-- Сен Клер налил всем.-- Мужчина должен повидать мир...
      -- Вот именно это я...-- попытался втиснуться в разговор Лавджой, но его перебил Ролан.
      -- Джордж Буханан наверняка убил бы тебя, Сен Клер, если бы ты остался в Бейкерсфилде еще на двадцать четыре часа. Вся загвоздка оказалась в том, что было воскресенье, ему пришлось ждать до понедельника, чтобы купить себе короткоствольный,-- весело рассказывал Ролан, предаваясь воспоминаниям.
      -- Джордж Буханан,-- заорал Сен Клер,-- сильно заблуждался в отношении этой лицензии на добычу нефти. Любой суд...
      -- В любом случае, нам хватило денег, чтобы добраться до Парижа,-пытался успокоить его Ролан.
      -- Ах, Париж! Какой славный город! -- мечтательно произнес Сен Клер.
      -- Париж...-- словно завороженный, прошептал Лавджой.-- Как вам удалось заставить себя покинуть такой дивный город?
      -- На одном месте нельзя торчать вечно,-- объяснил Сен Клер.-- К тому же этот непреодолимый зов других просторов...
      -- "Месье, сказал капитан сыскной полиции сюрте,-- фыркнул Ролан, вспоминая то, что было,-- в вашем распоряжении ровно тридцать шесть часов". Он говорил на отличном английском.
      -- Вся беда американцев в том,-- сказал Сен Клер,-- что весь остальной мир относится к ним с недоверием. Дело в том, что Америку во всем мире представляют не те люди. Дипломаты, школьные учителя, проводящие там отпуск, вышедшие на пенсию торгаши.
      -- Либо сейчас, либо никогда,-- звонко воскликнул Ролан,-- Америку должны представлять ее лучшие люди. Молодые, мужественные, дружелюбные, обычные люди. Люди доброй воли. Понимаешь?
      -- Да,-- ответил Лавджой довольно расплывчато, но он все равно сейчас, в эту минуту, был счастлив и ему было приятно потягивать виски из третьей по счету кофейной чашки.
      -- Только на велосипеде,-- продолжал Сен Клер,-- ты на самом деле можешь увидеть страну. Обычных, простых людей. Ты их развлекаешь своим представлением. Забавляешь. Ты оставляешь о себе достойное впечатление, доказываешь, что американцы это вам не какие-то вырожденцы.
      -- Американцы,-- с гордостью сказал Ролан,-- это такая раса людей, которая способна стоять на голове на движущемся велосипеде.
      -- Берлин, Мюнхен, Вена,-- перечислял города Сен Клер.-- Мы всюду становились сенсацией. Не верьте тому, что вам говорят о немцах. У них абсолютно нет никакого желания ни с кем драться. Могу дать в этом свои полные гарантии.
      -- Да, это весьма надежное поручительство,-- сказал Лавджой.
      -- Они -- результат путешествия на велосипеде,-- убеждал его Ролан.-Когда ты -- на его седле, то чувствуешь пульс жизни.
      -- Понятно,-- сказал Лавджой.
      -- Рим, Флоренция, Неаполь...-- продолжал перечислять города Сен Клер.-- Спагетти, вино, молодые итальянки-толстушки. Даже трудно себе представить, насколько там сильно чувство доброй воли...
      -- Уникальный, абсолютно уникальный тур,-- хвастался Ролан.
      -- Ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-то объехал на велосипеде всю территорию Китая?
      -- Вряд ли...
      -- Венгрия была у наших ног,-- сказал Сен Клер.-- Там мы подобрали Ласло, в Будапеште.
      Лавджой мечтательно посмотрел на Ласло, сидевшего в углу. Он старательно выискивал блох у своей подопечной миссис Буханан.
      -- Нужно собственными глазами увидать этих венгров, понаблюдать за ними,-- продолжал Сен Клер.-- Вот еще одна особенность нашего путешествия, того, как мы это делаем. Становишься студентом, изучающим характер нации.