Я предположил, что он попытается скрыться из города, и только поэтому обратился к «заместителю министра внутренних дел», если пользоваться современными понятиями, приказному дьяку Прозорову с просьбой проконтролировать городские ворота. В то время я считался приятелем молодого царя Федора Борисовича, потому меня не послали туда, куда на святой Руси обычно посылают докучливых просителей, а начали вежливо динамить. Пришлось припугнуть дьяка, что желтый карлик числит его своей очередной жертвой. Однако даже угроза собственной жизни не заставила российского чиновника работать. Дело он перепоручил помощнику, тот все перепутал, заставы не предупредили, в результате чего карлик-убийца зарезал на Калужской заставе восемь стрельцов и спокойно ушел из Москвы.

Об этой глупой трагедии, спровоцированной ленью и нерадивостью дьяка Прозорова и его помощников, я узнал, находясь непосредственно в Разбойном приказе. Эмоции возобладали над привычным уважением к представителям государственной власти, я не совладал с нервами и устроил господам чиновникам жестокую трепку. Теперь же, судя по явлению стрельцов, этот, честно говоря, приятный, но необдуманный поступок выходил мне боком. Если стрельцам удастся привезти меня в Москву и состоится наша встреча с представителями правоохранительных органов, то можно было не сомневаться, мало мне не покажется. Однако о такой «приятной перспективе» можно было только мечтать. Пока же я валялся посередине двора и не мог пошевелиться.

– Эй, – крикнул кому-то десятник, – вели заложить подводу, государева ослушника везти!

Оставив меня лежать прямо на земле, стрельцы куда-то отошли, скорее всего, отправились за своими лошадьми. Я, не открывая глаз, пошевелил руками, пытаясь понять, как крепко меня спеленали. Стрельцы сделали это довольно халтурно, и если бы я какое-то время остался без наблюдения, то вполне возможно, смог бы освободиться. Однако пока рассчитывать на это не приходилось. До Москвы отсюда было слишком близко, и если они выедут прямо сейчас, то в город мы попадем уже во второй половине дня. Переход будет слишком коротким, чтобы им понадобилась в пути длительная остановка, так что на побег можно было не надеяться.

Между тем стрельцы вернулись к моему «бездыханному» телу и обступили его со всех сторон. Я продолжал симулировать беспамятство, рассчитывая услышать еще что-нибудь интересное. Но они обо мне больше не говорили, обсуждали достоинства увиденных во дворе женщин и делились мечтами, как бы с ними провели время, окажись у них такая возможность. Планы были яркими и жизнеутверждающими, но, скорее всего, нереальными.

Когда тема иссякла, стрельцы замолчали, стояли, просто переступая ногами, и плевали на землю.

– Долго они еще будут возиться с подводой, – недовольно сказал презрительно-равнодушный голос одного из стрельцов, – ничего деревенщина не умеет делать!

– Куда тебе спешить, смотри, какие здесь бабы ядреные! – ответил ему товарищ. – Может, кого уговорим?

– Доуговариваешься. Мне бы хоть чем угостили, только разве дождешься от боярских холопов!

Однако оказалось, что он был не совсем прав, невдалеке послышался приятный женский голос:

– Зайдите в избу, гости дорогие, откушайте, чем Бог послал!

– Нам некогда, нужно ехать, – не очень уверенно отказался за всех десятник.

– День долгий, куда вам торопиться, успеете еще на Москву-то, – не менее ласково проговорила искусительница.

– И, правда, Васильич, – поддержал приглашающую сторону один из стрельцов, – посидим, если зовут. Глядишь, воевода не обеднеет!

– А с этим что делать? – с сомнением спросил командир, видимо, имея в виду меня.

– Так куда он денется, сам видишь, мужичок совсем квелый.

– Нет, не скажи, мало ли что. Может, это он только с виду такой!

– Тогда пусть его Пашка покараулит.

– Чего как что, так сразу Пашка! – возмущенно воскликнул молодым баском невидимый мне Пашка. – Тебе надо, ты и карауль.

– Ты, Пашка, того, молод еще оговариваться! – нравоучительно одернул парня десятник. – Послужишь с Кузмичевское, тогда и будешь нос драть. Раз тебе велели, то стой и смотри в оба, не бойся, мы тебя тоже не забудем!

– Если какая баба давать будет, то тебя враз позовем! – засмеялся, словно заржал по-лошадиному, расторопный Кузьмич.

– А с лошадями что делать? – недовольным тоном спросил Пашка.

– Пусть здесь остаются, ничего с ними не случится. Я услышал удаляющиеся шаги и приоткрыл глаза.

Стрельцы гуськом шли к дому вслед за искусительницей. Я вспомнил эту женщину и вполне их понял, такой красотке нормальный мужчина отказать не сможет ни в чем, тем более в халявном угощении.

– У, вражина, лежит он! – послышался над моей головой сердитый Пашкин голос, и он больно ударил меня носком сапога по ребрам.

Это было так неожиданно, что я вскрикнул.

– Не нравится?! – радостно спросил парень и ударил снова.

Теперь я был готов и только заскрипел зубами. Немотивированная агрессия всегда обидна и оскорбительна. Я пообещал себе при случае припомнить ему обиду, пока же расслабился, чтобы зря не расходовать силы.

– Что, дохлятина, отжил свое? Ничего, скоро попадешь на дыбу – не так заорешь!

Кто-то подошел Пашке. Я лежал ничком, и мог видеть только ноги, однако голос узнал сразу, это был мой оруженосец.

– Чего тебе? – грубо спросил его стрелец. – Иди отсюда, здесь стоять нельзя!

– Да я, дяденька, только посмотреть, – совсем по-детски проговорил Кнут, —любопытно...

– Нечего попусту таращиться, – теперь уже снисходительно сказал Пашка, которому явно польстило обращение «дяденька».

– А за что его связали? – продолжил любопытствовать Ваня.

– Не твоего ума дело! Много будешь знать, скоро состаришься.

Парню явно было скучно, и он легко втягивался в разговор. Я еще не мог понять, что задумал Ваня. Парнишка не отличался силой и вряд ли мог напасть на стрельца.

– Я этого дядьку уже видел, – продолжил Кнут, – его раненым привезли, он чуть не помер, только третьего дня на ноги встал. Можно ему водицы дать, а то как бы не помер ?

– Ничего с ним не сделается, а подохнет, туда и дорога. Он наших стрельцов зарезал, видимо-невидимо.

– Как так, зарезал? – поразился мой оруженосец.

– А вот так, напал, вражина, и ни за что зарезал. За ним охота давно идет. Хорошо хоть ваш воевода рассказал, что он здесь живет. За такие дела на кол посадить мало!

Теперь мне окончательно стало понятно, что происходит. Обиженные чиновники Разбойного приказа решили, пользуясь неразберихой при смене власти, меня крупно подставить. Теперь объяснилось и агрессивное поведение Пашки. Он мстил убийце за своих погибших товарищей стрельцов.

– Да никого он не резал, он хороший! – наивно вступился за правду оруженосец.

– А ты откуда про то знаешь? – разом насторожился стрелец.

– Люди говорили. Этот дядька как раз наоборот застрелил разбойника, что стрельцов порешил, а тот его ранил!

– Ты меньше бабью болтовню слушай, люди много что наговорят, про этого разбойника верный язык был.

– Нет, то не болтовня была, а правда, – упрямо сказал Ваня. – Так можно ему водицы дать?

– Ну, дай, если так хочется, – после длинной паузы разрешил Пашка, —думаю, беды от того не будет.

Рында наклонился ко мне, и я возле губ почувствовал горлышко керамической бутылки. Почему-то пить хотелось так, будто во рту неделю не было ни капли воды, Я разжал губы, поймал ими горлышко и сделал несколько жадных глотков. Сразу стало легче.

– А отчего ты, дяденька, со всеми есть не пошел? – между тем продолжил разговор Кнут. – Здесь страсть как вкусно кормят!

– Нельзя было, мне самое важное поручили, разбойника охранять! – веско объявил Пашка.

Было понятно, что мальчик пытается заговорить караульному зубы, что бы чем-то мне помочь. Однако, что он мог сделать в такой ситуации!

– Если хочешь, я его сам посторожу, – предложил рында, и я почувствовал, как его рука возится возле моего кармана.

– Нельзя, – недовольным голосом отказался Пашка. – Мне велел старший, я и буду охранять. У нас с этим строго! Ну, все, посмотрел, напоил, теперь иди отсюда.

– До свиданья, дяденька, дай бог скоро увидимся, – ответил паренек.

Фраза явно предназначалась мне, как и подарок, который он сумел-таки засунуть в карман, вот только непонятно было, как до него добраться. В любом случае, пока нужно было демонстрировать беспомощность, чтобы усыпить бдительность караульного и ждать своего шанса.

Не знаю, поверил ли хоть немного Пашка в мою невиновность в смерти стрельцов, но больше ко мне не лез, прогуливался в нескольких шагах, так что я даже смог рассмотреть его ноги в поношенных, дешевых сапогах.

Вскоре по дворовым кочкам застучали тележные колеса, и подъехала одноконная подвода.

– А вот и я, – объявил все тот же Ваня.

– Ты, что ли, повезешь? – спросил Пашка, которому уже явно наскучило одиночество.

– Я, больше некому, – ответил шустрый паренек. У меня окончательно полегчало на сердце. Шансы на спасение неизмеримо вырастали.

– Если хочешь, иди, поешь, а то ничего не останется, – опять попытался смутить крепкий дух часового коварный отрок.

– Ничего, потерплю.

– Тогда может, положим его на подводу, чего человека на земле держать?

– Нельзя мне самоуправничать, придет десятник, сам решит что делать. Ты что-то больно за разбойника заступаешься, никак с ним заодно?

Ваня ничего на вопрос не ответил, но с предложениями выступать перестал. Так что все осталось в той же позиции до возвращения остальных стрельцов. Те пришли сытые, слегка пьяные и веселые. Прибывшая подвода явно обрадовала десятника, с ней решился вопрос моей экстрадиции в руки Разбойного приказа. По команде командира меня несколько рук безо всякого почтения подняли в воздух и бросили в подводу. Я никак на это не отреагировал, как упал, так и остался лежать.

– Трогай! – приказал стрелец.

Ваня щелкнул вожжами, повозку дернуло, и колеса запрыгали по родным колдобинам.

– Как ты, хозяин? – участливо спросил парнишка, как только вблизи не оказалось никого из конвоиров.

– Ничего, – ответил я, – но могло быть и лучше. Сколько их человек?

– Шестеро. Хозяин, ты можешь сам разрезать веревки? Я тебе нож в карман положил.

– Попробую. Ты прихватил мое оружие?

– Да, лежит под сеном.

– Предупреди, если на меня будут смотреть, – попросил я.

Теперь, когда я лежал в подводе, отчасти прикрытый бортами, можно было попытаться освободиться от вязки. Промучившись несколько минут, я смог вытянуть из-под веревки кисть правой руки и теперь пытался влезть в карман за ножом. Ваня сидел на облучке, не поворачивая в мою сторону голову, но как только кто-нибудь из стрельцов подъезжал к подводе, тихонько свистел. Телегу трясло, поза у меня была неудобная, так что дело продвигалось слишком медленно.

Стрельцы на мое счастье ехали впереди скученной группой, и только дважды десятник придерживал коня, чтобы проверить, все ли у нас в порядке. Потому я начал наглеть, извивался в своих путах и, наконец, добрался рукой до кармана. Ножик мне Ваня подсунул барахляный, короткий и тупой. Видимо, не нашел ничего лучшего. Пришлось, неловко изогнувшись, буквально перепиливать веревку. Делать это было тяжело и неудобно, но выбирать было не из чего, и я, памятуя о лягушке, которая попала в крынку со сливками, пытался взять свое упорством и терпением. Рука вскоре так онемела от напряжения, что я все время боялся выронить нож. К тому же чувствовал я себя после пленения и побоев так скверно, что временами стало пропадать желание бороться. Хотелось просто закрыть глаза и лежать, ни о чем не думая.

– Ну что, хозяин, получается? – спросил Ваня, слегка повернув в мою сторону голову.

– Пока нет, нож слишком тупой.

– Так другого не было, кинжал в карман не засунуть!

– Ничего, и этим справлюсь, – пообещал я, расслабляя мышцы руки, чтобы хоть как-то отдохнуть. – Главное успеть освободиться до Москвы!

Конечно, это было никак не главное. Успею я или не успею перерезать веревки, особого значения не имело. Даже будь я в самой распрекрасной форме, справиться одному с шестью верховыми солдатами было практически невозможно. В лучшем случае, просто посекут саблями. Правда, это было значительно приятнее, чем сначала попасть в пыточную камеру на дыбу, а потом кончить жизнь в мучениях на плахе. Однако ни один из этих вариантов меня до конца не устраивал. Хотелось чего-то более позитивного.

Как медленно ни проходило освобождение, но после получасовой пытки терпением веревку я дожал. Сразу же ослабли путы, и я полностью высвободил руку. Дальше дело пошло быстрее, и вскоре я полностью освободился. Стрельцы продолжали ехать в нескольких десятках метров впереди, балагурили, громко смеялись и не обращали внимание на подводу. Это давало хоть какой-то шанс. Теперь для меня было главное восстановиться, а там уж как Бог даст.

Дорога теперь шла по молодому лесу. Деревца росли плотно друг к другу, между ними был густой кустарник.

– Хозяин, бежим! – увидев через плечо, что я свободен, прошептал Ваня. – Они по лесу на лошадях не проедут!

– Позже, – ответил я, вполне реально представляя свои возможности. В таком состоянии в котором я пребывал, меня можно было легко догнать и без лошади.

– Может быть как-нибудь убежим? – просительно спросил рында.

Я не успел ответить. Впереди прогремел выстрел, и кавалькада остановилась. Ваня вскочил на облучке, пытаясь понять, что происходит. Я тоже сел, продолжая разминать затекшие руки. Наши стрельцы как по команде встали в стременах и смотрели в одном направлении. Кажется, у них начались проблемы. Я сначала подумал, что кто-то из челяди оставленного воеводского имения пытается нас отбить, но такое предположение было слишком фантастично. У нас там еще не было таких связей, чтобы ради моего освобождения кто-то решил рискнуть жизнью. Пока стрельцы ничего не предпринимали, продолжали смотреть в сторону зарослей, откуда прозвучал выстрел.

Вдруг опять прогремела пищаль. Один из стрельцов вылетел из седла, а лошадь его упала и начала биться прямо на дороге. Остальные пятеро закричали и, опустив бердыши, как пики, поскакали вперед.

– Разворачивай! – закричал я Ване, понимая, что у нас, наконец, появился шанс спастись.

Ваня сильно натянул правую вожжу и наша мохнатая лошаденка, коротко заржав, стала пятиться вместе с телегой, пытаясь развернуться на узкой дороге.

– Но, залетная! – отчаянно закричал парнишка, как только ей это удалось сделать, и подвода, прыгая по дорожным кочкам, затарахтела, увозя нас от занятого войной конвоя.

Сзади послышались крики. Я обернулся, подумав, что это по нашу душу, но стрельцов видно не было, и за нами пока никто не гнался. Скорее всего, там у них завязался бой с неведомым противником.

– Гони! Гони! – отчаянно кричал я, хотя Ваня и так от души хлестал кнутом бедную конягу.

Пронзительно скрипели несмазанные колесные оси, лошадь скакала, что есть силы, жаль только, они были слишком слабы. Если заварушка быстро кончится, то верховым стрельцам ничего не будет стоить нас догнать. Я понимал, что нам нужно что-то предпринимать, куда-нибудь свернуть, спрятаться, но дорога была одна, без развилок, и деваться с нее было некуда. На наше счастье, молодой лес скоро кончился, дорога пошла полями, но и здесь деваться нам пока было некуда.

Я уже окончательно пришел в себя, и теперь, когда появилась возможность хоть как-то защититься, решил проверить наличествующее оружие. Умница Ваня подошел к делу с пониманием, спрятал под сено все мое вооружение: шлем, кольчугу, саблю и два пистолета, К сожалению, оба они были разряжены. Упрекать в этом парнишку не стоило, он просто не знал, как с ними обращаться.

Что происходит сзади, было неизвестно. Мы отъехали от леса уже на полкилометра, а стрельцы так и не начали преследование. Подвода еще продолжала лихорадочно трястись по дороге, но лошаденка уже сбавила темп, такие скачки были не по ней. Погони за нами все не было. Я, пока была возможность, преодолевая слабость, облачился в свои доспехи и одновременно смотрел назад, ждал, когда покажутся преследователи. Что делать с одной саблей против хорошо вооруженных солдат, думать не стоило, в любом случае, просто так сдаваться не собирался.

Неожиданно для меня Ваня свернул в поле, на едва различимую в траве дорогу. Тряска сразу прекратилась, но и лошадь пошла заметно медленнее. Я посмотрел вперед, туда, куда мы теперь ехали. Сразу же за небольшим полем виднелись деревья. Это уже было изрядное укрытие, осталось только до него добраться.

– Но, милая! Но, залетная! – надрывался паренек, пытаясь взбодрить уставшую клячу.

О появившемся шансе спастись мы не обмолвились ни словом, скорее всего из суеверия. Медленно тянулись минуты. На основной дороге людей по-прежнему не было. Наша лошадь совсем перешла на шаг и ни на какие уговоры и угрозы кучера больше не реагировала.

Наконец мы добрались до первых деревьев, росших на конце поля. Судя по всему, нам попался вполне приличный перелесок. Ваня направил нашего одра прямо между близко стоящих берез. Сделал он это опрометчиво, подвода проделала еще пару десяток метров и застряла. Впрочем, это больше уже не имело никакого значения. Теперь мы оказались хоть как-то укрыты.

– Ну, вот и все, – сказал Ваня Кнут, соскакивая с облучка на землю. – Кажется, пронесло!

– Пронесло?! Не то слово! – согласился я, подумав, что еще, собственно, ничего не кончилось, и стрельцы найти нас тут смогут очень даже просто. Оставаться тут было нельзя ни в коем случае.

– Будем уходить дальше, – решил я, – ты распряги лошадь, пусть возвращается в конюшню, мы дальше пойдем пешком.

Ваня с сомнением на меня посмотрел. Переспросил:

– Пойдем? А ты, хозяин, сможешь идти?

– Постараюсь, – пообещал я, – что делать, как-нибудь поковыляю. Мне уже немного лучше.

На самом деле чувствовал я себя отвратительно: кружилась голова, тошнило, руки и ноги были словно ватными. Пока Ваня распрягал и разнуздывал лошадь, я продолжал сидеть в повозке, собираясь с духом и силами перед пешим походом.

– Готово, – объявил рында и шлепнул освобожденную конягу ладонью по крупу, – можно идти.

Я осторожно спустился с телеги наземь и, стараясь уравновесить внутренний дискомфорт положением тела, сделал несколько первых шагов по густой траве.

– Хозяин! – заволновался паренек. – Ты не туда идешь! Там же стрельцы!

– Туда, – ответил я, – когда за тобой гонятся, всегда беги в ту сторону, где тебя не ждут.

– Боязно, вдруг увидят, – сказал он, пристраиваясь идти сбоку от меня, словно боялся, что я упаду.

– А ты смотри в оба, – посоветовал я, отвлекаясь на комаров, которые тотчас начали примериваться к моему потному от слабости лицу.

Мы медленно шли в ту же сторону, откуда только что приехали. Правда, теперь между нами и дорогой было засеянное рожью поле. День был не только жаркий, но и душный. Трава уже стала высокой, и когда мы выходили из-под деревьев на открытые места, пробираться через ее заросли удавалось с трудом. Моя одежда, шерстяной кафтан, кольчуга и высокий бухарский шлем были не лучшей экипировкой для такой прогулки, но выбирать не приходилось.

Постепенно лесополоса начинала заворачивать в сторону дороги Впереди уже виднелся молодой лесок, в котором на наших стрельцов напали неизвестные люди. Я снял с головы свой островерхий шлем, который ярко сиял на солнце, и отер рукавом камзола залитое потом лицо.

– А куда мы теперь пойдем? – полюбопытствовал Ваня, продолжая насторожено оглядываться по сторонам.

Вопрос был, безусловно, хороший, особенно если учесть, что денег у меня почти не оказалось. Прихватить в подводу мой мешочек с серебром оруженосец не догадался, в карманах же у меня бренчало всего несколько мелких серебряных монет и десяток медных копеек.

– Посмотрим, – неопределенно ответил я, – если удастся, сначала отсидимся в лесу, потом вернемся за своими вещами в имение, а там как получится. Потом нам нужно будет попасть в Москву.

– А мне в Москве не понравилось, людей как в муравейнике, и все куда-то бегут, торопятся.

– Что делать, это недостаток любого большого города.

Мы уже подошли к лесу и теперь продвигались с повышенной осторожностью. Место столкновения стрельцов с неизвестными было совсем недалеко.

– Тихо как, – тревожно сказал Ваня, старательно скрывая страх. – Может, обошлось, и они уехали...

Однако то, что мы увидели за ближайшими кустами, говорило об обратном. Там лежал убитый стрелец. Смерть настигла его внезапно, удар он получил в спину и упал ничком на землю, охватывая ее широко раскинутыми руками. В красном кафтане зияла продолговатая прореха, сквозь которую была видна разорванная, залитая кровью плоть. Чем его ударили, было непонятно, скорее всего, топором.

Я невольно сжал рукой эфес сабли, а потом и вовсе вынул ее из ножен. Следующий покойник обнаружился всего через пару метров, это был мой недавний обидчик Пашка. Ему раскроили голову вместе с островерхой стрелецкой шапкой. Судя по ране, и на него набросились сзади. Как можно было незаметно подкрасться в мелколесье к двум готовым к обороне и нападению солдатам, мне было совсем непонятно.

– Пошли отсюда скорее, – дрожащим голосом попросил оруженосец, – мне что-то боязно...

Он был прав, однако я почему-то задержался, хотя и мне было страшно, и особых причин расследовать произошедшее не было. Судьба конвоиров меня не очень волновала, однако какое-то тревожное внутреннее чувство заставило остаться на месте.

– Погоди, – сказал я Ване, – может быть, кто-нибудь остался в живых. Мы осторожно...

Парнишка обреченно кивнул и пристроился у меня в тылу. Дальше я двигался так, будто находился на минном поле, обшаривал взглядом все кусты и кочки, любое укрытие, где мог притаиться человек. Однако никакой опасности пока не было.

– Ой, смотри, еще человек! – прошептал мне в спину Ваня.

Только после его предупреждения я разглядел за ближайшими кустами сидящего на земле стрельца. Он находился в какой-то странной позе с широко разведенными в стороны руками. Сидел же как-то странно, наклонившись вперед и привалившись спиной к комлю молодой березки, я было дернулся, но понял, что он нас не видит и, тем более, не собирается нападать.

Сделав предупреждающий жест, чтобы парнишка оставался на месте, я поковылял к стрельцу. Им оказался десятник. Он был еще жив, но пребывал в плачевном состоянии. У него оказалось разбито и окровавлено лицо, и, главное, зачем-то просунута через рукава форменного красного кафтана длинная жердь, концы которой торчали по метру дальше рук.

Я вспомнил, что как-то слышал о таком способе лесной казни, Человеку продевали сквозь одежду, со стороны спины, длинную палку и бросали в лесу умирать от жажды и голода, Выбраться из мелколесья с торчащей из рукавов жердью было практически невозможно.

Когда я наклонился, десятник неожиданно широко раскрыл глаза и посмотрел на меня с такой мукой, что мне стало его искренне жалко.

– Пить, – прошептал он распухшими, почерневшими губами.

– Нет воды, потерпи, – сказал я, не представляя, что делать дальше. Оставить его в таком положении мы не могли, а выручать было себе дороже, непонятно, как он поведет себя дальше.

– Пить, – повторил он, но теперь безнадежно, видимо, понял, что воды у нас нет.

– Где твои товарищи? – спросил я.

Стрелец не ответил и начал поворачивать голову из стороны в сторону.

– Иван, иди сюда, помоги.

Ваня приблизился, со страхом посмотрел на избитого десятника. Я перерезал веревки, которыми за запястье его привязали к толстой палке, попросил рынду:

– Придержи его за спину.

После чего как мог аккуратно вытянул жердь из рукавов. Как только стрелец оказался свободен, он разом обмяк и мешковато завалился на траву, уставился в небо бессмысленными неживыми глазами.

– Нужно поискать остальных стрельцов и найти их лошадей, – сказал я, с тоской думая, как трудно будет вытаскивать грузного мужчину из густых зарослей. – Останешься с ним или Пойдешь со мной?

– С тобой, – быстро ответил Ваня, с опаской глядя на стрельца, – пусть он так полежит, что ему сделается.

Я понял, что оставаться с десятником одному ему страшно, и согласно кивнул:

– Ладно, пойдем вместе.

Мы начали прочесывать заросли и вскоре наткнулись еще на два трупа. Было непонятно, каким образом неведомые противники так просто и безжалостно разделались со стрельцами. Все они оказались убиты в спину и удивительно жестоко. Казалось, что людей рубил как дрова какой-то великан-невидимка. Ни у кого из погибших с собой не осталось никакого оружия.

– Должен быть еще один, шестой, – сказал я, решив для очистки совести найти и последнего оставшегося стрельца.

Мы еще раз обошли заросли и обнаружили-таки этого павшего воина. Им был молодой здоровый парень с русой бородой и круглыми как вареники ушами. Он лежал на боку, а рядом валялась разрубленная сверху стрелецкая шапка, внутри которой виднелся металлический котелок дешевого шлема. Я уже хотел отойти от его недвижного тела, как вдруг стрелец шевельнулся и застонал.

– Помоги, – попросил я Ваню, и мы общими усилиями перевернули парня на спину. Он открыл глаза и вполне осмысленно посмотрел на нас. На его голове оказалась здоровенная шишка величиной с куриное яйцо, но крови видно не было. Вероятно, тайный шлем и спас ему жизнь.

– Ой, больно! – тихо проговорил парень, поднимая руку к затылку.

– Кто это тебя так? – спросил я.

– Не знаю, сзади ударили, – растерянно ответил он. – Водицы испить не найдется?

– Нет у нас воды. Ты сам встать сможешь?

– Не знаю, попробую, а где все наши?

– Жив только десятник, остальных убили.

– Как так убили! – воскликнул он, опираясь ладонями о землю и пытаясь сесть. – Кто убил?

– Это и я бы хотел узнать. Вы где оставили лошадей?

– Возле дороги. А вы кто?

– Мы? – помедлил я с ответом, удивляясь, что он не узнает своего недавнего пленника. Потом понял, что в доспехах я выгляжу совсем другим человеком. – Мы прохожие. Услышали шум, вошли в лес, а тут гора трупов. Вставай, нам еще нужно вытаскивать вашего десятника.

Стрелец помотал головой, потом собрался с силами и поднялся на ноги, и встал, покачиваясь, как пьяный.

– Водицы бы испить, – словно извиняясь за свою слабость, произнес он, – голова кругом идет...

– Нет у нас воды, может быть, найдется у вас во вьюках? Пойдем, посмотрим. Где вы оставили лошадей?

– Это там, – он махнул рукой в сторону дороги и медленно пошел вперед, неуверенно переставляя ноги. Мы двинулись следом. Вынос тела десятника я решил оставить напоследок. Однако когда мы, наконец, добрались до дороги, десятник оказался уже там. Сидел на обочине в той же позе, что мы оставили его в лесу.

– Васильич! – обрадованно воскликнул стрелец. – А где лошади?

Тот посмотрел на товарища бессмысленным взглядом и опять впал в прострацию.

– Здесь они были, – растерянно сказал стрелец, показывая на место с примятой травой. – Анисима с ними оставили...

Мне тоже казалось, что начало заварушки с пищальными выстрелами из леса было где-то в этом районе. Я пошел посмотреть оставшиеся следы. Увы, кроме примятой лошадиными копытами травы и свежего конского навоза, здесь ничего не было. Исчез даже сторож Анисим. Скорее всего, его тело оттащили в лес, во всяком случае, по траве что-то тяжелое туда волокли.

– Ну, и что будем дальше делать? – спросил я, вернувшись к раненым.

Мне никто не ответил. Да и говорить было не о чем. До города пешком в таком состоянии стрельцам было не добраться, лошади исчезли. Осталось ждать случайной помощи. Однако за все время пока мы здесь находились, по дороге никто не проехал, так что, сколько ждать, было неизвестно. Раненым же нужна была как минимум вода. Сам заниматься ими я не мог по двум причинам: первая – едва стоял на ногах, вторая – опасался дальнейших сложностей со своими недавними конвоирами. Неизвестно было, как они поведут себя, когда к ним вернутся силы. Пока же они были слабы и беззащитны.

– Пить, – опять попросил Васильич, с трудом поднимая тяжелые веки. – Водицы хочу.

– Есть здесь поблизости какое-нибудь селение? – спросил я стрельца.

– Там, – он показал место, откуда мы ехали, – есть имение, только до него верст пять, не дойти. А там, – он махнул рукой в другую сторону, – Черемухин овраг, может в нем и есть какой ручей.

– Ладно, схожу, посмотрю, – решил я. – А вы, если будут проезжие, покричите, я далеко заходить не стану.

– Можно, я пойду с тобой, – встрепенулся Ваня, – а они пусть пока тут сами посидят.

– Лучше оставайся на месте, а то не ровен час, кто нападет, видишь, стрельцы совсем больные.

Паренек неохотно сел на обочину, а я направился к указанному десятником Черемухиному оврагу. Однако уйти не успел. Вдалеке на дороге показалась подвода, запряженная низкорослой крестьянской лошадью.

– А ну, быстро прячьтесь, – попросил я, опасаясь, что, увидев людей в глухом месте, крестьянин попросту повернет назад. Ваня вместе со стрельцом подхватили десятника под руки, подняли и уволокли в кусты. Я спрятался в кустарнике и ждал, когда подвода подъедет. На облучке сидел один человек, по виду крестьянин.

– Стой! – приказал я, выходя на обочину дороги. Крестьянин натянул вожжи и остановил лошадь.

Мужик был самый что ни есть обычный: бедно одетый в какое-то подобие армяка, в войлочной шапке, доживавшей не первый десяток лет, лаптях. Вид вооруженного человека в блестящем шлеме его смутил, и он тотчас стащил с головы свой колпак. Однако глаза, спрятанные под низкими бровями смотрели не робко, а настороженно, и с подводы он слезать не спешил, видимо, надеясь успеть, если случится нужда, дать деру.

– Здравствуй, добрый человек, – поздоровался я. – Здесь со мной раненые, нужно им помочь, а за беспокойство я тебе заплачу.