– Я знаю, о вашем венчанье уже все говорят, – сказала Дуня, думая совсем не о нас с Алешей, а о том что и она бы могла так красиво лежать в постели, закинув руку за голову, перекрестив ноги и круто выгнув бедро, наивно полагая, что была бы еще красивее меня. – А тебе не стыдно так быть при мужике?

– Вот глупая, – засмеялась я, – что же здесь стыдного? На то мы и бабы, чтобы мужиков радовать своим голым видом.

Дуня нахмурилась, даже мысль о том, что и ее будут жадно рассматривать чужие глаза, взволновала, но она застыдилась сама себя и твердо сказала:

– Я бы так никогда не смогла!

– А если Семен после свадьбы попросит тебя раздеться?

– А зачем это ему? – удивилась она. – В бане другое дело, а так-то к чему?

Вопрос был не простой. Еще вчера я ответила бы на него так, как положено, отвечать девушке, уклончиво, чтобы все равно никто ничего не мог понять, но теперь, когда у меня в голове кроме своих мыслей были еще и мужские, то сказала прямо:

– Значит, они так устроены, что им приятно на нас смотреть. Тебе, что жалко, если он тебя увидит без одежды?!

– Не жалко, а стыдно. А можно я с тобой рядышком полежу? – вдруг спросила она.

– Зачем? – удивилась я.

– Ну, ты так красиво лежишь, мне тоже захотелось так же красиво полежать. Ну, пожалуйста, Алевтинущка! Ты не бойся, никто не узнает, Алексей Григорьевич ушел со двора, тятя в мастерской, а мама со стряпухой в огороде.

Будь я прежней, наверное, никогда бы не пошла на такую шалость, но теперь я только пожала плечами:

– Если хочешь, ложись!

Дуня засмеялась от удовольствия, быстро сбросила сарафан и рубаху и плюхнулась рядом со мной на перину.

– Ну, как я тебе? – спросила она, принимая соблазнительную по ее мнению позу.

Я посмотрела на Котомкину мужскими глазами. Если говорить честно, ничего в ней не было особенного, только что молоденькая и гладкая.

– Все, полежали, и хватит, – сказала я, вставая с постели.

– А почему ты на меня так странно смотришь? – вдруг спросила Дуня.

– Что значит странно? – удивилась я, надевая рубашку.

– Ну, так, как-то тяжело, будто ты мужчина.

– А ты уже знаешь, как на голых девок смотрят мужчины? – насмешливо сказала я, не отвечая на ее вопрос.

– Лучше, я оденусь, а то мне почему-то стыдно, – сказала девушка и прикрылась руками.

Я, больше не взглянув на Дуню, отвернулась и надела свой новый сарафан. Меня саму немного испугал интерес, который вызвала у меня голая Котомкина. Мне совсем не хотелось ее рассматривать, но я это делала помимо воли. То, что некоторые женщины любят не мужчин, а женщин, я знала через Алешину память. Правда, сама таких баб никогда не встречала. В деревне, да и в поместье, среди дворовых людей о такой любви никто даже не слышал.

Дуня встала и быстро оделась. Сделала она это вовремя, неожиданно в комнату вернулся Алеша. Дуня ему испуганно поклонилась и выскользнула из комнаты. Я испугалась, что он заметит, какие перемены произошли во мне, и стояла возле окна, разглядывая пустой двор. Он в это время подумал, что я обиделась на него за слишком бурную ночь, и не знал, как ко мне подступиться.

– Ну, как владыка? – спросила я, чтобы скрыть смущение и завязать обыденный разговор.

– Выздоравливает. Ты выспалась?

– Да, конечно, – ответила я, еще не до конца придя в себя от его неожиданного прихода. – Ко мне приходила Дуня…

Он пропустил мои слова мимо ушей и начал приставать с ласками. Я выдержала паузу, и сначала его отталкивала, но кончилось это тем, что мы начали целоваться. Алеша уже весь пылал, но боялся, что его вызовут к какому-нибудь больному, и удержался, чтобы не потащить меня в постель. Тогда я сама стала его поддразнивать, но в самый ответственный момент, он сумел взять себя в руки, усадил меня за стол и заставил писать буквы.

Я, чтобы не пугать его своими неожиданными успехами, ловко симулировала «умеренные способности», но он все равно остался мной горд и доволен. В самый разгар занятий к нам постучали, и в комнату вошел молодой красивый офицер. Он был стройный с усами и сначала мне понравился. Офицер сперва поклонился мне, потом Алеша и сказал, что он поручик Прохоров. Я хотела ответить ему низким поклоном, но Алеша про себя не разрешил мне этого делать. Я сразу опомнилась и только приветливо кивнула головой.

Алеша встал и пригласил поручика садиться. Тот ответил благодарностью, но остался стоять. Я поняла, что мешаю им разговаривать, и, очаровательно улыбнувшись гостю, вышла из комнаты. Самое обидное произошло, когда я закрывала за собой дверь. Симпатичный молодой человек проводил меня взглядом и подумал, что я та самая распутная крепостная мужичка, которая подженила на себе сумасшедшего лекаришку. Эти подслушанные слова меня оглушили. Я медленно прикрыла за собой дверь и привалилась спиной к стене. Такого коварства от совершенно незнакомого человека я никак не ожидала! Словно пьяная, я пошла прочь.

– Здравствуй, барыня! – окликнул меня во дворе человек по имени Иван, тот которого спас Алеша в Чертовом замке. Я сначала не поняла к кому он обращается, и оглянулась, посмотреть, с кем он говорит. Во дворе кроме нас никого не было, и я поняла, что он так назвал меня.

– Здравствуй, – ответила я. – Только я не барыня, у меня свое имя есть.

– Это как тебе будет угодно, – как мне показалось, с легкой насмешкой, сказал он. – Их благородие дома?

– Да, у него там какой-то офицер, – ответила я, – кажется поручик.

Мы стояли с Иваном посередине двора и оба никуда не спешили. Я приходила в себя после смертельной обиды.

– Ладно, подожду, у меня дело неспешное, – сказал Иван. – Я слышал, вас с их благородием можно поздравить со свадьбой!

– Можно, – уныло ответила я.

Говорить нам больше было не о чем, но и идти оказалось некуда. Наверное, потому мы оба продолжали стоять друг против друга.

– Ты, я смотрю, не очень весела, – удивился Иван. – Их благородие человек хороший, зря не обидит!

Я посмотрела ему в лицо, говорил он серьезно, без насмешки, однако при этом почему-то ничего не думал. За последнее время я уже так привыкла, слышать чужие мысли, что теперь, когда их у собеседника почему-то не оказалось, удивилась.

– Я Алексея Григорьевича не боюсь, – сказала я. – Мне другое не нравится, теперь люди меня, пожалуй, станут осуждать, скажут, вот мол, простая крестьянка, а вышла за благородного!

Сказала я это нарочно, захотела узнать, что он обо мне думает. Но опять не услышала ни одной его мысли.

– Нашла о чем тужить! – вдруг засмеялся беглый солдат. – Теперь о тебе не то, что будут плохо думать, еще, пожалуй, начнут ненавидеть. Кому же чужое счастье приятно! Вот будь ты убогой, больной и нищей, то, пожалуй, и пожалели бы.

Я удивленно посмотрела на Ивана. Он говорил умные слова, но в его голове по-прежнему не было ни одной мысли. Тогда я испугалась, и подумала, что от недавнего внезапного гнева потеряла свой дар и попыталась настроиться на Алешу. Но все оказалось в порядке. Он обсуждал с поручиком какие-то условия.

– А ты кто? – почти не соображая, что говорю, спросила я Ивана.

Солдата вопрос, похоже, не удивил. Он посмотрел мне прямо в глаза и ответил:

– Так, простой прохожий. Твой муж меня давеча из большой беды выручил. Да, ты и сама знаешь…

– Знаю, – покопавшись в Алешиной памяти, подтвердила я. – Про то, что у вас с ним было в том плохом месте, я все знаю, меня другое интересует…

Я замялась, не зная как правильно спросить, почему я не слышу, о чем он думает. Иван вопросительно на меня смотрел, не понимая, что мне от него нужно.

– Если ты хотела спросить о том, женат ли я, – понимающе сказал он, – то не женат, но у меня есть невеста.

– Ну, тогда все ясно, – с облегчением, проговорила я. – Именно это я и хотела узнать.

Больше разговаривать нам было не о чем, но оба продолжали стоять на месте. Иван внимательно меня рассматривал, но делал это не нахально, а доброжелательно. Он мне тоже понравился, спокойный, крепкого телосложения, с хорошим простым лицом. Я подумала, что он и правда похож на бывалого солдата.

– Надолго у твоего поручик? – спросил он меня, и я сбилась с мысли.

– Поручик! – повторила я за ним, и опять у меня в груди стало пусто от незаслуженной обиды. – Не знаю, может быть, он пришел лечиться, – нерешительно сказала я, уже влезая в разговор, который проходил в нашей комнате. То, что там происходило, меня напугало. Поручик вызывал Алешу на дуэль. Сначала я не сообразила, что это такое, но чем дольше слушала их разговор и Алешины мысли, тем тревожнее мне делалось.

– Ты, это чего, Алевтина? – с тревогой спросил Иван. – Что случилось?

– Ничего. Этот поручик, – начала я и не договорила. – Прости, Иван, мне нужно срочно идти!

– Ты куда, что стряслось? – крикнул он мне вслед, но я не ответила и почти бегом вернулась в дом.

Когда я вошла в комнату, гостя там уже не было, а был один Алеша, причем, очень злой. Я думала, что вызов на дуэль его напугал, но по тому, как он себя держал, поняла, что бояться следует не ему, а его противникам. Меня это мало утешило. Если он не боится сам за себя, то мне придется бояться за нас двоих. Я покопалась у него в мыслях и восстановила всю картину странного визита. Никакого повода для дуэли не существовало. Вызвал его гость городского начальника Киселева, с которым они вчера всего лишь сидели за одним столом. Алеша никого не оскорбил и с трудом вспомнил человека, который прислал ему вызов.

– Я знаю, что у тебя был очень плохой человек, – Уверено, сказала я так, чтобы он меня не перебил и не попытался отшутиться. – Я сейчас его догоню и все ему объясню, а тебе лучше остаться дома и никуда не выходить!

То, что я сказала, Алеше очень не понравилось, он нахмурился и сердито на меня посмотрел, но я не испугалась и продолжила:

– Ты думаешь, что легко победишь своих недругов, но убийство смертный грех и оно падет на тебя. Быть жестоким – это плохо.

Когда я все это сказала, мне стало ясно, что он меня все равно не послушается, и дальше не решилась развивать свою мысль. Вмешательство женщин в мужские дела обычно бывает чревато для них самих началом разрушения любви. Этого я хотела еще меньше, чем потерять любимого человека. Потому, когда Алеша начал меня разыгрывать, плести всякие небылицы, я сделала вид, что ему поверила и перестала волноваться.

– Алечка, – успокаивающе, сказал он мне так, как говорят с маленькими детьми, – я только схожу на дуэль за сатисфакцией, а потом мы вместе ее посмотрим.

Что мне оставалось делать? Конечно, можно было поймать его на слове, начать настаивать на своем и, в добавок к свалившемуся на нас несчастью, поссориться и испортить отношения. Я предпочла наивно спросить:

– Правда, принесешь? А этот плохой человек, он на тебя не нападет?

– Упаси боже! – довольный своей ловкостью, воскликнул Алеша. – Он живет в другом конце города!

На этом мы, собственно и кончили обсуждение предстоящей дуэли. Я осталась в комнате и для вида села за чтение, с твердым намереньем ни на минуту не выпускать мужа из вида, а он пошел в сарай к Ивану. Там они обсудили создавшееся положение и начали драться на палках. То, что они делали, Алеша называл тренировкой и разминкой. Удивительно, но и я теперь понимала, что такое выпад, даже знала, как правильно колоть и рубить саблей.

Чем дольше Алеша тренировался, тем спокойнее становилось у меня на душе. Оказалось, что он владеет оружием намного лучше Ивана. Подравшись с ним на палках, Алеша взял ту самую саблю, что добыл в деревянном замке и начал ее осваивать. Он долго ей махал, и делал фехтовальные выпады, пока не почувствовал, что она привыкла к его руке. Иван сидел там же на бревнышке и наблюдал за такой тренировкой.

«Наблюдая» за мужем, я одновременно пыталась понять, почему не слышу мыслей Ивана. По виду и поведению он был самым обычным человеком из крестьянского сословия и никак не походил на колдуна. Потом они собрались, взяли саблю и куда-то пошли.

Дальше все проходило как в сказке, Алеша с Иваном пробрались огородами за городскую околицу. Дуэль проходила в березовой роще за городом. Туда вскоре явилось трое офицеров. Алеша саблей ранил Двоих и так запугал, что они даже не пытались оказать ему сопротивление. Я знала, что желать зла ближнему греховно, но поручику обозвавшему меня «распутной мужичкой», я пожелала самого, самого плохого. Мне было приятно узнать, что он трусит и смертельно боится моего мужа.

Когда я поняла, что на этой дуэли ничего опасного для Алеши нет, занялась своими делами. Мне нужно было как-то привести себя в божеский вид. После того, как я научилась видеть себя чужими глазами, у меня сразу же возникло много проблем со своей внешностью и правильным поведением.

Любой наблюдательный человек, когда попадает в новую компанию, может даже без моего уникального дара, понять по отношению к себе окружающих, как они его оценивают. Исключение составляют только очень простые люди, которые действуют так, как они привыкли, ни на кого не обращают внимания, живут как хотят и пытаются навязать чужому монастырю свой устав.

Став «умной» я попала в сложное положение. Теперь мне нужно было учиться соответствовать тем представлениям, которые сложились у людей обо мне и постараться их незаметно изменить. Для Котомкиных я оставалась деревенской девчонкой, Алеша видел во мне наивную девочку, горожанам, если верить поручику, я казалась хитрой, распутной девкой.

Причем, ни одна из этих оценок больше не соответствовало действительности. Какой я была на самом деле, я сказать затрудняюсь. Необычные события так стремительно ворвались и изменили мою жизнь, что у меня появилось чувство, что теперь я меняюсь ежечасно.

– Алевтинушка, можно к тебе на минутку? – спросила, заглядывая в комнату Дуня.

Я отвлеклась от своих проблем и пригласила ее войти.

– Алексея Григорьевича здесь нет? – спросила она, хотя это было и так очевидно.

– Скоро придет, он сейчас дерется на дуэли, – объяснила я.

– На чем дерется? – не поняла горожанка, дочь богатого портного!

Уже одно то, что я умею читать и писать, знаю такие вещи, о которых здесь никто кроме Алеши не имеет понятия, позволяли мне занестись над простой девчонкой, но я этого делать не стала и объяснила Дуне, что такое дуэль.

Девушка с широко открытыми глазами выслушала мой рассказ и ужаснулась. Пришлось еще объяснять ей, что такое честь и как важно ее сохранять.

– А я думала, честь бывает только у девушек, – удивленно сказала она. – Ну, знаешь, как говорят: «Девушка потеряла свою честь»!

– У мужчин выходит она тоже есть, – не совсем уверено, сказала я. – Только как они ее теряют, я точно не знаю.

Мы еще немного поболтали о здешних делах. Потом разговор зашел о ее предстоящей свадьбе. Дуня начала рассказывать о приданном, и мне стало немного обидно, что я оказалась полной бесприданницей. Может быть, зависть и тронула бы мое сердце, но Дуня была бесхитростна, говорила только то, что думает, и не пыталась унизить меня отцовским богатством.

Вот он результат цивилизации, с грустью, думала я. Пока я была нищей рабой, у меня не было никаких комплексов, а лишь стала дворянкой, как сразу же появилась зависть и переживания.

– Ты о чем задумалась? – спросила меня Дуня, заметив, что я перестала реагировать на ее бесконечные перечисления припасенных к семейной жизни простыней и полотенец.

– Не знаю, мне почему-то грустно! – оправдала я свое невнимание к ее приданному.

– Счастливая ты, Алевтинка, – непонятно с чего, вдруг, сказала она, – Алексей Григорьевич только о тебе и думает.

– А твой Семен? – удивилась я.

– Что Семен! Я не знаю что ему дороже, я или тятина мастерская, – грустно ответила она.

Раньше я бы начала расспрашивать подругу, почему она так думает, сопереживать, сочувствовать, теперь же только пожала плечами. Каждая из нас добилась того, о чем мечтала и все равно остается недовольной.