Глава 6

Снилось мне веретено, оно крутилось и крутилось, то, поднимаясь, то, опускаясь на нитке. Я, еще не проснувшись, поняла, что от такого сна нужно ожидать чего-то хорошего, и проснулась почти здоровой. Сон и явь во время болезни как-то переплелись, и когда в комнату вошел Алеша, с узлом в руке, я не поняла, еще сплю, или это происходит въяве.

Алеша был слегка навеселе, но когда посмотрел на меня, почему-то встревожился. Он спросил, как я себя чувствую. Я улыбнулась и ответила, что хорошо.

– Ты же совсем мокрая, – сказал он и сдернул с меня одеяло.

Мне стало неловко, и я попыталась укрыться, но он не обращая внимания, начал меня трогать и сказал, что мне нужно помыться.

Я хотела встать, он не разрешил, и послал Тихона за умыванием. Мне было смешно наблюдать за ним, он так старательно не замечал, что я голая, что только об этом и думал.

Когда кухонные мальчишки принесли бадью с теплой водой, она вытащил из своего мешка очень красивый платок, толстый, махристый с цветами и намочил его в теплой воде. Мне стал жалко, что он испортит такую красивую ткань и цветы полиняют, но я ничего не сказала.

– Я тебя оботру, – сказал он и сел рядом со мной на постели.

Мне было приятно, что он так обо мне волнуется, и я не стала возражать. Алеша начал водить по моему телу мокрым платком. Мне это было не очень удобно, но я видела, что ему очень нравится прикасаться ко мне, и терпела.

– Все, – сказал он и вытер тем же платком себе лицо, – что-то здесь жарко.

– Теперь отвернись, – попросила я, – мне нужно помыться.

Он хотел возразить, но посмотрел на меня и послушно отошел к окну. Я встала, быстро вымылась и надела рубаху. Когда я разрешила ему обернуться, смотреть ему было больше не на что, и он недовольно поморщился. Но я не обратила на это никакого внимания и сказала, что хочу есть. Честно говоря, я надеялась, что он на виду всей нашей дворни под руку поведет меня в господскую залу, но Алеша просто выглянул в сени и приказал Тишке принести еду к нам в комнату.

Тишка в это время вспоминал как он вчера пил мадеру, рассердился на него, обозвал про себя дурными словами, но возразить не решился. Алексей опять отошел к окну и молча смотрел на темный двор. Думал он обо мне и еще какой-то девушке, кто из нас лучше. Я хотела его о ней спросить, но не осмелилась.

Еду принесли наши дворовые девки Верка и Аксинья. Я нарочно села на лавку возле узла, что принес Алеша и когда они накрывали на стол, на них не смотрела. Они, конечно, тут же начали называть меня в глаза, «Алевтинушкой», а в это же время, очень плохо про нас с Алешей думали. Сначала в отместку, я хотела погордиться перед ними, что стала почти барыней, но мне быстро стало стыдно, что я так заношусь над своими вчерашними подругами, и гордиться я не стала, но настроение у меня испортилось.

А потом еще меня расстроил Алеша. Когда он смотрел на меня, то вспоминал другую женщину, и я увидела ее как бы воочию. Таких чудных баб, я еще отродясь не встречала. Она была высокая ростом, в коротком срамном сарафане с голыми ляжками. Я чуть не перекрестилась от такой стыдобы. Вот только никак не могла понять, кто она такая и кем ему доводится. Но когда мы сели за стол, набралась смелости и спросила:

– Ты, барин, женатый?

Он быстро ответил, что не женат. Однако тотчас вспомнил про ту же срамную бабу. Я ему не поверила и снова спросила:

– А какой ты, холостяк или вдовый?

Он на меня подозрительно посмотрел и недовольно ответил:

– Разведенный.

Слово это я не поняла и пристала, что бы он все толком объяснил. Тогда он рассказа мне такое, что я не знала, куда от удивления деваться. Оказывается в их царстве-государстве, все живут, как хотят. Хотят – вместе, а не хотят – порознь. Да еще одни венчанные, а другие, как он со своей срамной бабой, просто так – расписанные. Поживут – разойдутся. Захотят – распишутся. Прямо как дворовые собаки, без чести и совести. Тогда я его ради смеха спрашиваю:

– Значит, и я со своим Алексашкой могу развестись?

А он отвечает, зачем, мол, тебе разводиться, когда ты и так вдова. Оказывается ему то бабка Ульяна нагодала.

– Как так вдова? – вскричала я и перекрестилась. – Разве такими словами шутят?

Он ничего не ответил, повернулся ко мне спиной, а я почувствовала, что он на меня обиделся, за то, что я своего венчанного мужа пожалела. Тогда я его спрашиваю:

– А она красивая?

– Кто? – не понял он.

– Твоя разведенная жена, кто же еще!

Я подумала, что он сейчас начнет ее хаять, а он грустно посмотрел на меня и ответил:

– Очень красивая!

– Красивей меня?

И опять он меня удивил, не стал нас сравнивать, сказал, что мы разные, но обе очень красивые.

Хотелось мне сказать, что она блудница, в срамной одежде ходит, голову не покрывает и стыда не имеет, но не сказала. Опять я увидела ту женщину его глазами. Она будто шла мне навстречу но, не в прежнем своем срамном сарафане, а в цветастой поневе с легкими развевающимися на ветру волосами, в необычных сапожках небывалой красоты и ноги у нее были такие гладкие, гладкие…

– Очень красивая, – почти против воли, сказала я. – Только одежда у нее неправильная и голова простоволосая.

– А ты ее что видишь? – быстро спросил он.

– Как живую, – ответила я, – будто мы с ней раньше встречались.

– Как замечательно, – радостно заговорил он, как я поняла только для того, чтобы отвлечь меня от своей жены-срамницы. – Значит, ты можешь видеть все, что знают другие люди! Как я тебе завидую! Это необычное чудо, представляешь, как тебе повезло, ты теперь можешь так много узнать!

– Ага, – подумала я, – давай пой свое, ля-ля-ля, ля-ля-ля!

Я долго его слушала, а потом взяла и сказала:

– Все равно ты Меня больше чем ее любишь!

Он запнулся на полуслове, засмеялся, хотел меня поцеловать, но я была на него сердита и не далась.

Когда мы поели, я, как положено, после еды, перевернула миску вверх дном, а на нее сверху положила ложку. Это делается, чтобы хозяин знал, что я уже наелась и больше ничего не хочу. Алеша так удивился, как будто я совершила невесть какую глупость. После этого случая, в барских домах я тарелку вверх дном никогда больше не переворачивала.

Алеша, что-то заметил, внимательно на меня посмотрел и подумал:

– Нужно что-то сделать, чтобы она не копалась у меня в голове. Так можно сойти с ума.

Я сделала вид, что не поняла, о чем он думает, и ничего ему не сказала. Он тоже молчал и мы, не разговаривая, сидели в потемках. Алексей Григорьевич первым не выдержал молчания и спросил:

– Тебе что, опять стало плохо?

– Нет, – ответила я, – я вот думаю, не прибрать ли здесь, а то у нас тут какие-то тряпки разбросаны…

Он проследил мой взгляд и стукнул себя ладонью по лбу:

– Что же ты раньше не сказала! У меня это платье совсем из головы вылетело.

– Я знаю, – грустно сказала я, – ты о своей жене думал…

– Не говори глупости, – ответил он, – лучше посмотри, что я тебе принес. Это я нашел на чердаке в старых сундуках, может быть тебе что-нибудь понравится.

У меня замерло сердце.

– Можно померить? – хотела спросить я, но у меня пропал голос.

Алеша с улыбкой на меня смотрел, а я уже снимала с себя рубашку. Он встал, зажег от лампадки свечу и стал помогать мне мерить найденное платье. Такой красоты, я еще не видела никогда в жизни! Материя у сарафана была мягкая и нежная, как котенок и когда она коснулась кожи, то меня пробрала дрожь. Я попыталась надеть его на себя как рубаху, но у меня ничего не получилось. У барского сарафана было много юбок и какие-то непонятные застежки, петельки и пуговки. Алеша взялся мне помогать, но скоро запутался, безуспешно прилаживал одно к другому и ругался про себя нехорошими словами.

Теперь мы вместе с ним надевали этот боярский сарафан. От нетерпения и волнения у меня заболела голова, но я ничего ему не сказала, чтобы он не уложил меня в постель. Наконец, Алеша как-то смог его на меня надеть так, чтобы он не падал и я, вырвавшись из его рук, закружилась по комнате. Наверное, это был самый счастливый вечер в моей жизни. Я почувствовала себя настоящей царицей!

Он сначала любовался мной, но потом велел раздеваться и ложиться спать.

Ото всех этих событий, я так устала, что как только легла, сразу заснула. Однако долго поспать мне не удалось. Я увидела такой страшный сон, что проснулась в холодном поту. На меня неслись страшные чудовища, а по небу летали огромные белые птицы. Такого ужаса я никогда еще не испытывала. Проснувшись, я все равно продолжала видеть то же самое и поняла, что это совсем не мой сон.

За окном было светло и ничего опасного в нашей комнате не было. Я посмотрела на Алешу. Он крепко спал и страшные ведения его совсем не тревожили. Тогда я закрыла глаза, продолжила смотреть его сон и постепенно успокоилась. Невиданные чудовища оказались совсем не опасными. В них даже сидели люди, среди которых я увидела его бывшую жену. Вдруг тот сон оборвался, и я увидела себя голой в бане. То, как я выглядела со стороны, старалась прикрыться и пряталась по углам, мне совсем не понравилось.

– Доброе утро, – неожиданно для меня сказал Алеша, и поцеловал в щеку. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – ответила я.

Он взял в ладони мое лицо, повернул к себе, внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:

– Что с тобой? Что-нибудь случилось?

– Нет, просто я видела необычный сон, и мне стало страшно, – ответила я.

– И что же ты такое видела? – спросил он.

Я не знала, что ему ответить и немного замялась, но потом решила не врать. Решила, скажу правду, и пусть будет что будет.

– Мне снились чудовища, – начала я, запнулась, и прямо спросила. – Алеша, ты человек?

Вопрос его развеселил. Он улыбнулся, и у меня сразу отлегло от сердца.

– А что не похож? – спросил он.

– Ты совсем не такой, как остальные, – ответила я. – Я, таких людей никогда раньше не встречала. Ты думаешь, не так как мы, а совсем по-другому.

Объяснить ему, что я хочу сказать, оказалось сложно, почему-то мне не хватило слов. Но я говорила, как могла. Он слушал, как я запинаюсь, но смотрел на меня серьезно, без улыбки и, кажется, все понимал, так как нужно. А про себя в это время, думал:

Бедная, наивная девочка, все мы, в общем-то, эгоисты и умеем интересоваться только собой. Когда она узнает меня лучше, обязательно разочаруется.

Я такого слова не знала и спросила, что оно значит.

– Какого слова? – не понял он.

– Разочарование, – старательно, выговорила я, стараясь не ошибиться.

Он покраснел, отвел взгляд, но объяснил:

– Это когда ты кому-нибудь веришь, а потом оказывается, что он не такой хороший, как ты думал и тебе становится горько и обидно.

– Вот видишь, ты меня еще не обманул, ну, не разочаровал, а уже боишься, и не за себя, а за меня.

Алеша странно на меня посмотрел и начал расспрашивать о ночном кошмаре. Оказалось, что все, что я видела, не какое-то чудо, все это есть в его царстве-государстве. Он сказал, что чудовища, в которых сидели люди, это машины, ну, вроде как специальные телеги без лошадей, а по небу летают какие-то самолеты. То, что они сами летают, мне было понятно. Они так и назывались, само-леты, только я не поняла, как они летают и зачем.

Алеша долго мучился, и никак не мог мне правильно все объяснить про свое царство. Мне скоро прискучило слушать о непонятных вещах, он это заметил и перевел разговор на мою семью. Я рассказала ему о родителях, отчиме, братьях и сестрах, но его, почему-то, больше заинтересовало наше путешествие с покойным барином. Он долго допытывался, кого я тогда видела, с кем мы ехали, и какая на мне была одежда. Мне же больше всего хотелось снова надеть барское платье и пойти в нем в девичью. Однако попросить о сокровенном я не решалась, а он сам не догадывался и продолжал расспросы.

– А где камердинер, который был тогда с твоим барином?

– Михеич-то? Он давно помер, а вот жену его Пелагею Ниловну ты знаешь, она теперь ключницей.

– Да ну! – обрадовался он и позвал. – Тихон!

Тишка не откликнулся, видать куда-то ушел, и я вызвалась сходить за Ниловной сама.

– Я сейчас только оденусь и мигом ее позову, – сказала я и посмотрела на новое платье.

– Тебе пока выходить не стоит, сначала до конца поправься, – не разрешил он.

Удивляясь, какие мужчины тупые и непонятливые, я кликнула в окно дворового мальчишку и велела ему разыскать Тишку. Оказалось, что тот где-то похмеляется, и его долго не было, а когда он пришел, начал про себя проклинать Алешу, за то, что тот его оторвал от важного дела. Алексей Григорьевич то, что о нем думает слуга, не знал и заказал принести воду для умывания, завтрак, бутылку вина мальвазия и позвать Пелагею Ниловну.

Ленивый Тихон начал придумывать, как обмануть приставучего барина, но вдруг, испугано посмотрел на Алешу, назвал его про себя чертом и стремглав побежал выполнять приказание. Оказывается, Алеша показал Тишке пальцами рожки и напутал до полусмерти.

– Ты зачем его все время дразнишь? – спросила я. – И так про тебя у нас невесть что думают!

– Что делать если он иначе не понимает, – ответил он. – А думать, никому не заказано.

– А как же люди? Знаешь, что люди будут про тебя говорить?!– спросила я, но он, не ответил, только махнул рукой.

Когда нам принесли в кувшине теплую воду, Алексей Григорьевич вытащил из своего мешка маленькую щетку и выдавил на нее из красивой трубочки немного сметаны. Я подумала, что он хочет ее съесть, но он начал тереть щеткой зубы.

– Ты что это делаешь? – удивленно спросила я.

– Чищу зубы.

От удивления я даже открыла рот:

– А зачем их чистить, они у тебя грязные?

Он начал думать про себя как бы мне проще объяснить, про какую-то «гигиену», но так ничего и не объяснил, выдавил еще немного сметаны на щеточку и предложил самой попробовать. Я без опаски взяла щеточку, засунула ее в рот и замерла на месте. Это была никакая не сметана! Такой вкусноты я еще отродясь не пробовала!

– А теперь три зубы, – сказал он и показал рукой, что мне нужно делать.

Я послушалась, начала двигать во рту щеткой, и весь рот наполнился вкусной мятной пеной, а зубы стали скользкими! Ничего вкуснее, я никогда не ела. Жаль, что Алеша не разрешил мне пену проглотить и заставил сполоснуть рот.

Пока я занималась «гигиеной», пришли Тихон и Пелагея Ниловна, а я так и не успела переодеться в барское платье. Алеша стал зазывать ключницу за стол и улещать всякими словами. Она начала ломаться, говорила, что недостойная такой чести, а сама только и думала, как бы что-то у него выведать.

Алеша тоже оказался не прост, хитро говорил ей всякие лестные слова, величал хозяйкой и она, наконец, смилостивилась, и села на край лавки. Он тотчас откупорил бутылку и налил всем по лафитнику мальвазии. Тут уж Пелагея Ниловна отказаться не смогла и у нас началась гулянка.

Я нечаянно сразу выпила целый лафитник сладкого вина и захмелела и о чем он говорила с ключницей, не слушала. Алеша же все ей подливал и выпытывал, когда меня привезли, откуда забрали и какие со мной были вещи. Ключница от всего отказывалась, клялась, что чужой нитки не возьмет, но, в конце концов, созналась, что у нее в сундуке есть мое детское платьице.

Алеша не дал ей опомниться и отправил за ним. Ниловна была уже совсем пьяная и не стала спорить и согласилась платьице вернуть. Пока она за ним ходила, он взялся за меня, и потребовал вспомнить, все, о чем думала старуха. Я все как есть ему, рассказала. Особенно он заинтересовался крестиком и колечком, тоже спрятанными у старухи в сундуке.

Когда Пелагея Ниловна принесла чудесное детское платьице, Алеша сделал вид, что оно его совсем не интересует, и удивленно спросил:

– А где крестик?

– Какой еще крестик? – не менее натурально удивилась ключница.

– Тот, что лежит в сундуке, завернутый в сарафан.

На Ниловну стоило посмотреть. Она все позеленела, незаметно перекрестилась и только после этого ответила:

– А так ты про барышнин крестик! А я-то дура сразу и не поняла о чем ты!

– Давай, неси, – строго приказа он.

Ключница начала пятиться к дверям. Алеша подмигнул мне и сказал ей вслед:

– И кольцо с камешком не забудь!

Пелагея Ниловна посмотрела на него безумным взглядом и, крестясь на ходу, убежала.

– Видишь, как рождаются сказки? – довольным голосом, спросил он.

– Да, конечно, – согласно кивнула я, стараясь делать вид, что мне все это ужасно интересно. На самом деле мне больше всего хотелось, чтобы он отдал мне маленькое детское платьице. Я его совсем не помнила, но оно было такое красивое, что я не могла оторвать глаз.

– Что с тобой? – спросил Алеша, с тревогой посмотрев на меня. – Опять заболела голова?

– Нет, все очень хорошо, – бодро, ответила я, хотя мне вдруг стало очень плохо. В голове происходило что-то тревожное и совершенно непонятное. – Я просто немного устала, – успокоила я.

Он сочувственное кивнул, улыбнулся и начал изучать платьице, а я закрыла глаза. Мне казалось, что я схожу с ума. В мозгу начали вспыхивать разноцветные искры, в глазах потемнело от напряжения. Я вдруг начала понимать, что знаю теперь такие вещи, о которых раньше не имела никакого представления. Все что видел во сне Алексей и я вместе с ним, сделалось простым и понятным. Теперь я знала не только, что такое автомобиль, но даже как он работает. Это было невероятно. Мне сделалось по настоящему страшно. На мое счастье в комнату вернулась Пелагея Ниловна, и тотчас с головой все стало как прежде, и я с облегчением вздохнула. Старуха прошла через комнату, молча положила на стол золотой крестик и перстень с изумрудом не меньше пяти карат.

Я машинально, мысленно оценила украшения и непроизвольно сжала виски руками. Ни о каких «изумрудах» и «каратах», я никогда и слыхом не слыхивала. Откуда это пришло в голову, было непонятно. Алексей Григорьевич в этот момент думал о том что, судя по платью и драгоценностям, я никак не могу быть крестьянской девочкой; Пелагея Ниловна, клялась себе, что непременно насыплет мне в кашу толченого стекла.

Алеша взял в руки крестик, начал его рассматривать, и что-то мне сказал. Я, не вникая в слова, машинально ему ответила, видимо правильно, он продолжил разговор, а я сама в этот момент пыталась понять, что происходит с моим мозгом. Это было как волшебство. Вдруг вместо моих привычных простых, коротких мыслей, там возникли какие-то сложные, причудливые «ассоциации». И я понимала, что это такое!