Застигнутый врасплох, Исмаил Кой растерялся. Выпучив на Гуляма свои с красными белками глаза, он несколько секунд шевелил без звука губами. Как так? Гости под воздействием заклинаний должны спать как сурки, а они не спят да еще разговаривают.
      Прежде всего он выгнал девочку:
      - Пялишь глаза на посторонних мужчин, бесстыжая! Убирайся! Садись ткать, дрянь! Еще до полуночи далеко...
      Он обратился с деланной улыбкой к гостям:
      - Жена. Сует нос куда не следует... Лентяйничает. А какая мастерица! Какие ковры ткет! Недавно я женился. Одну ночь с ней рядом поспишь, все равно что посетишь блаженную землю Кербелы, а глупая, как все женщины. Не сердитесь, что я потревожил ваш сон... Извините. Хотел узнать, нет ли у вас каких-либо беспокойств?
      Не дожидаясь ответа, Исмаил Кой поднял с кошмы свою книгу и суетливо удалился. Пламя забытого на полу светильника громко потрескивало.
      Крадучись, Гулям подошел к двери и прислушался. Зуфар поразился: лицо пуштуна приняло землистый оттенок, глаза тревожно бегали, руки дрожали. Он бормотал что-то непонятное. Лишь по отдельным арабским словам Зуфар догадался, что его спутник твердит молитвы. Такие молитвы-заклинания бормотала бабушка Шахр Бану в долгие зимние ночи, отгоняя от очага Бичуру - духа-мальчика, обитающего в развалинах, и страшную, но очень красивую Жезтырнак - пери с медными длинными когтями...
      Усмехнувшись, Зуфар сказал:
      - Что? Он вас напугал?
      - Тсс... Знаешь, куда мы попали?!
      Поразительно! Гулям не обиделся. Твердый, непреклонный, ничего не боящийся пуштун явно струсил. Если бы Зуфар знал, что Гулям получил высшее образование в Англии, учился в Университете народов Востока в Москве, он еще больше бы удивился.
      - Э, пустяки, - проговорил Зуфар, - хозяин Исмаил Кой гостеприимный. Вот утром лошадей бы дал - и к ночи мы в Мешхеде. А там советский консул, и...
      - Знаешь, кто такой этот Исмаил Кой?
      - Кто?
      - Я смотрел и слушал... Такие есть и в наших Сулеймановых горах. Они йезиды - поклонники сатаны. Ужасные, отвратительные отступники... забывшие истинную веру ислама.
      - Они... курды, обыкновенные курды... - неуверенно протянул Зуфар.
      - Они йезиды. Я слышал о них. Они селятся в горных ущельях и у забытых колодцев в пустыне. Прячутся. Они поклоняются дьяволу, которого называют Мелек Таус. Но они скрывают свою нечестивую ересь от "людей книги" - мусульман, христиан, иудеев. Так учил их пророк шейх Ади, языческое капище которого находится в Месопотамии в селении Баальбек. Поклонники сатаны прикидываются мусульманами, боясь, что правоверные побьют их камнями. Никто не видел книг йезидов, потому что шейх Ади приказал все заклинания заучивать наизусть, чтобы отвратительные их тайны не стали известны... Они почитают Мелек Тауса за то, что он восстал против аллаха единого... Настоящее имя их бога-дьявола Йезид. Но поклонники сатаны ни за что не произнесут имени его вслух, даже если их жгут каленым железом. Пророк Мухаммед имел цирюльника Моавию. Однажды Моавия порезал его бритвой. Мухаммед воскликнул: "Ты согрешил, Моавия! Твой сын увлечет за собой легковерных, и они станут врагами мусульман". Преданный Моавия воскликнул: "В таком случае я не женюсь и не рожу сына". Вскоре скорпион ужалил Моавию за мужское место. Чтобы не умереть, надо в таком случае познать женщину. Моавия не хотел умирать и, забыв свой обет, согласился жениться, но на старухе, дабы не родился бы у них сын. Моавию сочетали браком с восьмидесятилетней старушкой. А утром Моавия видит - рядом с ним на ложе юная красавица. Поистине коварны уловки сатаны. Так вошел он в мир в образе Йезида, сына Моавии. Своим отравленным словом он вверг многих людей в ересь, и они стали почитать его богом. Чтобы не называть имени своего бога, йезиды изображают его в образе павлина... Отсюда Мелек Таус... Ужасны тайны йезидов...
      Зуфар невесело рассмеялся:
      - Чепуха! Одну ужасную тайну вижу: как от больного человека и дряхлой старухи мог родиться сын...
      В словах молодого хивинца звучало столько издевки, что Гулям разозлился:
      - Ого, пастух! Ты воображаешь, что смыслишь в тайнах мира больше, чем сам пророк. Йезиды, поклонники павлина, - злодеи. Им ничего не стоит убить, отравить, сжечь мусульманина, воткнуть спящему нож в сердце...
      - Они бедные и несчастные... Маленькая слабенькая девочка, жена старика, с утра до ночи, согнувшись, ковер ткет. Тоже поклонница сатаны... Вот инглиз Хамбер - настоящий слуга дьявола.
      - Йезиды не подчиняются властям государства. У них своя власть. В Баальбеке при гробнице их пророка шейха Ади живет их главарь. Ему подчиняются повсюду свои эмиры, поклонники сатаны, которые говорят людям: "Делай то и не делай того-то". Я теперь знаю. Исмаил Кой йезидский эмир. Надо с ним поосторожней! Скажи он только слово - и нас растерзают поклонники сатаны. Ты слышишь?
      Но Зуфар не слышал. Под длинный приглушенный рассказ Гуляма он уснул. Ни ужасы поклонников сатаны, ни кишевшие насекомыми козьи шкуры, ни монотонный стук отбойной щетки в руке все еще ткавшей ковер маленькой жены Исмаил Коя, ни кислые запахи стойла, где за глиняной перегородкой блеяли и сопели овцы, - ничто не мешало ему спать. Он спал, и сон перенес его к далеким родным колодцам Ляйли в Каракумы. Вокруг колодцев цвела и зеленела весенняя пустыня. И по зеленеющим склонам песчаных барханов легкой походкой волшебницы опять шла, нет, летела Лиза-ханум в белом воздушном платье и в ореоле золотых волос. И снова, как когда-то, сердце Зуфара билось безумно и вздохи рвались из его груди...
      И вдруг грохот копыт и стрельба из ружей разрушили светлый дворец сна.
      Каморка еще тонула в сумраке. Огонек светильника еле-еле теплился. Зуфар с трудом разглядел фигуру человека у дверей... Гулям смотрел в щель.
      - Дверь заперта снаружи, - сказал он тихо, даже не обращаясь к Зуфару. - Шейх Исмаил Кой опять запер нас.
      Воспользовавшись тем, что адская какофония звуков снаружи внезапно стихла, он заколотил кулаками в дверь.
      - Что случилось, господа путешественники? - задребезжал снаружи старческий голос Исмаил Коя. - Что вам не спится, дорогие гости?
      - Почему дверь закрыта? Почему вы нас закрыли?
      - О уважаемый горбан, дверь я приказал запереть на случай собак. Наши необразованные собаки проявляют невежливость и таскают у дорогих гостей их сапоги... Прогрызут ведь кожу, проклятие на них...
      Против столь разумных доводов Гулям возразить не мог. Недовольным тоном он проворчал:
      - Проклятые блохи и клещи просто заели нас. Духота. Хотелось бы подышать чистым воздухом...
      - Что вы, что вы! Я отвел вам для отдыха лучший свой дом. В нем по ночам я держу своих баранов-производителей... чтобы уберечь их от воров.
      - А что за стрельба, крики?
      - Сын мой Бали приехал из России с кочевьев, прорвался с боем через посты персидских пограничников... О благодарение Мелек Таусу! Ни убитых, ни раненых! И стада целы. Все радуются благополучному возвращению.
      В селении наступила тишина. Зуфар заснул и снова увидел свою мечту. Гулям прикорнул у двери. Он не очень доверял Исмаил Кою и не хотел, чтобы его застигли врасплох. А пуштуну недостойно попадать в засаду.
      И вдруг тишину ночи снова разорвали выстрелы, вопли.
      И на этот раз палили из ружей, стучали в медные тазы, кричали. Казалось по меньшей мере, что столкнулись в схватке два полка конницы. И Зуфар и Гулям вскочили. Шум нарастал. Все горы пришли в движение. Во дворе шаркали громкие шаги. Старческий голос Исмаил Коя покрывал все остальные голоса. Он приказывал отвести коней в конюшню, задать корм.
      - Лошади, - сказал быстро Зуфар. - Вы слышите? В аул приехали на лошадях. Много лошадей!
      Он принялся стучать в дверь. Он стучал долго. Никто не подошел. Лишь когда он устал и кулаки его заболели, он вернулся на свою подстилку.
      Невеселые бродили у него в голове мысли.
      Он и прежде слышал об йезидах. Всезнающая бабушка его Шахр Бану в детстве показывала ему в пламени и клубах дыма очага и Мелек Тауса, и самого иблиса, и дьяволов помельче... Маленького Зуфара тогда пробирала сладкая дрожь ужаса. Впрочем, как он ни таращил глазенки, как ни силился что-нибудь увидеть, огонь оставался огнем, а дым дымом. И мальчик лишь проникался уважением к своей хитроумной бабушке, видящей иблиса и павлина там, где ничего не видят другие. Он, конечно, меньше всего мог представить себе, что когда-нибудь столкнется лицом к лицу с людьми, которые верят в подобную чепуху! В последние годы Зуфар работал на пароходе, имел дело с машинами, читал в красном уголке газеты и журналы, помогал в только что организованных колхозах осваивать первые тракторы. И вдруг Мелек Таус! Чертовщина всякая. Ему сделалось смешно, что такой, казалось бы, образованный и рассудительный Гулям напугался дурацкого павлина из бабушкиных сказок. Беспокоило Зуфара другое. Зачем их заперли? Но Исмаил Кой больше одержимый, чем грабитель и злодей. Такие простодушные, шалые фанатики своих гостей не грабят. Законы гостеприимства - незыблемые законы.
      ...Жаркие лучи солнца разбудили Зуфара рано утром. В дверях на пороге сидели на корточках старцы, или, как их здесь называют, решесафидоны. Тараща слезящиеся глаза, они во всеуслышание судили и рядили на все лады по поводу одежды и внешности гостей. У водоема посреди двора ревели облезлые верблюды. Помахивали длинными ушами белые ослы. Из состояния сонливости не могли их вывести бегавшие по двору в чем мать родила тощие, с ребрами, обтянутыми кожей, ребята. Бронзово-смуглые, быстроглазые девушки тащили на головах глиняные кувшины и, несмотря на немалый их вес, успевали заглянуть в дверь, чтобы бросить кокетливый взгляд на гостей.
      Все дышало тишиной и миром. Все ночные страхи развеялись. К Гуляму вернулась его самоуверенность. Едва явился Исмаил Кой, пуштун свирепо потребовал лошадей. При свете дня векиль держался знатным путешественником. Он сунул свои сапоги молодому курду, чтобы тот начистил их до блеска. Заставил выколотить пыль из одежды. Достал из бокового кармашка безопасную бритву и на глазах изумленных курдов побрился. Выглядел он свежим и надменным. Он рвался в Мешхед к своей Насте-ханум. Его больше ничего не интересовало. Тревога раздирала его грудь, но он не пожелал повторять безумства вчерашнего дня, когда, как Меджнун, он бросился бежать по пустыне за своей возлюбленной Лейли. Да, глупостей он совершил немало. Но довольно! Пусть курды не забывают, с кем имеют дело. Наконец, у него есть золото.
      Сопровождаемый целой свитой вооруженных курдов, явился Исмаил Кой.
      - Э, за золото в нашем благословенном Иране можно найти не только лошадей. Слонов можно достать, - добродушно рассмеялся он, когда Гулям позвенел туманами в кошельке.
      У старого вождя мгновенно исчезла затуманившая взгляд пленка и глаза хитро заблестели.
      - Хорошо. Пусть приведут лошадей, - торопил Гулям. - Я плачу. Но я не привык ездить на кляче!
      - Не успеет собака раз тявкнуть, и кони быстроногие с кровяным потом предстанут перед вами, и ржание их уподобится звону золота в твоем кошельке, мой высокий гость.
      Несомненно, золото сразу же подняло Гуляма в глазах Исмаил Коя. От фамильярности его не осталось и следа. Он даже счел возможным склонить разок голову в поклоне, когда предложил гостям подкрепиться перед дальней дорогой.
      Собаки успели тявкнуть и тысячу раз, а кони все еще не появлялись. Гулям снисходительно согласился позавтракать.
      Целой процессией, в сопровождении стариков, голопузых ребятишек и своры голодных тощих собак, гости направились в дом Исмаил Коя. Впереди шагали вооруженные дедовскими самопалами, саблями, винтовками курды, наделавшие столько шума сегодня ночью. Они и сейчас орали, били в барабаны, дудели в деревянные дудки и нет-нет стреляли в каждую зазевавшуюся ворону и сороку, привлекая грохотом выстрелов женщин на крыши - поглазеть на процессию и приводя в ужас тощих кур, рывшихся в навозе.
      Во дворе Исмаил Коя гостей уже ждали. Звеня серебряными подвесками, юная хозяйка притащила в своих тоненьких детских ручках массивное глиняное блюдо с пирамидой баранины, окруженной стеной из пареного оранжевого от шафрана риса. Все это сооружение венчала вареная баранья голова. Волосатые, похожие на поблекшие листья уши свисали по обе стороны ее черепа. Девочка сбегала на кухню и принесла котелок с кипящим салом. Поливая им плов, она так загляделась на гостей, что пролила немного на суфру - скатерть. Грозный супруг поднял угрожающе руку.
      - Рука отсохнет! - ничуть не испугавшись, огрызнулась жена и исчезла.
      Закатав рукава своей чухи, хозяин с важностью пригласил:
      - Приступайте, гости достопочтенные... А на нее не обращайте внимания. Я сделал ее женой, осчастливил, а она много воображает. Выгоню... В селении хватит красивых девок. Я эмир йезидов, а эмир может иметь женою каждую женщину своего племени, любить которую ему доставляет удовольствие... Пожалуйте, плов стынет...
      Он решительно погрузил пальцы в рис. Гости поломались, уговаривая друг друга, кому начинать, и вдруг сразу, запустив пальцы в гору риса, поспешили вдогонку за хозяином. Рис отдавал мышами, куски баранины перемешались с неаппетитно выглядевшими внутренностями. В хижине стоял запах перегоревшего сала, зеваки толкались у двери и глядели прямо в рот, но и Зуфар и Гулям ели с удовольствием. Никто не сказал ни слова. Молчание гостя во время еды - одобрение угощения...
      Вождь внезапно прервал еду, схватил блюдо с недоконченной пищей и заорал:
      - Жена-а-а!
      Девчонка появилась в комнате в то же мгновение.
      - Забери! Мясо жесткое!
      - Тоже выдумал!
      - Ну-ну! Не ворчи! - сказал Исмаил Кой. Добродушный, даже ласковый тон его совсем не вязался с грозным видом. - Ворчать посмеешь, смотри у меня!
      К изумлению всех, девчонка показала язык своему грозному супругу и повелителю, забрала блюдо и, позванивая серебром ожерелий, удалилась.
      - Свары гнездятся в женщинах, - важно и в то же время сконфуженно изрек Исмаил Кой. - Пусть поест. Хороший муж хорошо кормит жену, да еще такую ковровую мастерицу. Ее ковры ценятся во всем Хорасане. Не смотрите, что она такой заморыш...
      Завтрак закончился, но коней так и не вели. Исмаил Кой повел гостей через все селение в дом к своему сыну, приехавшему ночью из Советского Союза. Гулям протестовал, но пришлось идти. Не пойдешь - смертельная обида! Та же галдящая и гремящая барабанным боем и стрельбой процессия, такой же грязный полуразвалившийся дом, такой же плов с бараньей головой, такое же обжорство... Но Гулям просто начал кричать на Исмаил Коя, когда он их потащил еще на один плов. Гулям отчаялся уже получить лошадей, выбраться из селения. Тем не менее это дикое гостеприимство приятно щекотало его самолюбие. Он так привык к почету и лести с детства в своих Сулеймановых горах, что даже нищенское великолепие, которым Исмаил Кой пытался окружить его, он воспринимал как должное. Это помогло ему терпеть ухаживания хозяев и даже снисходительно улыбаться, когда они насильно впихивали ему в рот комья слепленного риса с бараньим салом...
      Выяснилось, однако, что гостеприимство Исмаил Коя строится на тонком расчете.
      После четвертого или пятого плова - Зуфар и Гулям уже не помнили точно - он пустился рассказывать длинную историю. Волей-неволей пришлось выслушать ее. Тем более Исмаил Кой обещал, даже поклялся своим чревом, что лошадей сейчас приведут, только пусть могущественный и великий горбан Гулям поможет советом.
      Курды-йезиды платят основной налог не властям персидского государства, а своему шейху в Баальбеке. Так повелось издавна. Два раза в год приезжает кавваль - "начальник тамбурина и флейты" баальбекского святилища, забирается на самую высокую крышу и пением священных гимнов созывает народ. Всякий услышавший песню целует землю или камень и спешит с деньгами к каввалю. Тех, кто не платят, кавваль приказывает забивать до смерти. Грозен гнев Мелек Тауса...
      - Два года назад приехал один кавваль из курдов-дерсилов, что на реке Евфрат. Мой сын Кассам - у меня было и есть много сыновей, со счета сбиваюсь - отсутствовал. Великий бог не обделил нас потомством. Мы осчастливили много девушек своим вниманием и браком и, подобно пророку Давиду, распространили образ своего творца по земле. У нас есть сыновья и здесь, и в Кучане, и в Маку, и в Ираке... Сын моего сына Кассама не имел денег и хотел отдать налог верблюдом. "Зачем мне твой облезлый верблюд", сказал кавваль в гневе и застрелил верблюда, а мальчишку приказал избить. Вернулся Кассам, узнал о случившемся и поехал за каввалем в Баальбек и... Словом, не знаю как, но кавваля нашли на дороге с горлом, разрезанным от уха до уха. Племя дерсилов объявило кровную месть Кассаму. Один из дерсилов подстерег его и сделал ему в животе дырку, и жизнь вытекла оттуда с кровью. Шесть месяцев птица, вылетевшая с насеста души Кассама, летала над его могилой в долине Загроса. Шесть месяцев жалобно кричала птица: "Дай пить! Дай пить!", и только через шесть месяцев рука моя напоила птицу кровью убийцы моего Кассама. Могила неотомщенного мрачна. Ныне могила Кассама сияет! Тогда тайком пришел к нам Хусейн, родич убитого, чтобы убить меня, но не нашел. Под руку ему попался мой внук, и он отрезал невинному мальчишке голову. Напугавшись содеянного и зная, что месть Исмаил Коя найдет убийцу и на улице, и в степи, и в постели, и в могиле, дерсилы прислали к нам вчера из Баальбека нового кавваля. Они...
      - А, вот, значит, кто шумел под утро, - сказал Зуфар.
      - Да, приехал кавваль и вместе с ним два кочака - прорицателя. Мы сидели на ковре и говорили. Они сказали: "Мы не убивали мальчика". "Лжете. Я знаю - невинного ребенка убил ваш человек по имени Хусейн, банщик. Все слышали, как он хвастал в караван-сарае в Буджнурде. Кровь взывает к мщению". Кавваль завертелся ужом. Он уверял, что банщик Хусейн не из их племени, что он давно уже слуга одного хузистанского араба по имени Джаббар и что они не знают, зачем ему понадобилось убивать мальчишку. Они хотят миром покончить плохое дело. Они просят Исмаил Коя вернуться в Ирак, ибо наступило время борьбы против врагов всех курдов. Исмаил Кой и его сыновья - великие воины.
      Ударив себя кулаками по пергаментной коже груди, Исмаил Кой воскликнул:
      - Даже кровный враг знает, что Исмаил Кой - лев храбрости, что он своей рукой убил семьдесят три инглиза, не считая разных других врагов. Кавваль и вся баальбекская шайка просто испугались. И я сказал им: "Кровь за кровь! Есть четыре способа сделать нас довольными. Первый способ вернуть жизнь мальчику". - "Но жизнью и смертью распоряжается только Мелек Таус", - ответил кавваль. "Второй способ - отдайте нам в руки этого убийцу по имени Хусейн", - сказали мы. Они затряслись, словно их хватила трясучка, и заплакали: "Хусейн убежал. Банщик Хусейн сделался святым и ушел проповедовать слово истины в Азербайджан и не вернулся". - "Тогда есть третий способ - выдайте Джаббара, хозяина Хусейна, и мы отделим его голову от его тела и покончим с враждой". Но у этого проклятого кавваля тысяча уловок и тысяча хитростей. Он сказал: "Что вы? Джаббар могущественный человек. До него не дотянешься рукой!" Я рассердился и сказал: "Возьми кровь мальчика на себя и отдайся нам. Совет старейшин решит твою участь". Кавваль испугался и закричал: "Я не желаю предупреждать час своей смерти! Предлагаю два способа: возьмите одного маленького сына брата Хусейна и зарежьте его, как ягненка, на могиле вашего внука. А лучше возьмите пятьдесят верблюдиц". Ха, этот наглец посмел предложить мне за кровь сына и внука кровь щенка и молоко верблюдиц. Клянусь, я пристрелил бы кавваля и его трусливых кочаков на месте. Но, увы, они пришли из Баальбека, и жизнь их неприкосновенна. Тогда мы сорвали с них одежды и плетями прогнали в степь.
      Исмаил Кой раскачивался на месте и стонал:
      - Несчастье на мою голову. Месть я держал в моих руках, и я упустил ее. Плохой я йезид!
      Он неутешно рыдал, и настоящие слезы текли по морщинистым щекам. Но вдруг, почти без всякого перехода, заговорил очень спокойно:
      - Хорошо... Эй, приведите коней!
      По-видимому, он распорядился заранее, потому что кони очутились во дворе почти мгновенно. Они выросли у крыльца точно из-под земли, словно в сказке. Исмаил Кой подбежал к ним и начал ласкать их лебединые шеи.
      - Хороши? А? - спросил он.
      И подлинно - кони были хороши, даже чудесны. У заправских наездников Гуляма и Зуфара сердца заныли от предвкушения удовольствия скакать на таких конях по степи, чувствовать под собой вздрагивающие, пружинистые их спины, ласкать шелковистые их шеи.
      - Нате, берите! - сказал Исмаил Кой. - Иракские кони. Чистокровные "арабы".
      Мгновение... И Зуфар уже сидел на коне. Он заставил его проделывать великолепные прыжки, поднимал его "свечкой", погнал к ограде и с разгона перемахнул через нее. Гулям сдержанно и важно поблагодарил вождя. Вынул затем кошелек с золотом и спросил:
      - Сколько?
      - Я дарю коней тебе, горбан, - хитро усмехнулся Исмаил Кой.
      Зуфар услышал и помрачнел. Он спрыгнул на землю и, ведя коня под уздцы, подошел поближе. Только наивный мог поверить в бескорыстие Исмаил Коя. И таким наивным оказался Гулям. Ему все еще казалось, что шейх йезидов оказывает ему высокие почести. Но у йезида было совсем другое на уме.
      - Маленькая услуга! - сказал он. - Помогите старому бедному курду.
      Он отвел Гуляма и Зуфара в комнату.
      - Что тебе надо, старик? Мы сейчас уезжаем.
      В нетерпении Гулям весь дрожал. Он мысленно мерил расстояние до Мешхеда. Теперь, когда он владел конем, все казалось ему легко исполнимым и удивительно простым.
      - Вы сейчас уедете. Кони ваши. Но одна маленькая просьбица.
      - Скорее, старик! - воскликнул Гулям.
      - Кавваль и два кочака идут по дороге... Пусть они не дойдут...
      - Что? Что?!
      Это "что" вырвалось в один голос и у пуштуна и у Зуфара. Предложение Исмаил Коя могло ошеломить кого угодно.
      Шейх йезидов всего-навсего был первобытно прост. Подумаешь! На дорогах Хорасана сплошь и рядом отправляют в рай людей и по гораздо более ничтожному поводу: за полотняную рубаху, за один фунт кукурузы... Недавно пристрелили перса, ехавшего из Кучана на верблюде и гнавшего перед собой двух баранов. Жандармы нашли труп перса, но не нашли и следов ни верблюда, ни баранов. А другого купца и не нашли вовсе: его тело, говорят, воры сожгли в костре...
      Исмаил Кой считал свою просьбу очень разумной. Шейх имел от своих двадцати восьми жен много сыновей. Всех он не слишком хорошо знал, но очень любил. За полвека кровавых междоусобиц и битв с турками, персами, англичанами Исмаил Кой потерял, по его подсчетам, тринадцать сыновей, тринадцать славных воинов, а сколько умерло в нежном возрасте от болезней, голода и холода в горах и пустынях! У Исмаил Коя осталось восемнадцать сыновей в живых. Только восемнадцать! Старик устал от смертей. Смерть снова протянула свою лапу к его семье. Кровавая месть вырывала жертву за жертвой. Одно средство могло остановить кровь. Мстители должны погибнуть не от руки Исмаил Коя или его родичей. Если с мстителями из рода дерсилов разделаются посторонние, тогда, по закону пустыни, кровавая цепь мести оборвется...
      Бессильно опустились руки у Гуляма.
      Он, благородный пуштун, в роли наемного убийцы. Нет, не купит он такой ценой даже спасение любимой. Он скорее удушит собственными руками проклятого старика Исмаил Коя. Отчаяние охватило Гуляма. Он сидел оглушенный, не зная, что делать, на что решиться.
      В противоположность ему Зуфар вдруг словно ожил.
      - Исмаил Кой, - сказал он, - я думаю о твоей мудрости. Кто убил твоих тринадцать сыновей? Я спрашиваю тебя, от чьей руки пали твои сыновья, если не считать убитого рукой курда-дерсила твоего сына Кассама, пусть пьет он воду источника "зем-зем" в раю!
      Глаза старика снова, затянула пленка. Устремив взгляд в пространство, он вспоминал:
      - Сына Ревана повесили по приказу офицера инглиза на озере Ван. Сына Буйина сразила инглизская пуля в Кут-эль-Амарне, когда инглизов осаждали турки. Сына Азиза - славным он вырос курдом и храбрым воином - расстрелял один пес капитан-инглиз на площади в Моссуле. Сын Решко умер от ран в плену у турок. Саид Риза пал в бою с арабскими наемниками англичан в Дизфуле. Моего любимого Саляхэддина - о, зачем ты, чужеземец, сыплешь мне перец на раны сердца! - опознали на багдадском базаре англичане и выдали турецким тюремщикам... Не знаю даже, где его могила...
      Старик распустил чалму и кончиком ее вытер слезу. Он не стыдился. Воин-курд не стыдится слез, пролитых по своим сыновьям-воинам. Он замолчал. Даже для его сожженного горем сердца воспоминания оказались не под силу.
      - У тебя, старик, много врагов, - проговорил медленно Зуфар, - у курдов много врагов. Что же получается? Курдов убивают инглизы. Курдов убивают по навету инглизов турки и персы. Курдов вешают инглизы, турки и персы. А курды убивают друг друга. Очень хорошо! Враги смеются, враги радуются. Пусть курды режут друг друга. Меньше станет курдов, врагам лучше...
      - Что ты хочешь сказать, мальчик? - свирепо проворчал Исмаил Кой. Что ты болтаешь?
      Он с угрозой поглядел на прислоненную к стенке винтовку.
      Но Зуфар не испугался. Он твердо сказал:
      - Старик, прикажи своим, пусть догонят этого... этих каввалей и приведут сюда. Верни им одежду, верни им свое расположение. Приведенных ими верблюдов отдай матери, несчастной матери мальчика. Кто знает, кто подослал этого святошу Хусейна стрелять в твоего родича? Не для того ли подослали Хусейна, чтобы посеять среди курдов семена розни и вражды? Береги пули для врагов, Исмаил Кой. А нас отпусти. Хочешь - на твоих конях. Не хочешь - уйдем пешком.
      С Исмаил Коем никто не разговаривал так. Редко кто ему перечил. Зуфар чувствовал себя далеко не спокойно, как пытался показать. Старик йезид в своих капризах был совершенно необуздан.
      Стеной стояли перед хижиной курды. Их сумрачные лица хорошо были видны сквозь широкие щели междверных досок. Шли секунды в молчании, но тянулись они бесконечно. Зуфар хотел еще и еще говорить, убеждать, но слова не шли на ум, и он молчал, не сводя глаз с лица шейха.
      Первым нарушил молчание сам Исмаил Кой.
      - Почему Исмаил Кой думает о врагах-курдах? - точно с удивлением спросил он себя вслух. - Почему Исмаил Кой не думает о врагах-инглизах, о врагах-турках?
      И вдруг он резким толчком распахнул дверь и накинулся на курдов:
      - А вы что стоите, вы что смотрите? Ваш старый вождь выжил из ума, разнюнился, как женщина. Где ваши советы? Где ваша мудрость?
      Он подозвал сына:
      - Скажи им, что видел и слышал.
      - Я видел в Стране Советов справедливость. В стране Ленина нет жандармов, нет шахиншаха. В Стране Советов не обманывают курдов, как здесь. Этот проклятый инглиз Хамбер платит за лучший коврик "гали" тебе, отец, пять туманов, а продает в Тегеране за пятьдесят. А за большой ковер "гали" дает двадцать, а продает за пятьсот. Наживается, собака! А в Ашхабаде государственная контора за "гали" дает четыреста - четыреста пятьдесят... В Стране Советов справедливые люди. Страной Советов управляют рабочие люди, и крестьяне, и пастухи.
      - Слыхали?! - закричал Исмаил Кой. - Не надо нам золота инглиза Хамбера. Курды не пойдут воевать против большевиков. Там, - и он показал рукой на запад, - на заходе солнца, на озере Ван, восстали наши братья. Проклятие туркам! О, турки неправедные сами по себе, неправедные с нами, неправедные с правоверными. Сделайте хоть шаг праведно! Кто воин, тот не останется дома. Кто воин, тот пойдет воевать с притеснителями. Грузите одеяла и котлы на мулов! В путь!
      Еще Зуфар и векиль Гулям не успели выехать из чахлых садов селения, а уже все смешалось в невообразимом шуме. Ревели ослы, гремела медная посуда, смеялись и плакали женщины, лаяли собаки, кричали верблюды. Исмаил Кой собирался в дальний поход. В свои восемьдесят пять лет он шел воевать со всем пылом молодости.
      Они быстро ехали по дороге. Гулям говорил:
      - И старец, которого зовет могила, сражается с врагами своего народа. А я полон сил. Что остается делать мне, когда мою родину раздирают междоусобицы, которым радуются Хамбер и этот Ибн-Салман? Посланники дьявола! Люди совершают великие дела, а мне остается искать любимую. Где она?
      Он не обращался ни к кому. Он повторял вслух мысли, которые давно уже мучили его.
      О другом думал Зуфар, по-детски восторгаясь конем. Да, на таком коне он свободен как ветер. Спасибо Исмаил Кою. Исмаил Кой дал им коней и не отнял их, когда задуманная им кровавая сделка не состоялась. Молодец старик! Честный по-своему старик! Даже волшебный конь Зульфикар из сказок матушки Шахр Бану несравним с конем Исмаил Коя. Советская граница не кажется уже такой далекой, когда ты сидишь в седле. Такие быстрые ноги уведут от всех бед. И Зуфару уже казалось, что его Хазарасп гораздо ближе. Совсем близко. И что там какая-то тысяча верст для такого скакуна, как этот!..
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      Они хуже смерти - всегда заняты
      злодеяниями, грабят все, что
      удается, и, как саранча,
      уничтожают зелень... Они самые
      подлые, они хуже животных.
      А л и ш е р  Н а в о и
      Солнце пекло неистово. Сизый дым шел от соли и песка. Жарким пламенем полыхало от раскаленной щебенки.
      С шумом, скверной руганью, треском подков по груди пустыни рвалась вперед орда всадников. Хвосты громадных чалм развевались в знойном воздухе, глаза горели безумием, ружья палили в небо без толку, иссушенные духотой глотки поносили трусов луров. Каравана еще и в помине не было, а ошалевшие от посулов и обещаний белуджи уже сражались без памяти, бешено нанося удары... по воздуху! С взмыленных коней пена летела клочьями. Орда ревела, рычала.
      Великий Убийца Керим-хан мчался впереди в полном экстазе. Он тоже кричал. Он подогревал в своих белуджах жажду крови и добычи. Рубить беспощадно! Раненых пристреливать! Дать волю рукам! Добыча принадлежит тому, кто первый прикоснулся к ней.
      Было от чего загореться. Орда неудержимо катилась вперед лавиной гибели.
      Хитрецы инглизы бьют чужой рукой. Керим-хан понимал, что сегодня он чужая рука инглизов, тех самых инглизов, которых он не терпел. А сегодня он служил им, палачам своего народа. Его, Керим-хана, инглизы использовали в качестве молота. Удар наносился по единоверцам-афганцам. Пусть! Он ненавидит Кабул и все, что имеет афганский вкус. Инглизы наносят удар его, Керим-хана, рукой по единоверцам-лурам. Пусть! Луры - вольные люди степи, а человек степи не смеет зевать. Горе лурам! Добыча стоит мертвых луров! Вперед! И пусть белуджский меч не знает пощады.