4

— Я не согласен с вами, профессор Эшли, — сказал Барри Дилан, самый молодой и талантливый ученик группы Мэри Эшли, с вызовом глядя на нее. — Александру Ионеску гораздо хуже Чаушеску.

— Чем ты можешь доказать это? — спросила Мэри Эшли.

В семинаре по политологии принимали участие двенадцать студентов выпускного курса Канзасского университета. Студенты сидели полукругом лицом к Мэри. Очередь на запись к ней в группу была гораздо длиннее, чем к другим преподавателям. Она была замечательным специалистом, обладала чувством юмора и обаянием, поэтому находиться рядом с ней было удовольствием. Ее овальной формы лицо изменялось от привлекательного к прекрасному, в зависимости от ее настроения. У нее были миндалевидные карие глаза и густые черные волосы. Ее фигура вызывала зависть у студенток и фантазии у студентов мужского пола, хотя сама она не замечала своей красоты.

«Интересно, счастлива ли она со своим мужем?» — подумал Барри. Он нехотя переключил свое внимание на заданный вопрос.

— Ну, когда Ионеску захватил власть в Румынии, он уничтожил всех сторонников Грозы и вернулся к прежней жесткой просоветской политике. По сравнению с ним Чаушеску был не так уж и плох.

Один из студентов задал вопрос:

— Почему же тогда президент Эллисон так стремится восстановить с ним дипломатические отношения?

— Потому что мы хотим вовлечь его в западный лагерь.

— Вспомните, — сказала Мэри, — Николае Чаушеску смотрел не только на Восток, но и на Запад. В каком году это началось?

— В 1963 году, — ответил Барри. — Когда возникли разногласия между Россией и Китаем, Румыния резко изменила свою позицию, чтобы показать свою независимость в международных делах.

— Что можно сказать о нынешних взаимоотношениях Румынии с другими странами Варшавского пакта, в особенности с Советским Союзом? — спросила Мэри Эшли.

— Я бы сказал, что они стали крепче.

— А я не согласен, — заявил другой студент. — Румыния подвергла критике СССР за его вторжение в Афганистан, за подписание договора с ЕЭС. К тому же…

Прозвенел звонок. Занятие закончилось.

Мэри сказала:

— В понедельник мы поговорим об основных факторах, влияющих на отношения Советского Союза со странами Восточной Европы. Мы также обсудим возможные последствия плана президента Эллисона разрушить «железный занавес». Желаю хорошо провести выходные.

— И вам тоже, профессор.

Мэри смотрела, как студенты направлялись к выходу. Ей нравилась непринужденная атмосфера, царившая на семинаре. История и география оживали в жарких спорах студентов. Иностранные имена и города становились реальными, а исторические события, казалось, происходят прямо здесь. Она преподавала в Канзасском университете уже пятый год, и ей до сих пор это приносило удовлетворение. В год она вела пять групп по изучению политических наук, не считая семинаров со студентами выпускных курсов, где речь шла всегда о Советском Союзе и других социалистических странах. Иногда она чувствовала себя обманщицей. «Я никогда не была в странах, про которые я рассказываю», — думала она. — «И вообще никогда не покидала Соединенных Штатов».

Мэри Эшли, как и ее родители, родилась в Джанкшн-Сити. Единственный член их семьи, который видел Европу, был ее дед, родившийся в маленькой румынской деревне Воронет.

Мэри планировала отправиться в путешествие за границу после получения ученой степени, но в то лето она познакомилась с Эдвардом, и европейское путешествие превратилось в трехдневный медовый месяц в Уотервилле, в пятидесяти милях от Джанкшн-Сити, где Эдвард занимался больным в критическом состоянии.

— В следующем году поедем обязательно, — сказала Мэри Эдварду вскоре после свадьбы. — Мне так хочется посмотреть Париж, Рим, побывать в Румынии.

— Мне тоже. Поедем обязательно. Следующим летом.

Но следующим летом родилась Бет, а Эдвард был занят работой в больнице графства Джери. Через два года родился Тим, Мэри получила звание доктора философии, снова стала преподавать в Канзасском университете, и годы незаметно пролетели. Если не считать коротких поездок в Чикаго, Атланту и Денвер, Мэри ни разу не выезжала на пределы штата Канзас.

«Как-нибудь в другой раз», — обещала она сама себе.

Мэри собрала свои записи и посмотрела в окно. За стеклом с морозными узорами снова пошел снег. Надев пальто и красный шерстяной шарф, она направилась на Ваттиер-стрит, где припарковала свою машину.

Университетский городок был огромным: 315 акров, где среди деревьев и клумб расположились восемьдесят семь корпусов, включая лаборатории, театры, церковь. Издалека университетские здания, построенные из коричневого известняка с башенками наверху, напоминали старинные замки, готовые сдержать нашествия вражеских орд. Когда Мэри проходила мимо Денисон-холла, навстречу ей попался мужчина с фотоаппаратом «Никон». Он направил его на здание и щелкнул затвором. Мэри попала в кадр. «Мне надо было отойти в сторону», — подумала она. — «Я испортила ему снимок».

Через час эта фотография отправилась на самолете в Вашингтон.

У каждого города есть свой неповторимый ритм, жизненный пульс, свойственный местности и живущим здесь людям. Джанкшн-Сити в графстве Джери с населением 20.381 человек в 130 милях от Канзас-Сити гордился тем, что он является географическим центром Соединенных Штатов. Здесь выходила газета «Дейли Юнион», была радиостанция и телецентр. В деловой части города находились несколько магазинов и две заправочные станции — одна на 6-й улице, другая на Вашингтон-стрит. Здесь располагались супермаркет, Первый Национальный банк, «Домино Пицца», закусочные, автобусная станция, магазин готовой одежды и питейные заведения — все точно такое же, как и в сотнях других маленьких городков США. Но жители Джанкшн-Сити любили свой город за его деревенскую тишину и спокойствие. По крайней мере в рабочие дни. По субботам и воскресеньям Джанкшн-Сити превращался в место отдыха солдат из расположенного неподалеку Форт-Райли.

По дороге домой Мэри Эшли остановилась пообедать в «Диллонз Маркет», а затем направилась на север, в сторону Олд Милфорд-роуд, жилого района, расположенного на берегу озера. С левой стороны дорога была усажена дубами и вязами, а справа тянулись аккуратные дома из камня и кирпича.

Семья Эшли жила в двухэтажном каменном доме, стоящем на небольшом возвышении. Доктор Эшли купил его тринадцать лет назад. В нем была большая гостиная, столовая, библиотека, комната для завтрака, кухня, а наверху — одна большая спальня и две маленькие.

— Это слишком большой дом, — сказала тогда Мэри Эшли. — Для двоих тут много места.

Эдвард обнял ее и крепко прижал к себе.

— А кто сказал, что нас будет только двое?

Когда Мэри вернулась домой, Тим и Бет уже ждали ее.

— Знаешь что, — сказал Тим, — нашу фотографию опубликуют в газете.

— Может, ты поможешь мне убрать продукты? — сказала Мэри. — А в какой газете?

— Этот человек не сказал об этом, он только сфотографировал нас и пообещал сообщить потом.

Мэри остановилась и посмотрела на сына.

— А больше он ничего не сказал?

— Нет, — ответил Тим. — Но у него был классный «Никон».

В воскресенье Мэри праздновала — хотя это и не то слово, которое возникло у нее в голове, — свое тридцатипятилетие. Эдвард решил устроить ей сюрприз и организовал вечеринку в загородном клубе. Их соседи — Флоренс и Дуглас Шаффер и еще четыре пары ждали ее. Эдвард радовался как ребенок удивленному выражению лица Мэри, когда та зашла и увидела праздничный стол и плакат с поздравлениями. Ей не хватило духу сказать ему, что она узнала о готовящейся вечеринке еще две недели назад. Она обожала Эдварда. «А почему бы и нет? Разве можно не любить такого мужчину?» Он был красивый, умный, заботливый. Его дед и отец были врачами, поэтому Эдварду никогда не приходило в голову стать кем-то другим. Это был самый лучший хирург в Джанкшн-Сити, хороший отец и прекрасный муж.

Задув свечи на праздничном торте, Мэри украдкой посмотрела на него и подумала: «Что еще надо женщине для счастья?»

В понедельник утром Мэри проснулась с головной болью. Вчера вечером произносили столько тостов, а она совсем не привыкла пить. Мэри с трудом поднялась с постели. «Это все от шампанского. Никогда больше не буду пить», — пообещала она себе.

Она спустилась вниз и принялась готовить завтрак детям, стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль в голове.

— Шампанское, — простонала Мэри. — Это французы мстят нам таким способом.

Бет вошла в комнату с охапкой книг.

— С кем это ты разговариваешь, мама?

— Сама с собой.

— Довольно странно!

— Что правда, то правда. — Мэри поставила на стол коробку с овсянкой. — Я купила для тебя новый сорт, надеюсь, тебе понравится.

Бет уселась за кухонный стол и принялась изучать надпись на коробке.

— Я не стану этого есть. Ты хочешь погубить меня.

— Без фокусов, — предупредила ее Мэри. — Что ты еще собираешься есть на завтрак?

Десятилетний Тим ворвался на кухню. Он плюхнулся на стул и сказал:

— Я буду яишницу с беконом.

— А где твое «доброе утро?» — спросила Мэри.

— Доброе утро. Я буду есть яишницу с беконом.

— Пожалуйста.

— Ну ладно, мама, перестань. Я и так опаздываю в школу.

— Хорошо, что ты мне напомнил. Мне звонила миссис Рейнольдс. У тебя плохие отметки по математике. Что ты на это скажешь?

— Она все преувеличивает.

— Тим, оставь свои шутки.

— Лично я ничего смешного в этом не вижу, — фыркнула Бет.

Тим скорчил ей рожу.

— Хочешь увидеть смешное — посмотри на себя в зеркало.

— Хватит, — сказала Мэри. — Ведите себя нормально.

Головная боль усилилась.

— Мама, можно, после школы я пойду на каток? — спросил Тим.

— Ты и так скользишь по тонкому льду. Придешь домой и будешь делать уроки. По-твоему, это хорошо, что сын профессора не успевает по математике?

— А что такого? Ты ведь не математику преподаешь?

«Говорят, что тяжело иметь двух детей», — хмуро подумала Мэри. — «А что, если их пятеро или шестеро?»

— Тим тебе уже сказал, что получил двойку по письму? — спросила Бет.

Брат уставился на нее.

— Ты когда-нибудь слыхала о Марке Твене?

— А какое отношение имеет к этому Марк Твен? — спросила Мэри.

— Марк Твен сказал, что не уважает людей, которые не могут написать одно и то же слово по-разному.

«Нам с ними не справиться», — подумала Мэри. — «Они умнее нас».

Она приготовила им бутерброды на обед, не переставая думать о Бет и ее новой сумасшедшей диете.

— Бет, пожалуйста, съешь все, что я тебе положила.

— Если только там нет искусственных консервантов. Я не хочу рисковать своим здоровьем из-за алчности компаний, выпускающих продукты.

«Интересно, куда девалась простая еда, что была раньше», — подумала Мэри.

Тим вытащил из тетради Бет записку.

— Надо же! — завопил он. — «Дорогая Бет, давай сидеть за одной партой. Вчера я весь день думал о тебе и…»

— Отдай немедленно, — заверещала Бет. — Это мое!

Она попыталась выхватить у него записку, но Тим отскочил в сторону.

Он прочитал имя под запиской.

— Эй, тут написано «Вирджил». А я думал, ты влюблена в Арнольда.

Бет выхватила у него из рук записку.

— Что ты понимаешь в любви? — заявила двенадцатилетняя дочь Мэри. — Ты еще ребенок.

Головная боль усиливалась с каждой минутой.

— Дети, оставьте меня в покое.

Мэри услышала клаксон школьного автобуса. Тим и Бэт ринулись к двери.

— Подождите. Вы же еще не позавтракали, — крикнула Мэри.

Она пошла за ними по коридору.

— Нет времени, мама. Нам пора.

— Пока, мамочка.

— На улице страшный холод. Наденьте пальто и шарфы.

— А я потерял свой шарф, — сказал Тим.

Когда они ушли, она почувствовала себя опустошенной. «Быть матерью — это постоянно жить в центре урагана», — подумала Мэри.

Эдвард спускался по лестнице, и она ощутила жар в теле. «Прошло столько лет», — подумала Мэри, — «а он для меня все равно самый привлекательный мужчина». При первой встрече ей понравилась его обходительность. В его светло-серых глазах светился ум, но, когда он чем-то страстно увлекался, в них загорались язычки пламени.

— Доброе утро, дорогая. — Он поцеловал ее, и они вместе прошли на кухню.

— Милый, сделай мне одолжение.

— Конечно, дорогая. Все, что ты попросишь.

— Я хочу избавиться от детей.

— От обоих?

— От обоих.

— Когда?

— Сегодня.

— А кому мы их отдадим?

— Кому угодно. У них уже такой возраст, что я просто не могу с ними справиться. Бет просто помешана на всевозможных диетах, а твой сын становится двоечником.

— Может, это не наши дети, — глубокомысленно заметил Эдвард.

— Надеюсь, что так оно и есть. Я приготовлю тебе овсянку.

Он посмотрел на часы.

— Прости, дорогая. Нет времени. Я должен оперировать через полчаса. Хэнк Кэйтс засунул руку в какую-то машину. Он может остаться без пальцев.

— В таком-то возрасте он еще занимается фермерством?

— Не дай Бог, он это услышит.

Мэри знала, что последние три года Хэнк Кэйтс не платил ее мужу ни цента. Как и большинство фермеров в округе, он еле сводил концы с концами из-за низких цен на сельскохозяйственную продукцию и невнимания администрации Фермерского банка. Эдвард никогда не напоминал своим пациентам о деньгах, и многие из них платили ему натуральным продуктом. Весь погреб у них в доме был набит мешками с картофелем, кукурузой и зерном. Один фермер хотел отдать Эдварду корову вместо денег, но когда Мэри узнала об этом, то сказала:

— Ради Бога, скажи ему, что ты будешь лечить его бесплатно.

Мэри посмотрела на мужа и еще раз подумала: «Какая же я счастливая».

— Ладно, — сказала она. — Может, я передумаю отдавать детей. Слишком уж мне нравится их отец.

— Сказать по правде, и я в восторге от их матери. — Он обнял ее и прижал к себе. — Еще раз поздравляю тебя с днем рождения.

— Ты все еще любишь меня, несмотря на то, что я старая женщина?

— Я люблю старых женщин.

— Спасибо. — Мэри внезапно о чем-то вспомнила. — Мне надо пораньше вернуться домой. Сегодня наша очередь приглашать Шайферов.

Каждый вечер по понедельникам они играли с соседями в бридж. Это стало уже традицией. То, что Дуглас Шайфер был врачом и работал в той же больнице, что и Эдвард, сближало их еще больше.

Мэри и Эдвард вышли из дома вместе, пряча лица от порывов ледяного ветра. Эдвард залез в свой «форд гранада» и смотрел, как Мэри садится за руль своего пикапа.

— Дорога, наверно, скользкая, — крикнул он ей. — Веди машину осторожно.

— Ты тоже, дорогой.

Она послала ему воздушный поцелуй, и обе машины тронулись с места. Эдвард направился в больницу, а Мэри — в городок Манхэттен, в шестнадцати милях, где располагался университет.

Двое мужчин, сидевших в автомобиле в двух кварталах от дома Эшли, посмотрели вслед машинам. Они подождали, пока те не скрылись из виду.

— Поехали.

Они остановились у соседнего дома. Рэкс Олдс, сидевший за рулем, остался в машине, а его напарник подошел к двери и нажал на кнопку звонка. Дверь открыла привлекательная брюнетка лет тридцати пяти.

— Да? Чем могу быть вам полезна?

— Вы миссис Дуглас Шайфер?

— Да?..

Мужчина полез в карман и вытащил оттуда свое удостоверение.

— Меня зовут Дональд Зэмлок. Я из службы безопасности государственного департамента.

— Боже праведный! Только не говорите, что Дуг ограбил банк!

Агент вежливо улыбнулся.

— Нет, мадам. Нам об этом ничего не известно. Я хотел бы задать вам несколько вопросов о вашей соседке, миссис Эшли.

Она посмотрела на него с внезапной тревогой в глазах.

— О Мэри? Что-нибудь случилось?

— Можно мне войти?

— Да, конечно. — Флоренс Шайфер провела его в гостиную. — Присаживайтесь. Может, выпьете кофе?

— Нет, спасибо. Я не отниму у вас много времени.

— А зачем вам надо узнать о Мэри?

Он ободряюще улыбнулся.

— Обычная проверка. Ее ни в чем не обвиняют.

— Надеюсь, это так, — возмутилась Флоренс Шайфер. — Мэри Эшли прекраснейший человек. Вы с ней встречались?

— Нет, мадам. Мой визит к вам конфиденциальный, и я хотел бы, чтобы все осталось между нами. Как долго вы знаете миссис Эшли?

— Около тринадцати лет. С тех пор, как она поселилась по соседству.

— Значит, вы должны хорошо ее знать.

— Конечно. Мэри моя близкая подруга. А почему?..

— Какие у нее отношения с мужем?

— После нас с Дугласом это самая счастливая пара на свете. — Она подумала и добавила: — Наверно, они счастливее нас.

— Я так понял, у миссис Эшли двое детей. Девочка двенадцати лет и мальчик — десяти?

— Правильно. Бет и Тим.

— По-вашему, она хорошая мать?

— Она превосходная мать. А зачем?..

— Как, по-вашему мнению, миссис Шайфер, можно ли назвать миссис Эшли эмоционально устойчивым человеком?

— Несомненно.

— У нее не было эмоциональных срывов?

— Никогда.

— Она пьет?

— Нет. Она не выносит алкоголя.

— А как насчет наркотиков?

— Вы обратились не по адресу. У нас в Джанкшн-Сити нет наркоманов.

— Миссис Эшли замужем за врачом?

— Да.

— Если бы ей понадобилось достать наркотики…

— Вы с ума сошли. Она не принимает наркотики. Не нюхает и не колется.

Некоторое время он изучающе смотрел на нее.

— Похоже, вы хорошо знаете терминологию.

— Я, как и все, смотрю «Майами Вайс»1, — Флоренс стала понемногу раздражаться. — У вас есть еще ко мне вопросы?

— Дед Мэри Эшли родился в Румынии. Вы слышали, чтобы она говорила о Румынии?

— Ну, иногда она вспоминает истории, которые дедушка рассказывал ей в детстве. Он родился в Румынии, но приехал в Штаты подростком.

— Вы когда-нибудь слышали, чтобы миссис Эшли неодобрительно отзывалась о румынском правительстве?

— Нет. Не припомню.

— Последний вопрос. Слышали ли вы, чтобы миссис или мистер Эшли ругали правительство Соединенных Штатов?

— Никогда!

— Значит, по-вашему, они лояльные американцы?

— Еще бы. Почему вы спрашиваете?..

Мужчина встал.

— Спасибо, что уделили мне время, миссис Шайфер. Еще раз хочу предупредить, что наша беседа была конфиденциальной. Я бы попросил вас не говорить об этом никому, даже вашему мужу.

Он вышел из дома. Флоренс Шайфер глядела ему вслед.

— Не могу поверить в случившееся, — сказала она вслух.

Агенты ехали по Вашингтон-стрит, направляясь на север. Они проехали мимо плаката «Добро пожаловать в наш прекрасный край».

— Надо же, — хмыкнул Рэкс Олдс.

Они проехали мимо магазинов и баров. Возле кафе «Фэт Чэнс» торговая часть города резко обрывалась.

— Господи, — сказал Дональд Зэмлок, — у них главная улица длиной всего в два квартала. Это не город, а автобусная остановка.

— Это для нас с тобой, — сказал Рэкс Олдс, — а для этих людей это город.

Зэмлок покачал головой.

— Может, тут хорошо жить, но я бы в жизни здесь не поселился.

Седан остановился у здания банка, и Рэкс Олдс вышел из машины. Через двадцать минут он вернулся.

— Все чисто, — сказал он, залезая в машину. — У семьи Эшли на счете в банке семь тысяч долларов и закладная на дом, все счета оплачиваются вовремя. Президент банка говорит, что доктор слишком мягкий человек, чтобы стать бизнесменом, но его репутация безупречна.

Зэмлок посмотрел в записную книжку.

— Давай проверим еще пару мест и вернемся обратно в цивилизованный мир, пока я окончательно не свихнулся.

Дуглас Шайфер, обычно приятный, улыбчивый человек, сейчас хмурился. Шайферы и Эшли играли в бридж, и Шайферы уже проигрывали десять тысяч очков. В четвертый раз за вечер Флоренс совершила грубую ошибку. Дуглас бросил карты на стол.

— Флоренс! — взорвался он. — На чьей стороне ты играешь? Ты знаешь, сколько мы уже проиграли?

— Извини, — нервно сказала она. — Я просто никак не могу сосредоточиться.

— Оно и видно, — проворчал ее муж.

— Тебя что-нибудь тревожит? — поинтересовался Эдвард Эшли.

— Я не могу об этом рассказать.

Все удивленно посмотрели на нее.

— Что это значит? — спросил ее муж.

Флоренс глубоко вздохнула.

— Мэри, это про тебя.

— Что про меня?

— У тебя какие-то неприятности?

Мэри уставилась на нее.

— Неприятности? Нет. Почему ты так думаешь?

— Я не могу рассказать. Я дала слово.

— Кому ты дала слово? — спросил Эдвард.

— Федеральному агенту из Вашингтона. Он заходил сегодня ко мне и задавал разные вопросы про Мэри. Такое впечатление, что речь шла о международной шпионке.

— Что за вопросы? — потребовал Эдвард.

— Ну, как обычно. Лояльная ли она американка? Хорошая ли она жена и мать? Употребляет ли наркотики?

— Какого черта им понадобилось задавать такие вопросы?

— Я знаю, — возбужденно сказала Мэри. — Это из-за моей профессорской должности.