Знамя над рейхстагом

      Вот и еще одним соратником в самый канун победы стало меньше. Трудно было представить себе, что больше не появится на НП коренастая, полная фигура Димы Лазаренко, не прозвучит его убежденное (и отнюдь не пустое!) заверение: "Связь будет, товарищ генерал, обязательно будет!", что не прыснут солдаты от его соленой шутки. Горько было сознавать это.
      Да, много жизней забрал тот трудный день - 29 апреля. Среди погибших кроме Лазаренко были и другие люди, которых я знал, с которыми постоянно сталкивался и по служебным делам, и в редкие часы отдыха. Например, капитан Вадим Всеволодович Белов, редактор дивизионной газеты "Воин Родины". Со своим заместителем капитаном Зацепиным он отправился в один из полков. Ударил из окна фаустпатрон, грохнул взрыв, и Белов был сражен насмерть, а Зацепин ранен...
      Но об этом я узнал позже. А пока, осмотревшись на новом месте, позвонил на старый НП и попросил быстрее направить ко мне Офштейна. Но оказалось, что Израиль Абелевич заболел - что-то стряслось с желудком и врач не разрешает ему подниматься.
      - Ладно, - решил я, - Чупрета здесь уже, пришлите кого-нибудь еще из оперативного отделения...
      Вскоре на танке прибыли подполковник Морозов и один из заместителей Офштейна - капитан Константин Барышев.
      Штурм красного дома продолжался. К 13 часам подразделения Давыдовского батальона очистили несколько комнат на первом этаже. Бойцы из батальона Неустроева захватили угловую часть здания, выходящую на набережную. В этом бою был ранен командир роты Панкратов, его заменил командир отделения старший сержант Гусев.
      Сражение за "дом Гиммлера" затягивалось. Пока что нами был достигнут незначительный успех. Вводить же раньше времени весь 674-й полк не хотелось - ведь нужны были свежие силы для штурма рейхстага.
      Несколько раз поднимался я на четвертый этаж соседнего дома, на НП, где сидели артиллеристы и разведчики. Картина, во всяком случае внешне, оставалась неизменной. Все так же клубились разрывы на набережной и на мосту. Все так же густой чадный туман застилал панораму города серой кисеей. Разве что кисея эта стала плотнее да из нескольких окон красного здания начал валить дым.
      Но как бы ни важны были события по ту сторону Шпрее, они не могли безраздельно поглотить внимание. Время от времени звонили то Мочалов, то Дьячков.
      Моча лов сообщал:
      - Фашисты из Тиргартена атакуют мост силами до двух батальонов при поддержке танков. Атаку отбили главным образом артиллерией. Несколько немецких танков горят. Два наших тоже подожжены. В общем, держимся. Сейчас у другого моста, южнее, заваруха наклевывается.
      - Держись, Мочалов, держись! Не стой неподвижно, выводи мелкие подразделения на ту сторону, встречай немцев там. Маневрируй, устраивай засады!
      Следом докладывал Дьячков, как всегда, спокойно, невозмутимо:
      - Фашистов вокруг капе полно. Действуют отдельными группами. Подполковник Истрин использует для борьбы с ними тыловые подразделения. Дела у него идут неплохо.
      Обстановка окончательно утвердила меня в решении оставить батальон Блохина в резерве. А то, не ровен час, вся опергруппа может оказаться в руках у немцев.
      К вечеру батальоны Давыдова и Неустроева очистили уже довольно значительную часть "дома Гиммлера". Плеходанов получил приказ вводить в здание весь свой полк. Бой за красный дом слишком затянулся. Это не входило в наши планы. Надо было форсировать ход событий.
      В темноте два батальона 674-го полка бегом преодолели мост Мольтке, по которому гитлеровцы не прекращали вести огонь. Наши силы в "доме Гиммлера" удвоились. А в здании швейцарского посольства к этому времени уже находились 380-й и 525-й полки 171-й дивизии.
      Часы показывали полночь. Наступило 30 апреля.
      Штурм рейхстага
      На исходном положении
      Бой в красном здании продолжался всю ночь. Оборонявшийся там эсэсовский батальон дрался очень упорно.
      Под утро над нашими частями нависла внезапная угроза. Из кварталов, расположенных к юго-востоку от швейцарского посольства, вырвалась монолитная масса людей. Растекаясь между домами, они подняли неистовую пальбу из автоматов. Пули градом стучали по асфальту, по стенам домов.
      Это бросились в отчаянную контратаку курсанты-моряки, прибывшие из Ростока. Они пытались прорваться к мосту Мольтке. Однако застать врасплох наших командиров, искушенных всяческими неожиданностями, было не так-то просто. Плеходанов быстро вывел часть людей из "дома Гиммлера", Клименков двинул своих бойцов из белого здания. Грянули орудия прямой наводки и минометы, уже успевшие перебраться на противоположный берег Шпрее.
      Бой получился очень скоротечным. Ошеломленный, зажатый в клещи отряд не смог даже по-настоящему сопротивляться. Около трехсот пятидесяти незадачливых курсантов оказались в плену. Половина остальных устлала своими трупами улицы, другие столь же стремительно, как и наступали, откатились назад.
      На НП ко мне привели несколько пленных моряков. Это были рослые, статные ребята, лет восемнадцати-девятнадцати, в черных бушлатах и брюках клёш. При виде их мне припомнилась контратака немецких матросов на латвийских холмах. Эффектное было зрелище! А этим внешний эффект не помог свой прорыв они предприняли в темноте.
      Курсанты были обескуражены всем происшедшим. Еще несколько минут назад они мнили себя спасителями третьего рейха, а теперь вот неловко и опасливо переминались с ноги на ногу в блиндаже русского комдива. На вопросы они отвечали довольно обстоятельно.
      Вчера утром их высадили в Темпельгофе. 600 человек. Строем прошли они пятикилометровый путь до рейхсканцелярии. Там их построили около бункера. Вышел Гитлер со свитой. Вид фюрера их удивил. Пятидесятишестилетний мужчина, он выглядел глубоким стариком. Сначала Гитлер вручил Железный крест подростку, подбившему фаустпатроном русский танк. Потом обратился с короткой речью к морякам. Он назвал их героями и надеждой нации, призванными спасти Германию в трудный для нее час. Для этого требовалось всего-навсего отбросить небольшую кучку русских, которые прорвались на этот берег Шпрее, и пресечь их попытки овладеть рейхстагом и Бранденбургскими воротами. Продержаться нужно совсем недолго - вот-вот появится оружие возмездия огромной силы и новые самолеты. Это вопрос дней. С юга подходит армия Венка. Русские будут не только выбиты из Берлина, но и отброшены до Москвы.
      Гитлер ушел. Его место перед строем занял Геббельс. Он говорил долго и манерно, развивая мысли фюрера о чудодейственном оружии, о слабости большевистских позиций и о скорой победе. Все это перемежалось откровенной лестью в адрес моряков. "Гитлер еще покажет свою силу всему миру!" патетически восклицал маленький колченогий человечек. В заключение он сказал, что отряд моряков получает наименование "батальона СС особого назначения", и дал приказ немедленно выступать.
      Курсанты направились к рейхстагу, до которого было несколько кварталов, и расположились в траншеях. Там и сидели они, пока их не подняли в ночную контратаку с задачей пробиться к мосту Мольтке и взорвать его, чтобы отрезать и уничтожить форсировавших Шпрее русских.
      Допрос помог нам уточнить представление о силах, оборонявших рейхстаг. Меня, признаться, больше всего поразила вера этих мальчишек в сказки о "сверхоружии" в скорой победе над большевиками. В этой вере было что-то мистическое, настолько противоречила она явным, совершенно очевидным фактам.
      К рассвету 30 апреля весь "дом Гиммлера" был нашим. Но, понятно, далось это ценой немалых потерь. Батальоны Давыдова и Неустроева поредели. Сложили свою голову и многие артиллеристы, выводившие орудия на прямую наводку по рейхстагу.
      Задача эта была труднейшей. Если сравнительно легко удалось ее решить майору Найманову - его дивизиону были отведены огневые позиции у здания швейцарского посольства, - то намного тяжелее пришлось тем, кому предстояло стать перед фасадами "дома Гиммлера" и Кроль-оперы. Орудия приходилось перекатывать вручную. Путь им преграждали завалы из битого кирпича и камня. Со стороны Кёнигплаца ни на минуту не утихала ожесточенная стрельба изо всех видов оружия. Артиллеристы прокладывали себе дорогу огнем. Именно так, все время сопровождая батальон Неустроева на прямой наводке, пробивалась вперед полковая батарея 76-миллиметровых пушек, которой командовал капитан Иван Кучерин.
      Младший лейтенант Михаил Шмонин - командир взвода из 76-миллиметровой полковой батареи капитана Сагитова, когда в расчете остался один заряжающий, сам стал на место наводчика. От "дома Гиммлера" орудие ударило по пулеметным точкам и автоматчикам врага. Но неприятельский снаряд снес угол здания, и отважный командир взвода погиб под обрушившимися обломками.
      Выгодные огневые позиции заняла полковая противотанковая батарея капитана Дмитрия Романовского. Взвод лейтенанта Швыдкого расположил пушки в проломах стены, выходящей к Кроль-опере. Взвод лейтенанта Байсурова стал под аркой "дома Гиммлера". А старший лейтенант Тарасович приказал бойцам своего взвода вкатить сорокапятки на второй этаж красного здания.
      Переправились через Шпрее и противотанковый дивизион майора Ильи Тесленко, и приданный нам 1957-й противотанковый полк. Артиллеристы этого полка проявили незаурядную находчивость. Чтобы с меньшими потерями добраться до Кёнигплаца, они решили воспользоваться подвалами красного дома. Бойцы разведали подземный коридор. Он оказался узким и местами был завален. Чтобы не тратить время на разборку завалов, солдаты сняли стволы со станин, и таким образом несколько пушек удалось протащить через весь коридор, а потом, выбравшись на поверхность, установить их против рейхстага.
      Итак, значительная часть орудий, предназначенных для стрельбы прямой наводкой по вражеской твердыне, заняла свои позиции. Стрелковые полки получили приказ сосредоточиться в южной оконечности "дома Гиммлера" и занять исходное положение для атаки рейхстага: Зинченко - на левом фланге, Плеходанов - на правом. Артподготовка назначалась на тринадцать часов, штурм - на тринадцать тридцать.
      Связавшись с Переверткиным, я доложил ему о своих намерениях. Он одобрил их. Потом я попросил:
      - Разрешите перенести наблюдательный пункт в "дом Гиммлера". А то отсюда мне невозможно вести личное наблюдение за ходом боя.
      - Нет, нет, - возразил командир корпуса, - ни в коем случае. Вы тогда оторветесь от своего правого фланга, утратите руководство им. А для корпуса и для армии этот участок очень важен. Допустить прорыв немцев на север ни в коем случае нельзя!
      - Да, но командный пункт дивизии останется на северной стороне Шпрее, в Моабите... - начал я.
      Но Переверткин перебил:
      - Нет, Василий Митрофанович, переходить на южный берег запрещаю.
      Тогда мне этот приказ показался обидным и не очень обоснованным. Лишь много позже я понял, что Семен Никифорович был прав.
      Утро занималось все такое же - дымное, пропитанное гарью и оттого вроде бы пасмурное. С четвертого этажа, куда я забрался понаблюдать за обстановкой, было видно, как по мосту проскакивают, стараясь не угодить под вражеские снаряды, конные упряжки с орудиями. Огонь по мосту не прекращался. На набережной, на той стороне, чернело несколько тридцатьчетверок, подожженных вчера вечером. Танкистам нашим доставалось крепко!
      Едва я спустился вниз, раздался звонок. Зинченко докладывал:
      - Батальон Неустроева занял исходное положение в полуподвале юго-восточной части здания. Только вот ему какой-то дом мешает - закрывает рейхстаг. Будем обходить его справа.
      - Постой, постой, какой еще дом? Кроль-опера? Так она от вас на юго-запад.
      - Нет. Это на юго-восток.
      Я мысленно воспроизвел план. Что за чертовщина! Перед рейхстагом ничего не должно было быть.
      - Что-то ты путаешь, Зинченко. План у тебя есть?
      - Есть.
      - Ну-ка взгляни на него. - Я тоже на всякий случай придвинул к себе карту. - Какое расстояние до здания? Каким оно номером обозначено на плане? - продолжая допытываться я.
      - Расстояние... метров триста. Номер сто пятый...
      - Так ведь это и есть рейхстаг!
      - Да, выходит, что так, - смущенно проговорил Зинченко. - Из подвала он нам как-то не показался. Да и расстояние вроде скрадывается...
      - В следующий раз внимательнее будь и комбатов своих проверяй. А то, чего доброго, возьмут какой-нибудь не тот рейхстаг...
      На этом маленькое недоразумение было исчерпано.
      Сосновский тем временем готовил огневой налет по основным узлам сопротивления: Бранденбургским воротам, рейхстагу и домам восточнее его. Сосредоточенная в этих пунктах артиллерия сильно мешала движению по мосту и выходу на исходные позиции танков и орудий, еще не успевших занять свои места.
      К "дому Гиммлера" подошли последние наши резервы. Это были бывшие узники Моабитского лагеря - наши русские люди, оказавшиеся в фашистской неволе. Не все из них были подготовлены как бойцы, но огромное желание сражаться с фашистами владело каждым. Конечно, я бы с большим удовольствием отправил сейчас в полки бывалых, обстрелянных солдат - как бы пригодились они во время последнего штурма! Но приходилось довольствоваться тем, что было. В ротах ведь насчитывалось по 30-40 человек.
      В 9 часов утра начался наш артналет. Снаряды, видимо, достигли цели. Противник на время замолчал. Потом возобновил стрельбу, но она не была такой интенсивной и точной, как прежде. Однако и этот огонь причинял немало неприятностей. Я приказал Сосновскому не прекращать методического обстрела обнаруженных огневых позиций врага.
      На нашем НП, казалось, сам воздух был пропитан необычайным возбуждением. Все мысли, решения, поступки определяло одно - рейхстаг. Я испытывал прилив необыкновенной бодрости, забыв о том, что уже несколько суток не смыкал глаз. Голова работала ясно, все происходящее воспринималось обостренно и четко.
      Беспрестанно хлопала дверь, впуская и выпуская людей.
      Вот появился Михаил Васильевич Артюхов:
      - Весь политотдел на той стороне. Офицеры по подразделениям пошли. Майора Русаненко направил в батальон Давыдова, а капитана Матвеева - к Неустроеву. Перед штурмом проведем короткие партийные и комсомольские собрания. Объясним обстановку, задачи, напомним о традициях дивизии. Особое внимание обратим на необстрелянных. Все-таки впервые все для них...
      - Что ж, Михаил Васильевич, все правильно, все это надо.
      - Да, вот еще какое дело. Парткомиссия во главе с майором Зенкиным в "дом Гиммлера" пошла. Очень многие перед штурмом заявления в партию подают. Мы решили на месте дела рассматривать.
      - Молодцы! А с газетой у нас как?
      - Очередной номер выпускается. За редактора сейчас старший лейтенант Минчин. Корреспонденты Василий Субботин и Николай Шатилов в батальонах. Будут оттуда давать материалы о штурме. И еще... у меня просьба.
      - Какая?
      - Разрешите и мне в полки пойти?
      - Ладно, иди. Только, смотри, осторожнее будь, не лезь куда не следует. Обязательно в провожатые знающего офицера возьми.
      - Хорошо. До свидания!
      - Желаю успеха!
      Позвонил Дьячков. Доложил:
      - Офицеры штаба отправлены по частям и подразделениям - проверить своевременность выхода на исходное. Знамя Военного совета номер пять находится в "доме Гиммлера", на энпе у Зинченко.
      Вошел майор медицинской службы Ипатов. Глаза красные, - видно, тоже несколько ночей не спал.
      - Товарищ генерал, передовые медпункты выдвигаю вперед.
      - Правильно. Расположите их в "доме Гиммлера" в нижнем этаже и в подвалах. Подходы к ним выберите скрытые. И смотрите, чтобы раненые подолгу на поле боя не лежали. К одиннадцати часам доложите о готовности.
      Ипатова сменил Сосновский:
      - Товарищ генерал! Гвардейские минометы ставим на втором этаже "дома Гиммлера". Несколько орудий туда втащили. Хорошо получится, когда прямой наводкой по рейхстагу дадим!
      - Разумное решение. Одобряю!
      Нас прерывает телефон. Слышу голос Мочалова. Это он напоминает мне о том, что кроме рейхстага у нас есть и тревожный правый фланг - участок весьма серьезный и ответственный.
      - Отбили несколько атак, - говорит Мочалов. - Немцы стараются подходить сразу к двум-трем переправам. Пускают танки и пехоту на бронетранспортерах. Расстреливаем прямой... Артиллеристы все время маневрируют, меняют позиции. Особенно здорово действует командир огневого взвода Клочков. Я держу постоянную связь с начальником штаба.
      - Хорошо. Мне докладывайте каждый час и по мере необходимости...
      С нетерпением ожидавший конца разговора подполковник Морозов взволнованно сообщает:
      - Товарищ генерал, танки не могут выйти на исходное...
      - Как так не могут?
      - Огонь нестерпимый. Прижал их к белому дому. Дальше двинуться нельзя, уже четыре подбито, три подожжено.
      - Да ведь если они не выйдут на прямую наводку, огня будет мало, штурм может захлебнуться!
      - Я думаю, надо...
      - Надо на месте разобраться, - перебиваю я Морозова и поднимаюсь из-за стола. - Сейчас пойду туда.
      - Разрешите, и я с вами?
      - Ни в коем случае! Вдвоем там делать нечего, а мне все равно нужно с обстановкой ознакомиться.
      В сопровождении капитана Барышева из оперативного отделения и нескольких разведчиков я вышел на улицу. Густой, тяжелый гром, волнами прокатывавшийся над городом, здесь слышался отчетливее и явственнее. Воздух порой содрогался от близких разрывов. Мы пробирались через груды битого кирпича, мимо остовов искореженных машин.
      Вот и мост. Теперь надо не мешкать! Огонь здесь хоть и редкий, но опасный. Бегом, мимо подбитого танка, мимо каких-то завалов проскочили мы на ту сторону Шпрее.
      - Вниз, товарищ генерал, - услыхал я чей-то голос, - под мост!
      Предупреждение было нелишне. Вдоль набережной, со стороны Тиргартена, били тяжелые пулеметы и время от времени орудия. Мы быстро свернули вправо и нырнули под мост. Здесь стояло несколько наших бойцов.
      - Товарищ генерал! - остановил меня хрипловатый тенорок. - Прошу вас часы взять.
      Оглянувшись, я увидел небритого солдата в ватнике. Стоя у вскрытого ящика, он протягивал мне белый полотняный мешочек. "Трофейщик, да еще нахальный", - мелькнула мысль.
      - Как сейчас этим заниматься можно? - недружелюбно ответил я.
      - Я ж не сам, - обиженно ответил боец, - меня старшина Игнатов сюда послал. Велел всем, которые к рейхстагу идут, часы выдавать. Чтобы, значит, время нашего штурма навсегда запомнить. Неужели, товарищ генерал, вы от таких часов откажетесь?
      - Это другое дело, - поспешил я исправить свою ошибку. - Если так - с удовольствием приму. Спасибо. Фамилия-то ваша как?
      - Рядовой Кобелев!
      - Еще раз спасибо, товарищ Кобелев. - И я, взяв мешочек, пожал руку бойцу.
      Часы были крупные, карманные, с надписью "Зенит" на циферблате. Их, оказывается, доставили в "дом Гиммлера" для награждения офицеров и генералов, отличившихся в боях.
      И сейчас, кажется, эти швейцарские часы продолжают идти с неизменной точностью. Я говорю "кажется", потому что часам пришлось стать экспонатом ленинградского музея Великой Октябрьской социалистической революции. Несколько лет назад музейные работники встретились с моим старшим братом Яковом - бывшим балтийским матросом, участником октябрьского штурма Зимнего. От него они направились ко мне. Им показалось интересным отразить в музейной экспозиции два факта из биографии членов простой крестьянской семьи: один находился у истоков революции, другой отстаивал ее завоевания в жестокой схватке с фашизмом...
      Броском преодолев набережную, наша группа очутилась у швейцарского посольства. По асфальту цокали и с визгом рикошетировали пули. Прижимаясь к стене дома, мы свернули за угол. Здесь, на улице Мольтке, напротив красного здания, стояло семь или восемь танков. Я прошел вдоль машин по тротуару и постучал по броне каждой. Открылись люки, из них вылезли мрачные парни в черных танкистских доспехах. Молча окружили меня полукольцом.
      Надо было найти правильный тон разговора с этими мужественными, но на какое-то время разуверившимися в своих возможностях людьми. Нельзя было позволить себе сбиться на окрик или упреки в трусости. Их следовало как-то ободрить, убедить в том, что задача им по плечу.
      - Что же вы, братцы, до сих пор не на исходной?.. - начал я.
      Танкисты, потупившись, молчали.
      - Ведь вы все-таки за броней. А как же пехоте без вашей поддержки?
      - Три наших экипажа попробовали, товарищ генерал, - осипшим голосом ответил один из танкистов. - Вон они, живьем сгорели. Что ж мы можем сделать, если прикрытия никакого? А зенитки насквозь броню прошивают...
      - Я сам, товарищи, бывший танкист. Послушайте теперь меня. Ваши однополчане погибли геройски. Но они, видно, не все рассчитали, когда пытались проскочить к Кёнигплацу. Ну-ка давайте дойдем до угла... Видите, откуда немец бьет, где у него огневые точки? То-то же. Разве можно тут прямо выскакивать? Вот здесь надо резко повернуть вправо, прижаться к "дому Гиммлера", а потом сразу еще вправо и развернуться, не доходя Крольоперы. Там вы окажетесь за укрытием, в борта вам бить не смогут, да и в лоб вряд ли попадут. А вы оттуда сможете вести огонь по рейхстагу. И еще. Когда будете выходить, вся артиллерия дивизии начнет налет по вражеским огневым позициям. Немцу не до вас будет.
      - Это дело! - оживились танкисты. - Если по-умному, то за нами дело не станет.
      - Значит, так, ребята. Расходитесь по машинам. В одиннадцать ноль-ноль начнется артиллерийский налет, тогда вы и выскакивайте. Договорились?
      - Так точно, товарищ генерал.
      Повеселевшие танкисты полезли в машины. А я остался в конце улицы. Отсюда открывалась перспектива на Кёнигплац. Там, где согласно плану должны были зеленеть деревья, торчали обгорелые стволы. Перспективу венчало, властвуя над всем, огромное серое здание с высоким куполом и башенками по бокам. Солнце висело над этим домом - тусклое, красноватое. Сквозь сухой, дымный туман на него можно было смотреть незащищенным глазом.
      В бинокль были отчетливо видны и ров с водой, и траншеи, и доты около рейхстага, и зенитные пушки перед фасадом, поставленные на прямую наводку. Виднелись и бронированные колпаки, и что-то напоминающее трансформаторную будку, и вдали, у Бранденбургских ворот, - орудия и врытые в землю танки.
      Все это прочно отпечаталось в моем сознании. Теперь не по плану, не умозрительно, а воочию встали передо мной поле предстоящего боя и те три с половиной сотни метров ощетинившейся, враждебной земли, которые надо было преодолеть нашим бойцам, чтобы ворваться под мрачные своды рейхстага.
      Увидеть такое перед началом атаки очень полезно. Иначе, по одним докладам, во время боя трудно воссоздать в своем воображении его истинную картину, принять в нужный момент лучшее решение.
      Еще немного подержал я бинокль у глаз, разглядывая, как скачками передвигаются к Кёнигплацу наши орудия, выходя на прямую наводку. Расчеты выкатывали их вручную. А вокруг вставали фонтаны земли и каменной пыли немцы всеми силами старались задержать их продвижение.
      Все. Пора было возвращаться.
      На обратном пути один из сопровождавших меня солдат был ранен. Других происшествий не случилось.
      На НП меня ждал командир 207-й стрелковой дивизии Василий Михайлович Асафов. Я обрадовался ему, как другу после долгой разлуки, хотя не виделись мы всего дней десять.
      - Вот, Василий Митрофанович, - весело сообщил он, - привел войско. Взаимодействовать будем. Нам приказано Кроль-оперу занять, прикрыть ваш правый фланг у рейхстага.
      - Это хорошо, это просто здорово! - откликнулся я. - А то скоро штурм начинать, да без поддержки справа туго приходится. Давай сходим к наблюдателям, я тебе обстановку покажу. Оттуда не ахти как видно, но кое-что рассмотреть можно.
      Дав Сосновскому распоряжение об артналете в 11 часов и успокоив Морозова относительно танкистов, я вывел Асафова из помещения. Василий Михайлович кряхтел, волоча свою раненую ногу, просил не спешить. Но я безжалостно подгонял его:
      - Тут небезопасно. Расстояние хоть и небольшое, а подстрелить мигом могут.
      Перейдя двор, мы забрались на четвертый этаж. Асафов оценивающим взглядом окинул городские кварталы. Мы договорились, что к 6 часам вечера он выдвинет дивизию на южный берег и, обойдя "дом Гиммлера" с западной стороны, ударит по Кроль-опере.
      В 11 часов стены нашего НП содрогнулись - дивизионная группа начала артналет по огневым позициям немцев. Когда орудия умолкли, Морозов принес хорошую весть: танки без потерь заняли исходное положение.
      Севернее Кёнигплаца закончил развертывание дивизион Ильи Михайловича Тесленко. Для стрельбы прямой наводкой по рейхстагу кроме тех орудий, что уже заняли огневые позиции, выходили шесть батарей 328-го полка и батареи 1957-го истребительного противотанкового полка. Изготавливались к стрельбе два дивизиона 22-й и два дивизиона 50-й гвардейских минометных бригад. Заняли места на огневых позициях 3-й и 4-й дивизионы 86-й тяжелой артиллерийской бригады, 1-й и 2-й дивизионы 124-й гаубичной бригады и два дивизиона 136-й артбригады приданных нам и поддерживающих частей. На серое массивное здание рейхстага нацелилось, включая танки и самоходки, в общей сложности 89 стволов.
      Шли последние приготовления к штурму. Все, кому предстояло в нем участвовать, получили автоматы (винтовки и карабины были малопригодны для боя внутри здания) или ручные пулеметы, ножи и двойной комплект гранат.
      Вот как вспоминал об этих часах работник политотдела дивизии капитан Илья Устинович Матвеев, направленный в батальон Неустроева:
      "Батальон сосредоточился в подвальном помещении "дома Гиммлера". Тут я и встретился с Неустроевым. Он поручил мне познакомиться и побеседовать с солдатами, особенно с новым пополнением. В подвале находились офицеры Гусев, Ярунов, Берест и другие и старший сержант Сьянов, который был только накануне назначен командиром первой роты. До этого я его не знал.
      Я много беседовал с людьми, познакомился с настроением их, рассказал о значении предстоящего боя. Люди готовы были в любую минуту броситься в атаку, но, конечно, очень волновались. Душевное напряжение было очень сильное. Ко мне стали подходить бойцы с просьбой записать их в число первых атакующих.
      Необходимость в подобной записи была вызвана тем, что, как нам представлялось, врываться в рейхстаг придется через проломы, проделанные снарядами в замурованных дверях и окнах. А чтобы проникать в них, не мешая друг другу, требовалось соблюдать очередность. Первым, кто подошел ко мне с просьбой записаться, был рядовой Бык Николай Степанович, начавший свою военную службу совсем недавно - 22 апреля. Помню, у него было очень серьезное мужественное лицо и голос низкий, глуховатый. Он крепко сжимал автомат, висевший у него на груди. После него обратился с такой же просьбой Прыгунов Иван Федорович. За ним - Богданов Иван, Руднев Василий и еще несколько человек, фамилии которых не помню. А записи мои вместе с планшеткой и плащ-накидкой сгорели..."
      В батальоне Давыдова такую же работу проводили офицер из политотдела майор Василий Васильевич Русаненко и агитатор полка капитан Бегалы Байбулатович Байбулатов. Они тоже разговаривали с бойцами, помогая одним унять излишнее нетерпение, другим - преодолеть глубокое волнение, столь обычное перед первым боем.
      - Помните, товарищи, - говорил Байбулатов, - что вам предстоит выдержать очень трудное испытание. Может быть, самое трудное за всю вашу фронтовую жизнь. Но зато оно будет последним. Войне на этом придет конец. Весь мир сейчас смотрит на вас. И ваша задача - не оплошать. Не горячитесь излишне. У нас в Киргизии говорят: храбрец не прячется от опасности, но и не рвется ей навстречу, закрыв глаза. Вот и вы смотрите во все глаза, чтобы взять врага не только отвагой, но и уменьем...
      Командиры рот еще и еще раз напоминали, кому и в каком направлении атаковать, каких придерживаться ориентиров. Взводные проверяли снаряжение у бойцов. Командиры батарей распределяли цели.
      В одном из подвальных помещений "дома Гиммлера" шло заседание парткомиссии. Принимали в партию лейтенанта Рахимжана Кошкарбаева командира взвода, комсомольца, казаха, 1924 года рождения. В своем заявлении он писал: "Желаю штурмовать рейхстаг коммунистом..."
      Знамя Победы
      События этого долгого и трудного дня описаны многократно - участниками и очевидцами, журналистами и литераторами. Но, как это иногда бывает, чем больше пишется об одном и том же, тем больше возникает различных расхождений, неувязок, неточностей. Сказываются тут и капризы памяти (не все ведь писали по горячим следам), и субъективность восприятия (в напряженной, смертельно опасной обстановке окружающее по-разному запечатлевается в сознании людей). Не все представляли себе ситуацию в целом. Одни пользовались непроверенными источниками, другие давали волю фантазии, пренебрегая исторической достоверностью.
      Стараясь быть предельно объективным, я обратился к записям, сделанным в те дни и воскрешающим не только узловые моменты штурма, но и отдельные эпизоды боя за рейхстаг. Вновь я встречался или списывался по почте со своими бывшими сослуживцами и просил их рассказать, как запомнилось им все происходившее. Только после такой многократной проверки я посчитал себя вправе нарисовать общую картину штурма рейхстага.
      Хочу оговориться: речь здесь пойдет преимущественно о действиях 150-й дивизии, потому что связь с соседями оставляла желать лучшего, и как шли дела у них, я знал лишь приблизительно.
      Итак, к 12 часам атакующие заняли исходное положение. Со второго этажа "дома Гиммлера" на рейхстаг смотрели "катюши" и стволы пушек-сорокапяток батареи капитана Сергея Винокурова и огневого взвода старшего лейтенанта Тарасевича. На открытых позициях перед Кёнигплацем находились орудийные расчеты из полка Константина Серова, дивизионов Ильи Тесленко и Магомета Найманова, из батарей Дмитрия Романовского и Ивана Кучерина, изо всех артиллерийских подразделений 756-го и 674-го полков. Два орудийных расчета из 328-го артполка - старшего сержанта Николая Бердникова и сержанта Николая Хабибулина - были, кажется, первыми среди ставших на прямую наводку.