Знамя над рейхстагом

      А в тюрьме звучали последние выстрелы. Еще немного времени - и она целиком оказалась в наших руках. Сотни политзаключенных были освобождены из каменного мешка. Я пошел взглянуть на зловещее здание вблизи. Признаться, я не был очень внимательным и не старался запомнить детали. В ту пору нам не было известно имя Джалиля, не связывали мы эту тюрьму и с именем Тельмана. Ну, тюрьма и тюрьма. Пятиконечная. С железными решетками на окнах. Я смотрел на нее глазами человека, для которого это был прежде всего узел неприятельской обороны... Мрачная слава Моабита разнеслась по миру позже.
      За тюрьмой, на улицах, напоминавших узкие каменные траншей, еще густо курились дым и пыль, слышались выстрелы и взрывы, а из подвалов уцелевших домов уже начали появляться жители - женщины, дети. Настороженно оглядываясь по сторонам, они высматривали туши убитых лошадей. Если поблизости оказывалась сраженная осколком или пулей лошадь, люди бросались к ней, рискуя быть задетыми шальным металлом, и начинали быстро резать ее на куски. Муки голода были сильнее страха смерти.
      Эта картина произвела на меня гнетущее впечатление. Я вызвал Истрина и велел ему позаботиться, чтобы в занятом нами районе побыстрее открыли сохранившиеся продовольственные магазины.
      * * *
      После осмотра тюрьмы я пошел на новый наблюдательный пункт, развернутый неподалеку от нее, в кирпичном доме у восточной оконечности Кляйн Тиргартена. Вызвал Зинченко.
      - Теперь всеми силами пробивайся к мосту Мольтке, - сказал я Федору Матвеевичу. - Нажми, дорогой! Немного осталось.
      Было нечто символичное в том, что нам предстояло сражаться у моста, носящего имя Мольтке-младшего - отъявленного милитариста, начальника кайзеровского генштаба, активного вдохновителя и организатора первой мировой войны. У памятника агрессивному началу в государственной политике нам предстояло дать наглядный урок: к чему приводит агрессия.
      Потом я связался с Мочаловым. Распорядился, чтобы один батальон он бросил на прорыв в район моста Мольтке. Остальные силы приказал ему растянуть по всему северному берегу Шпрее, вплоть до Фербиндунгс-канала, и блокировать шесть уцелевших мостов, соединявших Моабит с центральными районами - Шарлоттенбургом и Тиргартеном. Это был наш правый фланг, не прикрытый ничем, кроме реки. А он сильно беспокоил и меня, и командование корпуса.
      К этому времени кольцо наших войск вокруг девятого сектора обороны Берлина стягивалось все туже и туже. Мы шли к центру с северо-запада. Другие соединения 1-го Белорусского фронта дрались в западной, северной и восточной частях города. С юга давили армии 1-го Украинского фронта. Вражеские войска, защищавшие столицу, рассекались на части. И если б мы сосредоточили все свои силы в юго-восточном углу Моабита, в направлении моста Мольтке, теснимый с юга противник мог бы попытаться вырваться из окружения у нас за спиной. Данные разведки подтверждали, что опасность появления фашистских батальонов в тылу корпуса была вполне реальной. Вот почему Мочалов получил приказание перекрыть своими подразделениями мосты через Шпрее.
      Полк Плеходанова все еще находился во втором эшелоне. Уже не было никакого сомнения, что нам придется пробиваться в глубь центрального сектора обороны, и для этого требовалось сохранить свежие силы...
      На улицах гремели бои. Сопротивление гитлеровцев не иссякло. Пленные показывали, что Гитлер во дворе рейхсканцелярии лично производил смотр частей, предназначенных для обороны девятого сектора, и приказал им сражаться до последнего человека.
      Я помню, какое впечатление на нас производили тогда эти имена, произносимые устами пленных немцев: Гитлер, Геббельс... Раньше они звучали для нас как слова нарицательные, воплощавшие фашистское злодейство и изуверство. С ними как-то не связывалось представление о реальных человеческих существах. Теперь же, и к этому поначалу даже трудно было привыкнуть, о них говорилось как о живых людях, находящихся где-то рядом, что-то делающих. И значит, открывалась не отвлеченная, а вполне практическая возможность захватить этих величайших из преступников, каких когда-либо знала планета, и отдать их на суд всего человечества. На суд, где вместе с живыми будут незримо присутствовать и миллионы жертв их злой воли - погибшие в боях, предательски убитые, замученные в концлагерях. Мысли об этом не могли не волновать!..
      Помнится, в тот день в дивизии объявился Георгий Гладких. Для меня было большой неожиданностью услышать в трубке его голос. А он как ни в чем не бывало весело сыпал словами:
      - Товарищ генерал! Майор Гладких после полного выздоровления из госпиталя вернулся. Вступил в командование триста двадцать восьмым артиллерийским полком сто пятидесятой Идрицкой...
      - Ладно, - перебил я его, - потом договоришь. Поздравляю с возвращением. Счастье твое - эскулапы у нас хорошие. А то и к шапочному разбору бы опоздал. Видишь - центр Берлина рядом. Чуть не кончили войну без тебя.
      - Без меня разве можно, товарищ генерал! Я подолгу в госпиталях не лежу, на мне быстро заживает. Опыт есть. В пятый раз ведь уже.
      - Ну смотри, осторожнее будь. Шестая рана тебе ни к чему.
      - Слушаюсь, товарищ генерал, буду стараться!
      Но я, понятно, не принял это заверение всерьез. Разве Л1ог Георгий за этот короткий срок переменить характер, утратить свою лихость, порой переходящую границы разумного? Не такой он был человек.
      Сосновский ходил довольный: с возвращением Гладких освободился Дерягин и он снова заполучил своего начальника штаба. А дел у артиллеристов в эти дни было невпроворот.
      Я тоже рад был возвращению Гладких. Каждый офицер, каждый боец был сейчас на учете. В этот день штурмовые батальоны получили пополнение.
      В комнате четвертого этажа, где находилась оперативная группа, появился Блинник с поздним обедом. Моисей и в этой обстановке сумел приготовить что-то вкусное - запах, во всяком случае, был аппетитный. В это время Вера Кузнецова позвала меня к телефону. Я услышал хрипловатый голос Мочалова:
      - Товарищ генерал, северного берега Шпрее достигли! Сейчас направляю к каждому мосту по стрелковой роте со средствами усиления. Вижу на той стороне Тиргартен. Деревьев мало - вырублены. А оставшиеся пообгорели. Зато зениток понатыкано! Часть из них против нас на прямую наводку ставят.
      - Ну держись, если что, - напутствовал я его. - Помощи тебе ждать неоткуда.
      Только я положил трубку, как снова раздался требовательный звонок. На этот раз докладывал Зинченко.
      - Товарищ генерал, батальон Неустроева пересек железнодорожные пути и вышел на набережную Шпрее в районе моста Мольтке! - Федор Матвеевич выпалил это единым духом и замолк.
      - Что еще? Где второй батальон?
      - Очищает железнодорожные тупики и Лертерский вокзал. Какие будут приказания?
      - Как - какие? Готовься брать мост и выходить на ту сторону. Знамя Военного совета у тебя? У тебя. А рейхстаг там? Там. Чего ж тебе не ясно? И уже серьезно я добавил: - Готовься к штурму моста солидно. Ставь больше орудий на прямую наводку. Попозже позвоню и все уточню.
      Закончив разговор, я по привычке глянул на часы. Было 6 часов вечера. Связался с Семеном Никифоровичей Переверткиным:
      - Товарищ генерал, семьсот пятьдесят шестой полк первым батальоном вышел к мосту Мольтке. Четыреста шестьдесят девятый полк занимает оборону по северной набережной Шпрее и блокирует невзорванные мосты. Шестьсот семьдесят четвертый пока во втором эшелоне. Мое решение такое: выходить на ту сторону реки, занимать плацдарм и готовить штурм рейхстага. Захват плацдарма возложу на Зинченко, потом введу полк Плеходанова.
      - Правильное решение! - после минутного раздумья ответил Семен Никифорович. - Сто семьдесят первая сейчас тоже выходит к Шпрее левее вас. Будем и ее на ту сторону выводить. А как подойдет двести седьмая - введем и ее. Она будет справа...
      Вот так и было принято решение о штурме рейхстага. Без звона литавр и барабанного боя. Не было торжественных фраз. Никто заранее не отдавал такого приказа, все получилось обыденно и просто. Ведь в те дни и часы командармы думали прежде всего о том, как расчленить силы врага в Берлине на отдельные группировки, не дать им ни сомкнуться, ни вырваться из кольца, а затем разбить их по частям. Этим идеям и были подчинены маневры армий и корпусов. И вдруг обстановка сама подсказала: рейхстаг - вот он. Надо же брать его!
      И тогда эта задача приковала к себе внимание командующих и командиров разных рангов, выросла в задачу номер один, наделенную не только военным, но и большим политическим смыслом.
      Дом белый и дом красный
      После разговора с командиром корпуса я вновь - в который уже раз склонился над планом Берлина. Вот излучина Шпрее - дуга с вершиной, обращенной на север. Внутри дуги, справа, у самого основания ее, прямоугольник с фигурными сторонами, вытянутый с севера на юг. На плане он помечен цифрой "105". На легенде, приложенной к плану, против этой цифры написано: "рейхстаг".
      Слева, ближе к вершине дуги, - мост Мольтке. Если провести через мост прямую, она под острым углом упрется в западную стену рейхстага, в его фасад. Расстояние от моста до него - 550 метров.
      У основания улицы, как бы продолжающей мост, на северо-восточной ее стороне обозначено крупное угловое здание.
      - Белый дом, - авторитетно, с видом знатока говорит Гук. - В нем швейцарское посольство размещалось.
      Напротив посольства, по другую сторону улицы, - еще большее здание какой-то неправильной формы. У него каждая сторона - квартал. Гук поясняет:
      - Это красный дом. В нем министерство внутренних дел. Его тут все "домом Гиммлера" называют.
      Ниже и левее дома со зловещим названием обозначено еще одно строение. Его фасад смотрит на фасад рейхстага. Это - Кроль-опера. Оперный театр. Между ним и рейхстагом квадраты зелени и описанный циркулем круг Кёнигплац. Королевская площадь. Если верить плану, там тоже растут деревья. От красного дома до рейхстага - 360 метров на юго-восток. И еще один приметный ориентир. Южнее рейхстага, метрах в двухстах, изображена прямоугольная скобка. Бранденбургские ворота. Они замыкают улицу Унтер-ден-Линден, идущую с востока на запад.
      Эта часть города прочно фиксируется в памяти. Скоро смотреть на карту станет некогда. Начнут поступать один за другим доклады и запросы. И надо будет четко представлять себе, что и где происходит, принимать какие-то решения, отдавать распоряжения. Тут уж ошибки в ориентировке недопустимы и непростительны.
      Оторвавшись от этого занятия, я приказал соединить меня с Зинченко. Вера Кузнецова почти сразу же протянула трубку.
      - Федор Матвеевич, подробно доложи обстановку.
      - Только что был в боевых порядках. Обстановка такова. Ширина реки полсотни метров. Берега гранитные, высотой метра в три. На подручных средствах форсировать не удастся. Придется по мосту. Перед мостом баррикада. За ним - тоже. Вероятно, все минировано. Обстреливают мост сильно. Из Тиргартена лупят и из-за ломов.
      - Где первый батальон?
      - Занимает исходное положение перед баррикадой. Устанавливаем артиллерию на прямую наводку. Думаю, надо быстрее цепляться за тот берег, пока противник окончательно не опомнился.
      - Правильно! Сейчас я подойду к тебе на энпе. Сто семьдесят первая не появлялась?
      - Появилась. Выходит левее нас к реке.
      - Ну ладно, сейчас иду.
      Положив трубку, я уточнил у Сосновского:
      - Сколько у нас орудий на закрытых позициях?
      - Пятьдесят девять, товарищ генерал.
      - В девятнадцать ноль-ноль начнете артподготовку. Главные цели батареи противника, обстреливающие мост.
      В сопровождении двух солдат я спустился с четвертого этажа и вышел на улицу. До НП Зинченко, расположенного неподалеку, решил добираться пешком. Так безопаснее. По Альт Моабитштрассе валялись трупы людей и лошадей. То тут, то там улицу перегораживали неподвижные, еще чадящие танки, искореженные автомашины. Раздавались автоматные очереди. Ухали взрывы фаустов. Мы продвигались перебежками, осматриваясь, прижимаясь к стенам домов.
      Разыскав Зинченко на верхнем этаже большого, массивного здания, я первым делом поинтересовался ходом дел. Обстановка ведь менялась беспрерывно. И действительно, пока я шел до полкового НП, произошло кое-что новое.
      Взвод из 1-го батальона атаковал мост. Его поддержали огнем орудия прямой наводки, минометы. Но ответный огонь был все же слишком силен. Взвод залег перед баррикадой.
      - Как потери? - спросил я.
      - Есть, - болезненно скривившись, ответил Федор Матвеевич. - Не то что на взводах офицеров нет, на роты сержантов приходится ставить. Вот Гусельников тяжело ранен. На его место назначил старшего сержанта Сьянова.
      - Это который?
      - Может, помните, высокий такой? Парторгом роты был.
      - Припоминаю. Из других полков подразделения подошли?
      - Батальон Блохина справа от нас. Плеходановские батальоны за нами стали.
      - Хорошо. Смотри сюда, - я подошел к расстеленному на столе плану Берлина. - В девятнадцать начнется артподготовка. Надо, чтобы первый эшелон проскочил на тот берег. Одновременно саперы должны вести разминирование моста. А вот это здание видишь? Это белый дом. Заметный. Его и надо в первую очередь брать. А напротив него красный дом. Канцелярия Гиммлера, Его брать потом. Он, видишь, очень большой. Укреплен - сам понимаешь... Это и будет исходным положением для штурма рейхстага. Понял?
      - Так точно.
      - За ночь переправь как можно больше людей на ту сторону. И сам старайся быстрее энпе туда перенести.
      - Слушаюсь!
      - Ну, пошел я. Сейчас артиллеристы начнут трудиться. Передай Неустроеву, пусть времени не теряет...
      Назад я возвращался под гул канонады. Вскоре Зинченко сообщил:
      - На противоположный берег Шпрее проскочили два взвода. Пошла рота старшего лейтенанта Панкратова. На мосту под огнем работают саперы старшего лейтенанта Червякова. Немцы перед нашей атакой пытались подорвать его. Но что-то не сработало. Мост малость осел, однако танки выдержит.
      Затем доложил Плеходанов:
      - Батальоны на исходном положении. Твердохлеб убит. На его место поставил Давыдова.
      Сразу и не нахожу, что ответить. Неужели и этого сильного, мужественного человека я больше не увижу никогда? Превосходный был комбат, один из лучших. Но теперь его имени всегда будет сопутствовать горькое слово "был".
      - Плеходанов! Слышишь меня? Назначение Давыдова одобряю. Его батальон и пустишь на ту сторону. Но после того, как перейдет все хозяйство Зинченко. А остальные батальоны попридержи. Им там пока делать нечего плацдарма нет.
      Снова звонит Зинченко:
      - Около белого здания заняты небольшие дома. Немцы пытаются контратаковать, но наши держатся.
      - Не держаться надо, а самим бить! - "завожу" я его. - Понимаешь? Активно бить, расширять плацдарм. И скорее вводить весь полк!
      - Ясно, понял!
      К аппарату просит Мочалов. Он сообщает:
      - Немцы пытаются прорваться через мосты. Около каждого кроме стрелковой роты держу по три-четыре танка и по четыре орудия на прямой наводке. Пока все атаки отбиты.
      - Молодец. Держись!
      Звонки наконец стихли. Я позвал Офштейна и принялся диктовать ему приказ, который официально закреплял все устные распоряжения, отданные мною за последние несколько часов, и определял существо задач, стоящих перед полками:
      - Четыреста шестьдесят девятому стрелковому полку - занять оборону по северному берегу реки Шпрее от Фербиндунгс-канала до Пауль-штрассе, прочно прикрыть в противотанковом отношении не взорванные противником мосты, не допустить прорыва противника в район Моабит, тем самым обеспечив правый фланг дивизии и семьдесят девятого стрелкового корпуса.
      Семьсот пятьдесят шестому стрелковому полку, расширяя плацдарм на юго-восточном берегу Шпрее, полностью захватить и очистить дом швейцарского посольства и во взаимодействии с шестьсот семьдесят четвертым стрелковым полком уничтожить противника в "доме Гиммлера", занять исходное положение правее семьсот пятьдесят шестого стрелкового полка для штурма рейхстага...
      Покончив с приказом, я со спокойной совестью позвонил командиру корпуса и доложил обстановку. Сообщение о том, что большая часть батальона Неустроева дерется за расширение плацдарма на том берегу в каких-нибудь пятистах метрах от рейхстага, произвело на Переверткина большое впечатление. Он несколько раз переспросил фамилию комбата и сказал, что немедленно доложит обо всем командарму.
      В завершение разговора Семен Никифорович произнес:
      - Уточняю продолжение твоей разграничительной линии: Лертерский вокзал, швейцарское посольство исключительно, рейхстаг включительно. Вопросов нет? Тогда желаю удачи!
      Ночью мне так и не удалось сомкнуть глаз. Напряженный бой на той стороне реки не стихал ни на минуту. С нетерпением ждал я каждого нового доклада Зинченко. Вот наконец получена весть, что подразделения неустроевского батальона ворвались в белое здание. Ну, теперь дело пойдет!
      С наступлением темноты по мосту Мольтке пошли батальоны 171-й дивизии. Перебрался на ту сторону Неустроев, развернул свой НП в одной из комнат белого дома. Начал переправу 2-й батальон 756-го полка. Вел его капитан Клименков, вызванный из резерва на место получившего ранение Боева. Затем двинулись орудия, предназначенные для стрельбы прямой наводкой, танки.
      В здании швейцарского посольства, уже основательно разрушенном, яростные схватки разгорались буквально за каждую комнату. Здесь отлично показал себя взвод младшего лейтенанта Леонида Литвака, всего неделю назад прибывшего в дивизию. Его отважные ребята были лучшими при форсировании Фербиндунгс-канала. И сейчас они не жалели себя.
      По верхним этажам здания открыли огонь 76-миллиметровые орудия 3-го дивизиона 328-го полка. Командир этого дивизиона Магомет Найманов со своим радистом Яценко был в числе артиллеристов, первыми преодолевших мост. Свой НП он устроил на нижнем этаже белого дома и оттуда давал своим батареям безошибочные целеуказания.
      Немцы попытались контратаковать, белый дом со стороны набережной. Рота Сьянова подпустила их поближе и встретила автоматным огнем. Ей помогли пулеметная рота капитана Герасимова и минометная рота лейтенанта Моргуна. Гитлеровцы откатились назад.
      Батальоны 171-й дивизии завязали бой за дома, расположенные северо-восточнее швейцарского посольства. Но и в белом здании появилось несколько подразделений нашего соседа. Эта помощь была весьма кстати. Ведь нам противостояли силы многочисленные и очень стойкие. К тому же на стороне противника было и такое преимущество, как знание планировки этого большого здания. Нашим же солдатам приходилось продвигаться от комнаты к комнате, с этажа на этаж буквально вслепую, на ощупь.
      В промежутках между телефонными разговорами с командирами полков мы с Василием Ивановичем Гуком наносили на план уточненные данные о неприятельской обороне в районе рейхстага.
      Рейхстаг, "дом Гиммлера" и Кроль-опера - это костяк девятого оборонительного сектора. Все здания сильно укреплены, имеют крупные гарнизоны и связаны между собой огневым взаимодействием. В рейхстаге оконные проемы заделаны кирпичом - оставлены лишь небольшие амбразуры и бойницы. В нескольких метрах от него, в северной и западной сторонах, имеются железобетонные доты. В двухстах метрах к северо-западу и юго-западу от здания вырыты траншеи с пулеметными площадками и разветвленными ходами сообщения. Через Кёнигплац в 120 метрах от рейхстага параллельно его фасаду проходит довольно глубокий ров - часть трассы метрополитена, строившегося открытым способом. Минувшим днем немцы заполнили ров водой.
      Если двигаться к рейхстагу от "дома Гиммлера", этот канал не миновать. Мостки же через него, представлявшие собой деревянные настилы на железных балках, разрушены. Словом, препятствие серьезное.
      Гарнизон рейхстага насчитывает до двух тысяч человек. В него входят 600 курсантов военно-морской школы из города Ростока - вчера их доставили на транспортных самолетах и высадили на аэродроме Темпельгоф. Кроме моряков здесь отборные эсэсовские подразделения пехотных, зенитных и авиационных частей. На позициях к югу от рейхстага - 20 боевых групп по 35 человек.
      Перед фасадом на прямую наводку поставлены орудия, в том числе и зенитные. Четыре батареи 105-миллиметровых, одна - 88-миллиметровых составляли основу огневой мощи оборонявшихся. Кроме того, их могли поддерживать танки и штурмовые орудия, врытые в землю у Бранденбургских ворот. Не была еще подавлена артиллерия и в Тиргартен-парке - из глубины его она могла бить вдоль набережных и по Кёнигплацу.
      Уточнение обстановки подтверждало правильность замысла относительно штурма рейхстага. Сначала захватить помещение швейцарского посольства. Затем, опираясь на него, - "дом Гиммлера". Потом нейтрализовать Кроль-оперу. И наконец, начать штурм рейхстага двумя полками. Исходное положение - южная оконечность "дома Гиммлера". Отсюда оба полка спустятся на юго-восток, к центру Кёнигплаца, перед рвом развернутся на восток, фронтом к фасаду, и при поддержке артиллерии начнут атаку.
      Дело теперь стояло за тем, чтобы скорее овладеть белым зданием и начать выбивать немцев из здания красного.
      * * *
      Под утро я приказал подготовить наблюдательный пункт для оперативной группы как можно ближе к берегу Шпрее. Капитан Чупрета, веселый и, как всегда, оживленный майор Лазаренко со своими связистами, капитан Николаев с разведчиками и кто-то из артиллеристов быстро собрались в путь.
      К утру 29 апреля большая часть белого здания уже находилась в наших руках. Там обосновал свой НП Зинченко. Туда вошел и батальон Давыдова. Приданная ему истребительно-противотанковая батарея капитана Романовского тоже перебралась на ту сторону. Значит, пришла пора брать резиденцию Гиммлера.
      На 7 часов по московскому времени была назначена двадцатиминутная артподготовка. В ней должна была принять участие вся артиллерия. Целями служили "дом Гиммлера", Кроль-опера, огневые позиции врага в районе Кёнигплаца и в Тиргартене.
      Сосновский, с серым от бессонных ночей лицом и воспаленными глазами, не отрывался от телефона. Охрипшим голосом давал он целеуказания и боевые распоряжения, запрашивал доклады. И вот в час, когда где-то за темными домами Берлина начало всходить над землей невидимое нами солнце, когда день 29 апреля начал вступать в свои права, над центром города прокатился гром нашей артиллерии. Заговорили "катюши" и полковые минометы, пушки-сорокапятки и 203-миллиметровые гаубицы. Двадцать минут не прекращался страшный грохот, от которого содрогались стены зданий, лопались уцелевшие оконные стекла.
      Как только смолк орудийный гром, в атаку пошел батальон Давыдова. Бойцы выскакивали из дверей и окон первого этажа, из проломов, которые зияли в стенах белого здания. Перед ними был огромный шестиэтажный дом, каждая сторона которого занимала целый квартал. Из амбразур в кирпичной кладке, закрывавшей окна, по бойцам ударил многослойный пулеметный огонь, полетели фаустпатроны. Взвод лейтенанта Кошкарбаева все-таки сумел прорваться сквозь этот ливень металла к одной из дверей, сбил охрану и закрепился на лестничной площадке первого этажа.
      Брешь - пусть небольшая, но все же брешь - в твердыне красного здания была пробита!
      Тем временем пришла тревожная весть от Чупреты:
      - Товарищ генерал! Подготовка энпе закончена. Но нас атаковали немцы силою до роты автоматчиков. Отбиваемся, однако приходится туго...
      - Где вы находитесь?
      - В складском помещении Лертерского вокзала, у эстакады.
      - Держитесь, сейчас вышлю подмогу. Вы меня слышите?
      Ответа не последовало - связь оборвалась. Батальон Блохина, находившийся неподалеку от вокзала, получил приказание поспешить на выручку группе, подготавливавшей НП. Вскоре от Блохина поступил доклад, что противник отброшен и рассеян и что дома в районе наблюдательного пункта тщательно прочесываются.
      В 8 часов, после завтрака на скорую руку, было решено отправиться на новый НП. Но если вчера вечером я сумел проделать пеший путь до Зинченко и обратно, то сегодня о таком путешествии не могло быть и речи. Альт Моабитштрассе находилась под непрестанным и густым обстрелом. Вели его из окон домов, из подвалов и чердаков фаустники, автоматчики, снайперы То ли это были ожившие после вчерашних боев очаги сопротивления, то ли за ночь сюда просочились неприятельские солдаты из других кварталов. Как ни неприятно, но мириться с такой обстановкой у себя в тылу все же приходилось. На выкуривание противника из этих домов у нас не было сил. Оставалось утешать себя тем, что разрозненные группы и одиночные солдаты врага способны лишь на пассивное сопротивление - они едва ли смогут объединиться для контратак и нанести ощутимые удары по органам управления дивизии.
      В такой обстановке требовалось срочно найти подходящее средство для передвижения. Более всего для этой цели подходил танк.
      - Товарищ Морозов, - спросил я находившегося на НП командира 23-й танковой бригады, - найдется у вас свободная машина с хорошим механиком-водителем? Иначе мне до Лертерского вокзала не добраться.
      - Есть такая, товарищ генерал, - ответил подполковник. - Это мой танк. Разрешите, я с вами поеду.
      - Нет, вдвоем нам ехать нецелесообразно. Вы подъедете потом и кого-нибудь из штаба дивизии с собой прихватите. А пока проконтролируйте, чтобы все танки, находящиеся на этой стороне, вышли на набережную и стали на прямую наводку против "дома Гиммлера". Если оттуда начнется контратака, ее надо будет подавить. Ясно?
      - Все понятно, товарищ генерал. Сейчас дам команду, чтобы танк подошел ближе к нашему дому.
      Через несколько минут мы с Курбатовым сели в тридцатьчетверку. Она резко взяла с места и, развернувшись на большой скорости, выскочила на Альт Моабитштрассе. Не проехали мы и десятка метров, как рядом громыхнул взрыв фаустпатрона. Однако механик уверенно вел машину посередине улицы, подминая покореженные автомобили, объезжая завалы. Спереди, сзади, сбоку рвались фаусты. Хлестали по броне пули. Поднимали столбы земли залетавшие с той стороны реки снаряды. Но танк в твердых и умелых руках виртуоза был неуязвим. Всего несколько минут продолжался наш путь по открытой, простреливаемой улице. Но какие это были минуты! Каждая из них могла стать последней в нашей жизни.
      Танк круто повернул влево. Мы въехали в район вокзала. Железнодорожные пути проходили здесь в разных направлениях под улицей, над улицей по эстакадам. Машина вползла во двор четырехэтажного дома. Здесь царило оживление, взад и вперед пробегали озабоченные люди.
      - Где здесь энпе? - спросил я рослого солдата Парчевского, одетого в грязный ватник.
      - В эту дверь, товарищ генерал, на четвертый этаж! - вытянулся он.
      Я вошел в подъезд и пустился бегом вверх по лестнице. Между третьим и четвертым этажами навстречу попались два бойца с носилками. На них лежал прикрытый офицерской шинелью человек и громко стонал. Я наклонился и узнал Андрея Логвинова - помощника начальника штаба 756-го полка.
      - Что с ним? - обратился я к солдатам.
      - Балкой придавило капитана, - ответил один из них. - Снаряд на энпе разорвался...
      - Осторожнее несите. В санроту дорогу знаете?
      - Так точно!..
      На НП разместились артиллеристы и разведчики. В помещении, которое они занимали, обвалился потолок. Еще не осела пыль, и кисло пахло порохом. Я подошел к провалу окна. Отсюда виднелся противоположный берег Шпрее, какие-то дома на той стороне. Все было видно как в тумане. Над Берлином стлалась гарь пожаров. Продымленный и пропыленный воздух скрадывал перспективу, искажал представление о расстоянии. Бинокль ненамного облегчал наблюдение.
      И все-таки я вполне отчетливо увидел сильно разрушенное здание с закопченными стенами, - видимо, еще совсем недавно оно без преувеличения отвечало эпитету "белое". Правее его возвышалась красно-бурая громада необъятного дома. Так вон он каков, "дом Гиммлера"! А левее над какими-то крышами вставал высокий купол. У основания купола, над фронтоном, виднелся бронзовый всадник. Из-под его ног вниз уходили колонны, теряясь за очертаниями каких-то домов. Верх здания с его куполом и всадником отдаленно напоминал наш Большой театр.
      - Рейхстаг? - спросил я стоявшего рядом артиллериста и показал рукой.
      - Как будто он. Мы считаем, что так.
      Перед глазами встал план этого района. Я прикинул направление и расстояние. Да, наверное, рейхстаг. Ведь должен же он чем-то выделяться среди окружающих его домов. А как его еще отличишь? До сих пор мне не приходилось видеть фотографий или картин с изображением рейхстага, не приходилось и слышать устных описаний его. "Потом еще раз прикину по плану, удостоверюсь, - решил я. - Да и пленных надо спросить. А то, чего доброго, возьмем что-нибудь не то - сраму не оберешься..."
      Недалеко от нас виднелся мост Мольтке. По нему проезжали машины, пробегали люди, катились на прицепах орудия. То на самом мосту, то в воде около него рвались снаряды. Все-таки вражескую артиллерию мы подавили далеко не полностью!
      В это время от взрыва заходила ходуном стена нашего дома. Второй грянул где-то в соседнем помещении. Видимо, вражеские наблюдатели засекли НП.
      - Пункты, откуда противник ведет наблюдение, обнаружены? поинтересовался я.
      - Так точно!
      - Передайте Сосновскому, чтобы ударил по ним прямой наводкой из тяжелых...
      Словно вынырнувший из-под земли Гук тронул меня за рукав:
      - Товарищ генерал, для оперативной группы дивизии энпе подготовлен внизу. Пойдемте, я провожу вас.
      Мы спустились по лестнице, прошли по дворам через груды развалин и очутились около железнодорожной эстакады, к которой прилепилось небольшое одноэтажное строение с толстенными стенами.
      - Здесь!
      Мы вошли в узкий коридорчик, вся обстановка которого состояла из двух столов, стульев и дивана. Здесь была навалена небрежно собранная в кучу одежда, очевидно припрятанная жителями. Из коридорчика дверь вела в комнату с узкими окнами, где разместились офицеры-операторы.
      Меня встретил бледный Чупрета:
      - Товарищ генерал, майор Лазаренко погиб!
      - Как?
      - Когда мы тут отстреливались от немцев, он был ранен в мякоть правой ноги. Вроде бы и несерьезно. Перевязали его. Он сказал, что плохо ему, умирает, мол. Потом попить попросил. Попил, сказал, что лучше стало. А как кончился бой, смотрим, он и не дышит...