7

Магнолия смотрела сквозь руку и не могла наглядеться. Что бы это ни было – это было красиво. Никаких тебе стен, никаких дверей – буйство, удалая сила, свежесть – вот чем веяло от зеленовато-туманного (как зеленовато-дымного) мира.

Магнолия чувствовала свою сопричастность этому миру: ее ладонь была как открытое окно туда. Куда? В иное измерение? В иную Вселенную?

В затхлой атмосфере ее каземата вроде даже повеяло озоном…

Магнолия глубоко, прерывисто вздохнула – открыла окно пошире. Как это получилось – она не могла объяснить. Но получилось ведь! И зеленоватая прозрачность потекла по руке дальше– к локтю.

Магнолия проверила другую руку – там тоже слегка начали зеленеть (и одновременно чернеть) кончики пальцев. И никаких неприятных ощущений. Только все вокруг как-то накренилось. Магнолия ощутила вдруг, как нелепо стоять, наклонившись к горизонту – вроде Пизанской башни.

Она попыталась выровняться, принять вертикальное положение и вместо этого свалилась на пол. Пол торчал под углом в тридцать градусов палубой тонущего корабля. Она попыталась приподняться, но вместо этого завалилась окончательно. Что-то в геометрии мира было не так.

Она лежала лицом вниз, и перед глазами разливалось изумрудное сияние рук. Подняв ладони к глазам, она придирчиво вгляделась в открывающуюся через них панораму. И, кажется, поняла, в чем дело. Хоть и трудно было уловить в той дымной, беснующейся каше, но эта линия была, и она явно не совпадала с земной. Две линии двух горизонтов, пересекающиеся, как ножи приоткрытых ножниц, готовы были ее разрезать. Вон руки уже по локоть в том зеленом мире. Надо бы, наверно, прикрыть чуток створку окна, а то еще, чего доброго, вывалишься туда ненароком…

Открыть оконце было просто – а сейчас створка неведомого входа в другой мир что-то не хотела поддаваться. Магнолия тужилась, напрягалась изо всех сил, корчась на полу. Она даже, кажется, ползла, инстинктивно пытаясь взобраться по грязным, накренившимся неизвестно куда доскам. Однако для того мира, в который она понемногу соскальзывала, здешние ее усилия не имели никакого значения. Невыносимо тяжелые створки, которые она так легкомысленно стронула с места, разъезжались уже сами по себе. Распахивались все шире… И через открывающуюся щель – туда, в ледяную зеленую кашу – стала мало-помалу перетекать энергия, масса, вещество, пространство – все, что имелось здесь, в земном мире. Сначала тонкой струйкой, потом все шире, все быстрее.

С исступленным подвыванием потек воздух, устремляясь в зеленоватую прозрачность ее пальцев. Мимо лица пронеслась пропыленная нитка паутины и, соприкоснувшись с кожей ладони, исчезла. Как растворилась.

Кажется, в иной мир стал втягиваться и свет: казенная лампочка под потолком пульсировала по-прежнему, но в помещении совсем потемнело. Только ладони Магнолии сияли волшебными изумрудами из-под черной, закопченной кожи. Будто два кристаллических иллюминатора, весело распахнутых в безбрежность лютого океана.

Возникший вокруг сквозняк, все убыстряющийся вихрь тянул уже за собой и Магнолию. Руки ее стремительно зеленели – полупрозрачные перчатки доходили почти уже до плеч. Магнолию охватил ужас: а что будет, когда в это распахнутое окно просунется и ее голова? Да ведь еще немного – и она точно вывалится туда – в ледяной мир, жадно присосавшийся вдруг к земному миру. Она упадет в его зеленую пучину – бульк! – и без возврата. Никто там, в хаосе, даже и не заметит. Если там вообще кто-нибудь есть…

Что-то еще можно было сделать – она чувствовала, она знала: что-то еще можно… Как-то заклинить расходящиеся створки, остановить их движение…

Не особенно понимая, что делает, Магнолия дотянулась до подноса, стоящего на топчане, сорвала его вниз, не обращая внимания на растекающуюся, обжигающую жидкость, обхватила ладонями металлический судок и замерла, блаженно прикрыв глаза. Эффект был достигнут – створки неведомого оконца перестали разъезжаться. Замерли. Щель между ними была широка – очень широка, просто гибельно широка, но она хотя бы еще больше не разверзалась!

Магнолия лежала боком на накренившемся полу, безразлично наблюдая, как подсыхает на руках жидкость (то ли супа, то ли борща какого-то), как оживают разметавшиеся по полу макароны, как медленно подползают к ее рукам, между которыми зажаты металлические судки, как неощутимо ввинчиваются белыми червячками в тыльную сторону зеленой кисти. Магнолии было не до того – она отдыхала.

И вдруг – хруп! – судки сломались в ее ладонях, будто яичная скорлупа. Рассыпались, развалились! Тот мир высосал из них что-то такое, без чего металлическая структура стала рыхлой, ломкой, почти невесомой. И сейчас эти побелевшие скорлупки мелкими голубиными перышками облепили пальцы Магнолии, толкаясь и суетясь в уничтожающем их потоке.

И тотчас створки неведомого окна вновь начали свое неумолимое движение.

Но передышка не прошла даром – теперь-то Магнолия точно знала, что надо делать. Она встала на колени и, шатаясь, то и дело заваливаясь на четвереньки, быстро поползла к двери.

Дверь была большая, очень большая. Магнолия распластала на ней ладони, прижалась голыми, прозрачно-зелеными руками, плечами. Если бы могла – то она вжалась бы в спасительный дверной металл вся! Но дверь была и так достаточно массивная. Даже слишком массивная для того сравнительно узенького отверстия, что Магнолия пробила в иное измерение. Поверхность двери шипела под ладонями Магнолии, трещала, как раскаленная сковорода, створки оконца в иной мир больше не разъезжались.

Более того – Магнолия почувствовала, что они вроде бы начали поддаваться: медленно-медленно, понемножку, но ей удалось начать их обратное движение. Нехотя, будто две каменные плиты, створки смыкались! Изумрудность плечей начала тускнеть – будто впитываясь в руку, в непроглядно-угольную черноту кожи, которая, наоборот, проступала все явственнее.

Пот жгучими щупальцами лез Магнолии под веки, щекотал лицо, она мычала от дикого напряжения – но гибельные створки закрывались.

С сухим хрустом ладони провалились сквозь железно-деревянную дверь. Магнолия ожидала этого – успела быстро перебросить их на чистую поверхность, еще не выбеленную, не высосанную страшным сквозняком.

Через некоторое время проломилось и это место, Магнолии пришлось наклониться к самому полу – только там еще оставалась по-настоящему нетронутая белизной поверхность. Туманно-изумрудные наперстки охватывали уже только ногтевые фаланги пальцев – и через несколько минут дело было сделано. Окно в иное измерение окончательно закрылось – даже щелочки не осталось.

Магнолия проверила еще раз, прислушиваясь к себе, внимательно осмотрела свои страшные черные руки – жуткое зрелище, но зелени нигде не было. Точно не было.

Только убедившись в этом, Магнолия грохнулась в обморок.

8

Такой знакомый, такой недовольный голос прогремел как властный призыв к жизни:

– Ты че, спать тут надумала?

– Виктор, родненький! – она вскочила с колен, кинулась к нему на шею. Но – не тут-то было! – Виктор не позволил ей этого сделать.

С роскошным презрением он отстранился от ее объятий и продолжил тем же недовольным тоном:

– Щас не время развлекаться. Затеяла тут бирюльки!

Он был великолепен – в каком-то немыслимо ладном костюмчике, переливающемся черным бархатом. Стоял он под лампочкой – к счастью, лампочка опять стала обычной, пронзительно-желтой, – и светлые волосы его сияли нимбом. Пухлые губы были старательно уложены в гримаску высокомерия, а руки, чтоб не болтались без дела, помещались на тонкой талии. Он с неприязнью оглядывался в каземате, он всячески демонстрировал, что окружающая обстановка, конечно, не для него, что он, вот лично он – не пробыл бы здесь и одной минуты, если б не некоторые обязанности по отношению к этой взбалмошной девчонке.

– Короче! – твердо резюмировал он. – Хватит тут отсиживаться, когда все наши за тебя как звери пашут. Сбор в а-икс-гэ. Поняла? Повтори, когда сбор.

– Когда? – очумело переспросила Магнолия. Она ничего не поняла.

– В а-икс-гэ! – раздражаясь, прикрикнул Виктор. – Повтори!

– В а-икс-гэ… – неуверенно произнесла Магнолия. – А это…

– Все! Некогда! – отрубил Виктор. – Не опаздывать.

И исчез. Только воздух колыхнулся.

– Но когда это? – торопливо произнесла Магнолия уже в пустоту. И замолчала.

Ну, конечно. Наверняка Виктор успел уже много, пока она тут ковыряется. Ишь как лихо– хлоп, и нет его. Еще небось и удивляется: чего это она там расселась?

А чего это за «наши» такие? И что они за меня делают?

В растерянности Магнолия покачала головой – вот шарады Виктор загадал! И ведь ждут они меня! Когда, где?

А каземат ее, и правда, представлял жалкое зрелище – полный разгром! На полу белесые осколки бывших судков, у топчана ножка подломилась (и когда это она успела?), а дверь – вся в рваных дырах, проломах…

Магнолия подошла к двери, поковыряла пальцем. Дверь крошилась, как старый трухлявый картон. Пошатав, Магнолия отломила несколько толстых пластов двери и, слегка пригнувшись, пролезла в образовавшуюся дыру.

Здесь была довольно темная площадка – лампочка, оставшаяся в каземате, только чуть-чуть освещала бетонный пол, бетонные же ступеньки с правой стороны, круто уходящие вверх.

Магнолия сделала шаг к ступенькам, осторожно глянула наверх. Был виден только серый прямоугольник далекого потолка, и больше ничего. Но она точно помнила, что ступеньки должны бы вывести ее в коридор, к столу, за которым сидит скучающий военный.

Надо, надо идти. Ее ведь где-то ждали!

Она медленно переставляла ногу со ступеньки на ступеньку, стараясь не шуметь, и это удавалось. Во всяком случае, когда ее голова бесшумно появилась в пустом проеме коридора и стала толчками подниматься над полом, бедный военный за столом замер с протянутой вперед рукой (он перебирал в это время какие-то бумажки) и страшно побледнел. Магнолия заметила, что он даже перестал дышать.

Это было уже слишком – Магнолия всерьез испугалась за него и сделала успокоительный жест рукой, чтобы он не боялся.

Возникшие в проеме вслед за головой совершенно черные руки вообще полностью парализовали бедного парня. Если до их появления он еще силился вспомнить, где на его столе располагается кнопка тревоги, то после их появления он оставил эти попытки и только следил, выпучив глаза, за легкими покачиваниями голых черных кистей.

Впрочем, и это продолжалось недолго. Он вдруг нежно, как бы даже с сожалением выдохнул:

– Ах! – и голова его упала на стол, звонко стукнувшись лбом.

Магнолия перепугалась окончательно. Быстро выбежала по ступенькам, в два прыжка пересекла коридор и склонилась над стриженым затылком.

Все было нормально – военный спал, тихонько посапывая. Звездочки на его погонах мирно ходили взад-вперед, в такт ровному дыханию.

– Живой! – облегченно прошептала Магнолия.

Но успокаиваться рано.

– Стой, стрелять буду! – раздался уставной крик из глубины коридора, слева – от двери в совещательную комнату.

Магнолия быстро выпрямилась и увидела наведенный на нее автомат. Вот некстати!

– Не беспокойтесь! Не надо беспокоиться! – как можно убедительнее попросила она солдатика и вежливо помахала ему рукой, подтверждая безвредность своих намерений.

Эффект превзошел все ожидания. Постовой успокоился совершенно, закрыл глаза, голова упала на грудь, колени расслабленно подогнулись и – спиной по стене – он съехал вниз, свернувшись калачиком прямо под дверью, которую охранял. Только автомат звякнул об пол.

Магнолия подошла, проверила – он спал. Как и тот, первый, что остался за своим столом.

Магнолия в раздумье оглядела свои руки. Зрелище, конечно, не очень… Черные, будто в саже замазуренные, но, по-видимому, дело было все-таки в них. Уже двое, стоило ей поднять руки (или даже руку – во второй раз, кажется, хватило и одной) и сделать этими руками какие-то незначительные движения – мгновенно погружались в сон.

Магнолия осторожно потолкала солдатика закопченым пальчиком в лоб.

– Ну, чего ты, – сказал он, не просыпаясь, – уйди… – и добавил такое слово, что Магнолия смущенно отдернула руку.

Наверно, это и называется: здоровый крепкий сон.

А хорошие руки, – хоть и почернели. Нет, определенно, это надо использовать.

От свободы ее отделяла теперь только наружная дверь штабного барака. Магнолия сделала так: подойдя, чуть-чуть приоткрыла дверь, высунула с щель ладошку и слегка помахала. Для верности еще и пальчиками пошевелила.

Когда она после этого выглянула, все было кончено: часовой сидел у порожка, уткнувшись носом в колени и опираясь на свое оружие, как на посох. Магнолия подобрала с дорожки свалившуюся пилотку, пристроила ему на затылок – чтоб солнышко не напекло.

День был в разгаре. Со стороны плаца слышалось звонкое топанье многих ног, обутых в сапоги, зычное покрикивание кого-то – обутого, наверно, в ботинки. Порывами налетал горячий, пыльный ветер – у Магнолии тотчас заскрипели на зубах песчинки. Шелестела зелень деревьев, рядком выстроившихся у стены следующего барака. Вид, открывшийся от штабного крыльца был Магнолии знаком. Она его хорошо рассмотрела еще тогда, когда могла смотреть сквозь чужие головы и сквозь чужие глаза. Потом, правда, она посмотрела и сквозь собственную ладонь – при воспоминании об этом Магнолию пробрала дрожь. Хорошо, что все так кончилось. Руки, правда, вот почернели – зато теперь этими руками она всех усыпляет в один момент. Ручки-то – ого! – золотые, хоть и черные!

Хороший все-таки денек – на голубом небесном куполе ни облачка. И жить здорово – потому что интересно. Лишь бы с руками не закончилось очень быстро – успеть бы добежать домой.

И она вприпрыжку рванула к белой, как простыня, вывешенная для просушки, стене сарая.

Глава VI ОБЪЯСНЕНИЕ