Особо стоит коснуться и штампа "имперских амбиций", "постоянной угрозы" со стороны России, ее завоеваний, обеспечивших колоссальные размеры страны. Однако факты говорят, что в течение всего XIX в. Россия ни на одну из европейских держав не нападала и ни одной не угрожала агрессией. А вот наоборот - было. И не раз. И относительно размеров завоеваний не мешает вспомнить, что размеры Британской империи в то время были куда больше. Да и Франция вместе со всеми колониями не сильно уступала. Причем при русских "завоеваниях" (которые в значительной доле были все же добровольными присоединениями), и грузин, и армянин, и якут становились полноправными "русскими". В отличие от индуса в составе Британии или алжирца в составе Франции. И, кстати, к тезису о "дикости" и "варварстве" очень красноречивой иллюстрацией служат "опиумные войны". Когда Китай пытался препятствовать ввозу наркотиков, но дорогу им расчищали бомбардировки английских и французских эскадр. Насильно заставляли принимать опиум, целенаправленно травили страну, плодя наркоманов и создавая спрос, чтобы затем грести сверхприбыли. Или возьмем истребление американских индейцев, уничтожение патагонцев и огнеземельцев, подбрасывание зараженных оспой одеял. Или охоты англичан на тасманийцев, объявленных "не людьми". Или истребление франкоязычных метисов в Канаде в 1885 г. Это дела "цивилизованных" людей Запада, а не русских "варваров". За русскими-то никогда и ничего подобного не наблюдалось.
      Столь же предвзятыми оказываются и другие "общеизвестные истины". "Русское пьянство"? Но Бисмарк, много лет проживший в России, пьяную женщину, валявшуюся под забором, в первый раз в жизни увидел в "культурной" Англии. И это его так потрясло, что он описал данный случай в своих дневниках. "Русское взяточничество"? Французские талейраны дали бы фору любым русским меншиковым. А в США в 1832 г. был даже введен в оборот красноречивый термин "дележ добычи" - когда вновь избранный президент или губернатор расплачивался разными "добрыми услугами" с теми, кто помог ему выиграть выборы. Взяточничество принимало даже легальные формы - во Франции считалось нормальным, когда чиновнику за решение определенного вопроса предлагалось "войти в дело". И таких примеров можно привести еще много, но все они будут говорить об одном - что обосновать фактами явление русофобии не получается. Никак не получается.
      Куда более логично данное явление объясняется теорией Л.Н. Гумилева о "суперэтносах" - западном, евразийском (русском), мусульманском, китайском и т.п. Которые представляют собой исторически сложившиеся сообщества людей, отличающиеся друг от друга стереотипами мышления и поведения. А разные стереотипы мышления как раз и создают представления о "загадочной русской душе". Ну а то, что не всегда понятно и "загадочно", то чуждо и вызывает барьер недоверия. При этом я вовсе не хочу обосновывать какое-либо превосходство российского суперэтноса перед западным - они просто другие.
      Так что и корни русофобии, можно сказать, сложились исторически. Западный суперэтнос всегда считал себя "наследником" римско-греческого мира. Для которого как раз и было характерным признание в качестве "цивилизации" только собственных порядков и обычаев, а все народы, не входящие в собственную систему, объявлялись "варварами". Сюда же наложились и особенности другого типа мышления - католического. Которое не только в вопросах религии, но и в вопросах бытовой, социальной и государственной организации объявляло все, отличающееся от собственного, ложным и враждебным. А на основе подобных представлений мыслители-гуманисты эпохи Возрождения породили теорию "европоцентризма", согласно которой главным и единственным носителем цивилизации объявлялся западный мир, остальные же народы признавались "неисторическими", способными получить культуру только от европейцев. И если в наше время эта теория затрещала по швам, сохраняясь лишь на уровне инерции мышления, то в XVIII - XIX вв. она была общепризнанной, позволяя и объяснить технические успехи Запада, и обосновать "просветительскую" необходимость колониальных захватов.
      Ну а русские попадали под ту же теорию - "неисторический" народ, а претендует на роль мировой державы! Что же касается конкретных обвинений, разобранных выше, то их в значительной мере можно отнести к закономерности, которая хорошо известна психологам,- любой человек, начиная выискивать недостатки у другого, в первую очередь склонен приписывать ему собственные пороки. Более понятные и более близкие собственной психологии. Но тем не менее, одними лишь суперэтническими различиями явление русофобии тоже не объясняется. Ведь при непосредственных контактах русских и западноевропейцев им почти всегда удавалось и удается найти общий язык. Те же солдаты в заграничных походах быстро сходились с местными жителями. А многие немцы, французы, шведы, ирландцы и т.д. поступали в Россию на службу или переселялись в качестве фермеров, торговцев, ремесленников. Иногда "обрусевали", иногда сохраняли национальные особенности, но тоже всегда находили взаимопонимание с местным населением. А с другой стороны - Запад часто находил взаимопонимание с Османской империей. Отличавшейся от европейцев куда сильнее России. Так что вывод следует еще один "психологическая" разница становилась благодатной почвой для целенаправленной политической пропаганды.
      А этим оружием европейцы умели пользоваться очень хорошо. Еще Наполеон успешно применял для раскачки противостоящих государств пропаганду свобод, декларированных в его "наполеоновском кодексе". (Между прочим, сам он этот кодекс в своих владениях и не думал вводить.) Ну а в XIX в. его опыт успешно переняла Англия, а затем и Франция, занявшись экспортом идей либерализма. А поскольку на протяжении почти всего этого столетия их соперницей или противницей оказывалась Россия, то пропагандистское оружие чаще всего использовалось против нее. Эти информационные войны велись из года в год, из месяца в месяц, что и привело к формированию в "общественном сознании" устойчивого антироссийского штампа.
      Но и в самой России следствиями тех же информационных войн стали два побочных явления - панславизм и западничество. До XIX в. панславизма как такового не существовало. Воевали и со славянами-поляками, а на Балканах не делали различия между поддержкой славян и других христиан - молдаван, валахов, греков. И истоки панславизма, как и его суть, сильно отличались от пангерманизма. Пангерманизм родился в разобщенной Германии, выражая на первых порах ее тягу к объединению, а затем трансформировался в теорию возвышения и дальнейшего расширения объединенной Германии. А панславизм стал инстинктивной реакцией на слишком явную систему "двойных стандартов" со стороны европейских держав. Откуда следовало - надо искать других друзей, близких по крови, более "родных", чтобы вместе с ними противостоять единому фронту Запада. Иногда это оказывалось верным, и некоторые славянские народы действительно проявляли искреннюю тягу к России. Но часто оставалось иллюзией - и панславистские идеи использовались различными славянскими политическими группировками лишь по мере собственной выгоды. Но во всяком случае, никакие, даже самые крайние российские панслависты не провозглашали цели объединения всех славян в одно государство. В лучшем случае речь шла лишь о союзе при главенстве России.
      Нужно коснуться и русского западничества, также оказавшего заметное влияние на последующие исторические события. Причем в данном случае под "западничеством" я вовсе не имею в виду заимствование технических или культурных достижений Европы и Америки. Это явление вполне нормальное. Почему бы не поучиться полезному? Я хочу рассмотреть те уродливые формы западничества, которые выросли из семян все той же русофобии, но пересаженной на собственную русскую почву. И выражающиеся формулой: "У них все хорошо, у нас все плохо". Нет, такое западничество родилось не при Петре. Да он и сам говорил: "Европа нужна нам лет на сто". Чтобы преодолеть техническое отставание и не стать чьей-нибудь колониальной добычей, как Китай. Не внедрилось подобное западничество и при немке Екатерине II. Она правила, опираясь на русскую национальную основу, подчиняла политику русским национальным целям, и вряд ли можно найти какую-то самоподгонку под иностранные образцы в Потемкине или в канцлере Безбородько, выражавшемся: "А як матушка императрыця скаже, то нехай воно так и буде".
      А вот пушкинская Татьяна, хотя и "русская душою", уже не могла по-русски письмо написать и переходила на французский. Потому что западничество вошло в Россию при Александре I. И не из-за того, что русские в Наполеоновских войнах повидали Европу и призадумались над ее благосостоянием. Это миф. В Европе, разоренной многолетними войнами, никаким благосостоянием тогда и не пахло. И впервые-то побывали за рубежом только солдаты и младшее служилое офицерство, западничеством отнюдь не заразившиеся. А укоренилось оно именно в верхушке общества, которая и раньше никакими преградами не была отделена от зарубежья. Произошло же это не в войну, а после смерти Павла I, державшего аристократию в строгой узде. И высшее дворянство ошалело от обретенных "свобод", да и сам Александр принялся играть в либерализм. В это время и из-за границы хлынули беженцы от наполеоновских завоеваний - и не служилые специалисты, как при Петре, или искатели заработка, как при Екатерине, а тоже из "верхов", привнося в российское общество свой "лоск" и свои суждения. А после победы над Бонапартом, когда Россия утвердила свое могущество, данные процессы активизировались. Александр примерялся к роли общеевропейского арбитра, и его окружение тоже вовсю подстраивалось "под Европу". Шла интенсивная космополитизация аристократии - и через браки с западной знатью, и через расплодившиеся масонские ложи, и через западные моды, через западных учителей и гувернеров. И через "передовые" либеральные учения, популяризаторами которых стали англичане и французы.
      В высших кругах отрезвение наступило довольно скоро. После восстания декабристов, после враждебных демаршей Запада в период русско-турецкой войны 1829 г. Но тогда идеи западничества были перехвачены либеральной оппозицией - которая, увы, нередко становилась просто ретранслятором западной политической пропаганды. Так, когда разразился мятеж в Польше и по поводу антироссийских выпадов за рубежом Пушкин написал свои стихотворения "Клеветникам России" и "Бородинская годовщина", то по словам Герцена, эти произведения "вызвали негодование у лучшей части нашей журналистики". В общем, точка зрения, что "у нас все плохо, а у них все хорошо", не только утвердилась в России, но и стала считаться "передовой". И чем "передовее" хотело выглядеть то или иное политическое течение, тем радикальнее оно принималось охаивать все свое в противовес чужому. Ведь тем легче оно находило "понимание" в Европе! Чем и гордилось, зараженное своими "комплексами национальной неполноценности".
      4. ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
      После Берлинского конгресса Россия была оскорблена тем, что вся Европа опять объединилась против нее. И когда в 1881 г. Александр II погиб в результате теракта, а на трон взошел Александр III, он повел "национальную" политику. Послал всю Европу подальше вместе с ее интригами и альянсами, а во главу угла поставил внутренние проблемы страны и ее дальнейшего развития. Германию это пока устраивало. Самый грозный конкурент был устранен из интересующих ее политических игр. Был вбит клин между Россией и Францией.. А сама Франция опасности для немцев не представляла - там торжество демократов над монархистами обернулось внутриполитическим хаосом, и за 10 лет сменилось 14 правительств. Причем французы боялись уже не только поражений от немцев, но и победы, поскольку демократы там пришли к "мудрому" выводу, что удачливый полководец не устоит перед соблазном "цезаризма".
      Главной проблемой европейских держав в это время стало колониальное соперничество. Ведь по понятиям XIX в. любая держава, чтобы быть "великой", должна была иметь колонии. И для престижа, и для решения социальных проблем - отселения туда части граждан, и для развития экономики - в качестве сырьевой базы и рынков сбыта. И в 1880-х как раз и началась самая бешеная фаза борьбы за колонии, когда страны Запада будто с цепи сорвались и принялись захватывать все, что еще где-нибудь "плохо лежит". Причем новоиспеченные Италия и Германия колоний еще не имели и спешили наверстать упущенное. Итальянцы чуть не начали войну с Францией, захватившей у них из-под носа Тунис. Но Бисмарк, умело ловивший рыбку в мутной воде, счел это пока невыгодным и решил "законсервировать" их вражду на будущее. Уговорил итальянцев пока примириться с утратой. И втянул их в военный блок. В 1882 г. возник Тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и Италии.
      Испортились и отношения между Англией и Францией. Из-за захвата британцами Египта, Бирмы, а французами - Мадагаскара, Тонкина. И в этом противостоянии Бисмарк принял сторону французов, поощряя их дальнейшую экспансию. Чем больше войск отправят за моря, тем меньше можно опасаться реванша. И наконец, когда соперничество достигло апогея, возникла идея поделить Африку по-хорошему, "по-цивилизованному". Для чего в 1884 г. была организована конференция. Угадайте, где? Ну конечно, в Берлине. А председательствовал на ней опять "незаинтересованный" Бисмарк. И все толком поделил. Но только и себя не забыл. Хапнув Юго-Западную Африку, Того, Камерун, Восточную Африку, Северную Новую Гвинею и архипелаг Бисмарка в Тихом океане. Мнения негров или арабов при разделе, ясное дело, не спрашивали, и если к началу 1880-х европейские колонии в Африке были рассеяны цепочкой вдоль побережья, то теперь пошло интенсивное продвижение в глубь материка - со всех сторон.
      Развернувшееся соперничество великих держав не ограничивалось колониальной проблемой. Оно охватывало и сферы финансов, промышленности, торговли. Только надо учитывать, что формы этой конкуренции в XIX в. во многом отличались от нынешних. Скажем, для финансовых операций, в том числе и международных, тогда широко привлекались частные средства. Когда одна страна обращалась к другой на предмет займа, то деньги предоставлялись определенными банками, а эти банки, в свою очередь, продавали с прибылью для себя заемные облигации рядовым гражданам. И они потом "стригли купоны" процентов. Отсюда, кстати, и происходила еще одна особенность, упоминавшаяся ранее,- повышенный интерес населения к внешней политике. Ведь если правительство плохо помогало какому-то союзнику, то могло понести убытки множество мелких рантье. Да и банки, осуществлявшие займы, через подконтрольную им прессу старались подправить "общественное мнение" в нужную сторону.
      Часто банки и сами проводили краткосрочные займы для тех или иных правительств. Хотя при этом государства-дебиторы оказывались уязвимыми со стороны кредиторов: займы можно было отозвать, если в инвестируемом государстве возникла нестабильная ситуация. Или оно вдруг начало проводить "не ту" линию. В разных державах данные процессы имели свои отличия. Скажем, в Германии экспорт капитала находился под полным контролем правительства, во Франции под более слабым, а в Англии государственными рычагами не регулировался. Поэтому немецкие банки оказывали услуги Австро-Венгрии даже в ущерб собственной прибыли. А французские нередко занимали деньги у себя в стране и ссужали в Германии - там процент прибыли был вдвое выше, чем в Париже. Отличалась финансовая политика и в других отношениях. Немцы предпочитали вкладывать деньги в собственную промышленность, англичане - в свои колонии и доминионы, а французы - куда угодно, лишь бы приносили доход. Поэтому к началу ХХ в. у Англии находилось за рубежом менее 6% от общей суммы капиталов, а у Франции - свыше 60%.
      В области промышленности Германия сразу же после объединения совершила гигантский рывок - реализовался и изрядный потенциал, накопленный за полвека мирного существования, и колоссальные вливания контрибуций. И ее развитие пошло чрезвычайно быстро, в результате чего она стала выходить на второе место в мире после Англии, а по некоторым направлениям и на первое. Вступив в игру "на новенького", Германия принялась осваивать новейшие, самые перспективные отрасли промышленности - электротехническую, химическую и т.п. Но и промышленная, и торговая конкуренция в то время были тесно связаны с политикой. Так, считалось обычной практикой защищать свою экономику от зарубежных производителей протекционистскими тарифами, ограничениями их импорта в свои страны и колонии. Такую политику повел и Бисмарк. Особенно сильно оказывались связаны с государством производители и продавцы оружия - вооружение союзников и потенциальных союзников уже само по себе было политикой. Поэтому Крупп, Сименс или банкиры, контролирующие австрийскую фирму "Шкода", французскую "Шнейдер-Крезо", британскую "Армстронг и Виккерс" имели прямые выходы на министров и глав государств, что и использовали для получения выгодных контрактов и рынков сбыта. Часто они нуждались в правительственной поддержке против иностранных конкурентов и получали ее. Скажем, обычной тактикой было, когда государству соглашались предоставить заем при условии монопольной продажи оружия своими фирмами.
      Что же касается России, то она тоже переживала бурный экономический подъем. Он начался еще раньше, после освобождения крестьянства, а "национальная политика" Александра III направила на эти преобразования главные усилия правительства. В стране росли новые фабрики и заводы, разрабатывались месторождения полезных ископаемых, строились железные дороги. Пошло интенсивное освоение Средней Азии, Сибири, Дальнего Востока. В европейские дрязги царь теперь почти совсем не лез - и подействовало! Уже наоборот, иностранцы засуетились перед Россией, силясь склонить ее на свою сторону. На что Александр III реагировать не спешил. Известен случай, когда он сидел с удочкой на берегу пруда и ему доложили, что прибыли западные послы. Александр ответил: "Когда русский государь удит рыбу, Европа может подождать".
      В Германии отношение к России было неоднозначным. Горячие головы, у которых все еще кружились головы от прошлых побед, считали ее целью для очередного удара. Главным выразителем этой тенденции стал военно-морской министр Каприви, заявлявший, что следующей "войной у нас будет война на два фронта - с Россией и Францией". Однако Бисмарк подобным идеям ходу не давал. И не потому, что был другом России, а просто умным человеком. Он хорошо знал нашу страну, проведя в ней несколько лет в должности посла. Знал ее, кстати, и Мольтке-старший, послуживший в Петербурге военным атташе. И оба приходили к выводу, что окончательно сокрушить Россию вообще нереально. Бисмарк указывал, что главная ее сила заключается не в территориях и армиях, а в единстве народа, который, собственно, и есть сама Россия. А Мольтке, как уже отмечалось, высчитал, что даже за одну Польшу пришлось бы воевать 7 лет. Пожалуй, дороговато. И даже в случае удачи пришлось бы жить под дамокловым мечом ответного удара...
      Поэтому Бисмарк полагал, что воевать с Россией нельзя. Можно интриговать против нее, столкнуть с кем-то другим, но самим - ни в коем случае. В данном направлении он и действовал. Старался втянуть в орбиту Германии все новые страны, отрывая их от русских, поощрял Австро-Венгрию на Балканах. Заключил оборонительный союз с Румынией. Поучаствовал в каше, заварившейся там в 1885-1887 гг. "Изгнав" Россию, уже ни Англия, ни Австрия не возражали против воссоединения Болгарии. И в ней произошло восстание. Турцию заставили смолчать. Зато возмутились сербы из-за одностороннего приращения соседей. Но сербов болгары разгромили, и князь Обренович, видя, что Россия не может ему помочь, стал искать сближения с Веной. А на трон Болгарии немцы, австрийцы и англичане возвели своего ставленника - принца Фердинанда Саксен-Кобургского.
      Петербург на недружественную политику отвечал аналогично. Ввел повышенный налог на иностранных владельцев недвижимости, что ударило по прусской аристократии, имевшей поместья в России. Бисмарк разозлился - и сделал ошибку. Россия в это время очень нуждалась в иностранных инвестициях для вложения в развивающуюся промышленность. Но Бисмарк стал играть на понижение курса русских ценных бумаг, а потом вообще запретил их продажу на Берлинской и Бременской валютных биржах. И русские обратились к Франции. А там откликнулись очень охотно. Во-первых, это было выгодно, а во-вторых, начали осознавать, что поссорившись и с Россией, и с Англией, и с Италией, они очутились в щекотливом положении. Тут-то Бисмарк и сообразил, что перегнул палку. И что дальше бодаться с русскими уже опасно. Потому что при дальнейшем развитии Германии как колониальной и промышленной державы ее главной соперницей должна была стать не Россия, а Англия. А Франция ох как охотно примкнет к любому противнику немцев...
      И "железный канцлер" совершил очередной резкий поворот. Пригласил российского посла и зачитал ему точный текст своего договора с австрийцами. После чего предложил заключить тайный договор о мире и дружбе между Германией и Россией. Нет, он и в этот момент не стал приятелем русских просто счел, что все возможные выгоды от противостояния с ними уже получил. А теперь собирался получить выгоды от сближения. В Петербурге подумали - и согласились. В конце концов, Франция тоже никогда не была для нас искренним другом. В 1887 г. Германия и Россия заключили на 3 года так называемый "договор перестраховки". О ненападении, экономическом и политическом сотрудничестве. И взаимовыгодные отношения между двумя государствами очень быстро стали улучшаться. Однако ненадолго. В 1888 г. умер старый кайзер Вильгельм. Его наследник Фридрих-Вильгельм был тяжело болен и властвовал лишь несколько месяцев. Кайзером стал его сын Вильгельм II.
      5. ВИЛЬГЕЛЬМ И НИКОЛАЙ
      Будущему кайзеру Вильгельму не везло с самого появления на свет в 1859 г. Роды были трудными, и когда младенца вытаскивали из материнского чрева, случайно допустили разрыв нервов в плечевом сплетении. К тому же произошло передавливание пуповины, а матери давали хлороформ, что оказало действие и на ребенка. Сперва его сочли мертвым и еле откачали. Но рука так и не работала, и разные курсы лечения результатов не дали. Он рос калекой, что несомненно нанесло ему тяжелую моральную травму. Рос с комплексами. В его детские годы на всю Европу гремела слава его деда и отца, под грохот пушек объединявших Германию. И понятно, какое впечатление это оставляло в душе маленького инвалида. С детства у него отмечалась повышенная раздражительность, склонность к импульсивным решениям, вспышки ярости. Мать в 1877 г. отмечала его "эгоизм и душевную холодность", жаловалась, что у него нет "скромности, доброты, доброжелательности, уважения к другим людям". Впрочем, она и сама внесла изрядный вклад в формирование его характера. Вильгельма объявляли "трудным ребенком" и пытались преодолеть отрицательные черты муштрой и наказаниями. А он отвечал озлоблением и упрямством. Которые приобретали и политическую окраску - его мать Виктория, британская принцесса, считала свою кровь благороднее, чем у мужа, и оставалась в душе англичанкой. Вильгельм же убедил себя, что мать "сознательно отстаивает английские интересы в ущерб германским и прусским", и называл ее и сестру не иначе как "английской колонией".
      Вот такой кайзер и очутился на троне в 1888 г. И первые же его "внешнеполитические шаги" наделали немало скандалов. Он отправился путешествовать и в Вене потребовал, чтобы на время его визита гостивший там британский принц Эдуард покинул город. Посетил и Петербург, где близко сошелся с престолонаследником Николаем. Точнее, считал, что сошелся. Потому что скромный и воспитанный Николай в разговорах с экзальтированным "кузеном Вилли" вежливо помалкивал. А кайзеру приятно было чувствовать свое лидерство, и "Никки" он воспринял просто как дурачка, которого нетрудно будет подчинить своему влиянию. Но на Александра III грубость и невыдержанность гостя произвела неприятное впечатление, как и его болтовня о необходимости перекроить мировое устройство. И кайзер, не встретив при русском дворе "понимания" своим планам, обиделся.
      Он был вообще обидчивым. Когда Бисмарк попытался поправлять буйного Вильгельма в политических вопросах, счел такую опеку унизительной и из противоречия поступал наоборот. А окружал себя воинственными деятелями и льстецами, готовыми восхвалять его "решительность". В 1890 г. в Берлин прибыл граф Шувалов для переговоров о продлении "договора перестраховки". Причем русские готовы были возобновить его на 6 лет и давали понять, что такое удлинение срока должно означать переход к настоящему, прочному союзу. Бисмарк был с этим согласен. Но в ходе переговоров кайзер обвинил его, что он ведет "слишком русофильскую политику". И отправил в отставку.
      А канцлером был назначен один из самых ярых русофобов Каприви, говоривший об "удовлетворении народно-психологической потребности народа в войне с Россией, к которой присоединится Франция". Сотрудничество между "тевтонами и славянами" он вообще называл "исторически неуместным" и первое, что сделал на посту канцлера, это разорвал "договор перестраховки", прекратил переговоры с Шуваловым и отправил его восвояси. Россией это было воспринято как "удар по лицу", и Шувалов писал: "Очень болезненное для нас решение". Поворот в политике усугубил и сам кайзер. Во время визита британского принца Эдуарда он произнес тост: "Английский флот совместно с германской армией обеспечит всеобщий мир". В Петербурге были шокированы. И отреагировали мгновенно. Уже в июне 1890 царь заключил первое соглашение с Францией. И как заявил русский премьер германскому послу о срыве переговоров в Берлине: "Вместе с нашим договором рухнула преграда, отделяющая нас от Франции". Теперь сотрудничество с Парижем стало развиваться в разных направлениях. С использованием французских займов пошло строительство Транссибирской магистрали. А в 1892 г. на пост министра финансов был назначен талантливый государственный деятель С.Ю. Витте, и в стране развернулась настоящая промышленная революция. В 1892 г. в Петербурге была подписана военная конвенция с французами, а в 1893 г. заключен союзный договор. В нем говорилось "Если Франция подвергнется нападению Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия все свои возможности использует для нападения на Германию. Если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной Германией, Франция всеми силами атакует Германию". Договор не имел сроков действия.
      Ну а в Германии, ко всему прочему, умер Мольтке-старший, и начальником Генштаба стал Шлиффен, принявшийся вместо прежних осторожных планов войны с Россией разрабатывать более решительные. А в 1894 г. был продлен и углублен союз с Австро-Венгрией. В отличие от варианта 1879 г. (и от русско-французского союза) он был теперь не только оборонительным, но и наступательным. Стороны обязывались поддержать друг дружку в любой войне. Историки порой пытаются выделить "пробританские" и "пророссийские" периоды в политике Вильгельма, испытывая при этом немалые затруднения. На самом же деле целенаправленной политики у него не получалось вообще. Он пытался, подобно Бисмарку, играть на противоречиях, но делал это неумело и грубо. Англичанам говорил гадости о России и наоборот. И при этом оставался уверенным в собственной гениальности. Как писал один из придворных, граф Цайдлер-Трюммер: "Он ребенок, и останется ребенком навсегда". Но согласитесь, что ребенком можно умиляться в песочнице, а капризный большой "ребенок" во главе могущественной державы - это уже опасно.
      В целом же где-то до середины 1890-х Британию действительно считали как бы дополнением Тройственного союза. Однако в 1894 г. умер Александр III, и на троне оказался Николай II, которого Вильгельм рассчитывал держать под своим влиянием. Даже стал подсказывать "по-дружески" политические шаги. А с другой стороны, обозначилось именно то, что предвидел Бисмарк, соперничество с Англией. В начавшихся англо-бурских конфликтах Вильгельм поддержал буров, произвел ряд антибританских демонстраций и поставил перед государственным советом вообще вопрос о принятии бурских республик под германский протекторат. Но это означало войну с Англией, и кайзеру объяснили, что такая война невозможна из-за отсутствия сильного флота. Что толку от армии, если ее не дадут перевезти куда нужно или отрежут за морями от метрополии? Кайзер спохватился и решил исправить сие упущение.
      Всплески германской активности покатились и в других точках земного шара. Воспользовавшись тем, что китайцы потерпели поражение от Японии и находились в тяжелом положении, немцы купили у них кусок территории с портом Циндао, начав там строительство "германского Гонконга". Воспользовавшись поражением испанцев в войне с американцами, приобрели у проигравших несколько архипелагов в Тихом океане. Попробовали заодно прихватить Филиппины и Самоа, но США пригрозили войной. На море они были пока сильнее и заставили немецкую эскадру убраться от Манилы. А Самоа поделили, Западное - Германии, а Восточное - США. Эти события лишь укрепили немцев в убеждении - чтобы вести "полноценную" колониальную политику, надо иметь мощный флот. В 1898 г. был принят закон, вводивший в действие глобальную судостроительную программу, возглавил которую адмирал фон Тирпиц.
      Возникновению еще одного узла сильнейших противоречий способствовал "армянский вопрос". Только чтобы более отчетливо представить его масштабы, надо иметь в виду, что область компактного проживания армян в те времена была гораздо больше, чем сейчас. Она шла широкой полосой от нынешней Армянской республики через все Закавказье и Малую Азию вплоть до Киликии и Сирии. Реформ, обещанных по условиям Берлинского трактата, султан Абдул-Гамид проводить, конечно, и не думал. А жалобы армян европейским державам, которые теоретически являлись гарантами этих реформ, его раздражали. В 1894 г., желая наказать строптивцев, он учинил резню в высокогорном Сасуне, где армяне привыкли себя вести наиболее свободолюбиво. Последовал совместный дипломатический протест России, Франции и Англии. И султан совсем рассвирепел. Он счел это вмешательством в свои внутренние дела. Счел, что само наличие армян в составе империи может послужить предлогом к ее дальнейшим расчленениям - как перед этим наличие греков, сербов, болгар. И решил уничтожить их вообще или так запугать, чтобы больше пикнуть не посмели. Были организованы специальные банды "гамидие" из добровольцев и уголовников, к ним подключились полиция и войска, и избиение развернулось по всей стране.