Валерий Шамбаров
      За Веру, Царя и Отечество
      Ночь подошла,
      Сумрак на землю лег,
      Тонут во мгле пустынные сопки,
      Тучей закрыт восток.
      Здесь под землей
      Наши герои спят,
      Песню над ними ветер поет,
      И звезды с небес глядят.
      То не залп с полей долетел
      Это гром вдали прогремел.
      И опять кругом все так спокойно,
      Все молчит в тиши ночной.
      Спите, бойцы,
      Спите спокойным сном,
      Пусть вам приснятся нивы родные,
      Отчий далекий дом...
      Вальс "На сопках Маньчжурии", написанный после Японской войны,
      но особую популярность завоевавший в годы Первой мировой
      МОЛИТВА ВОИНА
      перед вступлением в бой с врагами Отечества
      Господи Боже, Спасителю мой! По неизреченной любви Твоей Ты положил душу Свою за нас. И нам заповедал полагати души наша за друзей своих. Исполняя святую заповедь Твою и уповая на Тя, безбоязненно иду я положить живот свой за веру, Царя и Отечество и за единоверных братий наших. Сподоби меня, Господи, непостыдно совершить подвиг сей во славу Твою. Жизнь моя и смерть моя - в Твоей власти. Буди воля Твоя. Аминь.
      1914 г.
      ОТ АВТОРА
      Первая мировая война занимает в истории России не менее важное место, чем борьба с нашествиями Наполеона или Карла XII, и значительно превосходила их по масштабам. Сотни тысяч солдат и офицеров - между прочим, и наших с вами предков или в той или иной степени далеких родственников,выполнив свой долг до конца, навсегда остались лежать на полях Галиции и Польши, в болотах Полесья и Прибалтики, в ущельях Карпат и Турции. И тем не менее об этой войне в нашей стране известно до удивления мало. Спросите о ней любого, и в лучшем случае ваш собеседник вспомнит трагедию армии Самсонова и Брусиловский прорыв. И вроде все... Хотя грандиозные сражения кипели несколько лет на тысячекилометровых пространствах. Были горькие поражения, но были и блестящие победы. Были ныне забытые талантливые полководцы, были ныне забытые многочисленные подвиги русских солдат, моряков, казаков. Русское оружие очередной раз покрыло себя неувядаемой славой. Громились неприятельские армии и эскадры, брались вражеские твердыни, эхо русских пушек не раз заставляло дрожать Берлин, Вену, Будапешт и Константинополь, а русские воины поили коней из Прегеля, Сана, Тигра и Евфрата.
      Впрочем, оказывается, что найти литературу, которая объективно рассказала бы о ходе Первой мировой на русском фронте, очень и очень непросто. Потому что все зарубежные источники, касающиеся войны на Востоке, базируются исключительно на немецких данных. Которые часто представляют из себя всего лишь пропаганду военного времени, ничего общего не имеющую с действительностью, либо являются привиранием мемуаристов, к коему склонны отставные генералы всех времен и народов. Не так уж много материалов по этой теме оставили и участники войны из числа эмигрантов. Ведь для них Первую мировую заслонила куда более катастрофическая и страшная по своим последствиям гражданская. И даже в тех случаях, когда отдельные авторы добирались до сражений 1914-1917 гг., на их описания волей или неволей накладывался отпечаток последующих событий. Эти авторы не располагали никакими архивными материалами, оставшимися в России, и, как правило, излагали лишь личные впечатления. И к тому же воспоминания военной эмиграции напрочь забивались потоками, исходящими от эмиграции политической. Лидеры либеральных и демократических партий были гораздо более известны и авторитетны за рубежом, имели несравненно большие возможности для публикации своих трудов. Но своей целью часто ставили оправдать перед историей (и перед самими собой) собственные действия по подталкиванию России к революции, доказать ее полезность и необходимость. И поэтому сильно грешили подтасовками фактов и всевозможными искажениями. Ну а большевистская литература по понятным причинам стремилась изобразить войну лишь в качестве "империалистической бойни", выдергивая и гиперболизируя негативные моменты. В итоге дошло до взаимного цитирования и подкрепления немецких (и основывающихся на них англо-американских), либерально-эмигрантских и коммунистических источников, что создало иллюзию "объективности" и способствовало формированию устойчивого штампа в массовом сознании.
      И все же надо отметить, что с военной (но не политической) точки зрения события Первой мировой на русских фронтах были наиболее полно и точно освещены историками советской школы. В их работах опускались фамилии героев, очутившихся в "контрреволюционном" лагере, некоторые цифры, противоречившие официальным установкам, но в целом ход боевых операций и их анализ приводились верно. Ну еще бы, ведь в 20-30-х гг. Красная Армия обучалась на опыте мировой и преподавали в училищах и академиях ее участники. Поэтому частенько при внимательном прочтении можно обнаружить несоответствие между основным содержанием и предвзятыми выводами, которыми авторы вынуждены были сопровождать свои работы. Новый всплеск интереса к Первой мировой произошел в годы Великой Отечественной и сразу после нее уж больно явные аналогии напрашивались. Причем в этот период были пересмотрены и многие политические оценки 20-х, смягчены тона и персональные акценты (хотя, конечно, с Лениным спорить все же не осмеливались).
      Но, к сожалению, такие работы писались и издавались лишь для специалистов, в рамках узких исследований, академических трудов, пособий для высших военно-учебных заведений. Широкой публике они оставались неизвестными, и в популярной советской (как и вышедшей из нее антисоветской) литературе сохранялась прежняя однобокая традиция изображать Первую мировую лишь в качестве "преддверия революции", и не более того. Зарубежная же литература к работам советской военно-исторической школы не обращалась никогда - видимо, по политическим причинам. И на Западе с наложением на первичные искаженные источники разного рода домыслов, гипотез, журналистских сенсаций к настоящему времени возникли такие фантастические нагромождения, что порой остается лишь руками развести. Приведу только один пример - если открыть 4-й том "Оксфордской иллюстрированной энциклопедии" (переведенной на многие языки, в том числе и на русский) на фамилии "Брусилов", то мы узнаем, что этот полководец одержал "блестящую победу", но потерял "1 млн. убитыми". Вот и гадай, откуда мог взяться этот миллион, да еще "убитыми", если у Брусилова во всех армиях фронта насчитывалось 600 тыс. штыков и сабель? Или авторы приплюсовали сюда и 400 тыс. пленных, которые тоже вдруг обрусели и все до единого погибли? Впрочем, у оксфордских авторов и представления о Западном фронте оказываются весьма смутными - в их энциклопедии мы можем прочитать, что маршал Жоффр был отстранен от командования "за поражение французской армии под Верденом". А если уж коллектив историков не знает, кто победил под Верденом, тут дальше и плыть некуда...
      Хочу предупредить, что в настоящей работе читатель не найдет никаких сенсационных гипотез, догадок, заумных версий и хитрых логических построений. Я предпочел излагать только факты - которые пришлось отбирать и компоновать из источников разного рода, и советских, и эмигрантских, и иностранных. Если же какие-то из этих фактов и покажутся вам "сенсационными", то лишь в силу их малоизвестности. Кстати, в этой книге возможно расхождение в датах с некоторыми другими историческими трудами. Дело в том, что русские современники всегда приводили хронологию событий по "старому", юлианскому календарю, а последующие авторы часто бездумно переписывали эти даты, что порождало путаницу и затрудняло синхронизацию событий в России и на других фронтах. Поэтому всю хронологию (кроме случаев, оговоренных в тексте), автор счел целесообразным привести к "новому", григорианскому календарю.
      Целью же своей работы я видел не какой-то "нетрадиционный" взгляд на войну, а наоборот, восстановление настоящей исторической картины, расчистку ее от ложных представлений, клеветы и случайных наслоений. Мне хотелось показать войну как таковую, как самостоятельное историческое явление. И отнюдь не явление "преддверия" падения России, ее кризиса и надлома - как выясняется, как раз это фактам не соответствует. Напротив, через призму Первой мировой я хотел бы показать величие России накануне ее падения. Величие и непобедимость, сохранявшиеся до тех пор, пока Россия была единой...
      Часть первая
      УВЕРТЮРА ДЛЯ ОРКЕСТРА МИРОВЫХ ДЕРЖАВ
      1. "ГЕРМАНСКИЙ ВОПРОС"
      Чтобы проследить истоки той или иной войны, обычно бывает достаточно проанализировать итоги войны предыдущей. Но чтобы проследить вызревание такого глобального конфликта, как Первая мировая, нужно вернуться во времени гораздо глубже - к потрясению, которое тоже по своим масштабам было близко к мировому и перекроило всю политическую карту земли - к наполеоновским войнам. Последствия их коснулись многих держав и регионов. Свое лидирующее положение в Европе утратила Франция. Была ослаблена ее традиционная соперница в борьбе за лидерство Австрия. Выбыли из числа "великих держав" Голландия, Испания, Португалия, а из числа "мировых банкиров" - итальянцы. В выигрыше оказалась Англия, лишившаяся главных конкурентов и на морях, и в торговле, и в промышленной и финансовой сферах. В раздробленной Германии французская оккупация вызвала ответную реакцию мощный всплеск национального самосознания. Пруссаки, баварцы, саксонцы, гессенцы вдруг вспомнили, что все они - немцы, и стали усиливаться тенденции к государственному объединению, что позволило бы противостоять врагам в будущем. И наконец, разгром Наполеона выдвинул на роль самой сильной континентальной державы Россию. Получившую таким образом право стать одним из главных арбитров в послевоенном устройстве Европы.
      Александр I и попытался играть такую роль. На Венском конгрессе, вырабатывавшем условия мира, он предложил создать Священный Союз государей, входящих в коалицию победителей. Это, кстати, была первая в истории попытка образовать международный коллективный орган для поддержания мира, стабильности и правопорядка. Предполагалось, что Священный Союз будет опираться на принципы нерушимости государственных границ, легитимизма правительств и сможет мирным путем регулировать возникающие спорные вопросы. Но такого единства не получилось. Усиление России вызвало озабоченность западных держав, и на том же самом Венском конгрессе против нее уже был заключен тайный союз Англии, Австрии и Франции, что предопределило на будущее не коллективную, а коалиционную политику. Условия мира также удовлетворили не всех.
      Недовольной осталась Германия. Хотя Пруссия внесла значительный вклад в победу, но и Австрия не хотела терять гегемонию в германском мире и, ловко играя на принципах "легитимизма", вступилась за права мелких немецких князей, не желавших попасть в зависимость от прусского короля. Поэтому Берлин не получил приращений, на которые рассчитывал, а тенденции немцев к объединению остались нереализованными. Вместо этого был создан чисто формальный Германский Союз, высшим органом которого стал Франкфуртский Сейм из представителей различных немецких государств, заведомо послушный Вене. Недовольной осталась взбаламученная в ходе войн Италия. При изгнании наполеоновских ставленников и возвращении прежних правителей тут утвердились австрийцы, и оккупацию страна восприняла болезненно. Недовольной осталась Польша - конгресс окончательно подтвердил ее раздел, хотя при этом в российской части поляки получили довольно широкую автономию вплоть до права иметь свою армию. Так возникли "германский вопрос", "итальянский вопрос", "польский вопрос".
      Но недовольной была и Франция. Хотя по инициативе Александра I с ней обошлись очень мягко, согласились считать войны не французской, а наполеоновской агрессией и вернули все владения Бурбонов, то есть дореволюционные границы. Однако французы все еще грезили былой славой и возмущались, что им не оставили... и их завоеваний. Или хотя бы "естественные границы" по Рейну и Альпам, включая Бельгию, часть итальянских и немецких земель. А Англия весьма прохладно отнеслась к принципам легитимизма и вместо них взяла на вооружение принципы либерализма, что в условиях XIX в. было равнозначно политике "экспорта нестабильности" и на чем ощутимо выигрывала сама Англия. Скажем, поддерживая революции в Латинской Америке, но одновременно и революции в Испании и Португалии, что не позволяло этим странам подавить восстания в Латинской Америке. А в итоге и новые государства, и ослабленные старые попадали под политическое и экономическое влияние Британии. Франция же в попытках повысить утраченный рейтинг встревала всюду - пробовала утвердиться в Италии, вводила войска в Испанию, заигрывала с поляками. И вместо легитимизма сделала ставку на "принцип национальностей" - право каждой нации иметь свое государство, что можно было использовать против многонациональных России и Австрии.
      Возникшие коалиции получились отнюдь не стабильными. Так, в "польском" и "итальянском" вопросах Россия, Австрия и Пруссия выступали заодно, а Англия и Франция им противодействовали. Но в "германском вопросе" Пруссия не находила поддержки ни у кого. А в "испанском" Франция выступала союзницей России и Австрии - против Англии. А вскоре добавился и сложнейший "восточный вопрос". Ведь в прошлом Париж был традиционным союзником Турции, обеспечивая ей финансовую, дипломатическую и техническую поддержку. И разгром Франции косвенно ударил и по Османской империи. Теперь французов стали заменять англичане. И поскольку Россия в конце XVIII - начале XIX в. прочно утвердилась в Закавказье, принялись помогать туркам играть против нее. Через порты, сохраненные Турцией на побережье Кавказа, засылалось оружие и деньги северокавказским горцам, пошли их интенсивные набеги на казачьи станицы и грузинские селения. Русские до этого времени в горные районы вообще не лезли, предоставляя им жить независимо и по своим обычаям. Но постоянные нападения, жертвы и угоны людей в рабство вынудили Петербург к ответным военным мерам. Началась полоса тяжелейших кавказских войн.
      А ослаблением Турции воспользовались балканские народы. В 1821 г. вспыхнуло восстание в Греции. Греки были настроены пророссийски, что очень обеспокоило Вену и Лондон. И Александра I, "царя-джентльмена", но более чем посредственного дипломата, стали водить за нос, указывая на его же принципы легитимизма и требуя через Священный Союз искать "политическое решение". Дело тонуло в словопрениях, турки резали повстанцев, а те разочаровались в России, не получая от нее помощи. Но окончательно подавить их не удавалось, и тогда Англия вдруг сменила тактику. Начала сама поддерживать греков в качестве "верного друга", привлекая к этому и французов. Ситуация изменилась после воцарения Николая I, человека не только решительного, но и проявившего себя тонким политиком. Формально соглашаясь с "международным сообществом", он настоял на том, чтобы объединенная миротворческая эскадра, направленная для пресечения перевозки карательных экспедиций, получила право при неповиновении применять силу. И грянуло Наваринское сражение, лишившее Порту ее флота (британский король Георг IV назвал эту победу "злосчастным происшествием").
      И турки сами полезли в полномасштабную войну. Русские провели ее блестяще. Армия Паскевича на Кавказе взяла Карс и Эрзерум, а армия Дибича с победоносными боями прошла Болгарию и очутилась на подступах к Константинополю. Впрочем, царь пообещал Западу не искать частных приобретений, и для себя Россия потребовала немного. По условиям Адрианопольского мира к ней отошли Анапа и Поти, через которые шло снабжение горцев оружием, а также Ахалцих и Ахалкалаки - для укрепления южных границ. Кроме того, для России и государств, с которыми она находится в мире, предоставлялся свободный проход через Босфор и Дарданеллы. Но зато получила независимость Греция, а автономию - княжества Молдавия, Валахия и Сербия. Однако распадом Османской империи решили воспользоваться и французы (из-за чего распался их альянс с Англией, еще тогда получивший название "Антант кордиаль" - "Сердечное согласие"). Они начали завоевание Алжира, поддержали сепаратизм египетского хедива. На этом опять умно сыграл Николай I - помог султану против хедива, и в благодарность был заключен Униар-Искелесский договор, по которому Россия признавалась союзницей Турции, получала право присылать султану войска и большие привилегии по использованию проливов. Действовал он, правда, недолго - встревоженные англичане, французы и австрийцы тут же объединились и при очередных затруднениях Порты навязали ей другой договор - о коллективном покровительстве Европы и нейтралитете проливов.
      Надо заметить, что в XIX в. внешняя политика воспринималась общественностью куда более горячо, чем сейчас. Уступка конкурентам в каком-либо уголке Земли считалась общенациональным позором, и в подобных случаях слетали правительства. Но особенно обострялись все международные вопросы в периоды революций. Так было в 1830 г., когда грянуло восстание в Польше с массовой резней русскоязычного населения, восстали тяготевшие к Франции бельгийцы, не желая быть в составе Нидерландов. А революционные французы вопили о реванше, требовали поддержать поляков и Бельгию и двинуть войска на Рейн и в Италию. Большой войны удалось избежать лишь из-за того, что войск у Франции не было - они завязли в Алжире. Поляков подавили, и царь в наказание лишил их автономии. А Бельгия переориентировалась на Англию и получила независимость на условиях нейтралитета, гарантированного пятью державами. Но и Германия, пережив угрозу вторжения, снова заговорила об объединении для борьбы с "наследственным врагом". И Пруссия сумела сделать шаг к интеграции, создав Цоллерферейн - Таможенный союз, объединивший в единое экономическое пространство сперва 8 государств, потом стали вступать остальные... Решения по уставу Цоллерферейна должны были приниматься только единогласно, что льстило мелким княжествам. Но когда Австрия спохватилась и захотела тоже вступить в Союз, Пруссия легко заблокировала ее принятие.
      В еще большей степени те же проблемы выплеснулись в революциях 1848 г., которые развернулись под лозунгами "свободы наций". Но все "освобождающиеся" нации повели себя крайне агрессивно. Во Франции брали верх как раз те политики, кто громче всех поднимал тему реванша. При подавлении восстания в Париже было расстреляно 11 тыс. чел., но большинство французов оказалось все равно довольно, поскольку во главе государства вместо миролюбивого Луи-Филиппа встал Луи-Бонапарт, вскоре провозгласивший себя Наполеоном III. Забузила Италия, и королевство Пьемонт, подстроившись к общим настроением, при науськивании французов и англичан выступило против Австрии. В самой Австрии передрались все против всех - хорваты, венгры, чехи, немцы. Причем все переманивали императора Фердинанда I на свою сторону и выражали готовность подавлять остальных. В Германии революционеры создали во Франкфурте парламент, требовали объединения против Франции, но предъявляли претензии уже на все земли, где жили немцы,- и на Эльзас с Лотарингией, и на Шлезвиг и Гольштейн, принадлежавшие Дании, и на Польшу, и на российскую Прибалтику (впрочем, войну против "реакционной" России провозглашали вообще "одной из необходимых мер нашей эпохи"). Прусский король Вильгельм IV начал под шумок войну с Данией за Шлезвиг и Гольштейн, чем заслужил чрезвычайную популярность, и парламент предложил ему императорскую корону. Но игрушкой в руках демагогов он стать не захотел и вместо этого начал помогать германским князьям подавлять революцию. Заставляя их взамен признать гегемонию Пруссии. А это вызвало угрозу войны с Австрией, тоже вознамерившейся реорганизовать Германский Союз в свою пользу... Выпутаться изо всей возникшей неразберихи помог столь мощный стабилизирующий фактор, как Россия. По просьбе императора Франца-Иосифа, занявшего престол отрекшегося отца, Николай I направил войска в Венгрию, разгромив повстанцев и позволив Вене сосредоточиться на Италии и навести там порядок. Немцев заставил оставить в покое Данию. А прусского короля и австрийского императора царь помирил и вынудил вернуться к прежнему статус-кво с Германским Союзом. После чего уже несложно было совместными усилиями ликвидировать последние революционные очаги.
      Но большая война все же разразилась. Она требовалась Наполеону III, чтобы примазаться к славе "великого предка" и упрочить власть. И он с англичанами, озабоченными усилением авторитета России, заключил тайный союз с Турцией. Там как раз в это время визирем стал Решид-паша, основатель партии "Молодая Турция", и начал реформы "танзимата" - вводились местные суды, общинные и окружные советы, провозглашалось "равенство перед законом", что было широко разрекламировано западной пропагандой как переход на демократический путь. Однако на деле "равенство" подразумевалось только для мусульман. Началось восстание в Боснии, поддержанное Черногорией. Турки двинули туда карателей. Россия начала заступаться за христиан. И на войну ее фактически спровоцировали. Не зная о сговоре против себя и считая состояние Порты плачевным, она серьезно к войне не готовилась, надеясь обойтись дипломатическими мерами и демонстрацией силы. А Турция, чувствуя мощную опору, наглела, усилила военную помощь Шамилю, наотрез отвергала все предложения. И первой открыла боевые действия, внезапно захватив форт Св. Николая. Лишь тогда царь дал команду атаковать - результатом чего стала Синопская победа. И тут же против России единым фронтом выступили Англия, Франция, Пьемонт. Фактически к ним примкнула и Австрия, "отплатив" за недавнее спасение и понадеявшись, что после поражения царя Балканы окажутся в ее зоне влияния. В драку австрийцы не полезли, но ввели войска в Молдавию и Валахию, сконцентрировали силы в Галиции, вынуждая держать там две трети русских войск. "Отблагодарила" и Дания, отказавшись соблюдать нейтралитет и открыв англичанам балтийские проливы.
      К такой войне Россия и впрямь была не готова - предположить, что на нее обрушится вдруг вся Европа, которой она не сделала ничего плохого, согласитесь, было трудновато. Но стоит обратить внимание и на другой аспект - под Севастополем впервые в новой истории война неожиданно приняла позиционный характер, когда наступательные средства не могли преодолеть оборонительных, и сражения вылились в перемалывание живой силы на одном месте. И к такому варианту западные державы оказались тоже не готовы. Военной победы им достичь так и не удалось. Понеся колоссальные потери, они вынудили русских оставить одну лишь Южную сторону Севастополя. На Балтике, на Белом море и на Камчатке нападения были успешно отбиты. А на Кавказе генерал Муравьев взял сильную крепость Карс. И первоначальные планы и требования антироссийской коалиции, доходившие до отторжения Польши, Финляндии, Северного Кавказа, где намечалось создание зависимой от турок "Черкессии" во главе с Шамилем, пошли прахом. Но и силы России иссякали. И тяжело сказывалась дипломатическая изоляция.
      Единственным верным другом проявила себя Пруссия. Там тоже была сильна антироссийская партия, но взяли верх более мудрые политики, убедившие короля, что не стоит играть на руку австрийцам и французам. Пруссия была еще слишком слаба, чтобы открыто поддержать царя, однако вела сложные дипломатические игры, связавшие Вену по рукам и ногам и не позволившие ей двинуть свои армии в бой. А потом дипломатам Александра II, занявшего престол после смерти отца, удалось склонить к миру Наполеона III, потерявшего 200 тыс. солдат и уже понявшего, что за "моральное удовлетворение" цена высоковата, а "материальные" плоды этих жертв пожнут англичане и турки. Тем не менее не по военным результатам, а по причине изоляции условия Парижского трактата о мире стали для России тяжелыми. Ей запрещалось держать флот и арсеналы на Черном море. У нее отбиралась часть Бессарабии - в пользу Молдавии. Ее протекторат над Молдавией, Валахией и Сербией передавался "под покровительство Европы". А права христиан в Турции отдавались на волю султана - хотя он обязывался обеспечить их равноправие. При этом Турция "допускалась к участию в выгодах общего права и европейского концерта", и все державы обязались не предпринимать в ее отношении никаких действий без согласования с другими.
      21 августа 1856 г. русский канцлер Горчаков издал свой знаменитый циркуляр: "Говорят - Россия сердится. Россия не сердится. Россия сосредоточивается". Но были в этом циркуляре и слова, на которые тогда Запад легкомысленно не обратил внимания. Что Россия "в сложившихся обстоятельствах считает себя свободной от всех обязательств, которые брала на себя ранее". Первой это почувствовала Австрия. Умело играя на противоречиях между европейскими державами, Россия ей закрепиться на Балканах не дала, вместо этого родилась автономная Румыния. А когда французы в союзе с Пьемонтом начали с Австрией войну, Петербург рассчитался с Веной адекватно - сосредоточив войска на Украине и вынудив Франца-Иосифа держать значительный контингент на восточной границе. Россия не позволила ему привлечь и германские княжества, заявив, что "Итальянская война не угрожает Германскому союзу". И Австрия потерпела разгром.
      Наполеон III в это время находился в пике могущества, и его авантюры расплескались на весь мир. В союзе с англичанами Франция дважды громила Китай, влезла в Индокитай, начала строительство Суэцкого канала, укреплялась в Африке, а пользуясь тем, что в США шла войной Севера с Югом и они были не в состоянии применить свою "доктрину Монро", запрещавшую европейским державам вмешиваться в американские дела, Наполеон III послал войска в Мексику, провозгласив там новую империю во главе со своим ставленником эрцгерцогом Максимилианом. Он также вынашивал проект "Латинской империи", где под его гегемонией объединились бы Италия, Испания, Мексика. Ничего хорошего из этого не вышло. Англия начала опасаться аппетитов Парижа. Мексиканцы встретили оккупантов пулями. А Италия вовсе не спешила сменять австрийцев на французов. Наполеон хотел образовать на Апеннинах конфедерацию нескольких государств, связанных с Францией так же, как немцы с Веной. Но Пьемонт вместо этого поддержал и инициировал цепную реакцию революций - и произошло объединение всей Италии, кроме Венеции, оставшейся у австрийцев, и Рима, занятого французами.
      Французская экспансия встревожила и немцев, и Пруссия под этим предлогом стала усиленно вооружаться. А вскоре Наполеон рассорился и с Россией. В 1863 г. в Польше опять вспыхнуло восстание, активно подпитываемое из-за рубежа. Базы мятежников находились в австрийской Галиции, в Париже открыто шла вербовка добровольцев в Польшу. И Запад снова попытался говорить с русскими на языке ультиматумов. Англия, Австрия и Франция предъявили требования создания в Польше национального правительства, назначения поляков на государственные должности и даже исключительного употребления польского языка в государственных учреждениях и системе образования. А увлекшийся Наполеон III опять стал сколачивать тайный союз, предлагая восстановить Польшу "в полном объеме" - с возвращением ей Украины, Белоруссии, Литвы, отобрать у Пруссии Силезию, а Турции отдать "Черкесский край". Но Россию снова поддержала Пруссия, где на политическом небосклоне взошла новая звезда - министром-президентом стал Бисмарк. Он сам предложил царю Альвенслебенскую конвенцию, по которой пруссаки обещали содействовать подавлению инсургентов и даже разрешали для этого русским войскам заходить на свою территорию. Да и Россия была уже не та, что в 1856 г. И канцлер Горчаков на западные ноты ответил совершенно другими условиями: безоговорочная капитуляция восставших, а англичанам и французам в эти дела вообще не лезть. Позже русский канцлер издал еще один меморандум, указывая, что единственной причиной длительности восстания являются симпатии к нему со стороны Европы. И советовал ей порекомендовать своим подзащитным бунтовщикам безоговорочную сдачу.
      И... тут же отступили. Австрия поняла, что если будет воевать против Пруссии в союзе с "наследственным врагом", это подорвет ее позиции в германском мире. Британия вспомнила, что за союз с Италией Наполеон взял Савойю и Ниццу, прикинула, что теперь он за союз как минимум хапнет Бельгию, и Пальмерстон пошел на попятную, заявив, что "с удовлетворением принимает благожелательные намерения России в отношении Польши". А о "наполеоновских планах" в России и Пруссии узнали. И запомнили. Ну а восстание в Польше и впрямь быстро погасло, едва лишь прекратилась помощь из-за рубежа.
      Вена между тем старалась упрочить свое пошатнувшееся влияние на немецкие государства. И созвала во Франкфурте "съезд князей", которых всегда можно было подмять под себя. Но и Пруссия была уже не та. И ощущала за собой поддержку России. Ее король Вильгельм I съезд князей проигнорировал, а Бисмарк бросил настоящую политическую "бомбу", объявив, что высшим органом Германского Союза может стать лишь парламент, избранный всеобщим голосованием. Однако тут же и "подыграл" Вене. Предложил для повышения авторитета среди немцев отвоевать у датчан спорные герцогства Шлезвиг, Гольштейн и графство Лауэнбург. Австрийцы клюнули... И Дания тоже пожала плоды своей неблагодарности в Крымской войне - на этот раз Россия за нее заступаться не стала. Пруссаки, австрийцы и федеральные войска Германского Союза без помех захватили "немецкие земли". А когда по этому вопросу все же созвали в Лондоне конференцию, сослались... на "право войны" - создав тем самым прецедент, опрокидывавший всю систему международного урегулирования.
      Ну а захваченные территории Бисмарк использовал весьма своеобразно сделал споры об их статусе предлогом для ссоры с Австрией. В принципе сама война была ему не очень-то и нужна. Он хотел лишь объединения Германии. Но в данном случае это действительно было невозможно без войны. Даже без двух войн - с Австрией и Францией. Был заключен союз с Италией, претендовавшей на Венецию. А Наполеону III "железный канцлер" запудрил мозги проектами еще и похлеще "наполеоновских". Пруссия и Италия открыто вооружались, но стоило начать мобилизацию и Австрии, они завопили о "подготовке агрессии". Предъявили ультиматум об отказе от мобилизации со сроком в несколько часов и после отказа нанесли удар. Прусская армия, обкатанная в репетиции Датского конфликта, действовала блестяще. И впервые проявил себя прусский Генштаб во главе с Мольтке. Все было спланировано четко, вплоть до часов. Немецкие княжества, союзные Вене, были мгновенно изолированы друг от друга и раздавлены, не успев мобилизоваться. А Австрию разбили "блицкригом", за две недели.
      По итогам войны Пруссия и еще 21 государство вошли в Северо-Германский союз. При этом им были поставлены условия: они сохраняют полную автономию, а лишаются всего-навсего... иностранных дел, армии, положения о гражданстве, федеральных налогов, уголовного, торгового, договорного права, банков, исполнения приговоров о наказаниях, почт, телеграфа, железных дорог, патентования, таможен, торговли, страхования и т. д. и т. п. Многие взвыли, но деваться было некуда. Была создана единая законодательная власть из рейхстага и бундесрата, где большинство заведомо принадлежало Пруссии. Был также распущен Таможенный союз. И южным германским государствам, еще не вошедшим в Северо-Германский союз, предложили перезаключить таможенные договоры на новых условиях. Главой союза становился прусский король, избирался "таможенный парламент" - по сути, уже расширенный, общегерманский рейхстаг. А в компетенцию союза вводились и мероприятия "вне таможенной зоны для безопасности общих таможенных границ". Далеко не всем это понравилось, но выгоды, которыми пользовались участники Таможенного союза в течение десятилетий, были слишком большими, к ним уже привыкли - и пришлось подчиниться.
      Италия получила Венецию и... раскатала губы на новые приращения. А в Австрии после разгрома к власти пришел новый премьер Бейст и провел ряд реформ. Для укрепления государства империя была преобразована в дуалистическую Австро-Венгрию с двумя правительствами, двумя парламентами и одним императором. Россия в этот период вела себя независимо. Начала осваивать Среднюю Азию. Завела новых друзей, в частности США, поскольку в ходе войны Севера с Югом поддержала северные штаты и посылкой боевой эскадры не позволила англичанам и французам вмешаться на стороне южан. Ну а Наполеон III продолжал совершать ошибки. Его отношения с русскими оставались крайне недружественными. Предложения Петербурга о вмешательстве международного сообщества в ходе новых восстаний в Османской империи - на Крите, в Боснии, Фессалии, Эпире, о нажиме на султана после случаев массовой резни христиан Париж неизменно блокировал вместе с Лондоном и Веной. И на Всемирную выставку во Франции в 1867 г. был приглашен султан, встреченный с большой помпой. А вот Александра II "забыли" пригласить. Правда, по настоянию дипломатов "недоразумение" устранили, но на царя в Париже произошло покушение. Стрелявшему в него поляку Березовскому суд вынес относительно мягкий приговор, а царя при посещении Дворца Правосудия французские судьи демонстративно приветствовали: "Да здравствует Польша, месье!" Комментарии излишни.
      Но положение Наполеона становилось все более шатким. Авантюра в Мексике, стоившая 50 тыс. погибших солдат, кончилась провалом - американцы, едва завершив гражданскую войну, потребовали от французов убраться, угрожая оружием. Поссорились и с итальянцами, расстреляв гарибальдийцев, пытавшихся атаковать Рим. Отреагировать на австро-прусскую войну Наполеон не успел он ожидал победы Австрии, после чего хотел вмешаться с вооруженным посредничеством за соответствующие выгоды. И теперь, оставшись ни с чем, вспоминал, что же ему наобещал Бисмарк, и затеял торг о "компенсациях" в надежде получить то ли германское левобережье Рейна, то ли Бельгию и Люксембург. Французские дипломаты вели себя чрезвычайно глупо. Соглашались на просьбы Бисмарка изложить эти претензии письменно. А канцлер познакомил с ними представителей южногерманских княжеств, и те тут же заключили с Пруссией военный союз. Бисмарк тянул резину, выдвигал все новые оговорки, пока до Наполеона не дошло, что его просто дурачат и не дадут ничего. Он стал делать угрожающие заявления - что и требовалось Бисмарку для сплочения Германии и настройки общественного мнения.
      Францию все сильнее раскачивала и собственная демократия, и император пошел на уступки, введя вместо прежней фактической диктатуры парламентский режим. Но это только усугубило положение, и раскачка пошла еще сильнее. Запахло новой революцией. Выход Наполеон увидел в новой победоносной войне, чтобы шовинистический подъем и приобретение новых земель подняли его престиж на прежнюю высоту. И впрямь - стоило начать подготовку к войне, как референдум по вопросу, быть или не быть империи в ее прежнем виде, дал Наполеону 7,5 млн. голосов против 1,6 млн. Предлог был выбран смехотворнейший - согласие одного из Гогенцоллернов стать кандидатом на освободившийся испанский престол, что было объявлено попранием "французских интересов". И даже когда Гогенцоллерны сняли эту кандидатуру, Париж продолжал цепляться, требовать еще каких-то извинений и заверений, что немцы "больше не будут".
      Настрой воевать был всеобщим. Депутатам парламента, пытавшимся занять более миролюбивую позицию, толпа била стекла, называла их "предателями" и "пруссаками". Англия и Россия предлагали созвать конференцию по урегулированию. Но куда там! Франция спешила! Потому что рассчитывала... застать Пруссию врасплох! Ну и напоролась. Ведь эта война требовалась и Пруссии как лучший способ завершить объединение Германии. Бисмарк не преминул опубликовать в "Таймс" французский проект аннексии Бельгии, и позиция Британии тоже стала однозначной. Австрийцам не позволили вмешаться русские. А прусская военная машина снова показала свою мощь, и Наполеон III был разгромлен. Впрочем, поражение еще не было катастрофическим - у Франции имелись еще армии, резервы. Но за Седаном и пленением императора грянула революция. Демократы, составившие правительство Национальной обороны, кричали о войне до победного конца, но правителями оказались никудышными. Они "выросли в оппозиции", выучились критиковать и клеймить, но сами не умели ничегошеньки. И пошел дальнейший развал вплоть до возникновения Коммуны.
      А Бисмарк получил возможность торговаться, соглашаясь признать ту власть, которая больше даст. Причем демократы ценой дополнительных уступок вынуждены были даже купить право самим подавить Коммуну, считая позором, если их внутренние проблемы будут решать немцы. Падением Франции воспользовалась Италия и смогла наконец-то занять Рим. Воспользовалась и Россия. И 29 октября 1870 г. канцлер Горчаков издал циркулярную ноту о разрыве Парижского трактата. В ноте указывалось, что царь отнюдь не испрашивает у Европы разрешения на нарушение этого вынужденного соглашения. Он просто расторгает его в одностороннем порядке. "Его императорское величество не может больше считать себя связанным обязательствами Парижского трактата, поскольку он ограничивает его права суверенитета на Черном море". В Европе это вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Но реально выступать против России было некому, а Бисмарк с серьезным видом предложил созвать в Лондоне конференцию, где и спустил все на тормозах.
      Франция утратила Эльзас и часть Лотарингии, должна была выплатить 5 млрд. франков контрибуции с поэтапным выводом немцев, по мере выплаты. Но главным результатом войны стало окончательное объединение Германии. Бисмарк провел переговоры о присоединении к Северо-Германскому союзу южных немецких государств. Пугал угрозой французского реванша, соблазнял совместным пользованием плодами побед. Да и в Германии на волне триумфа царило такое настроение, что при отказе кого-то из князей его смели бы свои же подданные. В январе 1871 г. в пышных декорациях оккупированного Версаля Вильгельм I был провозглашен германским императором и телеграфировал Александру II: "Пруссия никогда не забудет, что именно благодаря Вам война не приобрела большого масштаба". Но... сразу после победы начальник Генштаба Мольтке начал разрабатывать первый план войны против России...
      2. "БАЛКАНСКИЙ ВОПРОС"
      В 1872 г. в Берлине на встрече Александра II, Вильгельма и Франца-Иосифа был образован "Союз трех императоров". Хотя стал он чисто номинальным - монархи лишь обменялись нотами, обязавшись сохранять территориальный статус в Европе и совместно решать важнейшие вопросы. Но внутреннего единства между ними не было. Австро-Венгрия, утратив влияние в Италии и Германии, перенацелила свою политику на Балканы, где ее интересы неизбежно сталкивались с русскими. А перед Германией был выбор. Сближение с Россией (но в таком альянсе первая роль принадлежала бы Петербургу) или с более слабой Веной (в союзе с ней лидировал бы Берлин). Бисмарк выбрал второе. Завершив объединение Германии, он откровенно заявил премьеру Бейсту, что причин для разногласий между их государствами больше не существует. И Австро-Венгрия пошла навстречу, сообразив, что утраченного не вернешь, а союз с победителями - дело выгодное.
      Но после отмены Парижских трактатов и свержения Наполеона III и у России не осталось причин враждовать с Францией. Мало того, на русских произвели неприятное впечатление как суровые условия капитуляции, так и варварское поведение германских войск, когда с ведома и при поощрении начальства сжигались французские деревни, производились расстрелы заложников, осуществлялись грабежи. Русская армия, что бы там ни говорили на Западе о ее "варварстве", никогда не позволяла себе подобного, это было просто несовместимо с психологией тогдашнего русского офицерства. Среди германского руководства пересказывали случай с баварским солдатом, который спросил своего офицера: "Как прикажете поступить с деревней: следует ли ее сжечь или умеренно опустошить?" Это вызывало благодушные улыбки. Русских представителей, тоже слышавших такие рассказы, они шокировали.
      Начинали сказываться опасения столь резкого усиления Германии, ее быстро растущих амбиций. И вопреки Бисмарку, стремившемуся держать Францию в изоляции, Петербург начал налаживать с ней контакты. А она возрождалась после поражения очень быстро - в ХIX в. она играла роль страны-банкира, главного центра мировой финансовой жизни. Поэтому огромная контрибуция оказалась для Франции отнюдь не критической. Она расплатилась досрочно, и уже в 1873 г. немцы должны были вывести оккупационные части. И забеспокоились - как бы соседи, восстановив силу, не нацелились на реванш. У Бисмарка возникла идея "превентивной войны", пока Франция еще не окрепла, и в 1875 г. Германия стала явно искать ссоры - точно такими же способами, как перед прошлыми войнами. Выдвигались требования отобрать у французов Бельфор и остатки Лотарингии, ограничить армию, наложить еще одну контрибуцию - такую, чтобы уже не оправилась. Бисмарк обратился с угрожающими нотами не только к Франции, но и к Бельгии. И начал зондировать почву о позиции других держав на случай войны. Французы в панике обратились за помощью к России. И она помогла, видя, что Германия попросту начала зарываться. Было твердо заявлено, что в данном случае немцы заняли вызывающую позицию без всяких оснований и в случае конфликта Россия возложит всю ответственность на них и оставляет за собой свободу действий. Чуть позже вмешалась и Англия, не желая уступать миротворческую миссию одним русским. И мир в Европе был сохранен.
      А тем временем опять обострилась ситуация на Востоке. Широко разрекламированный в Европе "демократический" режим танзимата, то есть местных самоуправлений, чрезвычайно усугубил положение христиан. Если паша, прежде правивший провинцией, все же поддерживал некое равновесие (хотя бы из собственной выгоды), то теперь власть фактически была отдана местным мусульманским общинам. А они беззастенчиво сваливали на христиан все повинности, вводили новые поборы, и о правосудии местных судов говорить не приходилось. Поэтому под угрозой постоянно находилась даже личная безопасность христиан, их семей и имущества - когда кого-то из них грабили, убивали, похищали жен, добиться правды было невозможно. В 1875 г. началось очередное восстание в Боснии и Герцеговине, пожелавших присоединиться к автономным Сербии и Черногории. И Россия поначалу проявила чрезвычайное терпение, пытаясь решить проблему совместными действиями международного сообщества. Но натолкнулась на противодействие Англии, где правительство возглавлял ярый русофоб Дизраэли. Он вообще вел весьма агрессивную политику. Перекупил у Египта контрольный пакет акций Суэцкого канала, хотя недавно помешал Франции сделать то же самое. Задумал покорить Трансвааль. А в турецких же делах нашел союзника в лице Австро-Венгрии. Которая, собственно, хотела сохранить на Балканах статус-кво, чтобы продолжить свою "мирную" политическую и экономическую экспансию.
      Шли переговоры, споры о формулировках. Султан Абдул-Азис хотел отделаться пустыми обещаниями, но христиане этому уже не верили, восстание разрасталось, к нему присоединилась Болгария, выступила Сербия. И в самой Турции произошел переворот, фанатики убивали европейцев, даже французского и немецкого консулов. Свергли султана за то, что он вообще ведет переговоры. И под влиянием улемов новый султан Мурад V провозгласил "священную войну". Османские войска и башибузуки (вооруженные добровольцы, в основном эмигранты с Северного Кавказа) разбили Сербию, учинили кошмарную резню в Болгарии и Боснии, истребляя самыми зверскими способами всех, кто под руку попадется. И западное общественное мнение, весьма активно поддерживавшее турок, прикусило язык. А Россия сделала тонкий ход, предложив поручить посредничество именно Британии, от чего та не могла отвертеться, не потеряв лицо.
      Но в Константинополе случился новый переворот, на трон сел Абдул-Гамид. И опять провозгласил широкие реформы, вплоть до парламентаризма и конституции на принципах Великой Французской революции. Всерьез этого никто уже не принимал. Но Дизраэли прикинулся, будто поверил, и потребовал, чтобы Турции дали время для проведения этих реформ. И в Константинополе собралась новая конференция, бесцельно заседавшая три месяца. А после ее закрытия Абдул-Гамид отказался от всех обещаний. Лишь тогда царь стал говорить, что при нежелании Европы защитить турецких христиан он готов действовать самостоятельно. Однако в Лондоне состоялась еще одна конференция, принявшая декларацию с требованием реформ для турецких христиан. Но Россия огласила и отдельную резолюцию, что, "если произойдет резня, наподобие той, которая обагрила кровью Болгарию, это неизбежно остановит демобилизационные меры". Кстати, это требование очень возмутило все ту же западную "общественность". Она сочла подобный тон "оскорбительным", требования "высокими" и сетовала, что царь таким образом делает войну неизбежной.
      Она и была уже неизбежной. Даже самые умеренные и обтекаемые требования Порта отвергла. Но лишь после двух лет бесплодных дипломатических баталий, убедившись в невозможности иных решений, Россия перешла к решительным действиям. Заключила союз с Румынией, пообещав ей вместо прежней автономии полную независимость, договорилась о нейтралитете с Австро-Венгрией и объявила войну. Причем было обещано, что русские не займут Константинополь, не затронут зон британских интересов, не будут искать приобретений за Дунаем и добиваться исключительного покровительства по отношению к балканским христианам. Но немедленно Запад поднял вой, напрочь забыв о своем возмущении по поводу недавней резни! Против Турции выступить единым фронтом оказалось невозможно, а против России - очень просто. Англия послала флот к Дарданеллам. Начала вооружаться и Австро-Венгрия, а в Будапеште венгры устраивали манифестации в поддержку турок. Правда, неудачи под Плевной Европу успокоили. Кстати, во многом они были обусловлены тем же, чем неудачи французов и англичан под Севастополем. Развитие вооружений уже диктовало другие законы войны, но на это еще не обратили внимания, и Запад счел, что Россия проиграла.
      Но ситуация вскоре изменилась. На Кавказе талантливый генерал Лорис-Меликов взял Карс и двинулся на Эрзерум. Тотлебен сумел овладеть Плевной. А Скобелев разгромил турок под Шипкой и Шейново, и его корпус стремительным победным рывком вышел на подступы к Константинополю. И 3 марта 1878 был заключен Сан-Стефанский договор. По нему предоставлялась независимость Румынии, Сербии и Черногории. К Черногории отходило два порта на Адриатике, к Сербии - Ниш. Босния и Герцеговина приобретали автономию под совместным контролем Австрии и России. Болгария становилась автономным княжеством с территорией до Эгейского моря и Албании (с присоединением Македонии). В Европе у Турции оставалось лишь несколько частей Константинополь с областью проливов, Салоникский полуостров, Фессалия и Албания. Крит также получал фактическую автономию. Город Котур с округом передавался Персии. В Европе России уступалась часть Добруджи, которую царь передавал Румынии, а взамен получал Бессарабию, отнятую после Крымской войны. Султан признавал себя должником России и ее подданных на сумму 1,5 млрд. руб. Но 1,1 млрд. ему уступали, за что он отдавал России на Кавказе Батум, Ардаган, Карс, Алашкертскую долину и Баязет.
      И вот тут-то Россия снова получила против себя объединенный фронт всей Европы! Австрия объявила мобилизацию и стягивала войска к Дунаю. Англия ввела в Мраморное море флот с десантным корпусом, перебрасывала вооруженные силы с Мальты и из Индии. Потребовали считать Сан-Стефанский договор "прелиминарным" и уточнить на международном конгрессе. Англию неожиданно поддержали Франция, у коей чувство благодарности оказалось вполне "на уровне", и Италия, позарившаяся на Албанию. И даже Румыния! Пытаясь жаловаться Европе, что ее "обобрали". Требовала возврата Бессарабии и оплаты ей со стороны русских военных издержек. Израсходовав в войне материальные и финансовые ресурсы, к новой, куда более масштабной кампании Россия была не готова. Но все зависело от позиции Германии, на которую, в общем, и рассчитывали. Поддержи Берлин Россию - и все ее враги дали бы задний ход, да и Бисмарк всячески демонстрировал благожелательное отношение к Петербургу. Поэтому была достигнута договоренность о созыве конгресса в Берлине... На котором "железный канцлер" внезапно раскрыл карты и сделал крутой поворот в сторону противников России. И Берлинский конгресс в 1878 г. стал чудовищным дипломатическим поражением русских.
      Условия мира изменились очень сильно. Боснию и Герцеговину оставили номинально в составе Турции, но позволили их оккупировать австрийцам. Сербия и Черногория получили независимость, однако территориальные прирезки им сократили на 60% и сделали не за счет Боснии, а за счет Болгарии. Ее сократили втрое и поделили на две части - северная становилась автономным княжеством, южная оставалась под турками. Румынам в утешение за Бессарабию увеличили прирезки на 2 тыс. кв. км - и тоже за счет Болгарии. Порта сохранила право открывать и закрывать проливы по своему усмотрению. Из приобретений в Азии русские лишались Алашкертской долины и Баязета, отказывались от дальнейшего расширения границ в Закавказье. И оговаривалось, что турецкий долг России нельзя заменять территориальными уступками, и он не может уплачиваться в ущерб Англии и другим кредиторам. То есть такой долг не мог быть возвращен никогда. В довершение Британия преподнесла дурно пахнущий сюрприз - причиной ее ярой протурецкой позиции оказалось тайное соглашение с Портой, по которому она за защиту османских интересов получала Кипр.
      А в довесок к "балканскому вопросу" Берлинский конгресс породил еще и "армянский вопрос". Армян в Турции жило более 2 млн., и по Сан-Стефанскому договору для них предусматривались реформы по обеспечению их прав. Гарантом реформ выступала Россия, и требовалось немедленное их проведение, до вывода русских войск. В Берлине это тоже спустили на тормозах. Реформы в Турецкой Армении передавались под обезличенную гарантию "держав" без определенных сроков. Горчаков настаивал, чтобы конгресс выработал хотя бы меры контроля и воздействия на Турцию для выполнения данных резолюций. Однако и эти пожелания после трехдневной дискуссии закончились ничем. И вот этот мирный договор заложил уже очень серьезные предпосылки к будущей мировой войне. Потому что недовольными остались все. Разумеется, Турция, потеряв часть территорий. Разумеется, Россия, так круто облапошенная. И Италия с Грецией, не получившие ничего. И расчлененная Болгария. И урезанные Сербия с Черногорией. Причем округа, на которые претендовали болгары, достались сербам и румынам. А Вена получила сомнительное приобретение в виде Боснии и Герцеговины с оппозиционным ей населением и вражду с Россией.
      Что же выиграл Бисмарк своими маневрами? О, очень много. Подорвал позиции России, которая после разгрома Франции и Австрии начала было лидировать в континентальной Европе. Впервые вывел Германию на роль верховного международного арбитра. А Вена теперь откровенно боялась русских, что толкнуло ее к дальнейшему сближению с Берлином. И 15 октября 1879 г. между ними был заключен военный союз. Главным его пунктом стало соглашение, что если одна страна подвергнется нападению России, другая должна поддержать ее всеми средствами. Через Австро-Венгрию Германия получила возможность распространять влияние на Балканы. А Турция разочаровалась в англичанах - за такую цену, как Кипр, она рассчитывала на большее. И одна лишь Германия, не потребовавшая для себя ничего, выступила "бескорыстным" другом Порты. Получив огромные преимущества для экономической экспансии на Восток.
      Кстати, в 1879 г. Мольтке разработал новый план войны против России. Уже третий. Если по первому варианту предусматривались одновременные удары против Франции и России, по второму, уточненному в 1875 г.,последовательные, сперва на Запад, потом на Восток, то теперь был создан новый вариант. Примерно половина сил оставлялась против французов, в обороне, а главный удар наносился по России. Но вторжения вглубь страны с решительными целями план не предусматривал - печальный урок Наполеона еще помнили. Война ограничивалась сугубо частными задачами. Одновременно должны были наноситься удары из Восточной Пруссии и австрийцев из Галиции, чтобы "отрезать Царство Польское еще до сосредоточения русских армий", а потом предполагалось удерживать захваченное в оборонительных боях, пока не получится измотать противника и склонить к миру. По расчетам Мольтке, эта война была бы весьма затяжной и продлилась 7 лет.
      3. ВОПРОС ТОЧКИ ЗРЕНИЯ
      Наверное, стоит сделать отступление и остановиться на той системе двойных стандартов, которая, как нетрудно заметить, во все времена проявлялась в отношении России. Взять, скажем, упоминавшийся "польский вопрос". Отметим, что сами по себе екатерининские войны против Польши, завершившиеся ее разделами, начались с того, что поляки, поддержанные Францией, наотрез отказались обеспечить юридическое равноправие православного населения в своем государстве. И первый-то раздел со стороны России касался только присоединения угнетаемых православных областей, украинских и белорусских. С чем поляки не смирились и раз за разом брались за оружие, что и привело к новым разделам. Но никакие нарушения "прав человека" в отношении православных, совершавшиеся поляками, Европу никогда не волновали. Не волновали ее и восстания в Индии или Ирландии - это было внутренним делом Англии, а в Индокитае - внутренним делом Франции. Но едва касалось поляков - начинались международные осложнения.
      Или взять пресловутый "восточный вопрос", где Россию всегда обвиняли в "хищнических устремлениях". Но не секрет, что значительные территориальные приращения в войнах с турками она осуществляла только в XVIII в. - за счет Крымского ханства и ничейного "Дикого поля". Кстати, и эти войны начала Порта при подстрекательстве французов. Разумеется, и Россия не занималась чистым альтруизмом. В войнах с Османской империей она преследовала свои геополитическое цели, укрепляла свое влияние в Балканском регионе. Однако нетрудно заметить и другое - что собственные ее приобретения в XIX в. были очень даже скромными. Куда скромнее, чем у западных "друзей" Порты, отхвативших у турок Алжир, Тунис, Марокко, Кипр, Египет. В опровержение расхожих баек, русские никогда не пытались захватить Константинополь, в 1829 и 1878 г. сами останавливались на подступах к нему, а в 1832-1833 гг. их эскадра покинула Босфор, едва лишь выполнила свою миротворческую миссию. Для России, на самом-то деле, важнее было не обладание проливами, а всего лишь право свободного прохода через них. Потому что из Черного моря через Босфор и Дарданеллы шел главный путь для экспорта украинского зерна.
      Но захват западными державами даже чисто мусульманских регионов, вроде Алжира, мог вызвать между ними лишь умеренные дипломатические трения, в рамках "нормального соперничества". То же касалось "защиты христиан", когда это было выгодно Западу - например, Наполеон III по согласованию с англичанами в 1860 г. предпринял карательную экспедицию в Сирию, когда там произошла резня христиан-маронитов, признающих главенство римского папы. А стоило в защиту христиан выступить русским, как они немедленно вооружали против себя всю Европу!... Словом, отчетливо видно, что и в событиях XIX в. отношение Запада к России бытовало в точности такое же, как повторяется сейчас - когда, например, борьба с терроризмом в Афганистане - это одно, а на Кавказе - совсем другое.
      И чтобы понять такую особенность, нам придется обратить внимание на столь уродливое (и тоже исторически сложившееся) явление, как западная русофобия. Более подробно я разбирал этот вопрос в своей книге "Государство и революции", поэтому здесь коснусь его лишь в общих чертах. Самой парадоксальной гранью русофобии оказывается то, что с точки зрения обычной логики и строгих фактов она получается вообще необъяснимой, поскольку те отрицательные черты, которые Запад традиционно приписывал и приписывает русским, выглядят либо несостоятельными, либо в большей степени присущими самому Западу. Возьмем хотя бы широко распространенные в зарубежной литературе представления о некой исконной русской "дикости" и о том, что всю культуру, как таковую, Россия переняла из Европы. Что представляется абсолютным нонсенсом. На самобытную и глубочайшую культуру Киевской, Московской, Новгородской Руси та же Европа, вроде бы, не претендует. А что касается международного обмена культурными достижениями - то ведь это явление в истории вполне обычное. И сама Европа некогда очень интенсивно перенимала культуру Рима, Византии, арабского Востока.
      Очень характерными представляются и обвинения в "русской жестокости" тут западные "специалисты" сразу хватаются за фигуры Ивана Грозного и Петра I. Но при более строгом взгляде оказывается, что правители Англии, Франции и Испании, современные Ивану Грозному, казнили в 30-40 раз больше своих подданных, чем он. А во времена Петра и в Англии, и во Франции, и в Германии, Италии, Швеции, Польше публичные казни были очень распространенным и любимым зрелищем как у простонародья, так и у аристократии. Но если перейти ко временам более поздним, то в правление Елизаветы в России смертной казни не было вообще. Екатерина вспомнила о ней только при подавлении пугачевского бунта. И дальше снова не было - вплоть до пяти декабристов. А после них - до 1847 г. Но в это же время в Англии вешали даже женщин и подростков за кражу предметов от 5 шиллингов и выше. Смертные приговоры мог выносить любой местный судья, и такие казни происходили по всем городам чуть ли не каждый базарный день. Или другой пример - маршал Мак-Магон при подавлении Парижской Коммуны казнил 20 тыс. чел. За неделю. В то время как Иван Грозный за все время царствования, по разным оценкам от 3-4 до 10-15 тыс. Но Мак-Магона никто "чудовищем" не считал. Наоборот, уже после этого громадным большинством избрали президентом Франции.
      Можно сопоставить и поведение в Италии солдат Суворова и матросов Ушакова с поведением союзных им англичан Нельсона, учинивших чудовищную бойню после взятия Неаполя. Или поведение русских во Франции в 1815 г. с немцами в 1870 - 71 гг. Как, впрочем, и с поведением французов в России в 1812 г. Но тем не менее в западной литературе в качестве общепризнанного пугала все равно утвердились "русские казаки". Неопровержимым доказательством "дикости" считается и российское крепостное право, задержавшееся до 1861 г. Но в Германии и Австрии оно существовало до 1848 г. - разница небольшая. В США рабовладение задержалось до 1865 г. Причем в войне Севера с Югом Англия и Франция поддержали именно южных рабовладельцев - в отличие от России. Большими друзьями англичан были и рабовладельческая Бразилия, и Османская империя. А в Трансваале рабство просуществовало до 1901 г. Впрочем, и в британских и французских колониях местные жители если и сохраняли личную свободу, то полноценными "людьми" не признавались. Но попутно отметим и то, что сами по себе юридические критерии крепостничества или его отсутствия никак нельзя считать однозначными показателями благоденствия. Так, в 1845 г. в Ирландии не уродился картофель. Крестьян, не способных из-за этого уплатить ренту, стали сгонять с земли и разрушать их фермы. И за 5 лет от голода умерло около миллиона человек! Случалось ли хоть что-то подобное в "крепостнической" России? Вот уж нет...
      Общеизвестным является и пресловутый штамп "русского кнута". Что ж, уточним - в России телесные наказания были отменены вместе с крепостным правом. В том числе и в армии, и в учебных заведениях. А в Англии их отменили только в 1880-х, на 20 лет позже. Причем в британском флоте они задержались до начала ХХ в., и в школах сохранялись - даже Черчилль вспоминал, что пороли его частенько. Ну а в английских колониях, например, в Индии, телесные наказания вполне официально существовали и в 1930-х гг. Неувязочка получается...
      Совершенно несостоятельными выглядят и умозрительные противопоставления якобы традиционной западной демократии и опять же традиционного русского деспотизма. Ведь в тех формах, которые мы наблюдаем сейчас, демократия даже и на Западе утвердилась относительно недавно. В Англии в XVIII в. избирательными правами обладали лишь 2% населения. Какая же тут демократия? Расширение избирательного права пошло где-то с 1830-1840-х гг. В большинстве европейских государств демократические начала стали внедряться с середины XIX в. - в историческом плане не намного раньше, чем в России, где демократические реформы начались в царствование Александра II. Они были не полными? Но и на Западе они шли постепенно. Скажем, избирательное право для женщин в США было введено только в 1920 г., в Англии - в 1928 г., во Франции - в 1944 г., а в Швейцарии - в 1971 г.. А "цветных" Америка уравняла в правах лишь в 1960-х.
      Впрочем, даже и во времена абсолютизма этот термин понимался на Западе и в России по-разному. Достаточно вспомнить высказывание Людовика XIV "Государство - это я!" и, по сути, его современника Петра I: "Не за Петра вы сражаетесь, но за отечество!" Или его повеление Сенату не выполнять царских распоряжений в случае своего пленения. И уж тем более смехотворным оказывается тезис о "рабской психологии", в подтверждение которого авторы очень лихо передергивают эпохи, ссылаясь на обращения к царям "холопов Ивашек" и "холопов Митюшек". Но уже и в XVIII в., когда в России такие обращения были официально отменены, видные западные ученые и деятели искусства унижались перед своими покровителями ничуть не меньше. Почти в тех же выражениях. Причем лебезили даже не перед монархами, а перед второстепенными вельможами в надежде на подачку.
      Особо стоит коснуться и штампа "имперских амбиций", "постоянной угрозы" со стороны России, ее завоеваний, обеспечивших колоссальные размеры страны. Однако факты говорят, что в течение всего XIX в. Россия ни на одну из европейских держав не нападала и ни одной не угрожала агрессией. А вот наоборот - было. И не раз. И относительно размеров завоеваний не мешает вспомнить, что размеры Британской империи в то время были куда больше. Да и Франция вместе со всеми колониями не сильно уступала. Причем при русских "завоеваниях" (которые в значительной доле были все же добровольными присоединениями), и грузин, и армянин, и якут становились полноправными "русскими". В отличие от индуса в составе Британии или алжирца в составе Франции. И, кстати, к тезису о "дикости" и "варварстве" очень красноречивой иллюстрацией служат "опиумные войны". Когда Китай пытался препятствовать ввозу наркотиков, но дорогу им расчищали бомбардировки английских и французских эскадр. Насильно заставляли принимать опиум, целенаправленно травили страну, плодя наркоманов и создавая спрос, чтобы затем грести сверхприбыли. Или возьмем истребление американских индейцев, уничтожение патагонцев и огнеземельцев, подбрасывание зараженных оспой одеял. Или охоты англичан на тасманийцев, объявленных "не людьми". Или истребление франкоязычных метисов в Канаде в 1885 г. Это дела "цивилизованных" людей Запада, а не русских "варваров". За русскими-то никогда и ничего подобного не наблюдалось.
      Столь же предвзятыми оказываются и другие "общеизвестные истины". "Русское пьянство"? Но Бисмарк, много лет проживший в России, пьяную женщину, валявшуюся под забором, в первый раз в жизни увидел в "культурной" Англии. И это его так потрясло, что он описал данный случай в своих дневниках. "Русское взяточничество"? Французские талейраны дали бы фору любым русским меншиковым. А в США в 1832 г. был даже введен в оборот красноречивый термин "дележ добычи" - когда вновь избранный президент или губернатор расплачивался разными "добрыми услугами" с теми, кто помог ему выиграть выборы. Взяточничество принимало даже легальные формы - во Франции считалось нормальным, когда чиновнику за решение определенного вопроса предлагалось "войти в дело". И таких примеров можно привести еще много, но все они будут говорить об одном - что обосновать фактами явление русофобии не получается. Никак не получается.
      Куда более логично данное явление объясняется теорией Л.Н. Гумилева о "суперэтносах" - западном, евразийском (русском), мусульманском, китайском и т.п. Которые представляют собой исторически сложившиеся сообщества людей, отличающиеся друг от друга стереотипами мышления и поведения. А разные стереотипы мышления как раз и создают представления о "загадочной русской душе". Ну а то, что не всегда понятно и "загадочно", то чуждо и вызывает барьер недоверия. При этом я вовсе не хочу обосновывать какое-либо превосходство российского суперэтноса перед западным - они просто другие.
      Так что и корни русофобии, можно сказать, сложились исторически. Западный суперэтнос всегда считал себя "наследником" римско-греческого мира. Для которого как раз и было характерным признание в качестве "цивилизации" только собственных порядков и обычаев, а все народы, не входящие в собственную систему, объявлялись "варварами". Сюда же наложились и особенности другого типа мышления - католического. Которое не только в вопросах религии, но и в вопросах бытовой, социальной и государственной организации объявляло все, отличающееся от собственного, ложным и враждебным. А на основе подобных представлений мыслители-гуманисты эпохи Возрождения породили теорию "европоцентризма", согласно которой главным и единственным носителем цивилизации объявлялся западный мир, остальные же народы признавались "неисторическими", способными получить культуру только от европейцев. И если в наше время эта теория затрещала по швам, сохраняясь лишь на уровне инерции мышления, то в XVIII - XIX вв. она была общепризнанной, позволяя и объяснить технические успехи Запада, и обосновать "просветительскую" необходимость колониальных захватов.
      Ну а русские попадали под ту же теорию - "неисторический" народ, а претендует на роль мировой державы! Что же касается конкретных обвинений, разобранных выше, то их в значительной мере можно отнести к закономерности, которая хорошо известна психологам,- любой человек, начиная выискивать недостатки у другого, в первую очередь склонен приписывать ему собственные пороки. Более понятные и более близкие собственной психологии. Но тем не менее, одними лишь суперэтническими различиями явление русофобии тоже не объясняется. Ведь при непосредственных контактах русских и западноевропейцев им почти всегда удавалось и удается найти общий язык. Те же солдаты в заграничных походах быстро сходились с местными жителями. А многие немцы, французы, шведы, ирландцы и т.д. поступали в Россию на службу или переселялись в качестве фермеров, торговцев, ремесленников. Иногда "обрусевали", иногда сохраняли национальные особенности, но тоже всегда находили взаимопонимание с местным населением. А с другой стороны - Запад часто находил взаимопонимание с Османской империей. Отличавшейся от европейцев куда сильнее России. Так что вывод следует еще один "психологическая" разница становилась благодатной почвой для целенаправленной политической пропаганды.
      А этим оружием европейцы умели пользоваться очень хорошо. Еще Наполеон успешно применял для раскачки противостоящих государств пропаганду свобод, декларированных в его "наполеоновском кодексе". (Между прочим, сам он этот кодекс в своих владениях и не думал вводить.) Ну а в XIX в. его опыт успешно переняла Англия, а затем и Франция, занявшись экспортом идей либерализма. А поскольку на протяжении почти всего этого столетия их соперницей или противницей оказывалась Россия, то пропагандистское оружие чаще всего использовалось против нее. Эти информационные войны велись из года в год, из месяца в месяц, что и привело к формированию в "общественном сознании" устойчивого антироссийского штампа.
      Но и в самой России следствиями тех же информационных войн стали два побочных явления - панславизм и западничество. До XIX в. панславизма как такового не существовало. Воевали и со славянами-поляками, а на Балканах не делали различия между поддержкой славян и других христиан - молдаван, валахов, греков. И истоки панславизма, как и его суть, сильно отличались от пангерманизма. Пангерманизм родился в разобщенной Германии, выражая на первых порах ее тягу к объединению, а затем трансформировался в теорию возвышения и дальнейшего расширения объединенной Германии. А панславизм стал инстинктивной реакцией на слишком явную систему "двойных стандартов" со стороны европейских держав. Откуда следовало - надо искать других друзей, близких по крови, более "родных", чтобы вместе с ними противостоять единому фронту Запада. Иногда это оказывалось верным, и некоторые славянские народы действительно проявляли искреннюю тягу к России. Но часто оставалось иллюзией - и панславистские идеи использовались различными славянскими политическими группировками лишь по мере собственной выгоды. Но во всяком случае, никакие, даже самые крайние российские панслависты не провозглашали цели объединения всех славян в одно государство. В лучшем случае речь шла лишь о союзе при главенстве России.
      Нужно коснуться и русского западничества, также оказавшего заметное влияние на последующие исторические события. Причем в данном случае под "западничеством" я вовсе не имею в виду заимствование технических или культурных достижений Европы и Америки. Это явление вполне нормальное. Почему бы не поучиться полезному? Я хочу рассмотреть те уродливые формы западничества, которые выросли из семян все той же русофобии, но пересаженной на собственную русскую почву. И выражающиеся формулой: "У них все хорошо, у нас все плохо". Нет, такое западничество родилось не при Петре. Да он и сам говорил: "Европа нужна нам лет на сто". Чтобы преодолеть техническое отставание и не стать чьей-нибудь колониальной добычей, как Китай. Не внедрилось подобное западничество и при немке Екатерине II. Она правила, опираясь на русскую национальную основу, подчиняла политику русским национальным целям, и вряд ли можно найти какую-то самоподгонку под иностранные образцы в Потемкине или в канцлере Безбородько, выражавшемся: "А як матушка императрыця скаже, то нехай воно так и буде".
      А вот пушкинская Татьяна, хотя и "русская душою", уже не могла по-русски письмо написать и переходила на французский. Потому что западничество вошло в Россию при Александре I. И не из-за того, что русские в Наполеоновских войнах повидали Европу и призадумались над ее благосостоянием. Это миф. В Европе, разоренной многолетними войнами, никаким благосостоянием тогда и не пахло. И впервые-то побывали за рубежом только солдаты и младшее служилое офицерство, западничеством отнюдь не заразившиеся. А укоренилось оно именно в верхушке общества, которая и раньше никакими преградами не была отделена от зарубежья. Произошло же это не в войну, а после смерти Павла I, державшего аристократию в строгой узде. И высшее дворянство ошалело от обретенных "свобод", да и сам Александр принялся играть в либерализм. В это время и из-за границы хлынули беженцы от наполеоновских завоеваний - и не служилые специалисты, как при Петре, или искатели заработка, как при Екатерине, а тоже из "верхов", привнося в российское общество свой "лоск" и свои суждения. А после победы над Бонапартом, когда Россия утвердила свое могущество, данные процессы активизировались. Александр примерялся к роли общеевропейского арбитра, и его окружение тоже вовсю подстраивалось "под Европу". Шла интенсивная космополитизация аристократии - и через браки с западной знатью, и через расплодившиеся масонские ложи, и через западные моды, через западных учителей и гувернеров. И через "передовые" либеральные учения, популяризаторами которых стали англичане и французы.
      В высших кругах отрезвение наступило довольно скоро. После восстания декабристов, после враждебных демаршей Запада в период русско-турецкой войны 1829 г. Но тогда идеи западничества были перехвачены либеральной оппозицией - которая, увы, нередко становилась просто ретранслятором западной политической пропаганды. Так, когда разразился мятеж в Польше и по поводу антироссийских выпадов за рубежом Пушкин написал свои стихотворения "Клеветникам России" и "Бородинская годовщина", то по словам Герцена, эти произведения "вызвали негодование у лучшей части нашей журналистики". В общем, точка зрения, что "у нас все плохо, а у них все хорошо", не только утвердилась в России, но и стала считаться "передовой". И чем "передовее" хотело выглядеть то или иное политическое течение, тем радикальнее оно принималось охаивать все свое в противовес чужому. Ведь тем легче оно находило "понимание" в Европе! Чем и гордилось, зараженное своими "комплексами национальной неполноценности".
      4. ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
      После Берлинского конгресса Россия была оскорблена тем, что вся Европа опять объединилась против нее. И когда в 1881 г. Александр II погиб в результате теракта, а на трон взошел Александр III, он повел "национальную" политику. Послал всю Европу подальше вместе с ее интригами и альянсами, а во главу угла поставил внутренние проблемы страны и ее дальнейшего развития. Германию это пока устраивало. Самый грозный конкурент был устранен из интересующих ее политических игр. Был вбит клин между Россией и Францией.. А сама Франция опасности для немцев не представляла - там торжество демократов над монархистами обернулось внутриполитическим хаосом, и за 10 лет сменилось 14 правительств. Причем французы боялись уже не только поражений от немцев, но и победы, поскольку демократы там пришли к "мудрому" выводу, что удачливый полководец не устоит перед соблазном "цезаризма".
      Главной проблемой европейских держав в это время стало колониальное соперничество. Ведь по понятиям XIX в. любая держава, чтобы быть "великой", должна была иметь колонии. И для престижа, и для решения социальных проблем - отселения туда части граждан, и для развития экономики - в качестве сырьевой базы и рынков сбыта. И в 1880-х как раз и началась самая бешеная фаза борьбы за колонии, когда страны Запада будто с цепи сорвались и принялись захватывать все, что еще где-нибудь "плохо лежит". Причем новоиспеченные Италия и Германия колоний еще не имели и спешили наверстать упущенное. Итальянцы чуть не начали войну с Францией, захватившей у них из-под носа Тунис. Но Бисмарк, умело ловивший рыбку в мутной воде, счел это пока невыгодным и решил "законсервировать" их вражду на будущее. Уговорил итальянцев пока примириться с утратой. И втянул их в военный блок. В 1882 г. возник Тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и Италии.
      Испортились и отношения между Англией и Францией. Из-за захвата британцами Египта, Бирмы, а французами - Мадагаскара, Тонкина. И в этом противостоянии Бисмарк принял сторону французов, поощряя их дальнейшую экспансию. Чем больше войск отправят за моря, тем меньше можно опасаться реванша. И наконец, когда соперничество достигло апогея, возникла идея поделить Африку по-хорошему, "по-цивилизованному". Для чего в 1884 г. была организована конференция. Угадайте, где? Ну конечно, в Берлине. А председательствовал на ней опять "незаинтересованный" Бисмарк. И все толком поделил. Но только и себя не забыл. Хапнув Юго-Западную Африку, Того, Камерун, Восточную Африку, Северную Новую Гвинею и архипелаг Бисмарка в Тихом океане. Мнения негров или арабов при разделе, ясное дело, не спрашивали, и если к началу 1880-х европейские колонии в Африке были рассеяны цепочкой вдоль побережья, то теперь пошло интенсивное продвижение в глубь материка - со всех сторон.
      Развернувшееся соперничество великих держав не ограничивалось колониальной проблемой. Оно охватывало и сферы финансов, промышленности, торговли. Только надо учитывать, что формы этой конкуренции в XIX в. во многом отличались от нынешних. Скажем, для финансовых операций, в том числе и международных, тогда широко привлекались частные средства. Когда одна страна обращалась к другой на предмет займа, то деньги предоставлялись определенными банками, а эти банки, в свою очередь, продавали с прибылью для себя заемные облигации рядовым гражданам. И они потом "стригли купоны" процентов. Отсюда, кстати, и происходила еще одна особенность, упоминавшаяся ранее,- повышенный интерес населения к внешней политике. Ведь если правительство плохо помогало какому-то союзнику, то могло понести убытки множество мелких рантье. Да и банки, осуществлявшие займы, через подконтрольную им прессу старались подправить "общественное мнение" в нужную сторону.
      Часто банки и сами проводили краткосрочные займы для тех или иных правительств. Хотя при этом государства-дебиторы оказывались уязвимыми со стороны кредиторов: займы можно было отозвать, если в инвестируемом государстве возникла нестабильная ситуация. Или оно вдруг начало проводить "не ту" линию. В разных державах данные процессы имели свои отличия. Скажем, в Германии экспорт капитала находился под полным контролем правительства, во Франции под более слабым, а в Англии государственными рычагами не регулировался. Поэтому немецкие банки оказывали услуги Австро-Венгрии даже в ущерб собственной прибыли. А французские нередко занимали деньги у себя в стране и ссужали в Германии - там процент прибыли был вдвое выше, чем в Париже. Отличалась финансовая политика и в других отношениях. Немцы предпочитали вкладывать деньги в собственную промышленность, англичане - в свои колонии и доминионы, а французы - куда угодно, лишь бы приносили доход. Поэтому к началу ХХ в. у Англии находилось за рубежом менее 6% от общей суммы капиталов, а у Франции - свыше 60%.
      В области промышленности Германия сразу же после объединения совершила гигантский рывок - реализовался и изрядный потенциал, накопленный за полвека мирного существования, и колоссальные вливания контрибуций. И ее развитие пошло чрезвычайно быстро, в результате чего она стала выходить на второе место в мире после Англии, а по некоторым направлениям и на первое. Вступив в игру "на новенького", Германия принялась осваивать новейшие, самые перспективные отрасли промышленности - электротехническую, химическую и т.п. Но и промышленная, и торговая конкуренция в то время были тесно связаны с политикой. Так, считалось обычной практикой защищать свою экономику от зарубежных производителей протекционистскими тарифами, ограничениями их импорта в свои страны и колонии. Такую политику повел и Бисмарк. Особенно сильно оказывались связаны с государством производители и продавцы оружия - вооружение союзников и потенциальных союзников уже само по себе было политикой. Поэтому Крупп, Сименс или банкиры, контролирующие австрийскую фирму "Шкода", французскую "Шнейдер-Крезо", британскую "Армстронг и Виккерс" имели прямые выходы на министров и глав государств, что и использовали для получения выгодных контрактов и рынков сбыта. Часто они нуждались в правительственной поддержке против иностранных конкурентов и получали ее. Скажем, обычной тактикой было, когда государству соглашались предоставить заем при условии монопольной продажи оружия своими фирмами.
      Что же касается России, то она тоже переживала бурный экономический подъем. Он начался еще раньше, после освобождения крестьянства, а "национальная политика" Александра III направила на эти преобразования главные усилия правительства. В стране росли новые фабрики и заводы, разрабатывались месторождения полезных ископаемых, строились железные дороги. Пошло интенсивное освоение Средней Азии, Сибири, Дальнего Востока. В европейские дрязги царь теперь почти совсем не лез - и подействовало! Уже наоборот, иностранцы засуетились перед Россией, силясь склонить ее на свою сторону. На что Александр III реагировать не спешил. Известен случай, когда он сидел с удочкой на берегу пруда и ему доложили, что прибыли западные послы. Александр ответил: "Когда русский государь удит рыбу, Европа может подождать".
      В Германии отношение к России было неоднозначным. Горячие головы, у которых все еще кружились головы от прошлых побед, считали ее целью для очередного удара. Главным выразителем этой тенденции стал военно-морской министр Каприви, заявлявший, что следующей "войной у нас будет война на два фронта - с Россией и Францией". Однако Бисмарк подобным идеям ходу не давал. И не потому, что был другом России, а просто умным человеком. Он хорошо знал нашу страну, проведя в ней несколько лет в должности посла. Знал ее, кстати, и Мольтке-старший, послуживший в Петербурге военным атташе. И оба приходили к выводу, что окончательно сокрушить Россию вообще нереально. Бисмарк указывал, что главная ее сила заключается не в территориях и армиях, а в единстве народа, который, собственно, и есть сама Россия. А Мольтке, как уже отмечалось, высчитал, что даже за одну Польшу пришлось бы воевать 7 лет. Пожалуй, дороговато. И даже в случае удачи пришлось бы жить под дамокловым мечом ответного удара...
      Поэтому Бисмарк полагал, что воевать с Россией нельзя. Можно интриговать против нее, столкнуть с кем-то другим, но самим - ни в коем случае. В данном направлении он и действовал. Старался втянуть в орбиту Германии все новые страны, отрывая их от русских, поощрял Австро-Венгрию на Балканах. Заключил оборонительный союз с Румынией. Поучаствовал в каше, заварившейся там в 1885-1887 гг. "Изгнав" Россию, уже ни Англия, ни Австрия не возражали против воссоединения Болгарии. И в ней произошло восстание. Турцию заставили смолчать. Зато возмутились сербы из-за одностороннего приращения соседей. Но сербов болгары разгромили, и князь Обренович, видя, что Россия не может ему помочь, стал искать сближения с Веной. А на трон Болгарии немцы, австрийцы и англичане возвели своего ставленника - принца Фердинанда Саксен-Кобургского.
      Петербург на недружественную политику отвечал аналогично. Ввел повышенный налог на иностранных владельцев недвижимости, что ударило по прусской аристократии, имевшей поместья в России. Бисмарк разозлился - и сделал ошибку. Россия в это время очень нуждалась в иностранных инвестициях для вложения в развивающуюся промышленность. Но Бисмарк стал играть на понижение курса русских ценных бумаг, а потом вообще запретил их продажу на Берлинской и Бременской валютных биржах. И русские обратились к Франции. А там откликнулись очень охотно. Во-первых, это было выгодно, а во-вторых, начали осознавать, что поссорившись и с Россией, и с Англией, и с Италией, они очутились в щекотливом положении. Тут-то Бисмарк и сообразил, что перегнул палку. И что дальше бодаться с русскими уже опасно. Потому что при дальнейшем развитии Германии как колониальной и промышленной державы ее главной соперницей должна была стать не Россия, а Англия. А Франция ох как охотно примкнет к любому противнику немцев...
      И "железный канцлер" совершил очередной резкий поворот. Пригласил российского посла и зачитал ему точный текст своего договора с австрийцами. После чего предложил заключить тайный договор о мире и дружбе между Германией и Россией. Нет, он и в этот момент не стал приятелем русских просто счел, что все возможные выгоды от противостояния с ними уже получил. А теперь собирался получить выгоды от сближения. В Петербурге подумали - и согласились. В конце концов, Франция тоже никогда не была для нас искренним другом. В 1887 г. Германия и Россия заключили на 3 года так называемый "договор перестраховки". О ненападении, экономическом и политическом сотрудничестве. И взаимовыгодные отношения между двумя государствами очень быстро стали улучшаться. Однако ненадолго. В 1888 г. умер старый кайзер Вильгельм. Его наследник Фридрих-Вильгельм был тяжело болен и властвовал лишь несколько месяцев. Кайзером стал его сын Вильгельм II.
      5. ВИЛЬГЕЛЬМ И НИКОЛАЙ
      Будущему кайзеру Вильгельму не везло с самого появления на свет в 1859 г. Роды были трудными, и когда младенца вытаскивали из материнского чрева, случайно допустили разрыв нервов в плечевом сплетении. К тому же произошло передавливание пуповины, а матери давали хлороформ, что оказало действие и на ребенка. Сперва его сочли мертвым и еле откачали. Но рука так и не работала, и разные курсы лечения результатов не дали. Он рос калекой, что несомненно нанесло ему тяжелую моральную травму. Рос с комплексами. В его детские годы на всю Европу гремела слава его деда и отца, под грохот пушек объединявших Германию. И понятно, какое впечатление это оставляло в душе маленького инвалида. С детства у него отмечалась повышенная раздражительность, склонность к импульсивным решениям, вспышки ярости. Мать в 1877 г. отмечала его "эгоизм и душевную холодность", жаловалась, что у него нет "скромности, доброты, доброжелательности, уважения к другим людям". Впрочем, она и сама внесла изрядный вклад в формирование его характера. Вильгельма объявляли "трудным ребенком" и пытались преодолеть отрицательные черты муштрой и наказаниями. А он отвечал озлоблением и упрямством. Которые приобретали и политическую окраску - его мать Виктория, британская принцесса, считала свою кровь благороднее, чем у мужа, и оставалась в душе англичанкой. Вильгельм же убедил себя, что мать "сознательно отстаивает английские интересы в ущерб германским и прусским", и называл ее и сестру не иначе как "английской колонией".
      Вот такой кайзер и очутился на троне в 1888 г. И первые же его "внешнеполитические шаги" наделали немало скандалов. Он отправился путешествовать и в Вене потребовал, чтобы на время его визита гостивший там британский принц Эдуард покинул город. Посетил и Петербург, где близко сошелся с престолонаследником Николаем. Точнее, считал, что сошелся. Потому что скромный и воспитанный Николай в разговорах с экзальтированным "кузеном Вилли" вежливо помалкивал. А кайзеру приятно было чувствовать свое лидерство, и "Никки" он воспринял просто как дурачка, которого нетрудно будет подчинить своему влиянию. Но на Александра III грубость и невыдержанность гостя произвела неприятное впечатление, как и его болтовня о необходимости перекроить мировое устройство. И кайзер, не встретив при русском дворе "понимания" своим планам, обиделся.
      Он был вообще обидчивым. Когда Бисмарк попытался поправлять буйного Вильгельма в политических вопросах, счел такую опеку унизительной и из противоречия поступал наоборот. А окружал себя воинственными деятелями и льстецами, готовыми восхвалять его "решительность". В 1890 г. в Берлин прибыл граф Шувалов для переговоров о продлении "договора перестраховки". Причем русские готовы были возобновить его на 6 лет и давали понять, что такое удлинение срока должно означать переход к настоящему, прочному союзу. Бисмарк был с этим согласен. Но в ходе переговоров кайзер обвинил его, что он ведет "слишком русофильскую политику". И отправил в отставку.
      А канцлером был назначен один из самых ярых русофобов Каприви, говоривший об "удовлетворении народно-психологической потребности народа в войне с Россией, к которой присоединится Франция". Сотрудничество между "тевтонами и славянами" он вообще называл "исторически неуместным" и первое, что сделал на посту канцлера, это разорвал "договор перестраховки", прекратил переговоры с Шуваловым и отправил его восвояси. Россией это было воспринято как "удар по лицу", и Шувалов писал: "Очень болезненное для нас решение". Поворот в политике усугубил и сам кайзер. Во время визита британского принца Эдуарда он произнес тост: "Английский флот совместно с германской армией обеспечит всеобщий мир". В Петербурге были шокированы. И отреагировали мгновенно. Уже в июне 1890 царь заключил первое соглашение с Францией. И как заявил русский премьер германскому послу о срыве переговоров в Берлине: "Вместе с нашим договором рухнула преграда, отделяющая нас от Франции". Теперь сотрудничество с Парижем стало развиваться в разных направлениях. С использованием французских займов пошло строительство Транссибирской магистрали. А в 1892 г. на пост министра финансов был назначен талантливый государственный деятель С.Ю. Витте, и в стране развернулась настоящая промышленная революция. В 1892 г. в Петербурге была подписана военная конвенция с французами, а в 1893 г. заключен союзный договор. В нем говорилось "Если Франция подвергнется нападению Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия все свои возможности использует для нападения на Германию. Если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной Германией, Франция всеми силами атакует Германию". Договор не имел сроков действия.
      Ну а в Германии, ко всему прочему, умер Мольтке-старший, и начальником Генштаба стал Шлиффен, принявшийся вместо прежних осторожных планов войны с Россией разрабатывать более решительные. А в 1894 г. был продлен и углублен союз с Австро-Венгрией. В отличие от варианта 1879 г. (и от русско-французского союза) он был теперь не только оборонительным, но и наступательным. Стороны обязывались поддержать друг дружку в любой войне. Историки порой пытаются выделить "пробританские" и "пророссийские" периоды в политике Вильгельма, испытывая при этом немалые затруднения. На самом же деле целенаправленной политики у него не получалось вообще. Он пытался, подобно Бисмарку, играть на противоречиях, но делал это неумело и грубо. Англичанам говорил гадости о России и наоборот. И при этом оставался уверенным в собственной гениальности. Как писал один из придворных, граф Цайдлер-Трюммер: "Он ребенок, и останется ребенком навсегда". Но согласитесь, что ребенком можно умиляться в песочнице, а капризный большой "ребенок" во главе могущественной державы - это уже опасно.
      В целом же где-то до середины 1890-х Британию действительно считали как бы дополнением Тройственного союза. Однако в 1894 г. умер Александр III, и на троне оказался Николай II, которого Вильгельм рассчитывал держать под своим влиянием. Даже стал подсказывать "по-дружески" политические шаги. А с другой стороны, обозначилось именно то, что предвидел Бисмарк, соперничество с Англией. В начавшихся англо-бурских конфликтах Вильгельм поддержал буров, произвел ряд антибританских демонстраций и поставил перед государственным советом вообще вопрос о принятии бурских республик под германский протекторат. Но это означало войну с Англией, и кайзеру объяснили, что такая война невозможна из-за отсутствия сильного флота. Что толку от армии, если ее не дадут перевезти куда нужно или отрежут за морями от метрополии? Кайзер спохватился и решил исправить сие упущение.
      Всплески германской активности покатились и в других точках земного шара. Воспользовавшись тем, что китайцы потерпели поражение от Японии и находились в тяжелом положении, немцы купили у них кусок территории с портом Циндао, начав там строительство "германского Гонконга". Воспользовавшись поражением испанцев в войне с американцами, приобрели у проигравших несколько архипелагов в Тихом океане. Попробовали заодно прихватить Филиппины и Самоа, но США пригрозили войной. На море они были пока сильнее и заставили немецкую эскадру убраться от Манилы. А Самоа поделили, Западное - Германии, а Восточное - США. Эти события лишь укрепили немцев в убеждении - чтобы вести "полноценную" колониальную политику, надо иметь мощный флот. В 1898 г. был принят закон, вводивший в действие глобальную судостроительную программу, возглавил которую адмирал фон Тирпиц.
      Возникновению еще одного узла сильнейших противоречий способствовал "армянский вопрос". Только чтобы более отчетливо представить его масштабы, надо иметь в виду, что область компактного проживания армян в те времена была гораздо больше, чем сейчас. Она шла широкой полосой от нынешней Армянской республики через все Закавказье и Малую Азию вплоть до Киликии и Сирии. Реформ, обещанных по условиям Берлинского трактата, султан Абдул-Гамид проводить, конечно, и не думал. А жалобы армян европейским державам, которые теоретически являлись гарантами этих реформ, его раздражали. В 1894 г., желая наказать строптивцев, он учинил резню в высокогорном Сасуне, где армяне привыкли себя вести наиболее свободолюбиво. Последовал совместный дипломатический протест России, Франции и Англии. И султан совсем рассвирепел. Он счел это вмешательством в свои внутренние дела. Счел, что само наличие армян в составе империи может послужить предлогом к ее дальнейшим расчленениям - как перед этим наличие греков, сербов, болгар. И решил уничтожить их вообще или так запугать, чтобы больше пикнуть не посмели. Были организованы специальные банды "гамидие" из добровольцев и уголовников, к ним подключились полиция и войска, и избиение развернулось по всей стране.
      Как вспоминал очевидец: "Начали убивать, жечь. Испуганные армяне бегут из домов в поле, в горы. Но большая часть попадается на дороге в руки турок и находит себе страшную смерть. Одних кидают в огонь, других вешают вниз головой, как баранов, и сдирают кожу, третьих рубят и режут на куски топорами и серпами, четвертых поливают керосином и сжигают, на последних кладут другие жертвы, которые задыхаются от дыма. Многих зарывают живыми в землю, других обезглавливают, и головы их сажают на длинные шесты. Человек по пятидесяти армян турки связывают веревками в одну группу, расстреливают их, и трупы их крошат топорами и саблями. Вырывают груди у женщин, четвертуют их, кладут им порох в волоса и воспламеняют его. Беременным женщинам распарывают животы, извлекают зародыш и уничтожают его. Подобные же сцены неизменно повторяются в других местах..."
      Уничтожено было свыше 300 тыс. чел, 100 тыс. бежали в Россию, Болгарию, Египет. Николай II от одностороннего вмешательства воздержался, не желая снова получить конфронтацию с Западом. Ограничился дипломатическими мерами. И совместными демаршами русских, англичан, американцев и французов бойню кое-как остановили. Для расследования зверств впервые в истории была сформирована международная комиссия из представителей Франции, Англии, Италии и России, которую представлял видный юрист Ф. Мартенс (впоследствии один из авторов Гаагской конвенции о мирном разрешении международных споров), и он внес предложение на основе собранных материалов создать юридический казус для международной правовой оценки аналогичных преступлений. Однако от решительных шагов западные "гаранты" уклонились, и на Порту даже не было наложено никаких санкций. Но особенно ярко проявила себя Германия. Кайзер поначалу схватился за голову - дескать, с каким же чудовищем мы связались! Но политика очень быстро взяла верх над эмоциями. И германское правительство дипломатических протестов не поддержало. Министр иностранных дел Бюлов на все вопросы отвечал: "Предпочитаю вовсе не заниматься армянским вопросом". А в итоге немцы снова выступили "единственными друзьями" султана!
      Абдул-Гамид не преминул их отблагодарить. Еще раньше немецкие фирмы получили от него концессию на строительство первой железной дороги через Анатолию. И возник проект протянуть магистраль от Берлина и Вены до Багдада. Это сулило и колоссальные экономические выгоды, выводя немцев к богатствам Ближнего Востока, и политические - возникала единая "ось" Германии, Австро-Венгрии и Турции. Но реализация такого плана тормозилась противодействием России, Англии и Франции. Однако в 1898 г. Порту, которую вся Европа клеймила позором, не побрезговал посетить сам Вильгельм. В Константинополе ему устроили торжественную встречу, и соглашение о строительстве Багдадской дороги было достигнуто. А в Дамаске кайзер разразился речью, в которой объявил себя... другом и покровителем всех мусульман. Он говорил: "Пусть султан турецкий и 300 миллионов магометан, рассеянных по всему миру, которые поклоняются ему как своему калифу, пусть они будут уверены, что германский император - их друг навсегда". И из этой дружбы, дескать, возникнет "военная держава, которая может стать угрозой не только для Франции, России и Великобритании, но и для всего мира". А Петербург получил от Берлина предупреждение на правительственном уровне: "Если Россия выступит в защиту турецких армян, тогда Германия, в свою очередь, примет меры для защиты своих интересов в Анатолии и займет те районы, откуда проходит Анатолийская железнодорожная линия". Как сами понимаете, ни русским, ни англичанам, ни французам такое понравиться не могло.
      А Вильгельму поддержка "магометан всего мира" требовалась в преддверии большой войны, которая вот-вот должна была разразиться. И чуть не разразилась. Англия в это время планировала протянуть свои владения в Африке сплошной полосой с севера на юг, от Египта до Кейптауна. А Франция с запада на восток, от Атлантики до Индийского океана. И в сентябре 1898 г. в Судане столкнулись британский отряд, двигавшийся вдоль Нила, и французский, шедший из Габона. Драться в окружении племен, враждебных тем и другим, было не с руки. Но и отступать ни одна сторона не хотела. И стали ждать решения правительств. Париж обратился за военной помощью к России. Но Николай напомнил, что их союз касается только взаимовыручки в Европе. А в Африке, в борьбе за чужие интересы, русским солдатам делать нечего. В одиночку воевать Франция не могла - и уступила. Пошла на соглашение с Британией о разделе сфер влияния. Это был первый случай, когда они смогли вместо соперничества договориться - и вдруг выяснилось, что это удобнее и выгоднее, чем махать кулаками и ждать подвоха. Англичане попробовали использовать удачный опыт и точно так же договориться с немцами. Не тут-то было! Аппетит у Вильгельма сразу разыгрался, он потребовал себе целый ряд британских, бельгийских и португальских владений и вдобавок принятия союзных обязательств для войны в Европе! А получив отказ, опять обиделся на Англию.
      Впрочем, он уже и сам охладел к идее союза с англичанами. Прикинул, что в таком союзе лидировать будет Лондон, что немцам придется "таскать каштаны из огня", сражаясь с Россией и Францией. А плодами побед воспользуется Англия - господствуя на морях, передел колониальных владений произведет в свою пользу. Отсюда следовало, что начинать большую войну вообще бессмысленно, пока флот Германии не будет способен конкурировать с британским. И именно это обстоятельство отсрочило Первую мировую на полтора десятилетия.
      Что же касается политики России, то Николай II попытался предотвратить грядущее столкновение другим путем. Сейчас этот факт довольно прочно забыли, хотя о нем можно было бы и вспомнить. Николай первым за всю историю человечества, еще в 1899 г., предложил провести всемирную конференцию по сокращению вооружений и по выработке механизмов международного арбитража и мирного урегулирования конфликтов. Да вот только тогдашние "цивилизованные" страны лишь открыли рты от удивления, сочтя подобную идею полным абсурдом. Чтобы осознать и воплотить ее, "цивилизованному" миру потребовались побоища двух мировых войн. А Николая просто подняли на смех. Газеты с издевкой писали, что "российское правительство решило сэкономить на своих военных расходах". Правительства, правда, вынуждены были формально согласиться - на словах-то все были "за мир". Но отнеслись к конференции, созванной в Гааге, крайне цинично, как к глупому и ненужному фарсу. Вильгельм II говорил своим министрам: "Я согласен с этой тупой идеей, только чтобы царь не выглядел дураком перед Европой. Но на практике в будущем я буду полагаться только на Бога и на свой острый меч! И чихал я на все постановления!". Британское военное министерство выражало те же мысли более деликатно: "Нежелательно соглашаться на какие-либо ограничения по дальнейшему развитию сил разрушения... Нежелательно соглашаться на изменения международного свода законов и обычаев войны". Против идеи сокращения вооружений выступила даже Куба! Стоит ли удивляться, что конференция закончилась ничем? Не придя ни к каким решениям, договорились лишь собраться в другой раз и разъехались...
      6. АНТАНТА
      Не успели отзвучать благие пожелания Гаагской конференции, как по земле покатилась новая полоса войн. В Южной Африке - очередная англо-бурская. Понеся ряд поражений, британцы бросили туда огромную армию под командованием ген. Китченера, прославившегося при подавлении восстаний в Египте и Судане. Против буров он применил тактику "выжженной земли", уничтожая их поля, скот, селения. И впервые в истории стал строить концентрационные лагеря. Не в качестве наказания, а как превентивную меру для мирного населения - чтобы не помогало своим воюющим близким. В этих загонах из колючей проволоки под палящим солнцем только по официальным британским данным вымерло от голода и болезней 20 тыс. женщин, стариков и детей. Буры насчитывали куда большее число жертв и квалифицировали это как "умышленный геноцид".
      Но на международную ситуацию наложилось вдруг и восстание ихэтуаней, вспыхнувшее в Китае. Повстанцы видели все беды в засилье иностранцев и принялись убивать европейцев, купцов и миссионеров, как и китайцев, "продавшихся" европейцам. В 1900 г. они взяли Пекин и осадили иностранные миссии. Общая угроза сплотила все великие державы, несмотря ни на какие их противоречия. Формировались объединенные экспедиционные силы, в состав которых вошли и немцы, и англичане, и японцы, и французы, и итальянцы, а командование доверили германскому генералу Вальдерзее, что очень польстило Вильгельму, и он тут же загорелся энтузиазмом возглавить борьбу всего мира против "желтой опасности". Привлекли к союзу и русских. И царь согласился повстанцы погромили поселки русских железнодорожников в Китае, непосредственно угрожали Дальнему Востоку. Договор от 1881 г. о размежевании границ они не признавали, банды хунхузов накапливались у рубежей Приморья, совершали вылазки на российскую территорию. И едва международное соглашение было достигнуто, русская армия нанесла стремительный удар, разгромила главные силы китайцев, взяла Пекин и освободила осажденные посольства еще до прибытия контингентов из Европы.
      Но достигнутое единение "цивилизованного мира" на деле оказалось призрачным. Строительство Транссибирской магистрали, военные и дипломатические успехи русских в Китае вызвали "озабоченность" Англии. И она опять начала сколачивать антироссийскую коалицию, обратившись к Германии. Там канцлером недавно стал фон Бюлов, тоже являвшийся сторонником англо-австро-германского блока против России и Франции. Удалось достичь договоренности, что кайзер прекратит помощь бурам, а англичане смирятся с ростом немецкого влияния в Турции - они сочли, что Берлин поможет укрепить расшатанную державу Абдул-Гамида, что тоже ложилось в русло антироссийской политики. Но дальше переговоры зашли в тупик. Лондону требовалась поддержка для войны на Дальнем Востоке, что не устраивало Берлин, рассудивший, что в такой войне весь выигрыш достанется Британии. А кайзеру нужна была поддержка для войны в Европе - что не устраивало англичан, поскольку означало установление германского господства у себя под боком. И когда премьер Солсбери понял это, он наложил запрет на дальнейшее обсуждение, заявив: "Это предложение по вступлению Британии в Тройственный союз".
      Здесь стоит упомянуть еще одну характерную особенность тогдашней политики Англии. Она никогда и ни в чем не брала на себя конкретных обязательств, чтобы в любой ситуации сохранить свободу рук. Это было традицией. Считалось, что какое бы то ни было самоограничение может нанести ущерб собственным интересам. Кайзера же подобная неопределенность бесила. Между ними нарастали и другие противоречия. Германская промышленность продолжала развиваться. Под влиянием экономического подъема, роста благосостояния (и долгого периода мира - хотя об этом берлинское руководство забывало) естественный прирост населения был очень высоким оно увеличивалось на миллион человек в год. При ограниченной территории. И в Берлине возникли опасения, что из-за усиления конкуренции английских и британских товаров Лондон введет искусственные экономические барьеры в своих владениях - а это была очень значительная часть земного шара. Фактически так и не ввел, но дебаты на данную тему поднимались несколько раз. И начали рассуждать, что ежели германский экспорт будет зависеть от "милости иностранцев", то они в любой момент смогут задавить Германию экономической блокадой. Как писал госсекретарь по военно-морским делам фон Тирпиц: "Вопрос шел о том, не опоздали ли мы принять участие в почти закончившемся разделе мира; о принципиальной возможности сохранить на длительный срок... темпы развития, доставившие нам место в концерте великих держав, о том, не последует ли за быстрым подъемом еще более стремительный упадок". Выход виделся один: "Лучшим средством сохранения прироста населения является превращение Германии в мировую торгово-промышленную державу. Это развитие нужно нам как закон природы. Если бы на пути этого потока поставили плотину, он прорвал бы ее".
      И чтобы "открыть парадный ход в мир", в 1900 г. была принята еще одна судостроительная программа, по которой к 1920 г. предполагалось иметь 38 линкоров, 14 броненосных крейсеров, 96 эсминцев и т.д. А наращивание флота само по себе диктовало новые цели. Возникли проекты "Германии за морями". Адмиралтейство разработало даже планы высадки в США, были попытки получить базу в Санто-Доминго. Немцы приняли участие в интервенции в Венесуэлу, начали переселение колонистов и экономическую экспансию в Бразилию и Аргентину, что вызывало протесты со стороны США, видевших в этом нарушения своей Доктрины Монро. Кайзер в 1900 г. заявлял: "Океан необходим для величия Германии. Теперь ни одно важное решение в мире не может быть принято без Германии и германского императора. И применить для этого все, в том числе и самые жесткие меры, - не только мой долг, но и самая прямая для меня привилегия". Он был уверен, что противоречия между Англией, Францией и Россией вообще непреодолимы. Рано или поздно какая-то из сторон сама станет выпрашивать союз и можно будет ставить свои условия. Либо они сцепятся, а немцы займут такую позицию, какая им будет выгодна.
      И казалось, к этому шло. В 1902 г. англичане заключили антироссийский договор с Японией. Кстати, первый договор, в котором Британия нарушила свою традицию не брать обязательств. Но ее противоречия с Францией, вопреки берлинским мнениям, оказались не критическими. На английском престоле после смерти Виктории находился Эдуард VII, "король-дипломат". В 1903 г. он нанес визит в Париж, и давние соперники снова сумели полюбовно договориться о решении всех спорных вопросов в Индокитае, Африке, уступках франкоязычным канадцам. В 1904 г. было заключено соглашение о разделе сфер влияния. И родилась Антанта. Но только сперва она носила в значительной мере антироссийский характер, обеспечивая почву для конфликта на Дальнем Востоке.
      Ну а Вильгельм, наоборот, демонстративно держал сторону царя, подталкивал его устремления на Восток и делал провокационные жесты, вроде объявления его "адмиралом Тихого океана", а себя - "адмиралом Атлантического". Подарил ему собственноручно написанную картину "Желтая опасность". Но истинных целей от своих приближенных не скрывал: "Мы должны привязать Россию к Восточной Азии так, чтобы она обращала меньше внимания на Европу и Ближний Восток". И грянула Русско-японская. Причем сразу же выяснилось, что Россия опять очутилась в изоляции. Англия открыто держала сторону Токио. Франция разочлась за нежелание поддержать ее в Африке и напомнила, что союз с русскими касается только Европы. Но и нейтралитет Франции оказался далеко не благожелательным к Петербургу. Турция, не без влияния британцев, отказалась пропустить через Босфор русские военные корабли, и самый сильный флот, Черноморский, оказался запертым. Вдобавок Абдул-Гамид учинил рецидив армянской резни в Сасуне, истребив 3 тыс. чел., что смахивало на провоцирование России к конфликту - авось получится при поддержке складывающейся коалиции вернуть прежние потери.
      Единственным "верным другом" снова, вроде, выступила Германия. Кайзер о войне с японцами воодушевленно заявил: "Это та борьба, которую я предсказал в моей картине, в которой вся Европа должна будет объединиться, и объединиться в Соединенные Штаты Европы под предводительством Германии для защиты своих священных достояний". Однако дружба получилась далеко не бескорыстной. Соглашаясь снабжать русскую эскадру, даже выражая готовность "прикрыть тыл", чтобы царь мог беспрепятственно перебрасывать войска на Восток, Вильгельм ловко воспользовался дипломатическими затруднениями России и навязал ей очень невыгодный торговый договор на 10 лет. Германия получала возможность чуть ли не беспошлинно ввозить в Россию свои товары, набирать в приграничных губерниях дешевую рабочую силу. Даже в такой важнейшей отрасли, как экспорт сельхозпродукции, русские фактически отказывались от конкуренции с Пруссией, соглашались с односторонними германскими тарифами и уступали часть рынков сбыта.
      События Русско-японской войны достаточно хорошо известны. Но вот обычный их анализ относится как раз к тем историческим штампам, которые на поверку не выдерживают критики. И в первую очередь это относится к "бездарности русского командования", что преподносится как главная причина поражений. На самом же деле в условиях революционной раскачки царь просто допустил слабость и принес в жертву "общественному мнению" тех, на кого сыпались нападки со стороны некомпетентных журналистов - Стесселя, Рожественского, Куропаткина. А стоит взглянуть на факты, как они скажут совершенно о другом. Так, Стессель сдал Порт-Артур, когда дальнейшая его оборона уже не имела смысла. Враг занял господствующие высоты, расстреливая с них город и гавань, и продолжение сопротивления вело бы только к одностороннему и безответному избиению гарнизона и населения. В Цусимском поражении оказывается виноватым вовсе не Рожественский, один из талантливейших флотоводцев. Но вот русские снаряды главных калибров, попадая во вражеские корабли... не взрывались. То есть имела место либо диверсия, либо поставка флоту халтуры - по вине тех самых промышленников, которые формировали "общественное мнение". Однако дело предпочли замять...
      А особенно несправедливо история обошлась с Алексеем Николаевичем Куропаткиным. Это был отличный полководец, близкий соратник Скобелева. Воевал в его войсках в Туркестане, отличившись при штурмах Коканда, Андижана, Кульджи. На Турецкой стал у Скобелева начальником штаба дивизии. Потом, снова в Туркестане, совершил беспримерный марш с отрядом в 700 чел. по пустыне, сыграв важную роль в осаде Геок-Тепе, за что получил орден Св. Георгия IV степени. Был военным министром, дослужившись до генерала от инфантерии. Когда стал главнокомандующим на Дальнем Востоке, особую заботу проявлял о снабжении войск, а одной из своих главных задач считал беречь солдат и не допускать напрасных потерь. За это, кстати, и солдаты его беззаветно любили, а узнав об отставке, устроили настоящую манифестацию и несли на руках. Ну а выводы о его "бездарности" сделали иностранные военные специалисты, из-за того, что он... учил войска окапываться. Что по тогдашним представлениям европейских военных считалось для военачальника позором! Считалось, что победу надо искать в наступлении, добиваться ее смелыми маневрами, обходами и охватами. А ведь Куропаткин одним из первых понял характер современной войны. И как раз хотел навязать японцам невыгодные для них позиционные баталии. Ресурсы России многократно превосходили японские, но на Дальнем Востоке дело обстояло наоборот. Япония могла беспрепятственно перебрасывать морем войска и снабжение, а русских сил там было мало. Пополнения требовалось везти через всю Сибирь. Причем Токио поспешил напасть, пока Транссибирская магистраль имела разрыв у Байкала. Японские планы основывались на том, чтобы воспользоваться временным преимуществом и быстро разгромить противника до того, как подтянутся соединения из Европейской России.
      Позиционная тактика Куропаткина сорвала эти планы. Да, ему несколько раз пришлось отступить. Но не его вина, что ему дали нескольких негодных командиров корпусов, при вражеском натиске паниковавших и бросавших позиции. А когда он пытался их снять, в Петербурге его решения отменяли, поскольку издалека видели войну иначе. Но тем не менее именно куропаткинская тактика помогла выиграть время. В Маньчжурии удалось наконец сосредоточить значительное количество войск. И в то время как Япония выскребала последние резервы, Россия только разворачивалась для решающего удара! Предсказать его результаты было совсем не трудно. Но... в России началась революция. Разрушила тыл, парализовала пути сообщения - от которых целиком зависела армия на Дальнем Востоке. Вот она-то и стала настоящей причиной, по которой русское правительство вынуждено было спешно заключать мир. А "сокрушительный разгром" России - чистейшей воды миф. Всего за время войны погибло 37 тыс. наших солдат, матросов и офицеров. Это вместе - и Порт-Артур, и Цусима, и все битвы в Маньчжурии. Кстати, и японцы, понесшие куда большие жертвы и очутившиеся перед лицом превосходящих сил, предпочли удовлетвориться довольно скромными требованиями. Россия уступила им спорный Ляодунский полуостров, разрешила утвердиться в Корее, а из своих территорий отдала лишь Южный Сахалин...
      Однако параллельно с войной и революционными бурями продолжались дипломатические игрища. В германском МИД возникла идея использовать затруднения России и окончательно подмять ее под себя в политическом плане. Кайзеру план понравился. Он попросил царя о встрече, которая состоялась на яхтах в Бьерке, в финских шхерах. И здесь неожиданно предложил заключить оборонительный и наступательный союз для "поддержания мира в Европе". Николай колебался, опасаясь быть втянутым в авантюру, но "кузен Вилли" заверил, что к такому договору вынуждена будет присоединиться и Франция. А раз так, то и Англия не сможет больше мутить воду. Или пусть попробует... И царь согласился подписать, но с оговорками, что договор действительно будет более широким - в смысле услышанных разъяснений. Правда, по возвращении их в столицы договор дезавуировали обе стороны. Канцлер Бюлов, все еще надеявшийся на другой союз, с англичанами против русских, поставил перед Вильгельмом выбор - свою отставку или отказ Бьеркского соглашения. Кайзер выбрал второе. А в российском МИД, проанализировав текст договора, пришли к выводу, что он направлен скорее против Франции, чем против Англии. И когда проверили, выполнимо ли условие, оговоренное царем, и запросили Париж, французский премьер Рувье ответил: "Наш народ не согласится на установление тесных взаимоотношений с Германией". Николай направил Вильгельму извинения, что в таком виде договор не может быть заключен. И хотя кайзер уже сам склонился к отказу от альянса, он опять не преминул обидеться за такие "увертки".
      А положение России было действительно тяжелым. К внешне- и внутриполитическому добавился еще и финансовый кризис. В начале войны правительство, предложив высокие ставки процентов, добилось займа во Франции. Причем предоставлен он был на условиях, чтобы русские не брали у немцев. Но в связи с революцией западные банки отозвали из России свои капиталы. А она понесла огромные военные издержки, требовались средства для восстановления хозяйства, разрушенного беспорядками. Да еще проценты по старым долгам. Страна очутилась на грани банкротства, и срочно требовалось около 250 млн. руб. Премьер Витте поехал по разным странам в надежде занять их. Однако денег ему не давали. Потому что европейская "прогрессивная общественность" была возмущена... подавлением той же самой российской революции. В Англии царя величали "обыкновенным убийцей", а Россию провозглашали "страной кнута, погромов и казненных революционеров". Во Франции газеты вопрошали "Давать ли деньги на поддержку абсолютизму?", а парламент предлагал заем дать, но не правительству, а Думе - пусть диктует царю свои требования. В общем, система двойных стандартов заработала на полную катушку. Никто во Франции почему-то не вспоминал, какой ценой она подавляла собственные революции, а в Англии свои недавние дела в Южной Африке. А вот царь, допустивший смертные приговоры всего-то нескольким сотням убийц и террористов, сразу же стал в глазах Запада "чудовищем"!
      Но уже вскоре позицию пришлось изменить. Потому что господа демократы совсем забыли про Германию, которая упорно гнула собственную линию. Как раз в 1905 г. была разработана окончательная редакция "плана Шлиффена", считавшегося чудом военной мысли. Он основывался на разнице сроков мобилизации Франции и России и предусматривал их поочередный разгром, на что, по расчетам Генштаба, требовалось всего 2 - 3 месяца. Но в сложившейся ситуации подобные планы сочли даже излишеством, нейтралитет России и так был обеспечен. Так почему бы не попробовать на прочность одну Францию? Кайзер, отправившийся якобы в круиз по Средиземному морю, неожиданно сделал остановку в Марокко, считавшемся сферой интересов Франции и Испании, и в Танжере заявил, что Германия готова поддержать суверенитет Марокко и требует здесь для себя прав, одинаковых с французами.
      Вот тут-то в Париже и сообразили, в какой опасности они очутились, оставшись без помощи России. Поскольку всем стало ясно, что дело не только в Марокко, и Германия ищет предлога для ссоры. Правительство Франции запаниковало. Но на ее стороне выступила Англия. Что оказалось для Вильгельма полной неожиданностью. Правда, Генштаб настаивал, что все равно надо воевать, пока русские не оправились, но возобладала другая точка зрения - что немецкий флот еще не набрал достаточной силы. И кайзер пошел на попятную, согласившись на международную конференцию. А французское правительство экстренно возрождало дружбу с русскими, умоляя банкиров и парламентариев не отказывать в кредитах. В соглашении по этому вопросу открытым текстом говорилось: "Считать мирное развитие мощи России главным залогом нашей национальной независимости". Витте, в общем-то, просил денег и у немцев, но германское правительство, заинтересованное в ослаблении России, запретило это своим банкирам. И в итоге "великий заем", позволивший России выйти из кризиса, был получен во Франции. Но за все надо было платить. И хотя до Марокко русским не было никакого дела, на конференции, состоявшейся в г. Альхесирасе, они вынуждены были поддержать французов. Что дало Вильгельму повод заговорить о политике "международного окружения" Германии.
      Марокканский кризис, поставивший Европу на грань войны, заставил призадуматься и Англию. И она тоже стала переориентироваться на сближение с Россией. В результате Японской войны было подорвано как раз морское могущество русских, а агрессивная Германия продолжала наращивать флот, выходя на роль главной британской соперницы. К тому же опыт отношений с Францией учил, что насчет спорных территорий выгоднее договариваться, чем содержать лишние войска. И в 1907 г. была заключена конвенция, где русские и англичане разграничили сферы влияния в Иране, Афганистане и Тибете. Хотя министру иностранных дел Грею пришлось долго убеждать русофобов: "Антанта между Россией, Францией и нами будет абсолютно безопасна. Если возникнет необходимость осадить Германию, это можно будет сделать". А годом позже "король-дипломат" Эдуард VII нанес визит Николаю. Нет-нет, ни о каком союзе речь еще не шла. Ведь вся британская "передовая интеллигенция" была настроена резко против русских, вопила о "тысячах повешенных и брошенных в тюрьмы", что "руки царя обагрены кровью тысяч лучших его подданных". И формально визита, вроде, и не было. Эдуард прибыл не в Петербург, а в Ревель (Таллин), со своей яхты не сходил, оставаясь на британской территории. Но посетившего его Николая II красноречиво возвел в звание адмирала английского флота. И поднял вопрос о возможности войны с Германией. Царь предпочитал сохранить мир. И уклончиво отвечал, что Россия должна вести политику с Германией "с величайшей осторожностью". Но был согласен на нейтралитет, если воевать с немцами придется англичанам. И лед был сломан. За визитом Эдуарда, по всем нормам международного права, последовал адекватный ответ - визит Николая в Лондон...
      Так в Европе сложилась вторая коалиция. Но только надо иметь в виду, что Антанта и Тройственный союз вовсе не были монолитными военно-политическими блоками, вроде НАТО или Варшавского Пакта. Более менее прочный союз существовал только между Германией и Австро-Венгрией. Остальные соглашения содержали массу оговорок, позволяющих при желании отказаться от них. Союз России и Франции даже не был ратифицирован парламентом. Ну а Англия по своему обыкновению вообще не брала на себя никаких конкретных обязательств, обещая разве что "учитывать интересы" партнеров. Кстати, после урегулирования Марокканского кризиса наконец-то стало возможно вернуться к обсуждению вопросов, поднятых на Гаагской конференции. В 1906 г. в Женеве была выработана и принята конвенция об обращении с ранеными, больными и пленными в ходе войны. А в 1907 г. в Гааге состоялась вторая конференция по проблемам мира и разоружения. Особого прогресса достичь не удалось. Делегация Германии вообще отвергла саму идею международного арбитража. А Англия выступила против сокращения производства вооружений, поскольку это нанесет удар по экономике и вызовет массовую безработицу. Деятельность конференции свелась к выработке международных норм ведения войны. Был создан и международный суд для решения спорных вопросов, но его статус и права остались совершенно неопределенными.
      7. ЛАВИНА СДВИНУЛАСЬ
      Хрупкая европейская стабильность нарушилось не в 1914 г., а намного раньше - событиями, разыгравшимися в Османский империи. В начале ХХ в. британское влияние там почти сошло на нет - в частности, из-за захвата Англией Египта, который турки продолжали считать своим. А место англичан заняли немцы. За 9 лет объем торговли Германии с Портой вырос в 9 раз. В Салониках господствовали австро-венгерские пароходные компании. Были созданы Немецко-восточный, Немецко-палестинский и ряд других банков. Германия бралась за финансирование самых различных предприятий, вплоть до подъема кораблей, потопленных в Чесменском бою, - лишь бы внедриться в Турцию. Сюда посылались германские специалисты, миссионеры, был создан ряд училищ. Шло строительство Багдадской дороги, хотя и низкими темпами из-за хронической нехватки у немцев свободных капиталов.
      Чувствуя за собой столь солидную поддержку и считая Россию ослабленной, султан стал проявлять внешнеполитическую активность. В 1907 г. началось восстание в Иране, шаха заставили отречься и на престол посадили 14-летнего Ахмеда-Мирзу. Порта воспользовалась смутой. Вооружая и привлекая на свою сторону курдские племена, стала захватывать иранские территории. Россию это встревожило, и она ввела в Персию свои отряды. Небольшие, по 50 - 100 казаков и солдат при консульствах в Хое, Мараге и Урмии, но для успокоения - и этого оказалось достаточно. Турок заставили убраться. Абдул-Гамид не смирился и вознамерился то ли воевать, то ли припугнуть Россию серьезным конфликтом. В Иране его эмиссары стали натравливать народ на русских. С января 1908 г. начались военные приготовления вблизи российских границ. В гарнизоны завозились боеприпасы, пошла мобилизация резервистов. По донесениям наместника на Кавказе Воронцова-Дашкова и посольства в Константинополе, этой подготовке помогали немцы. К туркам прибыла военная миссия во главе с генералом фон дер Гольцем. Правда, генерал пробыл здесь недолго, но не по политическим причинам - его жену и дочь, решивших прогуляться по вечернему Стамбулу, изнасиловали турецкие солдаты. Но даже такой скандал предпочли замять, чтобы не нарушать "дружбу". Однако до конфронтации с Россией дело не дошло - в Турции грянула революция.
      Здесь существовала и постепенно усиливалась запрещенная партия "Иттихад" ("Единение и прогресс"), членов которой называли также "младотурками". Ядро их составляли купцы и финансисты из Салоник, офицеры, получившие образование в Берлине, выходцы с российского Кавказа - то есть те, кто вкусил прелести европейской цивилизации. И младотурки считали необходимым проведение реформ по западному образцу и установление конституционного парламентского режима, что, по их мнению, позволило бы превратить Порту в передовую великую державу. Союзников иттихадисты нашли в лице армян. У них существовали две национальных партии "Гнчак" ("Колокол"), старавшаяся бороться за улучшение положения армян легальными политическими методами, и "Армянская революционная федерация" - "Дашнакцутюн", смыкавшаяся с социалистами и державшая курс на вооруженную борьбу. Дашнаки участвовали и в русской революции, а после ее подавления многие из них бежали за границу. Это были опытные боевики, конспираторы, организаторы, и иттихадисты начали с ними переговоры, пообещав равенство всех народов в обновленном государстве. В 1907 г. на состоявшемся в Париже "конгрессе" было достигнуто соглашение о совместных действиях. Договорились и с Болгарией, все еще числившейся автономным княжеством в составе Османской империи. В надежде получить полный суверенитет, она превратилась в базу для подготовки восстания. На деньги салоникских и армянских спонсоров закупалось оружие, его распространяли и прятали в армянских селениях, где помнили зверства Абдул-Гамида, и добровольцев для борьбы против него находилось множество. И в 1908 г. вспыхнуло восстание.
      Но воспользовалась этим не только Болгария, провозгласившая независимость. Австро-Венгрия тоже решила извлечь выгоду из ситуации и окончательно присоединить Боснию и Герцоговину, оккупированные в 1878 г., но юридически все еще считавшиеся турецкими. В принципе за 30 лет многие проблемы в этих областях успели сгладиться. Население, поначалу встретившее австрийцев враждебно, привыкло к их управлению. И с точки зрения спокойствия и материального благополучия жило лучше, чем в сотрясаемых волнениями и конфликтами Сербии или Болгарии. Однако Сербия о своих притязаниях на данные территории не забыла, да и вообще их присоединение к Австрии нарушало решения Берлинского конгресса. Поэтому российский министр иностранных дел Извольский попытался договориться о взаимной выгоде. На переговорах с австрийским министром Эренталем он предложил вариант "баш на баш". Россия не будет возражать против присоединения, но при условии отмены еще одного пункта Берлинских трактатов - открытия Босфора и Дарданелл для русского флота. Эренталь, вроде, согласился. Окрыленный Извольский посетил Берлин и Рим, где тоже будто бы не возражали. Осталось договориться с Францией и Англией, и в успехе Петербург был уверен - они являлись союзниками. Но Эренталь обманул. Извольский только выехал из Рима в Париж, когда Австро-Венгрия объявила об аннексии Боснии и Герцоговины.
      Посыпались протесты, Сербия объявила мобилизацию. Возмущена была и Россия, и, разумеется, Турция. Но на турок надавили немцы - султан согласился на все, только бы они помогли ему в гражданской войне. Вена стала сосредотачивать войска на границе с Сербией, а русские вдруг получили германский ультиматум. В нем указывалось, что кайзер готов выступить за Австро-Венгрию "во всеоружии" и от Петербурга требовал даже не молчаливого признания факта, а публичного согласия на присоединение Боснии и Герцеговины. Безо всяких условий и "компенсаций". И мало того - чтобы русские еще и добились согласия Сербии. В общем, на Россию просто цыкнули, как на какую-нибудь "второсортную" страну, вроде Китая. После Японской и революции она еще не оправилась, воевать не могла, и пришлось подчиниться. Но царь осознал, чего на самом деле стоит дружба "кузена Вилли", и как раз с этого момента многие в российском руководстве стали считать, что война с немцами неизбежна.
      В это же время ухудшились отношения Германии с англичанами. Она приняла дополнение к прежней судостроительной программе - теперь к 1920 г. намечалось иметь 58 линкоров и множество кораблей меньших классов. Британия и англофил фон Бюлов предприняли несколько попыток договориться, но все они потерпели провал. Кайзер об ограничении флота и слышать не хотел, Бюлов был отправлен в отставку, а канцлером стал Бетман-Гольвег. Тоже, кстати, считавший, что воевать надо не с Англией, а с Россией и Францией, но признававший и необходимость гонки вооружений на морях.
      В Турции тем временем революция победила. Абдул-Гамида свергли и марионеточным султаном провозгласили старика Мехмеда Решада V. А реальную власть захватил правящий триумвират партии "Иттихад" в лице Энвера-паши, Талаата-паши и Джемаля-паши. И тут же младотурки показали зубы. Под влиянием революции и обещаний о реформах пробудились свободолюбивые тенденции у всех народов, населявших Османскую империю. Волнения происходили у македонцев, албанцев, греков, болгар, арабов. Ну а главные союзники иттихадистов, армяне, ожидали для себя кардинальных улучшений. Но "Иттихад" на самом деле планировал свои реформы только для турок. А остальных было решено усмирить, чтобы не поднимали головы. В 1909 г. на Средиземноморском побережье, в Адане, младотурки полностью повторили методы Абдул-Гамида, учинив резню, где было истреблено 30 тыс. армян. Кампании террора обрушились на греков, халдеев, айсоров. Начали жестоко усмирять албанцев, македонцев, арабов, курдов. Европейская дипломатия и "общественное мнение" оставили данные эксцессы почти без последствий, потому что вовсю шло соперничество за влияние на обновленную Турцию, и никто не хотел с ней ссориться.
      Ведь Вильгельм и Франц Иосиф являлись союзниками свергнутого султана, отторгли у Порты Боснию и Герцеговину, и в отношениях Стамбула с Берлином и Веной наступило охлаждение. В противовес им новая власть стала заигрывать с Англией и Францией. Пригласила для реорганизации флота британскую военную миссию, а для реорганизации полиции - французскую. Разместила в Англии заказы на покупку и строительство кораблей. А Россия в это время предприняла еще одну - вероятно, последнюю - попытку наладить взаимопонимание с Германией. В 1910 г. царь встретился с кайзером в Потсдаме и предложил договориться о взаимных уступках. Россия обещала не участвовать в английских интригах против Германии, принимала на себя обязательства ненападения и даже отводила некоторые соединения с польской границы. Она соглашалась с правом немцев строить Багдадскую дорогу. А взамен просила не поддерживать австрийцев на Балканах и признать Северный Иран сферой влияния русских. Царь вообще предложил от Багдадской дороги протянуть ветку на север, к Тегерану, чтобы эксплуатация магистрали была выгодна обеим державам. Стороны должны были также принять взаимные обязательства о неучастии во враждебных друг другу группировках.
      И Вильгельм на словах соглашался. Но когда после всех обсуждений и утрясок было заключено письменное соглашение, пункта о неучастии во враждебных группировках в нем уже не было. Да и проавстрийская политика немцев на Балканах не изменилась. Впрочем, это и не удивительно - Германия, закусив удила, уже неслась к войне. И даже не считала нужным это особо скрывать. Так, в 1910 г., когда Берлин посетил бельгийский король Альберт, кайзер просто ошеломил его, выдав на балу оскорбительную тираду в адрес Франции. А потом представил ему генерала фон Клюка, заметив, что это тот самый военачальник, который "должен будет возглавить марш на Париж". А Мольтке, не стесняясь, говорил Альберту, что "война с Францией приближается", так как это государство "провоцирует и раздражает" немцев. И разумеется, подобные факты не могли не стать известными в странах Антанты. А в 1911 г. разразился второй кризис вокруг Марокко. Там возникли внутренние волнения, и под предлогом наведения порядка Франция ввела войска в столицу - г. Фец. И тотчас же кайзер приказал канонерской лодке "Пантера", совершавшей плавание по Атлантике, войти в марокканский порт Агадир. Конечно, в военном отношении канонерка представляла ничтожную силу. Однако в символическом смысле это был вызов, что-то вроде брошенной перчатки. Нарушая решения Альхесирасской конференции, кайзер снова задирал Францию. Но и Париж, восстановив альянс с Россией, чувствовал себя увереннее. Кризис вызвал бурный всплеск антигерманских настроений, французы сразу вспомнили об Эльзасе и Лотарингии. Произошел полный разрыв экономических отношений между двумя государствами, банки с одобрения правительства отозвали из Германии французский капитал.
      Но Франция не получила стопроцентной поддержки России, а Германия Австро-Венгрии. Петербург войны не желал, соглашался выступить лишь в том случае, если Германия начнет первая. И если опасность будет угрожать самой Франции, а не ее колониальным интересам. В Вене, правда, начальник Генштаба Конрад фон Гетцендорф указывал, что это удобный случай для "превентивной" войны против Сербии, но правительство сочло, что марокканские вопросы не являются для их страны жизненно-важными и из-за них нельзя ввязываться в драку. Вильнула в сторону и Италия - она вынашивала планы захвата Триполитании и не хотела ссориться с англичанами и французами. Зато Лондон отреагировал однозначно. В речи министра финансов Ллойд Джорджа прозвучало открытое предупреждение: "Если обстоятельства будут выше нас и мир может быть сохранен только ценой отказа от великого и благодетельного положения Британии, добытого веками героизма и подвига, позволив попирать ее интересы... я подчеркиваю, что мир такой ценой будет унижением, невыполнимым для такой страны, как наша". И Вильгельм сбавил тон. Снова удалось договориться "полюбовно". Германия признала в Марокко протекторат Франции и Испании, а в виде компенсации получила два небольших кусочка Французского Конго. Причем в обеих странах народ остался недоволен. Французы возмущались, что их правительство вообще что-то отдало. Немцы обвиняли Бетмана, что он продешевил и что им мало дали. А Мольтке, раздосадованный, что кайзер пошел на мировую, говорил фон Конраду, что после такого "остается подать в отставку, распустить армию, отдать всех нас под защиту Японии, после чего мы сможем спокойно делать деньги и превращаться в идиотов".
      Из случившегося каждая держава сделала свои выводы. Британия в последний раз попыталась договориться с немцами об ограничении флотов. Но кайзер, оскорбленный ее позицией в кризисе, отверг все предложения в довольно грубой форме, заявив: "Мое терпение и терпение немецкого народа иссякло". А Тирпицу он писал: "В борьбе за существование в Европе, которую будут вести германцы (Германия, Австрия) против романцев (галлов) и поддерживающих их славян (Россия), англосаксы станут на сторону славян". И Тирпиц поставил перед англичанами вопрос ребром : "Наше политическое требование таково, что Британия не должна принимать участия в войне между Францией и Германией, независимо от того, кто начнет ее. Если мы не получим гарантий, тогда мы должны продолжать наше вооружение, чтобы быть настолько сильными, как Англия и Франция вместе, так как их союз фактически является агрессивным союзом". Отметим, что говорилось это еще в феврале 1912 г.
      Конечно, пойти на такое Англия не могла, и переговоры сорвались. И лишь после этой попытки Антанта стала приобретать более-менее определенное содержание - Британия заключила с Францией морское соглашение, по которому в случае германского нападения англичане брали на себя защиту Ла-Манша и атлантического побережья, а французский флот получал возможность сосредоточиться в Средиземном море. Стали проводиться и консультации генштабов. А Франция углубляла связи с Россией, встречи их военного руководства стали теперь регулярными. Германия отвечала на это дальнейшим наращиванием вооружений. Как говорил адмирал Тирпиц: "Добиться лучшего тона по отношению к Германии можно только созданием большого флота, внушающего британцам основательный страх". А Черчилль, в то время первый лорд адмиралтейства, предсказывал: "Это беспрерывное вооружение вперегонку должно в течение ближайших двух лет привести к войне". Сказано тоже в 1912 г. Впрочем, Черчилль чуть не ошибся, так как война могла грянуть и раньше.
      Италия после того, как Франция получила Марокко, решила "восстановить справедливость". И, воспользовавшись плачевным внутренним состоянием Турции после революции, объявила ей войну, претендуя на Триполитанию и Ливию. Чем подпортила отношения с немцами и австрийцами, даже не поставив союзников в известность - а то вдруг тоже попросят какую-нибудь компенсацию. В Триполитанию итальянцы влезли довольно опрометчиво. Хотя вооружены они были куда лучше турок и арабов, но завязнуть могли так же, как французы при покорении Алжира. Однако как только загремела Триполитанская война, против Турции стала складываться коалиция Балканских государств - Сербии, Черногории, Болгарии и Греции. И Порта запросила у Италии мира, соглашаясь на любые уступки, лишь бы освободить силы, поскольку Балканская лига угрожала самому существованию Османской империи. Но для сербов, болгар и греков столь быстрое признание поражения послужило лишь подтверждением слабости турок. Правда, Россия все же попыталась предотвратить столкновение. Нота министра иностранных дел Сазонова, переданная в Белград, гласила: "Категорически предупреждаем Сербию, чтобы она отнюдь не рассчитывала увлечь нас за собой..." Последствий это не имело - балканские государства сочли, что в данном случае они и сами справятся. В октябре началась война, а уже к началу ноября разгромленная Турция обратилась к великим державам с просьбой о посредничестве. Австрия объявила мобилизацию и сосредотачивала войска у сербских границ. Италия тоже вооружалась, положив глаз на Албанию. Но по инициативе России, поддержанной англичанами, в Лондоне была созвана конференция для мирного урегулирования кризиса.
      И ключевым вопросом стали притязания Сербии и Черногории на часть Албании и порты на Адриатике. Австрия и Италия, за которыми стояла и Германия, давали понять, что это будет означать войну. Которой Россия не хотела, и требования сербов не поддержала. Франция была настроена более решительно. Пуанкаре подталкивал царя занять жесткую позицию, а парижская биржа предлагала ему большой заем - в войне французы смогли бы вернуть территории, утраченные в 1878 г. Николай на это не пошел, и разочарованный Пуанкаре искал "тайные причины такой перемены". А председатель военного кабинета Мильеран обратился к русскому атташе в Париже Игнатьеву: "Намерены ли вы и впредь оставаться безучастными зрителями проникновения австро-германцев на Балканы или, точнее говоря, насколько вам дороги интересы Сербского государства?" Игнатьев ответил: "Мы не желаем вызвать пожар европейской войны и принимать меры, могущие произвести европейский пожар". На что Мильеран пожал плечами: "Следовательно, вам придется предоставить Сербию ее участи. Это, конечно, дело ваше, но надо только знать, что это не по нашей вине. Мы готовы - необходимо это учесть"
      Миролюбие царя позволило и на этот раз прийти к компромиссу. Сербии и Черногории пришлось отказаться от своих требований, а вместо этого из состава Турции выделялась автономная Албания, которая, как подразумевалось, попадала в итальянскую сферу влияния. Но вопрос, быть или не быть войне, в итоге решила позиция не России, а Германия. Потому что Австрия даже на такие компромиссы не соглашалась, провоцируя столкновение. И Вильгельм сперва вознамерился воевать, заявив, что "момент крайне серьезен, и мы не можем дальше брать на себя ответственность по удержанию Австрии от нападения". Прошла конференция германского и австрийского генштабов, на которой стороны гарантировали друг дружке, что выступят одновременно. А 8.12.1912 г. Вильгельм созвал совещание военного руководства. Тема совещания была сформулирована как "Наилучшее время и метод развертывания войны". По мнению кайзера, начинать надо было немедленно. Австрии предъявить Сербии такие требования, чтобы Россия уже не могла не вступиться, а Германия обрушится на Францию. Мольтке соглашался, что "большая война неизбежна, и чем раньше она начнется, тем лучше". Но указывал, что надо провести пропагандистскую подготовку: "Следует лучше обеспечить народный характер войны против России". И лишь Тирпиц возразил, что флот еще не совсем готов: "Военно-морской флот был бы заинтересован в том, чтобы передвинуть начало крупномасштабных военных действий на полтора года". В конце концов, с его мнением согласились. А полтора года - это получалось лето 1914-го.
      И германский МИД направил ноту австрийцам: "Попытка лишения Сербии ее завоеваний означала бы европейскую войну. И потому Австро-Венгрия из-за волнующего ее неосновательно кошмара Великой Сербии не должна играть судьбами Германии". Вена тут же сбавила тон и согласилась на компромисс. Но не успели успокоиться великие державы, как опять подрались малые. Поскольку Сербию и Черногорию Лондонская конференция лишила значительной части завоеваний, они потребовали переделить завоевания Болгарии. Та отказалась, и против нее вчерашние союзницы начали Вторую Балканскую войну. К Сербии и Черногории примкнули и Греция, и даже их противница Турция, и Румыния, вознамерившаяся прихватить Южную Добруджу. Российская общественность пребывала в шоке - если Первую Балканскую сочли торжеством идей панславизма, то Вторая их просто перечеркнула. А для дипломатических усилий и времени особого не было. Наступление на Болгарию развернулось со всех сторон, она за месяц была разгромлена и запросила мира, уступив не только завоеванное, но и некоторые собственные земли.
      И... все оказались обиженными на Россию. Сербы - за то, что не поддержала их требования о выходе к морю. Болгары - что не заступилась. А Турция, где разложившаяся революционная армия показала крайне низкие боевые качества, осознала, что ей надо иметь сильных покровителей. Да и материальное ее положение было плачевным - дефицит бюджета составлял 19 млн. лир, а на послевоенное восстановление требовалось еще 20 млн. - это при годовом доходе в 29 млн. И после нескольких лет охлаждения Порта снова пошла на сближение с Германией. "Дойче Банк" тут же выразил готовность помочь ей. За ряд уступок - за преимущественное право покупки казенных земель, за контроль над некоторыми налогами и т.п. Немцы предложили услуги и в реорганизации армии, направив в Стамбул миссию Лимана фон Сандерса, первоначально состоявшую из 42 генералов и офицеров. Кайзер придавал ей исключительное значение для привлечения Порты в союз и перед отъездом удостоил всю миссию личной беседы. Иттихадисты также возлагали большие надежды на немцев: каждый офицер получал в турецкой армии звание на ступень выше германского, а фон Сандерс стал фельдмаршалом и был назначен командующим войсками в Константинополе.
      Это сразу вызвало резкие протесты со стороны России. Дополнительным фактором, вызвавшим ухудшение русско-турецких отношений, стало обострение армянского вопроса. Как уже упоминалось, "Иттихад" успел отличиться акциями резни, а в ходе Балканских войн из потерянных районов Европейской Турции начался исход сотен тысяч мусульманских беженцев. Победители вели себя не лучшим образом, имели место и "этнические чистки", и грабежи, и изгнание с насиженных мест. Но правительство не позволяло этим массам обездоленных и озлобленных людей оседать в окрестностях Константинополя, а направляло их в Малую Азию, причем в районы, преимущественно населенные армянами. Что не могло не приводить к эксцессам и конфликтам, в которых власти принимали сторону мусульман - а армяне в надежде на заступничество обращались к России. Наместник на Кавказе Воронцов-Дашков представил царю доклад, советуя вернуться к прежней политике покровительства армянам, осуществлявшейся при Александре II. Николай согласился, и в июне 1913 г. министр иностранных дел Сазонов направил туркам ноту, указывая, что "положение армянского населения требует немедленно начать обсуждение необходимых реформ", которые были обещаны еще в 1878 г. Иттихадисты резко воспротивились, поскольку увидели в этом предпосылки для дальнейшего распада государства.
      Франция и Англия в обеих проблемах, как с германской миссией, так и с положением армян, заняли уклончивую позицию. Снова всплыли старые опасения, как бы Россия не воспользовалась положением Турции для собственного усиления. А Британия и сама не теряла надежды вернуть утраченное влияние в Османской империи - ведь в Стамбуле находилась и ее морская миссия во главе с адмиралом Лимпусом. Поэтому конфликт, связанный с фон Сандерсом, решили формальным компромиссом - Порту заставили "переименовать" его из командующего в "инспектора" при турецком командующем. А по армянскому вопросу в Лондоне созвали конференцию, на которую была вынесена программа, разработанная русским дипломатом А. Мандельштамом: она предусматривала реформы в шести турецких вилайетах (провинциях), где численность армян преобладала над другими народами и составляла около 40% населения. Но обсуждение затянулось на несколько месяцев. Председательство на конференции досталось германскому послу в Стамбуле Вангенгейму, поддержавшему иттихадистов. И когда 8.2.1914 г. соглашение было все же подписано, программа Мандельштама оказалась сведенной к минимуму. Вангенгейм не преминул доказать визирю Халил-паше, что достигнуто это лишь благодаря Германии, подтвердившей таким образом репутацию "верного друга". Что же касается самих реформ, то к их практическому осуществлению Турция так и не приступила, спустив все на тормозах.
      8. РОССИЯ И ЕЕ ДРУЗЬЯ
      Что же представляла из себя Россия накануне мировой схватки? Если мы взглянем на объективные исторические реалии, нам придется отказаться от стереотипных представлений о ней как об отсталой и забитой стране - такие представления сложились под совместным массированным влиянием западнической и большевистской клеветы и фактам не соответствуют. Да, у России были свои особенности, которые, в общем-то, ничуть ей не мешали, а порой давали и преимущества. И человек, которого весьма трудно заподозрить в "славянофильстве" или в "реакционности", граф С.Ю. Витте, в 1893 г. писал: "Находясь на границе двух столь различных миров, восточноазиатского и западноевропейского, имея твердые контакты с обоими, Россия, собственно, представляет собой особый мир. Ее независимое место в семье народов и ее особая роль в мировой истории определены ее географическим положением и в особенности характером ее политического и культурного развития, осуществлявшегося посредством живого взаимодействия и гармоничной комбинации трех творческих сил, которые проявили себя так лишь в России. Первое - православие, сохранившее подлинный дух христианства как базис воспитания и образования; во-вторых, автократизм как основа государственнной жизни; в-третьих, русский национальный дух, служащий основанием внутреннего единства государства, но свободный от утверждения националистической исключительности, в огромной степени способный на дружеское товарищество и сотрудничество самых различных рас и народов. Именно на этом базисе строится все здание российского могущества".
      Перед войной Россия переживала бурный экономический подъем. А точнее, за предшествующие полвека периодов такого подъема было несколько. Один - в эпоху реформ Александра II, второй - в конце XIX - начале ХХ в., связанный с деятельностью министра финансов и премьера Витте, который ввел заградительные тарифы для защиты национальной промышленности, добился конвертации валюты путем установления золотого стандарта, проводил государственную политику поощрения предпринимательства. Третий подъем случился в 1907-1914 гг. и обеспечивался политикой премьер-министров П.А. Столыпина и В.Н. Коковцова. Средние ежегодные темпы экономического роста составляли 5-8%.
      За 50 лет объем промышленного производства вырос в 10-2 раз (за 13 предвоенных лет - втрое), а по некоторым показателям прирост получился просто баснословным. Так, химическое производство возросло в 48 раз, добыча угля - почти в 700 раз, нефти - почти в 1,5 тысячи раз. Нет, в царские времена еще не возводили Магниток и Днепрогэсов, да ведь и нужды в них пока не возникало. Зато в указанный период огромная страна покрылась сетью железных дорог, были освоены угольные месторождения Донбасса, вовсю стали функционировать нефтепромыслы Баку и Грозного, строились такие гиганты, как Путиловский, Обуховский, Русско-Балтийский заводы, текстильные центры в Иваново, Подмосковье, Лодзи и т.п. Между 1890 и 1914 гг. объем внешней торговли утроился, достигнув 3 млрд руб. В текстильной, легкой, пищевой промышленности Россия полностью обеспечивала себя и вывозила товары на внешний рынок. Она занимала первое место в мире по производству зерна ежегодный экспорт составлял 100 тыс. тонн, по 226 кг русского зерна на каждого жителя тогдашней Европы. Лидировала в Европе и российская текстильная промышленность, а экспорт ее в Китай и Иран превышал британский. Одно из ведущих мест наша страна удерживала по производству и экспорту сахара. Но развивалось и машиностроение - 63% оборудования и средств производства изготовлялись внутри страны.
      По темпам роста промышленной продукции и по темпам роста производительности труда Россия к 1913 г. вышла на первое место в мире, опередив США, также переживавшие период бурного расцвета. А в целом по уровню экономического развития она уступала только Англии и Германии, догнав Францию, Японию и шагая вровень с Америкой. По объему производства она занимала четвертое, а по доходам на душу населения пятое место в мире. Впрочем, эти сопоставления на самом деле являются довольно некорректными. Ведь в экономические системы западных держав оказывались включены и их колонии, и за их счет обрабатывающая промышленность метрополий получала высокие валовые показатели. А вот "души населения" тех же самых колоний в расчет не принимаются. И надо думать, что если бы к Англии добавить население Индии, Бирмы, Египта, Судана, Южной Африки и т.д. и т.п., то реальная цифра стала бы куда ниже российской.
      Неверными оказываются и представления о том, будто наша экономика сильно зависела от иностранного капитала - в советское время Россию вообще изображали чуть ли не придатком западных стран. Общий объем зарубежных вложений в отечественную промышленность составлял по разным оценкам от 9 до 14%, то есть был не больше, чем в западных странах, которые тоже пользовались иностранными инвестициями, когда это диктовалось целесообразностью. Можно привести сравнение - внешний долг России к 1914 г. достигал 8 млрд. франков (2,996 млрд. руб.), причем имел тенденцию сокращаться. А внешний долг США составлял 3 млрд. долларов (6 млрд. руб.). Превышал российский вдвое. Это была общая тенденция всех стран, развивающих свою экономическую базу. Почему не брать, если выгодно? Вот и Россия брала - либо в критических ситуациях, наподобие 1905-1906 гг., либо для осуществления крупных и капиталоемких проектов, как железнодорожное строительство. И это действительно было выгодно: немцы при нехватке свободных капиталов провозились с Багдадской дорогой 20 лет, так ее и не закончив, а огромная Транссибирская магистраль была создана за 14 лет и вскоре уже приносила колоссальную прибыль.
      Исключением в отношениях с иностранцами являлись связи с Германией. Она с лихвой использовала односторонние выгоды кабального договора, который навязала русским за "помощь" в 1904 г. Немецкие товары составляли половину импорта в Россию, подавляя развитие аналогичных отечественных отраслей. Причем русским навязывали даже совершенно не нужное им прусское зерно. Выращиваемое руками русских, так как ежегодно немцы за мизерную плату набирали в западных губерниях сотни тысяч сезонников. Германский капитал активно внедрялся и в самой России, захватив под контроль половину торговых фирм, часть банков, судостроительных и судоходных компаний, две трети электротехнических предприятий. Видный американский историк Дж. Спарго писал: "Хладнокровная, безжалостная манера, с которой Германия осаждала Россию со всех сторон, как в Азии, так и в Европе, систематические усилия по ослаблению своей жертвы, его экономическая эксплуатация вызывает в памяти удушение Лаокоона и его сыновей".
      Но в 1914 г. срок договора истек. И съезд российских экспортеров, состоявшийся в Киеве, обратился к правительству: "Россия должна освободить себя от экономической зависимости от Германии, которая унижает ее как великую державу". Предлагалось ввести тарифы для компенсации привилегий германским трестам, развивать торговлю с другими государствами - с которыми выгода будет обоюдной. Аналогичные требования сыпались отовсюду. Д.И. Менделеев говорил: "Вы не можете пахать всю русскую землю германскими плугами". А министр финансов Барк пришел к заключению: "Именно за счет своей торговли с Россией Германия смогла создать свои пушки, построить свои цеппелины и дредноуты! Наши рынки должны быть для Германии закрыты". В общем, продлить договор Петербург отказался, и газеты писали об "экономической дуэли между русскими и германцами". Хотя на самом деле Берлин просто поставили в равные условия с другими государствами.
      Население России составляло в это время 160 млн. чел. и быстро росло, рождаемость была очень высокой (45,5 детей на 1000 жителей в год), иметь 5-6 детей в крестьянской семье считалось нормальным. А версии о низкой культуре и "полной неграмотности" большинства тогдашних россиян реальным фактам отнюдь не соответствуют. Просто западные исследователи, оценивая уровень грамотности в России в 30%, допускали "юридическую" подтасовку. Учитывали выпускников гимназий, реальных училищ, земских школ - но не принимали в расчет церковно-приходские, полагая, что они не дают "настоящего" образования. Хотя как раз их-то оканчивали почти все деревенские мальчишки и девчонки, и уж худо бедно, а читать, писать и считать обучались. А в 1912 г. в России вообще был принят закон о начальных училищах и введении обязательного начального образования. Так что неграмотность сохранялась только в некоторых национальных областях Северного Кавказа, Казахстана, Средней Азии, среди "инородцев" Крайнего Севера и Сибири. Но ведь и индус в составе Британской империи или алжирец в составе Франции вряд ли были более образованными. Однако и в этом случае подсчеты велись исключительно для метрополий.
      Если же коснуться российского среднего образования, то нелишне вспомнить, что тогдашние гимназии и реальные училища давали объем знаний примерно на уровне большинства современных вузов. А человек, получивший высшее образование, куда как отличался от советских и постсоветских "молодых специалистов". Он был Специалистом с большой буквы, высочайшей квалификации. Предвоенное время известно как "Серебряный век" русской культуры. Невиданного расцвета достигла литература, поэзия, музыка, балет, наука. И авторитетнейший критик и культуролог того времени Мэтью Арнольд, которого называли "законодателем вкусов", писал, что с конца XIX в области мировой литературы "французы и англичане потеряли первенство", оно перешло к "стране, демонстрирующей новое в литературе... Русский роман ныне определяет литературную моду. Мы все должны учить русский язык". А американский исследователь Дж. Спарго, которого также трудно заподозрить в пристрастности, приходил к выводу: "Годы правления Николая II были характерны быстрым промышленным ростом; происходила стремительная трансформация крестьянства в мелких хозяев, быстро распространялось образование, наблюдались новые, многообразные и оригинальные культурные процессы, осуществлялось приобщение целого поколения к политическому опыту посредством земств, муниципалитетов, Думы и судов; и происходило грандиозное освоение Сибири".
      Да, в жизни страны происходили очень заметные преобразования. В 1912 г. (кстати, раньше, чем в США и ряде европейских стран) Россия приняла закон о социальном страховании рабочих. А Столыпин своими реформами сбил остроту социальных напряжений в деревне и способствовал дальнейшему развитию сельского хозяйства. Патриархальные сельские общины, где земли подвергались периодическим уравнительным переделам и хорошему хозяину мог завтра достаться запущенный участок пьяницы, стали тормозом для частной инициативы. И по указу 1909 г. толковые крестьяне получили возможность выйти из общины на "отруба" и хутора, чем и воспользовалось 2 млн. хозяев. А для местностей, где особенно остро стоял аграрный вопрос, была начата переселенческая политика - на просторы Сибири, Казахстана, Дальнего Востока. Желающим получить там землю прощались недоимки, выдавались беспроцентные ссуды, обеспечивалась перевозка за государственный счет, они на 5 лет освобождались от налогов. В рамках этой кампании переселилось 3 млн. крестьян - а это, в свою очередь, способствовало освоению богатых окраинных регионов.
      Впрочем, заслуги Столыпина являются сейчас общепризнанными, и, например, Оксфордская энциклопедия вообще называет его "последним компетентным государственным деятелем Российской империи". Что также является совершенно несправедливым утверждениям и позволяет усомниться в компетентности авторов подобных оценок. Достаточно взять такого блестящего министра иностранных дел, как Сазонов. Или Коковцова, талантливого финансиста и экономиста, занявшего пост премьера после убийства Столыпина. Как раз при нем страна достигла своего наивысшего расцвета. Если в 1905 г. она оказалась в момент кризиса с совершенно пустой казной, то при Коковцове не только рассчиталась со старыми долгами, но и смогла создать солидный золотовалютный резерв. Настолько солидный, что хватило на мировую войну и еще осталось.
      В политическом отношении предвоенная Россия давно уже не являлась абсолютной монархией. Царь еще в 1864 г. ограничил свою власть введением Судебного Устава. И с этого времени Закон стоял выше воли самодержца. Тогда же стало внедряться земское демократическое самоуправление, в чью компетенцию входили вопросы благоустройства, здравоохранения, образования, социального обеспечения.. А Манифест от 17.10.1905 г. и реформы 1907 г. установили в стране режим конституционной парламентской монархии. Поэтому граждане России имели примерно тот же объем гражданских прав и свобод, что другие великие державы. Но только сравнивать надо не с нынешним Западом, как это, увы, часто делается, а с Западом начала ХХ в. Да, избирательное право было еще не всеобщим - но всеобщим оно в то время не было ни в Англии, ни в США, ни во Франции, везде ограничиваясь системами цензов, социальными, имущественными, половыми, национальными и т.п. барьерами.
      Что касается свободы политических партий, то в Думе были представлены даже большевики и эсеры. Запрещена была только экстремистская и террористическая деятельность. Но ведь это вполне нормальное явление. А в других странах под "антигосударственными" или "антиобщественными" понимались деяния очень широкого спектра. Скажем, подавление вооруженной силой не только демонстраций, а даже забастовок широко применялось и во Франции, и в Германии, и в Италии, и в Швейцарии. В России к таким выступлениям относились, пожалуй, намного терпимее - в Швейцарии и Германии забастовщиков без разговоров угощали пулями, а во Франции в 1910 г. бастующих железнодорожников принудительно поверстали в солдаты. Существовала в России и свобода слова. Предварительная цензура была отменена. Осталась лишь карательная - возможность наложения штрафов или закрытия изданий за те или иные публикации, но и это в начале века практиковалось везде. Безграничной и бесконтрольной свободы тогда не существовало - регулировались и вопросы "общественного порядка", и нравственности. А уж за антиконституционные публикации и призывы к противоправным действиям авторы и издатели крепко поплатились бы в любом государстве.
      Из изложенного выше вытекает естественный вопрос - каких же в таком случае "свобод" еще не хватало русским либералам, и почему Дума находилась в вечной оппозиции к верховной и исполнительной власти? А она просто добивалась другой формы государственности. Чтобы правительство формировалось парламентским большинством и было ответственно перед парламентом. Хотя подобная структура власти и сейчас принята далеко не везде - она существует в Англии, а в США и Франции - нет. Но русских либералов интересовал только такой вариант. Чтобы самим получить возможность дорваться до власти. И их очень обижало, что при формировании очередных кабинетов царь предпочитает выбирать администраторов-профессионало в, а не думских болтунов. Ну и конечно же, играли роль все те же комплексы русского западничества, согласно которым свободы, полученные от царя, были как бы и не настоящими, были вообще "не свободами", раз они дарованы сверху. Поэтому воспринимать возню либеральной оппозиции как борьбу демократии против остатков абсолютизма глубоко неверно. Взять, скажем, вопрос - кто мешал Столыпину при проведении его вполне либеральных аграрных реформ? Реакционеры-черносотенцы? Вот уж нет. Дума! А кто так и не дал Столыпину ввести земства в западных губерниях? Опять Дума! Только лишь из-за того, что инициатива исходила "сверху". То есть борьба-то шла не за демократию, а за власть - со стороны тех, кто ее не имел, но хотел иметь. Но особенностью русской истории как раз и стал тот фактор, что наши западники постоянно апеллировали к западному "общественному мнению" и почти всегда находили там понимание.
      Если же говорить о царских "бюрократических" методах управления, то стоит указать, что такой аппарат был одним из самых дешевых и эффективных в мире. На всю Россию насчитывалось лишь 250 тыс. государственных чиновников. И прекрасно справлялись, потому что являлись весьма квалифицированными профессионалами, а не выборными случайными лицами, озабоченными в большей степени вопросами собственных рейтингов. Конечно, российская система правления тоже имела свои недостатки - протекции, интриги, придворные влияния, коррупция. Скажем, весной 1914 г. "подкопали" премьера Коковцова, и на его место был назначен И.Л. Горемыкин. Но и преувеличивать значение подобных "минусов" не стоит. Они не превышали аналогичных явлений в западных странах, а порой были и поменьше. Ведь нетрудно понять, что как раз при "партийной" схеме формирования власти возможности для протекций и коррупции создаются более благоприятные. А в России окончательное решение о назначениях принимал царь - человек, свободный от узкопартийных интересов и (теоретически) беспристрастный. Значительные перемены в жизни страны порождали и побочные явления. Так, оказались ослабленными традиционные патриархальные устои российской государственной морали - "Бог - Царь Отечество". А в некоем обновленном виде эти устои закрепиться еще не успели, что и определяло внутриполитическую неустойчивость. Развитие предпринимательства, реформы в деревне вели к усилению частнособственнической системы ценностей, что также укрепляло позиции либерализма. А резкое увеличение числа рабочих, вырванных из прежней деревенской среды обитания, создавало базу и для социалистических учений, и для роста преступности.
      Войны Россия не хотела, предпочитая сосредоточиться на внутреннем укреплении. И как было показано, царь неоднократно шел на уступки даже в ущерб геополитическим интересам. Правда, в стране были сильны франкофильские и панславистские настроения. Первые - среди интеллигенции. Вся культурная жизнь традиционно связывалась с Парижем, русская аристократия вообще чувствовала там себя "как дома". А заступиться за "братьев-славян" считалось святым долгом для большинства граждан. Как же "своих"-то в беде бросить? Не по-русски, не по-христиански получается. И на Первую Балканскую многие поехали добровольцами, в болгарской армии сражался отряд русских летчиков, другие воевали в сербских частях. Но несмотря ни на какое франкофильство и панславизм, к перспективам войны с Германией где-то до 1910-1911 гг. Россия относилась вообще отрицательно и всерьез такого варианта не рассматривала. И лишь после повторения кризисов, когда стало ясно, что никакие уступки налаживанию отношений не помогают, царь и правительство постепенно и весьма неохотно стали приходить к пониманию, что воевать все-таки придется. И между прочим, об отношении русских к войне свидетельствует и такой красноречивый факт - Дума с большим скрипом отпускала средства на вооружения, предпочитая направлять их на экономические и социальные нужды. Но даже те ассигнования, которые были выделены, в значительной доле оставались неистраченными. К наращиванию вооружений Россия в итоге тоже приступила, но позже других держав, когда от этого уже некуда было деться. В 1912 г. была принята судостроительная программа, но куда более скромная, чем у немцев, - так, на Балтике предполагалось иметь 4 дредноута и 4 линейных крейсера, что было достаточно только для обороны. А в марте 1914 г. Дума приняла большую военную программу, предусматривающую увеличение армии и модернизацию вооружений, в результате чего российские вооруженные силы должны были догнать и перегнать германские. Завершение обеих программ было рассчитано к 1917 г.
      Кроме России, была еще одна великая держава, не желавшая войны. Англия. По крайней мере, она не желала своего участия в войне. Однако лишь при условии, что сохранит свое господствующее положение в мире. Но только рассуждая о психологии колониальной империи, необходимо учитывать, что в начале ХХ в. на Западе считались общепризнанными теории "европоцентризма" причем европоцентризма с вполне конкретными практическими выводами. Есть народы "развитые" и есть "дикари". То есть самим Богом (или, как в теориях социал-дарвинизма, естественным отбором) среди людей заложено неравенство. А значит, миссия "белого человека", данная ему свыше, - управлять "дикарями", взамен чего те получают основы "цивилизации". Ну а англичане, сумевшие создать самую обширную империю, оказывались, соответственно, в роли самого энергичного и героического авангарда цивилизованного человечества, а их мировое первенство, выгоды и доходы выглядели наградой за труды и заслуги. Вся Британия была воспитана на колониальных мифах, на легендах о борьбе с "коварными туземцами", на произведениях Киплинга и озвученном им тезисе о долге англичан "нести бремя белого человека", распространяя "свет культуры и цивилизации" в самых "диких" уголках земного шара. Идея империи, созданной трудами многих поколений, понималась как сверхзадача - эта империя однозначно увязывалась с честью, благополучием и самим существованием Англии. Министр колоний Дж. Чемберлен говорил: "Британская нация - величайшая из правящих наций, какие когда-либо видел свет". А основатель организации бойскаутов, ветеран Англо-бурской войны Р. Баден-Пауэл поучал своих воспитанников: "Мы должны быть кирпичиками в стене великого предприятия - Британской империи... Мы должны сомкнуть плечо к плечу, если еще хотим сохранить наше теперешнее положение среди наций".
      Правда, к началу ХХ в. многие британские политики уже начали осознавать, что "бремя белого человека" становится тяжеловатым и дальнейшее расширение Британской империи уменьшает ее устойчивость. Она стала предоставлять права доминионов тем колониям, где население тоже состояло из "белых людей" - Канаде, Новой Зеландии, Австралии, Южной Африке. На тех или иных направлениях Англия соглашалась теперь ограничить свои захваты, лишь бы удержать достигнутое - так появилась возможность договориться о разделе сфер влияния сперва с Францией, а потом и с Россией. Хотя подобные альянсы были еще неустойчивыми, сильна была инерция прошлого противостояния. Так, постоянный подсекретарь МИДа А. Николсон в 1913 г. говорил: "Для меня это такой кошмар, что я должен почти любой ценой поддерживать дружбу с Россией". И в политике происходили колебания туда-сюда. Как раз в эти годы стала возрастать роль нефтяных ресурсов - строились дредноуты с турбинными двигателями, развивалось автомобилестроение, авиастроение, химическая промышленность. И англичане в 1913 г. выиграли контрольные пакеты акций на разработку месторождений, открытых в Ираке и Иране. После чего Британия стала требовать пересмотра соглашения с Россией о разделе сфер влияния в Персии, подняла вопрос о выводе из Ирана русских отрядов. И пошла на сотрудничество с немцами, войдя в пай для строительства Багдадской дороги. Но за это предлагая повернуть ее на юг, к Персидскому заливу. Правда, это были обычные для англичан игры - без сомнения, они надеялись со временем прибрать Багдадскую дорогу под свой контроль, как это случилось с Суэцким каналом, построенным французами.
      Но вот то, что Германия все настойчивее выступала в претензиями на мировое господство, - это уже было гораздо серьезнее. Ее промышленность развивалась куда более динамично, и темпы среднегодового прироста продукции заметно опережали британские: по добыче угля в 3 раза, по выплавке чугуна в 8, по выплавке стали - в 4. Немецкая продукция текстильной промышленности и машиностроения вторгалась на традиционные британские рынки и оказывалась более конкурентоспособной. Однако даже не это оказывалось главным. Главным было господство на морях - ведь именно океаны связывали между собой различные части Британской империи. И англичане хорошо помнили, как вырвали мировое господство у Испании именно тем, что подорвали ее морское могущество. После чего Испания быстро растеряла все владения и превратилась в третьесортную нищую страну, то и дело регулируемую иностранцами.
      Поэтому стремительное наращивание германского флота уже выходило за рамки обычного соперничества и считалось англичанами жизненной угрозой. И Британия фактически до последнего лавировала, выражая готовность договориться - но лишь с условием сохранения существующего соотношения сил. В начале 1914 г. она снова закидывала удочки насчет замораживания гонки флотов. Однако германский МИД ответил британскому послу, что "Германия не поддерживает эту идею". А такое упорство было красноречивым, все сильнее убеждая англичан в вероятности войны. Которую, разумеется, лучше вести с сильными союзниками, чем в одиночку. В 1914 г. Лондон откликнулся на предложение Петербурга начать переговоры о заключении военно-морского соглашения. Хотя все равно предпочел бы остаться в стороне от конфликта и от обязательств опять уклонялся. Когда начались эти переговоры, Грей говорил Пуанкаре: "Русские ресурсы настолько велики, что в конечном итоге Германия будет истощена даже без помощи Англии". Впрочем, главу британского МИДа отчасти можно было понять - в этот период у англичан был своих забот полон рот. Назревала гражданская война в Ирландии. Причем и католики, и протестанты закупали оружие в Германии, делавшей невинную физиономию честного продавца, интересующегося лишь прибылью. А продавала она немало скажем, в январе 1914 Ольстер приобрел в Гамбурге 30 тыс. винтовок.
      Во Франции отношение к войне было сложнее. Прежнюю свою "наполеоновскую" агрессивность она все же растеряла, наученная разгромом Франко-прусской. Но и особым миролюбием не отличалась. Например, в 1891 г. Э. Золя писал: "Мы должны есть, нас поедают, для того, чтобы мир мог жить. Только воинственные нации процветают. Как только нация разоружается, она погибает. Война - это школа дисциплины, жертвенности и отваги". Правда, существовали и другие тенденции. Как уже отмечалось, Франция была очень богатой страной - и финансовым, и культурным "центром" тогдашнего мира. И рисковать достигнутым уровнем благополучия ей тоже не хотелось. Но с другой стороны, как раз достигнутый уровень благополучия и авторитета делали более обидным "пятно национального позора", которое до сих пор казалось не смытым. Тема Эльзаса и Лотарингии поднималась в каждой предвыборной кампании, на ней играли те или иные партии в борьбе за голоса избирателей. И самые воинственные политики, вроде Пуанкаре (кстати, уроженца Лотарингии) уже целенаправленно желали столкновения. В 1913 г. он был избран президентом.
      Впрочем, тут надо помнить и о том, что германское откровенное усиление и участившиеся провокации Берлина создавали у французов ощущение жизни как бы под дамокловым мечом. И многим казалось, что будет действительно проще решить эту проблему одним махом. А что касается риска, то он вроде выглядел не таким уж большим. Представлялось, что главное - это привести в движение "русского гиганта", и немцам конец. Но вот активизировать русских и впрямь оказалось непросто - поэтому и досадовали в Париже, что не только марокканские, а даже и балканские кризисы не подтолкнули царя к решительным шагам. Хотя в целом политическая картина была, конечно, сложнее. У французов тоже хватало собственных внутренних проблем - у них опять наступил период политических свистоплясок. С 1912 по 1914 г. сменилось 7 кабинетов и 6 премьеров. И если одни партии ратовали за войну, то другие урезали военные статьи расходов, а левые социалисты вообще обсуждали идею в случае войны начать всеобщую стачку против мобилизации. Поэтому префекты департаментов даже подготовили списки людей, которых надо арестовать в случае столкновения с немцами - чтобы не сорвали мобилизационных мероприятий.
      Точно так же, как русские и англичане, Франция делала попытки договориться с немцами, и в Берне была организована франко-германская межпарламентская конференция по вопросам разоружения и мирного урегулирования конфликтов. От французов прибыл 121 делегат, от немцев всего 34. Что уже говорит о степени интереса к данным проблемам. А германская угроза становилась все более очевидной и диктовала соответствующие меры. В ответ на наращивание германских вооруженных сил Франция в 1913 г. приняла закон об увеличении срока службы с 2 до 3 лет, что увеличило бы армию на 50%. Правда, для новых частей все равно не имелось ни оружия, ни снаряжения, так что проведение в жизнь этой реформы предполагалось поэтапное - по мере ухода в запас отслуживших и призыва следующих новобранцев. То есть в течение 2-3 лет. Углублялось сотрудничество с Россией. Страны обменивались визитами государственных и военных руководителей, проводили совместные совещания генштабов. И в сентябре 1913 г. было достигнуто окончательное соглашение о взаимодействии на случай войны, по которому Франция изъявляла готовность действовать на 11-й день мобилизации, а Россия - после 15-ти. А в ноябре французы предоставили союзнице крупный заем на строительство железных дорог в Западном крае, что ускорило бы выдвижение к границам и развертывание русских частей.
      Особо надо остановиться на такой российской союзнице, как Сербия. Здесь в политике боролись две линии. Одну представлял король Петр и премьер-министр Пашич. Петр был прочно связан с Францией и Россией, он окончил Сен-Сирскую академию, сражался под Седаном в составе французской армии, а оба его сына долгое время жили и учились в Петербурге, да и к власти он пришел в 1903 г. благодаря пророссийскому военному перевороту, свергшему династию Обреновичей, начавших сближение с Австрией. Петр провел в стране либеральные реформы, значительную полноту власти предоставил Скупщине (парламенту). И он, и Пашич видели будущее своей страны в мирном (или относительно мирном) развитии при политической и экономической поддержке обеих могущественных покровительниц. И Франция вложила значительные капиталы в хозяйство страны, ее банки и вооружение.
      Но существовала и "вторая власть" - те радикальные офицеры, которые организовали переворот в пользу Петра и, естественно, заняли высокие посты в сербской армии. Они тоже были настроены пророссийски, но рассматривали панславянские лозунги лишь как средство для достижения узконациональных целей - создания Великой Сербии, включающей территории всех южных славян: Хорватию, Македонию, Боснию, Герцеговину, Словению. Душой этой группировки являлся полковник Драгутин Дмитрович по кличке "Пчела", создавший тайную организацию "Черная рука", в уставе которой было сказано, что она "предпочитает революционные действия культурным". После переворота Дмитрович занял должность начальника сербской разведки и превратил свое ведомство в центр нового заговора. Примкнувшие к нему военные и политики хорошо понимали, что мирным путем достичь создания "Великой Сербии" никак не получится. А следовательно, нужна война. Такая, чтобы вовлечь в нее и Россию. Одна из газет, контролируемых Дмитровичем, в 1912 г. писала: "Война между Сербией и Австро-Венгрией неизбежна. Если Сербия желает жить по чести, она может сделать это только через войну. Это война наших традиций и нашей культуры. Эта война происходит из долга нашего народа, который не позволит себе раствориться. Эта война должна принести настоящую свободу Сербии, южным славянам, балканским народам. Весь наш народ должен подняться, чтобы отразить нападение этих чужеземцев с севера".
      В различных балканских странах "Черная рука" создала сеть дочерних террористических и националистических организаций - "Млада Босна", "Народна Одбрана" и т.п. С целью дестабилизировать обстановку и привести к войне. Причем в этих целях сербские радикалы смыкались и с самыми крайними революционерами - марксистами, социалистами, анархистами. А успехи в Балканских войнах вскружили сербам головы, в стране чрезвычайно повысился престиж военных. И радикалы стали брать верх над "умеренными". Делались попытки отстранить премьера Пашича, но он удерживался на своем посту благодаря заступничеству России. В июне 1914 г. в Белграде произошел очередной правительственный кризис. Не сумев свалить Пашича, радикалы вынудили фактически уйти от власти престарелого Петра, и принцем-регентом был назначен их ставленник Александр.
      9. РОССИЯ И ЕЕ ВРАГИ
      А теперь стоит поподробнее взглянуть и на страны противоположного лагеря. Потому что именно это, к сожалению, оказывается "за кадром" большинства исследований о мировой войне, что и мешает понять ее настоящую суть. "Добрая старая Германия" являлась не только передовым промышленным, но уже в те времена сильно идеологизированным государством. Ее облик, внутренний дух и политика определялись тремя взаимосвязанными составляющими - пангерманизмом, культом кайзера и культом армии. Пангерманизм, как уже отмечалось, изначально был выражением тяги к объединению раздробленной Германии. Но это объединение произошло под гром пушек, поэтому путь войны стали считать вполне нормальным для дальнейшего укрепления своего положения в мире. А пангерманизм по сути перенял идеи социал-дарвинизма, но довел их до "логического" завершения. Если англичане и французы останавливались на превосходстве "цивилизованных народов" над "дикарями", то пангерманисты проводили градацию уже и внутри "цивилизованных народов", делая вывод о превосходстве германской нации над остальными. Ведь она являлась самой образованной, самой дисциплинированной, самой деловой и самой развитой, раз смогла так легко одолеть противников и в короткий срок достичь столь впечатляющих успехов в экономике.
      А раз так, то ей по праву принадлежит не просто "достойное", а ведущее место в мире. Ну а война становилась всего-навсего аналогом естественного отбора в человеческой среде. Способом народа получить свое "место под солнцем". Так, еще Гегель доказывал, что главная роль в мировом прогрессе принадлежит германцам - правда, допускал в компанию англосаксов. А профессор М. Вебер в конце XIX в. говорил в своих лекциях: "Мы должны осознать тот факт, что объединение Германии было юношеской шалостью, которую совершила нация в зрелом возрасте, и лучше это не было бы сделано из-за ее целей, если бы это было итогом, а не началом политики мирового господства Германии". Конечно, идеи одного-двух теоретиков особого значения не имели бы - мало ли что и кому придет в голову? Но дело в том, что подобные идеи приобрели в Германии общенациональный характер. Например, был очень популярен историк Г. Трейчке из Берлинского университета, проповедовавший, что "война - народный трибунал, через который получает всеобщее признание существующий баланс сил". Он указывал, что Германия это государство, "которое стало великим благодаря своей армии, отстоявшей его величие" и дальнейшая ее задача - сокрушение "кольца враждебных государств". Будущий министр иностранных дел Англии О. Чемберлен, посетивший лекцию этого ученого, писал: "Трейчке открыл мне новую сторону германского характера - ограниченность, высокомерие, нетерпимый прусский шовинизм".
      Возникали и пропагандировались планы "Великой Германии" или "Срединной Европы", в которую должны были войти Австро-Венгрия, Балканы, Малая Азия, Прибалтика, "родственная" Скандинавия, Бельгия, Голландия, часть Франции. Все это соединялось с "Германской Центральной Африкой" - ее предполагалось создать за счет присоединения португальских, бельгийских, французских, части британских колоний. Предусматривалось создание обширных владений в Китае, распространение влияния на Южную Америку - в противовес США. Одна за другой выходили книги идеологов пангерманизма: профессора Г. Дельбрюка "Наследство Бисмарка", генерала П. Рорбаха - "Немецкая идея в мире", "Война и германская политика", Т. фон Бернгарди - "Германия и следующая война". А надо отметить, что в кайзеровской Германии подобного рода пропаганда могла быть только официальной. Массированное и легальное распространение идей, противоречащих взглядам государственной верхушки, в милитаризованной и очень дисциплинированной стране было просто невозможно. Ну а содержимое таких изданий было весьма впечатляющим. Так, Дельбрюк доказывал, что от Северного и Балтийского морей до Персидского залива и Красного моря должен простираться будущий "район приложения немецких экономических сил".
      А книга Бернгарди, вышедшая в 1911 г., стала настоящим бестселлером и неоднократно переиздавалась огромными тиражами. Кстати, и сам он был лицом вполне официальным - возглавлял военно-исторический отдел германского Генштаба. Он писал: "Война является биологической необходимостью, это выполнение в среде человечества естественного закона, на котором покоятся все остальные законы природы, а именно закона борьбы за существование. Нации должны прогрессировать или загнивать. Германия в социально-политических аспектах стоит во главе всего культурного прогресса", но "зажата в узких, неестественных границах". Откуда вытекали следствия - не надо избегать войны, а наоборот, надо готовиться к ней, чтобы доказать свое право на существование в "естественном отборе". Характерны даже названия глав "Право вести войну", "Долг вести войну", "Мировая держава или падение"...
      А вот некоторые выдержки из его труда: "Мы должны обеспечить германской нации и германскому духу на всем земном шаре то высокое уважение, которое он заслуживает... и которого он был лишены до сих пор". Каким способом? Разумеется, военным. "Мы должны сражаться за то, чего мы сейчас хотим достигнуть", "завоевание, таким образом, становится законом необходимости". А за что сражаться? Он и это указывал однозначно: "В штормах прошлого Германская империя претерпела отторжение от нее огромных территорий. Германия сегодня в географическом смысле - это только торс старых владений императоров. Большое число германских соотечественников оказалось инкорпорированным в другие государства или превратилось в независимую национальность, как голландцы, которые в свете своего языка и национальных обычаев не могут отрицать своего германского первородства. У Германии украли ее естественные границы; даже исток и устье наиболее характерного германского потока, прославленного Рейна, оказались за пределами германской территории. На восточных границах, там, где мощь германской империи росла в столетиях войн против славян, владения Германии ныне находятся под угрозой. Волны славянства все ожесточеннее бьются о берег германизма".
      Именно поэтому "требуется раздел мирового владычества с Англией. С Францией необходима война не на жизнь, а на смерть, которая уничтожила бы навсегда роль Франции как великой державы и привела бы ее к окончательному падению. Но главное наше внимание должно быть обращено на борьбу со славянством, этим нашим историческим врагом". "Славяне становятся огромной силой. Большие территории, которые прежде были под германским влиянием, ныне снова подчиняются славянам и кажутся навсегда потерянными нами. Нынешние русские балтийские провинции были прежде процветающими очагами германской культуры. Германские элементы в Австрии, нашей союзнице, находятся под жесткой угрозой славян...Только слабые меры предпринимаются, чтобы остановить этот поток славянства. Но остановить его требуют не только обязательства перед нашими предками, но и интересы нашего самосохранения, интересы европейской цивилизации". При этом автор призывал не ограничивать "германскую свободу действий предрассудками международного права". "Мы должны постоянно сознавать, что ни при каких обстоятельствах не должны избегать войны за наше положение мировой державы и что задача состоит не в том, чтобы отодвинуть ее как можно дальше, а напротив, в том, чтобы начать ее при наиболее благоприятных условиях". "На нас лежит обязанность, действуя наступательно, нанести первый удар". А на миролюбивые инициативы царя не следовало обращать внимания: "Политика выигрыша времени, проводимая Россией, может быть только временной".
      Последователей у подобных идей было множество. Другой идеолог пангерманизма, Гибихенфельд, утверждал: "Без войны не может существовать общественная закономерность и какое-либо сильное государство". Профессор Фукс в своей газете "Ди Пост" вопрошал: "Кто же возвышается и прославляется в национальной истории? Кому отдана глубочайшая любовь немца? Может быть, Гете, Шиллеру, Вагнеру, Марксу? О, нет... Барбароссе, Фридриху Великому, Бюхнеру, Мольтке, Бисмарку..., ибо они в свое время сделали то, что мы должны сделать сегодня". Фельдмаршал фон дер Гольц (кстати, тоже пребывавший на действительной службе) в книге "Нация с оружием" доказывал: "Мы завоевали наше положение благодаря остроте наших мечей, а не умов". А в 1912 г. на заседании "Пангерманского союза" в Эрфурте один из его руководителей генерал-лейтенант фон Врохем провозглашал: "Оружие надо постоянно держать в готовом состоянии и неустанно испытывать разящую силу германского клинка... Теперь же мы обязаны подготовить нашу молодежь к военным походам, к будням великих испытаний, когда судьба Германии будет решаться на полях брани". Годом позже он же говорил: "Нации, которая быстрее развивается и мчится вперед, подобно нации немцев, нужны новые территории, и если их невозможно приобрести мирным путем, остается один лишь выход - война". А в берлинских магазинах пользовались большим спросом фотографии кронпринца с его изречением: "Только полагаясь на меч, мы можем добиться места под солнцем. Места, принадлежащего нам по праву, но добровольно нам не уступленного".
      В итоге пангерманизм начала ХХ в. сводился к формуле: "Пруссия под руководством короля, Германия под руководством Пруссии, мир под руководством Германии". По всей стране создавались и функционировали соответственные "общественные" организации - "Пангерманский союз", "Военный союз", "Немецкое колониальное товарищество", "Флотское товарищество", "Морская лига", "Союз обороны", ведущие пропаганду этих идей. Министр образования Пруссии в 1891 г. давал указания вести обучение таким образом, чтобы "сердца молодых людей могли облагораживаться энтузиазмом за германский народ и за величие германского гения". И под теми же лозунгами возникали студенческие, молодежные, даже детские организации. Например, движение "Wandervogel". В 1910 по указу кайзера возник "Югендвер" ("юношеская армия"), затем появился еще и "Юнгдойчланд бунд", призванный сочетать усиленную физическую подготовку с пропагандистскими задачами. В воззваниях этой организации детям внушалось: "Война прекрасна... Мы должны встречать ее мужественно, это прекрасно и замечательно жить среди героев в церковных военных хрониках, чем умереть на пустой постели безвестным". Сплошь и рядом повторялось известное высказывание Мольтке: "Вечный мир некрасивая мечта"; ходовые выражения, вроде "кровь и железо", "сверкающая броня". Провозглашалось, что на немцах лежит "историческая миссия обновления дряхлой Европы", и утверждалось "превосходство высшей расы".
      Да-да, еще тогда. В работах упоминавшегося Бернгарди, Рорбаха, в газетных статьях. Франция объявлялась "умирающей", а славяне - "этническим материалом" и "историческим врагом". И Мольтке (действующий начальник Генштаба!) писал: "Латинские народы прошли зенит своего развития, они не могут более ввести новые оплодотворяющие элементы в развитие мира в целом. Славянские народы, Россия в особенности, все еще слишком отсталые в культурном отношении, чтобы быть способными взять на себя руководство человечеством. Под правлением кнута Европа обратилась бы вспять, в состояние духовного варварства. Британия преследует только материальные интересы. Одна лишь Германия может помочь человечеству развиваться в правильном направлении. Именно поэтому Германия не может быть сокрушена в этой борьбе, которая определит развитие человечества на несколько столетий". "Европейская война разразится рано или поздно, и это будет война между тевтонами и славянами. Долгом всех государств является поддержка знамени германской духовной культуры в деле подготовки к этому конфликту".
      Как нетрудно увидеть, антирусская направленность пангерманизма вообще была преобладающей. Сам кайзер заявлял австрийскому представителю: "Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно. Но я не могу не ненавидеть их". В 1912 г. он писал: "Глава вторая Великого переселения народов закончена. Наступает глава третья, в которой германские народы будут сражаться против русских и галлов. Никакая будущая конференция не сможет ослабить значения этого факта, ибо это не вопрос высокой политики, а вопрос выживания расы". Идеолог К.Кранц требовал расстаться с "наивным наследием Бисмарка" и послать войска на Варшаву, Ригу и Вильно. А пангерманист В.Хен утверждал, что "русские - это китайцы Запада", их души пропитал "вековой деспотизм", у них "нет ни чести, ни совести, они неблагодарны и любят лишь того, кого боятся... Они не в состоянии сложить два и два... ни один русский не может даже стать паровозным машинистом... Неспособность этого народа поразительна, их умственное развитие не превышает уровня ученика немецкой средней школы. У них нет традиций, корней, культуры, на которую они могли бы опереться. Все, что у них есть, ввезено из-за границы". Поэтому "без всякой потери для человечества их можно исключить из списка цивилизованных народов".
      Была популярна идея Бернгарди, как надо поступать с этим "этническим материалом": "Мы организуем великое насильственное выселение низших народов". А в период Балканских войн германская пресса начала кричать о "резком оживлении расового инстинкта" у славян, что "пора всех славян выкупать в грязной луже позора и бессилия", и о том, что грядущая война будет расовой, станет "последним сражением между славянами и германцами". Ну а Рорбах в своей книге "Война и политика" призывал поднять на эту битву все антироссийские силы и рассуждал: "Русское колоссальное государство со 170 миллионами населения должно вообще подвергнуться разделу в интересах европейской безопасности, ибо русская политика в течение продолжительного времени служит угрозой миру и существованию двух центральных европейских держав, Германии и Австро-Венгрии".
      Нет, конечно, не все немцы были пангерманистами. В стране были очень сильны и позиции социалистов, на выборах в 1913 г. им досталась треть мест в парламенте. Однако и германская социал-демократия была явлением довольно специфическим и брала на вооружение те стороны марксистского учения, которые, как казалось, подходили к требованиям текущего момента. А Маркс еще в 1870 г. горячо поддержал Франко-прусскую войну как "прогрессивную" и писал: "Французам нужна взбучка. Если пруссаки выиграют, централизация государственной власти послужит объединению германского рабочего класса... Кроме того, желания германцев являются самыми сильными, и это перемещает центр притяжения европейского рабочего класса из Франции в Германию. Превосходство воли германского пролетариата означает в то же время превосходство нашей теории над теорией Прудона". Нужно еще добавить, что и Маркс, и Энгельс были ярыми русофобами и главным препятствием для победы социализма в Европе считали "реакционную" Россию. А потому полагали, что любая война против нее заслуживает безусловной поддержки. Во времена Крымской кампании Энгельс доказывал, что даже режим Турции в данном случае не имеет значения, так как "субъективно реакционная сила может во внешней политике выполнять объективно революционную миссию". А о будущей войне он писал в 1887 г.: "Абсолютно можно быть уверенным только в одном: всеобщее разрушение создаст условия для победы рабочего класса".
      И лидеры социал-демократии А.Бебель и В. Либкнехт теперь тоже выступали за то, чтобы "встать на защиту европейской цивилизации от разложения ее примитивной Россией". А левые провозглашали Германию... лидером "мировой революции против плутократического Запада".
      Так что стремление к войне в начале ХХ в. в Германии стало в полном смысле слова общенародным. И даже будущий великий гуманист Т. Манн в то время считал, что война должна быть "очищением, освобождением, великой надеждой. Победа Германии будет победой души. Германская душа противоположна пацифистскому идеалу цивилизации, поскольку не является ли мир элементом, разрушающим общество?" Вероятно, при другом раскладе сил в государственном руководстве подобные настроения не получили бы столь широкого развития и остались достоянием узкого круга прожектеров. Но во главе Германии стоял Вильгельм II со своими комплексами, невыдержанностью и склонностью к аффектации. Юридически - будучи конституционным монархом, а фактически - неограниченным. И как раз такие теории соответствовали его личным взглядам, поощрялись императором. Но с другой стороны - и сам он со всеми крайностями своей натуры попадал в струю "общественных чаяний", так что воинствующий пангерманизм и культ кайзера оказывались двумя сторонами одной медали.
      Генерал Вальдерзее писал: "Я считал кайзера Фридриха крайне тщеславным государем - он любил драпироваться и позировать; но нынешний государь превзошел его во много раз. Он буквально гонится за овациями, и ничто не доставляет ему такого удовольствия, как "ура" ревущей толпы... так как он чрезвычайно высокого мнения о своих способностях - что, к сожалению, зиждется на самообмане,- то лесть доставляет ему весьма приятные ощущения". Да, о себе он был очень высокого мнения. Еще будучи ребенком, удивлял всех высказываниями вроде: "Горе тем, кому я буду приказывать". А став императором, заявлял: "Немецкую политику делаю я сам, и моя страна должна следовать за мной, куда бы я ни шел". К министрам мог порой обратиться "старые ослы", адмиралам сказать: "Вы все ни черта не знаете. Что-то знаю только я, и решаю здесь только я". В путешествиях на яхте заставлял "старых перечниц" генералов делать зарядку, подбадривая тумаками. Но тем не менее перед ним пресмыкались и слушались беспрекословно.
      В парламенте "правые" и "левые" могли как угодно ругаться между собой, но стоило высказать мнение кайзеру - и вопрос решался почти единогласно. Культ кайзера пронизывал всю жизнь Германии. Он красовался на портретах не только в общественных местах, но и в каждой "приличной" немецкой семье, изображался в статуях, аллегориях, о нем слагались стихи и песни. Художники, поэты, музыканты соревновались в самой низкопробной лести. Известный ученый Дейсен провозглашал, что "кайзер поведет нас от Гете к Гомеру и Софоклу, от Канта к Платону". Историк Лампрехт в одном из трактатов утверждал, что Вильгельм - это "глубокая и самобытная индивидуальность с могучей волей и решающим влиянием, перед которым... раскрывается все обилие ощущений и переживаний художника". А выдающийся физик Слаби выводил доказательства, что не было случая, когда кайзер бы ошибся. И о натуре Вильгельма можно судить хотя бы по тому, что с доводами Слаби он вполне согласился, заявив: "Да, это правда, моим подданным вообще следовало бы попросту делать то, что я им говорю; но они желают думать самостоятельно, и от этого происходят все затруднения". Перед войной вышла и книга "Кайзер и молодежь. Значение речей кайзера для немецкого юношества", где в предисловии указывалось, что император - это "источник нашей мудрости, имеющий облагораживающее влияние"...
      Стоп... а вам, случайно, не кажется, что все это напоминает нечто гораздо более близкое нам по времени и более широко известное? В принципе исторические параллели - штука довольно зыбкая, чреватая подгонками и ошибками. Но все же в некоторых исследованиях можно встретить осторожные высказывания, что пангерманизм очень уж смахивал на "репетицию" нацизма, как и сам кайзер - на более бледный, еще не доведенный до завершенности "эскиз" фюрера. И с подобными оценками вполне можно согласиться. Хотя бы потому, что они не случайны. Достаточно вспомнить, что нацизм родился на идее реванша, восстановления кайзеровской империи - и смог быстро завоевать популярность именно из-за такой схожести. Переняв положения пангерманизма, полвека внедрявшиеся в сознание народа, а культ кайзера подменив культом фюрера, достигавшего популярности такими же приемами, как Вильгельм, но более умело и целенаправленно. В обоих случаях все это дополнялось и культом военной силы. Еще в начале своего правления Вильгельм провозглашал: "Солдат и армия, а не парламентские большинства и их решения объединили империю. Я надеюсь на армию". И военные имели в империи высочайший статус. И школьники, и студенты оценивали сами себя главным образом с точки зрения способности стать военными. Сталелитейные магнаты, фирмы Тиссена, Круппа, Сименса вкладывали огромные средства в пропаганду армии и флота. В дела армии не позволялось вмешиваться никому, ее представители были неподсудны для гражданских властей. Все ключевые решения принимал сам Вильгельм, и начальник Генштаба имел к нему прямой доступ в любой час дня и ночи.
      Но и армию он воспитывал по-своему. Если еще во Франко-прусской войне немцы отличились чрезмерной по тому времени жестокостью, то эти качества культивировались и дальше. В 1891 г. в речи перед новобранцами кайзер поучал: "Может случиться так, что я отдам вам приказ стрелять в своих родственников, братьев, знакомых, и даже тогда вы должны выполнять мои приказы безропотно". Когда случилась забастовка трамвайщиков, он выразил пожелание подавлявшим ее частям: "Я рассчитываю, что при вмешательстве войск будет убито не менее 500 человек". А в 1900 г., отправляя в Китай экспедиционный корпус, призвал солдат вести себя "как гунны": "Пощады не давать, пленных не брать. Тот, кто попадет к вам в руки, в вашей власти". И они приучались действовать именно так. В 1904 - 1907 гг. произошло восстание племен гереро в Юго-Западной Африке. Германские войска под командованием Лотера фон Тротта "подавили" их таким образом, что из 200 тыс. чел., составлявших народ гереро, в живых осталось около 15 тыс., да и тех загнали в малопригодные для обитания пустыни Намибии... Да, нацизма еще не было, а вот это уже было.
      Только протестов это еще не вызывало, так как по "цивилизованным" понятиям начала ХХ в. "дикари" за людей не считались. Но постоянная агрессивная пропаганда в адрес соседей, конечно, не оставалась без внимания. Вызывала ответные антигерманские настроения, вынуждала к укреплению обороноспособности. Однако в Берлине все это старательно подтасовывалось в пропагандистское русло, газеты вопили об "окружении", и государство оправдывало этим дальнейшие военные приготовления. Правда, при этом возникало вопиющее противоречие. Армия готовилась для войны с Францией и Россией - для чего желательным был нейтралитет Англии. А флот нацеливался для борьбы с Британией. И ряд деятелей во главе с адмиралом Тирпицем так и считали, что для достижения германского господства воевать надо с Англией причем заключив союз с Россией и Японией. Но во-первых, это было нереально - Япония со своим самурайским кодексом чести свято держалась за союз с Британией, в то время как германские дипломаты то и дело наносили тяжкие оскорбления "дикарям". Да и Россия на участие в колониальных войнах не клюнула бы. А во-вторых, Тирпиц и его сторонники были в явном меньшинстве. И кайзер, и правительство Бетмана-Гольвега, и армейское командование, и промышленники, и общественное мнение нацеливались против России и Франции. Что же касается любимой игрушки кайзера - флота, вышедшего на второе место в мире и достигавшего 238 боевых кораблей, то его наращивание обосновали теорией "разумной достаточности". Чтобы заставить Англию сохранить нейтралитет и не позволить ей потом захватить французские колонии. Мол, британцы поймут, что даже при гипотетической победе над немцами их флот понесет огромные потери и уступит первенство на морях американцам. Вот и не вмешаются.
      Однако и против русских с французами Германия в одиночку воевать не решалась и должна была держаться за союзников. А главным из них являлась Австро-Венгрия. На немецкую часть ее населения тоже распространялись веяния пангерманизма. Но основная проблема империи Габсбургов была другая, внутренняя. Постоянной угрозой для нее были собственные межнациональные противоречия. Если в Российской империи различные народы слились в более-менее прочный симбиоз, и татары, якуты, мордва были одновременно и "русскими", то в Австрийской империи подобного единения не происходило, венгры оставались только венграми, а чехи - только чехами, что и приводило к конфликтам. В 1867 г., казалось бы, удалось упрочить государство введением дуализма - и действительно, прекратились самые серьезные восстания, венгерские. Наоборот, венгры стали верной опорой Франца Иосифа. Да только это обострило противоречия с другими народами. Ведь Австрия (Остеррайх) в переводе - всего лишь "Восточная империя", в которой сосуществовали разные нации. А превращение ее в Австро-Венгрию сразу выделило из этих наций две "главных", немцев и венгров, остальных же низвело в положение "второсортных". И хотя в дальнейшем удалось достичь некоторого примирения путем уступок славянам, но юридическое неравенство все равно сохранялось.
      А среди славян, итальянцев, румын, соответственно находили благодатную почву сепаратистские и панславистские идеи. Выход из тупика предлагал наследник престола Франц Фердинанд - путем преобразования дуалистической Австро-Венгрии в триалистическую Австро-Венгро-Славию. Хотя и неизвестно, что получилось бы из его планов, так как немцы, а особенно венгры отчаянно цеплялись за сохранение неравенства, блокировали все попытки реформ и крайне болезненно воспринимали саму мысль об уравнении себя со "второсортными" нациями. И главным кошмаром для немецко-венгерской верхушки империи Габсбургов считалась Сербия. Опасались не только ее подрывных акций или пропаганды среди подданных Вены - католики-хорваты и боснийские мусульмане теплых чувств к сербам не испытывали. Но опасались и того, что само по себе усиление Сербии подаст "плохой пример" для южных славян. Причем и угроза восстания где-нибудь в Боснии рассматривалась не в качестве местной, а глобальной. Боялись, что такое восстание станет детонатором цепной реакции среди чехов, поляков, галицийских русинов, словаков, словенцев, хорват, румын, итальянцев - и приведет к распаду всей империи. И когда в Балканских войнах главный территориальный выигрыш достался Сербии, это сразу подтолкнуло Австро-Венгрию к дальнейшей конфронтации.
      "Партия войны" в Вене окончательно взяла верх над "партией мира", и идея превентивного удара считалась жизненной необходимостью. Не присоединять Сербию, чтобы еще больше не "ославяниться", но разгромить, посадить на престол верную себе династию, обкорнать территориально, ограничить армию. Вроде устранить угрозу. Однако Австро-Венгрия хотела только короткой и локальной войны, а большой, общеевропейской, опасалась по тем же самым причинам - как бы она не стала толчком для процессов внутреннего распада. А Германия, стремившаяся именно к большой войне, учла уроки Агадира, где Австрия ее не поддержала, и теперь целенаправленно подталкивала союзницу на Балканы. Туда, где сами австрийцы были заинтересованы в войне. И Вильгельм поручил своему пропагандистскому аппарату "разъяснять народу жизненные потребности Австрии, иначе, когда начнется война, никто не будет знать, за что борется Германия". Впрочем, Берлин и по другим причинам был заинтересован в австрийской экспансии на Балканы. Ведь таким образом этот регион попадал и под германское влияние. И наконец, через Балканы вела дорога в Турцию. А она занимала очень важное место в планах пангерманизма. И в качестве объекта колонизации, и в качестве базы для дальнейшего проникновения на Восток, и в качестве союзницы. Еще Бисмарк говорил: "Тот, кто желает враждовать с Россией, должен дружить с Турцией".
      И такая "дружба" установилась. Хотя обе стороны полагали, что лишь используют друг друга. В планах немцев предусматривалось внедрение в Турции "германского духа" и ее "мирное экономическое завоевание". Так, германский востоковед Шпрингер писал: "Из всех областей земного шара нет более пригодной для колонизации, чем Сирия и Месопотамия... Это единственная территория, еще не захваченная какой-либо великой державой... Если Германия не упустит удобного случая и воспользуется им раньше, чем казаки протянут сюда свои руки, она получит при разделе мира лучшую долю". А идеолог пангерманизма П. Рорбах говорил, что будущность немцев лежит не только в Европе, но и в Малой Азии, Сирии, Палестине - "тут мы имеем большую часть нужного нам сырья, причем сконцентрированного в одном месте". И это "мирное завоевание" уже шло вовсю. В Турции организовывались представительства германских фирм, банков, немецкие школы, приюты, миссионерские общества. Был создан и Германо-армянский комитет под руководством доктора И. Лепсиуса - тоже при поддержке правительства, считавшего, что если симпатии турецких армян повернуть от России к Германии, этот народ может стать хорошими проводниками немецкого влияния на Востоке. Кроме того, еще в 1898 г. объявив себя "покровителем мусульман", кайзер намеревался использовать огромные человеческие ресурсы исламского мира для борьбы за собственное мировое господство. Как пишет в своем дневнике его адъютант фон Ильземан, Вильгельм заявлял: "Я наконец понял, какое будущее ожидает нас, немцев, в чем состоит наша миссия! Мы станем вождями Востока в борьбе против Запада..." И в 1913 г. в Берлине было сформировано особое делопроизводство, которому поручалось закрепление германского влияния в Османской империи, руководителем этого учреждения стал кронпринц Вильгельм.
      Но и лидеры "Иттихада" тоже считали, что смогут использовать германскую техническую, организационную и финансовую помощь в собственных целях. Потому что в постреволюционной Турции господствующей идеологией стало сочетание пантюркизма и панисламизма. Что, в принципе, очень противоречило одно другому. Младотурецкий пантюркизм, во многом перенявший уроки пангерманизма, был по своей сути теорией расовой, провозглашая превосходство "тюркской расы" над другими и обосновывая ее права на господство. А ислам расового и национального неравенства не признает негр, китаец или славянин, принявший эту религию, становится полноценным мусульманином. Кстати, и среди лидеров "Иттихада", если уж строго говорить, почти не было "чистокровных" турок. Большинство их было родом из Салоник (как говорили их противники - " из македонского котла, в котором плавает расовое крошево со всех Балкан") и происходило от принявших ислам славян, греков, евреев. Много было среди них и эмигрантов с российского Кавказа. Однако подобное несоответствие их, похоже, не смущало (точно так же, как впоследствии главарей нацизма не будет смущать их собственное не совсем "нордическое" происхождение). А что касается противоречий между идеями пантюркизма и панисламизма, то оно преодолевалось примерно так же, как у немцев - "Пруссия над Германией, Германия над миром". Иттихадисты провозглашали, что в мире должно установиться господство мусульман, а внутри исламского сообщества - господство "тюркской расы". То есть, панисламизм играл подчиненную роль для достижения целей пантюркизма.
      Турецкая газета "Сиратель Мустагим" в 1910 г. писала, что "ислам уже покорял половину Европы", но могущество его рухнуло из-за внутренних противоречий. Этим воспользовались европейские страны, захватившие Марокко, Тунис. Египет, Закаспийские области, Индию, Туркестан, Дагестан. Доказывалось, что вся мировая наука и культура вышли из стран ислама, и покорение тех или иных стран арабами и турками сопровождалось их просвещением. То же самое провозглашал идеолог панисламизма Сами Заде Сурея: "Цивилизация до ХХ в. принадлежала только мусульманам; европейцы украли ее у мусульманского мира, присвоили себе, а мусульмане на определенное время, благодаря своей беспечности, отстали от них". Отсюда следовал призыв к мусульманам Азии, Африки и Европы объединиться вокруг халифа, т.е. турецкого султана (который был всего лишь марионеткой в руках лидеров "Иттихада"). По утверждению той же "Сиратель Мустагим", "когда мы достигнем этой цели, мы, без сомнения, станем нацией, господствующей над всем миром".
      Общеисламской объявлялась задача воссоздания турецкого флота. За 10 лет младотурки наметили приобрести 6 линкоров, 12 эсминцев, 8 подводных лодок и другие суда. И для сбора средств на это среди мусульман всего мира продавались книжечки из папиросной бумаги с изображением дредноута. В Стамбуле подкармливали лигу арабских политиков, в рядах которой были представители от Египта, Туниса, Йемена, Индии - чтобы, когда потребуется, поднять население этих стран на "священную войну". Российский военно-морской агент в Константинополе еще в 1913 г. предупреждал, что "иттихадисты хотят взорвать Магрибинскую бомбу в тылу западных держав". Но главное направление своей экспансии младотурки видели в Азии - что было особенно актуально после того, как в Балканских войнах были потеряны почти все европейские владения. И возникла идея создания Великого Турана. Суть ее состояла в том, что идеологи пантюркизма производили свой народ от древних тюрок - алтайских племен, создавших в VI в. огромный каганат, простиравшийся от Черного до Желтого морей. Конечно, с научной точки зрения это являлось совершенной чепухой. Древние тюрки - родственные монголам, туркмены - потомки среднеазиатских скифов, перенявшие тюркские языки, и османские турки - исламизировавшееся население Малой Азии, были совершенно разными этносами (см., напр.: Гумилев Л. Н. "Древние тюрки", "Тысяча лет вокруг Каспия" и др. работы).
      Но пантюркисты вряд ли задумывались о таких "мелочах", и планы получались поистине глобальные. Один из главных идеологов пантюркизма Зия Гекальп утверждал: "Политические границы родины турок охватывают всю территорию, где слышна тюркская речь и где имеется тюркская культура". И патетически вопрошал: "Где ныне Туран? Где же Крым? Что стало с Кавказом? От Казани до Тибета везде только русские". В газете "Тюрк юрду" ("Тюркская родина"), ее редактор, эмигрант из России Юсуф Акчура, писал о "единой нации всех тюркоязычных народов от Дуная до Китая". То же самое провозглашали другие видные деятели и идеологи партии "Иттихад" - доктор Назым, Текин Альп, доктор Карабеков, бек Агаев и др. А отсюда следовали выводы о необходимости дойти до Алтая и "попить там кумыс", расширить границы "до места рождения прародителя турок Эртогрула, до родины серого волка - пустыни Синцзяна".
      Причем тюрки объявлялись "чистокровной высшей расой", призванной господствовать над другими народами. В 1910 г. на обсуждение меджлиса (парламента) была вынесена резолюция о запрещении туркам вступать в смешанные браки. В том же году на съезде партии "Иттихад" был выдвинут лозунг "Турция - только для турок" и доказывалось, что в государстве не должно остаться места ни армянам, ни грекам. Д-р Назым на этом съезде говорил: "На Востоке в Азии имеются беспредельные просторы и возможности для нашего развития и расширения. Не забывайте, что наши предки пришли из Турана, и сегодня в Закавказье, как и к востоку от Каспийского моря на просторных землях тюркоязычные племена составляют почти сплошное население, находящееся, увы, под ярмом нашего векового врага - России. Только в этом направлении открыты наши политические горизонты, и нам остается выполнить наш священный долг: осуществить объединение тюркских племен от Каспийского до Желтого моря... Представьте себе существование армянской государственности в наших восточных вилайетах. Такое государство было бы могильным камнем для нашей программы туранизма". И ставил вопрос о полном уничтожении армян - как единственно возможном решении.
      Вторил ему в своих работах азербайджанец бек Агаев, который под будущей Турецкой империей имел в виду Крым, Балканы, Кавказ, север Прикаспия, часть Сибири, Туркестан, Монголию, часть Китая, Афганистан, Месопотамию. Но некоторые авторы шли еще дальше, через древних тюрок устанавливали свои "родственные связи" с гуннами, а через них - и с угорскими народами. Поэтому в состав "Великого Турана" включали все Поволжье, Венгрию, Финляндию и с какой-то стати Японию, Курилы, Тайвань. Видный иттихадист Текин Альп в своей книге "Туран" выдвигал программу-минимум и программу-максимум. Минимумом был "Малый или Новый Туран" от Байкала до Стамбула, от Монголии до Казани. А на втором этапе виделось создание "Великого Турана" - до Ледовитого океана, Скандинавии, Японского моря. Все это предстояло совершить "огнем и мечом", и провозглашалась эра "новой чингизиады". И один из членов правящего триумвирата, министр внутренних дел Талаат-паша соглашался, что пантюркизм "сможет привести нас к Желтому морю".
      Правда, в руководстве "Иттихада" сознавали, что для подобной "чингизиады" их государство еще слабовато, и начало глобальной войны планировалось где-то в 1925 г. - а создание "Великого Турана", соответственно, в 1930-х. Но ведь ждать было так долго! И оставалась еще благоприятная возможность в виде союза с немцами. Поэтому тот же Текин Альп писал: "Если русский деспотизм... будет уничтожен храбрыми армиями Германии, Австро-Венгрии, Турции, тогда от 30 до 40 миллионов турок получат независимость. Вместе с 10 миллионами османских турок они образуют нацию... которая так продвинется вперед к великой цивилизации, что, вероятно, сможет сравняться с германской цивилизацией... В некотором отношении она достигнет превосходства над вырождающейся французской и английской цивилизацией". Причем все эти глобальные проекты вовсе не были безобидными теоретическими бреднями. В стране одно за другим возникали пантюркистские общества "Тюрк оджагы" ("Тюркский очаг"), "Тюрк юрду" ("Тюркская родина"), "Тюрк гюджю" ("Тюркская мощь") - в программе которого говорилось: "Железный кулак турка вновь опустится на планету, и весь мир будет дрожать перед ним". Солдат воспитывали в духе мести "неверным". Они маршировали под речитатив: "В 1328 (1912) г. надругались над честью турок. Отомстим, братцы, отомстим!" А относительно возрождения "воинского духа", например, газета "Азм" писала 1.7.1913 г.: "Каждый солдат должен вернуться к дням варварства, жаждать крови, быть безжалостным, убивая детей, женщин, стариков и больных, пренебрегать имуществом, честью, жизнью других".
      В 1908-1914 гг. российский Кавказ и Среднюю Азию буквально наводнили турецкие эмиссары и агенты, действующие под видом купцов, паломников, путешественников. Вели пропаганду, искали связи с антирусскими силами, организовывали центры подрывной деятельности. Так, 22.4.1911 начальник Тифлисского жандармского управления полковник Пестрюлин докладывал о появлении панисламистских училищ и школ в Шемахе, Агдаме, Геокчае, Темирхан-Шуре, Баку, Балаханах, Сабунчах, Елисаветполе, Шуше, Петровске, Эривани. Отмечалось, что их создание направляется из Турции, а руководство осуществляется из единого центра - турецкого общества "Ниджат". А 5.9.1911г. Особый отдел канцелярии наместника на Кавказе представил доклад, посвященный панисламизму как новой опасности, угрожающей этому краю. "Учение панисламизма представляет при многочисленности магометанского населения края несомненную политическую опасность для России, так как он идет к нам из Турции и находится в самой тесной связи с успехами младотурецкого движения в Османской империи". Отмечалось, что эмиссары в ряде случаев возбуждали население против России и немусульманских народов, "что угрожает общественному порядку". Указывалось, что пропагандой занимаются мусульманские газеты "Ени Хагигат", "Сада", журналы "Ени Феюзат", "Шехаби Сагиб".
      Дальше засылка агентов приняла еще более массовый характер. 14.1.12 прошел доклад, что турецкий консул в Карсе ведет шпионаж и панисламистскую пропаганду, получая на это крупные суммы. 2.2.1912 г. жандармское управление представило сообщение о панисламистской деятельности владельца "татаро-турецкой типографии" в Тифлисе, некоего Кемаль-эффенди Гусейне, 6.2.12 - о такой же работе бакинского фабриканта Сулейман-бека, 6.6.12 - о том, что в Петровске обосновался турецкий эмиссар Емен Хайрула-оглы, под именем Омри-эфенди. 13.2.13 губернаторам было разослано сообщение российской разведки, что влиятельные младотурки "Мезар Аркали Мевглю и Риза, брат Акифа-аги" должны посетить русский Кавказ с целью сбора денег для борьбы с "неверными". 3.3.13 прошло предупреждение, что офицеры турецкого генштаба Али Фуад-бей и Исмаил Хакки-эфенди, "переодетые в лазские костюмы, перейдут границу у Ольты, Карсского округа, и направятся затем в г. Тифлис" для подрывной работы. 15.5.13 начальник Тифлисского жандармского управления сообщает: "Из Константинополя в Батум прибыло около 15 человек офицеров турецкой службы". Разъехались они кто куда - в Сухум, Одессу, Тифлис, Баку, Дагестан. В портах Батума и Поти систематически обнаруживались ящики с панисламистскими прокламациями. 7.3.1914 г. Кутаисское жандармское управление докладывало о широкомасштабном распространени из Турции упоминавшихся книжечек для сбора средств на флот. А в докладе наместнику на Кавказе от 23.3.1914 г. говорилось о распространяемых слухах о близких осложнениях между Турцией и Россией. Сообщалось, что влиятельный курд из Стамбула шейх Абдул Кадыр-эфенди разослал письма бекам в Персии, чтобы готовили свой народ к нападению на русские отряды, когда начнется война. При этом обещалась помощь из Турции деньгами и оружием. В других сообщениях отмечалось, что Турция усиливает приграничные гарнизоны. И Сазонов при переговорах с Вильгельмом в Берлине указал на это явление, которое беспокоит Россию.
      Но немцев планы "туранизма" вполне устраивали. Морской атташе Щеглов еще в мае 1912 г. докладывал из Константинополя: "Живя здесь, можно наблюдать факты, доказывающие, что задача германской дипломатии состоит в том, чтобы отвлечь силы и помыслы России от внутреннего культурного устроения своего и толкнуть на внешние осложнения с Турцией..." Конечно, к умопомрачительным идеям турок дойти до Желтого моря немцы вряд ли относились серьезно. Но возможность отторжения от России Кавказа считали реальной. А перейдя под владычество турок, он попадал и под германское влияние, мог стать отличным объектом колонизации. О выгоде такого приобретения писали Рорбах, Грейнфельд, а видный экономист Г. Гроте указывал: "Овладение Арменией даст нам большое преимущество для овладения Месопотамией... для господства даже над всем Ближним Востоком".
      Самые горячие головы в Германии раскатывали губы и на большее. Скажем, адмирал Лобей и его сторонники считали, что "Черное море должно стать немецким озером", а для этого следовало захватить "мост" на Кавказ через Украину - поскольку это ближе, чем через Балканы и Константинополь. Другой идеолог, Де Лагард, был вполне с ним согласен и указывал, что от русских надо очистить Польшу, Прибалтику и черноморское побережье. Дескать, это "миссия Германии" и ради этого немцы "имеют право применить силу". Граница, по его разумению, должна была установиться по линии Нарва - Псков Витебск, но кроме того, к Рейху надо присоединить Украину, Крым и район Саратова, где проживают "этнические немцы". Теориями, кстати, дело не ограничивалось. Перед войной на Кавказ вдруг хлынули не только турецкие агенты, но и немецкие геологи, археологи, востоковеды, туристы. Сам Рорбах предпринял путешествие по России, исследуя разные районы на предмет сепаратистских настроений. Была создана "Лига инородческих народов России" во главе с бароном Экскюлем. А общее руководство этой подрывной деятельностью было возложено на статс-секретаря германского МИДа Циммермана. И, по сообщению русской разведки от 16.9.13, немецкий консул в Эрзеруме Андерс потратил на шпионаж и подобную деятельность 10 млн. марок.
      Правда, более трезвые берлинские политики все же учитывали силы России и глобальные проекты, вроде Украины, оставляли "про запас". Не для ближайшей войны, а для следующих. Но сама необходимость и близость войны сомнений не вызывала. В 1912-1913 гг. донесения русских военных агентов в Германии и Швейцарии Базарова и Гурко сходились на том, что война начнется в 1914 г. и начнется со стороны Германии. Гурко сообщал: "Насколько я лично убежден в том, что Германия не допустит войны до начала 1914 г., настолько же я сомневаюсь в том, чтобы 1914 год прошел без войны". И к этому были все основания. Германские военные расходы с 1909 по 1914 г. возросли на 33% и составили 2 млрд. марок в год. В 1911-1912 гг. были приняты законы о чрезвычайном военном налоге, увеличении армии и программа модернизации вооружений. Рассчитана она была на 5 лет, до 1916 г. Но вскоре было решено, что программа должна быть выполнена раньше - к весне 1914 г. А в 1913 г. к прежним был добавлен ряд новых законов - о повышении расходов на вооружения путем введения налога на доходы и об очередном увеличении набора в армию ее состав мирного времени возрастал на 200 тыс. чел.
      Наложился и ряд дополнительных факторов. Трения между англичанами и русскими в Иране кайзер воспринял как окончательную их ссору. А после принятия Францией в 1913 г. закона о трехлетней службе, который к 1916 г. значительно увеличил бы ее армию, и принятия Россией военной программы в марте 1914 г. соотношение сил грозило измениться, и военно-технический перевес Германии и ее союзников мог сойти на нет. Мольтке писал, что "после 1917 г. мощь России окажется неодолимой", она будет "доминирующей силой в Европе", и "он не знает, что с ней делать". Откуда следовало - начинать надо быстрее. В мае 1914 г. в Карлсбаде состоялось совещание между начальниками генштабов Германии и Австро-Венгрии, где произошло окончательное согласование планов, а насчет сроков их осуществления Мольтке заявил Конраду: "Всякое промедление ослабляет шансы на успех союзников". Впрочем, была еще одна важная причина, требовавшая поскорее начинать войну. Как подсчитал профессор Лондонского университета Джолл: "Стоимость вооружений и экономическое напряжение германского общества были так велики, что только война, при которой все правила ортодоксального финансирования останавливались, спасла германское государство от банкротства". В общем, причина та же самая, которая в 1939 г. торопила и Гитлера, также находившегося на грани дефолта.
      Проводилась уже и психологическая подготовка. Так, ген. Брусилов, приехавший в мае 1914 г. на курорт в Киссинген, вспоминает городской праздник, когда на площади был построен большой макет московского кремля, а затем подожжен под восторженный рев толпы. Причем в 1914 г. война должна была начаться обязательно на Балканах - немцам это требовалось, чтобы Австро-Венгрия опять в последнюю минуту не смогла вильнуть в сторону. Еще в 1913 г., когда Бетман-Гольвег представил доклад о балканской ситуации, Вильгельм на полях написал, что требуется хорошая провокация, дабы иметь возможность нанести удар. "При нашей более или менее ловкой дипломатии и ловко направляемой прессе таковую (провокацию) можно сконструировать... и ее надо постоянно иметь под рукой".
      Но от "конструирования" провокации немцев избавили сербские заговорщики, также рвущиеся к войне. 28.6.1914 г. в боснийском городе Сараево от рук террористов погибли эрцгерцог Франц Фердинанд и его жена София Хотек. Кстати, и сербский премьер Пашич, и российская дипломатия сумели по своим каналам добыть сведения о готовящемся покушении и пытались предотвратить его, предупредив Австро-Венгрию. Пашич - через посланника в Вене Иовановича, глава российского МИДа Сазонов - через румынского министра Братиано. Но до Франца Фердинанда эти предупреждения то ли не дошли, то ли он пренебрег ими... Вильгельм узнал о теракте во время празднования "Недели флота" в Киле. И на полях доклада начертал: "Jetzt oder niemals" - "Теперь или никогда". Он любил фразы "для истории". А банкир М. Варбург, тоже приглашенный на праздник, был крайне удивлен, когда кайзер, узнав о выстрелах в Сараево, заговорил вдруг о "предупредительной" войне... против Франции.
      10. НАЧАЛОСЬ...
      Хотя о большой войне рассуждали в Европе постоянно, но о ее приближении даже после Сараева знали лишь единицы. Все вроде успокоилось ведь террористы были даже не сербскими, а австрийскими подданными. Настолько успокоилось, что министр иностранных дел Сазонов даже взял отпуск и уехал на дачу на пару недель. Но пружины уже начали раскручиваться. Только скрытно, в глубокой тайне. В Вене канцлер Бертольд заявил венгерскому премьеру Тиссо: "Необходимо использовать сараевское преступление, чтобы свести счеты с Сербией". Здесь даже шутили, что убийцам надо поставить памятник за такой "подарок". Правда, все зависело от позиции Германии, но надеялись, что она опять цыкнет на Россию и та спасует. Германский посол Чирчки сперва осторожничал, предостерегая австрийцев от необдуманных шагов, однако получил вдруг нагоняй от самого кайзера, наложившего на доклад о его действиях резолюцию: "Кто его на это уполномочил? Это глупо! Это вовсе не его дело!... Если дела потом пойдут неладно, будут говорить, что Германия-де не захотела! Пусть Чирчки изволит бросить эти глупости. С сербами нужно покончить, и чем скорее, тем лучше".
      Начались встречи и совещания. В Берлин прибыл глава тайного кабинета граф Хойош с личным посланием Франца Иосифа, где говорилось: "Нужно, чтобы Сербия, которая является нынче главным двигателем панславянской политики, была уничтожена как политический фактор на Балканах". И в ходе переговоров 5-6 июля Вильгельм заверил: "Если бы дело дошло даже до войны Австро-Венгрии с Россией, вы можете быть уверены, что Германия с обычной союзнической верностью встанет на вашу сторону... Если в Австрии признается необходимость военных действий, было бы жалко упустить столь благоприятный случай". Немцы зондировали и позицию других стран. 6.7 посол в Лондоне граф Лихневский "совершенно доверительно" сообщил главе МИДа Грею, что в Германии, "пользуясь слабостью России, считают необходимым не сдерживать Австро-Венгрию". Грей ответил уклончиво, а о разговоре известил русского посла Бенкендорфа, заверив, что в случае конфликта "Англия займет позицию, благоприятную для России". А 9.7 германский посол в Риме подкатился к министру иностранных дел Санджелиско, намекая, что за помощь в грядущей войне "не совсем невозможно" получить австрийские Триест и Трентино. Но и Италия не дала определенного ответа - она решила выждать и поторговаться с обеими сторонами.
      Засуетилась и Турция, прикидывая возможные выгоды от готовящегося конфликта. И весь ее правящий триумвират разъехался вдруг с визитами: Джемаль - в Париж, Талаат - в Петербург, Энвер - в Берлин. Тоже вынюхивая, кто может больше посулить за союз. Но в отличие от Италии, они не выжидали, а сами напрашивались на контакты, и попытки торга получались явно провокационными. Ну что могла туркам обещать Россия, которая вообще не собиралась еще воевать? И Франция тоже. Так что визиты в эти страны были лишь маскировкой для союза с немцами или игрой, чтобы Германия была пощедрее. Реальные обещания мог дать лишь тот, кто готовил войну, и не случайно в Берлин отправился Энвер, глава триумвирата. Имел беседы с членами правительства, с Мольтке, и 23.7, когда кризис только начинался, германский посол в Стамбуле Вангенгейм говорил о турецко-германском соглашении уже как о решенном вопросе.
      Австрия тем временем вырабатывала текст ультиматума, и 10.7 Чирчки докладывал из Вены, что условия будут чрезвычайно тяжелыми. "Если сербы согласятся выполнить все предъявленные требования, то такой исход будет крайне не по душе графу Бертольду, и он раздумывает над тем, какие еще поставить условия, которые оказались бы для Сербии совершенно неприемлемыми". И кайзер тоже участвовал в творческом процессе, подсказывая неприемлемые пункты. Окончательный текст был утвержден 14.7. От Сербии требовали чистки офицеров и чиновников, замеченных в антиавстрийской пропаганде, ареста подозреваемых в содействии терроризму. Причем предусматривалось привлечение Австро-Венгрии в подавлении подрывных действий против себя и ее участие в расследовании на сербской территории. Но вручение ультиматума преднамеренно отложили до более удобного момента, и в Европе сохранялась иллюзия затишья. Точнее, относительного затишья. В июле разразился кризис в Ирландии - вооруженные националисты высадились в Дублине, там начались бои. Американские ирландцы даже призывали немцев к вторжению на их остров, но при господстве британского флота десант не имел шансов на успех, и приглашение отклонили. Англичанам удалось подавить восстание, однако ситуация оставалась напряженной. Ну а французам в это время не было дела ни до Сербии, ни до Ирландии. Все их внимание занимало сенсационное дело мадам Калло, жены министра финансов - она застрелила редактора газеты "Фигаро", обвинив его в клевете на мужа. Суд начался 20.7, и материалы о нем занимали первые полосы газет, оттеснив даже начавшийся в этот день визит в Россию президента Пуанкаре и премьера Вивиани.
      Но и в Петербурге их приезд пришелся очень некстати, так как в России разразились революционные беспорядки, по размаху сравнимые разве что с 1905 г. Начались забастовки без видимых причин или по поводам совершенно пустяковым. В столице шли массовые демонстрации и митинги, толпа опрокидывала трамвайные вагоны, валила столбы, строила баррикады, так что полиции для разгона не хватало и потребовалось вмешательство армии. Была ли причастна Германия к июльским событиям в Британии и в России? К волнениям в Ирландии - однозначно. И оружие закупалось, и суда для повстанцев фрахтовались в Германии. Что касается эксцессов в России, то председатель Думы М.В. Родзянко также считал их результатом агитации "несомненно германского происхождения". С ним был согласен и Пуанкаре - возможно, располагавший какими-то данными французских спецслужб. И все же визит французов прошел более-менее гладко. При встрече с дипломатическим корпусом президент Франции намекнул послу Австрии, что "у Сербии много друзей", а посла Сербии успокоил - дескать, может, и обойдется. Но не обошлось. Корабли французской эскадры, с президентом и премьером на борту, отчалили 23.7. И тогда-то австрийцы вручили сербам ультиматум. Дождавшись момента, когда Франция осталась фактически без руководства, а русские не могли с ней проконсультироваться. Кайзер прокомментировал вручение ноты: "Надо покрепче наступить на ноги всей этой славянской сволочи". А Сазонов, узнав о требованиях, сразу сказал: "Это война в Европе".
      Сербы это тоже поняли. На ответ было дано всего 48 часов, что заведомо не оставляло времени на дипломатическое урегулирование. Страна начала мобилизацию, а принц-регент Александр обратился к царю, указывая, что время коротко, а требования унизительны: "Мы не можем защититься сами. Поэтому умоляем Ваше Величество оказать нам помощь как можно скорее. Ваше Величество столько раз раньше уверяло в своей доброй воле, и мы надеемся, что это обращение найдет отклик в Вашем благородном славянском сердце". Николай ответил: "Пока остается хоть малейшая надежда на избежание кровопролития, все мои усилия будут направлены к этой цели. Если же... мы ее не достигнем, Ваше Высочество может быть уверенным, что Россия ни в коем случае не окажется равнодушной к участи Сербии".
      Правда, и Австрия предпочла бы обойтись без столкновения с Россией, и Бертольд попытался заверить Петербург в отсутствии у Вены "захватнических планов". Кайзера это разозлило, и он написал: "Совершенно излишне! Создается впечатление слабости... Этого нужно избегать по отношению к России." 25.7 Германия начала скрытую мобилизацию - без официального ее объявления рассылались повестки резервистам. А флоту, совершавшему плавание в Норвежском море, кайзер в этот день приказал возвращаться на базы, намереваясь бросить все корабли на Балтику, против России. От Вены немцы требовали начинать боевые действия немедленно, указывая, что "любое промедление можно рассматривать как величайшую опасность вмешательства других держав". Посол в Берлине граф Сечени сообщал: "Нам советуют выступить немедленно, чтобы поставить мир перед свершившимся фактом". 26.7, не дожидаясь ответа на ультиматум, Австрия объявила частичную мобилизацию, а посол в Белграде Гизль получил инструкции - если не будут безоговорочно приняты все пункты, считать это поводом к разрыву отношений.
      Другие державы действительно пытались вмешаться. Грей выступил с инициативой конференции и мирного урегулирования при посредничестве Англии, Франции, Германии и Италии. Франция и Италия сразу дали согласие - Германия отказалась. И что особенно любопытно, в этот же день, 26.7, когда ни одна из держав Антанты еще не приступала к военным приготовлениям, германское правительство заранее выработало и подписало ультиматум... Бельгии. В котором говорилось - дескать, Германия, получила "надежную информацию", будто Франция намерена напасть на нее через Бельгию. А поскольку бельгийская армия французов остановить не сумеет, то Германия вынуждена "в целях самосохранения предвосхитить вражеское нападение" и ввести войска в Бельгию. Если та согласится, немцы обещают уйти с ее территории после войны и возместить убытки. А если не согласится, то "будет считаться врагом" Германии.
      Ответ на ультиматум Вены премьер Пашич дал очень примирительный. Он принял все условия, кроме пункта об участии Австро-Венгрии в следствии на сербской территории и в наказании виновных. Но этот пункт и невозможно было принять. Формально - потому что он нарушал суверенитет Сербии. А фактически из-за того, что за терактом и в самом деле стояли высокопоставленные авантюристы из сербской армии. Пашич это знал. И знал, что австрийцы это знают - в их руках были все исполнители. Поэтому и принятие указанного пункта Сербию от удара не избавляло - она сразу получила бы новый ультиматум, по результатам следствия. И давала согласие на собственную оккупацию в порядке наказания со стороны Австрии. Однако и тут Пашич выкрутился - по совету Николая II он предлагал передать расследование международному трибуналу в Гааге, и Сербия обещала подчиниться его решению. Ведь трибунал мог свести вопрос к персональной ответственности заговорщиков, а покровители Сербии успели бы сорганизоваться и не допустить ее уничтожения как государства.
      Но посол Гизль инструкции имел четкие. Придрался к тому, что хоть что-то не принято и покинул Белград. В Берлине, кстати, узнав текст ответа, были разочарованы. Кайзер счел, что "полнейшая капитуляция налицо" и желанный предлог для войны исчез. Впрочем, все же советовал "оккупировать Белград, чтобы заставить сербов выполнить свое обещание" и дать войскам "моральное удовлетворение". Англия и Россия склоняли Вену к переговорам на базе сербского ответа. Однако посол в Петербурге Сапари получил инструкции "вести разговоры, ни к чему не обязывающие, отделываясь общими местами". А формальностями Австрия решила пренебречь и все же нанести удар.
      К сожалению, кризис выявил и всю непрочность союзных связей Антанты. Англия, например, от просьб Сазонова и Пуанкаре сделать официальное заявление, которое однозначно определило бы ее позицию, долго уклонялась. Грей действовал вполне в духе традиций британской дипломатии воздерживаться от определенных обязательств - и повторял: "Мы должны сохранять полнейшую свободу действий исходя из сложившихся обстоятельств в развитии настоящего кризиса". Но на самом деле, единой позиции в британском руководстве в это время и не было, шла борьба нескольких точек зрения. Большинство предпочло бы вообще остаться в стороне от европейской войны. На это было настроено и общественное мнение. Причем глава лондонских Ротшильдов, связанных с австрийскими Ротшильдами, использовал все свое влияние и финансовые вливания, чтобы самые популярные газеты, вплоть до "Таймс", активизировали пропаганду невмешательства. И если бы германо-австрийская агрессия была нацелена только против Сербии и России, то Британия скорее всего и не вмешалась бы. Но все более отчетливо проступало другое направление агрессии - на Запад. Российский посол докладывал из Лондона: "Англию страшит не столько австро-венгерская гегемония на Балканах, сколько мировая гегемония Германии".
      И часть политиков приходила к выводу, что воевать придется. В Британии только что завершились летние маневры флота с участием резервистов, но первый морской лорд Баттенберг и первый лорд адмиралтейства Черчилль, пока еще на свой страх и риск, отдали приказ резервистов по домам не распускать и корабли по местам мирной дислокации не рассредоточивать - чтобы "дипломатическая ситуация не определила военно-морскую". То бишь чтобы не оказаться неготовыми перед внезапным нападением. Однако большинство в правительстве не разделяло их опасений. И немцы, кстати, расценили колебания Англии по-своему - Бетман-Гольвег сделал откровенное предложение купить ее нейтралитет. Заведомо подразумевалось, что война будет с Францией - еще абсолютно не причастной к "сербскому вопросу", и Берлин обещал, что при невмешательстве Британии он не позволит себе приобретений за счет собственно французской территории. Ну а колонии, дескать, могут стать предметом раздела. Тут немцы, конечно, допустили грубую ошибку. На такое Англия не пошла, и помощник подсекретаря британского МИДа А. Кроу прокомментировал: "Единственный вывод, который необходимо сделать, что эти предложения дискредитируют тех государственных деятелей, которые их выдвинули".
      Россия в данный период тоже вела себя чрезвычайно осторожно. У царя в течение нескольких дней шли непрерывные совещания с Сазоновым, с военным министром Сухомлиновым и морским - Григоровичем, с начальником Генштаба Янушкевичем. Николай опасался спровоцировать столкновение собственными военными приготовлениями, и меры предпринимались лишь предварительные. 25.7 были отозваны из отпусков офицеры. А 26.7, когда Австрия разорвала отношения с Сербией, царь согласился на подготовку к частичной мобилизации. Но только к частичной - соответствующие мероприятия начинались в Киевском, Казанском, Московском и Одесском округах. Но не в Варшавском, который граничил с Австро-Венгрией и одновременно с Германией. И пока разрешались только подготовительные мероприятия, а не сама мобилизация. Николай все еще не терял надежды на мирный исход и пытался использовать свою, как он считал, личную дружбу с "кузеном Вилли". Одну за другой слал ему телеграммы, умоляя помешать австрийцам "зайти слишком далеко".
      На самом же деле ни сдержанность Англии, ни сдержанность России уже ничего не определяли. Все решалось в Берлине. Германский посол Лихневский впоследствии признавал: "Конечно, достаточно было одного намека из Берлина, чтобы побудить графа Бертольда, успокоившись на сербском ответе, удовлетвориться дипломатическим успехом. Этого намека, однако, не последовало. Напротив, настаивали на войне". Кайзер уже закусил удила, его пометки на полях докладов в это время приобретают почти "ленинский" стиль: "Ага, обычный обман!", "Он лжет!", "Грей - лживая собака", "Болтовня!", "предатели-славяне", "предатели-англичане", а на предупреждениях Сазонова, что Россия не оставит Сербию на растерзание - "Что ж, валяйте" и "Это как раз то, что нужно!" Бертольду он пишет: "Славяне рождены для того, чтобы повиноваться!" А министр Ягов успокаивал Вену: "По существу, Россия теперь небоеспособна".
      И колебания царя как раз и становились для кайзера лучшим доказательством слабости России. Причем казалось, что вся Германия стремится убедить в этом себя и свою союзницу. Из Петербурга шли доклады посла и военного атташе, что царь боится войны, что "в русской армии настроение больного кота" и она "планирует не решительное наступление, а постепенное отступление, как в 1812 г.". Немецкая пресса вопила о "полном разложении" в России. Поэтому разногласия в германском руководстве тоже существовали, но другого рода, чем в Петербурге или Лондоне. Мольтке требовал от Конрада: "Всякая потерянная минута усиливает опасность положения, давая преимущества России. Отвергните мирные предложения Великобритании. Европейская война - это единственный шанс на спасение Австро-Венгрии. Поддержка Германии вам абсолютно обеспечена". А канцлер Бетман-Гольвег, наоборот, за 2 дня направил в Вену 6 телеграмм, чтобы не отказывались безоговорочно от любых мирных предложений, а делали вид, что собираются их рассмотреть, иначе "будет трудно возложить на Россию вину за пожар в Европе". И Бертольд разводил руками - кто же, мол, возглавляет германское правительство, Бетман или Мольтке?
      28.7 Австро-Венгрия объявила Сербии войну. Британский посол докладывал: "В Вене царило такое всеобщее настроение, что сообщения вызвали всеобщее ликование, толпы народа заполонили улицы, распевая патриотические песни до утра". То же происходило и в Будапеште. Царила атмосфера настоящего праздника, горожане устраивали патриотическое гуляния, а дамы засыпали цветами и знаками внимания военных, которым предстояло пойти и побить проклятых сербов. В принципе такая война воспринималась как недолгая, и конечно же, заведомо успешная прогулка. К наступлению австрийцы были еще не готовы, но 29.7 началась бомбардировка Белграда кораблями Дунайской флотилии и батареями крепости Землин, расположенной на другом берегу Дуная.
      И в этот же день германскому послу в Брюсселе фон Белову был доставлен пакет с ультиматумом Бельгии. Но вскрыть его следовало позже, по особому указанию. А Франции и России Бетман-Гольвег направил угрожающие ноты. В Париж - что "военные приготовления, которые Франция собирается начать, вынуждают Германию объявить состояние угрозы войны". А нота в Петербург "очень серьезно уведомляла", что "если Россия будет продолжать свои военные приготовления, даже не приступая к мобилизации", то эти меры "заставят нас мобилизоваться, и тогда едва ли удастся избежать европейской войны". В общем, стало ясно, что Германия опять задирает соседей и ищет предлога для ссоры.
      Лишь тогда, с 29.7, начали происходить сдвиги в позиции стран Антанты. Грей предложил новый план урегулирования - "занятие Австро-Венгрией части сербской территории в качестве залога" с последующим посредничеством великих держав. Намекая, что при отказе даже от такого варианта возможно более решительное вмешательство Англии. Черчилль приказал флоту перебазироваться на север, в Скапа-Флоу, чтобы корабли были подальше от баз немецких миноносцев и подводных лодок, и уговорил премьера Асквита подписать приказ о "предварительном военном положении". Хотя в целом мнение правительства еще не определилось. На очередную просьбу Пуанкаре "сказать свое слово" Англия не отреагировала. Асквит, докладывая королю, пояснял: "Кабинет считает, что вопрос, если он возникнет, скорее вопрос политики, чем законных обязательств". А сотрудник МИДа А. Кроу рассуждал: "Англия не могла участвовать в большой войне, ибо это означало отказ от независимости" - под независимостью понималось следование собственным интересам, а не союзническим.
      Во Франции правительственный кабинет заседал непрерывно. Начальник Генштаба Жоффр, еще в отсутствие президента и премьера, провел подготовительные меры к началу мобилизации, убеждал привести войска в готовность и занять позиции на границе. Положение усугублялось тем, что по французским законам солдатам предоставлялись отпуска на время жатвы! И половина армии разъехалась по деревням. Жоффр докладывал, что немцы могут начать вторжение без единого выстрела: "Любое промедление с мобилизацией во Франции будет означать, что начало войны пройдет с потерей французской территории". Но даже такие сторонники войны, как Пуанкаре, когда эта война грозила из теоретических рассуждений обратиться в реальность, растерялись. Снова вставали призраки Седана, и казалось необходимым использовать все шансы на мир. Убедить в своем миролюбии Англию - чтобы не бросила в беде, Италию - чтобы не ударила в спину. Поэтому Жоффру разрешили лишь отозвать солдат из отпусков и мобилизовать 5 приграничных корпусов. Но одновременно приказали отвести их на 10 км от границы. Чтобы случайный выстрел не спровоцировал конфликт и чтобы доказать миру - Франция атаковать первой не будет.
      Сходная ситуация была и в Петербурге. Правда, после объявления Австрией войны сербам царь согласился на частичную мобилизацию. Однако это оказалось невозможным. В Генштабе существовали планы частичной мобилизации против Турции, против Швеции, но не против Австро-Венгрии. И не по какой-то оплошности, как это порой представляют малокомпетентные авторы,- просто военные специалисты и политики отлично знали, что в одиночку, без Германии, Вена против России не выступит. А сама Россия нападать на Австрию не собиралась. Вариант частичной мобилизации рассматривался на заседании правительства в 1912 г., и точку в обсуждении тогда поставил премьер Коковцов. Он сказал, что это просто не имеет смысла, потому что враги, если уж захотят придраться, то все равно придерутся. "Наши противники расценят как саму войну все наши подготовительные действия, как бы мы их ни назвали - мобилизация остается мобилизацией".
      Но царь настаивал, чтобы мобилизация была только частичной. И начальник Генштаба Янушкевич доказывал, что если не мобилизовать Варшавский округ, останется неприкрытым как раз тот участок, где, по разведданным, должен быть сосредоточен ударный кулак австрийцев. И что если начать импровизированную частичную мобилизацию, это сломает все графики железнодорожных перевозок - и при необходимости объявить потом общую мобилизацию все окажется скомкано и перепутано. Тогда Николай решил пока вообще не приступать к мобилизации - ни к какой. Информация к нему стекалась самая противоречивая. Приходили обнадеживающие телеграммы от Вильгельма, посол Пурталес передавал, что Германия склоняет Вену к уступкам, и Австрия, вроде, соглашалась. Но тут же прикатилась упомянутая выше нота Бетман-Гольвега. Стало известно о бомбардировке Белграда, о придирках к Франции. А Вена после всех виляний наотрез отказалась от любого обмена мнениями с Россией.
      И 30.7 царь отдал приказ о мобилизации. Но сразу и отменил. Потому что пришли еще несколько миролюбивых телеграмм Вильгельма, заявлявшего: "Я прилагаю последнее усилие, чтобы вынудить австрийцев действовать так, чтобы прийти к удовлетворительному пониманию между вами. Я тайно надеюсь, что Вы поможете мне в моих стремлениях сгладить трудности, которые могут возникнуть. Ваш искренний и преданный друг и брат Вилли". Особо кайзер просил не начинать военных приготовлений - это, мол, помешало бы его посредничеству. Царь направил ответ, сердечно благодаря за помощь и предлагая вынести конфликт на рассмотрение своего любимого детища Гаагской конференции. А Сазонов ринулся к Пурталесу, снова вырабатывать отправные точки для урегулирования. Но в следующих телеграммах кайзера тон вдруг сменился на куда более жесткий, фактически повторял ноту Бетмана. Австрия отказывалась от любых переговоров, и поступили доказательства, что она четко координирует действия с Берлином. А по разным каналам стекались сведения, что в самой Германии военные приготовления идут полным ходом. Об угрожающих перемещениях немецкого флота из Киля в Данциг на Балтике, о выдвижении к границе кавалерийских соединений - уже в полевой форме. А для мобилизации России и без того требовалось на 10 - 20 дней больше, чем Германии. И становилось ясно, что немцы просто морочат голову, желая выиграть еще и дополнительное время... Когда все выводы доложили царю, он задумался и сказал: "Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей! Как не остановиться перед таким решением". Но потом, взвесив все аргументы, добавил: "Вы правы. Нам ничего другого не остается, как ожидать нападения. Передайте начальнику Генерального штаба мое приказание об общей мобилизации".
      Она была объявлена 31.7. Причем сопровождалась заверениями МИДа, что будет остановлена в случае прекращения боевых действий и созыва конференции. Но Австрия ответила, что остановка военных операций невозможна, и объявила общую мобилизацию - против России. А кайзер, получив подходящую зацепку, отправил Николаю новую телеграмму, что теперь его посреднические усилия становятся "призрачными", и царь еще может предотвратить конфликт, если отменит все военные приготовления. Впрочем, ответа даже и не подразумевалось. Всего через час после отправки телеграммы Вильгельм торжественно въехал в Берлин и под восторженный рев толпы выступил с балкона, объявив, будто его "вынуждают вести войну". В Германии вводилось "военное положение" - что просто легализовывало приготовления, которые она вела уже неделю. И тотчас были направлены ультиматумы, опять в два адреса, Франции и России. Что любопытно, одновременно с ультиматумом был сразу заготовлен и текст объявления войны Франции. Под предлогом, что ее самолеты и дирижабли бомбили немецкие города. Зачем собирать правительство несколько раз, если все решено?
      Да и сам ультиматум был соответствующий. Предписывалось в течение 18 часов ответить, останется ли Франция нейтральной в случае войны с Россией, а если да, то от нее требовалась... "передача Германии в залог крепостей Туль и Верден, которые сначала будут оккупированы, а после окончания войны возвращены". Тут уж даже посол в Париже фон Шен ошалел от такой наглости и по собственной инициативе ограничил ультиматум только требованием нейтралитета. Но французское правительство узнало и полный текст спецслужбы перехватили и расшифровали депешу. Позиция Германии была более чем понятной. Паники в Париже добавила и ситуация внутри страны. Общество уже было взвинчено, и в одном из кафе представитель патриотической партии застрелил лидера пацифистов Жореса, угрожавшего сорвать мобилизацию всеобщей стачкой. Правительство сочло, что убийство вызовет возмущение левых и революцию. И приготовилось ввести в действие план "Карне-Б" - по заранее заготовленным спискам провести масовые аресты левых социалистов, анархистов, экстремистов и просто "подозрительных". Да, демократическая Франция, в отличие от монархической России, в мерах по охране своей безопасности не стеснялась. Но до этого не дошло, поскольку никаких волнений не случилось.
      История с ультиматумом России еще более показательна. В Петербурге о нем сперва узнали... из прессы. Он был опубликован во всех германских газетах. А посол Пурталес получил инструкцию вручить его только в полночь, с 31.7 на 1.8, и срок давался 12 часов, до полудня субботнего, выходного дня. Чтобы русским было труднее сорганизоваться, проконсультироваться с союзниками и предпринять какие-то конкретные шаги. В тексте требовалось не только отменить мобилизацию, но и "дать нам четкие разъяснения по этому поводу", однако слово "война" не упоминалось, а говорилось: "Если к 12 часам дня 1 августа Россия не демобилизуется, то Германия мобилизуется полностью". Сазонов в недоумении уточнил: "Означает ли это войну?" Пурталес округло выкрутился: "Нет, но мы близки к ней".
      И посол в Париже Извольский, поднятый среди ночи, вынужден был будоражить французское правительство. Ведь оставалось неясным даже то, поддержит ли Россию Франция! Напомним, что их союзный договор не был ратифицирован французским парламентом. А в сложившейся ситуации даже упоминавшийся отвод войск от границы говорил о нежелании Парижа столкнуться с немцами. Да и Грей убеждал французов подождать "дальнейшего развития событий". Поскольку, мол, "конфликт между Россией, Австрией и Германией не затрагивает интересов Англии". Но позицию Франции определили уже не политические соображения, а логика событий. 1.8 немцы безо всякого объявления войны вторглись в Люксембург - в 7 часов утра первой пересекла границу рота лейтенанта Фельдмана из 69-го полка 16-й пехотной дивизии и заняла городок Труа Вьерж (в переводе "Три девственницы"), где сходились границы и железнодорожные линии Бельгии, Германии и Люксембурга. И немцы шутили, что война началась с овладения тремя девственницами... Франция в этот день отклонила ультиматум о нейтралитете и все же согласилась на доводы Жоффра объявить мобилизацию. Правда, заявление выдержала в очень вежливых тонах, пояснила, что "будет исходить из своих интересов" и что "мобилизация - это не война".
      Вторжение обеспокоило и Бельгию. А она по договорам 1839 и 1870 гг. обязана была соблюдать полный нейтралитет, гарантом которого выступали все великие державы. Бельгийцы не имели права даже проводить военных приготовлений, пока на них не напали. Правительство обратилось за разъяснениями по поводу Люксембурга к послу в Брюсселе фон Белову, но получило заверения: "Бельгии нечего опасаться Германии". "Может гореть крыша вашего соседа, но ваш дом будет в безопасности". А Англия даже тогда не определилась, хотя к ней продолжали взывать французы, и их посол Камбон тщетно доказывал, что есть же, в конце концов, соглашение между ними, по которому французский флот сконцентрирован в Средиземном море, а Атлантическое побережье в случае войны должна прикрывать Англия. Премьер Асквит в этот день записал в дневнике: "Главный вопрос заключался в том, следовало ли нам вступать в войну или остаться в стороне. Разумеется, всем хотелось остаться в стороне". Из 18 членов кабинета 12 были против поддержки Франции. И Грей говорил Камбону: "Франция сейчас должна сама принять решение, не рассчитывая на помощь, которую мы в настоящий момент не в состоянии оказать". Когда после этого редактор "Таймс" спросил посла, что он собирается предпринять, Камбон ответил: "Я подожду, чтобы узнать, не пора ли вычеркнуть слово "честь" из английского словаря".
      Но вот угроза Бельгии - это было уже серьезно. Не только из-за того, что Англия выступала главным гарантом ее нейтралитета. Это был плацдарм, с которого можно было наносить удары по самой Англии. И Грей запросил правительства Франции и Германии, готовы ли они уважать нейтралитет Бельгии. Франция ответила утвердительно, Германия промолчала, поскольку делать этого не собиралась. Правильно оценив отсутствие ответа, Лондон направил ноту, что при нападении на Бельгию "Британия не может соблюдать объявления нейтралитета". Впрочем, и вступление в войну оставалось еще под вопросом. Например, Ллойд Джордж полагал, что если немцы займут лишь ближайший к Люксембургу "угол" Бельгии, а не побережье, то такое нарушение стоит считать "незначительным".
      Николай II тоже стремился избежать войны. Он тоже направил в Берлин заявление, что мобилизация - это еще не война, и настаивал на переговорах. Но по истечении срока ультиматума к Сазонову явился Пурталес, официально спросил, отменяет ли Россия мобилизацию, и услышав "нет", вручил ноту, где говорилось, что "Его Величество кайзер от имени своей империи принимает вызов" и объявляет войну. Вот только посол при этом допустил грубейшую накладку. Дело в том, что ему из Берлина передали две редакции ноты - в зависимости от ответа России. И война объявлялась в любом случае варьировался только предлог. А Пурталес, переволновавшись, отдал Сазонову обе бумаги сразу...
      Ну а поздно вечером довелось удивиться и царю. Он вдруг опять получил от Вильгельма телеграмму - опять чрезвычайно любезную, в которой кайзер по-дружески выражал надежду, что "русские войска не перейдут границу". Николай был поражен: объявлена все-таки война или нет? Срочно связались с Пурталесом, не получил ли он каких-то новых инструкций? Даже проверили, не залежалась ли телеграмма на почте со вчерашнего дня. Однако отправлена она была в 22 часа 1.8. И царь понял, что "кузен Вилли" все это время просто держал его за дурака и откровенно водил за нос.
      Между тем в берлинском руководстве шли нешуточные споры. Мольтке и Тирпиц полагали, что вообще нечего заниматься такими глупыми формальностями, как объявления войны. Надо начинать - и все. А противники предпримут ответные действия, вот и станут "зачинщиками". Да и как согласуется, что Германия первой объявляет войну, с тем, что она играет роль миротворца и хочет возложить вину на Россию? К тому же, с Италией и Румынией у немцев только оборонительные договоры, они получают хорошее оправдание для неучастия. Но Бетман-Гольвег требовал соблюдения норм международного права - иначе и он, и правительство оттеснялись военными от причастности к великим событиям. И кайзер принял сторону Бетмана - он ведь любил красивые позы и жесты. Вместе с торжественным объявлением войны в Германии была объявлена мобилизация - со следующего дня, 2.8.
      Тут, впрочем, требуется уточнение. Германия была единственным государством, где слово "мобилизация" автоматически означало "война". То, что понималось под мобилизацией в других странах, вводилось уже "военным положением". А команда на "мобилизацию" давала старт грандиозному "плану Шлиффена". Тотчас на железных дорогах вводился военный график, многократно отработанный на ежегодных учениях. На узловые станции направлялись офицеры Генштаба, начиная дирижировать перевозками,- ведь в короткие сроки предстояло перебросить на рубежи наступления 40 корпусов - и для каждого требовалось 140 поездов. И от даты мобилизации во всех планах велся отсчет, на каких рубежах должны находиться войска в такой-то день. Поэтому и схитрили сами с собой, добавив "лишние" сутки - считать не с 1, а со 2.8.
      И ситуация получилась весьма далекая от логики. Германия пока объявила войну только России, которая якобы угрожала ей и Австрии, а немецкие армии двинулись на Запад! Правда, и у немцев нервы были на пределе, и в последний момент чуть не произошел сбой. В Лондоне состоялся телефонный разговор между послом Лихневским и Греем. Министр опять изложил мысли насчет общеевропейского нейтралитета, но в столь обтекаемых выражениях, что Лихневский понял его иначе и телеграфировал в Берлин: "Если мы не нападем на Францию, Англия останется нейтральной и гарантирует нейтралитет Франции". Правительство растерялось - войска-то уже шли на Францию. Но кайзер ухватился за мысль, что воевать можно с одной Россией, а Франция потом никуда не денется. Мольтке устроил истерику, доказывая, что так запросто планы не меняют, что развернуть полуторамиллионную армию уже невозможно - ведь это 11 тыс. железнодорожных составов. План Шлиффена был отработан до таких мелочей, что каждый офицер даже имел уже карту с маршрутом своего полка по Бельгии и Франции! Однако Вильгельм настоял на своем и направил Георгу V условия: "Если Франция предложит мне нейтралитет, который должен быть гарантирован мощью английского флота и армии, я, разумеется, воздержусь от военных действий против Франции и использую мои войска в другом месте. Я надеюсь, что Франция не станет нервничать".
      Но в 23 часа стало известно, что Лихневский ошибся. И что англичанам вовсе не улыбается такой "нейтралитет", при котором они "мощью армии и флота" окажутся по сути на стороне Германии. А другие варианты, чтобы Франция, даже нейтральная, сохраняла возможность нанести удар, не устраивали немцев. И Вильгельм, "по-солдатски" накинув шинель поверх ночной рубашки, явился ночью к пребывающему в прострации Мольтке и заявил: "Теперь вы можете делать все, что хотите". 2.8. германские войска окончательно оккупировали Люксембург, а посол в Брюсселе получил указание вскрыть пакет с ультиматумом Бельгии о пропуске войск и вручить правительству. Предписывалось "сделать это таким образом, что все инструкции получены сегодня впервые". На размышления давалось всего 12 часов, а ответ посол должен был направить не только в Берлин, но и на машине в соседний Аахен ген. Эммиху, командующему силами вторжения.
      Бельгийское правительство пребывало в трансе, получив только вчера противоположные заверения посла. Король Альберт, пользовавшийся в стране большим авторитетом, призывал защищаться. И министры приходили к выводу, что ничего другого не остается. Пустить немцев - значило добровольно отказаться от нейтралитета и лишиться поддержки англичан и французов. А иллюзиями, что германцы и впрямь уйдут после войны, себя не тешили верность своим обещаниям Берлин уже продемонстрировал. И министр Бассомпьер говорил: "Если нам суждено быть разбитыми, то лучше быть разбитыми со славой". Но все же оставались сомнения, что Германия нападет - считали, что такими действиями "они поставят себя в неудобное положение". И строили наивные рассуждения: может быть, сам ультиматум - это провокация? Чтобы Бельгия нарушила свой нейтралитет, и вот тогда-то действительно появится повод... Поэтому преднамеренно не начинали военных приготовлений и не обращались за помощью к другим державам. Но в этот день наконец-то определилась Англия. Было подтверждено, что британский флот готов прикрыть Атлантическое побережье Франции от возможных операций германского флота. И решено, что поводом для вступления в войну может стать нападение на Бельгию. Ряд министров, возражавших против вмешательства, подали в отставку, и Асквит начал формирование нового кабинета. В Берлин было направлено новое требование гарантировать нейтралитет Бельгии, но теперь уже в ультимативной форме.
      А в Константинополе 2.8 была подписана тайная конвенция между Германией и Турцией. Договоренность о ней была достигнута во время визита Энвера в Берлин, а текст был парафирован еще 31.7 и за два дня несколько устарел. Пункт 1 предусматривал, что "в австро-сербском конфликте" Германия и Турция обязуются держать нейтралитет, а пункт 2 - что в случае вмешательства России, а следовательно и Германии, Турция выступит на стороне Германии. Но в момент подписания Россия и Германия уже находились в состоянии войны - иттихадистов это ничуть не смутило. Следовательно, они этого и хотели, заключая соглашение. Но тогда же была подписана и на следующий день опубликована декларация о нейтралитете Турции в войне, что было явным блефом, учитывая только что заключенный союз. И с 3.8 турки начали мобилизацию резервистов с 23 до 45 лет - фактически всеобщую. Якобы в качестве "меры предосторожности". А статс-секретарь германского МИДа Циммерман уже 3.8 направил в Стамбул просьбу поднять против России народы Кавказа.
      В этот день Германия объявила войну Франции, обвинив ее в "организованных нападениях и воздушных бомбардировках" и даже... в нарушении "бельгийского нейтралитета". Чтобы это "подкрепить", газеты еще накануне принялись публиковать фальшивки о бомбардировках "в районах" Нюрнберга и Карлсруэ. Где жители ни о чем подобном слыхом не слыхивали и пожимали плечами - может, в другом городе или деревне? А Бельгия ответила отказом на ультиматум, и первый секретарь посольства фон Штумп удивленно сказал: "Почему они не уйдут с дороги?... Мы не хотим делать им больно, но если они окажутся на нашем пути, мы втопчем их в грязь, смешаем с землей. О, несчастные глупцы..." И 4.8 лавина войск хлынула через бельгийскую границу. Лишь тогда король Альберт обратился к странам-гарантам. А британское правительство передало своему послу в Берлине инструкцию добиться прекращения вторжения или требовать паспорт. Немцы этим очень возмутились и назвали "расовым предательством". На британские требования они еще не ответили, но по всему Берлину уже висели листовки - "Англия объявила войну!" Под вопли об "окружении" и "предательстве" Рейхстаг единогласно проголосовал за военный кредит в 5 млрд марок. На "защиту" страны. Кайзер, узнав о столь единодушной поддержке, удовлетворенно отметил, что "отныне в Германии нет никаких партий, а только немцы. А Черчилль по истечении срока ультиматума отдал приказ флоту начать боевые действия. Заявили о нейтралитете Болгария, Греция, Швеция, Норвегия, Дания, Голландия, Испания, Португалия, Италия, Румыния, США, ряд стран Азии и Латинской Америки... Мировая война началась...
      И в заключение остается поднять главный вопрос - могла ли Россия не участвовать в этой войне? Разными авторами давался различный ответ в зависимости от степени их компетентности и политической конъюнктуры. Но факты говорят однозначно - нет, не могла. Потому что война была предрешена в Берлине. И именно против России. И начало ее намечалось именно на 1914 г. Так что даже полная капитуляция в сербском вопросе ничего не меняла нашелся бы другой предлог, у германской дипломатии с этим никогда проблем не возникало. Собственно, ценой Сербии Россия не получила бы существенного выигрыша во времени - Германию торопили собственные соображения. И наоборот, все прежние уступки воспринимались как доказательства слабости русских, делали немцев еще наглее и самоувереннее. Уступают - значит боятся. И воевать все равно пришлось бы, но уже потеряв одного из союзников и испортив репутацию на международной арене в качестве предателя своих друзей.
      Имелась ли точка выбора раньше? Да, имелась, где-то в 1905-1907 гг. Отказаться от союза с Францией и перейти в кильватер Германии. Но и такой маневр, если разобраться, выгоды России не давал. По сути, подобным образом всего лишь реализовался бы на 30 лет раньше вариант "пакта Молотова Риббентропа". И разгромив противников на Западе, германская агрессия неизбежно повернула бы на Восток. К этому Берлин толкали и экономические, и геополитические интересы, и идеология пангерманизма, и "турецкая составляющая" их политики. Но в отличие от 1941 г., Россия осталась бы с Германией не "один на один", а по крайней мере, "трое на одного" - против коалиции из Германии, Австро-Венгрии и Турции. К которой при подобном раскладе почти стопроцентно примкнули бы Италия, Румыния, Болгария. А могли соблазниться и Япония, Швеция, Англия. В Петербурге это понимали и строили политику соответствующим образом. И было так, как было.
      Часть вторая
      ВЕЛИКАЯ ВОЙНА
      11. АРМИИ И ПЛАНЫ
      Да вскипит фиал заздравный
      Во привет стране родной
      Нашей Руси православной,
      Броненосице стальной...
      Хоровая песня
      Что же представляли собой вооруженные силы держав, готовившихся вступить в борьбу? В тогдашних армиях примерно 70% составляла пехота, 15% артиллерия, 8% конница, остальное приходилось на другие виды. Имелись броневики, самолеты, но на первом этапе войны они выполняли сугубо вспомогательные функции - как средства связи, разведки. Иногда аэропланы использовались и для бомбометания, но оно осуществлялось вручную. Например, итальянские летчики в Триполитанской войне бросали бомбы по 1 кг, русские в Балканской - по 10 кг. Авиация, связь, автомобильный транспорт еще не выделились в самостоятельные рода войск - например, в России они входили в состав инженерных войск вместе с саперами. А границы всех стран прикрывались в то время линиями мощных крепостей. Во Франции - Мобеж, Вуазье, Верден, Туль, Эпиналь, Бельфор. В Германии вдоль французских границ - Кельн, Майнц, Мец, Страсбург, вдоль русских - Кенигсберг, Летцен, Данциг, Торн, Позен, Бреслау. У австрийцев - Краков, Перемышль, Стрый, Станислав. У русских - Ковно, Гродно, Осовец, Новогеоргиевск, Брест-Литовск.
      И по уровню подготовки, и по технической оснащенности лучшей армией была германская, насчитывавшая после мобилизации около 2,5 млн. штыков и сабель. Общий срок службы у немцев составлял 24,5 года - из них 2 года солдат служил на действительной, 4,5 числился в резерве, 5 - в ландвере (территориальных войсках) I призыва, 8 - в ландвере II призыва, а потом переходил в ландштурм (ополчение), где и числился до возраста 45 лет. В ландштурм определялись также допризывники от 17 до 20 лет и лица, непригодные к службе по состоянию здоровья. Причем в отличие от других государств, где служба в запасе была больше формальностью, в Германии она понималась буквально. С запасниками регулярно проводились сборы, учения, так что войска резерва не уступали кадровой армии. Германский корпус насчитывал 45 тыс. чел. и состоял из 2 дивизий и ряда специальных частей. В дивизии (17 тыс.) было 2 бригады, в бригаде - 2 полка, в полку 3 батальона. Всего, таким образом, в дивизии было 32 батальона по тысяче человек в каждом, а на вооружении имелось 24 пулемета и 72 орудия, из них 12 тяжелых. А корпусная артиллерия состояла из 16 тяжелых орудий (калибр 150 мм). Кавалерийский корпус состоял из 2 - 3 дивизий по 4200 сабель.
      Немецкая военная наука обращала особое внимание на взаимодействие пехоты и артиллерии. Так, строевой устав, введенный в 1906 г. и дополненный в 1909 г., учил: "Деятельность пехоты в бою не только находится в тесной связи по времени и месту с деятельностью артиллерии, но должна вытекать одна из другой". И требовал "поддерживать непрерывную связь между артиллерией и передовыми пехотными цепями". Профессиональные качества командиров были высокими. В германской армии существовал строгий порядок новогодних "синих конвертов" - нерадивый офицер мог обнаружить на столе извещение, что он уволен, и жаловаться было уже бесполезно. Но и доверие было высоким. Командарм в рамках поставленной задачи мог не оглядываться на вышестоящее начальство и выполнять ее так, как считает нужным. При подготовке войск требовалось развивать самостоятельность и инициативу офицеров и солдат. Важное место уделялось идеологической подготовке, в которой уже тогда фигурировали теории о "расовых особенностях" и "особой исторической миссии".
      Однако идеализировать качества германской армии тоже нельзя. Свои минусы имелись и у нее, причем серьезные. Хотя немцы тщательно следили за техническими новинками, за опытом локальных войн, но должных уроков так и не извлекли, и тактика их армии очень серьезно отставала от современных требований. Обороне отводилось недостаточное внимание. А при наступлении предусматривались атаки в полный рост без применения к местности, причем густыми цепями - с интервалами в 2 шага, а то и сомкнутыми колоннами. Требовалось, чтобы цепь держала равнение. Отрабатывался и такой архаичный прием - через определенное число шагов цепь останавливалась, прицеливалась, давала залп и маршировала дальше (под огнем противника!). И кавалерия тоже готовилась к конным атакам в плотных строях.
      Существенные изъяны имела и германская стратегия. По опыту войн XIX в. она нацеливалась на победу в одном генеральном сражении. Поэтому отрицалась необходимость стратегических резервов, следовало бросить в бой все сразу и выиграть. Как уже отмечалось, основой этой стратегии был "план Шлиффена", учитывающий разницу сроков мобилизации в Германии (10 дней) и России (30 дней). Поэтому основная масса войск направлялась на Запад, чтобы разбить французов еще до сосредоточения русских. Здесь концентрировалось 7 армий, а против русских оставлялась одна, довольно слабого состава (2 корпуса и ландверные соединения). По географическим условиям граница Франции была неудобна для столь массированного вторжения, вдоль нее тянется ряд лесистых гор и возвышенностей - Арденны, Аргонны, Вогезы, а проходы в них запирались крепостями, способными замедлить продвижение и похоронить саму идею плана.
      Шлиффен нашел решение во вторжении через равнину Фландрии. Здесь, на правом фланге, и сосредотачивался ударный кулак. При этом заведомо предусматривалось вторжение в нейтральные страны - Люксембург, Бельгию и Нидерланды. На левом фланге, в Лотарингии, тоже оставлялись довольно слабые силы. Шлиффен допускал, что в начале войны будет временно потеряна Восточная Пруссия, имелось в виду и отступление в Лотарингии - при котором французы будут сами втягиваться в "мешок". А тем временем мощный правый фланг проламывает оборону и выходит в долину Сены, обходя и Париж, и весь французский фронт и отрезая их от остальной части страны. А потом, зайдя таким образом в тыл французским армиям, прижимает их к границам и устраивает грандиозные "Канны", вынуждая к капитуляции. После этого германские дивизии быстро перебрасываются на Восток, против русских. И наносятся сходящиеся удары - немцы с севера, а австрийцы с юга, от Кракова. Союзники встречаются в районе Варшавы, окружая русских в Польше и устраивают им еще одни "Канны".
      Мольтке, преемнику Шлиффена, план показался слишком рискованным, и он несколько перераспределил силы. Ослабил ударную группировку на 5 корпусов, увеличив за счет этого на 2 корпуса войска в Восточной Пруссии, и на 3 - в Лотарингии, где вместо одной армии стало разворачиваться две. В целом же соотношение сил на флангах Западного фронта стало не 7:1, как планировал Шлиффен, а 3:1. Впоследствии многие обвиняли Мольтке, что как раз эта "ошибка" стала причиной неудачи блицкрига. С чем никак нельзя согласиться. Поскольку сам по себе проект Шлиффена относился именно к тем планам, которые высмеивал Толстой: "Ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне марширт..." Гладким он был только на бумаге, не учитывая, например, психологического фактора. Но любой опытный военный знает, что войска, впервые вступившие в бой и попавшие под удар многократно превосходящего врага, не отступают - они бегут. Что и грозило произойти в Восточной Пруссии и Лотарингии. А что толку в прорыве ударной группировки, если французы вторгнутся за Рейн, а русские выйдут к Берлину? Кроме того, при поправках Мольтке стало возможным не нарушать нейтралитета Голландии. Нет, не по моральным соображениям. Мольтке еще в 1913 г. писал: "Мы должны отбросить все банальности об ответственности агрессора. Только успех оправдывает войну". Просто лезть в Голландию стало не нужно - уменьшившаяся группировка могла развернуться и в одной Бельгии. Но все равно успех казался обеспеченным. Операция была четко расписана по суткам. На 12-й день мобилизации предстояло взять Льеж, на 19-й Брюссель, на 22-й начать общее вторжение во Францию, а на 39-й вступить в Париж. Верховным Главнокомандующим являлся сам кайзер, а фактическое руководство осуществлял его начальник штаба - Мольтке.
      В армии Австро-Венгрии прохождение службы и войсковые структуры были близки к германским. Хотя вооружение было послабее - на корпус приходилось 132 орудия (у немцев 160), часть из них - тоже тяжелые. Но слабее была и подготовка солдат, особенно запасников, хуже офицерский состав австрийские офицеры куда больше германских коллег отдавали дань "жизненным радостям", увлекались балами, ресторанами, театрами, женщинами (или мужчинами - в их армии это было модно), и часто - в ущерб служебным обязанностям. Слабой стороной была национальная неоднородность австро-венгерских войск. Впрочем, проявлялась она далеко не в той степени, на которую надеялись ее противники. Лучшими частями являлись венгерские, они сражались ничуть не хуже германских. Отличными бойцами были немцы и, вопреки всем расчетам панславистов, босняки и хорваты. Но у поляков, русинов, словаков, а особенно у чехов и румын воинский дух и дисциплина были заметно ниже.
      Тем не менее австро-венгерская армия представляла собой грозную силу численностью в 1,5 млн. штыков и сабель. Императору Францу Иосифу было уже 74 года, а после гибели Франца Фердинанда наследником стал эрцгерцог Карл, человек далекий от политики и вопросов стратегии. Поэтому Верховным Главнокомандующим сделали другого родственника императора, эрцгерцога Фридриха. Разумеется, номинальным. А фактическим был и остался генерал Франц Конрад фон Гетцендорф. Планы австрийцев представляли собой некую вариацию плана Шлиффена, но меньшего масштаба. Войска развертывались тремя группировками. Эшелон "А" - 3 армии, армейская группа и отдельный корпус (примерно 50% сил) - против России. Эшелон "В", или "минимальная группа Балкан", из 2 армий (около 25% сил) - против Сербии. А эшелон "С" из 1 армии - в центре страны для усиления той или иной группировки. Конрад тоже учел разницу сроков мобилизации в 15 дней между Россией и Австро-Венгрией и полагал эшелон "С" сперва направить на Балканы. Силами трех армий быстро раздавить Сербию, а потом перебросить войска в Галицию. Где в это время эшелон "А" ведет активные операции против русских, еще не успевших сосредоточиться. Его подкрепляют части из Сербии, и происходит генеральное сражение - главные удар наносится между Вислой и Бугом навстречу немцам, которые тоже должны к этому сроку подтянуться, разгромив Францию. Планы развертывания Австро-Венгрии стали известны русским, завербовавшим еще в 1902 г. начальника австрийской контрразведки полковника Редля. Но в 1913 г. он попался, причем довольно глупо. Методы конспирации в агентурной работе тогда были вообще весьма примитивными, и Редль (профессионал!) получал вознаграждение по почте, куда ходил переодевшись и напялив парик. Но когда его вычислили, Конрад поступил хитро - не поднимая шума, Редля вынудили застрелиться, а план развертывания был изменен, о чем русские не знали.
      Еще одной союзницей немцев являлась Турция. Ее державы Антанты поначалу вообще не принимали всерьез, помня ее поражения в Триполитанской и Балканской войнах. Но не учитывали, что легко громились войска, разложившиеся и мало дисциплинированные в результате собственной революции. А к лету 1914 г. с помощью немцев была уже воссоздана регулярная армия. Здесь порядок прохождения службы разделялся на три ступени: низам регулярные войска, ихтиат - резерв, и мустафхиз - ополчение. По закону от 1909 г. воинская повинность распространялась не только на мусульман, но и на христиан и евреев. И если при прежнем режиме допускалось откупаться от службы, внеся особый налог "бедел", то теперь такая возможность сохранялась лишь для ополчения. Всего было сформировано 13 корпусов и 2 отдельных дивизии. Турецкий корпус насчитывал 45 тыс. бойцов и состоял из 3 пехотных дивизий, кавалерийской бригады, артдивизиона, истребительного и санного батальонов. В дивизии было 3 полка по 3 батальона, пулеметная рота, кавалерийский эскадрон, дивизион тяжелых и дивизион легких орудий - по 2 батареи. В целом же Турция готова была выставить армию в 780 тыс. чел., имея еще около 1 млн. обученного резерва. Дополнялись вооруженные силы иррегулярными отрядами конницы, курдской и арабской, насчитывавшей по разным оценкам 150 - 200 тыс. сабель.
      Слабым местом турок было вооружение - в Османской империи оно почти не изготовлялось и закупалось за границей, поэтому было довольно разношерстным. Но к началу войны немцы построили в Стамбуле заводы по производству боеприпасов. Солдаты частей, размещаемых на главных направлениях, были перевооружены современными германскими винтовками "маузер". А старые 10-зарядные винтовки "маузер", стрелявшие свинцовыми пулями без оболочки, как и однозарядные "пибоди" и "мартин", пошли на вооружение курдских племен. Но артиллерии еще не хватало. Корпусные и дивизионные тяжелые батареи оснащались немецкими орудиями калибра 105 мм, в легких батареях имелись пушки и гаубицы разных систем - и Круппа, и "Шкоды", и "Крезо". Все наблюдатели отмечали впоследствии отличные качества турецких солдат, исключительную выносливость, дисциплину, стойкость. И офицеры были подготовлены прекрасно. Многие из них учились в Германии, а более 100 офицеров и генералов, занимавших в армии высшие посты, не только являлись выпускниками Берлинской академии, но и по 20 - 30 лет служили в германской армии. Кайзер, кстати, так и называл их "немецкими офицерами". На командных постах находились и 70 настоящих немецких офицеров. Верховным Главнокомандующим стал лидер "Иттихада" Энвер-паша, а планы во многом определялись идеологией "туранизма" и панисламизма. Предполагалось нанесение двух ударов. Одного - на Кавказ, чтобы отобрать его у русских, "поднять дух нации". Второй - на Суэц, что перекрыло бы Англии ближайшую дорогу в Индию. И, как считалось, это инициировало бы восстания мусульман в России и Северной Африке. В случае, если на стороне Центральных Держав выступит Румыния, рассматривалась и возможность совместного с ней похода на Одессу.
      Среди стран Антанты наиболее подготовленной к войне считала себя Франция. В действительности же дело обстояло наоборот - из всех великих держав ее армия была самой отсталой. Из уроков Франко-прусской войны ее военные теоретики выводы извлекли довольно своеобразные и пришли к убеждению - для одержания побед армия должна вернуться "к своим высоким традициям" (так гласило наставление для старших войсковых начальников). А понимались под таковыми традиции еще наполеоновской армии. И в результате была принята теория "элан виталь" - "жизненного порыва". Как учил начальник Высшей военной школы ген. Фош: "Война равняется раскладке моральных сил. Победа равняется моральному превосходству победителя, моральному угнетению побежденного. Сражение равняется борьбе двух воль". "Виктуар се ля волонте" - "Победа это воля". Особенности местности, фортификация, вооружение, организация, снабжение - все это объявлялось ложными теориями, касающимися "низшей части воинского искусства". А главное - добиться "порыва". В целом французская военная наука смахивала на пресловутые теории "ворошиловских ударов" - "малой кровью на чужой территории". Напор - и враг бежит. Только во французском варианте это доводилось почти до абсолюта. Скажем, оборона как вид боевого искусства вообще сбрасывалась со счетов. Главным провозглашалось "наступление до предела". Полевой устав, принятый в 1913 г., учил: "Французская армия, возвращаясь к своей традиции, не признает никакого другого закона, кроме наступления". Об обороне, об огневой мощи в уставе не говорилось ни слова. А в других руководящих документах указывалось, что единственным оправданием временного перехода к обороне может быть "экономия сил на некоторых участках с точки зрения подключения их к наступлению".
      Да и в таких случаях предполагалось использовать для укрытия лишь складки местности. Окапываться солдат не только не учили, но и запрещали, чтобы не испачкали форму и не утратили бодрого вида и наступательного духа. А в приказах писалось: "Никогда французская армия не будет рыть окопы, она будет всегда решительно атаковать и не унизит себя до обороны". За месяц до войны один гусарский лейтенант даже угодил под арест - за то, что проявил инициативу и познакомил эскадрон с рытьем окопов. Что же касается наступления, то один из главных военных теоретиков, начальник оперативного бюро Генштаба Гранмезон поучал: оно должно быть "немедленным", нельзя задерживаться, выясняя, что делает противник, а надо атаковать внезапно и стремительно. Рекомендовал "сразу, без оглядки пускать в бой все средства". "Важнее воспитать в себе дух, необходимый для победы, нежели разбирать способы ее достижения". Роль разведки сводилась к минимуму. И наступать предполагалось "змейками" по открытому полю, а лучше, для пущего напора сомкнутыми строями. Стратегических резервов также не предусматривалось ведь все должно решиться в первых сражениях. Подобные теории определяли и другие особенности французской армии. И немцы, и русские, и англичане давно переодели солдат в защитную форму, а французы начинали войну в красных штанах, красных кепи (у офицеров с белыми плюмажами), в синих мундирах и шинелях. Кавалерия красовалась в сверкающих кирасах и касках с хвостами из конского волоса или султанами из белых перьев. Когда же военный министр Мессими предложил ввести защитное обмундирование, сочли, что отказ от ярких цветов подорвет воинский дух, и бывший военный министр Этьен провозглашал в парламенте: "Ле панталон руж се ля Франс!" - "Красные штаны - это Франция!"
      Подготовка войск велась исключительно на плацу - чтобы не портить крестьянских полей. Огневой подготовкой занимались мало, а для кавалерии курс стрельбы составлял всего 3 дня - основными должны были стать штыковые и сабельные удары. А пехоту тренировали в "наполеоновских" маршах по 40 км. И отрабатывали нормативы штыкового броска - 50 м следовало преодолеть за 20 секунд. Считалось, что это время нужно вражескому солдату, чтобы перезарядить винтовку, прицелиться и выстрелить. Из крепостей была оснащена современными железобетонными укреплениями только одна - Мобеж. Остальные были выстроены из кирпича и давно устарели. Но их не совершенствовали зачем, если все решится в наступлении? А крепость Лилль на крайнем левом фланге упразднили совсем, там немцев не ждали. Роль артиллерии сводилась к "огневому шквалу" - чтобы продожить дорогу броску пехоты. Легкие пушки калибра 75 мм считались одними из лучших в мире, но тяжелой артиллерии у французов не было совсем. Полагали, что она замедлит темпы наступления. И в марте 1914 г. военные расходы были сокращены на 80 млн. франков - из них исключили крупнокалиберные пушки и гаубицы. Так что ситуация выглядела, мягко говоря, своеобразно - на французских заводах выпускались отличные тяжелые орудия, но не для своей армии, а по иностранным заказам.
      Дивизии по численности примерно соответствовали германским, в пехотной 17 тыс., в кавалерийской 4 тыс. Но орудий в пехотной дивизии было всего 36. А корпусная артиллерия составляла 48 стволов. Таким образом, на корпус приходилось 120 орудий - все легкие. Не было во французских войсках даже полевых кухонь. Тоже из "наполеоновских традиций". Солдат в походе должен был получать еду сухим пайком и готовить на кострах, каждый для себя. В полном загоне была и связь, предполагавшаяся, в основном, через посыльных. На такую новинку, как радио, не обращали внимания. А телефонные провода в ротах и батареях "привязывали" бы их к месту и мешали стремительному продвижению. И телефоны предусматривались только для старшего командования. Верховным Главнокомандующим стал начальник Генштаба 62-летний маршал Жозеф-Жак-Сезар Жоффр. Герой войн на Мадагаскаре, абсолютный сторонник вышеупомянутых теорий, человек крайне консервативный и весьма самоуверенный. В 1912 г. корреспонденты спросили его: "Вы не думаете о войне?" Он ответил: "Да, я думаю о ней все время. У нас будет война, я буду ее вести, и я выиграю ее". По французским законам с начала войны Главнокомандующему передавалась полная власть в военных вопросах, и ни президент, ни правительство уже не имели права вмешиваться в его распоряжения. А командующим армиями не предоставлялось ни малейшей инициативы - каждый свой шаг они должны были согласовывать с Верховным. Начальником штаба у Жоффра стал генерал Белен.
      Прохождение службы во Франции подразделялось на действительную и службу в запасе. Но в отличие от немцев, на подготовку резерва никакого внимания не обращалось. Считалось, что войну должна вести только кадровая армия. Потому что у резервистов не может быть нужного "порыва", и разбавлять ими регулярные дивизии значило ослабить "боевой дух". На долю призванных из запаса оставлялась только тыловая служба - охрана объектов, патрулирование и т.п. Причем собственные убеждения французское командование ничтоже сумняшеся переносило и на противника. И пребывало в полной уверенности, что немцы тоже не станут использовать резервистов в активных действиях. Главная ошибка полководцев Франции заключалась не в том, что они не учли возможности обхода через Бельгию. А в том, что они значительно преуменьшали силы врага. У немцев почти все корпуса существовали "в двух экземплярах", полевые и резервные, причем с таким же номером. Французы считали их за один. И отметали многочисленные сообщения разведки, что это не так - дескать, такого не может быть, потому что не может быть никогда. Остальные ошибки являлись уже следствием главной. План Шлиффена командованию был известен, французская разведка купила его за огромную сумму у офицера германского Генштаба. Однако его сочли фальшивкой. Прикинули численность немецких армий по собственным оценкам (получалось 26 корпусов), и выходило, что этого не хватит на такую протяженность фронта. Заместитель Жоффра Кастельно говорил, что если немцы так растянут свои боевые порядки, чтобы идти через Бельгию, "тем лучше для нас - мы перережем их пополам". А когда заместитель председателя военного совета ген. Мишель, воспринявший ситуацию верно, стал предлагать меры противодействия, Жоффр заявил: "Нет смысла обсуждать это предложение. Генерал Мишель не в своем уме". И "ересь оборонительной стратегии" была решительно вытравлена.
      Для французской армии был разработан "План 17", чисто наступательный. Его авторы Жоффр и Фош полагали двигаться на Берлин самым коротким путем. Вдоль границ с Германией и Люксембургом развертывались 5 армий. Главный удар наносился на правом фланге, в Лотарингии - тут предполагалось прорвать оборону и вторгнуться в Германию. Второй удар планировался в Арденнах отрезать германское правое крыло (как считалось, не очень сильное) от своих баз и вместе с первой группировкой двигаться на Рейн. А левый фланг - две трети французско-бельгийской границы, вообще оставлялся неприкрытым. Именно тот участок, куда нацеливались стрелы немецкого Генштаба.
      В Берлине о недостатках французской армии хорошо знали. И более подготовленным противником считали англичан, имевших большой опыт войн в колониях. Это было верно лишь отчасти. Наращивая свой флот, англичане стали экономить на сухопутных войсках, и ассигнования на них за 10 предвоенных лет сократились втрое. Тех мощных армий, которые Британия выставляла в Бурских войнах, уже не существовало. Были части, несущие службу в колониях - разбросанные по всему миру. А в самой Британии располагалось всего 6 пехотных и 1 кавалерийская дивизии. Не было в Англии и воинской повинности - армия формировалась по принципу добровольного найма. Так что и развернуть эти соединения за счет подготовленных резервов не представлялось возможным. Да, личный состав в них был отборный, они состояли почти из одних сержантов, многие прошли через британские "горячие точки". Но там им приходилось нести, в основном, полицейскую службу. А если действовать, то в составе батальона, максимум полка.
      И полки были отличными, профессиональными. Но к большим сражениям они не готовились, воевать в крупных соединениях и с применением современной техники не умели. Мало того, победы над "дикарями" вырабатывали у солдат и офицеров довольно легкомысленное отношение к войне. Анахронизмов у англичан тоже хватало - например, наставлениями предусматривалось, что на третий день мобилизации должна производиться заточка офицерских сабель. Некоторые высшие офицеры пренебрегали даже пулеметами, считая их "пустой игрушкой". Военным министром с началом войны был назначен фельдмаршал Гораций Герберт Китченер - герой покорения Судана и подавления буров. Человек очень волевой, жестокий, но и умный, дальновидный политик. Командующим экспедиционными силами стал Джон Френч, а его начальником штаба ген. Мерэй. Однако четких планов у англичан не было. Некоторые политики и военачальники вообще считали, что армия должна быть лишь придатком флота и использоваться для десантов. Правда, в 1911 г. начальник штабного колледжа Г. Вильсон договорился с французским Генштабом, что англичане займут позиции на левом, открытом фланге их фронта. Но каких-то конкретных обязательств на данный счет не существовало - это было лишь мнение "экспертов".
      Вторжение немцев толкнуло в лагерь Антанты и Бельгию. Она три четверти века прожила в состоянии сугубого нейтралитета, и ее армия пребывала в совершенно неудовлетворительном состоянии. Сами граждане считали ее лишней, сборищем дармоедов, и служили те, кто не нашел другую работу. Только в 1913 г. здесь ввели воинскую повинность, крайне непопулярную в народе. Части были расхлябанными, дисциплина низкой. Солдаты даже не умели ходить в ногу. Стрельбы проводились изредка, по выстрелу на человека. Правда, на границах существовали сильные крепости Льеж и Намюр. Но полевая армия была вооружена слабо. Заказ на тяжелую артиллерию разместили в Германии - однако поставки, намеченные на весну 1914 г., очень подозрительно задержали. Главнокомандующим являлся король Альберт, его начальником штаба стал ген. де Моранвиль. Численность вооруженных сил достигала 175 тыс. (вместе с жандармами), и состояли они из 6 пехотных и 1 кавалерийской дивизий. Располагались они тоже по принципам подчеркнутого нейтралитета, одна в Генте - со стороны Англии, другая в Антверпене - со стороны Голландии, третья в Льеже - со стороны Германии, две на французской границе и две в Брюсселе.
      А в Сербии, оборонявшейся против австрийцев, была милиционная система комплектования армии. Фактически она являлась общенародным ополчением и насчитывала 12 пехотных, 1 кавалерийскую дивизии и отдельные отряды (по разным данным, 250-300 тыс. чел.) Армия была недостаточно организована, слабо вооружена. Но она приобрела большой опыт в Балканских войнах, солдаты были уже "обстрелянными", части спаянными. Очень высоким был воинский дух, войска пользовались горячей поддержкой всего населения. Главнокомандующим, или "воеводой", в Сербии являлся генерал Радомир Путник.
      Широко известные рассуждения о том, будто русская армия вступила в войну совершенно неподготовленной, и из-за своей "отсталости" вынуждена была искупать солдатской кровью и храбростью нехватку вооружения и техники, являются не более чем дилетантскими или пропагандистскими баснями. Достаточно взглянуть на цифры, чтобы убедиться в обратном. Она уже и в Японскую показала себя на высоком уровне и проиграла не по военным, а по политическим причинам. А оценки иностранцев очень часто оказывались субъективными. Так, германский Генштаб вынес безапелляционный приговор: "Позиционная война доказала неумение русских воевать",- поскольку сам еще не понял тенденций современной войны. А британский атташе, посетив один русский гарнизон на афганской границе, с удивлением отметил, что там не было "ни одного теннисного корта". Из чего заключал, что в русской армии царит "лень и отсутствие интереса к физическим упражнениям".
      Ну а после Японской в вооруженных силах была проведена серьезная реорганизация, осуществлялась колоссальная работа по устранению недостатков, проявившихся в ходе боевых действий. И к 1914 г. по своей технической оснащенности и уровню подготовки русская армия значительно превосходила большинство европейских армий, уступая разве что германской ну да ведь немцы целенаправленно готовились к войне. В ходе реформ 1906 г. срок действительной службы в России был сокращен до 3 лет, что позволяло иметь и 1,5 - миллионную армию, на две трети состоящую из солдат второго и третьего года службы, и значительное количество резервистов. Общий же срок службы в сухопутных войсках составлял 18 лет: 3 - на действительной, 7 - в запасе I разряда, 8 - в запасе II разряда. Те, кто не служил, но был пригоден к строевой, входили в состав ополчения двух разрядов и назывались "ратниками". Русский пехотный корпус по численности примерно соответствовал германскому, но дивизия была больше - 21 тыс. чел. Она состояла из 2 бригад, бригады из 2 полков, полк из 4 батальонов (по 1 тыс.), а батальон из 4 рот. Кавалерийская дивизия состояла из 4 полков по 6 эскадронов (один полк драгунский, один уланский, один гусарский и один казачий, и их номера обычно соответствовали номеру дивизии - так, в 10-ю кавдивизию входили, соответственно, 10-й драгунский, 10-й уланский и т.д.). Общая ее численность составляла 4 тыс. сабель, но в отличие от германской и французской, русская кавдивизия включала еще пулеметную команду и дивизион из 12 орудий.
      На вооружении русской армии состояла трехлинейная винтовка Мосина образца 1891 г., револьвер Нагана образца 1895 г. и пулемет Максима, усовершенствованный тульскими оружейниками (образца 1910 г.). Все это оружие было лучше или, по крайней мере, не хуже зарубежных аналогов. Пулеметов было по 8 в полку - так же, как у немцев и французов. Одними из лучших в мире были скорострельные трехдюймовые (76 мм) орудия В.С. Барановского. В дивизии имелось 48 пушек (у немцев - 72, у французов - 36). А всего в русской армии - 7030 орудий (из них 240 тяжелых). Для сравнения: в Германии - 9398 орудий (1300 тяжелых и 996 осадных), в Австро-Венгрии 4083 (960 тяжелых и 338 осадных), во Франции - 4800 (тяжелых лишь несколько штук). Первые полевые радиостанции, созданные А.С. Поповым и капитаном Троицким, были введены еще в 1900 г., применялись в Японскую, и к 1914 г. во всех корпусах имелись "искровые роты", в полной мере применялась телефонная и телеграфная связь.
      Использовалась и авиация - в русской армии насчитывалось 263 самолета и 14 дирижаблей, в германской - 232 самолета и 15 дирижаблей (их еще называли цеппелинами), у Франции - 156 самолетов и 5 дирижаблей (и когда Жоффру говорили о их полезности, он отмахивался: "Ну, это для спорта!"). Впрочем, как раз в данном случае судить об оснащенности по количеству было бы некорректно. Авиация являлась совершенно новым видом техники, очень быстро развивалась, и ее возможности сильно зависели от года выпуска. Одни самолеты были уже хорошо приспособлены для выполнения боевых задач, другие больше чинились, чем летали. Например, на русском флоте имелись отличные гидропланы М-5 и М-9, созданные Д.П. Григоровичем и считавшиеся лучшими в мире. В 1913 г. на Русско-Балтийском заводе сконструировали многомоторный самолет "Русский витязь", а в 1914 на его базе - бомбардировщик "Илья Муромец", уже имевший специальные подвески для бомб, сбрасыватели и прицелы. Для летчиков на этом самолете применялся парашют Г.Е. Котельникова. Однако большинство аэропланов, имевшихся в русских сухопутных войсках, были иностранного производства и устаревших моделей, ненадежные и невооруженные. В российской армии было более 3000 автомобилей - в то время как в германской... лишь 83 штуки. Да-да, немцы автотранспорт вообще недооценивали и предназначали лишь для передовых отрядов.
      Отечественными изобретателями Федоровым, Токаревым, Рощепеем были уже созданы образцы автоматических винтовок. В 1904 г. мичманом Власовым и капитаном Гобято был изобретен и впервые применен миномет. Появлялись образцы ручных пулеметов, "противосамолетных" орудий. В.Д. Ментелеевым был сконструирован первый танк "Вездеход". Правда, эти виды вооружения оставались еще на уровне разработок, но к началу войны их не было и в других армиях. Кстати, в европейских армиях еще не было и ручных гранат их считали очень сложным и опасным оружием. У немцев, например, гранаты при необходимости изготовлялись не на заводах, а саперами - и ими же применялись. У русских гранаты уже производились, начали поступать в войска, и новое Наставление для пехоты предусматривало забрасывание противника гранатами перед штыковым ударом. Но к практическому обучению этим действиям части еще не приступили.
      Развивалась военная наука. Издавались весьма глубокие, вполне соответствующие современным условиям, работы военных теоретиков: Н.П. Михневича - "Стратегия", А.Г. Елчанинова - "Ведение современного боя", В.А. Черемисова - "Основы современного военного искусства", А.А. Незнамова "Современная война". На основе новейших теорий в 1912 г. был принят "Устав полевой службы", "Наставление для действий полевой артиллерии в бою", в 1914 г. - "Наставление для действий пехоты в бою" и "Наставление по ведению стрельбы из винтовки, карабина и револьвера". Стратегия и тактика были передовыми для того времени, в частности, учитывался и опыт Японской. Главным видом боевых действий признавалось наступление, но должное внимание уделялось и обороне. В атаках применялись более редкие боевые порядки, чем в других европейских армиях (интервалы до 5 шагов). Применялось переползание, движение перебежками, выдвижение отделениями или одиночными солдатами от позиции к позиции под прикрытием огня тех, кто остается на месте. Не требовалось общего равнения или какой-нибудь заданной последовательности. Наставление гласило: "Атака должна быть быстрой, решительной, стихийной, как ураган". Причем не только в обороне, но и в наступлении от солдат требовалось самоокапывание.
      Всей армией изучался встречный бой, действия в ночных условиях, вместо "ударной", т.е. штыковой, вводилась "огневая" тактика. Русская пехота в стрельбе показывала очень высокие результаты, а артиллеристы не знали себе равных - в их среде считалось делом чести не только метко стрелять, но и досконально, вплоть до винтиков, знать свое орудие. Русская артиллерия впервые применила в Японскую стрельбу с закрытых позиций с помощью угломера и панорамы, а для корректировки огня использовала аэростаты. Прекрасно
      Планы и развертывание сторон
      была подготовлена и кавалерия - и обучалась она действиям не только в конных, но и в пеших строях. Кадровая русская армия превосходила германскую и по "качеству" бойцов. Солдаты в ней служили в прямом смысле слова отборные. Ведь Россия содержала гораздо меньшие вооруженные силы, чем позволяли ее человеческие ресурсы. И из призывников медицинские комиссии отбирали лишь около 52%! Не просто "годных", а только самых здоровых и сильных. В то время как в Германии отсев составлял всего 3% - не брали разве что инвалидов. На очень высоком уровне находилась в России подготовка офицерского и унтер-офицерского состава. А уж у выпускника Академии Генштаба подготовка была поистине энциклопедической, они получали колоссальный объем теоретических и практических знаний в самых различных областях. Важная роль отводилась индивидуальному обучению на всех уровнях, тезисы классика военной педагогики М.И. Драгомирова требовали "близко общаться с подчиненными"; "ставить службу выше личных дел"; "не бояться самостоятельности"; "действовать целеустремленно".
      Очень высоко ставилось понятие офицерской чести. Драгомиров даже поучал: "Офицер должен быть смирен и безобиден, как овечка, но малейшее посягательство на оскорбление его действием должно вызывать с его стороны возмездие оружием мгновенное, рефлекторное". Дуэли в русской армии существовали официально и запрещались только на время войны. Но и понятию солдатской чести придавалось огромное значение. Устав гласил: "Солдат есть имя общее, знаменитое, имя солдата носит всякий военный служащий от генерала до последнего рядового". Армия воспитывалась в строгом религиозном духе. Однако при этом допускалась и широкая веротерпимость - мусульманам, католикам, лютеранам, даже язычникам из народов Поволжья и Сибири разрешалось отправлять свои обряды, а присягу каждый принимал по обычаям своей веры. Но, кстати, роль полковых священников не сводилась только к религиозной. Они учились и умели понимать саму душу солдата и, уж наверное, дали бы фору большинству современных психологов.
      Разумеется, и у русской армии были свои слабые стороны. Так, со времен Петра, который ввел единую "Табель о рангах" и рассылал своих доверенных военных на любые должности, сохранялась практика назначать офицеров и генералов на посты в гражданской администрации. Чины и выслуга при этом шли, и потом их, уже забывших о строевой службе, могли вернуть в армию. Сохранялась и практика переводов из гвардии и Генштаба в армейские части с преимуществом перед армейскими офицерами. Но переводили-то обычно худших, и получалось, что они затирали талантливых армейцев. Важную роль при назначениях играло и старшинство пребывания в том или ином чине. Очень плохо была поставлена подготовка резерва. Сборы и учения запасников проводились только у казаков. А солдат обладал лишь теми знаниями и умением, которые приобрел на действительной. Ну а те самые 48 %, что отсеивались и попадали в ополчение, подготовки не имели вообще. С офицерским резервом дело обстояло еще хуже. Это были выпускники вузов, получавшие с дипломом чин прапорщика запаса, но о службе не имевшие понятия, или офицеры, уволенные по возрасту, состоянию здоровья, за проступки.
      Долгое время в России недооценивалась тяжелая артиллерия - под влиянием французских теорий и германской дезинформации (перед войной немцы усиленно ругали крупнокалиберные орудия). Позже, правда, спохватились, и по новой военной программе артиллерию предполагалось значительно усилить. На корпус должно было приходиться 156 орудий, из них 24 тяжелых. Но выполнение этих планов только начиналось, и к началу войны на корпус приходилось 108 пушек, из них 12 тяжелых - 122 или 152 мм. Крайне уязвимым местом стала и ориентация военного министерства на иностранных производителей. Возглавлял это министерство генерал от кавалерии Владимир Александрович Сухомлинов. Он был довольно толковым администратором и для подготовки страны к войне сделал действительно много. Но и чрезмерным рвением не отличался, работал "от" и "до". И в решении служебных вопросов действовал по линии минимизации усилий. А вместо того чтобы развивать отечественную промышленную базу, оказывалось проще, а то и дешевле, сделать заказы в Англии, Франции, даже Германии. Заказал, заплатил, получил - не надо договариваться с заводчиками о перепрофилировании, утрясать технические детали, отлаживать, контролировать. За рубежом изготовлялись для русской армии те же тяжелые орудия, самолеты, моторы, даже часть боеприпасов.
      Не исключено, что предпочтение иностранцам было и не бескорыстным, такое за министром замечалось, поскольку он постоянно нуждался в деньгах. Имел неосторожность в 60 лет жениться на 28-летней красавице, оказавшейся особой чрезвычайно ветреной и расточительной. Впрочем, Сухомлинов вообще был знаменит своим легкомыслием и беспечностью. В ответ на претензии французов насчет неготовности к войне ляпнул в интервью газете "Новое Время": "Россия готова, а готова ли Франция?" - подарив новую зацепку германской пропаганде. А среди тех, кто наставлял ему рога с супругой Еленой Викторовной, был и резидент австрийской разведки Альтшиллер. В служебные же "мелочи" министр вникать не любил. На январь 1914 г. из ассигнований, выделенных военному ведомству, накопилась огромная сумма в 250 млн. руб., которые просто не удосужились использовать. Министерство почти не следило за своевременностью выполнения заказов заводами, графики поставок срывались. Но царю Сухомлинов умел нравиться и оставался на своем посту.
      План Шлиффена был в России известен. Немцы подбросили русской разведке фальшивку, но генштабисты определили, что это дезинформация, а "от противного" восстановили и истинную информацию, которую противник хотел исказить. А русские планы предусматривали два варианта действий. Вариант "А" - если первый удар немцев обрушится на Францию, и вариант "Г" - если на Россию. По первому варианту, который и начал осуществляться, основная группировка, 4 армии (52% всех сил), сосредотачивались против Австро-Венгрии. Встречными ударами из Польши и с Украины они должны были уничтожить вражескую группировку в Галиции и развивать наступление на Вену и Будапешт. Против Германии действовали 2 армии (33% сил). Их целью было сходящимися ударами с востока, из Литвы, и с юга, из Польши разгромить немцев в Восточной Пруссии и создать угрозу центральным районам Германии таким образом оттянув на себя войска из Франции. Кстати, впервые в военном искусстве в России создавались такие оперативные объединения, как фронты,в Германии, Австрии, Франции все армии, где бы они ни действовали, пока замыкались на единственный орган управления, Ставку. А кроме Северо-Западного и Юго-Западного фронтов, развертывались две отдельные армии (15% сил) - 6-я для прикрытия Петрограда и побережья Балтики, и 7-я для защиты румынской границы и берегов Черного моря.
      Сперва считалось, что Верховным Главнокомандующим станет царь, а фактическое руководство достанется его начальнику штаба. Поэтому особую важность приобретал пост начальника Генштаба, который и займет данное место. На эту должность в 1914 г. прочили талантливого стратега М.В. Алексеева. Но Сухомлинов придрался, что он, будучи выходцем из низов, не знает языков - как же он, мол, будет общаться с союзниками? И назначен был Н.Н. Янушкевич, прежде возглавлявший Академию Генштаба. А на должность генерал-квартирмейстера, отвечающего за всю оперативную работу, он выбрал ген. Данилова. Но в дни июльского кризиса царя уговорили не принимать на себя командование. Пост предложили Сухомлинову - однако на этот раз он имел благоразумие отказаться.
      И Верховным Главнокомандующим стал 58-летний великий князь Николай Николаевич. Это был опытный и мужественный военачальник, генерал от кавалерии. Закончил Академию Генштаба и прославился в Русско-турецкой войне, когда одним из первых под огнем форсировал на понтоне Дунай. Достойно сражался на Шипке и был награжден орданом Св. Георгия IV степени. С 1895 г. являлся генералом-инспектором кавалерии, а с 1905 г. командующим войсками Петербургского округа. Возглавлял военный совет, проводивший реорганизацию армии после Японской. Лично знал и помнил всех офицеров, с кем когда-либо встречался, и многих солдат. И обладал в войсках огромным авторитетом. Брусилов вспоминал: "По моему мнению, в это время лучшего Верховного Главнокомандующего найти было нельзя... Это - человек, несомненно всецело преданный военному делу, и теоретически, и практически знавший и любивший военное ремесло... Назначение его Верховным Главнокомандующим вызвало глубокое удовлетворение в армии. Войска верили в него...". Причем отметим, что писалось это уже при советской власти, когда Николай Николаевич был одним из лидеров белой эмиграции. А значит, подобный отзыв тем более "дорогого стоит". Кстати, и немцы оценивали его высоко, считали "жестким и умелым противником, обладающим железными нервами". А некоторые его стратегические идеи Людендорф называл "в высшей степени смелыми и блестящими".
      Правда, он видел для себя других помощников - на должность начальника штаба хотел взять ген. Палицына, а генерал-квартирмейстером Алексеева. Но царь уговорил его отказаться от перестановок, остались Янушкевич и Данилов. Впоследствии на них навешали много "собак", и совершенно незаслуженных. Выдающимися полководцами они не являлись, но были вполне компетентными и грамотными специалистами, со своими задачами справлялись успешно, а если и допускали ошибки, особенно в начале войны, то ничуть не большие, чем их германские и французские коллеги. Во всяком случае, Николай Николаевич в выборе этих сотрудников никогда не раскаивался. Ставка Верховного Главнокомандующего разместилась в Барановичах. Здесь все было устроено без какой-либо роскоши, даже без "лишних" бытовых удобств, приспособлено только для дела. Для Николая Николаевича сперва выдели лучший дом в городе, но он оказался далеко от дома начальника станции, где имелись линии связи и обосновались оперативный и разведывательный отделы. Поэтому великий князь предпочел жить в вагоне. И большинство служб также располагались в вагонах на запасных путях. Хотя не обошлось без казусов - Николай Николаевич был очень высокого роста и, задумавшись, несколько раз набивал себе шишки в низких вагонных дверях. Тогда его сотрудники догадались наклеивать бумажки на верхние притолоки, чтобы обратить его внимание и заставить вовремя нагибаться.
      Общее соотношение сил к началу войны составляло - в странах Антанты 6,2 млн солдат и офицеров и 13 тыс. орудий, у Центральных Держав - 4,4 млн и 15 тыс. орудий. Но надо помнить, что английские и французские войска были рассредоточены по колониям, а русские - по просторам своей страны. Если же брать соотношение к началу активных операций, то на Западном фронте французским, английским и бельгийским частям численностью 1,6 млн при 4640 орудиях противостояли германские армии тоже в 1,6 млн бойцов при 5 тыс. орудий. На Восточном театре германские и австро-венгерские силы насчитывали более 1 млн при 2,7 тыс. стволов артиллерии, а русские - 850 тыс. при 3,2 тыс. пушек. Как видим, и в этом случае русские имели преимущество не в живой силе, а в технике.
      12. ПЕРВЫЕ БОИ
      Дрогнул воздух, туманный и синий,
      И тревога коснулась висков,
      И зовет нас на подвиг Россия.
      Веет ветром от шага полков...
      Марш "Прощание славянки"
      2 августа 1914 г. был объявлен манифест Николая II о вступлении России в войну. И первым из мобилизуемых воинов торжественно принял присягу сам царь - на Евангелии, по форме присяги Александра I в 1812 г. Как вспоминал председатель Думы М.В. Родзянко: "В день манифеста о войне с Германией огромная толпа собралась перед Зимним дворцом. После молебна о даровании победы Государь обратился с несколькими словами, которые закончил торжественным обещанием не кончать войны, пока хоть одна пядь русской земли будет занята неприятелем. Громовое "ура" наполнило дворец и покатилось ответным эхом в толпе на площади. После молебствия Государь вышел на балкон к народу, за ним императрица. Огромная толпа заполонила всю площадь и прилегающие к ней улицы, и когда она увидела Государя, ее словно пронизала электрическая искра, и громовое "ура" огласило воздух. Флаги, плакаты с надписями "Да здравствует Россия и славянство!" склонились до земли, и вся толпа, как один человек, упала перед царем на колени. Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды затихли, но шум толпы, несмолкавшее "ура" не дали ему говорить. Он опустил голову и стоял некоторое время, охваченный торжественностью минуты единения царя со своим народом, потом повернулся и ушел в покои. Выйдя из дворца на площадь, мы смешались с толпой. Шли рабочие. Я остановил их и спросил, каким образом они очутились здесь, когда незадолго перед тем бастовали и чуть ли не с оружием в руках предъявляли экономические и политические требования. Рабочие ответили: "То было наше семейное дело. Мы находили, что через Думу реформы идут слишком медленно. Но теперь дело касается всей России. Мы пришли к своему царю как к нашему знамени, и мы пойдем с ним во имя победы над немцами".
      Да, действительно, эту войну народ встретил с единодушным патриотическом порывом. Даже политические партии прекратили свою обычную грызню, и либералы сперва решили "заключить мир" с правительством. Впрочем, далеко не все при этом были искренними. Одни опасались, что в условиях всеобщего подъема обычное охаивание власти подорвет их популярность. Другим нравился союз с Англией и Францией, и они уже рассуждали, что будущие успехи станут не победами царя, а "победами демократии". Но в Думе война тоже нашла общую поддержку (кроме большевиков). Левый Милюков и правый Пуришкевич публично обменялись рукопожатием, отложив взаимные разборки до мирного времени. А национальные фракции - поляки, латыши, литовцы, татары, евреи и т. п.- приняли общую декларацию, в которой выражалось "неколебимое убеждение в том, что в тяжелый час испытания... все народы России объединены единым чувством к родине, твердо веря в правоту своего дела, по призвыу своего Государя готовы стать на защиту Родины, ее чести и достоинства".
      Санкт-Петербург был переименован в Петроград - символически открещиваясь от всего "немецкого", даже в названиях. В стране на время войны объявлялся сухой закон - но даже это народ поначалу воспринял с полным пониманием. Кстати, и сама война не называлась тогда мировой (и уж конечно, не Первой мировой). Этот термин утвердился в исторической литературе значительно позже. В простонародье ее сперва называли "Германской", а официально - Великой войной. А поскольку опасность нависла над самим Отечеством и война началась при общей народной поддержке, то привилось и другое наименование - Вторая Отечественная. Или Великая Отечественная - этот термин тоже употреблялся очень часто.
      А когда в Петрограде и других городах произносились речи и устраивались манифестации, боевые операции уже шли. Первыми их начали моряки Балтфлота. Командовал им вице-адмирал Николай Оттович Эссен. Это был замечательный флотоводец, сподвижник и друг адмирала Макарова, отличившийся в Японской войне. Но количественный состав русских и германских морских сил был несопоставимым. (В составе Балтфлота было 4 старых линкора, 10 крейсеров, 49 эсминцев). Существовала угроза массированного немецкого удара не только по Кронштадту, но и по столице. И чтобы предотвратить это, был разработан план обороны путем создания "минно-артиллерийской позиции" от Ревеля (Таллина) до Поркала-Удд. Самая узкая часть Финского залива перекрывалась восемью линиями минных заграждений. Их дополняли береговые батареи, которые вместе с кораблями прикрывали эти заграждения и должны были дать врагу бой, если он попытается протралить проходы. Авторами плана были сам Эссен и капитан I ранга Александр Васильевич Колчак - известный ученый-полярник, совершивший несколько смелых экспедиций, и герой Порт-Артура, еще в Японскую зарекомендовавший себя как непревзойденный мастер минного дела.
      В дни июльского кризиса Эссен назначил Колчака своим флаг-капитаном (адъютантом). И считая войну почти неизбежной, уже с 27.07 несколько раз запрашивал разрешения ставить мины, однако получал отказ. А 31.07 поступили агентурные данные, что германский флот двинулся на Балтику и может быть в горловине Финского залива на следующий день к 16 часам. Возникла опасность внезапного нападения, как в Порт-Артуре. Эссен доложил: "Считаю необходимым тотчас же поставить заграждения, боюсь опоздать. Если не получу ответа сегодня ночью, утром поставлю заграждения". И решился действовать на свой страх и риск, готовый перечеркнуть собственную карьеру. Вывел в море корабли, начал подготовительные работы к постановке мин. Но как раз в эту ночь Россия получила германский ультиматум, и в 4.15 утра, когда Эссен уже готов был в нарушение субординации отдать приказ о минировании, он получил радиограмму: "Разрешаю поставить главные заграждения. Николай". Как позже стало известно, Вильгельм действительно намеревался начать войну с удара флота, корабли приводились в готовность. Но в это время британский флот по команде Черчилля перемещался в Скапа-Флоу. Кайзера обеспокоили эти маневры, он счел, что само побережье Германии может оказаться под ударом, и приказа о рейде на Петроград не отдал.
      На период развертывания главных сил по границам с обеих сторон выставлялась завеса из кавалерийских частей. И первая стычка произошла у литовского местечка Торжок. Пост из 6 казаков 3-го Донского им. Ермака Тимофеевича полка заметил разъезд вражеских драгун, заехавший на русскую территорию. Немцев было 22, но казаки их атаковали с гиком и посвистом, надеясь загнать под огонь другого поста. И драгуны стали удирать, но сеседи уже отошли, а противник, разобравшись, что казаков мало, повернул на них. В рубке особенно отличился уроженец Усть-Хоперской станицы приказной (ефрейтор) Кузьма Крючков. На него насели восемь врагов, выбили шашку, желая взять живым. Тогда он выхватил у немца пику и начал отмахиваться ею, как колом. Вышиб нескольких из седла, был убит вражеский офицер, а остальные драгуны прекратили бой и ускакали. О Крючкове писали все газеты, его, нанизывающего на пику по дюжине немцев, рисовали потом на плакатах, открытках, на пачках папирос. Он стал первым награжденным в этой войне, удостоившись Георгиевского креста. (Во избежание путаницы, стоит пояснить, что в России существовал орден Св. Георгия для офицеров - очень высокопрестижный, награждали им только в боевой обстановке за исключитальные заслуги, а для нижних чинов были введены Знак отличия ордена Св. Георгия и Георгиевская медаль. По статусу они примерно соответствовали Ордену Славы, но полный бант состоял из 8 наград, 4 крестов и 4 медалей. Награжденный Георгиевским крестом одновременно повышался и в звании, при IV степени - до ефрейтора, III - до унтер-офицера, II - производился в подпрапорщики, а I - в прапорщики, но только при наличии среднего образования).
      Более серьезные бои произошли 4 - 5.8 в Восточной Пруссии у г. Кибарт между русской и германской конницей, поддержанной пехотой. А по стране тем временем шла мобилизация. Она осуществлялась четко и слаженно, на высоком организационном уровне. Способствовало этому и настроение, царившее в народе. Многие современники отмечали, что на Японскую призывники шли неохотно, не понимая, зачем нужно ехать в какую-то Маньчжурию. Но войну с Германией сразу восприняли как справедливую. Рабочие прекратили все забастовки. Крестьяне осеняли себя крестным знамением, и, не дожидаясь повесток, шли на призывные пункты. Много было добровольцев. Записывались в армию и рабочие - даже имеющие броню, и студенты, и интеллигенция. В числе прочих пошли, например, воевать Александр Куприн, поэт Николай Гумилев, стал медбратом Сергей Есенин. Перешел добровольцем на курсы гардемаринов студент Иван Исаков - будущий адмирал. Группа учеников Костромской духовной семинарии попросила сдать экзамены экстерном, чтобы идти на войну - среди них был будущий маршал Александр Василевский. А под Одессой, тайком забравшись в воинский эшелон, сбежал на фронт 16-летний мальчишка Родион Малиновский - тоже будущий маршал. И уговорил, чтобы его приняли, как сироту. Мальчишкой сбежал воевать и будущий писатель Всеволод Вишневский. Дух армии был высоким. Куприн, попав в часть, писал: "Как иногда вспоминаешь после многолетнего перерыва человека, которого помнил еще ребенком, и не веришь своим глазам, что он так вырос, так и на службе я не узнал ни солдат, ни офицеров. Где же образы моего "Поединка"? Все выросли, стали неузнаваемыми. В армию вошла новая, сильная струя, которая связала солдата с офицером. Общее чувство долга, общая опасность и общие неудобства соединили их".
      По русским военным планам западную часть Польши оборонять не предполагалось. Генштаб учел, что в этом районе, глубоко вклинившемся между Австрией и Германией, войска будет легко окружить, и перемещение сюда крупных контингентов удлинило бы сроки мобилизации (что и требовалось противнику). Поэтому развертывание главных сил велось по линии р. Неман Брест - Ровно - Проскуров (Хмельницкий). А "Завислянский край" с началом войны эвакуировался, и сюда сразу вошли германские части ландверного корпуса ген. Войрша. Заняли Калиш, Ченстохов. Повели себя, между прочим, не блестяще. Брали заложников, накладывали контрибуции, а мужчин, не успевших или не захотевших уехать, объявляли пленными и отправляли в лагеря. Навстречу немцам выдвигались русские кавалерийские части. Причем большинство поляков симпатизировало русским, и добровольцев здесь тоже хватало. Так, когда 5-й Каргопольский драгунский полк сделал привал в местечке Гроец, к командиру явились два парня с просьбой принять на службу - Вацлав Странкевич и Константин Рокоссовский - еще один будущий маршал. Тогда ему было 17, и он добавил себе 2 года, чтобы взяли. Полковник Шмидт согласился, зачислив их в 6-й эскадрон, а уже через несколько дней Рокоссовский отличился. Немцев обнаружили в селе Ново-Място, и он вызвался в разведку. Переодевшись в гражданское, сходил в село и вернулся, доложив, что силы противника насчитывают кавалерийский полк и роту велосипедистов. И когда немцы двинулись вперед, на переправах через р. Пилицу их встретили огнем, обратили в бегство и разгромили. А Рокоссовского наградили Георгием IV степени.
      На австрийской же границе первое время было тихо, так как дипломатическая ситуация сложилась весьма своеобразная. Германия объявила русским войну, якобы защищая Австро-Венгрию, но сама Австро-Венгрия войны России не объявляла! И в Берлине, кстати, начали серьезно нервничать - а что если вообще не объявит? Потому что "агрессор" - русский царь - тоже на австрийцев не нападал и выжидал, как они себя поведут. Но Вена лишь тянула, пока не подтянет достаточно сил, и лишь тогда объявила русским войну - 6.8. А Франция и Англия, кстати, объявили о состоянии войны с австрийцами вообще 12.8 - после дипломатического нажима России, причем крайне неохотно и выразив послам этой державы сожаление, что приходится так поступать.
      Но русско-австрийскую границу первым нарушил все же противник. В полосе 8-й армии ген. Брусилова, возле местечка Городок (ныне в Хмельницкой обл.) разворачивалась 2-я сводная казачья дивизия. И кавалерийская дивизия 11-го австрийского корпуса переправилась через пограничную реку Збруч и ударила на русских, сбив посты. Казаки и их начдив сперва растерялись, но быстро сориентировался командир одной из бригад Павлов. Четырем ротам пехоты, приданным дивизии, он приказал занять оборону на окраине, свою бригаду расположил в сторонке. Выдвинул пулеметы и артдивизион. А австрийская конница сомкнутым строем, без разведки, ринулась на Городок. Встретили ее шквалом огня. Первые ряды были скошены, разогнавшиеся задние налезали на них, спотыкаясь о трупы, и сами падали под пулями и снарядами. А во фланг ударили казаки, и враг, спасаясь, покатился обратно за Збруч. Возможность начать преследование и довершить разгром начальник дивизии упустил, за что Брусилов его отрешил от должности и назначил Павлова.
      А на юге пришлось принимать меры предосторожности и пока "мирному" Черноморскому флоту. Уже 2.8 его командующий адм. Эбергард доложил в Петербург о перехваченных радиограммах - что между Портой и Германией заключен союз. На следующий день от дипломатов и разведки стало известно о мобилизации в Турции. А 5.8.14 фон Сандерс и 15 германских офицеров посетили крепость Эрзерум, проверяя укрепления. Вскоре добавилась еще одна угроза. Еще в период Балканских войн немцы по просьбе турок посылали им свои корабли, и в Средиземном море находились новейший линейный крейсер "Гебен" (махина в 23 тыс. т водоизмещения, экипаж 1013 чел., скорость хода до 29 узлов - 54 км/ч, с мощнейшим вооружением - 10 орудий по 280 мм, 12 по 152 мм и 12 - по 88 мм) и легкий крейсер "Бреслау" (4,5 тыс.т водоизмежения, 373 чел. команды, скорость до 27 узлов, 12 орудий по 105 мм). При угрозе войны от них требовалось идти в Мессину на соединение с флотами Австро-Венгрии и Италии - по существовавшему соглашению объединенную эскадру должен был возглавить австрийский адмирал Гаус. Но Италия в войну вообще не вступила, а Австрия еще тянула. И немецкие крейсера оказались одни против французской и английской эскадр. Но командир отряда контр-адмирал Сушон сдаваться не собирался. Он отдал приказ предпринять предварительные меры для затопления кораблей и начать боевые действия на коммуникациях между Алжиром и Францией. Но получил от Тирпица радиограмму: "2.8 заключен союз с Турцией. "Гебену" и "Бреслау" идти немедленно в Константинополь". В Средиземном море действовал почти весь флот Франции - 11 линкоров, 14 крейсеров и 24 эсминца. Но они обеспечивали перевозку войск из Алжира, и адм. Буэ де Лаперер не решился их отвлекать. Поэтому немцы безнаказанно обстреляли французские африканские порты Филиппвиль и Бонэ, а узнав о приближении британской эскадры, двинулись на восток.
      Англичане под командованием адм. Милна тоже имели подавляющее превосходство, но повели себя довольно нерешительно, к тому же в неразберихе первых дней войны получали противоречивые указания из Лондона. Потом приказание уничтожить противника получил младший флагман Трубридж. 7.8 произошел бой, были попадания в "Бреслау", но атаковать "Гебен" Трубридж опасался. Немцы воспользовались преимуществом в скорости и ушли. В последующие дни англичане то находили их, то теряли из вида, и 9.8 Сушон вошел в залив Смирны (Измира), отправив радиограмму: "Военная обстановка требует моего выступления против неприятеля на Черном море. Примите крайние меры, чтобы я во что бы то ни стало мог пройти проливы с разрешения турецкого правительства, в крайнем случае без официального соглашения". Берлин предпринял соответствующие шаги, и иттихадисты сразу согласились. У входа в Дарданеллы Сушона встретил турецкий миноносец, подняв сигнал "следовать за мной", и 10.8 крейсера укрылись в Мраморном море. Адм. Эбергард получил из Петрограда приказ принять все меры против прорыва немцев в Черное море, но особо оговаривалось - ни в коем случае не задевать Турции, чтобы не подтолкнуть ее к войне.
      А в Константинополе в эти же дни происходили весьма странные дипломатические маневры. 5.8 Энвер-паша вдруг пожелал увидеться с русским военным агентом Леонтьевым и предложил... заключить союз. Уверял, будто Порта еще ни с кем не связана никакими соглашениями и изложил план создания блока, направленного против Австро-Венгрии и балканских стран, выступающих против политики России. Обещал отвести войска от границ, в удобное время спровадить немецких офицеров. Но просил за союз, чтобы Турции пообещали вернуть Эгейские острова, Западную Фракию и отменили "капитуляции" (торговые привилегии иностранцам). Эти переговоры продолжались вплоть до 15.8, и российский посол Гирс с Леонтьевым даже советовали Сазонову принять предложения.
      Впоследствии эта история стала предметом многочисленных "сенсационных" исторических спекуляций, но конечно, всерьез Турция о таком союзе и не помышляла. Ее предложения являлись вполне обычной и довольно грубой "дипломатической удочкой", каковыми нередко оперировал еще Бисмарк кстати, очень почитаемый Энвером. Ведь "режим капитуляций" касался в основном интересов Англии и Франции, а территории, которые просили турки, принадлежали Греции и Болгарии. И дай Россия требуемые обещания, вбивался бы клин между союзниками по Антанте, русских окончательно поссорили бы с греками и болгарами. И Порта обеспечивала себе тыл для удара на Кавказ. Разумеется, столь опытный дипломат, как Сазонов, на подобную удочку не клюнул, тем более уже зная о германо-турецком союзе. Такая дипломатия была способом поторговаться и с немцами - потому что параллельно Энвер вел переговоры и с германским послом Вангенгеймом, выясняя, что получит Турция за участие в войне. Тоже просил Эгейские острова, часть Фракии, но кроме того и российские Карс, Ардаган, Батум. И получил заверения, что Германия обещает Порте "исправление ее восточной границы, которое даст Турции возможность соприкосновения с мусульманскими элементами в России". Причем посол поощрял Энвера: "Отдавая вам Кавказ, мы хотим открыть дорогу на Туран". Вдобавок, 10.8.14 Германия предоставила туркам заем в 100 млн. франков золотом. В это же время, не прерывая переговоров с русскими, Энвер дал приказ пропустить в Дарданеллы корабли Сушона. И явился на заседание правительства с таинственной улыбкой, объявив: "У нас родился сын" - имея в виду приход "Гебена". Там же был поднят вопрос - что делать? Ведь по международным законам нейтральное государство обязано интернировать корабли воюющей страны, оказавшиеся в его порту. И после консультаций с Берлином турки получили согласие "купить" крейсера. Хотя, как признавал Джемаль, "сделка была, конечно, фиктивная".
      Посол Гирс 13.8 сообщал: "Здесь все упорнее утверждается мнение, что турецко-германское соглашение уже состоялось. Посылка войск в Анатолию как бы подтверждает это мнение". А Леонтьев 15.8 от своей агентуры узнал, что из Смирны, Сирии и Анатолии войска двинулись на кавказские границы. Тем не менее Россия пыталась удержать Порту от войны. Сазонов направил послам в Англии и Франции телеграмму, извещая что военные приготовления турок и ситуация с "Гебеном" оставляют мало надежд на нейтралитет. Поэтому поручал им предложить правительствам Антанты сделать совместное заявление трех держав, что нападение турок на одну из них будет равнозначно объявлению войны всем. Коллективно гарантировать Порте ее неприкосновенность, потребовав демобилизации. А за нейтралитет отдать ей после войны все германские концессии и предприятия на ее территории. Но в тот же день, 15.8, "Гебен" и "Бреслау" подняли турецкие флаги. Их переименовали в "Явуз султан Селим" и "Мидилли", команды одели в фески, а Сушон стал командующим военно-морскими силами Османской империи. Британской военно-морской миссии пришлось уезжать восвояси, а на их место были приглашены офицеры из Германии. Черчилль отреагировал сразу и добился наложения секвестра на 2 дредноута и 2 миноносца, строившиеся в Англии по турецкому заказу. Что дало повод иттихадистам к массированной антибританской пропаганде - ну а как же, деньги по грошам собирали по всему мусульманскому миру, а богатая Британия взяла и присвоила!
      Восточноевропейский театр войны
      Особо стоит остановиться на судьбах иностранцев, которых война застала на чужбине. Русских среди них было очень много. Жили они не бедно, рубль высоко котировался, и провести за границей отпуск или каникулы было столь же обычно, как нынешнему англичанину съездить в Грецию. Те, кто побогаче, любили "оттянуться" во Франции. А люди более скромного достатка или предпочитающие тихий отдых, ехали в Германию. Тут были и недорогие курорты, и горные пансионаты, ехали подлечиться "на водах" и в знаменитых германских клиниках. Ехали на экскурсии по "стране Гете", поступать на учебу в германские университеты. В одном лишь Берлине оказалось свыше 50 тыс. русских. Много было за границей политэмигрантов. Наконец, как обычно, в Восточную Пруссию летом хлынули десятки тысяч сезонников Русской Польши, Литвы, Белоруссии. А ведь кризис от австрийского ультиматума до войны развивался стремительно. Еще 23.7 все было спокойно, а уже через неделю Европа была перечеркнута фронтами...
      В Англии и Франции подданных враждебных держав интернировали. А сотни русских в патриотическом порыве ринулись в посольство в Париже - раз уж быстро вернуться на родину не получалось, они желали сражаться в союзной французской армии. Такая договоренность была достигнута. Но французы зачислили русских добровольцев в Иностранный легион. Это была особая часть, формировавшаяся из всякого сброда и проявлявшая очень высокие боевые качества. Однако достигались подобные качества самым крутым мордобоем. И когда с русскими новобранцами-интеллигентами стали обращаться таким же образом, они возмутились и накостыляли своим сержантам. Французы же церемониться не стали, арестовали "бунтовщиков" и по законам военного времени "зачинщиков" расстреляли. Да так быстро, что дипломаты и вмешаться не успели.
      В Австро-Венгрии русских интернировали и отправляли в лагеря. Хотя некоторым удавалось выкрутиться - скажем, Ленину и иже с ним. За него поручился депутат Ф.Адлер, и распоряжение министерства внутренних дел, направленное в полицию Кракова, недвусмысленно гласило: "По мнению д-ра Адлера, Ульянов смог бы оказать большие услуги при настоящих условиях". Но хуже всего пришлось русским в Германии. Еще до объявления войны у них вдруг перестали принимать рубли, и многим стало просто не на что уехать. Больных, даже послеоперационных, стали выкидывать из клиник на улицу. А потом началась всеобщая русофобская истерия. Озверевшие толпы ловили и избивали "русских шпионов", некоторых до смерти. Очевидцы описывают факты, как одну женщину буквально растерзали, другой, студентке, повезло больше - с нее "только" сорвали всю одежду и в таком виде сдали подоспевшей полиции. Русских арестовывали всюду, полицейских участков не хватало, и их свозили в казармы воинских частей. Мужчин призывного возраста объявляли даже не интернированными, а сразу военнопленными. Били, глумились. Свидетель пишет, что в казармах драгунского полка под Берлином офицеры "обыскивали только женщин, и притом наиболее молодых. Один из лейтенантов так увлекся обыском молодой барышни, что ее отец не вытерпел, подбежал к офицеру и дал ему пощечину. Несчастного отца командир полка приказал схватить, и тут же, на глазах русских пассажиров, его расстреляли".
      При посредничестве нейтральных государств женщинам, детям и старикам все же позволили выехать. И Станиславский, очутившийся в Германии со своим театром, описывает, как это происходило. Массу людей, измученных и голодных, гоняли с поезда на поезд, высаживали на станциях. При этом лупили, подгоняли пинками, заставляли ходить строем. Конвоиры, сопровождающие их до границы нейтральной Швейцарии, не уставали издеваться. Офицеры и тут периодически развлекались обысками женщин, причем требовали от них раздеваться догола. А солдаты с винтовками сопровождали дам в уборную, не разрешая закрывать за собой дверь. Жене Станиславского актрисе Лилиной, проявившей недостаточную покорность, когда велено было обнажиться для "обыска", офицер разбил лицо рукояткой револьвера. А ехавшей с ними московской старушке-баронессе офицерам очень понравилось давать пощечины. И она кричала: "Что вы делаете? Я же приехала к вам лечиться, а вы меня избиваете..." А с массами рабочих-сезонников обошлись еще проще, чем с "культурной публикой". Всех обобрали, мужчин объявили пленными, а женщин отправили на работы в те же прусские поместья, но уже на рабских условиях. Тех, кто пробовал протестовать и требовать отправки в Россию, расстреливали на месте. Да, нацизма еще не было, а такое тоже было...
      В России некоторые антигерманские эксцессы также имели место например, возбужденная толпа погромила опустевший особняк германского посольства. Но подобные проявления "патриотизма" были только стихийными. Но в отношении иностранных граждан - а в нашей стране находилось 170 тыс. германских подданных и 120 тыс. австрийских, никаких преследований и арестов не производилось. Россия была единственной воюющей державой, где их даже не интернировали, а позволили свободно выехать за границу. А кое-кто и остался - из тех, кто служил на российских или совместных предприятиях. И ничего, продолжали жить и работать.
      13. ЛЬЕЖ
      Несмотря на вопли об "окружении", в Германии царило настроение почти праздничное. Ведь противников предстояло разбить молниеносно, когда ни Россия, ни Англия еще и раскачаться не успеют. Вся пресса писала о "войне до осеннего листопада". Взахлеб повторялось выражение кронпринца Вильгельма "frischfrolich Krieg", что можно перевести, как "освежающая веселая война". И солдаты бодро маршировали в бой. Семь армий разворачивались для наступления на Францию. 1-я, 2-я и 3-я (16 корпусов, 700 тыс. чел.) готовились к вторжению через Бельгию. Центральная группировка, 4-я и 5-я армии (11 корпусов, 400 тыс.), должна была поддержать их ударом через Арденны, а на левом фланге 6-й и 7-й армиям (8 корпусов, 320 тыс.) предписывалось лишь удерживать перед собой французов, чтобы не перебрасывали сил против основной группировки. А французские 1-я и 2-я армии (10 корпусов, 620 тыс.) как раз на этом участке, в Эльзасе и Лотарингии, собирались нанести главный удар. Левее 3-я и 5-я (8 корпусов, 450 тыс.) должны были наступать через Арденны. А 4-я (3 корпуса, 125 тыс.) несколько сзади, во второй линии. Левый фланг фронта опирался на крепость Мобеж, а еще левее, от Мобежа до моря - именно там, где намечался прорыв немцев, граница оставалась не прикрытой.
      Правда, по договоренности генштабов там предполагалось разместить британские войска. Но вопрос был "политическим", и в Англии пошли споры. Часть руководства полагала, что в таком случае небольшие британские силы станут "придатком" французской армии, и предлагала "самостоятельные" варианты - высадить свои дивизии десантом в Восточной Пруссии или перебросить в Антверпен и действовать вместе с бельгийцами. Разногласия решил только Черчилль, заявивший, что флот сможет надежно прикрыть перевозку войск через Дуврский пролив, но не через Северное море. И постановили воевать все-таки во Франции. Но послать туда лишь 4 пехотных и 1 кавалерийскую дивизии, чтобы не оголять саму Англию до прибытия войск из колоний. К тому же военный министр Китченер уже предвидел, что война будет долгой. И догадался о направлении германского удара через Бельгию. С ним спорили и главнокомандующий Френч, и генштабисты, однако министр не считал нужным губить свои войска за Францию и полагал, что главное - сохранить армию. Чтобы иметь основу для формирования новых соединений. Поэтому Китченер настоял на том, чтобы англичане не подчинялись союзному командованию и принимали решения самостоятельно. В инструкциях Френчу было оговорено, что он должен проявлять "максимум осторожности в отношении потерь", а в случаях, если от англичан будут требовать наступать без крупных сил французов, предписывалось сперва проконсультироваться со своим правительством.
      А бельгийцы уже воевали. Ключевым пунктом их обороны считалась крепость Льеж, построенная в 1880-х по последнему слову техники. Специалисты по опыту Порт-Артура, державшегося 9 месяцев, были уверены, что Льеж побьет этот рекорд или окажется вообще неприступным. Длина его обвода достигала 50 км, а укрепления состояли из 12 главных фортов и 12 промежуточных. Каждый сам по себе представлял сильную крепость с железобетонными укреплениями и подземными казематами. Половина фортов располагалась на правом берегу Мааса, половина на левом. В Льеже было 400 орудий, среди них крупнокалиберные, до 210 мм, имелись и скорострельные пушки, и пулеметы. Глубина рвов достигала 12 м, а гарнизон каждого форта насчитывал 400 чел. Промежутки между фортами должна была прикрывать 3-я дивизия, и ее командир ген. Леман был назначен начальником обороны. Но рытье траншей, установка заграждений и расчистка от строений пространства для ведения огня только-только начинались. Остальные соединения бельгийской армии развернуться на Маасе уже не успевали. Оборонительный рубеж для них было решено создавать по р. Жет, в 40 км восточнее Брюсселя. И колонны, потянувшиеся сюда, выглядели совсем не воинственно. В маленькой Бельгии все еще было "по-домашнему". Войска провожали на позиции родственники, поили и угощали солдат. Пулеметы везли на тележках молочников, запряженных собаками. Ни у кого не оказалось лопат, да окапываться и не умели.
      А в планах немцев Льеж занимал особое место. Здесь находились основные мосты через Маас, важный железнодорожный узел. Не захватив крепость, нельзя было двигаться дальше и начинать развертывание всей ударной группировки. Поэтому 4.8, сразу с объявлением войны, сюда были брошены сводный отряд ген. Эммиха из 33 тыс. солдат и кавалерийский корпус Марвица. Сбив жандармские посты, германская кавалерия, велосипедисты и пехота на машинах ринулись занимать переправы, захватывать фермы и деревни, как источник снабжения. И попутно всюду распространяли прокламации с угрозами репрессий за нелояльность, порчу дорог или линий связи. Первую попытку переправы через Маас отбили огнем, но к вечеру кавалерия форсировала реку у Визе, а отряд Эммиха вышел к Льежу. И 5.8 пошел на штурм. Тут-то и проявилась отсталость германской тактики. Огнем батарей и пулеметов передовые части были буквально сметены. Бельгийский офицер вспоминал: "Они даже не старались рассредоточиться. Они шли плотными рядами, почти плечом к плечу, пока мы не валили их на землю. Они падали друг на друга, образуя страшную баррикаду из убитых и раненых". А на место погибших командование гнало новых и новых...
      Понеся большие потери, немцы начали артобстрел города и воздушную бомбардировку с цеппелинов. Но в Бельгии царило общее ликование - штурм отбит! Предлагали даже перейти в наступление, однако король благоразумно запретил. И в это время положение изменил ген. Людендорф. Он считался одним из самых талантливых стратегов Генштаба, рвался на пост начальника оперативного управления. Но был "низкого" происхождения, не "фоном", что в германской армии являлось серьезным минусом, да и по возрасту - 49 лет, был "слишком молод". И его отослали на фронт оберквартирмейстером 2-й армии. Под Льежем он принял на себя командование 14-й бригадой, командир которой фон Вюссов был убит, и среди ночи атаковал между фортами Флерон и Эвене. Опасаясь в темноте накрыть своих, форты огня не открыли, и Людендорф прорвался к городу. И направил парламентеров к Леману, требуя сдачи Льежа. Тот растерялся, о возможности выбить врага контратакой не подумал, и поскольку немцы были уже внутри кольца укреплений, приказал своей дивизии отступать к основным силам армии. А сам, ответив Людендорфу отказом, остался.
      Мосты так и не взорвали, и немцы вслед за уходящими полевыми войсками просочились в Льеж. Причем ошибка, едва не стоившая Людендорфу жизни, упрочила его славу. Он поехал к центральной цитадели, считая, что она уже занята. Но там был бельгийский гарнизон. Мгновенно сориентировавшись, он взял нахрапом - забарабанил кулаком в ворота и потребовал сдачи. И цитадель капитулировала. В Берлин доложили о взятии Льежа, хотя форты еще держались, и под огнем их пушек пользоваться переправами через Маас было нельзя. Однако Людендорф, уже вовсю распоряжавшийся вместо Эммиха, штурмовать их и не собирался. И затребовал осадную артиллерию. А Альберту немцы направили ноту - дескать, бельгийская армия уже поддержала свою честь, поэтому можно и договориться. Король отказался и слал к союзникам просьбы о помощи.
      Да только Жоффр упрямо не желал считаться с действительностью и менять свои планы. Многочисленные предупреждения об опасности на левом фланге он отвергал или игнорировал, а команданта Мобежа Фурнье, преуменьшавшего силы врага втрое и доносившего о 5 - 6 корпусах, обвинил в панике и отстранил от должности. Да и французский Генштаб в эти дни выразил "убеждение в том, что главного наступления через Бельгию не будет". Главное устремление Жоффра было - на Рейн! Сосредоточение его армий еще не завершилось, но по французским доктринам главное было - захватить инициативу, и началась частная операция в Эльзасе. Занять проходы в Вогезах и, как надеялись, вызвать восстание франкоязычного населения. 5.8 7-й корпус ген. Бонне смял германские погранзаставы и повели штыковую атаку на г.Альткирк. Взяли его после 6-часового боя, потом заняли г. Мюлуз. И устроили праздник "освобождения". Торжественно валили пограничные столбы, часть населения действительно встречала как освободителей, закидывала цветами. Но немцы подтянули свои части, атаковали и выкинули войска Бонне назад. А тех, кто восторженно встречал французов, другая часть населения, немецкая, позаботилась переписать. И их целыми семьями расстреливали и вешали на площадях.
      Британские дивизии с 6 по 9.8 только еще перевозились в Руан, Булонь и Гавр. И, как вспоминал ген. Колуэлл, Френч после высадки "впервые узнал много нового о германской армии" из доклада начальника разведки. "Он называл свежие резервные и сверхрезервные дивизии, как фокусник достает вазы с золотыми рыбками из своего кармана. Казалось, что он делает это нарочно. Невозможно было не злиться на него". И пошли споры с французами, которые требовали от союзников выдвижения на линию Мобеж - Ле-Като к началу общего наступления, намечавшегося на 14 - 20.8, а Френч заявлял, что его войска не смогут занять позицию раньше 24.8.
      В Бельгию Жоффр послал кавалерийский корпус Сорде - больше для "моральной" поддержки и разведки. И бравый командир совершил один из "наполеоновских" бросков, к которым готовились французы. Преодолел за 3 дня 180 км, но вышел к Льежу в весьма плачевном состоянии. Ведь темпы рассчитывались на учениях по скорости свежих коней. Чтобы выдержать их, пришлось сокращать привалы, ночевки, лошадей даже не поили. И половина их пала в пути. А когда остатки корпуса столкнулись с немцами и попробовали на измученных животных атаковать, винтовки егерей, велосипедистов и установленные на машинах пулеметы легко их побили. И части Сорде откатились прочь, к Мобежу. Впрочем, в это время и германский кавкорпус Марвица наткнулся на позиции бельгийцев по р. Жет, тоже ринулся в лихую конную атаку - и с тем же результатом. И снова в Бельгии царило ликование. Газеты писали, что произошла "решающая битва войны", и делали вывод - "отступление германской кавалерии следует считать окончательным". А насчет Льежа уверялось, что "форты будут держаться вечно".
      Но 12.8 туда прибыла осадная артиллерия. Настоящие монстры, один вид которых приводил в ужас. Гигантские орудия марки "Шкода" калибром 350 мм и Круппа калибром 420 мм. Перевозили их несколькими секциями, имеющими собственные двигатели или упряжками по 36 лошадей. Перемещались они по рельсам или на гусеницах, а на месте собирались. Снаряд весил 520 кг, обслуживающий персонал орудия состоял из 200 чел. А выстрел производился с помощью электрозапала - прислуга отходила от пушки на 300 м, ложилась на землю и закрывала глаза, уши и рты специальными повязками. Эти махины называли "Большими Бертами" или "Толстыми Бертами" - их под Льеж доставили 4 штуки. Кроме того, было привезено 16 мортир калибром 210 мм, столько же дальнобойных пушек и тяжелые минометы. Начался обстрел. Снаряды рушили любые перекрытия. Уже 13 - 14.8 пали северные и восточные форты - и только тогда через Льеж хлынули основные потоки германских войск. 1-я армия фон Клюка двинулась на Брюссель. Слева от нее пошла к французской границе 2-я армия фон Бюлова, еще левее - 3-я фон Хаузена. А орудия перенацелили на западные форты. И через 2 дня пали все. Последним держался Лонсэн, где командовал ген. Леман. Но 16.8 там от очередного попадания взорвался склад боеприпасов. Лемана в бессознательном состоянии извлекли из-под руин и взяли в плен.
      А французская армия начинала свое главное наступление в Лотарингии. 1-я армия Дюбая наносила удар на Саребур и вспомогательный в Эльзасе на Мюльгаузен. 2-я армия Кастельно наступала на Моранж, Дьер и Шато-Сален. С 20.8 намечалось и другое наступление - в Арденнах, силами 3-й армии Рюффе и 5-й Ларензака. Но Ларензак слал донесения, что если армия втянется в Арденны, то обратно уже не выйдет, ее обойдут и окружат. Жоффр в ответ сыпал угрозы и оскорбления. Но по мере поступления все новых сигналов о накоплении немцев в Бельгии, игнорировать эти сигналы было уже невозможно. И Жоффр приказал Ларензаку перевести армию на 80 км западнее. Туда же, на левый фланг перебрасывались три территориальных (ополченских) дивизии д`Амада. Эти силы должны были прикрыть удар в Арденнах, а для участия в нем вместо 5-й выдвигалась из второй линии 4-я армия де Карре.
      А между тем германская кавалерия взяла Динан на французско-бельгийской границе и пыталась углубиться дальше, но была встречена и отброшена передвигаемым сюда 1-м корпусом 5-й армии. Одним из тех, кто был ранен в этом бою, стал лейтенант Шарль де Голль - будущий президент Франции. Но французское командование начало выполнение прежних планов. Жоффр самоуверенно заявил: "У нас сложилось впечатление, что у немцев там ничего не готово". И действительно, при атаках французов враг начал отступать. Потому что германские 6-я армия баварского принца Руппрехта и 7-я фон Хеерингена имели приказ отступать, завлекая противника в "мешок", который захлопнут армии другого фланга. И выполняли приказ очень неохотно, расстроенные, что им не дают проявить себя. И отыгрывались налетами тяжелой артиллерии: французы двигались колоннами, и крупнокалиберные снаряды производили в их рядах жуткие опустошения. Но наступление развивалось вроде успешно - 17.8 20-й корпус генерала Фоша занял Шато-Сален и вышел к Моранжу, 18.8 части 1-й армии захватили Саребур. Что вызвало во Франции ликование - и уже говорили о победе!
      А бельгийцев, продолжавших молить о помощи, успокаивали, что против них действуют только "заслоны". И предлагали отступить к Намюру соединиться с французами. Однако Альберт полагал, что у Намюра его армия будет отрезана от севера страны и оттеснена во Францию. А он хотел удержаться на своей территории и приказал отступать к Антверпену. 17.8 передовые отряды Клюка с ходу атаковали позиции на р. Жет и были отражены, после чего бельгийцы получили приказ отходить. Это их и спасло. Клюк и Марвиц получили задачу отрезать армию Альберта от портов и уничтожить. Но когда бросили подвижные части на перехват, она уже ускользнула. 20.8 немцы вступили в Брюссель. Через бельгийскую столицу они двигались сплошным потоком три дня и три ночи. Причем особенно поразили современников полевые кухни, готовившие пищу на ходу - казалось, будто эта масса войск может дойти куда угодно, вообще не нуждаясь в остановках (кухни кайзер перенял у русских - увидел на маневрах в Царском Селе, и ему понравилось). На Брюссель и провинцию Брабант была наложена контрибуция в 500 млн франков. Бельгийская армия в Антверпене была теперь отрезана от французов. На ее преследование Клюк отрядил один корпус, а остальные войска повернул на юг. 4-я бельгийская дивизия еще оставалась в Намюре. Эта крепость была такой же сильной, как Льеж, и полагали, что она продержится до подхода французов. Но Франция посылать сюда соединения не спешила, а вскоре Намюр стали обтекать с двух сторон 2-я и 3-я германские армии. Блокировали его и вышли к французской границе.
      В этот период сражения происходили и в Сербии. Завершив мобилизацию, австрийцы 12.8 перешли здесь в общее наступление силами 5-й, 6-й и 2-й армий. Поначалу имели успех, но уперлись в подготовленную оборону на р. Ядар. А потом сербы нанесли контрудар и прорвали фронт. Австрийцы попятились, а с 20.8 отход стал все более беспорядочным, части побежали. К 24.8 их выбросили с сербской территории. Разгром был впечатляющий - сербы захватили 50 орудий и 50 тыс. пленных. Причин подобному исходу сражения было несколько. Австрийцы поплатились за легкомыслие, настроившись на легкую карательную экспедицию. В бою их солдаты были впервые. А сербы являлись уже опытными бойцами, да и сражались на высочайшем патриотическом подъеме. К тому же планы австрийцев им были известны. Как уже отмечалось, русская разведка получила их от завербованного Редля - и поделилась своей информацией с Белградом. Конрад же, узнав о предательстве, изменил планы развертывания против русских, а против Сербии - нет. И его удары ждали именно там, где нужно. Ну и наконец, попытка Конрада осуществить нечто вроде "плана Шлиффена" содержала в себе крупную ошибку. Он строил рассчеты на том, что мобилизация в России займет 30 дней. Однако из-за интенсивного железнодорожного строительства перед войной, умело составленных мобилизационных планов русские армии сосредоточились гораздо раньше, и уже 17 - 18.8 перешли в наступление. Поэтому "эшелон С" - 2-ю армию, направленную на сербский фронт и еще не успевшую там ничего сделать, пришлось срочно снимать и перебрасывать в Галицию.
      14. ГУМБИННЕН
      За Россию, за веру святую,
      В бой пойдем мы во имя Христа...
      Марш лейб-гвардии
      уланского полка
      Русские военные планы проведения не одной, а сразу двух наступательных операций в свое время были раскритикованы вдоль и поперек. Поскольку, мол, противоречили учению Клаузевица об одном главном ударе. Еще больше осуждалась другая их особенность - что наступление начали "неготовыми", до сосредоточения основных сил. Дескать, из-за легкомыслия командования (вариант - поскольку зависели от Франции) вынуждены были в ущерб своим интересам действовать на 15-й день мобилизации, тогда как для общей готовности требовалось 30 - 40 дней (а некоторые уверяют, что до 2 месяцев). Сразу отметим - авторами подобных нападок являлись политические и общественные деятели, абсолютно некомпетентные в военных вопросах, но готовые везде увидеть недостатки "царского режима". Ну и литераторы, бездумно переписывавшие чужие мнения. Что же касается военных специалистов как в старой армии (Брусилов, Алексеев, Деникин), так и советских (см. напр. работы проф. А. Коленковского, предисловие О. Касимова к кн. Б. Такман "Августовские пушки" и др.), то они, несмотря на разницу политических взглядов, приходили к выводу - планы 1914 г. были в своей основе верными, если не единственно возможными.
      Впрочем, в этом нетрудно убедиться и не специалисту. Допустим, Россия бросила бы все силы против австрийцев, оставив против немцев лишь заслон. Но ведь это и требовалось Германии - выиграть время, чтобы разгромить Францию, а потом перенацелиться на Восток. А если бы сосредоточили все что можно против Германии, то получили бы мощный удар во фланг и тыл со стороны Австро-Венгрии, ее главная группировка как раз и собиралась от Кракова наступать на север и захлопнуть "польский мешок". А заодно такой вариант событий обрекал на гибель Сербию. Правда, иногда приводится альтернативный план. Бросить все силы на австрийцев, разгромить их и выйти в Силезию, что для Германии было бы более чувствительным, чем Восточная Пруссия и тоже вынудило бы снимать войска с Запада. Однако учтем - разгромить Австро-Венгрию и прорваться в Силезию следовало бы за 2 недели, пока немцы не раскатали Францию и не взяли Париж. А это попахивало авантюрой почище, чем у Шлиффена. Надо иметь в виду и то, что пропускная способность железных дорог - величина ограниченная и сосредоточить, а потом и снабжать две группировки в разных местах - далеко не то же, что сконцентрировать и обеспечивать их в одном месте.
      Ну а теории Клаузевица как раз в ходе Первой мировой стали давать сбои. И практику нескольких одновременных ударов впоследствии применяли и русские, и немцы, и французы, и советские армии во Второй мировой. Серьезная ошибка в русском военном планировании, конечно, имелась, но другая - расчет на короткую войну. Но он основывался на вполне объективных исходных данных - ни в одной стране экономика не была рассчитана на длительные военные действия. Вот и Россия к таковым не готовилась. Тот факт, что никакой ее зависимостью от Запада в 1914 г. даже не пахло, признали впоследствии даже советские историки. Наоборот, с военной точки зрения Франция очень сильно зависела от русских. Но и Россия, в свою очередь, была заинтересована спасти союзницу и не остаться одной против трех враждебных держав. И между прочим, обязательство она брала выступить не на 15-й день мобилизации, а после 15-ти дней. Наверное, разница есть. Так, начать наступление Северо-Западного фронта намечалось на 17.8 (18-й день), а Юго-Западного на 19.8 (20-й день).
      Что же касается "неготовности", то в России очень умно было распланировано поэтапное развертывание частей. На 15-й день на фронте сосредотачивалось около 1/3 всех войск (27 пехотных и 20 кавалерийских дивизий). Через 8 дней добавлялась еще 1/3 (32 - 35 пехотных и 1,5 кавалерийских дивизии). К 30-40-му дню мобилизации вводилось еще 12 - 17 дивизий. А потом начинают прибывать войска из Сибири. В общем, если Франция и Германия использовали примитивную стратегию прошлых веков - собрать все войска и разом бросить в бой, то русские впервые в мире применили общепризнанную ныне систему эшелонирования боевых порядков! Что позволяло и широко маневрировать силами, и осуществлять наращивание ударов в глубину.
      Другой вопрос, что для таких действий требовалось весьма грамотное командование. Вот это во многом и определило разное положение вещей на Северо-Западном и Юго-Западном фронтах. Главнокомандующим Северо-Западного стал 61-летний генерал от кавалерии Яков Григорьевич Жилинский. В строю он за свою карьеру прослужил всего 3 года. А единственный командный опыт имел - год в должности командира Нежинского драгунского полка. Вся остальная служба протекала в штабах и военно-дипломатических миссиях. С 1911 г. он возглавлял Генштаб, но и там больше проявил себя дипломатом (кстати, неплохим дипломатом), отлаживая контакты с союзниками. А перед самой войной был назначен командующим войсками Варшавского округа. Ни освоиться с этим постом, ни изучить здешний театр военных действий не успел. И в роли главкома фронта чувствовал себя весьма неуверенно.
      А силы он получал немалые, на его фронте предполагалось развернуть 30 пехотных и 9,5 кавалерийских дивизий, из них к началу наступления - 17,5 пехотных и 8,5 кавалерийских, сгруппированных в 2 армии. План действий, собственно, диктовался самой картой Восточной Пруссии. У побережья располагался мощный Кенигсбергский укрепрайон. Южнее - система Мазурских озер и болот и крепость Летцен. 1-я армия должна была с востока, с рубежа р. Неман наступать в промежуток между этими препятствиями. 2-я армия шла с юга, с рубежа р. Нарев и обходила Мазурские озера и Летцен с другой стороны. Они должны были соединиться в районе г. Алленштайн, расчленив и взломав таким образом систему вражеской обороны и разгромив противостоящие части.
      Однако срок готовности к наступлению у двух армий получался неодинаковым. В полосе 1-й, в Литве, сеть железных дорог была довольно разветвленной, подходила к самой границе, сюда можно было быстро стянуть войска из Прибалтики и столичного округа. В Польше, в полосе 2-й, с коммуникациями было хуже, части подвозились издалека, приходилось разгружать их на разных станциях и выводить к границе пешим маршем. И открыть боевые действия армиям приказали не синхронно, а по очереди, в порядке готовности. Что оказалось серьезной ошибкой командования. Другая ошибка была допущена, когда из разведданных стало известно, что главные силы врага собраны в Пруссии, а границу в Польше прикрывает лишь один ландверный корпус. И в Ставке возник импровизированный проект - когда Северо-Западный и Юго-Западный фронты свяжут противника на флангах, сколотить новую группировку и ударить прямо на Берлин. Жилинскому идея понравилась, и вместо запланированного наращивания войск на прежних направлениях части, прибывающие для усиления 1-й и 2-й армий, стали собирать у Варшавы для формирования новой, 9-й армии.
      А между тем, географические особенности Восточной Пруссии были очевидны и для немцев. Их командование уже лет 10 предусматривало, что русские будут наносить удар из Польши "под основание" прусского выступа и на различных учениях отрабатывало контрмеры. Тут располагалась 8-я армия фон Притвица, начальником штаба был ген. Вальдерзее, и она представляла собой серьезную силу. Включала в себя 4,5 пехотных корпуса и кавалерийскую дивизию - общей численностью около 200 тыс. штыков и сабель. Но кроме того, в распоряжении Притвица были все местные территориальные и ополченские части, которые русское командование, как и французское, не учитывало. А их тоже хватало - 7 ландверных бригад, 3 эрзац-резервных дивизии, в качестве полевых войск использовали и части Кенигсбергского и Летценского гарнизонов, заменив их в крепостях ополченцами из ландштурма.
      И в итоге получалось, что численным преимуществом русские почти не обладали. В двух армиях насчитывалось 254 батальона пехоты, 196 эскадронов конницы, 1140 орудий (из них всего 24 тяжелых), 20 - 30 аэропланов и 1 дирижабль. У немцев было 199 батальонов, 89 эскадронов, 1044 орудия (из них 188 тяжелых), 36 самолетов и 18 дирижаблей. Впрочем, как показали впоследствии военные специалисты, подсчет сил по батальонам, применявшийся в Первую мировую (и до сих пор приводимый многими историками), был уже некорректным, потому что основой боя стал не штыковой удар этими самыми батальонами, а огневая мощь. Поэтому правильнее будет оценка по дивизиям, введенная во всех армиях позже. И с этой точки зрения русская дивизия, включавшая 16 батальонов, примерно соответствовала по силам германской включавшей 12 батальонов, но лучше оснащенной артиллерией. А тогда соотношение выглядит следующим - у Притвица было 15 пехотных дивизий, а в обеих противостоящих ему армиях - 17,5. Однако после раздергивания части сил в 9-ю армию осталось 13. У русских, правда, был заметный перевес в кавалерии, но в условиях Восточной Пруссии - болот и лесов с узкими дорогами, ее массированное применение было проблематично.
      Впрочем, и у немцев изначальные планы ломались. Так, по идее Шлиффена, вообще допускалось оставление Восточной Пруссии. И директива Мольтке разрешала бои с превосходящими силами противника не принимать и отходить за Вислу. Но... ведь Кенигсберг являлся как бы сердцем империи, местом коронации прусских королей! Здесь были истоки самой прусской истории. Здесь была родина большинства генералов и располагались их поместья. Да и личный состав 8-й армии был, в основном, местный. Так как же можно было все это отдавать "варварам"? А с начала войны в Германии была развернута колоссальная пропагандистская кампания, изображающая русских именно варварами. Всюду расклеивались плакаты с ужасными рожами казаков и призывами "спасти Восточную Пруссию от славянских орд". Их читали солдаты, а местные жители смотрели на них как на своих единственных защитников. Как же тут отступать без боя? И вразрез с прежними установками командованию 8-й армии сверху стали намекать, что бросать Пруссию все же не стоит. А поскольку в германской армии командующие обладали очень высокой самостоятельностью, решать эту задачу предстояло Притвицу. Помогли ее решить талантливые сотрудники штаба ген. Грюнерт и подполковник Хоффман. Они верно рассчитали, что русские армии перейдут в наступление не одновременно, и предложили разбить их по очереди.
      Первой должна была выступить 1-я, или Неманская, армия. Командовал ею боевой и опытный военачальник, 60-летний Павел Карлович Ренненкампф. Закончил Академию Генштаба, служил в штабах разных частей и соединений. Был командиром Ахтырского гусарского полка, традиции которого создавались такими замечательными личностями и лихими вояками, как Денис Давыдов и генерал Мадатов. И Ренненкампф показал себя вполне достойным этих традиций. Когда его позже назначили начальником штаба Забайкальского округа, началась Китайская война. Он сформировал отряд для защиты Благовещенска от хунхузов, а затем с этим отрядом устремился в рейд по Маньчжурии. Перевалив Хинган, прошел с боями 500 км. С сотней-другой казаков дерзкими налетами сваливался на голову противнику, разоружая и беря в плен многотысячные гарнизоны и толпы повстанцев. Причем спас своими стремительными действиями сотни русских железнодорожников, служащих, строителей и членов их семей, ожидавших мучительной смерти,- ихэтуани уже начали казни заложников, подвергая их обезглавливанию, четвертованию и т.п., но отбирали их для расправы небольшими партиями, и большинство Ренненкампф успел выручить. Его отряд брал с налету и большие города - Цицикар, Гирин. Он был произведен в генералы и удостоен орденов Св. Георгия IV и III степени. На Японской он командовал Забайкальской казачьей дивизией и сводным корпусом. Участвовал в сражениях на Шахэ, при Цихечене, под Мукденом героически сдерживал натиск армии Кавамуры. Был ранен. Совершал успешные рейды в тыл врага, заслужив репутацию храброго и инициативного начальника. Потом, возглавив отряд из 2 дивизий, решительно подавил революционные беспорядки вдоль железной дороги Харбин - Чита (за что и был позже оклеветан советской литературой).
      Восточно-Прусская операция
      С 1913 г. Ренненкампф, будучи уже генералом от инфантерии, командовал войсками Виленского округа, так что знал и свои войска, и театр предстоящих действий, и штаб у него был сработавшийся - в него он взял лучших сотрудников из штаба округа. А вот армия у него была небольшая. Всего 3 пехотных корпуса, но много конницы - 5,5 дивизий. 14.8 передовой отряд, кавдивизия генерала В.И. Гурко, совершила разведывательный рейд, вторгшись через границу и заняв г. Макграбов. Но разведать, собственно, ничего не удалось. У немцев оказалась отлично отработанной система оповещения, в которой участвовало все население. То там, то здесь поднимались в небо дымы - жители зажигали кучи соломы, показывая продвижение русских. А мальчишкам 12-14 лет были выданы велосипеды, и они служили посыльными. И неприятеля дивизия не встретила - своевременно оповещенные, войска уходили. Часто уходили и гражданские лица. Поймали лишь нескольких солдат-разведчиков, переодетых в крестьянские и женские костюмы. Как докладывал Гурко, еще больше наверняка не поймали: "Нельзя же было задирать юбки каждой женщине в Восточной Пруссии". В тот же день дивизия вернулась на свою территорию.
      А 17.8 перешла в наступление вся 1-я армия и на 60-километровом фронте пересекла границу. На северном крыле двигался 20-й армейский корпус, южнее - 3-й, еще южнее 4-й. Кавалерия располагалась по флангам. На правом цвет гвардии, корпус Хана Нахичеванского из 4 дивизий. Там же двигалась конная бригада ген. Орнановского. Левый фланг прикрывала группа Гурко из кавдивизии и стрелковой бригады. Притвиц, в общем-то, действовал не лучшим образом. Он действительно мог разбить русских поодиночке или сорвать наступление - если бы проявил большую активность и ударил первым. Ведь немцы были готовы еще 10-11.8, когда войска Ренненкампфа только сосредотачивались на исходных рубежах. Но германский командующий эту возможность упустил. Не использовал он и время от выгрузки русских частей на станциях до их выхода к границе. И разведку наладил слабо - до первых сражений немецкое командование ничего не знало о настоящих силах и порядке развертывания русских. Притвиц выжидал, и только когда корпуса Ренненкампфа устремились вперед, начал выдвигать свои части навстречу. Против 2-й русской армии оставлялся заслон - 20-й корпус ген. Шольца и ландверные бригады. По расчетам Грюннерта и Хоффмана, для того чтобы эта армия изготовилась к наступлению и достигла рубежей, где располагались германские силы, нужно было 6 дней. А значит, за 6 дней требовалось разбить 1-ю армию, чтобы перенацелиться на 2-ю.
      Бой было решено дать в районе г. Гумбиннена в 40 км от границы, и сюда направлялись главные силы - на северном фланге 1-й корпус Франсуа с кавалерийской дивизией, правее его - 17-й Макензена, еще правее - 1-й резервный фон Белова. У русских было 6,5 пехотных и 5,5 кавалерийских дивизий и 55 батарей, против них выставлялось 8,5 пехотных, 1 кавалерийская дивизии и 95 батарей, в том числе 22 тяжелые. Однако еще во время марша на исходные позиции в штабе Притвица вдруг узнали, что 1-й корпус миновал Гумбиннен и идет дальше навстречу русским. А его самонадеянный и склонный к авантюрам командир Франсуа намерен атаковать. Задерживать Ренненкампфа на промежуточных рубежах в планы Притвица никак не входило. Наоборот, было выгодно, чтобы он подальше оторвался от своих тыловых баз и побыстрее достиг главных позиций немцев - чтобы успеть его разбить до подхода 2-й армии. И Франсуа слали приказы остановиться.
      Но он возражал - дескать, "чем ближе к России, тем меньше опасность для германской территории". Он возомнил себя чуть ли не новым Наполеоном и собирался проявить себя поярче. Противника он обнаружил 17.8 у городка Шталлупенен - в 32 км от Гумбиннена и в 8 от границы. 3-й русский корпус в движении опередил остальные. Брошенные немцами селения и отсутствие сопротивления притупили бдительность. Войска шли колоннами, без разведки и охранения. Этим и воспользовался Франсуа, нацелившись во фланг 27-й пехотной дивизии. Причем он был убежден, что наносит удар по северному флангу всего русского фронта, хотя правее 27-й шла 25-я дивизия того же корпуса, а еще правее - 20-й корпус. Немцы обрушились на авангардный, Оренбургский полк. Франсуа бросил на него бригаду пехоты с 5 батареями, и колонна на марше попала под жестокий фланговый огонь пулеметов, броневиков и артиллерии. Понесла большие потери, погиб и командир. Русские стали откатываться назад. В штабе 8-й армии, узнав, что Франсуа все же вступил в бой, были в бешенстве. Снова приказали немедленно отступить.
      Он заносчиво ответил: "Сообщите генералу фон Притвицу, что генерал Франсуа прекратит бой, когда разобьет русских". И донес о победе и 3 тыс. пленных. Откуда он взял этих пленных, исследователи гадают до сих пор. Видимо, таким количеством генерал оценил число раненых, оставшихся на поле боя. Но даже в этом случае они пробыли в руках немцев недолго. Отступившие русские опомнились от неожиданности, сорганизовались и перешли в контратаку. А во фланг Франсуа уже выходила соседняя 25-я дивизия, поспешившая на шум боя. В итоге русские взяли Шталлупенен, и не только отбили своих раненых, но и немецких, оставленных своими удирающими частями. Были также захвачены большие интендантские запасы и 7 вражеских орудий. Ну а Франсуа, спасая лицо (и должность), донес, будто одержал полную победу, но вынужден был отступить, повинуясь приказам Притвица. Хотя на самом деле, если бы он захотел задержаться, его вообще раздавили бы - вырвавшихся вперед соседей догонял и 20-й корпус.
      Армия Ренненкампфа перегруппировалась, подтянула отставших и двинулась дальше. Конный корпус хана Нахичеванского, оперирующий на правом фланге, получил от командарма задачу идти в рейд по немецким тылам и погромить вражеские коммуникации. Выступил он 19.8, но никакого рейда, собственно, не получилось. Немцы обнаружили корпус, и сюда была спешно переброшена по железной дороге ландверная бригада из Тильзита. А Хан Нахичеванский, вместо того чтобы обойти ее и углубиться во вражеские тылы, решил вступить в бой. Ведь это была лейб-гвардия, в которой служили представители лучших аристократических фамилий, с молоком матерей и родословными отцов впитавшие традиции доблести и воинской славы. Так как же можно было пройти мимо врага? На пространстве 10 км его 4 дивизии спешились и атаковали в лоб. И опять же каждый демонстрировал доблесть и презрение к опасности, вышагивали не кланяясь, в полный рост. Кавалергарды маршировали, как на параде, даже без выстрелов, а пример подавал командир полка князь Долгоруков, возглавивший атаку и шедший с сигарой в зубах. Под огнем пулеметов и винтовок. Так что потери понесли очень серьезные. А 1-я бригада лейб-гвардии кавалерийской дивизии вообще оказалась в критическом положении.
      Она взяла деревню Краупишкен, однако противник с двумя орудиями закрепился в соседнем селении Каушен и поливал картечью. Атака на Каушен захлебнулась, а оставаться на месте или отступить все равно выходило боком, немцы пристрелялись и наносили большой урон. Был ранен и командир конногвардейского полка Гартман. Оставалось одно - любой ценой подавить пушки. И начальник дивизии Казнаков бросил в бой резерв - 3-й эскадрон конногвардейцев, которым командовал ротмистр Петр Николаевич Врангель. Он был выпускником Горного института, потом выбрал военную службу и поступил в гвардию. Отличился добровольцем в Японскую, командуя казаками и заслужив несколько орденов. Позже окончил Академию Генштаба и по собственному желанию вернулся в родной полк. Задача ему предстояла нелегкая - наступать по открытому месту в пешем строю было безнадежно. Единственным шансом было проскочить на скорости - всех не перебьют. И Врангель с эскадроном ринулся в конную атаку. Урон понесли серьезный, выбило всех офицеров, кроме Врангеля, а под ним убило коня. Но орудия захватили, прислугу порубили и Каушен взяли. Врангель стал первым, кто в этой войне был награжден офицерским орденом Св. Георгия. Но потрепанный корпус вместо рейда пришлось отвести во второй эшелон, чтобы привести части в порядок. А хана Нахичеванского за неумелые действия Ренненкампф отстранил от должности. Однако тот был любимцем всей гвардии, офицеры обратились с ходатайством к Верховному. И Николай Николаевич упросил Ренненкампфа отменить приказ, дать командиру корпуса возможность реабилитироваться.
      Главные силы Притвица ожидали русских на удобной позиции по р. Ангерапп. Но Франсуа, чей корпус оставался выдвинутым вперед, снова выступил с предложением атаковать немедленно - и уверял, что есть возможность обойти северный фланг всего русского фронта. Притвиц колебался - то ли приказать Франсуа тоже отойти на Ангерапп, то ли подтягивать к 1-му остальные корпуса. Решающими оказались два обстоятельства. Командир 20-го корпуса Шольц доложил, что 2-я русская армия вышла к границе. Да и по расчетам получалось, что миновало 3 дня из 6, имевшихся в запасе у немцев, чтобы разбить Ренненкампфа до подхода Наревской армии. А главнокомандующий фронтом Жилинский нервничал. Счел, что немцы перед 1-й армией бегут, оставляя Пруссию без боя, и срывался план стратегического окружения. И послал приказ Ренненкампфу остановиться. Подождать, пока 2-я выйдет во вражеские тылы.
      Немцы зашифрованную радиограмму перехватили. Но сложных кодов в управлении войсками не применишь, а то вдруг и свои не распутают? А в штабе 8-й армии специально имелся профессор математики для таких случаев и разобрал содержание. Притвица приказание Жилинского взволновало. Получалось, что ожидая на позициях, можно попасть в клещи между двух армий. Значит, нужно было или самим атаковать 1-ю, или отрываться от нее и двигаться навстречу 2-й. Но на сражение с Ренненкампфом уже настроились, да и донесения Франсуа о "победе" под Шталлупененом выглядели обнадеживающе, и Притвиц приказал 20.8 нанести удар. Как писал впоследствии военный историк ген. Зайончковский: "Обнаружив движение двух корпусов в направлении Гумбиннен - Инстербург, не выведав еще определенно направления 20-го русского корпуса, германское командование решило обойти северный фланг этой группы, а у суетливого командира 1-го корпуса генерала Франсуа эта мысль развилась даже в желание устроить ей шлиффеновские клещи. Эта предвзятая мысль о русской группировке и идея клещей послужили основным мотивом розыгрыша сражения у Гумбиннена".
      Битва разыгралась на фронте 50 км от г. Гумбиннен до г. Гольдап. Соотношение сил было не в пользу русских. У них было 6,5 пехотных и 1,5 кавалерийских дивизии (63,8 тыс. бойцов, 380 орудий, 252 пулемета) против 8,5 пехотных и 1 кавалерийской дивизий немцев (74,5 тыс. чел., 408 легких и 44 тяжелых орудия - по другим данным 508 орудий, 224 пулемета). Вначале схватка завязалась на северном крыле, где на рассвете атаковал Франсуа. Он полагал, что наносит удар во фланг 20-го корпуса, хотя ошибался и развернул наступление в лоб. Но был настолько уверен в успехе и своем превосходстве, что сразу, без разведки, бросил в бой все части. Как вспоминает современник, войска шли "густыми цепями, почти колоннами, со знаменами и пением, без достаточного применения к местности, там и сям виднелись гарцующие верхом командиры".
      Удар германского корпуса обрушился на 28-ю русскую дивизию. А кавалерийскую дивизию с тремя батареями Франсуа послал в обход, чтобы прошлась по тылам. Корпуса Хана Нахичеванского в это время на фланге не было - он был отведен в тыл после вчерашней баталии. На пути немецкой конницы оказалась только кавбригада Орнановского. В ходе встречного жестокого боя ее отбросили, и противник погромил обозы 28-й дивизии. Впрочем, дальше углубиться в русские тылы немцам не позволили. Да и на фронте 28-я, хотя и понесла значительный урон, но опрокинуть ее двукратно превосходящим силам врага не удалось. Она организованно отступала под защиту своей артиллерии и отчаянно отбивалась. Предоставим слово самим немцам. Полковник Р. Франц писал: "20.8 впервые после полутора столетий в большом сражении встретились пруссаки и русские. Русские показали себя как очень серьезный противник. Хорошие по природе солдаты, они были дисциплинированы, имели хорошую боевую подготовку и были хорошо снаряжены. Они храбры, упорны, умело применяются к местности и мастера в закрытом размещении артиллерии и пулеметов. Особенно же искусны они оказались в полевой фортификации: как по мановению волшебного жезла вырастает ряд расположенных друг за другом окопов".
      А непосредственный участник этой атаки лейтенант Гессле из 71-й дивизии корпуса Франсуа вспоминал: "Перед нами как бы разверзся ад... врага не видно, только огонь тысяч винтовок, пулеметов и артиллерии. Части быстро редеют. Целыми рядами уже лежат убитые. Стоны и крики раздаются по всему полю. Своя артиллерия запаздывает с открытием огня, из пехотных частей посылаются настойчивые просьбы о выезде артиллерии на позиции. Несколько батарей выезжают на открытую позицию на высотах, но почти немедленно мы видим, как между орудий рвутся снаряды, зарядные ящики уносятся во все стороны, по полю скачут лошади без всадников. На батареях взлетают в воздух зарядные ящики. Пехота прижата к земле русским огнем, ничком, прижавшись к земле, люди лежат, никто не смеет даже приподнять голову".
      А вот описание того же боя из уст одного из русских артиллеристов: "Утром на 28-ю дивизию обрушился удар германского корпуса, подкрепленного частями Кенигсбергского гарнизона. Долго и упорно держалась наша пехота. Отдельных выстрелов слышно не было, казалось, что все кипело в каком-то гигантском котле. Все ближе и ближе, и вот на батарее стали свистеть немецекие пули. Под страшным огнем, наполовину растаявшая и потерявшая почти всех офицеров, медленно отходила 28-я дивизия на линию артиллерии 4-й, 5-й и 6-й батарей. Меньше, чем в версте от батареи тянулось шоссе, и через минуту, насколько хватал глаз, по шоссе хлынула серая волна густых немецких колонн. Батареи открыли огонь, и белая полоса стала серой от массы трупов. Вторая волна людей в остроконечных касках - снова беглый огонь, и снова все легло на шоссе. Тогда до дерзости смело выехала на открытую позицию германская батарея, и в то же время над нашими батареями пролетел немецкий аэроплан с черными крестами. На батареях стоял ад. Немецкая пехота надвигалась на батареи и обходила 4-ю, которая била на картечь, а в ее тылу уже трещал неприятельский пулемет, она погибла. С фронта немецкая пехота подошла к нашей батарее на 500 - 600 шагов и, стреляя, лежала. Батареи били по противнику лишь редким огнем, ибо уже не было патронов. Понесшие большие потери немцы дальше не пошли, и поле боя осталось ничьим".
      28-я дивизия потеряла до 60 % личного состава. Впрочем, тут следует оговориться насчет характерной и очень-очень существенной ошибки, которую слишком часто делают исследователи, автоматически приравнивая слово "потери" к убитым. В Первую мировую подсчет велся отнюдь не так, как в Великую Отечественную, и в цифры потерь включали всех выбывших из строя, вплоть до легко раненных, вскоре возвращавшихся в часть. Но все равно, урон был серьезный. Да только и немцы, сумев всего лишь потеснить противника, заплатили за успех дорогой ценой. Например, упоминавшееся выше шоссе, служившее русским артиллеристам хорошим ориентиром, было завалено трупами в несколько слоев. Враг был остановлен. А к полудню на помощь 28-й подтянулась 29-я дивизия, и русские перешли в контратаку. И части 1-го германского корпуса побежали. Франсуа вообще утратил управление войсками и смог восстановить его только к 15 часам. Правда, в донесениях опять наврал, что побеждал, но должен был отойти из-за неудачи соседей.
      А соседям и впрямь досталось еще больше. Наступавший в центре 17-й корпус Макензена выдвинулся на исходные рубежи к 8 часам утра. Но русские обнаружили его и открыли огонь первыми. Пехоту прижали к земле и не давали подняться. Рвались зарядные ящики. А части Ренненкампфа продолжали долбить врага и стали теснить атаками. Потери Макензена достигли 8 тыс. солдат и 200 офицеров. И во второй половине дня 35-я германская дивизия дрогнула. Побежала сначала одна рота - побежала, бросая оружие,- потом другая, потом целый полк, потом соседний... А офицеры штаба опережали их на машинах потом оправдывались, что хотели остановить войска. Русским досталось 12 трофейных орудий. Ну а на южном фланге 1-й резервный корпус фон Белова промешкал с выступлением, сбился с маршрута и в соприкосновение с противником вступил только к полудню. Тоже встретил плотную и хорошо подготовленную огневую оборону, а вскоре в связи с разгромом Макензена дал приказ отступать.
      Ренненкампф сперва дал команду преследовать врага, но потом отменил. Требовалось перегруппировать войска и разведать намерения противника. А главное, артиллерия расстреляла боекомплект, а тылы отстали. По данным воздушной разведки Ренненкампф знал о рубеже обороны на р. Ангерапп - и лезть туда очертя голову, без снарядов, было рискованно. Да ведь и главнокомандующий фронтом приказывал остановиться. А наутро выяснилось, что противник перед фронтом 1-й армии исчез... Потому что немцы удирали очень резво, некоторые части бежали 20 км и остановились лишь на позициях у Ангераппа. И настроение царило паническое. Выяснилось, что корпуса Франсуа и Макензена потеряли до 1/3 личного состава. А Шольц докладывал, что 2-я русская армия уже движется по Восточной Пруссии. Дело пахло полной катастрофой. И Притвиц принял решение отступать за Вислу. Причем под впечатлением поражения доносил в Ставку, что из-за летней жары уровень воды в Висле невысокий, и он сомневается, удастся ли без подкреплений удержаться и на этом рубеже.
      В Ставке сообщение о Гумбиннене тоже вызвало настроение, близкое к панике. В первом же сражении ни германские военачальники, ни германские войска не показали ожидаемого превосходства над русскими. И становилось ясно, что допускавшееся раньше отступление за Вислу очень может превратиться в дальнейшее бегство. Над Германией замаячил призрак русских армий, движущихся к Берлину. Притвица и Вальдерзее решили снять и послать туда кого-то более талантливого. Кандидатура имелась - генерал-майор Людендорф, герой Льежа. Замначальника Генштаба фон Штейн, направляя ему приказ о новом назначении, писал: "Конечно, Вы не будете нести ответственности за то, что уже произошло на Востоке, но с Вашей энергией Вы можете предотвратить худшее". Однако Людендорф, по германским меркам, не тянул на пост командарма по возрасту и происхождению. Поэтому его сделали начальником штаба, а командующего подобрали такого, чтобы не мешал его инициативам. Им стал 67-летний генерал-полковник Пауль фон Гинденбург, с 1911 г. пребывавший в отставке. С началом войны он подал рапорт о возвращении на службу, и теперь о нем вспомнили. Ну а Мольтке начал лихорадочно выискивать, за счет каких частей можно срочно усилить Восточный фронт. Стратегических резервов германская военная доктрина не предусматривала, а значит, усилить можно было только за счет Западного. И только за счет его ударной группировки, нацеленной на Париж. 23.8 в Ставке приняли решение направить в Пруссию корпуса, которые освободятся после взятия Намюра, и ряд других соединений...
      Черчилль писал в 1930 г : "Очень немногие слышали о Гумбиннене, и почти никто не оценил ту замечательную роль, которую сыграла эта победа. Русские контратаки 3-го корпуса, тяжелые потери Макензена вызвали в 8-й армии панику, она покинула поле сражения, оставив своих убитых и раненых, она признала факт, что была подавлена мощью России". А солдаты и офицеры, одержавшие эту победу, не знали, а в большинстве своем так и не узнали, что своим героизмом они фактически уже сорвали "план Шлиффена"... Кстати, Гумбиннена вы сейчас на картах не найдете. Теперь он называется Гусев - по имени командира батальона капитана С.И. Гусева. А Шталлупенен называется Нестеров - в честь заместителя командира корпуса С.К. Нестерова. Что кажется глубоко символичным. Правда, они погибли здесь в другую войну, не в 1914, а в 1945 г. Но какая, собственно, разница? Они тоже были русскими офицерами и сражались, по сути, с тем же самым врагом...
      15. ГЕЛЬГОЛАНД, АРДЕННЫ, НАМЮР
      Война вскоре перекинулась и в Азию. 15.8, совершенно неожиданно для немцев, им предъявила ультиматум Япония, на союз с которой или благожелательный нейтралитет так рассчитывали в Берлине. Но Япония осталась верной союзницей англичан, помогавших ей в свое время, да и не против была поживиться за счет Германии. Поэтому потребовала отозвать из китайских и японских вод германские вооруженные силы и не позже 15.9 передать ей "арендованную территорию Цяочжоу с портом Циндао". А получив отказ, 23.8 объявила немцам войну, чем создала им ощутимые дополнительные трудности. И не только из-за того, что их владения на Дальнем Востоке с началом боевых действий остались почти беззащитными. Во-первых, в Берлине надеялись, что русские вынуждены будут держать против Японии значительные контингенты. Теперь же эти контингенты могли быть переброшены на запад, что усиливало тревогу за Восточную Пруссию. А во-вторых, германский флот предполагал вести активную войну на коммуникациях в Тихом и Индийском океанах, базируясь в Циндао и других колониях. Сейчас и это оказалось под вопросом.
      Впрочем, тут стоит сделать отступление и взглянуть, что представляли собой военно-морские силы воюющих держав. По тогдашним теориям основой морской стратегии и тактики считался линейный бой - когда главные силы флотов встречаются друг с другом и в артиллерийской дуэли выявляется победитель. Поэтому страны-соперницы готовили свои эскадры именно к таким столкновениям. Самыми мощными боевыми единицами являлись дредноуты бронированные громадины в десятки тысяч тонн водоизмещения, с паротурбинными двигателями, позволявшими развивать приличную скорость, и большим количеством крупнокалиберной артиллерии. Скажем, британский "Дредноут", по имени которого получил название этот класс кораблей, имел 10 орудий калибром 305 мм и скорость 21 узел (узел - морская миля в час). Следующими по значению были линейные крейсера, с одним из которых читатели уже знакомы на примере германского "Гебена" - фактически облегченные дредноуты. Броня и артиллерия послабее, но радиус действия и скорость больше. Дальше по нисходящей шли додредноутные линкоры, или броненосцы. Работавшие на угле, тихоходные, меньше орудий главного калибра (на русских броненосцах - по 4 305-мм пушки). Дальше - броненосные крейсера, находившиеся примерно в таком же отношении к броненосцам, как линейные крейсера - к дредноутам. Дальше - легкие крейсера. Дальше по значению эсминцы и миноносцы, предназначенные, в основном, для торпедных ударов. Плюс корабли специального назначения - минные заградители, приспособленные для постановки большого числа мин, тральщики - мелкие суда, предназначенные, чтобы в этих заграждениях проделывать проходы, и т.д. В войну применялись и вспомогательные крейсера - обычные грузопассажирские пароходы, снабженные артиллерией. Что касается подводных лодок, то они, как и авиация, были оружием совершенно новым, и их возможности сильно зависели от года выпуска. Старые, с керосиновыми двигателями, были ненадежными, обладали небольшим радиусом действия и временем пребывания под водой экипаж в них просто угорал от выхлопных газов. Новые, дизельные, являлись уже достаточно совершенными для серьезных операций.
      Сильнейшей морской державой была, разумеется, Англия. В состав ее флота входило 20 дредноутов, 9 линейных крейсеров, 40 старых линкоров, 25 броненосных и 83 легких крейсера, 289 эсминцев и миноносцев, 55 подлодок (но в открытом море из них могли действовать лишь 7). Однако следует отметить и то, что в отношении развития флота британское руководство было очень консервативным. Любые новинки здесь находили дорогу с трудом. Один из главных теоретиков флота вице-адмирал Коломб заявлвял: "Нет ничего, что показывало бы, что давно установленные историей морских войн законы каким-либо образом изменились". И когда другой теоретик, адмирал Перси Скотт, выступил с мыслью, что "эра дредноутов и сверхдредноутов кончилась безвозвратно", и рекомендовал Адмиралтейству "создать тучи аэропланов и подводных лодок", его объявили чуть ли не еретиком. Можно обратить внимание и на такой факт - торпеда Уайтхеда, впоследствии применяемая всеми странами, хоть и была изобретена англичанином, но дома его не признали, и первые испытания торпед происходили в Австро-Венгрии. А мин к началу войны у англичан не было вообще.
      Общее руководство флотом осуществляли первый лорд Адмиралтейства У. Черчилль и первый морской лорд (начальник главного морского штаба) принц Баттенберг. Базировались корабли в гаванях Хумберга, Скарборо, Ферт-оф-Форта и Скапа-Флоу. Но с генеральным сражением, к которому, вроде бы, готовился флот, англичане не спешили. Соваться к германским берегам значило подвергать дредноуты угрозе мин и торпедных ударов. Да и была надежда, что на сухопутных фронтах французы и русские быстро раздавят врага, а при капитуляции Германия и так лишится кораблей. Поэтому британский флот ограничился прикрытием перевозок, защитой своих берегов и блокадой Германии. А большое сражение был готов дать лишь в том случае, если бы немцы вздумали прорвать эту блокаду и вступить в открытую борьбу за господство над морями.
      Германский флот по боевой мощи был вторым после британского. Он располагал 15 дредноутами, 4 линейными крейсерами, 22 старыми линкорами, 7 броненосными и 43 легкими крейсерами, 219 эсминцами и миноносцами и 20 подлодками (из них 9 новых). Некоторое количество кораблей еще достраивалось. Причем надо учитывать, что по ряду показателей немецкие корабли превосходили британские - по степени непотопляемости, по скорости хода. На технические новинки здесь обращали куда большее внимание, хотя и германское руководство находилось под влиянием отживших свой век стереотипов. Так, Тирпиц перед войной заявлял, что строить большое количество подводных лодок - это "легкомыслие". Потому что преобладание на море решится только линейными силами флотов. У немцев эти главные силы назывались "Флотом открытого моря", и русских, французов или итальянцев они вообще не воспринимали в качестве достойных противников - только англичан. В кают-компаниях поднимались тосты за "Дер Таг" - за "День", когда "Флот открытого моря" сойдется в сражении с британским "Гранд флитом" ("Большим флотом").
      Но в германских военно-морских силах очень сказывался фактор "многовластия". Главным создателем флота был гросс-адмирал Тирпиц. Однако с началом войны его роль резко упала - теперь он отвечал лишь за снабжение и постройку новых кораблей. А кроме него руководили командующий "Флотом открытого моря" фон Ингеноль и начальник Генерального морского штаба фон Поль. А единственным координатором их действий выступал сам кайзер. И если руководство армией он передоверял своим генералам, то флот был его любимым детищем, и решения он принимал только лично. А рисковать в столкновении с англичанами Вильгельм не желал. 30.7 Поль издал директиву флоту вести лишь "малую войну" против Англии - миноносцами, подлодками, минными постановками, "пока не будет достаточного ослабления противника, которое позволит более решительные действия". Для линейных сил кайзер полагал "необходимым сохранение флотом оборонительной позиции". Корабли базировались у о. Гельголанд, в Вильгельмсхафене, Киле, Данциге и готовы были дать бой лишь в том случае, если Британия будет угрожать германскому побережью. В общем, обе стороны были готовы вступить в решающее сражение, каждая в своем районе, но только эти районы не совпадали.
      Франция (3 дредноута, 20 броненосцев, 18 броненосных и 6 легких крейсеров, 98 миноносцев) и Австро-Венгрия (3 дредноута, 9 броненосцев, 2 броненосных и 10 легких крейсеров, 69 миноносцев, 7 подлодок) вообще не хотели подвергать риску дорогостоящие корабли. Первая убрала свой флот на средиземноморские базы, а вторая "защищала Адриатику" - ее линкоры и крейсера всю войну бесцельно дымили трубами в гаванях Триеста и Катарро.
      Россия, потеряв в Японской 2 эскадры, на время выбыла из числа ведущих морских держав. Тем более, что она была занята хозяйственными реформами, а строительство флотов - дело не дешевое. Ее судостроительная программа, принятая в 1912 г., предусматривая создание 7 дредноутов и 4 линейных крейсеров. Но они еще находились на стапелях заводов, а в начале войны русские располагали 9 старыми линкорами, 8 броненосными и 14 легкими крейсерами, 115 эсминцами и миноносцами и 28 подлодками (все старые). И все же "отсталой" в военно-морской сфере Россия не была. Тирпиц пишет, что в Петербурге "с жадностью хватались за любую новинку в области изобретений", и сами немцы в области тактики во многом переняли результаты исследований русского адмирала Г.И. Бутакова. Ну а отсутствие сильного линейного флота стимулировало развитие других видов техники, способных в той или иной мере компенсировать этот изъян. Так, были разработаны прекрасные эсминцы типа "Новик", соединяющие в себе качества как миноносца, так и крейсера скорость хода, маневренность и довольно сильное артиллерийское вооружение (4 орудия по 100 мм). Немцы впоследствии учли этот опыт и на своих новейших эсминцах тоже стали ставить 105-мм пушки вместо 88-мм. В России строились впервые в мире авианосцы - тогда их называли гидрокрейсерами. Был создан и первый в мире подводный минный заградитель "Краб".
      В минном деле русские моряки вообще не имели себе равных. И британский флот, оказавшийся совершенно неготовым в данном отношении, в 1914 г. купил в России тысячу шаровых мин для защиты своих баз. Еще больше технических достижений перенимали американцы. Они закупили все образцы русских мин и тралов, считая их лучшими, и приглашали инструкторов из России для обучения пользоваться ими. Купили они и гидросамолеты М-5 и М-9, также считавшиеся лучшими. А на новейших отечественных дредноутах типа "Севастополь" впервые устанавливались не двух-, а трехорудийные башни главного калибра. Причем с собственными дальномерами, что позволяло им в бою действовать независимо от главного дальномерного поста. Англия и Германия отнеслись к этим новшествам скептически, а американцы сразу оценили выгоду и тоже переняли, на их новых линкорах типа "Оклахома" стали монтироваться трехорудийные башни с автономным оборудованием. Но в связи с неравенством сил морские планы России были чисто оборонительными. Немцы впоследствии утверждали, что вынудили Балтийский флот сидеть в Финском заливе - но российским командованием это предусматривалось заранее. Основу обороны составляли минные заграждения - всего за годы войны в устье Финского залива было выставлено 39 тыс. мин. А из-под их прикрытия крейсера, эсминцы и субмарины совершали вылазки на морские просторы.
      Начало боевых действий на море было неудачным для Германии. Разведав подводными лодками подступы к базе у Гельголанда, туда совершила рейд британская эскадра адм. Битти. 23.8 английский легкий крейсер и несколько эсминцев напали вдруг на охранение базы, потопили старый миноносец и повернули восвояси. Ингеноль выслал в погоню легкие крейсера "Майнц", "Кельн" и "Ариадна". Те ринулись в преследование и угодили в ловушку удирающий отряд вывел их прямехонько на главные силы своей эскадры, включавшей и 4 линейных крейсера. Немцы вступили в схватку, но она была слишком неравной. Все три корабля были потоплены. А англичане потерь почти не имели - у них лишь один легкий крейсер получил повреждения. Ингеноль не решился вывести в море главные силы флота, так что эскадра Битти ушла безнаказанной. А кайзера утрата сразу трех крейсеров и миноносца очень расстроила и послужила дополнительным поводом для осторожности, обрекая флот на пассивное состояние.
      Произошли первые столкновения и на Балтике. В ночь на 26.8 немецкие легкие крейсера "Магдебург" и "Аугсбург" с двумя миноносцами погнались за русскими сторожевиками. Но те, пользуясь своей малой осадкой, стали уходить на мелководье у северной оконечности о. Оденсхольм. И "Магдебург" в темноте наскочил на камни. Эссен, узнав об этом, тотчас выслал русские крейсера "Богатырь" и "Паллада" с несколькими эсминцами. Приказал вынудить "Магдебург" сдаться, снять с мели и доставить в русский порт. Когда корабли приблизились к Оденсхольму, было замечено, что немцы с поврежденного крейсера переправляются на миноносец. Отряд открыл огонь, и миноносец, дав полный ход, скрылся в тумане, а на "Магдебурге" произошел взрыв, и он начал тонуть. Удрать сумели не все - в плен были взяты командир крейсера, 2 офицера и 54 матроса. Но самым ценным оказался другой трофей - водолазы сумели достать сигнальные книги, шифры и другие секретные документы. В результате в течение всей войны русский флот смог читать вражеские радиограммы. Причем немцы обратили внимание на странную осведомленность неприятеля, но сочли, что у них под носом действует шпион. Настойчиво искали его в штабах, требовали от своей агентуры в России во что бы то ни стало узнать о нем. А вот сменить коды так и не догадались...
      А на Западном фронте в конце августа разыгралось ожесточенное Пограничное сражение. Правое крыло французов, 1-я и 2-я армии, продолжали наступать в Лотарингии, в Эльзасе взяли Мюлуз. В центре 4-я и 3-я армии готовились к удару через Арденны. Германские силы в Бельгии Жоффр все еще серьезно недооценивал, вот и предполагалось наступлением двух центральных армий отрезать эту группировку противника. Причем командующий 3-й армии де Лангль доложил, что перед его фронтом немецкие войска движутся на запад. И запрашивал, не следует ли немедленно атаковать их во фланг, чтобы сорвать это передвижение? Но ему ответили - пусть, мол, идут. Чем больше их удалится из района Арденн, тем лучше. И тем больше их будет отрезано.
      А на северо-западном крыле фронта 5-я армия Ларензака совершала по жаре 80-километровый марш, чтобы занять позиции между Маасом и Самброй. Наконец-то она установила контакт и с англичанами, пристраивавшимися левее, но отстававшими на день пути. Они шли как на прогулку, крестьяне по пути щедро поили союзников вином, британцы менялись с ними сувенирами, раздаривая фуражки и ремни, и шагали в крестьянских колпаках. А еще левее располагались 3 слабенькие территориальные дивизии д`Амада и растрепанная кавалерия Сорде. Несколько батальонов Ларензак выслал в Намюр, который защищала 4-я бельгийская дивизия, и гарнизон этой крепости составил 37 тыс. чел. Французский Генштаб прикидывал, что немцев здесь наступает 17 - 18 дивизий. А против них 15 французских, 5 английских и бельгийская - всего 21. На самом же деле у немцев тут было 38 дивизий. 1-я армия фон Клюка, 2-я фон Бюлова и 3-я фон Хаузена выходили к франко-бельгийской границе. А по соседству, в Арденнах, 4-я армия герцога Вюртембергского и 5-я кронпринца лишь ждали, когда развернется и изготовится к атаке ударное крыло, чтобы тоже двинуться вперед. Ну а в Лотарингии баварский принц Руппрехт, которому были подчинены 6-я и 7-я армии, нехотя отходил перед французами и просил у Ставки разрешения атаковать.
      Потому что начали проявляться как раз те факторы, которые не учел Шлиффен. Солдаты, оставляя одну позицию за другой, падали духом, возникали панические настроения, роптали и офицеры. И Руппрехт доказывал, что контратака - меньший риск, чем отступление. Что таким образом он гораздо лучше свяжет силы французов. И что неразумно отдавать им всю Лотарингию. В Ставке колебались. Но когда Жоффр совершал перегруппировки своих войск, в одном месте немцы заметили отход французов и истолковали, что они разгадали опасность прорыва, перебрасывая войска на левый фланг. И Руппрехту сообщили, что контратаковать "не запрещено". Утром 20.8 части французских 1-й и 2-й армий, уже разохотившиеся беспрепятственно брать населенные пункты, вдруг столкнулись недалеко от Саребура и Моранжа с подготовленной обороной. И попытались атаковать так, как их учили - лихо, в штыки, плотными боевыми порядками для силы удара. Но на эти плотные порядки обрушился ливень снарядов, немцы косили их из пулеметов. Произошло то, что назвали "бойней у Моранжа". А основательно повыбив противника, немцы перешли в контратаку. 2-я армия Кастельно покатилась назад. 1-я еще держалась, но для нее возникла угроза обхода, и Жоффр приказал ей тоже отступить.
      Впрочем, наступление Руппрехта он счел частным контрударом и начал стягивать войска с других направлений, чтобы его парировать. Делать как раз то, чего добивались немцы. Жоффр пожертвовал второстепенным наступлением в Эльзасе, забрав оттуда 7-й корпус. Взял 3 дивизии из 4-й армии де Лангля из этих соединений между Верденом и Нанси стала создаваться новая "Лотарингская армия" ген. Монури. А Руппрехт между тем уже вторгся на французскую территорию. Очередная бомбардировка позиций 2-й армии продолжалась 75 часов. Только на городишко Сен-Женевьев обрушилось 4 тыс. снарядов. Войска хотели оставить г. Нанси, но командующий армией Кастельно приказал удержать его любой ценой. Завязались упорные бои, немцев осаживали контратаками. Но приостановить 6-ю и 7-ю германские армии французы смогли лишь откатившись к линии своих крепостей, когда их стала поддерживать мощная артиллерия Бельфора, Эпиналя и Туля.
      Однако наступление 3-й и 4-й французских армий в Арденнах не было отменено. И было, волею случая, назначено на тот же день, 21.8, когда намечалось и главное наступление германского ударного крыла и центра. Но немцы, в отличие от французов, знали о готовящемся ударе противника, и их 4-я и 5-я армия двигались навстречу через Арденны осторожно, окапываясь и поджидая врага на удобных рубежах. Французское же командование полагало, что против них крупных сил нет - они ушли в Бельгию. Жоффр даже запретил вести разведку! А то, мол, ее заметят и нарушится неожиданность операции. Так что французы ринулись по лесным горным дорогам наобум. И утром 21.8, в густом тумане, их колонны внезапно нарвались на вражеские позиции. Первые ряды смели пулеметами - по красным штанам и синим мундирам даже в тумане было удобно прицеливаться. А французам остановиться, закрепиться в обороне и разведать силы врага даже в головы не пришло. Немцев обнаружили - значит требовалось их опрокинуть. Впрочем, если бы и захотели, то окапываться их не учили, и на роту имелось всего несколько кирок и лопат для хозяйственных целей. И раз за разом, по мере подхода свежих частей, их бросали в штыковые. А офицеры отчаянно кидались в бой в первых рядах, четко выделяясь белыми перчатками и плюмажами на красных кепи. И, конечно, получали пули.
      К 22.8 жаркие бои шли уже по всему участку фронта - под Виртоном, Тинтиньи, Россиньолем, Нефшато, Лонгви. Французы несли огромные потери. Так, почти полностью погибла в бесплодных атаках 3-я колониальная дивизия, состоявшая из алжирцев. Однако и немцы терпели заметный урон - ведь переходя в наступление, они так же, как под Льежем или Гумбинненом, все еще действовали в плотных строях. И когда попадали под массированный удар французской корпусной артиллерии, картины были ужасающие. Очевидцы описывают овраг под Виртоном, где сотни, а то и тысячи мертвецов продолжали стоять и не падали, поддерживаемые другими телами. Но все же французам досталось не в пример сильнее. Их соединения поредели, были дезорганизованы, и сперва 4-я, а потом и 3-я армии начали отступать. Жоффр просто не верил случившемуся, требовал остановиться и воспользоваться своим численным превосходством - которого и в помине не было. Однако к концу дня 23.8 стало окончательно ясно, что сражение проиграно. 3-я армия Рюффе отходила на Верден - ее преследовала 5-я германская, обошедшая и блокировавшая крепость Лонгви. 4-я армия де Лангля де Карре катилась к Седану - а за ней продвигалась 4-я германская. Жоффр вынужден был отчасти смириться с действительностью и заявил: "Наступление временно приостановлено, но я предприму все усилия, чтобы возобновить его".
      Но это было уже нереально, так как еще более грозные события разворачивались на левом фланге. Здесь англичане и 5-я армия Ларензака, растянувшаяся на 50-километровом фронте, еще не успели закончить своего сосредоточения, только выдвигались на позиции. Френч 21.8 писал Китченеру, что до 24.8 не предвидится ничего серьезного: "Я полагаю, что хорошо знаю ситуацию и считаю ее благоприятной для нас". А вскоре британский конный разъезд встретился в селе Суаньи с вражеским, и капитан Хорнби был награжден как "первый английский офицер, убивший немца кавалерийской саблей нового образца"... С подобными представлениями о войне очень скоро пришлось распрощаться. 2-я германская армия фон Бюлова и 3-я фон Хаузена вышли к Намюру. Но задерживаться у крепости не стали - оставили для его блокады по корпусу, Гвардейский резервный и 11-й, а от Льежа уже подтягивались огромные осадные орудия. Главные же силы немцев нацелились против 5-й французской армии, с двух сторон - Бюлов с севера, Хаузен с востока. А 1-я германская армия фон Клюка готовилась атаковать англичан.
      10-й французский корпус, выдвинутый на берег Самбры, никакой позиционной обороны не создал - хотел вообще отбиваться контратаками, даже без артподготовки. И немцы отбросили его, с ходу форсировав реку. 22.8 разыгрались жестокие беспорядочные бои. Когда германские войска атаковали, их косил огонь скорострельных французских 75-миллиметровок. А французские части были подавлены немецкими снарядами и бомбежками с аэропланов. Алжирский батальон, доведенный обстрелом до бешенства, бросился в штыки на вражескую батарею, переколол расчет - но в этой атаке из 1030 чел. в батальоне остались двое. Французы стали подаваться назад и оставили г. Шалеруа. Ларензак обратился к Френчу с просьбой помочь ударом во фланг немцам. Британский главнокомандующий ответил, что сделать этого не сможет, но обещал 24 часа удерживать рубеж по каналу Монс. А ночью к войскам Бюлова подошла и армия фон Хаузена, и на французов обрушилась атака 4 свежих корпусов. Ларензака решили зажать между двумя армиями и уничтожить.
      К 23.8 удерживался лишь корпус генерала Франше д`Эспере - он единственный догадался собрать у местных жителей шанцевый инструмент и окопаться. Остальные части уже отступали. К полудню, после обстрела из осадных орудий, 4-я бельгийская дивизия покинула Намюр, уходя к морю, а немцы взяли северные форты этой крепости. А Ларензак получил сообщение от командующего 4-й армией де Лангля - что соседи отошли, оставив неприкрытым участок между Седаном и 5-й армией. И чтобы избежать окружения, тоже скомандовал общее отступление - чем и спас свои войска, хотя подвергся суровому осуждению со стороны Жоффра. У англичан с обороной дело обстояло получше, их Бурская война научила. Они подготовили на канале Монс даже не одну линию позиций, а две и успешно отражали атаки двух корпусов 1-й германской армии, но вскоре командир 2-го британского корпуса Смит-Дорриен узнал об отступлении французов, приказал взорвать мосты и отойти на вторую линию, построенную в 3 - 5 км за первой (французы о возможности взрывать за собой мосты вообще забыли). Отход прошел беспрепятственно, поскольку и немцам здорово досталось.
      Впрочем, у Клюка было еще два свежих корпуса, и в приказе на следующий день он велел им обойти противника с флангов. А британское командование считало, что против них действует не 4, а всего 1 корпус, запланировало на следующий день перейти в наступление и сбросить переправившихся немцев в канал. Но вдруг пришла телеграмма Жоффра, предупреждавшая, что перед ними очень крупные силы. А одновременно стало известно, что Ларензак отступает. И было принято решение тоже отходить. Причем с корпусом Смит-Дорриена не было даже телефонной связи, приказ он получил уже начав атаку, и пятиться ему пришлось под ударами преследующего врага. Один из батальонов вообще не получил приказ об отходе и был уничтожен. Жоффр 24.8 вынужден был признать, что "армия обречена на оборонительные действия". Правда, главной причиной неудач он счел "недостаток наступательного духа", но тем не менее, счел нужным немедленно осмыслить опыт боев и устранить ошибки в подготовке войск. Тогда же, 24.8, французское главное командование издало "Записку для всех армий", где говорилось о необходимости артподготовки, указывалось на пагубность использования пехоты в сомкнутых строях, запрещалось начинать атаки с дальних дистанций во избежание лишних потерь. Предписывалось окапываться, организовывать взаимодействие пехоты и артиллерии, воздушную разведку и корректировку огня.
      Союзники потерпели сокрушительное поражение. Французы потеряли в этих боях 140 тыс. чел., англичане гораздо меньше - 1600 чел., но Френч после первой неудачи впал в уныние, считал кампанию уже проигранной и думал о возвращении домой. Писал правительству о необходимости защиты Гавра, чтобы можно было совершить обратную посадку на корабли. А правительство Франции посылало отчаянные просьбы о помощи в Петроград. 23.8 посол Палеолог обратился к царю: "Умоляю Ваше Величество отдать приказ своим войскам немедленно начать наступление. В противном случае французская армия рискует быть раздавленной". На следующий день министерство иностранных дел снова взывало к Палеологу: "Настаивайте на необходимости наступления русских армий на Берлин. Предупредите русское правительство неотложно". А 25.8 пал Намюр, продержавшись всего 5 дней. Было взято 5 тыс. пленных - остальные защитники смогли вырваться. Германские армии, преследуя разбитого противника, широким фронтом вторглись во Францию...
      16. ПРУССКОЕ ПОРАЖЕНИЕ
      Основные части 2-й русской армии пересекли границу 21.8. Кстати, в этот день произошло солнечное затмение. И хотя о нем предупреждали заранее и в частях специально разъясняли суть явления, но многие солдаты восприняли это как дурной знак. Да наверное, и офицеры вспомнили "Слово о полку Игореве". 2-я армия вообще получилась "невезучей". Штаб Варшавского округа стал штабом Северо-Западного фронта, штаб Виленского округа - штабом 1-й армии. А штаб 2-й собирали "с мира по нитке", часто направляли тех, с кем не жалко расстаться. Командующий тоже был случайный, 55-летний Александр Васильевич Самсонов. В молодости он прекрасно командовал эскадроном на Турецкой войне, отлично проявил себя на Японской, возглавляя Уссурийскую бригаду и Сибирскую казачью дивизию. Потом был начальником штаба Варшавского округа. Но дальше пошел по административной части: служил наказным атаманом Войска Донского, Туркестанским генерал-губернатором и наказным атаманом Семиреченского казачества. К тому же, был болен астмой, и летом 1914 г. как раз лечился в Пятигорске. В должностных перетасовках начала войны вспомнили, что он служил в Варшавском округе, неожиданно вызвали с курорта к царю и дали армию. А он не посмел отказаться, раз оказали такое доверие. И получилось, что умея командовать лишь кавалерийской дивизией в 4 тыс. сабель, а потом 7 лет вовсе оторванный от оперативной работы, он получил огромное войсковое объединение.
      Войск было вроде много, 7 корпусов - 14,5 пехотных и 4 кавалерийских дивизии. Разворачивались, слева направо, 1-й, 23-й, 15-й, 13-й, 6-й, 2-й корпуса, а в резерве оставался Гвардейский. Но сочли, что для выполнения поставленной задачи это даже избыточно, и в связи с формированием новой 9-й армии отобрали Гвардейский, 23-й, почти всю корпусную артиллерию, часть конницы. А 1-й и 2-й должны были обеспечивать фланги, их не разрешали передвигать. Потом спохватились, что для наступления остается слишком мало, вернули одну дивизию 23-го, позже и другую, позволили использовать 1-й корпус - но они уже значительно отстали от соседей и должны были догонять. А 2-й, прикрывавший стык с 1-й армией, далеко оторвался от главных сил, и его переподчинили Ренненкампфу.
      И участок действий был "неудачным". Рокадной (т.е. проходящей вдоль фронта) железной дороги тут не имелось. К границе ветка подходила лишь на левом фланге. Части выгружались далеко от исходных позиций, топали пешком по плохим песчаным дорогам, по просекам, по жаре. Многие еще до начала наступления неделю были на марше. Колеса вязли в песке, обозы и артиллерия отставали. А плохой штаб и неопытный командующий не могли наладить этот процесс, вносили неразбериху. Конечно, столь слабому и несработавшемуся армейскому звену должен был оказать помощь штаб фронта. Но его главнокомандующий Жилинский практического опыта тоже не имел, руководство войсками выпустил из рук и свою роль видел лишь в отдаче приказов командармам. По планам 2-я армия должна была стать "молотом", который обойдет Мазурские озера с запада и прихлопнет немцев, "притянутых" к "наковальне" 1-й армии. И поскольку у Ренненкампфа все шло нормально, ему после Гумбиннена подтвердили приказ остановиться, чтобы немцы совсем не сбежали. А Жилинский то и дело подгонял Самсонова , "чтобы встретить врага, отступающего перед генералом Ренненкампфом, и отрезать его от Вислы". А тот совершенно растерялся и начал действовать в качестве передаточного звена, подгоняя командиров корпусов. И солдаты шли по 12 часов без привалов, выбиваясь из сил и все дальше отрываясь от тылов. В результате к 23.8 обстановка сложилась следующая. На левом фланге 1-й корпус ген. Артамонова занял приграничный город Зольдау. Но тут была железная дорога, и скопилось много других войск: 1-я дивизия 23-го корпуса, две кавдивизии, отставшая артиллерия. Распоряжаться такими массами Самсонов не умел, и "свалил с плеч ношу", переподчинив все это Артамонову.
      Правее, обогнав 1-й корпус, но отстав от главных сил, догоняла своих 2-я дивизия ген. Мингина из 23-го корпуса. Еще правее далеко углубились в прусскую территорию 15-й корпус ген. Мартоса, занявший без боя г. Найденбург, 13-й Клюева, взявший г. Омулефоффен и 6-й Благовещенского, вышедший к г. Ортельсбургу. Эти соединения и их начальники были отнюдь не "равнозначны". Так, Артамонов, всю жизнь был "генералом для поручений", разъезжал в дипломатических миссиях. Покомандовал корпусом в Японскую, но был одним из тех, кого Куропаткин тщетно пытался снять за склонность к панике и бегству при натиске противника. Николай Николаевич Мартос был отличным и опытным начальником. Хотя многие подчиненные его не любили за "придирчивость" и педантизм, но придирался на пользу дела, и его корпус был одним из лучших. Клюев тоже был из "генералов для поручений", а Благовещенский служил по линии военных сообщений. Но у Клюева сам корпус был прекрасным, прежде им командовал М.В. Алексеев, ушедший на повышение. А 6-й был сборным, слепленным из резервных частей.
      Германия к вторжению была готова. Припасы вывезены, сено сожжено. В Найденбурге при отходе подожгли большие склады и магазины, так что русским пришлось их тушить. Часть населения - поляки - встретила наших солдат восторженно. Немцы же в большинстве эвакуировались, некоторые остались держались любезно, но информировали своих о продвижении русских: порой просто по телефону. А штаб армии отстал от войск на 120 км, находясь в Остроленке, поскольку там была телефонная линия с Белостоком, с командованием фронта. Разведки Самсонов вообще не организовал, пользовались данными о противнике, которые передавались от Жилинского, тоже ничего толком не знавшего. Причем Самсонов еще и усугублял ошибки вышестоящих инстанций. Жилинский требовал наступать на северо-восток, навстречу Ренненкампфу, а командарм полагал, что так немцев можно упустить. И помаленьку заворачивал войска на северо-запад. А с корпусами телефонной связи не было - немцы резали провода. Ее осуществляли по радио, а чаще конной эстафетой, что приводило к большим задержкам. По сути, корпуса начали действовать сами по себе.
      23.8 разведка 15-го корпуса обнаружила севернее Найденбурга, у деревень Орлау и Франкенау, крупные силы врага. Здесь, на заранее укрепленных позициях поджидал русских заслон, оставленный против 2-й армии,- 20-й корпус ген. Шольца, значительно усиленный ландверными соединениями и по численности соответствовавший примерно двум русским корпусам. У Орлау и Франекнау окопались 2 дивизии этого заслона и 16 батарей. Мартос развернул свои части и атаковал. После артподготовки Симбирский, Полтавский, Черниговский полки ринулись на штурм и ворвались в Орлау. Но Шольц контратаковал, введя резерв. Командир Черниговского полка Алексеев остановил побежавших солдат и повел в штыки знаменную роту. Он был убит, а вокруг знамени (Георгиевского - за 1812 г.) завязалась рукопашная. Три раны получил знаменосец, погиб заменивший его поручик. Немцам удалось окружить вклинившийся в их расположение полк и лишь ночью он прорвался к своим, вынеся знамя и раненого знаменосца. К утру Мартос перегруппировал части и возобновил наступление. Артиллерия ударила по выявленным целям, а пехота еще в темноте подобралась к вражеским позициям по-пластунски и перебежками и ринулась вперед. Немцы не выдержали дружного натиска и побежали, бросая орудия. 15-й корпус потерял в сражении 2,5 тыс. убитыми и ранеными, в том числе 2 командиров бригад и 3 командиров полков. Но 37-я дивизия противника была фактически разгромлена, и русские устремились в преследование.
      А по Германии катилась паника. На запад хлынули толпы беженцев, рассказывая ужасы о русских, которых они в глаза не видели. В принципе, они лишь ретранслировали то, что внушала им собственная пропаганда, живописавшая, что будет, когда придут жуткие казаки, если вдруг придут. И теперь с квадратными глазами пересказывали содержание газетных статей и плакатов о поголовных изнасилованиях и пожирании младенцев. Оберпрезидент Пруссии помчался к кайзеру, умоляя о спасении. А когда после Гумбиннена стало известно еще и о поражении под Орлау, это упрочило решение направить на восток дополнительные силы.
      Сперва Мольтке вообще хотел перебросить с Запада 6 корпусов. Потом, при более взвешенных расчетах, решили пока ограничиться двумя с половиной.
      Правда, в 8-й германской армии шок Гумбиннена уже прошел, подтянулись отставшие и заблудившиеся, и потери оказались поменьше, чем виделось сперва. И Притвиц уже и сам передумал бежать за Вислу. Но карьера его была решена. Людендорф и Гинденбург прямо с дороги рассылали приказания, а на месте Грюнерт и Хофман еще до прибытия нового командования начали реализовывать план операции - оторваться от 1-й армии и разбить 2-ю. Изобретать им, в общем-то, ничего не пришлось. Еще до войны считалось, что русские попытаются отрезать выступ Пруссии ударом с юга, а с востока оставят лишь заслон. И на учениях отрабатывалось, как перегруппировать войска, чтобы нанести фланговый контрудар южной группировке. Для этого имелись все условия: через Пруссию проходили 3 рокадных железных дороги, параллельных друг дружке: одна вдоль моря через Кенигсберг и Мариенбург, другая южнее через Алленштайн и Остероде, третья вдоль границ, через Зольдау и Найденбург. Их, в свою очередь, связывали между собой поперечные ветки, что позволяло свободно маневрировать войсками.
      Против Ренненкампфа оставлялись 1,5 пехотных дивизии из резерва Кенигсбергского гарнизона, кавдивизия и ландверная бригада. А все остальное - 11,5 дивизий, сосредотачивалось против Самсонова. Корпуса Макензена и Белова стали отводиться назад, а корпус Франсуа, действовавший севернее, маршировал к Кенигсбергу, грузился в вагоны и кружным путем перебрасывался на левый фланг 2-й русской армии. Его перемещение обнаружила русская разведка, но Жилинский истолковал данные превратно - что главные силы немцев намерены укрыться в крепости (где на самом деле оставались только ландштурмисты), и 23.8 отдал Ренненкампфу приказ - продолжить наступление, но не на соединение со 2-й армией, а на Кенигсберг. Самсонов же известие о бое под Орлау получил только 24.8. В это время и с левого фланга стали поступать сведения о накоплении противника - туда прибывали эшелоны с частями Франсуа. И Самсонов запросил разрешения остановиться подтянуть тылы и уточнить расположение врага. Жилинский не только отказал, но и обвинил командарма: "Видеть противника там, где его нет,- трусость, а трусить я не позволю генералу Самсонову". После такого оскорбления Самсонов отбросил всякую осторожность. Подтвердил приказ войскам "вперед" и решил перенести штаб в Найденбург. И его корпуса стали расходиться веером на фронте в 200 км. На левом фланге кавдивизия ген. Любомирова, переданная 1-му корпусу, взяла г. Уздау, порубив оборонявшие его ландверные части. 15-й корпус, преследуя немцев, заворачивал на запад. 13-й, не встречая сопротивления, вырвался вперед, нацеливаясь на Алленштайн, второй по величине город Восточной Пруссии. А 6-й должен был обеспечивать фланг, занял Бишофсбург и шел на северо-восток, навстречу Ренненкампфу (который к нему уже не шел).
      Но и в штабе противника, расположенном в Остероде, куда прибыли Гинденбург и Людендорф, атмосфера была нервозной. Получали противоречивые сведения о движении Ренненкампфа и слали противоречивые приказы командирам корпусов. 1-му резервному фон Белова и 17-му Макензена то идти на Самсонова, то подождать, то развернуться обратно на восток. Идею устроить "Канны" 2-й русской армии, повернув войска спиной к 1-й, считали слишком рискованной, склонялись к тому, чтобы просто нанести фланговый удар и заставить отступить. И Франсуа приказывали атаковать, но он медлил, ссылаясь на неготовность. Хоффман доказывал, что бояться нечего, надо действовать смелее. Его уверенность основывалась на точных расчетах - между русскими армиями было 125 км, и при быстром ударе 1-я все равно не успела бы помешать. Но чтобы убедить оппонентов, он пустил в ход байку - дескать, Ренненкампф ни за что не поможет Самсонову. Поскольку сам Хоффман был на Японской и знает, что эти генералы там поссорились, Самсонов публично дал пощечину Ренненкампфу. Конечно, это было абсолютной ложью. Во-первых, Хоффман был в Маньчжурии наблюдателем не в русской, а в японской армии. И стал, кстати, одним из "дипломатов", кто испортил японо-германские отношения, в глаза назвав японского генерала "желтомордым дикарем". А во-вторых, Хоффман, хоть и считался в Генштабе "специалистом по русским делам", проявил полное незнание традиций царской армии, где офицер, получивший пощечину, обязан был вызвать обидчика на дуэль или выйти в отставку. Но оскорбительный анекдот так и пошел гулять в литературе...
      Однако решающим аргументом стали перехваченные радиограммы, из 1-й армии во 2-ю, где Ренненкампф извещал соседа о своем местонахождении, и с приказом Самсонова корпусам - с указанием их расположения. Все - открытым текстом. Что часто трактуется как некая феноменальная русская беспечность. На самом же деле подобное явление было общим для тогдашних армий. Полевые рации были еще несовершенными, шифровальное дело поставлено плохо, часто возникала путаница. И, скажем, во Франции германские войска тоже перешли на незашифрованные радиограммы. Другое дело, что французы не сразу этим воспользовались. а немцы в Пруссии шанс не упустили. Но даже получив такую информацию, командование вместо глобальных "Канн" приняло более скромное решение - оттеснить фланговые корпуса от Уздау и Бишофсбурга, а окружать лишь центральную группировку.
      Но оставалась еще проблема с 20-м корпусом. Что толку было осуществлять фланговые маневры, если Мартос прорвет центр? И разбитому Шольцу приказали занять позиции у селения Мюлен и остановить противника, его корпус усиливался 3-й резервной и 1,5 ландверными дивизиями. И на эти позиции наскочила дивизия 23-го корпуса, догонявшая передовые части в промежутке между 1-м и 15-м. Ее командир ген. Мингин атаковал с ходу, после длительного марша, не зная, что противник многократно превосходит его. Тем не менее, правое крыло дивизии - Либавский и Кексгольмский полки опрокинуло врага и вклинилось в оборону. Но левое, Эстляндский и Ревельский, было разбиты и стало отступать. Узнав об этом, Мингин отвел и правые полки. Мартос узнал, что левее идет бой и обозначилась группировка противника. Но его догнал приказ наступать не на запад, к Мюлену, а на северо-восток, на Хохштайн. Подставляя врагу тыл. Он принял решение, исходя из реальной обстановки. 2 полка послал по приказу на Хохштайн, а главные силы повернул на Мюлен. Послал записку в 13-й, к Клюеву, с просьбой помочь, а также донесение Самсонову. Предлагал направить к нему весь 13-й корпус и доказывал, что врагу можно нанести решительное поражение. Действительно, в случае разгрома группировки Шольца весь план германского окружения рухнул бы - наоборот, 2 вражеских корпуса очутились бы в полукольце. Клюев откликнулся, выделил бригаду, хотя она прибыла к Мартосу лишь через сутки.
      Между тем уже и командование фронта обратило внимание на разброс корпусов и приказало собрать их вместе. Но судило об обстановке по карте и поэтому ориентировалось на вырвавшийся вперед 13-й корпус. К нему было приказано двинуть слева 15-й и справа 6-й. Потом спохватились, что останется неприкрытым восточный фланг, и 6-му оставили прежнюю задачу оставаться у Бишофсбурга. Но отмена опоздала. 26.8 он выступил на Алленштайн двумя колоннами, впереди - дивизия Рихтера, за ней - Комарова. И Комарову разведка вдруг доложила, что сзади, в 10 км, движется с северо-востока скопление противника. Он решил, что это те самые немцы, которые бегут от 1-й армии и которых надо перехватить. Развернул дивизию и повел навстречу для атаки. Но это был корпус Макензена, готовящийся к фланговому удару. Произошел встречный бой у селения Гросс-Бессау. Части Комарова отчаянно отбивались и послали просьбу о помощи головной дивизии, ушедшей уже на 14 км вперед. Рихтер, получив это известие, тоже развернулся и ускоренным маршем двинулся назад. И столкнулся с корпусом фон Белова, выдвигающимся параллельно Макензену. А Комаров потерял 4 тыс. чел., 16 орудий и решил отступать. Начали откатываться и войска Рихтера. Но организовать преследование немцы не смогли - возле ст. Ротфлис их задержал резервный отряд ген. Нечволодова из 2 полков, 7 сотен казаков и дивизиона 152-мм мортир, встретивших противника губительным огнем. Германцы по калибру артиллерии сочли, что против них стоит весь корпус, и не решились лезть напролом. Однако Благовещенский в Бишофсбурге растерялся, остановить отступающие войска не смог, и они стали отходить дальше. Ночью случайные выстрелы и слухи усиливали панику. Управление корпусом было утрачено, и он беспорядочно покатился в сторону границы.
      Непонятная ситуация в Пруссии стала беспокоить и Ставку. 26.8 великий князь Николай Николаевич посетил штаб Северо-Западного фронта и приказал нацелить 1-ю армию, чтобы она установила связь со 2-й. А Ренненкампф к этому моменту занял Инстербург (ныне Черняховск), перерезал немцам железную дорогу на Мемель (Клайпеду) и вышел к Балтийскому морю у Лабиау (Полесска), в 50 км от Кенигсберга. И Жилинский оставался при своем заблуждении - немцы укрылись там. Поэтому вопреки указанию Верховного подтвердил задачу Ренненкампфу - начать осаду Канигсберга. А штаб 2-й армии только-только добрался до Найденбурга, реальной обстановки не представлял и, получив просьбу Мартоса о подкреплении, отказал - ведь, по директиве Жилинского, не 13-й корпус должен был идти к 15-му, а 15-й к 13-му.
      27.8 обстановка еще более обострилась. Утром немецкая авиаразведка обнаружила, что 6-й корпус далеко отступил, и во фронте - дыра. Корпус Макензена сразу двинул на юг, за 6-м, а фон Белова - на запад, к Алленштайну. А на другом фланге этим утром ген. Франсуа нанес удар на Уздау. После часовой артподготовки, перепахавшей все окрестности, его дивизии ринулись в атаку. Был заранее подготовлен и летучий отряд, чтобы после прорыва бросить его по шоссе на Найденбург и Вилленберг, на окружение - кавалерия, пехотная бригада на машинах, велосипедисты и мотоциклисты. Но находившиеся в Уздау командир 1-й стрелковой бригады ген. Савицкий и полковник Генштаба Крымов сумели организовать оборону из оказавшихся тут разрозненных частей. И противника встретили достойно. Гумбиннен немцев еще ничему не научил, и наступали они густыми цепями, в ногу, останавливаясь для ружейных залпов - первая шеренга с колена, вторая стоя. Русские пулеметы, винтовки, шрапнель косили их, как на стрельбище. А потом Петровский и Нейшлотский полки ударили в штыковую, и враг обратился в бегство. Возникла такая паника, что один из своих батальонов Франсуа нашел лишь на следующий день, за 45 км от поля боя.... Но командир 1-го корпуса Артамонов повел себя так же, как на Японской. Струсил и приказал отступать к Зольдау. Причем в докладе Самсонову солгал: "Все атаки отбиты, держусь, как скала. Выполню задачу до конца". Франсуа занял оставленный Уздау. Дорога на Найденбург была открыта, но посылать свой летучий отряд он не решался. Понеся огромные потери, не верил, что ему отдали город за здорово живешь, окапывался и ждал контрудара.
      А Мартос завязал сражение с силами Шольца, превосходящими его в 1,5 раза. Причем весь этот день бой шел в пользу русских. Прорвали укрепления, опрокинув противостоящие части, и взяли Мюлен. Германское командование срочно перебросило дивизию с другого участка - бегом, бросив для скорости ранцы, и контратакой кое-как выправило положение. Попробовало охватить фланг, но наткнулось на стойкую оборону Либавского и Кексгольмского полков дивизии Мингина, и Гинденбург решил, что там больше корпуса. В штаб Самсонова со всех сторон сыпались тревожные донесения. Но даже явно обозначившаяся угроза "клещей" не подтолкнула командование к экстренным мерам. Задачи ставились прежние - наступать. И лишь когда в Найденбург забрели вдруг солдаты разбитых Эстляндского и Ревельского полков, которым полагалось находиться далеко, и рассказали о сражении под Мюленом, был издан приказ 13-му корпусу идти на помощь. А затем от случайных кавалеристов узнали, что Артамонов сдал Уздау. Самсонов разгневался за обман, отстранил Артамонова от командования и назначил вместо него ген. Душкевича. Однако Душкевич был на передовой, пытаясь из отступающих частей создать оборону, и руководство принял инспектор артиллерии князь Масальский. Так что в левофланговой группировке, вдобавок ко всему, стало трое начальников.
      В общем-то ситуацию еще можно было исправить, а то и переломить в свою пользу. Для этого Самсонову стоило лишь поехать на левый фланг, где скопилась без толку третья часть его армии, наладить там управление и нанести контрудар - и Франсуа сам попал бы в ловушку. В конце концов, можно было просто отвести центральные корпуса назад. Но правильно распорядиться своими многочисленными соединениями неопытный командующий не сумел. И принял то единственное решение, которого не должен был принимать ни в коем случае. Ехать на передовую, где все вроде стало бы привычно и понятно. Приказал штабу разделиться надвое, канцелярским службам эвакуироваться на русскую территорию, а сам с офицерами оперативной части и конвоем казаков отправился в эпицентр боев. Последнее его донесение гласило: "Переезжаю в штаб 15 корпуса, Надрау, для управления наступающими войсками. Аппарат Юза снимаю, временно буду без связи с вами. Самсонов". И все. С этого момента армия лишилась единого руководства. К вечеру 27.8 и в штабе фронта поняли, что немцы не удирают за Вислу, а атакуют. И только тогда полетел новый приказ Ренненкампфу - помочь Самсонову и установить с ним связь конницей. И 28.8 части 1-й армии выступили. Заведомо опаздывая к развязке - между армиями было 95 км.
      Ну а Гинденбург после тяжелых боев уже решил сузить задачу - окружать только один 15-й корпус. Для этого предусматривались удары с трех сторон с фронта, обходом с севера, через Хохштайн, а 41-й дивизии ген. Зонтага предписывалось обойти с юга и захватить господствующие высоты у деревни Ваплиц. Эта дивизия двинулась ночью. Но русские заставы немцев заметили, и штурм высот, начавшийся на рассвете, был встречен дружным огнем Полтавского, Калужского и Либавского полков. Врага отбросили, вдобавок по отступающим, приняв их в полутьме за атакующих русских, ударила своя артиллерия, а штыковая контратака довершила разгром. Только пленных было взято 2200, в том числе 100 офицеров, захвачено 13 орудий. Гинденбург и Людендорф пребывали в шоке. Приказали Франсуа отменить все прежние планы и идти на помощь Шольцу, который "сильно измотан". Франсуа выполнил это требование лишь наполовину. Он уже успел восстановить порядок в своих войсках и разобраться в обстановке. К Мюлену он послал одну дивизию - и никакой помощи она не оказала. Ее встретил Кексгольмский полк. Встал насмерть, но врага не пропустил. А Франсуа с остальными силами атаковал Зольдау, выбил оборонявшиеся там части - и после этого все же послал свой летучий отряд на Найденбург.
      Между тем 13-й русский корпус накануне вошел в Алленштайн. Город выглядел вполне мирно. Чистенький, благополучный. Работали магазины, кафе. Жители вежливо кланялись даже рядовым, а на больницах висели плакаты с просьбой не беспокоить пациентов... О соседе справа, 6-м корпусе, Клюев ничего не знал. Правда, получили оттуда радиограмму, но ее не сумели расшифровать. А с самолета были замечены приближающиеся с востока войска, около корпуса. И решили, что это и есть 6-й. И выступили, согласно полученному приказу, на помощь Мартосу. А до подхода "6-го" оставили в Алленштайне по батальону от Дорогобужского и Можайского полков. Германский корпус фон Белова смял их мгновенно, причем активно помогли и местные жители, стреляя из окон, а с чердака больницы ударили вдруг пулеметы. И немцы устремились вдогон за 13-м. Неполный Дорогобужский полк, шедший в арьергарде, обнаружил преследование. Однако Клюев счел, что это небольшие отряды. Велел полку остановиться и отразить их. Дорогобужцы заняли рубеж в дефиле между озерами, и на них обрушился удар авангардной дивизии врага. Артиллерии им не оставили, даже запасы патронов ушли с обозами. Отбивались из пулеметов, пока было чем, собирали боеприпасы хоть для одного пулемета, потом остались только штыки. Но местность была такова, что противник не мог развернуться широким фронтом, и его раз за разом осаживали контратаками. Погиб командир полка Кабанов, редели батальоны, однако немцы так и не прошли до вечера. Лишь с наступлением темноты остатки полка снялись и пошли искать своих, унося тело командира.
      А под Мюленом 28.8 наседали уже не русские, а немцы, а Мартосу приходилось отбиваться. Особенно жарко было в Хохштайне, где оборонялась бригада 13-го корпуса, присланная накануне, Нарвский и Копорский полки. Она попала в полуокружение, ее оборона простреливалась с трех сторон, а отвечать она могла лишь 3 приданными батареями. Тем не менее, все атаки отбили с большими потерями для неприятеля. А главные силы 13-го вышли на высоты недалеко от Хохштайна, и Клюев приказал остановиться, не в силах разобраться в ситуации и ожидая приказов свыше. Между ним и сражающимися частями были немцы, которых легко можно было раздавить. Но он выслал вперед лишь один Невский полк. Который внезапной атакой разогнал и обратил в бегство германскую дивизию, не понявшую какие силы на нее напали. Но поддержан не был - Клюев приказал полку отступить.
      Вечером прибыл к Мартосу и Самсонов со штабом. И окончательно все загубили. В 15-м корпусе кончались снаряды и патроны, не было продовольствия, и оставалось только отступать. Убедившись в этом, Самсонов отход разрешил, штаб разработал план "скользящего щита", по которому соединения с северного фланга поочередно переходили на южный и занимали позиции - сперва обозы, потом 13-й корпус, потом 15-й, потом 23-й. А поскольку отступать предполагалось к Найденбургу, Мартосу с его штабом приказали ехать туда и заранее выбрать подходящую позицию. Лучший корпус был обезглавлен. Но и Самсонов с войсками не остался - может быть, рывок на передовую выплеснул остатки его былой энергии, а может, и болезнь сказалась, обострившись от нервных и физических нагрузок. И его тоже уговорили уехать, организовывать работу на новом месте, а командование всей отходящей группировкой поручили Клюеву. Тот все еще стоял у Хохштайна, узнал о приказе отступать и двинул на юг, оставив еще один арьергард Каширский полк. И конечно, из плана "скользящего щита" ничего не получилось. Регулировать его выполнение было некому, да и нереально в лесах, без связи - и пошли кто как. Немцы попытались преследовать, но корпус Мартоса, даже лишившись управления, был еще боеспособен, и у с. Кунхенгут Кременчугский и Алексопольский полки устроили засаду. Промерили расстояния, навели заранее пулеметы и в темноте расстреляли колонну, двинувшуюся за ними.
      А Гинденбург вообще отказался уже от плана окружения и докладывал в Ставку: "Сражение выиграно, преследование завтра возобновляется. Окружение северных корпусов, возможно, более не удастся". Потому что разведка доложила о движении 1-й армии. Корпусам Белова и Макензена опять приказали разворачиваться ей навстречу, а Шольцу и Франсуа - лишь "огибать" и преследовать 2-ю. Но у немцев тоже действовала инерция передачи и выполнения распоряжений. Франсуа уже перехватил пути отхода русских уезжая, Самсонов даже не позаботился организовать оборону Найденбурга, и немцы захватили его почти без боя, встретив только обозных и свезенных сюда раненых. А Макензен, взбешенный постоянным дерганьем и располагая данными, что Ренненкампф еще далеко, послал телеграмму, что снимает связь - якобы еще до получения нового приказа. И повел корпус на Вилленберг, навстречу Франсуа.
      Штаб фронта, утратив связь с Самсоновым, даже не попытался самостоятельно выяснить обстановку и взять на себя управление войсками. А утром 29.8 до Жилинского дошло донесение от эвакуированной части штаба 2-й армии - что она отступает. Главнокомандующий рассудил, что напрасно послал 1-ю и телеграфировал Ренненкампфу: "2-я армия отошла к границе. Приостановить дальнейшее выдвижение корпусов на поддержку". Но Ренненкампф понимал ситуацию глубже и отдал своим частям приказ "ввиду тяжелых боев 2-й армии" идти ей на помощь. В окруженной группировке в этот день еще продолжались бои. Арьергардный Каширский полк, оставленный у Хохштайна, с присоединившимися к нему подразделениями Нарвского был взят в кольцо. Против его 16 орудий гремели 86, но русские дрались до 14 часов, атакой захватили вокзал. В последней рукопашной пал командир полка Каховский со знаменем в руках. А мелкие группы солдат держались до вечера. У с. Шведрех, в межозерном сужении, немцев, пошедших за 13-м корпусом, встретил еще один арьергард, Софийский полк. Бой шел до 15 часов, полк понес большие потери, но и немцы отстали. А на 15-й корпус они вообще наседать боялись, шли следом. Впереди же сплошной линии окружения не было. На дорогах немцы выставили заставы, курсировали разъезды и бронемашины, а по железным дорогам - бронеплатформы. Прорваться было не сложно. Если действовать организованно. Но в условиях ночного отступления по лесам части перемешались, нарушилось управление, и они текли беспорядочными толпами. Тащились из последних сил, голодные - 15-й корпус четверо суток не выходил из боев, а 13-й за двое суток прошагал больше 80 км.
      А здешний лес надежного укрытия не представлял. Его через каждые 2 км прорезали просеки, было много речушек и болотистых низин с дамбами. И противник, обнаружив с аэропланов местонахождение русских, начал на их пути устраивать засеки, выставлять заслоны с пулеметами и артиллерией. У каждой дамбы или перекрестка встречал огонь. Вся масса останавливалась, авангардные батальоны разворачивались к бою и разгоняли врага. А через пару километров, на следующей просеке, ждал новый заслон, и все повторялось... И около села Саддек, попав под очередной обстрел, Клюев решил "во избежание ненужного кровопролития" сдаться. Впрочем, предоставил желающим свободу спасаться, кто как может. Одни отделились, пошли на прорыв и в большинстве прорвались. У других больше не было сил, и они подчинились решению начальника. Некоторые предпочли погибнуть в бою. Так, севернее Найденбурга группа смельчаков из 13-го корпуса захватила 4 немецких орудия, заняла круговую оборону и дралась до последнего.
      Мартос, посланный вперед своих войск, нарвался на немцев, попал под артобстрел. Погиб начальник его штаба ген. Мачуговский, уцелевшие в суматохе потеряли друг друга. Мартос с тремя спутниками сутки блуждали в лесу без еды и воды, ориентируясь ночью по звездам. Услышали рядом солдат и подумали, что свои - лошади тянули в ту сторону. Но вспыхнул немецкий прожектор, ударил пулемет, под Мартосом убило коня, и его схватили. Так же блуждал и Самсонов. Лишь 29.8, добравшись до Орлау, он убедился, что никакого "щита" больше нет и отступление идет хаотически. Пробовал командовать на дорогах ротами и батальонами, потом впал в полную прострацию. Тыкались то туда, то сюда, обнаруживая немцев, где-то потеряли казаков конвоя. Пошли ночью через лес. Лошади выбились из сил, и зашагали пешком, держась за руки, чтобы не потеряться. Самсонова измучила астматическая одышка, и уже в 10 км от границы сделали привал. Командующий тяжело переживал случившееся, говорил: "Царь доверился мне. Как я встречусь с ним после такого разгрома?" Отошел в сторону, и его спутники услышали выстрел. Тело Самсонова не смогли найти в темноте, а утром появились немцы, и начальник штаба Постовский с другими офицерами предпочли оставить труп. А через час встретили казачий патруль - вышли к своим.
      Командование фронта уяснило картину только вечером 29.8. Из Найденбурга успел выскочить командир раздерганного 23-го корпуса Кондратович с частью Эстляндского полка. Он-то и доложил обстановку. Забили тревогу - Ренненкампфу приказали организовать поиск конницей. Но направление дали неверное - почему-то на Алленштайн, где русских давно не было. А 1-му и 6-му корпусам велели нанести удары по флангам, чтобы облегчить выход окруженной группировке. А в 1-й еще накануне добрался офицер от Самсонова с приказом ударить на Найденбург. Но там царило безвластие, Артамонов, Душкевич и Масальский принимали и передавали дела, и пошли споры, кто будет организовывать наступление. Лишь после приказа Жилинского раскачались и послали сводный отряд ген. Сирелиуса, командира отставшей дивизии 23-го корпуса - Варшавской гвардейский. А Благовещенский послал к Вилленбергу отряд ген. Нечволодова, Ладожский полк с 2 батареями.
      Людендорф только утром 30.8 доложил в Ставку, что русские окружены, и вдруг последовал панический звонок Франсуа с просьбой о помощи - Сирелиус прорвал неплотное кольцо и подходил к Найденбургу. Штаб Франсуа удрал в Вилленберг, Людендорф снял 3 дивизии Шольца с преследования и послал ликвидировать прорыв. Но тут посыпались доклады, что кавалерия Ренненкампфа углубилась в Восточную Пруссию, а к Виллербергу подходит еще одна русская колонна. Причем на этом участке удар был нанесен и изнутри кольца - тут прорывалась из окружения русская конница. И прорвалась. Но в целом меры оказались слабыми и запоздалыми. Против Сирелиуса стягивалось 5 дивизий, удержать Найденбург он все равно не мог, и к вечеру он и Нечволодов получили приказ отходить. Однако войска Ренненкампфа, громя брошенные против них заслоны вражеской кавалерии и ландшурма, неудержимо продвигались вперед. К 31.8 они вышли на ближние подступы к Кенигсбергу, продвинулись к Прейсиш-Эйлау (ныне Багратионовск), заняли Фридланд (Правдинск), на юге захватили городишко Растенбург (пока еще неприметный - ставший знаменитым лишь во Вторую мировую, поскольку там размещалась ставка Гитлера), блокировали крепость Летцен.
      А конница, прорвав фронт, подошла к Алленштайну, с севера - корпус хана Нахичеванского, с востока - дивизия Гурко. Снова увидели чистенький, вполне мирный город. Никаких русских тут вроде и не бывало, а на вопросы о них жители вежливо раскланивались и пожимали плечами. Ренненкампф получил приказ Жилинского, сообщавший, что Самсонова постигла неудача, противник теперь может обратиться против 1-й армии, и требующий вернуть кавалерию к основным силам. Но командарм рассудил иначе - раз уж она вторглась в тыл противника, приказал ей погулять там как следует, разрушая коммуникации и линии связи, взрывая железнодорожные пути, дамбы и переправы. И панику эти рейды вызвали изрядную. Когда 31.8 немцы снова заняли Найденбург, один из часовых открыл вдруг огонь по машине ген. Моргена, вообразив, будто опять идут русские. Убил шофера, ранил адъютанта. А среди ночи того же генерала разбудили вопли денщика: "Русские пришли!" - и он бежал, надев ремень с кобурой поверх белья.
      Ну а на окруженцев в это время шла настоящая охота. Их вылавливали пикеты, подключились полиция, егеря, штатские добровольцы с ружьями и собаками. Тяжелораненых пристреливали или забивали прикладами. Очевидец писал: "Добивание раненых, стрельба по нашим санитарным отрядам и полевым лазаретам стали обычным явлением". Измывались и над пленными - избивали, впрягали в трофейные пушки вместо лошадей и заставляли тащить. В плен попало 9 генералов. Над Мартосом, привезенным в штаб 8-й армии, Людендорф смеялся и всячески бахвалился. Гиндербург повел себя более благородно, пожал руку, сказал: "Я желаю вам более счастливых дней". И приказал вернуть наградную золотую саблю - но так и не вернули. Надо отметить, что с Клюевым, сдавшим подчиненных, обращались более корректно.
      Масштабы победы непомерно раздувались. Германская пропаганда трубила сперва о 70, потом о 90 тыс. пленных, о 20 тыс. убитых русских, а число трофейных орудий постепенно росло от 300 до 600. Впоследствии эти фантастические цифры так и перешли в работы западных, да и некоторых отечественных авторов. Но к действительности они имеют отношение весьма отдаленное. Потому что в частях, попавших в окружение (5 дивизий неполного состава) на момент начала наступления насчитывалось всего 80 тыс. чел. и около 200 орудий. В боях было убито 6 тыс., ранено около 20 тыс., и более 20 тыс. вырвалось и просочилось из кольца. Так что общее число пленных достигало 30 тыс., а с ранеными - 50 тыс. И из орудий часть была подбита в сражении, некоторые вывели из строя артиллеристы перед тем, как бросить. Общее значение достигнутого успеха в германской литературе также было весьма преувеличено. Немцам удалось предотвратить вторжение и разгромить 2,5 корпуса. И не более того. Причем оперативный успех был достигнут ценой стратегического проигрыша на Западе, откуда снимались подкрепления. А "уничтожением 2-й армии", вопреки расхожим утверждениям, дело и не пахло. Большая часть ее сил просто отступила. Новым ее командующим стал энергичный генерал Шейдеман - прежде возглавлявший 2-й корпус. Он очень быстро привел армию в порядок, и уже через неделю она снова вела активные боевые действия.
      Причем и немцам победа досталась недешево. В боях под Орлау, Гросс-Бессау, Уздау и Мюленом они потеряли около 30 тыс. убитыми и ранеными, у них были разбиты или сильно потрепаны 4 пехотных, 1 ландверная дивизии и 2 ландверных бригады. По поводу катастрофы 2-й армии была назначена правительственная комиссия, и в ее докладе говорилось, что воины 15-го корпуса и 2-й дивизии "дрались героями, доблестно и стойко выдерживали огонь и натиск превосходящих сил противника и стали отходить лишь после полного истощения своих последних резервов, понеся тяжелые потери в личном составе офицеров и нижних чинов и честно исполнив свой долг до конца". А при выходе из окружения "большинство офицеров, пробивавшихся в одиночку или с нижними чинами, выдержали ряд самых тяжелых испытаний и опасностей и выказали незаурядное личное мужество и храбрость, преодолевая на своем пути превосходного по силе противника, борясь с бронированными автомобилями, вооруженными пулеметами, и даже артиллерией противника, уничтожая то и другое". Если же предоставить слово противнику, то вывод немцев был таков: "Русский выдерживает любые потери и дерется даже тогда, когда смерть является для него уже неизбежной".
      Жилинский попытался всю вину за поражение свалить на Ренненкампфа. Дескать, струсил и вовремя не помог Самсонову. Но великий князь Николай Николаевич, хорошо знавший прежнюю службу командующего 1-й армии и действительное положение дел, возмутился такой клевете. Заявил, что "Жилинский сам потерял голову и не способен управлять боевыми действиями". В 1-ю армию был специально отправлен для проверки ген. Янушкевич, и доклад его был очень лаконичным: "Ренненкампф остался тем, кем был". В результате расследования был снят сам Жилинский, а также командиры корпусов Артамонов, Кондратович, Благовещенский. Жилинского, прежде выдвинувшегося на военно-дипломатическом поприще, отправили работать "по специальности", в Париж, представителем в Высший военный совет Антанты. И там он действительно оказался на своем месте. Очень много сделал для своей страны и отстаивал ее интересы твердо и умело.
      17. ЛЬВОВ
      Всадники-други, в поход собирайтеся,
      Радостный звук вас ко славе зовет...
      Сигнал трубы "Генерал-марш"
      Главнокомандующим Юго-Западного фронта стал 63-летний генерал от артиллерии Николай Иудович Иванов. Военными талантами он не отличался, его всегда считали в большей степени хозяйствеником, чем полководцем. В молодости, еще будучи поручиком, он отличился в Турецкой войне, заслужив Георгия IV степени. Но с той поры заметно утратил пыл и по натуре своей был человеком сугубо "мирным" и спокойным. Был близок к придворным кругам и стал крестным наследника престола Алексея. В Маньчжурии командовал корпусом - далеко не блестящим образом, но благодаря своим связям опалы избежал, а в 1905 г. довольно умело, больше увещеваниями и "отеческим вразумлением", чем применением силы, сумел утихомирить мятеж в Кронштадте. А перед войной командовал войсками Киевского округа.
      Но Иванову достался отличный начальник штаба - генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев. Отец его был крепостным крестьянином, отданным в солдаты и дослужившимся до штабс-капитана, поэтому о себе Михаил Васильевич говорил: "Я кухаркин сын, я человек простой, из низов, а генеральские верхи для меня чужды". Из 4 класса гимназии он перешел в Московское юнкерское училище, но не закончил его. Началась Турецкая война, и он ушел на фронт прапорщиком. Сражался под Плевной, будучи ординарцем у Скобелева, что само по себе свидетельствовало о доблести - у Скобелева сменилось несколько ординарцев, так как он направлял их со своими приказами в самое пекло. Был ранен, награжден Георгием IV степени, но, не имея полного образования, 9 лет не мог дослужиться до ротного. Отличался крайним трудолюбием, учился самостоятельно, и лишь через 11 лет службы в полку сумел поступить в Академию Генштаба. Здесь проявил себя блестяще, был оставлен преподавателем и стал профессором военной истории. На Японскую пошел генерал-квартирмейстером 3-й армии, лично участвовал в боях, был награжден несколькими орденами и Золотым оружием. Потом служил в Генштабе и в Киевском округе, где на маневрах 1911 г. понравился царю детальным разбором операции. Командовал 13-м корпусом (тем, который погубил Клюев) и вывел его в число лучших. В августе 14-го был назначен начальником штаба к Иванову.
      Брусилов отмечал, что это был "человек очень умный, быстро схватывающий обстановку, отличный стратег". А профессор Академии Генштаба Н.Н. Головин вспоминал: "Генерал Алексеев являлся выдающимся представителем нашего Генерального штаба. Благодаря присущему ему глубокому уму, громадной трудоспособности и военным знаниям, приобретенным им самим в индивидуальном порядке, он был на голову выше других представителей русского Генерального штаба". Алексеев был человеком глубоко и искренне верующим. Когда создавалось трудное положение, становился перед иконой на колени и молился, долго и истово - иногда полчаса, иногда час. И считал, что именно тогда к нему приходят правильные решения. Правда, имел и серьезные для военного недостатки - одним из таковых оборачивался порой его слишком мягкий характер. Не всегда умел настоять на своем. Не умел стукнуть кулаком по столу, "нажать". Но и спорить, убеждая других в своей правоте, не умел и не любил. Поэтому старался избегать всяких заседаний и совещаний, а всю работу предпочитал делать один. Сам. Но Иванов ему, собственно, и не мешал. И разработку Галицийской операции, а в значительной мере и руководство ею осуществлял именно Алексеев - главнокомандующий фронтом лишь подписывал подготовленные им документы.
      План, по сути, диктовался очертаниями границ и общими замыслами русского командования, согласно которым требовалось разгромить Австро-Венгрию, пока германские войска связаны во Франции. Австрийская территория дугой вдавалась в русскую, и предусматривалось нанесение нескольких концентрических ударов. Главный предполагался с востока, из Украины, где разворачивались 3-я и 8-я армии. 3-я наступала на Львов, 8-я южнее, на Львов и Галич. С юга эту группировку прикрывал небольшой Днестровский отряд. Еще один удар наносился с севера, из Польши. 5-я армия помогала 3-й, нацеливаясь от Ковеля тоже на Львов, а 4-я обеспечивала операцию, наступая западнее, от Люблина и Холма - на Перемышль. Но и австрийцы тщательно готовились к этому сражению.
      Как уже отмечалось, им было известно, что их прежние планы попали к русским. А следовательно, они примерно знали, в каких направлениях должен будет действовать противник, и соответственно изменили развертывание своих войск, чтобы противостоять этим ударам. Кроме того, они хотели упредить русских и разбить их до того, как их главные силы успеют сосредоточиться. А для этого главный удар наносился на север, против 4-й и 5-й русских армий. Здесь развертывались 1-я и 4-я австрийские армии, с левого фланга их прикрывали армейская группа Куммера и германский корпус Войрша. В Галиции, против 3-й и 8-й русских, готовились действовать 3-я австрийская армия и армейская группа Кавеса. Предполагалось, что они не только скуют противника активной обороной, но и сами смогут во взаимодействии с основной группировкой, громящей русских в Польше, перейти в наступление, овладеть районом Дубно и Ровно и нанести вспомогательные удары на проскуровском направлении.
      Силы австрийцев превосходили. У них было 35 пехотных и 11 кавалерийских дивизий (около 750 тыс. чел.). И по мере развития операции ожидался подход еще 250 тыс. У русских в составе фронта должно было собраться 47 пехотных и 18,5 кавалерийских дивизий. Но к началу сражения успело сосредоточиться лишь 34,5 пехотных и 12,5 кавалерийских дивизий около 650 тыс. Правда, вслед за ними тоже должны были подойти сильные подкрепления. Распределены же войска были неравномерно. На северном участке австрийцы, готовясь к упреждающему удару, создали двойное превосходство в силах. А на восточном двойное превосходство было у русских. Дух наших войск был высочайшим, снабжение отличным. Пайку русского солдата вообще мог позавидовать боец любой другой армии - на день полагалось 3 фунта хлеба, фунт мяса, полфунта сала (фунт - 400 г), 18 золотников сахара (77 г.). Плюс масло, крупа, овощи. И доходило до того, что, командиру Каргопольского драгунского полка пришлось отдавать такой приказ: "Замечено мною было в Варшаве и здесь, что нижние чины продают за бесценок черный хлеб или же просто бросают его в расчете, что им на привале куплен будет новый хлеб. Объявить всем, что всякий нижний чин не только обязан хранить бережливо выдаваемое ему продовольствие, но и обязан съедать его, дабы иметь силы в предстоящей ему боевой работе".
      Кстати, тут, наверное, стоит упомянуть и о некоторых других особенностях русской армии, необычных для нашего времени. Так, каждый пехотный и кавалерийский полк кроме номера имел и название по какому-нибудь городу. К дислокации частей и местам набора призывников это отношения не имело. Обычно название давалось по месту рождения полка, хотя могло быть и чисто символическим. Но в любом случае одноименные города как бы сохраняли шефство над "своими" полками, поддерживали связи, присылали подарки, радовались успехам этих частей, а порой и воздвигали им памятники. Казачьи полки, входящие не в кавалерийские, а в собственно казачьи дивизии, назывались по месту формирования, а номер означал очередность призыва. Скажем, 1-й Лабинский полк формировался в кубанском Лабинском округе и был кадровым, а 2-й состоял из резервистов. В полках были чрезвычайно сильны боевые традиции. Не представлять историю своей части было невозможно. Любой офицер и солдат знали обо всех кампаниях и баталиях полка так детально, будто речь шла об их собственных отцах и дедах. Очень престижными являлись коллективные отличия, предоставленные полкам за те или иные подвиги прошлого,- это могли быть наградные знамена, добавка к названию, особые значки, серебряные трубы или небольшие изменения формы одежды (скажем, Апшеронскому полку полагались красные отвороты на сапогах в память о том, что в битве при Кунерсдорфе полк выстоял "по колено в крови"). Подобными отличиями гордились все солдаты полка, их имевшего. Гордились и песнями - у каждого полка была своя.
      Подготовка пехоты существенно отличалась от нынешней. Ведь штыковой бой все еще имел очень важное значение. И обучение ему отнюдь не сводилось к приемам "бей-коли". Существовало целое искусство фехтования на штыках, и оно считалось сложнее, чем фехтование на саблях, которому учили конницу. Отличалась даже служба военных музыкантов - на них дополнительно возлагались обязанности санитаров и похоронной команды. А вот пулеметчики были "элитой", и даже в пехотных полках могли оскорбиться, если их путали с пехотой - сами они причисляли себя к коннице. Пулеметы вообще являлись новым грозным оружием, и расчет одного "максима" состоял не из 2 бойцов, как впоследствии, а из 9. Командир - унтер, наводчик, его помощник, дальномерщик-наблюдатель, подносчик патронов, пулеметная и патронная двуколки с ездовыми, двое верховых - разведчики и связные. И полковая пулеметная команда из 8 пулеметов, 80 чел. и 16 легких повозок была сама по себе сильным и очень мобильным подразделением.
      15.8 Иванов издал директиву о наступлении. Из-за разницы сроков развертывания 8-я армия выступала 18.8, 3-я - 19.8, а 4-я и 5-я, расположенные западнее, с сосредоточением запаздывали, и им начало наступления назначалось на 23.8. 8-й армией командовал бравый кавалерист Алексей Алексеевич Брусилов. В юности он был изрядным повесой, из Пажеского корпуса был отчислен за неуспеваемость, и экзамены ему пришлось сдавать экстерном. Драгунским поручиком участвовал в Турецкой войне, отважно сражался на Кавказе, получив 3 ордена и чин штабс-капитана. Со временем остепенился, стал к себе более строгим. Закончил Офицерскую кавалерийскую школу и был оставлен в ней преподавателем, а с 1906 г. находился в строю, командовал различными соединениями, дослужившись до чина генерала от кавалерии. У него было 3 неполных корпуса - 7-й, 8-й и 12-й (одну бригаду из 12-го он должен был выделить во фланговый Днестровский отряд ген. Павлова), всего - 139 тыс. штыков и сабель при 472 орудиях. В будущем ожидалось еще прибытие 24-го корпуса и трех казачьих дивизий.
      Австрийцы попытались сорвать наступление упреждающим ударом на левом фланге. 17.8 их части вторглись на русскую территорию и атаковали г. Каменец-Подольск. 7 рот ополчения, составлявших местный гарнизон, отошли без боя, и противник занял город, наложив на него большую контрибуцию под угрозой артиллерийской бомбардировки. Обеспокоенный Иванов потребовал от Брусилова выделить силы, чтобы выбить врага, но командующий армией возразил, что разбрасываться не стоит. И указывал, что как только начнется наступление, австрийцы уйдут сами, опасаясь быть отрезанными. Алексеев поддержал Брусилова. На следующий день, сбив заслоны противника и оттеснив от берега прикрывающую его кавдивизию, главные силы 8-й армии стали форсировать пограничную реку Збруч. Приказ Брусилова, изданный по этому поводу, гласил: "Поздравляю славные войска армии с переходом границы. Приказываю объяснить нижним чинам, что мы вступаем в Галицию, хотя и составную часть Австро-Венгрии, но это исконная Русская земля, населенная, главным образом, русским же народом, для освобождения которого война ведется..."
      Его предположения вполне оправдались. Едва узнав о переходе Збруча, австрийцы поспешно отступили из Каменец-Подольска, причем контрибуцию вернули до копейки - зная, что и русские на их земле могут ответить тем же. Наступление Юго-Западного фронта стало для противника полной неожиданностью - ген. Конрад рассчитывал, что фронт сможет завершить мобилизацию и начать активные действия еще недели через 2. На тыловых позициях стали спешно собираться силы для отражения удара. С Балканского фронта начали перебрасывать 2-ю армию. А навстречу Брусилову, чтобы задержать его на рубеже р. Серет, были высланы 3 кавалерийских дивизии и несколько пехотных бригад. Но конница, продвигающаяся в авангарде 8-й армии, своевременно обнаружила врага и опрокинула одной атакой. Кого порубили, кого обратили в бегство. Захватили 1 орудие, пленных и взяли г. Тарнополь (Тернополь).
      А по соседству успешно продвигалась 3-я армия. Командовал ею генерал от инфантерии Николай Владимирович Рузский. Он успел повоевать на Турецкой в составе лейб-гвардии Гренадерского полка, потом окончил Академию Генштаба. На Японской был начальником штаба 2-й армии. Считался хорошим теоретиком, состоял членом военного совета при военном министре, был одним из авторов нового Полевого устава и ряда наставлений. Войск у него было побольше, чем у Брусилова,- 4 корпуса (21-й, 11-й, 9-й и 10-й), да и сами корпуса были более многочисленные. В армии насчитывалось 215 тыс. чел., и 685 орудий. Кавалерия Рузского с налета, разгромив защитников, взяла приграничные города Лешнюв, Станиславчик, Броды. Но дальше ей навстручу была брошена венгерская конница, во встречных боях потеснила назад. Австрийцы попытались остановить части 3-й армии на р. Стырь. При содействии кавалерии они здесь пробовали нанести контрудар, но вовремя подтянутые казачьи батареи встретили их шрапнелью, а умело размещенные пулеметы фланговым огнем. Атаки были отбиты с большими потерями для противника, а русская 11-я кавдивизия форсировала Стырь под Ловишчами, смяла фланг противостоящей группировки и вышла в ее тылы, заставив врага спешно отступать дальше. 3-я армия, развивая прорыв, устремилась на Злочев и Каменку-Струмилово (Каменка-Бугская).
      На северном участке дело пошло далеко не так гладко. Пользуясь задержкой 4-й и 5-й армий, австрийцы перешли границу первыми и встретили их на русской территории. Правофланговая 4-я русская армия Зальца включала в себя 14-й, 16-й и Гренадерский корпуса и насчитывала 109 тыс. бойцов при 426 орудиях. Противостояла ей 1-я австрийская, в которой было 228 тыс. чел. и 468 орудий. Кроме того, с ней взаимодействовали группа ген. Куммера и германский корпус Войрша. Противнику удалось обмануть Зальца. Его войска двинулись с севера на юг, растянувшись на 75-километровом фронте и, казалось, одерживали победу. Но перед ними находились лишь незначительные отряды, преднамеренно отступавшие. А основные силы сосредоточились западнее, и когда Зальц подставил свой фланг, нанесли по нему мощный удар. Попавшие под него части бокового охранения - 2-я стрелковая бригада и конная группа князя Туманова, понесли потери и были отброшены. Дальше противник обрушился на правофланговый 14-й корпус и после жестокого боя под Красником заставил его отступить. В результате этого между р. Вислой и ядром 4-й армии образовался промежуток в 25 км, прикрытый только частями конницы, и австрийцы бросили в прорыв пехотный корпус и 3 кавдивизии, намереваясь выйти в тылы Зальца, захватить г. Люблин с проходящей там железной дорогой и таким образом отрезать русских от их коммуникаций. Более глубокий обход осуществляла группа Куммера из 3 пехотных и кавалерийской дивизий, двигавшаяся по левому берегу Вислы от Кракова - тоже на Люблин.
      Спастись 4-я армия смогла только своевременным отступлением. Зальц за неумелое руководство был снят, и на его место назначили 57-летнего Алексея Ермолаевича Эверта. В Маньчжурии он был начальником штаба у Куропаткина, потом командовал войсками Иркутского округа, был наказным атаманом Забайкальского Казачьего Войска. По натуре он являлся скорее штабным, чем командным работником, причем знаменит был крайним педантизмом - например, перед началом операции высчитывал необходимое количество боеприпасов даже не до сотен а до единиц снарядов. Но в ситуации с 4-й армией его акуратность и деловитость пришлись очень кстати. Он сумел восстановить управление отступающими войсками, наладить их боепитание, организовать оборону. К тому же армии начинали операцию не в полном составе. И 4-я по мере отхода усиливалась частями, отправленными ей вдогон. К 27.8 она заняла позиции южнее Люблина на фронте 90 км. И все попытки австрийцев прорвать ее оборону или обойти фланги успеха не имели, многочисленные атаки были отражены, и противник на этом участке был остановлен.
      Во многом по вине 4-й армии попала в трудное положение и соседняя, 5-я. Командовал ею 64-летний генерал от кавалерии Павел Адамович Плеве. По своему характеру - человек очень скромный, но волевой и энергичный. И талантливый военачальник. Молодым офицером Генштаба участвовал в Турецкой, служил в строевых частях и штабах, а перед войной командовал войсками Московского округа. У него было 4 корпуса - 25-й, 19-й, 5-й и 17-й, но к началу наступления тоже неполных (147 тыс. чел. и 456 орудий). А навстречу выдвигалась 4-я австрийская армия - 250 тыс. чел. и 462 орудия. Причем местность здесь была очень удобной для маскировки - леса, поймы рек, что позволило противнику расположиться скрытно, и разведка значительных сил перед армией не обнаружила. А 23.8, когда началось сражение у Красника, Плеве получил приказ помочь 4-й армии. Он развернул войска, двинувшись на запад. И тут же, на марше, получил фланговый удар. Одна австрийская группировка восточнее г. Томашова обрушилась на 35-ю пехотную и 7-ю кавалерийскую дивизии, шедшие уступом сзади. Отбросила их на север и прорвалась в тылы армии. Другая группировка под Замостьем ударила в стык между 4-й и 5-й русскими армиями, чтобы не дать им соединиться.
      Австрийцы стремились расчленить войска Плеве и уничтожить по частям. Оттеснить фланговые 25-й и 17-й корпуса и окружить центральные 19-й и 5-й. В общем, сделать примерно то же, что Гинденбург сделал с армией Самсонова. На правом крыле русских 26-27.8 противнику удалось вклиниться между 25-м и 19-м корпусами. Под сильным натиском 25-й вынужден был отступить. Австрийский 2-й корпус стал обтекать правый фланг 19-го и вышел ему в тыл. Корпус оказался в окружении. Но и Плеве умело маневрировал своими соединениями. Соседний, 5-й корпус, он быстро вывел во фланг и тыл австрийцев, окруживших 19-й. Контратакой 1-й и 5-й донских казачьих дивизий, к которой подключились и пехотные части, кольцо было прорвано, при этом 15-я австрийская дивизия, очутившаяся на направлении удара, была почти полностью уничтожена. Но в это время, 28.8, и левофланговый 17-й русский корпус был сбит с позиций и отброшен. Теперь враг охватывал полукольцом центральную группировку, и чтобы выйти из угрожающего положения, Плеве приказал отступить. 5-я армия стала отходить к г. Холму, где сомкнулась единым фронтом с 4-й. В итоге австрийцам в Польше удалось отогнать русских и продвинуться на 75 -100 км, но развить этот успех и разгромить противника они не смогли.
      А между тем уже сказывались успехи наступления на другом участке - в Галиции. Армии Рузского и Брусилова здесь продвигались все глубже, угрожали Львову. И тылы северной группировки противника, теснящей русских в Польше, тоже очутились под угрозой. Давление на части Плеве вдруг резко снизилось австрийское командование занервничало, оставило против него лишь 2 корпуса и кавалерию, а остальные 2 корпуса 4-й армии принялось спешно перебрасывать под Львов. Сюда же начали прибывать и части 2-й австрийской армии из Сербии. Днестр имеет ряд почти параллельных притоков, образующих естественные рубежи на подступах к главному городу Галиции. И австрийцы разворачивали главные силы по рекам Золотая Липа и Гнилая Липа, текущим с севера на юг - и по р. Буг, текущей с юга на север и как бы продолжающей эту линию. Брусилова, продвигающегося вдоль Днестра по левому берегу, попытались задержать чуть раньше, на р. Коропец, где его южный фланг атаковали около 2 дивизий. Но их остановили части 8-го корпуса ген. Радко-Дмитриева и 12-го ген. Леша. Навязали встречный бой, отбросили и обратили в бегство, захватив всю артиллерию и много пленных. И вышли к р. Золотая Липа.
      Галицийская операция
      Однако в это время соседняя, 3-я армия натолкнулась на главный рубеж вражеской обороны и встретила сильное сопротивление. А оборону австрийцы, в отличие от французов, строить умели. Не только добросовестно окапывались, но каждый солдат носил в ранце 5-6 м колючей проволоки, чтобы можно было быстро поставить заграждения. Продвижение на этом участке замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Левофланговый 10-й корпус получил контрудар австрийцев и вынужден был попятиться назад. Центральные, 9-й и 11-й, тоже были атакованы в районе г. Буска, хотя и сумели устоять. А на правом фланге 21-й корпус и 11-я кавдивизия завязали ожесточенные бои за г. Каменка-Струмилово. Противник наседал отчаянно, атака следовала за атакой. Несколько раз венгерская кавалерия прорывала боевые порядки, добиралась до русских батарей и начинала рубить прислугу. Но в бой бросались резервы, и прорвавшиеся сами гибли под саблями русской конницы.
      Иванов отдал приказ Брусилову - помочь Рузскому. Львов, по сути, был крепостью, его окружали довольно сильные форты, поэтому директива предписывала двум армиям совместными усилиями разгромить противостоящие соединения врага и начать осаду города, 3-й - с севера и востока, а 8-й с юга. Но русское командование не знало, что крепость перед войной была упразднена, а орудия с фортов сняты, поэтому всю надежду отстоять Львов австрийцы как раз и связывали с полевым сражением на подступах к нему. Брусилов получил данные авиаразведки, что значительные силы противника сосредоточены на р. Гнилая Липа. 24-му корпусу ген. Цурикова, который следовал сзади вдоль Днестра, догоняя армию, он послал распоряжение быстрее выдвигаться и прикрыть южный фланг со стороны г. Галича. А остальным войскам поставил задачу совершить довольно сложный фланговый марш на север, чтобы примкнуть к 3-й армии. Причем совершить быстро и ночью, а утром атаковать врага: 8-му и 12-му корпусам ударить с фронта, но Гнилую Липу не переходить. А 7-му форсировать ее и охватить северный фланг противостоящей группировки, отрезая ее от войск, расположенных против 3-й армии и от Львова,- чтобы не отступила в город и не укрепилась в его фортах.
      29.8 развернулось ожесточенное сражение по берегам Гнилой Липы и Буга. Местность тут была для наступления очень неудобная, труднопроходимая. Кругом ручьи, речушки, болота, а все мосты и гати простреливались. Особенно тяжело пришлось войскам Радко-Дмитриева. 24-й корпус, который должен был догнать армию и прикрыть ее с юга, отставал, во фронте образовалась брешь. И этим воспользовались вражеские части, засевшие в г. Галиче - тут же совершили вылазку и нанесли контрудар, стремясь выйти в тылы 8-го корпуса и всей армии, так что Радко-Дмитриев вынужден был загнуть свой левый фланг и отбивать атаки. Но командир 24-го Цуриков догадался выслать вперед одну бригаду, она двигалась ускоренными маршами и подоспела вовремя. С ходу вступила в бой и оттянула на себя части галичского гарнизона. А на северном фланге с большим трудом и значительными потерями атаковал 7-й корпус, кое-как, еле-еле продвигаясь вперед, буквально вгрызаясь в оборону врага.
      30-31.8 ему все же удалось форсировать Гнилую Липу, но при этом создалась новая угрожающая ситуация. Когда корпус перешел реку, возник разрыв между ним и 12-м. И противник этим тоже не преминул воспользоваться, бросив в их стык значительные силы. Спасла положение 12-я кавалерийская дивизия Алексея Максимовича Каледина. В критический момент, без приказа свыше, он по своей инициативе спешно выдвинул дивизию на направление прорыва. Кавалеристы и дивизионная артиллерия самоотверженно закрыли брешь. И начдив у них оказался достойным. Донской казак, уроженец Усть-Хоперской станицы, он получил два военных образования, одно время возглавлял штаб Войска Донского. Но и в строю послужил достаточно, был опытным и умелым генералом. Атаки многократно превосходящего неприятеля следовали одна за другой, но их отражали огнем орудий и спешенных эскадронов, по прорвавшимся наносили удары конными резервами. И продержались, пока на помощь не подоспела пехотная бригада. Но дальше прорыв 7-го корпуса, достигнутый столь тяжелыми жертвами и усилиями, пошел куда легче. Части продвигались все глубже во вражескую оборону, и 1.9 наступил перелом. Австрийцы не выдержали. Дрогнули и стали отступать. Причем их отступление принимало все более беспорядочный характер. И Брусилов, верно угадав этот момент, приказал войскам "наподдать". Его корпуса с новой силой обрушились на врага, окончательно сломили оборону, перешли Гнилую Липу и устремились в преследование, захватывая много пленных и трофеев. И на участке 3-й армии тоже наметился успех, она все сильнее теснила неприятеля к Львову.
      2.9 крупная победа досталась и на долю левофлангового 24-го корпуса, действовавшего в отрыве от основных сил. Галич, лежащий перед ним, был сильно укреплен, имел много тяжелой артиллерии и обороняться мог долго. Но гарнизон, причинивший столько неприятностей своей вылазкой, был перемолот в полевых боях, и когда рухнул фронт на Гнилой Липе, остатки войск в Галиче тоже заметались и запаниковали. И город был взят одной атакой, русским достались все орудия и огромные запасы. В этот же день 2-я сводная казачья дивизия с ходу захватила г. Станислав (Ивано-Франковск) и, развивая успех, ринулась в рейд по тылам противника на Калуш и Стрый. А Брусилову авиаразведка доложила, что к Львовскому вокзалу стягивается масса войск, и набитые поезда отходят один за другим. Как впоследствии выяснилось, австрийцы ждали главного удара русских с запада - и действительно, сумели тут остановить Рузского. Но прорыв 8-й армии южнее оказался для врага очень опасным - открылись тылы, и командование испугалось, что русские захватят железнодорожный узел и отрежут их войскам пути отхода. Поэтому решило оставить Львов.
      Что оказалось неожиданностью и для нашего командования. 3.9, когда Брусилов со штабными офицерами ехал к Рузскому для совместного совещания, одна из машин, в которой следовали полковники Гейден и Яхонтов, отстала и сбилась с дороги. Увидев, что от Львова идут крестьяне, местные русины (так называли западных украинцев) офицеры поинтересовались: "А что, много там войска?" И получили ответ: "Нема никого, все утекли". Гейден и Яхонтов сперва не поверили, но заинтересовались. Уж очень соблазнительной показалась возможность блеснуть с истинным офицерским шиком. И поехали во Львов. У предместий обогнали свои передовые части и направились к центру города. Львов жил почти "мирной" жизнью, и солдат противника в нем действительно уже не было. Полковники не отказали себе в удовольствии позавтракать в лучшей гостинице Жоржа, купили знаменитых львовских конфет и поехали обратно - докладывать. В этот же день с юга в город вступил разъезд дивизии Каледина, а с запада части 3-й армии - 9-й корпус Щербачева. Его полки продвигались, не встречая сопротивления, и один за другим занимали форты. Причем Рузский, узнав об этом, был весьма озадачен и приказал Щербачеву соблюдать сугубую осторожность - не приготовил ли враг какой-нибудь хитрой ловушки? Сражение было выиграно. Русские войска входили в столицу Галиции. Рузский за эту победу был произведен в генерал-адъютанты, его и Иванова наградили орденом Св. Георгия III степени, Брусилова - IV степени.
      Из тюрем и лагерей было выпущено много интернированных русских, а также местных жителей, посаженных за "русофильство" (в основном, просто за неосторожные высказывания в пользу русских). Организовывалась новая администрация для управления гражданскими делами занятого края. Градоначальником Львова стал полковник Шереметев. Позже назначили и генерал-губернатора Галиции - графа Бобринского. Никаких контрибуций на Львов и другие взятые города не накладывалось, а от населения требовалось только соблюдение спокойствия и выполнение предписаний начальства. Встречали русских по-разному. Крестьяне-русины - с радостью. В большинстве они были православными и даже говорили тогда на другом языке! В своих воспоминаниях наши офицеры с удивлением отмечали, что язык русин гораздо ближе к великорусскому, чем украинский (что не удивительно - ведь в Поднепровье славяне смешивались с тюркскими народами, а в Прикарпатье в большей степени сохраняли одно из наречий Киевской Руси). Поэтому русины воспринимали оккупацию как приход "своих". Благожелательно были настроены и поляки - тем более что великий князь Николай Николаевич издал воззвание, обещая после войны предоставление Польше автономии. И теперь с победой России они связывали надежды не только на автономию, но и на объединение своей страны. Явно выраженную русофобскую позицию занимала униатская церковь. И весьма недружественным было отношение немецкой и еврейской части населения - в Австро-Венгрии евреи пользовались более широкими правами, чем в России. Поэтому каждая группа населения теперь переживала, к какому государству отойдет Галиция после войны. Впрочем, военные власти относились лояльно ко всем, кто сам относился к русским лояльно. И вроде действовало. Враждебные акции были, но до перерезания телефонных проводов и стрельбы в спину, в отличие от Восточной Пруссии, здесь не доходило никогда.
      Однако первые сражения преподнесли и ряд неприятных сюрпризов. Так, расход боеприпасов оказался куда выше запланированного - даже учитывающего опыт Японской. И потери оказались гораздо больше, чем можно было ожидать. Существующие медицинские структуры не справлялись с наплывом раненых, выявилась и полная несогласованность действий между военным ведомством и Красным Крестом. Тысячи раненых копились в лазаретах и на станциях - наспех перевязанные, без подстилок, на голой земле. Доклады о плохом состоянии санитарного дела посыпались изо всех армий и корпусов. И Верховный Главнокомандующий предпринял самые решительные меры. Начальник санитарно-эвакуационной части Евдокимов, не отреагировавший вовремя на тревожное положение, был снят, а на его место назначили принца Александра Петровича Ольденбургского с диктаторскими правами по отношению к любым, военным и гражданским службам. И он весьма энергично взялся наводить порядок.
      К вопросу помощи раненым подключились частные лица и организации. Императрица Александра Федоровна и члены царствующей фамилии на свои средства снаряжали санитарные поезда, создавали госпитали. А в Москве по инициативе губернской управы был создан "Всероссийский Земский Союз помощи больным и раненым" - на эти цели земцы собрали 600 тыс. руб. Набирался медперсонал, оборудовались дополнительные медицинские учреждения и транспорт. Председателем Союза стал князь Г.Е. Львов. Царь с благодарностью принял эту инициативу. И циркуляром министерства внутренних дел губернаторам предписывалось всяческое содействие работе Союза. Чуть позже с той же целью возникла другая организация - "Всероссийский Союз Городов". Оба они объединились в "Союз Земств и Городов" ("Земгор"), начавший создавать свои фронтовые и губернские комитеты. И положение с пострадавшими воинами стало быстро выправляться.
      Бои выявили и серьезное преимущество противника в тяжелой артиллерии. Но в России крупнокалиберные орудия не производились, сказалась ориентация Сухомлинова на иностранные фирмы. Но данный недостаток тоже старались компенсировать по мере возможности. Снимались и отправлялись на сухопутный фронт орудия береговой обороны калибра 152 и 254 мм. Хотя этого, было, конечно, мало. И для повышения ударной силы артиллерии начали применять ее массирование на главных участках. Поэтому в русской армии стали формироваться столь мощные соединения, как артбригады из 8 батарей по 8 орудий.
      18. МАРНА
      Французские и британские войска, разбитые в приграничном сражении, отступали, а германские группировки, преследуя их, устремились для решающего удара. 1-я армия Клюка должна была совершить глубокий обход двигаясь от бельгийской границы, пройти мимо Парижа с запада и лишь после этого развернуться, окружая французскую столицу и выходя в тылы всему фронту противника. 2-я нацеливалась прямо на Париж через Ла Фер и Лаон, 3-я - через Шато-Тьери, 4-я, 5-я и 6-я наступали восточнее Парижа, одна на Реймс и Эперне, другая, обходя Верден - на Шалон и Витри-ле-Франсуа, третья - на Туль и Невшато. 7-я должна была поддерживать 6-ю и сковывать силы неприятеля в районе Эпиналя. 24.8 эти две армии под общим командованием Руппрехта нанесли новый удар, обрушив на противника огонь 400 орудий. Но и французы здесь держались стойко, начали наконец-то окапываться, что сразу упрочило оборону. 6-й германской армии удалось лишь потеснить их, но она при этом подставила свой фланг и была отброшена контрударом на 16 км. Положение в Лотарингии немного стабилизировалось, и Жоффр получил возможность снимать отсюда части для переброски на прорванный левый фланг. И на основе сборной "Лотарингской армии", спешно перевозимой под Амьен, стала формироваться новая, 6-я армия Монури. Предполагалось, что она вместе с 4-й и 5-й составит кулак для наступления. Но срок ее готовности получался только ко 2.9.
      Немцы же усиленно нажимали. Заняли брошенный без боя Лилль. Преследуя отступающую 3-ю армию Рюффе, осадили Верден. На другом фланге вышли к лучшей французской крепости Мобеж, которому предстояла теперь судьба Льежа и Намюра - тут оставили один корпус, и он стал ждать осадную артиллерию. А 4-я армия герцога Вюртембергского 25.8, перевалив Арденны, дошла до Седана. 4-я французская контратаковала, чтобы помешать врагу форсировать Маас. Схлестнулись во встречном бою на открытом поле. Как вспоминал германский офицер, "бой был таким ужасным, что дрожала земля. Даже наши бородачи плакали". Но и во французских полках потери доходили до 50 %. Немцев все же отбросили и взорвали все мосты в округе. Но соседняя, 5-я армия Ларензака откатилась далеко назад, между ней и 4-й образовался разрыв в 50 км. Чтобы заткнуть его, Жоффр решил перебросить сюда 3 корпуса, взятых из 3-й и 4-й армий. Из них образовывалась новая армия под командованием Фоша (по случайности она получила наименование 9-й - при отсутствии 7-й и 8-й). Но пока она существовала только на бумаге.
      Чтобы выиграть время для перегруппировок и формирования новых армий, Жоффр задумал задержать врага контрударом на р. Сомма, у Сен-Кантена. Силами 5-й армии и англичан остановить и разбить глубоко вклинившуюся на юг 2-ю германскую армию, а потом подключится 6-я Монури и врежет с запада по группировке Клюка. Ларензак возражал, настаивал на дальнейшем отходе, но Жоффр приехал к нему лично и устроил скандал, обещая отдать под суд. И тот начал исполнять приказ. Однако договориться о взаимодействии с англичанами не удалось. Правда, к ним прислали из дома подкрепление, еще 1,5 дивизии, но этого было явно недостаточно. Френч уже думал только об эвакуации и воспринял их как лишнюю обузу. Его штаб удирал далеко впереди своих войск, не имел представления о реальной обстановке, и контакт между 1-м корпусом Хейга и 2-м Смит-Дорриена тоже оказался утрачен. Не получая приказов, откатывались в беспорядке куда придется, чем, кстати, ввели в недоумение и немцев. Корпус Хейга случайно наткнулся на 2 заблудившихся германских полка, запаниковал и просил помощи, уверяя, что "положение очень критическое". Получив это донесение, начальник штаба Мерэй упал в обморок, а Френч решил, будто это обход, и приказал отступать дальше. А Смит-Дорриен встретил у Ле-Като армию Клюка - и вступил в бой.
      В штабе главнокомандующего узнали и сочли его погибшим. Но и Клюк ошибся. Счел, что против него не один корпус, а вся британская армия. И чтобы прихлопнуть ее одним махом, стал производить сложные маневры. Обрушил на противника огонь артиллерии, повел атаки, но главные силы послал в глубокий обход. Спас Смит-Дорриена только полученный им приказ об отступлении. Снова запоздалый, довести его смогли не до всех частей, втянувшихся в бой, и батальон гордонских горцев погиб весь. А 1-й корпус Хейга слышал грохот сражения, хотел помочь соседям, но не знал, где они располагаются. Ночью войска Смит-Дорриена снялись с позиций и ушли. А немцы их не преследовали, ожидая результатов обхода. В общем, англичане снова избежали ловушки, но бросили на поле боя 38 орудий, а потери их с начала боев достигли 15 тыс. чел. Отступление их стало еще более беспорядочным, многие подразделения отставали от своих частей и шли с французами, поэтому считалось, что потери гораздо больше. В Сен-Кантене 2 батальона побросали оружие и настроились ждать немцев - сдаваться. И командиры с трудом уломали их не сражаться, а хотя бы идти дальше.
      Французское правительство было в панике - стало ясно, что немцы уже угрожают столице. Разразился правительственный кризис. Военный министр Мессими полагал, что Жоффр неумелым командованием ведет страну к гибели. Выдвигал в спасители Франции престарелого генерала Галлиени - когда-то на Мадагаскаре Жоффр был его подчиненным. И предлагал сделать Галлиени военным губернатором Парижа с подчинением не Главнокомандующему, а правительству. Жоффр резко возражал против многовластия. Ссора в верхах в столь напряженный момент грозила непредсказуемыми последствиями, и президент Пуанкаре отправил кабинет в отставку. Новым военным министром стал Мильеран, а Галлиени был подчинен Жоффру. Но защищать Париж ему было нечем. Оборонительные сооружения не могли быть подготовлены раньше 15.9. И Галлиени полагал, что это все равно бесполезно, оборонять Париж надо на дальних подступах, иначе произойдет то же, что с бельгийскими крепостями. А войск Жоффр не давал, заявляя: "Да какое значение имеет Париж!. Потеря Парижа еще не означает конца борьбы". После долгих споров сошлись на том, что Галлиени будет подчинена 6-я армия, но лишь в том случае, если ей придется отступить в Парижский укрепрайон.
      В меру своих сил помочь союзникам пытались бельгийцы. Их армия 25-26.7 предприняла вылазку из Антверпена, чтобы притянуть на себя врага, но германский 3-й резервный корпус отразил эту атаку. Дополнительную помощь старалась оказать и Британия. 27.8 3 батальона морской пехоты высадились в Остенде. Предполагалось, что сюда отойдет 30-тысячный гарнизон Намюра, и можно будет создать фланговую группировку, которая отвлекла бы часть немцев. Но деморализованные защитники Намюра разбредались в нескольких направлениях. В Остенде собралось всего 6 тыс. бельгийцев, и они оказались совершенно небоеспособны, думая лишь об эвакуации. Поэтому через 3 дня морскую пехоту снова посадили на корабли и отправили в Англию. Однако в эти критические дни уже начало сказываться влияние русского фронта.
      Победы Ренненкампфа и Мартоса заставили германское командование оглянуться в другую сторону. 26.8 Гвардейский резервный и 11-й корпуса, освободившиеся после взятия Намюра, вместо возвращения в состав 2-й и 3-й армий получили приказ на переброску в Пруссию. Туда же перебазировалась 8-я кавдивизия из 6-й армии. Еще один корпус, 5-й из 5-й армии, был задержан в районе Меца на случай, если на Востоке понадобятся новые силы. Были перенацелены на Восток и два резервных корпуса, формирующиеся в Германии и предназначавшиеся для подкрепления Западного фронта. Впрочем, французы в тот момент помощи еще не оценили. Их разведка засекла воинские перевозки, но у страха глаза велики, и она сделала вывод, что наоборот, с Восточного фронта 2 корпуса перегоняются на Западный. И в Петроград полетели панические ноты, что русские плохо выполняют союзнические обязательства и слабо нажимают на противника, позволяя ему снимать части во Францию.Но как бы то ни было, сотни эшелонов из Бельгии и Лотарингии потянулись на восток.
      А 5-я армия под личным руководством Жоффра нанесла контрудар у Сен-Кантена. Но Бюлов уже знал о ее выдвижении и ждал ее. Атака была отбита, и немцы сами нанесли встречный удар. Французы побежали, на мостах через Уазу отступающие части давились в пробках. Ларензак сумел навести порядок, перегруппировал силы и возобновил бой. И на правом фланге, у г. Гиза, добился успеха. Здесь группировка ген. д`Эспере атаковала с оркестром, под музыку. Понесла огромные потери, но опрокинула врага. Командир ближайшего к французам британского корпуса Хейг готов был помочь немцы неосторожно подставили ему фланг, но Френч полагал, что для восстановления боеспособности английских войск нужно "несколько дней или даже недель", запретил ему ввязываться в бой и велел отступать дальше. В это время и 4-я германская армия герцога Вюртембергского, получив поддержку 3-й фон Хаузена, сломила французскую оборону на Маасе. Так что войска Ларензака продвинулись вперед, а на флангах у него 4-я французская армия и англичане катились назад. Создалась угроза окружения. Запрос о разрешении отойти в штабе Жоффра сперва назвали "абсурдом", но потом оценили опасность, и к вечеру 29.8 Ларензаку приказали отступать, взорвав мосты через Уазу.
      А 6-я армия, ради подготовки которой предпринимался контрудар, так и не успела сосредоточиться. Она представляя собой "сборную солянку" из надерганных отовсюду дивизий и бригад, попала под удар 2 корпусов фон Клюка и не смогла даже оказать серьезного сопротивления, стала отходить к Парижу. Французский фронт стал распадаться и все сильнее прогибался к югу. Армии огрызались контратаками, но пятились дальше. Немцы казались неудержимыми, за неделю было сдано 70 городов и области, где проживала 1/6 населения Франции. Ж.Рейнан писал, что это "настоящее нашествие со всеми его ужасами и унижениями. Неприятельские отряды надвигаются со всех сторон, останавливаясь только для грабежа и опустошения погребов. Армия фон Клюка, вступив в Шантильи, оказалась на расстоянии 41 км от Парижа, а ее кавалерийские разъезды в 30 км". Штаб Жоффра из Витри-ле-Франсуа несколько раз переезжал глубже, добравшись до Шатильона. Напуганные известиями о германских зверствах, дороги запрудили массы беженцев. А перемешавшись с ними, двигались растрепанные воинские подразделения, причем многие части уже и сами не знали, куда они идут. Солдаты по 5 дней не имели горячей пищи, а в штабах, по выражению очевидцев, " дул ветер поражения". Множились панические слухи. Банды дезертиров грабили крестьянские дома. Жоффр восстанавливал порядок теми мерами, которые в наше время почему-то принято считать сугубо "сталинскими". Дезертиров, мародеров, паникеров отлавливали патрули и расстреливали на месте безо всякого суда. Конечно, под горячую руку попадали и невиновные, просто поддавшиеся страху. По воспоминаниям современников, вдоль дорог тут и там валялись трупы солдат с запиской на груди - "предатель". Был случай, когда командир роты лично застрелил двух командиров взводов за "пораженчество". А Жоффр за "утрату боевого духа" направо и налево снимал подчиненных, должностей лишилась половина генералов - 2 командующих армиями, Ларензак и Рюффе, командиры 10 корпусов и 39 дивизий. А на их место назначались те, кто мог, по мнению Главнокомандующего, действовать более решительно. И надо сказать, его воля и жесткие меры действительно помогли уберечь войска от окончательного распада и полной катастрофы.
      Британцы фактически бросили фронт. Френч считал нужным поскорее убраться из Франции и даже распорядился выбросить из обозов "все боеприпасы и другие предметы, не являющиеся абсолютно необходимыми". И держаться "на значительном расстоянии от противника". То есть вступать в бой больше вообще не собирался. А среди солдат такие приказы усиливали панику. Из фургонов летели на дорогу ящики со снарядами и патронами, и люди грузились сами, чтобы удирать быстрее. Встревоженные французы созвали совместное совещание с участием военных министров Китченера и Мильерана и кое-как добились решения, чтобы англичане хотя бы отступали не на запад, к ближайшим портам, а к Парижу, вместе с французскими войсками.
      Однако немцы степень своих успехов сильно преувеличивали, сочли, что противник разгромлен окончательно, так что остается лишь преследовать его и добить. И безудержно гнали вперед, чтобы выдержать график "блицкрига". А между тем, им тоже приходилось очень тяжело, потому что сам план Шлиффена начал давать сбои. Ударная группировка оказалась уже серьезно ослабленной. 2,5 корпуса было переброшено в Россию, 2 осталось в Бельгии против Антверпена и для поддержания порядка, 1 осаждал Мобеж, несколько соединений - крепость Живе. А в боях войска несли большие потери. И первоначальная подавляющая концентрация сил нарушилась. При переходе границы на правом, ударном крыле плотность составляла 10-11 тыс. солдат на 1 км фронта (на левом - 2 тыс. солдат на км), теперь она снизилась до 3-5 тыс. на км. Между армиями стали возникать разрывы. А резервов не было, маневрировать приходилось одними и теми же частями, гоняя их туда-сюда. Войска проходили по 30 - 40 км в день и были страшно измучены. То, что хорошо получалось на карте и на маневрах, в условиях реальной войны и изо дня в день оказывалось на пределе человеческих возможностей. Немецкий офицер писал: "Наши люди дошли до крайности. Солдаты валятся от усталости, их лица покрыты слоем пыли, мундиры превратились в лохмотья".
      Плохо было с транспортом и со связью. Французы при отступлении портили железные дороги, телефонные и телеграфные линии. Повозки застревали в пробках у взорванных мостов, а те несколько десятков автомашин, с которыми немцы начали войну, сломались еще в Бельгии. Отстала тяжелая артиллерия, начались перебои с боеприпасами, некоторые части для облегчения бросали шанцевый инструмент - но и этому не придавалось значения, ведь считалось, что враг уже не боеспособен. Быстро протянуть телефонную связь на такие расстояния было нереально, радиостанции являлись еще ненадежными, и Ставка, находившаяся за 150-200 км от фронта, порой в течение 1-2 суток не имела сведений о той или иной армии. А промежуточных органов, способных более оперативно реагировать на обстановку, предусмотрено не было... Отстали и обозы, полевые кухни, солдаты шли голодными. Предоставить им время для поисков и приготовления еды было нельзя, чтобы не срывать жесткий график. И единственной пищей становились сырая капуста или свекла, сорванные у дороги. Лошадей выпускали попастись на ближайшие поля.
      Из-за усталости снижалась скорость, время отнимали и разные обходы, задержки. Его наверстывали за счет отдыха. На ночлег части укладывали прямо вдоль дорог, чтобы по команде "подъем" сразу шагать дальше. И измотанные немцы на привалах падали и вырубались на голой земле. Бывало, что и на марше шли с закрытыми глазами и пели, чтобы не заснуть. 2-я и 3-я армии двигались через Шампань, там солдаты разбивали винные погреба и напивались, а офицеры им не препятствовали - бойцы только этим поддерживали силы. Поддерживали себя и кличем "Nach Paris!" - уже вот-вот, войти во французскую столицу. Войска фон Клюка, разбив слабую 6-ю армию, вырвались далеко вперед по отношению к соседям. А фон Бюлов, задержанный контрударом у Сен-Кантена, отстал и просил соседа помочь. 30.8 в Компьене части 1-й германской армии обнаружили горы имущества, шинелей, ящиков с боеприпасами, брошенных у дорог англичанами. Что подтверждало вывод - противник совершенно деморализован и бежит. И Клюк предложил изменить план. Не совершать дальнейшего марша на юг с заходом вокруг Парижа - зачем топать лишние 100 км? А повернуть на восток перед Парижем, выходя во фланг и тыл французским армиям, которые противостояли Бюлову и Хаузену. Окружить их и уничтожить на марше. Правда, таким образом за линией окружения оставалась отброшенная к Парижу 6-я армия и англичане, но их уже сбросили со счетов.
      Предложение Клюка Мольтке одобрил. Таким образом фронт сужался, ликвидировались опасные разрывы между армиями. И 1-я германская армия начала разворот влево. Эпицентр боевых действий смещался в бассейн р. Сены и ее притоков. Если следовать от Парижа вниз по течению, то там в эту реку впадает с правой стороны Уаза. А притоком Уазы является р. Эна, образующая естественный рубеж на дальних подступах к французской столице. А чуть выше Парижа по течению в Сену впадает Марна. Она образует "промежуточный" рубеж, протекая с востока на запад между Эной и Сеной. А весь французский фронт под влиянием прорыва немцев на левом фланге, постепенно сдвигался вправо, к востоку от Парижа. К столичному укрепрайону откатилась 6-я армия, восточнее отступала английская, дальше на восток - 5-я, 9-я, 4-я, 3-я. А 2-я и 1-я в Лотарингии все еще удерживали позиции, поэтому фронт от Вердена резко прогибался дугой. Войска Клюка, перейдя Уазу, двинулись вдогон за англичанами к Марне - вклиниваясь таким образом между 6-й и 5-й армиями.
      А Жоффр 1.9 издал новый общий приказ, рассчитанный на то, что рано или поздно противник должен выдохнуться. Армиям предписывалось дальнейшее отступление "в течение некоторого времени". Рубежи отхода предполагались вдоль Сены и ее притока р. Об. Немцы растянут силы, а французы оторвутся от них, передохнут за широкой водной преградой, перегруппируются и перейдут в новое наступление - оно планировалось где-то 8.9. На оборону столицы Жоффр особого внимания не обращал, считая, что с военной точки зрения Париж является лишь "географическим понятием", и готов был им пожертвовать. А французское правительство уже обращалось к России с совершенно фантастическими мольбами - срочно прислать 4 корпуса через Архангельск. Причем слухи об этом просочились в народ, искажались при передаче, и по Франции и Англии пошла молва, что 500 тыс. "казаков" уже приехали. Находилось множество людей, которые якобы сами их видели. Мол, стояли на перроне на такой-то станции и сбивали снег с сапог. В августе месяце. И верили - а подробности насчет снега казались еще более убедительными. Один британский офицер, тоже "лично видевший" казаков, описывал, что они одеты в "длинные ярко расшитые шинели и большие меховые шапки, с луками и стрелами вместо винтовок", а лошади у них похожи "на шотландских пони, только костлявые". Словом, обрисовал известные гравюры русских воинов XVII в. Из чего, кстати, видно, насколько хорошо представляли себе Россию ее союзники.
      Но правительство, разумеется, знало, что никаких казаков на самом деле нет, и полагало, что вступление немцев в Париж - вопрос дней. Начались бомбежки города германскими самолетами. Всего по 2-3 бомбы в день, чтобы вызвать панику. Множество парижан уезжало на юг. 2.9 и правительство тайно, среди ночи, укатило в Бордо. В русском и британском посольствах жгли документы, передавали их под защиту нейтральных государств. Было много сторонников объявления Парижа "открытым городом" - чтобы спасти его культурные и архитектурные ценности. Но ген. Галлиени, в ведение которого перешел город, готовился к бою. Строились баррикады, рылись траншеи, "волчьи ямы" с кольями против кавалерии, сносились здания, закрывающие сектора обстрела. На строительство укреплений Галлиени приказал мобилизовать всех жителей пригородов, "даже самых старых и немощных". И люди пришли. Был реквизирован транспорт, на случай осады завозили скот его пасли в Булонском лесу.
      Воинские силы Галлиени составляла растрепанная 6-я армия, перешедшая теперь в его подчинение. Прибыли также морская бригада, дивизия зуавов (алжирских стрелков). Но генерал понимал, что для обороны огромного города этого мало, особенно если немцы подвезут свою жуткую артиллерию. Не верил он и в то, что фронт удастся стабилизировать на Сене - полагал, что наоборот, набрав инерцию отступления, армии не сумеют закрепиться на этом рубеже, будут сбиты неприятелем и покатятся дальше. И готовился он, в общем-то, не выстоять, а с честью погибнуть. И был уверен, что погибнет. Все важные объекты в Париже стали готовить к взрыву, и в первую очередь мосты. Если, мол, враг ворвется в столицу, он должен найти здесь лишь "пустоту". Но в это время стали поступать донесения, что германские авангарды повернули вдруг на восток. У убитого германского офицера даже нашли карту с точными маршрутами корпусов армии Клюка. И... этим данным не поверили. Показалось просто невероятным, что немцы, находясь рядом с Парижем, поворачивают, чтобы пройти мимо.
      А между тем 2.9 Мольтке уже изменил приказ Клюку. Он стал подозревать, что представления о паническом бегстве французов преувеличены - ведь массовой сдачи в плен, которая сопутствует полной дезорганизации, не было. Он сохранил решение 1-й и 2-й армиям повернуть на восток, но 1-й предписывалось не зарываться, а двигаться во втором эшелоне за армией Бюлова и принять меры для защиты своего фланга, открытого со стороны Парижа. Клюк выполнил приказ наполовину. Он выдвинул в сторону Парижа 4-й резервный корпус и кавдивизию. А ждать, пока подойдет 2-я армия, чтобы пристроиться к ней, не стал. Счел, что если остановиться на 2 дня, то и противник организует оборону, поэтому надо гнать его, не давая передышки. В это время с новой силой разгорелась битва в Лотарингии. Французское командование забрало отсюда еще 2 корпуса, чтобы подготовить оборону на Сене. А остающимся частям 1-й и 2-й армий, чтобы прикрыть перевозки, было приказано перейти в частичное наступление. Но и Руппрехт с 6-й и 7-й германскими армиями готовился к очередному наступлению на Нанси. И 3.9 разыгрались ожесточенные встречные бои. Под Верденом 3-я армия генерала Саррайля под натиском немцев вообще развернулась фронтом не на север, а на северо-запад. 3-я германская армия Хаузена в этот день вошла в Реймс. А англичане откатились за Марну, и вслед за ними к этой реке вышли части Клюка, захватив невзорванные мосты.
      Но и Галлиени 3.9 получил новые данные - от авиаразведки, что 1-я армия немцев движется на восток, подставив Парижу фланг. Своих сил для контрудара у Галлиени не хватало. К тому же, во французской армии не допускалось ни шагу без согласования с Верховным Главнокомандующим. Однако Галлиени догадался сразу же отдать предварительные распоряжения 6-й армии Монури готовиться к атаке, а сам принялся согласовывать. А с Жоффром связаться, и то оказалось непросто, он вообще не терпел телефонов, принципиально не брал трубку и перепоручал разговоры мелким сошкам. Но кое-как сумели объяснить благоприятную ситуацию, предлагая начать контратаку 6.9. И Жоффр, поняв выгоду создавшегося положения, согласился. Правда, срок сдвигал на 7.9, но Галлиени кое-как переупрямил бывшего подчиненного - дескать, армия уже выдвигается, медлить нельзя, чтобы немцы не обнаружили. Из штаба Жоффра полетели приказы в 5-ю и 9-ю армии. Тем не менее все висело на волоске - обязательно требовалось участие англичан, иначе во фронте получалась брешь, которую нечем было заткнуть. Но никто даже не знал, где находится Френч. А когда отыскали, он отказался и приказал своим войскам отступать дальше.
      Уже 5.9 вместо подготовки операции Жоффру пришлось бросать все дела и на машине ехать за 180 км в Мелен, где расположился английский штаб. Ехать с черепашьей скоростью, застревая в пробках среди беженцев. Френча он застал чудом - тот уже упаковал багаж, чтобы перебираться еще дальше, в Фонтенбло. Произошла безобразная сцена. Жоффр, стуча кулаком по столу, кричал: "Господин маршал, вы рискуете честью Англии". И лишь тогда Френч расплакался и сказал "да". Но только его войска успели далеко уйти от исходных рубежей, и выдвинуться могли позже, чем французы. Жоффр лишь поздно вечером вернулся в свой штаб и подписал приказ об общем наступлении. Приказ суровый, перекликающийся со знаменитым "Ни шагу назад". В нем, например, говорилось: "Если случится, что какое-нибудь подразделение не сможет продвигаться вперед, оно должно любой ценой удержать свои позиции и скорее погибнуть, чем отступить". Главный удар наносили 5-я, 6-я и британская армии, вспомогательные - 9-я и 3-я. Правда, в успехе были сомнения и у Жоффра, и он на всякий случай решил оправдаться, написав президенту: "Галлиени преждевременно атаковал противника, поэтому я приказал приостановить отвод войск и в свою очередь возобновить наступление".
      А пока шли эти утряски и переговоры, немцы уже уяснили свою ошибку. Мольтке получил донесение, что Клюк нарушил его приказ ждать 2-ю армию и переходит Марну. А авиаразведка выявила перевозки войск из Лотарингии. Вывод был сделан верный - готовится контрудар. Но подкрепления Клюку можно было взять тоже лишь из Лотарингии. А там шло наступление, и французам, ослабленным уходом 2 корпусов, приходилось туго, командующий 2-й армией Кастельно запрашивал разрешения отступить. К тому же из Лотарингии соединения пришлось бы везти кружным путем, через Бельгию. А там армия Альберта позаботилась капитально разрушить за собой железные дороги, и получилось бы, что сорвав одну операцию, к другой подмога все равно не успела бы. И Мольтке решил восточный фланг не трогать. Но вечером 4.9 и он издел новую директиву. Указывалось на угрозу контрнастепления, 1-й и 2-й армиям предписывалось развернуться фронтом на Париж и отбить его, 3-й двигаться на юг им на поддержку. Словом, от прежней идеи окружения немцы отказывались. А центр тяжести переносился на 4-ю и 5-ю армии - которые должны были наступать и выйти в тылы французской лотарингской группировки, в то время как 6-я и 7-я будут громить ее с фронта.
      5.9 Англия, Франция и Россия подписали между собой договор не заключать сепаратного мира, как бы трудно не приходилось той или иной державе. А битва на Марне фактически уже началась. Приказ Мольтке об отражении контрудара Клюк получил по радио утром. Но его войска уже форсировали Марну и были на марше, растянувшись на 50 км и двигались на юго-восток. Соответственно отжимая и сдвигая дальше в ту же сторону части соседней, 2-й армии Бюлова. Разворачивать их сразу же, чтобы уставшие солдаты шли тот же путь назад, Клюк не стал. Но к вечеру поступило донесение от командира 4-го резервного корпуса Гронау, оставленного на правом берегу Марны, что он столкнулся с 2 дивизиями противника и завязал бой - на него вышли передовые части 6-й армии. И в ночь на 6.9 Клюк сперва велел поворачивать и идти назад 2-му корпусу, а потом и трем остальным. Но пока его приказы дошли до удалившихся соединений, пока стали выполняться, время было упущено.
      6.9 по всему фронту грянуло сражение, в котором с обеих сторон участвовало около 2 млн чел., 6000 легких и 600 тяжелых орудий. Обозначилось 5 участков особенно сильных боев. На притоке Марны речушке Урк - там столкнулись части 6-й французской и 1-й германской армий. У Монмирая, где 5-я французская и английская должны были ударить в стык между 1-й и 2-й германскими. У Фер-Шампенуаза и Сен-Гондских болот - тут ожесточенно атаковали части 2-й и 3-й германских армий, силясь опрокинуть 9-ю французскую и прорвать фронт. У Витри-ле-Франсуа - где 4-я французская и части 3-й и 4-й германских атаковали друг дружку. И в Аргоннах, между 3-й французской и 5-й германской. А параллельно продолжались и атаки Руппрехта в Лотарингии. По сути сам по себе фланговый удар 6-й армии поражения немцам не нанес. Контратаками 4-го резервного корпуса французы были остановлены, а дальше стали прибывать части 2-го германского корпуса, и Монури пришлось перейти к обороне.. И уже наоборот, немцы хотели охватить с флангов французскую ударную группировку и раздавить ее, нацеливая "клинья" против 6-й армии, и на Сен-Гондских болотах, против 9-й. Она, как и 6-я, представляла лишь группу разрозненных и уже битых дивизий. А на нее нацелились смежные фланги 2-й и 3-й германских армий, ожесточенно атакуя, в том числе отборными частями гвардии. Местность тут была открытая, равнинная, а ни о каких окопах и речи не было - Фош отбивался контратаками. И возникали жуткие поля, заваленные мертвецами в несколько слоев. Сперва французская артиллерия накрыла мелинитовыми снарядами наступавших плотными строями немцев, и они полегли, как и шли - взводами и ротами. Но телефонов на французских батареях не было, орудия били по заранее выставленному прицелу, и когда тех же рубежей достигла своя контратакующая пехота, ее накрыл следующий шквал снарядов. И тоже лежали, как бежали - целыми взводами и ротами. Единственным укрытием от огня были придорожные канавы, солдаты набивались туда впритирку, но при попадании снаряда и эти канавы превращались в братские могилы.
      Около Витри-ле-Франсе сошлись 4-я французская и 4-я германская армии. Ни та, ни другая сторона успеха не добились. И французы, и немцы делали попытки охвата противника с фланга - но безрезультатно. А в Аргоннах кипели бои между 3-й армией ген. Саррайля и 5 -й германской. Французы действовали во взаимодействии с гарнизоном Вердена, совершавшим вылазки, угрожая коммуникациям кронпринца. 5-я германская вынуждена была сражаться, изогнув фронт - и на юг, и на восток. А Саррайль очень грамотно маневрировал силами, в результате чего не только сорвал наступление врага, но и сумел удержать Верден - на что Жоффр и его штаб, собственно, уже не рассчитывали. А атаки Руппрехта в Лотарингии стали постепенно выдыхаться, прорвать фронт он так и не смог.
      7.9 настал критический момент сражения К двум корпусам Клюка, сражавшимся против 6-й армии, подошел еще 4-й. И французы были фактически разбиты. Монури срочно требовал подкреплений. В Париж в этот день прибыла Марокканская дивизия, и чтобы она успела на передовую, Галлиени нашел нестандартное решение. Одну бригаду отправил по железной дороге, а вторую повезли на парижских такси. 600 машин совершили по 2 рейса, и подкрепление прибыло вовремя. С ходу бросились в бой, и натиск противника удалось отразить. Жарко приходилось и войскам Фоша. Немцы, продолжая атаки, смогли вклиниться на стыке 9-й и 4-й армий, но расширить этот прорыв не сумели. А Фош, уловив момент, когда противник стал выдыхаться, поднял остатки своих дивизий в общую атаку и отбросил врага. В этот же день после недельной осады пала крепость Мобеж. Гарнизон, деморализованный бомбардировкой, капитулировал. Немцам досталось 450 орудий и 33 тыс. пленных. И освободился 7-й резервный корпус. Как писал Тирпиц, это было "весьма кстати. Сейчас и один корпус имеет уже значение". То, что в сложившейся ситуации даже ничтожный перевес может сыграть решающую роль, понимали многие. Мольтке решил все же взять войска из Лотарингии. А бельгийская армия совершила вторую вылазку из Антверпена, силясь отвлечь на себя побольше сил.
      Поредевшая 6-я армия Монури с прибытием марокканцев в общем-то получила лишь "отсрочку". К трем корпусам Клюка, теснившим ее, подходили еще два, 3-й и 9-й, немцы намеревались обойти ее с севера и уничтожить. И смять таким образом левый фланг всего французского фронта. Силы армии Фоша тоже иссякли. Но решающим стало другое обстоятельство. Ведь совершая поворот на восток, соединения 1-й германской армии "сдвинули" туда же и 2-ю. А теперь эти соединения возвращались обратно, и между двумя армиями образовалась брешь в 35-40 км. Плотно прикрыть ее фон Бюлов не смог, связанный боями у Сен-Гондских болот. Части, направленные им на этот участок, потеснила атаками 5-я французская армия, и в разрыв вошли англичане. В принципе создалась благоприятная обстановка для серьезного разгрома противника. Перед 3 британскими корпусами была лишь завеса из нескольких кавалерийских дивизий, англичане вполне могли ударить по тылам Клюка или во фланг Бюлову. Но продвигались они очень медленно, с оглядкой на соседей, останавливались при самом незначительном сопротивлении. Однако даже само их продвижение в брешь между армиями создавало серьезную угрозу целостности германского фронта.
      9.9 Клюк обрушил на войска Монури подготовленный сокрушающий удар. И имел успех. Но в это же время Бюлов узнал, что британская и 5-я французская армии выходят к Марне, отрезая его от соседа и угрожая открытому флангу. И приказал отступать. И его соседям, Клюку и Хаузену тоже пришлось скомандовать отход. Германские армии стали откатываться к северу. В боях они понесли очень крупные потери, а отступление вызвало и психологический перелом, на который накладывалась крайняя усталость. Были случаи, когда немцев брали в плен спящими. Измотанные всеми перегрузками, они спали так крепко, что французы, находя их, не могли разбудить. Французской армии победа тоже досталась дорогой ценой. С начала вторжения она потеряла 300 тыс. чел. убитыми, ранеными и пленными. А после битвы на Марне была в таком состоянии, что не могла толком наладить преследование. Но Франция была спасена. И, кстати, спасена героизмом не только своих солдат и офицеров, но и русских. Тирпиц писал: "Осенью 1914 г. в главной квартире держались того мнения, что война с Францией была бы выиграна, если бы мы располагали еще двумя корпусами". Теми самыми, которые немцы вынуждены были перебросить на Восток.
      Признавали это и французы. Начальник их разведки ген. Дюпон в своей книге "Германское высшее командование в 1914 г.", вышедшей с предисловием Жоффра, писал: "Воздадим должное нашим союзникам - наша победа достигнута за счет их поражения... Два корпуса сняты с французского фронта... Гвардейский резервный отнимают от армии фон Бюлова, а 11-й армейский корпус от армии фон Хаузена. Их сопровождает 8-я кавалерийская дивизия... В этом, может быть, и было наше спасение. Представьте себе, что Гвардейский резервный корпус находился на своем месте 7.9 между Бюловым и Клюком, а 11-й армейский корпус с 8-й кавдивизией оставался в армии Хаузена у Фер-Шампенуаза. Какие последствия!..." Ген. Ниссель вспоминал: "Всем нам отлично известно, насколько критическим было тогда наше положение. Несомненно, что уменьшение германских армий на 2 корпуса и 2 дивизии, к чему немцы были вынуждены, явилось той тяжестью, которая по воле судьбы склонила чашу весов на нашу сторону". И маршал Фош тоже делал вывод: "Если Франция не была стерта с лица Европы, то этим прежде всего мы обязаны России", поскольку "русская армия своим активным вмешательством отвлекла на себя часть сил и тем позволила нам одержать победу на Марне".
      Особо нужно отметить, что в немецкой литературе исход битвы на Марне часто изображают как результат случайностей. Дискутируются вопросы - а вот если бы Клюк не повернул? А вот если бы не отвлекли войска на Восток?... Кстати, выискивание "фатальных ошибок" вообще является спецификой германских авторов, и в не меньшей степени это относится ко Второй мировой войне. Мол, вот если бы не это решение, то все пошло бы совершенно иначе! Причем любопытно, что подобный бред автоматом повторяют за ними англо-американские "исследователи", а теперь уже и наши телевизионщики. Хотя сама постановка вопроса по сути является абсурдной. Ведь любая война это действия не одной, а двух сторон. Каждая из которых неизбежно совершает какие-то ошибки. И военное искусство как раз и состоит в умении воспользоваться ошибками противника. Допустим, если бы серьезных ошибок не совершили французское и русское командование, все тоже могло пойти иначе. Однако они были совершены, и германская сторона в полной мере это использовала. Но и использование державами Антанты германских ошибок вполне закономерно.
      Между прочим, ошибочность упомянутых решений Мольтке и Клюка мягко говоря спорна. Ну ладно, из-за ошибок Жилинского и Самсонова 2-ю армию удалось разбить даже до прихода подкреплений с Запада. Но ведь оставалась еще 1-я армия, уже нанесшая несколько поражений прежнему составу прусской группировки, да и 2-я быстро восстановила боеспособность. Что противопоставил бы им Гинденбург без свежих сил? Или предположим, что Клюк бы не совершил "фатальный" поворот, продолжая захождение вокруг Парижа - с шатающимися от усталости голодными солдатами, растягивая фронт еще на сотню с лишним километров... Затруднило бы это или наоборот, облегчило контрудар? Ответ очевиден. И получается, что ошибку-то допустили не Мольтке и Клюк, а Шлиффен, недооценивший противников и не предусмотревший стратегических резервов. Но тут уж встает другой вопрос - выдели немцы крупные резервы, хватило бы у них оставшегося на сам план Шлиффена? А оцени немцы силы противников верно, полезли бы они воевать?
      19. ЭНА
      5-я и 6-я австрийские армии под командованием ген. Потиорека 7.9 перешли во второе наступление против Сербии. Но они встретили стойкую оборону, а создать подавляющего превосходства в силах не удавалось, так как все резервы направлялись в Галицию. Мало того, из-за поражений от русских Конрад снова должен был снимать с Сербского фронта дополнительные контингенты и перебрасывать ко Львову. Поэтому наступление Потиорека вылилось в тяжелые позиционные бои без каких-либо успехов. Отстоять Сербию помогали и русские. Моряки Дунайской флотилии доставляли в Белград оружие, боеприпасы, продовольствие. В составе сербской армии воевал батальон, сформированный из русских добровольцев - в основном, студентов. Были развернуты несколько госпиталей, присланных по линии Славянского Общества.
      На морях в это время совершенно неожиданно как для британского, так и для германского командования вдруг во весь голос заявило о себе новое грозное оружие - подводные лодки. 5.9 немецкая субмарина U-21 впервые потопила боевой корабль - английский легкий крейсер "Патфайндер". 13.9 британцы расквитались - их подлодка Е-9 отправила на дно германский легкий крейсер "Хель". 14.9 немецкие подводники побезобразничали на Балтике, возле устья Финского залива, уничтожив несколько мелких транспортных судов. А 22.9 лейтенант Отто Веддиген на субмарине U-9 (причем устаревшей конструкции, имевшей довольно низкие боевые характеристики) обнаружил британские броненосные крейсера "Абукир", "Хог" и "Кресси", которые несли дозорную службу между устьем Темзы и голландским берегом. Ходили без охранения, без каких-либо мер предосторожности, на скорости всего 10 узлов, а потом "Хог" и "Кресси" легли в дрейф. И подлодка, подобравшись вплотную, торпедами потопила их одного за другим с 4 тыс. чел. экипажа. И все прежние теории морской войны рухнули...
      А на Западном фронте благоприятные возможности, возникшие для армий Антанты после победы на Марне, остались неиспользованными. Разрыв между 1-й и 2-й германскими армиями противнику не удавалось закрыть еще неделю, что при энергичном преследовании грозило им катастрофой. Однако французы и англичане, тоже повыбитые и измотанные, продвигались вяло, и вклиниться в боевые порядки врага не сумели. Немцы оторвались от них и отошли на 60 км севернее, заняв оборону по рекам Эна и Вель. Французские и британская армии вышли на этот рубеж 13.9 и начали атаки. Разгорелась кровопролитная битва на Эне, ожесточенные лобовые столкновения продолжались до 15.9, однако закончились безрезультатно. Обе стороны окончательно выдохлись и стали зарываться в землю. В ротах германской гвардии осталось по 50 чел. вместо 300, а, например, в полку Августы из 60 офицеров в строю осталось 7. У немцев тылы были совершенно расстроены, возникли большие трудности со снабжением и боеприпасами. Положение их противников тоже было далеко не блестящим.
      Но в результате этих сражений у обеих сторон оказался открытым фланг пространство в 200 км между позициями на Эне и Северным морем осталось не занято никем. И французское командование попыталось обойти немцев с запада. На участок р. Уаза были брошены кавалерийский корпус, пехотная дивизия из 6-й армии, территориальные части д`Амада, сюда стали перебрасывать еще один корпус из Лотарингии. Но и немцы попытались воспользоваться открытым флангом и уже двинули туда свой корпус и кавдивизию. 16.9 произошел встречный бой, длившийся 2 дня и не принесший успеха ни тем, ни другим. Понесли потери и стали закрепляться на достигнутых рубежах. Французы стали сколачивать новую группировку для следующей попытки обхода. И немцы делали то же самое. Что опять привело к встречному бою на фланге, который закончился "вничью". Так начались операции, получившие название "бег к морю". После Уазы произошли аналогичные сражения на Сомме, потом у Арраса. Перебрасывались войска с пассивных участков, вступали в горячие, но скоротечные схватки, затем энергия иссякала и следовал переход к обороне, а командование уже готовило новый "скачок". Те и другие, желая опередить противника, спешили. Вводили силы одинаково "мелкими порциями", и решающего успеха не добивался никто.
      Из опыта первых сражений армиям всех воюющих государств пришлось делать свои выводы и переучиваться. Англичане ломали теперь головы над средствами противолодочной обороны. Французы учились окапываться. И наконец-то переодевали свою разодетую петухами армию в защитную форму тускло-голубую. Наверстывали и свое отставание в тяжелой артиллерии, причем в значительной мере за счет России. Ведь для реализации программы перевооружения русское военное министерство предпочло разместить заказы на тяжелые орудия на французских заводах. И теперь Франция быстренько прибрала готовые пушки для нужд собственной армии.
      Переучивались и немцы. Они стали увеличивать интервалы в атакующих цепях, перенимать у русских движение перебежками, хотя внедрялись эти нововведения не сверху, а снизу, по указаниям командиров полков, дивизий, корпусов - но инициатива в германской армии поощрялась. А у австрийцев перенимали науку обороны - вместо отдельных стрелковых ячеек стали рыть траншеи, выставлять ограждения из колючей проволоки, строить не одну, а несколько линий окопов. Марна, тяжелые бои в Пруссии, поражения австрийцев похоронили все германские расчеты на "веселую и освежающую" "войну до осеннего листопада". Потери оказались неожиданно огромными. А впереди замаячила угроза затяжной войны - которая потребует и от армии, и от народа еще больших жертв. Чтобы оправдаться перед общественным мнением, требовались "козлы отпущения". И таковым явился Мольтке. Его отправили в отставку, а начальником штаба Верховного Главнокомандующего стал относительно молодой и энергичный ген. Фалькенгайн, прежде занимавший пост военного министра.
      В доктрины Шлиффена он верил как в Евангелие и тоже начал искать "быстрое решение" в сложившейся ситуации. Для этого предполагалось на Востоке вместо прежней оборонительной стратегии активно поддержать австрийцев и совместно с ними нанести сокрушающий удар русским. А на Западе требовалось выиграть "бег к морю", занять порты на севере Франции, пресекая переброски из Британии, и разместить в этих портах базы своих подлодок и миноносцев, обрушив их на англичан. И прорвать фронт в двух местах - на приморском фланге и под Верденом - была уверенность, что после обстрела "Толстыми Бертами" эта крепость тоже падет и во фронте образуется "дыра". Но разумеется, данные планы требовали дополнительных сил. И Фалькенгайн их изыскивал, объявив внеочередной призыв тех, кто подлежал мобилизации лишь в следующем году, что дало 400-500 тыс. чел. Отменялись льготы и отсрочки ряду категорий, прежде освобожденных от службы. Набирались добровольцы, и не только в Германии. В немецкую армию вступали многие шведские офицеры, зараженные идеологией пангерманизма, американцы и латиноамериканцы германского происхождения. Социалист Ю.Пилсудский создавал польские части. Было сформировано 6 новых корпусов, из которых 5 предназначалось во Францию, 1 - в Польшу.
      Но провал прежних планов требовал и поднять каким-то образом "дух нации". Дать стране не только "козлов отпущения", а и "героев". И представляется весьма любопытным, что только во второй половине сентября, через 3 недели после победы над Самсоновым, в Германии началось вдруг ее массированное "осмысление". Потому что это была единственная "чистая" победа, одержанная к этому времени. Как раз тогда стали задираться вверх и без того дутые изначальные цифры русских потерь - дескать, сперва плохо сосчитали. И вспомнили, что неподалеку от места боев расположена деревня Танненберг, возле которой в 1410 г. "славяне" - поляки, литовцы и русские разгромили крестоносцев (в польской и российской традиции эта битва называется Грюнвальдской, а у немцев - битвой при Танненберге). И победу в Пруссии тоже окрестили "битвой при Танненберге", преподнося ее как "суд возмездия", как реванш за поражение предков. Что являлось абсолютной чушью - крестоносцы ничьими предками быть не могли, поскольку давали обет безбрачия, а большинство пруссаков и померанцев происходят как раз от местных славянских племен, сменивших веру и язык, и среди прусского дворянства очень часто встречаются "славянские" фамилии. Но что касается огромного количества пленных, то это похоже на правду - только если брать вместе с гражданскими лицами, которых в Германии и Западной Польше объявили пленными. Так почему бы не приврать, приплюсовав их к "Танненбергу"?
      И германская пресса начала широкомасштабную рекламную кампанию, объявляя новую битву "Танненберг" величайшей победой в истории всех войн и народов, "новыми Каннами". По городам Германии вывешивались флаги, звонили колокола, устраивались торжества и праздничные шествия (с трехнедельным опозданием). А параллельно по обычным методикам "делания звезд" начал создаваться образ народного героя - Гинденбурга, спасшего страну от "диких славянских орд". Правда, особыми талантами он не блистал, и Хоффман, устраивая для высокопоставленных лиц экскурсии по своему штабу, пояснял им: "Вот здесь фельдмаршал Гинденбург спал перед битвой при Танненберге. И после битвы при Танненберге. И, между нами говоря, во время битвы при Танненберге". Конечно, это было лишь злым анекдотом, на выдумку которых был горазд Хоффман. Но апатичный Гиндербург и впрямь осуществлял лишь номинальное руководство операцией, а фактическое - Людендорф. Только не станешь же объяснять это в газетах. Да и вообще, для сентиментального германца очень уж хорошо подходил в качестве кумира 67-летний "дедушка Гинденбург", мужественный и мудрый, ворчливый и грубоватый. И в стране стал внедряться настоящий культ Гинденбурга. Ему воздвигались памятники и бюсты, присваивались почетные степени университетов, в его честь переименовывали улицы, города, строящийся крейсер. К нему ежедневно пошли тысячи писем, со всех концов приезжали делегации с подарками и восхвалениями, а школьникам задавали сочинения на тему "Любимый добрый Гинденбург".
      В связи со срывом "блицкрига" пришлось менять и более фундаментальные пропагандистские ориентиры. Спасение Австро-Венгрии от русских в качестве цели войны больше не годилось. Потому что и Австро-Венгрии, получалось, не помогли, да и жертвы оказывались слишком уж большими, и напрашивался вопрос - а стоит ли класть столько жизней ради интересов союзницы? И пропаганда стала делать упор на другом - что речь идет о существовании самой Германии, которую коварно "заманили" в войну и взяли "в окружение" Англия, Россия и Франция. Но одновременно германское руководство развернуло широкомасштабные планы геополитических, экономических и материальных ориентиров, за которые ведется борьба. Такие разработки возглавил канцлер Бетман-Гольвег, в сентябре предложивший промышленным и банковским кругам, руководству политических партий и лидерам Рейхстага "Памятную записку о целях войны".
      В ней предусматривалось уничтожение Франции как великой державы, взыскание с нее такой контрибуции, от которой она никогда не оправилась бы. Предполагалась ликвидация британского господства на континенте, лишение Англии флота, Индии и Египта. Ну а Россия должна быть "изгнана из Европы" и "надломлена" настолько, чтобы никогда больше "славянская угроза не нависала над Европой". Аннексировались Бельгия, Люксембург, еще остающаяся у французов часть Лотарингии. Предусматривалось введение прямого германского контроля над бельгийскими и французскими шахтами, железными дорогами, частью промышленных предприятий. Но основные присоединения виделись на Востоке. Россию ожидала большая программа аннексации, которая последует "за опрокидыванием русских границ" и "прекращением русского правления над нерусскими народами". Канцлер считал необходимым отчленение Прибалтики, Финляндии, Польши, Кавказа.
      И в результате войны должна была возникнуть могущественная "Срединная Европа". Бетман писал: "Абсолютно императивным является требование, чтобы Срединная Европа, включая регионы, полученные Германским Рейхом и Австро-Венгрией в качестве призов победы, образовывали единую экономическую общность. Нидерланды и Швейцария, три скандинавских государства и Финляндия, Италия, Румыния и Болгария будут присоединены к этому ядру постепенно... Великая Германия включит в себя Бельгию, Голландию, Польшу как непосредственные протектораты и Австрию как опосредованный протекторат". Запад и Восток должны будут подчиниться "Срединной Европе", а "вся Юго-Восточная Европа" окажется "лежащей у наших дверей культурной колонией".
      Установки канцлера дали старт более детальным разработкам подобных проектов. Так, официально от правительства это было поручено фон Шверину, считавшему главной задачей "расчленение России и отбрасывание ее к границам, существовавшим до Петра I, с последующим ее ослаблением". Занимался данными вопросами и видный теоретик Ф. Науманн, писавший: "Россия должна быть отброшена назад настолько далеко от германской восточной границы, насколько это возможно, а ее доминирование над нерусскими вассальными народами должно быть сокрушено... Мы должны создать центральную европейскую экономическую ассоциацию посредством единого таможенного договора, который включал бы в себя Францию, Бельгию, Голландию, Данию, Австро-Венгрию, Польшу и, возможно, Италию, Швецию и Норвегию. Эта ассоциация не будет иметь какой-либо единой конституционно оформленной высшей власти, и все ее члены будут формально равны, но на практике будут находиться под германским руководством и должны стабилизировать германское экономическое доминирование". Активно подключились к планированию и промышленники. Их позицию изложил А. Тиссен, указывавший: "Россия должна лишиться балтийских провинций, части Польши, Донецкого угольного бассейна, Одессы, Крыма, Приазовья и Кавказа". Ему вторила ассоциация промышленников Рура, требовавшая "Украину вплоть до Дона, Крым и Кавказ", чтобы "не тормозить сырьевую обеспеченность Срединной Европы".
      В общем, все маски были сброшены. И вместо предлогов благородного союзнического альтруизма стало открытым текстом разъясняться, что и где следует прибрать к рукам. Однако германская общественность восприняла это с полным пониманием. И даже с удовлетворением. Признавая, что такие цели для Германии действительно являются уважительными. И стоят того, чтобы за них повоевать.
      20. А ЧТО ТАКОЕ "ЦИВИЛИЗАЦИЯ"?
      Станиславский, описывая, что вытворяли немцы с русскими, застрявшими у них в начале войны, пришел к мысли: "Мы очень много рассуждали о культуре! Но теперь выяснилось, что даже в таких развитых странах, какова Германия, народ обрел лишь внешнюю культуру, под которой скрывается человек с первобытными инстинктами..." Кстати, близкое утверждение можно найти и у Солженицына - рассказывая об издевательствах над русскими беженцами в британских лагерях в 45-м, он говорит, что это "заставляет сильно задуматься над толщиною корки нашей цивилизации". Оба высказывания вроде логичны. Но содержат в себе важное противоречие. Ведь еще никто и никогда не дал однозначного ответа на вопросы - а что же такое вообще "культура" и "цивилизация". Хотя, казалось бы, это очевидно - развитие науки, образования, искусства, рост материального благополучия... Стоп. А действительно ли данные факторы находятся в прямой зависимости с моральными и нравственными аспектами? И если объективно взглянуть на факты, то получится, что нет.
      Возьмем, к примеру, неграмотного русского крестьянина "позапрошлых" веков - живущего простой трудовой жизнью, очерченной циклами полевых работ и церковных праздников. Получающего удовольствия от немудрящих деревенских развлечений, преодолевающего свои трудности и проблемы. Но имеющего богатый духовный мир, доставшийся от предков,- мир преданий, песен, сказок, обрядов, мир постоянной связи с родной природой - и с Богом, поскольку вся жизнь ориентирована на соблюдение требований Православия. И растящего детей в той же нравственной системе координат - честными тружениками и добрыми христианами, чтящими Господа, а если нужно, готовыми грудью встать за свои идеалы и "за други своя". И сопоставим с ним какого-нибудь современного воротилу с высшим образованием, окруженного на работе и в быту самой современной техникой, способного обеспечить себе доступ к лучшим произведениям мирового искусства... Но попутно готового продать и предать все и вся, лечащегося от алкоголизма, меняющего энную семью и оставляющего за собой достойную смену в лице извращенца-сына, наркоманки-дочери и даунов-внуков. Спрашивается, кто из них выглядит более "культурным" и "цивилизованным"? И по каким параметрам производить оценку?
      Если непредвзято взглянуть на человеческую историю, то оказывается, что самые вопиющие зверства, разнузданность и садизм соответствовали отнюдь не странам и эпохам, которые принято отождествлять с "варварством", а наоборот, взлетам "цивилизации". Взять хотя бы Древний Рим с его обычаями гладиаторской резни, массовых казней, бесчинствами владык и развращенностью простонародья. А повсеместные костры и изощренные пытки инквизиции расцвели не где-нибудь у степных кочевников, а в "культурной" Европе, причем не в темных глубинах Средневековья, а в эпоху Возрождения. И эта же эпоха известна свирепыми религиозными войнами, когда граждане западных государств с крайней ожесточенностью истребляли друг дружку, и, например, в Германии было уничтожено три четверти населения. А самые жуткие публичные казни получили распространение уже позже, в эпоху Просвещения. Когда в Англии человеку медленно раздавливали грудную клетку или, скажем, вешали не до смерти, откачивали, вспарывали живот, выжигали внутренности и лишь потом четвертовали. Во Франции колесовали, варили заживо, умерщвляли постепенными пытками, в Италии проламывали головы колотушкой, в Германии и Швеции сажали на кол - иногда после колесования, отсечения рук и ног. И горожане такие зрелища очень любили, приходили семьями, с женами и детьми, а знатные кавалеры и дамы заранее ангажировали себе окна в ближайших домах. Наконец, и Великая Французская революция, провозгласившая торжество Разума, параллельно учинила и торжество массового террора...
      Или возьмем такой критерий, как уровень преступности. И мы увидим, что он почему-то тоже повышается по мере того, что принято отождествлять с "прогрессом". Так, в дореволюционной России он был очень низким, причем достигалось это в большей степени не карательными мерами, а прочными моральными устоями граждан. Для совершения преступления человек должен был преодолеть мощный внутренний барьер, он сразу становился "чужим" для всех его исторгали из себя и деревенский мир, и купеческое или дворянское общество, и ему оставалось жить только "на дне". И если почитать самые громкие уголовные дела конца XIX-начала ХХ в., то мы обнаружим поразительный факт: в большинстве случаев полиции даже не приходилось искать преступников, их замучивала собственная совесть, и они шли сдаваться. Так что история Раскольникова является отнюдь не писательской выдумкой Достоевского, она многократно повторялась в реальности. И наверное, не случайно на момент Февральской революции в тюрьмах и на каторгах находилось всего около 100 тыс. чел. - это в целом, и уголовных, и политических. Цифра-то, по нашим понятиям, смехотворная. Зато в западных центрах "культуры" с преступностью уже было "все в порядке". И опять же, несмотря на жесточайшие карательные меры. Ну да и Россия по мере своего "прогресса" в ХХ столетии смогла успешно догнать и перегнать их в данном отношении.
      Так что же, получается парадокс? На самом деле - нет. Потому что основой наших представлений о "прогрессе" является учение европейских "гуманистов" о грядущем торжестве человеческого разума. О том, будто всеобщее просвещение и развитие науки способны решить все проблемы и привести человечество ко всеобщему счастью. И как раз на базе данных учений развивались потом и либеральные, и демократические, и социалистические теории, в свою очередь однозначно отождествлявшие себя с вектором "прогресса" и бравшие идею торжества разума в качестве неоспоримой аксиомы. Что и запрограммировалось в нашем мышлении. Но только в данном случае сам базовый постулат оказывается неверным. Насчет универсального и самодостаточного значения разума. Ведь увлечение рациональными началами вызывает перекос в сознании - увы, в ущерб началам духовным. Что и приводит к отрицательным побочным явлениям. Наверное, здесь нелишне будет вспомнить ряд видных российских деятелей - К.П. Победоносцева, М.Н. Каткова, митрополита Московского Св. Филарета, Св. Иоанна Кронштадтского, которых современная им "прогрессивная общественность" возвела в ранг "реакционеров", и под этим углом большинство историков склонны их рассматривать до сих пор. Но на самом-то деле как раз с точки зрения нынешнего опыта России и человечества становится отчетливо видно, что эти мыслители были абсолютно правы. Потому что выступали отнюдь не против просвещения, науки и культуры - но указывали, что подобные факторы должны быть вторичными по отношению к духовному воспитанию.
      Да ведь и впрямь, в чем же получается суть "прогресса"? Только в том, чтобы производить еды многократно больше, чем возможно съесть? И одежды многократно больше, чем можно износить? И соорудить построек многократно больше, чем можно использовать? В том, чтобы вместо единичных шедевров получить возможность заполонить весь мир штамповками "массовой культуры"? Может, в том, чтобы побыстрее и поэффективнее исчерпать ресурсы своей планеты? Или в том, чтобы полусумасшедший фанатик, прежде вынужденный довольствоваться кинжалом, смог теперь одним махом прихватить тысячу жизней? А ведь все это как раз и есть торжество "рационализма". Кстати, и проблема преступности оказывается торжеством чистого рационализма, доведенного до абсолюта,- то есть до полного отрицания нравственных установок. Разве не "логично" убить человека, если тебе это выгодно или это доставит тебе удовольствие? И есть уверенность, что не попадешься? Ну а в более крупных масштабах - разве не рационально для государственного руководства физически уничтожить всех неугодных? Или своих противников на международной арене? А в итоге приоритет технического прогресса над духовными ценностями оборачивается то пулеметами чрезвычаек, то газовыми камерами концлагерей, то атомными бомбами Хиросимы и Нагасаки, то рушащимися от рук террориста домами и небоскребами.
      Проявились подобные закономерности и в Первой мировой. С какой-то стати ее порой принято считать "последней рыцарской" войной, но действительности это не соответствует. Впрочем, можно поставить вопрос и шире - а были ли войны хоть когда-нибудь "рыцарскими"? Благородных мушкетеров мы знаем по художественной литературе, но в реальности в их эпоху победители имели привычку оставлять после себя руины городов и деревень с грудами трупов мирных жителей. Правда, в XVIII - XIX вв. действительно были попытки соблюдать некие правила взаимоуважения, но они оставались весьма условными. Можно вспомнить Карла XII, поголовно истреблявшего русских пленных. Или Наполеона, фактически узаконившего для своих солдат грабежи и осуществлявшего массовые расправы над пленными и мирным населением на Ближнем Востоке, в Италии, Испании, России. Или зверства англичан в Индии и Южной Африке. И если французские и английские офицеры у бастионов Севастополя в моменты перемирий галантно раскланивались с русскими, это не мешало им поощрять зверства своих союзников-турок а Боснии и Черногории.
      Словом, во все времена характер войн зависел тоже не от "цивилизованности" их участников, а от морального облика тех или иных полководцев и армий. И в Первую мировую проявлять "рыцарство" или хотя бы его видимость были склонны далеко не все государства. Причем в худшую сторону сразу же выделилась германская армия, которая еще со времен Франко-прусской войны, Китайской кампании и своих африканских "подвигов" воспитывалась в духе крайней жестокости. Да-да, воспитывалась, это внедрялось целенаправленно и обосновывалось именно с позиций чистого рационализма. Еще Клаузевиц ввел в свое учение о войне "теорию устрашения" и писал, что "нужно бороться против заблуждений, которые исходят из добродушия". Он доказывал, что мирное население должно испытывать все тяготы войны - тогда оно будет воздействовать на правительство, чтобы то поскорее запросило мира. "Мы должны поставить его (противника) в положение, которое при продолжении войны окажется для него более тяжелым, чем капитуляция". Стоп. Но ведь это же не что иное, как... основной принцип современного терроризма! Принимайте наши условия или будут гибнуть ваши граждане. А вы, граждане, надавите-ка на власть, чтобы принимала...
      Но с этим положением был согласен и Шлиффен, выдвинувший аналогичную "доктрину уничтожения". А фельдмаршал фон дер Гольц в своей книге "Нация с оружием" писал, что в войне "нельзя пренебрегать никакими средствами" и восхищался Наполеоном, который "готов был залить огнем и кровью неприятельскую страну". И еще в 1902 г. германский Генштаб издал "Kriegsbrauch im Andkriege" - официальный кодекс ведения войны. В нем разделялись принципы Kriegsraison - военной необходимости, и Kriegsmanier законы и обычаи военных действий, причем подчеркивалось, что первые всегда должны стоять выше вторых. Еще не были написаны книги Гитлера и Розенберга, статьи Геббельса и приказы Гиммлера, но уже существовали работы Ницше. И кажется просто безнравственным, что в современных школьных учебниках он упоминается в числе "выдающихся" философов и мыслителей. И доказывается, будто в самих трудах Ницше не было ничего опасного, они, дескать, лишь представляли протест против существующей "ханжеской морали". Вот именно. Его работы и были протестом. Против христианской морали. Поучая, что "война и смелость творит больше великих дел, чем любовь к ближнему". Воспевая жестокость и волю к власти - добей упавшего, отвергни мольбу о пощаде и т.п. И в Германии начала ХХ в. теории Ницше были весьма популярны, книгу "Так говорил Заратустра" частенько находили потом в офицерских сумках и солдатских ранцах.
      И стоит ли после этого удивляться поведению этих солдат и офицеров с русскими отпускниками, очутившимися в их власти? А с началом боевых действий начались и зверства на оккупированных территориях. Когда германские войска вошли в польский г. Калиш, на город наложили контрибуцию и взяли 6 заложников до ее уплаты - православного священника, раввина, 2 ксендзов и 2 купцов. Деньги внесли немедленно, но заложников все равно расстреляли, а ночью 7.8 неизвестно почему германская артиллерия открыла огонь по жилым кварталам. Всего, как подсчитал один отставной артиллерист, было выпущено 423 снаряда. Очевидец писал: "Картина Калиша после бомбардировки была ужасна, на улицах валялись сотни трупов... Немецкие солдаты арестовывали все мужское население на прусскую территорию". Примерно то же самое - расстрелы заложников, взыскание контрибуций, грабежи, объявление мужчин военнопленными происходило в Ченстохове и других местах, куда вступили немцы.
      Массовыми репрессиями ознаменовалась и оккупация Бельгии. Причем и здесь они были обусловлены чисто рациональными соображениями. Ведь по плану Шлиффена - Мольтке оставлять в тылу крупные силы для поддержания порядка было нельзя. А значит, требовалось сразу же, одним махом запугать и "приручить" местное население, чтобы пикнуть не смело. Были заранее отпечатаны большими тиражами прокламации, угрожающие расстрелами за все за порчу дорог и линий связи, за спрятанное оружие, за укрывательство солдат противника. Объявлялось, что в случае "враждебных актов" деревни "будут сожжены", а если таковые произойдут "на дороге между двумя деревнями, к жителям обеих деревень будут применены те же меры". Подобные воззвания повсюду распространялись и расклеивались передовыми частями. Никакого партизанского сопротивления в Бельгии не было. Наоборот, бельгийское правительство предписало своим гражданам безоговорочно подчиняться оккупантам и сдавать имеющееся оружие, чтобы не дать повода к террору. Но немцы были раздражены - эту страну они надеялись промаршировать без выстрелов, а пришлось вести бои. Их задерживали мосты, тоннели и дамбы, взорванные отступающей бельгийской армией. И германская армия тут же начала отыгрываться на мирном населении, а чтобы оправдать собственные злодеяния, было объявлено, будто сопротивление существует. В первый же день вторжения стали хватать и расстреливать католических священников, якобы организующих это сопротивление, арестовывали и других жителей. 4.8 произошли казни заложников в Варсаже, сожгли деревню Баттис, потом был разрушен г. Визе часть жителей расстреляли, а 700 чел. угнали на работу в Германию. Да, и такое уже практиковалось.
      Террор проводился с ведома и по прямым указаниям командования. Мольтке писал ген. Конраду: "Разумеется, наше наступление носит зверский характер, но мы боремся за нашу жизнь, и тот, кто посмеет встать на нашем пути, должен подумать о последствиях". В приказах Ставки и командующих армиями предписывались "жестокие и непреклонные меры", "расстрел отдельных лиц и сжигание домов". И получалось так, что сами по себе эти репрессии убеждали солдат и офицеров в наличии организаций сопротивления, широко распространялись слухи о "бельгийских снайперах", в свою очередь способствуя дальнейшему нарастанию террора - посту или пикету что-то чудилось, они палили среди ночи, а их выстрелы приписывали "снайперам" и устраивали бойню местных граждан. Согласно приказу фон Клюка части его армии в каждом населенном пункте сперва брали 3 заложников - судью, бургомистра и священника. Потом командующий предписал брать по 1 человеку с каждой улицы. Потом по 10 чел. с улицы. И, например, в Аэршоте 19.8 было расстреляно 150 чел. После массовой расправы был сожжен и разрушен г. Вавр. Командующие 2-й армией фон Бюлов и 3-й фон Хаузен действовали аналогично. 23.8 в Льеже было вывешено объявление Бюлова, что население Анденна "наказано с моего разрешения как командующего этими войсками путем полного сожжения города и расстрела 110 человек". Его же части учинили бойню в Тамине, в Белгстуне казнили 211 чел., в Сейле - 50. В Тилине учинили грабеж и пьяную оргию, на второй день население согнали на площадь и открыли огонь, раненых и уцелевших добивали штыками - погибло 384 чел.
      Приказ Хаузена требовал от подчиненных наказывать за любое проявление непокорности "самым решительным образом и без малейших колебаний". В его армию входили корпуса саксонцев, особо отличавшихся по части грабежей и расправ. Иногда даже не трудились назначать заложников, а собирали жителей селения на главную площадь и в зависимости от настроения расстреливали каждого десятого, каждого второго или всех. Хаузен считал преступлением саму "враждебность бельгийского народа". Среди граждан г. Динана он лично узрел "вероломство" и обвинил их, что они "мешали восстановлению мостов" (их заставили восстанавливать мосты, а они плохо работали). Согнали в центр города всех, кто не догадался сбежать. И поскольку, как потом без малейшего смущения признался Хаузен, "от них исходила неукротимая враждебность", он решил их "наказать". Людей долго держали на площади, потом мужчинам велели отойти на одну сторону, а женщинам и детям на противоположную и построили на коленях лицом друг к другу. Между ними вышло две шеренги солдат и открыли огонь, одна по мужчинам, другая по женщинам. Всего было опознано и погребено 612 чел., от стариков и старух до трехнедельного младенца Феликса Феве. А город немцы сожгли. Массовую расправу части 2-й и 3-й германских армий учинили и в Намюре - тут расстреляли по 10 чел. с каждой улицы.
      В ряду германских злодеяний особенно большой резонанс вызвало разрушение Лувэна. Это был старинный городок с многочисленными памятниками средневековой архитектуры. Он славился своей уникальной библиотекой, основанной в 1426 г. и хранившей тысячи древних пергаментов, редчайших изданий и рукописей. Заняв Лувэн, части 9-го резервного корпуса 1-й армии Клюка, как обычно, взяли заложников. Потом якобы кем-то был ранен солдат, и 25.8 их расстреляли. Но в этот же день бельгийская армия предприняла вылазку из Антверпена, отбросив преследовавшие ее авангарды противника. Некоторые откатились до Лувэна, началась паника, солдаты палили кто куда, в том числе попадая и друг в друга. Все это свалили на "снайперов", и над городом началась расправа. Расположен он рядом с Брюсселем, и оттуда прибыли журналисты нейтральных стран, застав жуткие сцены. Повсюду полыхали пожары и бесчинствовали солдаты. Пьяные, ошалевшие от вседозволенности, они шли от дома к дому, выгоняли жителей, грабили и поджигали. Один стал взахлеб орать корреспонденту: "Мы разрушили три города! Три! А будет еще больше!" Кругом лилась кровь. На глазах журналиста нью-йоркской "Трибюн" производились расстрелы священников и женщин. А многим гражданам походя, между делом, проламывали головы прикладами или кололи их штыками.
      Трагедия получила международный резонанс, посыпались официальные протесты, а президент США Вильсон предложил передать знаменитую библиотеку под покровительство нейтралов. Но она уже погибла. 28.8 Лувэн посетили американские, шведские и мексиканские дипломаты. Город горел, и от многодневных пожаров накалились мостовые. Население было истреблено, всюду валялись мертвые тела. И лишь 30.8, после поднятого дипломатами скандала германская Ставка распорядилась прекратить расправу над Лувэном - от которого осталась груда руин. Послу в Вашингтоне из Берлина полетели инструкции: разъяснять, что "Лувэн был наказан путем разрушения города" за преступления самих жителей. О том же германский МИД выпустил коммюнике, а кайзер не постеснялся направить послание Вильсону, утверждая, будто его "сердце обливается кровью" по поводу страданий Бельгии... " в результате преступных и варварских действий бельгийцев".
      Аналогичные зверства продолжились во Франции. Почти у каждого крестьянина тут имелись дробовики для охоты на зайцев, портящих виноградники. Но было объявлено, что ружья населению "присланы из Парижа", чтобы стрелять в спины кайзеровским войскам. И хватать начали даже тех, кто добровольно сдавал оружие. Здесь тоже расправы шли по приказам свыше, этим отметились все германские командармы. 25.8 части 4-й армии герцога Вюртембергского учинили расправу в Бразейле, 26.8 войска Хаузена сожгли Рокруа, по приказу Клюка расстреляли заложников в Санлисе, по приказам кронпринца - в Монмеди, Этене, Конфлане, в полосе Руппрехта казнили эльзасцев и лотарингцев, приветствовавших французов, под Нанси сожгли деревню Номени, 50 жителей расстреляли и перекололи штыками. Немецкий офицер фон Блом, похоже, угрызений совести отнюдь не испытывая, писал, что в любом населенном пункте, где останавливалось их подразделение, он "от каждого двора по приказу ротмистра фон Клейста брал по мужчине, а если мужчин не было - то женщин". И если чудились какие-то враждебные акции, "заложников казнили". Кстати, упомянутый фон Клейст - тот самый, прославившийся уже в следующей войне. Когда он дослужился до фельдмаршала, командовал группой армий, а закончил жизнь в тюрьме в качестве военного преступника. А в Гвардейском резервном корпусе, производившем массовые расстрелы в Намюре, адъютантом одного из полков служил лейтенант Манштейн, тоже будущий фельдмаршал и военный преступник, известный гекатомбами на Украине и Юге России. Как видим, опыт злодеяний они набирали еще в Первую мировую.
      И представляется просто "черным анекдотом", когда, например, Тирпиц, приехав со Ставкой в Седан, писал о перепуганной французской прислуге: "На нас, разумеется, смотрят, как на коварных убийц и насильников. Мы их успокоили, заверив, что мы не русские". Да, о "русских зверствах" германская пропаганда вопила очень громко. Но не будем голословными и приведем факты. Скажем, приказ Брусилова по 8-й армии от 7.8.14 г., изданный при переходе границы, гласил: "Русская армия не ведет войны с мирными жителями, русский солдат для мирного жителя, к какой бы он народности не принадлежал, не враг, а защитник, а тем более он защитник для родного по крови галичанина. Я выражаю глубокую уверенность, что никто из чинов, имеющих честь принадлежать к армии, не позволит себе какого-либо насилия над мирными жителями и не осрамит имя русского солдата. С мирным населением каждый из нас должен обращаться так же, как это было бы в родной России". Вот в этом и состоит принципиальная разница. У немцев террор проводился целенаправленно, по приказам командования. Русское же командование подобные безобразия категорически запрещало. Конечно, на самом деле были и грабители, и мародеры - в семье не без урода. Брусилов, например, в своих воспоминаниях не скрывает, что подобные факты в Восточной Галиции имели место. Но за такое ловили, предавали военно-полевому суду и расстреливали. Да и командиры вели соответствующую разъяснительную работу. И к моменту вступления в Западную Галицию эти пагубные явления удалось полностью искоренить.
      Или возьмем такой пример. В Бельгии и Франции в первую очередь брались в заложники и попадали под расстрелы католические священники, на Восточном фронте - православные, поскольку считалось, что они своим влиянием могут организовать паству для сопротивления. А при взятии Львова униатский митрополит Шептицкий, ярый враг России, был всего лишь взят под домашний арест. Потом и вовсе его освободили под честное слово не вести антироссийской пропаганды. Но слова своего он не сдержал, в проповедях занялся открытой подрывной агитацией. И что же? Был выслан... в Киев. Позже выставлял себя "мучеником", пострадавшим от схизматов, а русофобскую деятельность продолжал еще долго, будучи после Второй мировой одним из идейных вдохновителей бандеровского движения.
      Весьма красноречивой выглядит и история с ген. Мартосом. Ему в плену было предъявлено обвинение, будто по его приказу русская артиллерия бомбардировала мирный Найденбург. Людендорф лично третировал старого полководца, обещая ему суд и расстрел. Пошла травля Мартоса в германской прессе, было начато следствие по обвинению в "обстреле населенных пунктов", а также "грабежах и насилиях над жителями, осуществлявшихся подчиненными ему войсками". Хотя главной причиной для раздувания "дела Мартоса" стало другое обстоятельство. В начале ХХ в. в практике международного права считался общепризнанным принцип "to quoque" - "как и другой". Если одна сторона допускала те или иные нарушения принятых норм и конвенций, то и ее противники могли делать то же самое, и преступлением это уже не считалось. Поэтому для немцев было крайне важно устроить показательное судилище над Мартосом - тогда факты типа Лувэна и Калиша получали правовое оправдание. А нигде, кроме Восточной Пруссии, противники Германии на ее территорию не вторгались. Так что дело было "заказным" и заведомо политическим. Но даже при всей предвзятости, диктуемой этими требованиями, никаких доказательств, которые можно было бы употребить против Мартоса, следствие найти не смогло! Выяснилось, что упомянутого обстрела вообще не было. Да еще вдобавок пастор Найденбурга оказался то ли слишком честным, то ли непонятливым, и опубликовал в "Берлинер Тагеблатт" статью "Пребывание русских в Найденбурге", где подчеркивал порядок и дисциплину в войсках противника и сообщил, что "никому из жителей не было причинено никаких обид и имущественного ущерба". И в марте 1915 г. следствие над Мартосом было прекращено "по недоказанности обвинения".
      Тем не менее, Людендорф и Франсуа повторили уже опровергнутую их собственным следствием клевету насчет Мартоса в своих мемуарах. А потом эти "факты" так и перешли без проверки в зарубежную литературу Да и вообще легенда о "русских зверствах" оказалась очень живучей, она же вполне ложилась в русло западных представлений о "варварской" России. Хотя в описаниях этих зверств германская пропаганда порой доходила до абсурда. Так, утверждалось, будто "дикие" казаки не только разбивают головы младенцам, но и любят полакомиться их мясом. И верили! Очевидцем зафиксирован случай в Омулефоффене, когда некая фрау с ребенком, встретив на улице чубатых оренбуржских казаков, упала перед ними на землю и стала биться в истерике. Те не могли понять, в чем дело, пока подошедший офицер не перевел, что она умоляет их не кушать ее киндера, а если уж им очень хочется человечинки, то лучше пусть употребят в пищу ее саму, она на это готова.
      Вовсю распространялись и истории о том, будто русские поголовно насилуют всех женщин, включая старух. И добродетельные немки на митингах приносили публичные клятвы удавиться или отравиться, но не даваться в лапы этим чудовищам. Между прочим, и эта байка оказалась чрезвычайно живучей, возродившись и во Вторую мировую. Причем тоже в степени, доведенной до абсурда. Почитаешь работы западных авторов или наших перестроечных и постперестроечных "разоблачителей", и получается, что нашим солдатам вообще больше делать было нечего, а воевать, пожалуй, и некогда, главное - немок перенасиловать. И вот ведь что любопытно, ни у американских, ни у английских, ни у французских, ни даже у германских военных такого не отмечается, только у русских. И ни в одной другой стране, а только в Германии - стоит границу перейти, и поехали! Прямо какая-то патологическая страсть именно к немкам! Что тут можно сказать? Что какие-то подобные случаи наверняка были. В такой массе мужиков, как армия, как не найтись нескольким разыгравшимся кобелям? Опять же, в семье не без урода. Но если от домыслов перейти к фактам, то снова картина переворачивается с точностью до наоборот. И снова легко увидеть не только "количественную", но и принципиальную разницу. Мы уже приводили цитату из доклада Гурко насчет переодетых разведчиков - "нельзя же было задирать юбки всем женщинам в Восточной Пруссии". Это - типичное отношение русского офицера. А солдата-насильника, если попадется, как в русской, так и в советской армии ждал суд и расстрел.
      А вот в германской армии именно офицеры в августе 14-го совершенно достали оказавшихся в их власти русских дам постоянными "обысками" с раздеваниями и ощупываниями. Но если эти дамы, выезжавшие из Германии, подвергались лишь "моральному" изнасилованию - требовалось соблюдать декорум "порядка", то многочисленные батрачки-сезонницы, арестованные в приграничных районах, претерпели и физические надругательства, отдаваемые на забаву солдатам и жандармам под угрозой расстрела за непокорность. Через "обыски" офицерами пришлось пройти и медсестрам, захваченным вместе с ранеными при поражении Самсонова, некоторые были изнасилованы. На оккупированных территориях германские войска в сексуальном плане также не церемонились. Так, иностранные корреспонденты и дипломаты в Лувэне обратили внимание, что многие трупы женщин и совсем маленьких девочек валялись обнаженные или в растерзанной одежде, со следами того, что делали с ними перед убийством. И германский МИД, пытаясь оправдать эти факты, заявил в своем коммюнике, будто "женщины и девушки принимали участие в стрельбе и ослепляли наших раненых, выкалывая им глаза". Были зафиксированы изнасилования в Завислянском крае. А на француженок большинство немцев вообще смотрело как на публичных женщин, обязанных выполнять их прихоти, и отказавшая рисковала попасть в число заложников.
      Ну а поскольку мы косвенно затронули и поведение войск во Второй мировой, нетрудно показать, что и тогда вытворялось то же самое, но в больших масштабах. Скажем, когда в 41-м в Великих Луках по приказу коменданта расстреляли группу девушек "за неподчинение требованиям военных властей" - они отказались идти в солдатский бордель. Известно, что подобным образом создавались публичные дома для немцев в Твери, Киеве, Харькове, Крыму. Свой публичный дом имелся в каждом концлагере. Можно почитать и многочисленные сохранившиеся письма германских фронтовиков, чуть ли не через одно - о "девочках" или о предвкушении "московских девочек" (кстати, вкусы у немцев тогда отличались от нынешних, они обычно смаковали достоинства "полненьких" и "сдобненьких" русских "девочек"). Таким образом, в вопросе о "русских изнасилованиях" можно еще раз обнаружить известную и уже упоминавшуюся психологическую особенность - приписывать врагу свои собственные пороки.
      "Культурная" нация в 1914 г. вытворяла и другие неприглядные вещи. Так, в Лотарингии (в немецкой ее части, на своей территории) разрыли могилы предков французского президента Пуанкаре, и офицеры (да, офицеры!) испражнялись на их останки. В отместку за поражение на Марне по приказу фон Бюлова подвергли жестокой артиллерийской бомбардировке г. Реймс (находившийся в германском тылу и оккупированный) и разрушили знаменитый Реймский собор, место коронации королей Франции. А в отместку за последовавшее вскоре поражение в Польше разгневанный кайзер приказал уморить голодом всех захваченных в Пруссии пленных. Правда, до этого все же не дошло, как-никак Германия 1914-го еще отличалась от Германии 1941-го. Но содержание русских пленных уже и тогда было ужасным. На день полагалось 100 г. эрзац-хлеба с примесью отрубей, желудей и прочих наполнителей и жиденькая баланда из картофельной шелухи и кормовой брюквы, изредка давали тухлые селедочные головы. Бараки не отапливались, людей размещали вповалку на голой земле, им выдавался один трухлявый соломенный матрац на троих. Санитарного и медицинского обслуживания не было никакого, и первые умершие пленные зафиксированы уже в сентябре 14-го в Виттенбергском лагере (50 км от Берлина). За побег переводили в штрафные лагеря и тюрьмы, за неподчинение приказам лагерного начальства расстреливали. А вдобавок к голоду, холоду, болезням направляли на тяжелые работы, в том числе и запрещенные по нормам международного права - на военных заводах, на строительство укреплений во Францию. Некоторым удавалось перемахнуть через фронт, они и стали первыми, кто сообщил об обращении с пленными. Причем таким было обращение только с русскими. Англичане и французы жили в куда более человеческих условиях, работ для них не предусматривалось, они могли получать письма и продовольственные посылки через Красный Крест. Русским посылки тоже отправлялись, но не доходили никогда. Их употребляли сами немцы. А пленным внушали, будто родина от них отказалась и при возвращении домой их ждет только Сибирь.
      В общем, снова напрашивается "перескок" к событиям Второй мировой. Потому что история о том, как Сталин не подписал Женевскую конвенцию и отказался от своих пленных, объявив их "врагами народа" оказывается тоже лишь историческим мифом. (В действительности советское правительство дважды обращалось через нейтралов с нотами протеста по поводу обращения с пленными. И если брать не голословные россказни, а реальные послужные списки, можно увидеть, что почти все бежавшие или освобожденные из плена после проверки попадали все же не в ГУЛАГ, а возвращались в армию). Но суть в том, что еще не было на земле ни нацизма, ни коммунизма, воюющими странами правили не Гитлер и Сталин, а Вильгельм и Николай, а отношение к русским пленным уже во многом смахивало на времена грядущие. Вот и попробуй после всех перечисленных фактов ответить на вопрос: так что же это такое "цивилизация"?
      21. БИТВА ЗА ГАЛИЦИЮ
      Соловей, соловей, пташечка,
      Канареечка жалобно поет...
      Солдатская песня
      В сентябре 14-го основным направлением для русского Верховного Главнокомандования оставалось юго-западное. Великий князь Николай Николаевич совершенно справедливо полагал, что необходимо разгромить Австро-Венгрию, пока немцы основательно связаны во Франции. Поэтому отказавшись от проектов броска на Берлин, Ставка приняла решение передать формирующуюся 9-ю армию в состав Юго-Западного фронта. Ее командующим стал П.А. Лечицкий - один из двух командармов, не имевших академического образования (как и Брусилов). Но он был великолепным практиком и выдвигался исключительно своими способностями и заслугами. Когда на Японской после Мукденского сражения выделили трех лучших командиров полков, это были Юденич, Леш и Лечицкий. Да и в мирное время его части всегда были в числе лучших. С 29.8 по 3.9 шло сосредоточение Гвардейского корпуса и других соединений 9-й армии под Люблином, на правом фланге 4-й армии Эверта, отбивавшейся от контратакующих австрийцев. И еще до взятия Львова командование фронта разработало директиву на новое общее наступление. Но и австрийское командование вынашивало свои планы. Поражение, нанесенное Эверту, оно сильно переоценило, а с потерей Восточной Галиции мириться не желало. Поэтому получилось так, что задачи и направления ударов, намечаемые обеими сторонами, изменились с точностью до наоборот.
      В начале операции главное русское наступление развивалось с востока. Теперь же основные усилия сосредотачивались на северном фасе "Галицийской дуги". Здесь 9-я, 4-я и 5-я армии соединенными усилиями наносили удар на юг от Люблина и Холма. 3-я армия после взятия Львова поворачивалась на северо-восток и должна была наступать на Рава-Русскую, чтобы выйти в тыл австрийской группировке, противостоящей трем северным армиям. А 8-я должна была занять оборону западнее Львова и прикрывать левый фланг фронта. Австрийцы же в предшествующих боях наносили главный удар на север, а с востока пытались прикрыться обороной. Теперь Конрад рассудил, что войска Брусилова и Рузского, пройдя с боями от 100 до 200 км, растянули коммуникации, не успели пополниться личным составом и боеприпасами. И намеревался перейти на северном фасе к обороне, а наступать на восток. Под Люблином и Холмом против 9-й, 4-й и 5-й русских оставлялись 1-я австрийская армия Данкля, германский корпус Войрша и армейская группа эрцгерцога Иосифа-Фердинанда из 2 корпусов. А 4-я армия Ауфенберга снималась отсюда на восточное, Львовское направление. Там же оставалась 3-я и разворачивалась 2-я армия, переброшенная из Сербии, в которую влилась и группа Кавеса. Обеспечив таким образом значительное превосходство, австрийцы предполагали разгромить русских в районе Львова и выкинуть из Галиции.
      Свои расчеты Конрад строил и на том, что часть сил русские должны будут перебросить в Пруссию - там как раз завершилось поражение Самсонова. И многие чины Ставки и штаба Северо-Западного фронта действительно сочли положение катастрофическим. Указывали, что теперь немцы, преследуя разбитую 2-ю армию, могут прорваться в русские тылы, поэтому предлагали отказаться от операции против австрийцев и часть войск оттуда направить к прусской границе. Но Николай Николаевич на такое не пошел. Ситуацию он оценил куда более объективно, был уверен в том, что Гинденбурга можно будет сдержать уже имеющимися против него соединениями, и принял смелое, но взвешенное и оправдавшее себя решение - ударной группировки не раздергивать и планов наступления в Галиции не менять. Новое сражение началось, в общем-то, еще на инерции предыдущих операций. 1-я австрийская армия еще не прекратила атак на русские позиции, и ее 10-й корпус сумел вклиниться между 4-й и 5-й армиями. Но Эверт, умело маневрируя резервами, 2.9 перешел в частное контрнаступление, его сводный отряд разгромил и окружил 2 дивизии прорвавшегося корпуса, в плен было взято 5 тыс. чел. Однако 4.9, когда русские армии начали общую атаку, успеха они не имели. Потому что численное ослабление на этом участке австрийцы компенсировали созданием сильной позиционной обороны с несколькими линиями окопов, проволочными заграждениями, многочисленной артиллерией и пулеметами. И прорывать подобную оборону пришлось в этой войне впервые. Первый натиск разбился об укрепления противника, встреченный лавиной огня.
      Новый штурм был подготовлен более тщательно. Заранее выверялись цели для артиллерии. И хотя тяжелых орудий у русских было мало, но по меткости стрельбы наши артиллеристы показали значительное превосходство над врагом, точно поражая его огневые средства. 5-6.9 была предпринята фронтальная атака на участке в 45 км силами 8 дивизий 9-й и 4-й армий. Но и теперь продвинуться удалось лишь на 1 - 3 км, захватить первую линию окопов. За которой оказалась вторая. Попытались сузить фронт прорыва, увеличивать плотность огня. И 7.9 после мощной артподготовки из 264 орудий, из которых 24 были тяжелыми, 5 дивизий из армии Эверта атаковали на 12-километровом участке. И смогли углубиться еще на 2-3 км. Словом, вместо прорыва получалось медленное "прогрызание", сопровождавшееся значительными потерями. На что, собственно, и расчитывали австрийцы. Войскам на ходу приходилось переучиваться. Так, командир лейб-гвардии Семеновского полка фон Эттер приказал своим офицерам оставить бесполезные шашки в обозе и вооружиться винтовками, разрешил не носить плечевых ремней, по которым вражеские стрелки опознавали и выбивали командиров, запретил солдатам вести огонь с колена (что тоже практиковалось) - а только лежа. Начальниками всех рангов продумывались и опробовались методы преодоления позиционной обороны - тогдашняя военная наука этих методов еще не знала.
      К следующему штурму на участках прорыва стали сосредотачиваться более крупные силы, чтобы обеспечить подавляющее превосходство - около 5 тыс. бойцов на километр фронта против 3 тыс. у австрийцев. Увеличивалась и плотность артиллерии. Если в начале наступления она достигала 5-8 орудий на км, то теперь ее доводили до 17, а на отдельных направлениях до 22 на км (против 7,5 у противника). Там, где наметился успех, было решено наступление вести непрерывно, в том числе и ночью, чтобы не позволять неприятелю позади захваченных позиций строить новые - австрийцы очень быстро и умело окапывались, причем тут же выставляли переносные заграждения из колючей проволоки. Кроме того, дивизионную артиллерию стали переподчинять полкам по 1 - 2 батареи для непосредственной подготовки атаки. Очень удачным оказался и опыт в 25-м полку 7-й дивизии, где 2 пушки были с помощью пехоты выдвинуты в передовые цепи и с открытых позиций расстреливали вражеские пулеметные гнезда, что позволило занять высоту, перед этим казавшуюся неприступной. С помощью всех этих мер очередной штурм, начавшийся 8.9, пошел более удачно. Врага начали теснить...
      А 3-я армия Рузского, которая должна была обеспечить успех главной группировки выходом в тыл противника, двинулась на Рава-Русскую. Сперва ей придали и 12-й корпус Леша из 8-й армии. Но Брусилов запротестовал, что его фронт из-за ухода соседа оказывается слишком растянутым, и Алексеев согласился оставить ему корпус, с Рузским ушла только одна бригада. Однако решающего значения обходной маневр не оказал. Потому что и австрийцы перемещали на Львовское направление свою 4-ю армию, и вместо выхода в тылы Рузский столкнулся с ней лоб в лоб и завяз во фронтальном сражении.
      В этих боях совершил подвиг русский летчик Петр Николаевич Нестеров. Это был настоящий энтузиаст авиации. Летать он начал с 1907 г. - сперва на аэростате и планере, потом на самолете. Совершил ряд рекордных перелетов, впервые стал практиковать на маневрах ночные полеты, ввел крены на вираже. А в сентябре 1913 г. выполнил знаменитую "мертвую петлю". За что, кстати, был наказан арестом на 30 суток, но одновременно произведен в штабс-капитаны. На фронте командовал 11-м авиаотрядом 3-й армии, организовывал и вел воздушную разведку, у Рава-Русской бомбил гранатами обозы противника. 8.9 в очередном полете в районе г. Жолква встретил большой австрийский самолет, бомбивший нашу пехоту. "Моран" Нестерова не имел бортового вооружения, и он впервые в истории авиации пошел на таран. Сбил противника, но и сам погиб. Посмертно был награжден орденом Св. Георгия IV степени. Между прочим, 30 лет спустя с того же аэродрома, что и он, вылетал на боевые задания другой выдающийся летчик - А.И. Покрышкин, и дочь Нестерова в знак этой преемственности подарила ему фотографию отца. А г. Жолква в советские времена был переименован в Нестеров. Теперь он называется Жовква.
      А у армии Рузского одолеть врага не получалось, что усугублялось ошибками командования. Так, провалилась попытка осуществить прорыв кавалерийскими соединениями в районе Шевель и бросить их по австрийским тылам. Пехота демонстрировала наступление на одном участке, а большие силы конницы скрытно выходили на другом. Но атака была на день отложена из-за дождя, противник обнаружил скопление, оставил окопы и отошел на 6 км. Артиллерийский удар пришелся по пустому месту, а кавалерия ринулась вперед, утомила коней - и тогда-то на нее из засад обрушился огонь орудий и пулеметов. Понесли большие потери и откатились обратно. В другом бою 2 полка пехоты были брошены в атаку без артподготовки, и встреченные сильным огнем, были деморализованы и побежали в полной панике. В преследование устремились австрийские гусары, и лишь полк донских казаков, стоявший в лесу в резерве, спас положение фланговым ударом. В этой рубке отличился сотник Чернецов (впоследствии стал одним из героев Белого Движения на Дону и был казнен в 18-м).
      Но основной удар австрийское командование нацеливало против 8-й армии, что позволило бы не только вернуть Львов, но и сокрушить весь левый фланг Юго-Западного фронта. Брусилов знал, что части противника, оставив столицу Галиции, ушли от нее недалеко. Они окопались в 30 км на позиции у г. Гродека (ныне Городок), по линии притока Днестра р. Верещицы, разрушив за собой мосты. Причем численность их быстро увеличивалась - против одной русской армии стягивались две, 21 дивизия против 9,5. Брусилов тоже начал собирать все свои силы. Приказал вернуться 2-й сводной казачьей дивизии, ушедшей в рейд на Стрый, а 24-му корпусу Цурикова идти из Галича к основной части армии. В состав этого корпуса входили 48-я, 49-я пехотные дивизии и 4-я Железная стрелковая бригада. 48-й командовал Лавр Георгиевич Корнилов, сын простого сибирского казака. Рос в бедной семье, после церковно-приходской школы доучивался самостоятельно, зато потом блестяще окончил кадетский корпус, училище и Академию Генштаба. Отличился в Туркестане, прекрасно зная восточные языки, проникал на запретную для европейцев территорию враждебных афганских племен. Прославился как путешественник и ученый-востоковед, совершив ряд экспедиций на Памир, в Персию, Китай и Индию. В Японскую, будучи начальником штаба бригады, вывел ее из окружения и был удостоен Георгия IV степени. Германскую войну начал командиром бригады, а вскоре был выдвинут на дивизию.
      4-й стрелковой командовал Антон Иванович Деникин, тоже из "кухаркиных детей". Отец его был крестьянином, сданным в рекруты, сумел выслужиться в офицеры и в отставку вышел майором. Мать - швеей, полькой по национальности. После реального училища Антон пошел вольноопределяющимся в полк, сдал экзамены на офицера, закончил Академию Генштаба. Добровольцем отправился на Японскую, был начальником штаба в прославившихся там дивизиях Ренненкампфа и Мищенко, отличился в нескольких рейдах и сражениях. Был писателем - его рассказы и очерки из армейской жизни публиковались в различных журналах. В начале войны стал генерал-квартирмейстером 8-й армии, но в штабе служить не хотел и вскоре принял 4-ю стрелковую бригаду. Стрелковые бригады в российской армии отличались от пехотных. Их комплектовали из отборных солдат, в них было не 2, а 3 полка, больше пулеметов. Но 4-я была еще и особенным соединением. Она прославилась в боях на Шипке, направленная туда в самый критический момент, когда турки прорвались на позиции, и 1-я рота во главе с поручиком Боуфалом для скорости понеслась туда верхом, вторыми седоками на крупах лошадей казачьей сотни. Прибыла вовремя, поддержав редеющих защитников, а затем бегом подоспела вся бригада. За проявленную стойкость она заслужила имя "железной", и это название было подтверждено Высочайшим рескриптом... А прежним начальником, у которого принял бригаду Деникин, был ген. Боуфал тот самый.
      24-й корпус двигался вдоль Днестра ускоренным маршем. В это время 12-я кавалерийская дивизия Каледина, действовавшая впереди него, подступила к г. Миколаев, находившемуся на открытом левом фланге армии. Он был сильно укреплен и мог послужить хорошей базой для накопления сил противника и организации опасных фланговых ударов. Каледин запросил помощи пехотой, и Деникин послал ему один полк под командованием Станкевича. Тот выдвинулся вперед, вместе с кавалеристами начали охватывать город, открыли по нему артиллерийскую пальбу, и гарнизон запаниковал, частью отступил, частью сдался. 6.9 форты Миколаева были взяты как бы "попутно", ничтожными силами и почти без потерь. И получилось это очень вовремя. Данные разведки свидетельствовали, что австрийцы вот-вот перейдут в наступление. Перед армией появлялись свежие соединения, противник восстанавливал разрушенные мосты через Верещицу, на левый берег переправились авангарды и повели атаки на правофланговый 12-й корпус. Брусилов рассудил, что при подавляющем превосходстве австрийцев пассивная оборона будет проблематичной. Враг сможет маневрировать, выбирать направления ударов - и не в том, так в другом месте прорвется. Поэтому решил атаковать сам. Если не разгромить, то хотя бы спутать планы, навязать свою волю и оттянуть на себя силы, что облегчило бы победу армиям, наступающим севернее. Доложил Алексееву, и тот убедил Иванова согласиться с таким вариантом.
      Враг все сильнее наседал на 12-й корпус, стал теснить его. Однако Брусилов был убежден, что это лишь демонстрация с целью оттянуть туда резервы, а главный удар будет нанесен в другом месте. И 10.9 бросил в атаку один из центральных, 8-й корпус Радко-Дмитриева, придав ему дивизион тяжелой артиллерии. Но и неприятель запланировал общее наступление на 10.9. И произошел встречный бой. Карты австрийцам Брусилов действительно смешал. Они предполагали обрушиться основными силами на левый фланг, на соединения Цурикова, а русская атака приковала часть их войск к центру, против 7-го и 8-го корпусов. Но и без того сказывалось двойное численное превосходство врага. Части 8-й армии несли большие потери, наступать больше не могли и стали окапываться. Некоторые командиры сомневались, удастся ли вообще удержаться. Брусилов колебался, не стоит ли отвести армию назад, ко Львову, но опасался, что враг насядет на плечи, а инерция отступления не даст остановиться, что кончится полной катастрофой. Поэтому приказал держаться отойти разрешил лишь Цурикову, но тот не воспользовался разрешением. В резерве у командующего оставалась лишь одна бригада, и он лихорадочно собирал все, что можно. Торопил 2-ю казачью дивизию, спешащую от Стрыя, примкнуть к 24 корпусу, требовал от бригады 12-й пехотной дивизии, входившей в Днестровский отряд и находившейся у Станислава, срочно гнать на Львов, засыпал телеграммами Рузского, чтобы вернул ушедшую с ним бригаду или прислал другую, а в Тарнополь, куда прибывали к нему пополнения, слал приказы экстренно сформировать 2 батальона по тысяче человек и отправить к армии.
      На следующий день сражение разгорелось с новой силой. На 12-й корпус напор стал слабеть. Центральные, 7-й и 8-й, тоже держались. Но особенно жарко приходилось 24-му корпусу, на который навалились 2 австрийских. Только в ходе боев стало ясно, насколько своевременно был взятие Миколаева - теперь вместо отражения удара оттуда корпус мог опираться левым флангом на его укрепления. 4-я стрелковая бригада, окопавшаяся в центре, отбивала атаку за атакой. Но 48-ю дивизии, стоявшую на правом фланге корпуса, враги стали охватывать, вклиниваясь в стык между 24-м и 8-м корпусами. Ряды дивизии редели. Когда очередная лавина австрийской пехоты захлестнула русские позиции, Корнилов лично повел в атаку последний резервный батальон и отбросил врага. Однако противник снова обошел измочаленную дивизию и ворвался в ее расположение, захватив 26 орудий. Ее расстроенные части откатились за позиции 4-й бригады, где Корнилов стал собирать их по отдельным ротам и приводить в порядок. А Деникину теперь приходилось отражать натиск, оставшись с открытым флангом, и он бросил сюда свой последний резерв. Одновременно австрийцы прорвались на Миколаев с юга. Возникла угроза флангового охвата для всей армии. И Брусилов отдал Каледину свой знаменитый приказ: "12-й кавалерийской дивизии - умереть. Но умирать не сразу, а до вечера". Каледин послал в контратаку спешенные подразделения трех полков, оставив в резерве 7 эскадронов Ахтырского гусарского и Белгородского уланского. Остановить противника жиденькие цепи кавалеристов не смогли, вот-вот могли быть раздавленными. И Каледин решился на отчаянный шаг - среди бела дня, невзирая на огонь пулеметов и артиллерии, направил в лоб наступающим австрийцам конную лаву оставшихся у него эскадронов. Это и спасло положение. Вида несущихся на них ахтырцев и белгородцев неприятельские солдаты не выдержали и в панике побежали.
      Подошла и 2-я казачья дивизия Павлова - Брусилов направил ее на прикрытие стыка между 24-м и 8-м корпусами. А к вечеру из 8-го корпуса от Радко-Дмитриева пришло донесение, что его авиаразведка засекла большие колонны неприятеля, движущиеся к Гродеку. Стало ясно, что не добившись успеха на левом фланге, австрийцы хотят переместить тяжесть на центр. Проломить тут фронт и ворваться во Львов. И Брусилов стянул к 7-му и 8-му корпусам все резервы, сосредоточив 85 из 152 своих батальонов, больше половины армии. Сюда же перебросил дивизион тяжелых орудий и значительную часть легких. И приказал этой группировке с утра 12.9 перейти в наступление в расчете на неожиданность, чтобы вырвать у врага инициативу. План удался. Хотя русские части и не смогли далеко продвинуться, но и массированный удар австрийцев был сорван, они перешли к обороне. А на левом фланге очень удачной оказалась атака, начатая Деникиным,- после вчерашних тяжелых боев противник тут вообще не ожидал активности от русских...
      Но главное, этими действиями был выигран еще один день. Причем последний день. Потому что эта попытка прорыва фронта была последней возможностью австрийцев выправить положение в свою пользу - у них уже грянула катастрофа на северном участке. Еще двумя днями раньше, вечером 8.9, армия Лечицкого все же прорвала там оборону. А рядом на узком участке в 26 км после массированной артподготовки продвигалась 4-я. Атаки продолжались днем и ночью, и за двое суток непрерывных боев русские продвинулись на 7-9 км. Но решающий успех принес смелый маневр командующего 5-й армии Плеве. Вклинившись между группой Иосифа-Фердинанда и 4-й австрийской армией, увлекшейся боями с частями Рузского, он направил 2 своих корпуса по расходящимся направлениям. Один на север, в тыл группировки, противостоящей Лечицкому и Эверту, другой на юг - в тыл австрийцам, сражающимся с 3-й армией.
      И фронт противника сломался. Стал рушиться, как карточный домик. Под угрозой окружения обе группировки стали отходить. 10 - 11.9, преследуя их, соединения 9-й и 4-й армии продвинулись уже не на несколько километров, а на 30 - 32. А отступление 4-й австрийской армии Ауфенберга открыло дорогу Рузскому, и запахло обходом уже и для группировки, стянутой против Брусилова. Вечером 12.9 на всем фронте 8-й армии неприятель произвел короткое наступление - но более шумное, чем решительное. И получив уже сведения о победе под Рава-Русской, Брусилов правильно расценил это как отвлекающий маневр. Предупредил подчиненных, что ночью австрийцы начнут отход, приказав зорко следить за ними и преследовать. И действительно, под покровом темноты колонны врага двинулись на запад, разрушая за собой переправы через Верещицу. Но и части 8-й, измотанные боями, не смогли этому помешать. Брусилов требовал немедленно форсировать речку, перебросить за нее хотя бы команды разведчиков и конницу и гнать врага без передышки. Командование фронта тоже понимало это и передало Брусилову из 3-й армии свежую 10-ю кавдивизию, ринувшуюся в преследование и захватившую много орудий и пленных.
      Одновременно с битвой в Галиции произошло еще одно сражение в Восточной Пруссии. Конрад еще раньше обращался за помощью к Гинденбургу, предлагая ему двинуть войска на юг, добить 2-ю армию и через Польшу ударить по тылам русских армий, наступающих на австрийцев. Но германское командование сочло такой план слишком рискованным, подставлять свой фланг армии Ренненкампфа Гинденбургу как-то не улыбалось. И он выбрал более надежный вариант - развернуться против 1-й русской армии, над которой после прибытия 2,5 корпусов с Западного фронта имел двойное преимущество. Главные силы Ренненкампфа, нацеленные Жилинским на осаду Кенигсбурга, сконцентрировались на северном фланге, и немцы решили ударить по южному, где находился лишь один 2-й корпус и конница. Планировалось прорвать здесь фронт, глубоко охватывая всю армию и отрезая ей пути отхода в Россию, оттеснить к морю и болотам Нижнего Немана и уничтожить. Ренненкампф учитывал подобную угрозу и приказал своей кавалерии вести неослабное наблюдение за районом Летцена. Но немцы вели перегруппировку в 2 - 3 переходах от линии фронта, выставив сильные заслоны, и кавалерийская разведка не смогла обнаружить их развертывания.
      5.9 корпуса Гинденбурга начали выдвижение из-за линии Мазурских озер, 8.9 отбросили передовые отряды из окрестностей Летцена, а 9.9 перешли в общее наступление, нанеся поражение частям русского 2-го корпуса и заставив их отступать. Ренненкампф срочно снял с правого фланга 20-й корпус и ускоренными переходами бросил его на левый, чтобы не допустить охвата. И в это же время, 9.9, с юга перешла в наступление 2-я русская армия - по всем реляциям якобы уничтоженная неделю назад, но уже восстановившая боеспособность, пополненная 2 свежими корпусами и вынудившая немцев повернуть часть сил против нее. На фронте 1-й армии они также получили сильный отпор. Завязались упорные бои за г. Гольдап, где находился узел дорог. Германским войскам удалось овладеть им, но 11.9 после 100-километрового марша подоспел 20-й корпус ген. Булгакова, с ходу контратаковал и отбросил 1-й германский корпус Франсуа. В результате этих боев Рененкампфу удалось благополучно отвести свои войска из намечаемого мешка.
      14.9 немцы попытались изменить направление и обрушили удар на 2-ю армию Шейдемана. Но и тут были отражены. А тем временем Австро-Венгрия потерпела катастрофу, войска Юго-Западного фронта выходили на подступы к Силезии, и германская Ставка потребовала от Гинденбурга спасать положение. Поэтому 15.9 опять последовали атаки против 1-й и 2-й армий, но уже не преследующие решительных целей, а чисто демонстративные. Ряд соединений отводился в тыл для переброски на помощь австрийцам. А остающимся было приказано атаковать, чтобы замаскировать отвод. В ходе операции русские войска понесли существенные потери - главным образом, за счет второочередных дивизий, сформированных из запасников. Но и германская сторона претерпела очень большой урон, а решить поставленную задачу не смогла. В это время произошла замена главнокомандующего Северо-Западным фронтом. Вместо снятого Жилинского был назначен Рузский. Он умел себя преподнести, и его сочли главным героем побед в Галиции - хотя эти победы обеспечили успехи Брусилова и Плеве. Рузский повел себя чрезвычайно осторожно, рисковать обретенной славой не хотел. К тому же новое наступление в Пруссии не диктовалось стратегическими соображениями, цель сорвать план Шлиффена была выполнена. И Рузский приказал армиям отойти, 1-й за Неман, а 2-й за Нарев. На этих рубежах они и закрепились. Кроме того, сюда перебрасывались 5 корпусов из Туркестана, Сибири, с Кавказа, и для для будущих операций в районе Августова стала формироваться новая, 10-я армия под командованием ген. Сиверса.
      Тем временем отступление австро-венгерских армий в Галиции принимало все более беспорядочный характер. Откатывались уже без боев, бросая пушки, обозы, оружие, сдаваясь в плен. Правда, окружить и уничтожить их не удалось. Сказывалась и усталость русских войск, и недостаток дорог. Например, Брусилов докладывал Иванову, что в полосе его армии можно было выделить каждому корпусу только одну дорогу, и на ней получалась "кишка" из войск и обозов в 60 верст. Поэтому преследование сводилось, в основном, к занятию районов, оставляемых противником. Австрийское командование наметило стабилизировать фронт по естественным рубежам. Армии отводились к Карпатам и за р. Сан, где их могла поддержать мощная крепость Перемышль, а левый фланг прикрывался полноводной Вислой.
      Но и на Сане австрийцы не удержались. При форсировании этой реки отличилась Петровская бригада Гвардейского корпуса из Преображенского и Семеновского полков. 15.9, выйдя на берег, они увидели за Саном железнодорожный узел, забитый эшелонами. Но мост прикрывался сильными укреплениями. С ходу, чтобы овладеть станцией со скопившимися там грузами, был нанесен удар вдоль реки, под основание предмостного плацдарма. Австрийцы, оборонявшие его, не выдержали, опасаясь, что их отрежут от переправы, и стали отступать. Но мост успели зажечь. 2-й батальон семеновцев ринулся в огонь, по горящему мосту проскочил реку, и станция была захвачена. Одним из офицеров, возглавивших эту атаку и награжденных за нее, был подпоручик М.Н. Тухачевский, будущий "красный маршал". А в Преображенском полку в том же бою выделился своей доблестью и тоже заслужил награду командир роты штабс-капитан А.П. Кутепов - будущий лидер Белого Движения.
      А 5-я кавалерийская дивизия Скоропадского, будущего гетмана Украины, повела наступление на Сандомир. Были захвачены переправы через Вислу, пехота штурмовала город, но построенной вокруг него системы обороны одолеть не смогла. Тогда в атаку пошел спешенный 5-й Каргопольский драгунский полк, ворвался в окопы, захватил 6 орудий. И австрийцы начали отходить, Сандомир был взят. На других участках под ударами частей 5-й армии пал г. Ярослав, а 8-я взяла Самбор. И австрийцы, оставив в Перемышле большой гарнизон, стали откатываться еще на 100 км западнее, за р. Дунаец. А казачью дивизию Павлова Брусилов направил в Карпаты, к г. Турка, чтобы перехватить шоссе на перевале, и отдельные отряды донских казаков проникали уже на Венгерскую равнину, наводя панику. Однако и возможности русских войск были на пределе. Части понесли потери, были истощены. Сказывалась и разная ширина железнодорожной колеи в России и на чужой территории, от границы грузы приходилось везти другим транспортом, а обозы тащились кое-как, застревая в пробках, тылы расстроились, и подвоз снабжения нарушился. И по докладам командармов о необходимости передышки Иванов 21.9 распорядился прекратить преследование.
      Галицийская битва завершилась полной победой русского оружия. Она развернулась на фронте в 400 км и продолжалась 33 дня, приведя к разгрому Австро-Венгрии. Наши армии продвинулись на разных направлениях на 200 - 300 км, угрожая теперь Венгрии, Кракову и германской Силезии. Крепость Перемышль была взята в осаду. Боевой состав армий, развернутых против России, уменьшился почти наполовину. Они потеряли около 400 тыс. чел., из них 100 тыс. пленными, и 400 орудий (впоследствии эти данные признало и австрийское командование). Русские потери были тоже немалыми - около 230 тыс. чел и 94 орудия. Но только еще раз хочу подчеркнуть - цифры и русских, и австрийских потерь относятся не к убитым, как частенько полагают современные авторы, а к общему числу выбывших из строя - это и убитые, и раненые, и пленные, и заболевшие, и пропавшие без вести. И суммировать такие данные по нескольким сражениям, как тоже порой делается, совершенно некорректно, поскольку многие тысячи людей окажутся "посчитанными" неоднократно, скажем, раненые, вернувшиеся в строй и снова выбывшие.
      За эту победу Иванов и Рузский были награждены орденами Св. Георгия II степени, Алексеев и Брусилов - III степени. Получили награды и многие другие офицеры и солдаты. Так, Деникин удостоился Георгиевского оружия как отмечалось в рескрипте царя, "за то, что Вы в боях с 8 по 12 сентября 1914 г. у Гродека с выдающимся искусством и мужеством отбивали отчаянные атаки превосходящего в силах противника, особенно настойчивые 11 сентября, при стремлении австрийцев прорвать центр корпуса, а утром 12 сентября сами перешли с бригадой в решительное наступление". В результате сражения за Галицию военная сила Австро-Венгрии была подорвана. Оправиться от такого поражения без помощи союзников она уже не могла. И перед Берлином встала необходимость новых перебросок на Восток.
      22. СРАЖЕНИЕ НА ВИСЛЕ И САНЕ
      За царя и Русь Святую
      Уничтожим мы любую
      Рать врагов!
      Сигнал трубы "Наступление"
      В сентябре 14-го из корпусов разросшейся 8-й германской армии и частей, дополнительно прибывающих из Германии, была создана новая, 9-я армия. Ее командующим стал Гинденбург, произведенный в фельдмаршалы, причем в его подчинении оставалась и 8-я, которую теперь возглавил ген. Шуберт. 9-я развертывалась уже не в Пруссии, а на фланге австрийцев, у Кракова и Ченстохова. Вливался в нее и корпус Войрша. Русский Северо-Западный фронт в это время занимал оборону по прусской границе, а Юго-Западный наступал в Галиции - и между ними существовал значительный промежуток, прикрытый только кавалерийскими заслонами. Вот в этот промежуток и планировалось нанести удар силами 9-й германской (12,5 пехотных и 1 кавалерийская дивизии) и 1-й австрийской армии (11,5 пехотных и 5 кавалерийских дивизий) - прорваться на Ивангород (ныне Демблин) и выйти в тылы основной группировки Юго-Западного фронта. Ликвидировать угрозу вторжения русских в Венгрию и Силезию и устроить им самим очередные "Канны". Общая численность ударных армий составила 310 тыс. штыков и сабель и 1600 орудий. Вспомогательный удар наносили 2-я, 3-я и 4-я австрийские армии с линии Карпат и р. Дунаец.
      Примерно в это же время вопрос о дальнейших планах встал и перед русским командованием. Первоначально считалось целесообразным подготовить новый удар по Австро-Венгрии и добить ее окончательно. Но разведка донесла о начавшихся германских перебросках в Польшу. Рузский репутации "героя Львова" явно не оправдывал - как только обозначилась новая опасность, повел себя неуверенно, указывал, что его 2-я армия на Нареве повернута флангом к обозначившейся группировке противника и предлагал отвести ее на восток, к Брест-Литовску. Стало быть, без боя оставить Польшу. А заодно открыть фланг Юго-Западного фронта - или заставить его тоже отступить, оставив Галицию. А союзники по Антанте, у которых продолжались тяжелые бои, слали все новые просьбы о наступлении против немцев, чтобы ослабить их нажим на Западе. 22 и 26.9 в Холме состоялись совещания Николая Николаевича с командованием фронтов, на которых Ставка приняла новое решение. Предложения Рузского об отводе были отклонены. Наоборот, предполагалось встретить прорывающегося врага мощными ударами, разгромить и самим перейти в наступление на Германию. Таким образом, изменялась сама русская стратегия - главным направлением становилось уже не австрийское и германское. Но не "по заявкам" французов и англичан, а вынужденно - реагируя на действия противника. И альтернативы этому в данный момент, пожалуй, не существовало.
      Тем не менее решение было довольно смелым, поскольку для его выполнения требовалась грандиозная перегруппировка - причем быстрая, в условиях польского бездорожья и осенней распутицы. Армии Северо-Западного фронта сдвигались. Место 1-й на Немане занимала 10-я, 1-я перемещалась на место 2-й на Нарев, а 2-я перебрасывалась к Варшаве. Юго-Западному фронту, чтобы избежать флангового удара, было приказано прекратить наступление и тоже произвести "рокировку", переместив 3 армии на направление вражеского удара, на Среднюю Вислу. 5-я армия должна была с р.Сан спешно двигаться к Люблину, а оттуда по железной дороге перевозиться к Варшаве, где примкнуть ко 2-й. 4-я разворачивалась южнее, для чего походным порядком направлялась к Ивангороду, а еще южнее - 9-я, выдвигавшаяся в район Казимержа и Красника. Общее руководство возлагалось на командование Юго-Западного фронта, которому на время операции придавалась и 2-я армия. Главные усилия нацеливались против 9-й германской. С фронта, по линии Вислы, ее встречали 5-я, 4-я и 9-я русские армии, а 2-я с севера, от Варшавы, наносила ей фланговый удар. На другие армии возлагалось обеспечение операции. 10-я и 1-я начинали вспомогательное наступление в Восточной Пруссии, чтобы связать находящиеся там германские войска и оттянуть на себя резервы, а 3-я и 8-я, значительно растянув боевые порядки, должны были удерживать фронт в Галиции. На основном направлении предполагалось достичь значительного превосходства над противником, силы четырех армий и Варшавского укрепрайона насчитывали 470 тыс. штыков, 50 тыс. сабель и 2400 орудий. Но... ведь для этого требовалось время. Так что все зависело от скорости и выносливости этих самых сотен тысяч солдат, которые по непролазной грязи шагали на новые позиции, понукая выбивающихся из сил коней и помогая вытаскивать из колдобин застревающие пушки...
      И в начале битвы до какого-нибудь превосходства русским было далеко. Выдвижение войск для действий по изменившимся планам началось 24 - 26.9, а 28.9 враг перешел в наступление, нацеливая основной удар правым крылом 9-й германской армии на Ивангород и левым крылом 1-й австрийской на Сандомир. На всем пространстве перед Вислой на фронте в 250 км противостояли неприятелю только конный корпус ген. Новикова из 5 кавалерийских дивизий, гвардейская кавбригада, 80-я пехотная дивизия и 2 стрелковых бригады. Но даже при столь подавляющем неравенстве Новиков сумел задержать врага на четверо суток. Он искусно маневрировал, начинал контратаки и выстраивал оборону, вынуждая противника останавливаться, подтягивать артиллерию и разворачивать части для боя, после чего снимался и отводил свою конницу на новый рубеж, где повторял то же самое.
      Непосредственное прикрытие переправ на Висле осуществляли стрелковые бригады и пехотная дивизия ген. Дельсаля, заняв позиции на левом берегу у Опатова. 3.10 Дельсаль доложил, что обнаружено выдвижение трех неприятельских корпусов. Завязался тяжелый бой. Противник пытался охватить правый фланг стрелков, и чтобы помочь им, Новиков направил туда 5-ю кавдивизию, чуть позже - 3-ю гвардейскую кавбригаду. Но 4.10, засыпав русские войска снарядами, немцы все же обошли фланг их позиций. Для частей прикрытия создалась угроза окружения, и они стали отступать за Вислу, взрывая за собой мосты. 6.10 германские и австрийские дивизии вышли на рубеж Вислы и устья Сана. Но форсировать их не смогли. Части 9-й и 4-й армий успели вовремя, уже занимали тут оборону, и враг встретил упорное сопротивление. Немцы в течение трех дней предпринимали попытки переправиться, однако все они были сорваны.
      Первоначально наступление Гинденбурга должно было сочетаться с операциями флота. 25.9 две германских эскадры были отправлены на Балтику, но поступило сообщение (впоследствии оказалось - ложное), что в пролив Большой Бельт вошел британский флот, и оба отряда были немедленно возвращены в Северное море. Тем не менее германские военно-морские силы проявляли повышенную активность, и 11.10 их субмарина U-26 под командованием Беркгейма в устье Финского залива потопила крейсер "Паллада", погибло 579 моряков. После этого случая командующий Балтфлотом Эссен начал создавать усиленную противолодочную оборону. Кроме минных заграждений, у входов в базы устанавливались специальные сети, а дозорную службу вместо крейсеров стали нести эсминцы. Русский же флот продолжал, в основном, минную войну. Руководили этими операциями Эссен и Колчак. Оба нередко и сами выходили в море. Ставили мины на коммуникациях, нарушая вражеские сообщения, а порой дерзко выставляли заграждения под носом у немцев, возле их баз, блокируя корабли в собственных портах и отвлекая неприятельские силы на разведку и траление. На этих минах подорвалось несколько кораблей, в том числе крейсер "Фридрих-Карл", и кайзер писал: "Война на Балтийском море очень богата потерями без соответствующих успехов".
      Еще два очага сражений возникли на флангах Восточного фронта. Чтобы сковать 8-ю германскую армию, перешла в наступление 10-я армия Сиверса и 27.9 форсировала Неман. Переправа была тщательно спланирована и подготовлена, проводились тренировки на тыловых речках. Для прикрытия с правого берега действовали мощные артиллерийские группировки, вплоть до артбригад (64 орудия). Пулеметы, установленные на плотах, открывали огонь на плаву, подавляя огневые точки врага. Преодолев водную преграду, части с ходу ударили в штыки, сбив заслоны противника и закрепляясь на захваченных плацдармах. Немцы попытались сбросить русских в реку массированной контратакой. И пошли - опять плотными цепями, а второй эшелон - взводными колоннами, представляющими отличные цели для артиллеристов. И уже вскоре боевые порядки противника основательно поредели от рвущихся среди них снарядов и ливня винтовочного и пулеметного огня. После чего полки 10-й армии ринулись в рукопашную, опрокинули неприятеля и устремились в преследование. Но развить успех не смогли, столкнувшись с главными силами 8-й германской армии, подтянутыми сюда ген. Шубертом. И в районе Красного Багна завязались тяжелые бои.
      Ивангородско-Варшавская операция
      Немцы атаковали каждый день, то и дело доходило до штыков. Их отбрасывали, контратаковали - и напарывались на жестокий огонь. Чтобы уменьшить потери от германской артиллерии, командование пробовало хотя бы на ночь отводить полки в тыл, оставляя на позициях лишь прикрытие. Но получалось еще хуже - утром снова приходилось возвращаться в окопы для отражения атак, а немцы вскоре раскусили уловку и перенесли огонь орудий по тыловым рубежам, так что утренние выдвижения на передовую сами по себе стали похожими на атаки. Тылы отстали за Неманом, солдаты голодали. Добровольцы по ночам выползали на нейтральную полосу и шарили по ранцам убитых немцев, которые носили при себе "железный паек" из 2 банок консервов, плитки шоколада, галет и маленькой фляжки шнапса (употреблять все это разрешалось только по особой команде). Но нередко такие добровольцы оставались лежать рядом с телами врагов. Сражение у Красного Багна продолжалось 9 дней, особенно тяжелый урон понесла Кавказская гренадерская бригада, стоявшая на острие германских атак, однако потеснить русских Шуберту так и не удалось.
      Тяжелая обстановка сложилась и в Галиции, где оставшимся двум армиям пришлось растянуть фронт, а вдобавок у них в тылу осталась крепость Перемышль с огромным гарнизоном. Осаду ее сперва поручили 3-й армии, командующим которой после Рузского стал ген. Радко-Дмитриев. Он был уроженцем Болгарии и прославился во время Балканских войн. Но из-за прогерманской политики своего правительства добровольно перешел на русскую службу. Брусилов советовал ему брать Перемышль сразу, пока гарнизон деморализован отступлением главных сил австрийцев. Но Радко-Дмитриев в новой должности сперва чувствовал себя неуверенно, промедлил, взвешивая и осматриваясь, и противник успел изготовиться к обороне. По правилам того времени для осады крепостей использовались второочередные и ополченские части, но гарнизон Перемышля насчитывал 150 тыс. чел, и Ставка решила из таких частей создать новую, 11-ю армию. Ее командующим стал ген. Селиванов - тоже "ополченский" начальник, призванный из запаса, очень старый и упрямый. А до формирования армии руководить осадой поручили решительному командиру 9-го корпуса 3-й армии Дмитрию Григорьевичу Щербачеву. Он окончил 2 училища, Академию Генштаба, 30 лет прослужил в гвардии. Кстати, 9 января 1905 г. именно он, будучи командиром Лейб-гвардии Павловского полка, руководил войсками на Дворцовой площади, и когда из толпы демонстрантов по солдатам стали стрелять из револьверов, распорядился открыть огонь. Столь же решительно участвовал в подавлении беспорядков в Москве. А в мировую во главе корпуса блестяще проявил себя под Львовом и Рава-Русской.
      Основное внимание Иванова и Алексеева было теперь занято сражением на Висле, поэтому группировку из 3-й, 11-й и 8-й армий подчинили Брусилову. И Щербачев обратился к нему с предложением штурмовать Перемышль, указывая, что хотя при этом неизбежны потери, зато вся 11-я армия освободится для активных действий. А данные разведки свидетельствовали, что противник намеревается перейти в наступление. И Брусилов его поддержал. Разногласия между ними возникли лишь в частных вопросах. Щербачев считал, что атаковать надо группу восточных, Седлисских фортов - самых сильных и современных, но если их взять, то крепость сразу падет. А по мнению Брусилова больший успех сулил штурм западных фортов - это отрезало бы гарнизону пути отступления и могло вызвать панику. В итоге выработали компромиссный вариант - атаковать Седлисские форты, чтобы привлечь туда резервы, а потом обойти Перемышль и ударить по западным укреплениям.
      Но обстановка обострилась. 2-я, 3-я и 4-я австрийские армии 4.10 действительно перешли в наступление. 2-я Сводная казачья дивизия Павлова, направленная Брусиловым к г. Турка, чтобы занять карпатские перевалы, была остановлена встречным ударом венгерской дивизии. Павлов запросил помощи. Помощи просил и Радко-Дмитриев - крупные силы австрийцев, двинувшись с рубежа р. Дунаец, стремились отбросить его армию к Сану. Стоит отметить, что наступление австрийцев сопровождалось жестокими репрессиями по отношению к собственному населению. На русинов и поляков, радушно встречавших русские войска, теперь обрушились кары. Сплошь и рядом хватали и казнили за "связь с врагом" православных священников - ведь русские ходили к ним на службы, заказывали молебны и панихиды. Часто поводами для расправ становились доносы немцев и евреев - иногда просто сводивших с кем-то личные счеты. Но военные власти в таких случаях не особо разбирались, арестовывали и вешали обвиненных.
      Ну а Брусилов готовился к столкновению. Свой 7-й корпус он передал Радко-Дмитриеву, чтобы тот удержался на левом берегу Сана. А 12-й корпус направил Щербачеву, чтобы все-таки попытаться взять Перемышль. Артиллерии, особенно тяжелой, чтобы раздолбить укрепления, было недостаточно. Это постарались компенсировать качеством стрельбы - артподготовку устроили не массированную а прицельную, по выявленным огневым средствам. 5.10 начался штурм. К 7.10 частями 19-й пехотной дивизии были взяты 2 форта Седлисской группы, особенно отличился при этом Крымский полк. Щербачев уже готов был атаковать западные форты. Но австрийское наступление развивалось быстро и успешно. 3-ю армию оттеснили к р. Сан, а южнее Перемышля, до Днестра, отбивалось всего два корпуса - 8-й и 24-й. А за Днестром, на его правом берегу, прикрывали фланг армии три кавказских кавалерийских дивизии и недавно присланная 71-я пехотная, которую объединили с кавказскими в 30-й корпус. И прикинув, что для завершения штурма потребовалось бы еще 5-6 дней, Брусилов решил его прекратить.
      12-й корпус возвращался в состав 8-й армии, а 11-й было приказано снять осаду Перемышля и занять позиции между 8-й и 3-й. Радко-Дмитриев считал рискованным оставаться за Саном - начинался осенний разлив из-за дождей, и он опасался, что при новых атаках противника не сможет отступить. Брусилов был против его отхода на правый берег. Армия действительно могла прикрыться рекой, но и сама была бы не в состоянии наносить удары, и австрийцы получали возможность, оставив против нее заслон, перебросить дополнительные силы на участок 8-й армии. Однако Радко-Дмитриев апеллировал к Иванову, и тот ему отход разрешил. Брусилов, по своему обыкновению, опять решил спутать карты противнику упреждающим ударом. Южнее Перемышля местность гористая, дорог мало, поэтому австрийцы двигались колоннами, и встреченные неожиданно для себя русским контрнаступлением, вынуждены были принимать бой в невыгодных для себя условиях. Но постепенно опомнились, стали наращивать натиск. Против 8-й армии, как и предвидел Брусилов, стали перебрасывать войска с участка 3-й, и на нее навалились вдвое превосходящие силы.
      Фронт держался, но выявились два опасных участка. Один - позиции 11-й армии, состоявшей из ополченцев и второочередных частей, и к тому же ее фланг обстреливался тяжелой артиллерией из Перемышля. Другим уязвимым местом стал левый фланг, поскольку значительные силы австрийцев перешли в наступление из-за Карпат, через перевалы. В какой-то момент положение 11-й армии стало критическим. На одну из второочередных дивизий 11-й австрийский корпус обрушился среди ночи. Она бросила окопы и побежала. Фронт был прорван. Правда, и австрийцы в темноте сбились с ориентиров и заблудились в лесу, поэтому не смогли сразу же использовать успех. Брусилов бросил туда свой резерв, 9-ю и 10-ю кавдивизии, а командиру 12-го корпуса ген. Лешу приказал атаковать тычущегося по лесу противника и восстановить положение. Но и в бойцах запаниковавшей дивизии заговорила совесть, они стали возвращаться. А когда встретили посланную Брусиловым конницу, то выяснилась и главная причина случившегося - в дивизии не хватало офицеров, да и имеющиеся были неопытными, и солдаты, не получая команд, растерялись. Кавалеристы проявили инициативу и выделили им своих офицеров, которых пехота приняла с радостью. Совместными усилиями навалились на врага и отбили свои окопы. Дальнейшие неприятельские атаки здесь, несмотря на огонь из Перемышля, были отражены.
      Но тем временем на левом фланге сильная австрийская группировка наступала от г. Турка, пытаясь охватить 24-й корпус Цурикова. Брусилов приказал ему самому наступать, чтобы предотвратить окружение - собрать в кулак все силы и резервы, оставить заслон с фронта и сманеврировать южнее, стараясь "обойти обходящих". Цуриков задачу выполнил, возникшая вдруг угроза флангового охвата заставила врага остановиться. Однако другой опасный удар австрийцы нанесли еще южнее, из-за Днестра. Их дивизии неожиданно перешли Карпаты, развернулись у Сколе и Болехова и устремились на Стрый. Откуда перед ними открывалась прямая дорога на Миколаев и Львов, в тылы 8-й армии. А противостоять им было почти некому - за Днестром у русских располагались лишь части нового 30-го корпуса, слабого и еще формирующегося. Несколько батальонов 71-й пехотной дивизии, тоже второочередной и необстрелянной, собранные у Стрыя, были выбиты и стали отходить на Миколаев, а казаки Кавказских кавдивизий - в другую сторону, на Дрогобыч. Командование фронта резервов не давало. Их не было. И Иванов, сознавая создавшуюся угрозу, уже распорядился начать эвакуацию Львова. Ближайшие к месту прорыва 24-й и 8-й корпуса помочь не могли, связанные жестокими боями. Но Брусилов сумел найти выход. Снял 58-ю пехотную дивизию 11-й армии с пассивного участка севернее Перемышля и направил ее закрыть прорыв. Правда, ее еще как-то требовалось перебросить за 100 с лишним километров. Однако, как пишет этот военачальник в своих мемуарах, "8-й железнодорожный батальон сделал невозможное".
      Кстати, это одно из немногих упоминаний о деятельности русских железнодорожных войск в той войне. А ведь они, даже судя по косвенным данным, проводили колоссальную работу, внося огромный вклад в каждую операцию и добиваясь куда больших успехов, чем, скажем, их германские "коллеги". В составе российских железнодорожных батальонов было всего-то 40 тыс. чел., в несколько раз меньше, чем в армиях противника. Но если немцы во Франции очень долго не могли пользоваться железными дорогами из-за поврежденных путей, взорванных мостов, отсутствия подвижного состава, то русские железнодорожные войска при тех же трудностях, да плюс еще разной ширине колеи, всего за месяц смогли наладить в занятых областях Австро-Венгрии надежные перевозки. Вот и в этот раз, перекрыв все нормы загрузки и количества вагонов в составах, военные железнодорожники сумели быстро перевезти всю пехоту 58-й, а артиллерию погнали по шоссе аллюром. К Миколаеву подкрепление прибыло вовремя. Командир дивизии ген. Альфтаг тоже оказался на высоте положения. Не дожидаясь сбора всех сил, с ходу атаковал севернее Стрыя, во фланг противнику, заставив его остановиться - и выиграл время. Сорганизовал отступившие части, и после двухдневных боев австрийцы были разбиты и стали откатываться обратно к Карпатам.
      Ну а в эпицентре сражения, на Висле, Гиндербургу пришлось срочно менять планы. Он встретил стойкую оборону и нес потери, а из-за перегруппировки русских армий сама идея операции теряла смысл - те самые силы, которые он хотел обойти, находились уже перед ним. Поэтому для выхода им во фланг и тыл, наоборот, нужно было бы осуществить прорыв в Галиции, где они располагались прежде - что и вылилось в попытки австрийцев опрокинуть армии Брусилова. А в Польше немцы пришли к мысли вместо стратегического разгрома русского фронта ограничиться более узкой задачей победой хотя бы и не решающей, но громкой. Захватить Варшаву. Под Ивангородом, куда был нацелен удар 9-й германской армии, оставлялись заслоны, немецкие части здесь начали заменять австрийскими, и создавалась группа ген. Макензена из 17-го, 20-го и Сводного корпусов, которая получила задачу с ходу, пользуясь внезапностью, взять польскую столицу, пока русские не сосредоточили там крупных сил. 9.10 эта группа повернула на северо-восток и через Радом и Белобржеж устремилась на Варшаву.
      Да только ведь командование Юго-Западного фронта планировало нанести по прорвавшимся к Висле немцам фланговый удар из района Варшавы. Тут были собраны 3 корпуса 2-й армии, начали прибывать передовые эшелоны 5-й армии. И в тот же день, 9.10, Иванов дал им приказ перейти в наступление. Обе группировки столкнулись в ожесточенных встречных боях. Сперва Макензену удалось потеснить русских. К 12.10 немцы пробились на линию фортов Варшавы (не вооруженных, так как в предвоенные годы Варшавская крепость была упразднена), форсировали Вислу у Гуры Кальварии, Козенице, Новой Александрии. Но бригада 3-го Кавказского корпуса удержала сильный плацдарм у Козенице, и многочисленные атаки, направленные на то, чтобы ликвидировать его и сбросить бригаду в реку, разбивались о стойкость защитников. В ходе боев немцы несли огромные потери, резервы их истощались, и натиск слабел. А силы русских напротив, нарастали, так как все еще продолжалась переброска войск из Галиции - подтягивались растянувшиеся по осенней грязи полки, эскадроны, батареи. Отлично сражался и прибывший на фронт 2-й Кавказский корпус во главе с уже прославленным генералом Павлом Ивановичем Мищенко. Он успел повоевать в Турецкой, в Туркестане штурмовал со Скобелевым Геок-Тепе, отличился в Китайской кампании, а в Японскую прогремел на всю Россию, совершив со своими казаками несколько дерзких рейдов по тылам противника. И в мировую, уже в чине генерала от артиллерии, снова проявил себя блестяще, прекрасно подготовив вверенные ему войска и умело ими командуя.
      12.10 в Холме состоялось новое совещание Ставки с главнокомандующими фронтами. Великий князь Николай Николаевич приказал организовать новое решительное наступление. При этом разгром 9-й германской армии возлагался на Северо-Западный фронт, для чего ему возвращалась 2-я армия и передавались 5-я и кавкорпус Новикова. К середине октября, благодаря исключительной самоотверженности и выносливости солдат и офицеров, преодолевших все трудности, широкомасштабная перегруппировка была завершена. Русские войска теперь обладали значительным преимуществом над противником, и 18.10 Варшавская группировка из 2-й и 5-й армий обрушилась на врага. В ходе трехдневных жестоких боев немцы стали терпеть поражение. Новые части переправлялись на Козеницкий плацдарм, и германские контратаки на него, продолжавшиеся до 21.10, результатов так и не дали. По мере продвижения русских положение группы Макензена становилось все более опасным. Ее прорыв за Вислу был осуществлен южнее Варшавы, а основной удар русских наносился севернее. Над немцами нависла угроза окружения. Гинденбург и Людендорф попробовали применить хитрость. Сняли с рубежа Вислы Гвардейский резервный корпус, передав его позиции австрийцам, и еще одну группировку, состоящую из этого корпуса, 11-го и 20-го, стали собирать севернее, в районе Лодзи. А Макензену приказали отступить от Варшавы на 3 перехода. Чтобы русским, которые разгонятся его преследовать, нанести тремя северными корпусами внезапный удар. Из плана ничего не получилось. Части Макензена отступили, но удержаться на новом рубеже и остановить русских, пока у них на фланге сосредоточится вторая группа войск, не смогли. Их опрокинули и погнали дальше. А 23-й корпус и кавалерийские соединения 2-й русской армии, продвигавшиеся севернее, на Лович и Лодзь, разбили поодиночке и погнали корпуса, предназначенные для контрудара, так и не успевшие собраться в кулак.
      21-23.10 перешли в наступление и войска 4-й и 9-й армий. Ген. Конрад тоже попытался сыграть хитро. Оставил по берегу Вислы сторожевые части, а за ними, чуть глубже, расположил сильные резервы. Чтобы позволить русским начать переправу, а когда часть их войск окажется за рекой, а часть - еще на правом берегу, ударить опрокинуть в Вислу. Однако и этот маневр сорвался. Русские форсировали Вислу широком фронтом, в том числе и в местах, где противник этого не ждал. Так, 83-й пехотной дивизии ген. Гильчевского не было придано понтонных парков, а река достигала ширины 500 м, не имея тут бродов. Но посреди Вислы было несколько островов с отмелями, а солдаты дивизии, обшаривая берег в поисках средств переправы, обнаружили несколько лодок, затопленных на мелководье - видимо, владельцами, спрятавшими таким образом свое имущество. И Гильчевский принял решение демонстрировать строительство моста в одном месте, а переправляться в другом. На выбранном участке стали свозить бревна, доски, а в стороне собрали лодки, и под покровом ночи 5 батальонов двинулись от острова к острову. Когда противник обнаружил их, было поздно - от последнего острова солдаты устремились в атаку по отмели, по грудь в воде, захватили плацдарм, на который стали стремительно переправляться подкрепления. Дивизия разгромила бригаду босняков и ударила во фланг вражеским частям, готовившимся встретить у понтонной переправы соседнее соединение. Подобное происходило и на других участках. Преодолев водную преграду, русские войска на едином порыве смели атаками как охранение, так и готовившиеся к контрудару резервы...
      1-я австрийская армия была разбита, части Эверта взяли крупный г.Радом, южнее успешно продвигались соединения 9-й армии Лечицкого, а еще южнее, пользуясь успехами соседей, перешла в наступление и 3-я армия Радко-Дмитриева, форсируя Сан. Вот что вспоминал об этих боях один из их участников, будущий генерал, а в то время есаул А.Г. Шкуро: "Мы были направлены к Тарнове, к которой подошли в самый разгар боя. Без мостков, в чистом поле выпрыгнули казаки верхом из вагонов. С места, в конном строю помчались они в конную атаку на немецкую гвардию и австрийскую пехоту. Пролетая карьером, я видел, как наши славные апшеронцы, выскакивая из вагонов со штыками наперевес, в свою очередь, бросались в атаку. Мы бешено врубились в неприятельские цепи. Казаки дрались как черти, нанося страшные удары. Неприятель не выдержал, побежал. Далее последовала картина разгрома вдребезги. Мы пустились в преследование, забирая массу пленных. Гнали вглубь Галиции до замка Потоцкого близ Сенявы. Через реку Сан переправились вплавь на конях. Под Сенявой я, командуя взводом в составе 17 шашек, в разъезде встретился внезапно с эскадроном гвардейских гусар. Мы заметили их прежде, так как были в лесу, а они в поле. Я выскочил на них с гиком, но они, в свою очередь, пошли в атаку. Мы сбили их, взяли в плен 2 офицеров, 48 гусар и 2 исправных пулемета. За это дело я получил заветную "клюкву" Св. Анну IV степени на шашку, с красным темляком". При дальнейшем наступлении, уже командуя сотней, Шкуро снова отличился, взяв в плен 2 неприятельских роты. А при атаке на Радом захватил артиллерийскую батарею и несколько вражеских подразделений с пулеметами, за что был награжден Георгиевским оружием.
      А на правом фланге 2-й армии гнала врагов Кавказская кавалерийская дивизия, продвигаясь на г. Калиш. 8.11 разъезды 16-го Тверского, 17-го Нижегородского и 18-го Северского драгунских полков, высланные к местечку Бжезины, обнаружили, что перед ними по шоссе движутся немецкие обозы с пехотой и артиллерией. Атаковали их лихим налетом, пехота не успела развернуться к бою, кого порубили, кто сдался. Было захвачено 200 пленных и 35 повозок. А когда враг опомнился и выслал подмогу, благополучно отошли. За этот бой был награжден своим первым Георгиевским крестом взводный унтер-офицер 18-го Северского драгунского полка Семен Буденный. А командиром взвода у него был поручик Улагай, тоже отличившийся в этом деле.
      К 27.10 положение, по признанию Людендорфа, стало "исключительно критическим", и германское командование отдало весьма любопытный приказ об "отступлении широким фронтом". К этому времени возобновилось и русское наступление в Пруссии. К частям 10-й армии, сражавшимся у Красного Багна, подходили подкрепления, подтянулись тылы, наладилось снабжение. И войска Сиверса предприняли общий штурм вражеских позиций. А с юга, совершив перегруппировку, ударила 1-я армия Ренненкампфа, выходя на линию Зольдау Липно и оттянув на себя часть сил противника. Германские части стали отступать, и русские снова вторглись в Пруссию. Остановить их на второй линии обороны, построенной в 30-35 км от границы, Шуберту не удалось. Продвигаясь дальше, русские заняли Видминен, Сучавки, Шталлупеннен, Гумбиннен, Гольдап и вышли к Мазурским озерам и внешним обводам крепости Летцен - между озерами, по речкам и каналам были устроены блиндажи, траншеи с проволочными заграждениями, прикрываемые артиллерией крепости и курсирующих бронепоездов. Атаковать этот мощный узел части Сиверса не стали и принялись закрепляться на достигнутых рубежах.
      Успехи были одержаны и в Галиции. Армия Радко-Дмитриева, перейдя Сан и не имея против себя крупных сил противника, начала быстро продвигаться к Кракову. Чтобы задержать ее, австрийцы стали перебрасывать войска с участков 8-й и 11-й армий. Ген. Селиванов снова взял в осаду Перемышль. А 8-й Брусилов приказал наступать. Но сломить сопротивление австрийцев долго не удавалось. Напротив, враг еще пытался атаковать, чтобы фланговой угрозой парализовать натиск русского фронта. И снова отличился Деникин. Его бригада прикрывала подступы к г. Самбор, 9 дней отбивая атаки. 6.11, зная уже чуть ли не наизусть расположение противника, Деникин заметил, что на одном участке австрийцы ослабили свои войска в результате каких-то перебросок. Их позиции отстояли от русских на 500-600 шагов, и Антон Иванович тут же, без артподготовки поднял Железную бригаду в стремительную атаку. Для неприятеля это стало полной неожиданностью, части побежали. А Деникин во вражеских окопах набросал телеграмму "Бьем и гоним австрийцев" и устремился за отступающими. Впереди у него лежало большое село Горный Лужок, и передовые части с ходу ворвались туда. А в этом селе, как выяснилось, располагался штаб командующего армейской группы эрцгерцога Иосифа. Он как раз собирался завтракать и донесению, что русские близко, не поверил. И лишь услышав на окраине характерный стук "максимов", едва успел удрать со своим штабом. Деникин и его офицеры нашли накрытый стол с кофейным сервизом, украшенным вензелями эрцгерцога, и не отказали себе в удовольствии выпить еще горячий кофе. Когда было доложено о взятии Горного Лужка, в штабе корпуса сперва не поверили и запросили: "Не произошло ли ошибки в названии?" За эту операцию командира Железной бригады наградили орденом Св. Георгия IV степени. С взятием Горного Лужка перед русскими открылось важное шоссе Самбор - Турка. И австрийцы на соседних участках тоже стали откатываться к Карпатским перевалам, а преследующие части Брусилова захватывали обозы и пленяли арьергарды.
      Германское командование было в панике. Русские армии по всему фронту громили и гнали противника. Уже ожидали их вторжения в Познань, Силезию, Моравию, падения Кракова. Людендорф писал: "Положение опять стало напряженным. На Восточном фронте исход войны висел на волоске". Делал расчеты, что для нормального снабжения армия может удаляться от железнодорожных станций не больше чем на 120 км, и чтобы замедлить русское наступление, немцы начали повсеместное разрушение железных и шоссейных дорог. Причем Людендорф лично разъезжал наблюдать, чтобы их портили как следует. Взрывали мосты, шахты. Отступая из Польши, калечили там лошадей, чтобы ими не воспользовались русские. Депорттровали в Германию всех мужчин. Но и из своих приграничных районов эвакуировали людей призывного возраста вглубь страны, чтобы русские не ответили тем же и не лишили их источника пополнений. Снова по Германии покатились толпы беженцев, разнося слухи и оглядываясь, не настигают ли их еще ужасные казаки. Однако и русские войска постепенно выдыхались. Солдаты были крайне утомлены. Были израсходованы боеприпасы, а тылы в ходе преследования врага отстали. Сыграли свою роль и меры противника по разрушению дорог. И наступление стало тормозиться, а 8.11 было приостановлено. В ходе Варшавско-Ивангородской операции Россия одержала внушительную победу. 9-я германская и 1-я австрийская армии были разбиты и отброшены, потерпев огромный урон. Была освобождена почти вся "русская" Польша, занята Галиция. Наши армии вышли на линию р. Варта Ласк - Пшедборж - Мехов - р. Дунаец - Карпаты. И что еще немаловажно, у противника был выбит важный пропагандистский козырь - миф о "непобедимости немцев", столь широко разрекламированный после их успеха в Пруссии. Великий князь Николай Николаевич за эту победу получил Св. Георгия III степени, начштаба Янушкевич и генерал-квартирмейстер Данилов - IV степени.
      Стоит упомянуть, что в 1944 г., когда к Висле вышла танковая армия Катукова, местные жители вспомнили и сразу показали танкистам те самые места переправы, которыми наши части пользовались 30 лет назад, во время битвы за Ивангород и Варшаву. И эти старые, разведанные и вымеренные отцами переправы снова пригодились...
      23. СЕВАСТОПОЛЬ
      Все вымпелы вьются, и цепи гремят,
      Наверх якоря выбирают.
      Готовьтеся к бою! Орудия в ряд
      На солнце зловеще сверкают.
      "Варяг"
      В то время, когда сражения корежили Европу, стремительно осложнялась и обстановка на Ближнем Востоке. К вступлению в войну готовилась Турция. Считалось, что тайно. Но в обстановке Востока такого секрета было скрыть невозможно. Об этом знали на всех базарах, и если турецкое правительство в Стамбуле все еще морочило головы дипломатам Антанты, то с мест сыпались донесения одно тревожнее другого. Русский консул докладывал: "В Кербеле духовенство приступило к пропаганде священной войны против России". Из консульства в Урмии сообщали, что турки усиливаются на персидской границе. Из британского консульства в Киликии доносили, что за несколько дней через Адану проследовало в Сирию около 200 немцев, из них 52 офицера. А после включения в состав турецкого флота германских крейсеров опасность стала очевидной, и российский посол в Турции Гирс еще 13.8 предупредил командующего Черноморским флотом Эбергарда, что считает своевременным принятие мер для охраны побережья, в том числе выставление минных заграждений. Но Россия, ведя борьбу с Германией и Австро-Венгрией, еще одной войны всячески старалась избежать или хотя бы отсрочить ее. Министр иностранных дел Сазонов 29.8 направил в Ставку, в штаб Черноморского флота и Гирсу циркуляр, где говорилось: "Продолжаю придерживаться мнения, что нам нужно сохранить мирные отношения с Турцией, пока не определится решительный перевес русско-французских войск над австро-германскими. Считаю поэтому нежелательным какое-либо вызывающее действие против турок, могущее усилить влияние тех турецких деятелей, которые стоят за войну". Словом, предписывалось избегать всего, что может быть воспринято в качестве провокации и послужить поводом к столкновению.
      Да, утверждения большевистских и западных псевдоисториков, будто Россия специально вступила в мировую войну с целью овладеть Босфором и Дарданеллами, ни малейшей критики не выдерживают. Во-первых, в июле 14-го речи о проливах попросту не могло идти, поскольку Турция была еще нейтральной, а ее флотом руководили еще не немцы, а союзники-англичане. А во-вторых, планы войны с Портой в России хотя и существовали, но... были чисто оборонительными. Так, в планах Генштаба на 1914 г. указывалось дескать, Турция при подстрекательстве Германии начать войну может - чтобы "после территориальных потерь в Европе создать базу для возрождения страны путем завоеваний в Азии". Отмечалось, что для немцев такая война была бы выгодной даже при поражении турок, поскольку Германия смогла бы упрочить свое влияние в ослабевшем государстве. И делался вывод: "Россия, не усиливая своей армии параллельно усилению в 1913 г. германской и австрийской армий, не имея на Черном море ни сильного флота, ни достаточных средств для проведения крупного десанта, также боясь внутренних потрясений, сама войны не начнет. Таким образом, на Черном море в 1914 году война может быть начата наступлением только со стороны Турции при обороне со стороны России".
      Но серьезнейшей ошибкой Генштаба было то, что он не предусмотрел в своих разработках возможности союза Германии, Австро-Венгрии и Турции. Их совместных действий. Ведь планы противоборства с Турцией создавались сразу после Японской, когда опасность со стороны Порты была вероятной. А позже, когда внимание Генштаба переключилось на растущую угрозу со стороны Германии, турки подорвали свои силы революцией. И их не брали в расчет. Сочли, что такой союзник немцам вряд ли нужен - разве что попробуют его использовать для локальных провокаций. А на тот факт, что за последний предвоенный год Порта с помощью Германии сумела возродить свою армию, в свистопляске событий 14-го отреагировать не успели. И в итоге получилось так, что армия и флот начали действовать по совершенно разным планам. Моряки-черноморцы стали готовиться к мероприятиям, предусмотренным по плану войны с Турцией, составленному в 1908 г. и скорректированному в 1912 г. Он исходил из предположения о наступательных действиях со стороны противника и ставил главную задачу "сохранение обладания морем". По варианту "А", если инициатива принадлежала неприятелю, требовалось осуществлять "дальнюю блокаду" Босфора легкими кораблями, а основные силы оставались в Севастополе. Когда вражеская эскадра предпримет атаку, русский флот выходит навстречу и дает бой "на удобной позиции" вблизи своей базы - что позволяло ввести в сражение больше кораблей (в основном, устаревших), использовать подводные лодки, минные поля, обеспечить эвакуацию и ремонт подбитых единиц. По варианту "Б", если инициативу перехватывали русские, предусматривалось минирование выхода из Босфора, а дальше предполагался аналогичный сценарий.
      Но армия-то уже действовала по другому плану - войны с Германией и Австро-Венгрией! По которому для прикрытия Румынской границы и Черноморского побережья разворачивалась слабенькая 7-я армия из 6 - 7 пехотных и 2 кавалерийских дивизий, да и то не кадровых, а ополченских. Растянутая на сотни километров, она осуществляла лишь охрану занимаемых рубежей. А из 3 корпусов Кавказского округа, 2 по мобилизационному расписанию отправлялись на австро-германский фронт. И на все Закавказье оставался только один, 1-й Кавказский корпус. Противостоять турецкой армии было практически нечем. Спохватились лишь в конце августа, получая сведения о приготовлениях турок. И 21.8 Генштаб дал указание произвести замену вместо уходящих Кавказских корпусов перебросить из Средней Азии 2-й Туркестанский. Но на это требовалось немалое время - дорог в здешнем регионе было мало, и пропускная способность их была ограничена. Из Европейской России в Закавказье тогда вела всего одна железная дорога - по берегу Каспийского моря.
      Сазонов в августе-сентябре упорно продолжал переговоры с турецкими дипломатами, старался воздействовать на Порту через третьи страны, чтобы сохранить ее нейтралитет. Турция тоже вела переговоры - с Болгарией и Румынией. О возможности союза с ними против России. Или о гарантии нейтралитета - чтобы болгары не ударили в спину. Разумеется, об этих консультациях узнавали и в Петрограде. А от армян узнали и о другом факте. В августе 1914 г. в Эрзеруме состоялся съезд партии "Дашнакцутюн", на который вдруг прибыл один из главных идеологов "Иттихада" Бахаддин Шакир. И сделал предложение поддержать турок в войне. Дескать, Россия и Англия не выдержат, когда против них поднимется весь мусульманский мир. Но в Закавказье многое зависит от армян. Если согласятся помочь и поднять восстание, то достаточно будет двинуть армию в 200 - 300 тыс., чтобы выкинуть русских за Кавказский хребет. За это обещалось после победы предоставить армянам автономию. Но дашнаки хорошо помнили, как расплатились младотурки, тоже надававшие много обещаний, за помощь в свержении Абдул-Гамида. Поэтому ответ был дан осторожный - что в случае войны армяне будут держаться лояльно к властям и не станут преследовать политических целей. Те, кого призовут в турецкую армию, добросовестно выполнят свой долг. Но и от организации подрывных акций в российском тылу партия отказалась, а само желание войны признала авантюрой. Впрочем, даже в гипотетическом случае, если бы какие-то армянские лидеры захотели поддержать турок, они просто перестали бы быть лидерами - потому что все турецкие армяне симпатизировали России и избавления ожидали только от России. С грузинским эмигрантским "Комитетом независимости" младотуркам оказалось куда проще найти общий язык. Он и с немцами уже сговаривался, выторговывая создание автономной Грузии, которая вошла бы в состав Османской империи, а во главе государства стоял бы кто-то из германских принцев. И в Трапезунде началось формирование Грузинского легиона под командованием капитана фон Шуленбурга. Ну а северокавказские сепаратистские организации уже давно работали с "Иттихадом" в "плодотворном" контакте.
      Другие народы, подвергавшиеся гонениям в Османской империи, искали контактов с русскими. Посылали делегации в консульства в Персии, пробирались через границу и просили на случай войны снабдить их оружием, хотя бы для самозащиты. И начальник разведотдела Кавказского округа Драценко представил доклад, что в случае войны с Турцией там наверняка развернется резня христиан, причем эти акции получат поддержку Германии, "ибо ей выгодна на юге России сплошная турко-татарская стена". Драценко доказывал, что избежать этого будет невозможно, но масштабы резни можно минимизировать, если помочь армянам организовать самооборону. Его доводы разделял и начальник штаба округа Юденич. Докладывал Янушкевичу, что необходимо вооружить турецких армян, айсоров и дерсимских курдов, для чего просил выделить 25 тыс. винтовок, 12 млн. патронов и 20-25 тыс. рублей.
      Сазонов, получая многочисленные запросы по этому поводу, в принципе соглашался. Но вновь и вновь предупреждал, что "надежда на мир пока не утрачена", поэтому следует избегать всего, "что может вызвать конфликт". Россия даже начала выводить свои отряды из Персии - чтобы не давать повода Порте придраться к нарушению нейтралитета этой страны. А контакты с дружественными народами Турции предписывалось налаживать, но остерегать их от активных действий. "Если бы они подняли восстание и затем не были нами поддержаны, то нашему престижу был бы нанесен непоправимый удар". А поддержка означала бы войну, которую требовалось предотвратить. Поэтому Сазонов распорядился ружья и патроны приготовить, заскладировать, разработать каналы переправки - но передавать только тогда, когда ситуация станет необратимой. Однако и такие меры оказались невыполнимыми, поскольку лишних винтовок в России просто не было. В расчете на скоротечную войну запасов не предусматривалось, и имеющегося оружия только-только хватило на мобилизацию...
      А немцы торопили союзников. Кайзер писал, что "сейчас важна каждая винтовка, которая может стрелять по славянам". 7.9 глава военной миссии фон Сандерс получил от Мольтке указания: "Желательно, чтобы Турция возможно скорее выступила; не позднее окончания организации обороны Дарданелл, которую необходимо ускорить". На следующий день канцлер Бетман-Гольвег прислал аналогичную депешу послу Вангенгейму. В Германии начинали волноваться - не ведут ли лидеры "Иттихада" двойную игру? Тем более что турецкое правительство действительно вовсю пускало пыль в глаза и продолжало для видимости заигрывать то с русскими, то с французами. Но эти опасения были беспочвенными. Младотурки давно определились, на какой стороне им светит больший выигрыш. И были уверены в победе Центральных Держав. А вели они не двойную игру, а свою собственную. Ускорив вступление в войну, они не позволили бы перебросить войска Кавказского округа против немцев. Но зачем это было нужно туркам? Наоборот, они ждали, пока противник уберет побольше сил из Закавказья на другие фронты. И получалось, что начало активных действий оттягивалось не дипломатией Сазонова, а той же пропускной способностью российских железных дорог. И плохим состоянием дорог у самих турок, из-за чего им для мобилизации тоже требовалось немало времени.
      9.9 Порта издала ноту об отмене привилегий для иностранцев в торговле и экономике. Что вызвало протесты англичан и французов - поскольку привилегии в свое время достались им не задаром, а в качестве оплаты за помощь против русских, за кредиты и т.п. Но дальше протестов дело не пошло - все понимали, что это тоже может быть формой оплаты за нейтралитет. Однако банковские операции стран Антанты в Турции стали сворачиваться. А присутствие Германии увеличивалось. Если к августу 14-го в миссии Сандерса было 70 генералов и офицеров, то с началом войны стали приезжать все новые. В середине сентября по турецким городам глашатаи с барабанами стали собирать для призыва в армию всех мужчин в возрасте до 45 лет, знающих немецкий язык. Кроме того, объявлялся дополнительный призыв лиц от 20 до 25 лет, прежде получивших отсрочки. 15.9, по докладу Гирса, в Турцию прибыли из Германии 8 вагонов с минами, 9 с орудиями и снарядами, два дня спустя 30 вагонов с боеприпасами. В сентябре разразился крупный скандал - в российских территориальных водах задержали турецкий пароход, курсировавший под русским флагом и явно производивший разведку. Однако и в этом случае Петроград решил "не поддаваться на провокации" - судно и команду отпустили, а дипломатическое представление было составлено в исключительно сдержанных тонах.
      Со стороны Германии и Турции пошло неприкрытое давление на Персию с внушениями о необходимости объявить войну России. Петербург и Лондон предпринимали ответные меры, чтобы удержать Тегеран от скатывания в лагерь Центральных Держав. Сулили кредиты, территориальные вознаграждения, стараясь таким образом обеспечить "верность" шаха и его правительства. А иттихадисты вели себя все более дерзко. 13.10 наместник на Кавказе Воронцов-Дашков докладывал царю о военных приготовлениях на сопредельной территории. Сообщал, что отряды курдов стали нарушать границу и угонять скот. Что в Эрзеруме закидали камнями секретаря русского консульства и арестовали товары наших купцов, а пропуск из Турции и обратно российских подданных был вдруг прекращен. Николай II на докладе поставил резолюцию Сазонову: "Сделать резкое представление Турции". И не более того. Хотя младотуркам было уже плевать на любые представления.. А германский посол Вангенгейм настолько обнаглел, что начал лично информировать Гирса о действиях своих крейсеров. Предупреждал, например, что "Бреслау" вышел в Черное море, но "не будет провоцировать русский флот". То ли хотел притупить бдительность русских, то ли наоборот, лелеял надежду, что получив такую информацию, Эбергард попытается напасть на противника - и тогда-то уж дело начнется...
      Войну на Востоке силились предотвратить не только русские и их союзники. Во второй половине октября американский посол Моргентау по поручению президента Вильсона доказывал Энвер-паше и Талаат-паше, что нарушение нейтралитета невыгодно самой Порте. Что за этот нейтралитет она сможет выторговать куда больше, да и экономические ресурсы использовать со значительной прибылью. Энвер и Талаат все его аргументы отвергли. Для них вопрос был решен. В официальных документах "Иттихада" указывалось: "Наше участие в мировой войне оправдывается нашим национальным идеалом. Идеал нашей нации ведет нас к уничтожению нашего московского врага, для того чтобы благодаря этому установить естественные границы нашей империи, которые включат в себя и объединят все ветви нашей расы". А вскоре сочли, что наконец-то настала пора проводить это решение в жизнь (русские в Польше перешли в наступление - а значит, бросили туда все резервы). 21.10 Энвер-паша был утвержден в должности Верховного Главнокомандующего, фактически получив права неограниченного диктатора. И 22.10 отдал первый приказ - адмиралу Сушону: "Турецкий флот должен добиться господства на Черном море. Найдите русский флот и атакуйте его без объявления войны, где бы вы его не нашли".
      Как ранее отмечалось, российская судостроительная программа в 1914 г. только начинала реализовываться. И Черноморский флот был далек от современных требований. В его составе было 7 старых линкоров, причем 2 из них в море уже не выходили, а были приклепаны на мертвом якоре в качестве блокшивов - "Георгий Победоносец", где размещался штаб флота, и "Синоп", используемый в качестве учебного судна. А в строю оставались "Иоанн Златоуст", "Евстафий", "Пантелеймон", "Ростислав" и "Три святителя". Кроме того, имелось 2 крейсера, "Кагул" и "Память Меркурия", 26 эсминцев и миноносцев (из них 9 новых), 4 подводных лодки (устаревших конструкций), 6 минных заградителей, 2 посыльных судна, несколько транспортов, канонерских лодок и тральщиков. Но считалось, что против Турции этого пока достаточно.
      Правда, в предвоенный период она предпринимала активные усилия по наращиванию флота, закупала и строила корабли в Англии, в Латинской Америке. Однако ее морские силы все еще уступали русским. Они включали в себя 3 додредноутных линкора - "Хайреддин Барбаросса", "Торгут-Рейс" и "Мессудие", 4 крейсера - "Меджидие", "Гамидие", "Пейк" и минный крейсер "Берк", 2 минных заградителя и 10 эсминцев. Но добавка в виде "Гебена" и "Бреслау" сразу дала перевес на сторону противника. Потому что один лишь "Гебен" имел 10 одиннадцатидюймовых орудий и 12 шестидюймовых, а русские броненосцы - по 4 двенадцатидюймовки. Если же учитывать большую скорострельность и дальнобойность пушек линейного крейсера, то получалось, что по силе огня он был равен всей линейной дивизии Черноморского флота вместе взятой. Командование турецкими кораблями также было усилено. На линкоры назначили по два капитана - турка и немца, на остальных судах капитанами стали немцы. Для нападения был выбран "сценарий Порт-Артура", горячими сторонниками которого являлись и Энвер, и Сушон - так же, как некогда японцы внезапной атакой сразу вывели из строя ряд кораблей, добившись превосходства на море, так и германо-турецкое командование решило первой же операцией погромить и сбросить со счетов Черноморский флот.
      Чтобы не возникло недоразумений, 25.10 морской министр Джемаль-паша отдал специальный приказ о правах Сушона, поясняя для тех, кто может оказаться слишком непонятливым: "Адмирал действует по высочайшему повелению султана, и флот обязан ему повиноваться". А Сушон, дабы предотвратить весьма вероятную на Востоке утечку информации, только выведя корабли в море, 27.10 в 15.45, отдал боевой приказ. В нем в лучших традициях кайзеровской "дипломатии" делалась ссылка, будто "многие сведения указывают на то, что русский флот подготовляет нападение". А потому, дескать, ничего не остается, как нанести превентивный удар. Операция была четко разработана, атака предполагалась сразу в нескольких местах. Флот разбивался на отряды. На Одессу направлялись "Меджидие", минный заградитель "Самсун" и 2 эсминца. Крейсер "Пейк" должен был рвануть важный кабель Севастополь - Варна. На Севастополь нацеливались "Гебен", минный заградитель "Нилуфер" и 2 эсминца, на Южный берег Крыма - "Гамидие" с эсминцами, на Керчь и Новороссийск - "Бреслау" и "Берк". Все отряды должны были выйти к своим целям 29.10 к 6.00 утра и нанести удары одновременно по всему Черноморскому побережью, чтобы вдобавок вызвать панику и дезорганизовать русское командование. Кстати, германское посольство в Константинополе получило из Берлина официальную установку о начале боевых действий только 28.10, когда корабли Сушона уже на всех парах шли к объектам атаки. Следовательно, договоренность на уровне правительств и военного руководства была достигнута где-то раньше.
      И в какой-то мере план удался. Русский флот удалось застать врасплох. Скорее всего, сама продолжительность трехмесячного напряженного ожидания притупила бдительность. Очередные тревожные сигналы поступали изо дня в день - но они и раньше поступали... А раз война не началась вчера и сегодня, то можно было надеяться, что она не начнется и завтра - а когда-нибудь послезавтра или еще через месяц-другой. Правда, учитывая мощь "Гебена", линейные силы флота Эбергард держал в едином кулаке. Но легкие корабли оказались рассредоточенными. Дивизия эсминцев ушла в Евпаторию на учебные стрельбы. В Одессе находились канонерские лодки "Донец", "Кубанец" и минный заградитель "Бештау". В Очакове - заградитель "Дунай", в Батуме заградитель "Духтау" и транспорт "Березань". А тут еще из Ставки обратились с требованием помочь с перевозкой войск. В Ялте отстал батальон 62-й дивизии, отправляемой на фронт, и его нужно было побыстрее перебросить в Севастополь, к железной дороге. Для такой цели следовало бы выделить транспорт, но его пока загрузят углем, пока подготовят - и Эбергард, чтобы выполнить задачу побыстрее, послал минный заградитель "Прут", находившийся в боевой готовности, под парами.
      28.10 линкоры выходили в море. Но от купеческого судна поступило сообщение, что на высоте Амастро видели "Гебен" с 2 миноносцами. И кораблям была дана команда возвращаться на базу - ведь положение оставалось непонятным, войны не было и все еще действовала установка "не поддаваться на провокации". В море перед гаванью оставались бригада тральщиков и дозорный 4-й дивизион эсминцев - "Лейтенант Пущин", "Живучий" и "Жаркий". Но вечером Эбергарду пришла телеграмма от Янушкевича: "По полученным сведениям Турция решила объявить войну не позднее 24 часов". Командующий флотом отдал приказание "Пруту" и минной дивизии из Евпатории тоже идти в Севастополь. Среди ночи с наблюдательного поста на мысе Сарыч доложили, что в море видели прожектор большого судна. Однако подумали, что это может возвращаться "Прут". В 5.58 последовал доклад с мыса Лукулл - видят корабль, идущий к Севастополю. А вскоре последовало уже однозначное донесение: "Вижу "Гебен" в 35 кабельтовых на норд-норд-ост, курс зюйд".
      И почти сразу же последовал залп пяти гигантских орудий немецкого линейного крейсера. За ним - еще один. Снаряды стали падать в бухту, рваться в городе. Один попал в Морской госпиталь, другой на Корабельную слободку, вызвав пожар в скопище жилых домишек бедноты. Еще один - в угольные склады. Бригада траления, находившаяся в море, стала спешно уходить под прикрытие берега. А из кораблей, стоящих в гавани, "Гебену" стал отвечать старый, доживающий свой век на приколе, штабной "Георгий Победоносец". Остальные молчали, либо растерявшись и ожидая приказа, либо стояли так, что не имели возможности открыть огонь. Ожили и русские батареи береговой обороны, вступая в дуэль. Снаряд "Гебена" попал на батарею №16 имени Генерала Хрулева, выведя из строя одно орудие, пожар начался в пороховых погребах. Его тушение героически возглавил штабс-капитан Миронович, увлек за собой солдат и чудом сумел ликвидировать опасность. Но положение оставалось критическим - на рейде стояли заградители с полными комплектами мин, и достаточно было попадания в любой из них, чтобы порту и городу были нанесены колоссальные разрушения, да и флот понес бы серьезные потери.
      Спас ситуацию командир дозорного дивизиона капитан II ранга Головизнин. Он приказал трем своим миноносцам атаковать - и его "Лейтенант Пущин" ринулся на врага. За ним - "Живучий" и "Жаркий"... Это выглядело просто самоубийством. Три маленьких кораблика устаревшей постройки, с машинами, работающими на угле и позволявшими развивать скорость лишь до 25 узлов, стреляя из малокалиберных пушчонок, пошли на гигантский новейший крейсер. Но своей цели Головизнин достиг. Вызвал огонь на себя. "Гебен" прекратил бить по городу и порту и перенес стрельбу на "Пущина". Были попадания в командный кубрик, в рубку, дыра зияла под носовой трехдюймовкой, но все равно развороченный и горящий миноносец продолжал идти на врага. У него были сбиты трубы, он начал терять ход - и не в силах больше сблизиться с противником, все же пустил торпеду. Издалека, не имея шансов поразить цель. Однако пресловутый "Гебен", сразиться с которым остереглись английские и французские эскадры... струсил. Испугался отчаянной атаки подбитого миноносца. За которым готовились атаковать еще два. Да и батареи береговой обороны, оправившись от неожиданности, били все более организованно, их снаряды ложились все ближе. "Гебен" развернулся и стал уходить.
      Самым обидным оказалось то, что во время бомбардировки Севастополя вражеский корабль безнаказанно прогулялся... по минным заграждениям. Они имели систему централизованного электрического включения и были обесточены из-за того, что ждали возвращения "Прута". Офицер, ведавший главным рубильником, оказался тупым педантом, ожидавшим приказа. А пока в суматохе бомбардировки отдали этот приказ, пока он достиг исполнителя, противник уже сошел с минных полей и удалялся в море, ведь бой продолжался всего 25 минут. На "Лейтенанте Пущине" было 7 убитых и 11 раненых, на батарее Хрулева 6 убитых и 12 раненых, да при попадании в Морской госпиталь погибло 2 и было ранено 8 моряков, находившихся там на излечении.
      Однако дело этим не кончилось. Из Ялты шел практически беззащитный, не имеющий никакого прикрытия, заградитель "Прут", по счастью, не успевший взять на борт злополучный батальон. И "Гебен", уходящий от Севастополя, встретил его у мыса Фиолент. Вот такая добыча Сушона вполне устраивала, и он передал "Пруту" требование сдаться. Командир заградителя лейтенант Рогусский ответил отказом. Линейный крейсер открыл огонь. С дальней дистанции, ничем не рискуя, как по мишени - большой, тихоходной, удобной. После первых же попаданий возник пожар. А на борту "Прута" было 750 мин. Тогда Рогусский приказал команде спасаться, а сам, оставшись на корабле, открыл кингстоны. С ним остался еще один человек - судовой священник, иеромонах Бугульминского монастыря о. Антоний (Смирнов). Моряки кричали ему, чтобы прыгал, предлагали место в шлюпке. Но он не хотел отнимать это место у ближнего. Потому что в октябрьской воде долго держаться на плаву было невозможно, а средств спасения не хватало - часть шлюпок была разбита при обстреле, и люди гроздьями цеплялись за борта уцелевших. И о. Антоний один стоял на палубе тонущего корабля, осеняя крестом матросов. Успел надеть ризу и поднял Евангелие, благословляя их, а потом, исполняя свой долг до конца, пошел искать Рогусского для последней исповеди и причастия. После чего "Прут" пошел на дно. Но наверное, молитва о. Антония дошла до Господа - ни один из членов команды, барахтающихся в море, не утонул. Ни один не был взят в плен. Потому что к Севастополу в это время подоспела минная дивизия из Евпатории и была послана навстречу "Пруту". А "Гебен", заметив приближающиеся эсминцы, снова предпочел удрать. Когда русские корабли подошли к месту трагедии, 300 моряков теснились в шлюпках, плавали в воде - и кричали "ура". В честь подвига своего капитана и священника...
      Вражеский флот наделал бед и в других местах. В Одессе в результате бомбардировки была потоплена канонерская лодка "Донец", получили различные повреждения канонерка "Кубанец", минзаг "Бештау", гражданские пароходы "Витязь", "Португалец", "Вампоа" и "Оксус". Неприятельские снаряды попали в сахарный завод, трамвайную станцию, получил пробоину один из резервуаров в нефтяной гавани. С некоторым запозданием русская артиллерия с берега стала отвечать, и хотя в Одессе она была довольно слабой, отмечалось несколько попаданий в неприятельские корабли, и они ушли прочь. Крейсер "Гамидие" обстрелял Феодосию - абсолютно беззащитную и не имевшую никаких военных объектов. В городе возникло несколько пожаров. "Бреслау" и "Берк" потопили в Керченском проливе рыбачьи лодки и набросали мин, на которых подорвались потом пароходы "Ялта" и "Казбек". А крейсера противника проследовали к Новороссийску и обстреляли его - сгорел хлебный амбар, была разрушена труба цементного завода. Причем на берег высадился в одиночку турецкий офицер судя по всему, обкурившийся анаши, - и потребовал сдачи города. Его тут же арестовали, а корабли ушли.
      Черноморский флот сразу после налета вышел из Севастополя, чтобы наказать врага, но уже не нашел его. Только русский крейсерский отряд заметил какие-то турецкие крейсера, однако они боя не приняли и обратились в бегство. Неприятельские отряды стягивались к Босфору и скрылись под прикрытием его укреплений. Но, как нетрудно понять, несмотря на фактор внезапности, никакого "Порт-Артура" у Сушона не получилось. По сути его силы лишь набезобразничали и нагадили по побережью, не добившись не только разгрома русского флота, но и его ослабления. Однако это была уже не провокация, а начало боевых действий. И Сазонов послал Гирсу распоряжение о разрыве дипломатических отношений и выезде из Константинополя. 30.10, когда посол явился к великому визирю, чтобы сообщить ему о полученных установках, тот не принял его "по болезни". Но дальше наглость турецкой дипломатии стала, как говорится, "зашкаливать". Иттихадисты уже тогда хорошо освоили прием, которым и поныне пользуются эмиссары "Ичкерии" - откровенно врать с "чистыми и честными восточными глазами", проникновенной "искренностью" в голосах и демонстрацией абсолютного убеждения в своей правоте. В тот же день великий визирь вдруг "выздоровел", захотел поговорить с российским послом, и в Петроград полетела телеграмма: "Срочно. Только что видел великого визиря, который выражал мне свое горькое сожаление по поводу нападения турецкого флота, утверждая, что оно было совершено вопреки приказанию Порты. Он уверял, что сумеет привести к порядку немцев".
      Турецкий посол в Париже Рифаат-паша тоже вдруг захотел увидеть министра иностранных дел Франции и сделал заявление - дескать, турецкая эскадра "к северу от Босфора" встретила русский отряд из трех миноносцев и минного заградителя, который "в ходе скоротечного огневого контакта был затоплен". И тогда же, мол, были "нанесены повреждения одному из русских портов". Ну что ж, если следовать этой логике, то Крым действительно находится севернее Босфора. И намного севернее. Но в контексте заявления это звучало так, будто русские нарушили нейтралитет и шли ставить мины у входа в Босфор. Хотя и не стыковалось - каким же тогда образом можно было нанести повреждения "одному из русских портов". Причем Турция великодушно соглашалась... простить России ее действия, не считать инцидент поводом к войне и даже "вернуть пленных" (которых у нее не было). И Рифаат-паша был очень удивлен, что французский министр Делькассе слушал его "совершенно рассеянно" и простился, "не дав никакого ответа". А посол в Питере Фахреддин-бей попытался пудрить мозги Сазонову. Опять же указывая, будто Османская империя считает - ничего непоправимого не произошло, и готова начать переговоры о "компенсациях" за нанесенный ущерб. Но только пусть Россия пообещает, что не пошлет свой флот к турецким берегам, а турки в ответ готовы пообещать, что их корабли не пойдут больше в Черное море. Сазонов ответил - предварительным условием для любых переговоров может быть только удаление немцев из армии и флота. За что, кстати, один из самых беспардонных фальсификаторов истории двух мировых войн, Лиддел Гарт, как и ряд большевистских авторов, оплевали российского министра. Мол, настолько уж он жаждал получить вожделенные проливы, что выдвинул несчастным туркам "заведомо невыполнимые" условия.
      31.10 Россия объявила Порте войну. В манифесте Николая II говорилось: "С полным спокойствием и упованием на помощь Божью примет Россия это новое против нее выступление старого утеснителя христианской веры и всех славянских народов. Не впервые доблестному рускому оружию одолевать турецкие полчища, покарает оно и на сей раз дерзкого врага нашей Родины". И на брошенный вызов флот ответил адекватно. Миноносцы начали рейды к берегам Анатолии, а эскадра из 5 линейных кораблей бомбардировала Трапезунд. О позиции России Сазонов телеграфировал и послам в Англии и Франции, чтобы они добились от союзников выполнения ими своих обязательств. Впрочем, несмотря на дипломатическую клоунаду, турки и с западными державами не церемонились, и тоже еще безо всякой войны, без предупреждений обстреляли британский эсминец, патрулировавший вблизи Дарданелл. 5.11 войну Османской империи объявили Англия и Франция. Но любопытно, что сама Турция продолжала играть в "миролюбие" даже тогда, когда эта игра уже потеряла смысл. По принципу - а вдруг что-нибудь все же получится? И султанский фирман об объявлении войны странам Антанты был издан только 12.11 - через 2 недели после рейда Сушона. Но уж тогда-то пропаганда "Иттихада" развопилась, что на них напали несмотря на все жесты доброй воли. Провозглашалась священная война против "врагов ислама" и объявлялось, что от Гибралтара до Индии и от Египта до Крыма все мусульмане должны объединиться под руководством Порты и создать великую империю, которая сметет любых противников.
      24. БАЯЗЕТ И КЕПРИКЕЙ
      Грянули, ударили, понеслись на брань,
      И в секунду с четвертью взяли Эривань...
      Солдатская песня
      Чтобы представить себе новый фронт, возникший на Кавказе, нужно вспомнить, что границы Российской империи в 1914 г., значительно отличались от советских. Они включали в себя не только современные Грузию, Армению и Азербайджан, но и северо-восточную часть Турции - так называемый Зачорохский край (лежащий за р. Чорох), города Артвин, Ардануч и Ардаган, а также соседние районы, протянувшиеся полосой до границы с Ираном - с городами Карс, Ольты, Сарыкамыш, Кагызман, Парнаут, Игдырь, Оргов. Здешние природные условия диктовали и особенности ведения боевых действий. Высокие горные хребты шли в различных направлениях, и продвижение крупных войсковых частей возможно было только по долинам. А попасть из одной долины в соседнюю можно было лишь через немногочисленные перевалы. Путей, связывающих российское Закавказье с Турцией, было не так уж и много. Главная и важнейшая дорога, вдоль которой велись все войны XIX в., шла от Пассинской долины в Османской империи до Араратской долины. С турецкой стороны ее запирала мощная крепость Эрзерум, с российской - крепости Карс и Александрополь (позже Ленинакан, ныне Гюмри). В Аджарию и Западную Грузию можно было попасть по берегу Черного моря. Тут русским опорным пунктом была Михайловская крепость. В пределы Порты (и обратно), существовал и обходной путь, через Иранский Азербайджан. На этом направлении османские рубежи охраняла крепость Баязет.
      Турция располагала 4 армиями общей численностью около 800 тыс. штыков и сабель. Но они были рассредоточены, имея различные задачи. 1-я, фон Сандерса, и 2-я Джемаль-паши (вместе 250 тыс.) должны были защищать от возможных атак Стамбул, Босфор и Дарданеллы. 3-я, Хасана Изет-паши, развертывалась вдоль русских границ и должна была наступать на Закавказье. 4-я базировалась в Сирии для действий на Суэц и Египет. Кавказское направление считалось главным. 3-я армия состояла из 3 корпусов, 2 отдельных пехотных и 5,5 конных дивизий, насчитывая 100 батальонов, 35 кавалерийских эскадронов - 180 тыс. штыков и сабель, 112 пулеметов и 224 орудия. На приморском направлении действовал еще один корпус - 45 тыс. бойцов, а в дополнение к регулярным войскам было отмобилизовано около 130 тыс. курдской конницы. В дальнейшем предполагалось перебросить на этот театр соединения из Месопотамии и арабские ополченские части. Основной удар наносился из района Эрзерума на Карс. Предполагалось уничтожить противостоящую русскую группировку и двигаться на Александрополь и Эривань. По флангам планировались вспомогательные удары. На левом - на Батум и Ардаган с последующим выходом на Тифлис, на правом - через Иранский Азербайджан на Нахичевань и Джульфу, с развитием наступления на Баку и Северный Кавказ.
      Считалось, что при прорыве в Закавказье турок поддержат местные мусульманские народы, среди которых давно велась подрывная работа. И в переговорах с немцами лидеры "Иттихада" вовсю делили будущий "пирог", дискутируя о создании на Кавказе трех зависимых от Турции образований Грузии, "Армяно-татарского кантона" и "Федерации горских народов". Чтобы сочетать военные шаги с политическими, кроме командующего армией был назначен еще и "командующий на Кавказе" - Мехмед Фазыл-паша Дагестани, эмигрант из России, игравший роль "полномочного представителя" мусульман Северного Кавказа, и участник многих подрывных акций. А верховное руководство операцией оставил за собой сам Энвер-паша, не желавший никому уступать лавров триумфатора. Но по той же специфике местных условий - из-за недостатка дорог, сложностей с перебросками и снабжения в горах больших масс людей и лошадей, войска 3-й армии были разбросаны по разным населенным пунктам. Примерно треть развертывалась по линии Байбурт - Эрзерум - Ван, в 100-200 км от русской границы, еще треть в 250 - 350 км, а остальные в 450 - 500 км. И на подготовку наступления, чтобы подтянуть задние эшелоны, требовалось от 30 до 40 дней. Поэтому турецкие дипломаты и тянули резину, стараясь выиграть еще недельку-другую.
      Русские планы, составлявшиеся еще без учета войны с Германией и учитывавшие наличие в Закавказье не 1, а 3 корпусов, также предполагали активные действия - наступление из района Карса и Сарыкамыша на Эрзерум, взятие которого расчленяло неприятельский фронт надвое и открывало пути в глубь Турции. Переброски на Запад поставили эти проекты под вопрос. И великий князь Николай Николаевич допускал даже возможность временных неудач и оставления Закавказья. Однако и на русские планы накладывались особенности здешнего театра боев. Было крайне важно перехватить инициативу, занять ключевые пункты и перевалы, чтобы сковать маневр противника. А пассивная оборона при отсутствии сплошного фронта и его протяженности в 720 км оказывалась вообще проблематичной - турки получили бы возможность сконцентрировать силы где им угодно и прорваться не в одном месте, так в другом. К тому же характер действий оказывал неизбежное влияние на настроения местных народов. Поэтому план было решено оставить наступательный.
      Но из-за недостатка сил командованию приходилось теперь импровизировать. И вместо корпусов и дивизий для прикрытия тех или иных направлений составлялись смешанные единицы - "группы" и "отряды", неоднородные и различной численности, в зависимости от решаемых задач. Костяком становились какие-то соединения или части, командиры и штабы которых руководили группами и отрядами, а им в подчинение придавались подразделения из иных частей и соединений. Полки 2-го Туркестанского корпуса на замену ушедших войск только начали прибывать в Закавказье. А Кавказский округ был преобразован в отдельную армию. К началу боевых действий в ее составе насчитывалось 153 пехотных батальона, 175 казачьих сотен и 350 орудий. Но некоторые из частей еще находились в дороге или были в стадии формирования. Войска разделялись на 5 групп. Главной была 1-я, на которую и возлагалось наступление к Эрзеруму. Ее состав определялся в 54 батальона, 56 сотен конницы и 160 орудий, а начальником стал командир 1-го Кавказского корпуса ген. Берхман. Группа включала в себя несколько отрядов. Сарыкамышский (примерно половина всех сил) наносил основной удар. Его левый фланг прикрывал Ольтинский отряд, а левый Кагызманский (оба небольшие).
      2-ю группу возглавил начальник 2-й Кавказской казачьей дивизии ген. Абациев, старый вояка, выслужившийся из низов и имевший три степени солдатского Георгия. Его войска действовали восточнее и должны были преградить туркам путь в Иранский Азербайджан и Российскую Армению. Группа насчитывала 30 батальонов, 66 сотен и 74 орудия и состояла из Эриванского, Макинского и Азербайджанского отрядов. Ей предстояло наступать на юг, на Баязет, Ван и Котур. На 3-ю группу возлагалось прикрытие Батума, Зачорохского края и Черноморского побережья Грузии. Она состояла из 16 батальонов, 6 сотен и 32 орудий, распределенные между Батумским, Чорохским, Рионским отрядами и гарнизоном Михайловской крепости. В 4-й группе было всего 4 батальона, 14 сотен и 4 орудия. Она должна была охранять почти всю границу с Ираном от Джульфы до Каспийского моря и дороги, ведущие из Каспийских портов в глубь Персии. Для этого ее силы разделялись на Пограничный, Ардебильский и Кавказский отряды. Возглавлял ее ген. Фидеров, давно служивший в этих местах и хорошо знавший, что "восток - дело тонкое". У племен иранских шахсевен он пользовался большим авторитетом, и главной его задачей было удержать эти племена, чтобы не поднимали оружия против русских. 5-я группа составляла армейский резерв в Тифлисе и осуществляла охрану тылов. Она насчитывала 21 батальон, 8 сотен и 56 орудий.
      Главнокомандующим Кавказской армией (с правами главнокомандующего фронтом) стал наместник на Кавказе Воронцов-Дашков - очень старый и опытный администратор, прекрасно знавший местные проблемы. Но на нем же оставалось общее управление краем. А фактическое руководство войсками перешло к его помощнику по военной части генералу А.З. Мышлаевскому. Правда, он был по натуре скорее теоретиком, прежде преподавал в Академии Генштаба. Но начальником штаба армии стал генерал в полном смысле слова "боевой" 52-летний Николай Николаевич Юденич. Москвич по рождению, сын чиновника среднего ранга, он после гимназии и Александровского училища служил в Туркестане, окончил Академию Генштаба, участвовал в научных экспедициях на Памире и в Афганистане. Прославился в Японскую, командуя 18-м стрелковым полком - под Мукденом его полк выдержал удар 2 дивизий, сорвав охват всей русской армии. Юденич, дважды раненный в этом бою, был награжден Георгиевским оружием, а полк указом императора был удостоен особого отличительного знака, который отныне должен был носиться на головных уборах. С января 1913 г. он был начальником штаба Кавказского округа и здешний театр действий успел изучить досконально. Сослуживец вспоминал о нем: "В самый короткий срок он стал близким и понятным для кавказцев. Точно он всегда был с нами. Удивительно простой, в котором отсутствовал яд под названием "генералин", снисходительный, он быстро завоевал сердца. Всегда радушный, он был широко гостеприимен. Его уютная квартира видела многих сотоварищей по службе... Работая с таким начальником, каждый был уверен, что в случае какой-либо порухи он не выдаст головой подчиненного, защитит, а потом сам расправится как строгий, но справедливый отец-начальник".
      1.11, на следующий день после объявления войны, главнокомандующий приказал перейти границу. Эриванский отряд Абациева и Макинский - ген. Николаева, с двух сторон двинулись на Баязет. Турки, зная о малочисленности русских войск, столь быстрого вторжения, собственно, не ожидали. Они полагали, что время у них в запасе еще есть, и сосредотачивались на тыловых рубежах. И наступающие были встречены лишь передовыми заслонами и курдским ополчением. Произошли первые бои. В авангарде у Абациева двигалась казачья конница и 2-я пластунская бригада ген. Гулыги. Пластуны - это были в русской армии особые части, кубанская казачья пехота. Они славились исключительной выносливостью, могли двигаться пешком почти без привалов и без дорог, и в таких маршах нередко опережали конницу. Отличались и боевым мастерством, меткостью в стрельбе. Но предпочитали действовать холодным оружием, причем молча - без криков, без выстрелов, с ледяным спокойствием, что всегда производило на врага ошеломляющее впечатление. Из-за своих маршей и переползаний внешний вид имели крайне обтрепанный, но это считалось особым шиком, это было привилегией пластунов - выглядеть оборванцами. Сохранили они и остатки духа запорожской вольницы, командир тут был настоящим "батькой", а важные вопросы решали в кругу. Кстати, одним из батальонов бригады командовал наследник иранского престола Амманула Мирза - и считал это за честь.
      С противником пластуны столкнулись на Чингильском перевале, и первого раненого Гулыга публично расцеловал и "поздравил с Георгием". Подтянув орудия, противника сбили, заняли перевал и армянское село Аграпат, где были встречены с большой радостью. Как вспоминал есаул Куркин: "Старые крестьяне. Бьют себя кулаками в грудь и каждому пластуну сообщают: "Кристун!... Кристун! - то есть христиане. "И мы кристуны!" - отвечают пластуны". Но у следующего, Мысунского перевала снова встретили оборону 2 батальонов турок. Одновременно с фронтальной атакой Абациев бросил им во фланг 1-й Лабинский казачий полк Рафаловича. Около 200 врагов изрубили, остальные сдались. Русские потеряли 6 чел. убитыми и 5 ранеными. Дорога в глубь турецкой территории была открыта, и 2-я Кавказская казачья дивизия Певнева ринулась на Баязет.
      У Макинского отряда, состоявшего из Закаспийской казачьей бригады, сперва пошло не так гладко. Сотня 1-го Таманского полка, следовавшая в авангарде, попала в засаду курдов. Старыми 10-зарядными винтовками, которыми их перед войной вооружили, курды пользовались снайперски, а крупнокалиберные свинцовые пули без оболочки наносили жуткие раны. Многих казаков во главе с командиром хорунжим Семенякой перебили. Ген. Николаев послал в атаку две сотни 1-го Кавказского полка (казачья сотня - 135 шашек). Сумели обойти врага, и когда те стали отступать, пошли вдогон и порубили. Был взят пост Гюрджи-Булах, Николаев связался разъездами с Абациевым и продолжил наступление. 4.11 конница обоих отрядов одновременно подошла к Баязету. Это была довольно внушительная твердыня, сыграла большую роль в прошлой войне, но модернизировать ее для соответствия современным требованиям турки не успели. Не успели они и подвести достаточно войск для ее обороны. А русские войска создали угрозу окружения, и гарнизон оставил крепость и город без боя. Соединившаяся конница Эриванского и Макинского отрядов составила внушительную силу в 7 тыс. сабель. И не задерживаясь, тотчас же повернула на запад в Диадинскую долину. За 30 часов преодолела 80 км, в двух боях смела курдское ополчение и турецкие пехотные части и 6.11 взяла г. Диадин, захватив много пленных, склады оружия и боеприпасов.
      Одновременно развивалось и наступление на главном, Эрзерумском направлении. Части Берхмана перешли границу у селений Караурган, Меджингерт и Башкей и двинулись вперед по Пассинской долине. В первые же дни операции был занят Зивинский перевал, конница с боем взяла г. Каракилису-Пассинскую. На правом фланге ударной группировки Ольтинский отряд ген. Истомина, выйдя 2.11 к турецким позициям у г. Ардап, атаковал их ночью, наведя панику, и противник бежал, бросив своих раненых. А на левом по берегу р. Аракс устремилась 1-я Кавказская казачья дивизия Н.Н. Баратова, с налету захватившая важный Кеприкейский мост через реку и Кара-Дербентский проход фактически узкую и глубокую трещину в горах, но по ней можно было проникнуть на восток и установить всязь с Эриванским отрядом. На этом же фланге действовал Кагызманский отряд - 1-я пластунская бригада ген. Пржевальского. Захватив Ахтинский и Чухурчамский перевалы, она перешла хребет Агри-даг, штурмом овладела г. Ахты и стала продвигаться в Алашкертскую долину. Неожиданной ночной атакой был взят значительный город Алашкерт.
      А основные силы 1-го Кавказского корпуса заняли г. Хорасан, и вышли к сильной линии турецкой обороны, располагавшейся на господствующих высотах у г. Кеприкей. Но к моменту наступления они были заняты еще небольшими силами турок, Берхман атаковал с ходу. 7.11 позиции были взяты, и казалось, что путь на Эрзерум открыт. Части Сарыкамышского отряда тремя колоннами двинулись вперед. Правда, в это время серьезно ухудшилась погода. На Кавказе началась ранняя зима, похолодало, и выпал снег. А главные контингенты армии Изет-паши уже двигались навстречу. И на рассвете 8.11 на пути русских вдруг оказались части 9-го и 11-го турецких корпусов и войска Эрзерумского гарнизона, направленные к месту прорыва. И перешли в контратаку. Закипело ожесточенное встречное сражение. Турки отчаянно наседали, дважды пытались обойти северный фланг, где ввели свежую дивизию. Эти попытки Берхман отбил перебросками войск с других участков и, в свою очередь, пытался опрокинуть врага атаками.
      Но превосходящие силы теснили его, и 11.11 русские оставили Кеприкей. Турки отжимали их дальше, обтекая фланги. И на правом, у с. Караурган, прорвались к русской границе. Но благоприятным образом сказались успешные действия восточной группировки ген. Абациева. Его конница после Дильмана продолжила движение на запад, внезапным налетом взяла г. Каракилису (это название означает "черная церковь" и встречается в Армении очень часто), войдя в Алашкертскую долину и установив таким образом контакт с частями Берхмана. А вслед за конницей продвигалась отставшая пехота, 66-я дивизия, закрепляя занятые рубежи. И частями Абациева оказались прочно заняты все приграничные долины, Баязетская, Диадинская и Алашкертская. Он выслал отряды, с боями занявшие перевалы Клыч-Гядук и Тапаризский - перекрыв противнику пути для ударов с юга. И восточный фланг группировки Берхмана оказался надежно обеспеченным. А бригаду Пржевальского, изначально направленную в Алашкертскую долину, стало возможно перебросить на главное направление.
      Туда же стали подходить части 2-го Туркестанского корпуса. Они контратаковали на правом фланге, ликвидировав прорыв у Караургана. А 1-я пластунская совершила тяжелейший форсированный марш
      Планы и развертывание сил
      на азиатском театре войны
      от Алашкерта обратно через горы на Кагызман, оттуда на левый фланг корпуса Берхмана, 15.11 атаковала 33-ю турецкую дивизию и отбросила ее. А в ночь на 17.11 Пржевальский оставил на позициях один батальон, а с остальными четырьмя пошел в рейд за Аракс. Подавая пример, генерал первым вошел не раздеваясь в ледяную реку, за ним пластуны, держась за руки, чтобы не снесло течением. И в темноте невесть откуда в тылу у турок возникли вдруг мокрые казаки и молча, по-пластунски ударили в штыки и кинжалы. Панику навели жуткую, перевернули все вверх дном и... исчезли. Тем же путем вернувшись назад. Фронт стабилизировался, и турки начали перегруппировку. В Кеприкейском сражении они потеряли 15 тыс. убитыми, ранеными и пленными, русские - 6 тыс.
      Начались операции и в Иране. В начале мировой войны он заявил о нейтралитете, и Россия вывела оттуда гарнизоны. Но Турция с нейтралитетом не очень считалась, для нее слабая Персия являлась скорее плацдармом для борьбы с русскими. Туда сразу начались вторжения отрядов и банд, а эмиссары "Иттихада" стали поднимать местные племена, активизировать антирусские элементы в городах. От шахского правительства турки потребовали изгнать из страны всех русских и примкнуть к союзу с Портой. Причем заявлялось, что иначе "уважение нейтралитета будет невозможно". Что трудно было назвать логичным, поскольку выходило, что для "нейтралитета" Тегерану нужно выступить против России. А в западные районы, на которые претендовала Турция, вошли ее пограничные батальоны, части жандармской дивизии, курдского ополчения. И в Персию был направлен Азербайджанский отряд ген. Чернозубова из 4-й Кавказской казачьей дивизии и 2-й Кавказской стрелковой бригады при 24 орудиях. Он разогнал разгулявшиеся банды, своим появлением заставил угомониться готовые восстать племена и развернулся параллельно турецко-иранской границе по линии Хой - Дильман - Урмия.
      Война гремела и на море. Русские эсминцы рейдировали у турецких берегов и 13.11 торпедировали несколько судов, перевозивших боеприпасы. Противник пытался повторять свою практику налетов. Легкий крейсер "Гамидие" с отрядом миноносцев бомбардировал Туапсе, по городу и порту было выпущено 125 снарядов, получили повреждения радиотелеграф и маяк. Но вскоре охоту к таким подвигам отбили. 18.11 русская линейная эскадра возле мыса Сарыч перехватила "Гебена" и "Бреслау", снова пожаловавших к берегам Крыма. Первым огонь открыл "Евстафий", за ним другие броненосцы. Было несколько попаданий, "Гебен" получил повреждения, его экипаж потерял несколько десятков убитых и раненых. И противник поспешил скрыться, воспользовавшись туманом и своей скоростью, вдвое превосходившей русские корабли.
      В ноябре Кавказский фронт посетил царь. Кстати, в чем в чем, а в трусости его трудно было обвинить. Он побывал в пострадавшем Севастополе, а потом на крейсере "Кагул" отправился в Батум. Хотя такое плавание было довольно опасным, но моряки оценили жест по достоинству - несмотря ни на что, Черное море остается русским. Несомненно, большое моральное значение имело и то, что Николай II объехал Зачорохский край, прибыл в Сарыкамыш и ездил на передовую, в селе Меджингерд вручал награды отличившимся. Правда, не обошлось без курьезов. Когда среди пластунов на "кругу" стали решать, кого представить к Георгиевским крестам, то проблема оказалась не в том, чтобы найти героев - их было сколько хочешь, а в том, чтобы найти таких, кто сможет предстать перед царем. Называют одного - но раздаются сомнения: "Так вин же босый!", предлагают другого - следует аргумент: "У нього штанив чорт ма!" И в результате своих кандидатов снаряжали тоже всем "кругом", кто бешмет даст, кто шапку.
      25. ФЛАНДРИЯ, БЕЛГРАД, ЦИНДАО
      На Западе немцы по планам Фалькенгайна попытались атаковать под Верденом. Линия фронта здесь делала излом - от границ Швейцарии шла с юго-востока на северо-запад, а у Вердена поворачивала на юг, и наносить удары тут можно было с двух сторон, охватывая этот выступ. 23.9 в результате обстрела фортов южнее Вердена образовалась брешь. Но все же крепость не была целиком окружена, оборонялась во взаимодействии с полевыми частями, затыкавшими прорывы, поэтому развить этот успех немцы не смогли. К тому же сверхтяжелой осадной артиллерии и снарядов к ней было не так много, она сосредотачивалась последовательно для взятия сначала одной крепости, потом другой. А как раз в этот момент "толстые Берты" подвезли к Антверпену. Понимая, что это означает смертный приговор городу, бельгийская армия 25.9 совершила третью вылазку, стараясь помешать установке этих монстров. Немцы, почти не имея свободных резервов, собрали сюда все, что можно, вплоть до 3 полков морской пехоты - элитных частей, специально натренированных для десантов, послав их в атаки в качестве обычной пехоты и фактически погубив. Но вылазку отразили. И "толстые Берты" начали обстрел. Англичане, пытаясь помочь союзникам и спасти важный порт, в начале октября тоже высадили в Антверпене все, что могли - 2 бригады морской пехоты и дивизию территориальных войск. Но было уже поздно. Держаться под бомбардировкой значило обречь город на разрушение, а защитиков на гибель. Но и немцы не достигли своей цели уничтожить здесь бельгийскую армию. 9.10 она оставила Антверпен и под прикрытием британских кораблей стала отходить вдоль берега на Остенде.
      Тем временем, продолжался "бег к морю". Обе стороны не оставляли попыток воспользоваться открытым флангом друг дружки, немцы надеялись, опередив противника, занять порты Дюнкерк, Кале, Булонь, связывающие Англию с французами, союзники по Антанте - не допустить этого и упереться флангом в побережье. По мере продвижения на запад происходили жестокие фронтальные сражения то на р. Скарп у Арраса, то на р. Лис у Лилля. В октябре фронт достиг заливных лугов Фландрии. Французское командование объединило войска, перебрасываемые сюда, в 8-ю армию. Но резервы истощались. Снимать соединения с пассивных участков становилось все труднее, чтобы совсем не оголить их. Новые дивизии формировала Британия, всюду висели плакаты, где изображался лорд Китченера с перстом, указующим на читающего и надписью: "Твоя страна нуждается в тебе!" И записывались многие - порой считая войну чуть ли не видом спорта. Но в связи с контрактной системой формирования армии такие добровольцы были совершенно неподготовленными, из них только еще предстояло сделать солдат. С октября стали прибывать индийцы и канадцы, однако их было еще мало. Так что отход бельгийской армии, сомкнувшейся с левым флангом союзников, оказался очень кстати - хотя в ней оставалось всего 82 тыс. бойцов.
      Штурм Вердена в это время был прекращен - германская промышленность начала испытывать трудности, и для снарядов к "толстым Бертам" не хватало пороха. Но Фалькенгайн не оставлял надежды прорвать фронт во Фландрии. На приморский фланг направлялись вновь сформированные корпуса, составившие "новую 4-ю" армию. И 20.10 немцы перешли в решительное наступление. Натиск был сильнейший, лезли напролом. Бельгийцев отбросили от Остенде к французской границе. Они отступили на левый берег р. Изер. Но здесь решили держаться до конца - это был последний не занятый оккупантами клочок бельгийской территории. И по приказу короля Альберта 25.10 были разрушены шлюзы каналов у Ньюпора. Вода разлилась, образовав огромное "озеро" длиной в 12 км, шириной в 5 км и глубиной около метра. Немцы вынуждены были оставить свои позиции, охваченные этим наводнением. То же самое сделали французы, затопив часть побережья у Дюнкирхена и Берга. Так что бельгийская армия все же смогла удержаться на своей земле. "Столицей" стала деревня Фюрн, где разместилась штаб-квартира короля.
      А немцы перенесли главные усилия южнее, к г. Ипр, где оборонялись англичане и части 8-й французской армии. Сражение было чрезвычайно кровопролитным. Обе стороны несли колоссальный урон. Молодежь, составлявшая новые германские соединения, была совершенно необученной, но зато заражена оголтелым пангерманистским духом, исполнена энтузиазма победить или геройски погибнуть и атаковала, не считаясь ни с какими потерями. Под Лангемарком несколько полков, сформированных из добровольцев, студентов и гимназистов, установили круговую поруку - чтобы никто не дрогнул под огнем, пошли вперед, взяв друг друга под руки, с песней "Дойчланд, Дойчланд юбер аллес" (да, эта песенка тоже уже существовала и была крайне популярной). Погибли почти полностью. Сперва англичан такое смешило, и их пулеметы исправно косили наступающих. Дальше стало уже не до смеха, потому что натиск не ослабевал, за одной атакой следовала другая, и обороняющиеся держались еле-еле, теряя все больше товарищей.
      Кстати, в этих боях участвовал и рядовой Гитлер. От призыва в многонациональную австро-венгерскую армию он уклонился, поскольку сражаться за разношерстную империю Габсбургов, зараженную "славянством", "еврейством" и т.п., не желал. Но войну считал необходимой и писал, что "само существование германской нации было под вопросом". Перебравшись в Мюнхен, он уже 3.8.1914 подал петицию королю Баварии Людвигу III с просьбой принять добровольцем в баварскую часть. Был призван в запасной полк, а в конце октября направлен к Ипру. В армии Гитлеру очень понравилось. Один из офицеров потом вспоминал, что полк стал для него "словно дом родной". А сам он писал: "Я оглядываюсь на эти дни с гордостью и тоской по ним". Он считался образцовым солдатом, выполнял обязанности связного и был известен способностью доставить по назначению донесение даже под самым жестоким огнем, за что и был награжден Железным крестом II степени.
      В сражении на Ипре обе стороны потеряли 238 тыс. чел. убитыми, ранеными и пленными. Из-за погибшей молодежи в Германии эти бои стали называть "избиением младенцев". Но и войскам Антанты здорово досталось британский экспедиционный корпус потерял 80% личного состава. Однако прорвать фронт немцы не смогли. В ноябре начались проливные дожди, влажная почва Фландрии превратилась в сплошное болото, и 15.11 битва прекратилась. Обессилевшие и обескровленные противники на всем пространстве от Швейцарии до Ла-Манша зарывались в землю и опутывались колючей проволокой. На Западном фронте началась та самая позиционная война, которой так опасались немцы. Впрочем, в данный момент это оказалось для них очень кстати. Потому что русские наступали, приближаясь к границам Германии, а переход к обороне на Западе позволил начать дополнительные переброски на Восток. Но и во Франции обе стороны старались поддерживать в окопавшихся войсках "наступательный дух" и устраивали периодические вылазки ограниченными силами то на одном, то на другом участке, что давало сомнительные результаты при больших потерях. Всего же в 1914 г. на Западном фронте немцы потеряли 757 тыс. чел., французы - 955 тыс., англичане и бельгийцы - около 160 тыс.
      Но бои гремели уже по всему миру. На Балканах сербская армия в течение 2 месяцев сдерживала наступление австрийцев. Однако людские и экономические ресурсы сторон были слишком неравны. Одолеть сербов стало уже для Австро-Венгрии "делом чести", и даже несмотря на успехи русских здесь решили оставить достаточные силы. Сербские войска, не имея возможности смениться с позиций и передохнуть, крайне устали. Не имея своей военной промышленности, испытывали острую нехватку оружия и боеприпасов. А австрийцы, концентрируя артиллерию, подавляли и выбивали противника градом снарядов, на который нечем было отвечать. Постепенно им удалось вклиниться в оборону, форсировать Дрину и Саву, создавая угрозу окружения, и 7.11 сербы начали отходить в глубь страны. Дивизии генерала Потиорека заняли Белград, о чем не преминули раструбить, как о преддверии окончательной победы. Это и в самом деле было важно для Центральных Держав, поскольку теперь можно было установить прямой "мост" для связи с Турцией. Сербское правительство перебралось в Ниш, ставка воеводы Путника - в Крагуевац. Потрепанные части отступали. Русский посланник кн. Трубецкой доносил в Петроград: "Переутомление физическое и нравственное после четырех месяцев непрерывной борьбы овладело сербскими войсками до такой степени, что в середине ноября катастрофа кажется мне неизбежной...".
      А австро-венгерские части на оккупированной территории повели себя примерно так же, как немцы в Бельгии. Взятие Белграда, дальнейшее их продвижение сопровождалось массовыми расправами над мирным населением. Первое, что появлялось в каждом занятом населенном пункте, это виселицы они строились "профессионально", армейскими саперами, хорошо освоившими такой вид работ. И никогда не пустовали. Импровизированные "военно-полевые суды" из случайных офицеров выносили приговоры сотнями, называя это местью за Франца Фердинанда. И казнили по малейшему подозрению в помощи противнику, а то и просто за косой взгляд. Поскольку объявлялось, что каждый серб - это бандит. Или родственник бандита. Ведь все взрослые мужчины ушли с армией - и австрийцы вздергивали стариков, подростков, женщин. Когда американский корреспондент Шепперт, ставший свидетелем этих зверств, обратился к офицерам штаба Потиорека с вопросом, зачем же казнят мирных женщин, ему не особо подумавши ляпнули, дескать ничего подобного, из мирного населения уничтожают только мужчин. И скабрезно шутили, что женщинам можно найти другое применение. Ну а по деревням, вдали от случайных глаз, отбрасывались и последние "формальности", и расправы принимали самый разнузданный характер. Грабили, жгли, хватали всех, кто попался под руку, и расстреливали или кололи штыками. Нередко глумились, заставляли раздеваться перед смертью. Обреченные женщины, девушки, а то и мальчики подвергались изнасилованию.
      От ужасов этого нашествия вслед за отступающей армией устремились десятки тысячи беженцев, запрудив все дороги. Возле складов Красного Креста, где выдавалась гуманитарная помощь, выстраивались огромные очереди, в которых обессиленные люди даже не сидели, а лежали, по несколько дней дожидаясь куска хлеба. А скопления людей, кочующих под открытым небом, среди грязи и холода, породили другое страшное бедствие - тиф. Большинство беженцев в надежде на помощь устремлялось в Ниш, к своему правительству, и там образовался главный очаг эпидемии. Даже те, кто приходил здоровыми, заболевали и умирали прямо на улицах. Но в солдатах происходящее пробудило новую волну ненависти к оккупантам. Части отбивались все более ожесточенно. Помогла и Черногория, тоже объявившая войну Австро-Венгрии. У нее армия была и вовсе маленькая, но смелыми действиями создала угрозу на фланге вражеского прорыва, в критический момент отвлекла на себя силы противника и заставила приостановиться. А тем временем Сербия через черногорские и албанские порты получила от союзников орудия, боеприпасы. Россия, несмотря на собственную нехватку вооружения, прислала 150 тыс. винтовок. И Путник подписал приказ, в котором были слова "Лучше смерть, нежели стыд оккупации". 3.12 1-я сербская армия, первой сумевшая довооружиться и пополниться, совершенно неожиданно для австрийцев перешла в наступление. А когда они начали перенацеливать свои соединения против нее, нанесли удар 2-я и 3-я сербские армии. В бой шли отчаянно, не щадя себя, понимая, что речь идет о спасении своего народа. Жестокая схватка продолжалась 12 дней, и к 15.12 части Потиорека во второй раз были разбиты и выброшены из Сербии. Захватив много пленных и трофеев, сербы с развернутыми знаменами вошли в Белград.
      А на Дальнем Востоке японские войска в сентябре высадились на Шаньдунском полуострове, где Германия арендовала у Китая Циндао. Немцы считали его "своим Гонконгом" - тут разрабатывались угольные копи, что позволяло заправлять углем корабли, был построен сталелитейный завод. А в военном отношении Циндао виделся "своим Порт-Артуром". Еще во время восстания ихэтуаней вокруг него возвели вал длиной 5 км., в крепости имелось много артиллерии, с моря ее прикрывали береговые батареи. С началом войны вал усилили, за ним построили редуты, а промежутки между ними перекрыли траншеями и проволочными заграждениями. Но число защитников крепости оказалось слишком маленьким. Возможность выступления Японии на стороне Антанты германское руководство прозевало, и оборона предполагалась только от британских и русских десантов или мятежей китайцев. Гарнизон Циндао насчитывал всего 2 тыс. штыков, к которым присоединилось еще 1,5 тыс. добровольцев - служащих, клерков, гимназистов. С такими силами о полевых сражениях нечего было и думать, поэтому японцы смогли беспрепятственно десантироваться и обложить Циндао с суши и с моря. Мощная крепостная артиллерия какое-то время играла свою роль, и первый штурм 6.10 был отбит. Но японцы довели численность войск до 30 тыс. чел. и повели активную осаду, заставив немцев расстрелять боеприпасы. А 9.11 начали второй штурм. И губернатор Циндао предпочел капитулировать, чтобы предотвратить гибель защитников и не подвергать население опасности уличных боев. Кроме того, в сентябре - ноябре японские десанты захватили ряд тихоокеанских островов, принадлежавших Германии,- Каролинские, Марианские, Маршалловы. Очевидно, Япония была бы не против прибрать к рукам и остальные немецкие владения в этом регионе - Соломоновы острова, Самоа, Новую Британию, Новую Гвинею. Но их, можно сказать, увели из-под носа - там высадились английские и новозеландские отряды. И активное участие японцев в мировой войне на этом, собственно, и закончилось.
      Сразу несколько новых фронтов возникло со вступлением в войну Турции. Ведь она угрожала Суэцкому каналу, британским владениям в Египте, Кувейте, их нефтяным концессиям в Иране. И британцы стягивали в эти районы войска для их обороны. А кайзер рассчитывал с помощью Турции поднять против англичан и французов восстания в их колониях. Ведь турецкий султан считался халифом - духовным лидером всех мусульман. 30.7.1914 г. Вильгельм писал: "Наши консулы и агенты в Турции и Индии должны поднять весь мусульманский мир на жестокую гражданскую войну против ненавистной, лживой и бессовестной нации лавочников, даже если нам придется умереть, истекая кровью, зато Англия потеряет хотя бы Индию". Однако столь глобальные проекты оказались несбыточными. К началу ХХ в. турецкий султан во многих отношениях сохранял свое духовное лидерство в исламском мире лишь номинально. И уж тем более был утрачен авторитет "халифата" после младотурецкой революции, когда Мехмед Решад V стал марионеткой правящей партии.
      А политика "Иттихада" имела к исламу весьма косвенное отношение. К власти дорвались собравшиеся кто откуда сугубые "западники", выставляющие приоритет "европейских" ценностей над традиционными, а своих мнений над установками Корана. Насаждались расовые теории, несовместимые с исламом. А засилье "неверных" - немцев - ничем по сути не отличалось от засилья англичан, причем "джихад" вести предполагалось как раз под руководством "неверных". Словом, возникла система даже не исламского, а "исламизированного" экстремизма, отбрасывающего саму духовную суть религии и лишь использующего ее в качестве знамени для достижения вполне "земных" политических и геополитических целей. Поэтому даже внутри Османской империи существовала сильная оппозиция "Иттихаду" - ее называли "старотурками". А Англия в своих владениях, естественно, поощряла такую оппозицию. И 1.11.1914 г. совет старших улемов, собравшийся в Египте, призвал мусульман отвергать пропаганду Стамбула, поскольку "образ действий Турции находится в резком противоречии с главными интересами ислама". Британия подумывала даже о том, чтобы создать на подконтрольных ей территориях альтернативный духовный центр, "второй халифат". А вдобавок начала игру на внутримусульманских противоречиях. В Иране, Йемене, Бахрейне поддерживала шиитов, не признающих суннитских халифов, а в Аравии как раз тогда стала помогать ваххабитам, которые под лозунгом "очищения ислама" стремились отделить Аравию от Османской империи.
      Несколько фронтов возникло и в Африке. Здесь у немцев было четыре колонии - Того, Камерун, Германская Юго-Западная и Германская Юго-Восточная Африка. На Того развернулось наступление из Французской Гвинеи, британские подразделения перебрасывались сюда из Судана. На Камерун союзники нацеливались из Нигерии, Французского и Бельгийского Конго, на Юго-Западную Африку - из Южно-Африканского Союза и Анголы, на Восточную Африку - из Родезии и Бельгийского Конго. Войск в Африке у всех держав было немного и дополнялись они добровольческими отрядами колониальных служащих, охотников, фермеров, плантаторов и их слуг. Война вылилась в мелкие стычки, происходившие на обширных пространствах, в джунглях и саваннах, в очаговые бои за те или иные населенные пункты. И в 1914 г. союзникам удалось захватить лишь Того. В Восточной Африке немецкий генерал фон Леттов-Форбек, используя ошибки противников и несогласованность действий англичан и бельгийцев, отразил все попытки вторжения. В Камеруне и Юго-Западной Африке действия тоже приняли затяжной характер. Однако в связи с господством на морях британского флота колонии немцев оказались отрезанными от метрополии и были практически для нее потеряны, а сопротивляться могли лишь опираясь на собственные силы.
      И в то время, как державы Антанты активно использовали экономические, сырьевые и людские ресурсы своих заморских владений, Германия очутилась в блокаде, черпать пополнения могла только за счет своего населения, а экономика вынуждена бала переориентироваться на внутренние ресурсы или поставки из нейтральных государств. В какой-то мере немцы учитывали возможность такой ситуации. И чтобы лишить Антанту ее преимуществ, запланировали широкомасштабные крейсерские операции на океанских коммуникациях. Для этого сразу с началом войны, пока блокада еще не установилась, в дальние плавания вышли несколько отрядов. В Тихий океан отправилась эскадра вице-адмирала Шпее, от которой потом ряд кораблей отделился для самостоятельных действий - легкий крейсер "Эмден", вспомогательный крейсер "Эйтель-Фридрих". В другие моря пошли отряды, возглавляемые легкими крейсерами "Карлсруэ" и "Кенигсберг". Когда Япония, располагавшая сильным флотом, также вступила в войну, осадила главную тихоокеанскую базу Циндао и лишила Германию островных стоянок, крейсерам было разрешено возвращаться домой. Но этим почти никто не воспользовался. Корабли покидали Германию на волне шовинистического угара, и команды опасались, что скоротечная война кончится без их вклада в победу, без славы и наград. Впрочем, прорываться назад было уже и небезопасно. 17.10 четыре эсминца, прежде входившие в дозор "Эмдена",- S-115, S-117, S-118 и S-119, возвращаясь домой, были встречены в Северном море у о. Тессел британским отрядом из легкого крейсера "Андаунтед" и четырех эсминцев. Произошел бой, и все немецкие корабли были потоплены, 80% экипажей поглибла, остальные попали в плен. Англичане же потерь почти не имели.
      Однако германские крейсерские силы продолжали безобразничать на морях в течение нескольких месяцев, нанося торговым, а то и военным флотам Антанты ощутимые потери. Легкий крейсер "Кенигсберг" курсировал в западной части Индийского океана. "Карлсруэ" с четырьмя вспомогательными судами под командованием капитана Келера наводил ужас в Северной Атлантике, потопив и захватив 17 пароходов. Но особенно отличался "Эмден", которым командовал фон Мюллер. Он в Тихом океане пиратствовал в прямом смысле слова, предпочитая действовать под британским флагом и вводя в заблуждение суда противника, уничтожил или захватил 25 транспортов, причем один из них, русский пароход "Рязань", был тоже переоборудован во вспомогательный крейсер, получивший название "Корморан". А 28.10 "Эмден", опять выдавая себя за "англичанина", дерзко вошел в порт Пенанг (у берегов Малаккского полуострова) и потопил стоявшие там русский легкий крейсер "Жемчуг" и французский миноносец "Муспэ". Ну а эскадра Шпее из 2 броненосных крейсеров "Шарнхорст" и "Гнейзенау", и 3 легких, "Дрезден", "Лейпциг" и "Нюрнберг", 11.1 у мыса Коронель (Чили) встретила английскую эскадру контр-адмирала Крэдока из броненосных крейсеров "Гуд Хоуп", "Монмаут" и легкого "Глазго". Между ними разыгралось сражение, в результате которого немцы не потеряли ни одного корабля, а оба британских броненосных крейсера пошли на дно ускользнул лишь "Глазго".
      По всей Великобритании это поражение было воспринято как пощечина. Против германских крейсеров были выделены крупные силы, и началась настоящая охота на них. Уничтожить "Карлсруэ" никак не удавалось - его обнаруживали много раз, но это был самый быстрый крейсер в Атлантике и неизменно уходил от преследования. Но 14.11 у берегов Вест-Индии он погиб сам из-за мощного взрыва, произошедшего на его борту. Причина осталась неизвестной. Перед этим он причаливал на Кубе, загружался топливом и купил взрывчатку, поскольку свои запасы израсходовал на подрыв задержанных судов. Ни одна из спецслужб Антанты удачной диверсией не похвасталась, значит Келеру просто подсунули некондиционный товар или взрыв случился по неосторожности. Для поисков и уничтожения "Эмдена" были брошены 10 кораблей. Английский легкий крейсер "Сидней" 9.11 нашел его в Индийском океане возле Кокосовых островов, где "Эмден"как раз высадил десант, чтобы уничтожить находившуюся там британскую радиостанцию. И "Сидней" расстрелял его на якоре. Но эпопея "Эмдена" этим не кончилась. Уцелевшая часть его команды во главе со старшим офицером фон Мюкке сумела захватить на Кокосовых островах парусную шхуну "Эйше". Совершила полное приключений плавание через океан и достигла Аравии, принадлежавшей союзным туркам. Моряки были включены в состав германских военных специалистов в Турции, а фон Мюкке командовал отрядом судов на Евфрате. Потом, кстати, был известен как один из видных активистов борьбы за мир - но это уже после Второй мировой, когда Германию разгромили еще раз и борьба за мир в ней стала более престижным хобби, чем бряцание оружием...
      А эскадру Шпее сумели перехватить 8.12 у Фолклендских островов. Но на этот раз перевес был на стороне англичан - у вице-адмирала Стэрди имелось 2 линейных крейсера, "Инфлексибл" и "Инвинсибл", 3 броненосных - "Карнавон", "Кент" и "Корнуолл" - и легкий "Глазго". И результаты сражения получились в точности противоположными. Стэрди не потерял ни одного корабля, а у немцев были потоплены "Шарнхорст", "Гнейзенау", "Лейпциг" и "Нюрнберг". Ускользнуть удалось лишь "Дрездену".
      Продолжалась борьба и у берегов Европы. В ноябре, когда фронт вышел к побережью, англичане с помощью мин, приобретенных у России, выставили заграждения, чтобы закрыть вход в Ла-Манш и защитить фланг сухопутных армий от ударов с моря. А продолжавшие действовать подводные лодки стали нести потери. 23.11 у Скапа-Флоу немецкую субмарину U-18 заметил и протаранил обычный рыболовный траулер. А в декабре подводная лодка U-11 погибла на мине у Зеебрюгге. Но основные силы германского флота вели себя пассивно, не решаясь даже на операции миноносцев. Дескать, их потребуется прикрывать крейсерами - а кайзер опасался новых потерь. Правда, командующий линейным флотом адм. Ингеноль попытался реализовать стратегию ослабления англичан в "частных" боях. И трижды предпринимал набеги на Ярмут, рассчитывая повторить то же, что англичане у Гельголанда,- обстрелять несколькими кораблями, вызвать погоню и навести ее на всю массу флота. Но в декабре, когда спровоцированная британская эскадра действительно вышла в море, Ингеноль вдруг получил приказ отступить и вернуться в Вильгельмсхафен. Кайзер рискнуть не решился. Вскоре Ингеноля заменили на фон Поля. Но положение на германском флоте осталось прежним.
      26. ЛОДЗЬ
      После успешного Варшавско-Ивангородского сражения русские войска нуждались в серьезном отдыхе и пополнении. Но Ставка решила иначе - дать лишь 12-дневную передышку, чтобы подтянуть отставшие тылы, восстановить израсходованные боекомплекты, и продолжить наступление. С одной стороны, степень разгрома противника штабом Верховного Главнокомандующего преувеличивалась, и такое решение оказалось в принципе ошибочным. Но с другой стороны, еще свежими были примеры, как разбитым немцам позволяли спокойно отойти и оправиться после Гумбиннена. И после Марны. Николай Николаевич и его сотрудники прекрасно понимали, что любую паузу используют не только русские, но еще более эффективно и неприятель. Восстановит боевой дух частей, подтянет подкрепления, построит оборону. А вторжение в Германию, даже частичное, могло дать огромный стратегический выигрыш. Выход русских армий в Силезию с ее угольным бассейном, захват Познани ставили германскую промышленность на грань катастрофы, а взятие Кракова угрожало обходом всему австро-венгерскому фронту. На продолжении русского наступления настаивали и союзники, бросавшие в это время последние резервы в битву у Ипра. Жоффр и Китченер умоляли нажать, чтобы немцы не сняли соединений с Востока на Запад. Хотя на самом деле ситуация была уже иной. Фалькенгайн, чтобы остановить русских, отправил из Франции на Восток почти всю конницу и готовил переброску 7 пехотных корпусов. И успей они прибыть к Гинденбургу, ситуация могла измениться кардинально. Так что и ошибочность решения о наступлении остается весьма спорной. Другое дело, что были допущены просчеты в его реализации.
      В рамках планирующейся операции правофланговым 10-й и 1-й армиям приказывалось разгромить противника в Восточной Пруссии и выйти на Нижнюю Вислу. 2-я армия наступала на Калиш. Южнее нее 5-я и 4-я (тоже переданная в состав Северо-Западного фронта) наносили главный удар, на Ченстохов, куда отступила 9-я германская армия. А на армии Юго-Западного фронта возлагались вспомогательные функции - 9-я обеспечивала левый фланг основных сил, продвигаясь к Кракову. 3-я и 8-я наступали также на Краков и к Карпатам, а 11-я осуществляла блокаду Перемышля. Начать планировалось 14.11... Причем надо особо подчеркнуть - приказы и директивы Ставки, отданные в ходе подготовки наступления, несколько раз обращали внимание на два важных пункта. Принять все меры к обеспечению наступления "со стороны Торнского района" - крепости Торн (ныне Торунь), оставшейся на правом фланге. И "принять самые энергичные меры к тому, чтобы выяснить направление отступления противника, стремясь отнюдь не потерять соприкосновение с ним". Ни того, ни другого командование Северо-Западного фронта не сумело или не смогло сделать.
      А немцы, обеспокоенные угрозой вторжения, в это время сами готовили мощный контрудар с целью не только остановить русские армии, но и, разумеется, устроить очередные "Канны". С 1.11 у них было создано общее командование вооруженных сил на Востоке - Обер-Вест, которое возглавил Гинденбург (конечно, в паре с Людендорфом). Командующим 8-й армии стал фон Белов, а 9-й - Макензен. Немцы на Востоке продолжали читать русские радиограммы (точно так же, как на Западе французы приноровились читать немецкие), и Гиндербургу стало известно о том, что русские армии остановились для подготовки дальнейшего наступления. Тут же начал осуществляться энергичный контрманевр. С помощью разрушения коммуникаций немцы сумели оторваться от преследования, но на территории Германии с коммуникациями было все в порядке. И 9-я армия, на разгром которой нацеливались русские, спешно меняла расположение. Из района Калиша и Ченстохова ее перебрасывали к Торну, именно туда, откуда Николай Николаевич не ожидал опасности. Сюда же в помощь Макензену прибывали кавалерийские дивизии с Западного фронта, в результате чего был собран кулак из 5,5 корпусов и 5 кавдивизий - 155 тыс. чел, 450 пулеметов и 960 орудий. Вспомогательную группу составляли 4 свежих корпуса, сформированных из гарнизонов крепостей и местного ополчения - "Грауденц", "Познань", "Бреслау", "Торн" - 124 тыс., 250 пулеметов и 480 орудий. Южнее располагалась 1-я австрийская армия, усиленная группой ген. Войрша из 4 германских дивизий. Кроме того, в ближайшие недели ожидались корпуса, обещанные Фалькенгайном, а Конрад перебрасывал на север 2-ю австрийскую армию.
      9-я германская должна была нанести удар по правому флангу вытянувшегося дугой русского фронта - между Вислой и Вартой, в направлении на Лодзь - в стык между 1-й и 2-й русскими армиями. С фронта то место, откуда ушла армия Макензена, оставалась прикрывать вспомогательная группировка и части прибывающей 2-й австрийской. Здесь создавался еще один кулак, который наносил удар в стык между 2-й и 5-й русской армиями. Тоже нацеливался на Лодзь, где должен был соединиться с прорвавшимися частями Макензена, и таким образом 2-я русская армия оказывалась в кольце. Две австрийских армии и группа Войрша должны были в это время атаковать 5-ю армию Плеве, содействуя основной операции.
      Главнокомандующий Северо-Западным фронтом Рузский перегруппировку противника прозевал, полагая, что армия Макензена все еще находится у Ченстохова. А противоположные сообщения разведки оставил без внимания. Его силы в районе готовящегося сражения насчитывали - в 1-й армии Ренненкампфа 123,5 тыс. чел, 200 пулеметов и 440 орудий, во 2-й Шейдемана - 158,5 тыс. чел., 350 пулеметов и 540 орудий, в 5-й у Плеве - 85 тыс.чел., 190 пулеметов, 320 орудий. В общем, на начало операции, пока к Гинденбургу не подошли новые германские и австрийские соединения, численное превосходство сохранялось за русскими, однако на направлении главных ударов немцы создали многократный перевес. Впрочем, и германское командование допустило ошибку. Оно могло бы достичь куда большего успеха, если бы позволило начаться запланированному наступлению русских, армии Северо-Западного фронта продвинулись бы дальше на запад, прямо в "мешок", да и к немцам успели бы подойти дополнительные контингенты. Однако так же, как русская Ставка, руководство Обер-Вест предпочло начать операцию без передышки для войск, без достаточного обеспечения силами и материально-техническими средствами. Но исходило из других соображений - что столь масштабные перевозки войск скрыть невозможно.
      Считало, что русскому командованию о них уже известно, а значит, оно разгадает замысел и может предпринять меры противодействия, как было при наступлении на Варшаву и Ивангород. И Гинденбург решил начать пораньше, чтобы не потерять фактор внезапности. Соединения германских ударных группировок после массированной артподготовки ринулись в атаку 11.11 - на 3 дня опередив наступление русских. Два германских корпуса, 17-й и 11-й наступали на армию Шейдемана с фронта, а четыре - 1-й, 25-й, 20-й и кавалерийский, продвигаясь вдоль берега Вислы, обрушились у Влоцлавска на 5-й Сибирский корпус 1-й армии - левофланговый, обеспечивавший стык со 2-й. Макензен стремился окружить его и уничтожить, что открыло бы ему дорогу для рывка по русским тылам, на Лодзь. Но ни внезапность, ни подавляющее превосходство ожидаемого результата не принесли. Сибиряки сражались упорно и отчаянно, отражая атаку за атакой. Командование корпуса использовало несогласованность в действиях германских соединений и умело маневрировало наличными силами, перебрасывая их с одного участка на другой. Немцев здесь задержали на 2 дня. Лишь понеся значительные потери, 5-й Сибирский начал отступать. Поставленной Макензеном задачи его войска не выполнили окружить корпус так и не смогли, и он отошел вполне организованно.
      Однако путь открылся, и ударная группировка врага двинулась дальше. В районе г. Кутно навалилась на 2-й, правофланговый корпус 2-й русской армии. И хотя он тоже оказал упорное сопротивление, в двухдневных боях немцы нанесли ему поражение и отбросили, перерезав железную дорогу Варшава Познань, одну из артерий, питающих войска Шейдемана, и стали выходить им в тыл. Связь между 1-й и 2-й русской армиями оказалась разорванной. Шейдеман предпринимал меры по выправлению ситуации, начал переброску двух корпусов на свой обходимый правый фланг. Рузский же с решениями по противодействию запоздал. Он все еще превратно оценивал обстановку, и 14.11 его 5-я армия и 4-я армии, как и 9-я Юго-Западного фронта, все же перешли в наступление на Ченстохов, где основных сил противника давно не было. Лишь 15.11 угрозу осознал и Рузский и тоже начал перегруппировку.
      К этому времени обозначилось и второе направление вражеского прорыва не только в обход правого, но и в обход левого фланга 2-й армии, где начали наступление корпуса "Познань", "Бреслау", 3-й кавалерийский и австрийцы. А поскольку Шейдеман направил львиную долю своих сил против Макензена, то неприятелю на этом направлении противостоял только конный корпус Новикова из 3 кавдивизий, прикрывавший стык между 5-й и 2-й армиями. Под напором многократно превосходящих сил он начал отходить, и вторая половина германских "клещей" тоже стала углубляться в русские тылы. Однако здесь положение спас своевременный и энергичный маневр командующего 5-й армией Плеве. Он развернул часть своих сил на север и перешел ими в наступление во фланг прорывающейся группировки. Разбил и отбросил ее и прикрыл своими войсками брешь во фронте.
      Конечно, то же мог сделать и Ренненкампф против прорвавшихся корпусов Макензена. Но... дело в том, что сам Ренненкампф, по свидетельствам современников, стал уже "не тот", что на Японской или под Гумбинненом. Хотя официальное расследование без труда установило его полную невиновность в трагедии Самсонова, но его оклеветал выгораживавший себя Жилинский, имеющий, дескать, связи с иностранцами. А добавил клеветы, в отместку за попытку снять его после Каушена, изрядный склочник Хан Нахичеванский, вхожий в "высший свет" аристократии. Клевету тут же подхватила либеральная общественность, имевшая на Ренненкампфа зуб за подавление революции в Забайкалье. И началась его массированная травля в газетах, в салонных слухах, на заседаниях всевозможных общественных комитетов. Травля, на которую он не мог аргументированно ответить, поскольку оперативные документы и те же приказы Жилинского, определявшие его поведение, были секретными. И боевой генерал "сломался". В нем не осталось ни прежней инициативы, ни решительности. Действовал неуверенно, приказы отдавал непоследовательные - не желая давать повод для новых обвинений в трусости, но и опасаясь поражения, которое опять сделало бы его козлом отпущения. В общем, с оглядкой на начальство.
      А положение его армия занимала сложное. 5-й Сибирский корпус, подвергшийся удару,- на левом берегу Вислы, а остальные корпуса - на правом. И между ними - единственный мост. Причем на правом, против главных сил армии, тоже начались атаки. Вот и гадай, где враг проводит главное наступление? Отправишь войска на левый берег - а вдруг это демонстрация? И попробуй верни их назад. Словом, Ренненкампф промедлил, пока не получил однозначных указаний Рузского. Что и позволило немцам вбить глубокий клин в расположение русских. Армия Шейдемана отступила к Лодзи. Ее правофланговый 1-й корпус, выдвинутый навстречу немцам, неприятель тоже потеснил, и фронт армии изогнулся дугой вокруг этого города. А Макензен перерезал железную дорогу Лович - Лодзь, вторую из трех коммуникаций, связывавших войска Шейдемана с тылом. 16-17.11 немцы выставили заслон против загнувшегося русского фланга и запустили в открывшиеся тылы сильную группировку ген. Шеффер-Баяделля из 3 пехотных и 2 кавалерийских дивизий - 48 тыс. штыков и сабель. Она стала обходить Лодзь с юго-востока и юга. Вышла на третью, последнюю железнодорожную артерию 2-й армии Варшава - Петроков и взорвала ее, создав угрозу полного окружения.
      Немцы учитывали и психологический момент - что это ведь была та же самая армия, части которой всего 2,5 месяца назад побывали в кольце и подверглись разгрому. Поэтому кое-где началась и паника. В первую очередь, как это обычно бывает, в тылах, обозах, лазаретах, где люди не знают реального положения дел и чувствуют себя беспомощными. В Лодзи в этот момент находился с санитарным поездом депутат Думы и лидер партии октябристов А.И. Гучков. По натуре - отъявленный авантюрист и сорвиголова, успевший несколько раз подраться на дуэлях, побывать добровольцем на Бурской войне, а на Японской возглавлявший санитарный отряд и отправившийся в плен вместе с ранеными, чтобы защищать их интересы и не допустить расправ над ними. Теперь он писал знакомым, что "только чудо может спасти нашу армию", и уже настроился снова остаться вместе с ранеными в плену. Потом, кстати, вернувшись в Петроград, принес заряд паники туда - принялся "бить тревогу". Что вот, мол, от "общественности" скрывают истинное положение дел, а на фронте сплошные катастрофы - не успел приехать, как чуть-чуть беда 2-й армии не повторилась.
      Но только стратегические познания Гучкова (будущего военного министра Временного Правительства) исчерпывались пальбой в бурских саваннах. А на самом-то деле ситуации на войне бывают разными, и "чуть-чуть не считается" или считается далеко не всегда. Разумеется, если действовать грамотно. Ведь те же глубокие обходы - маневр очень опасный и для тех, кто его производит. И если в Пруссии из-за ошибок Самсонова и Жилинского немцы смогли его успешно
      Лодзинская операция
      осуществить, избежав потенциальных неприятностей, то под Лодзью русское командование отреагировало хоть и с запозданием, но в целом четко и грамотно. Фронтовых частей 2-й армии паника отнюдь не коснулась - они видели перед собой врага, которого можно бить. И били, сами переходили в контратаки, не позволяя Макензену снимать войска для усиления обходящей группировки. А против нее командование фронта срочно стягивало силы с других участков. Прибыл кавкорпус Новикова, гвардейская кавалерия - им было приказано атаковать, не считаясь с потерями. Под Петроковом отличились своей отчаянной атакой кавалергарды, под Колюшками - нижегородские драгуны, отважно дралась 5-я кавдивизия, сшибаясь в рубках с 6-й и 9-й германскими кавдивизиями. Урон русская конница и впрямь понесла значительный, но противника задержала. А тем временем на направление прорыва выдвигались и разворачивались к бою части 1-го Сибирского и 5-го корпусов 2-й армии. А за счет сил 1-й армии на фланге у германского клина, в районе Ловича стали сосредотачиваться 2 корпуса для контрудара.
      Немцы продолжали атаки и на правом фланге 5-й армии - их корпуса "Познань", "Бреслау", 5-я и 8-я кавалерийские и 7-я австрийская дивизии не оставляли попыток отбросить противостоящие им части Плеве и тоже прорваться в тылы 2-й русской армии, навстречу группе Шеффер-Баяделя, но успеха не имели. А русские 9-я и 4-я армии (после отмены общего наступления 4-ю вернули в состав Юго-Западного фронта) наседали на австрийцев и группу Войрша, не позволяя снимать отсюда части на главные направления. Ну а группа Шеффер-Баяделля 20-21.11 встретила оборону перекрывших ей движение пехотных дивизий и в упорных боях была остановлена. Одновременно части 1-й армии, собранные у Ловича, перешли в наступление во фланг прорвавшимся немцам, соединились у Лодзи с войсками 2-й армии и восстановили целостность фронта. Таким образом, 5 германских дивизий сами очутились в кольце. До 24.11 они вели ожесточенные бои в окружении, пытаясь прорваться назад и атакуя 63-ю и 6-ю Сибирскую дивизии, перекрывшие им пути выхода.
      Однако Ренненкампф совершил еще одну ошибку. Чтобы облегчить Шеффер-Баяделлю выход из ловушки, Макензен усилил натиск с фронта, и командующий 1-й армии перевел часть Ловичской группы на другой участок, считая его угрожаемым. В результате окруженные немцы ночной атакой опрокинули боевые порядки 6-й Сибирской дивизии и вырвались, уходя на северо-восток. Их преследовала русская кавалерия, но кольцо уже разомкнулось, и они смогли добраться до позиций своей армии. Точнее, спастись из кольца удалось лишь жалким остаткам ударной группировки - из 48 тыс. осталось 6, остальные погибли, были ранены или угодили в плен. Людендорф писал: "Крупная оперативная цель, уничтожить русских в излучине Вислы, не была достигнута". Вместо повторения "Танненберга" сами немцы с трудом и огромными потерями вытащили из мешка свои дивизии. И единственным реальным результатом операции стал срыв русского вторжения в Германию. Что, в общем-то, тоже преподносилось пропагандой в качестве блестящего успеха.
      Бои шли и на других участках. Так, Уссурийская казачья бригада наступала на г. Цеханов, а в тылу у нее, в местечке Сахоцин, остались обозы нескольких частей. И туда внезапно налетела германская кавалерийская бригада. Разогнала и пленила обозных, захватила массу трофеев, в том числе и знамя 1-го Нерчинского полка. И двинулась вслед за уссурийцами, чтобы ударить сзади и сорвать атаку на Цеханов. Один полк выступил вперед, другой потянулся по дороге чуть позже, увозя захваченное. Но в это время в Сахоцин возвращался из разведки хорунжий Григорий Семенов с 10 казаками. Узнав от своего вестового, сбежавшего от немцев, что произошло, будущий Забайкальский атаман мгновенно сориентировался и со своим разъездом неожиданно налетел на германский арьергард - спешившийся и разошедшийся по местечку эскадрон. Порубил и обратил в бегство заставу противника, и произошло невероятное - немцы, не разобравшись в силах русских и преследуемые казаками, кинулись удирать, заразили паникой своих товарищей, сопровождавших обозы, эта паника, усиливаясь, покатилась от хвоста колонны к головным эскадронам, и весь полк, бросив добычу, устремился прочь. И в результате дерзким налетом 11 чел. отбили знамя полка, 150 повозок, артиллерийский парк, освободили 400 пленных и сорвали вражеский удар в тыл своей бригады. Семенов был награжден орденом Св. Георгия IV степени, все его казаки - Георгиевскими крестами.
      В конце ноября Гиндербург принял решение временно перейти к обороне, ожидая подкреплений. А когда из Франции подойдут первые 4 корпуса из 7 обещанных, перейти в новое наступление, проломив стык 1-й и 2-й армий у Ловича и нацелив удар на Варшаву. Второй удар планировался в стык 4-й и 5-й русских армий на Новорадомск и Пжедборж. Предполагалось прорваться на флангах ослабленных предыдущими боями войск Шейдемана и Плеве и при удаче захватить в мешок уже не одну, а две армии. Но и русские войска в это же время готовились отойти несколько назад, чтобы сократить линию фронта, уплотнить боевые порядки и приблизиться к тыловым базам. Для подготовки тыловых рубежей требовалось выиграть время, поэтому было решено 1-й армии перейти в частное наступление у Ловича. Этот удар, разумеется, не мог привести к ощутимому успеху, но во многом смешал карты противнику. Потому что и Макензен вынужден был начать боевые действия раньше запланированного срока, до сосредоточения ударной группировки. 1.12 9-я германская армия тоже перешла в наступление, и у Ловича завязались ожесточенные встречные бои. А чтобы не действовать вразнобой, и 2-я австрийская армия начала атаки, силясь прорваться на южном фланге у Плеве.
      На других направлениях тоже разыгрались сражения. Отвлекая немцев с главного участка, в декабре перешла в наступление 10-я армия в Восточной Пруссии. Она достигла вражеских позиций на р. Ангерапп, а в районе Мазурских озер атаковала крепость Летцен. Русские взяли несколько высот, отбили контратаки, но дальше не прошли. Оборонительная система была слишком сильной - линии колючей проволоки, спирали Бруно, траншеи усиливались блиндажами и пулеметными гнездами, и все это умело сочеталось с каналами и озерами, простреливалось артиллерией. Когда ударили морозы, сковав льдом водные рубежи, была предпринята еще одна попытка штурма. К ней подготовились более тщательно, части отводили в тыл, тренировали на похожей местности, где были построены аналогичные укрепления. Тем не менее атака снова сорвалась. Тяжелой артиллерии, способной подавить огневые средства противника, у 10-й армии было мало. Да к тому же вдруг ударила оттепель. Полки 64-й дивизии, двинувшиеся на штурм, немцы огнем заставили залечь в болоте перед заграждениями. Пролежали в грязи целый день, не в силах подняться из-за обстрела, а вечером снова похолодало, шинели вмерзли в грунт, и их откалывали штыками. Для оказания первой помощи и профилактики заболеваний в блиндажи, куда под покровом темноты вернулись участники атаки, были стянуты все врачи, фельдшеры и санитары - оттирали денатуратом, от переохлаждения давали пить пивные дрожжи. Но все равно было много обмороженных.
      Но в итоге всех этих действий планы Гинденбурга были сорваны. Прибывающие из Франции соединения он вынужден был вводить в бой по частям, на различных направлениях. И нигде не добился решающего успеха. Несмотря на то, что численное преимущество все больше склонялось на сторону противника, русские продолжали драться геройски. Как всегда безупречно действовала наша артиллерия, значительно превосходившая противника выучкой и меткостью огня. Немецкое командование по опыту боев даже выработало неофициальное соотношение, которое стали использовать в расчетах для подготовки дальнейших операций - для создания равновесия на одно русское орудие надо выставлять три немецких. Впрочем, в боях отличались все рода войск. Русская пехота по своим боевым качествам удостаивалась самых высоких оценок - в том числе и со стороны германских офицеров. И даже авиация, хотя по техническим данным самолеты значительно уступали противнику, делала все, что возможно.
      Тут, кстати, стоит помянуть добрым словом одного из забытых ныне "отцов русской авиации" генерала от кавалерии Александра Васильевича Каульбарса. Это был весьма одаренный и разносторонний человек. В молодости - известный путешественник, обследовавший Тянь-Шань, горные перевалы Хан-Тенгри, совершавший экспедиции по Китаю и Джунгарии и награжденный Золотой медалью Русского географического общества. В 1873 г. участвовал в походе русских войск через пустыни на Хиву, обследовал устье Амударьи и первым доказал, что она раньше впадала в Каспийское море. В Турецкую проявил себя и блестящим военачальником, а потом был военным министром Болгарии. В качестве командира 2-го Сибирского корпуса отличился в Китайской кампании, разгромив мятежников и взяв Пекин еще до прибытия войск союзных европейских держав. В Японскую командовал армией, выдержав под Мукденом главный удар противника. В 1905 г. подавлял беспорядки (за что его и "забыли"). А в должности командующего войсками Одесского округа стал энтузиастом авиации и в 1907 г. основал знаменитый Одесский аэроклуб, открывший дорогу в небо многим известным летчикам. В мировую войну Каульбарс был уже в преклонных летах, для руководства строевыми объединениями не годился, и его назначили "по увлечению" - командующим авиацией Северо-западного направления. Так что он стал первым в истории России авиационным военачальником. И его воспитанники и подчиненные на изношенных, стареньких аэропланах творили чудеса. Садились и взлетали там, где это казалось невозможным. Доставляли донесения, вели разведку, осваивали методы бомбежки, экспериментировали с установкой бортового вооружения. Подвиг совершил ротмистр Юрков - он совершил посадку на вражеской территории и, прекрасно говоря по-немецки, выдал себя за германского летчика. Собрал у противника нужные сведения и улетел.
      Но подвигов вообще совершалось множество. Так, еще один поразительный случай выпал в декабре на долю Г.М. Семенова. Он, опять с разъездом в 10 чел., был отправлен разведать вражеские позиции на шоссе на г. Млава. Но заметив, что германская пехотная застава ночью потеряла бдительность и греется у костров, казаки открыли по ней огонь с нескольких сторон. Побили и разогнали, стали разбирать рогатки с проволочными заграждениями. И снова случилась "цепная паника". Немцы приняли налет за крупное наступление, бегущие пехотинцы напугали роту, державшую оборону в с. Модлы, она тоже стала отступать - и достигла Млавы, гарнизон которой тут же начал эвакуироваться. А Семенов скрытно продвигался следом, периодически посылая донесения командованию. Так что в город вошел вдвоем со своим вестовым Чупровым. Из единственной винтовки подбили и захватили 2 машины, ранили нескольких немцев, чем внесли окончательную дезорганизацию среди отступающих. Когда недоумевающее командование, зная о сильных укреплениях противника, для проверки донесений Семенова послало взвод Приморского драгунского полка корнета Коншина, двое героев, взявших город, ужинали в ресторане на главной улице. Вскоре подошла и вся бригада. Семенова за этот подвиг наградили Георгиевским оружием.
      Сражение в Западной Польше продолжалось до середины декабря, и перелома немцы так и не добились. Русские части были серьезно повыбиты, начинал сказываться недостаток боеприпасов. И 13.12 Верховный Главнокомандующий дал приказ об отводе армий на заранее подготовленные позиции по линии рек Бзура, Равка и Нида. Но и противник был настолько измочален в боях, что даже не смог перейти в преследование, так что отход был осуществлен вообще без какого бы то ни было давления со стороны немцев и австрийцев. К 19.12 части Северо-Западного фронта встали на указанных рубежах и закрепились на зиму, доукомплектовываясь, приводя себя в порядок и готовясь к новым операциям. Немцы удовлетворились занятием оставленной территории и атаковать новую линию фронта тоже не спешили. На Восточном фронте, как и на Западном, началась позиционная война.
      Рузский выкрутился - ведь за ним была репутация "героя Галиции". Но на Ренненкампфа уже катились бочки, и неудачное руководство войсками в Лодзинской операции стало последней каплей, он был снят с поста командующего армией. Для тупого и слепого "общественного мнения" это подлило масла в огонь, и оно буквально взбесилось против "немца" (Хотя среди российского офицерства было 9% немцев - и сражались они ничуть не хуже русских, поскольку их Отечеством была Россия, а не Германия). По клеветническим наветам весной 1915 г. было начато следствие, генерала обвиняли в измене и даже в мародерстве на территории Восточной Пруссии. Но следствие его полностью оправдало - были выявлены лишь ошибки, и никаких преступлений. Однако принципиальности в данном случае царь не проявил, "общественность" лишний раз раздражать не хотел, и официально об оправдании Ренненкампфа объявлено не было. Да опять же, материалы расследования были секретными, касаясь оперативных вопросов. И генерал вышел в отставку...
      27. КАРПАТЫ
      В то самое время, когда грохотали пушки у Лодзи и Лецена, разыгралось еще одно сражение - на Юго-Западном фронте. Здесь 3-я армия успешно продвигалась к Кракову, а 8-я выходила в предгорья Карпат. Карпатский хребет сам по себе представляет мощную естественную крепость. Он имеет форму подковы длиной 400 км и глубиной 100 км, выгнутой в сторону России и прикрывающей Венгерскую равнину. Точнее, это не один хребет, а несколько, высотой 1000-3000 м, тянущихся один за другим и прорезанных лишь "воротами" перевалов - Дуклинского, Лупковского, Ростокского, Русского, Ужокского, Верецкого, Вышковского, Яблоницкого, Татарского. Горы тут очень крутые, поросшие лесом и кустарником, дорог мало, да и они в дождливую погоду из-за суглинистых почв становятся труднопроходимыми. В долинах много речушек и ручьев, которые расчленяют горы в самых различных направлениях. В летнее время они немноговодны, но в период осенних дождей бурные и тоже представляют серьезные препятствия. В долинах часто садятся густые, тяжелые туманы. А на вершинах рано выпадает снег, начинаются метели.
      По отношению к 8-й армии Карпаты оказались превосходной "фланговой позицией", и австрийцы, отступившие к перевалам, в любой момент могли нанести оттуда удар по левому крылу фронта, как они уже попытались сделать. И Брусилов, и вышестоящее командование видели выход в том, чтобы самим захватить перевалы и таким образом прикрыться Карпатами. Но сделать это было непросто. 8-я армия в боях понесла большие потери - а все подкрепления направлялись на Северо-Западный фронт, где готовилось главное наступление. В это время армию посетил начальник санитарной части Вооруженных Сил принц Ольденбургский - воочию увидев состояние дел, он телеграфировал напрямую великому князю Николаю Николаевичу, и только тогда Ставка прислала на Юго-Западный фронт 2 дивизии. 12-я Сибирская была включена в состав 8-й армии, а другую дивизию Иванов передал Радко-Дмитриеву. Плохо было и со снабжением - по разнарядке зимним обмундированием сперва следовало обеспечить Северо-Западный фронт, где зима начиналась раньше. Но на Юго-Западном тепло было только в долинах, а в горах уже выпал снег. И Брусилов распорядился приобретать теплые вещи, минуя интендантство.
      Для операции в Карпатах он выделил 24-й и 8-й корпуса, приказав им овладеть главным хребтом от Ростокского до Лупковского перевалов. Правда, задача 4 раза менялась и была поставлена крайне неясно. Настолько неясно, что в последующих мемуарах военачальников даже возник спор, было ли приказано войскам переходить Карпаты и вторгаться на Венгерскую равнину или нет? Дело в том, что в это же время шли и другие споры. Директива Главнокомандующего Юго-Западным фронтом предполагала другой план наступления - 8-й армии предписывалось "частью сил" занять горные проходы, а с "главными силами" двигаться к Кракову, поддержать 3-ю армию. Брусилов же доказывал, что это невыполнимо - поскольку в Карпатах, на левом фланге, остается не менее 4 корпусов противника. Если оставить их "в покое" и двигаться к Кракову - они ударят в тыл. И если даже выделить против них заслон из 2 корпусов, то еще один, 7-й, должен прикрывать осаду Перемышля. А на Краков придется идти не с "главными силами", а с одним корпусом. Иванов же упрекал Брусилова, что тот увлекается перспективами собственных побед, мечтает о вторжении в Венгрию и не желает считаться с общей обстановкой на фронтах и приказами командования. Командующий 8-й армией надеялся, что в случае успеха задачу ему все же изменят. Поэтому и строил запутанные формулировки вроде задачи "возможно глубже охватить фланг противника". С одной стороны, вроде бы не противоречащие указаниям фронтового командования, а с другой - предоставляющие подчиненным простор для инициативы и возможность самим догадаться, как действовать. Чем черт не шутит - если получится за Карпатами охватить фланг австрийского фронта, то вдруг противник побежит? И это даст куда более ощутимые результаты, чем лобовое наступление на хорошо укрепленный Краков? Вдруг получится такая же петрушка, как со Львовом, и второстепенное направление само собой станет главным?
      Как бы то ни было, 20.11 части пошли на штурм перевалов. 48-я дивизия Корнилова наступала на Ростокский, правее - 49-я и 2-я сводная казачья дивизии выходили на дорогу к местечку Цисну, еще правее двигалась 4-я Железная стрелковая бригада - перед ней перевалов не было, а части 8-го корпуса Орлова наступали на Лупковский перевал. Противник оказывал ожесточенное сопротивление. Особенно упорно дрались венгерские части, защищая подступы к своей родине. Но Корнилов в жарком бою взял перевал, спустился с гор и, преследуя неприятеля, 23.11 взял город и важный железнодорожный узел Гуменне (ныне в Словакии). Столь же успешно действовала и 49-я дивизия. Сбив атакой оборону врага, овладела частью Карпатских Бескид, вышла на равнину и захватила станцию Кошнац, перерезав шоссе и железную дорогу Гуменне - Медзилаборце (Мезоляборч) - главные коммуникации и питательные артерии австрийского фронта. Вместе с пехотой на Венгерскую низменность прорвалась казачья дивизия Павлова и ринулась в рейд, наводя панику.
      8-му корпусу и 4-й стрелковой бригаде пришлось труднее. Для прикрытия перевала австрийцы у станции Лупково организовали сильную оборону, и наступление Орлова захлебнулось. Деникин решил помочь соседу и двинул туда своих железных стрелков. 3 дня его бригада вела бой за Лупково, и противник был разбит, некоторые его части практически уничтожены. Бригада взяла город и станцию, захватив 2 тыс. пленных. Но фактор внезапности, способствовавший успеху 48-й и 49-й дивизий, был утерян, противник тут успел как следует укрепить перевал, и штурм, при сомнительных шансах на победу, грозил огромными потерями. Тогда Деникин решился на отчаянный шаг - без дорог, козьими тропами обойти перевал и ударить в тыл его защитникам. Оставил у Лупкова один батальон с артиллерией и обозами, приказал навьючить имеющихся лошадей патронами и сухарями и повел бригаду в горы.
      Погода была отвратительная - ударил мороз до минус двадцати, на высоте было еще холоднее, бушевала вьюга. Солдаты и офицеры, поддерживая съезжающих коней и цепляясь за мелкий кустарник, карабкались по обледенелым склонам, пробивались через снежные заносы. И прошли - а противник, считая в таких условиях движение по бездорожью абсолютно невозможным, появления русских никак не ждал. Австрийцы отсиживались в теплых блиндажах, когда деникинцы обрушились на них в клубах метели, сжимая в замерзших руках винтовки и греясь в рукопашной. Разгромили и погнали вниз, не давая опомниться и столь же неожиданно захватывая тыловые рубежи. Опрокинули отряд, прикрывавший станцию и город Медзилаборце и взяли его. В этой дерзкой операции бригада, в которой насчитывалось всего-то 4 тыс. штыков, взяла более 3700 пленных, 9 орудий, несколько эшелонов с грузами, горы оружия и снаряжения. Сама же потеряла 164 чел. убитыми и около 1100 ранеными и обмороженными. Верховный Главнокомандующий, узнав об этом подвиге, прислал железным стрелкам телеграмму с "горячей благодарностью". А Брусилов писал Деникину: "Молодецкой бригаде за лихие дела, за блестящее выполнение поставленной задачи шлю свой низкий поклон и от всего сердца благодарю Вас, командиров и героев-стрелков. Перенесенные бригадой труды и лишения и славные дела свидетельствуют, что традиции старой Железной бригады живут в геройских полках и впредь поведут их к победе и славе".
      Таким образом, русские прорвались за Карпаты, были захвачены важнейшие австрийские коммуникации. Но развития этот успех не получил. Для этого требовались сильные подкрепления, а как раз в это время сложилась критическая ситуация у Лодзи. И чтобы оттянуть на себя силы противника, перед Юго-Западным фронтом еще более настоятельно встал вопрос об ударе на Краков. Поэтому даже имеющимися войсками поддержать 24-й корпус Брусилов уже не мог, их настойчиво перенацеливали на север. И колебался, получая доклады Цурикова, что прорвавшиеся части могут оказаться в опасном положении, командующий армией колебался. То ли отводить войска назад, то ли нет - все же жалко было отказаться от достигнутого успеха. Австрийцы же вскоре опомнились, и начали стягивать к прорыву значительные контингенты. Корнилов, преследуя врага, продвигался на юг - но при этом оказывался все больше уязвимым с востока. Чтобы хоть как-то прикрыть свой фланг и защитить шоссе, ведущее в тыл, к Ростокскому перевалу, он оставил один полк с батареей у села Такошаны. Но противнику в общем-то даже не потребовалось много времени - он сам готовился к очередному контрудару со стороны Карпат, так что силы были под рукой. Свежую венгерскую гонведскую дивизию, выдвигавшуюся к фронту в районе Ужгорода, срочно повернули на запад, и она навалилась на заслон у Такошан. Первые атаки полк отразил, но 24.11 четырехкратно превосходящим врагом был смят и отошел к перевалу. Враг перехватил шоссе, и 48-я дивизия оказалась отрезанной от тылов и от своего отступившего полка.
      Австро-германский контрудар под Краковом
      25.11 австрийцы, подтянув войска, начали атаки на Гуменне еще и с запада. На помощь подошли части 49-й дивизии, и Корнилов, передав им оборону города, развернул свои 3 полка на восток, к Такошанам, чтобы отбить важную дорогу. Но неприятель здесь тоже наращивал усилия, и его встретили 6 полков. Тяжелые бои продолжались двое суток, и командир корпуса просил у Брусилова разрешения на отход. Однако тот понимал, что отступление с наседающим противником на хвосте может обернуться полным разгромом и отходить разрешал лишь после того, как австрийцам нанесут поражение. Что в сложившихся условиях было уже нереальным. К 27.11 48-я дивизия дралась почти в полном окружении. У нее оставалась свободной только одна дорога горная, вьющаяся крутым серпантином над ущельями и занесенная снегом. И Цуриков приказал Корнилову отступать. Осаживая врага контратаками, дивизия двинулась в горы по этой единственной дороге, даже точнее - тропе. Но оказалось, что у селения Сины враг перерезал и ее. Обойти было нельзя чтобы вывезти артиллерию, требовалось прорываться через поселок, и начались уличные бои. Корнилов собрал все "резервы" - роту саперов, штабных писарей, случайные подразделения и команды и лично повел их в атаку. И пробились. На следующий день вышли к своим, не потеряв ни одного орудия и выведя 2 тыс. пленных. Причем своей героической борьбой 48-я сдержала контрудар противника, отвлекла на себя его силы, и тем самым прикрыла отход 49-й дивизии и 4-й бригады, которые тоже вынуждены были оставить равнину.
      Прорыв за Карпаты, по сути, стал лишь широкомасштабным рейдом, напугавшим австрийцев, нанесшим им серьезный материальный и моральный урон, после чего части 8-й армии закрепились на перевалах. Но никакой передышки в боях не было. В то время, как войска Брусилова вели сражение за Карпаты, его правый сосед, 3-я армия Радко-Дмитриева продолжала наступление. Опрокинув оборону 4-й австрийской армии, форсировала р. Дунаец, взяла города Бохния, Лепанов, Добчица, преодолела еще одну линию обороны по притоку Вислы р. Раба и к концу ноября вышла к внешним обводам Краковской крепости. К северу от Вислы наступали 9-я и 4-я армии, углубившись на запад примерно на столько же и смыкаясь с 3-й. 28.11 в Вене возникла паника русские на 15 км подошли к Кракову. Но на этих рубежах продвижение соединений Радко-Дмитриева застопорилось. Все атаки, направленные на вражеские укрепления, разбивались. К тому же, в ходе наступления его армия сильно растянула свой левый фланг - линия фронта здесь образовала длинный выступ, ограниченный с юга отрогами Карпатских гор, а с запада упирающийся в оборону у Кракова.
      А противник на данном участке усиливал свою группировку. Как уже отмечалось, в начале декабря он планировал общее наступление, и если на севере Польши оно имело целью разгром 2-й и 5-й русских армий, то на юге предусматривался удар как раз в основание создавшегося выступа. Прорвать стык между 3-й и 8-й армиями, отрезать войска Радко-Дмитриева, прижать к Висле и уничтожить. А одновременно атаковать с Карпат, проломить растянувшиеся боевые порядки армии Брусилова и деблокировать Перемышль. Таким образом, все южное крыло русского фронта оказалось бы разрушенным, а при удачном раскладе 3-я и 8-я армии очутились бы в окружении. Сюда стягивались новые корпуса, в том числе переброшенные из Сербии. Прибыл и германский корпус - что особенно сильно встревожило Радко-Дмитриева. Он требовал срочной поддержки. И командование фронтом настояло, чтобы 8-я армия шла ему на помощь. Правда, Брусилов доказывал, что это ничего не даст. Что польские Западные Карпаты (Бескиды), в отличие от Восточных, не представляют серьезной преграды, и вражеская пехота с горной артиллерией может через них пройти где угодно. Поэтому занятием перевалов тут не ограничишься - фланг и тыл группировки под Краковом все равно будут незащищенными. А для прикрытия всей линии вдоль хребта у 8-й армии недоставало сил, в дивизиях вместо 15-16 тыс. оставалось по 5 - 6 тыс. бойцов, а в некоторых и до 3 тыс. Ощущалась и нехватка боеприпасов. По сути, более правильным было бы отступить от Кракова, что срезало бы опасный выступ и сократило фронт. Но тогда требовалось бы отводить назад и соседей - 9-ю и 4-ю армии. Продолжал играть роль и фактор отвлечения на себя австро-германских сил. Да пожалуй, командованию фронта было и жаль отказаться от столь заманчивой цели, как Краков,- который, казалось, вот-вот падет. Точно так же, как командованию 8-й армии было сперва жаль отказываться от прорыва в Закарпатье. И Брусилов получил категорическое подтверждение приказа двигаться на поддержку 3-й армии.
      К Кракову он направил 8-й и 24-й корпуса, на перевалах их сменил один лишь 12-й корпус. Главной коммуникационной линией армии становилось шоссе Новый Сандец - Кросно - Санок - Самбор, проходящее вдоль северных склонов Бескид. Штаб Брусилова переносился в Кросно, а его войска растягивались параллельно шоссе, с востока на запад, на расстояние около 200 км. Чтобы облегчить положение Радко-Дмитриева, 8-му корпусу Орлова было приказано срочно выдвинуться к г. Новый Сандец и с ходу наступать на г. Лиманова, во фланг краковской группировки противника - как тут были замечены не только австрийские, но и германские части. 24-й корпус перемещался еще западнее по тыловым дорогам. Но одновременно данные разведки свидетельствовали о том, что противник накапливается за Карпатами, явно готовя контрудар. И Брусилов заблаговременно перенес свою коммуникационную линию на 50 - 70 км глубже, на дорогу Перемышль - Ярослав - Ржешув. Правда, больше он не успел предпринять ничего. Из Краковской крепости австрийцы скрытно вывели часть своей 4-й армии и обходными путями перебрасывали к Лиманову, собирая здесь группировку из 6-го и 14-го австрийских корпусов, 10-й и 11-й кавдивизий и 39-й германской пехотной дивизии ген. Рота. И как раз эту группировку атаковал корпус Орлова. Разумеется, успехов не добился, но оттянул на себя часть сил. А 2.12, одновременно с наступлением Гинденбурга против Северо-Западного фронта, враг начал операцию и здесь. Но только удар получился размазанным по нескольким направлениям. Вместо того чтобы сконцентрировать усилия и прорваться с юга на север к Висле, отрезая 3-ю армию, австро-германское командование вынуждено было несколько соединений нацелить на запад, против атакующего 8-го корпуса, а несколько - на северо-запад, против выдвигающегося 24-го. Что, несомненно, ослабило эффект. Но все равно - под Лимановым дивизии Орлова были остановлены и отброшены. А 14-й австрийский корпус, сохранивший северное направление, взял г. Лепанов, разбив левофланговые части Радко-Дмитриева и создав для него угрозу окружения.
      Однако в это же время создалась и другая угроза. Параллельно с наступлением под Краковом атаковала и 3-я австрийская армия ген. Бороевича - через Карпаты. В западной части они действительно были вполне проходимыми, да и в восточной перевалы удерживал лишь корпус ген. Леша, вынужденного раскидать свои 3 пехотных и кавалерийскую дивизии на широком фронте. Австрийцы навалились силами 4 корпусов и прорвали его оборону. Корпус понес потери и был отброшен на северо-восток. Штаб 8-й армии в г. Кросно оказался в тяжелом положении. Австрийцы надвигались с юга. Восточнее Кросно вышли к г. Саноку, где располагался резерв Брусилова, недавно присланная 12-я Сибирская дивизия. Она была еще необстрелянной, потерпела поражение и стала отступать на Романув. А австрийцы, заняв Санок, перерезали важную дорогу, соединявшую штаб армии с тылами, и по этой же дороге, стоило им повернуть налево, могли беспрепятственно выйти к самому штабу - до него было всего 35 км хорошего шоссе.
      Брусилов отправил все службы на север, в Ржешув. Но сам покинуть Кросно не мог, чтобы в критический момент не было окончательно утрачено управление армией - нарочные с донесениями искали бы штаб в Кросно, требовалось и время, чтобы перекинуть линии связи. И командарм, оставшись без войск почти уже во вражеском тылу, тщетно пытался предпринять какие-либо меры. С отступившими 12-й Сибирской дивизией и 12-м корпусом связи не было. 24-й все еще находился на марше, передвигаясь на запад по прежнему приказу. 8-й откатывался от Нового Сандеца в полном беспорядке Орлов растерялся, выпустил из рук управление и не знал, где его части. Каждую минуту Брусилов мог ожидать появления вражеских отрядов и на случай обороны командного пункта выдвинул на шоссе все, что у него было,конвойную сотню казаков и полуроту охраны. Но к счастью, обошлось. Австрийская разведка сработала плохо, противник имел весьма расплывчатое представление о расположении русских войск и штаба армии и повернуть на Кросно не догадался. Так что Брусилов на следующий день благополучно выбрался в Ржешув.
      Командование фронта, 3-й и 8-й армий начали выискивать возможности, чтобы выправить положение. Останавливали и собирали по дорогам откатывающиеся части. Некоторые в неразберихе отступления перемешались, растеряли свои подразделения. Так, в 19-й дивизии осталось 4 сводных батальона по 700 - 800 штыков. Но впоследствии стали подтягиваться отбившиеся роты и батальоны, и дивизия возвратила боеспособность. Аналогичное положение было в 12-й пехотной и 12-й Сибирской дивизиях. В 3-й армии 10-й корпус был спешно переброшен с северного фланга, из-за Вислы, на южный. Контратаками у г. Болехиня задержал врага, что позволило главным силам Радко-Дмитриева выйти из намечавшегося мешка. А чтобы ликвидировать прорыв на участке 8-й армии, был повернут на юг 24-й корпус. Отступившему 12-му приказали занять выгодную фланговую позицию, одновременно прикрывающую Перемышль и создающую угрозу с востока вражескому продвижению. По согласованию с Алексеевым под Ржешув форсированными маршами перебрасывалась 10-я кавдивизия, чтобы связать между собой войска 24-го и 12-го корпусов и восстановить целостность фронта. 8-й корпус выводился в резерв для переформирования. Орлов был снят, а на его место назначен ген. Драгомиров. Подключили и войска осадной 11-й армии, приказав ей выдвинуть одну дивизию на юг и выбить противника из Санока.
      В результате всех этих мер к 10.12 австрийцы были остановлены. А 14.12 3-я армия завершила отход за р. Дунаец, и попытки противника форсировать реку на ее плечах также были отражены. Людендорф писал: "Генерал фон Конрад хотел охватить у Карпат южное крыло" русского фронта, однако успеха не добился. Нанес русским поражение "в сражении у Лиманова и Лепанова", но "охват ген. Бороевича из Карпат между г.Санок и р. Дунайцем скоро наткнулся на превосходящие силы противника, который не замедлил перейти в атаку". Вот только никаких "превосходящих сил противника" на этом участке не было. Четыре австро-венгерских корпуса наткнулись на три потрепанных русских - те же самые, что перед этим терпели поражение, но перегруппировались и были приведены в порядок. И перешли в контрнаступление. После жестоких встречных боев сломили зарвавшиеся австро-германские части и погнали прочь. К концу 1914 г. войска Юго-Западного фронта снова вышли к Карпатам и заняли перевалы. Брусилов за эту операцию был награжден орденом Белого Орла с мечами, Корнилов за свой карпатский рейд произведен в генерал-лейтенанты.
      28. САРЫКАМЫШ
      И Ермолов будет с нами,
      Нам с ним весело идти!
      Без патронов мы на шашки,
      Каждый против десяти!
      Казачья "ермоловская"
      Для укрепления своего малочисленного и растянутого "пунктиром" фронта кавказское командование спешно изыскивало местные ресурсы. Правда, здешнее ополчение по своим боевым качествам выгодно отличалось от впервые взявших оружие "ратников", служивших на других фронтах. Так, было создано 11 казачьих полков третьей очереди - из казаков старших возрастов, которые порой могли дать фору кадровой молодежи. А поскольку районы Османской империи, где велись боевые действия, были в основном населены армянами, надеявшимися на освобождение, то началось и формирование армянских добровольческих дружин. Армяне призывались и на обычную службу, поэтому в дружины шли фактически тоже ополченцы-ратники, однако они были воодушевлены высочайшим национальным подъемом и становились отличными бойцами. В течение осени было создано 4 дружины, в каждой около тысячи штыков, и разведэскадрон в 70 сабель.
      Командиром 1-й был назначен Андраник Озанян (или просто Андраник - у армян было принято обращение по имени), уже снискавший тогда репутацию народного героя. В юности он стал "гайдуком" в Сасуне, с группой таких же отчаянных парней месяц отбивался от турецких солдат в монастыре Аракелоц. Прославился во время рецидива резни в Сасуне в 1904 г., организовав оборону жителей нескольких деревень на г. Талворик. Потом эмигрировал. В Балканской войне сформировал отряд армянских добровольцев, сражался в составе болгарской армии, разгромил штаб турецкого корпуса и был награжден "Крестом храбрости". А теперь прибыл в Россию. 2-ю дружину возглавил Драстамат Канаян (Дро), впоследствии - военный министр Армении, 3-ю Амазасп впоследствии вместе с красными оборонявший от турок Баку, 4-ю Кери. Армяне всего мира с энтузиазмом начали сбор денег для дружин, добровольцы ехали из разных стран, тысячи желающих обращались в русские посольства и консульства в Египте, на Кипре, в Париже, Вашингтоне, Софии. И министерству иностранных дел пришлось решать массу вопросов, связанных с этим массовым порывом. Например, министр путей сообщения Рухлов писал Сазонову: "Милостивый государь Сергей Дмитриевич! В ответ на письмо от 10.12.1914 г. за № 876(1) я имею честь уведомить Ваше высокопревосходительство, что мною, по соглашению с министром финансов, признано возможным допустить бесплатную перевозку из Болгарии на Кавказ по казенным и Владикавказской железным дорогам в вагонах 4 и 3 классов зарубежных армян, поступающих в добровольные дружины для действия против турок при условии предъявления удостоверений от Российского посланника в Софии". Так что, конечно, добровольческих частей можно было создать гораздо больше, но... все упиралось в нехватку оружия. По мере подхода и мобилизации новых войск началось и постепенное упорядочение прежней импровизированной системы организации. И войска Эриванского и Макинского отрядов были объединены в 4-й Кавказский корпус, командиром которого был назначен генерал от инфантерии Петр Иванович Огановский.
      Но во второй половине ноября ситуация на Кавказском фронте стала осложняться. Перед ним обнаруживались все новые турецкие соединения. Началось на флангах. Против войск Огановского появились вдруг подтянутые с юга арабские части. Атаковали и захватили перевал Клыч-Гядук. Отбить его было приказано Лабинскому полку. Стоял сильный мороз, снега уже навалило много, и спешившиеся казаки полезли на кручи, увязая по колено, а то и по пояс. Лишь к вечеру смогли добраться до исходной позиции, совершенно окоченевшие. Обмороженных оттирали спиртом, поили коньяком - на Кавказе его хватало, даже боролись между собой, чтобы согреться. А ночью ринулись в атаку. Но оказалось, что для легко одетых арабов такие условия стали еще более катастрофическими. 300 чел. уже замерзло, остальные были не в состоянии драться и сдались. Русские потери составили 40 чел. обмороженными. Наутро полк, а за ним и вся 2-я Кавказская казачья дивизия двинулись за перевал, в Дутахскую долину, громя и преследуя не ожидавшие этого турецкие части, 20.11 был взят г. Дутах. Враг бежал к Евфрату, и дивизия вслед за ними устремилась на г. Мелязгерт.
      Но 3-й Волгский полк Тускаева вырвался далеко вперед и попал в ловушку курдов. Они пропустили и полностью перебили головные разъезды, а потом 5 тыс. всадников внезапно обрушились на полк. Обтекали со всех сторон, прижимая к Евфрату. Приданные орудия, едва успев развернуться, отстреливались картечью в упор - офицерам-артиллеристам при этом приходилось отбиваться и из револьверов. Смятые волгцы стали отходить, прорубаясь из окружения подразделениями и группами. На помощь начдив послал Лабинский полк. Он атакой отбросил противника, что и помогло сослуживцам вырваться, но затем курды опомнились и всей массой насели и на лабинцев. Казаки стали пятиться, огрызаясь контратаками. Выручил товарищей подъесаул Борисенко, отчаянно вынесшийся с пулеметом на фланг атакующих курдов и ударивший кинжальным огнем. Кое-как отбились. Но дивизия потеряла 130 чел., 2 орудия и пулемет, оставила Дутах и отошла за Клыч-Гядук, в Алашкертскую долину. А курдский бек, руководивший операцией, получил от кайзера германский Железный крест.
      Удар был нанесен и на западном фланге, в Аджарии. Сюда морем перебрасывался отборный 1-й Константинопольский корпус. Его бригада была 16.11 скрытно высажена в местечке Хопа и внезапно перешла границу, сбив русские посты и заслоны. Силы Батумского отряда ген. Ельшина состояли всего-то из 19-го Туркестанского стрелкового полка, 2 сотен казаков и 16 орудий. Они отошли к Батуму, готовясь защищать его. Но враг, дойдя до р. Чорох, повернул сперва вверх по течению, на Артвин, куда дорога осталась открытой. А тем временем на турецкой территории собрались остальные соединения корпуса и двинулись им навстречу, вниз по долине Чороха. У Артвина обе группировки соединились, угрожая Батуму и углубляясь дальше на восток. 24.11 они заняли г. Ардануч. Резервов у русского командования почти не было - побережье охраняла 3-я пластунская бригада ген. Геника, и ее разделили надвое, половину послали для обороны Батума, половину прикрыть г. Ардаган.
      А турки, вступив на российскую территорию, начали агитацию среди аджарцев, вооружали их и формировали отряды "четников" по 500-600 чел. Распространялось воззвание: "Мусульмане! Из гранитных гор Кавказа слышна хвала Аллаху и героизму мусульманских войск. Привет тебе, мусульманский народ Кавказа, от имени наместника великого пророка Магомеда Халифа. Ныне он призываетт тебя к священной войне... Мусульмане-кавказцы! Теперь вы должны, как и прочие мусульмане, восстать против врагов нашей веры и крови - русских и объявить им священную войну... Сплотитесь и вооружайтесь ружьями и кинжалами против врага Корана и именем священной войны изгоните его из пределов нашей родины, всячески препятствуйте прибывающим на помощь русским войскам из России; разрушайте железные дороги, мосты, телеграфы и телефоны; организуйтесь, нападайте на врага и преследуйте его. Слушайтесь прибывших из Турции организаторов, указывайте им дороги и слушайте их, ибо они ваши кровные братья".
      24.11 возобновились турецкие атаки и на центральном участке, у Кеприкея. Но с помощью прибывающих частей 2-го Туркестанского корпуса Берхману удавалось сдерживать натиск, и его войска отбивались на позициях у селений Маслагат, Юзверан, Арди и Даяр. Правда, значительных успехов в это время добился Азербайджанский отряд Федора Григорьевича Чернозубова, в который влилась и 1-я армянская дружина. Он выбил турок из приграничных районов Ирана, взял г. Котур. После чего сам перешел границу и вторгся в Порту с востока. С боями были захвачены г. Сарай, Баш-кала. И части Чернозубова по сути проникли во фланг и тыл турецкого фронта. Но пока эти успехи не могли быть востребованы, а в самом отряде для их развития не хватало сил. Положение осложнялось тем, что штаб армии остававался в Тифлисе и при огромных расстояниях и плохой связи координировать действия различных группировок был почти не в состоянии. Юденич предлагал переместить командование в Карс или Сарыкамыш. Но престарелый Воронцов-Дашков заболел, а замещающий его Мышлаевский возражал против подобного решения.
      А Энвер-паша, лично прибывший руководить войсками, со своим начальником штаба германским генералом Ф. Бронсартом фон Шеллендорфом в это время готовили решающую операцию. С целью... да ведь ясное дело - устроить русским свои "Канны". Что они, хуже Гинденбурга с Людендорфом? При имевшемся численном перевесе это выглядело не столь уж сложным. Среди горных теснин войска Берхмана были связаны с тылом всего двумя коммуникационными линиями. Одна - дорога, ведущая от Боржоми и Ахалкалаки на Ардаган и Ольты, где располагался Ольтинский отряд Истомина. А горным хребтом Турнагел от нее была отделена соседняя долина, где проходила вторая - железная и шоссейная дороги, Александрополь - Карс - Сарыкамыш. Сарыкамыш был конечной станцией, а позиции русских частей находились в горах, в 70-100 км от нее. Энвер решил совершить глубокий обход. 11-й корпус и 2-я кавдивизия удерживают русских с фронта, а 9-й и 10-й корпуса скрытно выходят севернее и обрушиваются на Ольтинский отряд. С нескольких направлений, чтобы окружить и уничтожить его. Потом совершают переход через горы и захватывают Сарыкамыш в тылу у русской ударной группировки. Она оказывается в кольце, отрезанная от российского Закавказья, ее с нескольких сторон теснят на юг и сбрасывают в ущелье Аракса.
      А в группе Берхмана была сосредоточена треть Кавказской армии. И при ее уничтожении разрушался весь русский фронт - заткнуть такую дыру было нечем. Открывалась чистая дорога для вожделенного вторжения в Закавказье. По дороге, ведущей в тыл из Ольты, турки могли соединиться с другой своей группировкой, наступающей из Аджарии, и образовать с ней общий фронт, который было бы удобно снабжать морем. Подготовка операции завершилась к 19.12. Двум корпусам было приказано оставить тяжелую артиллерию и обозы снабжение предполагалось "за счет местного населения". Возглавить поход Энвер решил самолично, чтобы и слава победителя досталась только ему. Причем обратился к войскам с характерной речью: "Солдаты, я всех вас посетил. Видел, что ноги ваши босы, и на плечах ваших нет шинелей. Но враг, стоящий напротив вас, боится вас. В скором времени вы будете наступать и вступите на Кавказ. Там вы найдете всякое продовольствие и богатства. Весь мусульманский мир с надеждой смотрит на ваши последние усилия". В чем, надо сказать, был не оригинален. Поскольку почти дословно, лишь слегка перефразировав, повторил речь Наполеона накануне похода в Италию. И 90 тыс. бойцов двинулись в наступление.
      В противостоящем им Ольтинском отряде ген. Истомина было всего около 2 полков пехоты, казачий Терско-Моздокский полк, и 24 орудия. Причем они были разобщены, прикрывая два "просвета" долин у селений Ардос и Ид. 22.12 на каждый из этих участков обрушилось по дивизии. А еще 2 дивизии обходили их фланги, чтобы сомкнуться у Ольты и взять отряд в кольцо. Соединения 9-го турецкого корпуса чуть южнее пошли без дорог, горами, проникая в стык Ольтинского и Сарыкамышского отрядов и нацеливаясь на перевал Бардус, чтобы отрезать оба отряда друг от друга. Полки Истомина стали отходить. Сперва в Ольты, но Истомин вовремя обнаружил опасность обхода и 23.12 отвел их дальше - по дороге на Ардаган. Части Энвера вступили в Ольты, одновременно продолжая обходное движение на Сарыкамыш. А 11-й вражеский корпус начал демонстративные атаки, чтобы приковать к себе части Берхмана - и эти атаки были успешно отбиты. Турки попытались обойти и южный фланг, прорвавшись в долину Аракса, но были остановлены у Кара-Дербентского прохода казаками 1-го Горно-Моздокского полка подполковника Кулебякина.
      И ситуация сложилась запутанная. Истомин просил помощи у Берхмана и докладывал в Тифлис о мощном обходе. А Берхман, отразив натиск противника, доносил, что начинает новое наступление на Кеприкей. В это время к исполнению своих обязанностей вернулся Воронцов-Дашков и, не в силах понять, что же происходит, приказал Мышлаевскому и Юденичу выехать в Сарыкамыш и разобраться на месте. А там положение было уже критическим. Передовые отряды 9-го турецкого корпуса захватили перевал Бардус в 5 км от Сарыкамыша и появились на подступах к городу. Где войск не было вообще все силы находились на передовой, как и Берхман с его штабом. Проездом в городе оказался возвращавшийся из отпуска начальник штаба 2-й пластунской бригады полковник Букретов (будущий Кубанский атаман). По собственной инициативе возглавил и стал организовывать оборону, сколотив для этого отряд из 100 мальчишек-подпоручиков, выпускников Тифлисского училища, только что приехавших на фронт, и нескольких взводов, охранявших станции и склады. Отряд занял позиции севернее города и отразил первые наскоки неприятеля.
      24.12 прибыли Юденич и Мышлаевский, который принял командование группировкой на себя. Воочию убедившись в положении дел, послал Берхману приказ прекратить наступление и выделить часть сил, чтобы парировать прорыв на фланге. Но в тылах - ни в Карсе, ни в Александрополе резервов к этому времени не было - все ушли на фронт при отражении ноябрьских атак. Оставалось оперировать наличными силами. Но пока до Берхмана дошел приказ, его наступление уже началось, части успели дополнительно удалиться от Сарыкамыша. А узнав об обходе, Берхман растерялся и 25.12 вместо каких-либо контрманевров просто разослал подчиненным соединениям приказ об отступлении. Правда, теперь он оставался только командиром 1-го Кавказского корпуса. А Юденич, временно вступивший в командование "сводным корпусом" из частей 2-го Туркестанского и тыловых отрядов, стал рассылать свои приказы. В первую очередь - бригаде Пржевальского. Сняться с позиций и ускоренным маршем идти к Сарыкамышу. Но тоже - пока дошло... Бригада как раз наступала, и наступала успешно, но получив такой приказ, Пржевальский понял всю важность ситуации и немедленно вывел ее из боя. Однако турки отход заметили, ринулись вдогон, пришлось остановиться и отбиваться.
      Сражения кипели уже по всему фронту. На Приморском участке турки вышли к Батуму, обтекали его, и в сводке боевых действий тревожно отмечалось: "По сведениям администрации, население Нижней Аджарии, получив оружие, присоединилось к противнику и движется на Чакву". Одна дивизия Константинопольского корпуса, продвигаясь на восток, выбила пластунские батальоны, защищавшие Ардаган, и взяла его. В Тифлисе резервов тоже не было. Но из растянувшегося в дороге 2-го Туркестанского туда прибыла 1-я Сибирская казачья бригада ген. Калитина, ее и послали под Ардаган. Нажимали турки и на другом фланге, ожесточенные бои шли на Тапаризском перевале, обороняемом Закаспийской бригадой и армянскими дружинами Дро и Амазаспа. Дро был тяжело ранен и даже среди лихих казаков заслужил репутацию "храбрейшего из храбрых".
      А Энвер уже отдал приказ начать общую атаку на Сарыкамыш. Часть сил 30-й дивизии он отрядил для преследования Ольтинского отряда, который после падения Ардагана оказался отрезанным с двух сторон, но при этом стал "пробкой" на горной дороге, не позволявшей двум вражеским группировкам соединиться. Остальные турецкие полки повернули на юг. Войска 9-го корпуса концентрировались у Бардуса, готовые ринуться на Сарыкамыш, соединениям 10-го было приказано совершить более глубокий обход, и они переходили хребет Турнагел западнее Сарыкамыша, чтобы перерезать железную дорогу и шоссе, ведущие в тыл. В приказе Энвер манил аскеров конкретной желанной целью - теплыми квартирами. И делал вывод: "Если русские отступят, то они погибли; если же они примут бой, нам придется сражаться спиной к Карсу". Тепло, еда и крыша над головой туркам и впрямь были очень кстати. Разумеется, фразы их главнокомандующего о "босых ногах" были "исторической" метафорой, но обмундирование у них было пожиже русского, а морозы стояли до 30 градусов, и еще не вступая в бой, они несли потери сотнями обмороженных. А "самоснабжение" работало вовсю, тем более что территория была уже российской. Грабили подчистую, поджигали дома - чтобы погреться.
      26.12 начался штурм. Сборные команды Букретова стояли насмерть. В ремонтных мастерских и среди грузов на станции нашлось несколько орудий и пулеметов, и озверелых аскеров, отчаянно лезущих к теплу и пище, отбивали огнем. В это время подоспел 1-й Запорожский полк Кравченко из дивизии Баратова, Юденич сразу же направил казаков прикрыть район вокзала. К городу стали подходить и туркестанские стрелки, отступающие подразделения 1-го Кавказского корпуса, их тоже немедленно ставили на оборону. 27.12 русские разведчики, совершив вылазку, добыли ценнейшего "языка" - ранили и утащили к своим начальника штаба 29-й турецкой дивизии. Однако полученные от него сведения ввергли Мышлаевского в панику. Пока Сарыкамыш атаковали лишь с севера, а тут стало известно, что крупные силы выходят к железной дороге и намного западнее. Известной стала и огромная численность турецкой группировки. И Мышлаевский чуть не сделал то, на что и надеялся Энвер,решил отходить к Карсу, пока это возможно. Но Юденич наотрез отказался, тем более что формально не был напрямую подчинен Мышлаевскому - тот был лишь "помощником" главнокомандующего. Доказывал, что отступление в условиях горной зимы под ударами неприятеля обернется полной катастрофой. Они разругались, Мышлаевский обиделся и повел себя, прямо скажем, не по-военному - утром 28.12, ничего не сказав Юденичу, послал приказ Берхману отступать. А сам уехал из Сарыкамыша.
      Да еще по дороге в Тифлис наделал дел. В Кагызмане встретился с командиром 4-го корпуса Огановским и приказал ему, не ожидая результата боев под Сарыкамышем, отступать из Алашкертской долины к границе, а то и дальше - на Эривань. Огановский не стал спешить выполнять такое распоряжение. Решил сперва сам разобраться. Но дальше по пути Мышлаевскому попался командир Азербайджанского отряда Чернозубов, который после достигнутых успехов как раз хотел хлопотать о дальнейшем наступлении - на Ван. Но тоже получил приказ - что под Сарыкамышем катастрофа, дорог каждый солдат, и отряду надо оставить все занятые территории и отступать к Джульфе. Чернозубов воспринял информацию буквально и начал с ходу выполнять...
      Юденич же в докладе в Тифлис и в приказе по своим войскам сообщил: "Наступление турок на Сарыкамыш к вечеру 14 декабря окончилось неудачей, и названный город остался за нами. Отряд полковника Довгирда с успехом отразил атаки турок на Сырбасанскую позицию. На Самерскую позицию турки 14 декабря не наступали" (даты по старому стилю). Но самые тяжелые дни были впереди. Турецкий 10-й корпус спустился с гор, перерезая железную дорогу. А Юденичу приходилось не только организовывать оборону, но и увязать в дальнейших склоках. Берхман подчиняться ему не желал, ссылался на приказ Мышлаевского и упрямо выводил части из боя. И Юденич со своим помощником ген. Драценко начали рассылать директивы частям через его голову - как распоряжение "штаба армии". А потом пришел приказ Воронцова-Дашкова, узнавшего от Мышлаевского о сложившейся ситуации. В нем на Юденича возлагалось командование всей группировкой для прорыва из окружения. Главнокомандующий писал: "Вы должны разбить турок у Сарыкамыша и открыть себе дорогу на Карс вдоль железной дороги... Для облегчения вашего движения можно уничтожить часть обозов и бросить излишние тяжести".
      Такое назначение пришлось генералу очень кстати. Но не для того, чтобы отступать,- он в это время видел реальную возможность... победить. Имеющимися в наличии и уже находящимися в окружении силами подрубить под основание длинный язык вражеского прорыва. Тем более что возле этого основания сражался 9-й турецкий корпус, начавший атаки раньше 10-го, измотанный и понесший большие потери. Вечером 28.12 подошла 1-я пластунская бригада, совершив беспримерный марш "20 часов похода, 4 часа отдыха" - да еще по пояс в снегу, по горам и "чертовым мостам" над ущельями. Пржевальскому Юденич поручил оборону города. Берхмана убеждал остановиться и удержать натиск с фронта, а когда тот опять попробовал не подчиниться, отстранил от должности. И занялся подготовкой контрудара. Между тем Воронцов-Дашков обратился и в Ставку. Указывал на невозможность совмещения гражданского и военного руководства и, верно успев оценить своих помощников, просил возложить командование на Юденича. Ставка поступила осторожнее. Воронцов-Дашков остался "главнокомандующим", но в дополнение был введен пост "командующего" армией, коим и назначался Юденич.
      Правда, узнал он об этом не сразу. Потому что осколком снаряда разбило радиостанцию на вокзале, и оборвалась единственная связь с Тифлисом... Положение было чрезвычайно тяжелым. Выйдя на железную дорогу и шоссе, турки повернули на Сарыкамыш и навалились на него уже не только с севера, а и с востока. 29.12 крупными силами, не считаясь с потерями, захватили ключевую высоту Орлиное гнездо. Прорвались на городские окраины, захватили станцию, казармы Елисаветпольского полка, прорывались к центру. Командир Запорожского полка И.С. Кравченко погиб. Энвер уже объявил о победе, ему казалось, что русских остается только добить, только еще чуть-чуть дожать. Но вот дожать-то не получалось. Защитники города продолжали драться, переходили в отчаянные штыковые. Стояли насмерть. Один из командиров докладывал: "18 декабря гнал людей на бой... В ротах осталось по 70-80 человек, офицеры командуют 3-4 ротами; был случай, когда командир полка командовал ротой... Страшные потери в людях... Пулеметов нет". А Пржевальский вызвал полковника Тетерю и сказал: "У меня остался последний резерв - 2 сотни... Возьми их, иди туда и действуй по обстоятельствам. Теперь пришла твоя очередь спасать Сарыкамыш. Больше ни на какие подкрепления рассчитывать нельзя". И 2 сотни 6-го пластунского батальона пошли в атаку ночью - опять молча, без выстрелов. И опрокинули врага, погнали из города. Потому что и аскеры выдохлись в уличных боях, их части были повыбиты.
      Перспектива перед Энвером встала безрадостная. Идти назад было еще хуже - через те же снежные горы, по морозу, да еще и голодными, по тем местам, которые сами же разграбили. И он требовал перегруппироваться и снова атаковать... Но уже начинал сказываться маневр Юденича Пржевальскому приходилось тяжко именно из-за того, что значительные силы командующий нацелил на другой фланг. И в то время как части 10-го турецкого корпуса лезли с востока, на северном направлении отряды Букретова, Попова и Барковского стали одолевать 9-й. Оттеснять его фланговые части и охватывать, углубляясь по направлению к перевалу Бардус. И уже начали перехватывать пути сообщения между турецкими позициями и перевалом. А к Сарыкамышу подходили новые подкрепления. Полки Кавказской казачьей дивизии лихого кавалериста Николая Николаевича Баратова, 2-я пластунская бригада Гулыги. Юденич смог усилить и Пржевальского, и на этом фланге инициатива тоже перешла к русским. Отряды Баратова, Габаева и Фесенко стали теснить и охватывать турок со стороны железной дороги.
      Продолжалось и обходное движение, предпринятое Юденичем. И 2.1 во вражеском тылу был захвачен Бардусский перевал. 9-й турецкий корпус оказался в окружении. А 4.1 русские перешли в общее наступление. Оно протекало в трудных условиях. Например, казаки 1-го Уманского полка атаковали в конном строю по снегу, доходившему до брюха лошадей. Но успех обозначился сразу же. Голодные, обмороженные и поредевшие в боях турки сломались. Начали отступать все более беспорядочно. Около 16 часов 14-я рота 154-го Дербентского полка под командованием капитана Вашакидзе, прорвавшись штыковой атакой на стыке двух соединений, захватила в плен командира 9-го турецкого корпуса со штабом, 107 офицеров и 200 солдат, а вдобавок еще и артиллерийскую батарею. Другие подразделения Пржевальского там же, в Сарыкамышских лесах, пленили командиров 17-й, 28-й и 29-й вражеских дивизий, взяли 30 орудий, 20 пулеметов. А войска турецкого 10-го корпуса по горным дорогам покатились назад, спеша выскочить из ловушки через Ольты, пока и этих путей не перехватил противник.
      Сводка штаба Кавказской армии сообщала: "22 декабря вечером вполне определилось полное поражение обоих турецких корпусов, причем 9 корпус был уничтожен полностью; все его генералы с командиром корпуса Исхан-пашой во главе, 220 с лишним офицеров, около 7 тыс. нижних чинов, уцелевших от 30-тысячного корпуса после многодневных боев под Сарыкамышем, вся наличная артиллерия, ручное оружие, боевые припасы - все это осталось в наших руках. Части 10 корпуса бросились в беспорядке спасаться по направлению на Косор... преследуемые нашей конницей и пехотными частями". Операция успешно развивалась. 32-я пехотная дивизия 10-го корпуса, пытавшаяся по приказу Энвера прикрыть отступление 31-й и 30-й, была разгромлена конницей Баратова. Остальные спасались кто как может. Замерзали, выбившись из сил. Пытались отбиваться. Или просто брели, куда скажут командиры. Бежал и сам Энвер. Причем, по некоторым данным, тоже чуть не угодил в плен - по иронии судьбы, его спасли, отбив от появившихся русских, аскеры части, набранной из турецких армян.
      В ходе преследования разгром вражеской ударной группировки завершался. У Бардуса был взят в плен 92-й полк 31-й дивизии - в нем осталось 1,5 тыс. чел. У селения Исси-Су добили батальон 52-го полка той же дивизии - часть уничтожили, остатки сдались. В сводках перечислялись многочисленные пленные и трофеи - караваны верблюдов, запасы снарядов, гурты скота. При очищении от остатков 10-го корпуса района Чатаха было взято 5 тыс. пленных и 14 орудий. Перешли в наступление и соединения, державшиеся с фронта против 11-го корпуса. Турок теснили атаками, угрожали обходными маневрами. Под Зевином отряд туркестанских стрелков полковника Довгирда, чтобы преодолеть 15 км, шел 5 суток. Потому что снег был глубже человеческого роста и мороз 20 градусов. Но пробились там, где это казалось невозможным, заняли важную позицию в тылу противника и вынудили его к дальнейшему отступлению. К 5.1 русские части вновь вступили на турецкую территорию.
      Сарыкамышское сражение
      Одновременно была одержана победа и на другом участке. Ольтинскому отряду Истомина, остановившему преследующих турок у селений Мерденек и Демер-Кап, Юденич приказал наступать не на Ольты, а на север, на Ардаган. Он отвлек на себя часть сил занимавшей город дивизии, а в это время подошла бригада Калитина и сразу с марша вместе с державшимися тут пластунами устремилась на штурм. Наблюдавший эту атаку полковник М.Е. Семенов писал: "Сибирская казачья бригада, словно возникнув из-под земли, сомкнутым строем, с пиками наперевес, широким наметом, почти карьером, так неожиданно и резко атаковала турок, что они не успели защититься. Это было что-то особенное и даже страшное, когда мы смотрели со стороны и восхищались ими, сибирскими казаками. Покололи пиками, потоптали конями турок, а остальных забрали в плен. Никто не ушел от них". Ардаган был взят. Рухнули и планы противника снабжать и подкреплять морем свою группировку в Аджарии. 26.12 на русских минах, выставленных у входа в Босфор, подорвался "Гебен". Получил 2 пробоины и должен был надолго встать в док на ремонт. И на море стал господствовать русский флот, пресекая вражеские сообщения.
      Энвер-паша, удравший в Эрзерум, 7.1 еще попытался нанести контрудар 11-м и остатками 10-го корпусов. Но эти атаки отразили. И не просто отразили, а еще раз разгромили врага. Так, одна лишь 2-я пластунская бригада Гулыги блестящим контрударом взяла 4 тыс. пленных и захватила штаб 30-й турецкой дивизии - перед этим выбравшейся из окружения. Чем и завершилась Сарыкамышская битва. Из 90 тыс. чел. ударной группировки назад вернулось 12400 чел. Остальные погибли или попали в плен - русские похоронные команды только вблизи города закопали 28 тыс. турецких трупов. Да и те, кому повезло выбраться, были небоеспособны - истощенные, обмороженные, больные. Русские войска потеряли в этом сражении 20 тыс. убитыми, ранеными и обмороженными. Кстати, среди тех, кто обслуживал русских и турецких раненых в госпиталях Сарыкамыша, был будущий писатель Дмитрий Фурманов, пошедший тогда добровольцем в санитарный отряд.
      Чтобы не допустить прорыва и развала всего фронта, Энвер спешно стягивал под Эрзерум части с других участков и фронтов. Фон Сандерс писал: "История тяжелого поражения была сохранена в тайне, насколько это возможно. Было запрещено говорить об этом. Не подчинившихся этому приказу задерживали и наказывали. В Германии также об этом знали очень мало". И, что очень характерно для немецких вояк, пытался свалить разгром на "затруднения, связанные с природными условиями русской зимы". Забыв, что в данном случае зима была "турецкой". Что османское командование, готовя операцию, не могло не знать собственных природных условий. И что русские сражались в точно таких же условиях и точно так же страдали от них (из 20 тыс. наших потерь более 6 тыс. было обмороженных).
      После столь грандиозной победы Россия получила поздравления от союзных главнокомандующих, Жоффра и Френча. Командиром 1-го Кавказского корпуса стал Калитин, удостоенный ордена Св. Георгия III степени. Пржевальский стал командиром 2-го Туркестанского корпуса. 1-ю пластунскую бригаду принял Гулыга, а 2-ю Букретов, произведенный в генералы. Гулыга был награжден Георгиевским оружием, а Пржевальский и Букретов орденом Св. Георгия IV степени, как и Юденич, произведенный в генералы от инфантерии. Если бы у него существовали резервы, он имел бы возможность развить наступление на Эрзерум. Но резервов не было, а губить армию подобно Энверу он не собирался. Поэтому на передовых позициях по линии Зевин - Караурган Исламзор - Меджингерт оставил лишь авангарды. А главные силы на период суровой горной зимы расположил в глубине, на квартирах - в Бардусе, Башкее, Каракурте, Сарыкамыше и Карсе.
      29. К НОВОЙ КАМПАНИИ
      Кончался 1914 г., начинался 1915-й. Ни одна из воюющих держав своих планов не выполнила. Война вдруг оказалась другой, не такой, как ожидалось,- огромные потери, качественно иные условия боевых действий, неудачи старых, отработанных приемов и успех неожиданных решений... Да и своих противников, как выяснилось, обе стороны недооценивали. И все же, если судить в целом, первая кампания завершилась в пользу Антанты. Немцы, австрийцы и турки не смогли использовать преимущества внезапности и заблаговременной подготовки. Война приняла затяжной характер - а ресурсы Антанты значительно превосходили ресурсы Центральных Держав, и такая война в перспективе вела к однозначному финалу.
      По сравнению с другими участницами мирового конфликта Россия на этот момент выглядела неплохо. Она, конечно, не смогла стать, как надеялись ее союзники, "паровым катком", который раздавит всех врагов, но в отличие от Франции, понесшей значительные территориальные потери, уступила противникам лишь часть Западной Польши и Аджарии - однако и сама занимала часть Восточной Пруссии, Турции, всю Галицию. Противоборство с Германией Россия свела фактически вничью и нанесла сокрушительные поражения Австро-Венгрии и Османской империи. Это уж позже, когда потребовалось преувеличить собственный вклад в победу за счет вклада русских, появились теории, что единственным серьезным противником была Германия, а австрийцы и турки так, ерунда. Но позволительно напомнить, что в последующих кампаниях 1915-1917 гг. и турки, и австрийцы неоднократно били англичан, французов, итальянцев, и били крепко. А вот русские били турок с австрийцами. Значит, дело было все же не в слабости германских союзников и не в их неумении воевать, а в умении воевать против них.
      Но "переосмысление", кто из противников был "настоящим", а кто нет, началось только в последующей литературе, а в то время союзники очень высоко оценивали победы России, и британский представитель ген. Нокс говорил, что в 1914 г. "русская армия проявила себя настолько хорошо, насколько все, кто знал ее, мог надеяться". Престиж нашей страны значительно поднялся, и о какой-либо ее зависимости, попытках помыкать ею на тот момент и речи не было. Скорее, просили, заискивали. Опасались, как бы немцы снова не пошли их ломить, рассчитывая в этом случае только на помощь с Востока. И Россия считала себя вправе самой выдвигать условия, предлагать проекты послевоенного переустройства мира. Так, еще в сентябре Сазонов разработал предложения, что после победы должен быть произведен передел Балкан по национальному признаку. Но особо стоит остановиться на "проблеме проливов", которая стала одним из главных предметов чудовищных исторических спекуляций и до сих пор порой изображается чуть ли не причиной вступления России в войну.
      Проблема эта действительно существовала. Ведь главной доходной статьей русского бюджета был экспорт хлеба, который шел через южные порты. И, скажем, в 1912-1913 гг., когда Турция в связи с Триполитанской и Балканскими войнами закрыла проливы для иностранных судов, Россия понесла колоссальные убытки. Обострилась проблема и в 1914 г., когда Порта еще до вступления в войну заняла позицию весьма однобокого "нейтралитета", пропуская через Дарданеллы и Босфор германские корабли и не пропуская корабли Антанты, так что Россия сразу же очутилась в фактической изоляции, ее главные сообщения с Западом оказались перерезанными. Но тем не менее о желательности аннексии проливов речь абсолютно не шла. Против этого выступали и русский Генштаб, и министерство иностранных дел во главе с Сазоновым. Так в докладе Генштаба в 1913 г. указывалось, что "идея овладения проливами весьма заманчивая", но такой захват "с практической точки зрения едва ли желателен". Что он имел бы какой-то смысл лишь при наличии огромного флота, "подобного английскому или германскому". Иначе обладание проливами вызовет вражду к России со стороны европейских держав, а польза от них будет нулевой - их в любой момент можно блокировать с моря.
      Поэтому Генштаб обосновывал мысль, что даже в случае войны следует добиваться лишь демилитаризации Босфора и Дарданелл и права свободного прохода через них. Эту точку зрения разделял и МИД - что владение таким беспокойным и конфликтным местом, как Стамбул, создало бы России массу проблем при отсутствии реальной выгоды. И в сентябрьских предложениях Сазонова говорилось отнюдь не о "приватизации", а о том же - что после войны проливы должны стать открытыми. Об "исторической миссии" овладения Константинополем орали лишь безответственные общественники, вроде депутата Думы Милюкова. Но после подлого нападения Турции идею утверждения на проливах стал разделять и царь - хотя его мнение противоречило позиции советников и специалистов.
      Свою геополитическую программу Николай изложил в ноябре 1914 г. в беседе с французским послом М. Палеологом. Он говорил: "За те жертвы, которые несет русская армия и народ, и чтобы народу были понятны цели этих жертв в войне, ему навязанной, считаю разумным, что Германия должна будет поплатиться изменениями ее границ". Царь предполагал восстановление Польши, куда вошли бы Познань и, "может быть, часть Силезии", аннексировать часть Восточной Пруссии. Франции следовало возвратить Эльзас и Лотарингию, Бельгии в компенсацию за ущерб отдать район Ехля-Шапелль, между Голландией и Германией как средство от новых вторжений создать маленькое "буферное" государство Ганновер, а германские колонии французам и англичанам поделить по своему усмотрению. Что касается Австро-Венгрии, то "Галиция и южная часть Буковины позволят России достигнуть естественных границ у Карпат". Николай предлагал предоставить независимость Хорватии, автономию Чехии, Сербии отдать Боснию, Герцеговину, Далмацию и Северную Албанию, а южную Италии. Болгарии, "если будет разумной", Сербия вернет Македонию. А если выступит на стороне Антанты Румыния, предоставить ей Трансильванию. К вопросам утверждения на Босфоре царь подходил все же осторожнее, чем сторонники "креста над Св. Софией". Он говорил о том, чтобы гарантировать "свободный проход в проливах", для чего передать России часть побережья до "окрестностей Константинополя". А сам Стамбул, по мысли Николая, должен был стать "свободным городом. Само собой разумеется, что мусульманам должна быть гарантирована охрана их священных мест и их могил". Насчет Турецкой Армении Николай заявил: "Я не могу оставить ее под гнетом Турции. Нужно ли присоединять Армению? Это будет зависеть от решения Армении, в противном случае я устрою ей автономию". И заключил беседу: "Наше дело не будет правым перед Богом и историей, если мы, побуждаемые идеей морали, не обеспечим на долгое время спокойствие в мире".
      Однако параллельно с надеждами и перспективами, на рубеже 1914/15 гг. начали все более грозно вырисовываться серьезные проблемы. И ближайшей из них, надвигавшейся уже вплотную, был "снарядный голод". Точнее - общая нехватка боеприпасов, снаряжения, вооружения. Но только и эта проблема нуждается в пояснениях. Утверждения, будто Россия, собираясь воевать, не удосужилась заготовить нужного количества боеприпасов, на самом деле являются абсолютно некомпетентными и рождены различными дилетантами из "общественности". "Заготовить" заранее столько снарядов было невозможно по чисто техническим причинам. Потому что артиллерийские пороха и запальные трубки длительному хранению не подлежат. И завали ты страну снарядами куда их потом девать? Только уничтожать. А изделия это не дешевые. Словом, даже теоретически произвести боеприпасы в необходимом для войны объеме могла лишь та страна, которая заведомо собиралась воевать летом 1914 г!
      И Германия действительно попыталась это сделать. Ее Генштаб и военное министерство, учтя поразивший всех в свое время расход боеприпасов в Японской войне, в 1912 г. ввели новую программу производства снаряжения. И заготовили по 1500 снарядов на орудие (у французов - 1300, у русских 1000 - 1200). А патронов по 3 тыс. на винтовку (у русских - 1 тыс.) И все равно этого оказалось чрезвычайно мало. "Снарядный голод" стал не чисто русским, а общим явлением. Так, французский промышленник Рено вспоминал, что еще в сентябре его вызвал военный министр Мильеран, который выглядел очень расстроенным, нервно ходил по кабинету и повторял: "Нам нужно иметь снаряды!..." А у немцев их повышенные запасы израсходовались за 2 месяца. 21.9, во время боев на р. Эна стал остро ощущаться дефицит патронов. В октябре из-за отсутствия снарядов был прекращен штурм Вердена. В ноябре Тирпиц записал в своем дневнике, что с тяжелыми "Бертами" решено подождать, для них требовалось слишком много пороха. А его не было вообще. Армия тогда была "спасена флотом" - с морских складов выгребли все и отгрузили 2000 тонн, этого хватило до 1915 г. А особенно острый кризис наступил зимой, в декабре-январе. В декабре в германской армии выделялось по 30-50 артиллерийских выстрелов в день на дивизию. Причем применялись эрзац-снаряды из чугуна, отвратительного качества. В январе, как пишет Тирпиц, из-за нехватки снарядов немцы не могли отвечать на огонь противника.
      Еще раз отметим, что обе коалиции рассчитывали на скоротечную войну, мобилизации экономики не предусматривал никто - и изначально болезнь была общей. Но западные державы вовремя приняли меры к ее лечению. Франция активизировала своих промышленников, и они откликнулись сразу же. Еще бы не откликнуться, если в критических условиях они и цены могли диктовать соответствующие. Заказы размещались в США и других нейтральных странах. А в Германии сказалась предусмотрительность строителей флота. При заключении контрактов на поставки для морского ведомства они вводили в текст и мобилизационные условия по увеличению выпуска продукции на случай войны. И выбирали только те фирмы, которые принимали такие условия. Таким образом, уже была создана база для развертывания промышленности на военное время. Еще с августа 1914 г. при военном министерстве образовался "отдел военного сырья", куда вошли крупные германские промышленники. И хотя он предназначался для распределения ресурсов, но стал и готовым органом по мобилизации производства. И положение с боеприпасами быстро пошло на улучшение.
      Словом, вина российского военного министерства была не в том, что оно не подготовило страну к войне. Подготовили-то ее не хуже, чем Францию. И не в том, что не предусмотрели затяжной войны. Этого тоже никто не сумел предусмотреть. Так, в Германии запас нитратов, необходимых для производства пороха, рассчитывался всего на 6 месяцев (и русская разведка об этом знала). И лишь открытие способа получения азота из воздуха позволило немцам вести длительные боевые действия. Но ведь и в России о кризисе снабжения стало известно задолго до того, как он разразился. Еще 24.8 Сухомлинов направил Янушкевичу телеграмму о дефиците винтовок. Дескать, то, что осталось от мобилизации, вынуждены отправить в Сербию. Поэтому просил отдать распоряжение Ставке собирать винтовки на поле боя. А первый приказ с требованием экономить снаряды, поскольку их в запасе мало, как вспоминает Брусилов, он получил 10.9., в разгар сражения под Гродеком. А дальше такие напоминания пошли регулярно, поскольку фронт ежедневно расходовал 45 тыс. снарядов, а заводы производили лишь 13 тыс. В ходе боев вышла из строя часть артиллерии, а производилось мало, и количество орудий сократилось на 25%. Однако и этого оказывалось "много" в связи с нехваткой снарядов, и батареи из 8-орудийных начали переформировывать в 6-орудийные, "излишки" отправляли в резерв (войскам объявляли, что артиллерия нужна для нового, Кавказского фронта).
      И уже наступил "винтовочный голод". Действующей армии было нужно около 60 тыс. ружей в месяц, а производилось 10 тыс. Для новых формирований изымались винтовки у флота, из тыловых и запасных частей. А обучение призывников шло поочередно или с ружьями старых образцов. Пополнения прибывали на фронт безоружными, и по несколько тысяч человек оставались в корпусах при обозах, ожидая, когда выдадут. Впрочем, из этого положения кое-как выходили, поскольку имелась масса трофейного оружия. На Юго-Западном фронте целые дивизии переводились на австрийские винтовки "манлихер" (солдаты называли их "манлихеровинами"), патронов к ним было порой даже больше, чем к русским. Использовались и трофейные пулеметы "шварцлозе". А инженерные части русских армий были централизованно перевооружены германскими винтовками "маузер". Но, кстати, и у немцев творилось то же самое. Они тоже вовсю переводили свои тыловые части и ландштурм на трофейное оружие, русское и французское. И в дивизиях собирались тысячные безоружные команды - правда, потом сообразили, начали призывать столько, сколько можно вооружить.
      И вина Сухомлинова заключалась в том, что имея достаточный резерв времени, он должных мер не принял. До войны вместо развития отечественной базы министерство сочло, что проще ориентироваться на иностранцев. Но и во время войны не особо напрягалось. Заказы оборонными заводами выполнялись медленно, при внесении корректив в производство действовала огромная инерция. Но министерство этому внимания не уделяло. Впрочем, подрядчики прекрасно знали, с какой стороны подъехать к Сухомлинову или его супруге, чтобы их прегрешения не замечались,- впоследствии выяснилось, что стоимость гардероба мадам Сухомлиновой втрое превышала заработки мужа. Тем не менее в ноябре министр заверил Думу, что положение под контролем, а проблемы с боеприпасами и оружием временные и к марту выправятся. О том же он докладывал царю. На чем же основывалась его уверенность? А на том, что министерство снова пошло по накатанному пути и заказало все недостающее за границей. В британской компании "Армстронг и Виккерс" разместило заказ на 5 млн. снарядов, кроме того, был подписан контракт на поставку из Англии 1 тыс. аэропланов и моторов, 250 тяжелых орудий, 27 тыс. пулеметов, 1 млн. винтовок, 8 млн. гранат, 200 тыс. тонн взрывчатки. Заказали и оборудование, чтобы довести отечественное производство снарядов до 40 тыс. в день. И на этом успокоились. Заказ приняли, обещали по самым важным пунктам отгрузить продукцию к весне. Так чего еще надо? "Галочку" поставили, а это главное не считаясь даже с тем, что доставить грузы в Россию и то было непросто, из портов остались открытыми лишь далекий Владивосток и Архангельск, где навигация начиналась в апреле - мае.
      Одно цеплялось за другое. Поставлять вооружение в долг союзники не желали. А война и без того требовала огромных средств (ежедневные расходы достигали 16,3 млн. руб.). И министр финансов Барк вел переговоры о предоставлении России валютных кредитов для оплаты заграничных заказов. Но шли они примерно так же, как переговоры с каким-нибудь МВФ в 90-х. Был и важный психологический момент, в этой сфере западные деятели чувствовали свое преимущество, могли взять "реванш" за свои неудачи на фронтах, чтобы выручавшие их русские не особо зазнавались. И кочевряжились, увязали в "консультациях", требовали конкретизировать, на что предполагается пустить кредит, и уже сами принимались обсуждать, на что стоило бы дать, а на что нет. Первый этап прошел в сентябре, второй в октябре, третий в декабре. В итоге согласились выделить 40 млн. (просили 100) под 6% годовых и... под обеспечение русским золотом. Которое должно быть доставлено в Англию. Даже соображения, что золото перевозить сейчас опасно, так не лучше ли отложить расчеты до конца войны, были отметены. То есть практически речь шла даже не о займах, а о выгодной спекулятивной операции.
      В русской армии проявился и дефицит других предметов снабжения, в первую очередь - сапог. Хотя тут уж тыловики были ни при чем. Солдат отправляли из запасных частей прекрасно обмундированными, но пошло настоящее поветрие - пока эшелоны тащились до фронта, продавать или менять на спиртное сапоги, а то и шинели. На фронте все равно дадут новые, босиком в бой не пошлют. Но запасы армейских интендантств были не безграничны, и заменить обувь, разбитую по дорогам, получалось уже нечем. В ноябре председатель Думы Родзянко посетил Ставку и в беседе с Верховным узнал об этой проблеме, предложив привлечь к работе по снабжению земства - они могли на местах привлечь к выполнению заказов многочисленные мастерские, кустарей-одиночек. Николай Николаевич воспринял такую инициативу положительно, и вопрос был решен. Действительно, с помощью земств удалось быстро преодолеть кризис снабжения обувью и одеждой. А во "Всероссийском Земском Союзе помощи больным и раненым" последняя часть названия сама собой затерлась, он стал забирать все большие полномочия и распространять деятельность на другие направления.
      Начинала сказываться и такая проблема, как ухудшение качественного состава армии. В первые месяцы боевых действий войну вели кадровые, отлично обученные полки и дивизии. А уже через полгода картина изменилась. Как уже отмечалось, подготовка офицеров запаса в России была поставлена очень слабо. А для унтер-офицеров, по грубейшей ошибке военного министерства, отдельный мобилизационный учет унтер-офицеров не предусматривался, их призывали скопом, вместе с рядовыми. И распределяли по общему количеству "нижних чинов". Большинство запасных унтеров попали в первую волну призыва и в войсках оказались в избытке, часто занимая в строю места рядовых. Правда, нередкие утверждения, будто в первых сражениях кадровая армия "полегла", а офицерство "повыбили на 75%", стоит отнести к чисто эмоциональным (в российской армии за всю войну погибло 8,3% офицеров и выбыло из нее по ранению или болезни около 20%). Однако имел место другой процесс - не столько поголовное "выбивание", а "разбавление". Кто-то действительно погибал, попадал в плен, кто-то был ранен и отправлен на лечение (а по ранению офицеру или солдату полагался еще и отпуск). Кого-то потом посылали в новые формирующиеся части - ведь и для них требовались офицеры, унтера. А кто-то считал, что с него уже хватит, и старался зацепиться в тыловых ведомствах, учебных командах. Но даже если в итоге возвращался в свой полк, то на время отсутствия его кем-то требовалось заменять.
      Офицеров - неподготовленными запасниками. Да и их не хватало. В декабре последовал указ о мобилизации некоторых категорий студентов, их, как и отличившихся солдат, имеющих нужный образовательный ценз (4 класса гимназии, реального училища или учительской семинарии), направляли на ускоренные курсы училищ, в школы прапорщиков. И через 4 - 6 месяцев выпускники становились офицерами. Создавались и унтер-офицерские школы и курсы. Но разумеется, новоиспеченным командирам по своим профессиональным качествам было далеко до кадровых. А ведь те же унтера в царской армии были цементирующий основой каждого полка, непосредственными наставниками и учителями солдат.
      Пополнения солдат тоже шли все хуже. Ведь сперва шел призыв запасников I очереди, потом - II очереди, а потом и ратников ополчения, впервые вставших в строй. А в учебных командах не хватало уже ни винтовок, ни патронов, чтобы люди толком научились стрелять и владеть штыком. И командиры в запасных батальонах оставались не лучшие - те рвались на фронт. А неподготовленных солдат на фронт посылать нельзя - еще не те времена были. И сотни тысяч безоружных и необученных призывников копились в тыловых казармах, когда некомплект действующих частей достигал 500 тыс. чел. Но и те, кто формально прошел учебный курс, прибывали на передовую все равно неподготовленными. Со временем многим из них удавалось приобрести нужный опыт, стать отличными солдатами. Но лишь со временем, а сперва они, необстрелянные и неумелые, несли лишние потери. Кстати, это видно и по биографиям участников войны. Одни погибали или получали ранения в первые же месяцы - два пребывания на фронте, а другим удавалось войти в нелегкую боевую колею, и они потом годами сражались без единой царапины.
      Но проблемы - проблемами, а война-то продолжалась. Зима обеспечила на фронтах некоторую передышку. А одновременно строились и планы на следующую кампанию. Главком Юго-Западного фронта Иванов с подачи Алексеева предлагал нанести удар по более слабому звену вражеской коалиции, Австро-Венгрии. Утверждалось, что "путь на Берлин лежит через Вену",- лишить Германию главной союзницы, и она падет, оставшись в изоляции. Генерал-квартирмейстер Ставки ген. Данилов отстаивал другое решение, что надо нанести удар на Северо-Западном фронте, разгромить врага в Восточной Пруссии, а дальше двигаться на Берлин. И в этом с ним соглашался главнокомандующий фронтом Рузский. Что тоже имело свою логику - при удаче удар на Германию сулил более близкое окончание войны. А ведь решительный штурм по кратчайшему направлению иногда и впрямь сулит больший успех, а в итоге - и меньшие потери, чем долгие и изматывающие маневры. Эта точка зрения и победила.
      Наступательные русские планы при всех перечисленных выше трудностях довольно часто оцениваются как заведомая авантюра. С чем позволительно не согласиться. Потому что как раз в этот момент ситуация со снабжением и боеприпасами у немцев и австрийцев была еще хуже. У русских кризис только еще начинался, а у противника достиг максимума. Вот и следовал вывод нужно использовать момент и перехватить инициативу, пока враг не выправил положения и не накопил новых резервов. Ошибки, конечно же, были - в обоих вариантах. В 1915 г. у Германии имелось еще достаточно сил, чтобы помешать вторжению на свою территорию или подкрепить австрийцев. Как известно, сломить ее в итоге удалось лишь длительной войной на истощение ресурсов. Но это нам с вами известно. А тогда учесть все факторы было трудно, если не невозможно. Ведь к изменившимся условиям войны обе стороны только начинали приспосабливаться - методами "тыка", а то и интуитивно. И не только в России, но и во всех других странах командование отбрасывало саму мысль о затяжной войне с неизбежными колоссальными жертвами и лишениями. Но куда более пагубным, чем ошибки в планах, оказалось для нашей страны другое обстоятельство - Англия и Франция стали в это время проявлять отчетливую тенденцию свалить главную тяжесть борьбы на русских - хотя бы временно. И крупных операций вообще не планировали, только стратегическую оборону. Предполагали отсидеться за укреплениями, накопить силы за счет формирования британской армии и войск из колоний. Перестроить промышленность, ликвидировать отставание от немцев в артиллерии, особенно тяжелой, изжить нехватку боеприпасов. Британский главнокомандующий Френч вообще заявлял, что на Западе "надо только выстоять до тех пор, пока русские не смогут завершить дело".
      Австро-Венгрия самостоятельных планов уже не строила, фактически отдавшись под покровительство Германии. А у германских армии и флота опять возникли два независимых плана. Флотское командование учитывало сильнейшую зависимость западных противников, особенно Англии, от морских перевозок, и представило кайзеру план "неограниченной подводной войны". Предлагалось в январе 1915 г. издать декларацию, что с такого-то момента прибрежные районы Великобритании и Ирландии объявляются военной зоной. И что всякое торговое судно, оказавшееся в ней, вне зависимости от национальной принадлежности, будет топиться. Причем в декларации следовало предупредить, что "не во всех случаях будет иметься возможность для спасения команд и пассажиров". Словом заходить туда суда попросту не должны - иначе пусть пеняют на себя. В проекте фон Поля доказывалось, что таким образом осуществится полная блокада Англии, а это позволит лишить ее сырья и ресурсов и вывести из войны. Кайзер дал согласие, но реализация плана по политическим и техническим причинам была отложена до весны - когда подготовят базы подлодок во Фландрии.
      А в армии Фалькенгайну удалось собрать кое-какие резервы, формировались новые дивизии и корпуса. Но чтобы уравнять их по боеспособности со старыми, была начата и общая реорганизация. В дивизиях ликвидировались бригадные структуры и вместо 4 полков оставлялись 3 при сохранении прежнего количества орудий. Таким образом, удельный вес артиллерии значительно повышался, а пехоты - снижался. А освободившиеся бригадные кадры и полки из "старых" соединений направлялись в новые для улучшения их качества, передачи опыта и создания организационного костяка. Данные мероприятия проводились не сразу, а по мере получения для новых дивизий орудий и пулеметов. И впоследствии Фалькенгайн полагал, что благодаря этим преобразованиям и были достигнуты успехи в 1915 г.
      Что же касается планов, то Гинденбург и Людендорф предложили перенести главные усилия на Восток. Раз не удалось разгромить Францию, а потом обрушиться на Россию, сделать наоборот. Как они указывали, нужно "поставить на колени Россию", разбив ее армии, принудить царя к капитуляции и затем снять до 100 дивизий с Востока и перебросить на Запад. Причем в дальнейшем можно было бы обеспечиваться за счет России промышленным сырьем и продовольствием, которого уже не хватало. Фалькенгайн был против. Он сомневался, что "война должна быть выиграна на Востоке", что Запад в результате такой кампании пойдет на уступки. Как он писал: "На безбрежных пространствах России были бы уложены те силы, без которых нельзя обойтись во Франции". И указывал - дескать, можно ли разгромить Россию вообще "вопрос, остававшийся совершенно туманным. Опыт Наполеона не вызывал на подражание его примеру". И стоял за то, чтобы "применить новые корпуса на Западе". У той и другой точек зрения нашлись сторонники и противники.
      Фалькенгайна поддержал Тирпиц, считавший, что с Россией необходимо вообще мириться, а воевать только с Англией и Францией. Но союзником Гинденбурга стал канцлер Бетман-Гольвег. Он утверждал, что наоборот, "война с Англией есть лишь преходящая буря. После нее отношения станут лучше, чем когда-либо". Поэтому Англия - "бульдог, которого не следует раздражать". Надо, мол, "победить на континенте, а не бросаться в авантюры, вроде подводной войны". А мир должен быть достигнут за счет "реакционной России, что не закроет возможности для переговоров с демократическим Западом". В меморандуме Бетмана приводились доводы, что война против русских популярна и понятна среди всех слоев общественности, и ставился вопрос - "мы должны выбирать между Англией и Россией, чтобы и после заключения мира иметь опору против одного из этих главных врагов". Откуда следовал вывод - воевать всеми силами против России и искать соглашения с Англией. Ну а на все эти споры наложились опасения, что если русских не разгромить, последуют их новые вторжения в Германию. И главный весомый аргумент - что ослабленная поражениями Австро-Венгрия следующего удара уже не выдержит и рухнет окончательно. Так кайзеру и Фалькенгайну пришлось согласиться с планом Гинденбурга. Основной натиск германской военной машины в 1915 г. переносился на Восток.
      30. ФРОНТ И ТЫЛ
      Кроме фронтовых проблем, в России стали вызревать и тыловые. Ведь если война начиналась при единодушной поддержке народа, то одновременно сразу же пошло и расслоение. На патриотов, стремящихся оказаться поближе к передовой, и шкурников, старающихся быть от нее подальше. В предшествующих войнах, которые велись относительно небольшими силами на ограниченной территории, подобное расслоение на жизни страны сказывалось мало, но в мировую стало очень заметным. Тыл вообще жил при полной иллюзии благополучия и безопасности. Даже рестораны, кафешантаны, театры и прочие увеселительные заведения функционировали на полную катушку. Разве что в связи с сухим законом водку подавали не в бутылках, а в чайниках, соблюдая внешний декорум. И ни о каком затягивании поясов даже и речи не было. Люди продолжали жить, ни в чем себе не отказывая, сыто и избалованно. Тот, кто в мирное время ездил в "Яр" и снимал ложу в Мариинке, продолжали это делать и в военное. И тот, кто отплясывал под гармонику в дешевой пивнухе, тоже остался при своих радостях. Страна стала жить в двух разных системах ценностей. Одна часть населения сидела в окопах, лечила раненых, пыталась как-то наладить снабжение или просто молилась за ушедших на фронт и с волнением ждала от них весточек. Другая держалась лишь за собственные интересы, политиканствовала или внимала политиканам, интриговала, всласть пила и ела, а к войне относилась в качестве "болельщиков". Правда, болели все-таки за свою "команду", но если она "играла" не так, как от нее ждали, могли и освистать, перемыть кости "игрокам" и начать глубокомысленные обсуждения, не пора ли сменить тренера...
      Война вела к обострению старых и возникновению новых конфликтных ситуаций. Одной из старых являлось противостояние "власти" и "общества" (в тех или иных формах продолжающееся до сих пор). Противостояние это в значительной мере был надуманным и раздутым искусственно, причем со стороны "общества". Которое, если разобраться, во все времена представляло собой немногочисленную кучку демагогов и их состоятельных спонсоров, объединенных двумя принципами - желанием дорваться до власти и привычкой говорить от лица "всего народа", не меньше. И к тому же на физиономию нашей "прогрессивной общественности" во все времена накладывало свою печать русское западничество - в худшем, патологическом смысле этого слова.
      В последующих попытках осмыслить события в России много писалось о влиянии в России масонов, хотя утверждения эти, как правило, бездоказательны, а приводимые фактические данные весьма противоречивы. Но, не имея тут возможности разбирать все "за" и "против", хочу отметить несколько важных моментов. Русское масонство, в отличие, скажем, от французского, никогда не являлось монолитной идейной и организационной силой. За время своего существования оно произвело на свет разве что бездарный путч декабристов. В России возникали и "самодеятельные" ложи, выдумывавшие собственные уставные правила, вроде разрешения принимать женщин или широкой саморекламы. А на примерах тех, чью принадлежность к масонству можно считать определенной (кн. Львов, Керенский и др.), видно и то, что что у них не существовало не только общей линии, присущей заговору, но и внутреннего единства - стоило кому-то из них попасть во "власть", как он становился не проводником политики остальных, а наоборот, врагом для них. А вот идеи западничества действительно становились мощным объединяющим фактором для широкого спектра демократической и либеральной общественности. Так какая, собственно, разница, кто из лидеров оппозиции был масоном, а кто нет, если и те, и другие дружно хаяли все отечественное в противовес зарубежному и огульно фрондировали "реакционному режиму"?
      В августе 14-го "общественность", как и весь народ, поддержала царя и правительство. Но прошло всего несколько месяцев, и союз с властью стал либералов уже стеснять. Они не умели конструктивно сотрудничать, они выросли сугубо в оппозиции и свой рейтинг завоевывали и поддерживали только "негативом", нападками на реальные или кажущиеся недостатки. А теперь получалось - не имели возможности себя проявить. В целом оставались еще лояльными. Все же неудобно было сразу поворачивать на 180 градусов, да и в массе "электората" господствовали патриотические настроения. Однако стали уже проклевываться и привычные тенденции - с внутренней потребностью громить и клеймить. Повод? А война идет не так победоносно, как ожидалось. А поскольку западные державы были заведомо вне критики, значит виновата одна лишь "отсталая" Россия, ее "режим". И пошло обычное цепляние к каждому недостатку, слухи о "катастрофах", скрываемых от общественности. Претензии к недостаточной "открытости" со стороны военных - ну почему бы не опубликовать секретные оперативные данные? Да и цифры потерь германская пропаганда называла куда большие, чем официальные данные, сообщаемые Думе из военного ведомства. Верили, конечно же, как и в те времена водилось у нашей общественности, чужим, а не своим. Благодатной почвой для перехода в столь милое обличительное русло стали и недостатки снабжения. И лидер кадетов П.Н. Милюков уже высказывал предложение "возобновить войну с властью", хотя большинство его еще не поддержало.
      Одну из новых проблем породило введенное с началом войны "Положение о полевом управлении войск". В нем определялось: "Территория, предназначенная для развертывания и действий вооруженных сил, а равно для расположения всех их тыловых учреждений, составляет театр военных действий". И высшая власть на этой территории принадлежала Верховному Главнокомандующему. А на своих участках, соответственно, главнокомандующим фронтами, командармам и т.п. Писалось "Положение" в расчете, что Верховным будет царь, и тогда никаких противоречий не возникало. На деле же им стал великий князь Николай Николаевич, и возникла система "двоевластия". В тыловых губерниях власть по-прежнему принадлежала правительству, а в прифронтовых - военным органам, и 3.10.14 г. при Ставке была создана канцелярия по гражданской части во главе с кн. Н. Л. Оболенским - как бы второе правительство. Возникали многочисленные недоразумения, когда распоряжения двух властей противоречили друг другу, когда малокомпетентные в делах управления военные начальники вносили путаницу в работу гражданских учреждений. Это вызывало жалобы со стороны министров - и в данном случае критика охотно подхватывалась и раздувалась "обществом". Причем самого Верховного Главнокомандующего не трогали, он был слишком популярен - мишенью избрали его начальника штаба Янушкевича. Однако у подобного явления имелась и обратная сторона, обычно упускаемая из внимания. Если в прифронтовой полосе проявлялись недостатки военных властей, то в тылу власти продолжали действовать вполне "по-мирному". Их война если и касалась, то отголосками, опосредованно.
      Застаревшей проблемой тыла оставалась и возня вокруг Распутина. Насчет этого нагорожено столько домыслов и небылиц, что пожалуй, феномен "старца" нуждается в отдельном пояснении. Изображают его и монстром и сексуальным гигантом, захватившим царя под свой контроль. И чуть ли не впрямь "святым". На самом деле, конечно, он не был ни тем, ни другим. А просто сибирским хитроватым мужиком себе на уме, умевшим и пыль в глаза пустить "святостью", и не чуравшимся грешных земных удовольствий. Мистический настрой царя и особенно царицы, нервной и больной женщины, создали потребность в некой духовной поддержке, и у Распутина было несколько предшественников, причем их выбор колебался в очень широком диапазоне от шарлатана Папюса до честного и твердого христианина епископа Феофана, ректора Санкт-Петербургской духовной академии. Но именно он-то и ввел к царю Распутина, в котором сильно ошибался,- счел, что государю будет полезно общение с человеком из народа, простым и богобоязненным мужиком. И к тому же отличным знахарем, способным врачевать методами традиционной медицины и заговаривать кровь, что было очень важно при гемофилии наследника. Кстати, "открыл" Григория для высшего света не кто иной, как великий князь Николай Николаевич. А богословские рассуждения Распутина и его умение преподнести себя произвели впечатление на многих видных церковных деятелей.
      Даже Милюков, один из самых ярых противников царя, в своих мемуарах признает: "У трона Распутина не было". По свидетельствам всех современников, он появлялся во дворце раза 4 в год, обычно - когда требовались его лечебные услуги. Появлялся всегда трезвый, благообразный, а с царем говорил на религиозные темы или о "нуждах народа". Секрет возвышения Распутина и его влияния был в другом - на него пошла мода. Раз он был принят в семье монарха, его стали осаждать видные господа, а особенно дамы. Для лечения, поучения или просто чтобы не отстать от других. Возникла ситуация, каковые мы наблюдаем и в наши дни - когда женщины, причем именно из богатых семей, мающиеся от безделья и углубленные в болезненные самокопания, начинают посещать кружки всяких "гуру", "целителей", колдунов или сомнительные секты. "Старец" этим стал пользоваться - а чего ж, если само в руки плывет?
      Психологом он был неплохим, прекрасно понял, что нужно его "прихожанкам" с их комплексами. Они в своей жизни привыкли, что им повинуются, исполняют все капризы, а он помыкал ими, требовал "смирять гордыню" - за столом "благословлял", засовывая им в рот еду грязными пальцами. Унижал, грубил, заставлял мыть полы - и нравилось, доставляло доселе неизведанное мазохистское удовольствие. Или, скажем, вел гурьбу великосветских дам с собой в баню, а попутно приглашал нищенок. Там с предельной откровенностью разъяснял, насколько те и другие без одежды равны, приказывал аристократкам мыть себя и оборванок, а потом поменяться с ними нарядами. Собственно, в сибирских деревнях мужики и бабы испокон веков мылись вместе, но у экзальтированных столичных дам такие мероприятия вызывали куда более острые ощущения. Постепенно "старец" хамел, войдя во вкус положения - которое создал себе не он, а слетевшееся к нему окружение. И влияние на те или иные назначения и решения действительно стал оказывать. Но через тех, кто сам перед ним заискивал. Ему-то ведь знаменитые записочки "милай дарагой" ничего не стоили. Часто Гришка просто блефовал, изображая всемогущество. Если получал отпор - смирялся. А кто и выполнит - вдруг на будущее пригодится? И уже оказывается у Распутина на крючке. И на царскую чету он все же влиял, но опять не прямо. А через тех придворных, которые возле него увивались - и считавших очень важным узнать мнение "старца" по тому или иному вопросу, чтобы самим с помощью такой передачи выдвинуться и положение упрочить. Но сам Распутин выгоду от этих афер имел небольшую, да ему, по мужицким понятиям, немного было и нужно - кутнуть, попить, чтоб цыгане плясали. Сохранились журналы наружного наблюдения, свидетельствующие, что удовольствия он предпочитал далеко не "святые", но незатейливые.
      А на широкую основу бизнес на Распутине организовал А. Симанович, числившийся придворным ювелиром, но больше промышлявший организацией в столице фиктивных "клубов" с игорно-бордельной подкладкой. Сориентировавшись, какую выгоду можно извлечь, он стал у Григория "личным секретарем" - и уже сам определял ассортимент услуг и таксу. А уж с Симановичем позже установила взаимовыгодные контакты влиятельная группа банкиров и промышленников - Гинзбурги, Бродские, Варшавский, Слиозберг, Шалид, Гуревич, Мандель, Поляков, Рубинштейн. И стала делаль свой "гешефт", используя связи Распутина или просто спекулируя на наличии таких связей. Самому "старцу", кстати, с этого все так же перепадали крохи - то шубу подарят, то часы, то счета в ресторане оплатят.
      Характерно, что первыми раскусили Гришку именно те, кто сперва обманулся в нем,- великий князь Николай Николаевич, епископы Феофан и Гермоген, иеромонах Илиодор. Но Распутин был человеком мстительным. Каким образом сработали пружины, неизвестно, но большинство его обличителей за это поплатились. Гермоген был исключен из Синода и отправлен в Жировецкий монастырь, Илиодор - во Флорищеву пустынь, Феофана перевели из столицы в Симферополь. Опала постигла и таких его противников, как митрополит Антоний и епископ Антоний Тобольский, вынужден был уйти председатель Синода митрополит Владимир. И может быть, самый большой вред, который нанес Распутин, как раз и касался закулисных махинаций в делах церкви. Министр Кривошеин писал: : "Делаются и готовятся вещи отвратительные. Никогда не падал Синод так низко... Если кто-нибудь хотел бы уничтожить в народе всякое уважение к религии, всякую веру, он лучше не мог бы сделать..."
      Против Распутина выступали и лучшие представители государственной власти - Столыпин, Коковцов. Но одновременно он стал и удобнейшей мишенью для нападок со стороны "общества" - бей, не промахнешься. И в центре внимания мгновенно оказывалось все. Любая пьянка, которая купцу или заводчику в вину не поставилась бы. А у дверей бани, куда Гришка водил дам, специально дежурили фотокорреспонденты. Все это обрастало слухами и домыслами. Грязные сплетни марали уже и честь царицы и царевен. Однако на просьбы об удалении Распутина царь всегда реагировал болезненно. Надо сказать, что далеко не всегда он бывал таким принципиальным, и в угоду "общественному мнению" порой жертвовал куда более ценными фигурами министрами, военачальниками. Но в данном случае полагал, что общество лезет уже не в государственные, а в его личные дела. И как раз из-за массы явной лжи и считал клеветой и реальные факты. Дворцовому коменданту Н.В. Дедюлину (тоже противнику "старца") царь говорил: "Он хороший, простой, религиозный русский человек. В минуты сомнений и душевной тревоги я люблю с ним беседовать, и после такой беседы мне всегда на душе делается легко и спокойно". В общем-то, царь был прав в одном отношении. Он понимал, что для либералов Распутин - только зацепка. А не станет его, найдется другая. И шел "на принцип". Но с началом войны проблема приобрела и новые оттенки. Поклонницы "старца" уверяли, будто его заступничество теперь особенно важно, и он настолько обнаглел, что не постеснялся написать Верховному Главнокомандующему, что хочет приехать в Ставку. На что Николай Николаевич ответил лаконичной телеграммой: "Приезжай. Повешу". Больше к нему Гришка не навязывался. А с другой стороны, для вражеской пропаганды столь одиозная фигура стала настоящим подарком. Немецкие газеты вовсю перемывали отношения семьи Романовых и Распутина, само вступление России в войну объяснялось его влиянием. И дошло до того, что зимой 1914/15 г. немецкие аэропланы разбрасывали над русскими окопами открытки, где на одной половине бравый кайзер с аршином в руках измерял длину своей пушки, а на другой - унылый Николай мерил детородный орган Гришки.
      России пришлось с первых же месяцев сражений столкнуться с еще одним грозным явлением - шпионажем и подрывной работой противника. Так, в феврале 1915 г. много шума наделало "дело Мясоедова". С подачи "прогрессивной общественности", уже в начале ХХ в. однозначно ненавидевшей и поливавшей ядом отечественные спецслужбы, родилась версия, будто это дело было чуть ли не сфабриковано, дескать - понадобились козлы отпущения, чтобы свалить вину за военные неудачи, вот и придумали шпионов. К действительности такие утверждения и близко не лежали. Это была одна из крупнейших и самых успешных операций русской военной контрразведки. Хотя акцентирование внимания именно на Мясоедове в данном случае неправомочно. Он являлся лишь мелким агентом, к тому же до войны уже засветившимся,- тогда дело закрыли из-за недоказанности, а потому использовался даже не как штатный шпион, а сдельно (в частности, поручили достать схему позиций 10-го корпуса 10-й армии, за что обещали 30 тыс. руб. - и что любопытно, за вычетом 10% посреднику). Но к раскрытию огромной сети, с которой был связан и Мясоедов, были привлечены почти все сотрудники русской контрразведки, руководили операцией начальник контрразведки Генштаба М.Д. Бонч-Бруевич и ас сыскного дела полковник Батюшин, расследование вели следователь по особо важным делам действительный статский советник В.Г. Орлов, следователь Варшавского окружного суда П.Матвеев, товарищ прокурора Варшавской судебной палаты В.Жижин, член военно-судебного ведомства ген. Цеге фон Мантейфель. И примерно в то же время, когда в Ковно взяли с поличным Мясоедова при передаче материалов агенту Фрайбергу, обыски и аресты прошли в 80 российских городах!
      Уголовных дел было возбуждено несколько. По тому из них, которое касалось резидентуры, окопавшейся в Либаве (Лиепая) под крышей так называемого "Эмиграционного бюро" и "Северо-западной судовой компании", суд приговорил к смертной казни Мясоедова (заодно обвиненного в мародерстве), его супругу Клару, Фрайберга, барона Грутурса, Фрайнарта, Фалька, Ригерта и Микулиса. При утверждении приговора Верховный Главнокомандующий троим наказание смягчил, Фрайнарту и Грутурсу заменил каторгой, а Кларе Мясоедовой - пожизненной ссылкой. Ну а в фокусе внимания "общественности" оказалось именно это дело по причине... национальности большинства осужденных. Газеты, финансируемые Гинзбургами и Рубинштейном, еврейская фракция Думы и т.п. подняли вой. Причем о шпионаже как бы и забылось. А писали - "в России евреев вешают"! За ними выразили возмущение и соответствующие зарубежные круги. Ну и свои либералы присоединилась, не желая прослыть "черносотенцами". Так и внедрилось в историю якобы спорное "дело Мясоедова", заслонившее правду о всей контрразведывательной операции. Хотя дело это сохранилось, находится в Российском государственном военно-историческом ариве, и желающие исследователи могли бы и проверить вместо того, чтобы повторять байки заказных газетчиков.
      Однако у контрразведки и других дел хватало. Было раскрыто несколько случаев классического "салонного" шпионажа - обычно через дамочек не слишком строгого поведения. Таковым занималась, например, некая Магдалена Ностиц. А на Гороховой в Питере, под носом у Сыскного отделения, две весьма интеллигентных особы, поддерживающие регулярные связи со Швецией, организовали в уютной квартирке натуральный сексодром, куда приглашали только старших офицеров, предпочтительно генштабистов. Заманивали возможностью поразвлечься и офицерских жен, страдающих без мужской ласки и, конечно, делящихся с "подружками" тем, что пишут с фронта мужья. Имелись и случаи шпионажа в прифронтовой полосе. Контрразведкой были разоблачены и арестованы ротмистр Бенсен, завербованный еще до войны, двойные агенты Сентокоралли, Затойский и Михель, австрийская шпионка Леонтина Карпюк. Успел сбежать с секретными документами штабс-капитан Янсен, комендант штаба корпуса. Но такие направления шпионажа были лишь "цветочками". Куда большую опасность представляли разные фирмы и банки, связанные с Германией. Как уже отмечалось, неравноправный договор 1904 г. привел к очень широкому внедрению немцев. Только в одной Москве действовало свыше 500 германских фирм. И с началом войны они никуда не исчезли - а оказались уже как бы российскими.
      Сменили вывески, заблаговременно переоформились на русских владельцев. А в некоторых граждане Германии выехали, оставив за себя доверенных лиц, продолжающих выполнять поручения руководства, пересылаемые через нейтральные страны. Причем контрразведка об этом знала, но ничего не могла поделать в рамках существующего законодательства. Скажем, с немцами были прочно связаны или контролировались ими Внешнеторговый банк, Сибирский, Петроградский международный, Дисконтный и Азовско-Донской банки, несколько крупнейших страховых компаний, в том числе общества "Россия". Германские подданные были хозяевами "российско-американской" резиновой компании "Треугольник", обувной фабрики "Скороход", транспортных компаний "Герхардт и Хай", "Книп и Вернер", российского филиала американской компании "Зингер". Ну а русские электротехнические фирмы даже сохранили названия тех, чьими дочерними предприятиями они являлись - "Сименс и Хальске", "Сименс Шукерт", АЕГ.
      Готовым каналом для подрывной работы стали и революционные организации. Опыт их использования уже имелся у различных стран. Так, в Русско-японскую были зафиксированы контакты японской разведки с польскими социалистами. Вполне вероятно, что японцы, а скорее даже их союзники англичане, давно освоившие методику подкармливания революций, приложили руку к цепочке восстаний, прокатившихся тогда на флоте - морская крепость Свеаборг, "Потемкин", "Очаков", "Память Азова"... А ведь основная борьба как раз и велась за обладание морем. С начала мировой противник сделал ставку на большевиков. Причем напомним, что в самой Германии социалисты однозначно поддерживали свое правительство, утверждая, что, по Марксу и Энгельсу, борьба против России, "самой реакционной в Европе державы",- это именно та борьба, которая оправдана и заслуживает только одобрения. А. Бебель говорил: "Земля Германии, германское отечество принадлежат нам, народным массам, больше, чем кому-либо другому. Поскольку Россия опередила всех в терроре и варварстве и хочет напасть на Германию, чтобы разбить и разрушить ее... мы, как и те, кто стоит во главе Германии, остановим Россию, поскольку победа России означает поражение социал-демократии". Еще в августе германские профсоюзы постановили - прекратить на время войны все забастовки, отказаться от требований повышения зарплаты. А лидеры социал-демократов заявляли: агитация против войны - не только предательство по отношению к родине, но и к товарищам по армии.
      Российским социал-демократам до такого отношения к своей стране было далеко. Правда, Плеханов занял патриотическую позицию, призывал "защитить демократию от тевтонского варварства". Но поддержали его далеко не все. Те, кто порадикальнее, жаждали разрушения Российского государства, и в этом становились прямыми союзниками врага. А они были и самыми энергичными, имели наибольшее влияние в рабочей среде - к тому же и состав этой среды в войну значительно изменился, пополнился людьми случайными, шкурниками и люмпенами, искавшими на оборонных заводах брони от призыва и занявшими места патриотов, ушедших на фронт. Почва для агитации получалась подходящая. Уже в ноябре 1914 г. была арестована большевистская фракция Думы - за враждебную пропаганду. В прокламациях, распространявшихся этими "народными избранниками", открытым текстом писалось: "Для России было бы выгоднее, если победит Германия". А при обысках обнаружились полные наборы шпионских аксессуаров - наборы подложных паспортов, шифры, листовки. В феврале их судили. И что, повесили? На каторгу отправили? Да нет, всего лишь ссылкой отделались.
      А в Германии в лагерях военнопленных стала действовать "Комиссия помощи пленным", образованная в Берне при участии Ленина и Крупской. Продуктовые посылки с родины до русских узников не доходили - зато во все лагерные библиотеки регулярно поступала ленинская газетенка "Социал-демократ", приходили письма и брошюры соответствующего содержания, наезжали агитаторы. И разумеется, делалось это не без ведома германских властей. Впрочем, позицию Ильича весьма точно подметил британский посол в России Бьюкенен: "Для большевика не существует ни родины, ни патриотизма, и Россия является лишь пешкой в той игре, которую играет Ленин. Для осуществления его мечты о мировой революции война, которую Россия ведет против Германии, должна превратиться в гражданскую войну внутри страны. Такова конечная цель его политики".
      Одновременно враги делали ставку и на сепаратистов. Австрийский канцлер Бертольд указывал: "Наша главная цель в этой войне - ослабление России на долгие времена, и с этой целью мы должны приветствовать создание независимого украинского государства". О том же писал министр М. Эрцбергер - дескать, общая цель Центральных Держав "отрезать Россию от Балтийского и Черного морей", а для этого необходимо "освобождение нерусских народов от московского ига и реализация самоуправления каждого народа. Все это под германским верховенством и, возможно, в рамках единого таможенного союза". В лагеря военнопленных поехали финансируемые австрийцами галицийские профессора, агитаторы украинских сепаратистов (их называли "мазепинцами"). Собственно, слова "украинец" тогда еще в ходу не было. В австро-венгерских владениях их называли "русинами". А в Российской империи учет велся не по национальности, а по вероисповеданию. Если нужно было отметить место рождения, употребляли термин "малороссы", а сами себя они чаще всего называли "русскими". Но уроженцев Малороссии в австрийских лагерях стали отделять от уроженцев центральных губерний, и внушали, что они принадлежат к совершенно другой нации, "украинской", и у них совершенно другие интересы, отличные от русских. В Германии возникла "Лига вызволения Украины" под руководством пангерманиста Хайнце и особый штаб для контактов с украинцами, который возглавил регирунгс-президент Шверин. На "украинский вопрос" были нацелены столь видные идеологи, как П. Рорбах и А. Баллин. Активной союзницей немцев и австрийцев стала униатская церковь, надеявшаяся занять в отделенной Украине господствующее положение. Через германские посольства в Константинополе и Бухаресте на Украину стали засылаться эмиссары и агитационная литература. Хотя в то время подобная пропаганда ни малейшего успеха не имела, что признавали и сами активисты "Лиги".
      Отличной базой для развертывания подрывной деятельности стала Финляндия. Здесь были сильны сепаратистские настроения и прогерманские симпатии. К тому же эта часть Российской империи имела собственную конституцию, свою юрисдикцию, свое внутреннее самоуправление. И перед войной, например, в Ганге (Ханко) начали вдруг строить прекрасную гавань с молами, волнорезами и т.п. Якобы для торговых судов, хотя центра торговли там отродясь не бывало. Новая гавань не была защищена никакими укреплениями, и от согласования планов строительства с военным ведомством местное руководство уклонялось. В общем, получалась удобная база для высадки десанта вблизи столицы и баз Балтфлота. Адм. Эссен несколько раз докладывал об этом наверх, однако все оказывалось тщетным, вмешиваться во "внутренние" дела финской администрации русские власти не имели права. Тогда Эссен предупредил, что в случае войны просто взорвет опасную гавань. Что и сделал. А германский посол в Швеции Рейхенау уже 6.8.14 г. получил от канцлера инструкцию - обещать финнам создание суверенного государства. В Финляндии началась тайная вербовка добровольцев в Германию - под Гамбургом для них был создан специальный лагерь, где готовили десантные части для "освобождения" своей страны. Об этом стало известно российским правоохранительным органам, неоднократно сообщалось финским властям. Однако все сигналы спускались на тормозах и реальных мер по пресечению деятельности вербовщиков не предпринималось.
      Кстати, вполне целенаправленно использовался и "еврейский вопрос", его в германском руководстве считали "третьим по значению после украинского и польского". 17.8.14 г. под эгидой правительства был создан официальный "Комитет освобождения евреев России" во главе с социологом проф. Оппенхаймером. Верховное командование германской и австрийской армий выпустило совместное обращение, призывавшее евреев к вооруженной борьбе против русских и обещавшее "равные гражданские права для всех, свободное отправление религиозных обрядов, свободный выбор места жительства на территории, которую оккупируют в будущем Центральные Державы".
      Ну и наконец, стоит иметь в виду, что все указанные проблемы сказывались не сами по себе, а тесно переплетались. Скажем, большевики действовали в контакте с либералами, считавшими их союзниками в борьбе с "царским режимом". Еще весной 1914 г. Коновалов и Рябушинский вели с ними переговоры, намереваясь использовать их партию для раскачки государства и облегчения атаки на власть. Передавались деньги, был создан совместный "Информационный комитет" во главе с Рябушинским и Скворцовым-Степановым. Правда, тогда альянс быстро распался. Но после ареста и осуждения депутатов-большевиков Дума подняла хай, требуя их освобождения и видя в данной акции не нормальную (точнее даже - аномально мягкую) самозащиту воюющего государства, а всего лишь "полицейский террор" и "очередное наступление на демократию". А либеральная газета "Киевская мысль" в ноябре предложила эмигранту Троцкому стать ее корреспондентом во Франции.
      Кстати, французские власти в данном плане тоже вели себя двусмысленно. Своих предателей карали быстро и строго, а на русских смутьянов смотрели сквозь пальцы. Как же Франция, страна свободы, будет трогать борцов за свободу в России? И в Париже на русском языке выходила газета "Голос" Мартова, с 1915 г. стали издаваться "Наше слово" и "Начало", где сотрудничали Троцкий, Антонов-Овсеенко, Мануильский, Лозовский, Коллонтай, Луначарский, Чичерин, Урицкий, Рязанов. Причем одной из главных тем была "война с социал-шовинизмом" - то бишь патриотизмом Плеханова и примкнувшей к нему части социал-демократии. И это оказывалось можно, по отношению к русским союзникам во Франции такое допускалось. А с другой стороны, большевики в России оказывались связаны с Сибирским банком и прочими финансово-промышленными структурами германского происхождения. И недостатка в средствах для всяких забастовочных комитетов не испытывали.
      Или взять такой пример - гамбургские банкиры Варбурги находились в родстве с российскими банкирами Гинзбургами. Имеющими через Симановича выход на Распутина и его окружение. Но еще Гинзбурги были связаны с олигархом Д. Рубинштейном. Который через подставных лиц перекупил газету "Новое Время" - самую популярную тогда среди интеллигенции, считавшуюся самой "смелой", сплошь гонящей всякие "разоблачения" и скандалы (словом, представлявшей нечто вроде канала НТВ в 1990-х). И во многом именно эта газета формировала "общественное мнение". В общем, клубки получались не слабые...
      31. ОСОВЕЦ И АВГУСТОВ
      В начале 1915 г. русские армии располагались следующим образом: 6-я прикрывала Петроград и Балтийское побережье, 10-я - в Восточной Пруссии, по р. Ангерапп и у Мазурских озер. В Польше, по рубежам р. Нарев, Бзура, Равка и Нида с севера на юг стояли 1-я, 2-я, 5-я, 4-я, 9-я, по р. Дунаец - 3-я. В Галиции вдоль Карпатского хребта занимала позиции 8-я, а 11-я осаждала Перемышль, на нее возлагалось и прикрытие участка южнее Днестра. На Румынской границе и Черноморском побережье растянулась 7-я, а в Закавказье от Батума до Персии - Кавказская. 10-я армия Сиверса в январе предприняла еще одно наступление на крепость Летцен. Снова части отводили в тыл, тренировали на макетах, учили форсировать каналы. И снова наступление было остановлено сильным огнем крепостной артиллерии, полевых батарей и пулеметных гнезд. Да иначе, наверное, и быть не могло, поскольку русская легкая артиллерия могла обрабатывать только передний край и была не в состоянии разрушить долговременных укреплений. (Между прочим, когда в январе 1945 г. русские войска все же прорвали позиции на Мазурских озерах и Сталину принесли на подпись поздравительный приказ войскам, он собственноручно вписал об этой линии слова "считавшейся у немцев со времен Первой мировой войны неприступной системой обороны".)
      Атака на Летцен предпринималась с целью улучшить позиции перед общим наступлением, подготовка к которому шла полным ходом. На стыке 10-й и 1-й создавалась новая 12-я армия, которую возглавил Плеве. В ее состав передавались вновь сформированные части и соединения с других участков. План операции сохранил прежнюю основу - 10-я нажимает с фронта, оттягивая на себя врага, а 12-я при содействии 1-й обходит фланг его группировки, обороняющей позиции на р. Ангерапп и у Летцена. Совместными усилиями немцев громят и гонят во внутренние области Германии.
      В связи со смещением центра тяжести операций на прибалтийский фланг здесь активизировались действия флотов. Немцы переводили часть своих кораблей в Данцигскую бухту - этой эскадрой командовал принц Генрих Прусский. А Российский Балтфлот усилился четырьмя новыми кораблями - с конца 1914 г. начали вступать в строй дредноуты и линейные крейсера, предусмотренные морской программой. Но германские военно-морские силы сохраняли свое подавляющее превосходство, да и опасность, исходящая от их подводных лодок, была нешуточной. Поэтому новейшие линкоры берегли - они стояли на главной базе в Гельсингфорсе (Хельсинки) и лишь изредка выходили "размяться", патрулируя с внутренней стороны вдоль главной минной позиции Нарген - Поркала-Удд. Бросить в бой их предстояло лишь в том случае, если вражеский флот попытается протралить заграждения и прорваться к столице. А удары по противнику балтийцы продолжали наносить минами. Под непосредственным руководством адм. Эссена был сформирован спецотряд по постановке минных заграждений в расположении противника. Возглавил его А.В. Колчак. В январе отряд крейсеров под его командованием пробрался за о. Борнхольм, прошел до Карколи и поставил мины на оживленных германских коммуникациях.
      А немцы, реализовывая свое решение перенести усилия на Восток, планировали удары на флангах - в Восточной Пруссии и Карпатах. Что в перспективе позволяло осуществить глубокий обход, окружение и разгром всего русского фронта. О подготовке русского наступления в Пруссии германская Ставка и командование Обер-Вест знали. И, например, когда Гвардейский корпус из состава 9-й армии был передан в 12-ю и в январе прибыл под Ломжу (как считалось, в обстановке глубокой секретности), над позициями немцев был выставлен насмешливый плакат "Привет русской гвардии!" А едва он начал рыть окопы, как на него обрушился огонь собранной на этот участок артиллерии. Удар русских Гинденбург и Людендорф решили упредить. Атаковать до того, как они сосредоточат силы, разгромить и двинуть дальше вперед.
      В конце 1914 г. на Восточный фронт было переброшено из Франции 7 корпусов и 6 кавалерийских дивизий. Но к этому времени в Германии удалось создать и резервы - 4 корпуса. Их тоже передали Гинденбургу, и они составили новую 10-я армию ген. Эйхгорна. Ей вместе с 8-й армией фон Белова предстояло разгромить русскую 10-ю, взяв ее в клещи. Эйхгорн обходит открытый северный фланг, где действовали только кавалерийские заслоны. А фон Белов проламывает южный, на стыке с 12-й, еще находящейся на стадии формирования. Армия Сиверса попадает в кольцо и уничтожается. Для обеспечения этих действий с юга из резерва фронта создавалась Наревская группа фон Гальвица, которая совместно с 9-й армией Макензена наносила вспомогательный удар и громила русскую 12-ю армию. Потом подразумевалось общее глубокое наступление, создающее охват всего польского "мешка" - для его развития Гинденбург предполагал снять войска с левого берега Вислы. Кризис с боеприпасами немцы еще не преодолели, однако за счет паузы в боях в декабре - январе сумели накопить запас снарядов для ударных групп.
      Чтобы отвлечь русское командование от главного направления, немцы в начале февраля силами 9-й армии предприняли частное наступление на реках Бзуре и Равке. И как раз здесь (а не под Ипром) было впервые в истории применено столь варварское оружие, как отравляющие вещества. Первая попытка была сделана 3.1 в районе Болимова, где немцы выпустили ксилилбромид (газ "T-Stoff"). Но стоял мороз, и химическое оружие оказалось неэффективным газ сконденсировался и превратился в кристаллы. Так что применения нового оружия русские практически и не заметили. 31.1 германская 9-я армия во второй раз применила газ - там же, у Болимова. На этот раз русские позиции обстреляли химическими снарядами и изменили состав отравляющих веществ, боеприпасы начинялись смесью хлора с бромом. Однако ветер вдруг изменил направление, понес яд на самих немцев, и те побежали. А русские перешли в контратаку и отбросили их, но успех не развили, поскольку на этом участке не были готовы к наступлению и не хотели оставлять сильных и обжитых позиций.
      Но германские части перешли в атаку и по соседству, и бои шли жестокие. Так, в 5-й кавдивизии, занимавшей участок на Бзуре, в окопах оставалась половина личного состава, а половина отводилась в тыл отдохнуть, помыться, отогреться. Через 2 недели менялись. И в период наступления шквальный артиллерийский огонь обрушился на позиции 5-го Александрийского гусарского полка. Затем немцы пошли в атаку, и гусары дрогнули, стали отступать. Но отступать-то им было некуда. Бзура была у них в тылу, а грянула оттепель. Река вздулась, разлилась и снесла мост. Полк был отрезан от своих и очутился на грани уничтожения. "Сменой" александрийцев являлся 5-й Каргопольский драгунский полк, отдыхавший в тыловых деревнях. И как раз в этот день справлявший свой полковой праздник. И тут пришел приказ командира дивизии - выручать товарищей.
      Все понимали, что это будет за атака - через ледяную реку, без средств переправы. И командир, полковник Петерс, принял решение: 5-й Каргопольский погибнуть не должен. Приказал по жребию оставить от каждого эскадрона "на развод" по одному офицеру и по 10 нижних чинов. А остальные во главе с самим командиром пошли в атаку в пешем строю. Достигнув берега, простреливаемого артиллерией, под снарядами рубили деревья и вязали плоты. А гусары все еще держались на кромке у реки, хотя уже изнемогали, отражая атаку за атакой. К вечеру драгуны начали переправу. Тоже под огнем. Да и течение было стремительное, несло по воде льдины, коряги и целые подмытые деревья. Те, чей плот переворачивало ударом такого бревна или разрывом снаряда, тонули - выплыть без подручных средств было почти невозможно. Но полк не погиб. Сумевшие переправиться вместе с остатками гусар ринулись в отчаянную ночную контратаку, которой совершенно не ожидали немцы. Враг побежал, и позиции были восстановлены. Одним из тех, кто участвовал в этом бою, был рядовой Рокоссовский. Отразили неприятеля и на других участках тем более что это наступление было демонстративным, и получив отпор, враг усилий не наращивал.
      А затем последовал удар в Восточной Пруссии. Русская 10-я армия была растянута на 170 км перед германской укрепленной полосой. Резервов у нее не было, а после предыдущих боев она не успела ни пополниться личным составом, ни восстановить израсходованные боекомплекты. К тому же при всей любви немцев сваливать свои неудачи на "русскую зиму", в данном случае они сами очень четко использовали погодные условия. Зима 1914/15 г. была, как бы мы сказали сейчас, "аномальной". Стояли очень сильные морозы, периодически сменяясь резкими оттепелями. Русские позиции оборудовались еще осенью, перекрывая дефиле между озерами, проходы в болотах, опираясь на берега рек и каналов. И для прорыва был выбран момент очередного похолодания, когда эти естественные преграды стали проходимыми. Что-то успели дополнительно укрепить, что-то нет.
      7.2 8-я армии фон Белова начала наступление, направив несколько штурмовых отрядов по льду озер и замерзшим болотам. Немцам удалось вклиниться в расположение частей Сиверса, и предполагалось, что Белов притянет на себя русские резервы (на самом деле отсутствовавшие). Потому что главное наступление, 10-й германской армии, последовало на день позже. Правый фланг русского фронта упирался в болота Нижнего Немана и считался таким образом защищенным. Но и эти болота зимой замерзли. И корпуса Эйхгорна, сбивая кавалерийское прикрытие, начали охват северного фланга 10-й русской армии. У фон Белова дело шло не так гладко. Его дивизии встретили упорное сопротивление 3-го Сибирского и 26-го корпусов. Завязались серьезные бои у г. Лыка (нане Эльк) и Райгорода. У села Яблоньске один батальон 256-го Елисаветградского полка с пулеметным взводом и приданной батареей целый день отражал атаки нескольких германских полков. И к 10.2 противник на этом направлении был остановлен.
      А группировка, пытавшаяся прорвать стык между 10-й и 12-й русскими армиями, уперлась в крепость Осовец, занимавшую очень важное стратегическое положение. Она стояла на р. Бобр, перекрыв переправы через нее и сходящиеся тут железную и шоссейные дороги, ведущие от границ Восточной Пруссии на Белосток, вглубь русской территории. А одновременно контролировала и рокадную дорогу, тянущуюся вдоль Бобра от Ломжи на Гродно и связывающую между собой участки 10-й и 12-й армий. Сама крепость была маленькой, не чета твердыням Франции или Бельгии, всего несколько фортов и гарнизон в 5 тыс. чел. И немцы не воспринимали ее всерьез. Им ли, бравшим в несколько дней Льеж, Намюр, Мобеж и Седан, было опасаться задержки у какого-то заштатного Осовца? По железной дороге от Летцена подвезли все необходимое жуткие "Толстые Берты", жабообразные осадные мортиры, другие пушки и минометы крупных калибров. И к коменданту крепости генералу М. Свешникову явился в качестве парламентера немецкий офицер, имевший наглость предложить за сдачу крепости полмиллиона марок. Причем деловито пояснил: "Это не подкуп. Такова будет стоимость снарядов, которые мы потратим для взятия Осовца, а для нас было бы лучше их сохранить. Если же вы откажетесь, через 48 часов крепость прекратит свое существование". Свешников сохранил вежливый тон - все же парламентер есть парламентер, и спокойно ответил: "Денег не возьмем. А вам я предлагаю остаться здесь. Если через 48 часов крепость устоит, я вас повешу, а если падет, то, пожалуйста, повесьте меня". Деловитый офицер от такого "пари" предпочел уклониться и поспешно покинул крепость.
      И, как выяснилось, правильно сделал. Потому что орешек оказался очень крепким. Построен он был весьма умело. Сама цитадель размещалась на высотах, господствующих над долиной р. Бобр. Входящие в ее систему Центральный форт, Шведский форт и Новый форт являлись мощными укреплениями с бетонированными казематами и крупнокалиберными морскими орудиями во вращающихся броневых башнях. Такие же батареи, укрытые в бронеколпаках, стояли в других ключевых пунктах - на Скобелевой горе и др. А широкая низменная полоса перед крепостью была серьезным естественным препятствием в Бобр впадало здесь множество мелких речушек, Лек, Дыбла, Климашевница, и вся долина представляла собой одно сплошное болото.
      Доступ к крепости был возможен только с одной стороны, с запада - там, где через Бобр и болото проходили рядышком железная дорога и шоссе. Но на этом направлении, перекрыв дороги, были выдвинуты вперед еще несколько позиций. На противоположном, правом берегу Бобра располагалась Зареченская позиция с сильным Заречным фортом. Еще дальше была вынесена Сосненская позиция с линиями окопов и блиндажей. И наконец, "вход" в долину Бобра запирала Передовая или Бялашевская позиция. Фланги всех позиций упирались в речки, каналы и болота. И тот способ, которым немцы брали Льеж или Намюр, здесь оказался непригодным. Окружить крепость и подтянуть к ней осадную артиллерию не получалось, через болото "толстые Берты" не потащишь. А обстрел с дальней дистанции не давал нужного эффекта - попробуй добиться раз за разом нескольких прямых попаданий в форты, чтобы разрушить бетонные перекрытия! Крепость, по воспоминаниям современников, походила на вулкан, окутанный всплесками огня и сплошными клубами дыма от разрывов. Ее засыпали полутонными "чемоданами", оставляющими воронки диаметром 12 м. Но они наносили фортификациям лишь частичные повреждения, и Осовец отвечал шквалом огня.
      А чтобы передвинуть осадные орудия поближе, сперва требовалось взять три передовых позиции. По очереди, одну за другой, и только лобовыми атаками, иных решений условия местности не позволяли. А общая глубина обороны на этом направлении достигала 15 км! Вот и прорви ее... Немцы пытались это сделать не один раз и не два. Их орудия перепахивали передний край, пехоту бросали на штурм - и она несла жуткие потери, поскольку вся местность в предполье была пристреляна. А защитники отходили на следующую линию обороны. Когда германские солдаты врывались в окопы, их накрывало массированным огнем крепостной артиллерии, а остатки выбивались обратно контратаками. И все возвращалось к изначальному положению.
      Противник стал искать пути обхода. Выяснилось, что сделать это возможно только с юга, где через обширное болото Лафки тянулась нитка Гончаровской гати. По которой могла пройти лишь пехота с легкими пушками. Однако и Свешников возможность обхода учел. Выход из болот, с гати на дорогу, тоже перекрывали русские позиции и три артиллерийских батареи. И когда немцы сюда сунулись, втянувшись на переправу длинной узкой колонной, их опять встретили достойно - гать простреливалась и с фронта, и с флангов, развернуться на ней было негде, и атакующие метались, создавая заторы и пробки и погибая под ливнями шрапнели и пулеметными очередями. Впрочем, если бы здесь немцы и просочились, то уперлись бы в Ломжинский редут, надежно прикрывавший крепость с юга, а ее тылы широким полукольцом защищала Горжевая позиция. И многочисленный осадный корпус, выделенный для взятия Осовца, безнадежно застрял. Повторялись массированные обстрелы. И бесплодные атаки. А защитники устраняли повреждения, замазывали трещины, образующиеся в бетоне от попаданий снарядов, и продолжали бой.
      Однако главный германский удар армии Эйхгорна успешно развивался. На правом фланге Северо-Западного фронта обозначился глубокий прорыв. Части Сиверса сняли осаду Летцена, начали отходить, выбираясь из намечаемого мешка. Оставили Видминен, Лык, осаживая преследующего врага арьергардными боями. Уничтожались армейские склады, расположенные у русской границы,консервы, сахар, сухари раздавали солдатам, кто сколько хочет и может унести, остальное сжигалось. К 14.2 дивизии Эйхгорна вышли на фронт Сувалки - Сейки, отрезав войскам Сиверса путь на восток. В окружении очутились 3 корпуса - 20-й, 26-й и 2-й Сибирский стрелковый. Но для плотной блокады и уничтожения такой массы войск у немцев сил было недостаточно. Они пытались взять напором - сломить, пока русские не организовались, воспользоваться нервозностью отступления и окружения, вызвать панику повторить то же, что уже удалось им при окружении корпусов Самсонова. И спешили, бросались в атаки, не давая передышки. Но русские солдаты были уже более опытными, да и руководили ими получше, и противник получал сильный отпор.
      На г. Августов, где скопились отступившие 64-я дивизия, 64-я артбригада, 109-й Волжский полк, части сибирских стрелков, немцы ринулись ночью, напролом - открыв вдруг ураганный артогонь, а потом пустив массу конницы прямо по шоссе. В дозоре у дороги находился в эту ночь 16-летний пулеметчик Родион Малиновский. И услышав, как из темноты накатывается громом копыт многочисленная кавалерия, чисто инстинктивно припал к своему "максиму" и застрочил вдоль дороги, выпуская всю ленту. Атака сбилась, на шоссе возникло месиво из падающих людей и коней, в котором спотыкались и падали следующие разогнавшиеся всадники. Потом подключились и другие русские подразделения. Батарея, поставленная на прямую наводку, стала бить вдоль шоссе картечью, отозвались выстрелами окопы пехоты. И вместо ожидаемой паники у русских атака обернулась для врага разгромом. А раненых добивал сильный мороз. Малиновский вспоминал, что утром, когда открылась картина шоссе, сплошь устланного грудами трупов немецких "черных гусар", он был поражен - неужели это он натворил такое? Днем пошла в атаку вражеская пехота - однако это уже было привычно, и отбили ее относительно "легко"...
      Бои продолжались пять суток. Основные силы русской 10-й армии, оставив Августов, отступали лесными дорогами и проселками. Навстречу им был нанесен удар частями, выдвинутыми из крепости Гродно. И, сбив выдвинутые наперерез германские части, 2 корпуса вышли из окружения. Но тактика беспрерывного напора и атак с разных направлений все же доставила немцам значительный успех. В ходе русского отхода им удалось вклиниться в стык между соединениями и отрезать от своих 20-й корпус ген. Булгакова. Вот на него-то навалились уже превосходящими силами и окружили в районе г. Липска и Сопоцкина (ныне в Белоруссии, Гродненская обл.) Немцы заняли Липск, перекрыв Булгакову дорогу на Гродно, захватили господствующие высоты, установив на них артиллерию, а корпус оттеснили в болото и, постепенно сжимали, расстреливая из орудий. Окруженные отбивались. Им на выручку распоряжением Ставки были направлены 2 свежих корпуса и развернули наступление на Липск. Однако германское командование твердо решило добычу не выпускать. Сюда перебрасывались с других участков дополнительные силы, кроме внутреннего кольца окружения создавалось внешнее, строились укрепленные рубежи. А русские корпуса, направленные на прорыв, были не лучшего качества - только что сформированные, из новобранцев осеннего призыва. Входили в них и новые части, созданные из добровольцев,Алексеевский наследника цесаревича полк, Николаевский императора Всероссийского полк. И повторилась та же история, что с германскими добровольцами под Ипром. Молодежь ринулась в атаки с огромным энтузиазмом тем более товарищей выручать! Но и выручить - не выручила, и понесла огромные потери, наступая в полный рост на орудия и пулеметы. Прорвать блокаду так и не смогли.
      Второе наступление предприняли, когда к новым корпусам подтянули старые, вышедшие из окружения. Тут уж и солдаты были опытные, и командиры. Умели преодолевать простреливаемые участки ползком, короткими бросками после артналетов. И дело пошло более успешно. Но было уже поздно. У окруженных кончились снаряды и патроны, а противник стеснил территорию, занимаемую 20-м корпусом, до пятачка в 2 кв. км. и расстреливал с высот практически безоружных. Потери только убитыми достигли 7 тыс. чел. Не было еды, одностороннее избиение тяжело сказывалось на моральном состоянии. И 21.2 корпус сдался. Когда русские, наступающие со стороны Гродно, после недельных боев овладели Липском, немцы поспешно уводили пленных в тыл, поскольку и сами вынуждены были отступать. На операцию по окружению 20-го корпуса германское командование выбросило все свои излишки сил и ресурсов. Фронт на других участках получился ослабленным, русские теснили его севернее, в Литве. И группировка под Липском сама оказалась под угрозой окружения. Преследуя ее, части Сиверса вышли к Августовскому каналу, где встретили организованное сопротивление и были остановлены.
      Германская пропаганда вовсю шумела о "втором Танненберге". Даже Тирпиц, и тот записал в дневнике "Гинденбург сумел еще раз взять в плен 100 000 русских". Что, разумеется, критики не выдерживает. 20-й корпус, как и другие русские соединения, был некомплектным, к началу боев в нем насчитывалось около 30 тыс. чел. А учитывая, что часть из них погибла, в плен попало 20 - 22 тыс. Но и враг понес большие потери. Причем операция могла обойтись немцам еще дороже, если бы Рузский и Сиверс действовали более смело и умело и вместо лобовых ударов применили "обход обходящего". И Гинденбург, понимая, что собранную под Гродно группировку одолеть не так-то просто, попытался перенести направление прорыва южнее, против 12-й армии. Снова - ударами по флангам с последующим окружением. На восточном - силами 8-й армии фон Белова на Осовец, на западном - силами армейской группы Гальвица на Прасныш. 21.2 германские войска перешли на этих участках в наступление.
      Но и новые, более тщательно подготовленные бомбардировки Осовца ничего не дали. Он все так же успешно держался - и прикрывал 50-километровый промежуток между двумя армиями. Собственно, здесь впервые в мировой истории был грамотно применен образец "укрепрайонов" - сочетания долговременных фортификаций с полевыми укреплениями. Форты прикрывали своим огнем траншеи и блиндажи, а траншеи и блиндажи не позволяли взять форты. Если бы оборона была свернута в кольцо, как в любой классической крепости, то, конечно же, не устояла бы и нескольких дней. А так - оказывалась врагу не по зубам. Германские войска несли большие потери, были измотаны и истощены. Но не добились ничего. А на другом фланге группе Гальвица в результате тяжелых боев все же удалось вклиниться в русскую оборону и 24.2 взять укрепленный городок Прасныш. Но тут немцы имели дело с таким полководцем, как Плеве. Уже через 3 дня он перегруппировал свои силы и во взаимодействии с частями соседней, 1-й армии нанес прорвавшимся немцам фланговый удар. Они бросили Прасныш, спешно выходя из-под угрозы окружения и откатываясь прочь. Поражение враг потерпел впечатляющее, потеряв только пленными до 10 тыс. солдат и офицеров.
      На Балтике планы германского флота оказать помощь приморскому флангу своей армии были сорваны действиями Колчака. В феврале он силами отряда из 4 миноносцев предпринял поход к главной базе противника на этом театре, Данцигской бухте. Плавание было чрезвычайно тяжелым - в море было много льда, и столкновение с льдинами грозило гибелью маленьким кораблям с небронированными бортами. Тут Колчаку пригодился богатый опыт его экспедиций в Арктику. Лавируя между льдинами, выискивая проходы в ледяных полях и массах шуги, он мастерски, без единой аварии провел миноносцы к цели и выставил на подступах к бухте 200 мин, благополучно вернувшись к родным берегам. А у немцев, когда их балтийская эскадра попыталась начать активные операции, разразилось настоящее бедствие. Один за другим подорвались 4 крейсера, 8 миноносцев и 11 транспортов. Тирпиц писал: "Русским удалось поставить на Балтике много мин - вплоть до самого Рюгена". Командующий эскадрой Генрих Прусский вынужден был отдать приказ, запрещавший кораблям выход в море, пока не будет найдено средств для борьбы с русскими минами, а главную флотскую базу на Балтике перенесли из Данцига на запад, в Свинемюнде.
      На фронте некоторое время продолжалась борьба с переменным успехом. Так, на участке 10-й армии ситуация ухудшилась в связи с массовой сдачей в плен, произошедшей в 255-м Аккерманском полку. Впоследствии выяснилось, что еще при его формировании был пущен слух - дескать, этот полк остается в тылу. Возможно, слух пустили писаря военного присутствия, поскольку именно те, кто желал улизнуть от фронта, спешили попасть в Аккерманский полк и несли писарям взятки, чтоб посодействовали. Подобный контингент и на фронте оказался ненадежным. А пережив отступление и выход из "котла", ударился в пораженческие настроения. И при первом же натиске противника, уже без всяких окружений люди подняли руки вверх. Немцы попытались воспользоваться брешью, возникшей на участке полка, продвинулись вперед. А соседним русским частям пришлось снова пятиться к Липску, где целостность фронта была восстановлена, и противника остановили.
      А на позициях 12-й армии немцы воспользовались сильными метелями, завалившими снегом дороги и прервавшими связь с тылом. И произвели вылазку на участке 2-го батальона Лейб-гвардии Семеновского полка. Причем снежные заносы, вероятно, сыграли роль не только в невозможности быстро подбросить подкрепления, но и в том, что отрезали передовые подразделения от вышестоящего начальства. А в результате была проявлена грубейшая беспечность - 7-я рота семеновцев попросту проспала противника. Немцы подобрались ночью, под покровом снегопада, и обрушились в окопы, истребляя спящих и мечущихся спросонья солдат. Кого перекололи, кого захватили в плен. В числе сдавшихся был и командир злосчастной роты, виновный в ее глупой гибели,- поручик Тухачевский. Но все попытки германского командования переломить ситуацию в свою пользу окончились ничем. Фалькенгайн писал: "Немецкие силы дошли до пределов боеспособности. При своем состоянии... они не могли уже сломить сопротивление скоро и искусно брошенных им навстречу подкреплений".
      А 2.3 в общее наступление перешли 1-я, 12-я и 10-я русские армии. Войска Сиверса нанесли удар на Сувалки. Как это происходило, писал позже участник событий маршал Малиновский: "Готовились к прорыву немецкой обороны. Говорят, в Сувалках немцы собрали много русских пленных. Надо было их выручать. Между нашими и немецкими окопами проходил глубокий овраг с очень обрывистыми берегами. На дне оврага шумел ручей, а его скаты были заплетены колючей проволокой и забросаны колючими "ежами". Перебраться через овраг, чтобы овладеть позициями немцев, нечего было и думать. Но начальство отдало приказ: оборону немцев прорвать и овладеть Сувалками. К операции готовились скрупулезно: прямо в передовые окопы установили трехдюймовые пушки 4-й батареи, чтобы они буквально на воздух поднимали немецкие траншеи, каждая рота получила пополнение. Немцы вели наблюдение и тоже не сидели сложа руки: укрепляли оборону. И вот наступил решительный день. Ранним утром в предрассветном тумане наши орудия открыли огонь. Под прикрытием пушек и пулеметов наша пехота по-муравьиному полезла через глубокий овраг. И произошло почти невероятное: солдаты овладели-таки передними окопами противника, вернее тем, что осталось от этих окопов после обстрела прямой наводкой. Но дальше, к сожалению, не продвинулись ни на шаг. Завязался тяжелый ближний бой..."
      На центральном участке сражения немцы попятились, и фронт остановился по линии Кальвария - Сувалки - Сейки - Августов - Осовец. Но на флангах русские добились куда более впечатляющих успехов. Плеве, связав группу Гальвица фронтальными боями, 18.3 нанес ей под Праснышем еще один сокрушительный фланговый удар со стороны Еднорожца, опрокинул и погнал к границе. В результате были разгромлены 2 германских корпуса, понесли огромный урон, бросили значительную часть артиллерии и отступали в полном беспорядке. Немцы, кстати, за собственные поражения вовсю отыгрывались на пленных - их стали перегонять во внутренние области Германии, и конвоиры отбирали у них сапоги, гнали разутыми по снегу и морозу.
      Еще один успех, совершенно неожиданный для противника, был одержан у самого моря, где на север от устья Немана далеко вдавался прусский "аппендикс" с городом и портом Мемелем (ныне Клайпеда, в составе Литвы). Он был очень сильно укреплен и считалось, что в случае опасности может быть прикрыт кораблями. Однако германский флот оставался в парализованном состоянии. С наступлением весны минные постановки Колчака активизировались, к ним добавились и действия подводных лодок, и германские военно-морские силы оказались втянуты в громоздкие мероприятия по тралению мин, организации противоминной и противолодочной обороны. А части гарнизона Мемеля пришлось перебросить на усиление полевых войск, чтобы остановить начавшееся наступление русских. И для обороны города оставили лишь ландштурм, как поступали и прежде. Но теперь русская Ставка этим воспользовалась и нанесла скрытно подготовленный и внезапный удар. Русские войска в пух и прах разгромили ландштурмистов и одной лихой атакой овладели Мемелем, что вогнало всю Германию в состояние шока.
      На этих рубежах сражение и завершилось. Развить успехи и продолжить начавшееся наступление в глубь Восточной Пруссии уже не удавалось. В ходе двухмесячных боев русские части тоже понесли большие потери, были израсходованы накопленные резервы боеприпасов, и продвижение застопорилось. Но и германский план генерального прорыва с выходом во фланг и тылы Северо-Западного фронта был сорван. Так что бытующие исторические оценки, объявляющие подготовку русского наступления в Восточной Пруссии "ненужной" и "авантюрной", на самом-то деле оказываются более чем спорными. Ведь если бы не эта подготовка, предпринятая для нее Ставкой концентрация сил и средств, то сражение могло бы кончиться совсем иначе... Ну а весьма любопытную оценку реальных итогов этого сражения можно найти в дневниках гросс-адмирала Тирпица. Так, 29.3.15 г. он записал: "Я считаю, что есть лишь один выход - договориться с Россией. Мысль совершить на Востоке стратегический поворот очень хороша. Однако речь о ней сможет зайти лишь в случае краха русской армии, а сейчас нет никаких признаков этого. Эти парни все время наступают, а когда они имеют дело с ландштурмом, как в Мемеле... Их следовало направить к теплому морю; но мы воспрепятствовали этому вместе с Англией и теперь расплачиваемся". А 31.3 добавил: "Русская армия дерется очень хорошо, а руководят ею гораздо лучше, чем можно было ожидать".
      Между прочим, в этих боях родилась российская (и мировая) бомбардировочная авиация. Точнее, бомбы с аэропланов бросали еще с Триполитанской войны, но примитивно, вручную, в качестве побочных заданий. А Россия впервые в мире применила настоящие бомбардировщики, специально созданные для этого. Энтузиастом, способствовавшим внедрению грозной новой техники стал штабс-капитан Георгий Георгиевич Горшков. Дело в том, что к тяжелым самолетам в то время и в Англии, и во Франции, и в Германии, и в России командование относилось скептически, считало их бесперспективными и предпочитало делать или закупать легкие "универсальные" аэропланы - и для разведки, и для связи, и для боя. Но Горшков был увлечен тяжелым "Ильей Муромцем", совершал на нем перед войной рекордные перелеты, и дожал, добился, чтобы на фронт отправили эскадру этих бомбардировщиков, став ее командиром. 28.2.15 г. его самолеты 3 часа утюжили немецкие батареи, и так успешно, что германское командование тут же снарядило всю наличную авиацию - найти аэродром "Муромцев" и уничтожить их. Сделать этого противнику не удалось.
      Оборона Осовецкой крепости
      А через месяц Горшков еще раз доказал уникальные возможности своего самолета. Взял на борт запас бензина, масла, 4 пулемета и 2 фотоаппарата, наметил ряд важных железнодорожных узлов в глубине обороны противника и за 4 часа пролетел 500 км, привезя командованию 50 отличных снимков. Вскоре на фронте было уже 7 отрядов бомбардировщиков "Илья Муромец", которыми командовал Горшков. Совершали подвиги и пилоты, летавшие на обычных аэропланах. Так, громко заявил о себе блестящий летчик Евграф Николаевич Крутень. Он был учеником Нестерова, впервые совершил "мертвую петлю" на двухместном самолете, а в начале 1915 г., когда германская авиация взяла дурную моду бомбить русские госпитали и санитарные поезда, крепко наказал противника, организовав с подчиненными ночной групповой налет на вражеский аэродром и уничтожив там боевую технику.
      В данный период авиация бурно развивалась во всех странах. На аэропланах устанавливалось вооружение, бомбосбрасыватели, приборы, радиостанции. Хотя все это еще оставалось очень несовершенным. Скажем, рации работали лишь на прямой видимости, и для корректировки дальнобойной артиллерии пилот наблюдал за разрывами, а потом летел назад, докладывать. Для борьбы с самолетами противника испытывались и такие приспособления как тросы с "кошкой" (якорьком), гирькой или пироксилиновой шашкой на конце, пилы на костыле, обычные винтовки, хотя подобные средства быстро отпали. Но металлические стрелы (или просто большие гвозди), высыпаемые вниз из кассет или прямо из ящиков, оказались очень эффективными, особенно против конницы. Правда, русские пилоты и техники зачастую усовершенствовали свои устаревшие машины кустарным способом. Но надо учитывать, что и заводские, германские или французские, разработки велись лишь на уровне эксперимента. И, скажем, первые пулеметы, стрелявшие через винт, довольно часто рубили этот винт. Так что русские пулеметы, установленные в гондоле на турели или обычном шкворне, порой бывали надежнее и удобнее зарубежных систем. Но с другой стороны, в отличие от иностранцев, бомбивших все еще "на глазок", в нашей стране было уже принято на вооружение прицельное приспособление штабс-капитана Толмачева, потом появились прицелы Тираспольского и Ботезата, Иванова, Гарфа, Лебеденко. Уже в 1915 г. Н.Е. Жуковским была детально разработана теория бомбометания, изложенная в его работе "Бомбометание с аэроплана", и к лету были научно обоснованы и определены типы и конструкции бомб. Так что в целом об отставании России в авиационной сфере говорить не приходилось.
      32. ПЕРЕМЫШЛЬ
      Солдатушки, бравы ребятушки, а кто ваши деды?
      Наши деды - славные победы, вот кто наши деды!
      Солдатская песня
      Параллельно с Восточной Пруссией командование противника готовило удар и на другом фланге - в Карпатах. Здесь создавалась новая, Южная армия ген. Линзингена из 3 германских и 5 австрийских дивизий. Производилась и перегруппировка австро-венгерских войск - из Польши к Карпатам перемещалась 2-я армия. Задачей-минимум этой группировки было деблокировать осажденный Перемышль. А потом, пополнившись его огромным гарнизоном, углублять прорыв, в то время как на северном фланге будет осуществляться прорыв из Восточной Пруссии. И таким образом, появится возможность окружить русские войска, обороняющиеся в Польше. Перемышль представлял собой первоклассную по тем временам крепость. Его считали чудом фортификационного искусства, где природные условия умело дополнялись укреплениями, построенными по последнему слову военной науки. Мощные форты огрызались огнем сотен орудий, боеприпасов было в избытке, и комендант крепости ген. Кусманек мог в принципе держаться долго.
      Под Перемышлем продолжала стоять 11-я армия ген. Селиванова из "второсортных" 28-го и 29-го корпусов. Осадных орудий, чтобы сокрушить такую крепость бомбардировкой, у него, конечно, не было. Да и тяжелые орудия можно было по пальцам пересчитать. Поэтому Селиванов, не желая напрасных потерь, довольствовался только осадой. Его части окапывались вокруг крепости, "классически" выдвигались в предполье траншеями, "стесняя" врага, по возможности улучшая собственное положение и перекрывая места возможного прорыва. Гремели артиллерийские перестрелки. Противника тревожили беспрестанно, изматывали ему нервы, однако сами на рожон не лезли. Но русское командование прекрасно понимало, что надежд на освобождение Перемышля враг не оставит, и после двух отбитых попыток последуют новые. Что подтверждалось и разведкой, сообщавшей о начавшемся сосредоточении неприятельских сил.
      В трудах критиков русского командования из общественных деятелей и безоговорочно внимающих им историков можно встретить обвинения, что, мол, спорили, где наступать, на Северо-Западном или Юго-Западном, а в итоге начали наступать и там и тут, распылили силы, опять же забыли теории Клаузевица, отсюда и причина всех неудач. Хотя подобную чепуху давно можно было бы и отбросить. Потому что ничего этого не было вообще. Атаковать в двух местах решили отнюдь не русские, а их противник. Из-за чего наступление в Пруссии так и не состоялось, а в Карпатах началось, но вынужденно. Инициатором его стал Брусилов. Он доказывал, что если австро-германцы соберут могучий кулак, то попробуй угадай, где именно они ударят? И попробуй потом их останови, когда они уже накопят силы и попрут, сбивая по очереди перебрасываемые против них подкрепления с других участков. Декабрьский пример подобного развития событий был слишком свежим. Поэтому Брусилов считал необходимым упредить врага. Опять двинуть через перевалы, что для австрийцев будет очень чувствительно. Войска, предназначенные для деблокады Перемышля, они перебросят на ликвидацию прорыва. Развить его, очевидно, не получится - для этого действительно не хватало сил. Но и вражеское командование не сможет сосредоточить ударную группировку, а вынуждено будет раздергивать свои соединения, вводить в бой по частям, и русские станут их перемалывать по мере подхода. Возможно, в душе командующий 8-й армии вынашивал и более смелые проекты - какой же полководец не имеет честолюбия? Но в реальности это ни в чем не проявилось и никакого влияния на ход последующих боев не оказало.
      Иванов был против такого плана, и раз уж Ставка не признала его фронт главным и не придала дополнительных контингентов, выступал за строгую оборону. Однако Брусилова поддержал Алексеев. И Ставка согласилась с их мнением, разрешила наступать с указанными ограниченными задачами. Причем уже тогда Брусилов, на которого было возложено наступление, решил применить маневр, который успешно применял впоследствии - решил отказаться от азбучных истин о концентрации своих сил на одном участке и атаковать как бы "повсюду". Основная часть армии - 24-й, 8-й, 12-й и передаваемый в его распоряжение 21-й корпуса должны были наступать через Карпаты на широком фронте от Дуклинского перевала до Белогруда, нацеливая удар на Гуменне и Медзилаборце. На том же направлении, где один раз уже осуществлялось вторжение, но значительно большим количеством войск. На правом фланге прикрыть и поддержать наступление должна была частью сил наступление 3-я армия Радко-Дмитриева. На левом - 7-й корпус наносил вспомогательный удар от г. Турка на Ужгород. А еще левее кавалерийским соединениям, оперирующим за Днестром, предстояло атаковать г. Сколе и двигаться дальше через Средний Верецкий перевал на Мункач (Мукачево), и через Вышковский перевал на Хуст. Словом, чтобы враг растерялся, не зная, где наносится главный удар, и не мог своевременно маневрировать резервами.
      Но на деле этот замысел не удался. Сил 8-я армия получила меньше, чем предполагалось, их сосредоточение шло медленно. А вдобавок вместе с новыми соединениями ей придали и новый участок фронта - восточнее г. Турка и р. Сан, который прежде числился за 11-й армией. Поэтому дополнительной концентрации войск фактически не получалось. Ну и наконец, австрийцы обнаружили выдвижение войск. И в свою очередь решили упредить русское наступление. Начать собственную операцию раньше, чем планировалось. По сути, замысел Брусилова дал определенные результаты уже в самом начале русские сосредоточиться не успели, однако и противник двинулся вперед, не дожидаясь окончательного сосредоточения. Причем оказалось, что австрийский и русский главные удары планировались почти точно навстречу друг другу. Основная часть неприятельских войск располагалась по линии Медзилаборце Турка. И перешла в наступление 23.1. Направление ее прорыва сразу же обозначилось очень четко, от Медзилаборце через Карпаты - на Санок и Перемышль.
      Неприятель здесь обладал значительным численным превосходством, и русские войска с боями стали отходить. Брусилов направил на этот участок весь 8-й корпус Драгомирова, сдвинул соседние корпуса, усиливая оборону. Но и противник подтягивал подкрепления, вводил в бой все новые части. И командарм приказал 25.1 перейти в контрнаступление. Атаковать навстречу. Командиры русских соединений сперва были этим приказом удивлены, потому что все еще пятились или с трудом удерживались в обороне. Но Брусилов настаивал: вперед! Подчиненные вынуждены были выполнять приказ - и помогло. Войска стали переходить в атаки. Сперва неуверенно, потом воодушевились, бросались в бой все более активно. И озадаченный таким поворотом противник перешел к обороне. Мало того, его стали сбивать с позиций, теснить обратно к югу.
      На Карпатах пошла, как ее называли австрийцы, "гуммикриг" - "резиновая война". То туда, то сюда. Несмотря на столь "безобидное" название, схватки шли крайне жестокие и упорные. И если немцы в это время применили на Северо-Западном фронте газы, то и австрийцы использовали жуткую новинку разрывные пули "дум-дум", наносившие огромные рваные раны, почти наверняка смертельные или оставлявшие человека калекой. Русские солдаты сочли такой способ войны нечестным и боролись с ним по-своему - того, у кого находили в подсумках обоймы с пулями дум-дум, в плен не брали, приканчивая на месте. Австро-Венгрия возмутилась и заявила, что за каждого такого убитого будет расстреливать двух русских пленных. На что отреагировал великий князь Николай Николаевич и сделал недвусмысленное ответное заявление - дескать, если Вена только посмеет пойти на такой шаг, то за каждого русского, убитого в австрийском плену, в России будут вешать четырех. Причем выразительно пояснил: "У нас австрийских пленных на это хватит". И применение разрывных пуль в значительной мере удалось изжить - солдаты противника стали просто бояться носить их при себе и выбрасывали при первой возможности.
      Очень яркое представление о боях, разыгравшихся в Карпатах, дают, например мемуары А.И. Деникина. Его 4-ю Железную стрелковую бригаду, проявившую исключительные качества в предудыщих битвах, Брусилов взял из 24-го корпуса в свой резерв. Шутили, что она стала "пожарной командой", перебрасываемой в самые жаркие места. Сперва ее направили на поддержку отступающих частей. Потом командарм был вынужден сдвинуть правее 7-й корпус, действовавший на Ужгородском направлении. А для прикрытия этого участка был создан сводный отряд генерал-лейтенанта А.М. Каледина из нескольких кавалерийских дивизий и пехотных частей. Задача ему ставилась очень важная - наступать на восточном фланге ударной группировки противника и постараться обойти его. Завязались бои у местечка Лутовиско, где австрийцы удерживали господствующие высоты, и атаки Каледина разбивались одна за другой. На помощь ему Брусилов послал 4-ю стрелковую бригаду.
      Деникин писал: "Это был один из самых тяжелых наших боев. Сильный мороз, снег - по грудь; уже введен в дело последний резерв Каледина спешенная кавалерийская бригада. Не забыть никогда этого жуткого поля сражения... Весь путь, пройденный моими стрелками, обозначался торчащими из снега неподвижными человеческими фигурами с зажатыми в руках ружьями. Они мертвые, застыли в тех позах, в которых из застала вражеская пуля во время перебежки. А между ними, утопая в снегу, смешиваясь с мертвыми, прикрываясь их телами, пробирались живые навстречу смерти. Бригада таяла... Рядом с железными стрелками, под жестоким огнем, однорукий герой, полковник Носков, лично вел свой полк в атаку прямо на отвесные ледяные скалы высоты 804... Во время этих февральских боев к нам неожиданно подъехал Каледин. Генерал взобрался на утес и сел рядом со мной; это место было под жесточайшим обстрелом. Каледин спокойно беседовал с офицерами и стрелками, интересуясь нашими действиями и потерями. И это простое появление командира ободрило всех и возбудило наше доверие и уважение к нему".
      Кстати, на этот же участок была направлена прибывшая на фронт Дикая или Туземная дивизия, сформированная из горцев Северного Кавказа. Призыву в армию они по российским законам не подлежали, и дивизия составилась только из добровольцев. Командовал ею брат царя великий князь Михаил Александрович. А командиром одной из бригад был П.Н. Краснов - блестящий гвардеец, писатель и будущий Донской атаман. В Карпатах горцы чувствовали себя "как дома", действовали дерзко и отчаянно, совершив множество подвигов. Но Михаилу Александровичу всегда было очень неловко от того, что его опекают - из всех вышестоящих инстанций его штабу были даны строгие указания беречь великого князя, и офицеры штаба попутно выполняли функции телохранителей, стараясь не пускать начдива в самое пекло. А бои закончились победой. Железная бригада все же смогла овладеть рядом господствующих высот и центром вражеской позиции у Лутовиско, захватила 2 тыс. пленных. Что немедленно сказалось и на соседних участках - возникла угроза обхода, и противник вынужден был отвести назад, за Сан, все свое восточное крыло, что значительно улучшило положение 7-го и 8-го корпусов. Деникин за эту победу был награжден орденом Св. Георгия III степени. (А упомянутый выше однорукий полковник Носков, отличившийся в атаках, был позже, в 17-м, убит пьяной солдатней...)
      Тем временем положение осажденного Перемышля ухудшалось. Тот факт, что австро-германские армии опять не сумели пробиться на выручку, подорвал моральное состояние гарнизона. Солдаты, находившиеся в осаде 5 месяцев, падали духом. Начались всякие внутренние раздоры и дрязги. Плохо стало с продовольствием. Точнее, в крепости еще оставались изрядные запасы. Но получился искусственный дефицит. Продукты стали экономить на случай, если осада затянется. И в первую очередь начало голодать мирное население. А начальство и интенданты паниковали, заначивали для себя. Пошли злоупотребления и махинации с продовольствием, его пускали на черный рынок, продавая по бешеным ценам голодающим жителям. И в результате войскам тоже урезались пайки. Условия осады и недоедания вызывали болезни, госпитали были переполнены. Помощь им оказать были не в силах, да и сказывалась общая деморализация. Часть медико-санитарного руководства и медперсонала предпочитала уже решать "свои проблемы", лекарства и еда вовсю уходили на сторону, и пациенты валялись вообще без лечения, предоставленные собственной судьбе. Все это сказывалось на настроениях солдат. Отмечались случаи неповиновения, конфликты между славянами и венграми. У чехов, поляков и русин появились капитулянтские тенденции - что подпитывалось страданиями городского населения, в большинстве славянского. Венгры были настроены стоять насмерть - к тому же их, как более "верных", снабжали получше. И обвиняли славян в трусости и предательстве. Комендант ген. Кусманек стал опасаться бунта и передал своему командованию по радио, что если Перемышль не освободят, он вынужден будет сдаться.
      Это стало причиной нового наступления. Перегруппировавшись и подтянув дополнительные силы, австро-германцы опять перешли в атаки в последней, отчаянной попытке спасти Перемышль. На главном направлении Белогруд - Лиско против 4 дивизий 8-го и 7-го русских корпусов было брошено 14 вражеских дивизий. Положение усугублялось тем, что уже начался "снарядный голод", боеприпасов армии отпускалось все меньше. А в условиях горной войны и весеннего бездорожья даже имеющиеся припасы не всегда можно было доставить на передовую. Брусилов писал: "Нужно помнить, что эти войска в горах зимой, по горло в снегу, при сильных морозах ожесточенно дрались беспрерывно день за днем, да еще при условии, что приходилось всемерно беречь и ружейные патроны, и в особенности артиллерийские снаряды. Отбиваться приходилось штыками, контратаки производились почти исключительно по ночам, без артиллерийской подготовки и с наименьшею затратою ружейных патронов".
      Командир 8-го корпуса Драгомиров докладывал, что держаться больше не может, просил разрешения отойти к г. Саноку. Брусилов послал ему еще один из своих знаменитых приказов: "Прошу держаться. Если просьбы недостаточно приказываю. А если приказ считаете невыполнимым - отстраняю от должности". И Драгомиров удержался. Русские сами нанесли несколько контрударов, тормозя врага. А левее был сформирован и введен в бой 3-й конный корпус графа Федора Артуровича Келлера. Это был заслуженный и знаменитый вояка, его считали лучшим кавалерийским военачальником, "первой шашкой России". Прославился он еще в Турецкую в отряде Скобелева - был одним из адъютантов "белого генерала", а когда ранили Куропаткина, заменил его на посту начальника штаба. Несмотря на графский титул и "немецкое" происхождение более "русского" душой человека трудно было сыскать.
      Вот как описывает его современник: "Высокая, стройная, хорошо подобранная фигура старого кавалериста, два Георгиевских креста на изящно сшитом кителе, доброе выражение на красивом, энергичном лице с выразительными, проницающими в самую душу глазами... Граф Келлер был чрезвычайно заботлив о подчиненных; особое внимание он обращал на то, чтобы люди всегда были хорошо накормлены, а также на постановку дела ухода за ранеными, которое, несмотря на трудные условия войны, было поставлено образцово. Он знал психологию солдата и казака. Встречая раненых, выносимых из боя, каждого успокаивал, расспрашивал и умел обласкать. С маленькими людьми был ровен в общении и в высшей степени вежлив и деликатен; со старшими начальниками несколько суховат. С начальством, если он считал себя задетым, шел положительно на ножи... Неутомимый кавалерист, делавший по 100 верст в сутки, слезая с седла лишь для того, чтобы переменить измученного коня, он был примером для всех. В трудные моменты лично водил полки в атаку... Когда он появлялся перед полками в своей волчьей папахе и в чекмене Оренбургского казачьего войска, щеголяя молодцеватой посадкой, казалось, чувствовалось, как трепетали сердца обожавших его людей, готовых по первому его слову, по одному мановению руки броситься куда угодно и совершить чудеса храбрости и самопожертвования..."
      Боевые операции 1915 года
      В состав его корпуса вошли 1-я Донская, Дикая дивизии, ряд других частей. Но одной конницей в горах много не навоюешь, и Келлеру была придана пехота, в том числе 4-я Железная бригада. И в ходе встречных боев с австрийцами она попала в тяжелое положение у горы Одринь. Бригада захватила крошечный плацдарм на левом берегу Сана, но господствующие высоты остались у противника и окружали пятачок полукольцом, он простреливался вдоль и поперек. А сзади была река, вздувшаяся от паводка, и единственный плохенький деревянный мост, который вот-вот могло снести. Следовало бы отступить, но тогда пришлось бы отойти и соседней 14-й дивизии, и ее командир доложил: "Кровь стянет в жилах, когда подумаешь, что впоследствии придется брать вновь те высоты, которые стоили нам потока крови". И бригада была оставлена на левом берегу.
      В этих боях ярко проявили себя два будущих героя Белой Гвардии полковник Генштаба Сергей Леонидович Марков и подполковник Николай Степанович Тимановский. Тимановский еще будучи гимназистом пошел добровольцем на Японскую и под Мукденом заслужил солдатский Георгиевский крест, а у Деникина командовал батальоном. Марков тоже доблестно воевал в Японскую, потом преподавал в Академии Генштаба, стал там профессором. И к железным стрелкам прибыл недавно, в период ликвидации декабрьского прорыва. Бывший профессор явился, когда части вели бой у г. Фриштака и с ходу заявил, что недавно перенес операцию, не может ездить верхом и на позиции не поедет. Как вспоминает Деникин, они с офицерами переглянулись и решили, что в их "запорожской сечи" такой тип надолго не приживется. И отправились без него к цепям стрелков, атаковавшим противника. Но тут вдруг вражеские шрапнели стали рваться в тылу, и оглянувшись, увидели, что к боевым порядкам на какой-то огромной обозной колымаге в открытую едет Марков и смеется: "Скучно стало дома. Приехал посмотреть, что тут делается". И лед был сломан, он стал в бригаде "своим".
      А на плацдарме у г. Одринь противник обстреливал стрелков днем и ночью. Били снайперски, охотясь даже за одиночками. Штаб бригады расположился в деревне Творильня и тоже был под огнем. Когда обедали, пуля, залетевшая в окно, разбила на столе тарелку, другая расщепила спинку стула. Передвигаться можно было только в темноте, а при необходимости выйти из хаты днем прикрывались пулеметным щитом. Погиб командир 16-го полка барон Боде - его заменил Тимановский и раз за разом отбивал попытки неприятеля прорваться на фланге, вдоль Сана, чтобы отрезать плацдарм от реки. А в 13-м полку были выбиты все старшие офицеры, его командира Гамбурцева тяжело ранило прямо на крыльце штаба. И Марков обратился к Деникину: "Ваше превосходительство, дайте мне 13-й полк". Тот пожал плечами: "Пожалуйста. Но вы видите, что делается?" "Вот именно, ваше превосходительство", кивнул Марков и вступил в командование полком, вдохновляя его оборону. Бригада должна была погибнуть. От своих она была уже почти отрезана, припасы доставляли только по ночам. А стоило еще чуть-чуть прибыть весенней воде, смыть переправу - и все. Но в этот ад Келлер приехал лично. Понял, что здесь труднее всего, пробирался целый день окольными тропами, явился в простреливаемую Творильню, оценил ситуацию и добился, чтобы бригаду отвели за Сан. Она была отправлена на переформирование и развернута в дивизию, сохранившую номер и название - 4-я Железная.
      А австро-германское командование, не в силах прорвать русские позиции в лобовых боях, предприняло попытку растянуть фронт и обойти открытый левый фланг 8-й армии. Восточные, или Лесистые, Карпаты выше Западных, здесь меньше дорог. И прилегающая к ним область южнее Днестра представляет собой предгорья, неудобные для маневренных действий. Поэтому до марта 1915 г. данный регион оставался в стороне от эпицентра боев. С обеих сторон тут действовали кавалерийские заслоны. Теперь же сюда стали перебрасывать соединения из Франции, Польши, из прежней ударной группировки. И в то время, когда кипело сражение в верховьях Сана, происходила грандиозная передвижка, в результате которой Южная армия Линзингена переместилась в район Мукачево и Хуста, 2-я австрийская - в район Ужгорода. Тут сосредоточилось 13,5 дивизий и началось наступление. С юга - на Львов и на самом левом участке Юго-Западного фронта, в Буковине. Русская конница была сбита и откатывалась назад. Возникла угроза прорыва врага в глубокие тылы. И отступающие части отчаянно отбивались контратаками, чтобы хоть задержать продвижение неприятеля. А командование 8-й армии и фронта спешно перекидывало против новой угрозы все, что можно. На подступах к г. Станиславу был ранен в ногу шрапнелью командир 2-го кавалерийского корпуса ген. Каледин, вынужденный снова находиться в пекле сражения. Был повернут против прорывающегося врага и 3-й кавкорпус Келлера, проявляя чудеса героизма. На подмогу сюда Брусилов отправил 12-й корпус Леша. Но сил было недостаточно, русские части оттеснялись на линию Днестра и Прута.
      Фронтовое командование крупных резервов не имело, поэтому оперировало имеющимися ресурсами и начало переброски с более-менее спокойного фланга, из Польши. В Буковину перемещались штаб и управление 9-й армии Лечицкого и несколько корпусов. Первым подоспел 11-й корпус ген. Сахарова и с ходу перешел в наступление. Из-за недостатка дорог прорывающийся противник растянул свои коммуникации, войска были ослаблены предыдущими боями и маршами по непролазной грязи, между соединениями образовались промежутки. И удар Сахарова принес успех. Зарвавшегося врага разбили и погнали обратно к горам. Лечицкий прибыл со штабом чуть позже, оценил обстановку и приостановил наступление. Угроза прорыва миновала, а для более решительного удара он хотел подождать подхода остальных своих войск и подсыхания дорог.
      Для Перемышля срыв очередного наступления стал окончательным приговором. В помощь извне больше не верили, и Кусманек решился на прорыв. 20.3 гарнизон выступил из крепости. В головных колоннах шли самые надежные, венгерские части и атаковали русские позиции. Но Селиванов этого давно ждал. Опасные участки были заблаговременно определены, оборона на них наращивалась несколько месяцев, а о подготовке к вылазке предупредила авиаразведка. Атакующих встретил многослойный огонь орудий и пулеметов, их цепи были выкошены, остальные побежали обратно в крепость, сметая задние подразделения и заражая их паникой. Обозы, выведенные на прорыв, бросали на дороге, и они загромождали путь, мешая бегущим. После этого об обороне уже и речи быть не могло, гарнизон превратился в мечущуюся толпу. Кусманек вступил в переговоры, и 22.3 Перемышль капитулировал безо всяких условий. В плен было взято 9 генералов, 2500 офицеров, 120 тыс. солдат. В качестве трофеев русским досталось 900 орудий, огромные склады боеприпасов, обмундирования и т.п. Кстати, на складах были найдены и большие запасы муки, картофеля, мяса. А на ферме у Кусманека откармливались казенным фуражом 100 коров. Так что причиной сдачи стал все же не недостаток продовольствия, а деморализация, до которой гарнизон был доведен умелыми действиями русского командования и успехами 8-й и 11-й армий.
      Эту победу праздновали по всей России колокольным звоном, здравицами полководцам, офицерам и солдатам, обеспечившим ее. Великий князь Николай Николаевич был награжден орденом Св. Георгия II степени и шпагой, украшенной бриллиантами, с надписью "За завоевание Червоной Руси", Брусилов произведен в генерал-адъютанты. Удостоились наград и многие другие участники сражения. Сразу стало полегче и на фронте. На русских позициях повсюду были выставлены плакаты, извещавшие противника о падении Перемышля. Атаки немцев и австрийцев заглохли - главная цель их натиска исчезла. А русские солдаты наоборот, воодушевились, рвались вперед. 11-я армия, осаждавшая крепость, была расформирована, ее корпуса передавались в 8-ю и 3-ю. Противника стали теснить по всему фронту, русские части 25.3 захватили Лупковский перевал. Австро-Венгрия была в панике, началось строительство укреплений у Будапешта. Причем и в Карпатах, как прежде в Польше, отступающие немцы и австрийцы применяли тактику "выжженной земли", уничтожая скот, лошадей, поджигая селения, угоняя мужчин, способных служить в армии. Людендорф писал: "Рубить леса..., уничтожать деревни, поля и сады, аллеи и плодовые деревья было военной необходимостью". А Тирпиц отмечает: "Русские атакуют неукротимо и неизменно наносят поражение австрийцам, у нас начинают сдавать нервы. Гинденбург, видимо, дошел до предела". В целом в карпатском сражении (включая ноябрьские и декабрьские бои) противник потерял 800 тыс. чел. убитыми, ранеными и пленными. Русские потери также были немалыми - около 200 тыс.
      33. ДАРДАНЕЛЛЫ
      В войне начинали действовать некие новые закономерности, пока еще непонятные тогдашним специалистам. Так, основой "науки побеждать" раньше считалась борьба за фланги. Но во Франции не стало никаких флангов. Война приняла позиционный характер, которого, по канонам прежней стратегии, следовало избегать как огня. А "фланги" стало возможным образовать лишь искусственно, в результате прорыва. И французы это попробовали сделать в декабре 14-го, с сугубо частными целями - срезать "Нуайонский выступ", на центральном участке фронта прогибающийся к Парижу. Подготовились, вроде, хорошо, стянули войска, артиллерию, выпустили за день по обороне противника 23 тыс. снарядов на участке в 1,5 км. Атакой захватили первую линию окопов... и все. За первой оказалась вторая, встретившая плотным огнем. Причем при попытках наступать кроме траншей и проволочных заграждений обнаружились новшества, вроде железобетонных колпаков, защищающих пулеметные гнезда. Которые легкая артиллерия разрушить не могла - и в короткие сроки германские позиции были утыканы такими дотами в огромном количестве. У немцев укрепления строились специально подготовленными командами - Armierungstruppen, и железобетонные колпаки отливались на месте. Подвез цемент, замесил, поставил каркас, залил, и готово.
      Для французов же первая позиционная зима оказалась тяжелой. Погода стояла холодная, лили дожди. Сооружать окопы они еще не умели, траншеи представляли собой просто канавы, где было по колено грязи. (Русские еще в Японскую предусматривали в окопах водостоки, но ведь это русские - которых тогда за зарывание в землю весь "цивилизованный мир" осмеял). Землянки даже там, где французы сумели их построить, обваливались или затапливались водой, не имели элементарных удобств и обогрева для личного состава - об этом французское командование подумало в последнюю очередь. Не было заготовлено и теплой одежды, тонкие шинелишки продувались насквозь. Люди утепляли себя, обматываясь всевозможными шарфами, часовым выдавали безрукавки из козьих шкур, чтобы пододеть под форму. Сбор таких подсобных средств шел в тылу среди населения.
      Жоффр 2.1.1915 г. издал инструкцию, где указывалось, что война приняла новый облик, к которому надо приспособиться. И предполагал, что в сложившихся условиях "форма наступления должна вылиться в возможно большее число наступлений". Если одно оказалось удачным, тут же начинать другое, не давая противнику опомниться. Вот только удачных пока не получалось. В феврале снова попробовали атаковать - французы на двух участках, в Шампани и Артуа, против того же Нуайонского выступа, а англичане во Фландрии, юго-западнее Лилля. На узких промежутках, чтобы обеспечить большую плотность огня, и теперь на фронте в 1,5 км за день было выпущено уже 70 тыс. снарядов. Результат не изменился. Опять продвинулись на 3 км и завязли у второй линии обороны. Все вылилось в бесплодные бои и тяжелые потери поскольку эти самые узкие участки атаки простреливались с флангов, прорвавшихся накрывало массированным огнем артиллерии, а тех, кто остался, вышибали контратаками.
      И снова шли попытки приспособиться. Применялось и "хорошо забытое старое". Так, с февраля обе стороны пробовали вести минную войну - в тех формах, которые применялись еще во времена Ивана Грозного: прорыть подземный ход к противнику, забить туда побольше взрывчатки и шарахнуть. А противник, если заподозрит неладное, начитает рыть навстречу "контрмину", чтобы подорвать этот ход на полпути вместе с копающими его саперами. Возросла роль тяжелой артиллерии. А из новинок начали внедряться минометы и бомбометы, способные навесным огнем накрывать неприятеля, укрытого в окопах. Французы организовывали в тылу специальные школы для командного состава всех категорий от сержантов до генералов, где шло переучивание новым методам ведения боя. Хотя конечно, это стало возможным только из-за того, что немцы на Западном фронте активных действий не предпринимали.
      На Северном море продолжалась блокада Германии британским флотом. В январе здесь была потоплена немецкая подводная лодка U-31. А 24.1 у Доггер-банки столкнулись отряды крейсеров, 5 британских и 4 германских. В ходе боя англичане потопили броненосный крейсер "Блюхер", остальные немецкие корабли предпочли ретироваться. А германское правительство во исполнение своих планов 4.2 обнародовало декларацию о "неограниченной подводной войне" - начиная с 18.2 зона вокруг берегов Англии и Ирландии объявлялась военной с возможностью потопления в ней любых торговых судов. Однако 12.2 последовала резкая нота США, что такая война является грубым нарушением международного морского права. Хотя надо сказать, вопрос этот был далеко не однозначным. Во-первых, тогдашние правовые нормы налагали на воюющих очень большие ограничения. Так, в любом случае запрещалось нападать на пассажирские суда, даже принадлежащие противнику. Считалось, что война войной, а гражданские лица могут плавать, куда им угодно. А что касается транспортных перевозок, то требовалось судно сперва осмотреть, и лишь при обнаружении военных грузов разрешалось его арестовать или отправить на дно - но при условии, что находящиеся на нем люди смогут безопасно спастись. Что для специфики подводной войны было проблематично - всплывшая субмарина становилась легко уязвимой, пока она вела бы осмотр, судно могло по радио вызвать военные корабли. Существовали и суда-ловушки, замаскированные под транспорты.
      Во-вторых, Великобритания, следуя обычной традиции не связывать себя никакими обязательствами, конвенцию морского права в свое время вообще не подписала и сплошь и рядом ее нарушала. Ее суда стали плавать под флагами нейтральных стран, для войсковых перевозок использовались пассажирские пароходы. Ну и наконец, сами США нарушали нормы международного права, декларируя нейтралитет, но осуществляя военные поставки. Так что позиция американцев в данном случае являлась не беспристрастной. Тем не менее, германское правительство сочло нежелательным ссориться с Америкой и выступило за отмену плана. И 15.2 от кайзера последовало указание неограниченную подводную войну начинать не с 18.2, а позже, по дополнительному приказу.
      Своим ходом шли события в других регионах. Скажем, Япония решила под шумок прихватить побольше, чем Циндао,- за счет нейтрального Китая. И надеясь, что другие великие державы не захотят обижать союзницу, 18.1.15 г. предъявила Китаю так называемое "Двадцать одно требование", состоящие из пяти групп. Они включали передачу Японии прежних германских прав в Шаньдуне, но к этому - еще и расширение контроля над частью Маньчжурии и Внутренней Монголии. И превращение ряда китайских рудников и заводов в смешанные, японско-китайские предприятия. Для постройки дорог и предприятий в провинции Фуцзянь Пекин должен был обращаться только к японскому капиталу. Ну и так далее в том же духе. А кроме того, от китайского правительства требовалось принять японских советников для реорганизации своей армии, финансов и политической системы. Под давлением Англии, России и США Токио кое-как уломали отказаться от требований насчет советников, "чтобы обсудить их отдельно в будущем". А остальные пункты правительство Юань Шикая все же вынуждено было принять. Что в дальнейшем привело к недовольству населения, китайских военных и предпринимателей, стало причиной восстаний и фактического распада страны...
      А боевые действия против Османской империи шли уже на нескольких фронтах. Еще в конце 1914 г. при вторжении турок в Закавказье великий князь Николай Николаевич просил британского представителя Вильсона организовать удары против Порты. Но первые удары по англичанам нанесла сама Порта. Одновременно с наступлением под Сарыкамышем турки вступили в Персию. Под влиянием их успехов и германского золота меджлис (парламент) Ирана высказался за поддержку Центральных Держав, к выступлению против Антанты склонялась и часть правительства. А слабый шах лавировал, не решаясь открыто им противоречить. На юге Персии началось восстание бахтиарских племен, инициированное Портой и немцами. Они разрушили часть нефтепровода Англо-персидской нефтяной компании, к району нефтедобычи начали продвигаться и регулярные турецкие отряды. Англичане направили в Иран экспедиционный корпус ген. Таунсенда, в основном состоящий из индийских войск. Он высадился в устье р. Шатт-эль-Арсба, турок и бахтиар отбросили от британских концессий и восстановили нефтепровод.
      В это же время турки попытались атаковать другую уязвимую точку Британии - Суэц. В Сирии развернулась 4-я армия Джемаля-паши, 2 корпуса при 220 орудиях и 120 пулеметах. Правда, провести большое войско через безводные пески Синайского полуострова было проблематично, но расчет строился на внезапности, на том, что отсюда наступления наверняка не ждут. И на том, что у англичан там имеются лишь отдельные охранные части. Планировалось с ходу захватить канал, перерезав главную коммуникацию, связывающую Британию и Францию с Индией, Индокитаем, Австралией, прорваться в Египет и поднять там восстание мусульман. А оно, глядишь, покатится и дальше... В районе Беершеба (юго-восточнее Газы) был сосредоточен корпус из 20 тыс. штыков и сабель, главным образом из арабского ополчения, привычного к здешним условиям. И в начале 1915 г. корпус двинулся к египетской границе. Совершил тяжелейший марш через Синайскую пустыню, вышел к каналу, но захватить его не смог, уткнувшись в окопы, защищенные мешками с песком, откуда били пулеметы. А главное, англичане подтянули свои корабли, открывшие огонь из крупнокалиберных орудий. При первых же залпах флотской артиллерии арабское ополчение стало в ужасе разбегаться. Корпусу пришлось поворачивать обратно в пустыню, из которой его остатки выбрались в плачевном состоянии.
      Англичане же задумали провести Дарданелльскую операцию. Идея эта вызрела не сразу. С установлением во Франции позиционной войны в британском военном руководстве возникли предложения разбросать фронты по всему миру, чтобы и противник распылял силы. И в связи с этим возникли два плана. Автором одного из них был Китченер. По его мысли, следовало высадить десанты в Сирии и Палестине, захватив Александретту и Хайфу. И ударить в "подбрюшье" Турции. Второй план, Черчилля, предусматривал прорыв через Дарданеллы прямо на Константинополь. Кстати, вариант Китченера сулил куда большие выгоды. Район Сирии и Киликии был защищен у турок довольно слабо, высадиться тут можно было бы почти без помех. Вклиниться в турецкую территорию, перерезав единственную Багдадскую железную дорогу, связывающую Малую Азию с восточными областями страны. И в руки победителей достался бы весь Ближний Восток, тем более населенный арабами, армянами, сирийцами, недолюбливающими турок. Здесь же были сосредоточены и основные германские концессии. Немецкие военные советники в Стамбуле считали такой удар само собой разумеющимся и позже удивлялись, почему же он не был осуществлен, а Гинденбург полагал, что это привело бы к падению Турции еще в 1915 г.
      Однако наложились и другие соображения, чисто политические. Дело в том, что в правительствах держав Антанты уже начали задумываться о послевоенном балансе сил в мире. И между союзниками готовились первые, пока еще скрытые трещинки. Скажем, русофоб Ллойд Джордж указывал, что "в случае ослабления Германии исчезнет противовес русскому преобладанию". Ему вторил министр Холдейн: "Мы не должны сокрушать немцев в конце этой войны". И даже упомянутые проекты Китченера в числе прочих поддерживались и опасением, что "святые земли Палестины окажутся под русским протекторатом". По геополитическим мотивам Китченер настаивал и на том, чтобы установить контроль над Меккой, центром исламского мира. Но в будущем виделась конкуренция не только с русскими, а и с французами. Дескать, послевоенный рейтинг государств будет сильно зависеть от их вклада в победу, а пока такой вклад у англичан выглядел не очень весомым.
      И доводы Черчилля гласили: "Попадание в наши руки одной из наиболее знаменитых столиц мира даст нам огромное влияние среди союзников и гарантирует их сотрудничество с нами. Больше всего это подействует на Россию". Стамбул был единственным местом, которое, казалось, можно атаковать только флотом, используя всю британскую морскую мощь. А в Сирии пришлось бы использовать французские части, соответственно делить с ними успехи, да и вообще Сирия традиционно входила во французскую "зону интересов". Французы же поддержали вариант Черчилля по обратной причине им было выгодно, чтобы пехотные части использовались на собственном фронте. Сыграли роль и другие факторы. Удар на Стамбул тоже был вариантом более "быстрого решения", чем обход через Киликию. Позволял открыть морскую дорогу в Россию - помощью в снабжении активизировать ее действия против Германии, но глядишь, и от русских получить пополнения на свои фронты. Наконец, существовал и расчет на "пятую колонну" в Стамбуле. Там не без поддержки англичан составился заговор оппозиции "старотурок", планировавших в случае прорыва Дарданелл совершить переворот, сделать султаном наследника престола Юсуфа Изетдина. А дальше заключить мир, а то и перейти в лагерь Антанты.
      Хотя и с большим трудом, британский военный кабинет план Черчилля принял. 20.1 посол Бьюкенен сообщил Сазонову, что "идя навстречу просьбе русского Верховного Главнокомандующего", начата подготовка операции по форсированию Дарданелл. Операция, мол, будет полезной для России, поскольку позволит установить с ней сообщение, отвлечет силы Турции с Кавказского фронта и позволит вывести ее из войны. Но учитывая все трудности, союзники просят русских помочь им одновременным ударом с севера, на Босфор. Теоретически для России это было бы в самом деле выгодно. Она очень страдала и несла убытки от морской изоляции. Для выхода из положения было уже начато строительство порта Романов-на-Мурмане (ныне Мурманск), чтобы иметь незамерзающую морскую базу поближе, чем Владивосток. В январе 15-го был проложен кабель, соединивший Кольский полуостров с Шотландией, чтобы иметь возможность хотя бы держать надежную связь с союзниками.
      Но с практической стороны план вызывал большие сомнения, настораживала и просьба о помощи. Поэтому Сазонов осторожно ответил, что следует все взвесить, возможно ли будет оказать требуемую поддержку. Намекнув, что положение на Кавказе уже улучшилось, так не лучше ли будет повременить с подобной операцией? Ну а Ставка и Генштаб, проанализировав все аспекты, пришли к выводу, что взятие Дарданелл "очень трудно, почти невозможно". Попытка штурма будет русским полезна даже в случае неудачи, поскольку притянет к проливам турецкие резервы. А в случае удачи опасности для интересов страны не представляет. Но содействия наша страна оказать не сможет. В этом духе великий князь Николай Николаевич и ответил Китченеру подтвердив, что операция принесет пользу русскому фронту, выразив сомнения в успехе и высказавшись о нереальности совместного удара. Он указал, что в мае Россия могла бы помочь силами Черноморского флота, когда должны будут вступить в строй новейшие линкоры. А десантная операция невозможна, так как "она могла бы осуществиться только за счет сил, находящихся на главном театре войны, ослабляя их, по крайней мере, на два армейских корпуса".
      Турки о готовящейся операции тоже знали (ведь готовилась даже их собственная оппозиция!) Для обороны проливов была специально создана 5-я армия под командованием Лимана фон Сандерса, которую подпирала 2-я армия Вехиб-паши. В обеих насчитывалось 20 дивизий. А укреплением позиций и береговыми батареями командовали немецкие адмиралы Узед и Мартин. 19.2 в 9.15 корабли Антанты тремя отрядами (два британских и французский) под общим командованием адм. Кардена подошли ко входу Дарданелл и открыли огонь. Всего в отрядах насчитывалось 217 боевых единиц, из них 12 линкоров, имевших на бортах 190 орудий. Но и в ответ на них обрушился шквал снарядов. Предполагаемая бомбардировка превратилась в обоюдную дуэль. Часть береговых батарей удалось уничтожить, однако и корабли получили повреждения, несколько мелких судов было потоплено. Черчилль телеграфировал в Петроград, прося о бомбардировке Босфора силами Черноморского флота - синхронно с западными союзниками. А 25.2 флот Кардена повторил попытку обстрела фортов Дарданелл. Примерно с тем же результатом - подавить оборону не удалось.
      И как раз тогда, в ходе переговоров о совместных действиях, была впервые поднята на официальном уровне проблема статуса проливов, если операция все-таки завершится победой. Причем, как уже отмечалось, на этот счет в России существовали разные точки зрения. МИД и Генштаб были категорически против обладания Босфором и Дарданеллами и полагали, что разумнее всего будет оставить проливы туркам под коллективным контролем великих держав. Но на этот раз царь настоял на своем, и 4.3 Сазонов вручил послам Бьюкенену и Палеологу памятную записку, где говорилось: "Ход последних событий приводит его величество императора Николая к мысли, что вопрос о Константинополе и проливах должен быть окончательно разрешен сообразно вековым стремлениям России. Всякое решение было бы недостаточно и непрочно в случае, если бы город Константинополь, западный берег Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а также южная Фракия до линии Энос - Мидия не были впредь включены в состав Российской империи. Равным образом часть азиатского побережья в пределах между Босфором, рекой Скарией и подлежащим определения пунктом на берегу Измидского залива, острова Мраморного моря, острова Имброс и Тенедос должны быть включены в состав империи. Специальные интересы Франции и Великобритании в указанном районе будут тщательно соблюдаться".
      Союзники откликнулись сразу же. 6.3 Палеолог передал Сазонову ответ французского кабинета - дескать, российское правительство "может вполне рассчитывать на доброжелательное отношение правительства республики в том, тобы вопрос о Константинополе и проливах был решен сообразно с желаниями России". А 12.3 Бьюкенен передал ответ из Лондона: "В случае, если война будет доведена до успешного окончания и если будут осуществлены пожелания Великобритании и Франции как в Оттоманской империи, так и в других местах... правительство Его Величества согласится на изложенное в памятной записке Императорского правительства относительно Константинополя и проливов". А в Англии при встречах Георга V и министра иностранных дел Грея с русским послом прозвучали устные заверения, что проливы будут принадлежать России, "если она приложит максимум усилий" для победы над общим врагом. Ну а окончательное уточнение данного вопроса было отложено до окончания Дарданелльской операции. И... и все. Как ни парадоксально, но по столь нашумевшему и занявшему столько места в исторической и псевдоисторической литературе вопросу, как претензии России на Константинополь, больше не было никаких соглашений и никаких договоров! Только тот обмен мнениями, который процитирован выше.
      И происходивший, когда саму Россию уговаривали вместе с союзниками штурмовать проливы. Да и те заверения давались лишь в обтекаемых фразах. Франция обещала только "доброжелательное отношение", Англия оставляла за собой право выдвинуть некие встречные пожелания "как в Оттоманской империи, так и в других местах". И к тому же, вариант аннексации Босфора и Дарданелл был далеко не окончательным и не считался таковым даже в России, переписка по данной теме продолжалась и дальше. Так, 25.3 из Лондона Сазонову прислали проект превращения Стамбула в вольный город и "порто-франко", открытый порт с полной свободой торгового судоходства. А начальник Генштаба Беляев представил записку, где обосновывал идею коллективного мандата управления зоной проливов советом из русского, английского и французского комиссаров. Но даже против этого выступил французский министр Делькассе считавший, что из этих трех комиссаров реальная власть достанется российскому. И к концу 1915 г. в странах Антанты родилось еще несколько проектов административного управления Константинополем, причем отвергавших его аннексию Россией и даже статус "порто-франко". Так что никаких конкретных решений или обещаний по данному вопросу на самом-то деле и не существовало...
      Ну а операция по овладению проливами тем временем продолжалась. Русская Ставка продолжала считать десант нереальным и чреватым чудовищными потерями. Но согласилась, что в следующему штурму Черноморский флот посодействует. А 5-й Кавказский корпус перебрасывался из Закавказья в Одессу. Николай Николаевич докладывал царю, что таким образом можно удовлетворить запросы союзников - русские вроде готовы их поддержать, если из затеи что-нибудь получится, а главным образом корпус мог стать резервом для понесшего потери Юго-Западного фронта и одновременно прикрывать побережье. И англо-французский флот 18.3 предпринял новую атаку. Теперь попытались действовать более решительно - подавлять турецкие батареи на ходу и прорваться в пролив. И, громыхая сотнями орудий, армада кораблей ринулась вперед. Закончилось это плачевно, потому что пролив был заминирован. Один за другим подорвались и затонули британские линкоры "Иррезистибл", "Ошен", французский броненосный крейсер "Буве", а линейный крейсер "Инфлексибл" подорвался, но остался на плаву. Понеся такой урон, эскадра повернула назад, причем турецкие и немецкие потери оказались смехотворно малы. В это время и корабли Черноморского флота долбили из орудий укрепления Босфора и Чаталджи, но действовали намного осторожнее и вернулись в Севастополь в полном составе. Турки, правда, решили отомстить и 21.3 послали свой крейсер "Меджидие" бомбардировать Одессу - но он там напоролся на мину и погиб.
      Командованию Антанты стало наконец-то ясно, что одними морскими силами Стамбул не взять, и объединенный флот отступил. Началась подготовка более масштабной операции, уже десантной, с участием сухопутных войск. Впрочем, в других морских баталиях англичане чаще выходили победителями. Продолжали отлавливать и уничтожать германские крейсера, гулявшие по океанским коммуникациям. 14.3 британские легкие крейсера "Глазго" и "Кент" после долгих поисков поймали в чилийских водах "Дрезден" - последний уцелевший корабль эскадры Шпее, и отправили его вслед за этой эскадрой.
      А германские субмарины развернули подводную войну, то и дело получая противоречивые указания. Тем не менее имели успехи, почти у каждой было на счету по 2 - 3 потопленных транспорта. Однако и сами несли урон. 4.3 субмарина U-8 в Дуврском проливе задела противолодочную сеть, потащила за собой сигнальный буй и была тут же уничтожена английскими миноносцами. 10.3 подлодку U-10 у Файв-Нэсс протаранил и потопил британский эсминец "Эриел". 18.3 погибла субмарина U-29 под командованием знаменитого Веддигена - того, что потопил сразу 3 крейсера. Он караулил добычу у английской базы Портленд-Флит, был обнаружен, и его лодку протаранил линкор "Дредноут". А 30.3 у Фекана французский сторожевик "Сен-Жан" протаранил подлодку U-37.
      В марте французы предприняли еще одну попытку частного наступления в Шампани и Артуа. Опыт прошлых неудач учитывался, и для следующих атак собирали еще большее количество артиллерии, копили еще больше снарядов. Вводились и новшества - при пехотных частях стали создавать специальные отряды "чистильщиков" из самых крутых бойцов - их вооружали ножами, ручными гранатами и револьверами. Чтобы наступающие войска не задерживались во вражеских окопах в поисках противника, а стремительно двигались дальше добивание немцев, уцелевших в траншеях, как раз и возлагалось на "чистильщиков", следующих за основными цепями. Но и немцы использовали время между боями на совершенствование обороны. Она уже состояла из нескольких полос. Первая - из 2-3 линий окопов, прикрытых колючей проволокой, причем часто каждая линия имела отдельное заграждение. За этой полосой располагались узлы сопротивления - укрепленные деревни, рощицы, доты с промежутками между собой по 800-1500 м, чтобы могли взаимно прикрывать огнем друг друга. А еще дальше за ними находилась вторая полоса обороны. Так что длительные передышки, которые французское командование давало своим войскам - но и противнику тоже, оказывались на самом деле более губительными, чем "поспешность" наступлений, в коем обвиняли русскую Ставку. Причем немцы учитывали и прежние свои тактические ошибки - если в осенних боях они сидели в траншеях чуть ли не плечом к плечу, массами погибая при артподготовке, то позже приспособились - стали оставлять в передовых окопах только охранение, а основные силы держать во второй линии.
      И в итоге все попытки французских наступлений повторялись по одному сценарию. Гремела артиллерия, обрушивая на врага шквал снарядов. Ночью выдвигалась на исходные рубежи пехота. Бойцов обходил сержант с бочонком, наливая каждому по стакану коньяка. И неслись в атаку. Захватывали первую траншею, совершенно разрушенную артиллерией. Иногда, набрав инерцию, брали и вторую. Тут-то и накрывал их шквал германских снарядов. Или попадали в ловушку - на какую-нибудь красивую лужайку, со всех сторон простреливаемую пулеметами. А следующая линия окопов оказывалась настоящей крепостью, где, собственно, только и ожидало настоящее сопротивление. И кончалось все лишь массой убитых и раненых. Так же завершилось и мартовское наступление. Жоффр говорил русскому военному агенту Игнатьеву: "Мы их скоблим понемножку и тем препятствуем переброске германских сил на ваш фронт". В чем допускал две ошибки - такие атаки в большей степени "скоблили" не немцев, а самих французов. И переброскам на Восток эти операции не препятствовали.
      Но куда более катастрофичным для России стал другой "сюрприз" союзников. Те самые 5 млн снарядов и 1 млн. винтовок, заказанных фирме "Виккерс и Армстронг", на которые рассчитывало русское военное министерство и которые, собственно, должны были обеспечить нашу армию на следующую летнюю кампанию, в марте поставлены не были. И не были поставлены вообще. Потому что из тех же соображений "персонального вклада" и послевоенного баланса сил Британия усиленно взялась создавать собственную армию. И для этих нужд правительство распорядилось полностью задействовать мощности "Виккерс", а русские заказы отложить в долгий ящик...
      34. "АРМЯНСКИЙ ВОПРОС"
      Неудачных книг о Первой мировой написано достаточно. Взять хотя бы "Красное колесо" А.И. Солженицына, где автор, в отличие от выстраданного им самим "ГУЛАГа", доверился чужим мнениям. А в результате ход Восточно-Прусской операции взял из воспоминаний самого "мюнхаузеновского" генерала Франсуа, а русские фронтовые офицеры вдруг заговорили мыслями и цитатами из мемуаров депутатов Думы. Или взять недавно вышедшую работу "Первая мировая война" А.И. Уткина, надо сказать, весьма неразборчиво подходящего к источникам и свалившего в одну кучу самые разнокалиберные "авторитеты" от Людендорфа до скандального журналиста Лиддела Гарта, дополнив это грубейшими "ляпами" в военных вопросах. Но многие вроде бы объективные и вполне грамотные исследования оказываются плоскими и однобокими по одной единственной причине - они обходят в качестве "второстепенного" армянский вопрос. А ведь это, пожалуй, то же самое, что при описании событий Второй мировой обойти "еврейский вопрос" и "восточный вопрос". И оставить вне рассмотрения геноцид христиан в Османской империи равнозначно тому, что рассказывая о борьбе с нацизмом, не упомянуть газовые камеры Освенцима, рвы Бабьего Яра, пепелища Хатыни... Теряется представление о нравственном облике сражающихся сторон, о смысле и характере самой войны - и она действительно начинает выглядеть чуть ли не "рыцарским поединком", ведущимся в силу некоего рокового стечения обстоятельств. Как это, к сожалению, и получается у многих западных авторов.
      О предыстории "армянского вопроса" выше уже говорилось. После прихода к власти младотурок он резко обострился. Религиозное неравенство при режиме "Иттихада" начало дополняться расистской пропагандой, а главной целью партия ставила создание "Великого Турана" от Балкан до Алтая и Желтого моря. Но намеченную территорию рассекал "клин" христианских народов. В восточных вилайетах (губерниях) Турции - Ванском, Эрзерумском, Битлисском, Сивасском, Диарбекирском, Харпутском и в Киликии большинство населения составляли армяне (и на тогдашних картах этот регион обозначался как "Армения"). К нему прилегала область расселения айсоров - в западных районах Персии у оз. Урмия, в верховьях Тигра, захватывая юго-восток Турции. Юго-восточнее жил народ халдеев, южнее - сирийские христиане. Получался "барьер" между турками и исламскими народами Кавказа, Ирана и Средней Азии. И при младотурецком размахе геополитических фантазий представлялось необходимым эту помеху просто уничтожить. Идеолог "Иттихада" Бехаэтдин Шакир заявлял: "Нам нужно, чтобы от Стамбула до Индии и Китая было лишь мусульманское население".
      Эти теории подкреплялись и другими соображениями. Среди армян было много состоятельных людей, им принадлежало 60% импортной, 40% экспортной и 80% внутренней торговли в Турции. А верхушка "Иттихада" была тесно связана с салоникским и стамбульским купечеством, из таких дельцов происходил, например, очень влиятельный министр финансов Джавид-бей (его называли четвертым членом триумвирата). Для этой группировки армяне были главными конкурентами, а конфискации у них давали надежду пополнить пустующую государственную казну. Кроме того, потеря в Балканских войнах территорий, населенных греками, болгарами, македонцами, усиливала опасения, что подобные процессы могут начаться и в Азиатской Турции. А пророссийские или, как в Сирии, профранцузские симпатии христиан подогревали ненависть к ним. Если упомянутый "клин" попадет под опеку русских или западных держав, о каком уж тут "Туране" говорить?
      И войну, еще в период ее приближения, лидеры "Иттихада" сочли отличной возможностью "окончательного решения" армянского вопроса. Причем нашли в этом полное понимание со стороны германских друзей. Фельдмаршал фон дер Гольц сам, настаивая, что турки должны обезопасить себя от "внутреннего врага", говорил: "Туркам не миновать угрозы новых расчленений, если за решение армянского вопроса возьмутся не они, а русские". Вангенгейм (не только посол, но и "личный друг" и советник министра внутренних дел Талаата), поучал, что "используя армянский вопрос, Россия желает открыть путь к Константинополю". Идеолог пангерманизма П. Рорбах еще в конце 1913 г., выступая перед офицерами немецкого Генштаба, доказывал, что реформы в Турецкой Армении идут в разрез с интересами Германии. Немецкий дипломат Гай-Ум писал, что Армения - это ахиллесова пята Порты, и турки должны предпринять решительные меры, чтобы обезопасить себя. А впоследствии цинично констатировал: "Армения вставала поперек экономической и политической экспансии Германии, стало быть, она должна была исчезнуть". В аналогичном ключе выражался и статс-секретарь МИДа Циммерман - дескать, армяне не нужны Германии. И поскольку армянский народ является источником слабости Турции, то Армения, населенная армянами, вредна германским интересам. А отсюда следовал вывод - надо "предоставить армян в полное распоряжение турок".
      Впрочем, были и другие мнения. Ведь проникновение Германии на Восток шло по различным каналам. Здесь работали немецкие миссионеры, благотворительные организации, учителя, врачи. И многие из них искренне считали себя бескорыстными культуртрегерами, несущими достижения цивилизации. Но часто приходили к выводу, что действовать удобнее всего через армян. С ними оказывалось легче найти общий язык, они составляли основной контингент миссионерских школ, становились опорой администрации приютов или младшим персоналом больниц. Да и представители промышленных фирм, обосновавшихся в Турции, нередко предпочитали иметь дело с армянскими подрядчиками, купцами, рабочими. Кстати, вообще для людей опытных, давно живущих на Востоке, становилось ясно, что дружба иттихадистов не очень-то и надежна, что подчинить их своей воле не получится, они себе на уме и будут союзниками лишь до тех пор, пока их планы совпадают с немецкими. Так не лучше ли загодя создать более прочный фундамент с опорой на армян? Однако для ведения войны фактор использования турецкой армии выглядел важнее соображений "дальнего порядка". А мнения тех, кто занимал "проармянскую" позицию, отбрасывались. Или делались попытки объединить обе точки зрения например, в проекте Рорбаха. Что территорию Турецкой Армении надо заселить "турецко-татарскими племенами, чтобы создать стальной барьер против России", а армян оттуда депортировать в зону Багдадской железной дороги, где они действительно станут опорой немцев, составят резерв рабочей силы, будут способствовать развитию торговли и промышленности вдоль магистрали, окультурят бесплодные земли и разведут сады в прилегающих к дороге пустынях.
      Сигналы о подготовке "новой резни" начали поступать из Турции задолго до войны - фактически одновременно с подготовкой к ней. Американский посол Моргентау писал, что еще весной 14-го младотурки "не делали секрета из своих замыслов стереть армян с лица земли". Аналогичную информацию получали из своих источников русские дипломаты, а армянский католикос передавал Воронцову-Дашкову многочисленные сведения, поступающие от паствы и священнослужителей на местах. Как признал впоследствии один из активистов "Иттихада" Кушчу-баши, планы геноцида неоднократно поднимались и обсуждались на заседаниях ЦК этой партии, происходивших в мае - августе 1914 г. 5.8.14, сразу после заключения союза с немцами, Энвер издал приказ о формировании "особых частей", так называемой "Исламской революционной армии". Для чего из тюрем было выпущено 30 тыс. уголовников. Разумеется, на фронте использовать такую "армию" было нельзя - но она и предназначалась для решения "внутренних" проблем. Набирались спецотряды и из беженцев Балканских войн - потерявших свое имущество и озлобленных на христиан. Все это было объединено в "Тешкилят-ы мехсуссе" - "Специальную организацию". Пошла соответствующая агитация среди курдских племен, которые с турками не очень-то дружили, но конфликтовали и с армянами. К тому же жили они очень бедно, и их можно было соблазнить возможностью грабежа.
      И если в августе 14-го иттихадисты пробовали вести переговоры с армянскими дашнаками о восстании в российском Закавказье, а в ноябре повторили это предложение, то в это же время совещания об уничтожении армян продолжались своим чередом - это было доказано на судебном процессе над лидерами младотурецкой партии, состоявшемся в 1919 г. Но отказ дашнаков стал лишним пропагандистским поводом для готовящихся карательных акций. Правда, правители Порты прекрасно сознавали, что такие акции чреваты восстанием в собственных тылах. Но и тут сама война подсказывала выход. Осенью в ходе мобилизации армян стали усиленно подгребать в армию, в том числе и тех, кто уплатил особый налог "бедел", освобождающий от службы.
      И надо сказать, мобилизованные служили честно. Народ и прежде проявлял лояльность - во время Балканских войн армянские купцы собрали крупные пожертвования на нужды армии, многие воевали (тем более, тогда еще сохранялась надежда, что младотурецкая революция и для них откроет лучшую жизнь). И с началом мировой армянские солдаты отлично сражались под Сарыкамышем, а потом и в Дарданеллах - там были целые части, сформированные из армян. Ведь среди них было много грамотных, и их брали в расчеты береговой артиллерии. Кстати, это была общая закономерность - ирландцы или индусы тоже не любили англичан, а алжирцы и марокканцы - французов. Но воевали безупречно, не было ни случаев предательства, ни переходов к противнику. Потому что в армии начинают действовать уже другие законы товарищества по оружию, полковой спайки, общности судьбы с комбатантами другой национальности. У армян это усугублялось еще и угрозой террора попробуй-ка измени, если знаешь, что в тылу за это поплатятся твои ближние. Однако и добросовестная служба в расчет не принималась. Наоборот, на совещании под председательством Талаата откровенно обсуждались выгоды мужчин на фронте ставить в самые опасные места, а в тылу останется беззащитное женское население, и на него можно будет натравить местных мусульман.
      С конца октября пошли разные реквизиции и конфискации на нужды войны брали деньги, скот, одежду. И эта кампания тоже ударила в первую очередь по христианскому населению. На местах разверстки делались так, чтобы основная тяжесть падала на армян. Мелкие начальники вводили поборы в свою пользу. А жандармы, осуществляющие сборы, брали и для себя. Однако и этому подчинялись безропотно - считая, что властям нужна только провокация для начала резни, а если не дать повода, то, может, и обойдется. В некоторых городах доходило до того, что любой турок мог заглянуть в армянский магазин и брать, что хочет - затерроризированные хозяева молчали. А в прифронтовой полосе начали мобилизовать мужчин для доставки войскам продовольствия и боеприпасов - возчиков со своими телегами или просто носильщиков, вместо вьючных животных. Стариков и юношей - так как люди среднего возраста были уже призваны. Нагружали до упора и гнали по горным дорогам и снегам, пока ноги держат. Подгоняли побоями, почти не кормили - а упадет, в ближайшем селении брали другого. В результате из каждой группы носильщиков в 300 чел. домой возвращались 20-30, изможденные и больные, остальные умирали.
      Однако и такого оказывалось мало. И, например, в ноябре мутасариф (уездный начальник) г. Муша сетовал об "ошибке" - дескать, сперва надо было бы перебить армян, а уже потом воевать с русскими. Что ж, и за этим дело не стало. Штаб отрядов "Тешкилят-ы мехсуссе" был размещен в Эрзеруме, его возглавили видные деятели "Иттихада" Азиз-бей, доктор Назым. В Ване этими отрядами командовал сам вали (губернатор) Джевдет-бей, двоюродный брат Энвера. И первые прямые распоряжения уголовникам и курдам о нападении на армянские села были отданы еще до Сарыкамыша, где-то между 29.10 и 5.11. Но пока резня носила очаговый характер. Так, в декабре - январе, когда по приказу Мышлаевского отряд Чернозубова поспешно ушел из занятых им районов Турции и Ирана, Джевдет-бей со своими "спецотрядами" учинил побоище в Баш-кале, уничтожив 1600 чел. А затем турки вступили в Иранский Азербайджан, и там произошла бойня айсоров, проживавших в районе Урмии.
      Разгром под Сарыкамышем стал дополнительным толчком к активизации намеченных действий. Энвер жаждал сорвать злость на тех христианах, которые находились в его власти. Да и для поддержания репутации несостоявшегося Бонапарта оказалась удобной версия "предательства". И в конце января состоялось закрытое совещание, на котором обсуждались уже конкретные планы геноцида. Несмотря на чрезвычайную секретность, протоколы впоследствии стали достоянием гласности - они были опубликованы одним из секретарей, Мевлян Заде Рифатом, раскаявшимся в принадлежности к "Иттихаду". Присутствовала на совещении вся партийно-государственная верхушка - Энвер, Талаат, министр финансов Джавид, идеолог Шакир, Фехми, Назым, Шюкри и др. И эти присутствующие "единогласно голосовали за полное уничтожение всех армян, не исключая ни одного человека". Уточнялись способы и сроки кампании. Обеспечение со стороны армии брал на себя Энвер, со стороны МВД Талаат. По партийной линии ответственность за организацию и проведение возлагалась на "действующую тройку" из доктора Назыма, доктора Шакира и... министра просвещения Шюкри.
      Кстати, тут можно еще раз вернуться к рассуждениям о сущности "цивилизации". Потому что объяснить геноцид 1915 г. проявлениями "азиатской дикости" никак не получается. "Дикостью" были зверства башибузуков в XIX в. - но они касались отдельных районов, проводились в плане "коллективной ответственности" за некую вину - восстание или неповиновение. И имели вполне определенную цель - устрашить подневольный народ, чтобы он в будущем сохранял покорность и продолжал приносить выгоду своим хозяевам. Но спланировать хладнокровное и расчетливое уничтожение целого народа, а точнее - нескольких народов, от мала до велика, и только из-за того, что эти народы оказываются "лишними", мешают воплощению неких геополитических проектов, такое, пожалуй, не пришло бы в голову ни темным горцам-башибузукам, ни какому-нибудь одуревшему от гашиша султану. До такого смогли додуматься только люди вполне "цивилизованные", все получившие высшее образование в лучших заведениях Европы, добившиеся ученых степеней, сами живущие вполне по-европейски и в политике ориентирующиеся сугубо на западные модели развития...
      Кстати, и с руководством "цивилизованной" Германии предстоящая акция была согласована. Через посла Вангенгейма и фон Сандерса решение о геноциде дошло и до канцлера Бетмана-Гольвега, и до министерства иностранных дел, и до самого кайзера. И никаких возражений не вызвало. В послевоенные годы германские и австрийские авторы пытались найти этому разные объяснения и косвенные оправдания. Дескать, Берлин был обманут - его заверили, что будет не уничтожение, а только депортация армян. Или - что немцы в свою очередь тоже зависели от турецкого правительства и не хотели с ним ссориться, чтобы не потерять союзника... Критики эти версии не выдерживают. Первая опровергается донесениями своих же, германских дипломатов и граждан, проживающих в Турции. Ну а насчет второй можно сказать, что Порта целиком зависела от Германии и в плане военного снабжения, и в экономической и финансовой области. И на самом-то деле достаточно было одного окрика из Берлина, чтобы "Иттихад" пошел на попятную. Причем не только со стороны правительства - а и со стороны военных или банкиров. Однако такого окрика не последовало. Даже более мягких действий - уговоров, просьб, рекомендаций - тоже не последовало.
      Почему именно - тут конкретных свидетельств нет. Немцы умели хранить подробные секреты лучше турок. Но, оценивая ситуацию начала 1915 г., можно прийти к однозначному выводу. Что армянский геноцид в это время был выгоден самой Германии. Ведь Турция таким образом сама отрезала себе путь к сепаратному миру - и как раз после разгрома под Сарыкамышем, при атаках Антанты на Дарданеллы, этот аргумент приобретал особый вес. Если же говорить о чудовищности плана, то могла ли она смутить германскую верхушку? А разве то, что немцы вытворяли в Бельгии, а австрийцы в Сербии, было не чудовищным? Наконец, разве не Германия осуществила первый в ХХ столетии геноцид - с истреблением народа гереро в Юго-Западной Африке? Суть та же самая, торжество "рационализма" - народ просто "мешал", создавал лишние проблемы, и сочли, что целесообразно от него избавиться раз и навсегда. Можно даже отметить, что младотурки переняли германский опыт в этом деле. Значительная часть гереро была тогда перебита, а остатки загнали в пустыню на вымирание.
      И "Иттихад" построил свой план таким же образом. Грамотные специалисты партийного руководства вполне осознавали, что одним махом вырезать всех армян, коих в Турции насчитывалось более 2 млн., да еще айсоров, халдеев и т.п., задача нереальная. Поэтому методы намечались комплексные - физическое истребление плюс депортация. А пунктом назначения был выбран Дейр-эз-Зор в Сирии, гиблое место, где гнилые болота на берегу Евфрата соседствовали с безводными знойными песками - там не селились и не кочевали даже бедуины. Другим подобным местом наметили район г. Коньи на юго-западе Малоазиатского полуострова - с малярийными малонаселенными болотами. Чтобы справиться со столь масштабной задачей имеющимися средствами, был разработан четкий график, предусматривающий поочередную "очистку" тех или иных районов от "известной нации". Начать было решено с прифронтовых вилайетов, ближайших к российской границе, и с Киликии. Ведь как раз в Киликии, по мнению германских военных специалистов, страны Антанты должны были высадить десант. И кроме того, там, зажатые между Средиземным морем и горами, сходились главные дороги, предназначенные для следующих депортаций в пустыни Сирии и в Конью. И прежде, чем гнать по ним обреченных из других областей, следовало избавиться от местных армян - а то увидят, что их ждет, могут быть эксцессы.
      Организационная работа "Иттихадом" велась колоссальная. Распределялись районы между "ответственными", разрабатывались формы отчетности, рассылались инструкции на места (значительная доля таких документов тоже сохранилась и в 1919 г. фигурировала на суде). В общем, получалось, что "цивилизованные" люди благодаря своей образованности, уровню технической и управленческой культуры сумели организовать бойню таких масштабов, с которыми какие-нибудь "дикари" просто не справились бы. Начать основные операции было решено весной, когда и дороги наладятся, и оперировать собственными силами станет удобнее.
      Но уже и зимняя, обычная кампания по сбору ежегодных налогов вылилась в волну террора и насилий. Проводившие ее чиновники и жандармы завышали требования, облагали налогами и находящихся в армии, вымогали взятки. А учитывая, что во многих семьях мужчины находились на фронте, были и грабежи, и насилия над женщинами. За попытки защитить жен и дочерей сжигали дома. А в феврале - марте по всей стране начали реализовываться предварительные мероприятия, чтобы уже подготовить почву для "окончательного решения". Ведь требовалось заранее парализовать возможность сопротивления. Последовал секретный приказ Энвера - разоружить "изменническую армянскую нацию". Всех армян требовалось удалить из строевых частей и собрать в "иншаат табури", рабочие батальоны, которые использовать на черной работе. Проводилось это не сразу, а по обстановке. На русском фронте и в тыловых гарнизонах армян стали обезоруживать еще зимой. Под конвоем отправляли на строительство дорог или просто держали отдельно на положении заключенных. А, скажем, в Дарданеллах подразделения из армян продолжали сражаться. Но только им пресекали сообщение с тылом и не позволяли получать вестей из дома.
      А у гражданского христианского населения в марте централизованно, по предписанию Талаата отобрали "тескере" - паспорта, без коих по турецким законам запрещалось покидать свою деревню или город. Распределялись по провинциям отряды жандармов, доукомплектовывались банды "Тешкилят-ы мехсуссе", на местах создавалась "милиция" из вооруженных мусульман, не призванных в армию. И начался новый подготовительный этап - под предлогом нового призыва стали брать армянских мужчин, прежде не попавших под мобилизацию, признавая "годными" даже калек. А попутно стали "обезглавливать" народ, арестовывать всех, кто теоретически мог бы стать организаторами противодействия. Драгоман российского посольства, оставшийся в Константинополе, докладывал, что под видом набора в армию армян "хватают на улицах, базарах, по домам", идут аресты "партийных лидеров, нобилитета, видных граждан, интеллигенции". Были вдруг запрещены все армянские газеты, закрыты армянские магазины, предприятия, школы, в Стамбуле на площади перед сераскериатом (военным министерством) повесили 15 оппозиционных деятелей, посаженных еще перед войной. Арестовали архиепископа Амаяка, священников, депутатов парламента, писателей, врачей, учителей. Константинопольского католикоса Завена не тронули - оставили "на показ" дипломатам, но держали под фактическим домашним арестом.
      В провинции происходило то же самое, но дополнялось поисками оружия. Некоторое количество оружия у армян действительно было, хотя в Турции иметь его немусульманам запрещалось. Винтовки рассылались по селениям еще в ходе младотурецкой революции, когда дашнаки выступали союзниками "Иттихада". Да и вообще в условиях полной незащищенности со стороны властей всегда можно было ожидать нападений местных бандитов, поэтому при возможности старались держать хоть охотничье ружье, покупали у дезертиров гражданской и Балканских войн. И по всей Турции покатились обыски с грабежами - отбирали все, что может служить для самозащиты, вплоть до топоров и кухонных ножей. А арестованных граждан заодно объявляли заложниками - от жителей требовали сдать оружие в обмен на их жизнь. Схваченных подвергали пыткам, заставляя выдать "тайники с оружием", иногда реальные, а чаще мифические. Пытали глав семейств на глазах домочадцев и, наоборот, женщин на глазах мужей и детей. Часто такие допросы становились просто формой расправы - вне зависимости от ответов замучивали до смерти.
      Много материалов об этих зверствах собрал, например, по своим каналам американский посол Моргентау - ему шли доклады из консульств, из американских миссий. Он писал, что применялись "удары по подошвам", у людей "выдергивали брови и бороды, ногти, вырывали куски мяса раскаленными щипцами, поливали горячим маслом. Прибивали руки и ноги, имитируя распятие" и при этом насмехались: "Пусть теперь твой Христос придет и поможет тебе". "Описываются случаи, когда женщин, обвиняемых в укрытии оружия, раздевали догола и били только что срезанными с дерева прутьями, причем этому наказанию подвергались даже беременные женщины". Подобных свидетельств было множество. Армянка Ф-янц из Харпута вспоминала: "Пытали страшно, бесчеловечно. У мужчин отрывали ногти на ногах, клали окровавленные ноги в горячую воду, потом били по ранам ивовыми прутьями. У женщин брили головы, надевали на них раскаленные медные чаши или жгли огнем груди". Оттуда же, из Харпута, докладывали католикосу всех армян Геворку V, что священников жгли, выдергивали бороды, стискивали головы петлей, вешали - в последний момент вынимая из петли, распинали. В Харпут и Мезр свозили замученных из окрестных селений - "у них были выдернуты брови, отрезаны груди, вырваны ногти, палачи отрубали им ступни или же вбивали гвозди в ступни, как это делают при подковке лошадей..." А автором пытки "подковыванием" считали Ванского вали Джевдет-бея - он даже заслужил прозвище "подковщик из Баш-кале".
      Там, где оружие было, обычно не выдерживали, выдавали. Но и там, где его не было, турки не верили. Погубив одних заложников, хватали других. И доходило до того, что армяне покупали оружие у мусульманской "милиции", а то и у жандармов - чтобы сдать. Но получалось еще хуже. Оружие объявлялось доказательством раскрытого заговора. И катились новые волны репрессий. Священникам давали в руки винтовки, фотографировали для пропагандистских материалов. И после "показательных" судов вместе с другими арестованными вешали как "революционеров". В одном Ване Джевдет казнил 120 чел. Дела о "заговорах" с публичными казнями прошли в Эрзеруме, Сивасе. Свидетель-немец описывает случай после экзекуции в Мараше: "По дороге из города к нашей ферме я увидел около домов на куче мусора человеческую голову, которая служила мишенью для турецких детей".
      В прифронтовых вилайетах, где сил у властей было больше - и войска, и курдские отряды, пока в городах еще шли лишь аресты и обыски, в селах уже покатилась резня. Совмещаясь с кампанией по изъятию оружия. Чего два раза возиться? Горные деревни были отделены одна от другой, представляя легкую добычу для убийц и грабителей. Наезжал отряд, начинал "обыски", а потом это перетекало во всеобщее побоище. Мужчин умерщвляли, женщин курды часто угоняли в свои селения в качестве рабынь и наложниц. Привлекались и регулярные войска. Причем командующий 3-й армией Махмуд Кямиль-паша издал приказ: "Всякий мусульманин, который попытается защитить хоть одного армянина, будет повешен перед своим жилищем, а дом его будет сожжен". Отметим, что начальником штаба у него был немецкий майор Гузе. По всем правилам воинской службы, эти приказы проходили и через него.
      Уже в марте российский МИД по своей линии получил информацию, что из 17 сел в окрестностях Эрзерума уцелело 3, остальные разграблены и уничтожены. В Ване Джевдет пригласил лидеров местных армян якобы для переговоров. Двое, Ишхан и Врамян, явились и были убиты. Третий, Арам Манукян, получил предупреждение и сумел скрыться. Армянских солдат, собранных здесь в "рабочих батальонах", вывели в пустынную местность и расстреляли. И начались рейды по селам. По донесению итальянского консула, все чиновники из армян в уездах Ванского вилайета были единовременно перестреляны или удушены. И лично Джевдет участвовал в расправах с жителями городков Салмас, Хозреву, Баш-кале - после того, как они сдали оружие и оказались беззащитными. Консул сообщал, что, по его данным, в селениях вокруг Вана истребили до 16 тыс. чел.: "Все эти избиения были проведены с необычайным жестокосердием. Мальчикам вспарывали животы, женщин и девушек голыми гнали, как диких зверей, в горы". Через фронт, в занятый русскими Диадин в апреле пришла группа из 23 армян - и рассказали, что они единственные, кто спасся из больших сел Арчет и Сосомун. Всего же в течение марта - апреля в Эрзерумском и Ванском вилайетах было уничтожено 500 сел и перебито около 25 тыс. жителей. И Константинопольское армянское патриаршество обратилось с отчаянной просьбой о защите к германскому послу. Но получили жесткий и однозначный отказ. Вангенгейм заявил: "Война требует в случае необходимости суровых мер и жертв, особенно в тех районах, где идут боевые действия".
      Однако акция геноцида началась уже и там, где ни о каких боевых действиях речи не было. На апрель иттихадисты наметили депортацию киликийских армян, вилайетов Аданы и Мараша. Особое внимание было обращено на г. Зейтун, посольку во время резни 1909 г. его население организовало самооборону. Началось тут как и везде - аресты, поборы, мэра Назарета Чауша забили насмерть палками. Оружие армяне сдали - им пригрозили, что иначе репрессии обрушатся на беззащитные равнинные селения, а при повиновении обещали пощаду. После чего в базарный день "милиция" набросилась в сквере Эски Бостон на армянских женщин, стала срывать с них одежду. Вступились мужчины, побили хулиганов. Что и требовалось властям. Было объявлено, что население взбунтовалось - и армянам предъявили огромный список тех, коих требовалось выдать для наказания.
      Около ста юношей идти на убой не пожелали, заперлись в заброшенном текке - монастыре дервишей, отстреливались из охотничьих ружей, убив и ранив нескольких аскеров, а потом сбежали в горы. Ну уж такой предлог оказался вообще кстати. Прибыл мутесариф из Мараша и провозгласил, что наказан будет весь город. Прежний Зейтун перестает существовать и будет называться Султание (ныне Османие), а все 30-тысячное население подлежит высылке. Разумеется, инцидент с "взбунтовавшейся" молодежью стал лишь пропагандистским поводом, так как еще раньше, 15.4, министерством внутренних дел было издано "Секретное распоряжение вали, мутесарифам и бекам Османской империи", в котором говорилось: "Пользуясь возможностью, предоставленной войной, мы решили подвергнуть армянский народ окончательной ликвидации, выселить его в пустыни Аравии. Правительство и великий комитет "Иттихада" обращаются к вам и приказывают - всеми силами содействовать местным органам "Иттихада", которые 24.4, начиная с восхода солнца, должны приступить к осуществлению этого приказа согласно секретному плану..." На выполнение "очистки" в каждом вилайете давалось 2 недели - потом любой начальник должен был доложить, что в подконтрольных ему владениях не осталось ни одного армянина. Причем предупреждалось: "Каждое должностное и частное лицо, которое будет противодействовать этому святому и патриотическому делу и не будет выполнять возложенные на него обязательства или каким-нибудь образом попытается защитить того или иного армянина, будет признано врагом отечества и религии и соответственно наказано".
      И подготовлено все было заблаговременно. В Киликию не только стянули дополнительные силы, но и направили мухаджиров - беженцев из европейских провинций, пообещав им за счет армян компенсацию, землю и дома. Заранее к началу депортаций собрались к месту событий и всякие подонки, чернь из городов и деревень, для грабежа. И торговцы - перекупать награбленное. Власти этому не препятствовали, поскольку таким образом многие сами становились повязанными в политике геноцида и превращались в помощников "Иттихада". Высылаемым разрешалось брать только то, что они могли унести с собой, все остальное переходило в собственность государства. Запрещалось пользоваться повозками, отлучаться из этапа. Указывалось, что всякая отлучка должна наказываться комендантом, в случае повторного нарушения смертью. И двинулись первые караваны обреченных. Из Зейтуна, Айнтаба, Мараша, Александретты (Искендеруна)...
      В Ване события развивались по другому сценарию. Это был цветущий и огромный по здешним меркам город, с 200-тысячным населением, неофициальная "столица", главный торговый и культурный центр Турецкой Армении, его называли "Армянской Москвой". После истребления именитых граждан жители насторожились. И хотя отряды Джевдета перекрыли все дороги, в Ван все равно дошли известия о резне в провинции. Властям уже не верили и новых распоряжений о явке мужчин для "призыва" не выполняли. Требовали вывода карательных отрядов. 14.4 армянские кварталы были оцеплены войсками, людям стали угрожать расправой. Но и на угрозу не поддались. Решили - если уж пропадать, то защищаясь. И в свой район для "обысков" и арестов турок не пускали. 2 дня велись переговоры при посредничестве консула Италии. А 17.4 солдаты и здесь напали на женщин с целью изнасилования. Несколько армян, вступившихся за них, были убиты. И город восстал. Люди взялись за оставшееся оружие, стали строить баррикады.
      35. ВАН
      Наша грудь всегда готова встретить вражескую рать,
      Полк Кавказский наш удалый не умеет отступать...
      Казачья песня
      Зимнюю передышку Юденич и его начальник штаба ген. Болховитинов использовали в полной мере. К генеральному наступлению на Эрзерум сперва надо было тщательно подготовиться. И из перемешанных войск, наспех собранных на этом направлении, фактически заново создавался единый армейский организм. Работа была проведена колоссальная. Первостепенное значение придавалось связи. Вдоль всего фронта была создана телеграфная линия, соединившая между собой разбросанные по разным долинам корпуса и отряды. Части снабжались радиостанциями, на высотах и перевалах сооружались ретрансляторы, что позволило на основных направлениях ввести в строй несколько радиолиний. Для связи и разведки командование использовало и имеющуюся авиацию. Чтобы в условиях отсутствия сплошного фронта обезопасить тыл от вражеских вторжений, строился ряд укрепрайонов, прикрывавших жизненно-важные центры - Сарыкамыш, Ардаган, Ахалцих, Ахалкалаки, Александрополь, Тифлис, Баку. Юденич и начальник тыла армии ген. Вольский уделяли много внимания и налаживанию системы снабжения. Ремонтировались и прокладывались дороги, возводились новые мосты, от конечной станции в Сарыкамыше до передовой строилась узкоколейка на конной тяге. Было сформировано 80 транспортных отрядов, все войсковые группировки получили автомобильные роты. Старались мобилизовать местные ресурсы - чтобы не везти из тыла то, что можно найти ближе. Создавались продовольственные магазины, накапливался запас снарядов и патронов, что при общем дефиците в России было не просто.
      Формировались новые части и соединения. Так, 1-я и 2-я Кубанские пластунские, 3-я Кавказская стрелковая бригады и 20-я пехотная дивизия были объединены в 5-й Кавказский корпус. В состав армии прибыли или ожидалось прибытие 2-й и 3-й Забайкальских казачьих, 4-й Кубанской пластунской и Донской пластунской бригад. Учитывая высокие боевые качества, проявленные армянскими дружинами, их было сформировано еще две. И конечно, можно было создать гораздо больше - приток добровольцев продолжался со всего мира, но опять все упиралось в оружие. Даже в существующих дружинах лишь 75% личного состава вооружалась трехлинейками, а 25% - трофейными "манлихерами". По ходатайству Воронцова-Дашкова и Юденича в эти формирования откомандировывали унтеров и офицеров-армян. А вскоре 4 из 6 дружин были сведены в более крупную часть, "Араратскую группу" под командованием Вардана. Армяне продолжали и сбор средств для российской армии и сражавшихся в ее составе национальных дружин, часто отдавали все сбережения, и их общины в 1915 г. собрали на эти цели 1 млрд 444 млн руб, из них 420 млн поступило из-за рубежа.
      5-й Кавказский корпус располагался на приморском направлении. Центральную группировку составили 2-й Туркестанский и 1-й Кавказский, а 4-й Кавказский, как и прежде, прикрывал весь промежуток от Алашкерта до границы с Ираном. Прежде, чем начать наступление в центре, следовало обеспечить фланги. Ведь сильная турецкая группировка все еще удерживала Аджарию. Около 3 тыс. аскеров вошло в Персию. А поспешный вывод отсюда Азербайджанского отряда имел и то последствие, что местные племена сочли, будто русские войну проигрывают, и к туркам примкнуло до 15 тыс. курдской конницы. В январе отряду Чернозубова было приказано восстановить положение. Но возвращать брошенные территории пришлось уже с боями и с кровью. Турок выбили из Тавриза и начали оттеснять на запад, к границе. Причем то и дело в отбитых населенных пунктах встречались следы зверств, совершенных здесь неприятельскими частями. Русским командованием было назначено следствие, собравшее многочисленные факты преступлений. Так, при занятии в феврале Дильмана выяснилось, что в одном лишь этом городке турки уничтожили 707 армян и айсоров. Следователь К. Матикян докладывал: "Лично я своими глазами видел сотни заколотых трупов в ямах, смрад от которых заражал воздух этих городов, видел обезглавленные трупы, отрубленные топорами на камнях руки, голени, отрезанные пальцы, скальпированные черепа, трупы под обломками, десятки погибших под заборами, среди которых был и мехлемский священник Тер-Вардан. Убийства были совершены и в других армянских селениях".
      На другом, причерноморском фланге, действовали остатки турецкого 1-го Константинопольского корпуса и отряды "четников" из местного мусульманского населения, которыми командовал немецкий майор Штанге. Эта группировка занимала позиции в районе Багдеванского ущелья, Артвина и Ардануча. На направлении Ардагана и Ахалциха оперировали мелкие группы турок и примкнувших к ним добровольцев - прятались в горах, пытались просачиваться в русские тылы и наводить беспорядки, хотя особого успеха не имели. А надежды противника поднять общее восстание кавказских народов провалились. Хотя аджарцы были мусульманами, в большинстве они завоевателей не поддержали и осталось лояльными к России. И ведь наверное, в этом сыграл роль и ноябрьский визит царя. Как-никак, а ни один турецкий султан никогда не подумал о том, чтобы посетить своих аджарских подданных.
      Затея же с "Грузинским легионом" кончилась вообще плачевно. Набрать в него удалось всего 400-500 чел., в основном, из грузин-мусульман Лазистана - политики-эмигранты сами брать винтовки почему-то не стремились. А при вторжении выяснилось, что грузины о переходе на сторону турок и слышать не желают. "Легион" встретил к себе такую ненависть и презрение соплеменников, что возникли опасения, как бы и эти-то волонтеры не разбежались, и от греха подальше их отправили в Европейскую Турцию. А в феврале Юденич нанес на этом фланге удар силами 5-го Кавказского корпуса и Приморского отряда ген. Ляхова из 2 бригад и 2 отдельных полков. Разбитый противник был отброшен от Батума. И генерал-квартирмейстер Кавказской армии докладывал: "Интересно отметить тот факт, что турецкие части, оперировавшие в верховьях р. Кинтрима и Чаквийском районе, после того, как им не удалось поднять восстание в Гурии, отошли к югу от Аджарис-Цхали и находятся вблизи Чороха, причем к жителям, не пожелавшим примкнуть к ним, применялись репрессии, как то: угон скота и даже смерть. Семейства же примкнувших к восстанию вывезены в Турцию". Словом, захватчики вдобавок постарались обеспечить себя заложниками.
      Но большинство "четников" соблазнились лишь возможностью пограбить или были мобилизованы под угрозой. Да и у тех, кто поверил в непобедимость Порты, эта вера зашаталась. Многие разбегались и сдавались. Учитывая местную специфику, российские власти решили даровать таким полное прощение, избегать любых репрессий и проводить подчеркнуто мягкую политику. И помогло. Отпущенные домой "повстанцы" уже безоговорочно поддерживали русских, а некоторые даже выражали желание служить в нашей армии. Однако завершить разгром противника у Чороха не удалось. Кавказский фронт считался второстепенным, и при отсутствии других подготовленных и снаряженных резервов "излишки" можно было брать только отсюда. И, как уже отмечалось, в период Дарданелльской операции Ставка сняла 5-й Кавказский корпус - в Одессу, а потом на Юго-Западный фронт. Природные условия в Аджарии были тяжелые - высокие горы, леса, минимум дорог, и оставшихся сил тут было недостаточно. Война в этом районе приобрела вид частных боев и стычек за селения, тропы, перевалы. Сказалась переброска и на других планах армии ведь в 5-й Кавказский входили лучшие, отборные части.
      Между тем, и турки времени не теряли. И несмотря на англо-французскую угрозу в Дарданеллах всеми мерами усиливали Кавказский фронт. Если в январе во всей их 3-й армии осталось 36 тыс. штыков и сабель, то к весне состав главной, Эрзерумской группировки был пополнен до 65-70 тыс. Не отказался противник и от мысли "подрезать" русские силы в Сарыкамышском выступе разгромить и открыть себе дорогу в Закавказье. Только теперь обходной фланговый удар предполагался не с севера, а с юга, где на 300 км растянулся 4-й Кавказский корпус Петра Ивановича Огановского, в котором оставалась всего 1 пехотная и 1,5 казачьих дивизии. Против них из Алеппо была переброшена турецкая 36-я дивизия, затем 3-я и 5-я сводные дивизии - все три составили сводный корпус Халил-бея. Шла из Сирии еще 37-я дивизия, в районе оз. Ван были собраны запасные батальоны, 7 курдских полков и 7 полков "гамидие" (башибузуков-карателей) общей численностью 12 тыс. Но и туркам пришлось повременить с планами решающих операций. Вынудил их к этому отряд Федора Григорьевича Чернозубова из 4-й Кавказской казачьей дивизии, 2-й Кавказской стрелковой бригады и 1-й армянской дружины. Он продолжал продвигаться в Иране, 17.3 с боями взял Дуз-даг и угрожал новым вторжением в Турцию с востока - так что при наступлении турок на Огановского выходил бы им в тыл. Халил-бей решил устранить эту угрозу и в апреле повел корпус в Персию.
      И вот в этой ситуации произошло восстание в Ване. Губернатор Джевдет-бей попытался подавить его одним махом. Собрал свои отряды жандармов и карателей - около 6 тыс. чел., и начал бомбардировку армянской части города из орудий. Жители одного из районов, Искеле-Кей, запаниковали и сдались - и были перебиты до единого. Но других горожан это укрепило в мысли стоять до конца. Правда, несмотря на многочисленность населения, оно по большей части состояло из женщин, детей, стариков. Боеспособных мужчин было мало, оружия еще меньше, и набралось всего 1,5 тыс. бойцов. Но душой обороны стал единственный уцелевший из местных лидеров, Арам Манукян - или, как его стали называть, Арам-паша (генерал). Осажденные очень быстро сорганизовались, создали штаб, инженерный отряд, перевязочные пункты, даже свою полицию для наблюдения за порядком. Рылись траншеи, возводились брустверы из камней и мешков с песком. Турки предприняли несколько атак, но были отбиты, понеся потери. А особым героизмом каратели-уголовники не отличались. И Джевдет вынужден был ограничиваться осадой и обстрелом.
      Отлавливали и убивали армян в занятой части города, несколько раз пытались поджечь дома, чтобы выкурить осажденных пожаром, и тоже без успеха. Под руководством германскиго офицера, специально прибывшего из Эрзерума, была предпринята и ночная атака, однако и ее отразили, штурмующие потеряли 70 чел. Причем один из школьных оркестров во время боев не переставая играл "Марсельезу" и другие марши. И Джевдет, выведенный из себя, орал: "Они меня доведут до бешенства своей музыкой". Кроме Вана, возникло еще несколько очагов сопротивления - восстал городок Шатах, а в Джанике собралось 8 тыс. беженцев из уничтоженных деревень, и тоже решили обороняться. Арам Манукян направил связных через фронт, к русскому командованию. Сообщалось, что Ван осажден, что около 100 армянских сел в окрестностях вырезаны. Восставшие обращались с отчаянной просьбой прийти на помощь. И Юденич, до которого дошло это послание, откликнулся сразу же. Усилил корпус Огановского из своего резерва 2-й Забайкальской бригадой ген. Трухина и приказал без промедления нанести удар на Ван.
      А тем временем в Иране завязались бои между отрядом Чернозубова и выдвинутым ему навстречу корпусом Халил-бея. Турецкие дивизии, обрастая по пути курдской конницей, отбросили передовые отряды русских и заняли г. Урмию. После чего развернулись на север, на Дильман. Сюда же стягивал свои части и Чернозубов. И 30.4 здесь разыгралось кровопролитное сражение. Превосходящие силы атаковали стрелковую бригаду ген. Назарбекова. Накатывались волна за волной и раз за разом отбивались. Ключевым пунктом стали Муханджикские позиции, где держался батальон 8-го полка и дружина Андраника под общим командованием полковника Джебашвили. Позже он писал: "Дружинники вели себя превыше похвалы. Многие из них становились во весь рост на бруствер и что-то кричали туркам. Это заставило меня отдать приказание, чтобы они этого не делали, так как это ведет к излишней потере людей. В их действиях было замечено мною полное презрение к смерти". Враг устилал подступы к русским окопам сотнями тел, но снова лез на штурм. И в 17 часов 1.5, когда уже казалось, что дальше выстоять невозможно, что позиции вот-вот будут прорваны, Назарбеков принял решение контратаковать. Джебашвили он приказал нанести удар на село Барчитлы, расположенное на господствующих высотах.
      Как вспоминал Назарбеков, "я видел в бинокль с горы, как дружинники во главе с Андраником, осыпаемые турецкими пулями, лихо двинулись в атаку, пригнувшись к земле и почти все почему-то без папах. Турки не выдержали такого напора и очистили дер. Барчитлы... В заключение могу сказать, что эта молодецкая атака и занятие дер. Барчитлы на фланге турок имели значительное влияние на общий ход Дильманского боя... Время и последующие тяжкие испытания сгладили в моей памяти подробности славного Муханджикского дела, но ничто не заставит меня забыть фигуру армянского народного героя, ведущего своих дружинников на верную смерть во имя блага Родины и спасения положения отряда". (Кстати, одним из дружинников, участвовавших в этом бою, был Анастас Микоян - впоследствии видный советский государственный деятель. В 15-м он поступил к Андранику добровольцем, будучи учеником Тифлисской духовной семинарии.) Контратака стала переломом в ходе сражения. К обороняющимся стрелкам и дружинникам подтягивались части 4-й казачьей дивизии, и на следующий день русские перешли в общее наступление. Халил-бей был разгромлен, потеряв 3,5 тыс. чел. только убитыми, и стал откатываться назад. Чернозубов, не давая врагу опомниться, бросил войска в преследование - одна группа пошла на г. Сарай, другая южнее, на Баш-калу.
      А с севера перешел в наступление корпус Огановского. Для быстрого броска на Ван предназначался специально собранный для этого Араратский отряд ген. Николаева из Закаспийской казачьей бригады, объединенных армянских дружин, батальона пограничинков, нескольких батарей и саперных рот. С правого фланга его движение прикрывали основные силы корпуса Эриванский отряд Абациева из 66-й пехотной и 2-й Кавказской казачьей дивизий, с левого - Забайкальская бригада Трухина. Частям Николаева предстояло преодолеть высокогорный (2800 м) Тапаризский перевал, поэтому они выступили раньше остальных, 5.5. Здесь и в мае лежал глубокий снег, саперные роты рыли в нем проход, и войска двигались, как по каналу. За день прошли всего 10 км. Страдали от мороза, не было даже топлива, чтобы вскипятить чай, а от яркого солнца и ослепительных снегов у людей воспалялись глаза.
      Когда начали спускаться, авангард атаковали курды, у с. Соук-су опрокинули и погнали назад 4-ю дружину Кери, но армян выручила помощь 1-го Кавказского полка. Совместными усилиями врага прогнали. 7.5 курды предприняли более массированную атаку, их остановила и расшвыряла метким огнем батарея подполковника Иванова, нанесли удар казаки и дружинники, и преследуя противника, вышли в долину Аббага. И первое, с чем пришлось здесь столкнуться, были картины армянской резни. Как вспоминал участник похода, хорунжий Ф.Елисеев, его сотня спугнула отряд курдов, орудовавший в деревне. "Мы вскочили в село. Оно оказалось армянским. В нем - только женщины и дети. Все они не плачут, а воют по-звериному и крестятся, приговаривая: "Кристин! Кристин! Ирмян кристин!" Ничего не понять от них о событиях, происшедших в селе. Жестом руки успокаиваю их. Сняв папаху и перекрестившись, я этим показал им, что они находятся теперь под защитой русского оружия. И не задерживаясь, наметом, двинулись на юг". А за околицей увидели и причину рыданий - груду мертвых тел. "Все трупы еще свежие, у всех позади связаны руки, и все с перерезанным горлом. Одежда подожжена и еще тлела. Все молодые парни с чуть пробившимися черными усиками. Картина жуткая. Казаки молча смотрели на них. И для них, как христиан, лик войны менялся".
      7.5 перешли в наступление и части Абациева, а чуть позже бригада Трухина. Перед операцией линия фронта на этом участке образовывала прогиб (чем и хотели воспользоваться турки для флангового контрудара), поэтому Юденич поставил Огановскому задачу выдвинуться на линию хребет Шариан-даг Мелязгерт - озеро Ван. Это устраняло опасность обходного прорыва для русской Сарыкамышской группировки и сокращало фронт на 100 км. Абациев действовал грамотно, пехотными частями он обложил г. Дутах, где оборонялась 37-я турецкая дивизия, а конницу бросил в прорыв, и она, углубившись во вражеские тылы, 10.5 овладела г. Мелязгертом. Таким образом, все основные неприятельские силы в этом районе оказались скованы боями, им перекрывался путь на восток - и отряд Николаева мог продвигаться к Вану, встречая лишь незначительное сопротивление.
      Но следы резни встречались теперь повсюду. "Армянские дружины легко отбили курдов, и к вечеру отряд, пройдя ущелье, расположился в селе Бегри-кала. Рядом армянское село с православной церковью, где навалены трупы женщин и детей... Картина страшная". По селениям Ванского и Эрзерумского вилайетов истребление армян шло вовсю. Так, из уездного центра Хнуса и 25 окружающих его сел спастись удалось всего 128 чел. Из Неркин Буланыха и 11 прилегающих сел уцелели 21 чел. Из Верин Буланыха и 15 сел 423 чел. Из г. Ахлата, где проживало 2150 семей уцелело 248 чел. Восставшие города все еще отбивались. По Вану Джевдет-бей выпустил 10 тыс. снарядов. От этих бомбардировок погибло около 100 чел. - в основном, мирных граждан. Но все разрушения, сделанные в укреплениях днем, за ночь исправлялись. Сражались все жители, даже женщины и дети. Выносили раненых, рыли окопы, подтаскивали камни для брустверов, занимали места выбывших из строя мужчин.
      Отступающие из Персии войска Халил-бея сумели оторваться от преследования. Части Чернозубова задерживались не столько неприятелем, сколько тяжелыми условиями высокогорной системы на турецко-иранской границе. Назарбеков писал в рапорте: "Башкалинский отряд... развил свою энергию до крайних пределов" и "испытал такие трудности от недостатка продовольствия и труднодоступной местности, которые редко кому приходится испытывать. Пройдено около 30 громадных перевалов от 8 до 11 тыс. футов высоты. Конский состав отряда сильно уменьшился и расстроился. Расстроилась и материальная часть; одежда сильно истрепалась, многим пришлось бросить обрывки сапог и сделать поршни. Люди по несколько дней не получали довольствия. Кони отощали". А Халил поспешно отводил корпус назад, уничтожая за собой мосты через речки и пропасти.
      Выйдя на равнину, его аскеры, разъяренные поражением, решили отыграться на жителях Вана и присоединились к осаждавшим его отрядам Джевдета, чтобы перед дальнейшим отступлением все-таки взять и вырезать город. Но защитники отразили и эту атаку. Мало того, ночью сделали вылазку, захватили турецкие позиции, взяли 4 орудия и открыли из них огонь по противнику, а попавшие в их руки обозы и часть лагеря подожгли. 12.5 навстречу русским пробрались новые посланники от Арама. В письме сообщалось, что Ван и Шатах еще держатся, но силы иссякают, и нужна срочная помощь. Однако и у турок подожение было уже критическим. С севера приближался отряд Николаева, вышел на берег Ванского озера, обратил в бегство жандармов и курдов, осаждавших Джаник и деблокировал собравшихся там беженцев. А с востока двигались части Назарбекова. Турки у Вана очутились в створе сжимающихся "клещей". И 15.5 части Джевдета и Халила, еще продолжая артиллерийские обстрелы, начали сниматься с позиций и уходить. Вместе с ними обратилось в бегство все мусульманское население опасаясь, как бы после всего случившегося армяне и русские не отыгрались на них.
      Николаев дипломатично пустил в авангарде армянских дружинников, и 18.5 кавалерийский отряд Хечо вступил в Ван. Разумеется, ему была устроена триумфальная встреча. А разъезды следующих за ними казаков натыкались порой на чудом уцелевших местных жителей: "Из-за глыб камней показались люди, человек 20... То оказались мужчины армянского вырезанного села. О движении русских войск ничего не знают. И какова была их радость, когда они узнали, что г. Ван уже занят русскими войсками... Со слезами на глазах они целуют наши ноги в стременах. Жуткая человеческая драма..." Огромный богатый город, утопающий в цветущих садах, показался русским воинам райским оазисом после снегов, горных ущелий и разоренных сел. Встречали торжественно, жители угощали казаков вином, табаком, а для всех офицеров Арам-паша устроил торжественный ужин в честь освободителей. На котором испросил разрешения у Николаева послать телеграмму царю. Текст ее гласил: "В день рождения Вашего Величества, совпадающий с днем вступления Ваших войск в столицу Армении, желая величия и победы России, мы, представители национальной Армении, просим принять и нас под Ваше покровительство. И пусть в роскошном и многообразном букете цветов великой Российской империи маленькой благоухающей фиалкой будет жить автономная Армения".
      На следующий день был торжественный молебен. Хорунжий Елисеев вспоминал: "Церковная служба окончена, и офицеры стали подходить к кресту. И каково же было наше удивление, смешанное с восхищением, когда прибывшие ученицы армянских школ, возрастом не старше 14 лет, одетые в летние платьица с черными передничками, под управлением своего регента вдруг, словно ангелочки, запели:
      Славься, славься, нас Русски Сарь,
      Господам данни нас Сарь-Государь,
      Да будет писмертни Твой Сарьски Род,
      Да им благоденствуе Русськи нарот...
      Это было так неожиданно для нас, что даже весь главный штаб во главе с ген. Николаевым, не говоря уже о нас, строевых офицерах, остановился и невольно повернул в их сторону свои головы. И несмотря на непонимание поющими русских слов в этом славословии русского царя, произносимом с большим акцентом, это нисколько не умаляло достоинства преподнесенного нам сюрприза. "И когда это они успели разучить?" - делились мы между собой недоуменно..." Эту победу отмечали не только в Ване, ее праздновала и вся российская Армения, проходили стихийные многолюдные митинги. Католикос Геворк V направил телеграммы Юденичу, Огановскому и Воронцову-Дашкову : "Сегодня, по случаю взятия Вана... передаю Вашему сиятельству искренние поздравления и молюсь Всевышнему одаривать доблестные русские войска новыми победами". Успехи были и на других участках. Части Абациева завершили разгром Дутахской группировки противника и отбросили ее на запад. На левом фланге отряд Назарбекова взял Баш-калу. Русские войска заняли значительную территорию - весь "угол" между российской и иранской границами и оз. Ван. Турки отступали на юг и юго-запад, на Битлис, причем Джевдет со своими "батальонами мясников" по пути вырезал до единого человека г. Сорб.
      Соединения Огановского выступили на преследование врага. Полки Абациева двинулись вдоль северного берега оз. Ван. По южному пошли армянские дружины и 1-й Таманский полк. А на юг отправились три колонны. Из Баш-кале туда повернул отряд Назарбекова, а из Вана - части Трухина и Николаева. Здесь войска вступили в массив сплошных гор, в страну айсоров. Которые тоже встречали их как избавителей. Ф.Елисеев рассказывает, как из своих убежищ выходили группы женщин и детей, спасающихся от резни,- обликом похожие на цыган, в живописных лохмотьях, и у всех на груди вытатуированы большие кресты. "Среди них нет не только мужчин, даже стариков, но нет и 10-летних мальчиков, как нет и молодых женщин и подростков-девочек. Такого возраста мальчикам курды режут горло, а девушек и подростков берут в наложницы... Нам они повествуют о своем горе, твердят без конца, что они "есть айсор-христин" и просят "хлэба", единственное русское слово, которое они хорошо знают... Как их спасать, куда везти - мы не знали. Кругом витала смерть, и они своим присутствием только отягощали войска, вносили естественное сердоболие в души казаков".
      Собственно, закрепляться в здешнем краю русское командование не собиралось, при имеющихся ограниченных силах это было невозможно, и поход на юг был лишь рейдом с целью перехватить и уничтожить отступающего противника. 30.5 у с. Касрик отряд Николаева наткнулся на позиции турецкой пехоты, задержавшей его на день, а ночью исчезнувшей,- под прикрытием этого арьергарда части Халил-бея разбились побатальонно и горными тропами сумели проскользнуть перед наступающими русскими на запад, к Битлису. 31.5 отряды Назарбекова и Николаева встретились, однако турки из "клещей" уже ушли. Движение на юг продолжалось до 3.6. Привели к присяге и по возможности разоружили местных курдов, отогнали карателей от Шатаха. 1-й Кавказский полк достиг Ак-Булаха, одного из истоков р. Тигр. После чего повернули назад.
      А в районах, занятых Кавказской армией, налаживалась жизнь, назначалась новая администрация. Губернатором Вана стал организатор его обороны Арам Манукян. Кстати, в воспоминаниях современников об этих событиях можно отметить одно любопытное обстоятельство. Русские солдаты, да и многие офицеры называли и искренне считали армян православными. Осеняли себя крестом при виде армянских храмов и придорожных каменных крестов-"хачкаров", подходили под благословение к армянским священникам. В разоренных селениях вместе с уцелевшими жителями хоронили убиенных армян, как само собой разумеющееся, по православному обряду и с русскими молитвами. Хотя на самом деле в догматике церквей существует разница. В отличие от православных, армяне-григорианцы - монофизиты (трактующие соединение двух природ во Христе как поглощение человеческого начала божественным). Но, конечно же, в таких тонкостях большинство воинов не разбиралось, а скорее и не подозревало о них. А подходили душой. Армяне стали для них "своими", а раз своими - значит православными...
      36. КУРЛЯНДИЯ
      После того как сражение в Августовских лесах завершилось "вничью", русское Верховное Главнокомандование изменило стратегические планы. Стало ясно, что разгромить усилившегося противника в Восточной Пруссии и прорвать здесь фронт не получится. В то же время Юго-Западный фронт одерживал победы. И директивой Ставки от 19.3 были приняты предложения Иванова и Алексеева, излагавшиеся ими в начале года. Северо-Западному фронту предписывалось перейти к обороне, а Юго-Западному нанести удар и через Карпатские перевалы прорваться на Венгерскую равнину. Что давало надежду вывести из войны Австро-Венгрию и выйти в обход мощной оборонительной линии противника, построенной по рубежу крепостей Краков - Познань - Торн. Однако это решение, в отличие от зимних операций, действительно было ошибочным. В предшествующих боях армии Юго-Западного фронта израсходовали свои силы и ресурсы, понесли значительные потери и к широкомасштабному наступлению были не готовы. Правда, раз фронт стал главным, то сюда теперь направлялись подкрепления и материальные средства. Но их было мало - подготовленные резервы были использованы при ликвидации германского прорыва у Гродно, а с боеприпасами и вооружением стало уже совсем туго.
      Произошли в это время и кадровые изменения. Рузский после перенапряжения зимних боев тяжело заболел, и вместо него главнокомандующим Северо-Западным фронтом стал Михаил Васильевич Алексеев. А начальником штаба у Иванова был назначен Драгомиров, прежде командовавший 8-м корпусом. И эти перемещения также отразились на дальнейших операциях не лучшим образом. Талантами Алексеева Драгомиров не обладал, оставаясь по уровню хорошим командиром корпусного звена. И авторитетом таким не обладал, не мог навязать главнокомандующему свои соображения. В итоге получилось, что до победы под Перемышлем фронт выполнял решения "алексеевские", а после "ивановские".
      Перед 3-й и 8-й армиями ставилась задача прорваться через Бескиды (Западные Карпаты), а левому флангу фронта наступать в Заднестровье. Это возлагалось на сосредоточенную здесь 9-ю армию Лечицкого, а кроме того восстанавливалась расформированная 11-я (небольшая, из 2 корпусов) возглавил ее талантливый и решительный генерал Щербачев. 29.3 фронт перешел в общее наступление. Части Лечицкого, продвигаясь от Галича и Станислава, отбросили противостоящих австрийцев на юг, к Коломые. Рядом с ними успешно атаковала 11-я, оттесняя германские войска Линзингена от Стрыя к высокогорным Лесистым Карпатам. Но у армий Брусилова и Радко-Дмитриева успехи были весьма ограниченные. 8-я за две недели тяжелых боев продвинулась всего на 20 км. Войска достигли рубежа Бескидского хребта, под Дуклой, Выдрянами и Лупковым пробились через перевалы и вклинились на равнину. Но на этом и остановились. А 3-я армия на своем участке по р. Дунаец вела атаки практически бесплодные. Сказывалась и усталость, и весеннее бездорожье, и потери. Противник успел сильно укрепить позиции и оказывал ожесточенное сопротивление, наращивая силы на угрожаемых участках. Так, немцы ввели в бой за Карпаты вновь сформированный Бескидский корпус из 3-х дивизий. Радко-Дмитриев тоже докладывал, что на его участке появляются новые части и соединения. А боеприпасов отпускалось все меньше, причем давали понять, что раньше осени улучшения ожидать не приходится, да и то остается под вопросом, насколько получится это улучшение.
      В подобных условиях даже Брусилов, прежде всегда ратовавший за активные действия, предпочел затормозить. Даже если бы удалось выйти на Венгерскую равнину, армия могла попасть в ловушку - если противник прорвет фронт на участке соседа и, продвигаясь по русским тылам вдоль Карпат, отрежет ее в горах. А снарядов оставалось на одно сражение - по 200 на орудие (боекомплект - 224 снаряда). И Брусилов решил вовремя остановиться распорядился только удерживать достигнутое и демонстрировать подготовку к прорыву, сковывая тем самым противника. У Радко-Дмитриева положение с боеприпасами было еще хуже - их нерасчетливо израсходовали при безрезультатных атаках на укрепленные позиции, и осталось по 30 - 40 выстрелов на орудие. Вскоре невозможность дальнейшего продвижения стала очевидной и для Иванова, и 10.4 он отдал директиву о переходе к обороне.
      В конце апреля Галицию посетил Николай II. Хотя некоторые его советники считали этот визит крайне несвоевременным. Указывали, что приезд царя будет символизировать присоединение края к России. А между тем в условиях дефицита боеприпасов и накопления немцев против Юго-Западного фронта противник может попытаться вернуть Галицию. Тем не менее визит прошел вполне благополучно, торжественно и празднично. Во Львове Николай выходил на балкон, говорил с народом, упоминая о старых, исконно русских землях. И завершил речь словами: "Да будет единая, неделимая могучая Русь!" Огромная толпа местных жителей, собравшаяся приветствовать царя, кричала "ура", дамы махали платочками... Кроме Львова, Николай посетил Перемышль и штаб 8-й армии в Самборе, награждал отличившихся.
      А тучи над Юго-Западным фронтом действительно собирались. Как раз к весне Германия сумела преодолеть кризис с боеприпасами - промышленность перестроилась, и снаряды стали поступать на фронт бесперебойно, в то время как в России "снарядный голод" именно сейчас стал сказываться в полной мере. К концу марта из Франции было переброшено на Восток еще 14 дивизий и 6 новых из Германии. Хотя по поводу планов в германской Ставке 12.4 возник спор. Фалькенгайн предложил удар "нетрадиционный". Не на флангах, как предписывали классические каноны, а фронтальный, по центру русских боевых порядков, между Вислой и Карпатами. Проломить фронт и создать таким образом "искусственные фланги". Реализация облегчалась тем, что в ходе предыдущего сражения в Карпатах командование Юго-Западного фронта, не имея резервов, снимало силы со своего правого крыла и направляло их на левое, где обозначился тогда прорыв. И участки 3-й и 4-й армий оказались ослабленными.
      Гинденбург и Людендорф резко возражали. В успех фронтального удара они не верили и указывали, что даже в случае удачи он обеспечит лишь местные успехи и не сможет стать решающим для всей войны. Они стояли все за то же решение в Восточной Пруссии - прорвать самый западный, приморский участок фронта, совершить глубокий обход на Ковно (Каунас) и разгромить всю русскую группировку в польском выступе. После чего, по их мнению, России осталось бы только капитулировать. Но решающим аргументом стало критическое положение Австро-Венгрии после очередных поражений. И при апрельском, хоть и неудачном, русском наступлении в Карпатах панические настроения в Вене усилились. Возникла реальная угроза крушения (а то и измены) главной союзницы. Поэтому нужен был крупный успех именно на австрийском участке фронта. Отбросить здесь русских, предотвратить опасность их дальнейшего вторжения и укрепить победой пошатнувшийся после Перемышля дух австро-венгерской армии. И победила точка зрения Фалькенгайна.
      Для достижения успеха было решено заранее австрийские войска на всех участках перемешать с германскими. В Южной Польше, против армии Эверта, разворачивались 1-я австрийская армия и корпус Войрша. Группировка прорыва, действующая против войск Радко-Дмитриева, состояла из 4-й австрийской, в состав которой включалась германская дивизия Бессера, и новой 11-й армии под командованием Макензена - она формировалась из 1 австрийского и 3 германских корпусов. Против частей Брусилова действовали 3-я австрийская с Бескидским корпусом Марвица, и 2-я австрийская. В Карпатах, восточнее Мукачево, готовилась Южная армия Линзингена - против армии Щербачева, а австрийскую группировку в Буковине, оперирующую против армии Лечицкого, усиливали германской кавалерией. Все эти войска были подчинены австрийскому главному командованию. Но приказы, которые оно отдавало 11-й армии, подлежали согласованию с германской Ставкой. Ну а что касается мнений Гинденбурга и Людендорфа, то им Ставка разрешила проводить любые операции, только бы отвлечь внимание русских от Галиции - сил им перед этим направили уже достаточно.
      Особо стоит отметить, что удары германских армий на фронте были четко скоординированы с ударами изнутри. Как уже отмечалось, тыл России жил почти мирной жизнью. И если, (так же, как во Франции или Англии), среди населения порой поднимались волны шпиономании, то какой-то серьезной строгостью и бдительностью даже не пахло. Вражеские агенты действовали вольготно. Так, зимой и весной 15-го прокатилась целая серия загадочных пожаров на военных фабриках и заводах. Виновных так и не нашли. Причем диверсии чаще всего нацеливались в самую уязвимую точку - по поставкам боеприпасов. Произошел мощный взрыв на пороховом заводе в Петрограде, надолго остановив производство. А в мае в Гатчине был подожжен на запасных путях эшелон, груженный снарядами. Они рвались в течение 16 часов. Разлетавшиеся в разные стороны гильзы и осколки пробивали стены домов, срезали деревья. Шрапнель барабанила по крышам, как град. Лишь по случайности жертв было мало - убило одну старушку, и несколько человек получили ранения. Настоящим героем проявил себя 13-летний мальчишка, сын стрелочника. Имя его, к сожалению, автору неизвестно. Он ринулся в огненный ад и сумел расцепить состав, чем спас от взрыва 9 двойных платформ со снарядами для тяжелых орудий...
      Участок в низовьях Немана, от позиций 10-й армии до Балтики, русскому командованию прикрыть было нечем, там действовали только кавалерийские заслоны. Но считалось, что значительные силы здесь и не нужны, поскольку сам по себе данный участок бесперспективный для серьезных операций. Тут раскинулись обширные болота, песчаные пустоши и леса с глухими деревеньками. Важных стратегических пунктов поблизости не было. Развернуть крупные соединения сплошным фронтом было невозможно. А глубокое продвижение противника по немногочисленным здесь дорогам легко было остановить, а то и "подрубить" под основание. Но... только при наличии резервов. Которых у Северо-Западного фронта не имелось - ведь теперь все, что имелось, отправлялось на Юго-Западный. Людендорф это учел. И, делая ставку на неожиданность и быстроту удара, стал его готовить именно здесь. За счет войск, снятых с других направлений, вблизи Куршского залива была создана группа "Неман" из 13 дивизий с большим количеством конницы.
      Учитывалось и значительное превосходство германского флота. Немцам наконец-то удалось оборудовать достаточное количество тральщиков, отработать методы борьбы с русскими минами, и их Балтийская эскадра получила возможность оказать поддержку сухопутным силам. И в апреле операция началась. Под прикрытием огня крейсеров части группы "Неман" форсировали эту реку вблизи устья и двинулись по Куршской косе. Были высажены десанты. И русские войска отошли из недавно взятого Мемеля. Германское командование, обеспечив себе значительный плацдарм за Неманом, бросило несколько кавалерийских дивизий на север, вдоль побережья, а главные силы направило с поворотом на восток. На Кельмы (ныне Кельме) и на Россиены (Расейняй), что позволяло обойти линию русских крепостей Ковно (Каунас) и Вильно (Вильнюс) и осуществить прорыв в тылы Северо-Западного фронта.
      Одновременно германские войска перешли в наступление против 10-й русской армии, опять нацеливаясь на фланги - дивизии 8-й армии фон Белова снова ударили на Осовец, а 10-й Эйхгорна в районе Сувалок и Кальварии. Осовец в который раз подвергся ожесточенной бомбардировке, засыпаемый крупнокалиберными снарядами. От их разрывов горели леса, торфяники, вся местность превратилась в огненный ад. И в этом аду крепость все так же держалась, отвечая залпами артиллерии, а очередные попытки штурма заканчивались для противника лишь новыми потерями. Враг здесь так и не прошел. А под Сувалками массированный удар Эйхгорна обрушился на позиции 26-го корпуса. Здесь были введены свежие соединения и, как в начале войны, после артподготовки полезли в атаку взводными колоннами. За что жестоко поплатились. Шрапнель русских орудий, очереди пулеметов, винтовки пехоты, бившей пачками, наносили врагу жуткие опустошения.
      Но лезли снова, и цепями, и опять колоннами, пускали конницу. Как вспоминал Р.Я. Малиновский, только до обеда его "максим" выпустил 27 лент. Это 13.500 патронов! В редких передышках пулеметчики меняли перегревшиеся стволы, доливали в кожухи выкипевшую воду. Почти все поле перед окопами было рыжим от ранцев убитых немцев. А атаки не прекращались. Солдаты сбились со счета - сколько их было. Сами несли потери от вражеской артиллерии, особенно от бризантных гранат, рвавшихся на низкой высоте над землей - от них окопы не спасали. Но когда очередная волна противников все же добежала до русских позиций, ее встретили дружным броском сотен ручных гранат и ударили в штыки. Уже в сумерках была еще одна атака - и снова отбросили встречным штыковым контрударом. Лишь ночь прервала этот кошмар. Но едва стало светать, немцы возобновили сражение невиданной по силе бомбардировкой.
      Да только русские войска уже имели опыт на этот счет. И за ночь измученные солдаты успели отрыть новую линию окопов - на 100-200 шагов впереди прежних. Львиная доля снарядов пришлась по пустому месту. В этот день атаковали уже какие-то другие соединения, лучше обученные и продвигавшиеся перебежками по отделениям. Но и их отражали. Немецкое "хох" и русское "ура" сливались в рукопашных. Однако постепенно потрепанные и повыбитые русские части не выдерживали, начинали отходить. Откатились километра на 2 и снова отбивались, поскольку немцы продолжали наседать. Командование бросило в бой резервы, сняло несколько полков с неатакованных участков, и они, подоспев в критический момент, выправили положение - с ходу опрокинули врага и, не останавливаясь, погнали дальше. Немцы побежали в полном беспорядке, и к вечеру прежнее положение было восстановлено. Солдаты были совершенно вымотаны двухсуточным непрерывным боем. С наступлением темноты и тишины падали на землю и засыпали, где стояли.
      Враг этим воспользовался. В районе г. Кальвария немцы подкрались без выстрелов и вырезали 2 батальона Коротохоятского полка, спавшие мертвым сном. И попытались здесь углубиться в расположение 10-й армии. К угрожаемому участку спешно перебросили подкрепления - поредевшую 64-ю дивизию, сибирских стрелков. И в ожесточенном встречном бою неприятеля разбили и отбросили. В этой схватке будущий маршал Малиновский заслужил свою первую в жизни награду - фланговым огнем пулемета перебил немцев, прорвавшихся на позиции Сибирского мортирного дивизиона, выкаченного на прямую наводку. Спас батарею, и она картечью погнала прочь атакующих. Малиновский получил Георгиевский крест IV степени и был произведен в ефрейторы. Смять фланги 10-й армии и устроить ей "мешок" враг так и не смог.
      2.5, когда разыгралось сражение под Осовцом и Сувалками, австро-германские войска перешли в наступление и на других участках. Фактически одновременно по всему фронту - и в Литве, и в Польше, и в Карпатах. Под Праснышем 1-я русская армия 6 дней отбивала атаки немцев, имевших полуторное численное превосходство. И отбила. 9-я немецкая армия нанесла удар по обороне 2-й русской, прикрывавшей подступы к Варшаве. Причем на позиции 14-й Сибирской дивизии была произведена газобаллонная атака. 9 тыс. чел. получили отравления, значительная часть из них погибла. После чего немцы ринулись в наступление. Однако получили отпор. Даже некоторые отравленные, кто еще мог держать оружие, оставались в окопах и отстреливались. А потом прорыв был ликвидирован перебросками других соединений. 1-я австрийская армия в районе г. Опочно и Конска и германская группа Войрша в районе г. Андреева после жуткой бомбардировки обрушились на 4-ю армию Эверта. И тоже были отражены, причем в разыгравшемся сражении был наголову разгромлен целый австрийский корпус. И только на флангах, в Курляндии и Галиции, события приняли иной оборот...
      Ведь если Людендорфу не удалось разгромить 10-ю армию, он добился другого результата - русское командование тоже не могло снять части 10-й армии для затыкания прорыва западнее, и здесь немцы получили время для свободного продвижения. 7.5 русский гарнизон без боя оставил Либаву (Лиепая) - в море выстроились 7 вражеских линкоров и крейсеров и 20 мелких кораблей и начали бомбардировать город, а с тыла к нему приближалась германская конница. А основные силы группы "Неман" развивали прорыв в двух направлениях. Одна часть продвигалась на северо-восток и с ходу захватила Шавли (Шауляй), угрожая дальнейшим ударом на Митаву (Елгава) и Ригу. Словом, намеравалась отрезать весь Курляндский полуостров от Балтики до Рижского залива. Другая группировка повернула на восток и взяла Россиены.
      Алексеев экстренно перебрасывал сюда войска из Польши. 5-я армия расформировывалась, некоторые ее соединения передавались соседям, другие и из 5-й, и из соседних армий, располагавшиеся близко от железнодорожных станций, срочно отправлялись в Прибалтику. Здесь создавалась "новая 5-я" армия из 3 корпусов и 5 кавалерийских дивизий. Ее командующим был назначен Плеве. Войска вводились в бой с ходу, по мере прибытия, затыкая "дыру". В условиях продвижения германских частей, а навстречу им русских нередко возникала неопределенность - где свои, где чужие? Так, 10.5 германская разведка вступила в курляндское село Кужи. Но вечером сюда же подошел 151-й Пятигорский полк. Местные евреи, симпатизировавшие немцам, спрятали их у себя в подвалах, и те успели направить посыльного в свою часть. Полк расположился на ночлег - штаб и ряд подразделений в этом селе, остальные в соседнем. Но под покровом темноты подтянулись германские войска. Заставы пятигорцев были сняты. Схваченного при этом рядового 2-й роты Водяного командир вражеского разъезда попытался допросить, но тот отказался отвечать. И по приказу офицера немцы отрезали ему язык и уши. А село скрывавшимися в нем разведчиками было подожжено в нескольких местах, и в атаку ринулись 2 батальона с кавалерией. Осадили штаб, русские офицеры и солдаты отстреливались из окон, и дом тоже подпалили. Командир полка Данилов приказал уничтожить знамя - его бросили в печь, а сам выскочил в окно и был убит. Но на пожар подоспели другие подразделения пятигорцев и выбили немцев из села. Обгоревшее знамя нашли в развалинах печи. Водяного тоже спасли. Император, извещенный о его подвиге, наградил его Георгиевским крестом с производством в ефрейторы и лично распорядился позаботиться о герое, не увольнять, а подыскать подходящую службу.
      В разыгравшихся сложных боях отличился и будущий маршал Рокоссовский. 5-я кавдивизия, снятая с Польского фронта, выгрузилась из эшелонов под Поневежем (Паневежис), когда бой шел в нескольких верстах северо-западнее станции. Противник стремился здесь перерезать железную дорогу, его конница теснила отступающие русские пехотные части. Дивизия во главе со своим начальником Скоропадским атаковала в конном строю, тремя полками. Вражеская кавалерия, стремившаяся в это время обойти пехотинцев, заметила несущуюся ей во фланг лавину и начала поворачивать назад. Но было поздно. Полки налетели на неприятеля, смяли - и пошла сеча. Рокоссовский срубил двоих немцев и заметил, что впереди разворачивается вражеская батарея. Со своим другом Станкевичем и еще несколькими драгунами ринулся туда. Орудия не успели взять точный прицел и выстрелили только один раз - дальше Рокоссовский зарубил командира батареи, а прислуга стала разбегаться и сдаваться...
      Бои шли и на море. В это время Балтийский флот понес тяжелую утрату внезапно скончался его командующий, адмирал Н.О. Эссен, сердце пожилого человека не выдержало перегрузок. На его место был назначен вице-адмирал В.К. Канин, куда менее одаренный и менее решительный. В связи с этим возросла роль Колчака. Он стал выступать фактическим руководителем отрядов в боевых операциях. Оборона Рижского залива первоначально флотом не предусматривалась, для этого не хватало средства. Но и здесь делали все, что могли, стараясь не пропустить врага. Ставили мины. Отважно действовал дивизион подлодок под командованием Н. Л. Подгурского, срывая перевозки противника. Особенно прославились в боях субмарины "Окунь" и "Волк", на счету каждой из них было по несколько вражеских транспортов. 21.5 "Окунь" обнаружил в Ирбенском проливе броненосный крейсер противника, идущий под сильным охранением. И дерзко попытался атаковать. Подлодку заметили, и немецкий миноносец устремился на нее, намереваясь протаранить. Лишь умелые действия экипажа и ювелирные маневры рулевого Р.В. Пескарева спасли "Окунь" от гибели. Однако и вражеский отряд после этой атаки решил поостеречься, отказался от мысли проникнуть в Рижский залив и повернул назад. На русском флоте впервые в мире весной 15-го стали применять авианосцы - корабли с палубными гидросамолетами М-9. Они совершали разведку, своевременно оповещая командование о судах противника, наносили бомбовые удары.
      А Алексеев и Плеве, когда сил в Прибалтике стало достаточно, нанесли по наступающим немцам ряд чувствительных контрударов. Отбили Шавли, Россиены. А в Курляндии на р. Виндава (Вента) совершила блестящий рейд бригада Уссурийской казачьей дивизии под командованием ген. Крымова. При содействии частей 7-го Сибирского корпуса она прорвала фронт и углубилась в расположение противника. Пройдя 20 - 25 км, сперва уничтожила обозы немцев. Потом встретила колонну 6-й германской кавалерийской дивизии, шедшую к передовой, неожиданным налетом разбила и гнала 20 км. Прошлась по вражеским тылам, взрывая мосты, разрушая станции и линии связи. И повернула назад. Немцы стягивали отовсюду войска, чтобы окружить дерзкую бригаду и не дать ей уйти за фронт. Но не тут-то было. По пути подвернулись части германской 8-й кавдивизии, и их тоже побили. Группы казаков гонялись за разбегающимися от них отрядами и штабными офицерами. Уссурийцы продолжили путь, и выдвинутая на перехват 23-я германская кавбригада с 2 батальонами пехоты предпочла с ними вообще не связываться. Пассивно наблюдала, как удаляются русские. И казаки, переправившись через р.Виндава, благополучно ушли к своим. По оценкам противника, рейд был проведен на высочайшем уровне. Связь на фронте была нарушена на 24 часа, обозы и склады на пути Крымова уничтожены, и все внимание германского командование на несколько дней приковано к своим тылам. Немецкий офицер писал о казаках: "Должен признаться, я ясно понял, сколько многому могла бы еще поучиться наша кавалерия у этих сынов степей".
      Всеми данными мерами прорыв в Прибалтике к июню удалось локализовать. Фронт стабилизировался по линии Виндавы и Дубиссы, притока Немана. На этих рубежах заняла оборону армия Плеве, упираясь правым флангом в море, а левым сомкнувшись с 10-й. А за немцами осталась длинная прибрежная полоса, протянувшаяся от Восточной Пруссии до Курляндии.
      37. ГОРЛИЦКИЙ ПРОРЫВ
      На Германской войне
      Только пушки в цене...
      Б. Окуджава
      Параллельно с наступлением в Курляндии развивалась и операция в Галиции. Необходимо подчеркнуть, что не только русское или французское, но и германское командование в это время действовало "на ощупь", приспосабливаясь к изменившимся условиям войны. Скажем, планы Людендорфа сокрушить Северо-Западный фронт провалились, но реализовался побочный эффект - продвижение в Прибалтике. А вот при подготовке наступления на Юго-Западный Фалькенгайн и Конрад вообще не ставили перед собой глобальных стратегических задач. Первоначально планировалось отбить лишь Западную Галицию: прорвать фронт у местечка Горлице и нанести удар на г. Санок чтобы вынудить русских отойти от Карпат за р. Сан и устранить опасность их вторжения в Венгрию. Но готовилась операция тщательно и вместе с тем очень быстро. Приказ был подписан кайзером 12.4, а переброска частей с Западного фронта началась 17.4. Чтобы обеспечить скрытность, эшелоны шли на Восток кружными путями. В это время на Дунайце велась авиаразведка, а немецкие офицеры - обязательно в австрийской форме, направлялись на передний край, изучая участки предстоящих атак и русскую оборону.
      Как писал Фалькенгайн, "для прорыва были назначены особо испытанные части", а "в части были назначены многочисленные офицеры, точно усвоившие на Западном фронте наиболее яркие из новых приемов войны". Сосредотачивалось большое количество артиллерии, в том числе тяжелой, и новое по тому времени оружие - минометы. Снарядов для сокрушения русских позиций было завезено более миллиона. Выдвижение войск на передовые рубежи началось 25.4 и завершилось 28.4. Таким образом, вся подготовка заняла около 2 недель. И превосходство сил было обеспечено колоссальное. В 11-ю армию Макензена (начальник штаба фон Сект - будущий военный министр Веймарской республики) вошли Гвардейский, 41-й, сводный, и 6-й австро-венгерский корпуса. Причем 6-й тоже считался образцовым - он состоял только из мадьяр. В подчинение Макензену были переданы также 10-й германский корпус и 4-я австрийская армия. Всего ударная группировка насчитывала 357,4 тыс. штыков и сабель, 1272 легких и 334 тяжелых орудия, 660 пулеметов и 96 минометов. Вспомогательные удары должны были наноситься на всем Восточном фронте. А непосредственную поддержку оказывали 1-я австрийская армия, наступавшая у Макензена на левом фланге и 3-я австрийская на правом. Армиям, располагавшися южнее,- 2-й австрийской и Южной, предписывалось сковывать силы русских на своих участках, а если будет замечен отход - атаковать.
      Противостояла удару 3-я армия Радко-Дмитриева - в ней было 219 тыс. бойцов, 675 легких и 4 тяжелых орудия, 600 пулеметов. Но путем концентрации войск на участке прорыва (около 35 км) немцы сумели достичь еще большего превосходства. На 1 км фронта у них приходилось тут 3600 солдат против 1700 русских, преимущество по пулеметам было обеспечено в 2,5 раза, по артиллерии в 6 раз, а по тяжелой - в 40 раз. Впрочем, это только по количеству стволов, а по силе огня - и считать не приходится. Потому что боеприпасов у Радко-Дмитриева оставалось всего ничего, и был уже установлен лимит - по 10 выстрелов в день на батарею. Тяжелых - по 1-2 снаряда в день на орудие, пехоте - по 25 патронов на винтовку. Несмотря на скрытность подготовки, русское командование об угрозе все же знало заранее. Первые данные поступили от Радко-Дмитриева 25.4. И теоретически было время принять необходимые меры для усиления этого участка. Но внимание Ставки было как раз в этот момент отвлечено прорывом Людендорфа в Прибалтике. А Иванов и его новый начштаба Драгомиров считали наступление врага на Дунайце маловероятным. Ведь было хорошо известно, что немцы всегда наносят главные удары по флангам. Откуда следовало, что ожидать попыток прорыва следует на юге, в Буковине, где таковые уже предпринимались. А против Радко-Дмитриева, как полагали, готовится лишь демонстрация. К тому же он успел заслужить репутацию "нытика", доклады о накоплении противника перед его армией и просьбы о срочных подкреплениях шли в штаб фронта постоянно, хотя и другим в это время приходилось не легче. Поэтому к подобным сигналам с его стороны попросту привыкли.
      Но в данном случае Радко-Дмитриева поддержал и Брусилов. Указывал, что в Буковине нанести серьезный удар для немцев затруднительно - Лесистые Карпаты, в отличие от Бескид, являются серьезной преградой, и при вторжении через них крупной группировки ее было бы трудно снабжать. Эти доводы и новые разведданные заставили поколебаться Иванова. Но не до конца. И резерв фронта, 3-й Кавказский корпус, он расположил в г. Старе Място - на полпути между 3-й армией и левофланговой 9-й, действующей у Черновиц. Однако и Радко-Дмитриева Брусилов позже совершенно справедливо упрекал, что тот, зная о готовящемся прорыве, ограничился лишь докладами наверх, но не предпринял никаких мер имеющимися силами. Не усилил оборону, не подготовил заранее тыловых позиций и путей отхода, эвакуацию тылов, места сбора резервов. Хотя уж это-то мог сделать. Позиции армии оставались весьма слабыми, представляя собой 3... нет, не полосы обороны, а лишь 3 линии окопов на расстоянии 2 - 5 км друг от друга. Блиндажей было мало, проволочные заграждения опоясывали лишь первую линию, а тыловые - на отдельных участках. Занимали их дивизии 10-го и 9-го корпусов. Резерв 63-я пехотная и 7-я кавдивизия - располагался далеко в тылу.
      А Макензен 29.4 отдал приказ на наступление. Он представлял собой подробнейшую инструкцию, кому и как действовать. Требовал быстрого и безостановочного продвижения, глубокого расчленения русских боевых порядков, четкого взаимодействия артиллерии с атаками пехоты и неотступного следования батарей за наступающими войсками. В 21 час 1.5 началась мощнейшая артподготовка. Длилась она 13 часов, причем в нескольких режимах. Вечером - ливень снарядов, ночью огонь продолжался периодически, с паузами для резки проволоки саперами. Утром артиллерия открыла шквальный огонь на поражение, а в 9.00 вдруг замолчала, и неожиданно для русских с коротких дистанций заговорили минометы, накрывая окопы навесным огнем. Потом снова ударили пушки - фланкирующим огнем, наискосок, вдоль позиций, затем перенесли обстрел в глубину, и в 10.00 в атаку ринулась пехота, выдвинувшаяся к этому моменту на 800 м от русских...
      В западной литературе обычно даются весьма упрощенное описание Горлицкого прорыва. Дескать, после такого артобстрела (5 снарядов на каждый метр фронта!) пехоте и делать было нечего, и дальнейшее изображают сплошным триумфальным маршем Макензена. На самом деле даже с точки зрения военной теории это безграмотно. Напомним, что во Второй мировой достигались гораздо большие плотности орудий, и мощность артиллерийских ударов была намного выше, чем в Первой,- и все равно до "триумфальных маршей" было далеко. Не получилось такого и у Макензена. Наоборот, все детальные приказы и инструкции о быстром продвижении сразу же поехали насмарку. Потому что русская система огня оказалась... не подавленной. Атаку встретили сильным пулеметным огнем, цепи заставили залечь и прижали к земле. И немцы с венграми не только вынуждены были остановиться, но еще и отбивать контратаки русских в центре и на своем правом фланге. После чего подтянули артиллерию и начали повторную артподготовку. Вместо безостановочного рывка стали делать паузы, обстреливая и ожидая результатов. И снова атаковали, причем усвоением "новых приемов войны" у пехоты и не пахло - снова лезли в густых цепях, и потери несли соответствующие. Германская тяжелая артиллерия стала уже сосредотачивать огонь против отдельных объектов - подающих признаки жизни русских пулеметов, групп пехоты. Начали выделять орудия для непосредственного сопровождения атакующих. И в течение первого дня смогли овладеть лишь одной линией окопов.
      3.5 при подходе ко второй линии русских окопов опять разгорелся упорный бой. Опять перемещали батареи поближе, месили снарядами, атаковали. И продержалась эта линия до вечера. 4.5, сдерживая врага контратаками и пытаясь зацепиться на третьей, самой слабой линии, части 3-й армии стали подаваться назад. И лишь к вечеру 5.5 противник ценой значительных потерь проломил наконец-то оборону 10-го русского корпуса, на который навалились сразу три - 41-й, гвардейский и 6-й венгерский, и вышли к р. Вислока. Таким образом, у русского командования было четверо суток для организации противодействия. Но увы, эта возможность осталась неиспользованной. Ставка еще не оценила всей опасности на этом участке. Впрочем, оно и понятно - как уже отмечалось, 2.5 враг нанес удары по всему фронту, и разобраться в ситуации было не так-то просто. А доклады Иванова и Драгомирова не давали повода для особого беспокойства - они и сами еще не обеспокоились. И можно даже предположить, по какой причине. Как ни горько - но очевилно, именно героизм 9-го и 10-го корпусов стал основанием грубейшей ошибки. Раз держатся, отбивают атаки, то ведь наверное, и силы неприятеля там сосредоточены не столь уж значительные. Значит, это и впрямь может быть лишь демонстрацией... И как раз в это время на левом фланге 9-я и 11-я русские армии перешли в наступление! Против - как сочли в штабе фронта главной группировки врага, которая сосредотачивается в Буковине.
      Засуетились лишь тогда, когда войска Радко-Дмитриева были отброшены за Вислоку. Но и то восприняли прорыв скорее в качестве досадной помехи основным планам. Поэтому приказали контратаковать и восстановить положение. В состав 3-й армии передавались 24-й и 21-й корпуса Брусилова. А из резерва фронта Радко-Дмитриеву все же решили перебросить 3-й Кавказский и кавалерийские соединения. Однако и сам Радко-Дмитриев начал вводить имевшиеся у него резервы лишь на рубеже Вислоки. Но было уже поздно. Потому что два его корпуса были совершенно разбиты, и их остатки отступали в беспорядке, перемешавшимися батальонами и ротами, не представляя больше практически никакой боевой силы. Немцы хлынули в прорыв и начали расширять его, громя отступающих. И получили возможность бить по очереди остальные соединения 3-й армии, выставленные им навстречу только сейчас.
      3-й Кавказский корпус был расквартирован на большой территории, и чтобы быстрее перебросить его к месту прорыва, Иванов распорядился отправлять по частям. Но и вступали в сражение эти части разрозненно, по мере перевозки, и перелома в боевых действиях не создали. С 7.5 войска 3-й армии пытались контратаковать, на отдельных участках добивались успеха. Так, подошел кавалерийский корпус Хана Нахичеванского и на глазах отступающей пехоты, под бешеным огнем ринулся в конную атаку. Сам вид несущейся на врага массы всадников настолько воодушевил пехотинцев, что они повернули, поднимались с земли даже раненые, и вместе с конницей ударили на немцев, отбросив их к Вислоке. На другом участке, у деревни Ольховчик, 13-й германский полк наткнулся на выдвигаемый к фронту 12-й казачий полк. Казаки спешились, встретили врага огнем пулеметов и орудий, потом ударили в рукопашную, обратив неприятеля в бегство и взяв пленных.
      Но в целом обстановка продолжала ухудшаться. Где-то немцев отбивали, но в это время они углубляли прорыв по соседству, и успех сводился к нулю. Те же самые дивизии и корпуса могли бы быть использованы куда более разумно - для создания сильной группировки и удара во фланг прорыва. Но вместо этого свежие соединения по одиночке бросались в лобовые контратаки, подпирая отступающих. И подставляясь под новые таранные удары немцев. Сдерживали их на короткое время, затем "подпорка" тоже ломалась и следовал очередной откат. Радко-Дмитриев молил уже о разрешении уходить за Сан. Однако Верховный Главнокомандующий требовал: "Я категорически приказываю вам не предпринимать никакого отступления без моего личного разрешения". Что тоже можно понять. По донесениям штаба фронта войск в 3-й армии было уже предостаточно. А ее отход ставил под угрозу фланговых охватов соседние - 4-ю, которая как раз одержала блестящую победу, и 8-ю, удерживавшую стратегически важные перевалы.
      Положение усугубилось тем, что в мешанине отступления Радко-Дмитриев потерял управление своими соединениями. И вместо того, чтобы любыми силами наладить связь, стал сам раскатывать по фронту на машине и через адъютантов рассылать приказы тем, кого получалось найти,- командирам полков, дивизий, минуя прямых начальников. Которые отдавали другие приказы и тщетно искали командарма, чтобы доложить ему обстановку и получить указания. Пошла неразбериха, и вместо армии были уже какие-то импровизированные единицы, сборные отряды, а где и просто толпы, старающиеся выбраться на восток или сдающиеся. Но надо сказать, что и германское командование проявило себя далеко не блестящим образом. Несмотря на значительное превосходство и богатейшие возможности в связи с плачевным состоянием русских войск, о каком-либо искусстве маневрирования и речи не было. Части противника тоже бросались сугубо в лобовые атаки. И тоже несли очень серьезные потери. А встречая сопротивление, хотя порой - только штыками, останавливались. Ближнего боя не выдерживали. Пятились, подтягивали артиллерию, засыпали снарядами и только после этого предпринимали следующие атаки. И наступление развивалось крайне медленно, сводясь к фронтальному выталкиванию русских. Им, по сути, беспрепятственно позволяли отходить на следующие рубежи.
      Но из-за утраты централизованного управления обстановка становилась все более хаотичной. Одни части уже не существовали, другие отступали, третьи еще держались, четвертые только выдвигались к бою. К 11.5 положение стало угрожающим не только для 3-й армии. Прорыв углубился, и 4-я австрийская армия, продвигавшаяся на левом крыле ударной группировки, вдоль Вислы, зашла за фланг 4-й русской армии, оборонявшейся севернее. А правое крыло 11-й германской угрожало охватом фланга 8-й армии Брусилова. И Ставка дала команду на отход. 4-я Эверта отводилась на 50 км назад, на фронт Нове-Място - Сандомир, 3-я и 8-я на линию р. Сан, 11-я - на Стрый, 9-я - к Днестру. Отступление не для всех прошло гладко. В тяжелое положение попала одна из лучших дивизий - 48-я генерала Корнилова, уже успевшая к этому времени заслужить неофициальное название "Стальной". Она сражалась в горах в районе Дуклы. И при передаче 24-го корпуса Радко-Дмитриеву очутилась на крайнем левом фланге 3-й армии. Еще раз подтверждая репутацию "Стальной", стойко отбивала все атаки. А в условиях неразберихи получила приказ отступать с запозданием.
      Следом на ней двинулись части 3-й австрийской армии, а на равнине соседние соединения уже были отброшены назад, и выходы из гор перекрыли 11-я баварская и 20-я дивизии противника. 48-я оказалась в окружении. При ней находился санитарный отряд Николая Родзянко, сына председателя Думы. Работал тут отряд долго, персонал успел хорошо изучить здешние места, и Родзянко предложил Корнилову путь выхода из кольца окольными тропами. Но комдив не захотел оставлять войска, растянувшиеся на 20 км и настоял на том, чтобы санитарный отряд уходил, а сам со штабом отправился к отставшим полкам. Родзянко удалось проскочить, он вывез до Сана не только всех раненых, но и часть тыловых подразделений и обозов дивизии, за что был награжден орденом Св. Владимира с мечами. Но за ним и оставшиеся дороги были перекрыты. А Корнилов организовал прорыв и сам прикрывал его с горстью храбрецов. И часть соединения пробилась, вынесла все знамена дивизии и ее полков. Но начдив был ранен осколком снаряда, значительная часть отряда, остававшегося с ним, погибла. Отстреливаясь, он вырвался со штабом чуть ли не из рук неприятеля и ушел в горы. Несколько дней прятались и лесами пробирались к своим. Изголодавшись, вышли к селению, чтобы достать продукты, и были захвачены австрийцами в плен.
      На участке 8-й армии противник попытался не допустить отхода русских. Части 3-й и 2-й австрийских армий стали нажимать сильнее, чтобы задержать обороняющихся в горах, пока Макензен не зайдет им в тыл. Но Брусилов оказался предусмотрительнее Радко-Дмитриева. Еще в начале прорыва он заблаговременно отвел на восток склады и тылы. А отступление приказал произвести скрытно. Не показывать, что готовится отход, до последнего момента вести работы по усилению обороны. Потом оставить в окопах подвижные команды с пулеметами, которые какое-то время будут для видимости вести огонь, а остальным ночью сняться с позиций и уходить, стараясь подальше оторваться от врага. Пути и рубежи отступления были распределены и доведены до командиров тоже заранее. И маневр был осуществлен благополучно, кроме левого фланга. Здесь действовал сводный отряд Деникина из 4-й Железной дивизии с приданными частями, прикрывая стык 8-й и 11-й армий.
      Но командующий 11-й Щербачев начал вдруг возражать против отступления. Масштабов катастрофы он не знал, наоборот, 11-я и 9-я одерживали победы. Армия Щербачева вышла к Лесистым Карпатам и атаковала перевалы, войска Лечицкого наносили удары на Коломыю и Делатынь, а его 32-й корпус начал штурм Черновиц. Правда, неудачный - корпус состоял из 2 необстрелянных ополченских дивизий, а город был сильно укреплен, атакующих встретил огонь 12-дюймовых орудий, оставляющих 10-метровые воронки. И штурм захлебнулся, удалось взять лишь передовые позиции. Но оставлять с таким трудом отбитую территорию казалось просто глупостью вышестоящих штабов. Брусилов созвонился со Щербачевым и объяснил, что если его армия замешкается, то ей перекроют выходы с перевалов и не позволят спуститься с гор. Однако корпуса 11-й уже втянулись на узкие карпатские дороги, им требовалось время, чтобы выйти назад, и по просьбе Щербачева левофланговые части 8-й армии были задержаны. А между тем, противник обнаружил отход Брусилова и навалился на этом участке, чтобы выйти в тыл войскам Щербачева. Начал такую бомбардировку, что еду и боеприпасы можно было подвозить только по ночам. Несколько атак отбили, потом дивизия Деникина получила приказ отступать, а приданные ей 2 полка еще должны были задержаться. И понесли огромные потери. Архангелогородский полк погиб почти полностью, очутившись и полукольце и простреливаемый со всех сторон.
      3-я армия закончила отход к Сану 13.5. В сражении она потеряла убитыми, ранеными и пленными 140 тыс. чел. Радко-Дмитриев был смещен, вместо него назначен командир 12-го корпуса ген. Леш (корпус принял Каледин). Армия заняла позиции к северу от Перемышля, 8-я к югу. Оборона этого района была возложена на Брусилова, для чего ему подчинили и остатки 3-й армии. А Фалькенгайн как раз собирался остановить операцию - ее цели были достигнуты. Но фон Сект уговорил его продолжить наступление, доказывая, что русские разгромлены и надо развивать удар, пока они не получили подкреплений и не организовали оборону. И немцы, перегруппировавшись, нанесли сосредоточенный удар на Ярослав, подступы к которому прикрывал 24-й корпус - в котором осталась всего одна поредевшая 49-я дивизия. В ожесточенных боях город был взят, и к 16.5 русских отбросили за Сан. А на следующий день германские гвардейские полки смогли переправиться через реку и захватить плацдарм, после чего вклинились между частями 24-го и 3-го Кавказского корпусов и принялись расширять прорыв. Атаки начались и на других участках. Положение осложнялось тем, что теперь уже и в 8-й армии, имевшей к началу сражения некоторый запас снарядов, они кончились.
      Деникин вспоминал о битве под Перемышлем: "Одиннадцать дней жестокого боя 4-й Железной дивизии... Одиннадцать дней страшного гула немецкой артиллерии, буквально срывающей целые ряды окопов вместе с защитниками их... И молчание моих батарей... Мы почти не отвечали - нечем. Даже патронов на ружья было выдано самое ограниченное количество. Полки, истощенные до последней степени, отбивали одну атаку за другой - штыками или стрельбой в упор; лилась кровь, ряды редели, росли могильные холмы... два полка почти уничтожены одним огнем... Когда после трехдневного молчания нашей единственной 6-дюймовой батареи ей подвезли 50 снарядов, об этом сообщено было по телефону немедленно всем полкам, всем ротам; и все стрелки вздохнули с радостью и облегчением". Он писал, что в этих боях "в первый и единственный раз я видел храбрейшего из храбрейших Маркова в состоянии, близком к отчаянию". Марков выводил из шквала огня остатки своих рот, а рядом шел командир 14-го полка. Разорвался снаряд и осколком снес ему голову. Туловище, из которого хлестала кровь, стояло еще несколько мгновений. И Марков, залитый кровью соседа, зашагал дальше...
      Тем не менее, на какое-то время положение удалось стабилизировать. Ставка прислала из своего резерва 5-й Кавказский корпус, 2 корпуса перебрасывалось с Северо-Западного фронта. Почти на всех участках 8-й армии, несмотря на сильнейший натиск, атаки были отражены. А на южном фланге фронта была даже одержана крупная победа - здесь войска 11-й и 9-й армий разгромили и отбросили австро-германскую группировку, пытавшуюся прорваться через Днестр и выйти на Львов с тыла. Угрожающая ситуация складывалась лишь севернее Перемышля. Немцы здесь, продолжая постепенно теснить остатки 3-й армии, захватили два больших плацдарма за Саном, в районе г. Сеняво и у Ярослава. Несмотря на русские контратаки, прочно закрепились и объединили плацдармы, так что весь берег на протяжении 70 км от Перемышля до г. Рудника оказался в руках противника. Макензен сделал передышку, накапливая силы на плацдарме, и 24.5 нанес новые удары.
      Его замысел Брусилову был ясен. От Перемышля на восток вела единственная железная дорога. И противник с севера, с плацдарма, и с юга, через Сан, нацелился выйти к станции Мостиска, перерезать магистраль, взять в кольцо крепость вместе с гарнизоном и рассчитаться за мартовскую победу русских. На самом деле "крепости" как таковой Перемышль уже не представлял. Большинство его фортов были разоружены, почти все имущество и трофеи эвакуировано. В нем оставалась лишь небольшая часть артиллерии и 3 тыс. ополченцев для охранной службы. И естественно, прочно удерживать город при таком положении было невозможно. Очевидно, это понимало и вышестоящее командование. Но понимало и другое - что сдача Перемышля, взятие которого отмечалось с таким триумфом, нанесет удар по престижу русских армий, даст прекрасный повод для торжества вражеской пропаганде и поднимет дух противника. И комендант Перемышля Делевич получал указания то грузить оставшуюся артиллерию в поезда, то вернуть на позиции. В конце концов он взмолился, чтобы не изматывали людей, вынужденных заниматься то погрузкой, то разгрузкой и дали четкий приказ, защищаться или эвакуироваться. О том же запрашивал штаб фронта Брусилов, но ответы шли обтекаемые. То требовалось "смотреть на Перемышль только как на участок фронта, а не на крепость", то приказывали его "удерживать, но не защищать во что бы ни стало".
      Командарм стал действовать по своему усмотрению. С юга врагу прорваться так и не удалось, но с севера плацдарм расширялся, и опасность перехвата железной дороги стала реальной. Поэтому Брусилов забрал из города большую часть гарнизона, чтобы защищать эту коммуникацию и сохранить таким образом пути отхода и эвакуации. В помощь ему вдруг прислали сильные подкрепления - 2-й Кавказский и 23-й корпуса. Но одновременно Иванов прислал и приказ, как распорядиться этими соединениями. Ими предписывалось нанести контрудар на Любачув - не под основание, а в вершину выступа германского плацдарма. Возражения Брусилова и его предложения по изменению плана в расчет не приняли. В результате получилась лобовая атака позиций неприятеля, имевшего много артиллерии и пулеметов, и войска не продвинулись ни на шаг, только понесли потери. А из Перемышля мало-мальски боеспособные части ушли - и остались худшие роты необученных ополченцев с зелеными запасниками-прапорщиками вместо командиров. Запаниковали, считая себя уже окруженными и брошенными на произвол судьбы. Когда немцы, переправившись через Сан, стали резать проволоку на фортах крепости, солдаты им не только не мешали, но даже не позволяли стрелять своей артиллерии, чтобы враг не обрушил ответный огонь.
      2.6 подразделения противника, не встречая сопротивления, стали просачиваться в Перемышль. И в ночь на 3.6 Брусилов приказал оставить город. Крепость досталась врагу разоруженной, без каких-либо запасов, в ней бросили лишь 4 орудия, сняв с них замки. А часть восточных фортов успели взорвать. Но конечно, резонанс сдача вызвала сильный. Российская "общественность" хваталась за головы и искала козлов отпущения, союзники ахали, а немецкие и австрийские газеты взахлеб трубили о грандиозной победе. На самом же деле Брусилов в этот момент считал, что избавился от тяжелой и ненужной обузы. Фронт сокращался на 30 км, и, имея теперь значительное количество войск, он надеялся наконец-то остановить врага. Не тут-то было. Командование фронта указало, что раз Перемышль пал, то данное направление становится второстепенным. Поэтому потребовало 5-й Кавказский корпус передать в состав 3-й армии, 21-й вывести во фронтовой резерв, а 2-й Кавказский и 23-й отправить в 9-ю армию - Иванов все еще боялся за свой левый фланг и ждал какого-то нового, еще "более главного" удара в Буковине!
      Брусилов доказывал, что ослаблять его армию нельзя, иначе будет потерян уже не только Перемышль, но и Львов. Однако получил категорическое подтверждение - выполнять приказ. Штаб фронта был уже настроен пессимистически, считал кампанию проигранной и слал в Ставку панические прогнозы и предложения - что немцы ворвутся на Украину, что надо укреплять... Киев и что Россия должна "прекратить всякую военную активность до восстановления своих сил". И забирал войска на левый фланг, откуда ожидал этого самого мифического вторжения на Украину и попытки окружить весь свой фронт. И вот это была уже не просто ошибка, а грубейший стратегический "ляпсус". Потому что в результате данных перемещений между войсками Брусилова и Леша образовывался разрыв, прикрытый со стороны 3-й армии только потрепанным кавалерийским корпусом, а со стороны 8-й армии 11-й кавдивизией. Макензен не преминул воспользоваться таким "подарком", и как только были выведены с передовой противостоявшие ему 3 корпуса, двинул крупные силы именно в разрыв. К 19.6 немцы углубились здесь на 20-30 км, взяли г. Немиров и приближались к Раве-Русской, грозя перерезать важнейшую рокадную железную дорогу Варшава - Львов. Правый фланг Брусилова был обойден - а для того, чтобы ответить контрударом и самому ударить во фланг прорыва, ему просто не оставили войск. Командарм стягивал все, что мог, стараясь задержать противника, и вынужден был отводить части назад, выбираясь из наметившегося "мешка". То там, то здесь возникали жестокие бои. Под Рава-Русской прославились своей атакой одесские уланы, здесь же лихо сражался 11-й казачий полк, отразивший несколько ударов и контратакой отбивший у врага артиллерийскую батарею. Подо Львовом отбросил австрийцев сабельным ударом Стародубский драгунский полк.
      Но враг продолжал теснить, концентрируя в направлении Львова наступление трех армий - с севера выходила 11-я германская, в лоб - 3-я австрийская, а с юга - 2-я австрийская. Началась эвакуация русских учреждений. А к 22.6 враг взял Рава-Русскую, оседлал железные дороги, как на Варшаву, так и на Миколаев, оставались свободными только магистрали, ведущие на восток - на Дубно и на Галич. И русские войска оставили Львов, получив приказ отступить за р. Западный Буг, где уже начали строиться оборонительные позиции. Иванов попытался вину за сдачу Львова возложить на Брусилова, но нападать на него самого остерегся, все же командующий 8-й армией был весьма авторитетной фигурой, а начал катить бочки на его штаб.
      Горлицкий прорыв и его развитие
      Брусилов возмутился, заявил, что воспринимает это как подкоп под себя, и отбил телеграмму Верховному с просьбой об отставке. Николай Николаевич отставки не принял, выразив за действия в Галиции благодарность. Но одновременно потребовал соблюдения дисциплины и выполнения приказов командования фронтом.
      В принципе, для Верховного Главнокомандующего стала уже очевидной бездарность Иванова, в полной мере проявившаяся после ухода Алексеева. Но для общественности Иванов все еще оставался "героем" предшествующих побед. И к тому же решение кадровых вопросов в высших эшелонах командования оставлял за собой лично царь. А Иванов был его воспитателем в юношеские годы, крестным царевича. И по настоянию Николая II остался на своем посту. Сняли лишь Драгомирова - вернули на командование 8-м корпусом. Однако замену ему, неизвестно с чьей подачи, подобрали еще худшую - то ли сказался дефицит командных кадров, то ли сработали какие-то пружины протекций, но новым начальником штаба фронта стал генерал Саввич, который военным специалистом не был вообще - ранее он служил в жандармском корпусе. Правда, часть войск Николай Николаевич у Иванова изъял. С 25.6 4-я и 3-я армия передавались в состав Северо-Западного фронта. Таким образом, 8-я армия, прежде левофланговая, стала на Юго-Западном фронте правофланговой, а южнее отводились на линию Днестра и его притоков 11-я и 9-я.
      Отступление создавало массу новых проблем. Так, пока армии продвигались вперед, на поле боя собирались и трехлинейки своих убитых и раненых, и трофейные ружья, захватывались вражеские склады, и положение с винтовками удавалось поддерживать на приемлемом уровне. При отходе места боев оставались за неприятелем. И солдат, чьи винтовки вышли из строя или были утрачены, вооружать стало нечем. Пополнения из тыла прибывали тоже с голыми руками. При полках стали расти команды безоружных. И что еще хуже, долгое отступление, отсутствие боеприпасов, шквалы безответного вражеского огня серьезно надломили воинский дух. Бойцы заражались пессимизмом, паниковали, боялись обходов. В некоторых подразделениях измученные солдаты, впав в полную прострацию, шли сдаваться. В других уже при начале артобстрела бросали позиции и катились назад. А безоружные тыловики становились разносчиками слухов и паники.
      Впрочем, и при отступлении те части, где было толковое руководство и сохранилось достаточно сил, доставляли врагу серьезные неприятности. Когда 8-я армия откатилась к Бугу, Брусилов приказал командиру 12-го корпуса Каледину внезапно перейти в наступление и нанести короткий контрудар, чтобы остальные соединения смогли без помех переправиться и закрепиться на правом берегу. Маневр удался, для преследующих немцев это стало полной неожиданностью - они считали, что разгромленных русских остается только гнать и брать в плен. И зарвались, двигаясь даже без разведки и охранения. Каледин опрокинул и отбросил австро-германские авангарды, а части 8-й армии в это время занимали и укрепляли позиции по Бугу. Правда, потом Макензен подтянул силы и попробовал повторить то же, что и на Сане. И как раз на участке 12-го корпуса, понесшего потери в контратаках, немцы смогли переправиться через реку и захватить плацдарм. Каледин доложил, что одна из его дивизий, 12-я, совершенно "сломалась" и отходит при малейшем натиске, а начдив издергался, упал духом и не может справиться с собственными подчиненными. Брусилов резервов не имел, и единственное, что мог сделать, это тут же заменил растерявшегося командира дивизии, послал вместо него своего начальника артиллерии решительного генерала Ханжина (позже, в гражданскую, командовал армией у Колчака). И Ханжин сделал, казалось, невозможное. Подъехав к бегущему полку, остановил его, собрал вокруг себя солдат и сам повел в штыковую. Немцев разбили и погнали назад, восстановив положение.
      А Брусилов, разместив свой штаб в г. Броды, издал грозный приказ, по духу и содержанию примерно соответствовавший сталинскому "Ни шагу назад!". В нем говорилось, что дальше отходить нельзя, что фронт уже приблизился к границам России, а значит, остановить неприятеля надо здесь, не пустить его на Родину. Были и такие слова: "Пора остановиться и посчитаться наконец с врагом как следует, совершенно забыв жалкие слова о могуществе неприятельской артиллерии, превосходстве сил, неутомимости, непобедимости и тому подобном, а потому приказываю: для малодушных, оставляющих строй или сдающихся в плен, не должно быть пощады; по сдающимся должен быть направлен и ружейный, и пулеметный огонь, хотя бы даже и с прекращением огня по неприятелю, на отходящих или бегущих действовать таким же способом..." Как видим, вовсе не диктат Сталина породил подобные "драконовские" меры, как оно потом преподносилось перестроечной литературой. Покарать или напугать карой деморализованные десятки и сотни, чтобы спасти тысячи и десятки тысяч - это суровая, но увы, объективная реальность любой войны. Аналогичные приказы издавал Жоффр в критические дни 1914 г., аналогичные приказы издавали австрийцы и немцы в периоды своих катастроф, издавали их и лучшие полководцы дореволюционной армии. Мы не знаем, пришлось ли в войсках Брусилова применять такие меры на практике, или оказалось достаточно их объявления. Но фактом остается то, что приказ подействовал. 8-я армия остановилась на Буге. Остановилась первой на своем фронте. И остановила врага. Еще несколько попыток немецких ударов, особенно сильных на правом фланге, было отбито, после чего противник начал зарываться в землю на другом берегу реки. Его наступление выдохлось.
      Поражение, понесенное в результате Горлицкого прорыва, было очень крупным. За 2 месяца боев войска Юго-Западного фронта оставили значительную территорию, понесли потери, которые по оценкам немцев "превышали полмиллиона". Так, в дивизиях 8-й армии после отхода за Буг оставалось по 3 - 4 тыс. активных штыков. Но и для противника операция отнюдь не стала "триумфальным маршем". Людендорф писал: "Фронтальное отступление русских в Галиции, как оно бы ни было для них чувствительно, не имело решающего значения для войны... К тому же при этих фронтальных боях наши потери оказались немаловажными". Они и в самом деле были "немаловажными" - одна лишь 11-я армия Макензена, причем по немецким данным, потеряла убитыми, ранеными и пленными 90 тыс. чел. Из первоначального состава 136 тыс. Поредела на две трети. А если добавить потери пяти австрийских и Южной армий, то наверное будет не меньше, чем у русских. А этих самых русских даже не удалось изгнать с австро-венгерской территории - вся нынешняя Тернопольская область и четверть Львовской так и остались заняты нашими войсками.
      Кстати, в колоннах измученных отступающих солдат шагал по пыли и зною, окапывался и кричал "ура" в рукопашных человек, которому через 29 лет довелось рассчитаться за этот прорыв своим прорывом, отбивать у немцев и Львов, и Перемышль - причем в один день. Рядовой Павел Рыбалко. Которому еще предстояло стать Маршалом Бронетанковых Войск и командующим 3-й Гвардейской танковой армией, чьи корпуса в 1944 г. нанесли одновременные сокрушительные удары и во взаимодействии с соседями 27.7 взяли оба города, заслужив сразу два победных салюта Москвы...
      38. ГАЛЛИПОЛИ, ИПР, ИЗОНЦО
      Ко второму заходу операции в Дарденеллах союзники подготовились куда более тщательно, чем к первой. В Александрии и на других базах собирались войска для десанта под общим командованием ген. Гамильтона - 29-я британская пехотная дивизия, Австралийско-новозеландский армейский корпус (АНЗАК), Греческий добровольческий легион, бригады английской и французской морской пехоты, французская дивизия д`Амада. Во втором эшелоне, в Египте, сосредотачивались 42-я британская, 10-я и 11-я индийские пехотные дивизии. Поскольку огнем кораблей подавить неприятельские береговые форты не получилось, планировалось захватить их десантом - и флот прорвется к Константинополю. А уж там достаточно будет бомбардировки или самого прорыва, чтобы Османская империя капитулировала.
      Но разумеется, и Турция не сидела сложа руки. Тем более что в странах Ближнего Востока у нее было полно шпионов, и о приготовлениях Антанты она прекрасно знала. Западный, европейский берег Дарданелл представляет собой узкий и длинный Галлиполийский полуостров (длиной 90 км и шириной от 5 до 18 км) - он тянется параллельно азиатскому берегу, а между ними как раз и зажат рукав пролива. Эти места усиленно укреплялись, здесь сосредотачивались войска под командованием фон Сандерса. Из Германии сюда было направлено 5 подводных лодок, потом к ним добавилось еще 2.
      В апреле англо-французская армада, имея на бортах 81 тыс. десантников, снова подошла к Дарданеллам. 25.4 она обрушила шквальный огонь на оборонительные сооружения, и началась высадка. В этот же день русский флот, чтобы оттянуть на себя часть вражеских сил, начал бомбардировать Босфор. Десантирование предполагалось производить в нескольких местах, чтобы привезенные контингенты пехоты смогли развернуться широким фронтом и использовать всю силу. Но несмотря на мощную поддержку корабельной артиллерии, сумевшей подавить часть вражеских орудий, атакующие встретили сильнейшее сопротивление. Действовали несогласованно, в неразберихе, а многие части оказались еще и неподготовленными для десанта - например, британская 29-я дивизия состояла из солдат колониальных гарнизонов, привыкших лишь к полицейской службе. Соединения несли потери, требовали подкреплений, и им посылали помощь, ломая первоначальные планы высадки и перемешивая войска между собой.
      На азиатском берегу, у Кум-кале, десант был отбит войсками турецкого 15-го корпуса под командованием немецкого генерала Вебера. Греческий легион завяз в боях с 3-м корпусом Эссада-паши. Австралийско-новозеландский корпус понес такой урон, что в Австралии до сих пор каждый год 25.4 поминают погибших в этом сражении. 29-я дивизия и французы д`Амада, оттеснив части 9-й турецкой дивизии и отбивая ожесточенные контратаки, с большим трудом смогли зацепиться лишь за самую южную оконечность полуострова и за береговую полосу в его центральной части, где высадка производилась с запада, со стороны Эгейского моря - в надежде прорваться поперек узкого полуострова к проливу. Образовались два плацдарма с деревушкой Сэдд-Эль-Бара и участком мыса Габа-тепе. Но турки вводили в бой свежие силы, перебрасывали войска с участков, где атака была отбита, и расширить эти пятачки не удавалось.
      Французы было продвинулись вдоль берега, но сами влезли в "угол" между морем и линией укреплений на возвышенностях, составлявший примерно 30 градусов, поэтому их стали поражать фланговым огнем. Подтянув подкрепления, предприняли было решительную атаку, и турки не выдержали, покатились назад, но французы, уже торжествовавшие победу и кинувшиеся их преследовать, угодили под залпы собственной корабельной артиллерии. С другой стороны, и турецкие части, делая попытки сбросить десанты в море, нарывались на огонь флота и откатывались обратно. В этих боях впервые прославился энергичный командир дивизии Мустафа Кемаль (будущий освободитель и первый президент Турции). Отразив натиск противника на своем участке, он пришел к мысли не тратить больше силы в бесплодных контратаках и перейти к жесткой обороне, приказав своим аскерам зарываться в землю.
      Господствующие высоты остались у турок, а высадившиеся войска очутились на прибрежных низменных участках, которые хорошо простреливались. Чтобы уменьшить потери, французы и англичане тоже зарывались, причем старались приблизиться к противнику, чтобы оказаться в "мертвой зоне" турецкой артиллерии. И в некоторых местах позиции сторон находились в каких-нибудь 100 м друг от друга. Смириться с неудачей западные державы никак не желали - это казалось просто унизительным для их престижа, не одолеть каких-то там жалких турок! Их сперва и всерьез-то не принимали в качестве противника. Наращивали силы. Французы сняли д`Амада и назначили ген. Гуро. В Британии морской лорд Фишер сам не выдержал такого позора и ушел в отставку, а вслед за ним "ушли" и Черчилля. Но очередные штурмы приводили только к неудачам и потерям.
      В принципе на простреливаемых со всех сторон плацдармах англичанам и французам могло прийтись совсем худо. И от истребления спасало их лишь то, что у турок стали иссякать боеприпасы. Ведь снаряды у них были привозные. По морю их теперь доставить было нельзя. А нейтральная Болгария, сперва заигрывавшая с немцами и пропускавшая через свою территорию военные грузы, при начале Дарданелльской операции решила, что туркам конец, и взялась торговаться с Антантой, чтобы урвать кусочек Османской империи. Запасы, сделанные перед войной, растаяли. И турецкая артиллерия почти совсем замолчала, даже не отвечая на обстрелы - остатки снарядов берегли лишь для отражения атак. Немцы помогали, чем могли. Послали в Турцию отряд из 250 опытных саперов-инструкторов, чтобы научить союзников строить сильную оборону, развернуть минную войну. Проявили себя и подводные лодки. 25.5 субмарина U-21 капитан-лейтенанта Герзинга потопила британский линейный крейсер "Трайумф", поддерживавший огнем десантные войска, а через 2 дня она же отправила на дно линейный крейсер "Маджестик". Англичане запаниковали и отвели свои крупные корабли от Галлиполи. Так что выдохшиеся части на полуострове лишились главного преимущества и "пробивной силы". И здесь пошла изнурительная позиционная война.
      Продолжалась позиционная война и на Западном фронте. После февральских и мартовских неудачных попыток срезать Нуайонский выступ, французское командование предположило, что просто немцы на этих участках очень уж сильно укрепились. И попробовало сменить направление удара. В апреле решили организовать еще одну частную операцию и срезать другой выступ, поменьше у Вевра, восточнее Вердена. Но результат получился примерно таким же. Была произведена мощная артподготовка - она длилась аж 6 дней! Первую траншею немцев перемешали в пух и прах. А у второй атакующих солдат, лезущих густыми цепями, посекли пулеметами и побили артиллерией.
      Немцы по-прежнему перебрасывали части на Восток. Как раз в это время они готовили Горлицкий прорыв, для чего требовалось снять с Запада 2 корпуса, и чтобы отвлечь внимание противников, не дать им воспользоваться ослаблением боевых порядков, германское командование решило провести частную наступательную операцию в Бельгии, у Ипра. Для демонстрации были выбраны позиции французской африканской дивизии, прикрывавшей стык бельгийской и британской армий. И здесь во второй раз за время войны немцы применили химическое оружие. Но не в снарядах, как на русском фронте, а подготовили газобаллонную атаку. Было завезено и установлено на участке в 6 км 6 тыс. баллонов, содержавших 160 тонн хлора. Причем от перебежчиков французы еще 13.4 узнали о "контейнерах, содержащих удушающий газ в батареях по 20 цилиндров на каждые 40 метров". Но командование Антанты не придало этому большого значения. И утром 22.4 разыгрался кошмар. Выход газа продолжался 5 минут и образовалось облако высотой в человеческий рост, достигавшее в глубину 600-800 м.
      Очевидец вспоминал: "Солдаты увидели, что огромное облако зелено-желтого газа поднимается из-под земли и медленно движется по ветру в направлении к ним, что газ стелется по земле, заполняя каждую ямку, каждое углубление, затопляя траншеи и воронки. Сначала удивление, потом ужас и наконец паника охватила войска, когда густые облака дыма окутали всю местность и заставили людей, задыхаясь, биться в агонии. Те, кто мог двигаться, бежали, пытаясь, большей частью напрасно, обогнать облако хлора, которое неумолимо преследовало их". Было отравлено 15 тыс. чел., из них 5 тыс. погибло. Применение химического оружия вызвало и гигантский психологический эффект - у соседних частей, куда стали выходить пораженные, нервы тоже не выдержали, они бежали целыми полками. И участок фронта в 10 км остался совершенно открытым. Но... и немцы оказались не готовы к подобному результату. Ведь эксперименты в Польше не вызвали нужного эффекта, и к газам в руководстве относились скептически. И в этот раз опять пустили больше для эксперимента, ну а заодно попугать, усилить воздействие своей демонстрации. А наступать должен был всего один 24-й корпус, снабженный респираторами - их у немцев было ограниченное количество. Корпус продвинулся на 2-4 км и остановился. Именно такую задачу ему и ставили. А когда выяснилось, что перед ним открытая брешь, то крупных сил, чтобы развить успех, под рукой у германского командования не имелось.
      К 24.4, пока их подтянули с других участков, прорыв уже закрыли канадцы и французские подкрепления, и атаки были отбиты. 1.5 подвезли еще баллоны с газом и повторили удар. Однако прежнего эффекта уже не получилось. Применение хлора больше не было неожиданностью, войска были проинструктированы, и британские ученые очень оперативно выдали рекомендации по мерам самозащиты, которые довели до солдат: своевременно уходить с пути газового облака, забираться на возвышенные места, закрывать нос и рот влажными повязками. И хотя пораженных все же хватало, но смертность понизилась - погибло только 90 чел, "кто сразу, а кто после долгих страданий". В итоге немцам удалось лишь решить первоначальную задачу чисто демонстративного характера - ценой утраты внезапности. И на Западе, и в России стали разрабатываться средства защиты. И собственное химическое оружие. Дело-то это, как выяснилось, было несложное. Просто раньше не считали возможным или допустимым широкое применение в войне отравляющих веществ. Но напомним, что в международном праве того времени считался общепризнанным принцип "как и другой". И методы, используемые одной стороной, становились автоматически разрешенными и для ее противников.
      Любопытно отметить, что после войны германские генералы и политики оправдывались в своих мемуарах, что под Ипром малость не рассчитали. Дескать, на самом деле просто хотели поэкспериментировать с химическим оружием - а предназначалось оно для русских. И характерно, что такие "извинения" западными читателями и историками вполне понимались и принимались. Кстати, стоит еще упомянуть, что изобретатель устройств, распылявших хлор, руководитель "Института кайзера Вильгельма" Ф.Хабер, по сути повторил судьбу доктора Гильотена, ставшего жертвой изобретенной им гильотины. Он удостоился высоких почестей, но был евреем, и после прихода к власти Гитлера погиб в газовой камере концлагеря.
      На море "неограниченная подводная война" так и не была объявлена, но 7.5 случилась трагедия "Лузитании". История эта довольно темная, ей посвящено огромное количество как серьезной, так и бульварной литературы. Если же касаться только фактов, то этот английский лайнер, считавшийся одним из самых крупных и комфортабельных, совершал очередной рейс из Нью-Йорка в Ливерпуль. "Лузитания" была вооружена, в трюм приняли военные грузы, винтовки, снаряды, словом, под статус мирного судна никак не подходила. Но приняла и 2 тыс. пассажиров, значительная часть из них была военными, канадцами и англичанами, ехавшими на фронт, однако покупали билеты и американцы. 4-6.5, когда "Лузитания" приближалась к Британии, по радио были получены несколько предупреждений об активизации германских подлодок в этой зоне. Тем не менее лайнер продолжал путь, причем довольно тихим ходом (скорость являлась очень эффективной защитной мерой от атак субмарин - в подводном положении они двигались медленно). И подводная лодка U-20 по столь хорошей мишени не промазала. Пустила 2 торпеды, внутри судна сдетонировал груз боеприпасов, и погибли 1195 пассажиров, в том числе 291 женщина и 94 ребенка.
      Разразился грандиозный международный скандал. Среди погибших было около 100 американских граждан, и США издали грозную ноту, требуя осуждения торпедирования и возмещения убытков. Германия оправдывалась, сбивчиво и непоследовательно. То заявляла, что знала о вооружении "Лузитании" и считала ее вспомогательным крейсером, то наоборот - что командир подлодки не опознал судно. США на это реагировали новыми нотами. Кайзер испугался и отдал приказ вести войну только против военных судов. И скандал сошел на нет - точнее, Америка завязала себе крепкий пропагандистский "узелок на память". Потому что пока для нее гораздо выгоднее было сохранять нейтралитет.
      Главные сражения в это время закипели на Востоке, там было сосредоточено более половины германских и австрийских сил. И франко-британское командование попыталось этим воспользоваться, чтобы улучшить положение на собственном фронте. Очередное наступление Жоффр и Френч готовили еще с марта. Но в рамках "частной операции", с сугубо ограниченными целями - срезать все тот же Нуайонский выступ, где фронт делал дугу, приближаясь к Парижу. Надо отметить, подготовлена была операция довольно бестолково. Намечались концентрические удары на флангах по многократно опробованной и хорошо известной противнику схеме. Только решили увеличить концентрацию сил на участках прорыва. На правом фасе дуги, в Шампани,- 2-я и 4-я французские армии, на левом, в Артуа возле г. Арраса,10-я французская и англичане. 9.5, через неделю после Горлицкого прорыва, сражение началось. Участки для атаки снова выбрали узкие, по 10-12 км, но стянули к ним еще больше орудий и долбили 6 суток.
      Хотя, конечно, это было лишь пустой тратой снарядов - ведь уже после одного дня обстрела никаких немцев в траншеях быть не могло. Кто уцелел, отошел на вторую позицию, построенную в 5 - 6 км сзади первой, но все равно тупо поливали огнем пустое место. А потом французы и англичане ввели в бой 10 корпусов пехоты, она браво ринулась вперед - как и прежде, густыми цепями. Однако по узким участкам прорыва справа и слева ударила германская артиллерия - с флангов, где никакой артподготовки не было и огневая система ничуть не пострадала. С огромными потерями продвинулись на 2 км - и нарвались на опорные пункты с пулеметами. Пошли бои на прогрызание. Кое-где, положив массу солдат, брали укрепленные деревушки. И тут же победителей накрывало шквалом тяжелой артиллерии немцев - ведь при долгом стоянии фронта на месте все окрестности были пристреляны по квадратам. Перегруппировывались, подтягивали артиллерию для штурма второго рубежа. А противник в это же время перебрасывал силы с неатакованных участков, строил дополнительные укрепления вместо прорванных. Французские солдаты и офицеры даже стали удивляться, зачем немцы переходят в контратаки и тоже несут при этом лишние потери, если и без того могут перемалывать атакующих? Постепенно затухая, бои шли до начала июня, пока операция не выдохлась окончательно.
      Французы потеряли более 100 тыс. убитых, раненых и пленных, англичане 20 тыс., немцы 55 тыс. Такой ценой было достигнуто лишь ничтожное "исправление" линии фронта и занятие 40 кв. км территории. Что же касается "помощи" русским, то непродуманное и гиблое наступление не отвлекло с Востока ни одного германского солдата. При этом только 10-й французской армией в Артуа было израсходовано более 2 млн. снарядов. Хотя этого вполне хватило бы, чтобы вообще избежать катастрофы на русском фронте. Был приобретен и некоторый опыт на будущее - хотя выводы сделали чересчур прямолинейные. Все же осознали, что в дальнейшем лучше наступать на широком фронте. А раз так, то нужно еще больше войск, орудий и снарядов - чтобы столь же массированную артподготовку можно вести на участке в несколько десятков километров. Откуда следовало, что дальнейших активных действий предпринимать нецелесообразно, пока не будет в наличии этого количества войск, орудий и снарядов. И в самый тяжелый для России момент западные союзники взяли тайм-аут для подобной подготовки, отвечая на все просьбы о нанесении отвлекающих ударов, что осуществить таковых не в состоянии.
      Не могла в этот момент помочь отвлекающими операциями и Сербия - у нее вновь обострилась нехватка оружия и боеприпасов. И к тому же обострилась обстановка на границе с Албанией. Она была автономной, но все еще оставалась в составе Османской империи. Правда, регулярных турецких войск там не было, но эмиссары "Иттихада" формировали добровольческие отряды и банды для налетов на сербскую территорию. И Сербия сняла часть сил с австрийского фронта, направив их в приграничные районы Албании. Впрочем, готовилась к вступлению в войну еще одна держава - Италия. Еще с августа 1914 г. она усиленно торговалась с обеими сторонами. Сперва с Антантой, потом с центральными державами - когда казалось, что они побеждают. Немцы, кстати, относились к ее военной мощи скептически и считали более полезным для себя ее нейтралитет - чтобы использовать ее сырье, промышленный потенциал, осуществлять через нее связь с третьими странами. Однако итальянцы обнаглели и даже за нейтралитет требовали слишком много - чтобы Австро-Венгрия отдала им Трентино, часть Тироля. Их пытались удовлетворить обещаниями французских Корсики, Савойи, Ниццы, Туниса. Однако Рим не соглашался - мол, еще бабушка надвое сказала, удастся ли получить все это. И требовал "плату вперед".
      Немцы давили на Вену, чтобы та что-нибудь уступила Италии и удержала ее в состоянии нейтралитета. Однако австрийский наследник Карл резонно возражал - почему же тогда Германия не уступила Эльзас и Лотарингию? Ведь это позволило бы удержать в состоянии нейтралитета Францию. Весной 1915 г. итальянцев стали усиленно обхаживать англичане. Причем русские специалисты тоже оценивали военные возможности Италии невысоко, британский посол в Петрограде Бьюкенен удивленно докладывал, что к перспективе вовлечения Рима в союз Сазонов почему-то относится прохладно. Однако англичане, да и французы были другого мнения. Они считали "по головам" итальянские дивизии, вспоминали, как те в Триполитанской войне разгромили турок - которые в Дарданеллах всыпали им самим.
      Наложились и политические игры далеко не чистого свойства. Те самые, что касались послевоенных перспектив. В Париже и Лондоне уже рассматривали вариант, что взамен разбитой Австро-Венгрии Италия сможет стать на Балканах противовесом "пророссийской" Сербии. Но англичане и по отношению к французам держали "камень за пазухой" - считая, что после войны Италию будет легче, чем Францию и Россию, прибрать под свое "покровительство". А через нее установить контроль над всем Средиземноморьем. В ходе переговоров итальянцы скромностью запросов не отличались. Требовали обещаний, чтобы английский флот защищал их побережье, а русские отвлекли на себя австрийцев. Требовали себе Триест, Истрию, Далмацию, Албанию, турецкие Анталью и Измир. Претендовать на германские земли было трудновато, но Италия заявляла - раз Германию будут делить без нее, пусть дадут компенсации в Эритрее и Сомали.
      А за это рисовались самые блестящие перспективы. Вооруженные силы Италии составляли 4 армии (13 корпусов) - почти миллион бойцов, на флоте 14 линкоров. Главнокомандующим был начальник Генштаба ген. Кадорна (по итальянским законам король в эти вопросы не вмешивался). Поражения австрийцев от русских и сербов убеждали итальянцев, что это слабый противник. И планировали быстренько прорвать границу в Тирольских Альпах и победным маршем двинуть на Вену. Ну а командование Антанты полагало, что в обстановке сложившегося "равновесия" сил Италия может стать именной той добавкой, которая склонит чашу весов к победе. 26.4.15 г. в Лондоне был подписан секретный договор, по которому Италия обязалась выступить через месяц, а ей выделили заем в 50 млн. фунтов и обещали удовлетворить "значительную часть ее требований" за счет Австрии и Турции.
      23.5, используя ситуацию, когда против русских были брошены почти все силы Австро-Венгрии, Италия объявила ей войну (но пока не Германии). Она развернула значительные силы в Трентино, в Карнийских и Кадорских Альпах, а главный удар нанесла у р. Изонцо - там, где основание итальянского "сапога" захватывает северный берег Адриатики. Наступление нацеливалось с запада на восток, на Тольмино, Горицу и Триест. Первоначально итальянцы имели успехи, форсировали Изонцо и вышли в долины рек Сава и Драва. Но австрийцы очень быстро остановили их продвижение, причем даже без перебросок сил из России. А воспользовались как раз отвлечением сербов в Албанию и в дополнение к ополченским частям, прикрывавшим границу, сняли с сербского фронта 5 своих дивизий и 1 германскую, которые отразили натиск троекратно превосходящих итальянских войск. Усилив ударную группировку, Кадорна в июне предпринял второе наступление на Изонцо. Но на этот раз и вовсе без результатов. Австрийцы же на здешнем фронте решили пока ограничиваться обороной. И война тут тоже приобрела позиционные формы.
      Единственный успех Антанты в данный период был достигнут в Африке. Хотя и тут сперва ситуация выглядела критической. Немцы в мировом противоборстве широко использовали "пятые колонны" самых различных взглядов, лишь бы были противниками их противников. И под влиянием их агентуры в Южной Африке началось восстание буров. Однако Британия вовремя сделала умный ход, предоставив в 1910 г. Южно-Африканскому Союзу статус самоуправляемого доминиона. Поэтому в стране успела возникнуть и значительная пробританская партия, а первым премьером стал генерал Луис Бота - один из главных героев прежней борьбы с англичанами. И когда часть африканеров сочла, что настало удобное время вернуть независимость, он решительно и жестоко подавил их восстание. После чего армию, созданную против мятежников, направил на Юго-Западную Африку. Немецкие отряды там были разгромлены, и к 9.7 эту колонию заняли южно-африканские и британские войска.
      А у берегов Восточной Африки 11.7 английские корабли наконец-то сумели поймать немецкий легкий крейсер "Кенигсберг", рейдировавший в Индийском океане. Получив тяжелые повреждения, он отошел и затонул в устье р. Руфиджи, а экипаж влился в отряды ген. Леттов-Форбека, оборонявшие германскую Восточную Африку. После гибели "Кенигсберга" боевых кораблей для дальнего крейсерства немцы больше не высылали, стали использовать для этого лишь вспомогательные крейсера - вооруженные пароходы, которые не так жалко было потерять. Их было немало: "Метеор", "Грейф", "Меве", "Зееадлер", "Вольф", и союзникам они доставляли много хлопот. Так, "Метеор" в мае июне совершил плавание на север, поставил мины на подходах к Белому морю, в бою потопил английский вспомогательный крейсер и вернулся на базу.
      Но судьбы войны, конечно же, решали не перестрелки в африканском буше и не столкновения на морях. Главные события происходили на русском фронте, и вот тут-то в полной мере подтвердилась справедливость пословицы "друзья познаются в беде". России срочно требовалась помощь - наступательными операциями на Западе, которые оттянули бы на себя часть сил противника, и снабжением - оружием и боеприпасами. Но не тут-то было. На все обращения из Петрограда и русской Ставки западные союзники пожимали плечами и отвечали, что ничем помочь не в состоянии. Они, наоборот, решили воспользоваться предоставленной передышкой и ликвидировать собственное отставание от Германии в военной области. Франция перепрофилировала свою промышленность, Британия продолжала создавать большую армию.
      Собственно, речь шла даже не о помощи, а о продаже - ведь британские "кредиты" оплачивались золотом. Но, "прокинув" все заказы, на которые рассчитывала Россия весной, Англия не позволяла размещать их на своих заводах. И развила бурную деятельность, чтобы и в США приоритетом пользовались британские заявки. Русских сочли "конкурентами" на этом промышленном рынке и боролись, чтобы они не "переходили дорогу" англичанам. И поскольку "кто платит, тот и заказывает музыку" - а оплата заказов производилась из британских кредитов - Англия настояла на централизации закупок в Америке, возложив это на свое военное министерство во главе с Китченером. Он и "централизовал". Переместил русские заказы в Англии (те самые, на непоставленные снаряды и винтовки) на американские заводы. Но не те заводы, что могли начать выпуск немедленно, их застолбили за собой сами англичане - а на такие, которые только в перспективе готовились развернуть производство. И начало поставок ожидалось лишь через год...
      Но ведь русской армии все это требовалось немедленно. По крайней мере, до конца короткой навигации в Белом море. Но "сейчас" не давали ничего. Правда, некоторые члены кабинета, например - лорд Бальфур, горячо доказывали, что русским надо помочь. Зачем, мол, создавать заново британскую армию, если достаточно просто вооружить российскую? Это и с чисто прагматичной точки зрения выглядело целесообразным - пожертвовать материальными ресурсами и сэкономить жизни своих сограждан. Однако брали верх соображения "перспективной" политики - ведь тот, кто внесет решающий вклад на заключительном этапе войны и будет обладать самой внушительной силой, сможет руководить "разделом пирога" и получить главные выгоды. Значит, надо делать упор на собственную армию. Примерно так же рассуждала и Франция. И по мере поражений России у Жоффра вызрела концепция, что надо "как можно больше сохранить именно французскую армию с тем, чтобы ко времени последнего удара использовать ее превосходство в материальном отношении". Конечно, с соответствующими политическими выгодами.
      Переговоры с представителями России о поставках оружия и боеприпасов тянулись месяцами, утопая в "меморандумах", формулировках, копеечных торгах. От русских раз за разом требовали свести воедино заявки и представить обобщенные данные, сколько же им нужно. А потом удивлялись масштабам "запросов" и укоризненно ахали - о чем же вы, мол, раньше думали, почему не готовились к войне как следует? Хотя, по сути, не готовыми оказались сами англичане и французы, лихорадочно наверстывая теперь упущенное. Причем те и другие не постеснялись для этого наложить лапу на прежние заказы, о которых Россия "подумала". Тяжелые орудия и самолеты прибрала Франция, прежде не имевшая их совсем, винтовками англичане вооружали дивизии, о существовании коих прежде не позаботились. Впрочем, кое-что соглашались продать. Так, Франция "великодушно" уступила (за деньги!) 250 тыс. винтовок "гра" - однозарядных, наподобие берданки, лежавших на складах со времен Седана. Но военный агент Игнатьев на "безрыбье" купил и этот хлам - мало ли, тыловым гарнизонам или учебным частям сгодится... Пригодилось не для учебных частей. Дефицит был таким острым, что ими вооружили ополченские дивизии 9-й армии.
      В общем-то еще в марте 15-го, верно оценив ситуацию, русское артиллерийское ведомство во главе с великим князем Сергеем Михайловичем пришло к выводу - закупать надо не снаряды, а оборудование для их производства. И развертывать новые заводы у себя на родине. Но ведь и заказанное осенью оборудование не поставили! И вместо запланированных 40 тыс. в месяц производство снарядов в России удалось довести весной лишь до 20 тыс. Словом, получалось, что центральные державы действовали совместно, поддерживая друг дружку. И добивались успехов. А в странах Антанты война была коалиционной лишь первые полгода, когда Россия честно выполняла свои обязательства перед партнерами. Но дальше - когда союзнические усилия потребовались с их стороны, пошла игра "каждый за себя".
      Причем пагубность этого явления вроде сознавали все. И 7.7 в Шантильи, недалеко от Парижа, состоялась первая межсоюзническая конференция, на которую собрались главнокомандующие или представители армий Антанты. Позаседав и пообсуждав положение, признали, что необходима более строгая координация действий, что для сокрушения противника нужны одновременные удары на всех фронтах - иначе враг сможет маневрировать силами и бить союзников по очереди. С общего согласия приняли и пункт, что та страна, которая выдерживает главный натиск, имеет право рассчитывать на помощь "со стороны менее теснимых дружественных армий". В общем, подтвердили прописные истины коалиционной стратегии. Но лишь теоретически. А когда русская делегация заикнулась, что ситуация как раз соответствует принятому пункту о помощи и подняла вопрос о решительном ударе на Западе, тут все и съехало на нет. Жоффр начал вилять - дескать, лучше не употреблять слово "решительный", поскольку все будет зависеть от промышленности. Мол, "французская армия будет продолжать ряд локализованных действий", ожидая, пока у нее наберется побольше орудий, пока создадут новые дивизии англичане. И только тогда, может быть, начнет что-то серьезное. Не раньше, чем через "несколько недель"...
      Ллойд Джордж впоследствии писал: "Пока русские армии шли на убой под удары превосходной германской артиллерии и не были в состоянии оказать какое-либо сопротивление из-за недостатка ружей и снарядов, Франция копила снаряды, как будто бы это было золото, и с гордостью указывала на огромные запасы снарядов, готовых к отправке на фронт... Пушки, ружья и снаряды посылались в Россию с неохотой; их было недостаточно, и когда они достигли находившихся в тяжелом положении армий, было слишком поздно, чтобы предупредить катастрофу". "Когда летом 1915 г. русские армии были потрясены и сокрушены артиллерийским превосходством Германии, военные руководители Англии и Франции так и не восприняли руководящей идеи, что они участвуют в этом предприятии вместе с Россией, и что для успеха этого предприятия нужно объединить все ресурсы... На каждое предложение относительно вооружения России французские и британские генералы отвечали и в 1914-1915 гг., и в 1916 г., что им нечего дать... Мы предоставили Россию ее собственной судьбе". Впрочем, стоит помнить, что у Ллойд Джорджа, одного из самых отъявленных русофобов, столь трогательная забота о союзнице проснулась лишь в пылу политической борьбы и охаивания конкурентов. А сам в 1915 г. занимал пост министра финансов и тоже немало сделал для того, чтобы "предоставить Россию ее собственной судьбе".
      39. ГЕНОЦИД В ДЕЙСТВИИ
      На основе многочисленных жутких фактов резни христиан в Турции, выявленных в ходе русского наступления на Ван и засвидетельствованных по дипломатическим каналам, 24.5 по настоянию Сазонова правительства России, Англии и Франции обнародовали совместную декларацию. В ней эти злодеяния квалифицировались как "преступления против человечества и цивилизации" и возлагалась персональная ответственость на членов младотурецкого правительства и местных представителей их власти, причастных к зверствам. Это, кстати, был первый в истории международный документ, провозглашавший ответственность за такое преступление, как геноцид. Однако иттихадисты использовали данную декларацию лишь как новый пропагандистский повод для раздувания антиармянских настроений - вот, мол, полюбуйтесь, само существование армян является предлогом для вмешательства иностранцев во внутренние дела Порты, а значит, от них и впрямь надо избавиться. Впрочем, таких поводов набралось множество. Например, восстание в Ване. О том, что оно было вызвано начавшейся резней, естественно, умалчивалось. И германские газеты дружно имражировали турецкую официальную версию: "Армяне подняли меч против османского народа, находящегося в состоянии тягостной войны, и перешли к русским. Населенные армянами вилайеты должны быть очищены от них посредством депортации". А в Киликии послушно сдали оружие - но поводом для расправы стало сопротивление горстки молодежи в одном единственном городе Зейтуне. А в Стамбуле вообще не было никаких инцидентов, но объявили, будто армяне тайно изготовляли английские и французские флаги, чтобы приветствовать вступление в город войск Антанты.
      На самом же деле материалы процесса, состоявшегося над лидерами "Иттихада" в 1919 г. и многие другие документы, ставшие тем или иным образом достоянием гласности (см. напр. Киракосян Дж.С. "Младотурки перед судом истории", "Геноцид армян в Османской империи. Сборник документов" под ред. М.Г. Нерсисяна, Акчам Т. "Турецкое национальное "я" и армянский вопрос" и др.) показывают, что все эти дополнительные пропагандистские обоснования использовались иттихадистами лишь постольку, поскольку сами плыли к ним в руки. Ага, сопротивляются? Что ж, и это сгодится. А программа геноцида продолжала осуществляться независимо от наличия или отсутствия подобных обоснований. Если на первом этапе депортации подверглись города Киликии, а в вилайетах Восточной Турции разворачивались предварительные мероприятия и "чистки" в сельской местности, то пик ужасов пришелся на конец мая - июль. Потому что на этом этапе предполагалось одним махом довершить поголовное истребление как раз в Восточной Турции, где проживало большинство армян. На очереди оказались районы Трапезунда, Эрзерума, Муша, Диарбекира, Эрзинджана, Харпута, Диарбекира и Сиваса.
      В 20-х числах мая сюда поступил приказ Талаата о начале депортации. Причем для непонятливых открытым текстом и в незашифрованном виде министр давал разъяснение: "Цель депортации - уничтожение". Телеграмма Энвера от 27.5, направленная представителям военных властей, также была предельно однозначной: "Всех подданных Османской империи армян старше 5 лет выселить из городов и уничтожить..., всех служащих в армии армян изолировать от воинских частей и расстрелять". Хотя надо отметить, что далеко не все государственные чиновники стали послушными исполнителями таких приказов. Некоторые отказывались их выполнять, пытались протестовать или смягчить. И таких было довольно много - только среди губернаторов можно назвать Рахми-бея (вали Смирны), Назиф-бея (Багдад), Фаик-Али (Кютахия), Тахсин-бея (Эрзерум), Джелал-бея (Алеппо). Противниками геноцида выступили и вали Ангоры, Аданы, десятки чиновников более низких рангов - мутесарифов, каймакамов, мюдиров. В основном это были люди, начинавшие службу еще в прежней, султанской администрации и любви к армянам, в общем-то не питавшие, но по своим чисто человеческим, религиозным и государственным убеждениям не желавшие участвовать в чудовищной акции. Все они немедленно смещались с постов и заменялись другими, партийными функционерами. Многие при этом попали под суд и были казнены за "измену".
      А программа истребления в разных местах стала реализовываться примерно по одному сценарию. Сперва расправа с солдатами-армянами, потом отделение оставшихся мужчин и их уничтожение, потом - депортация женщин и детей, выливающаяся в их истребление. Талаат выражался недвусмысленно: "Либо они исчезнут, либо мы". А Энвер говорил: "Я не намерен дальше терпеть христиан в Турции". В тех частях, где еще служили армянские солдаты, их теперь тоже отделяли. Скажем, в гарнизоне Эрзерума это было произведено в ходе строевого смотра. И направляли в "иншаат табури", где уже служили все их соплеменники. Точнее, не служили, а мучились. Трудились в качестве вьючного скота, на дорожном строительстве. Их заставляли таскать на спине тяжелые камни - и был даже издан приказ, запрещающий что-нибудь подкладывать под камни. Кормили их отбросами, подвергали телесным наказаниям. Ну а с мая приступили и к прямому уничтожению. Чтобы не собирать вместе большое количество солдат, их обычно разбивали по подразделениям. Каждое прикрепляли к определенному участке строящейся дороги и под страхом порки приказывали закончить работу к определенному сроку. А когда заканчивали, отводили в уединенное место, где уже ждала специальная команда и расстреливала.
      Иногда заставляли копать себе могилы, иногда выбирали подходящее ущелье. Раненых добивали, проламывая головы камнями. Когда партии жертв были небольшими и палачи не боялись сопротивления, то вместо расстрелов применяли и другие способы - перерезали глотки, забивали дубинами, сопровождали это издевательствами, отрубая руки и ноги, отрезая уши, носы. Методы порой варьировались. Так, в селении Гарнен трудились рабочие батальоны общей численностью 5 - 6 тыс. Ежедневно их осматривали турецкие военные врачи, и тех, кого находили ослабевшими, отправляли "на отдых". Назад они не возвращались. А в Харпуте скопилось в казармах 4 тыс. армян. Их разделили пополам, и 2 тыс. отправили в Алеппо, якобы строить дороги. В горах их ждала застава с пулеметами, построили у края пропасти и перебили. Оставшиеся 2 тыс. что-то заподозрили, волновались. И местные власти послали к ним немецкого миссионера Эймана, который уговорил их повиноваться. Чтобы у них не было сил сбежать или дать отпор, их держали голодными, а потом отправили "в Диарбекир" - в ту же самую пропасть.
      Что же касается гражданского населения, то последовательность его уничтожения видоизменялась в довольно широких пределах - в зависимости от алчности местных начальников, их деловых качеств, количества и качества исполнителей. Потому что далеко не каждый турок или курд оказывался готовым к кровавой "работе". Но находились. Срабатывали те же принципы, что позже в революционной России, а потом в Германии. Ведь отморозки и садисты есть в каждом народе, хотя обычно не определяют его лицо. Иное дело, если дать им волю, и мало того - если появляется потребность, выдвигающая их на первый план и дарующая им вседозволенность. Когда именно ублюдки и отморозки централизованно поощряются, достигают власти, благосостояния и оказываются примером для подражания со стороны новых соблазнившихся...
      По декрету о депортации имущество выселяемые должны были оставлять на месте, оно поступало в казну. Но на местах сочли за лучшее отступать от этого принципа. Скажем, в Трапезунде, Эрзеруме, Сивасе, Битлисе, Диарбекире разрешили имущество продать, предоставив на это 5 - 10 дней. И разумеется, при этом наживались турецкие перекупщики, поскольку продавать все приходилось за бесценок (и представители власти, которым перекупщики отстегивали долю). Причем в Эрзеруме не только разрешалось, но и предписывалось все продать, а деньги положить в Османский банк "под квитанции". Большую часть имущества снесли в армянский собор - вроде как на сохранение. Из алчности допускались и другие отклонения от правил. Так, еще до начала высылки должны были отделяться оставшиеся мужчины - иногда сразу на смерть, иногда их включали в "иншаат табури", и они разделяли судьбу солдат-армян. Но кое-где за взятки разрешали мужчинам идти в изгнание со своими семьями. Однако разрешение оказывалось действительным до первого привала. А там все равно отделяли. Или вымогали новые взятки - еще на один переход. И другие поблажки тоже продавались. Например, в Эрзинджане префект полиции Мемдух-бей так обобрал обреченных, что разбогател на 1,4 млн. франков. И вскоре получил пост губернатора Кастемонии - видать, поделился с кем нужно.
      В эксцессах армянской резни XIX в. жертвы порой могли избежать смерти, перейдя в ислам. Декрет о депортациях данного вопроса не оговаривал, и его местные власти тоже решали по-разному. Обычно позволение сменить веру давали неохотно, за большие взятки или выставляли разные препятствия. Скажем, в Трапезунде, Самсуне, Керасунде переход в ислам разрешили, но предписывали новообращенных все равно выселять из родных мест в глубь страны и рассеивать в мусульманских районах. В Сивасе вдобавок к этому требовали отдать детей до 12 лет на воспитание правительству. В Харпуте мужчинам принимать ислам запретили, а женщинам разрешили, только если они вступят в брак с мусульманином. В Муше было то же, но в виде исключения сохранили несколько семей, в каждую назначив нового "главу дома".
      Существовали разночтения и относительно правил депортации. Так, вали Алеппо запретил высылаемым пользоваться любыми перевозочными средствами и вьючными животными. В других местах нанимать повозки разрешали. И люди нанимали их, платили огромные деньги. Но, отъехав от города на 2 - 3 км, извозчики разворачивались и уезжали со всем нагруженным имуществом. А дальше, в заранее намеченных местах, партии "депортируемых" уже поджидали заслоны убийц. Иногда для этого выделяли солдат или жандармов, иногда отряды уголовников, "милиции" или курдских бандитов. И начиналась резня. Причем зверства почти всегда сопровождались сексуальными надругательствами. Что, в принципе, неудивительно - любой психолог и психоневролог знает, что садизм и сексуальные патологии обычно взаимосвязаны.
      Впрочем, не везде даже считали нужным куда-то вести. В Битлисе, куда отступил из Вана Джевдет-бей со своими "батальонами мясников", всех вырезали на месте. Врач-сириец из 36-й турецкой дивизии, попавший позже в плен к русским, описал в дневнике, как не доходя до Битлиса, он "увидел группу недавно зарезанных мужчин и возле них - трех женщин, совершенно голых, повешенных за ноги. Около одной из женщин ползал годовалый ребенок и тянулся ручонками к матери, а мать с налитым кровью лицом, еще живая, протягивала руки к ребенку, но они не могли дотянуться друг до друга. Немного подальше лежали три окровавленных женских трупа и младенец, облитый материнской кровью, копошился на груди одной из них... У самого Битлиса, на пустынной равнине, сидело до 2 тыс. армян, окруженных стражей: они ждали своей очереди, так как перебить всех сразу силы местной полиции не могли". По договоренности Джевдета с командованием дивизии солдаты тоже приняли участие в избиении, прочесывали городские кварталы. Причем садисты "развлекались" вовсю - иногда девушек после изнасилования "поджаривали как поросенка" или вспарывали живот и насыпали туда песок. Но те, кто побогаче, подкупали солдат, и их не трогали. Узнав об этом, местный каймакам приказал сжечь армянские кварталы вместе с обитателями. Дома оцепили войсками и пытавшихся выскочить из пламени принимали на штыки. Потом приводили жителей окрестных сел, по несколько сот человек запирали в саманники, двери закладывали соломой и поджигали - люди задыхались от дыма. В итоге, 18-тысячное население было уничтожено полностью.
      В Трапезунде 28.6 арестовали несколько сот мужчин и посадили на суда якобы везти в Самсун. Суда вышли в море и через несколько часов вернулись пустыми. На них стали сажать новых обреченных... Дальше стали партиями выводить из Трапезунда остальных армян. Недалеко от городских ворот, у селения Джевезлик, где к берегу подходят отвесные скалы, останавливали и начинали расправу - сперва выводили из колонны и убивали оставшихся мужчин, потом отбирали у матерей детей и бросали с утесов, разбивали о камни головы или ломали о колено позвоночник. А потом набрасывались на женщин и после надругательств резали. Грек, доктор Метакса, ставший свидетелем этого, сошел с ума. 150 девушек спрятались у греческого митрополита. Но их нашли, перенасиловали и задушили - демонстративно у подъезда митрополита.
      Под Мардином были поголовно уничтожены проживавшие там айсоры и халдеи. В Эрзеруме, Эрзинджане, Харпуте, Сивасе, Диарбекире сочетались в разных пропорциях уничтожение на месте и депортации. Мужчин отделяли и истребляли везде. Так, в Эрзеруме их приканчивали в городской тюрьме с 23.6. Здесь же были арестованы и казнены "армяне-американцы", учителя и учительницы, приехавшие просвещать свой народ. В Харпуте еще и издевались окровавленную одежду мужчин подбрасывали на пороги их близких. Но когда женщины обратились за заступничеством к немецкому миссионеру Эйману (тому, который уговаривал не сопротивляться солдатам), тот ответил: "Не верю вашим словам, правительство обещало нам, что будет выселение, но не резня".
      В Диарбекире 674 мужчин "депортировали", отправив на плотах по р. Тигр. Вскоре их одежда продавалась на базаре. В этом городе тоже значительную долю населения перебили здесь же. В надежде как следует обобрать жертвы, сперва не спешили. Поочередно оцепляли дома и говорили людям, чтобы готовились к смерти. Вечером подгоняли подводы, сажали по несколько семей, вывозили за город и рубили топорами. Позже сообразили, что получается слишком медленно, стали выводить большими партиями и расстреливать. Или группами бросали в колодцы и закапывали живьем. Оставшихся погнали якобы в места, предназначенные для депортации, но увели недалеко. Одних ждала резня возле канала Айран-Пунар, где стоял кордон добровольцев. Некоторых армян ради "развлечения" привязывали к деревьям и сжигали. Очевидец-араб описывает, как спорили двое братьев - первый предлагал поделить добычу поровну, а второй возражал: "Чтобы получить эти четыре узла, я убил 40 женщин". А других изгнанников уничтожили в горах, на полпути между Диарбекиром и Мардином - связывали вместе по несколько женщин и детей и сталкивали в пропасть. Впоследствии свидетели сообщали, что там "кости образуют небольшой холм".
      Но и в прочих местах депортация часто была лишь дорогой к месту истребления. Так, всем жителям 27 селений Хнысского района было разрешено взять с собой движимое имущество и приказано идти в г. Баскан. Они втянулись в горы, где дорога суживалась и шла через мост. И как только миновали мост, на них набросились банды убийц. Один из сумевших бежать, Х. Аветисян, рассказывал: "Мы видели, как с несчастных сначала срывали все ценное, затем раздевали и иных тут же на месте убивали, а иных уводили в сторону от дороги, в глухие углы, и тут приканчивали. Мы видели группу из трех женщин, которые в смертельном страхе обнялись. И их невозможно уже было разделить, разлучить. Всех троих убили. Мы видели, как одну женщину, раздетую, привязали к дереву вверх ногами, а под нею оставили ее маленьких детей. Ни мать, ни малютки не могли дотянуться друг до друга. Хнысского архиепископа и купцов Хныса повлекли на самый верх Чапана. Крик и вопль стояли невообразимые, волосы становились у нас дыбом, но что мы могли сделать?" В суматохе около 300 женщин спрятались в кустах, но не знали, куда деваться. И пошли, куда было велено - в Баскан. Там их схватили и утопили в оз. Амарак. Вскоре приехал германский офицер из Эрзерума, остался недоволен тем, что дорога завалена трупами, и распорядился убрать их подальше.
      А самую жуткую славу приобрело ущелье Кемах-Богаз недалеко от Эрзинджана. Здесь Евфрат ускоряется в теснине между отвесными скалами, и через реку переброшен высокий Хотурский мост. В общем, место нашли подходящим. К тому же, оно близко от перекрестка дорог, связывающих несколько городов. Сюда выделили "штатных" палачей - командование 3-й армии прислало 86-ю кавалерийскую бригаду. И в Кемах погнали партии людей со всех сторон. Здесь было уничтожено все население г. Байбурта, многочисленные караваны из Эрзинджана, Эрзерума, Дерджана, Карина. Свидетельницы этой жути, медсестры Бодил из Норвегии и Алемон из Швейцарии, работавшие в германской миссии Красного Креста, впоследствии рассказывали, что в Кемах проходили тысяча за тысячей - в основном женщины, старики и дети. Причем жандармы не скрывали от них, что гонят на убой. И обезумевшие от ужаса женщины кричали: "Пощадите нас, мы станем мусульманами, немцами или тем, чем вы желаете, только пощадите нас. Нас ведут в Кемах-Богаз, чтобы перерезать нам горло". Сперва всем желающим разрешали брать из обреченных колонн приглянувшихся детей и девушек или продавали их, но потом спохватились и стали отбирать обратно. В ущелье людей резали, расстреливали, сбрасывали со скал. Упомянутые медсестры писали: "Такой метод применялся в тех случаях, когда число жертв было слишком велико для того, чтобы можно было от них избавиться какими-либо другими способами. Кроме того, облегчалась работа убийц". Женщин перед смертью насиловали, и многие сами бросались в реку, чтобы избежать глумлений - сотрудницы Красного Креста сообщали, что даже этого турки от них не скрывали и некоторые хвастались количеством оскверненных ими жертв. Свидетельства о зверствах в Кемахе приводились и в отчете американского консула: "В последнюю неделю июня из Эрзерума были отправлены в изгнание последовательно несколько партий, и большинство этих людей было убито по дороге; их либо расстреляли, либо утопили. Мадам Заруи, пожилая, богатая леди, которая была сброшена в Евфрат, спаслась, уцепившись за подводный камень. Ей удалось добраться до берега, вернуться в Эрзерум и спрятаться там в доме своих друзей-турок. Она рассказывала князю Аргутинскому, представителю "Всероссийского городского союза", что не может вспоминать без содрогания, как сотни детей были заколоты штыками турок и брошены в воды Евфрата и как мужчины и женщины, раздетые догола и связанные вместе по сотням, были расстреляны и сброшены в реку. Она рассказала, что в одном месте около Ерзнка, где Евфрат делает поворот, тысячи трупов образовали такую плотину, что река отклонилась от своего русла примерно на сто ярдов".
      Таким же способом спаслась и рассказала о пережитом 70-летняя Хайкануш из Байбурта. О том же сообщал владелец каравана перс Кербалай Али-Мемед: "Я перевозил боеприпасы из Эрзинджана в Эрзерум. Однажды в июне 1915 г., когда я подъехал к Хотурскому мосту, перед глазами моими предстало потрясающее зрелище. Несметное количество человеческих трупов заполнило 12 пролетов большого моста, запрудив реку так, что она изменила течение и бежала мимо моста. Ужасно было смотреть; я долго стоял со своим караваном, пока эти трупы проплыли, и я смог пройти через мост. Но от моста до Джиниса вся дорога была завалена трупами стариков, женщин и детей, которые уже разложились, вздулись и смердили. Такое ужасное стояло зловоние, что пройти нельзя было по дороге; два мои погонщика верблюдов от этого зловония заболели и умерли, а я вынужден был переменить свою дорогу". Всего в Кемах-Богаз было уничтожено 20-25 тыс. чел.
      Были и другие места массового истребления. Несколько тысяч женщин и детей из Эрзерумской провинции привели в окрестности Харпута и оставили на голой равнине без еды и воды, на вымирание. Власти ограничились тем, что посылали туда людей для погребения - чтобы избежать угрозы болезней для мусульманского населения. Через несколько дней погибли все. А из самого Харпута, выселяя квартал за кварталом, гнали к берегу оз. Гельджик и там уничтожали. В качестве пунктов бойни фигурировали также Мамахатун, Ичола, часто для расправ выбирались переправы. Так, очевидец сообщал: "Из Бесне было изгнано все население (1800 человек), в большинстве женщины и дети; они якобы должны были переселиться в Урфу. У Гек-су их заставили раздеться; потом всех убили, а тела бросили в реку".
      Многие видные партийные и государственные функционеры отнюдь не гнушались непосредственным участием в подобных акциях. Так, в Кемахе присутствовали и руководили расправами представители командования 3-й армии. А депутат парламента Авлет-бей, проезжая мимо этого места, заметил на берегу толпу плачущих детей, которых по какой-то причине пощадили, перебив родителей. Он остановился, приказал, чтобы их на его глазах сбросили в Евфрат, после чего сел в машину и продолжил путь. Руководитель Харпутского "обкома" "Иттихада" хвалился перед американцем А. Маккензи, что совокупился с 72 девушками - перед их умерщвлением. А высокопоставленный деятель партии Шевкет-бей, руководивший казнями в Диарбекире, рассказывал стамбульским друзьям историю, как он расстреливал одну из партий армян, и его верный слуга-курд, попросил подарить ему понравившуюся 10-летнюю девочку. Шевкет велел прекратить огонь и вызвал девочку к себе. Но услышав, что ее отдают курду, она вернулась к сородичам. Стрельбу снова прервали и стали объяснять ей, что даруют жизнь. Она ответила: "Я дочь армянина; мои родители и близкие находятся среди тех, которых скоро убьют. Я не желаю иметь других родителей и не хочу пережить своих даже на один час". Ее долго уговаривали и махнули рукой. Как говорил Шевкет: "Я увидел, как она, очень довольная, подбежала к отцу и матери и была вместе с ними расстреляна". Рассказывал он об этом очень уважительно. Будто "воин" о поединке с равным "врагом".
      В некоторых местах армяне действительно предпочли погибнуть как воины. Там, где поняли, что их в любом случае собираются уничтожить. Восстания произошли в Шапин-Карахизаре (недалеко от Трапезунда), в Урфе, в Амасии (под Сивасом), Марзване. Но это были акты отчаяния, русские находились далеко, и помощи ждать не приходилось. В Шапин-Карахизаре 4 тыс. армян держались с середины мая до начала июля. Потом турки подбросили подкрепления, сломили сопротивление и всех вырезали. Примерно то же было в Амасии. Когда восстал Марзван, турки нажали на киликийского католикоса Саака и пригрозили смертью тех армян, которые находились в их руках, пообещав пощаду в случае сдачи. Саак и протестантский священник призвали марзванцев прекратить сопротивление. Те послушались, и командовавший турецкими отрядами Салих-бей перебил всех - 16 тыс. чел. Урфа держалась больше месяца. Потом из Алеппо пришли войска с артиллерией, которой командовал немецкий офицер. Трехдневной бомбардировкой укрепления восставших разгромили, и солдаты ворвались в армянские кварталы. Остатки защитников укрылись в американской миссии. С ними вступил в переговоры германский офицер, гарантируя прощение. Ему поверили - все же "цивилизованный" человек. Сдались и были казнены - весь город уставили виселицами. А молодежь из Зейтуна, спасшаяся в горах, пыталась вести партизанскую войну. Нападали на караваны депортируемых, отбивая их у жандармов. Но куда было идти освобожденным? В горы - значило умереть с голоду. А тех, кто пробирался в родные края, быстро отлавливали - по стране действовали приказы, разрешающие арестовывать армян любому мусульманину.
      Вырезать целиком 2 млн. чел. было все же сложно, и примерно половина подвергалась "настоящей" депортации. Однако для них сама дорога оказывалась растянутым во времени способом убийства. Гнали пешком, почти без еды. Преднамеренно выбирали окольные пути - скажем, из Гюруна до Мараша было 4 дня пути. Но выбрали такой маршрут, что высланных вели больше месяца (из 2800 осталось 400). Повсюду на несчастных нападали шайки местных бандитов, грабили, насильничали, убивали. Сперва выбирали для этого уединенные места и действовали по согласованию с властями, потом обнаглели, стали хищничать повсюду. А сопровождающие жандармы или солдаты приканчивали отстающих и выбивающихся из сил и вовсю занимались вымогательством. Требовали плату за "охрану от разбойников", подходя к реке, продавали право попить. Не было денег - брали "натурой", женщинами. Мусульманам в населенных пунктах, через которые вели армян, запрещали продавать им что-либо, да и конвой препятствовал такому самообеспечению, чтобы деньги жертв не уплыли на сторону.
      Один из свидетелей описывает партию, высланную из Эрзинджана: "Невозможно представить себе более жалкую картину. Все они, без исключения, были оборванные, грязные, голодные и больные. Это не удивительно, если иметь в виду, что они почти 2 месяца находились в пути, не меняя одежды, не имея возможности вымыться, лишенные убежища и хотя бы небольшого количества пищи. На этой стоянке им выдавали скудный правительственный рацион. Я наблюдал однажды, когда им принесли пищу. Дикие звери, и то были бы лучше. Они бросились к стражникам, которые несли им пищу, и стражники отгоняли их плетками, нанося им иногда такие удары, которых было бы достаточно, чтобы убить человека".
      К физическим страданиям добавлялись и нравственные. В каждом городе, через который проходили караваны депортированных, возникал невольничий рынок. Изгнанников выставляли на площади и позволяли покупать всем желающим, причем из-за обилия "товара" за сущие гроши. Американские дипломаты сообщали, что девушку можно было купить за 8 центов (в российских деньгах 2002 г. - 38 руб. 40 коп.). Порой конвоиры развлекались, отбирая у своих жертв последнюю одежду и обувь. Зафиксированы многочисленные факты в материалах посла Моргентау, в свидетельствах, собранных виконтом Брайсом, в показаниях двух германских и нескольких арабских очевидцев, как колонны из многих сотен женщин и девушек гнали совершенно нагими. При 40 градусах в тени, по раскаленным камням и под палящим солнцем, издеваясь и насмешничая. Пытка многократно усугублялась традиционной стыдливостью кавказских женщин, и Моргентау сообщал: "Бедные женщины, стыдясь своей наготы, едва могли идти: все они шли, согнувшись вдвое". Когда же несчастные пытались взывать к милосердию чиновников, им отвечали: "Нам категорически приказано именно так обращаться с вами".
      Что представлял из себя страшный путь, оставила воспоминания П. Ф-янц, молодая женщина из Харпута. "Утром рано мутесариф с чиновниками пришли сказать, что мужчин отправили ночью в Урфу и что туда же отправят вскоре и нас. Потом сказали, что должны обыскать нас, ибо есть такой приказ. Мы были совершенно как одурелые, позволяли делать над собой все, что было им угодно. Стали подводить по одной к мутесарифу и раздевать для обыска. У многих снимали даже исподнее белье, приказывали поворачиваться, нагибаться. Шарили руками по голому телу, говорили бесстыдные слова, смеялись и тешились. Потом собрали, чтоб вести в Урфу. Повозки и лошадей отобрали. Не оставили даже осликов, чтоб можно было посадить на них детей. Матери взяли малышей на спину, а тех, которые могли ходить - за руки, и пошли. Своей провизии у нас уже не было. На еду давали один только хлеб. Дети, которые не могли есть черствого хлеба, капризничали, плакали, кричали. Если кому-либо из жандармов слишком надоедал детский крик, он вырывал крикуна у матери и убивал, размозжая головку о придорожный камень.
      На первой же ночевке возобновились насилия над женщинами. Их даже не отводили в сторону. Эти люди были хуже, чем скоты,- те имеют хоть какое-нибудь чувство стыда, а этим требовалось возможно больше гнусности и мерзости... Установили нечто вроде нормы и очереди: на каждые 10 солдат назначали одну женщину, тешились ею 2 - 3 часа, затем бросали истерзанную, полумертвую, часто без сознания... Не оставляли неоскверненными даже 10 и 8-летних девочек. Это повторялось на каждой стоянке. Были между ними беременные женщины, которые от насилий и побоев разрешались преждевременно, истекали кровью и умирали на наших глазах. Чтобы спастись от преследований, многие обезображивали себе лицо и тело, пачкались грязью, делали себя отвратительными. Да и без этих искусственных мер - голодные, оборванные, грязные, обезумевшие от горя и страданий, мы имели такой вид, что казалось бы, самый гнусный развратник не мог бы взглянуть на нас с вожделением... Но это были люди, лишенные всякого человеческого чувства, даже чувства простой физической брезгливости. Так шли мы около 2 месяцев. Одежда, какая еще была оставлена нам после грабежей, истрепалась вовсе. Все были в страшных лохмотьях, а многие - почти голые. Чтобы прикрыть чем-нибудь наготу, мы плели из листьев и трав пояса, как это делают дикари... Когда мы пришли наконец в Урфу, нас оставалось не более 200, а между тем из Харберта мы вышли в числе около 2000 человек... Остальные или умерли в пути, или были убиты, или увезены". В Урфе писавшая эти строки сумела бежать - на свое счастье, она знала немецкий язык и уговорила укрыть ее служащих германской миссии.
      И отметим - рассказана история относительно "благополучной" партии. А вот, к примеру, другая вышла из того же Харпута 1.7. в составе 3 тыс. чел. Сопровождавшие жандармы на всем пути высылали вперед верховых, оповещавших горские племена, что идут армянки и приглашая их к оргиям и грабежам, к коим присоединялись и сами охранники. А через месяц жандармы вовсе ушли, в ту же ночь напали курды и устроили побоище. Оставшихся в живых на следующий день присоединили к колоннам депортированных из Сиваса - общая численность составила 18 тыс. И 5 суток вели, не давая ни куска хлеба, ни капли воды. А когда подошли к источнику, жандармы преградили дорогу и стали продавать воду по 3 лиры за чашку. Но иногда и получив деньги, пить не давали. "В другом месте, где были колодцы, женщины бросались прямо в колодцы, так как не было веревки или ведра, чтобы зачерпнуть воду. Они тонули в колодцах, и хотя их трупы оставались там и загрязняли воду, люди все же пили воду из этого колодца". Из этих 18 тыс. до Алеппо дошло 350. А из 19 тыс., высланных из Эрзерума,- всего 11 чел. Очевидец писал: "Когда женщины и дети, изголодавшие и исхудавшие как скелеты, приходили в Алеппо, они набрасывались на пищу, как звери. Но у многих из них нарушены функции внутренних органов: проглотив один - два куска, они отбрасывают ложку в сторону".
      Всего по оценкам современников лишь 10% депортированных из Восточной Турции дошло до мест ссылки. И многочисленные свидетельства рисуют примерно одинаковые картины. Американский миссионер В. Джекс писал: "От Малатии до Сиваса, на всем пути в течение 9 часов я встречал густые ряды трупов, связанных между собою по 2, по 5 или по 10". Араб Файез эль-Хосейн: "Всюду трупы: тут мужчина с простреленной грудью, там - женщина с растерзанным телом, рядом - ребенок, заснувший вечным сном, чуть дальше - молодая девушка, прикрывшая руками свою наготу". Турецкий врач по дорогам встречал "десятки рек, долин, оврагов, разрушенных деревень, наполненных трупами, перебитых мужчин, женщин, детей, иногда с кольями, вбитыми в живот". Немецкий промышленник: "Дорога из Сиваса до Харпута представляет собой ад разложения. Тысячи непогребенных трупов, все заражено, вода в реках, и даже колодцы". В каких-то партиях депортируемых погибли все взрослые, а дети выжили. До них уже никому не было дела, они добрались до Харпута и просили подаяние, падая от голода на землю. Муниципальные повозки собирали их еще живыми вместе с мусором и вывозили на свалку...
      Особо стоит подчеркнуть, что мусульманское население Османской империи далеко не все одобряло политику геноцида. Безоговорочную поддержку в данном вопросе правительство получило от интеллигенции, образованных слоев общества. И от городской черни и шпаны. Словом, именно от тех социальных групп, у которых духовные устои оказались наиболее расшатаны и ослаблены хотя бы и по разным причинам. А вот крестьяне были отнюдь не единодушны. Одних удавалось втянуть в погромы соблазнами грабежа, а другие возмущались, пытались заступаться за армян - особенно там, где долго жили рядом, "преломили хлеб" и считали себя соседями и друзьями. Были многочисленные случаи, когда, несмотря на угрозу собственной жизни, турки прятали знакомых армян и их самих казнили за это. Мелкие чиновники-мюдиры и сельские жандармы-заптии порой соглашались на поблажки и попустительствовали спасению армян, если это могло остаться а тайне. Население турецких и особенно арабских деревень, через которые проводили депортированных, часто выражало сострадание, пыталось передать еду или хотя бы напоить несчастных, а в упомянутых случаях, когда солдаты гнали армянок раздетыми, местные женщины поносили мучителей последними словами и совали жертвам свою старую одежду, хотя в нищих арабских селениях даже эти тряпки представляли ценность.
      Осуждали действия властей оппозиционеры-"старотурки", осуждали религиозные круги. Братства дервишей по своим каналам пытались оказывать помощь армянам. Осуждала злодеяния и значительная часть духовенства - и тоже пыталась помочь, многие священнослужители укрывали армян. В Муше, например, даже влиятельный имам Авис Кадыр, считавшийся крайним фанатиком и сторонником "джихада", выступил с протестом против истребления женщин, детей и стариков, доказывая, что это не вписывается ни в какие понятия "священной войны". И характерно, что в мечетях муллы говорили о том, что приказ о геноциде исходит не от Порты, а от немецких офицеров. И многие рядовые турки были убеждены, что "это наставление немцев". Не верили, что подобный план мог исходить от мусульман.
      Пытались заступаться и представители нейтральных стран. Так, очень активную деятельность развил посол США Моргентау - информировал о происходящем зарубежную общественность, обращался к правителям Турции. Что, впрочем, не имело успеха. Когда посол выразил озабоченность судьбой армян, Талаат лишь изобразил удивление и спросил: "Разве они американцы?". Однако стоит отметить и то, что решительных дипломатических демаршей, в отличие, скажем, от случаев потопления пароходов, США не предпринимали, ограничиваясь различными представлениями и попытками переговоров. Увещевания шли и со стороны римского папы - довольно мягкие по тону и форме (хотя среди жертв геноцида были сотни тысяч католиков). А Энвер в ответ открытым текстом заявил посланцу папы в Константинополе монсеньору Дольчи, что не остановится, пока хоть единственный армянин останется в живых. В целом же со стороны нейтралов заступничество чаще проявлялось в виде частной или общественной инициативы. Обращения к турецким властителям посылал Нансен, что-то пробовали предпринимать миссионерские и благотворительные организации, следовали публикации в прессе, запросы в парламентах.
      Реальную возможность остановить бойню имели немцы и австрийцы. Но они для этого и пальцем о палец не ударили, хотя их правительства были хорошо информированы о геноциде. Так, консул в Эрзеруме Шойбнер-Рихтер в июне докладывал в посольство: "Армянское население из всех долин, по-видимому, и из Эрзерума, должно быть выслано в сторону Дейр-эз-Зора. Эта депортация большого масштаба равносильна массовому уничтожению... Основания военного характера не могут быть подведены под эти акции, потому что возможность восстания местных армян исключена, ибо депортируемые - это старики, женщины и дети...". Но в посольстве и без него это знали. 17.6 посол Вангенгейм в донесении канцлеру Бетман-Гольвегу привел высказывание Талаата: "Порта хочет использовать мировую войну для того, чтобы окончательно расправиться с внутренними врагами (местными христианами), не будучи отвлекаема при этом дипломатическим вмешательством из-за границы". А 7.7 сообщал в Берлин, что депортации охватили и районы, не входящие в зону военных действий. "Эти действия и способы, которыми производится высылка, свидетельствуют о том, что правительство в самом деле имеет своей целью уничтожение армянской нации в турецком государстве". Официальный Берлин не высказал ни малейших возражений.
      Знали о геноциде не только в МИДе. Как свидетельствовал ученый-востоковед Й. Маркварт, пытавшийся обращаться в различные инстанции, ситуация была известна и в Генштабе, и депутатам рейхстага. Знала обо всем и германская пресса. "Книга цензуры", существовавшая при службе военной прессы, четко оговаривала: "О зверствах над армянами можно сказать следующее: эти вопросы, касающиеся внутренней администрации, не только не должны ставить под угрозу наши дружественные отношения с Турцией, но и необходимо, чтобы в данный тяжелый момент мы воздержались даже от их рассмотрения. Поэтому наша обязанность хранить молчание". Впрочем, "хранили молчание" не всегда. Газета "Кельнише цайтунг" факты геноцида начисто отрицала. Обозреватель Йек из "Дойче тагесцайтунг" одобрял и оправдывал. Видный идеолог пангерманизма граф Ревентлов опубликовал в газетах свое письмо: "Если турецкие власти принимают решительные меры против ненадежных, кровожадных и буйных армян - это не только их право, но поступать таким образом их прямой долг. Турция может быть и впредь уверена в том, что Германская империя всегда будет придерживаться того мнения, что этот вопрос касается одной лишь Турции". "Берлинер тагеблатт" взяла интервью у Талаата и поместила на своих страницах. Там говорилось: "Нас упрекают, что мы не делали различия между невинными и виновными армянами; это было абсолютно невозможно, ибо сегодняшние невинные, может быть, завтра будут виновными". А статс-секретарь МИДа Циммерман на вопрос редактора "Цайтунгферлаг" ответил: "Из-за армянского вопроса мы не находили и не находим удобным обрывать связи с Турцией".
      А многие газеты просто характеризовали армян как "полудикий восточный народ" - на трагедию которого, дескать, культурным людям и не пристало обращать особого внимания. И срабатывало! (Небезынтересно акцентировать и то, что западная пресса, заступавшаяся за армян, дабы вызвать сочувствие читателей, специально должна была доказывать обратное. Так, швейцарская газета "Базлер Нахрихтен" подчеркивала: "Не стоит забывать, что все эти действия... касались тысяч семей, жены и дочери которых воспитывались во Франции, Англии, Германии и Швейцарии. Дети которых получали образование в американских, французских и немецких школах... семей, по своему нраву и интеллекту находящихся на высоте нашего европейского образования". Разумеется, основную массу армян составляли простые крестьяне - но ведь по тогдашним европейским представлениям трагедия "темных" азиатов имела мало шансов на широкий резонанс. Кого трогали жестокости в ходе колониальных войн?)
      У немцев и австрийцев, проживавших в Турции, отношение к происходящему разделилось. Одни выступали решительными противниками геноцида. К таким относился, например, миссионер Иоганн Лепсиус, целиком посвятивший себя облегчению участи страдальцев. Он тыкался во все инстанции, как в Берлине, так и в Стамбуле в попытках остановить истребление, организовывал соотечественников для помощи несчастным. Многие другие германские и австрийские миссионеры, предприниматели, сотрудники медицинских и благотворительных учреждений укрывали беглецов, собирали для депортированных деньги, продовольствие, медикаменты. Немецкая колония в Конье направила в свое посольство коллективное обращение, признавая геноцид позорным пятном, ложащимся и на репутацию Германии. Пробовал протестовать консул Шойбнер-Рихтер, но из посольства ему предписали не вмешиваться "во внутреннюю политику Турции". В своих донесениях осуждали зверства генконсул в Алеппо Реслер, вице-консул в Александретте Гофман. В частном порядке они спасли несколько сот человек, предоставляя им убежище и помогая выехать за границу.
      Но были и такие, кто воспринимал зверства "философски". Так, пастор Фр. Науманн говорил: "Это - ужасающий акт, в частностях - это позор, но в общем - часть политики". Или являлись сторонниками геноцида. Посол Вангенгейм в ответ на просьбу американцев вмешаться стал осыпать армян руганью и что-либо сделать отказался наотрез. Морской атташе Гумман (доверенное лицо кайзера, состоял с ним в личной переписке), открыто заявлял, что иттихадисты поступают совершенно правильно. А фон Сандерс выразил послу США недовольство из-за того, что тот информирует о зверствах международную общественность.
      Ну а многие и сами становились участниками злодеяний. Скажем, госпожа Кох, жена коммерсанта из Алеппо, с огромным энтузиазмом разъезжала по стране в качестве агитатора резни, возбуждала курдов против армян и русских и лично присутствовала при бойне в Диарбекире и Урфе. Выше упоминался миссионер Эйман из Харпута. А в Муше немка, заведовавшая детским приютом, радушно принимала армян, искавших у нее защиту,- и выдавала властям. А уж участие в погромах германских офицеров задокументировано неоднократно. Выделение солдат в Кемах-Богаз осуществлялось при непосредственном касательстве начальника штаба 3-й армии Гузе. Разоружение солдат-армян в Эрзеруме производилось именно германскими офицерами. Немцы командовали артиллерией при подавлении восстаний в Ване и Урфе. Капитан Шибнер, организовывавший отряды "четников" в Мосуле, персонально руководил резней, которую его подчиненные осуществили в этом городе. И организовал себе гарем из трех "трофейных" девушек. Другие вояки тоже не гнушались брать "сувениры" в виде награбленных при резне ценностей или наложниц. По одной или несколько армянок приобрели и увезли с собой почти все офицеры Эрзерумского гарнизона - полковник Штангер, майор Сташевски, капитан Верт. Хотя, может, и спасли их таким образом?..
      40. САСУН И АЛАШКЕРТ
      К лету значительно укрепилось положение русских на Черном море. Со стапелей судостроительного завода в Николаеве сошел первый из заложенных здесь мощных дредноутов - "Императрица Мария" (строились еще "Императрица Екатерина Великая", "Император Александр III" и "Император Николай I"). Корабль имел гораздо более сильное вооружение и лучшие тактико-технические характеристики, чем "Гебен", теперь Черноморский флот получал серьезное превосходство над противником. Чтобы не допустить каких-либо диверсий неприятеля, когда дредноут, еще недостаточно освоенный экипажем, будет переходить из Николаева в Севастополь, командующий флотом приказал бригаде подводных лодок капитана 1-го ранга Клочковского блокировать Босфор. Этот поход стал боевым крещением для первого в мире подводного минного заградителя "Краб", тоже недавно построенного и вышедшего наряду с обычными субмаринами "Морж", "Нерпа" и "Тюлень". Плавание происходило в трудных условиях, "Краб" имел ряд конструктивных недоработок, и на ходу пришлось устранять неисправности. Но команда под руководством лейтенанта Феншоу с задачей справилась блестяще и 25.6 выставила у Босфора 60 мин. В ближайшие дни при попытке выйти в Черное море на русских минах поглибла турецкая канонерка "Иса-Рейс", а крейсер "Бреслау" подорвался, получил повреждения и был отбуксирован для ремонта.
      Продолжались частные операции по очистке Аджарии и долины Чороха, где все еще держалась группировка турецких войск и "четников" общей численностью 15 тыс. чел. После ухода 5-го Кавказского корпуса на это направление пришлось перенацелить войска 2-го Туркестанского. Наступление на Эрзерум Юденич вынужден был отложить - на главном направлении у него остался лишь 1-й Кавказский корпус. После успешного майского наступления на Ван почти все резервы командующий направил на левый фланг, чтобы закрепить занятую территорию и усилить малочисленный 4-й корпус Огановского. Сюда были выделены 4-я Кубанская пластунская бригада ген. Мудрого, Донская пластунская Волошина-Петриченко. Неспокойно было и в Персии. Едва русские части, преследуя врага, ушли из Иранского Азербайджана в Турцию, в тылу у них снова активизировались курдские банды, появились эмиссары "Иттихада". Поэтому Кавказской кавалерийской дивизии ген. Шарпантье и 3-й Забайкальской казачьей бригаде Стояновского, тоже направленным к Огановскому, Юденич приказал следовать к Вану кружным путем, через Иран.
      Они совершили рейд в 800 км - через Тавриз, вокруг Урмийского озера, на Соудж-Булаг и Дильман. Разогнали банды, произвели нужное впечатление сам вид кавалерийской массы из 6 полков с 22 орудиями подействовал на курдов и персов отрезвляюще и заставил утихомириться. 19.6 соединения Шарпантье и Стояновского прибыли в Ван. Между тем, турки в этом районе оправились от поражения, привели в порядок отступившие части, подтянули резервы и стали оказывать серьезное сопротивление. Первая попытка продвинуться по южному берегу оз. Ван, предпринятая небольшими силами, была отражена. Но Огановский, получив подкрепления, возобновил наступление. По долине р. Мурат (Восточный Евфрат) продвигались части 66-й пехотной дивизии и 2-й казачьей под общим командованием Абациева. Вдоль северного берега оз. Ван наступала 2-я стрелковая дивизия Назарбекова, сюда же направили части Шарпантье и 3-й Забайкальской бригады. С боями были взяты Арчавах, Ахлат. В одной из этих схваток снова отличился Семен Буденный. Отправленный в разведку с отделением драгун 18-го Северского полка, он пробрался в тыл противника, а возвращаясь, обнаружил турецкую батарею из 3 орудий. Выждал момент, когда русские начали атаку с фронта, налетел на позиции и захватил пушки, порубив прислугу. За что был награжден очередным Георгиевским крестом.
      Чтобы установить живую связь между различными группировками, был предпринят и рейд через озеро. Плот, на котором разместилась полусотня казаков 1-го Кавказского полка с орудием и 2 пулеметами, буксируемый моторной лодкой, отправился из г. Ван, пересек водное пространство с востока на запад и достиг Ахлата, встретившись там с казаками 1-го Лабинского полка. Командовавший полусотней подъесаул Ламанов за это смелое плавание был удостоен ордена Св. Станислава II степени с мечами, а все участвовавшие казаки - Георгиевских крестов. По южному берегу озера в это время наступал отряд ген. Трухина из 2-й Забайкальской бригады, четырех армянских дружин и батальонов пограничников. Штурмом взяли г. Вастан, 30.6 после двухдневных атак и контратак овладели Зеваном, вышли к г. Сорб. Но дальнейшее продвижение уткнулось в сплошную систему турецкой обороны, построенной с севера на юг, в промежутках между полноводными реками и озерами - одна линия тянулась от берега Евфрата до оз. Казан-гель, другая от Казан-гель до Назык-гель, третья - от Назык-гель до северо-западной оконечности оз. Ван. А перед отрядом Трухина оказались сильные позиции по высотам гор, окружавших озеро Ван,- у населенных пунктов Анд и Уртаб.
      Турки к лету смогли собрать и сосредоточить на Кавказском фронте вдвое превосходящие силы и как раз на участке Огановского стали готовить массированный контрудар. Здесь были собраны 3-я и 5-я второочередные, 5-я сводная, 37-я и 36-я пехотные, 2-я и 3-я кавалерийские дивизии, 6 тыс. курдской конницы. А дополнительно из состава Эрзерумской группировки перебрасывались 17-я, 18-я, 28-я и 29-я пехотные дивизии. Общее командование операцией возлагалось на командира 11-го корпуса Абдул Керим-пашу. Но получилось так, что значительную часть войск противнику пришлось отвлечь на карательные акции. Ведь в Турецкой Армении вовсю шла компания геноцида, и в тылу сосредотачиваемой группировки оказали сопротивление палачам г. Муш и прилегающий к нему Сасунский район. В городе насчитывалось около 25 тыс. жителей-христиан, в округе - 300 больших сел в сотни домов. Приказ о депортации тут был оглашен в конце мая. Но люди уже знали о резне в Битлисе, в окрестностях Вана и Эрзерума и отказались повиноваться, организовали самооборону, которую возглавил Тер-Минасян.
      Власти дважды пробовали напасть отрядами "милиции" и убийц из "тешкилят махсуссе", и оба раза получили отпор. Армяне укрепляли свои кварталы, в горах строили позиции на высотах. И турки пошли на переговоры с "мятежниками", выдвинувшими требования не разоружать их, прекратить массовые избиения, отказаться от депортаций, не трогать Сасун. Местное начальство сделало вид, что эти требования принимает, а само обратилось за помощью к военному командованию, приславшему регулярные войска и курдские части. С 25.6 Муш был взят в осаду. А по селам понеслись отряды всадников, некоторых резали на месте, но для большинства применили более "эффективный метод" - крестьян методично выгоняли из разбросанных по горам деревушек и вели в большие равнинные села. А там набивали по несколько сот человек в амбары и гумна с соломой и поджигали. Всего таким образом было уничтожено 105 населенных пунктов, погибло около 75 тыс. чел. Остальные бежали в горы или успели уйти в Муш. Вместе с крестьянами там набралось 12 тыс. боеспособных мужчин, и все турецкие атаки были отбиты.
      Командование противника снова пробовало хитрить, обещало амнистию, но только требовало уйти из "прифронтовой" местности и переселиться в Урфу или Диарбекир. Армяне не верили, хорошо понимая, что их хотят лишь выманить из родного города, где "и стены помогают". И на все подобные предложения отвечали отказом. Русские были близко, и надежда на спасение подпитывала силы. Однако и турецкое командование осознавало опасность очага восстания вблизи фронта - вот-вот могла повториться такая же история, как с Ваном. И за счет группировки, готовившейся к наступлению, выделило свежие крупные силы. К Мушу были стянуты дивизия Бекир-Сами и части Кязим-бея общей численностью 20 - 25 тыс. штыков и сабель при 11 орудиях. 10.7 началась бомбардировка, а затем озверелые солдаты пошли на штурм. 4 дня продолжались уличные бои. Туркам удалось поджечь жилые кварталы, и их союзниками стали огонь и дым, выкуривающие людей из домов. 13.7 остатки отрядов Тер-Минасяна вырвались из окружения и ушли в горы. А победители учинили погром.
      Расправа шла под руководством высокопоставленных иттихадистов, присланных сверху. Приказ гласил, что каждый мусульманин, который попытается укрыть армянина, "сам будет считаться армянином" и поплатится головой, а жителям-христианам давалось 3 дня на сборы, чтобы отправиться в изгнание. Но это лишь для того, чтобы люди сами собрали наиболее ценные вещи - в Муше никакой депортации не было. Уничтожали сразу и всех. Через несколько месяцев, когда сюда пришли русские, командование 2-й Кавказской стрелковой дивизии назначило расследование по факту резни. И производивший его ротмистр Крым Шамхалч (кстати, мусульманин) в своем рапорте подчеркивал, что для установления объективной истины брались только те факты, свидетельства о которых сходились как со стороны армян, так и со стороны турок. "Обыкновенно делалось так: вырывалась большая яма, к ее краям сгонялись женщины с детьми, и матерей заставляли сталкивать в эту яму детей, после этого яма засыпалась немного землей, далее на глазах связанных мужчин-армян насиловались женщины и убивались, после всего этого убивались наконец мужчины, трупы заполняли яму почти доверху. Часть христиан сгонялась к реке и сбрасывалась с мостов в воду, причем выплывавшие ловились и сбрасывались вторично".
      "Работы" было слишком много, солдат требовали обратно на фронт, а добровольцы не справлялись. И мутесариф Муша поставил бойню на конвейер, наняв профессиональных мясников, которым платили по 1 турецкому фунту в день. Эти не возились, не мешкали, не отвлекались, а деловито резали глотки сотням построенных на колени женщин, девушек, детей. Муш был сожжен дотла. Сумевшие бежать горожане и жители деревень Сасуна ушли на гору Андок (45 тыс.) и в Ханасар (15 тыс.), где заняли оборону и поклялись держаться до последнего. Но сразу покончить с ними турки не смогли. Огановский тоже получал сведения о восстании и счел момент подходящим для перехода в общее наступление. Силы противника он недооценивал. Разведка докладывала о выдвижении к фронту отдельных турецких дивизий и иррегулярных частей, а на самом деле на этом участке неприятель сосредотачивал больше половины своих войск на Кавказе и лишь трудности перегруппировки по горным дорогам и отвлечение сил в Муш задерживали начало операции Керим-паши.
      Огановский наметил участок прорыва между Восточным Евфратом и оз. Казан-гель. Здесь части 66-й дивизии ген. Воропанова и пластуны Мудрого наносили удар по турецким позициям у г. Коп. Правый фланг прикрывала 2-я казачья дивизия Абациева, расположенная севернее, за Евфратом, и конный отряд Исраилова, который должен был продвигаться вдоль этой реки, а в резерве оставались отряд Амассинского, 1-й Хоперский полк Потто и донские пластуны. Южнее наносила вспомогательный удар стрелковая дивизия Назарбекова. Ей предписывалось прорвать оборону турок между озерами Казан-гель и Назык-гель, выходя во фланг и тыл Копской позиции врага. Еще южнее, между озерами Назык-гель и Ван, наступала дивизия Шарпантье, нацеливая вспомогательные удары на северо-запад - содействуя Назарбекову, и на юго-запад - на соединение с отрядом Трухина, действующим с южного берега Вана. Предполагалось разгромить противника, проложить дорогу к восставшему Сасуну. И перед русскими войсками открылся бы путь в Месопотамию, а заодно и выход в тылы главной, Эрзерумской группировки врага.
      Правда, части 4-го Кавказского корпуса были разъединены друг от друга теми же реками и озерами, растянуты на фронте в 80 км. А ведь обширный район, занятый войсками Огановского, требовалось прикрывать и с юга, чтобы в тылы через горы не прошли курдские и турецкие отряды. Поэтому далеко на востоке, в Баш-кале, была оставлена 4-я казачья дивизия Чернозубова, а в Ване - Закаспийская бригада Николаева. Чтобы перераспределить наличные силы, снова создавались импровизированные "отряды" - так, в кавдивизии Шарпантье осталось всего 2 полка, Тверской драгунский и Хоперский изъяли в резерв. Но ведь считалось, что противостоит русским все тот же один потрепанный корпус Халил-бея... И 16.7 наступление началось. На Копских позициях оно было встречено неожиданно сильным сопротивлением - именно здесь турки и сами готовили удар. Атакующие части потеряли 200 чел. убитыми и 2 тыс. ранеными, и лишь умелыми действиями пехотинцев и пластунов, метким огнем артиллерии и прорывами конницы на флангах удалось сломить оборону, турки начали откатываться к г. Коп.
      Успешно началась операция и на других участках. Отряд Назарбекова преодолел сопротивление сражавшихся против него частей 5-й сводной дивизии, занял Карабашир и Тортон. Кавалеристы Шарпантье, прорвали оборону 3-й сводной дивизии, отряд Трухина смелыми атаками овладел городками Татван, Уртабой, Анд. 18.7 Огановский уточнил всем командирам задачу на преследование неприятеля. Русские части продолжали с боями продвигаться на запад. И на каждом шагу натыкались на следы недавних злодеяний. Очевидец вспоминал: "Прошли уже много. Кругом ни души. Вдруг лай собаки. Село. На рысях вскакиваем в него. По трупам вырезанных женщин и детей определяем, что село армянское. Трупы еще не разложились. Значит, резня была недавно. Кроме двух-трех худых собак - никого..." В Лизе русские врачи освидетельствовали и оказывали помощь нескольким девочкам, у которых в результате надругательств прямая кишка была вывернута наизнанку. И когда пленных аскеров спрашивали, не стыдно ли им так поступать с детьми, те пожимали плечами и отвечали: "Таков приказ султана". Или даже "Вильгельма"...
      К 21.7 войска 4-го корпуса на правом фланге значительно продвинулись вдоль Евфрата, на левом - достигли селений Вартенис и Мкрагом, находящихся в 20 - 25 км от позиций сасунских повстанцев, которые через посыльных установили связь с передовыми русскими частями. А Андранику Огановский придал 500 казаков с 2 пушками и 2 пулеметами, чтобы идти по тылам врага и внезапной атакой захватить Битлис. Но турки наращивали сопротивление. Они решили временно ограничиться блокадой армян, окруженных в горах, оставив против них около 10 тыс. жандармов и "милиции". А регулярные части, освободившиеся после уничтожения Муша, спешно возвращались на передовую. Наступающие войска были утомлены боями и переходами, артиллерия расстреляла боезапас - и пополнить его было негде. Плохо было и со снабжением продуктами, фуражом - кругом лежала выжженная земля, и все нужно было подвозить издалека. И на линии Лиз - хребет Бейляджан - Вартенис - Анд операция выдохлась.
      Повстанцы какого-либо содействия ударами с тыла оказать не могли хотя в горах спаслось около 60 тыс. чел, но это были просто гражданские беженцы, а все их "вооруженные силы" насчитывали 2 тыс. чел. с охотничьими ружьями и немногими винтовками. Они сделали несколько попыток прорвать блокаду изнутри - лишь для того, чтобы вывести людей на территорию, контролируемую русскими, но все дороги были перекрыты вражескими заставами, и вылазки отражались. А между тем, для планов Керим-паши условия сложились - лучше не придумаешь. Основная русская группировка продвигалась вдоль южного берега Евфрата на 25 - 30 км, и ее правый фланг, оторвавшись от соседнего отряда ген. Абациева, оказался прикрыт только рекой. А на левом фланге отряд Назарбекова уперся в горы хребта Бейляждан и продвинулся всего на 5 - 10 км. Так что и этот фланг образовавшейся дуги оказался неприкрытым. К тому же, если в начале операции соединениям Огановского пришлось прорывать позиции в промежутках между несколькими озерами, то и сами эти озера прикрывали часть русского фронта. А стоило фронту сдвинуться западнее, как в нем образовались прорехи. Одно лишь оз. Ван занимало 30 км. Чтобы закрыть эту "дыру" на суше, частям Шарпантье и забайкальским казакам пришлось сдвигаться южнее. А Огановскому, соответственно, усиливать южное крыло перебросками с севера...
      Турки всем этим воспользовались. Численное превосходство у них было подавляющее - 9 пехотных, 2 кавалерийских дивизии и курдская конница против 2,5 пехотных и 4 кавалерийских дивизий у Огановского (считая и 1,5 далеко в тылу). Противник скрытно выдвинул свою группировку по северному берегу Евфрата на открытый фланг наших войск, 22.7 форсировал реку и нанес внезапный удар. Другая группировка врага врезалась в стык между главными силами и отрядом Назарбекова. Операция имела далеко идущие стратегические цели. Предполагалось окружить и уничтожить 4-й Кавказский корпус и развивать наступление на г. Алашкерт. Оттуда, с юга, через Кагызман, прорваться в тылы войскам Юденича, стоящим под Сарыкамышем, разгромить их, а дальше - столь желанное вторжение в Закавказье...
      Для русских наступление стало неожиданным. Противник навалился на правое, ударное крыло корпуса, сминая фланги и грозя ему окружением. Отчаянно отбиваясь, части 66-й дивизии и пластуны Мудрого стали откатываться назад. Чтобы выправить положение, Огановский направил из резерва Донскую пластунскую бригаду. Но она создавалась в качестве эксперимента - в связи с успехами кубанских пластунов. А донские казаки традиционно воевать в пехоте не готовились, это был первый бой бригады, и турецкие превосходящие силы сразу же ее опрокинули и отбросили. А кубанские пластуны еще раз подтвердили свою славу. 23.7, когда уже все соседи отступили, их 22-й батальон целый день сражался в одиночку, в окружении, страшно поредел, но держался, отходил постепенно, и к вечеру пробился к Мелязгерту.
      Огановский для отражения натиска ввел в бой все резервы, даже конвой своего штаба. На северном фланге, у г. Нуреддин, создал конный отряд Афросимова, чтобы, в свою очередь, охватить фланг вражеской группировки, прорывающейся оттуда. Попытался из района Мелязгерта организовать контратаку отступивших сюда частей - кубанских и донских пластунов, 5-го Кавказского стрелкового полка. Но все было тщетно. Силы противника были слишком велики, а отряды 4-го корпуса разобщены. У Афросимова для обходного маневра войск было мало, они сдерживались курдской конницей и не представляли серьезной угрозы для нескольких дивизий, проломивших фронт в долине Евфрата. 24.7 Огановский писал: "14-дневный бой сильно утомил войска корпуса. Противник вводит в бой все новые силы. Под давлением противника отряд Амассинского сегодня очистил Копские позиции, вследствие чего, несмотря на переход в наступление из Мелязгерта отряда Воропанова и угрозу тылу турок у Нуреддин со стороны конного отряда Афросимова, пришлось остальные отряды тоже оттянуть назад... с продовольствием корпуса весьма затруднительно".
      А южнее отряды Назарбекова и Шарпантье оказались отрезанными от главных сил корпуса, потеряли связь с командованием и под угрозой окружения начали отступать самостоятельно. Причем Шарпантье с Северским и Нижегородским драгунскими полками сперва вышел к Мелязгерту, где шел сильный бой, и имел возможность нанести врагу чувствительный удар с тыла. Но не разобрался в обстановке, решил зря не рисковать и приказал повернуть назад. Фронт был прорван. 26-27.7 дивизии Абдул Керим-паши взяли Мелязгерт и устремились в преследование. Части Огановского, потеряв в боях около 2 тыс. чел., отступали на Дутах. Командир корпуса фактически сохранил управление только войсками, которые были с ним, и остальные соединения стали действовать самостоятельно. Отряд Назарбекова соединился с полками Шарпантье, они выходили из "мешка" южнее и восточнее, отделенные от главных сил корпуса продвигающимися турецкими авангардами.
      А отряд Трухина на южном фланге после крушения фронта и отхода Шарпантье остался вообще в изоляции. Против него турки наступали относительно небольшими силами, но он был отрезан от своих и вынужден был выбираться кружным путем по южному берегу Ванского озера - на г. Ван, где во вполне мирной еще обстановке стояла Закаспийская бригада. Но и ей теперь приходилось отступать. Уходило с войсками и христианское население, спасаясь от резни. И что казалось особенно обидным, жестоким, а порой и непонятным рядовым солдатам и местным жителям, часто требовалось уходить даже без видимого нажима со стороны противника. Ведь главный турецкий прорыв произошел западнее оз. Ван и развивался там же, вдоль Евфрата. А в результате оказались почти уже во вражеском тылу обширные и густонаселенные районы, лежащие далеко южнее и восточнее эпицентра сражения. И оставшиеся здесь русские части были уже в полуокружении и тоже должны были выбираться, пока им не перекрыли последние дороги на север. Сюда еще и не доносился гром пушек - и вдруг уходить...
      Многие офицеры недоумевали и возмущались. Андраник предлагал драться, указывая, что против них врагов не так уж и много. А получив приказ отступать, в отчаянии даже сорвал с себя и бросил на пол полученный недавно Георгиевский крест, не желая больше числить себя в русской армии, беспричинно бросающей цветущий край на разорение (впрочем, позже остыл и продолжал так же самоотверженно командовать дружиной). Была ли альтернатива этому? Была, хотя и трудная. Собрать вместе все раскиданные соединения левого крыла для флангового контрудара. Но время для этого было уже упущено. Правда, оставалась еще одна альтернатива - сесть в осаду в Ване и, опираясь на его ресурсы, отбиваться. Однако части Трухина и Николаева в этом случае заведомо отрезались от основных сил, от тылов, и исход осады был проблематичен - большой город мог на какое-то время обеспечить защитников продовольствием, фуражом, но не боеприпасами. А с другой стороны, на восточном фланге Кавказской армии во фронте возникла бы "дыра", и перед турками лежала открытая дорога через освободившийся от снегов Тапаризский перевал в еще не вырезанные Баязетскую, Диадинскую долины, а оттуда и в Алашкертскую, во фланг отступающим частям Огановского.
      Закаспийская и 2-я Забайкальская бригады получили приказ отступать к Баязету - причем предписывалось как можно скорее проскочить Бегри-калинское ущелье, пока его не перехватил враг. Что было жестоким решением, но все же, наверное, логичным. Хорунжий Елисеев вспоминал: "И лишь выйдя из города, мы поняли, что на фронте произошло что-то страшное, так как, насколько хватало глаз по дороге на север и по сторонам, все усеяно армянскими беженцами, сплошь идущими пешком, с узлами на плечах, редко на арбах, на буйволах, на коровах верхом... И каких только ужасов, каких сцен, каких всевозможных трагедий, слез, плача, горестных рыданий мы не повидали тогда там! Жуткий и незабываемый ужас и сострадание чужому горю, которого мы тогда не знали, мы ощутили только потом на себе, после революции. Беженцы все шли и шли, не останавливаясь и ночью, к русской спасительной границе". То же самое творилось на других дорогах отступления. Войска 4-го Кавказского корпуса не удержались и в Дутахе, откатываясь на перевал Клыч-Гядук. Очевидец событий Н.Г. Корсун, впоследствии советский генерал и военный историк, писал: "Части, несколько дезорганизованные при отступлении, смешались с массой армянских беженцев, направляющихся беспорядочными толпами с громадными стадами скота, повозками, женщинами и детьми. В панике отступая, эти беженцы, никем не направляемые и подгоняемые звуками выстрелов, повторяющихся в горах многократным эхом, вклинялись в войска и вносили в их ряды невероятный хаос. Часто пехота и конница попросту обращались в прикрытие этих кричащих и плачущих людей, опасавшихся наскока курдов, которые вырезали и насиловали оставшихся и кастрировали русских пленных".
      Да, русские солдаты и казаки стали таким прикрытием, обеспечившим спасение массы беженцев. Наседающего врага сдерживали жесточайшими арьергардными боями. В результате этих боев, например, в 19-м, 20-м и 21-м батальонах 4-й пластунской бригады ген. Мудрого осталось по 200 казаков пятая часть. Турки и курды шли следом, безжалостно уничтожая всех армян и русских, попавших к ним в руки. Делали попытки отколоть от колонн беженцев партии людей для грабежа и уничтожения. Большую группу жителей Вана, оказавшихся в подобной ловушке и обреченных на смерть, выручила самоотверженная атака 2-й армянской дружины Дро и примкнувших к ней русских частей, оказавшихся поблизости. Но участь тех, кто отстал и отбился от основной массы и отступающих войск, была ужасной.
      После того, как соединения из Вана все же успели раньше противника войти в Бегри-калинское ущелье и миновали его, хорунжий Елисеев был послан с разъездом назад, понаблюдать за врагом. Он описывает: "С высоких скалистых берегов глубокого ущелья, насколько хватало глаз на юг и на север, по нему частыми пятнами лежали трупы людей. Разъезд спустился вниз. Картина еще более страшная, чем представлялось сверху. Женщины и дети одиночно и маленькими группами, видимо, семьями, устлали весь путь по ущелью. Изредка попадались мужчины-армяне у своих арб, без буйволов и разграбленных. Все взрослые - с перерезанными горлами, мужчины - со связанными назад руками, дети убиты в голову острыми молотками. Все трупы подожжены. Молодые армянки изнасилованы и застыли, умерли в позорных позах с разведенными ногами и скрюченными коленями, с оголенными от юбок телами до самого пояса... Насилуя женщину всякий, видимо, одновременно перерезал своей жертве горло. Картина была страшная и стыдная. В ущелье было тихо-тихо. Молчали и казаки..."
      Причем стоит отметить, что 28.7 в связи с взятием Мелязгерта турецкое правительство не постеснялось издать официальное пропагандистское сообщение о ... "зверствах русских" на оккупированных ими территориях. "Наши войска нашли отнятые нами города в ужаснейшем состоянии. Эти города буквально превращены русскими в пустыни. В Баш-кале число оставшихся в живых ограничивается тремя старыми женщинами... В Мелязгерте найдено множество трупов детей и местных жителей, которые были убиты русскими войсками,
      Алашкертская операция
      а равно и трупы наших солдат с выколотыми глазами". Ну разумеется, ведь Баш-калу Джевдет-бей полностью вырезал еще весной. А в Мелязгерте, уцелевшем благодаря русскому наступлению, турецкие войска теперь "наверстали упущенное" и уничтожили всех армян, кто по тем или иным причинам не бежал с частями Огановского. То же самое произошло и в Ване "Армянская Москва" перестала существовать. С русскими ушло и спаслось около 200 тыс. чел. Однако этот же сплошной поток людей и повозок, растворивший в себе, перемешавший и влекущий за собой русские подразделения, не позволил войскам 4-го корпуса закрепиться и организовать оборону на Клыч-Гядукском перевале. 2.8 они отошли в Алашкертскую долину...
      В это же время турки покончили и с восставшим Сасуном. Угрозы со стороны русских отрядов теперь не было, осаждавшие, воодушевленные победой своих войск, действовали более уверенно. А у блокированных армян дух был подорван, рассеялась надежда на столь, казалось уже, близкое спасение. Турецкие и курдские отряды под командованием Кямиль-эфенди некоторое время в атаки не лезли, однако и осада делала свое. У армян кончались боеприпасы, продовольствие, начался голод, а скученность в таборах под открытым небом вызывала болезни. И наконец, решив, что "мятежники" ослаблены, 10-тысячные банды пошли на штурм. 1.8 Кямиль захватил Ханасар, а 2.8 пали позиции на горах Кепин и Андок. Чудом спасшийся очевидец писал: "Когда турецкие войска начали свой последний штурм, у защитников Сасуна уже не было патронов, иссякли запасы пороха. По существу, турецкие банды ворвались не в лагерь, а в огромное кладбище и больницу..." Большинство армян попыталось укрыться в селении Инкузек, многие спрятались в большом овраге - наутро их обнаружили, и резня шла 2 часа. А место назвали "оврагом смерти" - к нему стали приводить партиями и умерщвлять остальных пойманных. Заполнив овраг, стали рядом копать ямы. Непрерывная бойня продолжалась до 5.8...
      Между тем, группировка Керим-паши развивала наступление. За 2 недели она продвинулась в северном направлении на 100 км и в восточном - на 70 км. Вслед за русскими и беженцами турки перехлестнули через Клыч-Гядук в Алашкертскую долину, взяли Палантекен, Каракилису, Зейдекан, подошли к Алашкерту, Диадину. Но окружить и уничтожить разъединенные русские отряды так и не смогли. Группа Огановского, окончательно потерявшего связь с соединениями, оперирующими в других местах, пятилась к пограничному хребту Агри-даг, на Ахтинский перевал. Группа Назарбекова и Шарпантье кружными дорогами, с востока, выходила к Диадину. Группа Трухина и Николаева остановилась у Бегри-калы, перекрыв врагу путь на Тапаризский перевал и Баязет.
      А Юденич уже предпринимал энергичные меры по спасению положения. Он усиливал инженерную оборону на Эрзерумском направлении - на случай, если турки и тут нанесут удар, но одновременно снимал отсюда часть войск и спешно формировал в районе г. Даяр, на фланге прорыва, группировку ген. Баратова. Кроме 1-й Кавказской казачьей дивизии, которой командовал Баратов, ему придали пехотные части, артиллерию - всего собралось 30 батальонов пехоты и 24 конных сотни при 36 орудиях, почти треть всех сил Кавказской армии. Командира для контрудара Юденич выбрал вполне подходящего. Генерал от кавалерии Николай Николаевич Баратов всегда действовал смело и стремительно. Он вообще считал примером для подражания Багратиона - и надо сказать, это у него получалось. Одновременно и Огановскому, несмотря ни на какое расстроенное состояние его войск, командующий армией приказал перейти в наступление всеми наличными силами.
      Все решала скорость. Центральную, Сарыкамышскую группировку русских и Алашкертскую долину связывал между собой узкий и длинный Даярский проход. Если бы турки его успели закупорить, выбить их было бы очень непросто. Не успели. Сосредоточение и подготовку контрудара Юденич и Баратов сумели произвести в удивительно сжатые сроки, и 4.8 казачьи полки, проскочив Даярский проход, обрушились на выдвигаемые к нему фланговые турецкие части, а следом форсированным маршем в Алашкертскую долину спешила пехота. Дивизии Керим-паши увлеклись преследованием и зарвались, растянули коммуникации, тылы и артиллерия отстали. Мощный удар во фланг стал для них полной неожиданностью, и войска Баратова, громя их, стали углубляться в боевые порядки врага. Пожалуй, еще большей неожиданностью стало то, что преследуемые части Огановского, уже сброшенные со счетов, которые, казалось, остается лишь гнать и добивать, вовсе не утратили боеспособности. 2-я казачья дивизия Абациева, пехота, пластуны без перегруппировки, без пауз вдруг развернулись и котнратаковали в лоб движущиеся за ними корпуса Халил-бея и Хамди.
      Баратов же 5.8 повернул не на северо-восток, где была основная масса турецких войск, а на юго-восток, углубляясь им в тылы и перехватывая пути сообщения. Свои силы он двинул тремя колоннами. Три казачьих полка под командованием ген. Рыбальченко ринулись на Дутах, пехота под командованием ген. Воробьева устремилась к перевалу Клыч-Гядук, а севернее прикрывала ее колонна Федюшкина из 1-го Кубинского казачьего полка с приданными батальонами. Турки пытались их остановить, бросая наперерез резервы и снимая части с наступления. Ожесточенные бои разыгрались у перевала Мергемир. Но атакующие русские громили вражеские полки по очереди, по мере выдвижения, и углублялись дальше. 7.8 пехота взяла и прочно оседлала Клыч-Гядук, а конница, прорвавшись еще южнее, захватила г. Дутах.
      Турецкие коммуникации по долине Евфрата были перерезаны, прорыв был таким неожиданным, что в Дутахе захватили турецкие тыловые обозы, часть отставшей артиллерии, отбили все обозы, потерянные 4-м корпусом. Даже взяли 300 лейтенантов, только что выпушенных из Стамбульского училища и направлявшихся в действующую армию. Перед турками вместо победы замаячила реальная перспектива окружения и полного разгрома. К 8.8 они откатились назад на 30 - 35 км, к Палантекену, пытаясь закрепиться и организовать оборону. Но были уже отрезаны от своих тылов и заметались, поспешно выбираясь из Алашкертской долины окольными путями и горными тропами. Керим-паше все же удалось избежать окружения - но только ценой быстрого отступления. К тому же, как уже отмечалось, у Огановского не было связи с дивизиями Шарпантье и Назарбекова, и они получили приказ о контрударе с запоздением. Но все равно разгром был впечатляющий. Турки бросали повозки, имущество, потеряли несколько тысяч убитых и раненых, 10 тыс. попало в плен. Широкомасштабное летнее наступление противника было сорвано.
      Развивать дальнейшее преследование Юденич не стал. Ведь выделение сил Баратову произошло за счет ослабления центральной группировки, удаляться им было рискованно, а снабжать войска в разоренном краю затруднительно. А части 4-го корпуса были крайне утомлены непрерывными боями, стокилометровыми маршами, недоеданием, тыловое хозяйство находилось в полном расстройстве, боеприпасы израсходовали. И на рубеже Дутаха операция была прекращена. За эту победу - единственную в трагическое лето 15-го главнокомандующий Кавказской армией Воронцов-Дашков и ее командующий Юденич были удостоены ордена Св. Георгия III степени. Впрочем, некоторых результатов турецкие стратеги все же достигли. Армия Юденича израсходовала драгоценные накопленные боеприпасы, использовала подготовленные резервы - и удар на Эрзерум снова приходилось откладывать.
      41. "ВЕЛИКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ"
      Данные о потерях русских войск в разных источниках приводятся различные, и чаще всего - огромные. Столько-то миллионов убитых, раненых, пленных. Иногда цифры берутся из высказываний тех или иных общественных деятелей, строивших какие-то собственные предположительные оценки, а западная литература пользуется германскими данными, согласно которым все русские вооруженные силы были уничтожены даже не один, а несколько раз. Но вот только почему-то очень редко можно встретить настоящие данные учета потерь, который велся в российской армии. Хотя время-то было еще не советское, и учет этот был весьма скрупулезным. Погибших и выбывших из строя по другим причинам считали поименно, с точностью до каждого человека. Конечно, в войну эти цифры были строжайше засекречены. Но потом-то открылись. И тем не менее пользуются ими единицы, а большинство авторов продолжает по инерции переписывать сомнительные данные из вековых наслоений всевозможных частных мнений и прочих "общепризнанных" источников.
      Но мы подобным методикам следовать не будем и приведем реальные цифры. Так вот, на 1.7.1915 г. русские армии на всех фронтах потеряли 1 650 942 человека. Из них убитыми - 192 763. Ранеными и больными - 894 653. И пропавшими без вести (по большей части - очутившимися в плену) - 563 526 чел. Да, цифры огромные. Но все же куда скромнее "общепринятых". И учтем, что это - все вместе, и Восточная Пруссия, и Галиция, и сражения в Польше, и Сарыкамыш, и Августовские леса, и Карпаты, и Горлицкий прорыв. Приведем и сравнение - Германия за тот же срок потеряла около 500 тыс. убитыми и свыше 1 млн. ранеными. Причем цифры тоже не пропагандистские - их привел в своих дневниках гросс-адмирал Тирпиц, работавший в Ставке кайзера, и надо думать, вряд ли он стал бы завышать собственные потери. Хотя в принципе, все логично - немцы чаще наступали, а значит и урон несли более значительный. Правда, данные Тирпица включают и Западный фронт, но на русском следует добавить и австрийцев, и турок. Сводных данных по их армиям на этот момент времени автору найти не удалось, однако очевидно, что и у них потери были очень весомыми.
      Как видим, несмотря на тяжелые утраты, ни о каком одностороннем избиении, как это порой представляет псевдоисторическая литература, речи не было. Наоборот, противнику на Востоке доставалось куда больше, особенно в начальный период войны, когда не наложился кризис боеприпасов и вооружения. На всех театрах войны летом 1915 г. действовали 342 дивизии Антанты против 272 (по другим данным - 293) дивизий Центральных Держав. Правда, надо учесть, что 36 итальянских дивизий играли весьма незначительную роль, а из 78 британских некоторые еще формировались или были разбросаны по колониям. Что же касается главных фронтов, то на Западном против 150 дивизий французов, англичан и бельгийцев немцы оставили 90 пехотных и 1 кавалерийскую дивизии. А на Восточном против 112 русских было сосредоточено 107 пехотных (63 германских и 44 австрийских) и 24 кавалерийских дивизии.
      С обеих сторон здесь действовали по две большие группировки. У русских - Северо-Западный и Юго-Западный фронты, у противника - Обер-Ост (Восточный фронт) под командованием Гинденбурга и Людендорфа, и германо-австрийский Галицийский фронт под командованием Конрада, но через Макензена управляемый и Фалькенгайном. Общая линия противоборства протянулась на 1400 км. 5-я русская армия, а против нее германская Неманская армия, занимали позиции в Прибалтике от устья р. Венты, и с севера на юг, до среднего течения Немана. Дальше, тоже примерно с севера на юг, от Немана до Вислы, шли участки 10-й, 12-й и 1-й русских армий. Которым противостояли, соответственно, германские 10-я, 8-я и 12-я. За Вислой, на левом ее берегу, фронт поворачивал на юго-восток. Тут стояли 2-я и 4-я русские, а против них - 9-я немецкая, 1-я австрийская и группа Войрша. От устья Сана до Днестра располагались 3-я русская армия и 8-я. Против них действовала группировка из 11-й германской, 4-й, 3-й и 2-й австрийских армий. А дальше, по Днестру и Пруту, держались 11-я и 9-я русские, противостоявшие Южной германской и 7-й австрийской армиям.
      В конце июня германское верховное командование решило прекратить атаки в Галиции и изменить план действий. Как писал Фалькенгайн, возникали опасения, что "операции против русских могли затянуться до бесконечности". А в это время стали поступать сообщения, что французы начинают готовить новое наступление. И срок его немцы угадали довольно точно - сентябрь. Значит, осенью могли потребоваться переброски войск обратно во Францию. И Фалькенгайн рассуждал: "До сих пор главный нажим направлялся с запада на восток. Оставаясь на этом направлении, вполне было возможно отобрать у противника дальнейшую территорию. Но нанести ему действительный вред на широких равнинах Волыни за время, имевшееся в нашем распоряжении, едва ли было достижимо". Зато успехи в Галиции сделали возможным другой вариант. После продвижения Макензена к Бугу линия фронта приобрела форму дуги, выгнутой на запад, и в основании достигавшей 300 км. Фалькенгайн предложил, чтобы Макензен теперь изменил направление - наступал не на запад, а на север, между Бугом и Вислой. А навстречу будет нанесен удар с Нарева силами группировки ген. Гальвица. Таким образом, армии русских в Польше попадут в "клещи" и будут уничтожены.
      Гинденбург и Людендорф возражали. Предлагали главный удар наносить не на Нареве, а гораздо севернее, с плацдарма, который у них получился в Прибалтике. Совершить охват более глубокий, чтобы русским было труднее вырваться. Войсками Неманской армии наступать с запада на восток, обойти с севера крепость Ковно (Каунас), взять Вильно (Вильнюс), а затем развивать удар на Минск. Прижать русские армии к болотам Полесья и здесь разгромить. Фалькенгайн же считал такой грандиозный охват нереальным. Указывал, что удар левым крылом, как и прошлые подобные попытки, приведет лишь к местным тактическим успехам. А нужен был крупный стратегический выигрыш - такой, чтобы вывел Россию из войны. Что при окружении нескольких армий в Польше полагалось вполне достижимым. Предложение Гинденбурга было отклонено, ему предписывалось все резервы передать в 12-ю армию Гальвица, а другие операции приостановить. Командование Обер-Вест директиву выполнило наполовину. Начало готовить наступление Гальвица, но было убеждено, что оно сможет решить лишь второстепенные задачи, и стало одновременно подготовлять бросок Неманской армии - сил у нее хватало.
      Ну а Макензен 26.6 стал разворачиваться на север и двинулся вдоль Буга, рассчитывая с ходу разгромить отступившую 3-ю армию Леша, уже измочаленную в предыдущих боях. Завязалось упорное сражение у Томашова. Но этот удар Алексеев сумел парировать, сформировав из резервов и войск, переброшенных с других участков группу ген. Олохова, нанесшую контрудар по правому флангу наступающих немцев и австрийцев, взяв значительное количество пленных. И к 29-30.6, в четырехдневных упорных схватках противника здесь остановили. Макензен попытался перенести тяжесть удара со своего правого фланга на левый, произвел перегруппировку, и 1.7 атаковал у Красника, на стыке 3-й и 4-й армий. Русским войскам пришлось тяжело. Их батареи вообще молчали - больше не было снарядов. И немцы, пользуясь этим, стали выводить свои батареи на открытые позиции, вести огонь прямой наводкой с 1 - 2 км. Леш на это отвечал, чем мог,- в его частях стали создаваться группы пулеметов, которые выдвигались вперед и били вражеских артиллеристов. Однако и германские части постепенно выдыхались, атаковали все менее интенсивно, и на этом участке их тоже удалось задержать. А на Юго-Западном фронте в это время 11-я армия Щербачева нанесла вдруг на Днестре у г. Журавно неожиданный контрудар. Опрокинула зарвавшиеся в преследовании дивизии Южной армии Линзингена и отбросила назад, взяв 20 тыс. пленных. Австро-германское командование сразу занервничало, опасаясь более крупного наступления русских. А Макензен 8.7 приостановил операцию у Красника, чтобы подготовить удар более тщательно.
      Русское командование правильно оценило поворот ударной группировки в Галиции. Конечно, знало оно и о накоплении вражеских сил на северном фланге дуги. План "клещей" был очевиден. Ставка и Алексеев отдавали себе отчет и в том, что без снарядов и при остром дефиците вооружения остановить немцев будет нереально, а контрудары окажутся неэффективными. Поэтому Алексеев еще 5.7 получил разрешение оставить Польшу. Но требовалось выиграть время, чтобы эвакуировать хотя бы самое ценное. Да и не столь уж это простое дело - отступить. Вот что пишет, например, такой военный специалист, как маршал И.Х. Баграмян: "Недостаточно искушенному в военном деле человеку отступление кажется более простым делом, чем наступление. Но это далеко не так... Отход угнетает солдата: нет ничего горше сознания, что враг на этот раз оказался сильнее тебя, и вот уже топчет родную твою землю, а ты пока не можешь положить конец этому... С военной точки зрения отступление сложнейший маневр. Надо суметь перехитрить противника, из-под самого его носа вывести войска с минимальными потерями. И все это в условиях, когда инициатива находится в руках врага, когда трудно определить, где он готовит очередной удар, где собирается устроить тебе ловушку".
      Ну а в условиях июля 1915 г. отступать, оставив хорошо укрепленные позиции и имея за спиной две мощных, изготовившихся к удару неприятельских группировки, было равносильно самоубийству. Немцы ринулись бы в преследование, легко прорвали порядки откатывающихся войск, и как раз и смогли бы осуществить свой план окружения. Поэтому Алексеев решил отступление вести поэтапно, и лишь после того, как удастся затормозить противника и сбить его первоначальный порыв. 13.7 в районе Прасныша перешла в наступление армия Гальвица. Она насчитывала 10,5 полнокровных дивизий (180 тыс. штыков и сабель) и 1264 орудия. Противостояла ей 1-я армия - 7 дивизий неполного состава при 317 орудиях. Причем у русских оставалось по 40 снарядов на ствол, у немцев же их было в избытке. И для организации артподготовки сюда был направлен лучший кайзеровский артиллерист ген. Брухмюллер. На русские позиции обрушился шквал огня и металла. Однако соединения 1-й армии упорно сопротивлялись, часто переходили в контратаки. Германская артиллерия сравнивала с землей окопы - но наши солдаты занимали оборону в воронках от тех же германских снарядов. Каждое селение, каждый дом превращались в опорный пункт, и немцам приходилось штурмовать их, неся большие потери. За 2 дня сражения Гальвицу удалось пробиться лишь ко второй позиции русских.
      В то же время 8-я германская армия в очередной раз попыталась взять Осовец. Крепость опять долбили орудия всех калибров, по ней было выпущено 200 тыс. снарядов. А она держалась. И атаки после бомбардировок встречала точными залпами своих батарей. Немцы применяли здесь и газы. Но и они не давали решающего эффекта. Отравляющими веществами можно было воздействовать лишь на передовые позиции, после чего газ сползал в долину р.Бобра и скапливался там, растекаясь по низинам. В окрестных лесах и болотах погибло все живое. Деревья стояли расщепленные и обугленные, как в кошмарном сне. А крепость жила. Врага, рассчитывающего взять перепаханные и протравленные передовые траншеи, опять накрывали артогнем и тех, кто после этого уцелел, выбивали контратаками. Пробовали достать защитников и с дальних дистанций химическими снарядами. И снова не получалось. Люди приспособились спасаться от близких выбросов отравы в пузырях воздуха, образующихся в бронеколпаках орудий и под сводами казематов. И пережидали, пока газ стечет - форты располагались на возвышенностях, а хлор тяжелее воздуха, оседает вниз.
      15.7 перешла в наступление и группировка Макензена на южном фланге дуги. Теперь она насчитывала 4 армии. Сюда прибывали все новые подкрепления, и из состава разросшейся 11-й была выделена еще одна, Бугская армия. А кроме 4-й австрийской Макензену придали и 1-ю, перебрасывая ее сюда из-за Вислы. Она развертывалась в районе Сокаля для обеспечения правого фланга группировки - чтобы не повторилось истории с контрударом, как под Томашовом. И должна была наступать в стык между Северо-Западным и Юго-Западным фронтами. Но и у Макензена продвижение пошло куда медленнее, чем ожидалось, завязались упорные бои под Красноставом. Тирпиц отмечал в дневнике, что "на Востоке... гвардейская пехота опять понесла тяжелые потери". А 19.7 пришел к выводу: "Мы здорово увязли на Востоке". Если южной группировке, преодолевая сопротивление, все же удавалось теснить русских, то на северном фланге армия Гальвица фактически застряла. Несмотря на численное и материально-техническое превосходство, русские войска в течение 6 дней сумели сдерживать ее атаки, немцам здесь удалось продвинуться всего на 7-8 км.
      Зато переброска 1-й австрийской армии на помощь Макензену создала подходящие условия для начала планомерного отступления Северо-Западного фронта. Ведь она стояла против 4-й русской. А чтобы прикрыть брешь, немцы должны были растянуть на юг фронт своей 9-й армии - стоявшей против 2-й русской. Давление противника на всем центральном участке ослабло, и Алексеев 19.7 отдал приказ об отходе 2-й и 4-й армий за Вислу, что можно было теперь сделать без особого риска. А 22.7, когда этот маневр был выполнен, стал оттягивать назад и войска на флангах. По его директиве 1-я и 12-я армии отступали на рубеж р. Нарева, а 3-я и 13-я (образованная из группы Олохова) - на линию Люблин - Холм - Владимир-Волынский.
      Однако серьезно осложнило положение то самое "самостийное" наступление в Прибалтике, которое все же начал Гинденбург вопреки планам Фалькенгайна. Для русского командования оно стало неожиданным, в схему "клещей" никак не вписывалось, все наличные резервы были привлечены к Польше, и эта операция стала развиваться успешнее, чем у Гальвица. 20.7 после шквальной четырехчасовой артподготовки Неманская армия атаковала русские позиции на р. Дубиссе, нацеливая удар в стык между 5-й и 10-й русскими армиями, прикрытый кавалерийскими корпусами Казакова и Тюлина. Три атаки были отбиты, но к вечеру обороняющимся конникам пришлось оставить позиции - да их уже и не было, позиций, все перепахали снарядами. В специфических условиях Литвы и Латвии Людендорф применил новую тактику, выработанную по опыту прошлой операции. По сути ту же, что использовало потом германское командование в 1941 г. - но только еще без танков. При отсутствии сплошного фронта, когда русские части перекрывали редкие дороги в лесах и дефиле в озерах и болотах, немцы стягивали к какому-либо узлу сопротивления, отделенному этими лесами от соседей, значительное количество артиллерии, выбивали "пробку", после чего по открывшемуся пути бросали вперед сильные подвижные соединения - кавалерию, велосипедистов, пехоту на телегах. И наши войска, защищающие соседние дороги и проходы, тоже должны были далеко отходить, поскольку враг прорывался в их тылы.
      Силы Неманской армии в ходе продвижения разделились на две группировки. Северная пыталась охватить левый фланг 5-й армии и заставляла его отступать. Южная стремилась прорваться на восток, во фланг 10-й армии. Русское командование, маневрируя имеющимися силами, наносило контрудары, и населенные пункты порой по несколько раз переходили из рук в руки. Развернулось сражение под Шавли (Шауляем). 10 дней шли бои за Митаву (Елгава). С большим трудом немцам удалось взять оба города, но на этом их наступление выдохлось, прорывы были локализованы, и намеченной цели выхода в глубокий тыл Северо-Западного фронта - Гинденбургу достичь на удалось. Зато удалось другое - вместо узкой приморской полосы в Прибалтике образовался значительный плацдарм, достаточный для развертывания крупных объединений. И кайзеровская Ставка, учитывая затруднения на Нареве, согласилась перенести главные усилия сюда. На август начали готовиться новые удары. Один - на Ригу, во взаимодействии с силами флота. Другой - на Ковно и Вильно.
      На всем протяжении Северо-Западного фронта кипели жаркие схватки. Противник засыпал русские позиции тяжелыми снарядами, применял газы. Противогазов еще не было. По опыту англичан вышла инструкция, рекомендующая использовать ватно-марлевые повязки, но они оказывались недостаточно эффективными. И русские солдаты и офицеры придумывали свои способы защиты наваливали на бруствер хворост, а когда газовое облако приближалось, поджигали, держась поближе к кострам. И восходящий поток горячего воздуха приподнимал облако, оно перетекало над головами людей. Кстати, и немцы применили "новшество". Перед газовой атакой солдатам выдавали специальные дубинки, чтобы не тратить патронов и добивать отравленных. А часто, чтобы воздействовать на психику, пугали обычным дымом, поджигая кучи торфа или тряпок. Однако прорывов с выходом на оперативный простор у врага не получалось. Шло медленное "прогрызание" обороны, а наши части отходили и занимали позиции на новых рубежах.
      В Литве, когда германская конница с пехотным полком с налета захватила станцию Трошкуны (Трошкунай), против нее был брошен 5-й Каргопольский драгунский полк. Разгромив 3 эскадрона противника, взял станцию и атаковал местечко Трошкуны, но был отбит. Между станцией и местечком осталось несколько километров нейтральной земли, на которой немцы разместили полевой караул и корректировщиков огня. Уничтожить их вызвались пятеро "охотников" (добровольцев) - старые опытные унтера Мешков и Чернов, ефрейторы Фирсов и Петров и рядовой Рокоссовский. Ночью подползли и перебили отделение германцев. И заняли оборону во вражеских окопах. Утром противник попытался вернуть позицию - его встретили огнем винтовок и трофейного пулемета. Немцы предприняли несколько атак, стали обстреливать захваченную высотку тяжелой артиллерией. Но пятеро смельчаков держались до вечера и лишь под покровом темноты отошли к своим - причем без потерь. За этот подвиг Рокоссовский был награжден Георгиевской медалью IV степени.
      А в боях, разыгравшихся под Таржимехи, отчаянно дрался 3-й Хоперский полк. Казаки встретили атаку врага своей контратакой в пешем строю, а начальник пулеметной команды сотник Шкуро со своими "максимами" под обстрелом вылетели на конях впереди наступающих хоперцев, лихо развернулись на фланге немецких цепей и стали поливать их очередями. В этой схватке Шкуро был ранен в живот, и от смерти его спас кинжал на поясе черкески пуля попала в него и отклонилась, лишь вспоров брюшину. Героически держался Осовец. Армия Гальвица, потеряв около 60 тыс. чел., треть своего состава, к началу августа заняла переправы через Нарев, но на этом и остановилась, не в силах продвинуться дальше. На участке 2-й армии, под Горалем на Висле, стоял насмерть Гренадерский корпус - без снарядов, отбиваясь штыковыми. 3-я и 13-я армии отражали ожесточенные атаки Макензена на линии Люблин - Холм, прикрывая войска, находящиеся под Варшавой и не давая противнику замкнуть кольцо. Командование противника начало перераспределять силы и смещать направление ударов.
      Германская Бугская армия обрушилась на русских у Холма, сумела сокрушить и отбросить части, оборонявшиеся между р.Вепрж и Буг, и углубиться на север, захватив г. Влодава (южнее Бреста). Здесь немцы навели мосты и попытались форсировать Буг, чтобы выйти в тылы русского фронта. Алексеев этот успех парировал, стянув к месту переправы пехотные части и бросив их в контратаки. А молчание нашей артиллерии тут по мере сил компенсировала авиация. Многие самолеты в боях вышли из строя из-за аварий, отсутствия запчастей, были сбиты. И в 3-й армии из трех авиаотрядов к этому времени остался один - 31-й, в котором было 5 аэропланов. Но они сделали невозможное. Содействуя атакам своей пехоты, только за один день 1.8 произвели по 6 вылетов, бомбили мосты, расстреливали из пулеметов переправляющихся немцев. То же повторилось 2.8. Приземлившись на своем аэродроме, заправившись горючим и приняв боезапас, летчики тут же взлетали снова. И за 2 дня сбросили на переправы 250 пудов бомб (4 тонны), израсходовали 3 тыс. патронов. Немцы так и не смогли перебросить через реку значительные силы, и было выиграно время, позволившее подтянуть резервы и организовать прочную оборону. Форсировать Буг неприятелю не удалось.
      Но положение стало еще более угрожающим. Основание дуги при глубине 190 км уменьшились теперь до 200 км - от Осовца до Влодавы. С севера враг в районе Ломжи находился в 30 км от ключевой железной дороги Варшава Вильно, с юга в нескольких местах опасно приблизился к другой магистрали, ведущей на восток, Варшава - Минск. И 5.8 Алексеев приказал оставить Варшаву. По ее улицам провели несколько лучших сибирских дивизий, введя в заблуждение вражескую разведку. Германское командование сочло, что Варшаву будут отстаивать до последнего. А те же дивизии скрытно грузились в эшелоны и отправлялись на восток. 6.8 в польскую столицу вступили немцы неуверенно, с оглядкой, ожидая подвоха. Как вспоминал Тирпиц, в германской Ставке радость по поводу взятия Варшавы получилась "неполная", поскольку "заняли только западную часть, а русская армия смогла в основном выйти из окружения". А Алексеев, предвидя, что очередной удар готовится в Прибалтике, решал теперь двойную задачу. Выводил войска из Польши и сосредотачивал их на своем правом фланге. Прежняя 12-я армия расформировывалась, и часть соединений направлялась к Риге, где создавалась новая 12-я под командованием Радко-Дмитриева. Еще одну сильную армейскую группу Алексеев сосредотачивал у Вильно, чтобы отразить германское наступление на этом участке и нанести фланговый контрудар под основание всей группировке врага в Прибалтике.
      Фронт приблизился к линии приграничных русских крепостей. Но здесь надо сделать некоторые пояснения. По доктринам XIX в. крепости как основу долговременной обороны строили все европейские страны. Но по мере развития военной техники уже становилось ясно, что они морально устаревают. А перестройка и переоборудование подобных "сухопутных линкоров" оказывалась делом чрезвычайно дорогим. И в начале ХХ в. - тоже во всех странах - начали модернизировать лишь важнейшие из них, а остальные упразднять. В России упразднялись и разоружались крепости Варшава, Ивангород, а оставлялись и подлежали усилению Ковно, Гродно, Осовец, Брест-Литовск и Новогеоргиевск. А в ходе армейской реформы 1906 г. были расформированы специальные крепостные полки, составлявшие их гарнизоны. Было решено, что при необходимости оборону займут полевые войска или ополченцы. А переоборудование крепостей требовало огромных вложений и шло очень медленно. Так, Новогеоргиевск считался самой сильной крепостью, имел железобетонные казематы и перекрытия. И как раз поэтому его дополнительно укреплять не стали, хотя возводились фортификации давно, и были рассчитаны по максимуму на попадания шестидюймовых снарядов (152 мм). Успели основательно доработать Осовец и Ковно, в Гродно к началу войны работы еще не были закончены, а в Бресте и не начинались, тут укрепления были еще не бетонными, а кирпичными (и таковыми оставались в 1941 г.).
      Первая мировая показала, что это, собственно, было и бесполезно. Вполне современные крепости на Западе не могли долго держаться под огнем 350- и 420-мм махин. Но был и обратный пример - Осовец, где долговременные укрепления удачно сочетались с полевой обороной. И при планировании отступления Алексеев не стал пытаться удерживать старые упраздненные крепости, Варшаву и Ивангород. Но Новогеоргиевск (Модлин), расположенный в 30 км от Варшавы, при слиянии Вислы и Буга, и очутившийся на самой вершине фронтовой дуги (а после сдачи польской столицы - на острие узкого выступа), получил приказ обороняться. Кто принял это решение, трудно сказать. В одних источниках называется Алексеев, в других - Верховный Главнокомандующий. Неизвестны и причины, по которым оно было принято. Может быть, надеялись на повторение сценария Осовца - Новогеоргиевск был куда более крупной крепостью, имел около 300 орудий, значительный запас снарядов (которые, к сожалению, нельзя было отдать армии - на фортах стояли стационарные морские орудия других калибров). Впрочем, можно высказать еще одно предположение. Что, как это ни горько, Новогеоргиевском русскому командованию пришлось пожертвовать вполне сознательно. Чтобы задержать немцев и выиграть время для отступления остальной армии. Позволить отойти соединениям, обороняющимся на Нареве и оставшимся на левом берегу Буга.
      Фактически крепость был обречена. В отличие от Свешникова, опиравшегося на стойкий и хорошо обученный гарнизон, у коменданта Новогеоргиевска генерал-лейтенанта Де Витта имелось лишь несколько ополченских дружин и потрепанная дивизия в 8 тыс. штыков. С последними прорвавшимися эшелонами сумели подбросить подкрепления - 6 тыс. ополченцев и 100 прапорщиков, даже не разобранных по подразделениям. Де Витту пришлось формировать из них сборные команды и посылать на позиции, когда немцы уже атаковали. При первом же натиске полевая оборона на флангах была прорвана, и 12.8 враг взял крепость в кольцо. А дальше подвезли "Толстые Берты", для руководства осадой прислали ген. Безелера, бравшего Антверпен. И пошло. По очереди, систематически. Перекрытия, не рассчитанные на такие калибры, прошибались и крушились. Один из фортов рухнул с первого, хорошо рассчитанного залпа... И тем не менее крепость держалась неделю. Целую неделю. И неделю поистине драгоценную. Ведь у немцев уже не было излишков сил, чтобы оставить корпус-другой для блокады и маршировать дальше. Эти самые корпуса, скованные под Новогеоргиевском, ослабили группировку, необходимую для преследования русских войск, и за неделю те успели отойти далеко на восток.
      В это время, 11.8, немцы перешли в наступление и в Литве. Форсировали р. Невяж (Нявежис), правый приток Немана, и завязали бои у г. Вилькомира (Укмерге). К такому развитию событий Алексеев был готов. И армейская группа у Вильно, усиливающаяся за счет частей, выходящих из Польши, разворачивалась для ответных действий. Но хорошо задуманный контрманевр был сорван катастрофой с крепостью Ковно. Вот здесь-то как раз имелись все условия такой же прочной обороны, как в Осовце. И система рек, прикрывающих крепость,- с одной стороны Неман, с другой - р. Швянтойи. Ковно не было изолировано и окружено, рядом держали фронт полевые войска. Но сказался "человеческий фактор". Когда немцы подвезли осадную артиллерию и начали бомбардировку, комендант крепости престарелый ген. Григорьев настолько ошалел от страха, что уже не контролировал собственных действий и попросту сбежал, его несколько дней не могли найти. О бегстве коменданта стало известно гарнизону, что совершенно деморализовало солдат. И помощники у такого командира оказались соответствующие. Растерялись, и вместо того, чтобы организовать отпор врагу, искали коменданта и запрашивали указаний. А немцы времени не теряли, полезли на штурм и проникли в крепость. 18.8 Ковно пало. Но ведь "крепость" - это не средневековый прямоугольник стен с башнями, ее форты и орудия прикрывали участок в десятки километров. Сломалась вся система обороны в Литве - во фронте оказалась брешь, куда хлынул противник. А Григорьева жандармы обнаружили в 100 км от фронта, в Вильно, где он, совершенно потеряв голову, сидел безвылазно в номере гостиницы "Бристоль". Получил 15 лет за дезертирство.
      А на следующий день сдались остатки защитников Новогеоргиевска. Германская пропаганда громко трубила об этой победе. Писали о 90 тыс. пленных, в том числе 30 генералах, о 700 взятых орудиях. Что было, разумеется, чрезмерным преувеличением. Такого количества войск у Де Витта, по должности - начальника дивизии, никогда не было. И уж тем более не могло быть стольких генералов, когда у него и офицеров-то не хватало. К тому же, по словам участников событий, из тех, кто действительно защищался в крепости, после недели непрерывного сражения уцелели немногие... Видимо, немцам очень уж хотелось изобразить взятие Новогеоргиевска адекватным реваншем за Перемышль, и к гарнизону приплюсовали всех пленных, взятых в западной оконечности выступа, да захваченных в Варшаве генералов-отставников или не успевших выбраться административных начальников. А среди пушек посчитали и допотопное старье, сваленное в крепостных арсеналах в ожидании переплавки.
      Однако в противоположность Ковно, Новогеоргиевск сделал свое дело. За то время, пока он сковывал немцев, главные силы русских армий вышли из польского "мешка". Вышли систематически, организованно. Оставил свои полуразрушенные укрепления и гарнизон Осовца, до последнего момента удерживавший правый фланг выступа. Дальнейшая оборона крепости становилась бессмысленной - неприятельские части уже приближались к ней с тыла. Тем не менее и "взятие" Осовца (пустого) немцы не преминули объявить "феноменальным триумфом" Гальвица. Хотя в данном случае дело обстояло наоборот. Маленькая крепость, несмотря на все бомбардировки и количество положенных в атаках на нее германских солдат, продержалась 6,5 месяцев! И осталась непобежденной, гарнизон ушел по приказу. (Генералу М.С. Свешникову суждено было пережить все смуты, впоследствии он преподавал в академии им. Фрунзе).
      Но отступление само по себе очень тяжело сказывалось на состоянии войск. Солдаты топали, не зная куда, отмеряя ногами десятки километров. Подрывал дух безответный и безнаказанный огонь германской артиллерии. Были далеко не единичные факты деморализации, сдачи в плен целыми ротами, особенно там, где командиры оказались не на высоте или выбиты. А каково было тем, кого бросали в контратаки, чтобы спасти положение на каком-то соседнем участке? Солдатам же не объяснишь, что деревня, на которую предстоит наступать, на самом деле вовсе и не нужна. Наоборот, приходилось внушать, что нужна. И ее берут, потеряв половину личного состава. А потом получают приказ отступать. Потому что дело сделано, противник оттянул сюда резервы, что позволило выбраться из беды соседям. Но ведь те, кто атаковал, этого не знают. Они знают лишь, что одержали победу,- и вот тебе, из-за чьей-то глупости наверху все насмарку...
      Или, скажем, 10-я армия, отразив в мае вражеские удары, занимала в Августовских лесах очень сильные позиции, построенные профессионалами-саперами, оборона была в несколько полос, месяц ее наращивали и совершенствовали. И вдруг, безо всяких атак неприятеля,отступать (когда пало Ковно). И рождались слухи - "измена"! Или "глупость"... Что опять-таки вызывало неуверенность, оборачивалось случаями паники и сдачи в плен. И тыловая "общественность" была недовольна, обвиняла Алексеева в "мании отхода", в том, что он "сохраняет живую силу, но топит дух". Однако прорыв под Ковно потребовал еще более глубокого отступления, чем предполагалось изначально. Ставка покинула Барановичи и перебазировалась на 300 км восточнее, в Могилев. А Алексеев 28.8, когда немцы вышли примерно на линию современной польско-белорусской границы, приказал без боя эвакуировать крепости Гродно и Брест-Литовск, устаревшие и способные стать лишь ловушками для гарнизонов. Причем в Бресте пришлось бросить большие склады войскового имущества, вывезти их уже не смогли, а уничтожить не успели.
      30.8 Алексеев издал директиву об отводе фронта на рубежи Гродно Пружаны - верховье р. Ясельда (приток Припяти). И зная, насколько непопулярны в стране подобные его решения, отдав этот приказ, обратился к Верховному Главнокомандующему с просьбой об отставке. Которая не была принята. Ведь в Ставке хорошо понимали, что Михаил Васильевич сделал невероятное. В жутких условиях снарядного, винтовочного голода, без подкреплений, спас фронт от полной катастрофы, и несмотря на большие потери, сумел не только вывести армии из-под ударов, но и сохранить их боеспособность. Если на маршах, во время отходов, части порой заражались пессимизмом, оказывались легко подвержены панике, то стоило им встать на позиции, почувствовать плечо соседей, восстановить управление, связь и тыловое обеспечение, как они снова были готовы сражаться. И лучше всего об этом свидетельствуют сами немцы - в мемуарах их военачальников то и дело упоминаются "упорство", "воля", "отчаянная решимость" русских войск. Описывается и "парадокс" - вместо того, чтобы сломив сопротивление обороняющихся, гнать их чем дальше, тем легче, германские дивизии по мере своего продвижения встречали "все более сильное" сопротивление. Хотя в принципе подобное явление вполне объяснимо - ведь "прорывов" как таковых было мало, соединения отводились планомерно, на заранее выбранные рубежи, линия фронта сокращалась и уплотнялась. А наступающие выдыхались, тоже несли значительный урон, отрывались от тыловых баз и им все труднее было поддерживать свое главное преимущество - в артиллерии.
      И на рубежах белорусских речек противника наконец-то остановили. Причем сами русские не считали себя побежденными. Когда британский представитель ген. Нокс решил поинтересоваться их настроениями и спросил выбранного наугад солдата, что он думеет насчет дальнейших действий после такого поражения, тот отшутился: "А чего? Если надо, будем отступать до Урала. Но и от преследующих армий тогда останется один немец и один австриец. Австрийца, как водится, возьмем в плен, а немца убьем". Несмотря на прославленный "английский юмор", русского юмора Нокс, похоже, не понял. И в ужасе доложил своему командованию, что союзники готовы отступать хоть до Урала. Что же касается германских военачальников, то Фалькенгайн округло писал: "Выполненные операции не достигли вполне своей цели". А Гинденбург (поскольку провалилась идея не его, а Фалькенгайна) подвел более определенный итог: "Русские вырвались из клещей и добились фронтального отхода в желательном для них направлении".
      42. БАЛТИКА И ВОЛЫНЬ
      Русские моряки прекрасно понимали, что захватив такую базу, как Либава, германский флот рано или поздно попытается нанести удар по Риге, а то и по Петрограду, и тщательно готовились к этому. Усиливалась оборона Финского залива - здесь начала создаваться вторая, передовая минно-артиллерийская позиция. Предпринимались и меры по защите Рижского залива. В течение лета осуществлялись и другие операции, обе стороны несли потери. 4.6 немецкая субмарина U-26 лейтенанта Беркгейма, уже имеющего на своем счету крейсер "Паллада", потопила минный заградитель "Енисей". А 2.7 произошел бой у о. Готланд. Талантливый начальник связи Балтфлота контр-адмирал Непенин был энтузиастом разработки и внедрения различных технических новинок и впервые применил радионаведение. В районе действия наших крейсеров был обнаружен отряд вражеских кораблей, за ними установили наблюдение и навели на них свои превосходящие силы. В итоге германские крейсера, получив различные повреждения, ретировались с поля боя, а немецкий минный заградитель "Альбатрос" был выведен из строя.
      В августе обстановка обострилась. Как и предполагалось, одновременно с наступлением в Польше и Литве немцы попытались захватить Ригу. Планировалось взять ее примерно так же, как Либаву - подвести крупные силы флота, бомбардировать взморье, высадить десанты, легкими кораблями проникнуть в устье Двины (Даугавы), и тогда с суши можно будет направить относительно небольшую подвижную группировку, не отвлекая войск с главных направлений, чтобы одним броском овладеть городом. Однако на входе в Рижский залив германский флот встретил многочисленные минные заграждения, понаставленные Колчаком. Пришлось долго и упорно их тралить, а наши моряки всячески препятствовали этому, обстреливали тральщики, бомбили с гидропланов, действовали подводными лодками. И добавляли новые мины, в том числе и под носом у врага, на уже очищенных местах. Немцы потеряли несколько миноносцев, транспортов и тральщиков, ряд их крейсеров в результате подрывов получил серьезные повреждения.
      Корабли Балтфлота, несмотря на подавляющее неравенство сил, дерзко вступали в схватки с прорывающимся противником. Так, 16.8 старенький броненосец "Слава" начал артиллерийскую дуэль с двумя германскими линкорами. Они имели огромное преимущество в количестве орудий, но решили вообще не рисковать и использовать другое преимущество - в дальности огня. Расстрелять русский корабль, оставаясь вне досягаемости его пушек. И тогда команда "Славы" затопила отсеки одного борта. Броненосец накренился, угол подъема орудий увеличился, и снаряды стали ложиться рядом с немцами. После нескольких точных попаданий линкоры предпочли убраться. А 17.8 эсминец "Новик" вступил в бой с двумя новейшими германскими эсминцами, V-99 и V-100. Причем одного загнал на минное поле, тот подорвался и затонул, а другому нанес сильные повреждения.
      Немецкой эскадре все же удалось протралить фарватеры и войти в Рижский залив. Но было выиграно время. Русское командование успело сосредоточить на этом участке дополнительные войска. С 17.8 они были выделены в новый фронт, Северный, главнокомандующим которого стал ген. Рузский. В составе фронта было 3 армии (28 дивизий). 6-я прикрывала побережье, 12-я - Ригу, а 5-я оборонялась восточнее до стыка с войсками соседнего фронта, который стал называться Западным. Успели и организовать береговую оборону хотя бы на важнейших направлениях. А германский флот, не в силах добиться никаких дальнейших результатов, почувствовал себя в ограниченной акватории залива как в ловушке. Негде было укрыться от русских субмарин, а отряд Колчака продолжал ставить мины в самых неожиданных местах. Наверх сыпались доклады, что "в Рижском заливе... велика опасность от русских мин и подводных лодок". Немцы несли новые потери. В числе прочих погибла на минах и самая знаменитая на Балтике субмарина U-26. Огромная вражеская эскадра по сути "потопталась на месте" и 22.8 во избежание более крупного урона покинула Рижский залив. Тирпиц резюмировал: "Насчет Рижской экспедиции я не совсем доволен; она была осуществлена несмотря на мой телеграфный протест, и мы и вправду потерпели фиаско и понесли чувствительные потери без всякой пользы для себя". А кайзер выразился более откровенно: "Мы совершили прыжок в воздух, а русские одержали большую морскую победу". Ну а уход флота, в свою очередь, сорвал и сухопутное наступление.
      В это же время ожесточенное сражение разыгралось и на другом фланге русских фронтов - на Украине. В течение июля положение тут оставалось стабильным. 8-я, 11-я и 9-я армии Юго-Западного фронта стояли на прежних рубежах, по Зап. Бугу, Стрыпе и Днестру. Успели привести себя в порядок и пополниться. Так, в 8-й армии удалось довести состав дивизий с 3-4 до 5-7 тыс. штыков. Однако количество войск здесь уменьшалось по другой причине то одно, то другое соединение забирали на Северо-Западный фронт, чтобы поддержать поредевшие отступающие войска и организовать оборону на новых рубежах. И Иванов был настроен пессимистично, считая свои армии слишком малочисленными, чтобы противостоять врагу, и не надеясь остановить его.
      В августе между германским и австрийским командованием возникли разногласия. Как уже отмечалось, немцы стали склоняться к варианту Гинденбурга и переносу главных усилий в Прибалтику, а на южном фланге перейти к позиционной войне. Конрад возражал и настаивал на продолжении действий на своем участке - предлагал вернуть районы Галиции, все еще остающиеся у русских, а заодно захватить Волынь. К общему мнению стороны так и не пришли, поругались, и Германия вывела войска Макензена из подчинения австрийскому командованию, перебрасывая их на направления, которые считала более важными,- ведь в ходе польской операции немецкие армии тоже были серьезно измочалены, и для реализации новых замыслов приходилось собирать все, что можно. Ну а Конрад решил осуществить свое наступление самостоятельно, только австро-венгерскими частями.
      У русских же ситуация создалась сложная. По мере отступления Западного фронта, между ним и Юго-Западным оказалось Полесье - огромная, заросшая лесами и заплывшая болотами долина Припяти. Которая по всем военным наставлениям того времени считалась непригодной для ведения масштабных боевых действий. И действительно, отходящим соединениям 3-й армии (13-я была расформирована и слилась с ней), чтобы сохранить единство своих сил, никак нельзя было влезать в болота и распыляться по узким, малопроходимым дорогам. Поэтому она, обтекая Полесье, откатывалась на северо-запад. И между ней и правым флангом 8-й армии образовался разрыв в 70 км, прикрытый лишь кавалерией. К тому же, имея этот открытый фланг, Юго-Западный фронт остался выдвинутым вперед по отношению к Западному. А разведка докладывала, что противник готовится к наступлению. И Иванов решил выправить положение, сократив линию фронта и уравняв ее с соседями.
      Армии Брусилова он приказал войти в пределы России на рубеж р. Стырь и правым флангом опереться на г. Луцк - севернее, как считалось, уже начинались непроходимые болота. Соответственно отводились и 11-я армия, на Серет, чтобы сомкнуться с обороной по Стыри, а южнее к ней пристраивалась 9-я. Но как раз этим отходом Конрад и попытался воспользоваться - случай представился превосходный, его дивизии как раз изготовились, и он бросил их вперед, чтобы ударить на отступающих русских, разгромить и на их плечах захватить значительную территорию. Иванов, узнав о начавшемся наступлении, вообще впал в прострацию. Считал уже потерянной всю Правобережную Украину, писал в Ставку рапорты о необходимости эвакуации Киева (до которого оставалось 300 км) и даже Одессы - поскольку, по каким-то его соображениям, враг должен был нанести удар именно туда, чтобы вовлечь в войну Румынию. Ну и тогда вообще конец... А чтобы остановить противника, он выдвигал фантастический проект - выселить и выжечь всю прифронтовую полосу на 100 км в глубину, чтобы неприятель застрял там без продовольствия. Такого ему, конечно, не разрешили, но прогнозы главнокомандующего получали известность, да и без того сам факт очередного вражеского наступления после предыдущих поражений создал на Украине атмосферу крайне нервозную. В Киеве возникла паника, началась эвакуация. Крестьяне, собираясь уходить с насиженных мест, задерживались с посевом озимых. В Подольской губернии (Хмельницкая обл.) жители по распоряжению местных властей, а то и по собственной инициативе копали окопы для войск и ожидали команды для эвакуации.
      Однако опасения не оправдались. Все командармы Юго-Западного фронта были отличными военачальниками и отход организовали четко, с закреплением на промежуточных рубежах. А когда австрийцы ринулись в преследование, то сами крепко получили. Армия Лечицкого нанесла им чувствительный удар на Хотинском шоссе, погнав назад чуть ли не до самых Черновиц, откуда начиналось отступление. А армия Щербачева организовала встречный контрудар под Тернополем, учинив врагу настоящий разгром и взяв 35 тыс. пленных. Кстати, чтобы подбодрить тыловое население, этих пленных отправили в Москву, и по ее улицам провели "парад завоевателей" (Сталин впоследствии перенял и повторил данную идею).
      Но на участке 8-й армии положение сложилось действительно угрожающее. Она была значительно ослаблена, половину ее дивизий забрали на север, в Белоруссию. А у австрийцев после расформирования группы Макензена освободилось 2 армии - 1-я и 4-я. Их он и направил сюда. 1-я атаковала с фронта, а 4-ю Конрад бросил как раз в открытый полесский фланг. Опрокинув кавалерийские заслоны, она взяла Ковель и двинулась в глубь российской территории - даже не пытаясь развернуть в здешних болотах боевые порядки, а компактной массой, по шоссе. Войска Брусилова отступали, жестоко отбиваясь. Командиру 13-го полка Железной дивизии Маркову было приказано прикрывать переправу через Стырь, пока не пройдут свои части, а потом взорвать мост. Но за войсками шли многотысячные обозы беженцев, уже наслышанных о зверствах и насилиях оккупантов. И Марков с одним полком еще целые сутки отбивал атаки многократно превосходящего врага, ожидая, пока не переправится последняя беженская подвода, и лишь после этого счел возможным отступить и уничтожить мост, за что был награжден орденом Св. Георгия IV степени. Отважными кавалерийскими атаками, отбрасывавшими врага, прославился и Белорусский гусарский полк.
      Но части отходили с запада на восток, а в это время с северо-востока, наперерез им, шла 4-я австрийская армия. Брусилов и Иванов от воздушной разведки и кавалерийских частей узнали, что огромные вражеские колонны движутся от Ковеля на Луцк, явно опережая отступающие войска 8-й армии. И Брусилов получил приказ во что бы то ни стало сдержать здесь австрийцев, хотя бы на 3 дня, для чего ему выделили единственный резерв фронта слабый, только что сформированный из ополченцев 39-й корпус. Причем он тоже опаздывал, к Брусилову прибыл только командир, ген. Стельницкий, предусмотрительно выехавший вперед с 2 - 3 батальонами. И командарм послал его в Луцк, придав все, чем располагал сам,- Оренбургскую казачью дивизию. Город имел довольно сильные укрепления, но только с юга, со стороны австрийской границы. А противник подходил с севера. И Стельницкий пошел на хитрость - стал создавать видимость обороны, всеми способами демонстрируя, будто в Луцке много войск. Австрийские авангарды остановились, стали ждать, пока подтянутся собственные крупные силы и тяжелая артиллерию. Но затем все же разобрались, что русских перед ними всего ничего, и ворвались в город. Стельницкий начал отступать и первые эшелоны своего корпуса встретил на станции Клевань, в 17 км от Ровно, где располагался и штаб 8-й армии. И здесь Брусилов решил все же остановить врага, вызвав свою "пожарную команду" - 4-ю Железную дивизию Деникина. А Стельницкому приказал занять оборону по речушке Стубель. Прибывающие солдаты 39-го корпуса прямо из вагонов бросались в бой. Но австрийцы, имея огромное превосходство, громили их по частям.
      21.8, в самый напряженный момент, совершив за ночь 20-километровый марш-бросок, подошла 4-я Железная. И успела вовремя. Фронта фактически не было. От Луцка катились около 2 корпусов австрийцев, сминая ополченцев и спешенную кавалерию. Дорога на Ровно была открыта. Дивизия развернулась по обе стороны от шоссе и с ходу вступила в битву. А Деникин сумел связаться по телефону с Брусиловым. Тот сообщил: "Положение серьезное. Штаб, возможно, эвакуируется в Ровно. Ополченские дружины, которые вы видите, формируются в новый армейский корпус. Но они впервые в бою и не представляют из себя никакой боевой силы. Все же надеюсь, фронт получится довольно устойчивым, опираясь на Железную дивизию. Надо задержать врага". Австрийцы попытались обойти этот импровизированный фронт и ворваться в Ровно с севера. Их разъезд занял село Александрия, в 15 км от города, за ним шла кавалерийская дивизия. И Брусилов перебросил туда Оренбургскую казачью, 3 роты ополченцев, даже свой конвойный эскадрон. Атаками они отразили обход.
      Но у Клевани положение оставалось напряженным. Железные стрелки заняли оборону в центре, на флангах - 100-я и 105-я дивизии Стельницкого. Однако они были неустойчивы, и Деникину приходилось поддерживать их своими частями. А австрийцы подтягивали свежие силы, причем стремились обойти правый фланг, чтобы сомкнуться со своей конницей, дерущейся на северном направлении. В результате Железная дивизия растянула фронт на 15 км и вот-вот его могли прорвать. Деникин решил: "Обороняться при таких условиях невозможно. Только наступать!" И двинул полки в атаку. Потом во вторую. И третью... Сковал таким образом 3 австрийских дивизии и так и не позволил им совершить обход. Лишь используя свое преимущество в артиллерии, враг после ожесточенных боев 8 - 11.9 смог оттеснить его стрелков за р. Горынь. Но за это время Брусилов успел подтянуть другие части, подошли 7-я и 11-я кавдивизии. И Ровно неприятель так и не взял. Прорыв был закрыт, и фронт стабилизировался.
      В 1943 г., когда в эти края пришло с Черниговщины партизанское соединение ген. А.Ф. Федорова, под Клеванью бойцы обнаружили обширное запущенное кладбище русских солдат Первой мировой. И первое, что сделало соединение на новом месте базирования, это привело в порядок могилы, поправило и обновило сгнившие кресты и отдало захоронениям воинские почести в знак преемственности поколений, сражавшихся здесь с теми же захватчиками. Кстати, партизаны этим сразу же завоевали и симпатии окрестных жителей.
      43. АТАКА НА ВЛАСТЬ
      Проблемы, вставшие перед Россией, царь попытался решить не затягиванием административных гаек, а наоборот, более широкой опорой на общественность. Да ведь вроде она поддерживала и сама услуги предлагала. В мае состоялся съезд промышленников, на котором председатель Думы Родзянко выдвинул лозунг: "Все для войны". А в июне было созвано Особой Совещание по обороне из представителей банков, промышленников, общественных деятелей, руководителей военного ведомства. Был организован и Центральный военно-промышленный комитет под председательством депутата Думы А.И. Гучкова, координировавший работу 220 местных военно-промышленных комитетов и объединивший таким образом в общую структуру все заводы и фабрики, работавшие на оборону. А чуть позже возникли Особые Совещания при министрах путей сообщения, топлива и промышленности, земледелия, внутренних дел.
      Чтобы упрочить отношения с общественностью, царь пошел навстречу думцам в политических вопросах и снял ряд министров, вызывавших наибольшее раздражение в общественных кругах - военного министра Сухомлинова (вместо которого был назначен популярный ген. Поливанов), обер-прокурора Синода Саблера, обвинявшегося в связях с Распутиным (его место занял безукоризненно честный Самарин), но расстались с портфелями и лица, которые были вполне на своем месте, всего лищь из-за того, что по самой своей должности вызывали нападки - министры внутренних дел Маклаков и юстиции Щегловитов. По поводу Сухомлинова позже была назначена следственная комиссия под председательством члена Госсовета Петрова. И вскрылись факты многочисленных злоупотреблений, взяточничества, поразительной беспечности генерала - несколько изобличенных шпионов сумели стать его доверенными лицами и бывали у него как дома. Сухомлинов был обвинен в лихоимстве и измене, по окончании следствия предан суду. Измена осталась недоказанной, и министр был осужден за халатность и злоупотребления. Но царь пожалел старика, попавшего в переплет по легкомыслию, и вскоре без особого шума выпустил.
      В принципе поворот к широкому привлечению общественности дал быстрые и неплохие результаты. Уже за первый месяц работы Особого Совещания выпуск снарядов в России увеличился вдвое - только лишь за счет организации и повышения дисциплины поставок. Дальнейшее развитие получила деятельность Земгора. К проблемам снабжения армии он привлек 1300 мелких и средних предприятий, десятки тысяч кустарных мастерских, открывал в войсках питательные пункты, бани, парикмахерские. Создавалось 120 новых заводов под эгидой военно-промышленных комитетов. Однако стоит помнить, что делалось все это отнюдь не бескорыстно. Дельцы, дорвавшиеся до таких кормушек, как ВПК и Земгор, получали колоссальные прибыли и на производстве, и на посредничестве. Скажем, 3-дюймовая пушка, произведенная на казенных заводах, обходилась государству в 7 тыс. руб., а через ВПК - 12 тыс. Но ведь размещение заказов и распределение сырья зависело теперь от тех же ВПК, и они направлялись в частный, а не в государственный сектор. Барыши русских промышленников на поставках достигали порой 300%, а бывало, что и 1000%.
      Изначально капитал Земгора составлял 600 тыс. руб., собранных по подписке - теперь он довел свой бюджет до 600 млн., и уже не частных, а казенных денег, требуя их у государства. И выступая, по сути, тоже посредником, имел на этом солидный куш. Оклады земских чиновников были в 3 - 4 раза выше государственных, а протекающие через них огромные средства расходовались совершенно бесконтрольно, вызывая массу злоупотреблений. Впрочем, это было общей болезнью всех воюющих государств. Сверхприбыли не стеснялись грести предприниматели и во Франции, и в Германии, и в Англии. Так, французские фирмы по производству стали за год увеличили барыши вчетверо. А когда во Франции решили ввести дополнительный налог на сверхприбыли, то прикинули, что увеличение дохода фирм на 20-30% по сравнению с довоенным надо считать не "сверх", а "нормальным". И взяточничество там было вполне легальным - чиновнику, ведавшему распределением заказов, предлагали "войти в долю", по французским законам это не возбранялось, и парижские бизнесмены даже удивлялись, почему русские военные представители с гневом отвергают подобные предложения.
      Но в России была и своя, присущая лишь ей специфика. Если на Западе широкое привлечение предпринимателей и общественности не нарушало строгой военной централизации - само собой подразумевалось подчинение любых частных инициатив правительству вплоть до "диктатуры тыла",- то российские либералы любое вмешательство сверху и попытки контроля расценивали как оскорбление, все ВПК и Земгоры превращались в "государства в государстве". И вместо централизации пошла децентрализация хозяйства. Наконец, если какому-нибудь Рено давали возможность заработать на поставках, ему и в голову не пришло бы быть чем-то недовольным и желать чего-то еще. Русским же промышленникам и обретающейся возле них общественности этого показалось мало. Наоборот, они вошли во вкус "рулить" государственными процессами, и головы закружились. Теперь им захотелось еще и власти. Так что опора на общественность привела не к единению страны, а к нарушению этого единения. Впрочем, уже условного. Милюков перед майским промышленным съездом призывал не оказывать никакой поддержки царскому правительству, но победила другая точка зрения: "Снабдим фронт, отобрав эти функции у правительства". Покажем, мол, на что мы способны, и "тот, кто умеет работать, тот и будет хозяин страны". Но доказывать это только работой было слишком долго и утомительно. Тем более, катастрофу на фронте восприняли как лучшее доказательство, что царская администрация работать не умеет. И в разгар военных поражений началась первая массированная атака на власть.
      В этот момент обострились и другие проблемы - скажем, проблема беженцев. В литературе можно встретить утверждения, будто русские армии при отступлении угоняли население и использовали "тактику выжженной земли", как в 1812 г. Основываются такие данные исключительно на германской пропаганде и действительности не соответствуют. На самом деле существовало распоряжение Ставки об эвакуации населения из прифронтовой полосы, но действовало оно лишь первые 9 месяцев войны. Когда же началось масштабное отступление, в Ставке не могли не понять, во что выльется такая эвакуация. Как раз в мае 1915 г. после Горлицкого прорыва это распоряжение было отменено. И в связи с этим генерал-губернатор Галиции Бобринский отдал приказ: "Не должно быть допускаемо уничтожения сельских построек, не мешающих действию войск, также строго карать грабежи и насилия. В виду отмены принудительного выселения объявлять жителям, что неприятель непременно соберет в свои ряды всех мужчин в возрасте от 18 до 50 лет, и потому желательно добровольное своевременное выселение". Как видим, речь шла лишь о том, чтобы лишить врага пополнений на отбитых территориях, да и то, в отличие от немцев, на добровольной основе.
      Но население уходило с русскими само, зная о бесчинствах противника. Уходили даже австрийские подданные, православные русины, наслышанные о расправах с "изменниками". Уходили и жители наших западных губерний, целыми таборами, запрудив все дороги. Ген. Гурко писал: "Люди, воевавшие в нескольких войнах и участвовавшие во многих кровавых битвах, говорили мне, что никакой ужас битвы не может сравниться с ужасным зрелищем бесконечного исхода населения, не знающего ни цели своего движения, ни места, где они могут отдохнуть, найти еду и жилище... Только Бог знает, какие страдания претерпели они, сколько слез пролито, сколько человеческих жизней было принесено ненасытному Молоху войны..." С беженцами распространялись эпидемии. И панические слухи. Их надо было где-то размещать, кормить, лечить. Особенно страдал транспорт, и без того перегруженный военными перевозками. Только под жилье беженцев было занято 120 тыс. товарных вагонов, многие запасные пути превратились в жилые городки на колесах. Тяжелые бои обострили и проблему раненых - при эвакуации госпиталей из западных районов число коек сократилось на 30 тыс. Царь повелел отдать под лечебные учреждения высочайшие дворцы, монастырские здания. Организовывались частные и городские госпитали.
      Недостатка продовольствия и предметов первой необходимости еще не было. Но в связи с транспортными проблемами в разных местах начались "недохваты" - там одного, там другого, что приводило к подорожанию. И очень быстро торговцы научились создавать "недохваты" искусственно, чтобы взвинтить цены. Власть пыталась бороться с этим созданием резервных запасов, введением твердых такс. Но тогда товары просто прятались и продавались из-под полы, что вело к дальнейшему росту дороговизны. Все это раздражало народ. И накладывалось на раздражение "болельщиков" по случаю поражений. Кстати, сравнивая сейчас официальные сообщения тех лет о положении на фронтах с реальной ситуацией, можно отметить, что информация давалась весьма объективная - куда более полная, чем в 1941-1945 гг. Но когда ж это российская интеллигенция верила официальной информации! В ходу были только слухи, многократно гиперболизирующие действительные поражения.
      Источниками их становились иностранные ("правдивые"!) газеты - хотя, например, шведы, датчане швейцарцы огульно перепечатывали германские пропагандистские байки. Вносили свою лепту и гастролеры из земских деятелей и офицеров тыловых ведомств, на недельку заскочившие на фронт и видевшие разве что эвакуируемые обозы - заражаясь от них паническими домыслами. Добавлялись и рассказы раненых - это, кстати, отмечалось психологами в разных войнах, что раненые всегда склонны видеть ситуацию хуже, чем на самом деле, для них она усугубляется собственными страданиями, перенесенным шоком, им невольно хочется вызвать сочувствие. И растекались истории, как "немец прет, ничем не остановишь", как вражеская артиллерия сметает целые полки, как "драпаем без оглядки, даже не видя противника". Что ж, случаи гибели полков были. Но всего несколько за войну. А чаще подобные оценки были чисто эмоциональными или взятыми из непроверенных сообщений - при отступлении подразделения нередко отбивались от своих частей, присоединялись к другим или шли самостоятельно. Потом "находились", когда их считали погибшими. А что касается очень многочисленных рассказов о "драпе" не видя противника, то ведь это свидетельствует как раз об искусстве, с каким проводилось отступление. Когда главное в том и заключается, чтобы оторваться от врага - а вот отходить, когда он преследует и долбит сзади, это и есть полная катастрофа. Но о таких "мелочах", конечно, никто не задумывался, ахали и хватались за головы, и подобные известия перетекали в донесения иностранцев, густо украшали потом воспоминания общественных деятелей.
      Покатились и слухи о "заговоре", о предательстве "немки-царицы". Кстати, она фактически немкой и не была. Хотя и родилась в Гессене, но германские князья были весьма космополитичны, поставляя монархов и невест для всей Европы. Точно такими же немцами являлась британская династия, и королева Виктория была бабушкой Алисы. В шестилетнем возрасте забрала внучку к себе, и та росла и воспитывалась в Виндзорском дворце, где и познакомилась с Николаем. Своей настоящей родиной она считала Англию, а родным языком - английский, сама о себе говорила "я англичанка, а не немка". И хотя до конца жизни говорила с акцентом, но тоже с английским. От бабушки Виктории она переняла неприязнь к Германии (которая к моменту ее рождения только-только образовалась). Вильгельма же царица ненавидела поскольку он всех представителей немецких княжеских родов представлял чуть ли не своими подданными. А самого его по личным впечатлениям считала хамом и тупицей. Но толпе не укажешь, и Алису упорно честили "немкой", продающей Россию через Распутина. К чему приложили руку и либералы, и социалисты, и германская агентура. Ей-то было без разницы, под каким соусом подрывать доверие народа к властям.
      В июне произошел печально-известный "немецкий погром" в Москве. Начавшийся вроде с патриотических выступлений, но после того как толпа дорвалась до винных складов и перепилась, разнесла 732 "немецких" магазина и представительства фирм, разбушевавшиеся погромщики требовали пострижения царицы, смерти Распутина, а то и отречения царя и передачи власти великому князю Николаю Николаевичу. Погромы дополнились грабежами и поджогами, по Москве было 70 пожаров. Пострадало свыше 500 чел., несколько десятков погибло - большей частью "своих" же, русских, от перепоя и в пьяных драках. Пришлось усмирять беспорядки военной силой, стрелять по разошедшейся толпе - 12 чел. было убито, 30 ранено. Кстати, фирмы, по-настоящему связанные с Германией, не пострадали - они давно уже были внешне "русифицированы". По мере неудач на фронте начались и волнения рабочих. И тоже с патриотическими лозунгами, криками об "измене". И власти оказывались в затруднении - ну как будешь разгонять манифестации, буянящие из "лучших чувств"? Однако лучшие чувства быстро отошли на задний план. Рабочие входили во вкус и принимались бастовать уже чисто из шкурных интересов. Были волнения на Коломенском заводе. В августе, в разгар кризиса на фронте, крупнейшие оборонные заводы, Путиловский и Металлический, бастовали, требуя повышения зарплаты на 20%. А когда арестовывали агитаторов и подстрекателей, это подливало масла в огонь. Так случилось в Иваново-Вознесенске - вспыхнули беспорядки, погромы, пришлось вводить войска. В ходе подавления 16 чел. было убито, 30 ранено.
      Добавился к проблемам и финансовый кризис. До войны у России было два основных источника бюджета - экспорт зерна и винная монополия. Но экспорт шел через южные порты, а путь через Босфор закрылся. И доходы от винной монополии исчезли со введением сухого закона. А финансовый вопрос оказался вдруг тесно увязан с "еврейским вопросом". Вопрос этот в России действительно существовал, был весьма болезненным, хотя западной и отечественной либеральной пропагандой обычно раздувался куда больше настоящих размеров и изображался в искаженном виде. Скажем, еврейские погромы в 1905-1907 гг., конечно же, были не следствием "антисемитской политики" царского правительства, а наоборот - ослабления власти в период революции, в результате чего на местах и выплескивались межнациональные противоречия, обострявшиеся стихийной реакцией толпы на очередные теракты революционеров, среди которых было много евреев. Сохранялась и пресловутая "черта оседлости", хотя она во многом была уже номинальной и на деле означала лишь запрет строить синагоги за этой чертой. Она не распространялась на студентов, на всех лиц с высшим образованием, ремесленников широкого ряда профессий. Тех, кто сменил вероисповедание, вообще считали "русскими" (скажем, крещеным евреем был герой Сарыкамыша ген. Букретов). А "временно" (практически - на неограниченное время) черту мог пересекать любой еврей. Делегаты-евреи составляли в Думе собственную группу. Но из них состояла и элита многих других политических партий.
      Однако формальное неравноправие существовало. И с войной "еврейский вопрос" резко обострился. На нем сразу стали играть немцы, но и без того евреи в прифронтовой полосе больше сочувствовали Германии и Австро-Венгрии, предпочитая их подданство. По возможности подыгрывали, были факты шпионажа. А при возвращении немцев и австрийцев в занятые русскими селения они обычно от евреев узнавали, кто из русинов и поляков проявил симпатии к России что оборачивалось для тех арестами и казнями. И руские военные власти принимали ответные меры. Шли приказы о выселении евреев из прифронтовой полосы, о назначении из их числа заложников, отвечающих за лояльность сограждан. Впрочем, в данном случае термин "заложники" не совсем точен. Их никто не сажал и не казнил. Брали лишь подписку о невыезде, а аресту они подлежали в случае каких-либо враждебных акций.
      Существовали и другие аспекты. Так, многие евреи, призванные в армию, будучи людьми со связями, а то и со средствами, оседали в тылах писарями, работниками складов, санитарами. И помогали устроиться соплеменникам. Были случаи, когда таких тыловиков ловили на революционной агитации. Конечно, ловили не только евреев, но, по инерции мышления военной администрации, на них обращали внимание в первую очередь. И шли приказы, запрещающие оставлять евреев в тылах, требующие отправлять их на передовую. Все подобные меры вызывали бурю возмущения. При Думе была создана "Коллегия еврейских общественных деятелей", организовалось "информационное бюро", собиравшее все антисемитские факты и ухитрявшееся доставать даже секретные приказы. Причем "до кучи" собиралось все - скажем, к "Документам о преследовании евреев в России" было причислено даже распоряжение командира пехотной дружины покупать для солдат только качественные конфеты известных фирм, а суррогаты местечковых производителей не брать как вредные для здоровья. Справедливости ради отметим, что в огромной подборке таких документов, собранной "информационным бюро" и опубликованной позже И.В. Гессеном в "Архиве русской революции", нет ни одного упоминания о фактах действительных расправ, казней заложников и погромов.
      Но для шума и этого хватало. Причем сообщения о русском антисемитизме широко тиражировались и в странах Антанты, и в США. Упоминавшееся выселение из прифронтовой полосы преподносилось почти на уровне депортации армян, хотя велось оно отнюдь не куда-то в пустыню или Сибирь, а на Левобережье Днепра, в Могилевскую, Полтавскую, Гомельскую губернии. И уже в мае 15-го, опять в связи с отступлением и потоками беженцев, все приказы о выселении были отменены, а выселенным ранее разрешалось вернуться обратно - даже за линию фронта. Как считаете, уменьшило это нападки? Да отмены антисемитских распоряжений даже, вроде, и не заметили, продолжая раздувать тему "преследований"! И в июле, в разгар сражений, правительство вынуждено было рассматривать "еврейский вопрос". Потому что, как признавал министр финансов Барк, пока этот вопрос не будет решен, "западный рынок закрыт, и мы не получим ни копейки". И даже Китченер настаивал, что "для успеха войны одним из важных условий" является "смягчение режима для евреев в России". (Как будто это было на самом деле "режимом"!).17.8 на заседании Совета министров был поставлен вопрос о "быстрых и демонстративных" уступках. И в итоге черта оседлости была отменена.
      Кстати, навалившиеся проблемы усугублялись и составом самого правительства. В нем, правда, присутствовали такие специалисты своего дела, как министр иностранных дел Сазонов, юстиции - А.А. Хвостов, финансов Барк, земледелия - Кривошеин, путей сообщения - Рухлов. Но мог ли энергично руководить его деятельностью в столь тяжкой ситуации премьер Н.Л. Горемыкин, тоже опытный администратор - но в возрасте 86 лет? И перестановки, произведенные царем, ничего хорошего не дали. Министр внутренних дел Щербатов тут же стал для "общества" очередным врагом в силу своей должности. А с другой стороны, мог ли он эффективно бороться с подрывными течениями и руководить работой губернаторов, только приняв дела и еще толком не разобравшись в них? Особенно сомнительной "находкой" оказался военный министр Поливанов - назначенный именно в угоду общественности. Да, это был человек энергичный, быстро добился успехов благодаря тесным связям с ВПК и Особым Совещанием (и пожал плоды того, что хоть и медленно, уже начало осуществляться весной Сухомлиновым и начальником артиллерийского ведомства великим князем Сергеем Михайловичем). Но вдобавок Поливанов проявил себя интриганом, балаболкой и паникером. На заседаниях правительства взахлеб распространялся, что на фронте полная катастрофа, армия бежит или сдается. А "немцы наседают, не встречая почти никакого сопротивления", идут на Петроград, Москву и Киев, даже не пускают в бой пехоту, а гонят одной артиллерией, истребляя русских тысячами. Указывал, что "надо думать не о победах, а о том, как бы спасти жизненные центры России". В то время как Ставка и Алексеев чрезвычайными усилиями выводили войска из окружений, Поливанов громогласно обзывал это "тактикой заманивания".
      А чего стоит заявление на заседании 17.8: "Уповаю на пространства непроходимые, на грязь невылазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя Святой Руси!" Или 19.8: "По состоянию наших сил нет надежды добиться хотя бы частичных успехов, а тем более трудно надеяться на приостановку победного шествия немцев". Как вы считаете, вправе ли военный министр после подобных высказываний оставаться на своем посту или он морально обязан подать в отставку? Поливанов не подавал. А высказывался и в Думе, и в ВПК. Хотя цель у него была вполне определенная. Он надеялся таким образом свалить начальника штаба Ставки Янушкевича и самому занять его пост. А будучи завзятым карьеристом, решил, что ветер уже устойчиво дует в паруса "общественности" и себя поставил на роль чуть ли не думского представителя в правительстве, создав там "оппозицию" против Горемыкина и Щербатова.
      И вот в такой обстановке развернулась атака на власть со стороны либералов. Прежде всего она выразилась в ожесточенной информационной войне. Кривошеин говорил: "Наша печать переходит все границы не только дозволенного, но и простых приличий. До сих пор отличались только московские газеты, а за последние дни и петроградские будто с цепи сорвались. Они заняли такую позицию, которая не только в монархии - в любой республиканской стране не была бы допущена, особенно в военное время. Сплошная брань, голословное осуждение, возбуждение общественного мнения против власти, распускание сенсационных известий - все это день за днем действует на психику 180-миллионного населения". А Горемыкин указывал: "Наши газеты совсем взбесились. Даже в 1905 г. они не позволяли себе таких безобразных выходок, как теперь... Надо покончить с газетным враньем. Не время теперь для разнузданности печати. Это не свобода слова, а черт знает что такое..."
      Но выяснялось, что правительство даже с собственной прессой сделать ничего не может. Политической цензуры в стране давно не существовало, а военная действовала в соответствии с законом и утвержденными циркулярами, освобождающими "военных цензоров от просмотра печатных произведений в гражданском отношении". Да и сами цензоры были прапорщиками военного времени из студентов, адвокатов и т. п. и в своей массе симпатизировали либералам. Компетенция МВД не распространялась на "театр военных действий", в том числе и Петроград. А если где-то в Москве министерство могло наложить штрафы на газеты, это служило поводом для возмущения и думских запросов. Раскачка шла по всем направлениям. Абы за что зацепиться - точно так же, как действуют нынешние "прогрессивные" СМИ. Скажем, в июне разразились протесты... по поводу военных неудач? Нет. Возмущались "преследованиями" галицийских униатов - когда русофоба Шептицкого выслали из Львова в Киев. Так и эдак поднимали "польский вопрос", "еврейский вопрос", раздражались "недоверием общественной помощи" - попытками контролировать земцев и мешать их агитации среди нижних чинов армии. 24.7 открылся съезд Земгора. Насчет недостатков снабжения? Вот уж нет! О дороговизне! То бишь по вопросу, болезненному для всех обывателей.
      А 29.7 открылась очередная сессия Думы, и подобные нападки приняли лавинообразный характер. И протоколы заседаний Совета министров отмечают у Думы полное "отсутствие охоты нести текущую работу над рассмотрением внесенных правительством законопроектов, хотя они и вызваны потребностями обороны, а напротив, склонность к потрясающим речам и запросам". Темы опять оказывались произвольными. Неудачи на фронте - значит насчет неудач. Но на Кавказе операции развивались успешно - так вроде радоваться нужно? Но нет, доморощенные стратеги доказывали, что как раз там победы не нужны. А им вторил "авторитетный" Поливанов, восклицая "как бы не было катастрофы" или мудро изрекая: "В самом деле, куда мы там, с позволения сказать, прем?" Кстати, особое возмущение по поводу операций в Закавказье высказывала социалистическая фракция Думы, в коей тогда лидировали... грузинские меньшевики - Чхеидзе, Церетели и пр. Чхеидзе вопил, что это "чересчур опасно" и обвинял власть в "пристрастности к армянским домогательствам". Дескать, Кавказской армией командует не Воронцов-Дашков, а его супруга, "опутанная армянскими сетями". И руководит мужем для создания в угоду своим друзьям "Великой Армении" (отметим, что эти обвинения высказывали именно те люди, которые позже, под эгидой немцев, попытались создать "Великую Грузию").
      Ну а в целом получалось, что кризис на фронте и в тылу дополнился общим кризисом власти. И военной, и гражданской. С разных сторон шли нападки на Ставку. Против великого князя Николая Николаевича выступала царица, недолюбливавшая его. И его враги из придворных, умело внушавшие царю и царице, что Верховный приобрел слишком большую власть и "как бы чего не вышло". И Распутин. На Ставку обрушивалось и правительство, недовольное "двоевластием" и возникающими отсюда трениями. Возмущалась и общественность - отступлениями и поражениями. Но она популярного Николая Николаевича старалась не задевать, сосредоточив гнев против Янушкевича и Данилова и объявив их абсолютными бездарностями. Хотя как раз летом 15-го при выводе армий из "котлов" они проявили себя с самой лучшей стороны. А что касается "бездарности" - то попробуй-ка повоюй без оружия и боеприпасов!
      А одновременно объектом натиска со стороны общественности стало правительство. И уже не персональный состав, а сам принцип его формирования. В августе по инициативе думской фракции прогрессистов, влиятельных промышленников А.И. Коновалова и И.И. Ефимова, был сформирован "прогрессивный блок", куда вошли от Думы "прогрессивные националисты", "группа центра", "земцы-октябристы", "левые октябристы", кадеты, а от Госсовета - "академическая группа", "центр", "группа беспартийного объединения". Блок выработал единую программу - в нее напихали все, что можно: обновление местной администрации, прекращение дел по политическим преступлениям, освобождение политзаключенных и восстановление в правах, вплоть до права быть избранным, возвращение ссыльных, решение "польского", "еврейского", "финского", "украинского" вопросов, прекращение преследований по принадлежности к нелегальным партиям, наделение большими полномочиями земств и т.п. Когда представитель правительства госконтролер Харитонов попытался вести с прогрессистами переговоры, он потом разводил руками, придя к выводу - они сами не знают, чего хотят. Мол, со всеми доводами соглашаются - что нельзя скопом амнистировать всех "политических", что нельзя национальные вопросы решать с бухты-барахты, что в реформах нужна постепенность...
      Но они хорошо знали, чего хотели. Власти. И все перечисленные пункты были лишь довесками к главному, на чем блок стоял твердо. Нужно, мол, "правительство общественного доверия". Подотчетное Думе и состоящее из "народных избранников". Читай - из них самих. Да ведь и сами были уверены, что раз они лучше царской администрации справились с проблемами снабжения, то и государством сумеют править не хуже. Прогрессисты провозглашали: "Только сильная, твердая и деятельная власть может привести отечество к победе". А таковою может быть лишь власть, "опирающаяся на народное доверие" и "способная организовать сотрудничество всех граждан". В резолюциях указывалось на "неспособность правительственного элемента организовать страну для победы". Главным рупором блока стала Дума. Причем шел откровенный шантаж. Дескать, если последует указ о роспуске Думы, то внесут запрос о Распутине. Угрожали и забастовками рабочих.
      И требования "правительства общественного доверия" (оно же "ответственное министерство" - ответственное перед Думой) посыпались со всех сторон. Председатель Московского военно-промышленного комитета Рябушинский писал в газетах, что для сохранения "великой России" необходима "замена существующего режима правления конституционным", что обеспечит "мощную поддержку буржуазии либеральному правительству". О том же Гучков направил письмо Горемыкину. Львов на заседании Земгора восклицал: "Отечество живет не только восстановлением мирной жизни, но и реорганизацией ее". Дошло до того, что "Утро России", газета финансовых и промышленных магнатов, требуя отставки правительства, 26.8 запустила "пробный шар", опубликовав желательный список нового кабинета во главе со Львовым. Похожие друг на дружку резолюции насчет "ответственного министерства" покатились от прогрессивной фракции Госудмы, от Мосгордумы, Биржевого общества, Старообрядческого съезда, Московского ВПК, Яхтклуба, Объединенного Дворянства... Впрочем, люди-то за этими названиями стояли одни и те же. Гучков, Рябушинский, Коновалов, Львов, Челноков, Терещенко и еще десяток-другой. Которые выступали то в статусе депутатов, то лидеров перечисленных организаций - чтобы создать иллюзию "массового напора". (И насколько они были способны стать "сильной, твердой и деятельной властью", показал Февраль 17-го, когда как раз эти лица составили костяк Временного правительства, мгновенно развалившего государство).
      Царь в ответ на эту вакханалию издал высочайшее повеление, ставящее на место зарвавшихся купцов и заводчиков. Те взвились на дыбы. Лидер самого решительного крыла, Рябушинский, открытым текстом призвывал "путем давления на центральную власть добиться участия общественных сил в управлении страною... нам нечего бояться, нам пойдут навстречу в силу необходимости, ибо армии наши бегут перед неприятелем". И предлагал "объявить ультиматум о немедленном принятии правительством программ прогрессивного блока и в случае отказа - приостановить деятельность всех общественных учреждений, обслуживающих армию". Но на такое у большинства духу не хватило. Выглядело слишком уж некрасиво - угрозой удара в спину. Против была умеренная часть думцев, решительным противником выступил и Львов, сочтя такие демарши достойными лишь "праздных болтунов". И ограничились тем, что попросили аудиенции у царя - вручить ему обращение, где говорилось: "После тяжелых военных поражений все пришли теперь к выводу, что так продолжаться не может, что для достижения нашей победы необходима скорейшая смена существующей власти".
      Правительство же оказалось в совсем затруднительном положении. Отовсюду ему кричали "долой". Общественность фактически перестала с ним считаться, уже сбросив со счетов. Поддержки сверху тоже не чувствовалось Николай не хотел портить отношения с общественностью. И министры подали коллективное прошение об отставке. Разрубил "гордиев узел" сам царь. Ту часть проблем, которая касалась критики Ставки, он разрешил тем, что принял пост Верховного Главнокомандующего на себя. И тут уже запаниковала общественность. Государя отговаривали все, кому не лень, приводя зачастую диаметрально противоположные доводы. Но он твердо стоял на своем, заявив: "В такой критический момент верховный вождь армии должен стать во главе ее". Наместнику на Кавказе намекнули, что желательно подать в отставку - он и не возражал, находясь в преклонных летах и часто болея. А на его место перевели великого князя Николая Николаевича, пожелавшего забрать с собой и Янушкевича с Даниловым, с которыми хорошо сработался.
      В армии смену Верховного Главнокомандующего восприняли спокойно. Солдаты и без того считали царя своим высшим начальником. Офицеры же понимали, что его руководство будет в значительной мере номинальным, и больше интересовались, кто станет начальником штаба. И успокоились, узнав, что Алексеев. Главнокомандующим Западным фронтом стал Эверт, сумевший при отступлении отвести свои войска более организованно и с меньшими потерями, чем другие командармы. Прошение министров об отставке Николай отверг. В аудиенции прогрессистам отказал. И 15.9 подписал указ о роспуске Думы. И никакой гром не грянул. Никаких предрекаемых волнений не случилось (отсюда, кстати, видно, какой на самом деле "всенародной поддержкой" пользовалась оппозиция). И разошедшиеся либералы сразу прикусили языки. Первая атака на власть захлебнулась.
      44. СВЕНЦЯНСКИЙ ПРОРЫВ
      Каждая война, в которых России приходилось участвовать в разные эпохи, выдвигала не только храбрых солдат и офицеров, но и замечательных военачальников. Не стала исключением и Первая мировая. В ее сражениях ярко проявила себя целая плеяда талантливых полководцев и флотоводцев - Юденич, Брусилов, Плеве, Лечицкий, Щербачев, Эссен, Колчак, Деникин, Корнилов. Однако первое место в этом ряду по праву должно принадлежать Михаилу Васильевичу Алексееву. Хотя в отличие от Кутузова или Скобелева признания он так и не удостоился, а фактически разделил судьбу той войны, которую вел,- заслужив отчасти забвение, а отчасти - потоки грязи и клеветы. Причем со всех сторон. Либералы объявляли его реакционером - за то, что не шел у них на поводу и уклонялся от участия в их интригах. Правые налепили ему ярлык либерала и договорились до того, что посмертно причислили к масонам (глубоко верующего, православного человека). Ну а большевики не жалели черных красок, поскольку он стал одним из организаторов Белого Движения. Впрочем, любопытно отметить, что последующее переосмысление этой фигуры допустила как раз советская литература. Во время Великой Отечественной. Тогда его все же стали кое-где упоминать в военных учебниках, частично признавать заслуги и даже пояснять, что он был выходцем из простонародья, а это по коммунистическим канонам давало право на "положительность".
      Но современники ценили его очень высоко. Скажем, маршал Фош считал Алексеева одним из самых выдающихся военачальников своего времени и ставил его полководческие способности наравне с Гинденбургом и Людендорфом (что в понимании Фоша означало "наивысший балл"). И назначение Михаила Васильевича начальником штаба Верховного Главнокомандующего было воспринято в русской и зарубежной военной среде с большим удовлетворением. Хотя среди дилетантов из "общественности" отношение к нему оставалось довольно прохладным. Ведь его имя связывалось с отступлением. Да и что же это за полководец, если он не выдумывает новых "канн", не воодушевляет войска с саблей на коне и не произносит эффектных фраз для будущих школьников? А просто кропотливо руководит огромным фронтовым механизмом... Вроде ремесленник, да и только.
      Однако тут стоит напомнить, что само содержание деятельности военачальника к ХХ в. сильно изменилось, и нарисовать красивую стрелу на карте, а в критический момент самому повести в штыки резерв для полководца стало отнюдь не достаточно. В полной мере стали сказываться такие факторы, как массовость армий и размах фронтов, качественные изменения вооружения и все это надо оптимальным образом разместить, распределить, обеспечить необходимыми ресурсами, оценить местность и пути сообщения, чтобы части и соединения могли разворачиваться, передвигаться в нужном направлении, снабжаться, взаимодействовать друг с другом, предусмотреть реакцию на вероятные действия противника и рассчитать, чем и в какое время можно будет отреагировать... Наполеон сравнивал полководца с математиком, который должен решить задачу со многими неизвестными. Подобное сравнение и впрямь наглядно. Например, талант Ганнибала в классической битве при Каннах можно сопоставить с оригинальным доказательством теоремы Пифагора. Талант самого Наполеона - уже с областью высшей математики, с выкладками Даламбера или Фурье. А талант, скажем, маршала Жукова при подготовке Сталинградской операции будет тогда сродни решению современных задач математического моделирования, где должны учитываться сотни взаимосвязанных параметров и случайных величин. Что при взгляде со стороны оказывается далеко не так понятно и "изящно", как у Пифагора, но для конечного результата совершенно необходимо.
      А вот Брусилов приводил другое сравнение. Сопоставлял деятельность военачальника с профессией режиссера - но имеющего огромную, в сотни тысяч человек, "труппу". Режиссера, который хочет добиться воплощения своего замысла и для этого должен правильно распределить роли, обеспечить их понимание и знание исполнителями, подготовить их и научить действовать слаженно и без ошибок. А вдобавок осуществить заготовку огромного количества "реквизита", строительство нужных "декораций", держать под контролем "работников сцены", подающих все это исполнителям, и т.п. Тоже довольно образно, правда? Только если еще добавить, что полководец должен быть не только "режиссером", но и "драматургом", готовящим сценарий своей премьеры. И "дирижером", регулирующим единую работу всего коллектива. К тому же не имеющим готовых нот, а лишь предварительные заготовки, каждую минуту корректируя их в зависимости от складывающейся ситуации.
      Алексеев такими талантами обладал. И умел ими пользоваться. А по своим человеческим качествам, даже вознесенный на второй по рангу пост в военной иерархии, оставался очень скромным, простым в обхождении и доступным для подчиненных. Аккредитованный при Ставке военный корреспондент Лемке писал: "Если вы видите генерала, внимательно, вдумчиво и до конца спокойно выслушивающего мнение офицера,- это Алексеев. Если вы видите перед собой строгого, начальственно оглядывающего вас генерала, на лице которого написано величие его служебного положения,- это не Алексеев". А ген. Гурко отмечает "необычайную скромность, доступность и простоту одаренного, умного командира".
      Однако на новом посту в гораздо большей степени сказывался и недостаток Алексеева - привычка всю работу везти самому. Аппарат Ставки вообще был очень маленьким - всего 86 чел., из них 7 генералов и 63 офицера. Но и из них большинство оказывались, по словам того же Лемке, "либо клерками, либо частью мебели". Оперативной частью в штабах ведал генерал-квартирмейстер, являвшийся первым заместителем начштаба. Алексеев настоял, чтобы на эту должность назначили Пустовойтенко, прежде служившего у него в штабе Северо-Западного фронта. Генерала, никаких способностей не имевшего, на уровне чисто технического исполнителя. Но Алексееву именно такой и был нужен. Чтобы не лез со своими предложениями, а делал только то, что поручат. А все планы и приказы составлял лично. Обладая феноменальным трудолюбием и трудоспособностью, не менее 6 часов в день работал только над телеграммами с различных участков и при этом мог запомнить и свести воедино огромное количество самых, казалось бы, незначительных деталей. И даже важные телеграммы на места часто писал сам и не гнушался сам отнести в кабинет какого-нибудь младшего офицера для отправки. Хотя при таком объеме работы стремление все сделать самому вряд ли шло на пользу службы, и Алексеев фактически загонял себя, доходя до приступов жесточайшей головной боли.
      При нем обретался еще один близкий человек - ген. Борисов, старый друг и бывший однополчанин Михаила Васильевича, которому крупно не повезло в жизни. В свое время его уволили за слишком левые статьи в газетах, а в результате какой-то личной драмы ему даже пришлось лечиться в психбольнице. И семья Алексеевых взяла его под опеку, всюду возила с собой. В Ставке он никакой должности не занимал, но Михаил Васильевич ценил его в качестве "генератора идей" и при необходимости посоветоваться предпочитал это делать с Борисовым. Среди придворных Алексеев чувствовал себя неуютно. Поэтому присутствие на обедах царя его тяготило, и он отпросился обедать в штабной столовой. А в общих трапезах участвовал раз в неделю, для порядка - причем всегда платил за себя сам. Не сложились у него отношения и с императрицей. Когда она (хотя и из лучших чувств) предложила, чтобы в Ставку для "благословения" приехал Распутин, Михаил Васильевич однозначно заявил, что в случае такого визита тотчас выйдет в отставку. Но с царем у него установились нормальные рабочие отношения. И Николаю II его начальник штаба нравился, он по достоинству ценил и профессиональные, и личные качества Алексеева.
      Царь и сам обладал скромной и деликатной натурой. Когда он взял на себя командование, ему было 47 лет. Ген. Данилов писал: "В общем Государь был человеком среднего масштаба, которого несомненно должны были тяготить государственные дела и те сложные события, которыми полно было его царствование... Простой в жизни и в обращении с людьми, безупречный семьянин, очень религиозный, любивший не слишком серьезное чтение, преимущественно исторического содержания, император Николай безусловно любил Россию, жаждал ее величия и мистически верил в крепость своей царской связи с народом". Все современники отмечали его колоссальную выдержку и самообладание, а сам он объяснял их: "Если вы видите, что я так спокоен, это потому, что у меня твердая и решительная вера в то, что судьба России, моя судьба и судьба моей семьи в воле Божьей, которая дала мне эту власть. Что бы ни случилось, я вверяюсь воле Его, сознавая, что не могу думать ни о чем другом, кроме как о служении стране, которую Он вверил мне". Да, он искренне верил, что царь - это помазанник Божий. И в Ставке не пропускал ни одной церковной службы. Очень любил свою семью, жену и детей. Любил также физический труд, прогулки на свежем воздухе. Кстати, вопреки всем сплетням, которые окружали его при жизни и потом выплескивались на могилу, спиртного царь почти не употреблял, это отмечают даже его противники, знавшие государя лично. То, что монарх становится Верховным Главнокомандующим, было обычным во многих государствах. Но чаще это делалось в предвкушении победных лавров. И надо отдать должное - Николай принял такое бремя в самый кризисный период войны. И на попытки отговорить его отвечал: "Я знаю, может быть, я погибну, но спасу Россию". Или: "Быть может, для спасения России необходима искупительная жертва. Я буду этой жертвой".
      Несмотря на новую должность, он оставался в чине полковника, полученном еще от отца,- самому себе присваивать генеральские эполеты он считал неэтичным. Однако изображать его полным профаном в военных делах, как порой делается, нельзя, он получил высшее военное образование. И в Ставке отнюдь не бездельничал. Ежедневно в 9 утра он заслушивал доклады Алексеева о положении на фронтах и участвовал в принятии принципиальных решений. Хотя в разработку деталей, конечно, не вдавался (что от Верховного и не требуется). Между 11 и 13 часами он принимал министров, советников, иностранных представителей, после обеда работал с письмами и документами. Но, конечно, настоящим полководцем царь не был. Что также считалось в ту эпоху в порядке вещей. Скажем, в Австро-Венгрии начальник штаба Конрад действовал вообще без оглядки на Верховного Главнокомандующего. В Германии при Мольтке кайзер активно вмешивался в военные дела, но потом тоже уступил фактическое руководство Фалькенгайну. Алексеев же на роль подобного "военного диктатора" при номинальном верховенстве царя не годился, да и не претендовал по своим личным качествам.
      Обстановка на фронте оставалась чрезвычайно сложной. Правда, уже наметились некоторые положительные сдвиги - в первую очередь то, что к сентябрю начало выправляться положение с боеприпасами (что могло бы быть достигнуто и гораздо раньше, если бы не рассчитывали на иностранцев, а вовремя использовали собственные ресурсы страны). Выпуск снарядов возрос до 1 млн. в месяц - еще не достаточно, но они уже поступали, и батареи больше не молчали. И тем не менее ситуация балансировала на грани катастрофы. Войска были измотаны, поредели, дух их подорван долгим отступлением. С лета пошло переформирование ополченских частей в обычные, общеармейские. Дружины преобразовывались в батальоны, сводились в полки. Но конечно, качество таких частей было куда ниже кадровых. И количество артиллерии сильно поубавилось - много орудий подбили в боях, много захватили немцы, да и сами бросали при отступлении, когда кончались снаряды.
      А противник не смирился с тем, что уничтожить русские армии у него не получилось. И, с ходу перегруппировавшись, начал новую наступательную операцию - по тому сценарию, который еще раньше предлагал Гинденбург. Планировалось нанести удар в Литве и осуществить глубокий прорыв на Минск, а навстречу двинуть группировку от Бреста. И все же осуществить идею "клещей", в которые попадут войска Западного фронта и подвергнутся разгрому. Сосредоточение ударных "кулаков" началось еще в августе - когда стало ясно, что русские ускользают из Польши. И теперь вдруг перешли в наступление Неманская и 10-я германские армии, обрушившись на участок между Двиной и Вилией - в стык Северного и Западного фронтов. Вспомогательные удары нацеливались южнее, чтобы отчленить русскую группировку, собранную в районе Вильно. А позиции на Брестском направлении атаковали войска из прежней группы Макензена. Причем германское командование считало эту операцию решающей для исхода всей кампании, а то и всей войны, и собрало все, что можно.
      Так, ожесточенное сражение разыгралось под Эйшишки (Эйшишкес) в 40 км южнее Вильно. Тут немцы точно так же, как в 14-м на Ипре, когда тоже выскребались последние резервы, ввели в бой студенческую добровольческую дивизию, которая атаковала части 10-й русской армии. И результат был таким же, как во Фландрии. В неудержимом порыве, с песнями, студенты-солдаты взяли первую линию окопов... И все. Потому что дальше наступать было уже некому. А остальные германские и русские полки вступили во взаимоуничтожающий огневой бой на открытом поле. Ни те, ни другие не успели окопаться и прицельно расстреливали друг друга. Пытаясь обеспечить перелом в свою пользу, немцы попытались обойти фланг конницей. Однако тут отличился 8-й отдельный Донской полк - казаки встретили германских гусар встречной атакой. Сомкнутым строем, с пиками. И поскольку те вовремя не свернули, то так и напоролись своим, тоже сомкнутым строем на эти пики, а остатки повернули назад. Но и русские части понесли в сражении большие потери, только убитых в полках было по 300 -350 чел. Однако прорвать тут фронт враг не смог. Жестоко поплатилась в это время и бригада, которую Германия тайно навербовала в Финляндии и готовила для десанта на родине. В условиях дефицита солдат их тоже бросили в пекло Восточного фронта. Многие финны обиделись, что их обманули, стали сдаваться или перебегать к русским.
      Однако если на второстепенных направлениях атаки отражались, то на главном германскому командованию удалось реализовать свой замысел. 10-я германская армия ударила с севера на Вильно, отжимая правый фланг 10-й русской армии. А Неманская армия наступала на Двинск, отжимая левый фланг 5-й. И 9.9 в районе г. Свенцяны (ныне Швенченис) образовался разрыв, куда немцы бросили огромную массу конницы - 8 кавдивизий с несколькими пехотными бригадами. А за ними в прорыв двинулись и пехотные корпуса. Стремительно продвигаясь и выйдя на оперативный простор, кавалерийская группировка противника с ходу захватила станцию Глубокое, перерезав важную железную дорогу и угрожая Полоцку, вышла к Молодечно. Отдельные части, углубившись в русские тылы, очутились на подступах к Борисову. А один отряд конных егерей добрался до ст. Смолевичи (в 25 км восточнее Минска) и разрушил магистраль Минск - Смоленск.
      Ситуация создалась опаснейшая. Потому что теперь грозил рухнуть и развалиться весь фронт - морально и физически ослабленный, повыбитый, только что переживший большое отступление и едва успевший остановиться на новых рубежах... Алексеев среагировал четко и мгновенно. Это была его первая операция в роли начальника штаба Ставки, и по мнению некоторых исследователей - лучшая его операция. Не имея ни резервов, ни дополнительных ресурсов, он "импровизировал" на ходу, наличными расстроенными и поредевшими силами. Приказал быстро отодвинуть весь фронт назад - войска оставляли Вильно, выскальзывая из очередного наметившегося "мешка", отводились к Сморгони, а соответственно и южнее отходили на 120 130 км к Барановичам и Пинску. А одновременно готовил контрманевр и "из ничего", за счет сокращений линии фронта и перебросок с других направлений, экстренно формировал две армии. Общевойсковую, ген. Смирнова, и первую в российской истории конную армию Орнановского из 20 тыс. сабель, 67 орудий и 56 пулеметов.
      Одна должна была закрыть брешь, другая - ударить с севера, от Полоцка под основание прорыва, и одновременно продемонстрировать угрозу выхода в тылы германской группировки на Двине. Несколько магистралей были уже перехвачены противником, и Алексеев кружными путями, через Оршу, перебрасывал корпуса к местам сосредоточения. В первый, и наверное, единственный раз в жизни этот мягкий и уравновешенный человек позволил себе угрожать. Когда начальник военных сообщений полковник Амбургер стал демонстрировать ему нормативы чуть ли не мирного времени и доказывать, что в указанный срок перевезти артиллерию невозможно, Михаил Васильевич, по своему обыкновению спокойно, произнес: "Если она не будет перевезена, вы будете повешены". И в устах Алексеева это прозвучало настолько необычно, что стало ясно - ситуация исключительная и начальник штаба действительно не остановится ни перед чем.
      Фланговые группировки были собраны вовремя и нанесли контрудары. В конной армии Орнановского Уссурийская дивизия Крымова атаковала вражеские позиции на р. Дресвятице. Под покровом ночи авангардная сотня 1-го Нерчинского полка во главе с сотником Жуковским, разобрав старые сараи и построив из них переправу, перемахнула через болотистую речку и внезапно свалилась на немецкие окопы, вызвав панику. Переправившиеся следом Нерчинский и Уссурийский полки кинулись в преследование отступающих германцев и захватили вторую линию окопов. Фронт был прорван. Но повторять ошибок германского командования и бросать конную массу в глубину неприятельской территории Алексеев не стал (чем, кстати, очень возмущались кавалерийские офицеры - дорога перед ними была открыта). Однако Михаил Васильевич добивался другого - немцы, узнавшие о сосредоточении конницы, испугались ее прорыва в тыл своей Двинской группировки и стали перебрасывать сюда пехоту. Ту самую, которая должна была войти в собственный прорыв и поддержать собственную кавалерию. Уссурийской дивизии пришлось выдержать жестокие атаки, погибли командиры полков Кузнецов и Куммант, казаки начали отступать - но ринувшиеся их преследовать враги уперлись у с. Воля-Каниговская в позиции двух выдвинутых сюда русских пехотных дивизий.
      Отвлеченные этими действиями, германские соединения закрепить прорыв не успели. И уже 15.9, через 6 дней, дыра во фронте атаками с флангов была закрыта, а проникшие в русский тыл кавкорпуса, не получившие помощи пехотой и отсеченные от нее, были остановлены контратаками у Молодечно и Глубокого. Очутившись в окружении, заметались и начали пробиваться обратно, пока кольцо еще не успело уплотниться. А русская кавалерия наседала и громила оккупантов. В этих боях, кстати, отличился будущий маршал, пулеметчик 4-й кавдивизии Семен Тимошенко. Какие-то части противника прорвались к своим, понеся значительные потери, какие-то просочились проселками и лесными дорогами. Многие так и остались в белорусской земле. А вспомогательные немецкие удары, призванные дополнить кавалерийский прорыв, пришлись в пустоту. Как признала официальная германская история войны: "Несмотря на все усилия главнокомандующего Восточным фронтом, наступление против северного фронта русской армии никоим образом не соответствовало ожиданиям. Противнику удалось разгадать удар, направленный в глубину его фронта и выйти из-под задуманного разгрома благодаря своевременному отступлению".
      Однако русские армии не просто отступили. На намеченных рубежах их ожидали уже подготовляемые сильные позиции и подведенные сюда резервы. И они получили приказы атаковать. Поэтому немецкие части, разохотившиеся гнать откатывающихся русских, на разных направлениях получили вдруг неожиданные встречные контрудары. Так, под Сморгонью отводимые от Вильно 26-й и 27-й корпуса 10-й армии получили в помощь лейб-гвардию и перешли в наступление на Солы, угрожая окружить противника, занявшего Сморгонь. В этом сражении был тяжело ранен пулеметчик 64-й дивизии Р.Я. Малиновский. И умело действовал, руководя атакующими цепями, начальник штаба его дивизии полковник Дроздовский, будущий герой Белой Гвардии. А совместно с 64-й действовал Преображенский полк, 2-й батальон которого лично вел в огонь А.П. Кутепов - награжденный за этот бой Георгиевским оружием и произведенный в полковники... Под Барановичами зарвавшихся немцев, продвигающихся от Бреста на Минск, контратаковали Гренадерский корпус 2-й армии и соединения 4-й армии ген. Рагозы. А на левом фланге Западного фронта, под Пинском - 31-й корпус ген. Мищенко. И повсюду враг был не только остановлен, но и отброшен назад.
      В этих боях, положивших предел успехам захватчиков, совершила свой подвиг сестра милосердия Римма Михайловна Иванова. Она родилась в г. Ставрополе, в 1913 г. окончила Ольгинскую гимназию и начала работать учительницей начальных классов в селе Петровском. Но когда грянула война, прошла курсы медсестер и добровольно отправилась на фронт. Но в тыловом госпитале остаться не захотела, а ушла на передовую. Для чего ей сперва пришлось числиться "мужчиной" - в списки 83-го Самурского полка она была внесена как Римма Михайлович Иванов. Сохранились ее письма родным. К великому сожалению, ограниченный объем книги не позволяет привести их полностью. Разве что выдержки. Вот из первого, в январе 15-го: "...Беспокоиться обо мне нечего. Я - вне опасности. Наш полковой околодок, где я сейчас несу обязанности, находится всегда за линией огня... К солдатскому костюму и коротким волосам я уже привыкла... Доехала благополучно. Немного переволновалась. Принял меня командир полка очень хорошо. "Коль есть охота, так, пожалуйста, работайте", вот его слова. Доктор доволен моей работой и теперь все настаивает, чтобы я ехала учиться после войны в медицинский институт..."
      Вот еще одно, конец февраля. "...Несу обязанности фельдшера... На меня не смотрят здесь как на женщину, а видят сестру милосердия, заслуживающую большого уважения. Обед здесь и солдатский очень вкусный. О тепле располагаемся в крестьянских избушках. О переходах. Умею и люблю много ходить... Вернусь к вам здоровая и удовлетворенная. Ведь как приятно сознавать, что в этом большом деле приносишь пользу. Молюсь Богу, чтобы Он сохранил мое здоровье. Опасность далеко от меня, ее нет..." В марте писала: "Причины моего поступления в армию. Вот вам фраза солдатика: "Мы на нашу сестрицу надеемся, дай Бог ей здоровья, чтобы она с нами была". А почему? Потому что здесь нужны руки, что здесь нужна скорая помощь. О ласке сестры. Думаете, что здесь она не необходима? Еще как!..." Родители тревожились, уговаривали ее вернуться. А она раз за разом отвечала: "Господи, как хотелось бы, чтобы вы поуспокоились. Да пора бы уже. Вы должны радоваться, если любите меня, что мне удалось устроиться и работать там, где я хотела... Но ведь не для шутки это я сделала и не для собственного удовольствия, а для того, чтобы помочь. Да дайте же мне быть истинной сестрой милосердия. Дайте мне делать то, что хорошо и что нужно делать. Думайте, как хотите, но даю вам честное слово, что многое-многое отдала бы для того, чтобы облегчить страдания тех, которые проливают кровь. Но вы не беспокойтесь: наш перевязочный пункт не подвергается обстрелу..." "Мои хорошие, не беспокойтесь ради Бога. Если любите меня, то старайтесь делать так, как мне лучше... Вот это и будет тогда истинная любовь ко мне. Жизнь вообще коротка, и надо прожить ее как можно полнее и лучше. Помоги, Господи! Молитесь за Россию и человечество..."
      Насчет отсутствия опасности она скрывала истину. Выносила раненых под огнем, всегда была в самом пекле. А при отходе с Карпат в составе 3-й армии приняла командование группой солдат и возглавила бой. Была награждена солдатским Георгием IV степени и двумя Георгиевскими медалями. А такие награды за безопасный труд в тылу не дают. Самурцы души в ней не чаяли, считали ее своим живым талисманом. В июле 15-го она съездила на побывку домой - тяжело заболел отец. И на прощание солдаты и офицеры писали ей трогательные благодарственные адреса. Причем характерно, что за командира 3-го батальона адрес подписал прапорщик Сахаров. А за командира полка генерал-майор Стефанович. Оба - временно исполняющие обязанности вместо выбитых офицеров. Больше они не увиделись. Многие самурцы, в том числе и Сахаров, погибли в боях южнее Варшавы. А Римма Иванова поддалась уговорам родных, и хотя все равно вернулась на фронт, но перевелась в 15-й Оренбургский полк, где служил врачом ее брат. Родителям казалось, что так будет надежнее, безопаснее. Оттуда она писала в сентябре 15-го: "Мои хорошие, милые мамуся и папка! Здесь хорошо мне. Люди здесь очень хорошие. Ко мне все относятся приветливо... Дай вам, Господи, здоровья. И ради нашего счастья не унывайте..." Оренбуржцы ее тоже полюбили, солдаты называли "святой Риммой". От себя и брата она сообщала "Чувствуем себя хорошо! Сейчас спокойно. Не беспокойтесь, мои родные. Целуем. Римма. 8.IX.15".
      А на следующий день, 9(22).9, в ходе контрудара 31-го корпуса Оренбургский полк пошел в очередную атаку у с. Доброславки (в Брестской обл., севернее Пинска). В 10-й роте были убиты оба офицера, солдаты смешались, стали отходить. И сестра милосердия, перевязывавшая раненых в гуще боя, поднялась и крикнула: "Вперед! За мной!" Собрала вокруг себя тех, кто еще мог держать оружие и повела в атаку. Воодушевленные солдаты ринулись за ней, опрокинули врага и взяли сильную позицию. Однако Римма при этом была ранена. В бедро - разрывной пулей, жутко раздробившей кости и разорвавшей мышцы. Такая рана была смертельной. И последнее, что, по словам очевидцев, она прошептала: "Боже, спаси Россию..." И перекрестила окруживших ее рыдающих солдат. Ей был 21 год... Указом Николая II героиня была посмертно награждена офицерским орденом Св. Георгия IV степени. Это была единственная женщина, удостоенная такой награды. Прах ее был перевезен в Ставрополь. И хоронил ее весь город - возле Андреевского храма, где погребали всех местных героев. Сейчас на месте ее захоронения находится общественный туалет...
      45. ЛУЦК И РИГА
      Осуществляя операцию по ликвидации Свенцянского прорыва, Алексеев обратил внимание и на обращения Брусилова, просившего Ставку выделить ему дополнительные силы - он доказывал, что может нанести удар по левому флангу австрийцев и лишить их условий для новых наступательных операций, взяв Луцк и закрепившись на рубеже р. Стырь. Но Алексеев увидел и другое - что поражение австрийцев опять заставит немцев спасать их и отвлекать войска с главного, белорусского направления. И в тяжелые дни, когда на счету был каждый полк, Брусилов получил свежий 30-й корпус ген. Зайончковского с задачей использовать его для наступления. Фронт в это время проходил по р. Горынь и ее притоку Стубель. Корпус Зайончковского, придав ему 7-ю кавдивизию, командарм расположил на крайнем северном участке, у села Степань (недалеко от г. Сарны), приказав ему наступать на Рожище и Луцк и при этом стараться охватывать австрийский фланг. Южнее, в лоб, действовал 39-й корпус Стельницкого, которому предстояло сковывать противника фронтальными атаками, в центре наступала 4-я Железная дивизия, а на левом фланге - 8-й корпус Драгомирова. Иванов в успех не верил и предлагал вместо крупной армейской операции ограничиться частными демонстрациями. Однако Брусилов настоял на своем - тем более, имея поддержку в Ставке.
      Удар был нанесен 16.9, хотя развивался не совсем так, как предполагалось. 4-я австрийская армия была уже ослаблена предшествующими боями, и в первые же два дня полки Станкевича и Маркова 4-й Железной прорвали неприятельские позиции. А обходной маневр 30-го корпуса австрийцы обнаружили, и это вынудило их к ускоренному отступлению. Русские войска погнали врага. 18.9 дивизия Деникина вышла к Луцку с юга и пошла на штурм. Однако с этой стороны город был сильно укреплен - отчасти еще до войны самими русскими. И защитников хватало - как раз тут командование противника решило остановить наступление Брусилова, и против железных стрелков оказалось 2,5 дивизии, отошедшие с других участков.
      В беспрерывных боях, продолжавшихся и ночью, полки Деникина сумели взять 2 линии вражеских укреплений, но дальше продвинуться не могли, и атаки захлебывались. В это время и 30-й корпус вышел к Стыри по соседству, взяв г. Рожище, и Брусилов приказал ему штурмовать Луцк с севера, помочь Деникину. Зайончковский был человеком своеобразным, любил красивые позы (что, впрочем, не помешало ему впоследствии стать хорошим военным историком и создать одну из лучших работ о мировой войне). И издал приказ по своим частям - дескать, даже Железная дивизия не смогла взять Луцк, и вот теперь эта почетная задача возлагается на них. А поскольку на следующий день был праздник Рождества Богородицы, то влепил и такое: "Порадуем Матушку Царицу небесную! Бутылка откупорена! Что предстоит нам пить из нее, вино иль яд, покажет завтрашний день!" Однако завтрашний день ничего не показал, поскольку и у него наступление застопорилось. Австрийцы оборонялись отчаянно, собрали большое количество артиллерии. И Зайончковский запросил помощи от железных стрелков. Брусилов приказал Деникину передать ему один полк, но и следующая атака тоже не удалась. Командир 30-го корпуса жаловался, что его подавляет сильнейший артобстрел. И Брусилов опять распорядился помочь - всеми батареями, имеющимися у Деникина, вести огонь в течение ночи. Тот выполнил. Австрийцы ответили шквалом снарядов. Одна из гранат попала даже в очаг хаты, где размещался штаб дивизии, но к счастью, не взорвалась. И было понятно, что это еще "цветочки" - в темноте враг бил по площадям, а утром, раз уж русские батареи обнаружили себя и израсходовали боезапас, дивизию проутюжат так, что мало не покажется. Деникин собрал командиров трех оставшихся у него полков и объявил: "Наше положение пиковое. Ничего не остается, как атаковать". И те согласились - в 4-й Железной научились в этом смысле понимать друг друга с полуслова.
      На рассвете дивизия ринулась на штурм. Австрийцы, зная о ее ослаблении, такого не ожидали, оттянули часть войск для отражения атак с севера. А стрелки в мощном порыве достигли вражеских укреплений, закидали гранатами пулеметы и ударили в штыки. Вместе со своими солдатами Деникин и сам влетел в город на открытом автомобиле и отправил оттуда телеграмму Брусилову - Луцк взят. Австрийские части, оборонявшие северную окраину, узнав о прорыве, тоже дрогнули и побежали, и в город вошли войска Зайончковского. И он также послал донесение, что захватил Луцк. Брусилов на полях его телеграммы иронично приписал: "И взял там в плен генерала Деникина". В целом же победа была значительной. Только одна 4-я стрелковая пленила 158 австрийских офицеров и 9800 солдат - примерно столько же, сколько было в самой в дивизии. Некоторые вражеские части очутились в кольце, зажатые между прорвавшимися к Луцку клиньями Деникина и Зайончковского и наступавшим с фронта корпусом Стельницкого. И тоже сдавались или добивались. 4-я австрийская армия - ударная, специально в свое время усиленная для действий в группе Макензена - была разгромлена.
      И произошло то, на что рассчитывал Алексеев. Конрад принялся умолять немцев, чтобы выручили его разрушенный фланг, опасаясь развития прорыва. А такой прорыв угрожал и смежному флангу германских войск, поэтому Фалькенгайн отреагировал немедленно и направил на помощь австрийцам один корпус, сняв его из Белоруссии и ослабив давление на Западный фронт. Уже вскоре после выхода на Стырь авиаразведка доложила - немецкие колонны, около 2 дивизий, идут с северо-запада, нацеливаясь на местечко Колки севернее Луцка. Брусилов выдвинул на это направление 30-й корпус, 4-ю Железную и 7-ю кавалерийские дивизии. И считал, что этого вполне достаточно для отражения удара. Однако все испортила дилетантская выходка начштаба Юго-Западного фронта Саввича. Вдохновленный успехом под Луцком, он вообразил себя гениальным стратегом и изобрел "хитроумную" ловушку для противника, внушив и Иванову, что это великолепный шанс переломить ситуацию в свою пользу и тем самым спасти Украину.
      Частям 8-й армии предписывалось оставить Луцк и отойти обратно на р. Стубель. А 30-му корпусу с приданными частями спрятаться в лесах возле Колков. А когда вражеский корпус пройдет мимо, преследуя отступающих, тут-то и выскочить, ударив ему в тыл. А отходящим повернуться и нажать с фронта. И немцам конец. Брусилов пробовал возражать, но получил указание выполнять план немедленно и безоговорочно. Разумеется, из этого ничего не вышло. Отвод частей от Луцка сразу же обнаружили. И остатки австрийской армии, воодушевившись, ринулись за ними, так что отступать им пришлось с боем. А массу из 4 дивизий "спрятать" в лесу было никак невозможно. Немцы не были слепыми, чтобы проглядеть такое сосредоточение. Развернулись в направлении этой группировки и атаковали ее. Произошло жесточайшее встречное сражение, лоб в лоб. Обе стороны переходили в атаки и контратаки, измотали и повыбили друг друга. Так, 4-я стрелковая дивизия потеряла 4 тыс. чел убитыми и ранеными. Немцам досталось не меньше. И, обессиленные, те и другие стали зарываться в землю, возводя завалы из срубленных деревьев. Луцк снова был потерян, но фронт стабилизировался.
      Еще одну частную наступательную операцию немцы затеяли в Латвии использовали корпуса, так и не пригодившиеся для развития Свенцянского прорыва, чтобы бросить их против Северного фронта. Русские войска постепенно оттеснялись к Западной Двине. Бои шли жестокие, но очаговые вдоль дорог, в дефиле озер и рек. Уссурийская дивизия Крымова совершила еще 4 дерзких рейда по тылам противника. В последнем из них, снова на р. Виндава, ему придали и 4-ю Донскую дивизию. Но линия фронта уже уплотнялась, на Таурогенском шоссе части встретили превосходящие силы немцев, и единственным результатом стал уничтоженный вражеский батальон, неосторожно попытавшийся преградить казакам обратный путь. Очень сильное сопротивление противник встретил у Фридрихштадта (Яунелгава), где удалось подготовить хорошо укрепленные позиции, и немецкие атаки долгое время отражались. Но враг собрал большое количество тяжелой артиллерии и буквально засыпал оборону снарядами, вынудив защитников отойти за Двину. На других участках войска 12-й и 5-й армий также отступили за эту реку, но удержали за собой три плацдарма на левом берегу - у Риги, Якобштадта (Екабпилс) и Двинска (Даугавпилс) - и в этих местах никакие атаки и бомбардировки "сковырнуть" русских не помогли.
      Германскому командованию хотелось завершить кампанию на Востоке хотя бы какой-нибудь особенно эффектной "точкой". И под занавес оно решило провести операцию по захвату Риги. Здесь оборонялась 12-я армия Радко-Дмитриева, а командование минной дивизией Балтфлота, выдвинутой в Рижский залив, в сентябре принял Колчак. Получив сведения об активизации противника, флотский и сухопутный начальники встретились и выработали совместный план по отражению удара. Сделано это было вовремя. Чтобы избежать мин, немцы провели по мелководью легкие суда и высадили крупный десант на южном побережье залива. А одновременно развернули наступление с юга, от Митавы. Атаками десанта и с суши сломили оборону правого фланга 12-й армии, соединились и стали продвигаться вдоль моря, захватив Кеммерн (Кемери - ныне в черте Юрмалы). Создалась прямая угроза падения Риги.
      Но тут со своими силами к южному берегу залива подошел Колчак. Значительную роль сыграл и провал предыдущей "Рижской экспедиции" немцев теперь их линкоры и крейсера возвращаться сюда остерегались. Поэтому с моря сухопутные войска прикрывались лишь тральщиками, сторожевиками и другими мелкими кораблями, которые Колчак быстро разогнал. А дальше, обрушивая на врага залпы своих эсминцев, координируя огонь флотских береговых батарей, он полностью подавил германскую артиллерию и заставил противника покинуть береговую полосу - чем тотчас воспользовались войска 12-й армии, продвигаясь тут и охватывая вражеский фланг. А русские корабли высадили десант в тылу вражеской группировки, нанесший удар навстречу контратакующим частям Радко-Дмитриева. Немцы, понеся большие потери, были выбиты из Кеммерна и отброшены от Риги. Операция по ее взятию сорвалась. Участник событий Н.Г. Фомин вспоминал: "Вечером флот оставался на якоре, когда из Ставки Верховного Главнокоманования была мною принята телефонограмма приблизительно такого содержания: "Передайте по повелению Государя Императора: капитану I ранга Колчаку. Мне было приятно узнать из донесений командарма-12 о блестящей поддержке, оказанной армии кораблями под вашим командованием, приведшей к победе наших войск и захвату важных позиций неприятеля. Я давно был осведомлен о доблестной вашей службе и многих подвигах... награждаю вас орденом Св. Георгия IV степени. Николай. Представьте достойных к награде". Ночью, когда Александр Васильевич заснул, мы взяли его тужурку и пальто и нашили ему георгиевские ленточки..."
      Противник на всех фронтах выдохся. Его измученные и поредевшие части утратили способность к атакам. И даже получая приказы на частные наступления для улучшения позиций, ограничивались артналетами и быстро угасающими демонстрациями. "Великое отступление" кончилось. Фронт замер по линии Рига - Западная Двина - оз. Нарочь - Барановичи - Пинск - р. Стырь р. Стрыпа - Черновцы. Россия в ходе этих сражений вынуждена была отойти на 300 - 500 км, оставить большую часть Галиции, потеряла Польшу, Литву, Западную Белоруссию и юг Латвии. Ее армии понесли колоссальные потери - 1,3 млн бойцов. Из них чуть больше 100 тыс. убитыми, а основную часть пленными. Тут были и сдавшиеся, и огромное число раненых, при отступлении оставшихся на территории противника. Но немцам не удалось окружить и уничтожить ни одной русской армии, ни одного корпуса. И внутрь страны, в ее главные промышленные и сельскохозяйственные регионы, врага так и не пустили. А успехи дались ему очень большой кровью. Германия в ходе наступления потеряла, по различным данным, 600 - 700 тыс. чел. убитыми и ранеными. Французская разведка сообщала, что немецкие Гвардейский и 10-й корпус вернулись на Запад "в плачевном состоянии". А русский Юго-Западный фронт, даже отступая, в контратаках захватил в плен более 200 тыс. австрийцев.
      И если либеральствующая интеллигенция все еще возмущалась вступлением царя в должность Верховного Главнокомандующего, если злые языки и агитаторы всех мастей распускали слухи, что Николай - неудачник и добром это не кончится, то ведь было и другое. Укрепление в солдатской массе веры в царя. Разве не наглядно получилось - государь встал во главе своих армий, и все беды вроде оказались позади. Наверняка это укрепило и веру самого Николая в свое предначертание и свою связь с народом. И когда осенью 15-го, во время поездки на позиции армий, расположенных на Украине, Георгиевская Дума Юго-Западного фронта выступила с ходатайством к царю возложить на себя орден Св. Георгия IV степени, это зачастую трактуется как лесть со стороны Иванова. Но разве подобное было не справедливо? Во все века и во всех странах принято награждать главнокомандующих, одержавших успехи. Здесь же успех был налицо - противника остановили и сами устояли. А что касается его личного вклада, то ведь дело Верховного Главнокомандующего - подобрать толковых специалистов, координировать их работу и принимать важнейшие решения по их рекомендациям. Что царь и делал. И еще отметим очень существенный момент - орденом его наградила Георгиевская Дума. А вот сам себя он никогда и ничем не награждал.
      46. НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН
      Три месяца, пока Россия выдерживала мощнейшие удары, англичане и французы занимались "накоплением сил". И вели реорганизацию. Против 7 германских армий и 3 армейских групп (от 91 до 94,5 дивизий - 1,9 млн. бойцов) французы имели 9 армий и Лотарингскую группу (83 дивизии - но у французов дивизии были по 4 полка, а у немцев - по 3). Англичане разворачивали 2 армии (31 дивизия). Плюс 6 дивизий бельгийских. В сумме около 3 млн. штыков и сабель. В июне из-за трудностей управления Франция наконец-то догадалась тоже создать нечто наподобие фронтов - Северную группу под командованием Фоша, Центральную - Кастельно и Восточную Дюбайля. Промышленность уже перестроилась на военные нужды, и армии усиленно оснащались тяжелой артиллерией, накапливались снаряды.
      Серьезные бои летом гремели летом только в Дарданеллах. Под Галлиполи действовали два "фронта" - Южный, на самом кончике полуострова, и Северный - у Арибурну, где союзники держали берег с западной стороны, но так и не смогли прорваться через полуостров к проливу. Количество войск наращивалось и достигло 13 английских и французских дивизий, а противостояли им 17 турецких. 13-14.7 началось последнее крупное наступление на южном участке. Снова корабли громили позиции турок, их артиллерию в значительной мере удалось подавить, и пехота ринулась вперед. Обороняющимся пришлось довольно туго. Из-за молчания многих батарей отбивались пулеметами и штыковыми контрударами. И все же турецкие солдаты еще раз продемонстрировали высокую стойкость и штурм отбили. В августе ген. Гамильтон наметил новый удар на Северном участке. Сочтя, что существующие позиции прорвать трудно, он решил высадить новый десант по соседству, у села Сувалы, чтобы расширить здесь фронт и опрокинуть турок фланговым ударом. 7.8 англичане обрушили шквальный огонь корабельной артиллерии как на турецкие окопы, так и на форты у входа в пролив, чтобы дезориентировать противника и заставить его распылить силы. Рядом с имеющимся плацдармом высадился новый десант и начал продвижение в глубь полуострова. Момент для турок был критическим. И опять положение спас полковник Мустафа Кемаль-бей, сумевший остановить наступающих в 6 - 8 км от берега, произведенный за это в генералы.
      На этом активные действия почти прекратились. Турки под руководством немецких инструкторов вели минные операции, прорывая ходы к траншеям противника и подрывая их. Войска Антанты занялись тем же. Причем, по воспоминаниям германских саперов, англичане при этом вели себя "как истинные джентльмены" - мобилизовывали или нанимали для опасных работ крестьян с ближайших островов, а сами лишь осуществляли надзор. Используя преимущество в корабельной артиллерии, вели обстрелы - турецкая артиллерия не отвечала, поскольку берегла снаряды. И поняв это, британцы настолько обнаглели, что на Южном фронте вообще решили устроить себе курортную жизнь и гоняли на берегу в футбол. Но на Северном участке было не до развлечений. Тут десантники попали в малярийную местность, где вдобавок отсутствовала питьевая вода. Люди пытались употреблять воду из луж и болот, что вызвало сильнейшую эпидемию (общее количество заболевших перевалило за 100 тыс.). А эвакуации заболевших и снабжению плацдарма мешали германские подводные лодки - 19.8 отправили на дно большой транспорт с продовольствием, водой и боеприпасами. В общем, единственным, но очень важным для России результатом Дарданелльской операции стало то, что в тяжелое лето 15-го значительные силы турок были оттянуты с Кавказского фронта и не могли нажать там одновременно с немцами и австрийцами.
      На море Германия все еще не могла определиться насчет статуса подводной войны. Субмарина U-27 в Ла-Манше атаковала британский пароход "Никосиан" - пассажирский, но перевозивший войска. Однако судно дотянуло до Бристоля, где было представлено газетчикам и дипломатам. И США вновь разразились нотами протеста о нападениях на пассажирские пароходы. И от кайзера посыпались указания флоту такого не допускать. В целом же борьба шла с переменным успехом. Германские субмарины потопили в 1915 г. суда общим тоннажем 1 млн. 300 тыс. тонн, а вспомогательные крейсера уничтожили или захватили транспорты с грузом на сумму 6,7 млн. фунтов. Хотя для экономической блокады этого было далеко не достаточно (ущерб от германского крейсерства составил 0,66 % от общей стоимости перевезенных грузов).
      Но и "охотники" несли потери. 20.7 британская субмарина С-27 потопила в бою немецкую U-23. 6.8 британская эскадра адм. Тирвита перехватила у скандинавских берегов и отправила на дно вспомогательный крейсер "Метеор". 19.8 германские субмарины в Северном море одержали крупные успехи уничтожили английский крейсер и миноносец. Но в этот же день подлодка U-24 капитана Шнейдера потопила британский пассажирский пароход "Эребик", что вызвало новый скандал. Президент Вильсон пригрозил Германии разрывом дипломатических отношений. Вильгельм струхнул, наказал Шнейдера арестом на гауптвахте, снял начальника морского Генштаба Бахмана и отдал распоряжение об "ограничении" подводной войны и атаках при условии "предварительного осмотра каждого торгового судна, прежде чем подвергнуть его возможному потоплению". Что в принципе было нереально. Потому что тут-то субмарины и уничтожались. Так, английское судно-ловушка "Баралонг" 19.8 потопила у о. Сили подлодку U-27, а пытавшийся спастись экипаж был перебит из пулеметов (в отместку за "Никосиан"). А 24.9 тот же "Баралонг" отправил на дно субмарину U-41.
      Столь же малоэффективными оказывались попытки немцев наносить воздушные удары. Ведь в то время как Россия строила тяжелые бомбардировщики, Германия все еще упрямо делала ставку на дирижабли, считая, что по радиусу действия и бомбовой нагрузке они способны превзойти аэропланы - и, по мнению кайзеровского командования, могли воздействовать на глубокие тылы противника, деморализовать население и вызвать панику. Но они легко сбивались наземной артиллерией - из 8 цеппелинов, построенных в конце 1914-начале 1915 г. уже к июлю 6 было уничтожено, а 1 пришел в негодность из-за аварии. Тем не менее, летом и осенью было введено в строй еще 10. (Кстати, одним из дирижаблей командовал лейтенант Вейдлинг - тот самый, что уже в 45-м, будучи генералом и последним комендантом Берлина, сдал его советским войскам). И налеты на британские и французские города раз за разом повторялись. 19.8 эскадра дирижаблей бомбила Лондон, в сентябре был новый налет. Летали ночью, бомбили по скоплениям огней понятия светомаскировки тогда еще не знали. Но и средства противодействия развивались. Появлялись зенитные орудия, пулеметы. Специально для борьбы с дирижаблями на некоторых самолетах стали устанавливаться пушки - еще не скорострельные, но для подобных махин и обычных было достаточно. И когда отряд из 3 цеппелинов совершил рейд на Париж, один сбили, а другой из-за поломки мотора дотянул только до Компьена и был захвачен.
      Что же касается обещанного наступления во Франции, то оно все откладывалось. Союзное командование от него не отказывалось, но с переходом к практическим действиям тянуло. А оружие и боеприпасы, несмотря на отчаянное положение России, выделить отказывалось, поскольку они были нужны для этого самого будущего наступления. Впрочем, со стороны русской Ставки с августа просьбы насчет снабжения отошли на второй план - оно все равно уже не успело бы попасть в войска. Просили о наступлении, способном оттянуть германские силы. И военачальники Антанты уже и сами приходили к мнению, что пора бы его начать. Китченер 18.8 говорил ген. Хейгу, что "с русскими обошлись жестоко" и им надо помочь. А Жоффр 23.8 писал военному министру: "Для нас выгоднее начать это наступление возможно скорее, так как немцы, разбив русские армии, могут обратиться против нас". О скорейшей и "адекватной" помощи России заговорил и Ллойд Джордж. А посол в Петрограде Бьюкенен сообщал - в России "негативные чувства против нас и французов распространились столь широко, что мы не имеем права терять время, мы должны представить доказательства того, что не бездействуем в ситуации, когда немцы переводят свои войска с Западного на Восточный фронт".
      Но имели место и другие настроения. Тот же Китченер направил министру иностранных дел Грею для пересылки в Петроград пространный меморандум, где подробно перечислялись все британские благодеяния по отношению к России и проводилась мысль, что Англия в общем-то и не брала на себя обязательств помогать союзнице, а значит русские должны быть безмерно благодарны и за те крохи, которые получили. Британский Генштаб во главе с Мерреем полагал, что глубокое вторжение немцев на Востоке до рубежа Двины будет выгодным западным странам, поскольку немцы увязнут там на долгое время. Часть английских политиков начала вынашивать идею "Балканской конфедерации" из Румынии, Сербии, Греции, Болгарии - которая (конечно, под эгидой Лондона) заменит в Антанте разгромленную Россию. А генералы Френч, Петэн и другие просто ссылались на неготовность. И в итоге наступление с августа было перенесено на сентябрь, а потом - на вторую половину сентября... Дальше медлить было уже нельзя из-за боязни, что Россия, брошенная союзниками, оскорбится и выйдет из игры.
      Снова готовились. И снова на тех же флангах Нуайонского выступа, где уже несколько раз разбивали себе лбы о германские позиции. Предполагалось нанести удары по сходящимся направлениям, силами 2-й и 4-й французских армий в Шампани - командование здесь возлагалось на Кастельно, а 10-й французской и 1-й британской в Артуа - под общим руководством Фоша. Кроме того, в готовности поддержать наступление находились 12-я французская и бельгийская армии. Сосредотачивалось огромное количество материальных средств - если в России, например, на весь Юго-Западный фронт имелось 155 тяжелых орудий, то только на участках прорыва их было собрано 2 тыс. И еще 3 тыс. полевых пушек. Было подвезено 6,3 млн. снарядов, из них 300 тыс. химических и 100 тыс. зажигательных. Совершенствовалась и методика предстоящих боев. Жоффр издавал очередные инструкции и наставления, которые отрабатывались в войсках. Так, 14.9.15 он указывал, что наступление должно быть общим и "состоять из нескольких больших и одновременных наступлений". И задачей пехоты является не только взятие передовых окопов, но и методичное, днем и ночью, прогрызание вперед. Именно "методичность" Жоффр считал залогом успеха, хотя и признавал, что при этом неизбежны большие потери. Чтобы снизить их, оборудовались штурмовые площадки - с целью подойти к противнику поближе. Солдат стали снабжать касками.
      А вместо одной густой цепи вводилось наступление "в виде последовательного ряда набегающих волн цепей". Несколько цепей составляли "волну", за ней двигалась вторая "волна". Но при этом цепи оставались сплошными - расстояние между солдатами устанавливалось в 1 - 2 шага, а между цепями - в 50 шагов. Таким образом, боевые порядки не разрежались, а уплотнялись, просто приобретали большую глубину. И фронт атакующей дивизии составлял 1,5 км. Но считалось, что дорогу пехоте проложит артиллерия, а если первые цепи все же окажутся повыбиты, то их заменят задние и нанесут не ослабевший, а полноценный удар. Третья и последующие "волны" должны были передвигаться в узких колоннах, чтобы удобнее было преодолевать бреши в проволочных заграждениях. А разворачиваться им предстояло при подкреплении идущих впереди или при штурме второй полосы обороны.
      Операция началась 19 - 22.9, когда на Востоке германское наступление уже было остановлено. И, как писал Фалькенгайн: "Отвлекающая попытка уже не могла принести помощи русским". Мало того, теперь немцы могли перебрасывать хотя бы и потрепанные войска на Запад. А оборону на участках предполагаемого прорыва наращивали уже давно - затянувшиеся сроки подготовки предоставили более чем достаточно времени. Но и армии Антанты были уверены, что собранной массой войск сумеют проломить вражеские позиции. Между Ла Бассе и Лансом, на участке 25 км готовились к атаке 13 английских дивизий, поддерживаемых 900 орудиями (из них 300 тяжелых), рядом, у Арраса должны были наступать на участке в 20 км французы Фоша - 17 пехотных и 7 кавалерийских дивизий при 1080 орудиях (380 тяжелых). А в Шампани на фронте в 30 км изготовились к броску 34 пехотных и 7 кавалерийских дивизий Кастельно при поддержке 2500 орудий (1100 тяжелых).
      Артподготовка всеми калибрами продолжалась на разных участках от 3 до 7 дней, одни орудия били на разрушение вражеских опорных пунктов, другие на подавление артиллерии противника, третьи по тылам. При этом выпустили 3 млн. снарядов. Плотность артогня вычислялась по количеству тонн металла на каждый метр фронта. И большую часть этих тонн разумеется, выбросили впустую. Тем более, что со всеми отсрочками англичане и французы ухитрились дотянуть до обычного осеннего ухудшения погоды. И корректировка с самолетов и аэростатов, на которую рассчитывали, из-за низкой облачности и дождей оказалась невозможной. Так что лупили наугад, по ранее выявленным (и раздолбанным первыми же залпами) целям. Напоследок англичане у Лоос применили газы. И впервые в истории поставили дымовую завесу, под прикрытием которой следовало продвигаться пехоте. Что также не дало ожидаемого эффекта - ветер часто менял направление и часть газовой волны охватила свои окопы, заставив бежать выдвинутые сюда британские войска, у немцев же было отравлено лишь 600 чел. А дымовая завеса рассеялась, пока английские солдаты вернулись на позиции и смогли начать действия. Да и прикрыть смогла лишь выход из траншей, но не дальнейшее продвижение.
      Французы в Шампани тоже вели обстрел химическими снарядами. И тоже применили новинку - зажигательные снаряды. А затем волны пехоты полезли на штурм. За два дня дивизии Кастельно продвинулись на 2 - 4 км, захватив первую, перепаханную полосу обороны, взяли 25 тыс. пленных и 150 орудий. Но затем уткнулись во вторую полосу, устроенную по лесам, на обратных скатах высот, и оказавшуюся для французов совершенно неожиданным препятствием. Наступление превратилось в побоище. Пресловутые "волны цепей" застревали перед проволочными заграждениями, задние налезали на передние, сбивались в одну сплошную массу - и расстреливались пулеметами. То же получилось в Артуа. Германский офицер Форстнер писал: "Никогда еще пулеметам не приходилось делать столь прямолинейную работу... жерла пулеметов раскалились и плавали в машинном масле, они двигались вслед за людскими массами: на каждый из пулеметов пришлось в эти послеобеденные часы по 12,5 тысяч выстрелов. Эффект был сокрушительным. Солдаты противника падали буквально сотнями, но продолжали идти стройным порядком и без перерыва вплоть до проволоки второй линии позиций. Лишь достигнув этого непреодолимого препятствия, выжившие поворачивали вспять и начинали отступать". Потом немецкие солдаты блевали, глядя на поле, устланное побитыми.
      Для прорыва второй линии надо было подтаскивать орудия и повторять артподготовку. Но полили осенние дожди. И местность, сплошь изрытая воронками, стала непролазной. Кое-как пушки все же переместили на новые позиции, и 6.10 загрохотал новый артиллерийский шквал. Но результат атаки был еще более плачевным. Теперь орудия так и не смогли до конца подавить вражеские огневые точки, а волны атакующих снова сбивались в толпы - у пробитых снарядами проходов, а то и увязая в грязи. И расстреливались. А свои минометы и станковые пулеметы оставлялись сзади, на исходных позициях. Не существовало и непосредственного сопровождения пехоты артиллерией, хотя оно практиковалось уже и в русской, и в немецкой армиях. И в результате сохранить боеспособность смогли только те подразделения, которые по собственной инициативе стали передвигаться перебежками. Наступление захлебнулось - в Артуа 13.10, в Шампани попытки атаковать продолжались до 20.10. В ходе сражения армии союзников понесли колоссальные потери - 266 тыс. убитых и раненых (192 тыс. у французов, 74 тыс. у англичан). Противник потерял 141 тыс. чел. Были бесцельно израсходованы и огромные ресурсы, копившиеся в течение лета - одних только снарядов армии Антанты истратили 5,3 млн.
      И Жоффр решил на ближайшее время вообще воздержаться от широких задач. 22.10 последовала его директива, где войскам предписывалось на всем фронте принять "положение ожидания" - готовиться к грядущим наступательным операциям, которые последуют, когда "выпадет возможность". На передовой оставлялся минимум частей, другие отводились в тыл для обучения и отдыха. Предусматривался значительный объем инженерных работ - оборудование вторых позиций, строительство путей сообщения. Опыт боев в Шампани и Артуа был отражен в очередных наставлениях и инструкциях. Наконец-то французское командование обратило внимание на необходимость обучать солдат атаке перебежками, выдвижению пулеметов в атакующие цепи. Обращалось внимание на ширину участков прорыва. Но одновременно Жоффр упрямо отстаивал "методичность" - атаковать и атаковать, пока враг не выдохнется, перемалывая его (и свои) части.
      Столь явный провал наступления, о котором так много говорилось, имел еще одно важное последствие. Наконец-то сдвинулся с мертвой точки вопрос о помощи России снабжением. Собственными усилиями одолеть противника не получилось. А значит, и в дальнейшем нужны были русские - хотя бы чтобы продержались. И в конце сентября - октябре (!) были достигнуты договоренности о кредитах, поставках оружия и боеприпасов. Но и тут Запад был далек от какого бы то ни было бескорыстия, и тон задавали англичане. В это время они сочли себя хозяевами положения и делали откровенные попытки выдвинуться на главную роль в Антанте. Так, Черчилль еще летом представил меморандум, в котором указывалось, что раз Британия владеет морями и "в ее руках находится кошелек коалиции", то она должна и диктовать свои условия. И при переговорах российского министра финансов Барка с британским коллегой Маккеной тот принялся доказывать, будто Англия "прилагает более мощные национальные усилия", чем русские, поскольку на службу общему делу поставила свои финансы, накопленные вековыми стараниями. 30.9 было заключено соглашение, по которому дальнейшие кредиты России выделялись, но опять под золотое обеспечение. (Всего за время войны в Англию было вывезено золота на 640 млн. руб.) Причем цены на золото устанавливались заниженные не те, которые реально возникли на мировом рынке в результате военного скачка. Заем сопровождался еще целым рядом требований. Россия должна была купить обесценившиеся облигации Английского банка, не использовать кредитов в биржевых операциях, а закупки по этим кредитов должны были осуществляться комиссией в Лондоне - то бишь англичане сами и решали, на что русские должны тратить предоставленные им деньги. И Барк вынужден был соглашаться из-за безотлагательных потребностей страны.
      Пытались выдрючиваться и французы. Например, Пуанкаре заявил Барку: "Я хотел бы вам напомнить, что ни текст, ни дух нашего союза не позволяли предположить, что Россия будет просить у нас новые кредиты". И Барку в ответ тоже пришлось выразиться жестко - не будет кредитов, вести войну будет не на что. Французский президент тут же сдал назад, поскольку Франция была заинтересована в русской боеспособности побольше англичан - иначе германские дивизии обрушатся именно на нее. Накладывался и другой фактор Россия уже должна была французам значительную сумму. А при французской системе акционирования внешних займов среди населения на этом кормились и банки, и биржевики, и зависимая от них пресса. И при дальнейшем ухудшении положения России, а значит и падении курса облигаций российских займов у французских рантье, могло полететь правительство. Поэтому с Францией удалось достичь более приемлемых условий. По протоколу от 4.10 она предоставляла беспроцентные авансы по 125 млн. франков в месяц, которые предстояло возместить "через год по окончании войны путем нового займа у Франции". И с "диктатором тыла" Тома была заключена конвенция: "Французское правительство обязуется соблюдать интересы русского правительства как свои собственные, обеспечивая выполнение всех заказов... в кратчайшие сроки и при наиболее выгодных условиях". (Между прочим, это те самые "долги царского правительства", о которых французские кредиторы помнят даже после своего спасения в двух мировых войнах, доходя до угрозы ареста парусника "Седов".)
      Впрочем, даже осенью "равноправие" в снабжении с западными союзниками установилось лишь на словах. Тем, что уже есть, делиться они не собирались. Только тем, что еще предстояло изготовить, и с оговорками. Британский замминистра вооружений Аддисон писал: "Бессмысленно утверждать, что оборудование русских армий обладает той же степенью приоритетности для нас, что и вооружение наших и французских частей". Только в сентябре Англия и Франция согласились "не конкурировать с русскими закупками в Америке". Но в США вся промышленность уже работала на них, и поставки в Россию могла осуществить только в случае, если западные державы сократят свои заказы,чего они делать не собирались. И реализация русских заказов откладывалась на 1916 г. Или, скажем, согласились выделить 300 тыс. винтовок - но не своих и не американских, а просто пообещали провести переговоры на этот счет с Италией и Японией, Китченер решил еще "поискать" в Китае. Словом, как говорят на Украине, "на тоби, небоже, шо нам негоже". А когда Россия определила свои потребности в тяжелой артиллерии - 1400 орудий калибра 122 мм и 54 (всего пятьдесят четыре!) гаубицы калибра 350 мм, западные союзники были поражены "масштабами русских запросов" и пообещали предоставить штук 200 - 300... в будущем году. И еще раз подчеркнем, все это не по "лендлизу", а по очень высоким ценам.
      А поскольку и транспортировка производилась иностранными пароходами, то за это требовали отдельную плату - в обратные рейсы суда отправлять не порожняком, а грузить русским зерном, маслом, лесом, спиртом, стратегическим сырьем. Ко всему прочему, навигация в Белом море закончилась, и для поставок оставался один путь - через Владивосток и Транссибирскую магистраль. Пока еще доедет! Во взаимоотношениях нашей страны и Запада стали просматриваться и новые неприглядные черты. Если в начале войны англичане и французы, постоянно нуждаясь в помощи, были крайне вежливы, рассыпались в наилучших обещаниях и заверениях, то во второй половине 1915 г. их тон изменился. Русскую армию после ее неудач они сочли уже не способной для решения крупных задач и отводили ей чисто пассивную роль в начавшейся "войне на истощение". Серьезной поддержки от восточной союзницы они больше не ждали, зато ее финансовая и военно-техническая зависимость от Англии и Франции стала ощутимой. И иностранные политики, дипломаты, военачальники стали делать все более откровенные попытки диктовать свои требования, навязывать условия, а то и шантажировать. В общем, начали наглеть.
      47. ОККУПАНТЫ 1915-го
      Несмотря на фронтовые успехи, внутреннее положение Германии и Австро-Венгрии было довольно тяжелым. Их сырьевые, людские, продовольственные ресурсы были куда более ограниченными, чем у стран Антанты, а на затяжную войну Центральные Державы, как и их противники, не рассчитывали. И уже в 1915 г. запасы, приготовленные на время конфликта, стали иссякать. Военная промышленность все в большей степени переходила на импортное сырье, закупаемое через Швецию, Данию, Голландию, Швейцарию. Распределение этого сырья было строго централизованным и строго лимитированным - все шло через "Военно-сырьевой отдел" и "Военный комитет немецкой промышленности". В связи с призывами в армию и огромными потерями ощущался острый дефицит рабочих рук, особенно в сельском хозяйстве. Почтальонами, кондукторами и даже полицейскими стали работать женщины. Дефицит трудовых ресурсов пытались восполнить угонами людей с оккупированных территорий. А Гинденбург и Людендорф в приказах войскам особо требовали: "Берите пленных!" Специально для использования на полях и на заводах.
      Ухудшалось положение с продовольствием. Германия первой из воюющих держав, уже в феврале 1915 г., ввела хлебные карточки, по которым полагалось 225 г муки в день на взрослого человека, а детям старше года 100 г. Причем хлеб выпекали суррогатный, смешивая с картофелем. Яйца стали предметом роскоши. А газеты по правительственным подсказкам писали о вреде сливок и расхваливали "тощий сыр", изготовленный из снятого молока. Отовсюду шли призывы об экономии. Например, пресса рекомендовала не чистить картошку, поскольку при этом теряется 15% веса. Граждан уговаривали не крахмалить воротнички и манжеты, отложить до победы переклеивание обоев на клейстер тоже расходовался столь питательный крахмал. Советовали не стирать часто белье - на изготовление мыла нужны жиры. А лаборатория профессора Эльцбахера публиковала результаты своих исследований, что резервы еще можно изыскать - дескать, каждый немец ежедневно выбрасывает в отходы до 20 г жиров при мойке посуды. Продовольствие тоже импортировали из Болгарии, Румынии. Но ведь за это нужно было платить, а война и без того требовала немалых средств. Вот и выбирай, что и в каких количествах покупать, шведское железо или румынскую кукурузу?
      Поэтому сепаратный мир на Востоке представлялся многим германским политикам и военачальникам идеальным решением. Использовать огромные сырьевые и продовольственные ресурсы России, высвободить войска для победы на Западе. Хотя на этот счет существовали различные мнения. Рейхсканцлер Бетман-Гольвег предпочел бы наоборот, мир на Западе и войну на Востоке. В этом его поддерживали многие банкиры, дипломаты, левые либералы, социал-демократы. Одни считали, что лучше договориться с "демократической" Англией и разделаться с "реакционной" Россией. Другие опирались на более прагматичные критерии и полагали, что с англичанами будет договориться проще и выгоднее. Вынашивались даже проекты уступить им владычество над морями. Адмирал Поль писал Тирпицу, что "господин рейхсканцлер неоднократно говорил ему, что для нас совершенно необходимо сохранять флот невредимым до заключения мира". В качестве разменной монеты - чтобы ценой собственного флота купить у британцев мир. Что, кстати, было на самом деле нереальным. Потому что в ответ на это Германия хотела получить свободу действий на континенте. А англичане не были такими тупыми, чтобы не понимать - при господстве немцев в Европе они запросто смогут диктовать Британии условия и без мощного флота, одной лишь угрозой десанта или блокады подводными лодками, которые можно наклепать быстро и в больших количествах.
      Но в начале лета 1915-го, после Горлицкого прорыва, Бетман и другие политики стали соглашаться, что наступил и впрямь благоприятный момент договориться с русскими. А австрийский начальник Генштаба Конрад полагал даже, что с Петроградом надо заключить не просто мир, а вовлечь его в союз с Берлином и Веной - видать, крепко зауважал русских после полученных ударов. И в этом направлении предпринимались усилия по разным направлениям. Удочки закидывались через судовладельца Баллина, посла в Стокгольме Люциуса, промышленников Стиннеса и Андерсена, банкира Варбурга. На роль посредника склонили японского после в Швеции Усида (похоже, действовавшего без благословения своего правительства и впоследствии дезавуированного). А посол в Константинополе Вангенгейм по поручению канцлера вел переговоры с турками, чтобы вынудить их к обещанию открыть проливы для русских. Лидеры Порты соглашались очень неохотно, со многими оговорками и в обтекаемых формулировках, фактически оставляющих окончательное решение открытым. Но для немцев на данном этапе и этого было достаточно. И они по разным каналам стремились передать в Петроград самые "заманчивые" перспективы. Дескать, России оставят довоенные границы, в том числе и Польшу, за исключением "исправления стратегической границы", гарантируют ей свободный проход через Босфор и Дарданеллы, чего нынешние союзники, англичане и французы, обеспечить не в состоянии. Директор "Дойче Банка" Монкевиц подкатывался к послу в Швеции Неклюдову с проектом сделать проливы совместной русско-германской территорией при срытых укреплениях.
      Однако русская сторона на подобные посулы не склонялась и от каких бы то ни было контактов с противником отказывалась. Почему? Тирпиц, например, приходил к выводу, что имелись две серьезных причины. Союз немцев с Турцией и "невыполнение гинденбурговского плана кампании 1915 г.". Действительно, Порта до того замарала себя бесчеловечными преступлениями, что переговоры с ее друзьями претили порядочным политикам. И разгромить Россию действительно не удалось. Хотя можно назвать и другие препятствия к реализации германских "миротворческих" планов. Например, то, что авторы этих планов совершенно не представляли себе психологии русских. Ну могла ли рыцарская натура Николая II допустить саму мысль об измене союзникам за какие-то подачки со стороны врага? И он как никто хорошо знал, что Россия со своей стороны ведет войну справедливую. И весь народ это знал. Стоит подчеркнуть, что лозунги "Долой войну" стали появляться гораздо позже, при Временном правительстве, когда страна закувыркалась в хаос и политический раздрай. А в 1915-м подобные лозунги не имели ни малейшего шанса на успех. И даже антиправительственная борьба велась под сугубо патриотическими флагами - с обвинениями "верхов" в предательстве или в неспособности победоносно вести боевые действия. Сами же русские побежденными себя отнюдь не считали, утратив лишь несколько окраинных губерний. Так с чего же тут мириться?
      Делались и попытки "закулисного" воздействия на царя, вплоть до использования цепочки Варбург - Гинзбург - Симанович для обработки Распутина. Которого смогли убедить в необходимости "замириться". Но для изменения позиции государя и императрицы даже "старец" не смог ничего сделать. Из чего, кстати, видно, что его влияние на Николая и Александру Федоровну было все же далеко не безгранично.
      А затем наложился еще один фактор, по сути положивший конец всем попыткам прийти к соглашению с русскими. В августе немцы сами опьянели от своих побед (преувеличенных своей же собственной пропагандой). И идея более-менее почетного мира на Востоке их уже больше не устраивала. И когда в рамках последней попытки договориться (или скажем так, последней настоящей попытки) кайзер и правительство издали манифест, что "Германия не ведет захватнической войны", возмущенный вой дружным хором подняли все - и военные, и парламентарии, и политические партии, как правые, так и левые. Потому что сами теории пангерманизма, пропитавшие мозги нескольких поколений, сама подготовка к будущему столкновению, ради которого немцы столько лет "затягивали пояса", предусматривали войну именно захватническую. А иначе зачем ее было начинать? И теперь, когда захваты наконец-то начали превращаться в реальность, отказаться от них? Бетман потом вспоминал, что "большая часть германского общества требовала сокрушительной победы и отвергала идею компромисса". А Эйнштейн, проживавший в Швейцарии, писал: "Победы в России оживили германское высокомерие и аппетит. Наилучшим образом немцев характеризует слово "жадные". Их почитание силы, их восхищение и вера в силу, их твердая решимость победить и аннексировать новые территории очевидна".
      Гинденбург, например, требовал обязательно больших аннексий в Прибалтике. И обосновывал: "Мне они нужны для маневрирования моего левого фланга в следующей войне". Откуда видно, кстати, что сепаратный мир мог дать России разве что недолгую передышку - после победы на Западе немцы все равно намеревались возобновить боевые действия против нее. Но и сам Бетман, склонившийся было к мысли о поисках компромисса и еще в июле вытягивавший у турок обещания для царя, тоже "передумал". И мириться соглашался лишь на условиях фактической капитуляции. 11.8 он представил Вильгельму доклад, где говорилось: "Если развитие военных операций и события в России сделают возможным отбрасывание Московской империи на восток и лишение ее западных провинций, тогда наше освобождение от этого восточного кошмара будет целью, достойной усилий, великих жертв и исключительного напряжения этой войны".
      Ему вторил министр иностранных дел фон Ягов, представивший 2.9 меморандум о "восточной угрозе": "До сих пор гигантская Российская империя с ее неиссякаемыми людскими ресурсами, способностью к экономическому возрождению и экспансионистскими тенденциями нависала над Западной Европой как кошмар. Несмотря на влияние западной цивилизации, открытое для нее Петром Великим и германской династией, которая последовала за ним, ее фундаментальная византийско-восточная культура отделяет ее от латинской культуры Запада. Русская раса, частично славянская, частично монгольская, является враждебной германо-латинским народам Запада..." Как видим, терминология уже очень и очень смахивает на грядущие труды доктора Геббельса... Но у кайзера и у самого успехи вскружили голову. Завоевания на Востоке, впечатляющее отражение англо-французского наступления на Западе... он уже считал себя победителем! И если летом по поводу подводной войны косноязычно оправдывался перед американцами, будто нашкодивший мальчишка, то осенью вдруг ошарашил посла США Джерарда высокомерным заявлением: "Я не потерплю никаких глупостей от Америки после окончания этой войны". А относительно возможности договориться с Петроградом резюмировал: "Теперь я не согласен на мир. Слишком много германской крови пролито, чтобы все вернуть назад, даже если есть возможность заключить мир с Россией".
      А его подручные уже вовсю перекраивали мировые карты! 13-15.10 Бетман-Гольвег и Фалькенгайн утрясли прежние разногласия и пришли к соглашению, что пора начинать создание пресловутой "Срединной Европы", федеративного надгосударственного образования, куда войдут Германия, Австро-Венгрия и Турция, будут включены территория Бельгии, Польши, Прибалтики и прочих земель, отвоеванных у России. Указывалось, что "следует высвободить балканские государства от русского влияния" и превратить их в зону германского влияния. Предполагалось, что в этот федеративный союз должны войти также дружественные к немцам Голландия и страны Скандинавии, но рейхсканцлер предостерег - мол, пока делать этого не стоит, поскольку для Германии сейчас важнее их нейтралитет, позволяющий вести через них внешнюю торговлю. А 11.11 к проекту присоединилась и Австро-Венгрия в ходе переговоров своего министра иностранных дел Буриана с Бетман-Гольвегом.
      Не желали упустить своего и турки. У них успехи были гораздо скромнее, но немцев они уже считали без пяти минут победителями и выпрашивали заготовки для собственного "Великого Турана". Уговаривали при грядущей дележке добычи передать им Среднюю Азию, Казахстан, воссоздать Крымское ханство, а Поволжье превратить в Казанское ханство (разумеется, зависимые от Порты). Правда, насчет таких запросов им отвечали уклончиво. Но планы освоения западных российских окраин немцы разворачивали вовсю. Ягов 30.10 писал: "В ходе столкновения германского и славянского миров панславянские тенденции в России будет укрепляться, и традиционные династические связи между нами и Петербургом будут окончательно похоронены, а Россия останется нашим врагом и в будущем. Следует решить вопрос, не диктует ли необходимость выдворения полуазиатской Московской империи за Буг рассматривать как императивно необходимую, поскольку нынешний поворот истории обязывает нас, как представителей западной культуры, отбросить славян за Эльбу, Одер и Вислу". Польшу, "славянское государство без монгольского элемента" (и оттесненное "за Вислу") он предлагал сделать "буферной зоной", подконтрольной Германии. И указывал: "Теперь, когда мы отбрасываем русский кошмар на Восток, по меньшей мере линия Митава - Буг должна рассматриваться как желательная военная цель". Свои проекты предлагали и другие деятели. Видный идеолог Шиман утверждал, что "русское государство не является продуктом естественного развития, а конгломератом народов, удерживаемых вместе искусственно монархией, которая дегенерировала в деспотию". Поэтому рекомендовал отделить российские национальные окраины и создать из них марионеточные государства, управляемые Германией "на римский манер". Его предложения поддерживал целый ряд таких столпов пангерманизма, как Рорбах, Хадлер, Клас, Лезиус. Вторая группа идеологов Майнеке, Дельбрюк, Шефер - выступала за прямую колонизацию.
      Чтобы выработать общую концепцию, фон Ягов в сентябре-октябре направил в инспекционную поездку по захваченным территориям высокопоставленного сотрудника МИДа тайного советника М. Серинга, доклад которого и послужил основой для выработки главных принципов оккупационной политики. В этом докладе предлагалось провести будущую границу с Россией по линии "озеро Пейпус (Чудское) - Двина - Ровно - река Збруч". Главными целями германского "освоения" должны были стать Литва и Курляндия. Отмечалось, что в Курляндии 10% немецкого населения, уже имевшихся там, "будет достаточно для германизации крестьян, рабочих и интеллигенции. Экономические меры и германские средние школы сделают свое дело". А туда, где немецкое влияние окажется недостаточным, надо направлять переселенцев из Германии и расселять "на землях русской короны, в имениях крупных русских землевладельцев, на землях русской церкви". Предлагалась и репатриация в завоеванные регионы 2 млн. немцев из внутренней России - роль этих "фолькиш" считалась для колонизации очень важной, их выделяли как "этническую группу с самым высоким уровнем рождаемости в Европе". И, как утверждал Серинг, "через 2-3 поколения Курляндия станет полностью германской". В Литве он видел задачу более сложную - тут для германизации следовало соблазнить экономическими выгодами и сделать "немцами" наиболее производительных крестьян. А поляков из Литвы следовало "депортировать". Куда - не сказано. Но обращает внимание, что это писалось уже после турецкого "опыта" с "депортацией" армян, к которому, кстати, германское министерство иностранных дел имело непосредственное касательство. Так что читается жутковато...
      На базе этих проектов в Берлине с 1915 г. прошло несколько конференций по колонизации и германизации захваченных областей. А практическая реализация этих планов была временно возложена на командование Обер-Ост во главе с Гинденбургом и Людендорфом. И вот что вспоминал впоследствии Людендорф: "Я был полон решимости восстановить на оккупированной территории цивилизаторскую работу, которой немцы занимались здесь многие столетия. Население, представляющее собой такую смесь рас, не может создать собственную культуру, оно подвергнется польскому доминированию". Поэтому он соглашался, что Литву и Курляндию следует германизировать, а "Польша должна признать германское главенство". По воспоминаниям современников, Людендорф в своем штабе, размещенном в Ковно, теперь "изучал демографическую статистику как боевые сводки". А для проведения в жизнь приказов по административному управлению был назначен генерал-интендант окупированных земель Эрнст фон Айзенхарт-Роте. В чем же выражалась "цивилизаторская работа" людей, гордо называвших сами себя "представителями западной культуры"? Нет, до депортаций в 15-м дело не дошло. Видимо, все же предпочли отложить до мирного времени. Но первое, с чего началось внедрение "культуры", было установление на занятых территориях судов военного трибунала. С расстрелами за малейшую провинность, взятием заложников.
      Еще одним актом "цивилизаторской работы" стало разрушение системы образования. Согласно приказам германского командования, отныне учителями могли быть только немцы, а преподавание разрешалось только на немецком языке. Все учебные заведения, не соответствующие этому требованию, закрывались - и русские гимназии, семинарии, реальные училища, церковно-приходские школы, и национальные - польские, литовские, латышские. Которые в "реакционной" России все же существовали (скажем, польский университет в Вильно, учрежденный еще Александром I), но вот для "высококультурных" германских властей оказались нетерпимыми. Немецкий язык был объявлен и единственным официальным языком в оккупированных областях на нем должны были писаться все вывески, говорить в местных административных и хозяйственных учреждениях. Соответственно, и руководящие посты могли занимать только немцы или лица, свободно владеющие этим языком. Стоит ли удивляться, что по наблюдениям Тирпица, посетившего Либаву, местные жители там были настроены откровенно антигермански?
      В сельской местности, в районах расквартирования войск шли повальные реквизиции, выливавшиеся в обычные грабежи. А частенько и без всяких реквизиций германские солдаты дополняли свой паек в ближайших деревнях. Даже Людендорф признавал, что "у населения отбирали лошадей, скот, продовольствие, брали все, что придется". Все это сопровождалось издевательствами, изнасилованиями. Пытающихся защитить свое добро убивали или "официально" расстреливали по приказам германских офицеров. Задокументированы и факты, когда наступающие немцы использовали мирных жителей в качестве "живого щита". Бесчинства на оккупированных территориях, кстати, продолжались и на Западе. Все так же казнили заложников - разве что масштабы этих расправ снизились, вошли в "упорядоченное" русло. Но военные трибуналы действовали на полную катушку. Например, по всем западным газетам нашумел расстрел бельгийской патриотки сестры милосердия Эдит Кавелль. Ну а германские соединения, отводимые в тыл для отдыха, оттягивались так круто, что превращали любой город в большой импровизированный бордель. Солдатня безобразничала, била стекла и витрины, а всех французских или польских женщин считала бесплатным "персоналом заведения", предоставленным в их полное распоряжение. Хватали первых попавшихся дам и девушек на улицах, врывались в дома. Как говорил начальник французской разведки ген. Нюдан, демонстрируя ген. Ингатьеву донесения агентуры об этих оргиях: "Без пьянства и разврата немцы не могут воевать". (Любопытно, что одним из первых распоряжений военных властей после занятия Варшавы стало указание о возобновлении работы здешних знаменитых публичных домов, считавшихся чуть ли не лучшими в Европе).
      От немцев не отставали и австрийцы. Они и на собственной территории вели себя как завоеватели. В большинстве "освобожденных" сел болталось по несколько повешенных - для острастки русин. Зафиксировано несколько случаев, когда "за связь с врагом" вешали всю семью, включая детей. А те львовские дамы и господа, которые кричали "ура" и махали цветами царю, угодили в жуткий концлагерь Телергоф, специально созданный для "русофильской" славянской интеллинегции, туда слали и по доносам, и за неосторожное слово, а в результате отправили почти всю галицийскую интеллигенцию - за исключением, конечно, немцев, социалистов, националистов-"мазепинцев", евреев и униатов (кто и писал доносы). Нет, газовых камер в лагере еще не было. Но голод, побои, болезни, тяжелая и грязная работа уже были. Были поверки, когда тысячи мужчин и женщин часами стояли на "аппельплаце" под зноем, дождем, на холоде. А за какую-нибудь провинность могли поставить и на сутки - причем в одном белье. Был очень быстрый суд, выносивший смертные приговоры за "бунт" (в том числе и неповиновение). Были карцеры с кандалами, порками, подвешиванием за руки и ноги в горизонтальном положении, бастонадой по пяткам. Были садисты-надзиратели, забивавшие людей насмерть, доводившие до самоубийства. Словом, только техника еще "отставала" - но из Телергофа мало кто возвращался.
      И между прочим, эта кампания тоже была сродни грандиозной этнической чистке. Без поголовного истребления - но в результате целенаправленного массированного удара по интеллигенции, уничтожения православных священников и прочих подобных мер уже через несколько десятилетий исчез... целый народ. Православные прикарпатские русины, говорившие на одном из наречий русского языка, изменились до неузнаваемости, превратившись в "западэньцев" ревностных униатов, ненавидящих "москалей" и считающих "ридной мовой" смесь украинского и польского, внедрявшуюся учителями-"мазепинцами".
      Едва утвердившись в Луцке, австрийцы ознаменовали свое господство весьма символично - возвели в красивом городском саду напротив здания уездного суда целую шеренгу виселиц. Добротных, профессионально сколоченных саперами. И по свидетельствам очевидцев, не пустовали они никогда, а бывали дни, когда за разные прегрешения казнили по 40 чел.. На Юго-Западном фронте к своим удалось пробраться нескольким пленным - рассказывали, что их с товарищами пригнали на строительство укреплений. Пленные отказывались помогать врагу - тогда их держали по несколько дней без еды. Если и это не помогало, начинали расстреливать небольшими партиями. Причем осуществляли это не солдаты, а кадеты из военных училищ, будущие офицеры. И со второй-третьей расправы, видя, как на расстрел ставят земляков, обычно не выдерживали, соглашались работать. Российское правительство образовало чрезвычайную следственную комиссию по расследованию зверств оккупантов, и в 1916 г. она выпустила обзор собранных материалов, где приводились многочисленные факты убийств и истязаний гражданских лиц и пленных.
      Но пожалуй, тут стоит еще раз вернуться к теме "сепаратного мира". В принципе, можно бы и не возвращаться, но уж слишком часто эта тема муссируется в литературе, причем с различных точек зрения. Кто обвиняет царя и царицу в попытках "предательства", кто наоборот, сетует по поводу упущенных возможностей выйти из войны. Дело в том, что по этому поводу немцы продолжали подъезжать и в конце 15-го. Министру двора Фредериксу было прислано письмо из Берлина от его знакомого Эйленбурга. Другим каналом стала фрейлина М.А. Васильчикова, застрявшая в войну в своем австрийском поместье. Через нее австро-германские предложения о мире рассылались министрам, Родзянко, членам царской семьи, а в декабре отправили в Россию и саму Васильчикову, вручив ей письма для царя и Сазонова от принца Гессенского (брата императрицы), от Франца-Иосифа и передав устные "приветы" от Вильгельма. Во всех посланиях гарантировались самые легкие и выгодные условия мира и следовали призывы "положить конец недоразумению" между Россией и Центральными Державами. Ответ царя был однозначным. В письме Эйленбурга, зачитанном ему Фредериксом, он подчеркнул слова о "старой дружбе" и написал на полях "Эта дружба умерла и похоронена", а Васильчикову за согласие взять на себя посредническую миссию выслал в поместье под Черниговом. Все письма были оставлены вообще без ответа, чтобы даже "нет" нельзя было истолковать как завязку диалога.
      Но суть-то даже не в этом - для правильной оценки подобных шагов немецкой дипломатии достаточно сопоставить даты. Потому что германское правительство идею компромиссного мира с Россией отбросило еще в августе и больше к ней не возвращалось, напротив - активизировало планы по отчленению и германизации российских территорий. А значит, вся декабрьская возня с письмом Эйленбурга и Васильчиковой была обычной провокацией - чтобы вбить клин между державами Антанты и в самой России посеять недоверие к правительству. Впрочем, посудите сами, каким образом засылаются в страну "тайные эмиссары"? Попасть в Россию, не привлекая внимания, можно было через Швецию, Румынию, но Васильчикову переправили демонстративно... через фронт! С белыми флагами и парламентерами! Чтобы и солдаты видели, и офицеры, и разговоры пошли. И пусть царь на германские предложения реагировал отрицательно, это было и не важно - зато расползались слухи, что переговоры о сепаратном мире ведутся...
      48. КУТ-ЭЛЬ-АМАРА, ХАМАДАН, КУМ
      31.8. 1915 г. Талаат-паша, посетив германское посольство в Стамбуле, открытым текстом заявил: "Армянского вопроса больше не существует". Что и было добросовестно запротоколировано сотрудником посольства Кеппертом, а 4.9 включено в донесение поверенного в делах Лангенбурга рейхсканцлеру. Хотя надо отметить, тут Талаат прихвастнул. На самом деле "армянский вопрос" еще существовал и порождал массу новых проблем. Программа геноцида еще не была была завершена. К середине лета иттихадисты уничтожили основную массу христианского населения в восточных районах страны. Дальше там начались различного рода "зачистки".
      Так, 1.7 шифровка министерства внутренних дел внесла ясность по поводу разночтений о переходе христиан в мусульманскую веру: "Некоторые армяне индивидуально и группами принимают ислам, чтобы не покидать своей родины. Их тоже следует депортировать". Уцелело значительное количество девушек и женщин, взятых убийцами в наложницы. И опять же вышел приказ, запрещающий сохранять жизнь таким способом. И попавший в русский плен врач-сириец из 36-й дивизии свидетельствовал, что у него на глазах была устроена резня "трофейных" армянок. Впрочем, те, кто уже попал в турецкие гаремы или в курдские деревни, оставались живыми - с чего бы хозяину уничтожать свое имущество? С остатками повстанцев, скрывающихся в горах Сасуна, покончили в конце сентября. Власти объявили об амнистии. И люди хоть не верили, но выходили - выгоняли голод и осенние холода. Сперва их действительно не трогали, ждали, пока придут остальные. Потом объявили, что амнистия амнистией, но веру придется сменить. И стали партиями отправлять якобы в Муш, "для перехода в ислам". Спаслась одна. Рассказала: "Нас увели 20 жандармов и доставили на берег реки Мурад; уже вечерело, когда нас остановили и начали обыскивать. Отняли все, что нашли. Затем, заставив отойти назад, стали в нас стрелять..." Сама она бросилась в реку и выплыла.
      С середины лета, после "очистки" восточных вилайетов, план геноцида был введен в следующих по очереди регионах - центральной Турции и Сирии. Но и тут не обошлось без "осложнений". 13.7 в Суэдии, на Средиземноморском побережье, в 7 больших селениях были расклеены объявления, требующие через 8 дней быть готовыми к депортации. Жители решили не подчиняться и ушли на гору Муса-даг, организовав самооборону. Всего здесь собралось 4300 чел, из них 600 боеспособных мужчин, у которых было 150 винтовок и охотничьи ружья. Турки стянули войска, пробовали атаковать, но на труднодоступных кручах потеряли 200 солдат убитыми. Мало того, армяне сделали вылазку и отбили у врагов 2 пушки. Тогда их решили взять измором. Они продержались 7 недель, но у них кончились продукты, начались болезни, и все кончилось бы так же, как в Сасуне, но на их счастье 12.9 в здешние воды случайно зашел французский крейсер "Гишен" и заметил сигналы бедствия, поданные с Муса-дага. К нему вплавь отправили посыльных с просьбой о помощи. По радиограмме с "Гишена" подошла французская эскадра во главе с линкором "Жанна д`Арк", и с берега было снято 4058 чел., оставшихся в живых к этому моменту. Они были доставлены в Порт-Саид, где и обосновались, создав армянскую колонию.
      Но в целом в центральных и западных вилайетах истребление шло легче, чем в восточных. Здесь армяне уже не составляли большинства населения, жили отдельными вкраплениями среди турецких деревень или в городах. Из причерноморских городов отправлять их куда-то в Сирию было далеко, и всех уничтожали там же. Свидетельница этих ужасов А. Торикян из Самсуна, спасшаяся из-за того, что была продана мусульманину, рассказывала, что в ее городе и в соседних Орду и Гиресуне людей топили, резали, и бойня сопровождалась разнузданными оргиями палачей. Так что мужчины-армяне иногда сами убивали своих сестер, жен и матерей, чтобы они избежали такой участи. В глубинных районах материковой Турции тоже, по сути, никаких депортаций не было. Жителей Йозгатского санждака уничтожили в два этапа. Одних вырезали в июле, хотя при этом давался выбор - смерть или принятие ислама. Но позже произошла повторная кампания для переменивших религию - мужчин выводили в уединенные места и забивали дубинами, многих женщин и детей закопали живыми. Хотя в принципе с августа стала проводиться и официальная "исламизация". Но под нее попадали только малолетние дети, которые теоретически могли забыть о своем происхождении. Их брали в специальные сиротские дома, давали новые, турецкие имена, придумывали родителей, якобы погибших в борьбе с "неверными" и воспитывали в духе политики "Иттихада" короче, пытались повторить опыт с янычарами, набиравшимися из детей христианских народов.
      В августе-сентябре дошла очередь до Западной Анатолии - была объявлена депортация из Измида, Бурсы, Кастамону, Ангоры (Анкары). И повторились те же кошмары. В Ангоре армяне составляли в то время 80 % населения. Сперва увели мужчин - в 40 км от города, в ущелье их ждала толпа "четников" с дубинами, топорами, косами и даже пилами, при помощи которых начали истреблять несчастных. Потом взялись за остальных горожан. По донесению генконсульства США, "турецкие возчики, отвозившие армян к месту резни, сами говорили... что всех армян убивали дубиной или расстреливали из револьвера, как только возчики выезжали за город. Самые закаленные люди не могли без содрогания видеть эту ужасную картину. Двое из турецких возчиков, не в силах перенести этих ужасов, умерли. Женщины и дети были отданы другой группе мучителей, в руках которых они страдали больше, чем их отцы, братья и мужья. Перед смертью женщины и девушки были обесчещены этими человекоподобными зверьми". В Биледжике тюрьмы наполнялись в течение дня, а за ночь пустели - всех задержанных уводили на убой. В с. Тель-Армен 3 тыс. жителей вырезали, потом мертвых вместе с еще живыми побросали в колодцы. Немец М.С., проезжавший 5.10 между Тель-Абиадом и Культепе, увидел на дороге "множество трупов женщин и детей с перерезанным горлом, задушенных, с изуродованными ногами, с кляпом во рту. Женщины, за исключением одной, были совсем нагие и многие из них, судя по выражению их лиц, являлись жертвами насилий. Все мертвые дети были в одежде".
      Большие города - Константинополь, Смирну (Измир), Алеппо - весной и летом не трогали. И многие состоятельные армянские торговцы, банкиры принимали ислам, соревнуясь в лояльности властям. И их отнюдь не разубеждали, что таким способом можно спастись. Но 14.9 вышел еще один указ о конфискации в пользу государства армянских поместий и имущества - имеющий в виду как раз эту категорию людей. И их тоже начали депортировать. Причем 9.9 Талаат направил вали Алеппо весьма красноречивый приказ: "Право армян жить и трудиться на турецкой земле полностью отменено". Имелись там и такие указания: "Вместо косвенных мер, применяемых в других местах, как, например, строгость, поспешность высылки, трудности перемещений и разные невзгоды - можно без риска прибегать к непосредственным мерам". А в октябре, заключительным аккордом, произошли истребления и депортации во Фракии. Как вспоминал очевидец, "часть высланных семей была продана за смехотворно малую цену, главным образом евреям". 1600 армян из Адрианополя (Эдирне), доведя до побережья, посадили на лодки, якобы для перевозки на азиатский берег, и выбросили в море.
      Однако несмотря на "косвенные" и "непосредственные" меры сотни тысяч армян все же добрались до мест депортации. Добрались те, кому довелось преодолеть относительно недалекий путь - из Киликии, Сирии. Добрались высланные из Константинополя и других мест, лежавших вдоль Анатолийской железной дороги. Их гнали не пешком, а перевозили - в вагонах для скота, раскаленных под солнцем и забитых до отказа, по несколько суток без пищи и воды. Многие умирали, но они были избавлены от издевательств конвоиров, нападений убийц. И значительная часть прибывала в пункты назначения еще живыми. Но и их участь была плачевной, поскольку попадали они в концлагеря - причем на замечания иностранцев турки не без ехидства отмечали, что идею концлагерей переняли у англичан, из опыта бурской войны. Таких лагерей для армян была создана целая сеть: в Конье, Султание, Хаме, Хоске, Дамаске, Гарме, Килисе, Алеппо, Мааре, Бабе, Рас-ул-Айне, а главным из них стал Дейр-эз-Зор, точнее - большая система лагерей по берегу Евфрата между Дейр-эз-Зором и Мескеной.
      Здесь людей размещали в палатках, шалашах, всяких заброшенных строениях, или просто под открытым небом, на солнцепеке или осенних дождях. Снабжения не было никакого. А местные власти и здесь пытались наживаться на несчастных, вымогая деньги даже за разрешение хоронить умерших. Были предложения дорезать уцелевших, но Абделлахад Нури-бей, уполномоченный "Главного комитета по делам высылки" в Сирии, заведовавший значительной частью лагерей, пришел к более "рациональному" решению - дескать, "нужда и зима сами убьют". Что представляли собой места высылки, сохранилось множество свидетельств. Учиталь немецкой школы в Алеппо М.Нипаге писал в сентябре 15-го: "В разваливающихся караван-сараях я обнаружил груды разложившихся тел и среди них еще живые существа, находящиеся в состоянии агонии. В других местах я нашел массу больных и голодных людей, на которых никто не обращал внимания. Вокруг нашей школы было четыре таких караван-сарая... Единственной пищей этих людей служит горсть муки, которую ссыпают им в руки, и они проглатывают ее только для того, чтобы отсрочить свою смерть... Большинство их болеет тифом или дизентерией. Когда входишь во двор, тебе кажется, что это сумасшедший дом. Когда им приносят еду, то видно, что они разучились есть. Желудок их, уменьшенный многомесячным голоданием, не принимает больше пищи. Когда им дают хлеб, они с безразличием швыряют его в сторону; они спокойно ждут своей смерти". Вот еще одно свидетельство о тех же караван-сараях возле Алеппо. "Трупы так сильно разложились, что кожа одного из них прилипла к руке носильщика. Среди покойников под жгучим солнцем лежали и умирающие; их было около тысячи человек... Случалось, что на кладбище уносили с покойниками людей, подававших еще признаки жизни". Другой очевидец вспоминал: "Я видел иногда женщин и детей, ищущих в кучах нечистот объедки, которые они немедленно съедали. Я видел детей, грызущих кости..." Свидетели, посетившие лагеря в районе Дейр-эз-Зора, писали о "призраках людей", которые "изредка получают кусок хлеба". При этих раздачах женщины и старики бросались толпами и "выли от голода".
      Иностранцы, в том числе и многие немцы, пробовали как-то облегчить участь сосланных. Покупали продукты, медикаменты, нанимали носильщиков, чтобы хоть похоронить умерших. Собирали недобитых во время резни. И германский колонист из Киликии вспоминал: "В одной американской школе в Мараше я видел более ста искалеченных самым невероятным образом женщин и детей (без рук, без ног) и среди них детей 1 - 2 лет". Однако даже такая помощь получалась лишь там, где местное начальство смотрело на это сквозь пальцы. А когда американцы и нейтралы попытались наладить централизованную поддержку, это было запрещено. Разъяснили, что иначе сведется к нулю весь смысл кампании "проучить" армян, и те опять будут надеяться на иностранное вмешательство. Поэтому собирать средства, конечно, можно - но их расходование должно идти через государственных чиновников. И ясное дело, в чьих карманах эти средства остались бы. Благотворительные организации через посла США предлагали и другой вариант - раз уж иттихадисты хотят избавиться от армян, то пусть разрешат подать пароходы и вывезти уцелевших в Америку. В этом тоже было отказано.
      До нас дошло множество фотографий этих жертв. И если не знать, где и в каком году они сделаны, то легко ошибиться - ассоциации сразу связывают их с узниками Бухенвальда и Равенсбрюкка... Такие же обтянутые кожей грудные клетки, запавшие щеки, ввалившиеся до позвоночника животы, ссохшиеся, лишенные плоти мослы вместо рук и ног. Разве что волосы не острижены наголо и нет татуированных номеров. Тут их не учитывали и не считали. Младотурки о таких фотографиях, снятых кем-то в качестве свидетельства, кем-то просто из любопытства, тоже знали и пытались с этим бороться. Приказ командующего 4-й армией Джемаля-паши от 13.9.15 гласил: "Все фотографические снимки с колонн высланных армян, сделанные инженерами и другими служащими компании, строящей Багдадскую железную дорогу, должны быть сданы в течение 48 часов военному комиссариату Багдадской железной дороги в Алеппо. Не выполнившие этот приказ будут отвечать перед военным трибуналом". А Талаат 29.12 указывал вали Алеппо: "Нам стало известно, что многие иностранные офицеры видели на дорогах трупы вышеупомянутых людей и фотографировали их. Необходимо, чтобы эти трупы сразу же были зарыты, а не выставлены напоказ".
      Лагеря депортированных стали и эпицентрами заразных заболеваний. Эпидемия тифа вспыхнула в Алеппо и стала распространяться на сирийское побережье, Месопотамию. И национальности болезнь не разбирала, охватив и мусульманское население. Но когда секретарь комитета по делам депортации в Алеппо Наим-бей указал на эту опасность своему начальнику Нури-бею, тот нравоучительно ответил: "Мой мальчик, таким образом мы сразу избавимся от двух опасных элементов. Вместе с армянами ведь умирают арабы. Разве это плохо? Ведь расчищается дорога для туркизма". Однако геноцид ответным эхом ударил и по самим туркам. Ведь сотнями тысяч трупов были усеяны дороги, ущелья, заражены реки и ручьи, и по Османской империи стали расползаться тиф, холера, дизентерия. И войска тоже перемещались по этим зараженным дорогам, пили зараженную воду, и от болезней несли огромные небоевые потери, еще не добравшись до театра сражений.
      Между тем война шла своим чередом. На русский Кавказский фронт прибыл новый главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. Он хорошо знал и высоко ценил талант Юденича, поэтому разграничение полномочий осталось почти прежним. В оперативные вопросы и руководство войсками великий князь вмешиваться не стал, целиком доверяя это командарму и его штабу. Но если Воронцов-Дашков в большей степени оставался гражданским правителем края, то Николай Николаевич стал делать упор на организацию фронтового тыла, снабжения, подготовку пополнений, что пошло Кавказской армии на пользу. Она оставалась очень небольшой, и все так же отсюда брали пополнения для других фронтов - так, во время прорыва на Волыни отправили туда Кавказскую кавдивизию Шарпантье. Но за счет новых формирований это кое-как удавалось компенсировать. Так, на базе Закаспийской бригады была развернута 5-я Кавказская казачья дивизия.
      В сентябре, когда 4-й Кавказский корпус, который к этому времени возглавил ген. Де Витт, пополнился и восстановил силы после Алашкертского сражения, Юденич приказал ему вернуть позиции, утраченные в ходе августовских боев и таким образом надежно обеспечить фланг Сарыкамышской группировки. 2-я и 5-я казачьи дивизии, сосредоточившись у Дутаха, нанесли удар на Мелязгерт, а 4-я казачья Чернозубова на Баш-калу и Ван. Успеху способствовало и то, что турки после провала операции Керим-паши основные силы с этого участка забрали, часть вернули под Эрзерум, часть перебросили в Иран и Ирак. Заслоны 36-й дивизии, курдского ополчения и убийц-"гамидие", коих тоже попытались использовать в качестве солдат, были сбиты. Лабинский, Таманский и Кавказский казачьи полки взяли Мелязгерт и продвинулись на запад до рубежей, достигнутых в июле. Отряд Чернозубова вошел в Баш-калу, и от него, как и навстречу, от Мелязгерта, были направлены части на Ван. Подошли к нему с двух сторон, но... остановились возле города и не смогли в него войти из-за трупного смрада. Донесение Чернозубова гласило: "Город Ван весь в развалинах. Лучшие постройки сожжены, а глинобитные разрушены. Улицы и дворы усеяны трупами армян и животных. Имущество разграблено и растаскано". А казаки Таманского полка рассказывали: "Ужасно там... Словно никогда и не существовало этого цветущего города с 200-тысячным населением, со своим добром, со своими роскошными садами". По оценкам русского командования в Ване и его окрестностях было уничтожено около 55 тыс. чел.
      Огромное влияние и авторитет великого князя существенно помогли операциям на другом фланге, в Аджарии. Благодаря его поддержке из Черноморского флота было выделено специальное соединение, Батумский отряд под командованием капитана I ранга Римского-Корсакова, который был подчинен сухопутному командованию. Что, кстати, являлось исключительным случаем в тогдашней мировой практике. Во всех странах флот и армия действовали сами по себе и объединяли усилия только в отдельных совместных операциях, моряки обычно держались за свою исключительность и о подчинении их пехоте нигде и речи не могло быть. Но создание Батумского отряда сразу сказалось на общей обстановке - он пресек доставку оружия и продовольствия турецким отрядам, действовавшим в этом районе, поддерживал огнем операции на побережье, осуществлял перевозки наших войск и высаживал тактические десанты. Положение турок и банд "четников", оттесненных в горы, страдающих от голода и холодов, стало плачевным, и осенью Приморский отряд Ляхова и части 2-го Туркестанского полностью очистили от противника Зачорохский край.
      Бывшему Верховному Главнокомандующему на новом посту сразу же пришлось принимать и важные политические решения. Под влиянием германо-австрийских успехов снова обострилась обстановка в Иране. Местные племена и знать резко шатнулись в сторону Центральных Держав, что подогревалось не жалеющей денег германо-турецкой агентурой. Пользуясь этими настроениями, турки ввели на персидскую территорию свои части, и уже не только в приграничные районы, а стали продвигаться в центральные области страны. Подпитываясь отрядами курдов, они заняли Керманшах, а потом и Хамадан - в 350 км от Тегерана. Их приближение и поражения русских активизировали протурецкую партию в столице. Меджлис Ирана выступил за вступление в войну на стороне Центральных Держав, к этому же склонялось правительство, на сторону турок открыто перешел маршал Низам-эс-Султан, обещая немцам сформировать большую армию для наступления на русских. А слабовольный шах колебался, опасаясь прогадать. Сами по себе персидские войска были сбродом оборванцев и серьезной опасности не представляли. Но присоединение Ирана к туркам открыло бы дороги для вторжения разных банд с его территории и в Азербайджан, и в Среднюю Азию, заставило бы русских распылять силы, чтобы прикрыть новый фронт в тысячу километров - чего, собственно, враг и добивался.
      Великий князь Николай Николаевич считал, что пожар надо тушить, не давая ему разгореться, и для этого предложил англичанам нанести удары с двух сторон. Однако взаимопонимания не нашел. Снова наложились интересы "большой политики". В Иране британцы даже во время войны считали русских конкурентами и не хотели способствовать усилению их позиций. Юлили и выдвигали вместо этого другой план - чтобы русские помогли их удару на Багдад. Поскольку на Ирак они претендовали сами при грядущем разделе Османской империи. Николай Николаевич счел такой вариант авантюрой. Наступать на Месопотамию зимой, через высокогорный район Муша и Битлиса, опустошенный и разоренный, с необходимостью осуществлять снабжение за сотни километров и оставив на фланге мощную Эрзерумскую группировку, значило лишь погубить войска за сомнительные чужие интересы. Впрочем, русский главнокомандующий предостерегал и англичан, указывая, что Турция еще сильна, и их глубокое, недостаточно обеспеченное вторжение в Ирак может обернуться катастрофой. Но союзники его аргументами пренебрегли, и в итоге вместо одной совместной операции начались две.
      Великий князь начал формировать для действий в Персии экспедиционный корпус под командованием ген. Баратова. В него вошли 1-я Кавказская казачья дивизия, 2-я бригада Сводно-Кубанской дивизии, а из пехоты - 2-й и 4-й Кавказский пограничные полки. Когда стабилизировалась обстановка на Украине, Николай Николаевич добился и возвращения оттуда кавдивизии Шарпантье, тоже предназначавшейся Баратову. Корпус выводился из состава армии Юденича, подчиняясь непосредственно главнокомандующему, и образовался Кавказский фронт из двух войсковых объединения. Баратов тоже прекрасно понимал важность фактора времени в возложенной на него задаче, поэтому дожидаться сосредоточения всех сил не стал. В конце октября он со штабом и передовым отрядом на судах переправился через Каспий, высадился в порту Энзели, занял Решт и начал сразу продвигаться в глубь страны.
      А англичане в Иране ограничились прикрытием района нефтепромыслов, сосредоточив основные усилия в Ираке. Они все еще гнались за "рейтинговыми" победами - каковой стало бы взятие Багдада. Существовал даже проект сделать этот древний центр халифата "альтернативным центром" исламского мира, подконтрольным англичанам, чтобы перетянуть на свою сторону арабов и другие мусульманские народы Османской империи. И уроки Дарданелл британцев еще не научили - считалось, что там главную роль сыграли укрепления, артиллерия, а в полевых сражениях таких "второсортных" противников, как турки, разбить будет несложно. И сперва казалось, что так оно и есть. Британский корпус, состоявший в основном из индийских войск под командованием ген. Таунсенда, разметал пограничные части и отряды атабского ополчения, взял Басру и двинулся на Багдад. Но турки отреагировали быстро и начали создавать в Ираке новую, 6-ю армию, для чего сюда перебрасывались 13-й корпус из Сирии и Сводный корпус Халил-бея с Кавказа. Возглавил армию фельдмаршал фон дер Гольц. Численного преимущества у турок не было - половина частей 6-й армии только подтягивались на новый театр боевых действий. И тем не менее англичане встретили вдруг сильное сопротивление и вынуждены были остановиться. А затем турки сами обрушились на них атаками. В битве у развалин древнего Ктезифона, не дойдя до Багдада всего 35 км, корпус Таунсенда был разбит наголову. Он начал отступать, но турки бросились в преследование, бросали наперерез конницу, перехватывая пути отхода. И откатившись на 170 км, измученные и обессиленные боями британцы застряли в городишке Кут-эль-Амара, где и были окружены. Укрепились кое-как и начали отбиваться в осаде.
      Операция Баратова развивалась куда более успешно. Стремительным броском заняв г. Казвин, он дождался подхода бригады ген. Фесенко Запорожского и Уманского полков 1-й Кавказской казачьей дивизии, которой долго командовал сам и прекрасно знал ее боевые качества, и устремился на Хамадан. Преодолев 400 км, с ходу атаковал город и 3.12 разгромил турецкие отряды и примкнувшие к ним банды. Причем и сам, как Багратион, "по-багратионовски", всегда был в гуще боя, но каким-то чудом оставался без единой царапины, а вот его адъютант Альхави, находившийся рядом с генералом, был убит разрывом снаряда.
      Видя, что удача все же на стороне русских, шах распустил меджлис и отправил в отставку правительство, настроившееся воевать. Часть депутатов и министров вместе с германским и турецким послами выехали из Тегерана в г. Кум, где объявили о создании "Временного национального правительства". Развернуть мятеж этому "правительству" Баратов не позволил. К нему уже подоспела 2-я бригада 1-й дивизии, и ее он бросил на Кум. Узнав о приближении русских, оппозиционеры разбежались. А тех, кто пробовал организовать оборону, Кубинский и Горно-Моздокский полки под командованием ген. Колесникова легко разбили, 20.12 взяли Кум и, разгоняя отряды сторонников мятежа, прошлись еще 200 км рейдом на Кашан и до самого Исфахана. А бежавшие политики собрались в окупированном турками Керманшахе, где занялись попытками реанимировать свое "Национальное правительство". Опасность выступления Ирана на стороне Центральных Держав была предотвращена.
      В это время новому наместнику на Кавказе приходилось заниматься еще одной серьезной проблемой - армянскими беженцами. Кроме тех, что пришли в Россию в период отступления, продолжали прибывать все новые. Пробирались через фронт горными тропами, присоединялись к разведчикам во вражеских тылах, выходили из убежищ при возвращении русских войск. И в течение осени в российское Закавказье вышло еще 60 тыс. чел. Впрочем, точное их количество установить было трудно. Они оседали в разных местах, где получится приткнуться. Но многие и умирали, уже избежав опасности,сказывались душевные травмы, истощение, тяготы пути. Приходили больными, и в беженских лагерях начались эпидемии тифа и холеры, пожиная среди измученных людей обильную жатву - до конца 1915 г. на российской территории умерло до 30 тыс. этих несчастных.
      Власти делели все, что было в их силах. Строились лагеря для размещения беженцев, открывались питательные пункты и лазареты. Но для такой массы людей этого оказывалось недостаточно. Остро не хватало, особенно на первых порах, жилья, медикаментов, врачей, продовольствия. Помогала общественность, как армянская, так и русская, организовывая сбор средств, закупки и доставку самого необходимого. Подключались и зарубежные благотворительные организации. В целом число спасшихся и выживших армянских беженцев в России определяется в 240 тыс. чел. Много среди них было детей, потерявших всех своих близких. Так, "Сиротский город", созданный американской организацией "Нэа Ист Релиф" в Александрополе, насчитывал 30 тыс. маленьких обитателей. Приюты для детей-сирот были организованы и в Эривани, Эчмиадзине, Тифлисе. Хотя вряд ли мальчиков и девочек, переживших такой кошмар, можно было в полном смысле называть "детьми". Писателю Анри Барбюсу, посетившему их, одна девочка рассказывала: "Когда убили у меня на руках моего малютку-братика, я онемела. Я еще могла кричать, когда убивали маму, но больше никогда..."
      49. ТРАГЕДИЯ СЕРБИИ
      Не достигнув своей главной цели на Востоке - вывести Россию из войны, германо-австрийское командование решило осуществить более скромный план, вывести из войны Сербию. Это, по идее, не только выбивало из рядов Антанты одну из стран - Сербия перекрывала пути по Дунаю и железные дороги, ведущие из Австро-Венгрии в Турцию. А территориальными прирезками за счет сербов можно было привлечь и Болгарию. И создавалась сплошная полоса союзных держав от Северного моря до Персии, туркам можно было помочь оружием и боеприпасами и получить с Ближнего Востока продовольствие, сырье, подпитку людскими ресурсами, в общем, все, что необходимо для затяжной войны. План этот стал вызревать еще летом, но тогда сочли невозможным отвлекать силы с главных фронтов. А осенью условия создались вроде подходящие. Со стороны России ожидать крупных ударов не приходилось, со стороны Франции удалось отбиться. Болгария, как и Италия, торговалась с обеими сторонами, претендуя и на турецкие территории, и на земли, отнятые во Второй Балканской войне сербами, греками и румынами. Лондон и Париж даже делали попытки давить на Белград, чтобы уступил болгарам Македонию, но там отказались. Однако летом 15-го в Софии сочли, что победа клонится на сторону немцев, и определились окончательно. Германия надавила на Порту, заставив ее в качестве задатка уступить болгарам небольшую часть Фракии возле г. Адрианополя, на левом берегу Марицы. А на будущее немцы согласились отдать Болгарии все требуемые территории из состава Сербии, а если на стороне Антанты выступят греки и румыны, то удовлетворить и их землями. И 3.9 был заключен соответствующий договор, а 6.9 - военный союз, пока сохранявшийся в тайне.
      Армия Болгарии была лучшей на Балканах - 12 дивизий, 500 тыс. бойцов, причем прекрасно экипированных, обученных и опытных, уже прошедших две войны. А ко всему прочему - обозленная на сербов, нанесших ей удар в 1913 г. Ну а немцы с австрийцами сконцентрировали свою группировку - 18 дивизий, из них часть германских, возглавил которую ген. Макензен. Общее количество войск, участвовавших в операции, достигало 1,5 млн. чел. А противостояли им сербская армия в 250 тыс. бойцов и черногорская - 50 тыс. И к тому же положение самой Сербии оказалось в этот момент чрезвычайно тяжелым. В ее войсках остро не хватало вооружения, снарядов и патронов. Население голодало. Свирепствовал тиф, от которого уже умерло более 130 тыс. чел. А поступление снабжения от союзников по Антанте было затруднено. Еще при вступлении в войну Италии немцы направили Австро-Венгрии несколько своих подводных лодок, базы для них были построены в Пуле и Катарро. И если австрийский флот был блокирован в Адриатике, то внутри Адриатики он блокировал балканское побережье.
      5.10 группировка Макензена, сосредоточенная вдоль северных границ Сербии, по Дунаю и Саве, начала массированную артподготовку, на которую сербам нечем было отвечать. А после двухдневной бомбардировки началось наступление. Несколько австрийских пароходов и паромов подорвались на минах, поставленных русскими моряками Дунайской флотилии, несколько было повреждено налетевшим ураганом, но затем противник все же форсировал Дунай. Двое суток продолжались ожесточенные уличные бои в Белграде, в ходе которых погибло 5 тыс. сербов - и защитников города, и мирных жителей. А 9.10 поредевшие части сербской армии оставили свою столицу. В этот же день австрийцы нанесли вспомогательный удар - из Боснии по Черногории, сковав ее войска. Но довершил дело еще один "сюрприз". 11.10, когда все сербские силы оттянулись на север, в битву вдруг вмешалась Болгария. И три ее армии начали вторжение через оголившуюся восточную границу. Вторжение, выдержанное в "лучших традициях" германской военщины - даже без объявления войны.
      Декларацию о войне болгарский царь Фердинанд обнародовал лишь 14.10. И учитывая традиционные симпатии своих подданных к русским, ловко уклонился от обвинений России в целом, а сослался на Распутина, якобы подчинившего темному влиянию Николая II, из-за чего подневольный русский народ и оказался в стане врагов Болгарии. И "распутинская" аргументация преподносилась в столь оскорбительном смысле, что Николаю даже постыдились показать полный текст декларации. Сам же русский царь, когда ему принесли проект манифеста о войне против нового противника, грустно усмехнулся: "Если бы кто-нибудь мне сказал, что придет день, когда я подпишу объявление войны Болгарии, я счел бы такого человека безумцем, и вот, однако, этот день настал. Болгарский король обманул своих подданных, но верю: сознание славянского единства рано или поздно обратит болгарский народ против обманщика".
      Западные державы оценили всю опасность положения, когда операция противника уже началась. И меры, которыми они попытались выправить ситуацию, оказались запоздалыми. 15.10 по согласованию с Грецией 2 французских дивизии высадились в Салониках (хотя какое уж тут согласование, если греческое правительство и король были настроены прогермански - просто пригрозили и заставили дать согласие). Потом здесь добавились и другие англо-французские соединения. Они начали выдвигаться вдоль р. Вардар к ее верховьям, в Македонию, и установили контакт с отступающей сербской армией. Но возможность поддержки с этого направления была пресечена моментально. Левофланговая группировка болгарских войск, энергично продвинувшись на запад, вошла в Косовский край и захватила железнодорожную станцию Вране, перерезав сообщение Сербии с Салониками. Французы и англичане предприняли несколько атак, чтобы вернуть станцию, но действовали довольно неуверенно. Были отброшены и отошли обратно к Салоникам. Реальную возможность облегчить положение Сербии имела Италия. И она попробовала это сделать, ее 38 дивизий в октябре в третий раз перешли в наступление на р. Изонцо. Однако противник такую угрозу учитывал, и к осени против Италии было сосредоточено 22 австро-венгерских дивизии и германский альпийский корпус (в составе которого, кстати, воевал лейтенант Паулюс, будущий фельдмаршал, которому через 27 лет предстояло сдаться под Сталинградом). Итальянские войска добились лишь местных успехов на Горицком направлении, понесли большие потери и были остановлены. В ноябре они предприняли четвертое наступление на Изонцо, и тоже безрезультатное, в том числе и для Сербии - ни одного батальона оттуда Макензену и Конраду снимать не пришлось.
      Боевые действия шли и на Средиземном море, здесь 7.11 разыгрался очередной скандальный инцидент из серии "неограниченной войны" - немецкая субмарина U-38 капитана Валентинера потопила итальянский пароход "Анкона", а когда пассажиры и экипаж садились в шлюпки, обстреляла их артогнем. Германия предпочла не вступать в новые дипломатические конфликты по этому поводу, и поскольку лодка действовала под австро-венгерским флагом, уговорила Вену взять ответственность на себя. И стоит отметить, что протесты США и других нейтралов в данном случае оказались куда более сдержанными, чем обычно. То ли давить на австрийцев им показалось менее интересно, чем на немцев, то ли на гребне побед Центральных Держав они сбавили тон. Но в принципе планы подводной войны, о невыполнении которых впоследствии так сожалели германские флотоводцы, в 1915 г. оставались нереальными. У Германии тогда еще не хватило бы подлодок для ее эффективного ведения. Да и те, что имелись, несли большие потери - так, 4.11 у берегов Ютландии села на мель и погибла субмарина U-20, потопившая "Лузитанию" (а всего в 1915 г. немцы потеряли 19 подлодок).
      Ну а положение сербской армии было катастрофическим. С севера, тесня и сминая ее, надвигались австро-германские войска, с востока - болгарские, грозя окружением и полным уничтожением. И воевода Путник принял единственное оставшееся решение - отступать через Черногорию и Албанию к Адриатике. Где можно будет удержаться на горных перевалах и на побережье, получить помощь союзников, восстановить силы. Однако и организованного отступления уже не получалось. Сербская полупартизанская армия храбро дралась, но назад покатилась в беспорядке. А после предыдущего австрийского вторжения с массовыми расправами вместе с армией уходило и гражданское население. Сперва покинули свои дома жители Белграда, потом к ним присоединялись люди из других мест. Начался трагический исход Сербии. Под осенними дождями, увязая в грязи разбитых дорог шагали около 250 тыс. беженцев - крестьяне, чиновники, учителя, торговцы, домохозяйки, школьники. Участник событий Д. Лапчевич писал: "Сейчас, когда неприятель наступает со всех сторон, бегство происходит днем и ночью, на лошадях, по железным дорогам, пешком. Многочисленные беженцы не имеют кровли над головой, никто не получает даже краюхи хлеба. Детишки, полуголые и босые, пропадают в холодные ночи. Все трактиры и погреба переполнены...". Премьер Пашич распорядился открыть двери тюрем - с освобождаемых брали слово, что они будут помогать на дорогах, подбирать выбившихся из сил и умирающих. Отряды солдат вскоре перемешались с таборами беженцев, обозы с крестьянскими телегами, превратившись в единую полумиллионную массу. Всякое управление было фактически утеряно, оставалось только направление движения, подпитываемое надеждами и слухами - дескать, там-то должны быть склады продовольствия (которых уже не было), там-то можно рассчитывать на помощь...
      В этой массе шагал старый король Петр Карагеоргиевич с посохом в руке, в крестьянских лаптях-опанках и солдатской шинели. Несли на носилках больного главнокомандующего Путника. Людей косил тиф, бомбили и обстреливали вражеские самолеты. Они умирали от простудных заболеваний, питались чем попало - отпиливали куски мяса от трупов павших лошадей, от сдохшей без корма скотины, выискивали остатки муки или зерна в брошенных домах. Обессилевшие впадали в прострацию, ложились на землю и ждали смерти. Кто-то предпочитал смерть в бою - вступал в последние схватки и погибал. Но немцев и болгар сдерживало в общем-то даже не сопротивление войск - а та же непролазная грязь, пробки из брошенных телег и возов. И они не могли уже предпринять никаких маневров, не могли отчленить и окружить остатки сербской армии, поскольку все дороги были забиты беженцами. Поэтому враги просто двигались следом за ними. И добивали отстающих.
      Особыми зверствами отличались немцы Макензена - они методично уничтожали всех, кто попадался на пути. Болгары вели себя более гуманно, гражданских не трогали - хотя часто это означало лишь то, что их оставляли умирать своей смертью. Германский корреспондент, присутствовавший при этой трагедии, восторженно просвещал своих читателей: "Кровь эрцгерцога Франца Фердинанда, мученически погибшего, будет смыта потоками сербской крови. Мы присутствуем при торжественном акте исторического возмездия... в канавах, вдоль дорог и на пустырях - всюду мы видим трупы, распростертые на земле в одеждах крестьян или солдат. Здесь же лежат скорченные фигуры женщин и детей. Были ли они убиты или сами погибли от голода и тифа? Наверное, они лежат здесь не первый день, так как их лица уже обезображены укусами диких хищников, а глаза давно выклеваны воронами..." В течение ноября почти вся территорию Сербии была оккупирована.
      Россия, сама еще не оправившаяся от поражений, предпринимала отчаянные усилия чем-то помочь. На базе 7-й армии, охранявшей Черноморское побережье, с октября стала создаваться "Армия особого назначения". Ее командующим был назначен ген. Щербачев (11-ю вместо него принял Сахаров). Предполагалось, что англичане и французы нанесут удар из Салоник, освобождая Сербию, а армия Щербачева с севера, через Румынию, вторгнется в Болгарию. Дальше обе группировки будут развивать наступление на Венгрию, а заодно оттянут на себя вражеские силы, что позволит Италии ударить на Вену. Но утрясти столь смелый план с союзниками было непросто. Лишь 22.11 он после долгих обсуждений был согласован с британским представителеми при русской Ставке Вильсоном. Но так и остался на бумаге. В сложившихся условиях Румыния выступать на стороне Антанты или пропускать через свою территорию русские войска однозначно не собиралась.
      Да и у англичан возобладали совсем другие настроения. Ведь через Белград и Болгарию немцы уже установили прямую связь с Турцией. Туда пошли снаряды для молчавших батарей у Галлиполи. Вскоре турки могли перепахать огнем пятачки плацдармов и сбросить десанты в море. И в тот же день 22.11, когда Вильсон в Могилеве подписывал соглашение о совместных действиях, в Лондоне было принято противоположное решение - эвакуировать Дарданеллы. Мало того, запаниковавшие британские военачальники стали прикидывать, что после их ухода с Галлиполийского полуострова высвободится 20 турецких дивизий, которые могут быть брошены на Суэц. И требовали эвакуации и из Салоник, чтобы сосредоточить все силы для защиты собственных "зон интересов". Правда, еще продолжались споры насчет последствий таких действий. Лорд Керзон, например, утверждал, что уход с Дарданелл "произведет самое неблагоприятное впечатление на русскую армию и народ, у которых и без того возникают подозрения в отношении нашей честности". И действительно, против проектов эвакуации протестовал Алексеев, поскольку освободившиеся войска турки могли использовать и на Кавказе. А 2.12 российский посол в Лондоне Бенкендорф представил Грею ноту, в которой указывалось на опасность поочередного попадания балканских стран в орбиту Германии.
      Но в этот период с Россией почти перестали считаться. 5.12 в Шантильи состоялась вторая конференция главнокомандующих, где Жоффр откровенно хамил. Когда ген. Жилинский, представлявший русских, снова заговорил о плане совместных ударов по Австро-Венгрии, Жоффр грубо оборвал его - мол, надо "разгромить главного врага", а "об австрийцах поговорим, когда вы будете в Берлине". В результате конференция прошла впустую, запротоколировав лишь азбучные истины, вроде того, что "решительные результаты могут быть достигнуты только в том случае, если наступления союзных армий будут предприняты в достаточно близкие между собой сроки с тем, чтобы противник не мог перебросить резервы с одного фронта на другой". Что же касается "не основных" фронтов, то констатировалось: "Члены совещания единогласно признают, что на второстепенных театрах нужно иметь только необходимый минимум сил и что войска, находящиеся уже на востоке, в совокупности представляются достаточными для удовлетворения всех потребностей". И решение было принято компромиссное - Галлиполи эвакуировать, но корпус в Салониках оставить. Однако англичан и это не удовлетворяло. Они организовали еще одну конференцию, в Кале, куда русских вообще не пригласили, и настояли на том, чтобы вообще уйти с Балкан. Но Россия снова выразила протест, царь послал премьеру Асквиту личную телеграмму, высказав однозначную позицию в данном вопросе, и тот пошел на попятную. Решение об эвакуации Салоник было отменено для восстановления "добрых чувств между союзниками"...
      А трагедия сербов все это время углублялась. Толпы солдат и беженцев, бросая последнее имущество, сталкивая в пропасти пушки, брели по перевалам Черногории и Албании. Зима в горах была морозная и очень снежная, бушевали снегопады. И враг в связи с этим остановил преследование. Но уже и без того было худо. Тысячи людей замерзали, погибали под снежными заносами, умирали от голода, устилая телами тропы и ущелья. Местные жители не пускали их даже обогреться, опасаясь тифа. Но и тем, кто добирался до заветного побережья Адриатики, до спасения было далеко. Поодиночке или группами кое-как приходили в Скутари (Шкодра), Бара и другие портовые города - а там не было ни продовольствия, которое ожидалось от союзников, ни медикаментов, ни какой-либо другой помощи. Очевидец Ф. Дейга писал: "Скутари и весь албанский берег - обширный госпиталь, где умирали тысячи, истощившие себя отступлением. Улицы Скутари завалены трупами, немецкие аэропланы бросают бомбы на этих несчастных, а у них нет даже сил, чтобы поднять винтовку..."
      История в общем-то получалась некрасивой. В Бриндизи стояли итальянские суда, нагруженные всем необходимым, но не выходили в море, опасаясь австрийских дредноутов и германских подлодок. Требовали кораблей для прикрытия - и шли утомительные переговоры, кто их будет выделять. Франция, правда, согласилась предоставить 12 эсминцев, но англичане, чья база размещалась "по соседству", на Мальте, пытались торговаться - дескать, корабли-то дать можно, но... при условии, что сербские войска будут направлены для защиты Суэцкого канала. Шли споры и о том, куда же девать гражданских беженцев. Италия их принимать отказывалась, опасаясь эпидемии. Предлагался Крит, Кипр, Африка - но туда их еще нужно было перевезти. И вопрос снова упирался в корабли. А люди, скопившиеся под открытым небом на берегу Адриатики, продолжали умирать.
      Впрочем, англичанам в это время суда были действительно нужны в другом месте - для эвакуации Галлиполи. И прикрывать их тоже требовалось. Германо-турецкий флот в Мраморном море "ожил", стал делать попытки вылазок. Правда, их удалось пресечь. 13.12 британская подлодка В-11 потопила турецкий броненосец "Мессудие", намеревавшийся выйти из Дарданелл. А "Гебен", едва устранивший повреждения от русских мин, попробовал совершить рейд к о. Имброс и опять подорвался - на английской мине. И снова был вынужден встать на ремонт. А на Галлиполийском полуострове командование Антанты в ночь с 19 на 20.12 оттянуло с фронта и начало грузить на суда войска на Северном плацдарме, а с 8 на 9.1. 1916 г. - на Южном. Причем для успеха эвакуации оказался немаловажным именно тот фактор, что по настоянию России были преодолены панические настроения и сохранен плацдарм в Северной Греции - войска из Дарданелл перебрасывали в Салоники, и перевозочные средства могли быстро оборачиваться туда и обратно. Турки, в общем-то, не мешали эвакуации,, предоставляя десантам убираться восвояси. Но англичане и французы очень спешили, опасаясь атаки во время посадки на пароходы. Брали только людей, бросив все завезенное сюда имущество, артиллерию, большую часть пулеметов, средства связи, припасы. В общем, наделавшая так много шума Дарданелльская операция закончилась провалом. За время ее проведения армии Антанты потеряли убитыми, ранеными и больными 266,5 тыс. чел. Турецкие потери составили 186 тыс.
      Ожидавшейся "революции" в Стамбуле так и не произошло. Обещавшие ее "старотурки" давно уже были под колпаком, но из каких-то соображений их не трогали. А после эвакуации Галлиполи арестовали и казнили. И их ставленник, наследник престола Юсуф Изетдин, 2.2.16 скончался при странных обстоятельствах. Немцы заявляли, что "англичане подвели русских". А у турок победа праздновалась с величайшим триумфом. В Стамбуле проходили торжества, благодарственные службы в мечетях, устраивались угощения и развлечения для простонародья. Фон Сандерса, возглавлявшего оборону Дарданелл, пресса окрестила "Гинденбургом Востока". А впавшему в маразм султану младотурецкое правительство присвоило титул "Гази" - "Победоносный", как великим османским завоевателям. Он, обычно не вылезавший из своих покоев, страшно возгордился, нацепил саблю и дважды проехал верхом по Стамбулу. Но был очень удивлен и разочарован, что народ почему-то не падал ниц при его приближении. А скорее всего, и не узнавал.
      А австро-германские и болгарские войска в Сербии переждали неблагоприятную погоду, перегруппировались и 8.1 начали новое наступление. На Черногорию. С ней покончили в несколько дней. 11.1 пала ее столица Цетинье, а 18.1 король Никола подписал акт о капитуляции. Остатки армии или сдались или отступили на побережье. Но этот акт драмы подтолкнул и страны Антанты к активным действиям. Возникли опасения, что и правительство вымирающих в Скутари сербов капитулирует, что официально утвердило бы на Балканах позиции Центральных Держав. Италия, претендовавшая на Албанию, забеспокоилась, что ее займут австрийцы. А там, глядишь, и Греция выступит на стороне немцев. И Франция с Россией совместными усилиями добились решения, чтобы сербскую армию эвакуировать на о. Корфу, а оттуда, реорганизовав и восстановив ее боеспособность, направлять на Салоникский фронт.
      Только Италия все же настояла, чтобы порты для обслуживания сербских беженцев определить поюжнее - подальше от баз австрийского флота и поближе к зоне "итальянских интересов", чтобы сербы прикрыли ее хотя бы временно. И измученные, солдаты и беженцы зашагали еще дальше, на юг. Тех, кто дошел, спасение ожидало в гавани Сан-Джиованно ди Медуа. Сюда прибыли пароходы с продовольствием - люди ели муку горстями, некоторые тут же умирали. Отсюда началась и эвакуация уцелевших. Большинство вывозили на Корфу, часть в Бизерту (Тунис). Всего, по разным источникам, было эвакуировано 120 - 150 тыс., оставшихся от сербской и черногорской армий. Сколько гражданских лиц, данные отсутствуют (детей-сирот набралось свыше 10 тыс.). Но и на Корфу больные и надорвавшие силы изгнанники в первое время умирали во множестве. Кладбищ не хватало, и их хоронили в море... А в Албании высадились 3 итальянских дивизии, заняв Валону и укрепившись в албанской столице Дураццо. Англо-французская группировка из Салоник под общим командованием ген. Саррайля, усилившись за счет частей, эвакуированных с Галлиполи, снова начала продвигаться на запад, в Македонию. Сомкнулась с итальянцами, и образовался новый сплошной фронт, протянувшийся от Эгейского моря до Адриатического. Сюда же стали посылать и сербов по мере выздоровления бойцов и переформирования частей.
      В целом же по итогам кампании 1915 г. западные лидеры очень повесили носы. Надежды на русский "паровой каток" испарились, в Дарданеллах и Ираке - поражения, во Франции и Италии - бесплодные потери, Сербия и Черногория вышли из игры, а противник усилился болгарской армией. Сохранилось много высказываний британских и французских политиков и военачальников, свидетельствующих о весьма мрачных настроениях этого периода. Хотя на самом деле, как это ни парадоксально, но несмотря на столь "очевидные" победы Центральных Держав, кампания завершилась... в пользу Антанты. В ее пользу работало время - при неравенстве ресурсов обеих сторон. И то, что значительную долю этих ресурсов противники израсходовали, так и не добившись ни одной из стратегических целей. Не сокрушили Россию. Вместо Сербского фронта получили Салоникский - где и увязла свежая болгарская армия. И даже пробитый коридор к Турции принес пользу лишь туркам, но не Германии и Австро-Венгрии. Сырья, пополнений и продовольствия они с Востока получить не смогли. Вообще. Поскольку кампанией геноцида христиан, которую столь неосмотрительно поощрял Берлин, Турция сама вогнала себя в глубочайший кризис.
      С уничтожением армян была подорвана торговля, остановились фабрики они были, в основном, армянскими. Остановилась добыча полезных ископаемых их некому стало добывать. Армянами была значительная часть технического персонала, квалифицированных рабочих, ремесленников. Было разрушено высокопродуктивное хозяйство армянских сел - за счет которых в прошлом как раз и шел экспорт продовольствия. А турецкие, курдские и арабские деревеньки жили натуральным хозяйством и не могли обеспечить даже потребности самой Турции - к тому же одни крестьяне были в армии, других косили болезни, третьи, забросив летом поля, предпочли грабить и резать христиан. По идее иттихадистов, предполагалось, что в экономике армян заменят турки - избавятся от конкурентов и получат возможность богатеть и развиваться. Но получилось другое - начали "новую чингизиаду" с собственной страны, и она действительно выглядела как после нашествия кочевников. Многие села и города лежали в руинах, поля в запустении. Инфляция взвинчивалась чудовищными темпами. На базарах уже отказывались брать бумажные деньги, требовали золото и серебро. К расползающимся от концлагерей и трупных рек эпидемиям добавилось нашествие саранчи. В еще недавно изобильной Османской империи, богатые ресурсы которой немцы считали панацеей от всех бед, началась разруха. И голод.
      50. ВЛАСТЬ И ИЗМЕНА
      Конституция! Как же мало весит это слово по сравнению с безопасностью и спокойствием, восстановленными в интересах народа!
      Король Альфонс XIII Испанский, 1924 г.
      Нет, Россию губили не самодержавный "деспотизм" и военное перенапряжение, а наоборот, слабость и беззубость власти, благодушие и беспечность. Ну посудите сами - во всех прочих воюющих государствах тыл был фактически мобилизован. Россия же оставалась единственной страной, которая позволяла себе роскошь воевать с "мирным" тылом. Учащимся, как в мирное время, предоставлялись отсрочки по призыву в армию - чем и пользовались все кому не лень. Во всех тыловых учреждениях, не только гражданских, но и военных, работали "от и до", сохранялись все выходные, отпуска, многочисленные праздники, "льготные дни". И оформление каких-то важных дел могло задержаться только из-за этого. Во Франции все увеселительные заведения были закрыты с начала войны - в России рестораны и кафешантаны сверкали огнями и гремели музыкой. И когда по случаю фронтовых неудач Священный Синод призвал народ к трехдневному посту и молитве, вопрос о том, чтобы закрыть такие места на время покаяния, пришлось решать Совету министров!
      В отличие от "реакционной" России, западные демократии для защиты своей государственности не деликатничали.. Так, во Франции в 1914 г. при наступлении немцев на Париж полиция расстреляла в Венсенском лесу несколько сот рецидивистов, бандитов, воров и воровок - вообще без суда, в порядке "военного положения". Просто вывозили пачками и уничтожали, чтобы "очистить" столицу перед возможной осадой. Все так же существовал план превентивного ареста, при необходимости, всех радикальных оппозиционеров. Вся печать была взята под жесткий контроль. А значительная часть рабочих сперва попала под призыв в армию - когда же выявилась необходимость перевооружения, их стали возвращать на заводы, но они продолжали считаться военнослужащими и обязаны были подчиняться военной дисциплине. В Англии ее пресловутые свободы были на время войны практически упразднены "Законом о защите королевства", вводился государственный контроль за транспортом, заводами, допускалась конфискация любых вещей, строго запрещались стачки, вводился принудительный арбитраж по трудовым конфликтам. В 1915 г. был принят "Закон об обороне Индии", вводивший строжайшую цензуру и учреждавший специальные трибуналы, приговоры которых не подлежали обжалованию. В России же рабочие могли бастовать и митинговать сколько угодно. Во время войны! Вопрос об их мобилизации правительством поднимался, но... только развели руками. Потому что такой закон не могли принять без Думы, а все сознавали, что в Думе у него нет никаких шансов на прохождение.
      А между тем, не сумев сокрушить Россию военными средствами, немцы сделали упор именно на подрывную работу. Возглавил и централизовал ее российский революционер Израиль Лазаревич Парвус (Гельфанд), занимавший "по совместительству" должность финансового эксперта в младотурецком правительстве. Еще весной он изложил немцам свою программу: "Русская демократия может реализовать свои цели только посредством полного сокрушения царизма и расчленения России на малые государства. Германия, со своей стороны, не добьется успеха, если не сумеет возбудить крупномасштабную революцию в России. Русская опасность будет, однако, существовать даже после войны, до тех пор, пока русская империя не будет расколота на свои компоненты. Интересы германского правительства совпадают с интересами русских революционеров". Его идеи понравились в Берлине. И он составил подробный план подрывной деятельности, сторонником которого стали Бетман-Гольвег, Ягов, Циммерман, Фалькенгайн, Гинденбург, Людендорф, одобрил и сам кайзер. МИД сразу же выделило Парвусу 2 млн марок на работу по разрушению России, потом еще 20 млн, а осенью 15-го еще 40 млн.
      Для достижения поставленных целей предусматривалась консолидация всех антироссийских сил. Были проведены переговоры с Лениным, и в сентябре в Циммервальде прошла конференция, способствовавшая объединению под пораженческими лозунгами большевиков, троцкистов и части меньшевиков. В Копенгагене возник штаб, направлявший и координировавший социалистическую пропаганду. (Да, эта "маленькая демократическая страна" уже и в те времена готова была предоставить приют любой сволочи, действующей против России и полагала, что таким способом приобретает собственных друзей). Посол в Дании Брокдорф-Ранцау писал: "Если мы вовремя сумеем революционизировать Россию и тем самым сокрушить коалицию, то призом победы будет главенство в мире". Парвус установил рабочие контакты с националистами: с еврейским "Бундом", с "Союзом вызволения Украины", с грузинскими сепаратистами. С армянскими, правда, эффективной связи не получилось - по причине геноцида. Важной базой для проникновения в Россию стала Финляндия. Она в эти годы вообще вела себя двусмысленно. Расходов на войну не несла, призыву ее граждане не подлежали. Прежде нищая российская окраина сказочно богатела за счет спекуляций, транзитной торговли. И обнаглела, чуть ли не в открытую "перекидывала мосты" к немцам, играла на понижение рубля по отношению к шведской марке. А призвать ее к порядку нерешительное царское правительство не могло - за соблюдением финской конституции ревниво следили шведы. Нейтральные, но настроенные прогермански. И Швеция с Финляндией стали открытыми воротами в российские тылы.
      Результаты сказывались в полной мере. В августе министр внутренних дел Щербатов докладывал правительству: "Агитация идет вовсю, располагая огромными средствами из каких-то источников... Не могу не указать перед лицом Совета Министров, что агитация принимает все более антимилитаристский или, проще говоря, пораженческий характер". А в сентябре: "Показания агентуры однозначно сводятся к тому, что рабочее движение должно развиваться в угрожающих размеров для государственной безопасности". А насчет экономических требований уточнял: "Все это, конечно, только предлоги, прикрывающие истинную цель рабочих подпольных руководителей использовать неудачи на войне и внутреннее обострение для попытки совершить социальный переворот и захватить власть". Морской министр Григорович сообщал: "Настроение рабочих очень скверное. Немцы ведут усиленную пропаганду и заваливают деньгами противоправительственные организации. Сейчас особенно остро на Путиловском заводе".
      Впрочем, германо-большевистская пораженческая агитация не давала бы такого эффекта, если бы не падала на почву, подготовленную легальной и "патриотической" по формам либеральной агитации. С которой царь не боролся. Он вообще по своей натуре не хотел касаться этой грязи, пытался оставаться в стороне от склок и интриг. Очень четко его характеризуют слова, сказанные после одного из докладов председателю Думы Родзянко: "Почему это так, Михаил Владимирович? Был я в лесу сегодня... Тихо там, и все забываешь, все эти дрязги, суету людскую... Так хорошо было на душе... Там ближе к природе, ближе к Богу..." Царь по-прежнему был противником серьезных мер противодействия подрывной работе. Разумеется, он не хотел пустить политику в гибельное либеральное русло разлада и хаоса, но вместе с тем делал все, чтобы не прослыть "реакционером". Хотел быть "над политикой" для всех, желал некоего общенародного единства, которое связало бы и "правых", и "левых". А его уже не было. Пытался лавировать между крайностями, держаться золотой середины - а вместо этого получались лишь дергания туда-сюда, вносившие дополнительную дезорганизацию.
      Например, решительно распустив в сентябре скандальную Думу, Николай тут же стал опять искать компромиссы с присмиревшей общественностью, идти ей на уступки. И самых крайних оппозиционеров, Гучкова и Рябушинского, с его благословения кооптировали в Госсовет. Удовлетворились ли они повышением? Напротив, приободрились и получили новые возможности для противоправительственной деятельности. Для налаживания "взаимопонимания" с либералами царь сменил и ряд министров. Причем на этот раз были сняты действительно толковые и честные работники - Щербатов, Рухлов, Харитонов, Самарин. После чего сам ушел в отставку Кривошеин. И опять ничего хорошего не получилось. Заговорили, что Самарин снят по воле Распутина ("Старец", кстати, действительно охамел и, набивая себе цену, во всеуслышанье заявлял, будто это он "снял" Главковерха Николая Николаевича). Вместо Щербатова министром внутренних дел был назначен А.Н. Хвостов (племянник министра юстиции) - депутат Думы. Из желания угодить общественности. И он сразу же заявил, что главное - это "не вносить излишнего раздражения частыми и массовыми арестами". Мог ли такой министр навести порядок в сложившейся ситуации? А вместо Рухлова министром путей сообщения стал Трепов наоборот, по признаку "верности" царю. Но по собственному признанию, он никогда не имел отношения к железным дорогам...
      Словом, в тяжелой ситуации Николай не усиливал, а ослаблял свое правительство. И при этом сам находился в Ставке, оставив на попечение этого правительства весь больной тыл страны. И старик Горемыкин, прежде решавший многие вопросы лишь после личного доклада царю, теперь оказался беспомощным. Взять на себя ответственность в каких-либо кардинальных решениях он не мог. И начал ездить на доклады к царице, чтобы заручиться ее мнением. Но чем могла ему помочь слабая и больная женщина, задерганная клеветой и совершенно не готовая к решению сложных задач? В итоге получилось не "регентство" о котором судачили оппозиционеры, а взаимное дерганье по треугольнику: правительство - императрица - государь. А оппозиция, между тем, быстро оправилась от "первого блина" и готовилась к следующим атакам. Правда, со сменой руководства в Ставке все же удалось отчасти активизировать военную цензуру. Но газетчики нашли прекрасный выход - оставлять вместо запрещенных мест пустые купюры, порой нарочно увеличивая их размеры. В общем, чем больше купюр, тем издание оказывалось "прогрессивнее". С немым обращением к читателю - глядите, что мол, творят, ироды! А неизвестные лица вовсю продавали из-под полы оттиски самых скандальных статей, где эти купюры заполнялись самым произвольным образом, на порядок перехлестывая настоящие вычеркнутые абзацы. Горемыкин во избежание таких явлений сумел добиться через Алексеева запрета оставлять пустые купюры. Но возопили газетные магнаты - дескать, переверстка стоит дорого, задерживает выход прессы. И отменили...
      Организации, создававшиеся вроде в помощь фронту, все больше переориентировались на оппозиционную деятельность. Так, Гучков и Рябушинский образовали при ВПК "рабочие секции" - якобы для лучшей мобилизации рабочих на выполнение оборонных заказов. Но настоящая цель была хорошо известна. Как докладывал начальник Московского охранного отделения, либералы "думали, что таким способом будет достигнуто приобретение симпатий рабочих масс и возможность тесного контакта с ними как боевого орудия в случае необходимости реального воздействия на правительство". Впрочем, их надежды не оправдались. "Рабочие секции" (к тому же выборные!) стали отличной "крышей" для большевиков вместо их разгромленной фракции в Думе. Другой "крышей" стал для них Земгор. Он вообще превратился в сборище уклоняющихся от фронта и сомнительных деляг, наживавшихся на посредничестве в поставках. Но был запретной территорией и для полиции, и для контрразведки - по принципу "не трожь, оно и не воняет". Чем и пользовались революционеры всех мастей. Так, на Западном фронте среди сотрудников Земгора работали столь видные агитаторы как Фрунзе, Мясников, Любимов, Кривошеин, Могилевский, Фомин.
      И мудрено ли, что в октябре 15-го произошел первый серьезный инцидент в вооруженных силах? На Балтфлоте, стоявшем в Гельсингфорсе и подвергавшемся наиболее массированному воздействию германской и большевистской пропаганды. 19.10 случился бунт на линкоре "Гангут". По совершенно пустяковому поводу - вместо макарон, которые полагались после угольного аврала, но отсутствовавших на складе, матросам дали кашу. Команда разбушевалась, арестовала офицеров, обратилась с призывами к другим кораблям. Но гангутцев не поддержали, и мятеж ликвидировали быстро и бескровно - окружили линкор миноносцами и заставили сдаться. А при расследовании обнаружились нити обширной организации. На "Гангуте" арестовали 95 чел., на крейсере "Россия" 16, в Кронштадте накрыли "Главный судовой комитет РСДРП". Состоялся военно-полевой суд. И что же? По законам военного времени... лишь двоих руководителей, Ваганова и Янцевича, приговорили к смертной казни, да и то царь помиловал, заменил пожизненной каторгой. Другие отделались разными сроками заключения, а то и ссылки (в мирный и безопасный тыл!)
      А большинство арестованных и их выявленных пособников вообще не судили, свели в матросский батальон и отправили искупать вину под Ригу, в состав 12-й армии. Кстати, в их числе находился и будущий офицерский палач Дыбенко. Однако на фронте батальон отказался воевать, приказа об атаке не выполнил. И начал разлагать солдат соседнего 2-го Сибирского корпуса. И... как думаете, наказали их? Расстреляли? Нет. Просто расформировали батальон, а матросов... вернули на свои корабли. Вот и судите сами, может ли выиграть войну государство, действующее подобным образом? А в апреле 16-го Дыбенко снова поймали на агитации. Приговорили к... 2 месяцам заключения и перевели в разряд "штрафников". Что на деле реализовалось в переводе с боевого крейсера "Диана" на вспомогательный транспорт "Ща". Беззубость власти проявилась сплошь и рядом. Скажем, в конце 1915 г. лидеры легальных социалистических групп устроили в столице тайный съезд под председательством Керенского. На нем говорилось, что неудачи на фронте, беспорядок, слухи об императрице и Распутине уронили царскую власть в глазах народа. Но если будет заключен мир, он "будет реакционный и монархический". А нужен "демократический". Откуда следовал вывод: "Когда наступит последний час войны, мы должны будем свергнуть царизм, взять власть в свои руки и установить социалистическую диктатуру". Обо всем, что происходило на этом совещании, было хорошо известно не только Охранному отделению, но даже иностранным послам! Однако никаких мер не последовало.
      Или взять случай другого рода. Промышленник Путилов, владелец крупнейшего оборонного завода, являлся и директором Русско-Азиатского банка. И решил урвать субсидию в 36 млн. Русско-Азиатский банк "закрыл кредит" Путиловскому, а дирекция завода обратилась к правительству, грозя остановить производство. Афера была настолько явной, что возмутила даже таких же промышленников и финансистов в Особом Совещании по обороне. И оно приняло решение о секвестре Путиловского. Что заодно нанесло бы удар по важному центру революционного движения - рабочие становились государственными, признавались военнообязанными и лишались возможности бастовать. Но от царя поступило указание пересмотреть решение. Все члены Особого Совещания, все министры были против, однако Николай повелел - и отменили. Говорили, что Путилов действовал через Распутина, умаслив его и Симановича взятками. Хотя возможно, царь просто не хотел ссориться с промышленниками.
      Он вообще не хотел ссориться ни с кем. Но в итоге становился мишенью для всех. Что характерно, даже для союзников, для которых столько сделал. И либеральная оппозиция приобретала надежную поддержку в лице иностранных послов. Западные державы разочаровались в России, сочли, что спасать их от германских ударов она больше не сможет, и их отношение к царю менялось. Тем более что о России они судили по собственным психологическим стереотипам и строили подозрения: не клюнет ли царь и в самом деле на сепаратный мир? И получалось, что подобные подозрения вызывали "цепную реакцию". Лондон и Париж обращали внимание своих послов на возможность поисков русскими такого мира. И послы старались вовсю, начиная трактовать в данном ключе любые факты. И делились подозрениями с "общественностью", которая иностранцам в рот заглядывала. Соответственно, раздувала слухи о готовящейся "измене" союзникам. А эти слухи усиленным эхом возвращались к тем же послам и передавались ими своим правительствам уже как достоверные "сигналы" из русских источников. В общем, накручивали друг друга. Например, в декабре опять заболел главком Северного фронта Рузский, и царь заменил его одним из лучших полководцев - Плеве. "Общество" тут же перевернуло по-своему дескать, "герой Львова" Рузский "пал жертвой немецкой партии". И назначен "немец", который уж точно сдаст и Ригу, и Петроград...
      Настоящая же опасность оставалась "за кадром". Хотя первую попытку начать революцию Парвус назначил на 9(22).1.16 г. По его плану предполагалось в годовщину "кровавого воскресенья" начать всеобщую забастовку в Петрограде, митинги и демонстрации. Когда их станут разгонять, оказать сопротивление, чтобы пролилась кровь и возникло ожесточение. И произойдет взрыв, который перекинется на другие города, охватит железные дороги и вызовет паралич страны... Действительно, волнения в этот день превзошли прежние стачки. В Питере бастовало 45 тыс., в Николаеве 10 тыс., а всего по стране около 100 тыс. Но до революции все же не дотянуло. Раскачка еще не зашла так далеко, помитинговали - и улеглось.
      Однако теперь общественность обрушилась на слабого Горемыкина. Его называли "виновником разрухи" (называли те, кто о настоящей разрухе даже представления не имел - кто сам привел страну к разрухе в 17-м). Однако и для царя январские события не остались незамеченными. Он тоже пришел к выводу, что правительство нужно усилить, и в феврале Горемыкин был отправлен в отставку, а на его место назначен Б.В. Штюрмер. Николай снял и бездеятельного министра внутренних дел Хвостова - этот пост тоже совместил Штюрмер. Выбрал его государь по нескольким причинам. Штюрмер был в прошлом земским деятелем, а к 16-му стал церемониймейстером двора. То есть был и из "верных", и должен был найти общий язык с общественностью. Царь считал его достаточно энергичным, но и деликатным человеком. Говорил, что это будет "крепкая рука в бархатной перчатке".
      Но жестоко ошибался. Штюрмер так и остался именно на уровне земского деятеля, крупных постов в правительстве никогда не занимал и в вопросах государственного управления был абсолютно не компетентен. Да и энергичность его была чисто внешней. А уж получив сразу два высших поста, он почувствовал себя крайне неуверенно. Но и общественности Николай абсолютно не угодил. Она увидела в новом премьере не земца, а немца. Правда, немцем он был только по фамилии, обрусевшим в нескольких поколениях и православного вероисповедания, но какая разница? Объявили - раз назначен Штюрмер, то это и есть лучшее доказательство подготовки сепаратного мира. Его с ходу заклеймили "изменником", а его правительство подвергли обструкции. Хотя со своей стороны он очень настойчиво пытался наладить связи с общественностью. Но куда там! И у него, как и у Горемыкина, оставалась одна опора - столь же беспомощная царица. Что оборачивалось новыми волнами злопыхательства и сплетнями о "немецком заговоре". Кстати, и западные послы пришли к выводу, что их целью должно стать "свержение Штюрмера". Неплохо для союзных дипломатов по отношению к главе правительства, правда?
      Царь тоже продолжал искренние попытки восстановить "дружбу" с общественностью. Например, в феврале приехал на открытие очередной сессии Думы. И все вроде было прекрасно. "Поздоровавшись, государь прошел в Екатерининский зал под неумолкаемый крик "ура" и приложился ко кресту. Государь был очень бледен, и от волнения у него дрожали руки. Начался молебен: хор пел великолепно, все было торжественно и проникновенно. "Спаси, Господи, люди твоя", пели члены Думы, даже публика на хорах. Вся эта обстановка, по-видимому, успокоительно подействовала на Государя, и его волнение сменилось довольным выражением лица. Во время провозглашения "Вечной памяти всем на поле брани живот свой положивших" Государь встал на колени, а за ним опустилась и вся Дума". Но... оборачивалось так, что царь хотел взаимопонимания, а общественность - уступок и только уступок. Прибывшего с ним Штюрмера думцы встретили подчеркнуто враждебно, а Поливанову устроили демонстративную овацию. А прогрессисты не преминули тут же напомнить о своих требованиях - насчет "министерства, пользующегося доверием".
      Стоит ли удивляться, что вскоре царь обратил внимание на Поливанова? Наконец-то заметив, что его поведение, мягко говоря, не соответствует должности военного министра. Его кипучая энергия в основном расходовалась на интриги и распространение сплетен, а если выплескивалась на служебные надобности, то слишком уж бестолково. Взять хотя бы такой случай - военное интендантство по указаниям и понуканиям Поливанова заготовило в Сибири огромное количество мяса. По его же указаниям перевезли в столицу, но из-за нехватки холодильников мясо негде было хранить, и оно испортилось. Так сам же Поливанов поднял шум, объявив перед думцами эту историю "спланированной немецкой акцией". Разумеется, осуществленной "немецкой партией" в правительстве! В марте царь его снял и заменил ген. Шуваевым. Очень толковым специалистом, прежде главным военным интендантом. Он, кстати, как и Алексеев, Деникин, Корнилов был выходцем из низов и, по собственному признанию, учился на медные деньги. На скользких интендантских должностях выделялся кристальной честностью. И на новом посту в политику не лез, а занялся делом - в частности, выправляя многочисленные "ляпы" Поливанова. Но... ведь тот был другом общественности! И соответственно, Шуваев сразу стал для нее "врагом". Родзянко в своих мемуарах писал: "Стоило появиться на высоком государственном посту талантливому и честному деятелю, как сейчас же из распутинских сфер начинались на него гонения, и он бывал удаляем со стремительной быстротой и без объяснения причин". Что ж, все верно - но только если внести поправку. О том, что "видящий соломицу в оке ближнего в своем глазу не видит бревна". Поскольку гонения куда чаще начинались не из "распутинских сфер", а со стороны либералов. И сам же Родзянко не без гордости указывает, что с весны в Особом Совещании развернулась ожесточенная "борьба с председателем, министром Шуваевым". Что ж тут еще добавить?
      51. ЧАРТОРЫЙСК И СТРЫПА
      На русском фронте так же, как и на Западе, устанавливалась позиционная война. Но там, где еще не возникло сплошных линий укреплений, порой еще вспыхивали жаркие схватки. Так было, например, в Полесье. Там между флангами 8-й армии Юго-Западного и 3-й армии Западного фронтов, как и противостоящих им вражеских войск остался промежуток в 60 км. И в октябре немцы, державшие позиции в районе местечка Колки на север от Луцка, решили продвинуться еще севернее вдоль р. Стырь и заняли городок Чарторыйск, что создало опасность выхода во фланг Брусилову. У него в это время был сформирован новый 40-й корпус ген. Воронина, в который вошли 2-я стрелковая дивизия Белозора и 4-я Деникина. И командующий решил нанести противнику встречный удар. Причем предлагал осуществить крупномасштабную операцию сокрушить фланговым маневром противостоящую ему группировку и взять Ковель, что создало бы угрозу охвата всему австро-германскому фронту на Волыни и вынудило бы его отступать. Однако Иванов в успех не верил. Он все еще думал, как отстоять Киев и затеял строительство грандиозных оборонительных полос для его прикрытия. И не от фронта, отступая в глубину - а от Днепра, постепенно приближаясь к фронту (до передовой так и не дошли). Строил уже и мосты через Днепр - на случай отступления с Правобережной Украины. И дополнительных сил Брусилов не получил.
      Поэтому задачу войскам он поставил более скромную - группировке из 30-го, 40-го и конного корпусов взять Колки и Чарторыйск, улучшить свои позиции, а противника выбить из населенных пунктов и понастроенных им капитальных блиндажей, затруднив ему условия зимовки. 16.10 наступление началось. 30-й корпус Зайончковского, которому была придана и большая часть артиллерии, атаковал в направлении на Колки. Но здесь происходили сильные бои еще с конца сентября, немцы успели как следует укрепиться. И после мощной артподготовки их удалось лишь потеснить к западу, взять передовые позиции, а прорвать фронт не получилось. На Чарторыйском участке дело пошло лучше. Тут противник еще не успел создать долговременную оборону, а выдвижение 40-го корпуса к северу, через леса и болота, было произведено скрытно, и удар стал для немцев совершенно внезапным. Дивизии Воронина форсировали Стырь и опрокинули врага. К 19.10 здесь обозначился прорыв в 18 км по фронту и 20 км в глубину. Одна колонна 4-й Железной дивизии развернула наступление на Чарторыйск в лоб, вторая вышла с тыла, и город был взят. При этом была наголову разгромлена 14-я германская дивизия, а 1-й Гренадерский Кронпринца полк был уничтожен полностью - частично погиб, частично сдался. Захватили и тяжелую гаубичную батарею. Поражение немцев было настолько полным и неожиданным, что германское командование не сразу о нем узнало, и еще двое суток в Чарторыйск приходили обозы, транспорты с боеприпасами и почта для уже не существующих частей. А 4-я стрелковая, углубляя прорыв, двинулась во вражеские тылы.
      Однако вскоре противник опомнился. Резервов у австро-германцев поблизости не оказалось, и они стали спешно перебрасывать сюда надерганные отовсюду отдельные полки и сборные команды. Но и у Брусилова резервов не было, развить успех оказалось нечем. Он смог прислать сюда лишь одну 105-ю дивизию из ополченцев, которая не устояла и побежала при контратаках врага. В результате Деникин попал в тяжелую ситуацию. Против одной его дивизии было стянуто 15 австрийских полков. Причем части 4-й Железной в ходе наступления оторвались друг от дружки, а неприятель, тоже отдельными частями, вошел в промежутки и теперь тоже атаковал, оттесняя русских в леса. Образовалась полная мешанина. И командир 13-го полка Марков кричал по телефону: "Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны. Так трудно, что даже весело!" Потом и телефонная связь прервалась. И Деникин понимал, что стоит многократно превосходящему противнику сорганизоваться, как дивизии придет конец. Тогда он додумался использовать музыку. Чтобы собрать воедино свои полки, разбросанные по здешней глухомани, а заодно ошеломить врага, приказал дивизионному оркестру играть марш, и музыканты возглавили атаку.
      Задумка удалась. Присутствовавший при этом полковник Сергеевский описывал: "Неприятным было пробуждение австрийцев, заночевавших в злополучных хуторах. Только начало светать, как леса кругом них ожили. И ожили каким-то невероятным для войны ХХ века образом. С севера гремел, надвигаясь все ближе и ближе, русский военный оркестр. На западе и юге ему вторили полковые трубачи. И когда на опушку с трех сторон одновременно стали выходить русские колонны, австрийская бригада стояла в строю впереди деревенских домишек, подняв вверх руки. Стрелковый оркестр прошел, продолжая играть, вдоль фронта врага, поворачивая на восток, по дороге на Чарторыйск. Галопом наскочил на австрийское начальство полковник С.Л. Марков. "Церемоньялмарш! -скомандовал он австрийцам.- Нах Чарторыйск!" Вражеские части дисциплинированно повернулись и... зашагали в плен. Чарторыйск остался за русскими. Немцы и австрийцы 2 недели контратаковали, пытаясь вернуть его, но только понесли дополнительные потери. А 9.11, уловив момент, когда они были уже на пределе, войска 40-го корпуса перешли в общую атаку и нанесли им поражение. Фронт здесь стабилизировался.
      Но попытки обойти фланги друг дружки продолжались, и обе стороны все дальше углублялись в леса и болота. Сперва небольшими подразделениями, потом выдвигались более крупные контингенты. И австро-германцы, и русские поняли, что воевать можно и в болотах, особенно когда они стали подмерзать. Или как-то приспосабливались. Строили мосты, настилали гати. И противник делал то же самое. Сталкивались, сражались и зарывались в землю. Точнее, зарываться было невозможно из-за грунтовых вод, но окопы и траншеи сооружали над поверхностью - наваливали бревна, засыпая их землей. Придумывали сами способы болотной фортификации или перенимали опыт у противника. Так с юга продвигался в Полесье фланг 8-й армии, а с севера 3-я. Пока они не сомкнулись у села Кухотская Воля (на севере нынешней Ровенской обл.). К концу ноября фронт стал сплошным, и на нем наступило затишье.
      Активно велись боевые действия и на Балтике. Умело используя шхеры, русские корабли проникали в Ботнический залив, нарушали перевозки германских грузов из Швеции. Ставили мины у германских берегов и захваченных портов, действовали подводными лодками. При этом помощь русским оказывали и англичане, направившие несколько субмарин на Балтику. И 23.10 их подлодка Е-8 потопила у Либавы германский броненосный крейсер "Принц Адальберт". Немцы для защиты своих морских сил и транспортов вынуждены были совершенствовать противолодочную оборону, стали применять новые способы борьбы - вспомогательные корабли, авиацию. И русский флот тоже нес потери. Так, в ноябре подводная лодка "Акула" успешно поставила мины в Данцигской бухте. Но ее командиру лейтенанту Гудиму этого показалось мало, и он (не подумав, что тем демаскирует собственную работу) решил вдобавок обстрелять береговые сооружения из своей малокалиберной пушчонки. "Акула" всплыла, была обнаружена гидросамолетом и потоплена.
      А.В. Колчак был назначен командующим всеми морскими силами Рижского залива. Он приложил немало усилий к подготовке подчиненных, совершенствованию методов и техники постановки мин, даже сам изобретал мины. И лично водил корабли на операции. По разработанному им плану были выставлены заграждения у порта Виндава (Вентспилс), который облюбовал для стоянки большой отряд германских кораблей. В результате враг потерял крейсер и несколько миноносцев. То же самое Колчак попытался проделать у Либавы и Мемеля, однако в пути один из его миноносцев подорвался на немецкой мине, и его пришлось тащить на буксире обратно в свою гавань. Операция сорвалась, но корабль спасли. Отряды Колчака выходили в море и для сторожевой службы, обстрелов вражеских береговых позиций, для "охоты" за неприятельскими кораблями. Уничтожили германский сторожевик, несколько грузовых судов. К концу 1915 г. на Балтике потери германского флота превышали русские по числу боевых кораблей в 3,4 раза, по транспортам - в 5,2 раза.
      Российская армия быстро выходила из кризиса. Военная промышленность набирала обороты, и в войска все в больших количествах поступали боеприпасы и вооружение. Правда, трудности еще сохранялись - при численном составе вооруженных сил 4,5 млн. винтовок на фронте было только 1,2 млн., так что большая часть солдат бездействовала в запасных частях или была занята на тыловых работах. Но уже лежали в портах или готовились к отправке 850 тыс. ружей, купленных за рубежом. А русские заводы подняли производство до 70 тыс. ружей в месяц и продолжали наращивать выпуск. Обучались пополнения, и дивизии, уменьшившиеся в ходе "великого отступления", снова выросли до 18-20 тыс. бойцов. Благодаря усилиям Алексеева фронт чрезвычайно упрочился в инженерном отношении. В принципе оборону русские умели строить и прежде, но не всегда реализовывали это умение - порой солдаты просто ленились махать лопатами, так что все зависело от настойчивости их начальников. Теперь же, наученные летним горьким опытом, и сами нижние чины старались на совесть. И на всем протяжении от Балтики до Румынии были оборудованы весьма серьезные позиции из 2-3 укрепленных полос, каждая полоса - из 3-4 траншей полного профиля с пулеметными гнездами, блиндажами, укрытиями, проволочными заграждениями. По случаю Нового Года царь издал обращение : "Доблестные войска мои, шлю вам накануне 1916 года мои поздравления. Сердцем и помышлениями я с вами, в боях и окопах... Помните - наша возобладает. Россия не может утвердить своей независимости и своих прав без решительной победы над врагом. Проникнитесь мыслью, что не может быть мира без победы. Каких бы усилий и жертв эта победа нам не стоила, мы должны ее дать нашей Родине".
      Хотя рассчитывать на победы было еще рано. И как раз накануне Нового Года началась тяжелейшая операция на р. Стрыпе. Уже после того, как западные союзники приняли решение об эвакуации Дарданелл и заблокировали план совместных ударов по Австро-Венгрии, их представители в России стали навязывать царю совершенно бредовый вариант - сформированную под Одессой "Армию особого назначения" все же бросить десантом прямо в Болгарию, а то и на Босфор. Разумеется, такую авантюру русское командование отвергло. И Щербачев предложил другой вариант - передать его свежую армию на Юго-Западный фронт, чтобы так же, как немцы в Горлицком прорыве, получить на одном участке резкий перевес сил, проломить оборону противника, а затем к наступлению подключится весь фронт. И австрийцы, как в 14-м, вынуждены будут оставить в покое еще державшуюся Черногорию и отступающих сербов и гнать все свои войска в Галицию и Буковину. Щербачева поддержал Алексеев, и армия, которой вместо "особого назначения" вернули 7-й номер, стала перебрасываться в Подольскую губернию и вводиться между 9-й армией Лечицкого и 11-й Сахарова. Но главнокомандующий фронтом Иванов был заведомо настроен пессимистически, объявил планы нереальными, а его штаб во главе с Саввичем, вмешавшись в разработку операции, изрядно подпортил все замыслы. В ударную группировку включались две армии - 7-я и 9-я. Но фронтовых резервов (а их было аж 2 корпуса), им не дали. А то вдруг противник, отразив наступление, контратакует и прорвет фронт? 11-й и 8-й армиям было приказано активных действий не предпринимать, пока 7-я не добьется успеха (если добьется). А чтобы препятствовать переброскам неприятеля с неатакованных участков, Сахарову и Брусилову предписывалось производить "демонстрации артиллерией" и "поиски разведчиков", причем тут же строго оговаривалось, что при этом необходимо беречь снаряды.
      Брусилов доказывал, что в таком случае о серьезных демонстрациях говорить не приходится, и предлагал устроить настоящую демонстрацию наступления - создать в своей армии ударную группу, наметить подходящий участок и после хорошей артподготовки атаковать. Ему это было запрещено. А между тем перегруппировку 7-й армии Щербачев действительно сумел произвести скрытно от противника. И подготовку удара провел безупречно. Австрийцы, готовившиеся со всеми возможными на фронте удобствами перезимовать в понастроенных блиндажах и землянках, никакой активности от побежденных русских, да еще и в такое время года, не ожидали. И была предпринята последняя решительная попытка выручить черногорцев и сербов. Когда вражеские офицеры и солдаты расслабились, предвкушая празднование Нового Года, на них обрушился мощный огонь умело организованной артподготовки. А затем дивизии Щербачева и Лечицкого перешли в атаки. В течение трех дней разбили противостоящие части 3-й и 7-й австрийских армий, взяли ряд господствующих высот, захватили более 20 тыс. пленных, овладели тремя укрепленными позициями. И фактически прорвали фронт. 7-я продвинулась на 20 - 25 км, выйдя на рубеж р. Стрыпа, 9-я западнее Хотина углубилась на 15 км, достигнув линии Доброновце - Боян. Пользуясь успехом соседей, продвинулся вперед и левый фланг 11-й армии. Иностранные наблюдатели отмечали, что "русские войска в Галиции на подъеме".
      Но дальше наступление застопорилось. Замели сильные метели, завалив снегом все дорожки. Орудия замолчали - к ним не получалось сквозь заносы подвезти снаряды. Да и сами пушки, застревающие в сугробах, невозможно было перетащить вперед, на новые рубежи. Солдаты выбивались из сил, наступая по пояс в снегу. А вспотев от таких нагрузок, прохватывались ночью морозом и заболевали. Уже 6.11 очередной приказ на атаку командование 7-й армии вынуждено было изменить на "усиленную разведку", предоставив войскам передышку. Но этой передышкой воспользовался и неприятель. Еще в самом начале наступления воздушная разведка доложила Брусилову, что австрийцы снимают войска с его участка, грузят в эшелоны и отправляют к месту прорыва. Он снова докладывал Иванову, предлагал атаковать, и снова получил подтверждение приказов об "артиллерийских демонстрациях". Которые, конечно же, обмануть вражеское командование не могли.
      А австрийцы и немцы, стянув дополнительные соединения против ударной группировки русских, повели ожесточенные контратаки. Ключевые высоты по несколько раз переходили из рук в руки. Впрочем, контратакующие испытывали из-за морозов и снегов те же проблемы, тоже несли огромные потери, и пленный германский офицер, поляк по национальности, заявил князю Радзивиллу "Немцам пришел конец! Держитесь! Да здравствует Польша!" Запоздало спохватился и Иванов. Прорыва вражеского фронта он не ожидал, а теперь получалось, что верная победа сходит на нет по его вине. И требовал от Щербачева возобновить атаки. Послал ему резервы, наконец-то приказал активизироваться и Брусилову. Но было уже поздно. 8-я армия произвела ряд частных атак у Чарторыйска, неподготовленных и позволивших лишь улучшить позиции в отдельных пунктах. А против 7-й и 9-й уже были собраны значительные силы, построены новые укрепленные рубежи, а фактор внезапности утерян и артиллерийские боекомплекты расстреляны.
      И наступление выдохлось. Русские потери составили около 50 тыс. убитых, раненых, обмороженных и пленных. Противник потерял примерно столько же. Иванов и Саввич обвиняли в неудаче Щербачева, он обвинял их. Впрочем, тут стоит сделать оговорку... Неудачным сочло наступление русское командование. И таким оно и было по русским меркам. Но стоит отметить и то, что где-нибудь во Франции подобные результаты сочли бы просто фантастическим успехом! Поскольку еще ни разу с начала позиционной войны Жоффру или Френчу не удавалось прорвать несколько неприятельских позиций и добиться глубины продвижения в 15-20 км. Пока что их достижения ограничивались цифрами в 3-5 км при потерях в 2-3 раза больших, чем русские... Но как бы то ни было, фронт замер на достигнутых рубежах. Не была достигнута и главная цель операции - помочь сербам. Австрийцы смогли локализовать прорыв, не трогая своей группировки на Балканах.
      А 22.1 немцы предприняли частное наступление под Двинском и Ригой, стремясь овладеть этим городом. Кстати, обратите внимание на дату операция была четко приурочена к "кровавому воскресенью", то бишь к первой попытке Первуса начать революцию в Петрограде. Но армии Северного фронта под командованием Плеве блестяще отразили все атаки. На некоторых участках сами ответили контрударами, заняв германские позиции и поставив врага в трудное положение - зима стояла очень холодная, и выбитым из теплых землянок немцам пришлось туго. Да и долбить мерзлую землю для строительства новых позиций под огнем русских было не просто. К сожалению, это была последняя победа Плеве. В отличие от Рузского он никогда отпусков по состоянию здоровья не брал, тащил свой груз до конца - и "сломался" сразу. В феврале тяжело заболел, а вскоре его не стало. Главнокомандующим Северным фронтом был назначен генерал от инфантерии Куропаткин.
      Пребывая в отставке и опале, он с началом войны подал рапорт о возвращении в армию в любой должности. Получил корпус, затем командовал 5-й армией, причем довольно успешно. И стоит отметить, что опять быстро сумел завоевать огромную любовь среди солдат - заботу о них он и теперь ставил на первое место. Умел наладить быт, лично обходил землянки и траншеи, добиваясь, чтобы бойцы ни в чем не терпели недостатка. Не брезговал заглядывать в ротные котлы, заниматься устройством казарм, бань, лазаретов. А в условиях позиционной войны его опыт строительства укреплений в Маньчжурии оказался очень кстати. Оборона под Двинском считалась образцовой. Хотя для должности главнокомандующего фронтом выбор все же был не совсем удачным. Куропаткин 9 лет провел вне армии, отстав от того нового, что успело появиться за это время. Ему было уже 70, да пережитая травля сделала свое дело - он давно уже не был таким полководцем, каким начинал Японскую. И когда посещал Ставку, то по воспоминаниям современников, это был "маленький, старый генерал, усердно кланявшийся всем, даже молодым полковникам".
      Поскольку враг вступил в пределы Российской империи, то по образцу 1812 г. была предпринята и попытка развернуть во вражеских тылах партизанское движение. Идея, собственно, носилась в воздухе, поэтому родилась почти одновременно в нескольких местах. В октябре 1915 при Ставке был создан штаб походного атамана казачьих войск - предполагалось, что, как и во времена Наполеона, основу отрядов составят казаки. Походным атаманом стал великий князь Борис Владимирович, начальником штаба полковник Богаевский (впоследствии атаман Войска Донского). Разрабатывалось наставление для партизанских отрядов, им предписывались смелые действия в тылу, нападения на вражеские сообщения, мобилизация на борьбу с захватчиками местного населения. Аналогичные действия на своем фронте предпринимал и Иванов, отдав приказ о формировании партизанских отрядов при каждой кавалерийской и казачьей дивизии. Шла инициатива и снизу - например, доклад о перспективе действий в тылах противника представил по команде есаул Шкуро. Всего на разных фронтах было сформировано 50 отрядов численностью от 65 до 200 чел.
      И действовали они, особенно осенью и в начале зимы, довольно успешно. На Двине партизанские группы из добровольцев-"охотников" ночью или под покровом метели уходили по льду за реку, уничтожали немецкие дозоры, снимали часовых, забрасывали гранатами блиндажи и уходили назад с трофеями и пленными. В Минской губернии лихо оперировал "Кубанский конный отряд особого назначения", созданный Шкуро. При первом налете на противника он перебил 70 немцев, взял 30 пленных и 2 пулемета, потеряв со своей стороны двоих. В Полесье три партизанских группы из Оренбургской казачьей дивизии, объединившись, пробрались ночью через болото в германский тыл и внезапной атакой захватили поселок Нобель, разгромив располагавшийся там штаб германской дивизии, захватив в плен ее командира и нескольких офицеров (командира не довели, он от такого позора сумел покончить с собой). Но настоящая партизанская война зимой 1915/1916 г. так и не началась.
      И не могла начаться. К примеру, Брусилов вообще относился к этой идее скептически. Дескать, война уже стала не та и со старыми шаблонами к ней подходить нельзя. Но как показали дальнейшие события ХХ в. характер войны и развитие техники было тут ни при чем. Просто организаторы отрядов не учли важную закономерность. И в Северную войну, и в 1812 г., а потом и в Великую Отечественную партизанская война была эффективной из-за того, что велась в глубоком тылу, на коммуникациях. А в 1915 г. враг захватил только приграничные районы и они оставались прифронтовой полосой, густо насыщенной войсками. Местное население в таких условиях подключиться к борьбе не могло. И отряды, созданные из казаков и солдат, стали по сути не партизанами, а прообразом будущих "коммандос" - но действующими без единого плана, не по выявленным важнейшим целям, а куда придется и как получится. И соответственно, их удары для противника оказывались "булавочными уколами". После первых удачных вылазок враг повысил бдительность, проникнуть в глубину его расположения уже не получалось, и дело ограничивалось стычками на аванпостах. А те небольшие группы, которым все же удавалось просочиться поглубже, в условиях сплошного фронта долго скрываться не могли, обнаруживались и уничтожались. Так что весной большинство партизанских отрядов были расформированы. Но составлявшие их "охотники" вошли во вкус дерзких вылазок и продолжали их, уже не называясь партизанами. Скажем, на Двине даже весной и летом группы смельчаков ходили за реку на лодках, ночью все так же во вражеских траншеях рвались вдруг гранаты или поутру не могли найти исчезнувших часовых.
      52. ЭРЗЕРУМ
      Не было крепче крепости, обороны - отчаянней, чем Измаил, только раз в жизни можно пускаться на такой штурм.
      А. В. Суворов
      Крепость Эрзерум русским войскам довелось штурмовать трижды. В 1829 г. под командованием Паскевича (именно этот поход описал А.С. Пушкин), в 1878 г. под командованием Лорис-Меликова, и в 1916 г. Причина этой "повторяемости" уже называлась - важнейший путь из российского Закавказья во внутренние области Турции (и обратно) вел через Александрополь, Карс и Эрзерум. Он был "воротами", запиравшими Пассинскую долину и перекрывавшими дорогу на запад, в долину Евфрата. Кроме того, здесь же сходились другие важные пути, по долине Чороха - на Батум, по долине Ольты-чай - на Ольты и Ардаган, от Евфрата шли дороги на север - к Трапезунду и Ризе, и на юг - к Мушу и Битлису. Поэтому в Первую мировую Эрзерум связывал воедино турецкий фронт на Кавказе, позволял манипулировать силами и резервами, здесь находилась главная тыловая база и центр управления 3-й армии. Разумеется, столь важный пункт и защищен был соответствующим образом. Он и раньше предстаавлял собой мощную твердыню, а сразу после прибытия в Стамбул германской военной миссии фон Сандерс направил сюда целую команду инструкторов во главе с ген. Поссельтом. Модернизировались старые фортификации, возводились новые, добавлялись пулеметы и артиллерия. И к концу 1915 г. Эрзерум представлял собой огромный крепостной район. Чтобы попасть в саму Пассинскую долину, требовалось взять сильные Кеприкейские позиции, которые турки дооборудовали в течение года. За ними дорогу в узком месте между горами перекрывала крепость Гасан-кала. А с севера на дальних подступах Эрзерум ограждали укрепленные населенные пункты Тортум, Вейчихас, Шакляры, Кызыл-Килиса, Кош.
      В течение всего 1915 г. для наступления на столь внушительный узел у Юденича не хватало ни сил, ни средств. Лишь к зиме стали поступать снаряды, вооруженные пополнения, от операций в Зачорохском крае освободился 2-й Туркестанский корпус, упрочилось положение на флангах. И командующий начал подготовку к штурму. За что, кстати, заслужил немало упреков от "общественности" - что это, мол, за глупая игра в "суворовские чудо-богатыри" с форсированием ледяных круч чуть ли не ради пустой славы для полководцев? Зачем эти демонстрации героизма, если можно было просто весны подождать? Что ж, поясним. Юденич - талантливейший военачальник, не проигравший в этой войне ни одного сражения, никогда повышенным честолюбием не страдал. И никогда не рисковал понапрасну. Служивший в разведке его штаба подполковник Б.А. Штейфон писал: "В действительности каждый смелый маневр генерала Юденича являлся следствием глубоко продуманной и совершенно точно угаданной обстановки. И главным образом, духовной обстановки. Риск генерала Юденича - это смелость творческой фантазии, та смелость, которая присуща только большим полководцам".
      И как раз в это время наложились новые факторы. Разгром Сербии и эвакуация Дарданелл. Теперь турки получали от немцев оружие и боеприпасы, а высвободившиеся дивизии наверняка бросили бы на Кавказ. Дожидаться весны значило упустить инициативу и самим попасть под удары многократно превосходящих сил врага. А значит, Эрзерум надо было брать немедленно, пока противостоящая группировка не получила значительного усиления. Ощутимого численного преимущества у русских и так не было. Кавказская армия насчитывала 111 батальонов пехоты, 208 сотен конницы, 21 инженерную роту, 8 ополченских дружин и резервные запасные части. Всего - 154 тыс. штыков и 27,5 тыс. сабель при 373 орудиях и 450 пулеметах. У турок в составе 3-й армии было 123 батальона, 40 кавалерийских эскадронов и 10 тыс. курдской конницы, 134 тыс. штыков и сабель при 122 орудиях. Но эти цифры учитывают только полевую артиллерию - а на Эрзерумском направлении она у турок дополнялась сотнями стволов крепостных пушек.
      Подготовку к операции Юденич начал еще в ноябре. И тщательность этой подготовки сама по себе впечатляла. Батальоны были доведены до 800 - 1000 чел. Учитывая опыт зимних действий в горах, каждому солдату выдавались валенки, полушубок, ватные шаровары, папаха с назатыльником. А частям, которым предстояло наступать по высокогорью - еще и защитные очки, чтобы не слепнуть на снегу от яркого солнца. Заготавливались белые маскировочные халаты, такие же чехлы на шапки. Беспрецедентные по тем временам меры были приняты по обеспечению секретности. Перегруппировки войск обязательно легендировались "учениями" или "выводом на зимние квартиры". Проводились специальные мероприятия по дезинформации противника - днем части снимались с позиций и отходили в тыл, "на отдых", а ночью возвращались обратно. Пополнения, подтягивающиеся из тылов, должны были переходить через участки, просматриваемые с вражеской стороны, только в темноте и с соблюдением строжайшей светомаскировки. А учитывая наличие в тылу вражеской агентуры, со 2.1 было вдруг вообще прервано сообщение между фронтом и тылом. Все дороги внезапно, по четкому плану, перекрыли заставы и патрули, письма и телеграммы из района сосредоточения задерживались с отправкой до особого разрешения, а выезд кого бы то ни было допускался только по пропускам штаба армии.
      Турки зимнего наступления русских вообще не ожидали. Рассчитывали, что на Кавказском фронте наступила неизбежная в это время года пауза. Поэтому и сняли корпус Халил-бея в Ирак. Туда же стали отправлять первые эшелоны войск, освободившихся в Дарданеллах. Планировалось к весне закончить операции в Месопотамии, а потом собранной там группировкой начать наступление через Иран - на российское Закавказье. А когда потеплеет и улучшатся дороги, усилить контингенты под Эрзерумом. Русские должны будут отражать вторжение из Ирана, перебросят туда часть сил - и тогда-то последует удар центральной группировки на Сарыкамыш и Карс. Скрытность подготовки дала свои результаты, и до последнего момента турецкое командование и германские советники оставались в блаженном убеждении, что на их фронте перемен пока не предвидится.
      На главном направлении 2-му Туркестанскому и 1-му Кавказскому корпусам противостояли 9-й, 10-й и 11-й турецкие, успевшие пополниться и переформироваться после прошлых поражений. Фактически здесь было сосредоточено две трети сил каждой из сторон. Но чтобы дезорганизовать противника и не позволить ему манипулировать резервами, Юденич приказал начать наступление по всему фронту - 4-й Кавказский корпус Де Витта наносил вспомогательный удар на Хныс и Муш, Приморская группа Ляхова - на побережье, Батумский отряд кораблей должен был сорвать турецкие перевозки через Трапезунд. А под Эрзерумом 7.1 удар был нанесен на правом фланге 2-м Туркестанским корпусом ген. Пржевальского. Ему предписывалось наступать через горы Гай-даг и Коджух, выйти в тылы вражеского 11-го корпуса, вбить клин между турецкими частями, действующими на Соганлукском и Ольтинском направлениях, внести расстройство и создать с севера угрозу обхода Кеприкейских позиций.
      После сильной артподготовки дивизии Пржевальского перешли в атаку и взяли передовую линию вражеских окопов на горах Гай-дага. И тем самым оттянули на себя резервы, поэтому в последующие два дня ему пришлось отражать контратаки. Но турецкое командование бросало в бой свои части поспешно и разрозненно, и Туркестанский корпус, отбивая встречные удары, продолжал постепенно продвигаться вперед, выйдя к позициям укрепрайона Верхний Тарходжа и "Орлиное гнездо" южнее г. Ид. Здесь приостановился, подтягивая тылы и артиллерию, а 12.1 началось общее наступление обоих русских корпусов. Закипело ожесточенное сражение по всей линии обороны. За двое суток непрерывных схваток туркестанцами был взят Верхний Тарходжа, а 1-й Кавказский ген. Калитина овладел турецкими позициями у озера Эхиз-гель, укрепленными селениями Илима, Кизлярская, Алакилисы, Хорасан. Турки дрались отчаянно, о их упорстве и стойкости говорит хотя бы тот факт, что за эти дни было взято всего 300 пленных и 4 орудия.
      14.1 войска Калитина взяли еще одну укрепленную линию - по Азапкейским высотам, захватив еще 420 пленных, 6 трофейных орудий и 8 пулеметов. И только сейчас оба русских корпуса наконец-то вышли к собственно самой Кеприкейской позиции противника. Начались тяжелые, кровопролитные атаки и встречные сражения за овладение этими укреплениями. Командующий 3-й турецкой армии Камиль-паша, чтобы сдержать натиск русских, ввел в бой все свои силы. И уловив по напряжению битвы этот момент, Юденич тоже бросил на чашу весов резервы. Но теперь на левый, южный фланг, откуда турки оттянулись севернее и черпали пополнения для контратак. 18.1 под напором частей, атакующих с фронта и сумевших вклиниться на нескольких направлениях в расположение турецких войск, под угрозой фланговых охватов, оборона врага дрогнула и стала ломаться. Пошло отступление - сперва постепенное, потом все более беспорядочное. Было взято более 2 тыс. пленных, и войска Юденича ринулись в преследование. Командующий направил в прорыв из своего резерва Сибирскую казачью бригаду ген. Раддаца, и она стремительным броском 19.1 с ходу ворвалась в крепость Гасан-кала, не позволив отступающим туркам занять в ней оборону. Перемешавшиеся части противника откатывались в Эрзерум.
      Но и это была еще не победа. А наоборот, только начало. Потому что все взятые позиции были лишь "цветочками" по сравнению с главной системой Эрзерумских укреплений, умело дополняющей мощными фортификационными сооружениями естественные препятствия. Для наглядности можно представить, что очертания горных хребтов у Эрзерума имеют в некоем приближении форму буквы "Z" (север "сверху"). Верхняя черта - хребет Гяур-даг (Собачьи горы), нижняя - хребет Палантекен. А косая черта - горы Деве-Бойну, преграждающие путь к самому городу и его цитадели, лежащему в 10 км западнее, за "нижним углом" буквы. А "верхний правый угол" прикрывался нагорьем Карга-Базар, и между ним и хребтом Гяур-дага имелся проход Гурджи-Богаз. Горы были серьезные, высота их достигала 2400 м, и укрепили их на совесть. С севера была построена полевая оборона, а дорога через Гурджи-Богаз запиралась двумя фортами. Хребет Деве-Бойну был вообще превращен в единую фортификационную позицию - на нем в 2 линии были возведены 11 фортов, каменных многоярусных башен с бойницами для орудий, приспособленных для круговой обороны. С юга, со стороны хребта Палантекен - еще 2 форта. Подступы к фортам защищались валами, системами рвов, между ними устанавливались промежуточные батареи и пулеметные гнезда, способные перекрестным огнем простреливать всю местность. Общая протяженность оборонительных позиций составляла 40 км.
      И захватить такие укрепления с ходу, как стены Гасан-калы, было нереально. Юденич приостановил наступление и начал фактически новую подготовку и перегруппировку. Он лично руководил работой своего авиаотряда, ставя задачи на детальную разведку. Восполнялись и увеличивались боезапасы артиллерии. Солдаты обучались предстоящим действиям на высотах в своем тылу. Продумывалось и отрабатывалось четкое взаимодействие разных родов войск. Для этого командующий применил новшество, создавая штурмовые отряды - на важнейших направлениях полкам пехоты придавались орудия, дополнительные пулеметы и саперные подразделения, чтобы разрушать долговременные укрепления врага. Всего для непосредственного участия в штурме выделялось 60 тыс. чел., 166 полевых орудий, 29 гаубиц и тяжелый дивизион из 16 мортир калибра 152 мм. На подготовку отводилось 3 недели. Когда она уже завершалась, командующий выехал в Тифлис для доклада великому князю Николаю Николаевичу. Выехал сам - опять же для сохранения планов в полной тайне. Ко всему прочему, вышестоящее командование, зная, что представляют собой твердыни Эрзерума, в успехе зимнего штурма сомневалось и санкции на начало операции не давало. Однако Юденич, продемонстрировав великому князю четко продуманный план атаки, убедил его в реальности победы и получил разрешение действовать.
      Если вернуться к схеме буквы "Z", то замысел командующего состоял в том, чтобы концентрическими ударами срезать у нее "верхний правый угол". И двинуть на Эрзерум с западной, внутренней стороны хребта Деве-Бойну, обходя самые мощные позиции. Чтобы враг не мог усиливать одни участки за счет других, атаковать его предстояло одновременно по всему обводу укреплений, десятью колоннами. И без передышек, круглосуточно. Но свои силы Юденич распределил неравномерно, и эти колонны были неравнозначны. Удары наносились как бы со "ступенчатым" наращиванием и взаимным усилением в сторону правого крыла. С северной стороны должен был наступать 2-й Туркестанский корпус, а с восточной, двумя группировками, 1-й Кавказский.
      У Пржевальского правая колонна, 4-я Туркестанская стрелковая дивизия ген. Азарьева, выполняла вспомогательную задачу, должна была атаковать позиции на хребте Гяур-даг, сковывая обороняющие его 30-ю и 32-ю дивизии турок. А левая, ударная колонна ген. Чаплыгина (5-я Туркестанская дивизия с приданными частями), штурмовала проход Гурджи-богаз и запирающий его форт Кара-Гюбек, высившийся на конусообразной горе посреди узкого ущелья. С востока, от 1-го Кавказского, тоже на Кара-Гюбек, должна была выйти Донская пластунская бригада Волошина-Петриченко. Еще 3 колонны правофланговой группировки 1-го Кавказского корпуса - полки 4-й Кавказской стрелковой дивизии Воробьева, которому придавалась и батарея тяжелых орудий полковника Вачиадзе,- наступая через нагорье Карга-Базар, должны были взять форт Тафта - который также держал под огнем выход из Гурджи-богазского ущелья. Участок этих двух фортов прикрывался 31-й турецкой дивизией.
      Во второй группировке 1-го Кавказского корпуса из четырех колонн главной была тоже правая - 39-я пехотная дивизия ген. Рябинкина, которой придавались тяжелая батарея Арджеванидзе. Она наступала на форты Далан-гез и Чобан-деде, прикрываемые 29-й турецкой дивизией, поддерживая и усиливая удар правого крыла. Другие колонны, Буткевича и Докучаева, были небольшими - 4-6 батальонов. На них возлагались больше демонстративные задачи - атаковать в лоб самый сильный участок вражеских укреплений, где было сконцентрировано большинство фортов и стояли 17-я, 33-я и 28-я турецкие дивизии. На демонстрацию были рассчитаны и действия левофланговой колонны Чиковани, состоявшей из 7 грузинских ополченских дружин. Она наступала в Палантекенских горах, в "левом нижнем" сочленении "Z" - на расположенные там форты Восточный и Западный, обороняемые 34-й турецкой дивизией, и изображала попытку обойти с юга фортификационные обводы Эрзерума. Резерв Юденича составляли Сибирская и 2-я Оренбургская казачьи бригады.
      В горах в эти дни стояли 20-градусные морозы, а ночью доходили до 30. Ветер поднимал на вершинах и в ущельях метель. Но командующий отдал приказ на штурм. Начать его предписывалось 11.2, причем не на рассвете, как делалось обычно, а днем и вечером. Артподготовку открыть в 14.00, атаковать - в 23.00. Ночной бой вообще считается вершиной военного искусства, а тем более в столь сложной местности и при такой погоде. Юденич полагал, что его войска достаточно подготовлены для выполнения подобной задачи. Однако подчиненные ему командиры засомневались. Вспоминали различные свои недочеты, и со всех сторон к командарму посыпались просьбы перенести атаку. Он ответил: "Хорошо, согласен дать вам отсрочку: вместо 23 часов штурм начнем в 23 часа 5 минут". И это тоже подействовало - его уверенность в победе вольно или невольно передалась офицерам и генералам. Впрочем, он знал, что делал, планируя ночную операцию - темнота и вьюга становились союзниками русских, невидимых врагу в своих маскхалатах. И когда после артподготовки, подавившей часть огневых точек врага и разметавшей проволочные заграждения, колонны со всех сторон ринулись на штурм, противник не мог определить ни направления главных ударов, ни сил, введенных в том или ином месте. И вынужден был палить вслепую, наугад, вместо того, чтобы сотнями своих орудий и пулеметов прицельно скосить атакующих, карабкающихся на обледенелые склоны и увязающих в сугробах.
      Не все пошло гладко. Стрелковой дивизии Азарьева пришлось вести тяжелые лобовые бои с превосходящими силами турок по хребту Гяур-даг чтобы они не ударили во фланг Туркестанского корпуса. Схватки шли на вершинах, в снегах. И оттуда как на санях спукали на палаточных полотнищах раненых, больных, обмороженных. Донцы Волошина-Петриченко и полки 4-й стрелковой дивизии Воробьева - собственно, вся правофланговая ударная группа корпуса Калитина - застряла, встретив очень глубокий снег в горах Карга-Базар и долине речушки Кечк-су, и продвигалась вперед с исключительными трудностями. Один из батальонов пластунов за ночь потерял 500 чел. замерзшими и обмороженными.
      Но части ударной колонны Чаплыгина и без встречного удара пластунов к утру овладели позициями у входа в ущелье Гуржди-богаз, а саперы сумели подобраться и взорвать стену форта Кара-Гюбек. В 14 часов он был взят, русские захватили 9 орудий. Сюда сразу была направлена конница - 5-я казачья дивизия. Но бросать ее в прорыв было рано - не пускал форт Тафта одна из самых сильных турецких позиций, усиленная редутами, кольцевыми окопами и проволочными заграждениями. И русские части остановились у устья ущелья. Успеха добилась и колонна Рябинкина. 156-й Елисаветпольский полк во главе со своим командиром Фененко захватил кольцевой окоп у горы Казкей, а штурмовой отряд подполковника Пирумова на базе 153-го Бакинского полка овладел фортом Долан-гез. Колонны Буткевича и Докучаева, преодолев предполье, приблизились к главным укреплениям позиции Деве-Бойну, а Чиковани - к Палантекенским фортам, хотя взять их, конечно, не могли.
      Однако отставание Волошина-Петриченко и Воробьева сказалось на положении соседей. Турки стали собирать все, что можно, на участки наметившегося прорыва, выдвинули из своего резерва 18-ю дивизию. Они попытались создать дополнительные рубежи обороны перед Гурджи-богазским ущельем, но тут господствующие высоты были у русских, и к вечеру, когда метель улеглась и развиднелось, хватило одной батареи капитана Кирсанова, чтобы прицельным огнем разметать направлявшуюся сюда турецкую пехоту. После чего батарея стала бить во фланг ближайшим оборонительным позициям, заставив убраться их защитников, и части Чаплыгина продвинулись вдоль хребта Деве-Бойну. Но отряду И.Н. Пирумова в форте Долан-гез пришлось тяжело. На нем сосредоточили перекрестный огонь соседние форты и батареи, пресекая пути сообщения со своим тылом. И аскеры полезли на приступ. Пять атак было отражено огнем из винтовок и пулеметов. Когда кончились патроны, еще три атаки отбивали штыками. Вместе со здоровыми сражались уже и раненые, способные держать оружие. Лишь в темноте к защитникам форта сумел пробраться смельчак и привел несколько осликов, нагруженных боеприпасами и утром новую атаку турок снова встретил убийственный огонь. Из 1400 чел., сражавшихся в Долан-гез, уцелело всего 300, остальные были убиты или ранены.
      Но 13.2 войска Воробьева и Волошина-Петриченко все же сумели пробиться через преграждавшие им путь снежные горы и начали постепенно, подразделениями, выходить в долину. Точнее, выходить - не то слово. Очевидец описывал, как измученные донцы даже не съезжали, а "сползали на заднем месте" с белых круч. А спустившись, атаковали и прорвались в предполье форта Тафта, захватив село и 10 орудий. Стрелки Воробьева, пользуясь тем, что силы турок были оттянуты к форту Долан-гез, взобрались на отвесные скалы и захватили господствующие высоты. Противник обнаружил их из форта Чобан-деде и открыл огонь уже тогда, когда они вышли на подступы к его укреплениям. Сумел остановить, но, в свою очередь, они своим появлением облегчили положение контратакуемых частей Рябинкина. 14.2 в ходе сражения наступил перелом. Донские пластуны и туркестанцы взяли форт Тафта. А Рябинкин, чтобы поддержать поредевшие батальоны Бакинского и Елисаветпольского полков, ввел в бой свой резерв - 154-й Дербентский полк полковника Нижерадзе. Убийственным многослойным огнем турок он был остановлен, солдаты залегли, зарываясь в снег и не в силах поднять голову. И тогда поднялся полковой священник о. Павел (Смирнов) с крестом в руке - и повел дербентцев в атаку, как со знаменем. Воодушевленные офицеры и солдаты ринулись за ним и ворвались на позиции врага. С ними соединились отбивающиеся на захваченных высотах бойцы Елисаветпольского полка и ночным штурмом взяли форт Чобан-деде.
      Отчет штаба Кавказской армии сообщал: "2 февраля был последним днем для Эрзерумской крепости. Туркестанцы, донцы и части колонны Воробьева наступали со стороны Тафты. 1-й Кавказский корпус с вечера 1 февраля повел решительную атаку всех фортов первой линии. Штурмовые колонны взбирались местами на почти отвесные оледенелые склоны фортов и батарей, прорывая ряды колючей проволоки, осыпаемые свинцом. Дербентцы и елисаветпольцы к рассвету взяли штурмом форт Чобан-деде, а затем весь массив с 8 промежуточными батареями, захватив 42 орудия". Весь северный фланг турецкой системы укреплений был взломан. И дальнейшим поочередным разгрызанием фортов Юденич заниматься не стал. Он приказал корпусу Пржевальского изменить направление, двигаться не на Эрзерум, а повернуть за запад, на Аш-калу. В прорыв была введена конница - Сибирская бригада и полки 5-й казачьей дивизии. Одновременно корпус Калитина возобновил атаки с фронта, и турки заметались - русские выходили им в глубокий тыл, грозя перерезать пути отхода. Еще державшиеся форты превращались в ловушки.
      И противник начал спешно оставлять эти форты - Узун-Ахмет, Кабурга, Ортаюнов, Сивишик, да и цитадель самого Эрзерума оборонять уже не стал. Турецкое и немецкое командование и их части устремились в бегство. В 5 часов утра 16.2 части Юденича вошли в город. А Сибирская бригада Раддаца вскоре взяла Аш-кашу, захватив в плен целый батальон и перерезав отступающим туркам дорогу на запад. И остатки 9 дивизий противника беспорядочными толпами, бросая обозы и оружие, принялись выбираться окольными тропами, погибая и сдаваясь преследующим их русским, во множестве замерзая на зимних горных дорогах. Взятие Эрзерума имело огромный резонанс. Алексеев писал, что войска Юденича "овладели единственным укрепленным районом Турции в Малой Азии, приоткрыли ворота через недалекий Эрзинджан в Анатолию и центральные провинции Османской империи. Этот успех приобрел на Ближневосточном театре особую значимость на фоне неудач в ходе Дарданелльской операции и наступления англичан в Месопотамии".
      Столь значительная победа - первая после полосы отступлений и неудач заставила прикусить языки даже оппозицию, и либералы теперь рассыпались в поздравлениях. Жоффр и Китченер признали проведенную операцию "блестящей", и сразу же повысился пошатнувшийся рейтинг России на международной арене. А армянский епископ Месроп писал великому князю Николаю Николаевичу: "Отныне Армения освобождается от страшнейшего турецкого ига, и народ армянский, благословляя Ваше имя как святое, передает своим грядущим поколениям". Наместник ответил: "Да поможет Господь для всеобщего блага закрепить навсегда Эрзерум как часть единого Российского государства и тем положить конец вековым страданиям христиан, находящихся под турецким гнетом". А турки и немцы находились в величайшем шоке. Результаты победы в Дарданеллах пошли насмарку. Вместо того чтобы получить подкрепления из Османской империи, Германия сама теперь вынуждена была поддерживать Порту. И значительные силы, высвободившиеся под Константинополем, вместо того, чтобы послать на Салоникский фронт и в новую экспедицию на Суэц, срочно нужно было перенацеливать на ликвидацию прорыва. Приостановилась и отправка войск в Месопотамию против осажденного корпуса Таунсенда, и в Иран - для намеченного окольного прорвыва в Закавказье.
      А успехи русских одним Эрзерумом не ограничились. Ведь одновременно развивались и вспомогательные удары на флангах. 4-й Кавказский корпус перешел в наступление 22.1. 2-я казачья дивизия Абациева со 2-й армянский дружиной и 12 орудиями сбила заслоны курдов и "гамидие" и начала углубляться на территорию противника. 26.1 серьезный бой произошел у с. Кара-Кепри, куда турки стянули все наличные части - несколько батальонов пехоты, эскадрон конницы, около тысячи курдов, 300 бандитов из "тешкилят-и-махсуссе". Все эти сборные команды были разгромлены, и казаки 1-го Лабинского полка полковника Рафаловича ворвались в г. Хнус, порубив там 327 аскеров и захватив большие артиллерийские склады. В этом бою отличился сотник Бабиев - будущий знаменитый белый генерал, которого называли "бешеным осетином". Подкрепить этот фланг при начавшемся наступлении на главном направлении турецкие командование не могло, и операции Де Витта успешно развивались и дальше. 16.2, одновременно с Эрзерумом, стрелковая дивизия Назарбекова вместе с тем же Лабинским полком взяла Муш. А 2.3 части ген. Абациева и Чернозубова после ожесточенного боя, доходившего до рукопашных схваток, овладели Битлисом - первой в город ворвалась дружина Андраника, проложив себе путь по трупам врагов штыковым ударом.
      Крупная победа была одержана и на причерноморском фланге. Здесь пластуны 3-й Кубанской бригады ген. Геймана во взаимодействии с кораблями Батумского отряда 8.3 взяли турецкий порт Ризе. В меморандуме мартовской межсоюзной конференции стран Антанты в Париже отмечалось: "Русская армия на Кавказе (7 дивизий пехоты и 5 дивизий кавалерии) одержала крупные успехи над турецкой армией. Она взяла Эрзерум, заняла Битлис, пересекла дорогу из Трапезунда и продолжает свои успехи, гоня перед собою турецкие силы, которые, по-видимому, совершенно расстроены.". Войска Юденича заняли территорию глубиной 150 км. Турецкая 3-я армия была разгромлена полностью. Она потеряла больше половины своего состава - 66 тыс. чел. Убитыми, замерзшими, умершими от болезней, ранеными. 13 тыс. попало в плен. Было взято также 9 знамен и 323 орудия. Русской армии победа тоже далась не дешево. Она потеряла 14796 солдат и офицеров, из них 2339 убитыми, более 6 тыс. обмороженными, остальные - ранеными. За проявленный героизм более 100 солдат и казаков были награждены Георгиевскими крестами. А Юденич был удостоен ордена Св. Георгия II степени - став третьим (и последним) кавалером этой высочайшей награды за всю войну (кавалеров ордена Св. Георгия I степени в это время в Российской армии не было вообще). Когда для вручения наград в поверженный Эрзерум прибыл великий князь Николай Николаевич и увидел, какие укрепления сокрушила и преодолела Кавказская армия, он вышел на площадь перед построенными солдатами и снял перед ними папаху. А потом повернулся к Юденичу и низко поклонился ему...
      53. ВЕРДЕН И НАРОЧЬ
      Франция с Англией сумели хорошо использовать передышку, которую дал им противник. И хотя без толку положили много народу и израсходовали массу ресурсов в частных операциях, имели теперь на Западном фронте значительное преимущество, их армии достигали 4,5 млн. чел. (активных штыков 2,3 млн.). В это время они достигли успехов в Африке. В январе окружили и вынудили сдаться немецкие отряды в Камеруне. А в Восточной Африке 38-тысячные контингенты британцев и бельгийцев сумели наладить взаимодействие между собой и стали оттеснять вдвое меньшие силы германского ополчения к южной границе. Но вот на главных театрах до согласованности и взаимодействия странам Антанты было далеко. Каждый тянул в свою сторону и, как писал ген. Вильсон, получалось, что каждый "ведет войну против общего врага более-менее отдельно". Достичь координации действий не удавалось никак. При разработке планов на 1916 г. Алексеев предложил очень дельный проект экономического и стратегического "сжатия" враждебной коалиции путем разгрома слабейших ее звеньев. Турции - ударами с Кавказа и Ирана, и навстречу - из Сирии и от Персидского залива. И Австро-Венгрии с Болгарией - совместным наступлением Салоникского, Итальянского и русского Юго-Западного фронтов.
      Эти предложения были однозначно отвергнуты. Франция боялась ослаблять свой фронт. Опять возникли традиционные опасения, что подобные действия приведут к усиление русских на Балканах и Ближнем Востоке. И после очередных совещаний 14-15.2 французы и англичане представили меморандум, признающий необходимым удары снова не против слабых, а против самого сильного звена - Германии. Свое наступление они предполагали начать в июле на р. Сомме. И указывалось, что для России и Италии "было бы полезным" начать на 2 недели раньше, оттянув на себя вражеские резервы. Русская Ставка высказалась решительно против оттяжки операций до середины лета, что заведомо отдавало инициативу противнику. Однако все возражения союзники отмели - дескать, раньше не получится. Они, кстати, полагали, что немцы снова сосредоточат усилия против России, поэтому утратой инициативы не очень впечатлялись - пусть враг поглубже увязнет на Востоке. Алексеев же, когда были согласованы окончательные сроки - союзники наступают 1.7, русские - 15.6, лишь пожал плечами и сказал, что исполнить эти планы противник все равно не даст.
      Он был прав. Ведь и неприятельское командование строило собственные планы. К началу 1916 г. потери немцев достигли 2,9 млн. чел. (Примерно столько же, как у России, но убитыми вдвое больше - 678 тыс.) Тем не менее германская армия все еще представляла грозную силу - 4,2 млн штыков и сабель, 7 тыс. полевых и 4,2 тыс. тяжелых орудий, 1,4 тыс. минометов, 804 самолета. И еще в декабре Фалькенгайн представил кайзеру доклад, где отмечались трудности Центральных Держав - говорилось, что ближайшая или следующая зима может принести продовольственный кризис, который вызовет кризис социальный и политический. А значит, нужен немедленный успех вывести из войны хоть одну из держав Антанты и развалить коалицию. Но говорилось, что "боевая мощь России не вполне надломлена, хотя наступательная сила утрачена". Что для вторжения на Украину не хватит ресурсов, удар на Петроград, который "при более счастливом ходе" прошлой операции должен был бы осуществиться, теперь не сулит успеха, а "движение на Москву ведет нас в область безбрежного". В качестве объекта удара отпадала и Англия - поскольку даже разгром во Фландрии вряд ли вывел бы ее из войны. Оставалась Франция, которая, по ошибочному мнению Фалькенгайна, была "в военном и хозяйственном отношении ослаблена до предела".
      Предлагалось выбрать важный объект, ради которого "французское командование будет вынуждено пожертвовать последним человеком. Но если оно это сделает, то Франция истечет кровью, так как иного исхода нет, и притом одинаково, достигнем мы самой цели или нет". Таким объектом был намечен Верден, обеспечивавший всю систему обороны на восточном фланге французов. В случае успеха удар открывал дорогу на Париж, а если это не получится, планировалось перемолоть тут живую силу противника. Что с военной точки зрения, надо сказать, выглядело странно, ведь наступающая сторона несет большие потери, чем обороняющаяся. Но план приняли. Решили против России ограничиться обороной и делать ставку на ее разложение изнутри, чтобы вызвать революцию, которая подтолкнет царя к уступкам. А против англичан наметили инициировать восстание в Ирландии и все-таки развернуть неограниченную подводную войну. Поскольку под Верденом силы Австро-Венгрии оставались незадействованными, она строила собственные планы. Тоже почему-то сочла, что на масштабные наступательные операции русские больше не способны, и Конрад решил продолжить удачную практику вышибания по одному самых слабых противников. После Сербии с Черногорией повторить то же с Италией.
      В общем, получилось так, что пока русское и французское командование спорили о сроках наступления, германские дивизии уже сосредоточивались под Верденом. Это была первоклассная крепость, заложенная еще в XVI в. выдающимся инженером де Вобаном. В течение столетий она перестраивалась и совершенствовалась. К 1914 г. укрепления представляли собой 12 мощных фортов с 30 промежуточными опорными пунктами, расположенными 2 поясами и разделенными р. Маас на два сектора - восточный на правом берегу и западный на левом. Линия обводов достигала 45 км, а общие размеры укрепрайона - 112 км по фронту и 15 в глубину. Немцы при выборе Вердена учли много факторов. Например, что железная дорога с германской стороны подходила на 20 км к фронту, позволяя быстро подвозить подкрепления, а французам до ближайшей станции было 65 км. Учитывался большой опыт взятия крепостей с помощью сверхтяжелой артиллерии. Как и то, что к февралю 1916 г. крепости Верден уже и не было. Ведь и французы видели, как легко пали Льеж, Намюр, Мобеж, Новогеоргиевск. И в августе 15-го пришли к выводу, что долговременные фортификации отжили свой век. По декрету правительства крепости упразднялись, а их артиллерия передавалась полевым войскам. Под Верденом вместо крепости намечалось устроить полевые позиции - одну в 5 - 7 км впереди линии фортов и еще три в глубине. Старые фортификации не включались в эту систему даже в качестве опорных пунктов. Форты восточного сектора вообще готовились взорвать, большинство разоружили. А в самом сильном из них, Дуомоне, оставалось всего 58 чел для обслуживания 2 броневых башен с еще не снятыми орудиями. Но ломая старое, французы еще не успели создать нового. Была готова лишь первая полоса обороны с сетью проволочных заграждений. Вторая только строилась, а третья и четвертая едва были начаты.
      Взятие Вердена возлагалось на 5-ю армию кронпринца Вильгельма, для чего сосредотачивались 6 корпусов (17 дивизий), 1225 орудий - из них 654 тяжелых и 29 сверхтяжелых (305, 380 и 420 мм), 168 самолетов, 14 аэростатов, 4 дирижабля. Впервые намечалось применить новое оружие огнеметы. Армии придавалось 8 огнеметных рот. Завезли огромное количество снарядов, в том числе химических. Причем сосредоточение всей группировки осуществлялось опять очень скрытно. И быстро - чтобы противник, даже обнаружив подготовку, не успел отреагировать. Для достижения внезапности немцы отказались от оборудования исходных позиций для атак. А чтобы отвлечь французов, другие армии должны были предпринять частные атаки на своих участках. Однако германские планы спутала природа. Удар намечался на 12.2, а накануне хлынул ливень. А после дождей начались снежные бури, и операция откладывалась. В результате французы засекли усиление противника под Верденом и стали перебрасывать сюда дополнительные войска. Если до 12.2 этот участок считали спокойным, и позиции держала всего 1 дивизия, то к 20.2 их стало уже 8 и 3 в резерве. Добавилось и артиллерии.
      И все же Жоффр по каким-то причинам полагал, что у Вердена будет только отвлекающий маневр. А германское наступление, если вообще состоится, то западнее, в Шампани, где фронт ближе подходил к Парижу. Поэтому в определенной мере внезапности немцам достичь все же удалось. Погода стала улучшаться, и они решили начать. Планировалось сокрушить французов поэтапно - сперва на правом берегу Мааса, потом на левом. 5-й резервный корпус, занимавший фронт от Мааса до села Гремили скрытно вывели на другой участок, а на его место выдвинулась ударная группировка из 18-го, 3-го и 7-го резервного корпусов. Здесь немцы имели троекратное превосходство в живой силе и пятикратное в артиллерии - было собрано до 77, а в отдельных пунктах до 110 стволов на километр. Прорыв намечался на участке 8,5 км, но чтобы скрыть его точное место, артподготовка должна была вестись на фронте в 40 км. Вспомогательные удары наносились восточнее главной группировки, 5-м резервным и 15-м корпусами, и западнее - 6-м резервным.
      21.2 в 7.15 утра загрохотали орудия. Огонь велся путем последовательной концентрации массы артиллерии по квадратам - утюжили один, потом следующий. По четкому плану французские позиции засыпали обычными снарядами, химическими, подключились и минометы. А эскадрильи аэропланов бомбардировали объекты в глубине обороны. Артподготовка длилась по меркам того времени "недолго" - 9 часов. Но нанесла огромные разрушения, перепахав 2 первых позиции. В 16.15 огонь перенесли в глубину, и двинулась пехота. Штурм тоже продумали до мелочей. Он велся методом "ускоренной атаки" артиллерия последовательно сокрушает укрепления, а пехота занимает. Немцы переняли французскую тактику наступления "волнами цепей", но усовершенствовали ее. Впереди шли специальные патрули по 50 чел - вели разведку, все ли укрепления разрушены. За ними - пехотные цепи. В первой волне гренадеры с ручными гранатами и саперы - резать проволоку, где она уцелела. Во второй волне - огнеметы. Но педантичное следование принятому плану оказалось весьма пагубным. К концу дня немцы заняли первую позицию. И остановились, имея приказ двигаться только после разведки и новой артподготовки - хотя оборона французов уже была разрушена, уцелевшие защитники деморализованы, и вполне можно было осуществить полный прорыв.
      Ночью снова грянула артиллерия - за эти сутки она выпустила 2 млн. снарядов. Многие селения исчезли с лица земли. Вместо лесов остались нагромождения бревен, окопы были перемешаны с землей. 22.2 немцы перешли уже в "общее" наступление. Причем пехота получала орудия непосредственной поддержки, двигавшиеся в атакующих цепях, ей придавались минометы и огнеметы. И только теперь солдаты получили приказ двигаться, не останавливаясь, как можно дальше. Однако момент был упущен. Повторный шквал огня и штурм уже не были для французов ошеломляющими, как в начале. Они успели выйти из шока, командование подтягивало резервы. И немцев встретили огонь и контратаки частей 30-го корпуса. К тому же узкий участок прорыва был несомненной ошибкой - французская артиллерия уцелела на флангах и вела убийственный огонь по атакующим, особенно с батарей и фортов левого берега. А разворотив ливнем снарядов траншеи и блиндажи, сами же немцы создали французам новые укрепления: все пространство покрывали воронки, завалы кирпича и деревьев. И группы уцелевших солдат, укрываясь в воронках и развалинах блиндажей, иногда с пулеметом, продолжали драться. Сами по себе эти "узелки" обороны были слабыми, но многочисленными и расстреливали вдруг наступающих с непредсказуемых направлений, то с флангов, то с тыла. А если к ним подходило подкрепление, на основе воронок быстро возникали новые линии окопов.
      Германское командование отреагировало довольно быстро, и вскоре тоже стало применять "групповую" тактику - создавались штурмовые отряды из 1-3 отделений пехоты с минометом, пулеметом или огнеметами. Но все равно планы спутались. За 4 дня боев немцы захватили лишь 2 оборонительных позиции. А французское командование уже перебрасывало сюда свежие силы. К 24.2 прибыл 20-й корпус, развертываясь в районе важнейшего форта Дуомон. Но тут же немцы одержали победу - их штурмовые отряды внезапным броском в ночь на 25.2 взяли Дуомон. Без единого выстрела, только из-за беспечности французов - те самые полсотни артиллеристов, измученные боями, крепко спали, а сменить или подкрепить их начальство не догадалось. Правда, на этом германские успехи и кончились. Французы спешно подводили резервы, из Лотарингии под Верден снималось 4 корпуса. Войска, сосредотачиваемые тут, объединялись в новую 2-ю армию под командованием ген. Петэна. Того самого, который в 1940 г. сдаст Францию гитлеровцам. Но в 16-м он был настроен куда более решительно и выдвинул лозунг "они не пройдут". Обе стороны несли колоссальные потери, измолачивая друг дружку. Вводились новые соединения. Немцы, рассчитав возможности железных дорог, опять не учли очень развитого у французов автотранспорта - а как раз он сыграл главную роль. Сюда собрали 3900 машин, и ими до 7.3 было переброшено 190 тыс. чел. и 22 тыс. тонн боеприпасов. Повторялись артиллерийские удары, атаки, но германское продвижение с начала операции составило лишь 5-6 км.
      Что же касается другого германского плана, "неограниченной подводной войны", то она заглохла в самом начале. Сперва намечалось открыть ее с 1.2. Но когда дошло до дела, кайзер с подачи Бетмана-Гольвега и МИДа, опасавшихся новых международных скандалов, отложил до 1.3. Пока же на море продолжались обычные крейсерские операции, и не совсем удачно для немцев при попытке прорыва на океанские коммуникации 29.2 английская эскадра потопила в проливе Скагеррак вспомогательный крейсер "Грейф". Но и 1.3 кайзер "неограниченную войну" не начал. Морское и армейское командование отчаянно доказывали, что это единственный шанс сломить Англию, отвлечь ее, чтобы не направляла под Верден свою артиллерию. У немцев имелось 68 субмарин, а с марта вводилось в строй еще по 10 ежемесячно. 6.3 после очередной тщетной попытки убедить кайзера, что при дальнейшем промедлении Британия сумеет принять меры противодействия, ушел в отставку гросс-адмирал Тирпиц.
      Правда, командиры субмарин при попустительстве непосредственных начальников уже вели такую войну "неофициально". Несли потери и сами - так, у берегов Ирландии судно-ловушка "Фарнборо" уничтожило подлодку U-68. Но в целом подводная война оказалась очень эффективной. Перевозки в Англию и Францию велись интенсивные, и каждый рейд германской субмарины обходился Антанте в среднем в 17 тыс. тонн водоизмещения потопленных судов. Однако вскоре подлодка UB-29 торпедировала в Ла-Манше французский пароход "Суссекс" - перевозивший войска, но по реестру пассажирский. Погибло 50 чел., в том числе иностранцы. Германский МИД струхнул и поспешил объявить, будто "Суссекс" подорвался на мине. Но вышло еще хуже - пароход сумели отбуксировать в Булонь, где обнаружили осколки торпеды. А через несколько дней французы захватили севшую на мель подлодку UB-26 и нашли там документы, что "Суссекс" атаковала UB-29. Разразился скандал пуще прежних немцев поймали на обмане. США угрожали разрывом дипломатических отношений. Командир UB-29 вины за собой не признал - судно было окрашено как военный корабль, на палубе толпились солдаты в форме. Но все равно кайзер наложил на него взыскание. Капитаны субмарин оскорбились - рисковать головой, получая за это нахлобучку, показалось обидным. И подводная война сошла на нет.
      Итальянцы в марте предприняли пятое наступление на Изонцо. Опять безуспешное. Салоникский фронт, имея 18 французских, английских, сербских и итальянских дивизий против 16 болгарских, германских и австрийских, проявлял полную пассивность. А между тем битва под Верденом продолжалась. Увязнув в кровопролитных фронтальных боях, германское командование решило изменить направление удара. Перенести центр тяжести на левый берег Мааса, прорваться в обход главных укреплений в тылы Вердена и перерезать единственную коммуникацию, подпитывающую защитников,- шоссе из Бар-ле-Дюка (которое французские солдаты уже успели назвать "дорогой в рай"). И 5.3 после перегруппировки на окопы 7-го французского корпуса, занимавшего западный сектор, обрушился ураганный огонь. Ключевое положение на этом участке занимали две высоты - 304 и Морт-Ом, преграждавшие немцам путь в глубину французской обороны. За них и завязалась основная борьба. В результате жесточайших двухнедельных боев, прогрызаясь метр за метром, германские войска смогли занять подступы к высотам, но выдохлись. И стали готовить новый, решающий удар... Однако все это было перечеркнуто новым обстоятельством. Телеграф вдруг принес совершенно неожиданную для немцев весть - русские перешли в широкомасштабное наступление.
      Впрочем, об этом Жоффр просил уже давно, вспомнив даже решения декабрьской конференции в Шантильи (принятые по настоянию России при его собственном прохладном отношении) - о том, что союзники обязаны помогать друг другу в беде. Французский посол Палеолог, прервав игрища с либералами, околачивался теперь в царской приемной, вымаливая помощь. Но Николай только разводил руками - выпали обильные снега, и наступление нельзя было начать раньше, чем через 5 - 6 недель. Однако когда французам пришлось совсем туго, Ставка пришла к выводу, что все же придется их выручать. И несмотря ни на какие погодные трудности, было решено перейти в наступление силами Северного и Западного фронтов. Войска Куропаткина наносили удары с Якобштадтского и Двинского плацдармов, а у Эверта ударная группировка под командованием ген. Плешкова создавалась во 2-й армии и должна была наступать юго-западнее озера Нарочь. Операция организовывалась наспех, ее подготовка была явно недостаточной.
      Но 18.3, еще до окончательного сосредоточения всех сил, после мощной артподготовки наши дивизии атаковали. Собственного опыта прорыва сильной позиционной обороны еще не было, использовался французский и германский (по приказу Ставки был переведен на русский язык немецкий учебник "Прорыв линии фронта противника"). Но данный опыт сам по себе был не безупречен, и русские войска повторили чужие ошибки - наступление "волнами цепей" с небольшими интервалами, прорыв на простреливаемых узких участках, а некоторые соединения еще только подтягивались к месту прорыва, их вводили в бой по мере подхода по этим простреливаемым коридорам, и они несли лишние потери. Но любопытно отметить, что западные источники 1916-го давали оценку: "Русские имели успех". Точно такой же, как любое наступление англичан и французов,- войска под Якобштадтом и Нарочью продвинулись на 2-3 км, захватив первую линию вражеской обороны. К 20.3 заставили противника оставить ряд населенных пунктов, и немцы признавали, что атаки отражались с большим трудом, положение считалось критическим. Как вспоминал Людендорф: "Всеми овладело напряженное беспокойство о дальнейшем".
      Операция показала полную ошибочность германских расчетов, что русские уже обречены на пассивность. И остановили их даже не оборона и контратаки немцев, а внезапная оттепель - снега сразу "поплыли", окопы залило водой, поля превратились в моря грязи, артиллерию стало невозможно выдвинуть к новым рубежам. И 30.3 по приказу Ставки наступление было прекращено. Потери наших войск составили 70 тыс. чел., германских - 20 тыс. И в исторической литературе это наступление обычно охаивается как неудачное. С чем позволительно не согласиться. Данную операцию нельзя рассматривать в отдельности, независимо от Вердена. Она была вызвана положением под Верденом и цели преследовала сугубо ограниченные - отвлечь противника на себя. И эта цель была достигнута. Немцы, правда, не дошли до того, чтобы снимать войска из Франции, ограничившись перебросками с австрийского участка. Однако сочли, что вот-вот может понадобиться помощь и с Запада. И в самый критический момент атаки Вердена были прекращены. На целую неделю. А этого хватило, чтобы Верден был спасен. За неделю французы подтянули туда значительное количество войск, усовершенствовали оборону. И к 1.4, когда германцы возобновили атаки, французы уже превосходили их по численности солдат, уступая пока лишь в артиллерии. Начали наносить ответные контрудары. Под Верденом пошла борьба на взаимное истощение...
      54. ТРАПЕЗУНД
      Разгром под Эрзерумом стал для Турции не только военным поражением, но и психологическим ударом. Настроение народа надломилось. Все жертвы, лишения, затягивание поясов оказывались напрасными. Ведь уже и исторически внедрилось представление - если Эрзерум пал, война проиграна. Росло число антигерманских высказываний и выходок. Популярность Энвера падала. Была попытка покушения на Талаата. Снова усилился конфликт между "младотурками" и "старотурками". Оппозиционеров арестовывали, казнили, но дошло до того, что в главной стамбульской мечети Айя-Софии муллы прокляли немцев и иттихадистов. В армии росло число дезертиров. И они находили прекрасное убежище в тех же самых бандах, которые власти сами организовали для армянских погромов. Теперь "работы" для этих убийц и мародеров не стало, но они, развращенные вседозволенностью и добычей, уже не хотели ни погибать в окопах, ни трудиться в своих деревнях. И превращались в обычных разбойников, продолжая жить грабежом, так что и по дорогам стало ни пройти ни проехать. Окончательно стал ясен провал "джихада" - мусульмане в Африке, Индии или России выступать по призывам турок отнюдь не спешили. Правда, армия все еще была внушительной - 53 дивизии, 680 тыс. штыков и сабель. Но чтобы восполнить огромные потери в боях, от истребления солдат-армян, от болезней и дезертирства, мобилизовывали уже 50-летних, а на строительство оборонительных сооружений брали мужчин 55 - 60 лет. Начали набирать полки из болгар-мусульман. И из пленных, находившихся в немецких лагерях,тунисцев, марокканцев, алжирцев. Но их, чтобы не разбежались, посылали не на Салоникский фронт, а подальше, в Месопотамию и Иран.
      Активизировались сторонники мира. Впрочем, сейчас уже сепаратного мира искали сами турецкие правители. Теневой лидер, министр финансов Джавид-бей еще весной 1915 г. через европейских финансистов попытался навести контакты с правительством Франции. И в Швейцарии была организована тайная встреча представителей двух государств. Однако случилась накладка. Приглашение попало не к тому, кому надо, и от Франции на встречу прибыли не правительственные эмиссары, а депутаты парламента из либеральной оппозиции во главе с Ж. Буссно. Которые принялись перед турками хаять собственное правительство и искали в этом поддержку противника. А переговоры свели к разным глупостям, вроде интересов в Турции банков, с которыми сами были связаны, или просьб "приоткрыть" проливы для импорта хлеба из России. Потом информация об этих контактах просочилась в Берлин, и там поспешили укрепить дружбу с турками дополнительными субсидиями.
      Но после Эрзерума спохватились и другие лидеры "Иттихада". Министр внутренних дел Талаат-бей стал зондировать почву для сепаратного мира и в Лондоне, и в Париже, и в Петрограде, причем изображал из себя при этом главу "партии мира" и оппозиции Энверу. Он тоже отправил уполномоченных в Швецию и Швейцарию, чтобы вызвать на переговоры представителей Антанты. Любопытно, что и Энвер изображал себя "партией мира", оппозиционной Талаату, и возлагал надежды на посредничество США. Через министра иностранных дел Швеции Валленберга посол в Стокгольме Джанбулат-бей вступил в контакты с японским послом, договариваясь о посредничестве. Джанбулат пытался использовать и свое старое знакомство с русским морским атташе Щегловым. А по странам Западной Европы отправилась миссия Шериф-паши из окружения Талаата. В качестве условий для сепаратного мира предлагалось восстановление в правах египетского хедива, эвакуация англичан из Месопотамии, а русских из Турецкой Армении - хотя Талаат теперь соглашался на предоставление ей автономии под русским протекторатом и намекал, что "торг уместен" и в ходе переговоров возможны и другие уступки.
      Но сказывался фактор геноцида. Возможно, кто-то из политиков и не прочь был бы поторговаться - только он при этом сразу же стал бы мишенью для конкурентов за то, что согласится сесть за стол переговоров с убийцами. И миссия Шерифа встретила очень прохладное отношение. Министр иностранных дел Франции Бриан отговорился тем, что конфликт с Турцией в большей степени касается России - вот, мол, с ней и разговаривайте. Примерно в том же духе выразился Грей. Хотя тут господа министры, конечно, лукавили. Как раз в это время "турецкий вопрос" был в центре обсуждения дипломатии Антанты. Западные державы склонились к расчленению Османской империи и между ними было подписано так называемое соглашение Сайкса - Пико о ее разделе. Причем стоит обратить внимание, что сперва переговоры велись вообще без участия русских - после прошлогодних поражений их даже "забыли" поставить в известность насчет обсуждения данного вопроса. В Петербурге о соглашении узнали случайно - все же русские дипломаты на Западе тоже ворон не считали. Но лишь после Эрзерума французы и англичане согласились допустить к переговорам Сазонова и учесть пожелания России, внеся в соглашение Сайкса Пико соответствующие поправки.
      В итоге зоной интересов Англии признавались Ирак, Аравия, Хайфа и Акка. Франции отдавались Сирия, Киликия, Ливан, часть Курдистана, области Диарбекира, Харпута и Сиваса. Палестина попадала под международный контроль. А к России отходили области Трапезунда, Эрзерума, Вана, Битлиса и часть Курдистана. За что царь обещал поддержать притязания союзников на левом берегу Рейна, на Адриатике, в Трансильвании и Персии. Кстати, о проливах в этом соглашении речь вообще уже не шла. Русские о данной проблеме больше не вспоминали, считая ее не актуальной. И союзники, разумеется, тоже им не напоминали. Мало того, французский посол в Петрограде Палеолог вдруг с удивлением узнал, что большинство влиятельных русских деятелей - и военных, во главе с Алексеевым, и в правительстве, во главе с Сазоновым,- вообще против аннексии проливов, полагая, что обладание таким "конфликтным" районом принесет массу новых проблем при ничтожной практической пользе. И был даже встревожен своим открытием - дескать, если русские откажутся от проливов, то какими же посулами склонять их к действиям, выгодным Западу?
      Но разумеется, все подобные "дележки" в 1916 г. могли носить лишь чисто теоретический характер. Правда, Алексеев считал, что Турцию можно вывести из войны относительно просто, для этого англичанам и французам стоит лишь приложить усилия, адекватные усилиям русских. Он предлагал высадить все тот же десант в районе Александретты, англичанам активизироваться в Месопотамии и Персии, оказав содействие Баратову и Юденичу - и для полного краха уже расшатанной Порты этого будет достаточно. Но обжегшись на Дарданеллах и под Багдадом, союзники об активизации на Востоке и слышать не хотели. Французы, напуганные Верденом, не желали отвлекать войска на второстепенные фронты. Англичане тряслись за Суэц. А что касается десантов, то после Галлиполи западная военная наука ничтоже сумняшеся пришла к глубокомысленному выводу, что... они вообще отжили свой век. Поскольку, мол, "современное развитие средств вооруженной борьбы не позволяет производить высадку крупных масс войск на обороняемое побережье".
      А между тем фронт "трех Николаев Николаевичей" - великого князя, Юденича и Баратова - продолжал одерживать успехи. Баратов в Хамадане дождался сосредоточения всего своего корпуса - к его 1-й Кавказской казачьей дивизии и Сводной кубанской бригаде постепенно подтягивались перевозимые через Каспий полки пограничников, Кавказская кавдивизия Шарпантье. После чего началось наступление на Западный Иран, где закрепились турецкие регулярные силы и марионеточное "национальное правительство" Персии. Разбив передовые части врага, корпус взял г. Бехистун и вышел на подступы к сильным оборонительным позициям неприятельской группировки, закрепившейся в г. Керманшах. И Баратов бросил свои части на штурм. Организован он был весьма грамотно. В лоб двинулись пехотинцы 2-го пограничного полка - перебежками, каждая рота (у пограничников их называли "сотнями") двумя цепями. Одна делает бросок к новому рубежу, другая прикрывает огнем. Атаку непрерывно поддерживали две горных батареи. А с флангов пошли в обход полки Кавказской кавалерийской дивизии и кубанские казаки. В результате напряженного боя к вечеру 26.2 русские части ворвались в Керманшах. Турки и их иранские приспешники, оставив город, начали поспешно отступать на юго-запад. В этом сражении получил боевое крещение будущий маршал Иван Баграмян. Он по окончании Тифлисского технического училища имел броню от призыва в армию, но пошел добровольцем и после обучения был зачислен рядовым во 2-й пограничный полк.
      Кавказская армия в это время готовила очередную наступательную операцию. Великий князь Николай Николаевич, вернувшись из Ставки, привез Юденичу персональную глубокую благодарность от царя за Эрзерум. И передал пожелание Верховного Главнокомандующего - попытаться взять Трапезунд (ныне Трабзон). Очевидно, это было связано как раз с соглашением Сайкса - Пико. Зная о спорах и закулисных играх вокруг данного соглашения, царь хотел гарантированно занять своими войсками те регионы, на которые претендовала Россия. Однако и стратегическое значение Трапезунда было огромным. Это был важнейший порт на малоазиатском побережье Черного моря. Из него шли хорошие дороги на юг, в Эрзерум и Эрзинджан. А прямой дороги Стамбул - Анкара Эрзерум еще не существовало. И как раз через Трапезунд шло основное снабжение 3-й турецкой армии, ее подпитка пополнениями. Так, уже начали прибывать свежие части с Галлиполийского полуострова. Если же лишить врага порта, этим дивизиям пришлось бы тащиться пешком через всю Турцию, ослабляясь в пути и неся небоевые потери - да и когда еще доберутся. С другой стороны, и для русских Трапезунд мог стать отличным коммуникационным узлом, обеспечить снабжение морем вместо того, чтобы доставлять его караванами и машинами через Карс, по плохим дорогам и перевалам.
      К Трапезунду русские выходили с двух направлений. С южного - расширяя занятую территорию после предыдущей победы, они заняли Байбурт, на полпути между Эрзерумом и этим портом. И с восточного, где был взят Ризе в 70 км от Трапезунда. Приморская группа Ляхова, действовавшая тут, была небольшой - 2 бригады и 2 полка, которые, к тому же, должны были прикрывать и собственное побережье. Но тут и местность была очень неудобной для наступления - узкая полоса между берегом и Понтийскими горами, перерезанная многочисленными стекающими с них речками, каждая из которых могла стать хорошим оборонительным рубежом. До сих пор военные операции здесь носили вспомогательный характер, и турки тоже держали на берегу ограниченные силы. Разумеется, они понимали огромное значение Трапезунда. Но сочли, что русские наступать будут с юга, от Байбурта, где могла развернуться для удара главная группировка Юденича. И соответственно, части 3-й турецкой армии организовывали на этом направлении оборону, перекрыв дорогу на Байбурт и перевалы Понтийских гор.
      Однако Юденич не стал действовать так, как от него ждал противник. И несмотря на выводы о десантах западных военных теоретиков решил брать Трапезунд именно с моря. После Эрзерума рейтинг Кавказского фронта значительно повысился, его уже перестали считать "второсортным", сюда направлялись дополнительные орудия, пулеметы, эшелоны боеприпасов, подкрепления. В частности, 5-й Кавказский корпус, действовавший на Западном фронте, был расформирован, и входившие в его состав 1-я и 2-я Кубанские пластунские бригады возвращались Юденичу. Передавали ему и две новых ополченских дивизии, 123-ю и 127-ю. Их он и намеревался использовать для операции. Кроме Батумского отряда кораблей, для обеспечения десанта привлекались главные силы флота. Естественно, командарм, находясь в Эрзеруме, непосредственно руководить всеми этими разнородными контингентами, разбросанными на огромном пространстве, не мог. Поэтому в Трапезундской операции огромную роль сыграл штаб самого наместника во главе с оплеванными общественностью Янушкевичем и Даниловым. Но штаб этот был опытным и со своей задачей справился безукоризненно.
      В период подготовки Юденич провел и частную операцию по овладению г. Мамахатун. Как раз там обозначились войска, подвезенные из Галлиполи, и надо сказать, турецкое командоваание действовало далеко не лучшим образом. Едва получив первые подкрепления, тут же бросило их в атаки, силясь вернуть хоть какие-нибудь маловажные деревни. И Юденич решил разбить их, пока враг не накопил там достаточно сил, а заодно отвлечь неприятеля от Трапезунда. Сюда были направлены 5-я Кавказская казачья дивизия ген. Томашевского, 39-я пехотная дивизия Рябинкина. В напряженных боях, разыгравшихся на р. Тузла-чай противника разбили, захватили 1 тыс. пленных и 2 орудия и пошли в преследование. Жестокое столкновение произошло между авангардом 1-го Кавказского полка и турецким арьергардом. Две сотни казаков и неприятельская рота заметили друг друга, находясь на голом поле - но их разделяла каменная гряда. И кинулись навстречу, понимая - в этих условиях уцелеет тот, кто первым займет гребень. Первыми успели казаки. Они потеряли 3 чел., а турецкую роту перестреляли полностью. Пехота и конница с двух сторон ударили на Мамахатун. Тут имелись очень сильные позиции - гора Губах-даг представляла собой кольцевой кратер древнего потухшего вулкана, края которого являлись настоящей естественной крепостью. Но укрепиться там турки не успели. Поставили лишь одну батарею, и налет казаков она отразила. Однако в это время с другого направления атаковала пехота, и Мамахатун был взят. Захватили 800 пленных, обозы, враг отошел за р. Кара-су.
      А между тем вовсю шли приготовления к десанту. Опять огромное значение придавалось секретности. Чтобы не насторожить противника, ополченские дивизии сосредотачивались даже не в черноморских портах, а в далеком Мариуполе. Вроде как для перевозки на Юго-Западный фронт. Части 2-го Туркестанского начали демонстрировать атаки под Байбуртом. А Приморская группа 26.3 начала наступление у Ризе. Комбинированным ударом с суши и с моря, откуда вели огонь двенадцатидюймовки "Императрицы Марии", четыре эсминца и канонерки Батумского отряда, очередной рубеж вражеской обороны был прорван. А первый эшелон десанта, пластуны, погрузившись на транспорты в Новороссийске, появился вдруг у неприятельских берегов и начал высадку. 1-я бригада Гулыги - со "всеми удобствами", в Ризе, включившись в удар группы Ляхова, а 2-я Краснопевцева у Сюрмене - рядом с Трапезундом. Причем и тут пластуны отличились. Сочли, что боты с транспортов выгружать слишком долго, и ринулись вплавь. В апреле. И лошадей повели вплавь - хотя пластуны были пехотой, и лошади у них были не верховые, а обозные "старушки". Но утонула лишь одна, а казаки добрались до берега все. Всего в сжатые сроки было перевезено 10 тыс. пластунов, 300 лошадей и 12 орудий.
      Командование противника, спохватившись, попыталось воспрепятствовать перевозкам. К Новороссийску был срочно отправлен крейсер "Бреслау", начавший обстреливать город. Но подошли броненосцы Черноморского флота, и он вынужден был убраться. У русских было хорошо налаженным и авиационное наблюдение. И германскую подводную лодку, тоже сунувшуюся было к Новороссийску, обнаружили с самолетов и сразу отогнали. А больше морское неприятельское командование не смогло предпринять ничего, поскольку Босфор блокировали русские субмарины. Собственно, ничего не сумело предпринять и сухопутное командование. Вся соль Трапезундской операции была в ее стремительности. Турецкие войска, сбитые с предшествующих рубежей, откатились на последнюю перед Трапезундом реку Кара-дере. Но закрепиться здесь им не дали, 15.4 при артиллерийской поддержке флота пластуны форсировали Кара-дере. Враг побежал. Попытался зацепиться на городских окраинах, но атаки не выдержал. 18.4 Трапезунд был взят. В качестве трофеев наступающим досталось 23 орудия - из них 8 береговых, 14 тяжелых шестидюймовок и 1 полевое. Штаб фронта докладывал в Ставку: "Победа эта была одержана при содействии Черноморского флота, искусные действия которого дали возможность блестяще осуществить огневую поддержку сухопутным войскам. Победе способствовала также дружная поддержка, оказанная войсками, действующими на прочих направлениях Малой Азии и своими подвигами облегчившими задачу Приморского отряда".
      Однако сражение на этом не закончилось. Турецкое командование поняло, что проморгало, и из Стамбула поступил приказ 3-й армии во что бы то ни стало вернуть Трапезунд. Турки все еще занимали его окрестности, контролировали район между Трапезундом и Байбуртом. И, перебрасывая подкрепления с других участков, повели на захваченный город атаки с юга и запада. Закипели ожесточенные бои, переходящие в штыковые схватки. Но теперь порт был в руках русских. И сюда стали прибывать части 123-й и 127-й пехотных дивизий, на базе которых был восстановлен 5-й Кавказский корпус, который возглавил ген. Яблочкин. Натиск противника удалось отразить, и русские войска сами перешли в наступление. Оно проходило в тяжелейших условиях, в горах, покрытых сплошными зарослями кустарника и лесами, по прорезающим их ущельям, перегороженным неприятельскими позициями. Лишь постепенно, шаг за шагом, к 30.5 части 5-го Кавказского корпуса вышли на рубеж р.Самсун-Дараси в 25 км западнее Трапезунда и расширили свой участок до 20 км на юг. А 3-я пластунская бригада ген. Камянистого, наступая от Байбурта в составе 2-го Туркестанского корпуса, сумела войти в связь с 1-й бригадой Гулыги. Приморская группировка соединилась с главными силами армии. Трапезунд стал отличной тыловой и коммуникационной базой фронта. А для его защиты от новых ударов неприятеля Юденич распорядился начать строительство укрепрайона на отвоеванном вокруг Трапезунда плацдарме
      Одновременно с битвой за Трапезунд развернулась широкомасштабная операция и на другом фланге Кавказского фронта. Британский корпус Таунсенда изнемогал в осаде, и союзников надо было выручать. Великий князь Николай Николаевич задумал нанести два удара - Азербайджанским отрядом Чернозубова на Мосул и корпусом Баратова на Багдад. В принципе, если бы поддержали англичане, направив в Ирак дополнительные силы, возможен был важный стратегический выигрыш. Деблокировать Таунсенда, соединиться с союзниками, разбить врага в Месопотамии и ударить на Диарбекир, в обход фланга 3-й турецкой армии. Однако переговоры на этот счет снова увязали в бесконечных оговорках, согласованиях, британцы ссылались на неготовность - в общем, "обжегшись на молоке, дули на воду".
      Русским войскам тоже потребовалась основательная подготовка. Организовать тылы, перегруппироваться, дать отдых лошадям перед дальним рейдом. Чтобы предохранить солдат от солнечных ударов, заготовили специальные матерчатые козырьки на шнурках, крепящиеся к фуражке и прикрывающие лоб и затылок. Даже всех коней снабдили налобниками из белой ткани. И в конце марта наступление началось. Сбив противостоящие отряды противника, части Баратова взяли Керинд и Касри-Ширин, выходя к границам Ирака. А войска Чернозубова развернули продвижение двумя колоннами. Из Урмии выступил отряд ген. Левандовского из 3-й Забайкальской и 4-й пластунской бригад, а из Соудж-булага - отряд ген. Рыбальченко из двух полков 4-й казачьей дивизии, пограничного полка и 4-й армянской дружины.
      Встревоженные турки сразу прекратили атаки Кут-эль-Амары, сняли оттуда свой 13-й корпус и бросили навстречу Баратову. Так что англичане получили отличную возможность вызволить Таунсенда и ударить на Багдад. Да и сами осажденные могли вырваться - против них остались лишь заслоны. Но ни главное британское командование, ни Таунсенд этим шансом не воспользовались. Его корпус был деморализован потерями, ослаблен болезнями, недоеданием, плохим климатом. И, по признанию немецких офицеров "окруженный лишь слабыми турецкими силами", 29.4 капитулировал после 148 дней осады. От корпуса к этому времени осталось 9 тыс. чел. Турецкая и германская пропаганда раструбили об этом как об очередной величайшей победе, заодно стараясь сгладить шок от катастроф Эрзерума и Трапезунда. Правда, автор победы фельдмаршал фон дер Гольц до нее не дожил. Тиф и дизентерия косили осаждавших так же, как осажденных, и он скончался за неделю до сдачи англичан.
      Собственно, главный смысл русской операции исчез. Но она, уже начавшись, по инерции продолжалась. Части Левандовского и Рыбальченко в жестоком бою взяли г. Ревандуз. При этом погиб командир 4-й армянской дружины Кери. Создалась угроза г. Мосулу - русские были в 100 км от него. Но встретив сильное сопротивление, дальше продвигаться не стали и закрепились на достигнутых рубежах. А Баратов решил продолжить путь на Багдад - хотя бы в качестве рейда. Его войска, разгоняя отряды курдов, заняли пограничный город Ханэкин. Действия проходили в очень тяжелых условиях, по страшной жаре, при недостатке питьевой воды - ее привозили в бурдюках на верблюдах. Но дальше навстречу стали выдвигаться превосходящие силы турок. Вступать с ними в сражение Баратов не стал и приказал отходить назад к Керманшаху.
      В этой операции снова отличился вахмистр Семен Буденный. От дивизии Шарпантье были высланы вперед разъезды, чтобы разведать г. Бекубэ, уже совсем рядом с Багдадом. Взвод драгун 18-го Северского полка под командованием Буденного вошел в этот городишко, противника не обнаружил, послал донесение командиру и отправился дальше. Но вдруг его нагнали посыльные и сообщили, что на обратной дороге нарвались на колонну турок. Взвод начал выбираться по вражеским тылам. Подойдя к Ханэкину, увидели караваны верблюдов - обозы всей вражеской группировки. Горстка драгун неожиданно атаковала их, наведя панику, в суматохе отбила два каравана, груженных мешками риса, сухофруктов и других продуктов. Взяли и пленных, от которых узнали, что вся местность занята большими силами неприятеля. Питаясь трофеями, поехали кружными проселками на Хирван. Потом внезапно с тыла атаковали турок, порубив и захватив в плен их заставу, и вышли к своим. Взвод был уже исключен из списков части как погибший - он путешествовал по территории противника 22 дня. Буденный за этот рейд был награжден Георгиевским крестом II степени.
      55. ЮТЛАНДСКИЙ БОЙ И ТРЕНТИНО
      Какое несчастье быть в союзе с такими негодяями, но что делать!
      Ген. Д. С. Дохтуров, 1805 г.
      В западной и западнической литературе можно встретить порой сетования, что Антанта являлась союзом "социально и культурно разнородных организмов". Отчасти это так. Но лишь отчасти. Поскольку опять неясно, что понимать под словом "культура". Если брать техническую сторону, то подобное утверждение больше относится к Центральным Державам, там разница между Германией и Турцией была куда более разительной, и тем не менее их союз был весьма эффективным. А если брать нравственную сторону, то утверждение можно считать справедливым - но не в том плане, как обычно понимается авторами. Особенностью Антанты стало соединение в общем альянсе России, где в то время моральные и духовные ценности все еще сохраняли приоритет над материальными, и Запада, где понятия нравственных идеалов тоже существовали, и пожалуй, были более сильными, чем в наши дни, но уже занимали подчиненное положение по отношению к приоритетам прозаичной материальной выгоды.
      Вот и получалось, что русские, по признанию У. Черчилля, проявляли подлинное "соревнование боевого товарищества, которое было отличительной чертой царской армии". А их партнеры-англичане даже в самые тяжелые для России дни отчаянно торговались за оплату кредитов золотом по грабительским ценам, за проценты на эти "кредиты", а то и доходили до попыток прибрать под контроль русские финансы. И государственный контролер Харитонов комментировал: "Значит, с ножом к горлу прижимают нас дорогие союзнички или золото давай, или ни гроша не получите. Дай Бог им здоровья, но так порядочные люди не поступают". А министр Кривошеин констатировал: "Они восхищаются нашими подвигами для спасения союзных фронтов ценою наших собственных поражений, а в деньгах прижимают не хуже любого ростовщика". Даже такой ярый западник, как кадет Шингарев, выражал неодобрение подобной позиции Лондона и Парижа.
      Алексеев в январе 16-го писал в Париж ген. Жилинскому: "За все, нами получаемое, они снимут с нас последнюю рубашку. Это ведь не услуга, а очень выгодная сделка. Но выгоды должны быть хотя немного обоюдные, а не односторонние". Увы, западные державы думали именно об односторонней выгоде, и нередко их претензии вообще зашкаливали за рамки приличий. Например, суда, перевозившие в русские порты вооружение, конвоировались английскими крейсерами. И Лондон попытался получить за это "компенсацию", направив в Россию запрос: "Ввиду того, что от действий германских подводных лодок утрата тоннажа торгового флота союзников весьма значительна, английское правительство предлагает весь русский торговый флот, находящийся в свободных морях, передать ему в распоряжение и ведение". Причем обещалось, что "известный процент русских судов будет всегда обслуживать русские заказы, а остальное будет посвящено общим интересам". Правительство и Ставка не знали, что и ответить,- было понятно, что Британия просто хочет наложить лапу на русские суда. Но союзники настаивали, стали сокращать тоннаж отправляемых в Россию грузов.
      К счастью, столь наглые требования возмутили даже Думу. 15.1 вопрос был поднят на Особом Совещании, после чего к Родзянко пожаловали с разъяснениями посол Бьюкенен и военный агент Нокс. Председатель Думы сказал им прямо: "Это вымогательство, это недостойно великой нации и союзницы, русский народ не может снести такого унижения и об этом придется говорить с кафедры Думы". И союзники пошли на попятную. Но морской министр Григорович, предвидел, что англичане могут отомстить и возникнут проблемы с конвоированием судов. Поэтому нашел выход в переговорах с японцами - они согласились по "дешевке", всего лишь за возмещение расходов по подъему со дна и ремонту вернуть крейсера, потопленные в прошлой войне: "Варяг", "Пересвет" и "Полтаву". Так что и "гордый "Варяг" снова вступил в строй и принял участие в Первой мировой. В обстановке величайшей секретности эти корабли, уже с русскими экипажами, совершили долгий и трудный путь вокруг Африки и летом прибыли в Архангельск. На Севере появилась собственная эскадра для конвоирования судов, и предлог для шантажа исчез.
      Впрочем, хотя зарубежные поставки оказали поддержку в трудные месяцы, их роль в выходе России из кризиса преувеличивать не стоит. 27.3 на очередной конференции в Шантильи ген. Жилинский вынужден был предъявить претензии, что ружья, закупленные у Италии, оказались совершенно негодными. А когда позже, после долгих уговоров, западные державы согласились поставлять тяжелые орудия, то выяснилось, что 35% из них не выдерживают даже двухдневной стрельбы. Аэропланы, закупленные во Франции, почти сплошь оказались бракованными - поставщики воспользовались тем, что приемщики не разбираются в авиации. В общем, старались сбывать русским "некондицию", не принятую собственными армиями. Разного рода предпринимателей, дельцов, экспертов по подъему и "оздоровлению" экономики в Россию наезжало много. Но наезжали примерно так же, как сейчас - для "ознакомления", "консультаций". Водочки на халяву попить, икоркой закусить и повыдрючиваться, когда вокруг тебя на цыпочках прыгают. Чтобы не выглядеть предвзятым, приведу выводы не русского, а видного британского историка И. Стоуна о "помощи" Запада: "Нечестность и авантюризм иноземных бизнесменов разрушили веру русского народа в иностранных капиталистов. В Петрограде, в отталкивающей атмосфере ожидания обогащения, один за другим паразиты въезжали в отель "Астория"... Кризис с военным оборудованием и боеприпасами длился до тех пор, пока русские не оказались способными обеспечить себя сами".
      Но как раз в период, когда русские еще не могли обеспечить себя сами, на них сыпались все новые претензии. Франция вела себя так, будто уже купила Россию. В частности, возник вопрос, что вместо поставок на Восток винтовок, лучше наоборот, прислать русских солдат на Запад, где винтовок хватает. Эта тема всплыла еще осенью 15-го, когда французам пришлось вернуть на заводы мобилизованных рабочих. И в Россию поехала делегация под руководством сенатора Думера и ген. По, просить 200-300 тыс. бойцов. Думер не стеснялся приводить такие аргументы: "Мы же в нашей армии имеем аннамитов (вьетнамцев), ни слова не понимающих по-французски, но прекрасно воюющих под нашим начальством". А когда русская делегация посетила Францию, президент Пуанкаре начал объяснять, сколь справедливо будет компенсировать "материальную помощь" Франции присылкой солдат. И не только солдат, но и рабочих на французские заводы! Царь и Алексеев решительно возражали. Но союзники нажимали, доходило до шантажа. И постаравшись минимизировать уступки, Ставка пошла на компромисс. Чисто символически, только чтобы укрепить узы союзничества, послать одну "экспериментальную" бригаду, которая останется российским соединением и будет подчиняться союзникам лишь в оперативном отношении.
      Правда, 1-я Особая бригада стала соединением показательным, ее сформировали из отборных солдат. Возглавил ее Николай Андреевич Лохвицкий, бывший командир Красноярского полка, раненный и награжденный орденом Св. Георгия в боях под Лодзью (впоследствии командовал армией у Колчака). Бригада проделала трехмесячный путь через Сибирь, Дайрен, Сингапур, Бомбей, Суэц, и 20.4 прибыла в Марсель. Встреча была праздничной, командирам вручили ордена Почетного Легиона, солдат засыпали цветами, лакомствами, угощениями. Как вспоминал бывший в их числе Р.Я. Малиновский, изголодавшиеся из-за дефицита мужчин француженки буквально расхватывали бойцов, получивших увольнение. А поскольку и те "застоялись", то наверное, в жилах многих нынешних марсельцев течет и русская кровь. Доходило и до курьезов. Когда закормленных и упоенных солдат повезли в лагерь Майи, то выяснилось, что в пригородных французских поездах туалеты отсутствуют, двери из купе открывались сразу наружу, а остановок не делали. Русская смекалка нашла выход - человек присаживался на корточки в открытых дверях, а товарищи держали его за руки. И поезд, ощетинившийся солдатскими задами, как раз въехал на очередную станцию, где перроны заполнила публика с цветами...
      В боях бригада сперва не участвовала - ее использовали для поддержания духа нации: русские с нами, русские помогут. И шли смотры и парады - за месяц 18 парадов. А французское правительство, не удовлетворившись одной бригадой, просило еще. Ведь уже началась бойня под Верденом. Войска несли колоссальные потери, великолепные дивизии сенегальских стрелков погибли бездарно и бестолково - их, не жалея, бросали в самое пекло. Откуда следовал вывод - заменить сенегальцев русскими. С весны давление на Россию пошло по нескольким направлениям. У нее требовали и солдат во Францию, и активизации действий против немцев. Ставке приходилось упорно отбиваться от таких притязаний. В ответ на упреки Жоффра Алексеев писал Жилинскому: "Заключение, что Франция, имеющая 2200 тыс. бойцов, должна быть пассивна, а Англия, Италия и Россия должны "истощать" Германию - тенденциозно и не вяжется с грубым мнением Жоффра, что одна Франция ведет войну. Думаю, что спокойная, но внушительная отповедь, решительная по тону, на все подобные выходки и нелепости стратегические, безусловно, необходима". А на дергания с требованиями новых ударов Михаил Васильевич дал заключение: "Будучи согласованы с общими постановлениями, принятыми на совещаниях представителей, нами решения в частностях всегда будут приниматься, исключительно сообразуясь с обстановкой и требованиями собственного фронта; стремиться к удовлетворению переменчивых желаний союзников под влиянием такой же переменчивой обстановки недопустимо".
      На все это наложилась еще и "гениальная" идея французов о вовлечении в войну Румынии. Надо сказать, "державой" она была весьма своеобразной. Из Балканских стран - наименее подверженной русскому влиянию и ориентирующейся сугубо на "Европу". В результате чего получилась карикатура на Европу. С технической и экономической сторон Румыния была куда более отсталой, чем Болгария или Сербия, зато с лихвой переняла "европейские" пороки продажность, легкомыслие, сексуальный разгул. Так, Бухарест румыны гордо называли "маленьким Парижем" - но походил он на Париж не настоящий, а опереточный. Русские дипломаты вспоминали, что даже организация обычного приема требовала там огромного опыта. Потому что вчерашняя жена одного государственного деятеля могла сегодня быть уже женой другого, а завтра третьего. А приходилось учитывать не только кто с кем живет де-юре, но и де-факто, в том числе мужчины с мужчинами, а дамы с дамами - такие узы тоже считались в порядке вещей как признак "цивилизованности". И в политике Румыния вела себя столь же ветрено. Заглядывалась одновременно на венгерскую Трансильванию и российскую Бессарабию, поэтому вертелась в обе стороны. Сперва, чтобы обезопасить южную границу, Россия поймала соседей на дипломатический крючок, заключив 1.10.1914 секретное соглашение, предоставлявшее Румынии "право присоединить населенные румынами территории Австро-Венгерской империи в тот момент, когда она сочтет удобным". В 15-м Бухарест потянуло на сторону Центральных Держав. В 16-м снова заколебались...
      И Франция вдруг решила, что Румыния с армией в 630 тыс. станет той гирей, которая перетянет чашу весов. Но Бухарест вступать в войну не спешил и тоже стал выдвигать свои условия. Первым делом, чтобы русские прислали 5 - 6 корпусов в Добруджу. Россия, прекрасно знающая о действительной "мощи" румын, была не в восторге от союза с ними. Более выгодным представлялось сохранение их нейтралитета. Под давлением союзников Алексеев соглашался послать 10 дивизий - но не в Добруджу, а в Северную Молдавию. Для совместного удара на Австро-Венгрию со стороны Салоникского и Юго-Западного фронта, который заодно будет флангом поддерживать румын. Однако этот план западные союзники отвергали - и румыны тоже. Они не хотели пускать русских в Трансильванию и вместе с тем боялись болгар. Поэтому требовали выдвижения русских контингентов в район Рущука (Русе), чтобы те прикрыли их границу и воевали с Болгарией, пока сама Румыния будет захватывать нужные ей земли.
      Алексеев называл требования румынского Генштаба "чрезмерными и неразумными", но французы этого понимать не хотели, их пресса и дипломаты вовсю вопили, что Россия из "эгоистических соображений" противится союзу с Румынией и лишает Антанту шансов на скорую победу. Впрочем, на какие бы уступки ни шла Россия для общесоюзных успехов, все оказывалось мало. Спасение французов в 14-м, отвлечение ударов на себя в 15-м уже "не считались". В марте французский посол Палеолог не без злорадства писал: "Если русские не будут напрягаться до конца с величайшей энергией, то прахом пойдут все громадные жертвы, которые в течение 20 месяцев приносит русский народ. Не видать тогда России Константинополя: она, кроме того, утратит и Польшу, и другие земли". В общем, известное утверждение, что большевики Брестским миром лишили Россию плодов победы, получается верным лишь наполовину. Даже в период полной лояльности среди союзной дипломатии имелась группировка, выискивающая лишь повод, чтобы лишить ее этих плодов и еще и саму сделать объектом раздела.
      И угодить партнерам было чрезвычайно трудно. Уже 1.4, после весеннего наступления и жертв, спасших Верден, тот же Палеолог возмущенно высказывал премьеру Штюрмеру, что этого недостаточно: "Я еще более настаиваю на своих обвинениях; я доказываю цифрами, что Россия могла бы сделать для войны втрое или вчетверо больше: Франция между тем истекает кровью". А когда Штюрмер попытался напомнить о российских потерях, Палеолог ответил, что численность населения России 180 млн., а Франции - 40 млн., поэтому "для уравнения потерь нужно, чтобы ваши потери были в 4,5 раза больше наших. Если я не ошибаюсь, в настоящее время наши потери доходят до 800 тыс. человек... и при этом я имею в виду только цифровую сторону потерь". Почему "только цифровую", сказать в глаза Штюрмеру посол не посмел, но в дневнике записал с предельной откровенностью: "По культурности и развитию французы и русские стоят не на одном уровне. Россия одна из самых отсталых стран в свете... Сравните с этой невежественной и бессознательной массой нашу армию: все наши солдаты с образованием; в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве и науке, люди талантливые и утонченные; это сливки и цвет человечества. С этой точки зрения наши потери чувствительнее русских потерь". Пожалуй, тут впору усомниться в "культурности и развитии" самого Палеолога и тех, кто держал его на посту посла,- но... ведь понятие "культура" не имеет однозначного определения.
      Аналогичные суждения можно встретить и в других местах записок посла. Скажем, когда речь зашла о "польском вопросе", он указывает: "Русские должны наконец понять, что в отношении цивилизации поляки и чехи их сильно опередили". Кстати, это и предыдущее упоминания о Польше не случайны. Россия предполагала после войны объединить Польшу под своим протекторатом, предоставив ей внутреннюю автономию - как в Финляндии. Но французы, пользуясь затруднениями союзницы, вспомнили вдруг о традиционных симпатиях к полякам и начали выступать за предоставление им полной независимости. Царь полагал, что будоражить этот вопрос вообще не время. При любых уступках Польше немцы тут же пообещают ей вдвое больше, а русские солдаты и народ этого просто не поймут: воевали-воевали - и только для того, чтобы отдать свою территорию? Поэтому все переговоры по "польскому вопросу" откладывались до окончания войны. Но французы и в этом случае упрямо стояли на своем, не воспринимая доводов.
      В апреле-мае завязались дипломатические баталии по всем указанным проблемам. Сперва они велись союзными послами, потом прикатила делегация во главе с министрами Вивиани и Тома, чтобы "русские отрешились от эгоистических задних мыслей". Чтобы отправили во Францию 400 тыс. солдат, чтобы пошли навстречу румынам и к ним послали еще 200 тыс., и дожать насчет Польши. Алексеев и министры отбрыкивались, как могли. Доказывали, что снять такое количество войск - это просто оголить фронт (где было всего 2 млн. активных штыков), что немцы прорвут оборону и овладеют Ригой. На что господа делегаты отмахивались и призывали не придавать внимания таким "пустякам". Мол, Россия потом "будет вознаграждена". Конечно, царь не пошел на то, чтобы за подобные обещания отдать на опустошение и разграбление российские города и села. Но и отказывать наотрез не хотел, снова стали искать компромисс. И договорились послать во Францию еще 5 бригад по 10 тыс. чел. Вопросы с Румынией и Польшей остались открытыми.
      Да ведь еще ладно, что требовали помощь. Но при этом же и оплевывали. Получалось по украинской пословице "за наше жито, тай нас же бито". Неуступчивость русской власти и командования страшно раздражала западных политиков. И они искали инструменты для давления на царя, все более откровенно делая ставку на оппозицию и по сути превращая ее в собственную "пятую колонну" в союзной державе. Кстати, это еще одна причина, вынуждавшая царя на уступки либералам. Так, осенью 15-го по поводу роспуска Думы французские газеты выступили с прямым шантажом: "По словам союзных делегатов, неопределенность внутренней политики России учитывается общественным мнением союзных держав как неблагоприятный признак для общего дела союзников. Особенно неблагоприятное впечатление производит не вполне благожелательное отношение к законодательным учреждениям. Продолжение такого рода неопределенности внутренней политики может вызвать в союзных странах охлаждение, что особенно нежелательно теперь, когда возникает вопрос о финансировании России. Деловые круги Европы, не имея твердой уверенности в политическом курсе России, воздержатся вступать в определенные с нею соглашения".
      В 16-м при посещении Думы иностранными делегатами говорилось: "Французы горячо и искренне относятся к Государственной Думе и представительству русского народа, но не к правительству. Вы заслуживаете лучшего правительства, чем оно у вас существует". А Тома заявил Родзянко: "Россия должна быть очень богатой и уверенной в своих силах, чтобы позволить себе роскошь иметь такое правительство, как ваше, в котором премьер-министр - бедствие, а военный министр - катастрофа". Простите - и такое высказывание позволяет себе министр дружественной державы? Добавим характерный штрих - тот же Тома "дал полномочия" Родзянко при необходимости обращаться лично к нему или к Жоффру "с указанием на происходящие непорядки". "Мы поверим народным представителям и немедленно исполним все по Вашему требованию". Это что, тоже нормально? Министр одной страны дает "полномочия" спикеру парламента другой страны?
      Впрочем, пора оговориться. Все изложенное выше о "союзниках", конечно же, относится только к политикам. Ясное дело, что простые солдаты и офицеры, британские, французские, итальянские, были тут ни при чем. Они-то как раз сражались отлично. Они не меньше русских любили свою землю и защищали ее героически. И не их вина, что у них были иные, чем у русских, стереотипы мышления и иные порядки. Что командовали ими часто хуже, чем русскими, поэтому они несли более серьезные потери. Что головы им засоряла газетная ложь - точно так же, как отравляла она и русских. Кстати, германская подрывная работа направлялась не только против России, но и против ее союзников. Даже в нейтральных США в 1916 г. прокатилась внезапная "эпидемия" катастроф - 50 взрывов на оборонных предприятиях, самым крупным из которых стал взрыв 30.7.16 сотен тонн боеприпасов на о. Блэк-Том в Нью-Йорке. Погибло множество народа. Недавно созданное Бюро расследований (будущее ФБР) работало дилетантски, и в итоге все списали на... несчастные случаи. И лишь после войны открылось, что это были четко спланированные германские диверсии.
      Немцы скрытно спонсировали французскую радикальную оппозицию. А в Британии делали ставку на сепаратистов - и 23.4 вспыхнуло "Пасхальное восстание" в Ирландии. Правда, один из кораблей, везший оружие из Германии, был перехвачен англичанами, а лидера националистов А.Д. Кейсмента, прибывшего на немецкой подводной лодке, арестовали сразу после высадки. Тем не менее 2 тыс. мятежников под руководством "Ирландского республиканского братства" и партии "Шин фейн" захватили центр Дублина. Неделю шли бои, было много жертв среди мирного населения. Но власти действовали решительно, и 29.4 восстание было подавлено. Сотни расстреляли на месте, в ходе операции, Кейсмента и еще 15 руководителей повесили, 2 тыс. чел. получили разные сроки. И никакая общественность этим не возмущалась - наоборот, выражала одобрение действиям против предателей.
      Британия в этот период отказалась еще от одной традиционной "свободы" - и вместо вольного найма ввела воинскую повинность. Ее армия быстро стала расти, что оказалось весьма кстати, так как французы крепко завязли под Верденом. Там обе стороны проявляли крайнее упорство, пытаясь переломить ситуацию в свою пользу. Но начала эффективно проявлять себя система "укрепрайона" - уже показавшая себя при обороне Осовецкой крепости. Но в Вердене эта система "заработала", когда немцы уже захватили часть укреплений. Французы догадались восстановить разоруженные фортификации, а их противник - взятые, и теперь у тех и других долговременная оборона сочеталась с полевой. Надо отметить, что французская промышленность довольно быстро приспособились к изменившимся условиям боя и рождению групповой тактики. Как раз в ходе сражения за Верден начался массовый выпуск ручных пулеметов, в войска стали поступать автоматические пистолеты, ружейные гранатометы, разрабатывались небольшие траншейные мортиры, автоматические винтовки.
      Хотя главные потери по-прежнему наносила артиллерия, которой стягивалось все больше. Только в марте французы выпустили по врагу 4 млн. снарядов калибра 75 мм. И немцы готовили шквалами огня каждую атаку. Но продвинулись лишь на 7 км. Потери обеих сторон достигали полумиллиона. Причем германцы держали в боях дивизии неделями и месяцами, почти до полного уничтожения. Французы - лишь по 4 - 5, максимум 10 дней, потом отводили для отдыха и пополнения. Но и этого хватало. Французский офицер писал: "Мы находились в мерзлой грязи под ужасной бомбардировкой, и единственной защитой являлся узкий окоп... Я прибыл сюда со 175 солдатами, а возвратился с 34, несколько человек сошли с ума, они не отвечают на вопросы". В мае немцы сконцентрировали усилия в левобережном секторе, снова атаковали высоты 304 и Морт-Ом. Штурм высоты 304 поддерживало около 100 батарей тяжелых орудий. И оба опорных пункта удалось захватить. Но это ничего не дало - за высотами уже была построена новая оборона. Мало того, французы ответили контрударом в правобережном секторе. И после массированной бомбардировки из 51 тяжелой батареи 22.5 вернули форт Дуомон. Однако атакующих так повыбили, что удержать его не смогли, и 24.5 немцы снова его захватили.
      В этот период состоялось также первое и единственное столкновение главных сил британского и германского флотов. В январе вместо Поля командовать "Флотом Открытого моря" был назначен более решительный Шеер и стал практиковать выходы к британским берегам. Производились обстрелы, эсминцы нападали на транспортные суда. А цель ставилась выманить с баз отдельные отряды английских кораблей и разгромить до подхода основных сил. С такой же задачей был организован и майский выход. Чтобы спровоцировать на бой британцев, немцы собирались бомбардировать г. Сандерленд. 15.5 к району действий отправились 16 субмарин - дежурить у английских баз и при возможности атаковать корабли. Подлодки U-72, U-74 и U-75 выставляли мины у выходов с баз. Для воздушной разведки выделялись 10 цеппелинов. Но из-за погоды их действия оказались невозможными, выход в море отложили. А субмарины по своим характеристикам могли находиться на позициях лишь до 1.6. И Шеер изменил план - вместо Сандерленда идти к проливу Скагеррак и помаячить крейсерами. Чтобы англичане узнали и выслали свои крейсера.
      Но коды германского флота, добытые русскими на потопленном "Магдебурге", англичанам были известны. И из перехваченного радиообмена с подлодками план раскрылся. Британский командующий Джеллико вывел в море весь "Гранд флит" ("Большой флот") даже раньше Шеера, 30.5. Это была армада из 150 кораблей, в том числе 28 дредноутов, 9 линейных крейсеров, 8 броненосных и 26 легких, 79 эсминцев. Дежурившие германские субмарины нанести им потерь не смогли - англичане даже обманули их, и Шеер узнал о выходе лишь "нескольких кораблей". В авангарде двинулись эскадры адм. Битти и подчиненного ему Томаса, за ними - "Гранд флит". Шеер вывел флот 31.5, не подозревая, что вся морская мощь Британии движется ему навстречу. В авангарде пошла эскадра адм. Хиппера (должность его помощника занимал Редер, будущий гросс-адмирал или, как прозвали на Нюрнбергском процессе, гросс-пират нацистского флота), за ней в 50 милях "Флот Открытого моря". У немцев было 16 дредноутов, 5 линейных крейсеров, 6 старых линкоров, 11 легких крейсеров и 61 эсминец.
      Авангарды обнаружили друг друга западнее Скагеррака. Хиппер развернулся, чтобы навести врага на свой флот, корабли Битти легли на параллельный курс, и с дистанции 15 км начался бой. Англичане обладали преимуществом - 6 линейных крейсеров против 5, плюс с обеих сторон легкие силы. Но сказалась лучшая выучка германских артиллеристов. Уже через 18 минут взорвался английский линейный крейсер "Индифатигебл", еще через 20 мин. - "Куин Мэри". Однако к месту боя подтянулась и эскадра Томаса, вызванная Битти по радио. В 16.25 англичане пустили 12 эсминцев и легких крейсеров в торпедную атаку. И почти одновременно предприняли атаку германские миноносцы. Во встречном бою те и другие потеряли по 2 эсминца, был торпедирован и легкий крейсер "Зейдлиц", но остался на плаву.
      Однако вскоре британцы заметили приближающийся флот Шеера. И в свою очередь повернули назад, наводя немцев на "Гранд Флит". Германские крейсера тоже развернулись, пошел бой на преследовании англичан. И они снова понесли тяжелые потери - был потоплен линейный крейсер "Инвинсибл" и два броненосных типа "Уорриор". А около 18 часов немцы вдруг наткнулись на всю массу британского флота, скрытую туманом. Оба флота шли по сходящимся курсам в кильватерных колоннах. Джеллико быстро перестроился в общую колонну с уцелевшими кораблями авангарда и начал заворачивать свой строй с востока на юг, охватывая дугой головную часть противника. Шеер попал под сильный обстрел и чтобы выбраться из угрожающего положения, скомандовал кораблям поворот "все вдруг". На 180 градусов. Прикрывая отход, эсминцы капитана I ранга Генриха поставили дымовую завесу и предприняли торпедную атаку - безрезультатную, но отвлекшую англичан.
      В дыму и тумане противники потеряли друг друга. Шеер совершил перестроение и попытался уйти на юго-восток, к своим берегам. А "Гранд флит" продолжал двигаться по огромной дуге, как раз перерезая немцам пути отхода. И голова германского строя, продвигаясь в тумане, около 19 часов вдруг влезла прямо в центр боевого порядка англичан, подставляясь под массированный огонь со всех сторон. Пришлось снова резко поворачивать обратно, отрываться от противника, прикрываться дымовой завесой, крейсерами и эсминцами. В условиях плохой видимости эти маневры были опасными, и от таранного удара собственных соседей затонул немецкий легкий крейсер "Эльбинг".
      Сражение продолжалось и с наступлением темноты. Происходили стычки отдельных отрядов и кораблей. Но обе стороны показали себя неподготовленными к ночному бою. Два флота находились рядом, и именно ночью могли здорово потрепать друг друга миноносцами, однако не использовали такой возможности. Германские эсминцы вообще потеряли своих, начали выбираться самостоятельно. Шеер держал главные силы в кулаке, думая лишь о прорыве на свои базы. А англичане старались избежать ночного боя, чтобы возобновить его утром. Стремять не позволить противнику уйти, Джеллико обогнул немцев с востока, продвинулся южнее и повернул на запад - пошел между вражеским флотом и берегом. А чтобы не упустить Шеера, разделил силы на три эскадры. Далеко впереди линейные крейсера, потом дредноуты, а в арьергарде легкие крейсера и эсминцы. Перед рассветом Шеер поднял в воздух 5 цепеллинов для разведки - и пошла путаница. Дирижабль L-24 обстреляли свои же миноносцы, а он их в ответ пробомбил. С других цепеллинов доложили, что с запада подходят новые соединения английского флота. Хотя это были главные силы Джеллико, проскочившие мимо немцев и находившиеся уже гораздо западнее. И Шеер ринулся на прорыв между ними и арьергардом.
      Британские миноносцы и крейсера смело напали на колонну, потопили старый линкор "Поммерн", но и самим досталось изрядное количество снарядов. А главные силы "Гранд Флита" замешкались и на помощь им не пришли. Поэтому "Флот Открытого моря" прорвался относительно благополучно и укрылся в устьях германских рек. Джеллико, узнав об этом, скомандовал возвращение. Кстати, одним из участников боя был принц Георг - будущий король Георг VI, отец нынешней королевы Елизаветы. В Ютландском сражении англичане потеряли 3 линейных крейсера, 3 броненосных, 8 эсминцев, а из экипажей 6094 чел. убитыми, 510 ранеными и 177 пленными. Германский урон был скромнее - 1 додредноутный линкор, 4 легких крейсера и 5 эсминцев, 2551 убитых и 507 раненых. И кайзер поспешил объявить о грандиозной победе. Но со стратегической точки зрения бой завершился в пользу Англии. Германский план разбить противника по частям и прорвать морскую блокаду рухнул. Учитывая большое превосходство британского флота, его потери не были решающими, он сохранил господство на морях. В то время как немцы, чудом ускользнув от полного разгрома, стали вести себя гораздо осторожнее.
      Но если действия на море можно было считать успешными для Англии, а под Верденом - сведенными "вничью", то катастрофа грянула на Итальянском фронте. Итальянцы тут имели большое преимущество (53 дивизии против 35). Но основные их силы были сосредоточены в восточной части выступа, примыкающего к Апеннинскому "сапогу" севернее Адриатики - ген. Кадорна как раз готовил шестое наступление на Изонцо. А Конрад решил ударить с севера, у Трентино. Там местность считали труднопроходимой и держали мало войск. Австрийцы сосредоточили кулак из 18 дивизий при 2 тыс. орудий, в том числе 276 тяжелых (3 "Толстых Берты" калибра 420 мм). И 15.5 за артподготовкой последовала атака между Гардским озером и р. Брентой. Фронт прорвали почти сразу и начали продвигаться через плато Азиаго, нацеливаясь на Венецию, что отрезало итальянскую армию от всей страны. Возникла паника. 23.5 итальянцы оставили Фиуме, откатываясь на восток, лишь бы выбраться из мешка - и ясно было, что не успеют. К 1.6 австрийцы заняли Аршеро и Азиаго, оттеснили противника на последные отроги гор, готовые хлынуть на равнину, на Падую и Венецию. Итальянцы возопили о помощи. К кому? Ну конечно же, к России. Которой перед этим продавали негодные ружья...
      56. БРУСИЛОВСКИЙ ПРОРЫВ
      Наше назначение - губить врага; воевать так, чтобы губить и не гибнуть, невозможно; воевать так, чтобы гибнуть и не губить, глупо.
      М. И. Драгомиров
      Весной 16-го кризис снабжения русской армии был преодолен. Не хватало только тяжелой артиллерии, ее производство отечественные заводы еще не освоили. Но трехдюймовок выпускалось достаточно, на всех фронтах изношенные орудия заменили новыми. А снаряды шли сплошным потоком, на ящиках рабочие писали: "Бей, не жалей!" Для повышения темпа огня батареи обучались стрельбе не по отмашкам офицеров, а "по огню" - наводчики держатся за шнуры, глядя друг на друга, и бьют дружной очередью вслед за правофланговым орудием. Пулеметов стало в 2 - 3 раза больше, чем в начале войны. В массовых количествах поступали гранаты, в полках стали формировать отряды гренадеров, мастерски владеющих этим оружием. Появились на фронте 90-мм бомбометы, ранцевые огнеметы, ружейные гранатометы, броневики, дымовые шашки, химические снаряды. Об успехах русской науки и промышленности говорит хотя бы тот факт, что всего через год после первых немецких газовых атак весьма эффективным угольным противогазом профессора Зелинского были уже снабжены не только все бойцы на передовой, но даже все лошади. (Французы вплоть до 1917 г. пользовались подручными средствами ватно-марлевыми повязками, кострами перед окопами.) В апреле 16-го британский атташе Нокс с удивлением писал: "Русское военное положение улучшилось так, как того не смел бы предсказать ни один иностранный наблюдатель в дни отступлений прошлого года". И солдаты повеселели дескать, в таких условиях воевать можно!
      Произошли изменения и в командном составе. В марте был наконец-то снят главнокомандующий Юго-Западным фронтом Иванов. Убрали его деликатно, придумав почетную и бездельную должность "советника" при Ставке (где он оказался востребованным лишь единожды - в марте 17-го ему поручили подавление революции в Петрограде. И конечно же, не справился). А на его место был назначен Брусилов. Начальником штаба фронта стал ген. Клембовский, а 8-ю армию принял Каледин. К апрелю на Востоке противник имел 90 дивизий (48 германских и 42 австрийских) против 141 русской. Силы каждой из сторон были объединены в 3 группировки. Петроградское направление прикрывал Северный фронт Куропаткина (466 тыс. бойцов), против него действовала группа Гинденбурга из 3 армий (200 тыс.). Путь на Москву защищал Западный фронт Эверта (754 тыс.) - против группы принца Леопольда Баварского (420 тыс.), а Юго-Западному фронту (512 тыс.) противостояли 4 австрийских и германская армии, подчиненные австрийскому командованию (441 тыс.). Численное неравенство противник везде старался компенсировать мощью фортификационных сооружений и обилием техники.
      14.4 в Ставке собралось совещание для обсуждения планов летней кампании. Как уже отмечалось, сперва Алексеев был сторонником главного удара против Австро-Венгрии, что отвергли западные союзники, а настоять на своем он не сумел. И поскольку союзники планировали наступать против Германии, то и русская Ставка подстроилась к их планам для согласованности действий. Основной удар предполагался силами Западного фронта из района Молодечно на Вильно. Эверту передавалась большая часть резервов и тяжелой артиллерии. Еще часть выделялась Северному фронту для вспомогательного удара от Двинска - тоже на Вильно. Юго-Западному фронту предписывалось готовить наступление на Луцк и 2 вспомогательных участка, но подключиться к наступлению лишь после прорыва на Западном фронте - в помощь ему. Однако план вызвал возражения. Куропаткин заявил: "Прорвать фронт совершенно невероятно, ибо их укрепленные полосы настолько развиты и сильно укреплены, что трудно предположить удачу". С ним согласился Эверт, указывая, что для прорыва нужно гораздо больше тяжелой артиллерии, а пока ее нет, лучше держаться оборонительных действий.
      Многими исследователями их позиция преподносится чуть ли не в качестве трусости, но на самом деле ее вполне можно понять. Оба военачальника уже обожглись на мартовском наступлении, находились под впечатлением больших потерь. Которые на Западе сочли бы "обычными" - но психология русских полководцев существенно отличалась от понятий фалькенгайнов и петэнов, упрямо и хладнокровно гнавших в пекло своих солдат. Решения "позиционной проблемы" Эверт и Куропаткин не видели, а раз так, то и потери оказались бы неоправданными. И брать на себя ответственность за тысячи жизней они не хотели. А идея о сдерживании врага в обороне, учитывая экономические и продовольственные трудности немцев, была вполне резонной - но со многими "если бы". Если бы между державами Антанты действительно существовало "Сердечное согласие". И если бы внутреннее положение самой России не ухудшалось с затягиванием войны. Поэтому предложение, логичное с военной точки зрения, "осада" вместо "штурма", было все же неприемлемо с политической.
      Однако Брусилов уже видел выход из "позиционного тупика". И попросил, чтобы его фронту тоже разрешили наступать - если и не добиться успеха, то отвлечь противника с главного направления. И Алексеев согласился, хотя и предупредил, что дополнительных средств усиления выделить не сумеет. Эверт с Куропаткиным смотрели на человека, который сам напрашивается на активные действия как на сумасшедшего - сочли, что новый главком просто легкомысленно хочет отличиться. Но и сами поправились - дескать, вообще-то наступать они могут, но за успех ручаться нельзя. И директива была изменена. Главный удар наносился Западным фронтом, а вспомогательные Северным и Юго-Западным. Ему предписывалось "тревожа противника на всем протяжении своего расположения, главную атаку производить войсками 8-й армии на Луцк". Кстати, характерно, что на самом Юго-Западном фронте план вызвал возражения у Щербачева - который со своей 7-й армией тоже успел испробовать, что такое прорыв позиционной обороны. Но Брусилов, в отличие от чрезмерно мягкого Алексеева, был человеком, с которым особо не поспоришь. Указал, что довел свое решение не для обсуждения, а для уяснения и исполнения,- и точка.
      А задача была и впрямь тяжелейшая. Укрепления на Украине противник совершенствовал 9 месяцев. Когда кайзер посетил участок Южной армии (против русских 7-й и 11-й), он пришел в восторг и объявил, что таких позиций не видел даже на Западе. А австрийцы были настолько уверены в неприступности своих рубежей, что даже устроили в Вене выставку, где демонстрировались макеты и снимки оборонительных сооружений как высшие достижения фортификации. За неделю до русского наступления Фалькенгайн и Конрад обсуждали, не опасно ли будет снять еще несколько дивизий в Италию для развития успеха. И решили - не опасно, такую оборону русским не прорвать. Она состояла из 3 полос, отстоящих друг от друга на 5 и более км. Самой сильной была первая из 2-3 линий окопов, общей глубиной 1,5-2 км. Основу ее составляли опорные узлы, в промежутках - сплошные траншеи, подступы к которым простреливались с флангов, на всех высотах - доты. От некоторых узлов шли вглубь отсечные позиции, так что и в случае прорыва атакующие попадали в "мешок". Окопы были с козырьками, блиндажами, убежищами, врытыми глубоко в землю, с железобетонными сводами или перекрытиями из бревен и земли толщиной до 2 м, способными выдержать любые снаряды. Для пулеметчиков устанавливались бетонные колпаки. Перед окопами тянулись проволочные заграждения (2-3 полосы по 4-16 рядов), на некоторых участках через них пропускался ток, подвешивались бомбы, ставились мины. Две тыловых полосы были оборудованы послабее (1-2 линии траншей). А между полосами и линиями окопов устраивались искусственные препятствия - засеки, волчьи ямы, рогатки. Решающим численным превосходством Юго-Западный фронт не обладал, а по тяжелой артиллерии даже уступал противнику. Правда, в апреле-мае он получал некоторые пополнения и в итоге его силы составили 40,5 пехотных и 15 кавалерийских дивизий (534 тыс. штыков и 60 тыс. сабель), 1770 легких и 168 тяжелых орудий. Но против них у немцев и австрийцев было 39 пехотных и 10 кавалерийских дивизий (448 тыс. штыков и 38 тыс. сабель), 1301 легких и 545 тяжелых орудий.
      Главные удары предусматривались силами 8-й армии. Один - на Луцк и дальше на Ковель. Севернее его поддерживала группа Зайончковского из 30-го и 5-го кавалерийского корпусов, а еще севернее наносился второй удар маневренной группой Гилленшмидта - 4-й кавкорпус с 46-м армейским должны были прорваться на Ковель через Маневичи. Противник здесь попадал в клещи и должен был бы отступать. А при этом покатился бы назад и на участке соседей - 3-й армии Западного фронта. Но чтобы враг не смог маневрировать резервами, Брусилов предусмотрел наступление на всем 450-километровом пространстве фронта. Вспомогательные удары нацеливались 11-й армией на Броды, 7-й на Галич, 9-й на Черновицы и Коломыю. Брусилов исходил из того, что полностью скрыть подготовку к наступлению невозможно - но запутывал противника, не позволяя ему определить, какой удар будет главным. Кстати, само по себе одновременное наступление в нескольких пунктах не было "изобретением", такую тактику уже применяли и французы, и немцы, да и Алексеев готовил одновременные удары на трех фронтах. Но Брусилов использовал этот опыт, углубил и усовершенствовал. Корпусам, которые не войдут в армейские ударные группировки, приказывалось готовить свои участки прорыва. И таким образом подготовка велась на 13 участках, армейских и корпусных. Оборудовалось и 20 ложных участков.
      Полководческий гений Брусилова заключался в том, что он одним из первых понял: в тех формах, которые приняла война, залог успеха лежит не только в области стратегии и общего количества материального обеспечения, а еще и детальной, грамотно продуманной и четко отлаженной организации причем организации на всех уровнях. И операции предшествовала гигантская по масштабам "черновая" работа как главнокомандующего, так и его подчиненных. Общий срок подготовки занял 1,5 месяца, и штабом фронта были выпущены подробнейшие методические указания, в каких направлениях ее вести. На всех участках прорыва осуществлялись огромные инженерные работы, которыми руководил талантливый инженер ген. Величко (репрессирован в 1929 г.). Траншеями шло сближение с противником на 100-200 м, чтобы преодолеть расстояние одним броском. Заранее оборудовались артиллерийские позиции, командные и наблюдательные пункты, в том числе и запасные.
      Особое внимание уделялось разведке. Была произведена аэрофотосъемка всего неприятельского фронта, с помощью проекционного фонаря снимки переносились на карту, увеличивались, размножались, и каждый офицер получал план своего участка в масштабе 250 саженей в дюйме (около 200 м в 1 см) с точным расположением позиций противника. Сотни наблюдателей круглосуточно следили за передним краем, выявляя огневые точки, батареи, командные пункты. Данные дополнялись агентурной разведкой, опросом пленных и перебежчиков. И все цели наносились на карты, получая номера. Для достижения скрытности войска сосредотачивались в тылах, орудия и парки - в лесах, маскировались брезентом, ветками, травой, что проверялось со своих аэропланов. Но командиры всех звеньев должны были готовиться на местности, выезжали на передовую, а артиллеристы на будущие позиции своих батарей, приборами определяли расстояние до целей, намечали ориентиры, рассчитывали исходные данные для стрельбы.
      Атака предполагалась "волнами цепей", но более редких, чем у французов (интервалы 5 шагов вместо 1 - 2). Каждый полк образовывал 4 волны, следующих одна за другой на 150-200 шагов (во Франции 50-70). Первая и вторая волны - с гранатами, дымовыми шашками, приспособлениями для резки проволоки. В каждой роте создавались штурмовые группы "из наиболее расторопных солдат". Новшеством было и движение "перекатами" - первые 2 волны на передовой траншее не останавливаются, а проскакивают и захватывают вторую, где и закрепляются. А третья и четвертая волны проходят через них и со свежими силами атакуют следующую линию. Затыкание "дыр" с помощью резервов категорически запрещалось. Брусилов указывал, что всех дыр все равно не закроешь, а без риска на войне нельзя. Проломить в нужном месте, а в других враг и сам не выдержит, побежит. В тылах всех армий были оборудованы учебные городки с укреплениями, подобными тем, которые предстоит брать, и воины усиленно тренировались по их преодолению.
      Очень четко было подготовлено "артиллерийское наступление" - этот термин и родился в Брусиловском прорыве. Никакой стрельбы по площадям каждая батарея знала свои цели, основные и запасные. Для тесного взаимодействия с пехотой артиллерийские начальники должны были находиться при общевойсковых и подчинялись им. Часть легких батарей напрямую передавалась командирам полков, а наблюдатели со средствами связи направлялись в батальоны, чтобы своевременно оказывать поддержку. Различные группы артиллерии решали свои задачи - одни разрушают проволочные заграждения, другие бьют по окопам, третьи по вражеским батареям. Не допускалось ни малейшего перерыва между концом артподготовки и штурмом. Орудия продолжали работать - но тяжелые переносили огонь в глубину, на места скопления вражеских резервов, позиции артиллерии. А легкие должны были вести огонь по атакуемым объектам "до крайней возможности", а когда пехота ворвется в них, часть батарей образует для нее с фронта и флангов огневую завесу против контратак, а часть снималась с позиций и быстро продвигалась вперед, сопровождая пехоту не только огнем, но и "колесами". Между первой атакой и развитием прорыва требовался минимальный промежуток, чтобы враг не успел организовать оборону на следующих рубежах. А фронт атаки, чтобы участки не простреливались с флангов, установили для разных армий в 15 - 35 км.
      Позаботился Брусилов и о подъеме боевого духа солдат. До них доводились факты зверств на оккупированной территории, обращения с русскими пленными. Произошел и показательный случай с "братанием". Практика таких мероприятий возникла с Рождества 14-го во Франции, и выглядели они довольно фарисейски - вряд ли могла возникнуть "христианская любовь" между французами и оккупантами, насиловавшими и расстреливавшими их соотечественников. По команде офицеров встречались на нейтральной полосе, обменивались символическими подарками и по команде расходились, озираясь, не пальнут ли в спину. Но для русских солдат подобное отношение было невозможно - тут уж если "брататься", то всей душой. Чем и стали пользоваться немцы для внедрения пацифистских настроений. А на Пасху 16-го около 100 солдат пошли "похристосоваться" с германцами, и их попросту взяли в плен. Брусилов объявил об этом в приказе, завершив его выводом: "Все контакты с противником разрешаются лишь посредством винтовки и штыка!"
      По свидетельствам всех очевидцев, в том числе и иностранцев, настроение солдат и офицеров накануне битвы было приподнятое. Все горели желанием наконец-то намять бока врагу. Кстати, участвовала в прорыве и Чехословацкая бригада. Чешская дружина была сформирована в 1914 г. из 900 российских подданных. Но по мере того, как противник стал вербовать в войска пленных - поляков, финнов, мусульман, царь ответил адекватно, дружину тоже стали пополнять добровольцами из пленных. И весной 1916 г. в бригаде было 7 тыс., хотя использовали ее отдельными частями, разбросанными по фронту, чтобы оказывать и агитационное действие на чехов и словаков в австрийской армии. Срок готовности Брусилов назначил к 14.5 - но с "ефрейторским зазором". Сам для себя определял на 2 недели позже. А по планам Ставки наступление намечалось 15.6.
      Но случилась катастрофа в Италии. Король Виктор-Эммануил и ген. Кадорна обратились к царю, умоляя об экстренной помощи. О том же просил Жоффр. И по всему выходило, что выручать союзников действительно надо,- к середине июня могло статься, что спасать уже некого. К тому же, Италия как-никак, оттягивала на себя почти половину австрийских сил. 24.5 Алексеев запросил Брусилова, не сможет ли он начать раньше. Тот ответил, что будет готов 1.6, но обеспокоился, что при этом противник перебросит против него слишком крупные силы, поэтому просил, чтобы и Западный фронт начал раньше. Однако Эверт считал, что подготовиться не успеет, и Алексеев пошел на компромисс - сдвинул Брусилову начало операции на 4.6, а Эверту на 10.6, чтобы минимизировать разрыв. Ударные группы выдвигались на исходные рубежи всего за несколько дней до штурма, а некоторые батареи лишь за сутки. И начинали пристрелку - отдельными орудиями, одиночными выстрелами, чтобы не насторожить неприятеля. Перемещения осуществлялись по ночам, на дорогах выставлялись регулировщики, следившие за соблюдением правил движения, мерами воздушной маскировки и светомаскировки. И все эти меры дали свои результаты. О готовящемся ударе враг не подозревал, а широкомасштабные инженерные работы именно из-за их размаха восприняли в смысле, что русские зарываются в землю, усиливая оборону. По иронии судьбы 4.6 у эрцгерцога Иосифа-Фердинанда, командующего 4-й австрийской армией, был день рождения. И в этот же день было решено провести в войсках праздник по случаю побед в Италии... Но на рассвете неприятеля "поздравили" русские пушки, загрохотавшие по всему фронту.
      В зависимости от важности задач численность армий и приданных им средств была не одинакова. Примерно треть всех сил фронта сосредоточилась в 8-й армии Каледина, на правом фланге. Второй по значению и силам была 9-я на левом фланге. А 11-я и 7-я в центре были небольшими, от них требовалось главным образом сковать врага. Мощность и длительность артподготовки тоже рассчитывалась "индивидуально". Так, на Луцком направлении враг имел очень сильные укрепления, и артподготовка длилась 29 часов, в первый день сражения работали только орудия. Лишь 30-й корпус Зайончковского на второстепенном участке попробовал атаковать, но не продвинулся дальше проволочных заграждений. В 11-й армии Сахарова 6-й корпус ген. Гутора, действовавший на главном (в армейском масштабе) направлении, после 6-часовой артподготовки сразу захватил все 3 линии окопов первой полосы и ряд важных высот, причем против него дрались не австрийцы, а немцы. Атака была спланирована так четко, что их не спасли и глубокие убежища, превращавшиеся в ловушки. Сверху вроде еще грохотало, а русские были уже тут как тут, и укрывшимся под землей оставалось только сдаваться. Или вниз летели гранаты и дымовые шашки. Чуть позже захватил первую полосу и соседний, 17-й корпус Яковлева. Но затем неприятель остановил их контратаками, собрав все резервы и тесня назад. В тяжелое положение попала 16-я дивизия, ее Владимирский и Казанский полки отбивались в занятых укреплениях, не в силах под жестоким огнем ни отойти, ни получить подмогу.
      В 7-й армии Щербачева в первый день атак не предпринималось - это был тот самый "неприступный" участок, который демонстрировали Вильгельму, и тут артподготовку рассчитали на 46 часов. А в 9-й, у Лечицкого, она длилась 8 часов, включая в себя и газовую атаку. И ударные корпуса, 11-й и 41-й, прорвали всю первую полосу вражеских позиций. Успех был достигнут и на участке 33-го корпуса. Здесь 2-й Заамурский полк при поддержке броневика "Цесаревич", вырвавшегося вперед и открывшего огонь вдоль траншей, захватил неприятельские окопы. Правда, броневик под сильным артогнем потерпел аварию, но его смогли эвакуировать без потерь экипажа. А одну из рот заамурцев поднимал в атаку поручик Федор Толбухин - будущий маршал. Он начал Первую мировую рядовым - мотоциклистом при штабе 6-й дивизии. Затем окончил ускоренный курс Ораниенбаумского училища и выдвинулся в боях, проявив себя прекрасным командиром.
      На второй день битвы на правом фланге фронта обстановка кардинально изменилась. Пошла на прорыв главная группировка 8-й армии - 39-й, 40-й, 8-й и 32-й корпуса. Атаковали лучшие части, чьи знамена были овеяны славой былых побед. В 8-м корпусе - 14-я дивизия из Волынского, Минского, Подольского и Житомирского полков, 15-я из Модлинского, Прагского, Люблинского, Замосцкого, в 40-м - 2-я и 4-я Железная стрелковые дивизии. На некоторых участках враг заставил их остановиться, пришлось возобновить атаку после повторной артподготовки по неподавленным огневым точкам. Но в итоге 8-й и 40-й корпуса прорвали укрепленную полосу и вышли на Луцкое шоссе. 39-й корпус севернее и 32-й южнее тоже пробили бреши, но были остановлены австрийцами, зацепившимися за третью линию окопов. Однако их оборона теперь оказалась под фланговым огнем прорвавшихся частей, и они держались только до вечера, чтобы отступить в темноте. В Ставку пошло донесение: "Фронт прорван на большом участке на Луцком направлении".
      А войска развивали успех. На острие удара наступала Железная стрелковая. Бойцы шли в атаку, как на праздник. И итальянский атташе, наблюдавший, как они вышагивают под огнем, восторженно кричал "Браво!" 7.6 Луцк был взят. За эту атаку был удостоен ордена Св. Георгия IV степени полковник Тимановский, который после недавнего ранения вел вперед свой батальон, опираясь на палку. А начдив Деникин, тоже лично шедший в цепях стрелков, получил в награду "Георгиевское оружие, бриллиантами украшенное" с надписью - "За двукратное освобождение Луцка". Да, освобождение. Первым делом ворвавшиеся на улицы солдаты срубили виселицы, установленные оккупантами в городском саду. За три дня 4-я австрийская армия была разгромлена. Было захвачено 45 тыс. пленных, 66 орудий, многие другие трофеи. Части 32-го корпуса, действующего южнее Луцка, взяли г. Дубно. Прорыв армии Каледина достиг 80 км по фронту и 60 в глубину.
      Используя успех соседей, Сахаров тоже перенес усилия на правый фланг, и его 17-й корпус, прорвав фронт, устремился за 32-м. Но на участке 11-й армии врага еще не сломили, а местность была трудной для наступления, с топкими болотистыми поймами многочисленных речушек - Пляшевки, Ситневки, Слоневки, Иквы. И на их берегах австрийцы оказывали ожесточенное сопротивление. 6.6 в наступление перешла и 7-я армия. Части ее 2-го корпуса захватили первую позицию, а затем взяли крупный опорный пункт Язловец. Остальные корпуса были врагом остановлены. При последующих атаках 2-й корпус с введенным резервом - 2-м кавкорпусом и при поддержке 16-го сбили немцев с рубежа по р. Стрый и заняли г. Бучач. Но 11.6 последовал сильный фланговый контрудар австрийской группировки и 48-й германской дивизии. Кое-где русские войска, понеся большие потери, подались назад. И перешли к обороне. В 9-й армии продвижение было остановлено 7.6 сильными контратаками. В трехдневных оборонительных боях войска Лечицкого перемололи наседавшие на них соединения 7-й австрийской армии Пфлянцер-Балтина (считавшейся в Австро-Венгрии образцовой - она почти целиком состояла из мадьяр). А 10.6 после новой мощной артподготовки русские 41-й и 11-й корпуса нанесли сокрушительный удар, опрокинули и погнали противника. К 13.6 9-я армия продвинулась на 50 км, взяла более 40 тыс. пленных. Причем местные русины тоже встречали русских как освободителей - после кампании террора, учиненной австрийцами. Всего же на первом этапе сражения фронт Брусилова захватил 200 тыс. пленных, 219 орудий, 644 пулемета, 196 минометов и бомбометов.
      Людендорф вспоминал: "4.6 русские атаковали австро-венегрский фронт восточнее Луцка, у Тарнополя и севернее Днестра. Атака была начата русскими без значительного превосходства сил. В районе Тарнополя ген. граф фон Ботмер, вступивший после ген. фон Линзингена в командование Юго-германской армией, ... отбил русскую атаку, но в остальных двух районах русские одержали полный успех и глубоко прорвали австро-венгерский фронт... В то же время мы все еще считались с возможностью атаки у Сморгони, или, как это опять начало обрисовываться, на старом мартовском поле сражения у Риги". Австрийское и немецкое командование срочно требовало подкреплений. Конрад повернул в дороге корпуса, направленные на добивание Италии. А потом начал снимать с Итальянского фронта. Фалькенгайн, зная о предстоящем наступлении англичан и французов на Сомме, собрал резервы, готовясь нанести там упреждающий удар. От этого тоже пришлось отказаться - все пошло на Восток. Гинденбург получил приказ выделить на Украину все, что можно, из своей группы. Кайзер обратился даже к румынам, суля золотые горы! Но теперь Бухарест уже не склонен был очутиться на его стороне, хотя ответил весьма характерно - дескать, если бы австро-германские части заняли Бессарабию, "а Румынии предложили бы управлять ею, то она бы не отказалась".
      В России и среди ее союзников известия о победах Юго-Западного фронта встретили с ликованием. И удивлением - еще бы, это была первая в истории успешная наступательная операция в условиях позиционной войны! Великий князь Николай Николаевич прислал Брусилову лаконичную телеграмму: "Поздравляю, целую, обнимаю, благословляю". Приветствия и поздравления сыпались со всех сторон, и от общественности, и от иностранцев. Итальянский посол Карлотти лично приехал в Думу, чтобы с ее трибуны поблагодарить "неустрашимые русские войска, спасшие Италию". Зарубежные газеты удивлялись: откуда вообще в России взялся талантливый полководец, когда русских генералов всегда изображали тупыми и бездарными реакционерами? И выдвигались версии самые фантастические - вроде того, что Брусилов англичанин, служил военным советником в Китае и Японии, а потом перешел на русскую службу.
      К сожалению, далеко не все шло гладко. Запланированный обходной бросок на Ковель маневренной группы Гилленшмидта не получился. Только что сформированный из новобранцев 46-й корпус и кавалеристы прорвать оборону не смогли. И вместо того, чтобы заставить отступить врага, оборонявшегося севернее, теперь сам Брусилов просил помощи соседей, иначе правый фланг его ударной группировки оставался открытым. А к тому же, примененная методика нескольких ударов имела и обратную сторону - у главнокомандующего не оставалось крупных резервов для наращивания усилий. Правда, это в какой-то мере компенсировалось бы при активных действиях Западного фронта. Но они откладывались. Эверт растерялся, не в силах выполнить поставленную задачу. Готовился он обстоятельно, что было давно обнаружено немцами. Они как раз и ждали главного удара у Молодечно, наращивали силы. А об этом разведка доносила Эверту, и он считал себя не вправе спешить, чтобы операция не провалилась. Вдобавок в Белоруссии зарядили дожди, что очень напоминало мартовскую распутицу. И Эверт доложил, что не будет готов раньше 17.6.
      Брусилов соглашался даже на это. Но просил, чтобы поддержала соседняя, 3-я армия. Однако прежними планами ее активные действия вообще не предусматривались, и педантичный Эверт полагал, что ее нельзя пускать в бой без подготовки, до сосредоточения дополнительных войск и артиллерии, то есть до 16 - 19.6. А Алексеев с доводами соглашался и не решался кардинально похерить и поменять все планы - ведь наступление Западного фронта столько готовилось! Поэтому опять пошел на компросмисс - у Молодечно наступать 17.6, а 3-й армии хотя бы левофланговым 31-м корпусом Мищенко нанести вспомогательный удар на Пинск не позже 12.6. Но один корпус против сильной обороны ничего не мог сделать... Задачу Северному фронту тоже изменили - вместо вспомогательного удара предписав "демонстрации". И вот это было вполне разумно - у Куропаткина, собственно, серьезных успехов и не ожидали. А войска с его фронта Алексеев стал забирать туда, где они были нужнее - один корпус и дивизион тяжелой артиллерии отправил к Брусилову, еще несколько соединений в 3-ю армию Леша, чтобы поддержала Брусилова.
      Брусиловский прорыв
      Алексеев, кстати, и сам увлекся наступлением на юге. Ведь оно подтверждало правоту его идеи, что удар надо было наносить здесь. 9.6 он изменил директиву фронту: поскольку центральный участок не продвинулся вперед, а "клещи" под Ковелем не удались, предписывалось развивать прорыв 8-й армии не на северо-запад, а на юго-запад, на Рава-Русскую и Львов. Что перерезало пути сообщения австро-германцам, стоявшим против 11-й и 7-й армий, обеспечивало выход в их тылы и при удаче могло привести к крушению всего их фронта в Галиции. Иногда Алексеев подсказывал и частные решения, хотя очень деликатно, не желая вмешиваться в прерогативы Брусилова и командармов. Так, когда правофланговый корпус 11-й армии и левофланговый 8-й увязли в лобовых боях на р. Икве, он предложил оставить там лишь заслон, а оба корпуса перебросить севернее и нанести фланговый удар на Рудню-Почаевскую: "Вопрос решится быстро и без тяжелых жертв длительной атаки. Позволяю высказать мнение только потому, что хорошо знаю район и условия ведения в нем действий". Действительно, решение оказалось удачным. 15.6 Рудня была взята, и оборона по Икве рухнула сама собой.
      Боевые действия разгорались на всем пространстве Восточного театра, от берегов Скандинавии до Карпат . На Балтике активизировалась борьба на коммуникациях. Охоту за немецкими транспортами вели 4 старых подлодки типа "Крокодил", 5 английских и 7 новых типа "Барс" (между прочим, субмарина "Барс", созданная по проекту инженера Бубнова, считалась в то время лучшей в мире). Вели поиск противника и миноносцы Колчака, произведенного в контр-адмиралы. Один из офицеров вспоминал: "Три дня мотался с нами в море и не сходил с мостика. Бессменную вахту держал. Щуплый такой, а в деле железобетон какой-то! Спокоен, весел и бодр. Только глаза горят ярче. Увидит в море дымок - сразу насторожится и рад, как охотник. И прямо на дым. Об адмирале говорят много, говорят все, а он, сосредоточенный, никогда не устающий, делает свое дело вдали от шумихи. Почти никогда не бывает на берегу, зато берег спокоен". В июне, получив информацию о выходе из Швеции большого германского конвоя под сильной охраной, эсминцы Колчака и 1-я бригада крейсеров контр-адмирала Трухина вышли на перехват. Потопили вспомогательный крейсер, 2 сторожевика и, по разным данным, от 2 до 5 транспортов.
      На Северном фронте уже не Куропаткин, а немцы ему устраивали артналеты и демонстрации атак, чтобы русские не снимали войска к Брусилову. А Эверт 15.6 нанес удар, но еще не главный, а призванный отвлечь врага - у Барановичей, на участке 4-й армии ген. А.Ф. Рагозы. И для демонстрации результаты оказались неплохими, захватили 2 линии окопов, несколько высот, кое-где проникли и в 3-ю линию. Но атаковал лишь один Гренадерский корпус, и дальнейшего развития не последовало, вырвавшиеся вперед части даже пришлось оттягивать назад. Однако этот бой заставил Эверта еще больше заколебаться и... переиграть планы. Разведка и опрос пленных подтверждали, что у Молодечно и Сморгони враг собрал огромные силы. И главком доложил в Ставку, что штурм не получится. Войска готовы, и если прикажут, он начнет, но уверен в поражении. Иное дело, если перенести удар к Барановичам, где можно добиться прорыва. Но на это потребуется 12-16 дней. И Алексеев не настаивал. Да и на чем настаивать? Но том, чтобы слепо ломануться на мощные укрепления и захлебнуться кровью? Теоретически предложение Эверта было логично. Да вот только производить эти маневры следовало гораздо раньше, не ожидая полного сосредоточения на прежнем участке и крайних сроков. Да в общем-то, и Алексееву следовало бы не деликатничать, а гораздо раньше вмешаться в подготовку Западного фронта.
      Ставка разработала новую директиву. Вильнюсское направление менялось на Барановичское, а 3-й армии предписывалось нанести удар на Пинск. Из состава Западного фронта 2 корпуса передавались Брусилову. Но и направление удара 8-й армии опять корректировалось. Не на юго-запад, а на северо-запад, снова на Ковель. По сходящимся направлениям с войсками Эверта, нацеленными на Барановичи и Брест. Что тоже теоретически было логично - при удаче получался не лобовой, а фланговый удар в обход мощных укреплений у Вильно, что заставило бы противника очистить Белоруссию и часть Литвы. Но ведь и сами по себе эти изменения вносили разлад и дезорганизацию. Брусилов протестовал против оттяжки сроков. Сообщал о перебросках против него крупных сил и заявил, что из-за угрозы флангам вынужден будет остановить наступление. Но оно остановилось и без его приказов. Немцы и австрийцы стягивали против Юго-Западного фронта новые и новые дивизии. И главная группировка под командованием Линзингена сосредотачивалась как раз против глубоко вклинившейся 8-й армии, ей решили устроить "Танненберг". У Каледина было 12 дивизий, враг собрал 12,5. На правом фланге - группа ген. Руше, в Ковеле выгружался 10-й корпус, а на растянувшемся левом выдвигались 6 дивизий Марвица и 25 тяжелых батарей. И 16.6 на 8-ю и 11-ю армии обрушился контрудар - концентрически, с разных направлений. Об ожесточенности сражения свидетельствуют, например, бои у Киселина, где столкнулись знаменитая германская Стальная дивизия и Железная стрелковая. Немцы 4 дня засыпали стрелков снарядами, шли в атаки, а их раз за разом отражали. После чего на их позициях появился плакат: "Ваше русское железо не хуже нашей германской стали, а все же мы вас разобьем!" Русский ответ был короче: "А ну, попробуйте!" И немцы попробовали. Их дивизия предприняла 42 атаки. И оказалась совершенно обескровленной, ее пришлось вывести на переформирование. Но и Железная стрелковая понесла огромные потери - в некоторых полках осталось в строю по 300 - 400 чел.
      19.6 в помощь 8-й попыталась наступать 3-я армия Леша, провела артподготовку, однако залили дожди, поднялась вода в Припяти, смыла мосты, и операция сорвалась. Тем не менее, она сыграла определенную роль, отвлекая противника. Но Линзинген продолжал атаковать. Наиболее опасная ситуация сложилась у Сахарова - Марвиц решил вбить клин между 11-й и 8-й армиями, и на р. Стырь у дер. Гумнище бросил 28-ю германскую и 29-ю австрийскую дивизии на позиции ополченской 126-й. Фронт был прорван на участке 5 км, русскую дивизию разрезали пополам. И Сахаров дал приказ об отходе своего правого фланга. Но тогда открывался левый фланг 8-й армии, она тоже должна была отходить, и Брусилов приказ отменил. Наоборот, приказал наступать и вырвать у врага инициативу. Единственным резервом Сахарова были два драгунских полка, Архангелогородский и 4-й Заамурский. Их он и послал в контратаку. Они ринулись в конном строю, врубились в ряды наступавших немцев, ошеломили и погнали назад. Поддержали кавалерию несколько рот Прагского полка, случайно оказавшихся рядом, пошли в штыки и отбили пленных, взятых перед этим противником. К контрнаступлению постепенно подключились 105-я и полки расчлененной 126-й дивизии. И враг начал откатываться настолько поспешно, что взорвал мосты через Стырь, оставив часть своих войск на русском берегу, на уничтожение.
      Стоит отметить, что Брусилов не поддался соблазну снимать на угрожаемый участок войска с других направлений. И пока на его правом фланге, под Луцком, отражались контрудары, на левом 9-я армия продолжала наступать. Части ее 11-го и Сводного корпусов вышли к г. Черновицы. Австрийцы называли его "вторым Верденом", превратив в крепость. Тут был сплошной железобетон долговременных сооружений, джунгли проволочных заграждений с пропущенным током, масса артиллерии вплоть до 305-мм. У Лечицкого во всей армии было лишь 47 тяжелых орудий, остальные легкие. Но его более слабая артиллерия одержала верх над австрийской путем умелого управления - был применен метод последовательного сосредоточения огня. Орудия сектор за сектором подавляли оборону противника, а пехота последовательно занимала обработанные участки. 17.6 мощные предмостные укрепления на левом берегу Прута были взяты. Город мог обороняться еще долго, но австрийцы были сломлены морально, к тому же части 9-й армии обходили их севернее. И в Черновицах началась паника. Взорвав мосты через Прут, гарнизон стал поджигать и взрывать склады, эшелоны на станции, тяжелые батареи. Форсировав Прут на подручных средствах, в город ворвалась рота капитана Самарцева из Новоузенского полка, не встречая уже особого сопротивления. Но основную часть войск река задержала на сутки, поэтому пленных и трофеев было немного - враг бежал. 18.6 Черновицы были заняты. И оказался взломанным весь южный фланг австрийского фронта. Преследуя противника и громя части, брошенные для организации новых рубежей обороны, 9-я армия хлынула, занимая Буковину. 12-й корпус, продвинувшись далеко на запад, взял г. Куты. 3-й кавалерийский корпус, проскочив еще дальше, занял г. Кимполунг (ныне в Румынии). А 41-й корпус 30.6 захватил Коломыю, выходя к Карпатам.
      Тем временем у Луцка германские атаки окончательно выдохлись, так ничего и не добившись, и обе стороны вели перегруппировку. С 25.6 Брусилову была подчинена 3-я армия, и он стал готовить новый удар - на Ковель. А немцы сосредотачивали силы для нового флангового контрудара, с севера, от ст. Маневичи. Но русские их опередили. 3.7 началось общее наступление Западного и Юго-Западного фронтов. 4-я армия Рагозы силами трех корпусов повела атаки на Барановичи, остальные армии Эверта предпринимали демонстрации. В первый день части 4-й армии взяли 2 линии окопов, 3 тыс. пленных. Противник считал положение угрожающим, начал вывозить из Барановичей все ценное. Но ситуация была уже иной, чем в июне. Германские войска успели усилить тут оборону, а обнаружив концентрацию войск, тоже подбросили дополнительные контингенты. К тому же Эверт действовал по шаблону, по старым переводным наставлениям, и прорыв опять осуществлялся на одном узком участке в 8 км, что мешало по простреливаемому коридору подводить свежие войска для наращивания усилий. На таком пространстве трудно было маневрировать, выбирать более оптимальные направления. Контратаками и пулеметами немцы наступление остановили. На Северном фронте и у оз.Нарочь в ходе демонстрационных атак русские войска тоже сумели захватить передовые позиции противника - без дальнейшего развития. А на других участках немцы сами предприняли артобстрелы, химические удары и атаки, чтобы отвлечь русских. Эверт 4.7 провел повторную артподготовку у Барановичей, а 7.7 - третью, за каждой из которых следовали попытки штурма, но успеха это не принесло. 10.7 он доложил в Ставку, что потери достигли 80 тыс. и запросил, продолжать ли атаки или прекратить их. Верховное Главнокомандование распорядилось прекратить. Теперь главным признавался Юго-Западный фронт, куда решено было перебросить стратегический резерв гвардию и другие соединения.
      Фронт Брусилова начал наступление 4.7. 3-я армия, входившая теперь в его состав, встретила ожесточенное сопротивление той самой Маневичской группировки, которая стягивалась для флангового удара. Но теперь этой группировке пришлось разворачиваться на восток против удара Леша, а армия Каледина навалилась на нее с юга, с Луцкого выступа, и фронт был прорван. Русские войска взяли г. Галузию, Маневичи, Городок и вышли в нижнем течении на р. Стоход, захватив кое-где плацдармы на левом берегу. Из-за этого немцам пришлось отступать и севернее, в Полесье. Но полностью преодолеть Стоход на плечах врага не удалось. Подтягивая свежие войска, прибывающие по железной дороге в Ковель, противник создавал тут сильную оборону. И Брусилов остановил атаки для новой перегруппировки и подготовки артиллерийского удара. Людендорф писал: "Русская атака в излучине Стыри, восточне Луцка, имела полный успех. Австро-венгерские позиции были прорваны в нескольких местах, германские части, которые шли на помощь, также оказались здесь в тяжелом положении, и 7.7 ген. фон Линзинген был принужден отвести свое левое крыло за Стоход. Туда же пришлось отвести с участка южнее Припяти правое крыло фронта генерал-фельдмаршала принца Леопольда Баварского, где была расположена часть армейской группы Гронау. Это был один из наисильнейших натисков на Восточном фронте. Надежды на то, что австро-венгерские войска удержат неукрепленную линию Стохода, было мало... Несмотря на то, что русские атаки в любой момент могли возобновиться, мы продолжали выискивать отдельные полки, чтобы поддержать левое крыло фронта Линзингена северо-восточнее и восточнее Ковеля".
      11-я армия в этот раз смогла продвинуться лишь правым флангом и взяла г. Берестечко, 7-я успехов не добилась, только кое-где сумела улучшить позиции. А 9-я свое наступление, собственно, и не прекращала, очищая от остатков 7-й австрийской армии долины Днестра и Прута. На запад она дошла до долины р. Серета, выйдя к г. Делатынь, на севере взяла г. Долина. В результате Брусиловского прорыва - кстати, единственной в истории операции, названной не по месту действия, а по фамилии полководца, глубина продвижения у Каледина достигла 80 км, у Лечицкого - 120 км. Была спасена Италия, ослаблено давление врага во Франции - немцы оттуда сняли 11 дивизий, австрийцы с Итальянского фронта - 6. Фронт Брусилова освободил почти всю Волынь, занял почти всю Буковину и часть Галиции. В боях было взято 378 тыс. пленных, 496 орудий, 1044 пулемета, 367 минометов и бомбометов. Брусилов за эту победу был награжден "Георгиевским оружием, бриллиантами украшенным".
      Ситуация для Центральных Держав была критической. Алексеев обращался к Жоффру и другим союзным представителям, что вот теперь-то надо бы нажать в других местах: "Вряд ли будут более благоприятными условия в дальнейшем для успеха наступления из Салоник. Русские войска прорвали широкую брешь в австро-германской линии, а в Галиции мы вновь перешли к наступательной войне. Германия и Австрия стягивают сюда все свои свежие силы, и таким образом ослабляют свой фронт на Балканах". Кроме того, он считал: "Сейчас наступил момент, наиболее подходящий для вступления Румынии, и это единственный момент, когда вмешательство Румынии может быть интересно для России". Но отказались англичане - они уже испытали боевое мастерство болгар и наступать на них считали слишком опасным. А Румыния глупо и нудно продолжала торговаться. Тем не менее лето 16-го стало переломным моментом во всей войне. Отныне стратегическая инициатива перешла в руки Антанты.
      В период летних сражений русские солдаты, офицеры, гражданские люди сплошь и рядом проявляли чудеса героизма. И героизма, различного по формами. Так, на Западном фронте опять отличилась унтер-офицер Мария Бочкарева. Дочь бедного крестьянина из Томска, она в 14-м подала прошение о зачислении на службу. И царь лично разрешил такое исключение. Она воевала рядовым в 28-м Полоцком полку, четырежды была ранена и за доблесть заслужила полный Георгиевский бант из 4 крестов и 4 медалей. Была произведена в прапорщики... А другая русская женщина, В.В. Мещерякова, всюду ездила с Преображенским полком, где служили три ее сына. Один погиб, и мать продолжала провожать в бой и встречать из боя двоих оставшихся. Или такой случай - в июле немцы предприняли газовую атаку на позиции Грузинского и Мингрельского полков. Противогазы имелись, но, надев их, солдаты перестали слышать команды, и когда немцы полезли на штурм, началась неразбериха и паника. Тогда полковник Отхмезури снял маску и начал отдавать приказания. И его примеру последовали все офицеры в траншее. Паника улеглась, атаку отбили. Большинство солдат уцелело. Офицеры отравились и погибли.
      Летом 16-го бежал из плена ген. Корнилов. Крепость Нейгенбах, где его содержали, сильно охранялась, но он стал морить себя голодом, чтобы приобрести "больной" вид. И из тюремного лазарета удрал. Где-то разжился австрийским солдатским мундиром и выдавал себя за дезертира. Прятался, шел ночами, питаясь тем, что находил на полях. Прошел часть Австрии, всю Венгрию и через Румынию добрался до своих. Стал из-за этих приключений национальным героем, а царь назначил его командиром 25-го корпуса. А в лазарете, в селе Рожище, геройски погиб уполномоченный Красного Креста Г.М. Хитрово. Недалеко от лазарета были сложены пироксилиновые шашки и при германском воздушном налете взорвались. Загорелись бараки с ранеными, и Хитрово руководил их эвакуацией, вытаскивал сам, пока не обрушилась кровля.
      На Юго-Западном фронте 9-й Казанский драгунский полк получил приказ атаковать, но не мог двинуться с места под жестоким огнем. Тогда вдруг полковой священник о. Василий (Шпичек), очень тихий и скромный человек, выехал на своей смирной лошадке вперед и крикнул: "За мной, ребята!" - и поскакал, безоружный, на врага. За ним ринулись офицеры, потом весь полк. И смели противника. Впрочем, такой подвиг был далеко не единичным. С крестом в руке поднимал в атаки Лейб-гвардии стрелков иеромонах о. Александр (Тарноуцкий), несколько священников погибло в рядах 318-го Черноморского полка. Часто священники брали на себя столь опасное дело, как вынос раненых с поля боя. Всего же за время войны 14 священнослужителей были награждены Георгиевскими крестами, более 100 - наперсным крестом на Георгиевской ленте. Было убито и умерло от ран более 30, ранено более 400, а 100 военных священников оказались в плену. И как разъяснял протопресвитер армии и флота Георгий Шавельский: "Пленение священника свидетельствует, что он находился на своем посту, а не пробавлялся в тылу, где не угрожает опасность".
      В заключение остается еще вернуться к процитированному в начале книги утверждению, будто победа обошлась Брусилову в "миллион убитыми". Точные цифры потерь Юго-Западного фронта за время наступления составили 497.967 солдат и офицеров. Но из них - 62.155 убитыми и умершими от ран. Ранеными и больными - 376.910, без вести пропавшими - 38.902. А откуда взялись версии о "миллионе убитых", нетрудно проследить по мере переписывания из источника в источник. В современной Брусилову литературе говорилось, что он "потерял почти полмиллиона". Потом, по мере того как слово "потерял" стали воспринимать иначе, мы встретим уже, что Брусилов "положил полмиллиона". Ну а на каком-то этапе, видать, и "пол" выпало. И 62 тысячи погибших превратились в миллион. Хотя разница, наверное, есть...
      57. СОММА
      В результате Брусиловского прорыва австрийские атаки в Италии с 5.6 все более ослаблялись, а затем наступление было остановлено. Войска перебрасывались на Восток, а остающиеся вынуждены были растягивать боевые порядки. 16.6 итальянцы перешли в контрнаступление, а 25.6 австрийцы начали общий отход на позиции, подготовленные у них в тылах. Итальянцы преследовали, нанесли ряд ударов, а 9.7 Кадорна приказал прекратить атаки в Трентино и начал перегруппировывать свои дивизии снова на Изонцо.
      Во Франции, где 150 дивизиям Антанты (95 французских, 49 английских и 6 бельгийских) противостояли 125 германских, все так же шла бойня под Верденом. Безразличие Петэна к своим потерям озадачило даже Жоффра, и он заменил его ген. Нивелем. После того как французы растрепали силы в контрударе на Дуомон, кронпринц снова, в 14-й раз, предпринял штурм. Опять в правобережном секторе. 1.6 ему удалось обложить форт Во и лишить защитников воды, через неделю форт сдался. Что дало кронпринцу аргумент против перебросок из-под Вердена против русских - мол, успех не за горами. Но Фалькенгайн и сам считал необходимым "обескровливание" Франции, и упрямая долбежка продолжилась. 17.6 последовал 15-й штурм. Немцы понесли очередные огромные потери, но, как раструбили их газеты, имели "бешеный успех" - продвинулись на несколько десятков метров и взяли "ферму Тиомон". Кронпринц нацеливался на последнюю, внутреннюю линию правобережных фортов Тиомон, Флери, Сувиль и Таван. 22.6 начался 16-й штурм. Опять артподготовка из 1600 орудий, газовая атака фосгеном. И 10 дивизий ринулись на фронте в 2 км. В их числе был введен свежий Альпийский корпус, так что служивший в нем Паулюс имел возможность пройти через репетицию грядущего сталинградского ада. Французская дивизия, стоявшая на острие прорыва, была практически уничтожена. Немцы взяли форты Тиомон и Флери. Но Сувиль отбился. Его уже некому было брать. Из 30-тысячного штурмового авангарда к руинам форта вышло 30 чел.
      Интенсивность войны на море заметно снизилась. Правда, Шеер еще трижды выводил флот в надежде встретить отдельные британские отряды. Тщательно готовился (скажем, при выходе в августе было выслано на позиции 24 субмарины, а на разведку 8 цеппелинов). Но теперь немцы действовали осторожно, к берегам Англии не лезли, сохраняя возможность быстро вернуться на базы. А британское командование после понесенных потерь тоже не жаждало генеральной схватки. Читая вражеские радиограммы, оно о германских рейдах знало заранее, и не удивительно, что Шеер никого не встречал. Вместо артиллерийских баталий англичане стали расширять минную войну, планируя запереть немцам пути в Северное море заграждениями от Борнума до Ютландии. Но и германский флот применял минирование. Мины срывало штормами, и порой было невозможно понять, на чьей мине погиб тот или иной корабль. В Ирландском море подорвался и затонул британский линкор "Одейшес". А 15.6 Англия понесла особенно тяжелую утрату - у Оркнейских островов на мине погиб крейсер "Гемпшир", на котором военный министр Китченер направлялся на совещание в Россию.
      Надо сказать, что успехи Брусилова снова высоко подняли престиж русских. Члены думской делегации, посетившей Лондон и Париж - Набоков, Чуковский, Немирович-Данченко - сообщали, что Запад испытывал очередной приступ "любви" к восточной союзнице: "Англию захлестнуло книгами о России, о русском народе. Даже "Слово о полку Игореве" переведено на английский". "Дейли телеграф" писала: "Понемногу мы начинаем понимать русскую душу... Непоколебимая лояльность, за которую мы так благодарны. Все, что неясно грезилось мечтателями-идеалистами,- выносливость, добродушие, благочестие славян - так выделяется из общего ада страданий и несчастья". Впрочем, западная "любовь" оказывалась очень уж непостоянной, целиком зависящей от потоков массовой информации. Так, в гибели Китченера британское общественное мнение не преминуло обвинить... Россию. Дескать, ну конечно же, о поездке героя Англии знали в царском дворце, через Распутина все стало известно немцам, вот и перехватили! И вообще разве можно что-то серьезное доверять этим русским! Кроме того, все восторги были уделом простых граждан и фронтовиков. Но позиция политической и военной верхушки оставалась очень далекой от "понимания русской души". Если Китченер все же понимал необходимость хороших отношений с Петроградом, то на смену ему пришел демагог Ллойд Джордж, сразу начавший проявлять озабоченность "усилением" России и откровенно радовавшийся, когда у русских случались неудачи.
      Жоффр вошел во вкус дергать своими требованиями русскую Ставку, совершенно затерроризировал Жилинского, пытаясь ему приказывать. Когда же тот напомнил, что является не французским генералом, а представителем русского императора, потребовал немедленно отозвать его. И Жилинского пришлось заменить ген. Палицыным. А вдобавок западные политики и дипломаты начали очень уж явно... завидовать успехам России. На фоне собственных скромных достижений. И продолжали мерить союзницу на свою мерку. В 15-м опасались, как бы Россия после поражений не пошла на сепаратный мир, а часть политиков даже заговорила о "неэффективности" союза с русскими - а в 16-м возникли обратные опасения: а ну как Россия сочтет свой союз с Англией и Францией "неэффективным"? И во французском правительстве возникла бредовая версия - мол, "если русская армия будет иметь больший успех, чем наша", то Петроград сможет заключить почетный мир с немцами, а Берлин пойдет на односторонние уступки, чтобы наверстать свое за счет западных стран. Накручивали сами себя. И посол Палеолог опять писал, истекая беспочвенной злобой: "Если Россия не выдержит роли союзника до конца, ... она тогда поставит себя в невозможность участвовать в плодах нашей победы; тогда она разделит судьбу Центральных Держав".
      А ведь кроме политических, у западных держав существовали и другие рычаги давления - экономические, финансовые. И ярким примером стала экономическая конференция, созванная по просьбе России. Запад вроде откликнулся, согласился рассмотреть возникшие перед нашей страной проблемы "на многосторонней основе". Конференция проходила в Париже под председательством французского министра торговли Клемантеля, и получилось так, что от сути вопроса, российских финансовых трудностей, иностранные делегаты отмахнулись и увлеклись проектами послевоенных отношений с Германией. Дескать, надо устроить ей полный экономический бойкот и разорить. Русские возразили, что нам это не выгодно,- страна граничит с Центральными Державами, и львиная доля довоенной торговли велась с ними. Тогда спохватились и начали вырабатывать "экономическую программу для России" - что вылилось в откровенные споры о послевоенных разделах русского рынка. Британия, как "главный кредитор" и поставщик вооружения, претендовала на то, чтобы целиком заменить на этом рынке Германию. Французские газеты писали: "Внимание всего мира будет обращено на Россию. После войны возникнет огромная конкуренция за торговлю с Россией ". А о проблемах насущных так и не вспомнили. Правда, русская делегация смогла договориться об очередном займе в 5 млрд. франков, но тут же в довесок ей попытались навязать льготные тарифы для французской и британской промышленности на нашем рынке. А французы еще потребовали, чтобы в "нагрузку" к займам у них покупали вино, а то сбыта почти нет и фермеры разоряются. Словом, Россия, неся огромные убытки от собственного "сухого закона", должна была за дефицитную одолженную валюту покупать дорогое вино во Франции! Между прочим, еще и удивлялись, почему это у русских слабеют прозападные симпатии? И Ллойд Джордж писал Асквиту: "Они всегда воображают, что мы стараемся извлечь барыш из отношений с ними".
      Финансовыми трудностями страны стремились воспользоваться не только союзники, но и американцы. Их посол в Петрограде Дэвис начал закидывать удочки - мол, не боится ли Россия, что плодами ее побед воспользуются англичане, предъявив счет за долги? И чтобы избежать этого, предложил Сазонову заключить широкомасштабное экономическое соглашение, предоставляющее США "особые права" в России и превращавшее страну, по сути, в американский рынок сбыта и сырьевой придаток. Понимали ли царь и правительство, что западные державы ведут себя нечестно? И что даже после победы будут и давление, и трения по поводу условий мира, и попытки экономической экспансии? Да, понимали. И упреки Николаю II, будто бы он слепо следовал в фарватере англо-французской политики, абсолютно беспочвенны. И император, и российская дипломатия продолжали вести политику сугубо "российскую". Решения Парижской конференции Советом министров и Думой так и не были утверждены. А Дэвису Сазонов вежливо, но твердо ответил, что на такое соглашение Россия могла бы пойти в критические дни 15-го, а теперь время совсем другое. Тем не менее русские стали активно играть на возникшей конкуренции США и Англии. Была достигнута договоренность о прокладке прямого кабеля для связи с Америкой.
      Но блестяще удалось сыграть и на других противоречиях - 3.7 Россия заключила секретное соглашение с Японией. Номинально оно касалось раздела сфер влияния в Китае - "обе высокие договаривающиеся стороны признают, что их жизненные интересы требуют предотвращения контроля над Китаем какой-либо третьей державы, питающей враждебные намерения в отношении России или Японии". Но был и пункт, превращающий соглашение в военный союз: "В случае, если третья держава объявит войну одной из договаривающихся сторон, другая сторона по первому же требованию своего союзника должна прийти на помощь". Причем японцы готовы были пойти и на большее, если бы им уступили Сев. Сахалин. Николай отказался даже обсуждать такой вариант - но все равно, в Токио расценивали договор как величайший успех, там уже предвидели, что после войны могут подвергнуться нажиму Англии и США. И Россия была довольна - она получила перестраховку на случай нелояльного поведения западных партнеров и обрела эффективное оружие против шантажа с их стороны.
      А в это время во Франции началось долгожданное наступление на р. Сомме. Готовились к нему с декабря, и оно стало поистине "материальным сражением". "Не умением, а числом". Из прошлого опыта союзное командование сделало выводы весьма прямолинейные - что надо сосредоточить артиллерии еще больше, чем раньше. И орудия разных калибров устанавливались в несколько ярусов. Чтобы завезти миллионы снарядов, к фронту подводились специальные железнодорожные ветки. Никакой маскировки не соблюдалось. Подумали, что скрыть такую подготовку невозможно, значит и нечего стараться. Просто нужно еще больше артиллерии, чтобы не помогло никакое противодействие. Наоборот, пусть враг соберет побольше войск, тут им и конец придет. Во избежание больших потерь операция предполагалась заведомо длительная. Брать укрепленные позиции поэтапно. Артиллерия разрушает, пехота занимает, потом перемещаются орудия, и все повторяется. Для войск назначались рубежи выравнивания, вырываться вперед или атаковать ночью запрещалось. Инструкция Жоффра гласила: "Порядок важнее быстроты". Отказ от методичного образа действий разрешался лишь тогда, когда организованное сопротивление будет сломлено. Кое-какие ошибки все же учли - фронт прорыва назначили на широком участке, в 40 км. Но на одном единственном. Удар наносили 4-я английская и 6-я французская армии. В качестве резерва могла быть введена недавно сформированная 10-я французская. Вооружены пехотинцы были превосходно, имели по 4-8 ручных пулеметов, 12 ружейных гранатометов на роту, много 37-мм орудий для действий в пехотных цепях. "Волны цепей" должны были наступать с "движением огня" впереди них. В полосе прорыва шло 32 дивизии. Только на английском участке было сосредоточено 444 легких орудия, 588 тяжелых, 10 сверхтяжелых, 360 траншейных, да у французов не меньше. Прорвав фронт на Сомме, планировалось развивать наступление на Камбрэ, Валансьен и Мобеж. Сперва главная роль отводилась французам, но в связи с битвой у Вердена перешла к англичанам.
      Немцы укреплялись 2 года, выстроив 2 основных и промежуточную позиции. Глубже сооружалась 3-я. Каждая позиция - 3 линии окопов с бетонированными укрытиями, проволочными заграждениями, опорными пунктами. Зная о сосредоточении противника, германское командование хотело просто сорвать наступление упреждающим ударом. Захватить и уничтожить батареи, запасы снарядов. И собирало тут встречную группировку, но Брусиловский прорыв заставил перебросить ее на Волынь. Однако в успех противника Фалькенгайн не верил. Он полагал, что французы скованы под Верденом, а англичан как вояк ставил не высоко. Поэтому против 32 дивизий противника стояли всего 8 немецких и 7 находились в резерве. 24.6 началась еще невиданная по масштабам артподготовка. На каждый метр фронта было за неделю выброшено около тонны стали и взрывчатки. Но лупили опять по площадям. Зачем какие-то цели, если и так море огня все сметет? На ряде участков провели химические атаки. Около тысячи союзных самолетов завоевали полное господство в воздухе и тоже клевали вражеские траншеи. В общем, опять утюжили пустое место защитники или поглибли в первые часы или укрылись. А обеспечить даже при столь масированном огне прямые попадания в убежище - дело маловероятное.
      1.7 начался штурм. Англичане пошли беззаботно, некоторые брали с собой футбольные мячи - сочли, что после такого артобстрела противника впереди не осталось. Впрочем, Британия к лету введением воинской повинности создала фактически новую 5-миллионную армию. Вот она и двинулась, новая и неопытная. И... застряла. Собственная артиллерия так перерыла пространство, что нельзя было пройти. Да еще и сохраняя порядок "волн цепей", да еще и с выкладкой по 30 кг! (Рассудили, что путь открыт, и предстоят долгие переходы по занимаемой территории). А германская оборона оказалась отнюдь не подавленной. Солдаты из убежищ быстро заняли окопы, заработали пулеметы. В первый же день англичане потеряли 60 тыс. чел. У более умелых французов и успех был больше. Они под прикрытием "огневого вала" заняли первую позицию, кое-где ворвались на вторую, хотя тоже понесли немалые потери - они двигались "волнами цепей", а немцы уже применяли групповую тактику, рассыпаясь отдельными отрядами по воронкам и дотам. Но прорыв здесь был возможен - по сути он уже и произошел. Местное германское командование приказало оставить еще не взятые участки второй позиции, оказавшиеся под фланговым обстрелом, и отходить, чтобы соединиться с выдвигаемыми резервами. Были брошены без боя ключевые опорные пункты Барле и Биаш. А третья позиция еще существовала только в проектах. Во вражеской обороне возникла брешь...
      Но - "порядок важнее быстроты"! Вместо того, чтобы использовать исключительную возможность для победы, командиры французских корпусов, достигнув рубежей, назначенных на этот день, приказали войскам остановиться. И ждать отставших англичан. Немцы опомнились, получили подкрепления, вновь вернулись в Биаш и Барле, так и не занятые французами. (И Барле так и не смогли потом взять до конца операции). И пошло кровопролитное "прогрызание" германской обороны. Лишь к 10.7 французы смогли овладеть второй позицией. И снова ждали англичан. Но немцы уже успели оборудовать третью позицию. Массированные штурмы предпринимались 14.7, 20.7, 30.7. Однако неприятель стоял насмерть - готовых рубежей обороны в тылу больше не было. А постепенно и германское командование подтянуло сюда значительные силы, и против союзников сражались уже не 8, а 30 дивизий. И на фронте заработали уже не одна, а две жутких "мясорубки" Верден, где упрямо атаковали немцы, и Сомма, где столь же упрямо лезли в лобовые атаки англичане и французы, продвинувшись за 2 месяца на 3 - 8 км.
      В августе итальянцы предприняли шестое наступление на Изонцо. И в связи с отвлечением австрийцев на русский фронт имели успех - взяли г. Горицу, 15 тыс. пленных. Но к Триесту так и не прорвались. Вышел из пассивного состояния и Салоникский фронт, хотя инициировал это не французский командующий Саррайль, а болгары. Они перешли в наступление, захватили часть греческой территории в нижнем течении р. Струмы, начали атаки южнее г. Монастир (Битоль). Как бы то ни было, но 300 тыс. сосредоточенных здесь английских, французских и сербских войск оказались вовлечены в более интенсивные боевые действия.
      Но ожесточенная "баталия" развернулась в данный период и на фронте дипломатическом. Французы снова предпринимали отчаянные усилия по вовлечению в войну Румынии. Собственно, России румыны были уже и задаром не нужны. Они могли сыграть свою роль лишь в июле, пока не выдохлось наступление Юго-Западного фронта - армии обеих стран имели бы возможность эффективно помочь друг другу, а немцы и австрийцы затыкали дыры последними резервами, и любая добавка могла стать решающей. В августе новый союзник был способен лишь создать дополнительные проблемы, и русская Ставка относилась к его вовлечению все более прохладно. Но Франция вопреки мнению Алексеева форсировала процесс. Бриан писал Братиано: "Если Румыния не использует предоставляющейся ей возможности, то она должна будет отказаться от мысли стать, путем объединения всех своих соплеменников, великим народом". Условия согласовывались и пересогласовывались. На переговорах в Париже вроде договорились, что французы начнут наступление на Салоникском фронте, русские пришлют экспедиционный корпус в Добруджу - правда, не 200 тыс., но на 50 тыс. Алексеева вынудили согласиться. А румыны выставляют там армию в 150 тыс. И с двух сторон наносят удары на Софию, выводя из войны Болгарию.
      Но тут вдруг выяснилось, что румынское правительство и король Фердинанд воевать с Болгарией вообще не планируют. И подписали в Софии с царем Фердинандом договор о нейтралитете, чтобы всю армию бросить на захват Трансильвании. Французы были в шоке - мол, как это, жертвовать своими солдатами в Македонии только для того, чтобы румыны прихватили Трансильванию? Алексеев тоже разводил руками - дескать, и посылка корпуса в Добруджу теряет смысл. Впрочем, он был убежден, что румынские планы и дипломатические игры глупы и беспочвенны - Болгария на них ударит несмотря ни на какой договор. К такому же мнению приходили англичане с французами. Бриан писал Палеологу: "Я согласен с сэром Эдуардом Греем и генералом Жоффром, что мы, в конце концов, могли бы не требовать немедленного объявления войны Болгарии со стороны Румынии, потому что весьма вероятно, что немцы принудят болгар немедленно напасть на румын, и тогда русские части всегда успеют начать военные действия". И наконец, 18.8 было достигнуто соглашение. Румынам гарантировали и материальную, и финансовую помощь. А после победы - и Трансильванию, и Банат, и даже Буковину (занятую русскими). С чего такая щедрость? Она объяснялась просто. Франция, называвшая себя "латинской сестрой" Румынии, наивно видела в ней будущий "противовес" России - взамен Австро-Венгрии, подлежащей разрушению. Возможно, сыграла роль и принадлежность румынских политиков, как и французских, к масонским кругам.
      Но вот весьма красноречивая деталь политики Бухареста - уже когда вопрос о вступлении в войну был решен, Румыния поспешила продать Австро-Венгрии огромное количество продовольствия, сырья, военных материалов и имущества. Просто лишние копейки урвать - а Румынии союзники помогут, даром дадут. После чего король обратился к войскам с приказом: "Румынские солдаты! Я призвал вас, чтобы вы пронесли ваши знамена за пределы наших границ... Через века веков нация будет вас прославлять!" 27.8 была объявлена война Австро-Венгрии (но не Германии и Болгарии). И все же сперва это вызвало в Берлине панику. С востока жмут русские, с запада англичане и французы, чем же новый фронт прикрывать? Вильгельм даже заявил: "Война проиграна!" Требовались "спасители отечества". Фалькенгайн, безрезультатно растрепавший германские силы, был снят, и начальником Генштаба стал Гинденбург - если не для немедленного спасения, то хоть для того, чтобы назначением популярной фигуры поднять "дух нации". Разумеется, он занял пост в тандеме с Людендорфом, который придумал себе новую должность "первого генерала-квартирмейстера". И назначение они приняли на условиях фактической диктатуры - окончательной милитаризации страны, централизации управления и подчинения всех государственных структур военному командованию.
      Кайзер, который уже и при Фалькенгайне почти не вмешивался в военные дела, теперь полностью отошел от них. Ему в утешение придумали новую должность "главнокомандующего всеми силами союзных держав", а Гинденбург и Людендорф принялись распоряжаться сами от его имени. И первое, что они сделали,- прекратили тупую бойню под Верденом. За 6,5 месяцев, потеряв в дивизиях по 70-100, а то и 150% (с учетом пополнений) личного состава, немцы продвинулись здесь на 7 - 10 км. Отмена атак высвобождала значительные силы - или то, что еще уцелело. Но другой очаг бойни, на Сомме, продолжал функционировать. Стоит отметить, что хотя русская Ставка и допускала ошибки (как же без них-то?), но на фоне германского и особенно англо-французского командования ее деятельность выглядит весьма неплохо. Она, по крайней мере, реагировала на обстановку, быстро прекращала операции, если те оказывались бесперспективными, и переносила усилия в другие места. Союзного командования на такое не хватало, хотя возможности имелись - ведь русский фронт опять оттянул на себя неприятельские силы и резервы. По подсчетам британского Генштаба с 1.6 по 23.10 число германских батальонов на Востоке возросло на 221, а на Западе уменьшилось на 74 (на самом деле, намного больше - летом и осенью против России с разных фронтов и из Германии были направлены 33 дивизии). Даже во время операции на Сомме продолжались переброски на Украину. Фалькенгайн писал: "Если оказалось невозможным положить конец натиску и превратить его при помощи контрудара в дело, выгодное немцам, то это приходится приписать исключительно ослаблению резервов на Западе, а оно явилось неизбежным из-за неожиданного разгрома австро-венгерского фронта в Галиции, когда верховное командование не сумело своевременно опознать решительного перенесения центра тяжести русских из Литвы и Латвии в район Барановичей и в Галицию". А фронт на Сомме укреплялся за счет ослабления других участков - воспользоваться этим союзники не сумели и продолжали долбить...
      3.9 после бомбардировки из 2,5 тыс. тяжелых орудий последовали новые атаки, длившиеся 4 дня. 39 германских дивизий с трудом сдерживали натиск, получив приказ не сдавать ни пяди земли, и поэтому понесли огромный урон от артогня. Массы разлагающихся трупов заражали воздух. А в итоге англичане на узком участке между селом Жинши и лесом Лез продвинулись на 2 км. Что на полном серьезе квалифицировалось союзным командованием: "Результаты средние". 15.9 начался новый штурм, во время которого британцы применили новое оружие - танки. Переняв идею русских конструкторов, построивших и испытавших первый танк еще в 15-м, англичане в глубокой тайне построили несколько десятков машин и в качестве эксперимента ввели в бой. Германский очевидец писал: "Все стояли пораженные, как будто потеряв способность двигаться. Огромные чудовища медленно приближались к нам, гремя, прихрамывая и качаясь, но все время продвигаясь вперед. Ничто их не задерживало. Кто-то в первой линии окопов сказал, что явился дьявол, и это слово разнеслось по окопам с огромной быстротой". Эти первые танки имели экипаж 8 чел, массу 28 тонн, вооружение - 2 малокалиберных пушки и 4 пулемета. Их максимальная скорость достигала 6 км/ч, а запас хода - 19 км. Но надежность оставляла желать много лучшего. Из 49 имевшихся танков на исходные позиции смогли выйти лишь 32, остальные сломались. А в атаке приняли участие 18 - у других также выявились неисправности, или они застряли в собственных окопах.
      Как их лучше использовать, еще не знали: 9 пустили самостоятельно, а 9 - впереди пехоты. И добились успеха. Один танк двинулся к деревне Флер, которую перед этим безуспешно штурмовали 35 дней. Немцы бежали, и пехота заняла деревню без жертв. Другая машина встала над траншеями, смела из пулеметов все живое, а потом пошла вдоль окопов и "насобирала" 300 пленных, поднимавших руки. За 5 часов на участке шириной 10 км англичане продвинулись на 4-5 км, овладели несколькими населенными пунктами. Но 10 танков были разбиты снарядами или получили повреждения, их пришлось эвакуировать в тыл или бросить на поле боя. В общем, была одержана победа местного значения, однако эффект внезапности оказался утрачен. Танки применяли еще 25-26.9 у Гедекура, но уже без особого результата. Немцы находили средства противодействия - огонь прямой наводкой, а самое простое - увеличение ширины траншей. И они становились для танков серьезным препятствием. А к концу года германские инженеры изобрели пулю "К" (бронебойную) для борьбы с такой техникой. В качестве любопытного парадокса можно отметить, что от разработки своих танков немцы в Первой мировой отказались - сочли, что эти дорогостоящие "игрушки" неэффективны и не имеют будущего.
      Русская бригада Лохвицкого в сражении на Сомме не участвовала. Ее пока направили на спокойный участок у Шалона. Она заняла позиции у с.Оберив, войдя в состав 4-й армии ген. Гуро. Но русские солдаты сразу превратили спокойный участок в беспокойный. Пошли стычки на аванпостах, вылазки, поиски разведчиков. Немцев злили, провоцировали на ответные вылазки и атаки - и били. Совершали подвиги, как былинные чудо-богатыри. Французские газеты восторженно описывали случай, как "священник Соколовский с группой русских разведчиков направился на ночную вылазку, потерял правую руку и вернулся с солдатами в русские траншеи". Гуро отмечал, что русские проявили "беспримерную храбрость" во время атаки, которую немцы предприняли 19.9, стараясь оттянуть резервы союзников от Соммы. В августе - сентябре в Брест прибыли еще 3 бригады, отправленные через Архангельск: 2-я под командованием Дитерихса (впоследствии командовал армиями у Колчака и был вождем Белого Движения на Дальнем Востоке), 3-я Марушевского (впоследствии стал главнокомандующим Северной белой армией в Архангельске) и 4-я Леонтьева. Общая численность русского экспедиционного корпуса достигла 44 тыс. чел., он подчинялся русскому представителю во Франции ген. Палицыну, а в оперативном отношении французам.
      Согласно майской договоренности должны были прибыть еще две бригады, но произошло неожиданное. Соединения Дитерихса и Леонтьева Жоффр вдруг направил на Салоникский фронт. Что вызвало, мягко говоря, недоумение - ведь при выклянчивании войск подразумевалось, что они позарез нужны на выручку Франции. Однако самый острый момент, связанный с натиском на Верден, миновал. И теперь у союзников возникли опасения, как бы русские слишком много не возомнили о себе - на своих фронтах побеждают да еще и вообразят себя спасителями Франции. И когда бригады уже находились за морем, вдруг было заявлено, что они тут, собственно, уже и не нужны. Алексеев дальнейшую отправку на Запад прекратил. И еще небезынтересный момент - даже питание и бытовое обеспечение русских войск, защищавших Францию в рядах ее армии, по-мелочному осуществлялось... за счет России. И Палицын, докладывая в Ставку о ген. Игнатьеве, через которого шли денежные расчеты с союзниками, писал: "Военный агент берет на себя величайшую ответственность, производя платежи без предварительного согласия на это наших главных управлений, но я долгом почитаю всеподданнейше доложить Вашему императорскому величеству, что без него и я, и подчиненные мне во Франции войска давно умерли бы с голоду".
      58. ДЕЙР-ЭЗ-ЗОР
      После зимних и весенних операций Кавказская армия закрепилась на занятых рубежах. Штаб ее перебазировался в Эрзерум, здесь же разместились тылы и склады. Назначалась гражданская администрация, начала налаживаться жизнь мирного населения. Но, в отличие от проектов российского руководства конца 1914 - первой половины 1915 гг, ни в соглашении Сайкса - Пико, ни в других документах о создании автономной Армении больше не вспоминалось. Даже наоборот, о предоставлении западным армянам автономии заговорила вдруг в своих условиях сепаратного мира Турция (автономии в составе Османской империи, но под протекторатом русских), какую-то "армянскую конституцию" пытались разрабатывать французы, однако Петроград подобные идеи уже отвергал. Почему? По одной простой причине - Турецкая Армения была разорена и обезлюжена. А понятие "автономии" в начале века понималось гораздо шире, чем сейчас. Оно обозначало практически полноценное государство со своей армией, финансами, внешней политикой - лишь правители должны были номинально утверждаться страной-сюзереном, ей выплачивался и некоторый налог. Поэтому весьма сомнительно, чтобы Армения после геноцида смогла стать жизнеспособной "автономией". Турки держали бы ее под контролем и могли в любой момент оккупировать или постепенно колонизировать просачиванием мусульман на опустевшие земли. "Хитрость" иттихадистов состояла в том, чтобы создать между собой и Россией беззащитную буферную зону, которая никуда от них не уйдет. Главное - удалить русские войска, как в 1878 г., а там можно будет гнуть свою линию, играя на противоречиях между Россией и Западом. Царь подобного положения не желал и стоял теперь за прямое присоединение края к России, не оставляя дипломатических лазеек для сведения всех жертв и усилий на нет.
      А районы, куда вступили русские части, представляли собой печальное зрелище. На кошмарные находки солдаты и офицеры натыкались на каждом шагу. Ученый-востоковед В.А. Гордлевский вспоминал о грудах костей на улицах и в окрестностях вырезанного Битлиса. Зауряд-прапорщик Удовиц, ездивший на фуражировку в село Дейрюк, докладывал, что в трех сгоревших сараях обнаружил не менее 200 трупов. В селении остался единственный уцелевший армянин. Полковник З., производивший инженерные работы недалеко от Муша, тоже вспоминал, как в развалившихся сараях наткнулись на массу костей: "Как оказалось, эти ужасные оскаленные черепа и скелеты были все женские и детские. При этом, если судить по цветам одежды, по цвету и длине кос, а главным образом, по прекрасным жемчужным здоровым зубам, жертвами турок стали или совсем молодые женщины, или девочки-подростки, или дети. Большинство черепов было в платках, повязанных, как повязывают обыкновенно армянки. Вы представляете себе голый череп, улыбающийся голым оскалом зубов и в платке? Но особенно тяжелое впечатление на всех произвел один скелет молодой матери, в костяных руках которой, прижавшись к грудной клетке, покоилось дитя месяцев 4-5... Вероятно, когда мы начали наступать и турки решили бросить селение, сарай с женщинами, забив наглухо узкие оконца и дверь, они подожгли. Деревянные столбы и деревянная же крыша, подгорев, рухнули и похоронили всех находившихся в сарае... Так как священника с нами не было, то совершал похоронный обряд я сам: прочел несколько молитв, какие помнил, пропел с саперами "вечную память" - и все. Таким же образом месяц спустя мы похоронили в другом селении около 100 женских и детских скелетов, также найденных нами в сарае при работах..."
      Находили и живых - хотя порой это было тоже жутко. У Вартениса разъезд казаков увидел, как четыре ребенка, исхудавших и голых, сидели на корточках возле разложившегося трупа лошади, и, вырывая клочья гнили, жадно пожирали их. Они совершенно одичали и увидев людей, трое убежали - найти их так и не смогли. А девочка лет десяти продолжала еду, ее взяли и привезли в полк. В Дзегхазе среди развалин был найден восьмилетний мальчик, умирающий от голода - он 3 месяца прожил один, среди мертвых. Армянка Анаит Баграмян, вывезенная впоследствии в Америку, вспоминала: "...Под турецким ятаганом пала вся наша семья, легла вся деревня. Спаслись только я и один из моих семи братьев, восемью годами старше меня. Мы укрывались в пещерах. По ночам выползали, как маленькие зверьки, из наших нор и бродили по пожарищам, отыскивая пищу, спотыкаясь о трупы родных и близких. Как памятны мне эти летние ночи! В обгорелых деревнях - ни души, только бездомные кошки жалобно мяукают на заросших травой земляных крышах... Так месяца два с лишним мы жили в пещерах, а по ночам блуждали в царстве мертвецов, ни на что не надеясь. И вдруг подступила русская армия. Мой брат выбежал приветствовать ее. Солдаты посадили нас на свои седла, наделили хлебом и сахаром. Наконец мы увидели веселые лица и услышали живой смех. Первые русские слова, которые я узнала, были "хлеб" и "брат"... Сколько света пролили они в наши детские души!.."
      В Эрзеруме по докладам штаба Кавказской армии из 25 тыс. армян уцелело около 200 чел., в Трапезунде из 18,5 тыс. - 459 (перешедших в ислам). До войны население Эрзерумского, Ванского и Битлисского вилайетов составляло 580 тыс. чел. Из них осталось 12 тыс. Остальные либо погибли, либо бежали. А в районах, оставшихся под контролем иттихадистов, весной и летом 1916 г. завершалось "решение армянского вопроса". Как докладывал австрийский министр иностранных дел Меттерних своему канцлеру, теперь власти "намереваются расчленить и разогнать последние группы армян, оставшихся от первой высылки". Впрочем, никаким "разгоном" и не пахло. Талаат в ноябре 15-го еще раз подтвердил в телеграмме губернаторам: "Цель высылки известного народа состоит в том, чтобы обеспечить благополучие нашего отечества в будущем, ибо, где бы они ни жили, они никогда не откажутся от мятежных идей. Мы поэтому должны стремиться, насколько возможно, уменьшить их число". И шло добивание "последних групп".
      Приказ Талаата от 26.12.15 г. потребовал "выслать на место ссылки" армян, занятых на строительстве Багдадской железной дороги. Но тут уж стали возражать германские подрядчики, которые остались бы без рабочих рук. И 16.1.16 другим приказом разрешили оставить рабочих, пока не завершат свой труд. Но их жен и детей велели немедленно отправить в пустыню. Швейцарский инженер Коппель пытался как-то помочь несчастным, спасти детей, но заслужил выговор от немца-директора. В январе угнали в концлагеря 5 - 6 тыс. армян, оставшихся в Айнтабе. В 3-й армии удушили ремесленников, сперва сохраненных для обслуживания частей. Делались и попытки извлечь практическую "пользу" из уничтожаемого человеческого "материала". Так, в 1919 г. на процессе над младотурецкими лидерами были представлены доказательства преступлений иттихадистских врачей. На три десятилетия опередив нацистских коллег, они уже тогда практиковали опыты над людьми. Государственный попечитель здравоохранения Трапезунда Али Сахиб испытывал на женщинах и детях какие-то "новые лекарства". Хотя, возможно, и яды, поскольку все, над кем он экспериментировал, отравились и погибли. А зимой 1915/1916 г. по распоряжению главного врача 3-й армии Тевфика Салима в Эрзинджане производились испытания противотифозной вакцины. Работа осуществлялась профессором патологоанатомии Хамди Сауд-беем и его помощниками в главной городской больнице, а в качестве подопытного материала использовались солдаты-армяне. По идее Тевфика Салима и Сауд-бея, для "прививок" следовало брать кровь больных тифом, при экспериментах с важным видом присутствовали многие местные военные и штатские "шишки". Однако с медицинской точки зрения методика была совершенно безграмотной, тифозную кровь впрыскивали подопытным без должной инактивации и добивались лишь того, что они заражались и умирали.
      А большинство уцелевших армян вымирали в лагерях. Россия пыталась оказать им хоть какую-то помощь. 17.1.16 г. Сазонов направил послам в Париже и Лондоне, Извольскому и Бенкендорфу, распоряжение обратиться к союзным правительствам с просьбой об оказании материальной поддержки депортированным. По проекту российского МИДа, для этого требовался примерно миллион франков, а направлять помощь в Турцию можно было негласно, через американцев или по линии армянской церкви. Треть суммы Россия готова была взять на себя. Французы тоже изъявили согласие внести треть миллиона - но оговорили это условием, что согласятся и англичане. А Британия, самая богатая держава Антанты, как раз и отказала, хотя для нее подобная сумма была сущими пустяками. Ответ Лондона гласил: "Английское правительство сожалеет, что, ввиду многочисленных срочных обращений к английскому казначейству для оказания помощи подданным Англии и союзных держав, оно лишено возможности распространить эту помощь и на турецких армян".
      Но, несмотря на голод и болезни, сотни тысяч депортированных еще были живы - главным образом, благодаря поддержке местного (кстати, мусульманского) населения, иностранцев и попустительству ряда представителей власти. Так, каймакам Рас-ул-Айна Юсуф Зия-бей старался по возможности облегчить участь жертв, сосланных в его район. Вали Алеппо Сами-бей симпатий к армянам не питал, но не хотел устраивать резню в своих владениях и не препятствовал несчастным собирать подаяние или отбросы на свалках. А губернатор Дейр-эз-Зора араб Али Сауд-бей, будучи противником политики геноцида, пытался спасать людей и даже вынашивал утопические планы, что с помощью сосланных армянских ремесленников и крестьян сможет окультурить и обогатить свои гиблые края. Говорил: "Я полагаю, что благодаря их труду эти пустыни могут быть превращены в цветущие поля". Поэтому селить депортированных старался в более или менее пригодных для человека местах, вблизи населенных пунктов, по мере возможности подкармливал, выделял одежду.
      Однако смягчение или даже затягивание уничтожения младотурецких лидеров не устраивало. В начале 1916 г. последовал приказ Талаата об армянах, "скопившихся на линии Интилли -Айран - Алеппо", и пошла вторичная депортация. Теперь уже из самих лагерей - из западных в более восточные. Из Коньи - в Киликию, из Киликии - в окрестности Алеппо, а оттуда - в Дейр-эз-Зор, где все потоки должны были исчезнуть в пустыне. И снова побрели жуткие караваны, вымирая в пути, с добиванием отстающих и издевательствами. Каймакам Юсуф Зия-бей докладывал, что Рас-ул-Айн больше принять не может, поскольку невозможно даже хоронить мертвых. И отправлять живых дальше тоже невозможно - они не в силах идти. На что получил совет "ускорьте высылку". Каким образом, должен был и сам догадаться. Но он предпочел остаться "недогадливым".
      В феврале губернатором Аданы был назначен "подковщик из Башкале" Джевдет-бей - могущественный родственник Энвера. По пути он заехал в Рас-ул-Айн, где скопилось 50 тыс. армян, возмутился, что они еще живы и приказал немедленно уничтожить. Зия-бей отказался и тут же был уволен. На его место был назначен активист "Иттихада" Керим Рефи-бей. Точно так же заменили и других непригодных исполнителей. В Алеппо Сами-бея заменили Абдулхалик-беем - от младотурецкой партии акцию курировал Нури-бей, а непосредственным исполнителем стал Эюб Сабри-бей. А на Али Сауд-бея сыпались доносы, что он помогает армянам, и вместо него в Дейр-эз-Зор назначили Заки-бея, выделив ему в помощь Салих-бея, организатора бойни в Марзване. После кадровых перестановок "конвейер" заработал уже бесперебойно. Из Рас-ул-Айна стали каждый день отправлять по 300-500 чел., якобы в другие лагеря. Отводили на берег р. Джурджиб в 10 км от города, загоняли в воду и убивали. Палачей было мало, и обреченных, вынужденных ждать очереди, даже не охраняли. Поэтому из первых партий десятки обезумевших от ужаса людей прибегали назад. Но жандармы и офицеры встретили их выстрелами и кнутами, как скот, гнали обратно к месту бойни. Следующие колонны уже знали, куда их ведут. К апрелю здесь истребили 14 тыс. чел. Вырезали в пути и караваны, отправленные из западных лагерей через Айнтаб и Мараш.
      Из лагерей в районе Алеппо - Карлик, Баб, Маара, Мамбидж и др., где собралось около 200 тыс. чел., начали отправлять пешие этапы в Мескене и Дейр-эз-Зор. Причем очередная телеграмма Талаата запрещала проводить расследования насчет жестокости со стороны конвоиров и даже на предмет вымогательства - чтобы поощрить рвение исполнителей. Переходы стали формой истребления. Маршрут выбирался не по правому берегу Евфрата, а только по левому, по безводным пескам. Ни есть, ни пить обреченным не давали, а чтобы измотать их, гнали то туда, то сюда, нарочно меняя направление. Этих смертников описал обер-лейтенант В. Мюллер: "Прежде чем немецкий саперный отряд начал свое плавание по Евфрату, в Джераблузе у нас было неприятное переживание, мы наблюдали, как в Турции преследуют армян. Под конвоем турецких жандармов мимо нас проследовали 4 или 5 партий по тысяче армян в каждой. Это были пожилые люди, большей частью женщины, и дети. Они являли собой картину нищеты и отчаяния. Они происходили главным образом из населенного почти одними армянами района Тарсус, то есть местности западнее и южнее горных цепей Тавра и Амануса. У турецкого коменданта тылового района в Джераблузе мы узнали, что армяне "переселяются" с берегов Средиземного моря в глубь страны, в горные и пустынные районы. По всей вероятности, их ждала гибель". Впрочем, "неприятное переживание" не помешало Мюллеру и дальше воевать в составе турецкой армии. А потом так же добросовестно служить Гитлеру и дослужиться до генерал-лейтенанта. Свое сочувствие к жертвам геноцида обеих войн он выразил в воспоминаниях уже после того, как "поумнел". А поумнел, видать, в августе 1944 г., когда с остатками своей окруженной 4-й армии капитулировал под Минском и в колоннах таких же "вразумленных" прогулялся по улицам Москвы.
      Ну а депортированных армян, в том числе и встреченных Мюллером, действительно ждала гибель. По оценкам секретаря комитета по делам депортации в Алеппо Наим-бея, из 200 тыс. отправленных дошло живыми 5-6 тыс. Очевидец потом сообщал: "Мескене из конца в конец был завален скелетами... Он походил на долину, заполненную высохшими костями". А в Дейр-эз-Зор была направлена телеграмма министерства внутренних дел: "Пришел конец высылкам. Начинайте действовать согласно прежним приказам, и сделайте это как можно скорее". Сколько людей было здесь уничтожено, не знает никто. Одни погибали, другие прибывали. Наим-бей указывает, что тоже около 200 тыс. Для их истребления Заки-бей применял разные способы. В лагерях стали формировать партии тех, кто поздоровее. Из них отделяли девушек и девочек-подростков - для продажи. Заки-бей организовал в подвластных ему городах бойкие работорговые рынки, где паслась масса перекупщиков, а средняя цена девушки составляла 5 пиастров (по нынешнему курсу - 15 долл.). А остальных гнали по дороге на Шаддад и убивали в пустынях. Придумали и такое усовершенствование, как уничтожение в ямах, наполненных нефтью. Загоняли, набив впритирку, и поджигали. Так что и прототипы крематориев в турецких лагерях тоже существовали.
      Но подобных средств оказывалось недостаточно, и по американским данным, в апреле в Дейр-эз-Зоре оставалось 60 тыс. чел. Из них 19 тыс. четырьмя колоннами отправлены в Мосул. Без резни, просто по пустыне. Путь в 300 км занял больше месяца, и дошло 2,5 тыс. А для прочих, еще пребывавших в лагерях, искусственно усугубили голод. Вообще прекратили подвоз продовольствия и перекрыли любые каналы поиска пропитания. В архиве "Американского комитета по оказанию помощи армянам и сирийцам" сохранились впечатления очевидца: "Мне невозможно передать то впечатление ужаса, которое осталось у меня после посещения армянских становищ, особенно расположенных на восток от Евфрата, между Мескене и Дейр-эз-Зором. В этом районе даже и становищами нельзя назвать те места, где ссыльные, в большинстве голые, остаются почти без пищи, согнаны вместе, как скот, и живут под открытым небом, без всякого крова, в ужасных условиях чрезмерно сурового климата пустыни, с палящим летом и леденящей зимой. Только немногим, еще не совсем обессиленным, удалось устроить себе убежища под землей, на берегу реки: да еще некоторые другие, сохранившие от погрома кое-какие лохмотья, построили жалкое подобие палаток. Все изголодались. Все с испитыми, бледными, угрюмыми лицами, иссохшими, исхудалыми телами кажутся ходячими скелетами, подтачиваемыми самыми ужасными болезнями. Впечатление такое, что правительство хочет уморить их всех голодом". Другие свидетели рассказывали, что люди там "умирают, поедая траву", а когда приезжало начальство, рылись в конском навозе, отыскивая непереваренные зерна овса. Доходило до поедания трупов умерших раньше... На июль в Дейр-эз-Зоре оставалось 20 тыс., а в сентябре один немецкий офицер нашел там лишь несколько сот ремесленников - работавших на турецкое начальство, сохранившее за собой и такой источник дохода. Прочие вымерли..
      Так завершилась программа геноцида. И в наше время лишь названия некоторых районов и пригородов Еревана - Нор (новый) Зейтун, Нор Киликия, Нор Мараш, Нор Малатия, Нор Себастия (Сивас), Нор Харберд (Харпут) и т.п. напоминают о цветущих городах и краях, некогда населенных армянами. Точное число жертв, конечно, определить невозможно. Истребляемых никто не считал. Какое-то количество людей уцелело, спасшись в России, в Персии, чудом выбираясь в Болгарию или Грецию. Выжили жены и рабыни, попавшие в семьи мусульман. В некоторых районах местные власти ленились лезть в труднодоступные места и смотрели сквозь пальцы на уцелевшие там отдельные деревни. Кое-кого оставили "для представительства" - и Талаат, собственным приказом низложив католикоса западных армян Завена, назначил нового, чтобы давать нужные интервью иностранным газетам. По оценкам армянской патриархии, было уничтожено 1,4 - 1,6 млн. человек. Однако эти данные касаются только армян. А были вырезаны и тысячи христиан-сирийцев, половина народа айсоров, почти все халдеи. Эти этносы жили в глухих горных районах, не имели ни сильной церковной организации с международными связями, ни интеллигенции, оставившей бы свои записи,- так что даже не смогли рассказать миру о своем уничтожении. Необходимо добавить и мусульман, убитых за то, что помогали или пытались помочь обреченным христианам. И таким образом, общее число жертв точнее будет определить в 2-2,5 млн., хотя эти цифры тоже весьма приблизительные.
      По замыслам иттихадистов, собственность истребленных народов должна была обогатить государство, дать ему ресурсы для борьбы за вожделенный "Туран", но тут вышел просчет - львиная доля всего имущества и богатств была уничтожена в ходе погромов или разграблена на местах. И государственные руководители пытались выручить хоть что-нибудь. Например, когда только еще поползли слухи о резне, многие состоятельные армяне застраховали свою жизнь и имущество за границей. И теперь у Талаата хватило наглости, чтобы с "чистыми и искренними" глазами попросить посла Моргентау, одного из самых активных борцов с геноцидом, чтобы тот повлиял на американские страховые кампании. "Так как армяне почти все теперь уже умерли, не оставивши наследников, то, следовательно, их деньги приходится получить турецкому правительству, оно должно ими воспользоваться. Можете вы мне оказать эту услугу?" Эту услугу ему, разумеется, не оказали. Но кое-что из награбленного сумел урвать и "Иттихад". И в 1916 г. в германский Рейхсбанк из этих сумм было переведено денег и ценностей на 100 млн. золотых марок. Как видим, немецкие финансисты не брезговали подобными операциями задолго до зубных коронок Освенцима.
      59. ЭРЗИНДЖАН И ОГНОТ
      С Богом, кубанцы, не робея,
      Смело в бой пойдем, друзья,
      Бейте-режьте, не жалея,
      Басурманина-врага...
      Песня 1-го Кавказского
      казачьего полка
      Летом 1916 г. Турция сделала отчаянную попытку взять реванш за понесенные поражения. Мобилизовала все ресурсы, усилили помощь и немцы. Согласно сводке русского Генштаба от 8.6, турками было получено и отправлено на фронт Кавказ 23 паровоза, 900 вагонов, 15 тыс. винтовок "маузер", 144 орудия (половина тяжелых), 34 обычных пулемета и 6 зенитных, 96 автомобилей, в том числе и броневики, 120 тыс. трофейных русских винтовок. Ехали новые инструкторы - число германских офицеров и генералов в Турции достигло 800, слали и унтеров, солдат-специалистов. Кавказская армия Юденича состояла к лету из 4 корпусов - на Черноморском побережье 5-й Кавказский, южнее 2-й Туркестанский, в районе Эрзерума 1-й Кавказский, а левый фланг от Киги до границы с Ираном прикрывал 4-й Кавказский. В Персии действовал отдельный 1-й Кавказский кавалерийский корпус Баратова. В составе фронта насчитывалось 183 батальона, 55 ополченских дружин, 175 кавалерийских сотен, 28 инженерных и 6 автомобильных рот - всего 240 тыс. штыков и сабель, 470 орудий и 657 пулеметов. Однако турецкое командование кроме разбитой 3-й армии перебрасывало на Кавказ с Дарданелл 2-ю армия Иззет-паши, 12 свежих дивизий. И набиралось 282 батальона. Боеспособность усиливалась и обилием технических средств - броневиками, пушками, пулеметами, даже химическим оружием. Германские советники Энвера исходили из прошлогодних представлений о нехватке у русских артиллерии и боеприпасов, и были уверены, что предпринятые меры гарантируют успех - тем более что разбросанность соединений и бездорожье помешают Юденичу манипулировать резервами.
      Правда, при подготовке удара наложились и серьезные помехи Трапезунд-то был у русских. И для переброски 2-й армии оставалась только Анатолийская железная дорога на юге Малой Азии. Отсюда возник и план операции - корпуса 3-й сдвигались севернее, а части 2-й, довезенные до Алеппо, выдвигались пешим порядком в район Харпута и Диарбекира. И по русским флангам наносились с северо-запада и юго-запада концентрические удары, обходящие с двух сторон Эрзерум и сходящиеся у Кеприкея. После окружения и разгрома главных сил Юденича предполагалось все то же вторжение в Закавказье. Но перемещение массы войск по единственной магистрали, а потом "на своих двоих" было задачей непростой и ох какой не быстрой. (Скажем, подкрепления в Месопотамию, отправленные таким способом в феврале - марте, добрались до Багдада лишь в конце мая). А завершить переброску и развертывание 2-й армии получалось лишь где-то в июле. И до этого времени, чтобы перехватить у русских инициативу и не дать им провести перегруппировку на юг, 3-й армии предписывалось провести частную операцию вернуть Трапезунд. Содействовать ей должен был турецко-германский флот, пресекая русские перевозки на Черном море.
      Еще одна операция вызрела на восточном фланге фронта. Здесь после капитуляции англичан освободилась 6-я турецкая армия - и насчет ее использования мнения разделились. Немецкие советники полагали, что надо всеми силами наступать на юг к Персидскому заливу (где Германия, выкинув англичан, смогла бы наложить лапу на нефтяные месторождения). Но командующий армии, которым стал Халил-бей, решил иначе - осуществить прорыв в Персию. Взять Тегеран, втянув таким образом страну в союз с Турцией, и двигать на Закавказье. Таким образом, и 6-я армия повернула против русских. Для поддержки наступления персидский маршал Низам-эс-Салтан обещал сформировать иранские войска. Была направлена и германская миссия в Афганистан, чтобы склонить эмира совершить нападение на Индию. А 4-я турецкая армия Джемаль-паши, расквартированная в Сирии и Палестине и также пополненная, готовилась к повторному наступлению на Суэц. Такой разброс во все стороны, в общем-то, попахивал авантюрой. Но немцев он устраивал, поскольку Суэц для англичан был весьма болезненной точкой, и хотя бы попытка удара давала надежду отвлечь их соединения с Западного фронта. А сами турки после Дарданелл и Кут-эль-Амары считали британцев слабым и изнеженным противником - ну а раз так, то чего бы не побить их еще раз?
      И боевые действия стали разворачиваться одновременно в разных регионах. Баратов после отхода из Ирака 3 месяца сдерживал противника оборонительными боями, закрепившись между Керманшахом и Хамаданом. Впрочем, и выдвинутый против него турецкий корпус ожидал главных сил и вперед не лез, окопавшись и опутав позиции проволочными заграждениями. В этих схватках опять отличился вахмистр Буденный - его с четырьмя драгунами послали взять языка, а он, пробравшись через колючую проволоку во вражеские окопы, захватил и притащил к своим целый полевой караул из 7 человек. За что получил Георгия I степени и стал кавалером полного банта из 4 крестов и 4 медалей (но в прапорщики не произвели - образования не хватало).
      Очень напряженная ситуация сложилась на Черном море. Оно являлось для России важнейшей транспортной коммуникацией. Морем шло снабжение Одесского промышленного района углем из Мариуполя, Юго-Западного фронта продовольствием и конями из южных районов, оружием и боеприпасами с приазовских заводов, пошло и снабжение Кавказской армии через Трапезунд. Черноморский флот в это время значительно усилился, в его составе были уже 2 дредноута, "Императрица Мария" и "Екатерина Великая",- по 23 тыс. тонн водоизмещения, имеющие 1200 чел. экипажа, 12-дюймовые орудия. В строю были и 5 старых броненосцев, 2 крейсера, 5 новейших эсминцев и 20 старых, 10 подводных лодок (из них 6 новой конструкции). И кое-какие успехи они имели. Субмарина "Тюлень" одерживала победы почти в каждом походе, потопила угольный транспорт у Зунгулдака, у Босфора пустила на дно вражеский пароход "Дубровник" и 3 шхуны, а одну захватила и привела в Севастополь. Подлодка "Морж" тоже захватила бриг с грузом керосина. Но вот с задачей охраны собственных коммуникаций флот справляться перестал. Адм. Эбергард действовал по шаблону, прежними методами. И немцы постепенно приспособились к ним, стали менять тактику. Мины тралить они научились - а возобновлять постановки на местах, где уже ставились заграждения, Эбергард опасался, чтобы не подорвались свои корабли. Кроме того, теперь уже и противник начал активную минную и подводную войну. Прикрывал заграждениями свои порты, ставил их в российских водах. А после вступления в войну Болгарии немцы оборудовали базу для своих субмарин в Евксинограде, недалеко от Варны, и вовсю разгулялись по морю.
      Противолодочную и противоминную оборону командующий и его штаб поставить на должном уровне не смогли. У собственных берегов маневренная группа шла по только что протраленному фарватеру - и вдруг раздался взрыв, миноносец "Живучий" переломился и скрылся под водой за несколько секунд. Потом выяснилось, что за тральщиком успела проскользнуть немецкая подлодка и поставить мины. Причем крейсер "Кагул", шедший за "Живучим" уцелел лишь чудом. Капитан то ли интуитивно, то ли случайно совершил поворот, обходя место взрыва слева, а не справа, как было положено в таких ситуациях. Иначе тоже налетел бы на мину. А когда весной "Императрица Мария" пошла в поход к болгарским берегам, недалеко от устья Дуная подорвался на мине и затонул миноносец "Лейтенант Пущин".
      Но особенно доставалось транспортным судам. К лету был отремонтирован "Гебен" и вместе с "Бреслау" и подлодками принялся совершать набеги на русские сообщения. Боя они не принимали. Встретившись однажды с "Императрицей Марией", "Гебен" после первого же обмена залпами ушел, пользуясь преимуществом в скорости. Однако такие встречи были скорее исключением, чем правилом. Опасаясь вражеских субмарин, главные силы Черноморского флота сидели теперь в Севастополе, прикрывшись заградительными сетями и минными полями. И хотя разведка у Эбергарда была поставлена отлично, он всегда получал предупреждения о выходе вражеских кораблей из Босфора, но не успевал перехватить их. Быстроходные крейсера нападали на транспорты, топили их и скрывались, прежде чем появлялись русские линкоры. К середине 1916 г. были пущены на дно 19 пароходов транспортной флотилии - она оказалась под угрозой полного уничтожения.
      Снабжение Кавказской армии нарушалось. А 22.6 перешла в наступление 3-я турецкая армия, которую возглавил Вехиб-паша. Кроме потрепанных 9-го, 10-го и 11-го корпусов, ей было придано два свежих - 5-й и 3-й. И она нанесла удар в стык 5-го Кавказского и 2-го Туркестанского корпусов у Байбурта. Вспомогательный удар наносился южнее, по шоссе Эрзинджан Эрзерум. Здесь русских потеснили, заставив отступить из Мамахатуна. А у Байбурта фланговые части двух корпусов были отброшены в разные стороны, и фронт прорван. Турки перерезали дорогу, соединяющую Трапезунд с Эрзерумом и, соответственно, 5-й Кавказский с основными силами армии, и стали продвигаться в русские тылы. Основная группировка врага нацеливалась на приморский городок Офа, между Трапезундом и Ризе. Предполагалось выйти на побережье восточнее Трапезунда, окружить 5-й Кавказский, прижать к морю и разгромить или заставить эвакуироваться. Теснили корпус и с других направлений, но укрепления, построенные по приказу Юденича, сыграли свою роль, и атаки отражались. А у г. Офа создалась опасная ситуация - части 5-го турецкого корпуса значительно углубились в расположение русских и к 1.7 находились уже в 20 км от побережья.
      Но углубляясь в прорыв и повернув с восточного направления на север, к морю, турки сами подставили Кавказской армии открытый фланг, и Юденич не преминул этим воспользоваться. По данным авиаразведки он знал, что у Байбурта, пройденного турками, они оставили для прикрытия мало войск, и приказал 2-му Туркестанскому корпусу 2.7 перейти в контрнаступление на этот город, а 1-му Кавказскому на Мамахатун. Закипели ожесточенные бои по всему фронту. На Мамахатун наступали 39-я дивизия Рябинкина, Донская и 4-я Кубанская пластунские бригады и 5-я Кавказская казачья дивизия. Встретив сильные позиции, где окопались 5 турецких полков, пехота несколько раз атаковала их, но взять никак не получалось.
      И утром 7.7 1-й Таманский казачий полк произвел блестящую атаку в конном строю - по сложнейшей горной местности, усыпанной валунами, под шквальным огнем. Командир полка Колесников приказал развернуть одну сотню в линию и идти широким наметом, "не оглядываясь", привлекая на себя весь огонь, а за ней двинуть весь полк несколькими колоннами. План удался. Турки были уже надломлены натиском пехоты и артобстрелами. Как писал очевидец, "первые лучи солнца осветили все поле боя и сверкнули на шашках казаков, выхваченных из ножен". Конница понеслась неудержимой лавиной, опережая пехотные батальоны, тоже поднявшиеся в атаку. И враг не выдержал, побежал. Было взято в плен 70 офицеров, 1500 аскеров, 2 орудия, пулеметы, огромные обозы. И баллоны с газом, которые враг собирался применить но не успел установить и подготовить. Отступившие части противника укрепились в Мамахатуне и естественной крепости кратера Губах-даг. 11.7 после жестокого боя атаками 1-го Кавказского казачьего полка был захвачен Мамахатун, а к 14.7 154-й Дербентский, 153-й Бакинский и 155-й Кавказский полки ночной атакой овладели вершиной Губах-дага.
      В это время севернее части 2-го Туркестанского корпуса также вели упорные атаки, тесня противника, и 16.7 заняли Байбурт. И турецкие планы сорвались - еще до того, как были достигнуты эти успехи, вражеское командование приостановило наступление на г. Офа, так и не взяв его, и, стремясь избежать второго Сарыкамыша, начало спешно отводить войска из намечающегося мешка. Но теперь уже и Юденич не собирался останавливаться до полного разгрома неприятеля. От Байбурта, развивая прорыв, русские части продвинулись на 25-30 км на запад и 20.7 захватили г. Гюмишхане, перехватив еще одну дорогу из Трапезунда на Эрзерум с ответвлением на Эрзинджан, угрожая этому городу с севера. 39-я дивизия 1-го Кавказского корпуса продолжала наступление на Эрзинджан с востока, со стороны Мамахатуна. А на Черноморском побережье перешел в контрнаступление и 5-й Кавказский корпус взял г. Вакси-Кебир и вышел в долину р. Кеклит-Ирмак к западу от Трапезунда.
      А Юденич приказал трем бригадам - Сибирской, 4-й пластунской и 1-й из 5-й казачьей дивизии - оставить артиллерию, взять пулеметы на вьюки и идти по тылам противника без дорог, горными тропами. 21.7 Таманский и 1-й Кавказский полки столкнулись с отступающими частями турок в Лори Дараси Долине Роз. Атаковали, но были отброшены ливнем орудийного и пулеметного огня, понеся потери. Но и противник не задержался на сильных позициях и ближайшей же ночью снялся с них, откатываясь дальше. Своим продвижением по горам казачьи бригады угрожали флангам турок, заставляя их ускорять отход, а следом, по долинам, шли пехотные части, закрепляя достигнутые рубежи. 30.7, перевалив несколько хребтов, полки 5-й казачьей вышли в 20 км западнее Эрзинджана, перерезав шоссе на Сивас, а Сибирская бригада с пластунами и 39-я дивизия в этот же день с двух сторон вошли в город. Кстати, среди наступавших войск находился и великий князь Николай Николаевич. И сразу после взятия Эрзинджана принял парад на главной площади. Как вспоминал хорунжий Ф. Елисеев, "стоя в автомобиле, великий князь проехал фронт, здоровался с каждой частью в отдельности, а потом, остановив автомобиль в каре частей, благодарил их за доблесть, труды и понесенные жертвы. Слова, сказанные им в честь государя императора, были подхвачены восторженным "ура"..."
      3-я турецкая армия опять была разгромлена наголову. Ее остатки в беспорядке отступали к Харпуту и Сивасу. Русские взяли 17 тыс. пленных. На Черноморском побережье вышли к г. Тиреболу в 70 км западнее Трапезунда, заняв удобный для обороны рубеж по р. Харшид-дараси. Продвинулись на 40 км юго-западнее Эрзинджана до селения Кемах (того самого, где год назад иттихадисты организовали место для массовой бойни армян). Была установлена связь с племенами дерсимских курдов, настроенными враждебно по отношению к туркам, и они, пользуясь материальной поддержкой русских и ослаблением турецких войск, начали готовить восстание.
      Однако к этому времени наконец-то смогла завершить переброску 2-я турецкая армия. Ее ударная группировка, насчитывавшая 74 тыс. штыков, 98 орудий и 7 тыс. курдской конницы, сосредоточилась юго-западнее Эрзерума, остальные части у Диарбекира и Харпута. И 1.8 Иззет-паша перешел в наступление. У русских здесь оборонялся один лишь 4-й Кавказский корпус, растянутый на 400 км от г. Киги до Урмии, а его стык с 1-м Кавказским корпусом прикрывала конница - 2-я Кавказская казачья дивизия ген. Абациева и 2-я бригада казаков из 5-й Кавказской. На этом стыке турки и нанесли главный удар. Отбросив кавалерийские части, прорвали фронт у Киги и Огнота, нацеливаясь на Кеприкей. Навалились и на правофланговую группу 4-го Кавказского корпуса, заставив ее отойти за реку Чорборх-дараси, а остальные силы Де Витта под угрозой обхода и под натиском с фронта вспомогательной группировки противника, наступающей от Диарбекира, оставили Битлис и Муш, отступив севернее.
      Почти параллельно турки начали и наступление в Иране против корпуса Баратова. Одновременно с ударом с фронта Халил-бей попытался произвести глубокий обход, направив сильный сводный отряд во главе с германскими офицерами севернее, на Биджар. От него требовалось перехватить дорогу Тавриз - Хамадан, прервав связь Баратова с флангом 4-го Кавказского корпуса, и выйти в тыл русских, обороняющихся между Керманшахом и Хамаданом. Но отряд этой задачи не выполнил. Он дошел только до Синнаха (Сенендедж) на полпути к Биджару, и наткнулся на выдвинутую сюда русскую кавалерию. Для обеих сторон встреча стала неожиданной, и после короткого боя разошлись в разные стороны. Русских здесь было немного, и они не атаковали. Но и германо-турецкий отряд почувствовал себя неуютно, не зная сил противника. Тоже не решился атаковать и отошел к главным силам в Керманшах. Дальнейшее наступление турок вылилось в упорные лобовые бои.
      А на фронте Кавказской армии, к северу от Муша и Битлиса, шло ожесточенное сражение. К 11.8 на левом фланге соединения 4-го Кавказского корпуса смогли остановить продвижение турок и начали контратаками постепенно теснить их обратно. Но на направлении главного удара наступления турки продолжали углубляться, прорвались в долины р. Меграрет-Су и Аракса, вышли к г. Хнысу. Положение стало опасным - перед неприятелем оказались открыты пути с юга и на Эрзерум, где располагался штаб армии, тыловые склады и учреждения, и на Кеприкей, с угрозой перерезать дорогу в российское Закавказье. Но решающим образом сказалось предшествующее поражение противника и падение Эрзинджана. Вместо комбинированного удара на Кеприкей с севера и с юга наносился только один. 3-я армия помочь ему уже не могла. А Юденич получил возможность манипулировать имеющимися войсками, перебрасывая их с правого крыла на левое. Из армейского резерва он выдвинул на направление прорыва 5-ю Кавказскую стрелковую дивизию и другие части, создав ударную группу из двух отрядов - генерала Дубинского, у которого было 18 батальонов, и Николаева - из 10 батальонов, 8 ополченских дружин и 9 сотен конницы. Они подчинялись непосредственно командарму, и им предписывалось нанести контрудар во фланг наступающей турецкой группировке, в направлении на Огнот и Чолик. Для поддержки наступления привлекалась и 4-я Кавказская стрелковая дивизия Воробьева. Одновременно был отдан приказ об активизации действий 4-му Кавказскому корпусу.
      Контрнаступление началось 24.8, но результатов не дало. У турок на этом участке все равно оставалось значительное превосходство - 82 батальона против 58 русских. Отряд Дубинского встретил упорное сопротивление, а потом противник, быстро произведя перегруппировку, обрушил на него вдвое превосходящий кулак, отбросил и сам перешел в атаки, захватывая новые рубежи. Николаеву с большим трудом удалось поддержать отступающие войска Дубинского и приостановить врага. Но на восточном фланге турецкого прорыва дело пошло более успешно. Здесь части Де Витта 24 - 25.8 штурмом овладели городом Муш и отбросили турок к хребту Куртин-даг, захватив много пленных. 27.8 отбили Битлис, разгромив оборонявшие его части и вбив клин в турецкий фронт - отчлененная фланговая группировка вынуждена была отступать не на запад, а на юг, к Мосулу. Что заставило турецкое командование метаться и перераспределять войска, снимая их с главного направления.
      Юденич тоже перераспределял войска, снимая их из района Эрзинджана. Отсюда в эпицентр сражения перебрасывались Сибирская казачья бригада, 2-я и 4-я Кубанские пластунские бригады, части 5-й казачьей дивизии. Другие соединения от Эрзинджана поворачивались на юг, на Бингель. 28.8 началось второе контрнаступление русских. Сперва были одержаны успехи. Атакующие прорвались к Огноту, взяли 340 пленных и несколько пулеметов. Но турецкое командование проявило редкое упорство - собрало все, что могло, и бросило войска в третье наступление. Турки понесли в лобовых встречных атаках огромные потери, но опять сумели не только остановить, а опрокинуть русские части и прорвать фронт. Ситуация стала критической, поскольку резервы Юденича были израсходованы. Но и турки находились в незавидном положении развивать прорыв им было уже нечем. Их части страшно поредели, были совершенно измотаны в непрерывных боях. А к русским подтягивались соединения с других участков. 4-я пластунская бригада ген. Крутеня, снятая с Сивасского направления, сделала невозможное - форсированными маршами за 5-6 переходов преодолела 200 км и с ходу вступила в бой в районе Киги. В пользу русских складывалось положение и на флангах. 4-й Кавказский корпус одолевал противника в тяжелых боях у Муша - здесь обозначилось продвижение на запад, на Бингель. А с севера туда же, навстречу им перенацелились войска 1-го Кавказского корпуса ген. Калитина.
      И турки "сломались". Юденич, верно уловив этот момент, бросил собранную под Огнотом группировку в третье контрнаступление, и его противник уже не выдержал. Фронт 2-й вражеской армии стал разваливаться. Разрозненные и перемешавшиеся между собой остатки ее дивизий стали откатываться назад, полностью очистив занятые районы. Русские устремились в преследование, добивая их. И боевые действия переместились в горы Бингель-даг и Кызыл-Чубук, где противник смог зацепиться на перевалах и пытался остановить части Кавказской армии, угрожающие уже Харпуту и Диарбекиру. Здесь тоже разыгрались жестокие схватки, но противоборствующие стороны "развела" сама природа. Неожиданно рано, в середине сентября, в горах вдруг выпал снег и ударили морозы. Войска не были готовы к зиме - и турки, и русские сражались в летнем обмундировании. И Юденич 20.9 прекратил наступление, отведя полки в долины. Из соединений, собранных для Огнотской операции, был сформирован 6-й Кавказский корпус под командованием Дмитрия Константиновича Абациева - и занял позиции между 1-м и 4-м Кавказскими корпусами, прочно прикрыв это направление. Сражение завершилось полным разгромом 2-й турецкой армии, она потеряла убитыми, ранеными и пленными около 60 тыс. чел. Русские потери были тоже немалые - 21 тыс. Фронт замер западнее Трапезунда, Эрзинджана, потом поворачивал на восток, проходя южнее Муша, Битлиса и озера Ван. В результате кампаний 1915-1916 гг. Кавказская армия продвинулась на 250-300 км, заняла всю Турецкую Армению и часть Курдистана - территорию, превышающую современные Грузию, Армению и Азербайджан, вместе взятые.
      Безуспешным оказалось и второе турецкое наступление на Суэц. В Сирии и Аравии иттихадисты сосредоточили 12 дивизий против 4 британских. Но оказалось, что англичане возвели для защиты канала сильные укрепления причем сделали это весьма "оригинальным" способом. Полиция просто хватала египетских крестьян, съезжавшихся на базар, и отправляла на оборонительные работы. И турецкие атаки с помощью корабельной артиллерии были отражены. К тому же англичане позаботились, чтобы отвлечь значительную часть сил противника. Через ученого-археолога, а попутно шпиона Т.Э. Лоуренса британское разведывательное "Бюро по арабским делам" установило контакты с шерифом (духовным правителем) Мекки Хусейном бен Али. И Англия сумела поднять на восстание арабов Гиджаса - равнины Аравийского полуострова, прилегающей к Красному морю, пообещав им независимость.(И заведомо обманув, поскольку в соглашении Сайкса - Пико уже поделила Ближний Восток с французами. А когда Хусейн бен Али, возглавив восстание, провозгласил было себя "королем арабов", его сразу же тормознули, признав только "королем Гиджаса" - ведь британцы одновременно заигрывали и с его врагом Ибн Саудом, эмиром Неджда и лидером ваххабитов). Но обманы вскрылись уже после войны, а пока выступление арабов очень помогло западным державам, связав турок на Ближнем Востоке по рукам и ногам.
      Ну а угрожающая ситуация на Черном море озаботила Ставку, и было решено сменить командующего флотом. Им стал А.В. Колчак, уже выдвинувшийся своими делами в ряд блестящих флотоводцев. Была еще одна причина, по которой выбор остановили на нем - его опыт в высаживании десантов под Ригой. В связи с готовящимся вступлением в войну Румынии и победами на Кавказе Ставка начала планировать на весну 1917 г. Босфорскую операцию удар по Константинополю, чтобы окончательно сломить Турцию. Она предполагалась в двух вариантах - либо наступлением через Болгарию при поддержке с моря, либо десантом. Колчак по дороге с Балтики заехал в Могилев, где был принят Алексеевым и Николаем II. Его проинструктировали о делах с Румынией и поставили задачи, ближайшую - обезопасить морские коммуникации, а на будущее - подготовка к удару на Босфор. Алексеев пояснил, что выбор Колчака - это общее мнение, и по своим личным качествам он может выполнить операцию успешнее, чем кто-либо другой. И выяснилось, что сам Колчак, еще будучи на Балтике, обдумывал возможности десанта на Босфор и изучал ошибки, допущенные союзниками в Дарданеллах, чтобы их избежать.
      Самый молодой из командующих флотами (ему было 42 года) прибыл в Севастополь 6 (19).7, и когда принимал дела у Эбергарда, получилось так, что сразу же вскрылось, почему не удается перехватить немцев - вечером вдруг поступило сообщение разведки, что из Босфора вышел "Бреслау" в неизвестном направлении. Колчак хотел немедленно выйти в море силами флота, но выяснилось, что ночной выход вообще не организован, фарватеры не протралены. И если начать тралить на рассвете, то можно выйти лишь в 9 часов утра. Колчак тотчас дал приказ начальнику охраны Севастопольских рейдов заняться организацией ночных выходов с базы - и чтобы такая система действовала уже через двое суток. А утром все же вывел корабли, подняв свой флаг на "Императрице Марии". И около 16 часов настиг "Бреслау", шедший к берегам Кавказа. С 90 кабельтовых открыли огонь, и первым же залпом добились попаданий в немецкий крейсер, который выпустил дымовую завесу и кинулся наутек. Хотя скорость у него была выше, Колчак преследовал его до вечера - для острастки.
      А потом командующий решил вообще отказаться от оборонительной тактики. Распорядился не сидеть в портах за минными заграждениями, уступив море противнику, а самим атаковать и блокировать врага на его базах. Прежние шаблоны и инструкции он отмел. На возражения, что немцы и турки все равно вытралят мины, приказал ставить столько мин, чтобы не успевали тралить. Приспособить для этого мелкосидящие суда, чтобы без риска подорваться повторно минировать места собственных полей. И ставить заграждения не дальше 5 миль от берега, чтобы не лишать себя возможности бомбардировать этот берег артиллерией тяжелых кораблей. Весь флот разделить на 2 или 3 группы, одна из которых должна постоянно находиться в море, наблюдая за противником. И Босфор буквально завалили минами, а вдоль турецких берегов теперь непрестанно курсировали миноносцы. Немцы свидетельствовали: "Постановка русскими морскими силами мин перед Босфором производилась мастерски". Или: "Летом 1916 г. русские поставили приблизительно 1800-2000 мин. Для этого они пользовались ночами, так как только ночью можно было подойти к берегу, и новые мины ложились так близко к старым, что можно было только удивляться той ловкости и уверенности, с которыми русские сами избегали своих собственных раньше поставленных мин". Цифра названа точно было поставлено 2 тыс. мин.
      Колчак организовал и операцию против Варны. На разведку отправилась подлодка "Тюлень", потом в охранении линкоров 2 гидрокрейсера (авианосца) подошли к кромке вражеского минного поля, и самолеты нанесли бомбовый удар по порту. А за ними к берегу двинулся подводный минный заградитель "Краб" в сопровождении миноносца "Заветный". Но их обнаружила вражеская авиация, и они вынуждены были отойти в румынские воды. 28.8 повторили попытку подойти к Варне - на "Крабе" выявилась неисправность в двигателях, и его в район операции вел на буксире миноносец "Гневный". Их опять заметили, налетели самолеты противника и начали бомбить. "Гневный" отстрелялся от их атак из орудий пулеметов, но фактор скрытности был утрачен, и русские корабли снова ушли. Лишь 1.9, с третьей попытки, тот же миноносец вывел "Краб" к Варне, и субмарина, погрузившись, произвела постановку заграждения. Тоже не совсем удачно - из-за неполадок вышли мины только с одного борта, 30 из 60. Но в ближайшие дни на них подорвались 2 болгарских эсминца и сторожевик.
      По береговым объектам наносились артиллерийские, авиационные удары, и Колчак таил надежду помериться силами с "Гебеном" и другими вражескими кораблями в открытом бою. Об одном из своих "визитов" к неприятелю он писал: "День ясный, солнечный, штиль, мгла по горизонту. Гидрокрейсера продолжают операции у Босфора - я прикрываю их на случай выхода турецкого флота. Конечно, вылетели неприятельские гидропланы и появились подлодки. Пришлось носиться полным ходом и переменными курсами. Подлодки с точки зрения линейного корабля - большая гадость; на миноносце - дело другое... Неприятельские аэропланы атаковали несколько раз гидрокрейсера, но близко к нам не подлетали. К вечеру только закончили операцию; результата пока не знаю, но погиб у нас один аппарат с двумя летчиками. Возвращаюсь в Севастополь. Ночь очень темная. Без звезд, но тихая, без волн. За два дня работы все устали, и чувствуется какое-то разочарование. Нет, Сушон меня решительно не любит, и если он два дня не выходил, когда мы держались в виду Босфора, то уж не знаю, что ему надобно". Но боя с линейными силами немцы не принимали. А вскоре "Гебен" подорвался на мине - в третий раз, и капитально. Надолго вышел из строя. Погибли на минах и 6 вражеских подводных лодок. Оставшиеся корабли уже не рисковали выходить и прятались в своих портах. Черное море стало безраздельно русским.
      Бои в Иране продолжались до глубокой осени. Но и на этом фронте успехи Центральных Держав оказались скромными. Германская миссия в Афганистане окончилась неудачей, эмир вступать в войну остерегся. И в Персии ожидаемой поддержки турки не получили. Большинство населения относилось к ним враждебно. А если иранские бандиты порой обстреливали русских, то с таким же успехом они обстреливали и турок - просто так, от нечего делать. Дивизия, которую персидский маршал Низам-эс-Салтан якобы сформировал в Керманшахе, как выяснилось, представляла собой лишь 300 - 400 оборванцев, навербованных по базарам и думающих лишь о том, как бы пожрать на халяву, получить денег - если дадут, и сбежать. Сам же Низам откровенно мошенничал с единственной целью выманить побольше средств на свою "армию". Хотя в итоге тоже остался с носом. Караван с германским золотом, отправленный ему из Багдада, до Керманшаха не дошел. Возле пограничного Ханэкина на него напали разбойники и разграбили. Правда, имелись все основания подозревать, что они действовали по наводке или даже под руководством местного турецкого коменданта, которого неосторожно предупредили об особом характере груза. Но концов так и не нашли.
      Халил-бею оставалось наступать лишь в расчете на собственные силы. Они тоже были немалыми, но если турецкие пехотные дивизии превосходили русских в ударной силе, то корпус Баратова состоял, в основном, из конницы, и превосходил противника в маневренности. И, отступая при фронтальных ударах, производил смелые демонстрации и диверсии на вражеских флангах, тревожа турок с разных направлений и угрожая охватами. К тому же Баратов имел относительно прочный тыл, закупая продукты и фураж у шахского правительства. Туркам же в краю, уже несколько раз разоренном войной, даже продовольствие приходилось везти караванами из Багдада, за сотни километров. А по мере углубления в Персию коммуникации все больше растягивались. В результате Халил-бей сумел продвинуться на 200 км и взять г. Хамадан. Но дальше части Баратова заняли хорошие позиции у г. Сурджана по притокам р. Карачай и к Тегерану турок не пустили, отбив все атаки.
      А когда стабилизировалось положение под Огнотом и Мушем, для помощи Баратову командование стало перебрасывать дополнительные контингенты. Его корпус был усилен 3-й Кубанской казачьей дивизией. А в Западный Иран были направлены 4-я Кавказская казачья дивизия Филимонова, 2-я и 3-я Забайкальские бригады. И на их базе сформировался еще один корпус - 7-й Кавказский, который возглавил генерал-лейтенант Ф.Г. Чернозубов. Он занял позиции от турецкой границы до г. Хиссара и прикрыл промежуток между флангами армии Юденича и корпуса Баратова. Турецкие планы прорыва через Иран оказались похороненными. Впрочем, некоторым участникам этого наступления все же суждено было добраться до вожделенного российского Кавказа. Но гораздо позже. Например, германский капитан Эрвин Мак, командовавший у Халил-бея саперными частями, дошел до Северного Кавказа в 1942 г., будучи уже командиром танковой дивизии. Там он и остался, найдя свою погибель.
      60. КОВЕЛЬ И СТАНИСЛАВ
      Есть такая профессия - Родину защищать...
      Из к/ф "Офицеры"
      В июле получил новое назначение ген. Куропаткин - генерал-губернатором Туркестана, где в это время вспыхнуло восстание. Хотя Российскую империю недоброжелатели называли "тюрьмой народов", но при этом затушевывался факт, что многие народы, входившие в ее состав, при равных с русскими правах пользовались разными льготами в плане обязанностей. Финны жили по собственным законам, представители северокавказских и среднеазиатских национальностей, мирно существуя под защитой царских армий, сами призыву на службу не подлежали. Но в связи с масштабами фронтов и коммуникаций Первой мировой возникла ситуация, когда значительная доля мужчин "призывных" национальностей отвлекалась в нестроевую сферу. При составе действующей армии в 2 млн. еще 3,5 млн. солдат было занято на транспорте, складах, в обозах, пекарнях, лазаретах и т. п. И вдобавок 3 млн. на строительстве дорог и оборонительных сооружений (они не считались военными). Поэтому правительство решило провести мобилизацию казахов - не в армию, а на тыловые работы, чтобы оттуда высвободить пополнения для армии.
      Среди казахов давно уже действовали пантюркистские агитаторы, и их пропаганда находила почву среди местных баев, чьи феодальные права вытворять все, что угодно, урезала российская власть. И попытка мобилизации стала удобным поводом для возбуждения мятежа. Дескать, нарушены условия, на которых заключался договор о вхождении в Россию! Но даже отмена распоряжения о призыве (в итоге на тыловые работы стали нанимать китайцев) результатов не дала. Восстание приняло антирусский характер. Казахи взялись резать крестьян-переселенцев, не щадя ни баб, ни детей - благо многие мужики на фронте. И царь вспомнил Куропаткина, некогда воевавшего в Туркестане. Войск у нового генерал-губернатора почти не было, несколько гарнизонных рот и казаки старших возрастов из семиреченских и сибирских станиц. Но Куропаткин сумел подавить восстание быстро и решительно. Он приказал выдать оружие самим крестьянам - винтовок уже хватало. И мятежники получили такой отпор, что войскам пришлось защищать уже не крестьян от них, а казахов от разъяренных поселенцев. Повстанцы запросили пощады и принесли повинную, а те их вожди, которые успели натворить кровавых дел и боялись наказания, откочевали со своими родами в Китай.
      На посту главнокомандующего Северным фронтом Куропаткина сменил молодой, талантливый военачальник Василий Иосифович Гурко. Он повел здесь более активные действия, 16.7 предпринял частную наступательную операцию под Ригой, его поддержал Эверт, нанеся еще один удар у Барановичей. В обоих случаях войска имели некоторые успехи, поскольку немцы вели переброски на Волынь. Удалось взять первые траншеи. Но по решению Ставки операции были прекращены. За этими фронтами оставлялась лишь задача удерживать против себя и отвлекать противника, а главные усилия переносились на Юго-Западный. Сюда передавалась значительная часть дефицитной тяжелой артиллерии, гвардейский отряд (2 пехотных и кавалерийский гвардейские корпуса). Из гвардии и 2 армейских корпусов создавалась новая, Особая армия (Особая чтобы не была 13-й). Она вводилась в боевые порядки между 3-й и 8-й. Эти три армии составляли ударную группировку. 3-я должна была наступать на Ковель с северо-востока, Особая - с юго-востока, 8-я помогала им ударом на Владимир-Волынский. Общая численность группировки составляла 247 тыс. против нее у врага было 114 тыс. Активные действия предусматривались и для других армий Брусилова. 11-я, усиленная 8-м корпусом из состава 8-й и имевшая 163 тыс. бойцов против 131, наступала на Броды и Львов. 7-я (157 тыс. против 87) - на Монастыриску, 9-я, выдвинувшаяся вперед и насчитывавшая 144 тыс. против 89, поворачивала на север, на Станислав (Ивано-Франковск).
      Но сосредоточение ударной группировки было обнаружено немцами, они наращивали оборону. Ковель превращали в настоящую крепость. На окраинах устраивались бетонированные площадки для крупнокалиберных орудий, к ним подводились узкоколейки для подачи снарядов. Усиливались позиции на р. Стоход. Дороги минировались на большую глубину, дефиле между болотами простреливались перекрестным огнем. Перед окопами кроме обычной колючей проволоки устанавливались специальные сетки, чтобы отскакивали ручные гранаты. Наступление было назначено на 23.7, но пошли сильные дожди, и его перенесли на 5 дней - противник получил дополнительное время на подготовку. 11-я армия начала раньше. Чтобы выровнять фронт и занять более удобные исходные рубежи, Сахаров предпринял ночную атаку 24.7, и она оказалась успешной, взяли вражеские окопы, захватили 11 тыс. пленных. И армия начала с боями продвигаться дальше, овладела городом Радзивиллов.
      А главная группировка после массированной артподготовки пошла на прорыв 28.7. Противник упорно сопротивлялся. Атаки сменялись контратаками. Особая армия одержала победу у местечек Селец и Трыстень, 8-я одолела врага у Кошева и взяла г. Торчин. Было захвачено 17 тыс пленных, 86 орудий. Родзянко, посетивший в эти дни фронт, вспоминал: "В Торчине увидели огромное количество трофеев: груды ручных гранат и снарядов и ряды орудий разных калибров. Тяжелые орудия были взяты целым парком и их тотчас же повернули и обстреляли бежавшего неприятеля". Доблесть русские войска проявили чрезвычайную - так, за Трыстеньский бой только в лейб-гвардии Кексгольмском полку 10 чел. были награждены Георгиевскими крестами, трое офицеров - Георгиевским оружием. А в составе 3-го Лейб-гвардии стрелкового полка получил боевое крещение будущий знаменитый командарм П.И. Батов - в то время командир отделения. Он так описывал свою первую атаку: "Не знаю, каким усилием воли я заставил себя перевалиться через бруствер окопа. Вскочил на ноги, винтовку - наперевес и бросился вперед... Очнулся, когда бывалый солдат положил мне на плечо руку и сказал: "Господин отделенный командир, будет! Атака-то кончилась". В результате трехдневных жесточайших боев армии продвинулись на 10 км и вышли к р. Стоход уже не только в нижнем, но и в верхнем ее течении. Людендорф писал: "Восточный фронт опять переживал тяжелые дни".
      Но дальнейшие попытки штурмовать германские позиции отражались с большими потерями, и основной урон понесла гвардия - 33 тыс. чел. В этой операции проявились и лучшие, и одновременно худшие ее стороны. Командующий Особой армией Безобразов был в большей степени придворным, чем военачальником, участвовал в боевых действиях лишь в далекой юности. Начальник артиллерии герцог Мекленбург-Шверинский, командиры корпусов великий князь Павел Александрович и ген. Раух были храбрыми солдатами, но никудышными полководцами. Такой подготовки, как "старые" брусиловские армии, гвардия не знала. Она воевала по старинке, на первое место ставя именно доблесть, а не умение. Артиллерия била по площадям, даже не до конца разрушая проволочные заграждения. Саперные работы велись плохо. И пехота бросалась в отчаянные лобовые атаки - побеждала, одолевала... но в очень поредевшем составе. Каледин хватался за голову. Говорил: "Нельзя же так безумно жертвовать людьми, и какими людьми!" - и был уверен: "Дали бы мне гвардию, я бы взял Ковель". Брусилов тоже неоднократно докладывал о плохом командовании Алексееву, но ни тот, ни другой ничего не могли сделать назначения и перемещения в гвардии осуществлял лично царь. А он об указанных начальниках был хорошего мнения.
      Впрочем, сказывалось и то, что гвардия, понеся большие потери в боях 15-го, долгое время находилась в резерве и в значительной мере состояла из новобранцев. Родзянко после посещения лазаретов отмечал: "Везде работали самоотверженно, но принимать всех не успевали - не хватало мест. Привозили исключительно из гвардейских частей: чудный, молодой, рослый народ из последних пополнений... Мне помнится такой разговор в одном из лазаретов Красного Креста, который мне приходилось ревизовать. В нем, в палате, находилось около 60 тяжелораненых. В этой палате была молодежь, цветущая, крепкая и сильная. Ранения были чрезвычайно тяжелы и, тем не менее, настроение было превосходное, бодрое и жизнерадостное. Один из раненых, старший унтер-офицер того же полка, кажется, если память мне не изменяет, лейб-гвардии Финляндского, участник Японской кампании, полный Георгиевский кавалер, обратился ко мне со следующими словами: "Господин Председатель, внушите этой молодежи, что так сражаться, как они сражаются, нельзя. Я опытный вояка, проделал Японскую кампанию, не выходил из строя за все время этой войны - эта молодежь просто сумасшедшая, они без разбору лезут в самый огонь без надобности, при малейшем приказе идти в атаку идут на неприятельские проволочные заграждения без оглядки и без разума и гибнут совершенно напрасно и зря". На это молодые солдаты с насмешкой отвечали: "Ты старый, а мы молодые и смелые".
      И форсировать Стоход не удалось. Немцы, подтянув резервы, начали сильные контратаки. К тому же они собрали под Ковель огромное количество авиации. Летали эскадрильями по 10 - 20 машин, полностью захватив господство в воздухе, не позволяли вести ни разведку, ни корректировку огня, наносили массированные штурмовые удары, расстреливая с воздуха русскую пехоту, когда она поднималась в атаки. Наступление застопорилось. Но на участках других армий оно развивалось куда более успешно. Тут как раз и сказалась разница в уровне командования, в подготовке войск. Сказалось и то, что основное внимание противника было приковано к Ковелю. И если в июне и начале июля основные победы одерживались на флангах Юго-Западного фронта, а центр его продвинулся незначительно, то теперь последовали победы на центральном участке. 28.7 11-я армия, углубляя прорыв, взяла важный стратегический узел - г. Броды. 7-я армия сперва была опять остановлена контратаками. А 9-я сбила врага на Станиславском направлении и отбросила на 15 км, захватив 8 тыс. пленных и 33 орудия. Австрийцы попытались нанести ей удар по левому флангу с карпатских перевалов, но Лечицкий вовремя разгадал их маневр, выдвинув на опасное направление свои резервы, разгромил врага, и, преследуя его, части 9-й армии форсировали р. Серет.
      На Западном и Северном фронтах царило затишье. Впрочем, относительное. Шли перестрелки, взаимные артналеты, поиски разведчиков, воздушные бои. Кстати, стоит отметить, что под Ковелем был единственный за всю войну случай, когда немцам путем максимальной концентрации самолетов удалось временно завоевать господство в воздухе. Русские летчики им не уступали. О действиях отечественной авиации в Первую мировую написано довольно мало, но объем этой работы позволяет привести лишь несколько примеров. Скажем, термин "ас" родился на Западе - так называли пилотов, сбивших 5 и более вражеских машин. Но и в России имелось 26 асов. Самым знаменитым был капитан Александр Александрович Казаков, его называли "асом из асов" - он сбил 32 самолета (погиб в гражданскую). Петр Маринович - 22, Иван Смирнов и Виктор Федоров - по 20, Василий Янченко - 16, Михаил Сафонов, Борис Сергиевский и Эдуард Томсон - по 11, Федор Зверев, Георгий Шереметьевский и Иван Орлов - по 10.
      Одним из первых теоретиков (и блестящих практиков) воздушного боя стал капитан Евграф Николаевич Крутень. Маршал авиации С.А. Красовский, служивший тогда начальником радиотелеграфного отделения в 25-м авиатотряде, в своих мемуарах сравнивал его с Покрышкиным и описывал так: "Крутень был худ, подобран, в глазах блеск. Казалось, он весь был устремлен вперед и только ждал команды на вылет". Он был инициатором создания специальных истребительных отрядов весной 1916 г. и командовал первым из них. Разработал свыше 20 способов воздушной атаки - в одиночном бою, парами и группами, стал автором 9 работ по авиационным вопросам. А молодых пилотов учил: "Воздушный бой - это борьба за "мертвый конус". Если я первым залез в "мертвый конус" противника (т.е. зашел в хвост) и хорошо стрельнул - враг должен падать". В качестве истребителя он провоевал меньше года (погиб весной 17-го) и за это время успел уничтожить 17 неприятельских самолетов.
      Заслуженной славой пользовалась семья авиаторов Прокофьевых. Отец, в прошлом артист оперетты (игравший под псевдонимом Северский), был бомбардировщиком, старший сын Жорж - испытателем и инструктором, а младший Александр - морским истребителем и асом, одержавшим немало побед. Но при неудачной посадке у него взорвалась бомба на подвеске, и он потерял ногу. Однако научился летать с протезом и все так же сбивал немцев - на его счету было 13 самолетов (в эмиграции стал авиаконструктором, советником президента США). Предварили подвиг Маресьева и два других летчика Первой мировой - поручик Карпович и корнет Юрий Гильшер. Прекрасным истребителем считался кавалер ордена Св. Георгия Е.К. Стоман - он одержал 3 победы, но очень трудных, ему попадались неприятельские "асы". Причем перед каждым вылетом он имел обыкновение жаловаться своему механику: "Собьют, чувствую собьют". А возвращаясь с победой, будто оправдывался: "Повезло..." Впоследствии он стал ведущим инженером в КБ Туполева и, готовя АНТ-25 Чкалова к перелету через Северный полюс, по воспоминаниям современников, сетовал: "Завалится, чувствую - завалится..." Всего же за время войны русские летчики уничтожили свыше 2000 самолетов и 3000 пилотов противника.
      Что касается бомбардировочной авиации, то в прошлых главах уже рассказывалось о делах первого ее командира Г.Г. Горшкова (расстрелян чекистами в 1919 г.). Знаменитыми бомбардировщиками были Е.В. Руднев (впоследствии эмигрировал), Н.Н. Данилевский, А.М. Костенчик - в апреле 16-го при бомбардировке станции Даудевас в его "Илью Муромца" было два прямых попадания вражеских снарядов. Но он, будучи контуженным и тяжело раненным, сделал еще круг, сбросив остаток бомб, а потом стал терять сознание. Его штурман сумел посадить машину, в ней насчитали 70 пробоин. Но все члены экипажа остались живы...
      Между прочим, нередко встречающиеся утверждения, будто до революции у России не было своей авиационной промышленности и почти все самолеты были иностранными, весьма некорректны. Они были такими же иностранными, как пулемет "максим", поскольку большинство "фарманов", "вуазенов", "ньюпоров", "моранов", действовавших на русском фронте, выпускались по лицензиям отечественными заводами - "Руссо-Балт", "Дукс", Щетинина, Антре и др. Но были и свои оригинальные конструкции - тот же "Илья Муромец", бомбардировщик "Святогор", истребители "РБВЗ-С-16", "РБВЗ-С-20" гидропланы Григоровича, разведчик "Лебедь-12". И если в 1915 г. в авиапромышленности произощел спад из-за нехватки привозных деталей и запчастей, то к осени 1916 г. он был преодолен, на фронте имелось уже около 600 самолетов. Во время Первой мировой в России непрерывно велось не только производство авиатехники, но и ее усовершенствование, разработка, испытания. Так, при Московском Высшем техническом училище действовал кружок воздухоплавания профессора Н.Е. Жуковского, и в его работе принимали участие такие знаменитые в будущем конструкторы, как Андрей Туполев, Владимир Петляков, Борис Стечкин, Павел Сухой (потом ушел на фронт, служил прапорщиком в артиллерии). А в Гатчинской школе в октябре 16-го капитан К.К. Арцеулов (сбивший в боях 18 вражеских самолетов), впервые в мире ввел "ньюпор" в преднамеренный штопор - и вывел в горизонтальный полет, одержав победу над "злым демоном", каковым считался штопор до этого времени (впоследствии Арцеулов стал одним из ведущих советских конструкторов и испытателей планеров).
      Но вернемся к событиям на Юго-Западном фронте. Огромными потерями и плохим руководством начали возмущаться сами гвардейские офицеры - а они были людьми со связями. Об этом же написал Брусилову Родзянко после посещения фронта. А главнокомандующий препроводил его письмо в Ставку с приложением своего рапорта. И лишь тогда Безобразов, его начштаба Игнатьев и ряд других начальников были сняты, командовать Особой армией назначили Гурко. 8.8 Юго-Западный фронт нанес повторный общий удар. Два дня Особая и 3-я армии вели тяжелые бои на Стоходе, потеряли 20 тыс. чел., но прорвать германскую оборону и теперь не смогли, она была укреплена более чем основательно. Причем когда Гурко предложил перемирие, чтобы вынести с поля боя убитых, германское командование отказалось. Сочло, что смрад разлагающихся тел будет дополнительной преградой для русских - хотя и немцев, полегших в контратаках, лежало там предостаточно. С 12.8 Особая и 3-я армии были переданы в состав Западного фронта - ожидалось вступление в войну Румынии, и от Брусилова теперь требовали больше внимания уделять левому флангу. Правда, задача наступления на Ковель за этими армиями сохранялась, но Эверт в общем-то правильно оценил обстановку, понял, что без новой крупномасштабной подготовки прорыв тут уже не получится и отложил штурм, а позже добился его отмены.
      Зато на участках других армий августовское наступление ознаменовалось новой крупной победой. В результате предшествующих операций линия фронта образовала огромную дугу напротив 7-й армии, которая в течение лета так и не смогла продвинуться. Этим и воспользовался Брусилов и после перегруппировки приказал нанести два удара - левым флангом 7-й совместно с правым флангом 9-й, и правым флангом 7-й совместно с левым флангом 11-й. Успех был полный. Сперва прорыв осуществили войска Лечицкого, которые после артобстрела и химической атаки нанесли поражение противнику у с. Тысменица, взяв 8 тыс. пленных. А 9.8 перешел в наступление и смежный с ними фланг Щербачева и тоже опрокинул врага на р. Коропец. Второй удар развивался севернее. Разгромив австро-германцев, части Сахарова и Щербачева взяли г. Зборов. А мощные позиции против центра 7-й армии немцам пришлось оставить почти без боя - их обходили с северо-запада и юго-запада. Противник стал спешно выводить войска из образовавшегося "котла", бросив понастроенные фортификации, часть тяжелой артиллерии, огромные запасы снарядов и имущества. 7-я армия, преследуя врага, взяла г. Монастыриску и продвинулась на запад на 40-50 км.
      Чтобы сдержать наступление русских, австро-германское командование перебрасывало в Галицию все, что можно. Тут вдруг обнаружились даже 2 турецких дивизии. Но, затыкая дыры, противник вводил в бой новые соединения разрозненно, и их били по очереди. И турок тоже разгромили. Они потеряли в Галиции 35 тыс. - то бишь от их дивизий почти ничего не осталось. 11.8 части Лечицкого взяли Станислав, а 15.8 - Яблоницу, прорвавшись в Карпаты. На этом, собственно, летние наступательные операции Юго-Западного фронта должны были закончиться. Была занята территория в 25 тыс. кв. км, захвачено 581 орудие, 1795 пулеметов, 448 минометов и бомбометов, потери противника достигли 1,5 млн. чел - из них в плен попали 8924 офицера и 450 тыс. солдат. Но дальше наступление уже выдохлось, войска крайне устали, понесли потери, в дивизиях насчитывалась половина штатного состава. Боевые порядки и коммуникации растянулись, тыловое хозяйство расстроилось. Войска стали закрепляться на достигнутых рубежах...
      И именно в этот момент выступила Румыния! В самый что ни на есть неподходящий! Впрочем, стратеги Бухареста, похоже, руководствовались самой примитивной логикой - чем больше австрийцев побьют русские, тем легче будет побеждать. А когда увидели, что русские не в состоянии еще сильнее измочалить врага - значит, пора! Весьма своеобразной была и логика Жоффра узнав о вступлении Румынии в войну, он восторженно провозгласил: "Ради этого ничего не жаль!" Ну как же - 600 тыс. солдат!... Вот только армия Румынии была, наверное, наихудшей в Европе. Командование понятия не имело об управлении войсками, элементарных правилах стратегии и тактики, тыловом обеспечении. Не только офицеры не знали своих солдат, но порой и солдаты своих офицеров - в казармах и на плацах те бывали редко, считая это для себя чуть ли не унизительным. Румынские офицеры вообще представляли собой своеобразное зрелище, впечатлявшее современников. Щеголяли в корсетах, напудренные, с подкрашенными губами и подведенными глазами, поголовно играли на скрипках и чуть ли не напоказ выставляли нетрадиционную сексуальную ориентацию.
      Артиллерия была допотопной, ее возили на волах. А командовали ею так умело, что ставили батареи в затылок друг дружке, и те не могли стрелять. Но практические стрельбы в румынской армии почти и не проводились - берегли боеприпасы. Отчего те приходили в негодность. Деньги же, предназначенные на новые боеприпасы, расхищались - и списывались на проведенные стрельбы. Пулеметы имелись - 800 на всю армию. Но пользоваться ими не умели и возили в обозах. Ружей, снарядов, даже обмундирования и обуви не хватало. Или тоже разворовывали и сбывали "налево". Шанцевого инструмента в частях не было в принципе, и окапываться солдат не учили. О полевой связи румынские командиры не знали. А к армейским линиям связи запросто подключались частные лица - за взятку. Захотелось помещику телефон заиметь, а в соседний гарнизон кабель тянут... А железнодорожники за взятку могли отцепить от воинского эшелона вагон с полковым имуществом и подцепить попутный груз какого-нибудь дельца. Тем более, что офицеры со своими эшелонами не ездили, перемещаясь только в вагонах I и II класса. Вот такую союзницу и сосватали французы России.
      Для того, чтобы помочь этой союзнице прикрыть ее южную границу был отправлен в Добруджу отдельный корпус Зайончковского. Точнее, почти 2 корпуса, поскольку ему придали еще кавалерийскую дивизию и Сербскую сформированную из пленных славян. Но каково же было удивление русских, когда обнаружилось, что сами румыны оставили в Добрудже всего... 1 дивизию и гарнизоны крепостей. Понадеявшись на "хитрый" сепаратный договор с Болгарией и на русских. А основная часть их армии, 400 тыс. штыков и сабель, 28.8 начала вторжение в Трансильванию. И Юго-Западному фронту снова пришлось перейти в наступление - чтобы поддержать румын. 31.8 8-я, 11-я, 7-я и 9-я армии возобновили атаки.
      Однако дальнейшие события стали развиваться не так, как виделось румынскому командованию. Болгария, конечно, не преминула рассчитаться за удар в спину в 1913 г. И уже с 4.9 с ее территории самолеты начали бомбардировки Бухареста, вызвав панику населения и оказывая сильное психологическое воздействие на правительство. А 5 - 7.9 болгары и немцы под командованием Макензена нанесли удар на Туртукай (Тутракан). Удар еще частный, силами всего 3 дивизий. Но результаты превзошли все ожидания, противостоящих румын разгромили подчистую, взяли 12 тыс. пленных и 200 орудий - войска побежали, бросив всю артиллерию. Дальнейшее продвижение в Добрудже было остановлено частями Зайончковского. Но пока Макензен особо и не напирал, его целью было лишь отвлечь румын от продвижения в Австро-Венгрию. Да вот только самое поразительное, что румынское командование даже на такой "звонок" не отреагировало. Оно лишь усилило требования к русским прислать еще войска, и к французам - надавить на русских. А свои дивизии снимать из Трансильвании на южную границу так и не стало. Жадно спешило захватить побольше территории. Румыны перешли Южные Карпаты (Трансильванские Альпы), взяли Прассо (Брашов), Германштадт, Орсову. Да и то наступление шло туго. Войска останавливались даже при ничтожном сопротивлении - так, долго возились с "осадой" Германштадта, который оборонялся лишь городской полицией. Словом, румыны заняли юго-восточную часть Трансильвании, а дальше застряли - как только австрийцы смогли создать перед ними неплотную завесу из регулярных частей.
      Наступление Юго-Западного фронта тоже оказалось малорезультативным. Да иначе и быть не могло у ослабленных армий без новой подготовки. Брусилов это понимал и не требовал от подчиненных невозможного. После первых общих атак дело свелось к демонстрациям, и главный результат сентябрьского наступления состоял в том, что оно удержало против своего фронта австро-германцев, подарив Румынии почти месячный "тайм-аут". А некоторые успехи были лишь у 7-й армии, продвинувшейся в направлении Галича, и у 9-й. Ее войска преодолели хребты Обжна-Маре и Обжна-Фередэу, форсировали реки Сучаву, Молдову, Бистрицу, углубились в ущелья Восточных Карпат. Но австрийцы укрепились на перевалах хребта Родна, и преодолеть эти горы, спуститься в Трансильванию уже не получалось. 26.9 наступление было прекращено, и фронт 9-й армии остановился по долине Бистрицы, в районе Кирлибаба - Кимполунг - Якобенц - Дорна-Ватра (ныне в Румынии). Это было максимальное продвижение русских войск в 1916 г.
      Хотя в общем-то в их рядах было много солдат и офицеров, которым все же суждено было пройти гораздо дальше - и по Венгрии, и по Германии. Брать Будапешт, Вену, Берлин... Когда 3-й кавалерийский корпус, штаб которого расположился в Кимполунге, запросил поддержку пехоты, ему прислали из 103-й дивизии батальон 409-го Новохоперского полка. Начальник штаба с удивлением увидел, что командует батальоном мальчишка-подпоручик, и узнав, что тому 21 год, доложил ген. Келлеру. Легендарный сподвижник Скобелева, "первая шашка России", вышел, посмотрел с доброй улыбкой на молодого офицера, взял его голову своими огромными ручищами и сказал: "Вот из таких и вырастают настоящие генералы..." Этим "мальчишкой" был А.М. Василевский. Будущий маршал, поступивший добровольцем в школу прапорщиков и участвовавший в боях с 1915 г., командовал взводом и ротой, которую вывел в лучшие, а когда выбило старших офицеров, принял батальон...
      А рядом, в той же 9-й армии, сражался унтер-офицер 10-го Новгородского драгунского полка, будущий маршал, Г.К. Жуков. И сражался отлично, за 2 месяца заслужив 2 Георгиевских креста. Будущий маршал Ф.И. Толбухин был ранен, но снова вернулся в строй, дослужился до штабс-капитана и командовал батальоном. В летних боях Юго-Западного фронта получил тяжелое ранение и контузию будущий маршал бронетанковых войск рядовой П.С. Рыбалко - и тоже вернулся в полк после излечения. Будущий генерал армии ефрейтор П.И. Батов после установления позиционного фронта переквалифицировался в разведчика, таскал "языков", удостоился Георгиевской медали. В одном из поисков его тяжело ранило, товарищи сочли погибшим. Но солдат Савков не захотел оставить тело друга немцам, на плечах вынес к своим - где и выяснилось, что отделенный еще дышит. А на Северном фронте вот так же совершали отчаянные вылазки будущие командующие фронтами унтер-офицеры К.К. Рокоссовский и И.В. Тюленев. Грудь Рокоссовского украшали 2 Георгиевских креста и 2 медали, Тюленев его обошел - стал кавалером полного Георгиевского банта.
      На Балтфлоте водил в атаки свой эсминец будущий адмирал капитан II ранга Л.М. Галлер. На Западном фронте командовал Мингрельским полком будущий маршал полковник Б.М. Шапошников - прежде служивший в штабе кавдивизии и назначенный в полк, когда при упоминавшемся коллективном подвиге там погибли офицеры, сняв противогазы. В коннице продолжал воевать будущий маршал унтер-офицер С.К. Тимошенко, в авиаотряде - будущий маршал авиации ефрейтор С.А. Красовский, на Кавказском фронте - будущий маршал С.М. Буденный, во Франции - будущий маршал ефрейтор Р.Я. Малиновский. В составе тяжелой мортирной бригады готовился к отправке на фронт будущий маршал унтер-офицер И.С. Конев. Заканчивал кавалерийскую школу будущий маршал И.Х. Баграмян, а морское училище - будущий Адмирал Флота И.С. Исаков. Поступил в Константиновское артиллерийское училище будущий маршал Л.А. Говоров, а в кавалерийскую школу - доброволец, гусар Черниговского полка, будущий командарм П.А. Белов. Храбро воевали на различных участках будущий маршал бронетанковых войск С.И. Богданов, будущие командармы прапорщики Г.П. Сафонов, Ф.И. Кузнецов, И.В. Болдин и многие, многие другие. А в конце года был призван в состав 15-го Сибирского запасного полка рядовой И.В. Джугашвили...
      Да ведь и в других странах оказывается, что "главные действующие лица" Второй мировой вышли из Первой. В составе Чехословацкой бригады участвовал в Брусиловском прорыве и заслужил два солдатских Георгиевских креста командир взвода Л. Свобода, будущий командир Чехословацкого корпуса и президент страны. В российском Польском легионе воевал М. Жимерский, будущий главнокомандующий Войска Польского. Во Франции после ухода с поста Первого лорда Адмиралтейства толково командовал солдатами У. Черчилль, проявил себя талантливым офицером молодой Монтгомери. Под Верденом попал в плен де Голль, после нескольких попыток побега был брошен в тюрьму - и может быть, как раз из этого опыта вынес твердое убеждение на будущее, что сдаваться немцам нельзя.
      В штабе 2-й румынской армии выделялся в лучшую сторону деловитостью и энергией (и в худшую - прогерманскими симпатиями) капитан Йон Антонеску. На Итальянском фронте бывший редактор левой газеты Бенито Муссолини дослужился до капрала и был ранен. А поскольку флот Австро-Венгрии всю войну проторчал без дела, то ничем не смог отличиться капитан I ранга Миклош Хорти. Ну а в Германии школу Первой мировой прошли фактически все военачальники войны грядущей - Браухич, Рунштедт, Манштейн, Клейст, Лееб, Клюге, Кюхлер, Гальдер, Паулюс, Редер, Рихтгофен, Геринг, Шперле, Шернер, Вейхс, Бок, Кейтель, Фалькенхорст, Томас, Гудериан, Рейхенау, Рейнхардт, Лист, Вицлебен, Мильх, Кессельринг, Хубе, Штеммерман и т.д. и т.п. Адольф Гитлер в октябре 16-го был ранен в ногу, после госпиталя получил отпуск. И посетил Берлин и Мюнхен, которые произвели на него ужасное впечатление царившими там пораженческими настроениями. Гитлер отнес это на счет евреев и вражеской пропаганды. И именно тогда ему пришла мысль после войны заняться политикой. На фронт он, по воспоминаниям современников, вернулся с удовольствием, "как в родную семью".
      61. РУМЫНСКИЙ ХАОС
      После летних неудач и потерь настроение в Германии было плачевное, а в Австро-Венгрии еще хуже. Срочно требовалась крупная победа, чтобы поднять тонус и немецкого народа, и союзников. И такую возможность подарила Центральным Державам Румыния (и Франция, подтолкнувшая ее к войне). 15.9 Гинденбург издал приказ: "Главной задачей армии ныне является сдерживание всех позиций на Западном, Восточном, Итальянском и Македонском фронтах с использованием всех наличных сил против Румынии". Бои шли везде. На Сомме немцы кое-как отбивали повторяющиеся атаки, а в глубине обороны по распоряжению Гинденбурга и Людендорфа началось строительство сильнейшей укрепленной "Линии Зигфрида", что позволило бы при необходимости отвести войска из Нуайонского выступа.
      Италия предприняла седьмое наступление на Изонцо, опять безрезультатное и с большими потерями. Пользуясь тем, что Центральные Державы оттянули часть сил против Румынии и в Македонии осталось 10 дивизий против 18 у Антанты, двинулся вперед и Салоникский фронт. Англичане, потеснив болгар, перешли р. Струму, французы и сербы заняли г. Флорину. Но наступление шло вяло и нерешительно. Кроме того, в это время началась заварушка в Греции. Греков возмутило вторжение болгар на их территорию, не без содействия британской агентуры восстал Крит, объявив себя на стороне Антанты. Туда отправились лидеры проантантовской партии Венцелос и адмирал Кондуриотис. Происходили манифестации в Афинах, тысячи солдат собирались в Пирее, требуя отправить их на Салоникский фронт. Но в руководстве страны преобладала прогерманская партия и сторонники нейтралитета. В результате Греция оказалась на грани гражданской войны, что вынуждало ген. Саррайля действовать с оглядкой на тыл.
      А 26.9, как раз когда остановилось наступление русских, Центральные Державы обрушились на Румынию. Против нее было собрано 2 группировки. Северная, в Трансильвании, из 9-й германской и 1-й австрийской армий (9 немецких и 11 австро-венгерских дивизий) под командованием Фалькенгайна, и Южная, в Болгарии (1 немецкая, 8,5 болгарских и 1 турецкая дивизии) под командованием Макензена. Фалькенгайн должен был на широком фронте сокрушить румынскую армию и через Трансильванские Альпы вторгнуться в Валахию с северо-востока, а Макензен сперва наступать в Добрудже, вдоль Черного моря, а потом нанести удары через Дунай с запада и юга. Таким образом вся Румыния охватывалась с трех сторон и превращалась в гигантский "мешок", "супер-Канны". Этот план, кстати, был разработан еще Фалькенгайном, Гинденбург лишь перехватил его реализацию.
      Могла ли Румыния избежать катастрофы? Безусловно. Если бы, обнаружив сосредоточение противника, ее войска своевременно отошли из Трансильвании и укрепились на перевалах Трансильванских Альп - горы там не слабые, до 2, 5 км, и даже при технической отсталости на такой позиции можно было остановить врага. А часть дивизий выделить на берег Дуная - тоже исключительный рубеж обороны. Однако румыны и не подумали оставлять то, что удалось захватить. И, остановленные австрийцами, стали ждать, пока русские не помогут одержать новые "победы". А получилось - ждать удара. Он стал сокрушительным. Многие полки побежали сразу после начала артподготовки. В других запаниковали командиры и приказали отступать. Но об организованном отступлении и речи не было, стали откатываться. Части перемешивались и рассыпались. Бросали пушки. Поджигали зарядные ящики и повозки с патронами - и движущиеся следом страдали от рвущихся в огне боеприпасов, что еще более усугубляло панику. Почти сразу австро-германцы отбили Германштадт, 1.10 вошли в Петрошаны. И на плечах отступающих румын двинулись на перевалы Трансильванских Альп.
      "Крайней" оказалась, конечно же, Россия. Жоффр снова разразился требованиями послать 200 тыс. солдат в Добруджу. Румынский помол Диаманди обивал пороги царя и Алексеева с планом бухарестского генштаба - чтобы руские сосредоточили 3 - 4 корпуса в Ойтузской долине, прорвались через Восточные Карпаты и ударили во фланг наступающим немцам. Чтобы разобраться в обстановке, в Румынию послали начальника Генштаба Беляева. И ему стали навязывать уже третью идею. Направить 3 - 4 русских корпуса прямо к Бухаресту. Загородить проходы в Трансильванских Альпах, а одновременно форсировать Дунай и вторгнуться в Болгарию. Царь отвечал французам, что послать столько войск в Румынию невозможно, части понесли большие потери и нуждаются в пополнении. И даже если послать, то подобная перегруппировка заняла бы не менее 1,5 месяцев. Поэтому было бы гораздо эффективнее активизировать наступление Салоникского фронта. И Алексеев тоже доказывал, что снимать столько войск - это значит оголить фронт. Ставка изыскала возможность отправить лишь 2 корпуса и севернее, чем просили румыны, в долину Бистрицы, чтобы они примкнули к армии Лечицкого. Но и на это было нужно 15-20 дней.
      И Диаманди бежал жаловаться Палеологу, что Алексеев, "кажется, не понимает страшной серьезности положения или, может быть, руководствуется эгоистическими задними мыслями, исключительной заботой о своих собственных операциях... Я заклинал его пойти нам навстречу шире, но я не в состоянии был убедить его в целесообразности идей румынского главного штаба". А Палеолог озлобленно пишет в дневнике: "Отдает ли себе генерал Алексеев точный отчет в высоком преимущественном интересе, какой представляет для нашего общего дела спасение Румынии?" Хотя почему Румыния представляла собой "высокий преимущественный интерес" в ущерб России, остается на совести союзников. Как и то, почему Алексеев должен был исполнять бредовые идеи румынских штабистов - если и британские представители отмечали, что по сравнению с деятельностью румынских военачальников "даже игры школьников выглядят воплощением плана Шлиффена".
      Могли ли русские на данном этапе действительно расхлебать последствия французско-румынской авантюры? Нет, уже не могли. На всех наших фронтах оставалось 1,2 млн. активных штыков, а для того, чтобы пополнить части, да еще и перевезти за сотни километров, требовалось время. Ослабив собственный фронт, войска не успевали и на другой. К тому же они оторвались бы от своих тыловых баз, возникали практически неразрешимые проблемы со снабжением. И они просто оказались бы лишней добычей немцев в румынском "мешке". А вдобавок в конце сентября - октябре снова активизировались боевые операции. В одних местах наступления и демонстрации производили русские, предпочитая вместо сомнительных перебросок оттянуть на себя врага. В других местах наседал противник, не позволяя русским снимать части в Румынию. Армии Брусилова 30.9-2.10 снова нанесли удар, 7-я на Бережаны, 11-я на Красне. Прорвали первую полосу укреплений, взяли 3 тыс. пленных. Но силы были уже не те, и на следующих позициях их остановили. А немцы и австрийцы, в свою очередь, ответили сильными контратаками у Станислава и Ковеля, и их пришлось отражать. Особая армия Гурко провела широкомасштабную демонстрацию на Стоходе. 9 дней гремела русская артиллерия, после чего гвардия и 1-й Туркестанский корпус атаковали на плацдарме у дер. Свинюхи. Взяли 2 линии окопов, но немцы зацепились за третью, встретили убийственным огнем. Части понесли большие потери, только офицеров было убито 47, погиб ген. Копыловский. Гурко остановил атаки, начал подготовку к новому удару, подводя на плацдарм части 30-го корпуса. Немцы обнаружили это и опередили своим контрударом. После газовой атаки смяли три батальона 256-го полка и отбили одну линию траншей обратно. Завязались жестокие встречные бои без особых результатов.
      На Балтике в сентябре сменился командующий флотом. Вместо нерешительного Канина был назначен уже успевший проявить себя с лучшей стороны контр-адмирал А.И. Непенин. Германский флот в это время предпринял попытку прорваться в Финский залив и нанести внезапный удар по базам Балтфлота. Под покровом ночи миноносная флотилия двинулась по разведанным и, вроде бы, протраленным проходам в заграждениях. Но едва она углубились в зону минных полей, корабли начали подрываться один за другим. Повернули обратно - и продолжали погибать при попытке выбраться. В результате, за одну ночь немцы потеряли 7 новейших эсминцев. По некоторым сведениям, к этому приложила руку русская разведка, подсунувшая неприятелю ложную схему "проходов". Бои шли на Северном фронте - как раз отсюда, с самого спокойного участка, Алексеев снимал соединения в Румынию. И противник, зная это, начал атаки на Ригу. Причем попытался поддержать их с моря, но в Рижском заливе подорвался на минах и затонул германский броненосец. Непенин придавал также важное значение морской авиации и еще на прежнем посту начальника связи по сути курировал ее. По его инициативе впервые в мире был создан Ревельский район ПВО, а 40 самолетов Балтфлота 11 раз наносили бомбовые удары по неприятельским судам, многократно бомбили береговые объекты, осуществляли противовоздушную и противолодочную оборону своих кораблей, сбив при этом 6 немецких аэропланов. Конечно, и Балтфлот нес потери - в 1916 г. они составили 2 эсминца, 1 подлодку и 3 аэроплана.
      На Западном фронте немцы нанесли удар у дер. Скроботово на Барановичском направлении. Стянули сюда с нескольких участков огромное количество артиллерии и после артподготовки и обстрела химическими снарядами начали наступление на позиции 35-го корпуса ген. Парчевского. Их отбивали, они лезли снова. За день предприняли 7 атак, чередующихся с артобстрелами. Бросили 2 батальона с огнеметами. Солигаличский полк 81-й дивизии, оборонявшийся на острие прорыва, стоял насмерть, но все же немцы захватили первую линию окопов. Контратаку предпринял соседний, Окский полк, и был отброшен, погиб командир полка Русаковский. Ночью подтянулись части 55-й русской дивизии и контратаковали, захватив неприятельские позиции, на что немцы ответили новыми атаками, доходившими до рукопашных. Положение сторон почти не изменилось - на одном участке передовые русские окопы остались за немцами, а рядом - передовые немецкие окопы за русскими. Потери наших войск составили 1253 чел. В другом месте демонстрацию предпринял Гренадерский корпус, получив сведения, что противостоящие германские части отводятся в Румынию. Смели артогнем проволочные заграждения, Московский гренадерский полк захватил линию окопов. Но удержать ее не смог, а германская артиллерия мешала подвести подкрепления, и пришлось под обстрелом отходить обратно.
      На Юго-Западном фронте левофланговая 9-я армия начала сдвигаться на юг, в Румынию, вдоль хребта Восточных Карпат, чтобы помешать германским частям форсировать перевалы. В этих боях получил контузию Г.К. Жуков находясь в разведке на подступах к Сайе-Реген, напоролись на мину. Двоих драгун тяжело ранило, а Георгия Константиновича выбросило из седла и сильно ударило о землю. В Добрудже группировка Зайончковского больше месяца сдерживала противника, зацепившись за древние, невесть с каких времен сохранившиеся пограничные валы. Она постепенно усиливалась, насчитывала уже 5 дивизий. Но положение ее осложнялось тем, что из-за румынского бездорожья и снабжение, и перевозка пополнений были возможны только морем, через Констанцу. И Черноморский флот оказывал ей максимально возможную поддержку. Осуществлял перевозки, обстреливал противника с кораблей. Гидропланы с русских авианосцев осуществляли разведку, бомбежки и штурмовки врага. Несли потери - на минах у румынских берегов погибли миноносец "Беспокойный", 2 тральщика, несколько транспортных судов. Колчаку была подчинена и Дунайская флотилия, и ее канонерки тоже помогали удерживать позиции, не пропустив в русско-румынские тылы австрийские мониторы.
      Но румыны своих войск, чтобы поддержать Зайончковского, так и не выделили. Даже по "оптимистичным" оценкам французского Генштаба, у них по всему южному рубежу находилось неопределенное количество в "1-3 дивизии". И Макензен использовал свое двукратное превосходство, перегруппировавшись и начав 16.10 новое наступление на группу Зайончковского, вынужденную прикрывать промежуток в 100 км между Дунаем и морем. И опять наступление было четко согласовано с диверсиями в тылах. Прогремел взрыв в Архангельске на пароходе, стоявшем возле склада взрывчатых веществ - к счастью, более крупной катастрофы здесь удалось избежать. А в Севастополе при загадочных обстоятельствах погиб флагман Черноморского флота линкор "Императрица Мария". Накануне на нем шла погрузка угля, мелкий ремонт, корабль посещали рабочие. А рано утром начался пожар под носовой башней, стал рваться боезапас, столб пламени достигал 300 м. Колчак лично руководил аварийными работами на борту линкора, удалось затопить погреба других башен и локализовать пожар, этим были спасены другие корабли на рейде и город. Но внутри дредноута последовал новый взрыв, он лег на бок и затонул. Погибло и умерло от травм и ожогов около 300 чел. Как уже позже, в 1932 г. выяснило ОГПУ, это была диверсия, осуществленная под руководством немецкого шпиона В.Вермана. Но ведь непосредственными исполнителями и убийцами своих соотечественников уже стал кто-то из своих, российских рабочих...
      Таким образом, в критический момент Черноморский флот оказался парализован. А Макензен в трехдневных боях проломил оборону на древних валах и вынудил части Зайончковского отступать. 22.10 немцы взяли Констанцу. Русская группировка лишилась единственной тыловой базы - других портов в Румынии не было. И зацепиться в ровной, как стол, Добрудже, тоже было не за что. Войска отбивались арьергардными боями - например, отличился самоотверженной атакой Смоленский уланский полк. Но под угрозой обходов, теснимые превосходящими силами, откатывались на север, к устью Дуная. Правда, тут наконец-то смогли получить снабжение и встретились с пополнениями, идущими из Одесского округа - к концу октября в Добрудже было уже 8 дивизий (и 9 в Северной Румынии). Зайончковского сместили на должность, более соответствующую его уровню, командовать обычным (18-м) корпусом. А командующим группировкой в Добрудже стал ген. Сахаров. Более опытный, и кроме того, сочли, что во взаимоотношениях с румынами он сможет быть хорошим дипломатом, ведь Сахаров слыл одним из самых вежливых военачальников (например, в одном из докладов он обращался к Брусилову: "Не признаете ли Вы, ваше высокопревосходительство, возможным приказать почтить меня уведомлением о решении вашем по вышеизложенному"). И Макензена сумели остановить у Браилы.
      Теперь уже возникла реальная угроза вторжения противника в пределы России - в Молдавию и в направлении Одессы. Поэтому Ставке приходилось идти на риск и принимать более кардинальные меры. Группировка Сахарова преобразовывалась в 6-ю армию, сюда же перебрасывалось управление 4-й армии ген. Рагозы, направлялись дополнительные соединения с других участков и спешно формируемые в тылу. Наступление Юго-Западного фронта, давно уже прекратившееся фактически, 27.10 было прекращено официально. Его войска начали дальнейшую сдвижку на юг. Дело это было тоже не простое, приходилось осуществлять громоздкую "рокировку". 8-я армия выводилась из боевых порядков - на ее участок растягивали фланги 11-я (которую принял ген. Клембовский) и Особая. А 8-я, совершив марш "за спиной" 11-й и 7-й, вводилась там, откуда уходила еще южнее 9-я.
      Другие союзники по Антанте тоже пытались помочь Румынии. Или воспользоваться тем, что Центральные Державы увлеклись Румынией. Италия в октябре предприняла восьмое наступление на Изонцо, а в начале ноября девятое. И то, и другое с незначительными продвижениями и значительными жертвами. Салоникский фронт наконец-то добился серьезного успеха - русская бригада Дитерихса и сербы нанесли болгарам крупное поражение и 19.11 взяли г. Монастир (Битола) в Македонии. Но дальнейшего развития эта победа не получила. Саррайль принялся укреплять новую линию позиционного фронта - от Эгейского моря вдоль р. Струмы до оз. Дойрен, через Монастир и Охрид до Адриатики севернее Влоры. На этом театре французы и англичане предпочли вплотную заняться Грецией, опасаясь, как бы она, глядя на положение Румынии, не метнулась на сторону немцев. Воспользовавшись волнениями в стране, предъявили правительству ультиматум о введении своих войск. Греция была вынуждена принять его, союзники высадились в Пирее и разоружили часть греческой армии и флота - вроде как для обеспечения тыла Салоникской армии. После чего, уже не опасаясь противодействия, начали подготовку революции, которая привела бы к власти проантантовские силы.
      Во Франции использовать выгодную ситуацию с уходом в Румынию значительных вражеских сил союзное командование не сумело. Французы не придумали ничего лучше, чем вернуть те 10 км, которые немцы отвоевали под Верденом, и в октябре начали здесь собственное наступление. А немцы, опираясь на захваченные укрепления и развалины, били их так же, как прежде доставалось им самим. Два очага бойни снова действовали параллельно. 13-14.11 в последней попытке переломить ситуацию на Сомме, под Анкром союзники применили танки, но без особого успеха. А дальше залили осенние дожди, и равнины на Сомме, перерытые миллионами воронок и траншей, превратились в непроходимое болото. 18.11 наступление здесь все-таки было прекращено. За 4,5 месяца боев англичане и французы сумели продвинуться тут всего на 10 км. Но упрямое перемалывание войск под Верденом продолжалось. Полностью вернуть утраченные клочки территории французам не удалось. Смогли углубиться лишь до прежней третьей линии своих укреплений, отбить останки фортов Во и Дуомон. Но поскольку это уже можно было назвать победой, то 18.12 Верденское побоище тоже сочли возможным прекратить, а ген. Нивеля , вернувшего руины, пресса провозгласила национальным героем. Всего же с февраля под Верденом немцы потеряли около 600 тыс. чел., французы - 380 тыс. На Сомме потери составили у немцев - около 500 тыс., у союзников - 800 тыс. (600 тыс. англичан и 200 тыс. французов), было захвачено 300 германских орудий, около тысячи пулеметов.
      Но характерно, что с собственных сомнительных достижений союзники постарались переключить внимание общественности на Румынию и раздули такую пропагандистскую кампанию, которая коснулась даже русских солдат во Франции. Надо отметить, что в лагерях Майи и Мурмелон, куда периодически отводили на отдых этих солдат, они быстро и прочно сошлись с бельгийцами братались, становились искренними друзьями. А вот с хозяевами накапливались трения. Сперва по мелочам - например, в Майи солдаты пожаловались, что мало умывальников. Французский сержант возмутился - дескать, тут стояли наши войска, и им хватало, так чем же недовольны эти русские свиньи, что они, англичане, что ли? А между тем, многие русские свиньи за несколько месяцев на чужбине уже изучили язык и подобные высказывания понимали. Когда начались холода, французские интенданты попытались сэкономить уголь и не топить бараки - они были убеждены, что для русских, живущих среди вечных льдов, нулевая температура нипочем. А когда покатились бочки относительно Румынии, офицер Ю. Лисовский вспоминал: "Говорилось о том, что бесконечно жаль бедных и благородных румын, хороших и культурных румын, ставших жертвою такой ужасной измены, такого жестокого предательства... А предав Румынию, этот предатель, разумеется, предал и других союзников, вынужденных снова напрягать свои усилия и изнемогать в борьбе. И очень скоро удалось разобрать, что французы обвиняют в предательстве никого другого, как Россию и русских. Говорилось, правда, не о России, а о ее министрах, работающих в пользу Германии, в особенности о Штюрмере, будто бы "умышленно направившем целые транспорты французских снарядов, предназначенных румынам, куда-то в Сибирь". Но слухи об измене Штюрмера, гулявшие по Франции, сразу же заметно изменили отношение французов к России вообще и в особенности к тем ни в чем не повинным нижегородским и тульским мужикам, которые сидели в мокрых траншеях Шампани. Последние дни ноября 1916 г. были тем моментом, когда окончательно увяли последние цветы, преподнесенные им в Марселе..."
      Кстати, стоит внести поправку и в распространенные утверждения о том, будто Макензен и Фалькенгайн прошли по Румынии "триумфальным маршем". Это как раз яркий пример того, как треп германской пропаганды бездумно повторялся последующими авторами, не удосужившимися просто взять линейку и приложить к карте. "Триумфальным" получился только первый этап, когда за неделю румын вышибли из Трансильвании. А дальше расстояние в 150 км немцы и австрийцы "маршировали"... 2 месяца. Правда, не только из-за сопротивления румынской армии - перейдя границу, вражеские войска завязли в бездорожье и жуткой румынской грязи. И потери несли немалые, хотя в основном от болезней - повоюй-ка в слякоти, под дождями. Ни о каких хитрых маневрах уже речи не было - войска Фалькенгайна продвигались рывками от позиции к позиции, которые румыны устраивали по многочисленным речкам, стекающим со склонов Трансильванских Альп. При нажиме они отходили на следующий рубеж, но чтобы осуществить этот нажим, требовалось через моря грязи подвезти орудия, боеприпасы, обозы. Так что и время организовать прочную оборону у румын имелось, и специалисты были - из Франции для командования их армиями прикатил ген. Бертелло, который в 14-м был начальником штаба у Жоффра и обещал устроить немцам "вторую Марну". Но не имея над собой железной фигуры самого Жоффра, повел себя иначе - русские военные советники называли его болтуном и "безответственным авантюристом". Генералу совершенно вскружила голову очаровательная королева Мария, даже в атмосфере Бухареста слывшая "легкомысленной" (а там для подобной репутации нужно было уж очень постараться). И Бертелло, плененный соблазнами венценосного тела, стал лишь очередным проводником румынских "стратегических идей". То есть принялся требовать еще "3-4 русских корпуса".
      Но в Румынии находились уже 9 русских корпусов. Армии Лечицкого и Сахарова. Причем русские, пересекая границу, оказывались в не менее тяжелом положении, чем немцы. Все участники этой кампании вспоминают, что в России традиционно критиковали и высмеивали собственные "непорядки", бесхозяйственность, плохие пути сообщения, грязь на дорогах, но только попав в Румынию, смогли убедиться, насколько были не правы, и увидели настоящие непорядки, грязь, бесхозяйственность и по-настоящему плохие пути сообщения. Пропускная способность железных дорог была ничтожной. Войска перевозились в дачных вагонах, других не имелось. И в этих дачных вагонах по несколько суток простаивали на каждом полустанке - железнодорожники пропускали за взятки чьи-то частные грузы или пути не выдерживали напряженных перевозок и где-то случались крушения. Приходилось топать пешком, вручную вытаскивая из грязи увязшие телеги и пушки. Километров по 5 в сутки. Снабжения не было никакого, союзники-румыны в этом плане русских игнорировали. Солдаты голодали, лошади тощали, а подножного корма не было осень. Все, от патронов до фуража, приходилось везти из России - а грузы скапливались на пограничных станциях и протискивались "по чайной ложке". Если пытались везти гужевым транспортом хотя бы сено, то обозные лошади съедали его еще в пути.
      Дополнялось это недоброжелательностью населения. Маршал Василевский вспоминал: "Среди румын росла германофильская пропаганда, и к нам они относились не очень-то дружелюбно". Крестьяне каких-то французов знать не знали, и в русских видели тех, кто принес на их землю ненужную им войну. А знать и интеллигенция уже жалели, что выбрали сторону Антанты. В общем, происходило именно то, что предвидел Алексеев, не желавший посылать в Румынию русские войска. Однако расхлебывать довелось уже не ему. Нервные перегрузки и пагубная привычка делать все самому подорвали его здоровье, в ноябре обострилась старая болезнь почек. Состояние быстро ухудшалось, и Михаил Васильевич обстоятельно, по-православному, стал готовиться помирать. Распрощался с близкими и друзьями, отдал последние распоряжения. Но когда исповедовался и причастился, вдруг наступило облегчение. И он стал постепенно оживать. Царь настоял, что ему нужен отдых и отправил в Крым на 2 - 3 месяца. Временно замещать Алексеева был назначен В.И. Гурко.
      Положение усугублялось тем, что русские и румынские войска действовали совершенно независимо друг от друга. 9-я, 6-я и формирующаяся 4-я армии оставались в составе Юго-Западного фронта, в подчинении Брусилова. Но между ними зиял "провал", где оперировали румыны, подчиненные как главнокомандующему своему королю. И их руководство из какой-то детской игры в самостоятельность ни на какое сотрудничество упорно не шло. Не сообщало о своих планах, даже об обстановке на своем участке - а может, и само не знало ее. В Бухаресте находился ген. Беляев, но и от него все старательно "секретили". Брусилов признавал такое положение нетерпимым, просил Гурко или подчинить ему весь фронт или выделить войска в Румынии в новый фронт. И после долгих брыканий румынской стороны, согласований и утрясок, взаимодействия удалось достичь только в декабре, когда новым союзникам пришлось совсем туго. Подчиниться русскому полководцу они, конечно, не захотели, и был создан Румынский фронт, где номинальным главнокомандующим стал король Фердинанд, а его помощником - Сахаров. Которому русские войска подчинялись напрямую, а румынские - через их главный штаб.
      А германскому командованию тем временем становилось ясно, что красивый план "клещей" потерпел провал. Завязать "горловину" образовавшегося мешка и сходящимися ударами отрезать румынскую армию от России так и не получилось. Этого не позволили русские армии. 9-я растянулась на 200 км, но Лечицкий умело маневрировал своими соединениями, перебрасывая их на угрожаемые участки. Серьезное сражение произошло под Кирлибабой, где отличилась 12-я кавдивизия, в пешем порядке атаковавшая саксонцев, переброшенных из Франции. Кстати, командовал 12-й кавдивизией К.Г. Маннергейм - будущий президент Финляндии. Славно проявила себя в карпатских операциях и Терская казачья дивизия - терцы, привычные к действиям в горах, наводили ужас на неприятеля, проникая по козьим тропам в его тылы, захватывая неприступные кручи. Тяжелые, затяжные бои шли восточнее Дорна-Ватры. 103-й пехотной дивизией была отражена попытка противника пробиться через перевалы к румынскому городу Бакэу. Позже в районе Гимиша части 9-й армии отразили атаки германской группировки ген. Герока.
      Другое крыло фронта прочно удерживали 6-я и 4-я армии при поддержке Дунайской флотилии и Черноморского флота. Сахаров действовал грамотно и осторожно. Он как раз и озаботился в первую очередь укреплением флангов "мешка". И лишь когда положение на них упрочилось, а войск, подтягивающихся из России, стало достаточно, рискнул послать часть сил в глубь Валахии для непосредственной поддержки румынской армии. Туда был направлен один из лучших, 8-й корпус Деникина, и ряд других соединений. Обстановка оставалась совершенно неясной, и Деникин, например, получил приказ "двигаться по Бухарестскому направлению до встречи с противником и затем прикрывать это направление, привлекая к обороне отступающие румынские части". А германское командование, потерпев неудачу с окружением, решило вообще отказаться от него и ограничиться вытеснением. 9-я немецкая армия, хоть и преодолела Трансильванские Альпы, но прочно застряла на рубеже р. Олт, у Питешти и Кымполунги, в 100 км западнее Бухареста. И находилась в бедственном положении из-за нехватки снабжения. Поэтому главная роль снова перешла к армии Макензена. Она перегруппировалась и к 23.11 навела понтонный мост через Дунай у Зимнице - с юга, на кратчайшем направлении к Бухаресту. Что, в принципе, могла бы сделать давным-давно, румыны берег Дуная почти не охраняли. Форсирование прошло почти беспрепятственно. Левым флангом Макензен соединился с группировкой Фалькенгайна - и теперь она могла снабжаться через Болгарию. А до Бухареста немцам и болгарам было всего 30 км, но и их преодолевали 2 недели из-за грязи и забивших дорогу обозов, брошенных румынами. 25.11 румынское правительство выехало в Яссы, к русской границе. Защищать свою столицу оно и не думало и 4.12 официально объявило ее "открытым городом". Но немцы все еще барахтались на подступах и вошли в Бухарест 6.12.
      Русские соединения, направленные в Валахию, к падению столицы уже не успели, попав в хаос отступления румынских армий. И двигались, вкрапленные между ними. Сдерживали противника арьергардными боями и несли большие потери - румыны часто бросали позиции, даже не поставив в известность сражающихся рядом русских, и те оказывались под угрозой обхода. Немцы и болгары преследовали, захватывая огромное количество продовольствия, сырья, имущества. Причем русским уничтожать все это категорически запрещалось. А то, дескать, знаем мы вас, устроите тут нам 1812 год... Первыми в этом вопросе опомнились англичане, направили комиссию офицеров со специальным заданием уничтожать запасы нефти, зерна, фуража, стратегические объекты. Британский представитель объезжал нефтяные вышки у Плоешти, и за ним "двигался шлейф огня и дыма". Им румыны не препятствовали, но скрупулезно подсчитывали стоимость уничтоженного. Как писал Деникин: "Румыны уверенно высчитывают стоимость убытков от каждого разрушенного завода, моста, здания. Говорят: за все заплатят англичане! Оптимисты. Быть может, заплатят, но... учтя цену присоединяемой Трансильвании".
      Ему в критические дни кроме 8-го корпуса подчинили и два румынских, и он дал противнику сражения у Бузео и Рымника. Остановить врага не удалось встретив сопротивление русских, немцы искали по соседству участки, занятые румынами, и жали на них, вынуждая отступать дальше. Но все же эти бои сыграли важную роль, помешав врагу добить румын и позволив им более-менее беспрепятственно отходить на север, в провинцию Молдова. Все же треть румынских войск оказалась в плену, а ряд высокопоставленных деятелей перешли на сторону Германии. Западные державы больше всего боялись, как бы немцы не посадили в Бухаресте нового короля, который вступит в союз с ними (хотя почему это вызывало опасения, непонятно - все худшее, что могло произойти в отношении Румынии, уже произошло). Германия и Австро-Венгрия и впрямь хотели осуществить такой сценарий, но воспротивились Болгария и Турция, они стояли за раздел Румынии. Отдать Добруджу болгарам, а те компенсируют это туркам уступками во Фракии. Ссориться с ними ради сомнительной дружбы с бессильной Румынией Берлин и Вена не захотели, и вопрос спустили на тормозах.
      Фронт удалось стабилизировать в конце декабря, когда румынские войска откатились на линию, куда уже выдвинулись навстречу русские соединения, подготовив оборону. И противника остановили на рубежах Дорна-Ватра - Окна Фокшаны - Браила - дельта Дуная. На новом фронте северный участок занимала 9-я армия, потом от Монастырки до Ирештидевице две румынских, а дальше до Черного моря 4-я и 6-я. Для России новая союзница стала чрезвычайно дорогим "подарочком". Сухопутный фронт увеличился в 1,5 раза - на 600 км. До лета 16-го в Ставке ходил анекдот: "Если Румыния выступит против нас, России потребуется 30 дивизий, чтобы ее разгромить. Если же Румыния выступит против Германии, нам также понадобится 30 дивизий, чтобы спасать ее от разгрома. Из чего же тут выбирать?" Шутка оказалась преуменьшенной - на Румынский фронт пришлось перебросить 35 пехотных и 12 кавалерийских дивизий. Немцы захватили запасы продовольствия, нефть, скот. Но хотя Берлин ликовал, очередной раз славя Гиндербурга и Людендорфа, более сведущие специалисты говорили: "Так они напобеждаются до смерти". Потому что стратегическое положение Германии не улучшилось, а ухудшилось. Она ведь тоже вынуждена была в ходе операции направлять в Румынию все новые соединения, и там находилось уже не 9, а 20 немецких дивизий. И для немцев с австрийцами сухопутный фронт растянулся на те же самые 600 км. Что при общем неравенстве ресурсов было для них куда хуже, чем для Антанты.
      62. УСТОИ И ПРОБЛЕМЫ
      После двух лет войны все ее участники испытывали колоссальные трудности. Ресурсы истощались. Почти везде была введена карточная система. В Германии, Австро-Венгрии, Турции положение с продовольствием и сырьем было вообще плачевным. Во Франции действовала строгая регламентация распределения и потребления. Из-за нехватки рабочих рук в промышленности работало более миллиона женщин и детей, в сельском хозяйстве вместо 5,6 млн. осталось 3 млн. работников, что резко сказывалось и на количестве продукции. В Англии из-за морского подвоза из колоний положение было получше, но и здесь действовало централизованное распределение. Проводилась кампания за всеобщую экономию - газеты поучали, как из старой шляпы сделать новую, перелицевать одежду и починить обувь. Призывали воздерживаться от роскоши - дескать, стоимость бутылки шампанского равна 5 винтовочным обоймам, а дорогого платья - 4 снарядам. Но приходилось уже задумываться и о самом необходимом. Ллойд Джордж писал: "К осени 1916 г. продовольственный вопрос становился все более остро и угрожающе".
      России подобные проблемы коснулись меньше всех. Урожай в 16-м выдался богатейший. Даже при всех трудностях военного времени собрали 3,8 млрд. пудов зерна. При среднегодовом урожае 4 млрд. - но теперь не было экспорта, составлявшего до войны 600-700 млн. пудов в год, так что на потребителях разница не сказывалась, зерном еще с прошлых лет были полны хранилища и элеваторы. Зимой 1916 г. только в Сибири было заготовлено 500 млн. пудов мяса, огромное количество масла - не знали, как вывезти. В любом трактире свободно продавались огромные расстегаи, пышные калачи, пироги. Карточки были введены только на сахар, но и то не по причинам объективных трудностей, а субъективных, так как производство превышало потребление. Транспортными или организационными проблемами обусловливались и временные перебои с некоторыми видами продуктов в городах - что создавало первые в истории России очереди, вызывавшие чрезвычайное возмущение,- и перебои с промышленными товарами в деревне. Сократились пайки в армии, хотя русским солдатам последующих времен и они показались бы сказочными - вместо дневного рациона в фунт мяса и полфунта сала стали давать полфунта мяса в день и фунт сала на неделю. А по средам и пятницам вводились постные дни, давали рыбу. Но ее тогда хватало в избытке, и рыба была высших сортов кета, кефаль, хорошая сельдь. Хлеба вместо прежних 3 фунтов солдаты получали 2 фунта на фронте и 1,5 в тылу. С конца 16-го стали 50% сливочного масла заменять растительным, а из положенных 18 золотников сахара выдавать 12 (51 г), а 6 - конфетами или деньгами.
      В городах появились женщины-дворники, женщины-кондукторы в трамваях, что прежде было немыслимо. Однако процент мобилизованных по отношению ко всему мужскому населению в России был вдвое ниже, чем во Франции или Германии. Поэтому и замещение "мужских" профессий массового характера еще не приобрело. Большей проблемой была инфляция. С января по август 1916 г. рубль упал вдвое. Соответственно росли цены. Сахар стоил 32 коп. за фунт до войны 17, коленкор 45 коп. за аршин вместо 17. Но и за работу платить стали гораздо больше. Иностранцы отмечали, что зарплата на российских заводах самая высокая из воюющих государств. А деревня, по общему впечатлению современников, за годы войны вообще очень разбогатела. Заготовители армии, Земгора, промышленных фирм с руками хватали все зерно, кожу, сало, шерсть, лен, давая высокие цены. Многие авторы даже отмечают, что обилие денег действовало на крестьян развращающе. Кроме того, в связи с активизацией промышленности на нужды фронта в стране начался индустриальный бум, как грибы росли разные мастерские и фабрики. Спрос на рынке рабочей силы был огромный, и даже те, кто нуждался в дополнительном заработке, вовсе не спешили хвататься за любую подвернувшуюся работу выбирали, где заплатят побольше.
      Увы, "субъективные", чисто российские, трудности с лихвой "компенсировали" недостаток объективных. Корнем всех зол становилось отсутствие дисциплины и элементарного порядка в тылу. И значительная доля ответственности за подобное положение лежала на самом царе. Если раньше он даже своим присутствием у "кормила власти" служил сдерживающим фактором для поддержания в рабочем состоянии государственного механизма, то теперь Николай пребывал в Могилеве, и правительство лишилось своей ключевой опоры в его лице. Но и царь чувствовал себя неуверенно. Знал об усиливающемся разладе и пытался регулировать управление кадровыми методами. Что только усиливало разлад. Потому что и здесь сказывались его колебания и непоследовательность. То он старался наладить отношения с "общественностью" и назначал лиц, популярных у либералов,- но они только наглели и усиливали нажим. И царь, не желая окончательно идти у них на поводу, давал задний ход, начинал искать "верных". А в итоге те и другие оказывались некомпетентными с профессиональной точки зрения, и следовали новые перестановки. Пошла настоящая чехарда министров. Ну о каком порядке в стране можно было говорить, если всего за год сменились 4 премьера, 4 министра внутренних дел, 3 министра иностранных дел, 3 военных министра, 3 министра юстиции, 4 министра земледелия, 3 обер-прокурора Синода?..
      В этих метаниях туда-сюда царь постоянно попадал впросак. Скажем, долго держался за слабого премьера Штюрмера, потому что снять его значило бы капитулировать перед оппозицией и лишь разжечь ее аппетиты. И косвенно признать клевету, возведенную на Штюрмера,- насчет якобы прогерманской ориентации. Хотя настоящая "вина" премьера была в другом, британский посол Бьюкенен без стеснения писал, что "будучи отчаянным реакционером, он в союзе с императрицей стремится сохранить самодержавие в неприкосновенности". Да, вот так вот - защита своего государственного строя со стороны премьера уже являлась, на взгляд союзника, "реакционностью"! Но и царь знал эту настоящую "вину" - и не сдавал Штюрмера. Но учитывая, что главный хай либералов всегда обрушивается на министров внутренних дел, царь назначил на этот пост Протопопова, вице-спикера Думы и одного из лидеров "прогрессивного блока". Мол - берите, чего ж вам еще надо? И снова попал пальцем в небо. Протопопов стал для общественности еще и большим врагом, чем прежние министры, ему устроили обструкцию - как он посмел принять такой пост в "реакционном" министерстве? А сам он продемонстрировал те же худшие черты выходцев из общественности, которые потом проявились в членах Временного правительства - оказался никуда не годным болтуном, зато с амбициями "спасителя Отечества".
      Весь этот хаос, вырождающийся в фактическое безвластие, порождал массу злоупотреблений. Даже "патриотически" настроенные граждане не стеснялись порой в способах наживы. Предприниматели буквально охотились за субсидиями - так, группа владельцев Кузнецких заводов развернула борьбу, чтобы задаром получить богатые участки казенных земель на Урале и еще 20 млн беспроцентной ссуды на их разработку. Настоящей клоакой стали всевозможные фонды помощи раненым, вдовам, беженцам. Так, был закрыт "Городской общественный комитет" во главе с неким Красницким - получив от казны 312 тыс., он раздал беженцам 3 тыс., остальное разошлось на "зарплату служащим" (70 чел.). А когда копнули получившую 40 млн. "Северопомощь", коей руководил г-н Зубчанинов, то не нашли ни денег, ни отчетности. Однако были и действия, попахивающие явной изменой. Главным эпицентром продуктовых перебоев был Петроград - но в это же время огромное количество зерна и другого продовольствия перепродавалась через Финляндию в Швецию. А куда оттуда - нетрудно догадаться. Только за 10 месяцев 1916 г. Финляндия закупила "для шведов" хлеба на 36 млн. руб. А Дания вдруг взялась скупать большие партии русского масла, как будто у нее своего не хватало. Еще один канал сбыта продовольствия функционировал через Персию. Продаавалось в неизвестных направлениях стратегическое сырье и даже военное имущество. Да ведь и неурядицы на внутреннем рынке вызывались не только транспортными проблемами. Русская контрразведка располагала достоверной информацией, что еще в 1915 г. председатель Внешторгбанка Давыдов ездил в Стокгольм, куда был вызван директором германского Юнкер-банка, а член правления Международного банка Шайкевич точно так же ездил на встречу с гамбургским банкиром Варбургом. Оба упомянутых российских банка были тесно связаны с немецкими, и оба получили указания начать спекулятивные сделки с продовольствием и товарами первой необходимости - взвинтить цены, вызвать дефициты и народное недовольство.
      Похожую информацию имело по своим каналам МВД. И секретный циркуляр № 100186 от 9.1.16 доводил до сведения губернаторов и градоначальников: "Исходя из тех соображений, что ни военные неудачи, ни революционная агитация не оказывают серьезного влияния на широкие народные массы, революционеры и их вдохновители евреи, а также тайные сторонники Германии, намереваются вызвать общее недовольство и протест против войны путем голода и чрезмерного вздорожания жизненных продуктов. В этих видах злонамеренные коммерсанты несомненно скрывают товары, замедляют их доставку на места и, насколько возможно, задерживают разгрузку товаров на железнодорожных станциях". Но что могли предпринять местные власти? Скажем, киевский губернатор поручил полиции, если таковые случаи обнаружатся, привлекать виновных к административной ответственности. Опровергать слухи, помогать обеспечивать поставки товаров по доступным ценам. И все.
      Вполне мирные законы тыловой жизни парализовывали любое эффективное противодействие вражеским спецслужбам. Так, контрразведка прекрасно знала, что центром шпионажа в столице является гостиница "Астория". Знала, что руководят этой работой сотрудники гостиницы Рай, Кацнельбоген и Лерхенфельд. Но целых 2 года понадобилось... нет, не для того, чтобы арестовать и покарать их. А лишь для того, чтобы закрыть гостиницу, лишив противника удобной "крыши". Контрразведывательное отделение Генштаба располагало списком из 58 фирм, чьи связи с немцами были установлены достоверно, и 439 фирм, подозревавшихся в таких связях. Но какие-либо санкции удавалось применить только в единичных случаях. Например, когда был арестован швед Зегебаден, у которого изъяли письмо со схемой Двинского укрепрайона, адресованное в правление фирмы "Артур Коппель и Оренштейн". И при обыске в петроградском офисе фирмы нашли предвоенные циркуляры германского Генштаба № 2348 и 2348-2, хранившиеся наряду с другими деловыми бумагами. Но не все же бывают такими ротозеями, сохраняя "вещдоки" против себя!
      Предринимались ли попытки наведения порядка? Да, предпринимались. Автором их был Алексеев. В июне он подал царю проект учреждения диктатуры в тылу. Что, в общем, уже сделали все союзники и все противники. Подчинить персональному диктатору все министерства, все многочисленные "комитеты", промышленность, транспорт. Милитаризовать оборонные заводы, запретив забастовки. Но одновременно перевести рабочих на пайковое обеспечение продуктами, защитив их от подорожаний и дефицитов. Отмечалось, что страна "не может воевать с успехом, когда в управлении нет ни согласованности, ни системы и когда действия на фронте парализуются неурядицей тыла". Но непонятным образом копия секретного документа попала в Думу, общественность запаниковала, опасаясь "наступления реакции". Родзянко помчался к царю доказывать, что учреждение диктатуры "бесполезно и опасно". Мол, появятся "опасные толки в народе" и "утратится возможность общественного контроля". Хотя дело обстояло как раз наоборот - общественность совала нос всюду, а сама действовала абсолютно бесконтрольно. Царь же поколебался и принял половинчатое решение. Диктатуру вроде бы ввел. Но "диктатором" назначил все того же премьера Штюрмера. И все пошло по-старому.
      Еще одной инициативой Алексеева, которую ему все же удалось протащить через царя, стало создание особой оперативно-следственной комиссии генерала Н.С. Батюшина, в которую вошли лучшие специалисты и следователи контрразведки - полковник Резанов, Орлов, Барт, Логвинский, Малофеев и др.для борьбы с саботажем и экономическими диверсиями. И работать она начала очень результативно. Был арестован банкир Д.И. Рубинштейн, связанный с продажей за границу зерна, перекачкой за рубеж денег и ценностей, игрой на понижение русских ценных бумаг. А заодно владелец контрольного пакета акций самой популярной газеты "Новое Время", заливавшей страну потоками грязи и "негатива" - и арест его прогремел так же, как впоследствии арест Гусинского. За Рубинштейном последовали причастные к его аферам юрист Вольфсон, журналист Стембо. Дальше посыпалось, как из мешка. Взяли купца, посылавшего через Швецию в Германию огромные партии жмыхов. Открылось дело уральских предпринимателей, вывозивших за рубеж золото и ценные легирующие добавки в неотработанных шлаках. В Одессе зацепили заводчиков Шапиро, Раухенберга и Шполянского, сбывавших "налево" стратегическое сырье. Открылось "дело мукомолов", завязанных со спекуляциями хлебом на Волге. Заинтересовались фирмой Нобеля, вывозившей через нейтралов керосин. Арестовали братьев Животовских, организовавших мощнейший канал контрабандного вывоза сахара через Персию (только чистый "навар" от этого, и только у самих Животовских, составил за год 75 млн. руб.). А от них потянулась ниточка к "Всероссийскорму обществу сахарозаводчиков", и были арестованы Бабушкин, Геппер и Добрый. А дальше открылось, что сахарозаводчики связаны с уже упоминавшимися Внешторгбанком и Международным банком, и во втором из них при обыске нашли документы, подтверждающие агентурную информацию о контактах с немцами и получении инструкций от Варбурга. Причем выяснилось, что после ареста Рубинштейна как раз "Всероссийское общество сахарозаводчиков" сразу перекупило акции "Нового Времени". Как все знакомо, не правда ли?
      И все это кончилось... ничем. Ни одно из перечисленных дел не дошло даже до суда. Во-первых, комиссия Батюшина осуществляла только дознание. А дальше дела передавались органам гражданской юстиции, которые контрразведчиков презирали как "солдафонов" и считали чуть ли не долгом чести указать им на "отсутствие законодательной базы". И доказательства, десятой доли которых во Франции хватило бы для смертного приговора, в России оказывались недостаточными. Перевод денег и продажа продовольствия в нейтральные страны преступлением не являлись - а куда пошло оттуда, попробуй, проследи! Оперативную информацию, полученную от агентуры или от расколовшихся арестованных, прокуратура и судебные следователи доказательствами не признавали. Впрочем, хватало и строгих доказательств по делам сахарозаводчиков и банкиров были изъяты целые вагоны уличающих их документов. Но в том-то и дело, что вагоны. Их изучать надо, кропотливо цифры сопоставлять, это не явное "вынь да положь".
      А тем временем на комиссию подняла вой вся общественность! В принципе она успела зацепить лишь "краешек", второстепенных деятелей. За Рубинштейном остался в тени банкир Манус, распределявший германские субсидии. За Бабушкиным, Геппером и Добрым - куда более крупные тузы сахарной промышленности Бобринский, Цейтлин, Бродский. Но возник эффект растревоженного осиного гнезда, И как ни парадоксально, все "обиженные" оказались одновременно связаны и с распутинскими кругами, и с либералами, ненавидевшими Распутина. Давление пошло со всех сторон. Секретарь "старца" Симанович писал: "Я должен был добиться прекращения дела Рубинштейна, так как оно для еврейского дела могло оказаться вредным". А либералы обвиняли комиссию Батюшина в "беззакониях", обыски и изъятия документов трактовались как разгул реакции и общенациональные трагедии. Иностранцы снова подняли шум о "русском антисемитизме". Оставшиеся на свободе сахарозаводчики прозрачно намекали, что такие действия вообще развалят сахарную промышленность, а банкиры - что ссориться с их кастой для России сейчас ох как нежелательно. И царь повелел закрыть все дела. Накладывал резолюции: "Дело сахарозаводчиков прекратить, водворить их на места жительства, где усердною работою на пользу Родине пусть искупают свою вину, ежели таковая за ними и была". Чем, кстати, опять ударил сам по себе - ведь связи с немцами Рубинштейна и других деятелей были известны и иностранцам. Вот и еще повод для подозрений - царь покрывает изменников.
      А саму комиссию Батюшина уж постарались смешать с грязью. Ее противники были людьми состоятельными, журналистам платили щедро. И адвокатам тоже - вплоть до возбуждения встречных исков о "незаконных" арестах и обысках. Но Батюшина защищал Алексеев, подтверждал личными письмами, что действия осуществляются по его приказам (вот, кстати, еще одна причина, по которой в истории оклеветали самого Алексеева). И все же среди честных и добросовестных служак нашли слабое звено - некоего Манасевича-Мануйлова (к тому же бывшего в комиссии представителем ненавистного Штюрмера!), и при проверке очередного банка спровоцировали взять "отступного". Мечеными купюрами. И тут же распространили компромат на всю комиссию - мол, просто вымогательством занимаются! А когда Алексеев заболел, группу Батюшина заклевали окончательно.
      В целом же получалось так, что тогдашние либералы (как, увы, и нынешние), выступая на словах за "правовое государство", как-то не применяли этого понятия к самим себе, и едва обвинение касалось кого-то из их среды, дело мгновенно объявлялось "политическим" и "спровоцированным", невзирая ни на какое право и ни на какие законы. Сознавали ли они сами гибельность разрушения тыла? Вполне. Гучков, например, даже пытался в этом вопросе заполучить в союзники Алексеева. Хотя, может быть, просто хотел дискредитировать его вместе с его проектом диктатуры в глазах царя. В конце августа он направил генералу письмо, указывая, что "власть гниет на корню". Чем поставил Алексеева в очень щекотливое положение. На письмо он, естественно, не ответил, но и закладывать счел для себя неудобным. А Гучков, между тем, растиражировал свое "письмо к генералу Алексееву", так и озаглавленное, во множестве копий. Конечно, дошло и до царя - к счастью, сумевшего понять, в чем дело.
      Хотя в письме говорились и вещи совершенно правильные - что "гниющий тыл грозит доблестному фронту" и страну может ожидать "пожар, размеры которого трудно представить". Но, к сожалению, Гучков и ему подобные так никогда и не поняли, что "бактериями", вызывающими это гниение, в первую очередь являются они сами. И говоря о пожаре, считали вполне нормальным "баловаться спичками". В этом смысле представляется показательным диалог, произошедший во время приезда французской делегации. Когда социалист Тома заявил "реакционеру" Штюрмеру, что нужно навести порядок и милитаризовать рабочих, тот ужаснулся: "Милитаризовать наших рабочих! Да в таком случае вся Дума поднялась бы против нас!" Да, действовали вот такие цепочки парадоксов - либералы не давали навести порядок в тылу и сами же обрушивались за беспорядок на царя и правительство. А иностранцы, прекрасно сознающие необходимость наведения порядка, поддерживали и поощряли не правительство, а Думу. Поскольку полагали, что после "демократических реформ" Россия станет для них более надежным и "эффективным" (читай послушным) союзником. Что по сути было столь же глупо, как надежды на "решающий вклад" Румынии.
      Но оппозиции подыгрывали и противники. Немцы хорошо знали о конъюнктуре в русских верхах и старались замарать любые фигуры еще до их назначения на важные посты. Взять такую историю - Гучков берется сопровождать вдову ген. Самсонова в Пруссию за телом мужа. А там один из лейтенантов ему улыбается - мол, вы меня не узнаете? Я до войны в вашей стране был разведчиком, служил в полиции, в охране Распутина. А фамилия моя - Штюрмер. Да, родственник... Но только вы, пожалуйста, никому! Рассчитывать, что такой человек, как Гучков, сохранит тайну, было бы, пожалуй, сверхнаивно. Да ведь на это и не рассчитывали. Но если этот случай мог придумать и сам Гучков, то известен другой. В июле парламентская делегация возвращалась из Англии, и в Стокгольме к ее руководителю Протопопову заявляется первый секретарь германского посольства поболтать о сепаратном мире. В государственных структурах Протопопов был еще ноль без палочки, и надеяться, будто представитель проантантовского "прогрессивного блока" окажет какое-то содействие или хотя бы сможет стать передаточным звеном в этом вопросе, было смешно. Протопопов и дал немцу от ворот поворот. Но история попала в газеты - конечно, не через Протопопова. А в сентябре, когда он возглавил министерство, и вспомнилась. А точно ли сказал "нет"? А может, потому и назначили, что не сказал?
      Под флаг "измены" подтасовывалось все. Приехал в Россию греческий принц Николай - как уже говорилось, в его стране возникли крупные проблемы, а он был женат на великой княжне Елене Владимировне и рассчитывал на заступничество царя перед англичанами и французами. Однако сразу пошли слухи про "тайную миссию". И получалось, что настоящая-то измена развивалась беспрепятственно, а общественность развернула вторую атаку на власть. Положение страны было гораздо лучше, чем в 15-м, но оппозиция настолько распоясалась, что на подобные "мелочи" уже не обращалось внимания. Валили до кучи все. К примеру, "продовольственный вопрос". Который перед Россией вообще не стоял, нужно было только упорядочить снабжение. Но уж очень удобным он был для политических спекуляций, поскольку касался каждого. И на полгода растянулись дебаты о введении твердых цен, даже о принудительной продразверстке. В результате не было сделано ничего, кроме возникновения еще нескольких бездельных комитетов, но запаниковали горожане, ожидая голода, и принялись скупать хлеб на сухари, создавая новые дефициты. Запаниковали и крестьяне - и начали прятать хлеб "до лучших времен" или спешили продать перекупщикам. Ну а неудачи в Румынии стали для оппозиции настоящим "подарком"... В октябре на заседании "Общества англо-руского флага" под председательством Родзянко кадет Шингарев провозгласил: "В Англии существует удивительное взаимное доверие между правительством и общественными силами. Там нет темных сил и безответственных влияний",- что было встречено бурными овациями. И ведь действительно сказано "в яблочко". Но опять почему-то ни Шингарев, ни аплодировавшие ему не относили слов о "темных силах" и "безответственных влияниях" к самим себе.
      Апофеозом атаки на власть стала сессия Думы, открывшаяся 14.11. Премьера, явившегося на первое заседание, освистали, встретили криками: "Вон! Долой изменника Штюрмера!" Он и другие министры вынуждены были уйти. После чего последовала знаменитая скандальная речь Милюкова, вываливавшего негативные факты. И рефреном звучали слова: "Что это - глупость или измена?" Дескать, я ни в чем прямо не обвиняю, но выбирайте одно из двух. А в качестве "доказательств" зачитывал выдержки из немецкой газеты... Эта речь потом распространялась по рукам в миллионах экземпляров. На заседании зачитали резолюции губернских земских управ и прогрессивного блока - "как считает вся Россия, совместная работа общественных сил с правительством невозможна, а без этого выиграть войну нельзя". Вывод следовал все тот же требования "ответственного министерства". Военному и морскому министрам, поскольку от Думы зависело финансирование их заказов, пришлось прийти с униженным поклоном, и депутаты вдоволь поиздевались над ними. А когда министр путей сообщения хотел доложить об окончании строительства Мурманской дороги, его не пожелали слушать. Он 2 часа ждал в передней, пока депутаты спорили, выгнать его или дать выступить.
      Но в период сессии произошла очередная перетряска правительства. Вместо Штюрмера премьером стал Трепов. И когда он пришел в Думу с новым министром земледелия Риттихом - тоже освистали, кричали: "Мы будем бороться с вами". А 5.12 разразился еще один скандал. Депутат-монархист Марков-второй оскорбил Родзянко, с думской трибуны назвав его "мерзавцем". И пояснил: "Я подтверждаю то, что я сказал. Я хотел оскорбить вашего председателя и в его лице хотел оскорбить всех вас, господа. Здесь были произнесены слова оскорбления высочайших лиц, и вы на них не реагировали, в лице вашего председателя, пристрастного и непорядочного... я оскорбляю всех вас". Его исключили на 15 заседаний. Но возмутились левые - нескольких их депутатов тоже исключили на 15 заседаний за то, что оскорбляли Трепова, и теперь спорили, можно ли равнять такую "мелочь", как оскорбление премьера с демаршем Маркова? Были желающие вызвать его на дуэль - но это рассосалось. Сам же Родзянко получил в поддержку массу писем и телеграмм. Вечером того же дня совет профессоров Петроградского университета избрал его своим почетным членом, Екатеринославская городская дума писала ему: "Поздравляем с блестящей победой над выходкой холопа министерской прихожей" (хотя в чем заключалась "победа", так и неясно). А правительство Франции на следующий день наградило его Большим орденом Почетного Легиона. Что ж, союзники продемонстрировали свою позицию достаточно выразительно.
      Пожалуй, тут следует, забегая вперед, сказать, что уже при Временном правительстве была назначена специальная следственная комиссия под председательством Муравьева по фактам "измены" в царском окружении. И комиссия весьма пристрастная - новым правителям требовалось подкрепить свои прежние обвинения и тем самым подтвердить правомочность и необходимость собственного прихода к власти. Но несмотря на это, все обвинения в измене, выдвигавшиеся в адрес царицы, Штюрмера и прочих "подозревавшихся" были фактами расследования начисто опровергнуты. Оказались голословными домыслами. Что же касается "сепаратного мира", той же комиссией Муравьева не было установлено не только реальных шагов, но даже и стремлений к нему! Но в 1916 - начале 1917 г. в качестве "достоверных" воспринимались даже и самые сногсшибательные версии. И Палеолог в своих дневниках глубокомысленно пишет, что "правительство организует голод, чтобы вызвать волнения и расправиться с социалистическими партиями". Или - что пораженческие теории Ленина поддерживаются лишь небольшой кучкой лиц... "подкупленных охранкой"! Правительство и охранка - только они! Кто же еще? И уже накануне Февральской революции либералы со своими зарубежными друзьями на полном серьезе муссировали версию, что социальный взрыв преднамеренно готовится правительством, чтобы подавить его, разогнать Думу и под предлогом волнений заключить пресловутый сепаратный мир с немцами... И ведь как же опять до боли узнаваемо. Будто слушаешь сенсационные "разоблачения" времен Чеченской войны. Или "журналистские расследования" нынешней "прогрессивной" телеканализации...
      63. МИТАВА И БАГДАД
      Хотя тема сепаратного мира была на слуху чуть ли не постоянно, но даже и Германия серьезных намерений к нему в 1916 г. не проявляла. Лишь в начале года Тирпиц и примкнувшие к нему деятели убеждали руководство, что с Россией нужно мириться любой ценой - отдать ей Галицию, Персию, открыть проливы, даже взять на себя русские долги Франции. Но после побед 15-го их не слушали, а с отставкой Тирпица исчезла и его идея. В мае германский МИД выдал куда более обтекаемые проекты: чтобы Россия отказалась от Польши, Литвы и Курляндии, а ей взамен дать часть Галиции, Турецкую Армению, право прохода через проливы. И признать ее зоной интересов Маньчжурию и Монголию. А туркам компенсировать Армению Западным Ираном. Конечно, без разгрома России такие предложения шансов на успех не могли иметь. И немцы, похоже, это понимали, но продолжали подъезжать к японцам и другим посредникам, чтобы вбить дополнительные клинья между союзниками по Антанте. После Брусиловского прорыва о мире взмолилась Австро-Венгрия, и даже воинственный Конрад стоял за мир любой ценой. Однако германская дипломатия сумела успокоить партнеров, а успехи на Дунае снова вскружили головы. И в октябре Бетман-Гольвег с австрийским министром иностранных дел Бурианом принялись азартно исправлять будущие границы с Румынией, Италией и Россией в свою пользу. В проекты включался полный возврат немецких колоний и т.п.
      Хотя серьезность собственного положения в германском руководстве сознавали. Но выкручиваться пробовали другими способами. Стала смягчаться оккупационная политика на Востоке. Спускались на тормозах прежние планы "депортаций" и германизации захваченных земель. И вместо этого в ноябре последовал совместный германо-австро-венгерский манифест о провозглашении независимой Польши "из земель, бывших в составе России",- в виде конституционного королевства с германским принцем на престоле. По мнению Бетмана, такой шаг давал немцам нового союзника и позволял сформировать большую польскую армию. Однако не вышло из этого ничегошеньки. Во-первых, подобной акцией немцы даже теоретически отрезали себе путь к сепаратному миру и затруднили путь к миру общему - Россия разозлилась за столь бесцеремонные манипуляции с ее территориями, и царь теперь склонялся к самой жесткой линии - с полным уничтожением германского военного могущества. А во-вторых, и поляки оскорбились. Они рассчитывали на объединение своей страны, а воссоздание ее в границах лишь одной части восприняли как "подтверждение раздела Польши". Даже ярый русофоб Пилсудский начал задерживать свои "легионы" в тылах, сберегая для будущей борьбы за Польшу,- за что и угодил в тюрьму.
      А страны Антанты готовились к новым боям. Жоффр планировал серию из трех последовательных наступлений. Сперва на Камбрэ, потом на Сен-Кантен чтобы перемолоть в этих сражениях вражеские резервы. А потом решающий удар - на р. Эна, между Реймсом и Суассоном. Но его планы вызвали резкую критику. Ведь они заведомо сулили огромные жертвы, с несколькими этапами "перемалывания". Под Жоффра давно уже вели подкоп его противники - депутаты Мажино, Тардье и др. И воспользовались случаем для атаки, обретя поддержку и среди англичан в лице рвущегося к власти Ллойд Джорджа. План Жоффра правительство не утвердило, ему поставили в вину большие потери, переоценку румынской армии. И 2.12 он подал в отставку - которую, правда, обставили почетно, присвоив ему "на дембель" чин маршала. Верховным Главнокомандующим стал "герой Вердена" Нивель. Он предложил другой план - как считалось, более выигрышный. Разгромить немцев в одном решающем сражении. Связать их демонстрационными атаками на второстепенных участках, а затем проломить фронт внезапным ударом там же, где и предлагал Жоффр, на р. Эна. И тут же двинуть в прорыв огромную "маневренную массу" из трех армий.
      В это же время произошли перемены в руководстве других воюющих государств. 21.11 скончался император Франц-Иосиф, просидев на престоле почти 70 лет. Императором стал эрцгерцог Карл, которого фавориты и советники престарелого монарха держали вдали от дел, очень недовольный тем, что страна в ходе войны попала в полную зависимость от Германии. А в Англии ушел в отставку кабинет Асквита. Премьером стал Ллойд Джордж. Гораздо менее дальновидный, чем его предшественник, но куда более беспринципный. И сказалось это в первую очередь на отношениях с Россией - Асквит и Грей ее друзьями никогда не были, но понимали важность стратегического партнерства. Ллойд Джордж считал себя "прагматиком" - а на деле подходил к вопросам с точки зрения мелочной сиюминутной выгоды.
      И в этой обстановке прозвучало еще одно германское предложение о мире, на этот раз к общему. 12.12, после взятия Бухареста, немцы обратились к США с просьбой взять на себя посредничество. Хотели использовать шанс поторговаться на вершине очередного успеха, успокоить собственных союзников - ну и подогреть пацифистские настроения среди противников. Правда, американский президент Вильсон, обратившись к участникам войны, подчеркнул, что посредником не является, а просто зондирует почву, далеко ли до "гавани мира". Ответ был однозначным. Сперва от стран Антанты по отдельности, а 30.12 в Риме была принята их общая декларация, где германское предложение отвергалось как "пустое и неопределенное", не содержащее никаких конкретных условий. И выдвигались требования вывода войск противника с окупированных территорий, восстановления суверенитета Бельгии, Сербии, Черногории, Румынии, компенсации ущерба и разрушений, освобождения народов, находящихся под австро-венгерским и турецким гнетом.
      Да в общем-то, и Вильсон не более чем играл в миротворчество. Ни для одного правительства уже не было секретом, что США сами готовятся к вступлению в войну. Надо сказать, что Америка в полной мере использовала выгоды положения, которое создал для нее мировой конфликт. Военные заказы обеспечили ей невиданный экономический бум. Только 48 крупнейших трестов получили в 1916 г. 965 млн долл. прибыли - на 600 млн. больше, чем до войны. Если в 1914 г. США были "должниками", в основном, у англичан, то теперь уже выкупили все ценные бумаги, инвестированные в американскую экономику, и превратились в кредиторов - страны Антанты были должны им 2 млрд. долл. Необходимость для всех мировых держав сохранять хорошие отношения с Вашингтоном развязала ему руки, и американцы вовсю прибирали к рукам все, что "плохо лежит". В 1915 г. захватили Гаити - президент республики Жан-Гильом Сам был убит. Весной 16-го произвели интервенцию в Доминиканскую республику, принудили Никарагуа к договору о размещении там своей морской базы.
      И в отличие от прежней политики изоляционизма вошли во вкус выступать верховным арбитром в международных делах - гневно покрикивая на Германию в инцидентах подводной войны (хотя сами сплошь и рядом нарушали международное право о нейтралитете морских перевозок и закрывали глаза на нарушения англичанами морского права). Ну а дальше сочли, что кроме плодов нейтралитета стоит воспользоваться плодами победы и последующего передела мира. В котором США, не понесшие таких потерь и ущерба, как Европа, будут обладать очень весомым голосом. В августе 16-го был принят закон об ассигнованиях на армию, образован Совет национальной обороны. Чтобы подготовить к войне "дух" народа, организовывались военизированные лагеря для молодежи - этим занимался будущий президент Ф. Д. Рузвельт. Более решительные шаги не позволяла сделать предвыборная кампания - ведь на пацифизме могли ох как выгодно сыграть конкуренты Вильсона. Но в ноябре он был переизбран на второй срок, и преграда отпала.
      Так что положение Центральных Держав становилось еще более незавидным. Они тоже строили планы на 1917 г., но куда более скромные, чем раньше. Наступать им больше было нечем. И активных действий ни на одном фронте не планировалось вообще. Только оборона. Единственной спасительной идеей, к которой смогло прийти командование, стала "неограниченная подводная война". Правда, существовавший проект создать для этого флот из 205 субмарин остался невыполненным. Не хватало сырья, рабочих рук, а 25 подлодок погибло в 1916 г.(а всего с начала войны - 51). И в строю имелось 138. Но сочли, что и этого будет довольно - одновременно на позициях могли находиться 20 подлодок, а потом их сменяют другие. По мнению Гинденбурга и начальника главморштаба фон Гольцендорфа, такая блокада должна была сломить Англию за 6 месяцев. А за ней, глядишь, и вся коалиция посыплется. Кайзера и канцлера опять волновало, не подтолкнет ли это к войне американцев. Но фон Гольцендорф заверил "словом офицера", что ни один американский солдат не высадится в Европе, та же подводная война не позволит. Хотя на самом деле германское командование уже знало, что США вступят в войну в любом случае. Но знало и то, что армии у них еще нет, и в течение 1917 г. опасаться американцев не приходится. А судьба войны должна была решиться в 17-м. Словом, подводная война была той соломинкой, за которую все равно приходилось хвататься за неимением других возможностей.
      На фронтах, несмотря на зимнее время, то там, то здесь гремели сражения. Так, 12-я армия Радко-Дмитриева, чтобы оттянуть германские резервы от Румынии, провела частную Митавскую операцию. Противник под Ригой укрепился основательно и умело. Были построены 3 линии траншей, блокгаузы, доты на буграх между болотами, позиции в лесах, защищенные засеками из поваленных деревьев, оплетенных колючей проволокой. И зимовать немцы собрались капитально. В блиндажи и теплые землянки понатащили даже рояли и дойных коров, чтобы иметь свежее молоко. Вот и решили их вышвырнуть с насиженных мест в голое поле - ликвидировать плацдарм, близко подходивший к оз. Бабите, отбросив врага за р. Курляндская Аа (Лиелупе). А при удаче развивать удар на Митаву (Елгава) и перерезать важную рокадную магистраль Виндава - Митава - Якобштадт. Для этого на участке в 30 км между болотом Тируль и с. Олай (Олайне) было сосредоточено 82 русских батальона против 19 германских. Главный удар наносился в центре силами Бабитской группы из 6-го Сибирского корпуса с приданными частями (48 батальонов при 208 орудиях). Вспомогательные наносили на правом фланге Одингская группа из Особой бригады, на левом - Олайская группа из частей 2-го Сибирского корпуса.
      Радко-Дмитриев реализовал идею, которую предлагал еще летом,- начать вообще без артподготовки, без предварительных инженерных работ, зато в полной мере использовать внезапность. Войска были снабжены маскхалатами, тщательно производилась разведка. И 5.1, еще до рассвета, дивизии Бабитской группы под покровом темноты и метели ринулись на врага. Успех был полный. Удар оказался для немцев совершенно неожиданным, оборону прорвали в 3 местах, заняв населенные пункты Скудр, Граббе, Скангель. Части продвинулись на 5 км, выйдя на берег Курляндской Аа. Но на флангах Одингская и Олайская группы, начавшие атаку уже утром и после артподготовки, одолеть вражеские укрепления не смогли - здесь немцы успели изготовиться и встретили шквальным огнем. Для поддержки наступления русское командование собрало большое количество авиации, но из-за погоды аэропланы действовать не смогли. Некоторые взлетели, но сильный ветер прибивал их к земле, не давал вести прицельный огонь при штурмовке. Из-за метели и недостаточно широкого прорыва не удалось ввести в бой и конницу - 4-ю отдельную Кавказскую бригаду, приготовившуюся в резерве. Части Олайской группы кое-где сумели вклиниться во вражеские позиции, но немцы начали подтягивать резервы и, выдержав ряд контратак, группа вынуждена была отойти на исходные позиции.
      А войска прорвавшейся группировки следующей ночью предприняли новую дерзкую атаку после кратковременного, но мощного артналета. Ударили во фланг и тыл немцев, державшихся правее. Обошли сильный опорный пункт - так называемую Пулеметную горку, и несколько вражеских батальонов оказались окружены и попали в плен или были уничтожены. Русские заняли села Огле, Витинг, Нейн, очистив правый берег Курляндской Аа на всем центральном участке. Бои велись в очень тяжелых условиях. Как отмечалось в приказе по армии, "приходилось все время бивуакировать под открытым небом, маневрировать по плохо замерзшим торфяным болотам, пробираться через глухие, болотистые заросли". Но с 7.1 "наш удар уже терял характер внезапности, на которую он, главным образом, был рассчитан, и вошел в фазис методической борьбы с неизбежным последствием брать каждую пядь земли". Немцы серьезно обеспокоились. Людендорф писал: "Неожиданно всполошил удар русских в направлении на Митаву; поспешно стянутым резервам едва удалось его локализовать". Дальнейшие русские атаки сменились контратаками подходящих на угрожаемый участок германских частей, и продвижение кончилось, достигнув 15 км по фронту и 5 в глубину.
      Главнокомандующий фронтом Рузский обратился в Ставку о направлении под Ригу более крупных контингентов и расширении операции, но Гурко отклонил его предложение - операция оставалась частной, и распылять силы Ставка не хотела. 11.1 приказом Радко-Дмитриева атаки были прекращены. Но немцы, перебросив сюда свои войска, теперь уже сами ожесточенно контратаковали, силясь вернуть
      утраченные позиции. Раз за разом лезли вперед почти месяц, понеся огромные потери убитыми, ранеными и обмороженными. Однако результатов это не дало, все атаки отражались, части выдохлись, и 3.2 командование 10-й германской армии распорядилось остановить активные действия. И немцам пришлось под огнем русских батарей, снова неся потери, долбить мерзлую землю для устройства новых позиций. В целом же, операция показала, что у русских научился прорывать позиционную оборону не только Брусилов. 12-я армия привлекла к себе крупные силы противника и серьезно их потрепала. Правда, в ходе боев случился очень тревожный факт - взбунтовался 17-й Сибирский полк, отказавшись идти в атаку. К нему присоединились подразделения некоторых других частей. Но мятеж быстро подавили, окружив надежными войсками, а 92 зачинщика были преданы военно-полевому суду.
      В середине января короткий, но сильный удар в Молдавии нанес Румынский фронт Сахарова, разбив и отбросив назад зарвавшиеся в наступлении части противника, которые по инерции попытались и дальше теснить румын. А во Франции в это время внезапно активизировались немцы, предпринимая атаки то там, то здесь. На острие одного из ударов оказалась 3-я русская бригада Марушевского, занимавшая участок у с.Оберив. На нее пустили 3 волны газов, и поскольку французская армия, в отличие от русской, еще не была снабжена противогазами, бригада понесла большие потери - погибло около 500 чел. Но последовавшую за этим атаку все же отразили. Причина такой активности стала ясна чуть позже - атаки были демонстрациями с целью замаскировать подготовку к отступлению. Пока шли бои, уже оттягивались назад тылы, потом вторые эшелоны. А 3.2 и остальные германские части неожиданно для французов и англичан вдруг снялись с позиций и стали отходить, оставляя Нуайонский выступ. На мощнейшую "Линию Зигфрида" - или, как ее называли чаще, "линию Гинденбурга", заранее подготовленную в тылу по рубежам Аррас - Камбрэ Сен-Кантен - Ла-Фер - Сен-Гобен - Валансьен. Это значительно сокращало фронт и позволяло немцам высвободить 13 дивизий. А наступление Антанты, готовившееся на февраль, соответственно, сорвалось. После занятия территории, оставленной врагом, пришлось заново вести широкомасштабные работы по устройству траншей, батарей, подводить пути сообщения, перемещать склады, постепенно сближаться траншеями с неприятелем, заново вести разведку...
      На море же немцы с 1.2 объявили неограниченную подводную войну. И 2.2 США, получив столь хороший предлог, разорвали с ними дипломатические отношения. Правда, в войну еще не вступили, продолжая срывать более легкие "победы" по соседству - в феврале они оккупировали Кубу. Сама же "неограниченная война" ожидаемых результатов не дала. Западные державы успели к ней подготовиться. Были разработаны методы борьбы с субмаринами, системы оповещения. В первые месяцы транспортные суда действительно понесли ощутимый урон, но меньший, чем в 16-м, и в значительной мере обусловленный собственной неорганизованностью стран Антанты. Но стоило повысить дисциплину перевозок, установить строгую систему конвоев, как успехи немцев быстро сошли на нет. К тому же на подводную войну англичане ответили расширением минных полей в Северном море, так что и германские подлодки и эсминцы недосчитывали то одну, то другую боевую единицу.
      Русская Кавказская армия из-за чрезвычайно суровой зимы в горах активных действий не вела. Чтобы не нести лишних потерь от морозов и болезней, Юденич оставил на достигнутых рубежах лишь боевое охранение, а главные силы разместил в долинах по населенным пунктам. А турки под впечатлением поражений стягивали сюда новые войска. Людендорф даже распорядился больше не привлекать на европейские фронты османские части пусть лучше у себя русских сдержат. И к началу 1917 г. на Кавказском фронте было собрано 29 турецких дивизий, больше половины всех вооруженных сил Порты. Чем и воспользовались британское и русское командование и нанесли совместный удар по Ираку. Англичане - в Месопотамии, а навстречу - 1-й Кавказский кавкорпус Баратова и 7-й Кавказский корпус Чернозубова. Британская армия ген. Мода из 5 пехотных и 1 кавалерийской дивизий начала наступление в январе, взяла Кут-эль-Амару и двинулась вверх по Тигру. Против нее у турок было 3 дивизии. Под ударами они стали пятиться, пытаясь организовать оборону на подступах к Багдаду.
      Но получить подкреплений они не смогли, так как в феврале в Персии начал наступление Баратов. Разбил противостоявшую ему группировку из 2 дивизий и 25.2 взял Хамадан, развивая прорыв к турецкой границе. В начале марта его правофланговые части захватили важный узел дорог Синнах (Сенендедж), а главные силы корпуса одержали еще одну победу и овладели Керманшахом. Вспомогательный удар нанес 7-й Кавказский корпус - на Бака и Пенджвин, а Юденич частями 4-го Кавказского корпуса произвел демонстрации, сковав против себя вражеские части и отвлекая их от войск Баратова и англичан. Соединения Мода, рывком разметав турецкую оборону, 7.3 овладели Багдадом и, преследуя врага, начали растекаться по Междуречью в двух направлениях - к верховьям р. Тигр на Самарру, и на северо-восток, на Бекуба и Шерабан. А конница Баратова, разбив врага под Мнантагом, шла навстречу. Для связи с англичанами была выслана сотня казаков хорунжего Гамалии и, проскочив по тылам противника, успешно выполнила задачу. А вскоре части 1-й Кавказской казачьей дивизии Раддаца и 3-й Кубанской дивизии, преодолев с начала наступления более 400 км, соединилась с союзниками у Кизыл Рабата. Порта потеряла всю южную часть Ирака.
      А на Черном море новых успехов добился Колчак. Он нащупал у Турции еще одно весьма уязвимое место - уголь. Главные (и единственные) копи Османской империи располагались в Зунгулдаке, на берегу Черного моря. И перевозка угля оттуда в Стамбул осуществлялась морем, железной дороги для вывоза добытого топлива не существовало. Миноносцы и субмарины Черноморского флота блокировали эту коммуникацию. Тоже порой несли потери - в феврале при походе к Босфору погибла подводная лодка "Морж". Но подвоз угля в Константинополь, а оттуда и в другие районы Турции, прекратился. Совсем. И Германия, сама жестоко страдавшая от недостатка топлива, теперь должна была помогать союзникам еще и углем. Немецкие офицеры, служившие в Стамбуле, писали: "Колчак был молодой и энергичный вождь, сделавший себе имя в Балтийском море. С его назначением деятельность русских миноносцев еще усилилась. Сообщение с Зунгулдаком было значительно стеснено. Подвоз угля был крайне затруднен, угольный голод все больше давил. Флот был принужден прекратить операции". А чуть позже: "На все надобности Оттоманской империи пришлось ограничиться 14 тыс. тонн угля в месяц, прибывшего из Германии. Пришлось сократить железнодорожное движение, освещение городов, даже выделку снарядов. При таких безнадежных для Турции обстоятельствах начался 1917 год".
      64. РАСКАЧКА
      Расшатывание государственных устоев шло полным ходом. Уж конечно, трудно было не обратить внимания на рост забастовочного движения, тем более что на одном лишь Металлическом заводе день забастовки стоил фронту 15 тыс. недоданных снарядов. Но вопрос борьбы с революционерами оставался в компетенции МВД. А его возглавлял Протопопов - кстати, ярко продемонстрировавший, чего же надобно оппозиции. Только власти. Среди прогрессистов он был на второстепенных ролях, но получил власть от царя, и сразу превратился в "сверхверного". И главной его заботой теперь стало как бы со второго поста в государстве добраться до первого, премьерского. Для чего следовало производить на царя хорошее впечатление. И Протопопов соединил в себе обычную для либералов беспринципность и некомпетентность с худшими чертами царедворца. Он быстро заметил, что царю нравятся успокоительные, уверенные доклады. И при нем великолепно отлаженный аппарат российской полиции заработал вхолостую. Полиция и охранное отделение знали все, докладывали о заговорах, сборищах, планах подрывных действий. Все эти доклады были после революции обнаружены в шкафах и столах Протопопова. Но царю шли другие доклады, бодрые и оптимистичные. Будучи впоследствии арестован Временным правительством, а позже большевиками (которые его и расстреляли), Протопопов признался, что писал заведомую ложь, абы угодить. И царю нравилось, что нашелся наконец-то министр, который не озадачивает его проблемами и справляется сам - и ведь как умело справляется! Без скандалов, арестов и других "непопулярных решений"...
      Ну а в армию по российским законам даже и МВД был вход запрещен, туда оно не имело права засылать агентуру. А между тем, настоящим бедствием становились огромные запасные батальоны (которые и сыграли в революционных событиях роковую роль). "Автором" этого явления стал еще Поливанов. Со своей кипучей энергией он набирал пополнения точно так же, как заготавливал мясо при отсутствии холодильников. Все лето и осень 1915 г. призывал новые контингенты - а послать их на фронт было нельзя из-за отсутствия винтовок. Запасные батальоны разрослись до 12-15 тыс. чел. Дурели в тесноте казарм, злились, оторванные от своего хозяйства не пойми зачем - без оружия им оставалось заниматься только строевой. Разлагались пропагандой, заражались слухами и страхами от раненых из размещенных рядом госпиталей. Офицерский состав был на нормальный батальон в тысячу чел., да и то из инвалидов и юнцов-прапорщиков, и никакой воспитательной работы в такой массе вести было невозможно. В казармах выдвигались свои "авторитеты" из тех, у кого кулаки покрепче. Бороться с этим злом попытался Шуваев - он вообще отменил призывы весной и летом 16-го. Но и то огромные тыловые части до конца не рассосались. А из-за летних потерь, увеличения линии фронта потребовались новые пополнения, и к зиме запасные батальоны опять стали расти.
      По сути, гигантской тыловой частью был и Балтфлот, у которого большая часть кораблей не вела активных действий, а лишь охраняла столицу и патрулировала минные позиции. И стоявший по соседству с Петроградом и Финляндией. А.В. Колчак писал: "Гельсингфорс тогда буквально кишел немецкими шпионами и немецкими агентами, т. к по самому положению Гельсингфорса, как финского города, контроль и наблюдение за иностранцами были страшно затруднены". Весной 16-го на флоте была раскрыта крупная социал-демократическая организация. А 29.9.16 начальник Кронштадтского порта вице-адмирал Р.Н. Вирен докладывал в главный морской штаб: "Достаточно одного толчка из Петрограда, и Кронштадт вместе со своими судами, находящимися сейчас в порту, выступит против меня, офицерства, правительства, кого хотите. Крепость - форменный пороховой погреб, в котором догорает фитиль,- через минуту раздастся взрыв. Вчера я посетил крейсер "Диана", на приветствие команда ответила по-казенному, с плохо скрытой враждебностью. Я всматривался в лица матросов, говорил с некоторыми по-отечески; или это бред усталых нервов старого морского волка, или я присутствовал на вражеском крейсере, такие впечатления оставил у меня этот кошмарный осмотр. В кают-компании офицеры откровенно говорили, что матросы сплошь революционеры". Он предлагал немедленно разослать здешних матросов куда угодно, а на корабли перевести надежный личный состав из Сибирской и Беломорской флотилий. Адм. Гейден препроводил доклад в Ставку, и представитель флота адм. Альтфатер представил его царю. Вирен получил ответ - предложенные им меры сочли неприемлемыми и извещали, что министерство внутренних дел "держит ситуацию под контролем". (Вирен был убит пьяной матросней 14.3.17).
      Тревожный "звонок" прозвучал 29.10.16. По команде забастовочного комитета все заводы Петрограда прекратили работу, причем безо всяких требований. Продолжал действовать лишь филиал "Рено", но 31.10 пришла буйная толпа с других заводов останавливать его. С ней пытались поговорить французы из администрации, их встретили камнями и револьверными выстрелами, инженер и 3 директора были ранены. Появилась полиция, но ничего не могла сделать. Вызвали 2 батальона из ближайших казарм. Солдаты пришли и... открыли огонь по полиции. Благо прибыли казаки, одной их атаки хватило, чтобы пехота разбежалась. Никаких выводов сделано не было, никаких мер не предпринято. Ведь это происходило в преддверии открытия Думы, и власти не хотели раздражать "общественность". А 30.12, на следующий день после роспуска Думы на рождественские каникулы, был убит Распутин. Убит из лучших побуждений, "правыми", желавшими таким образом укрепить авторитет трона. Но последствия получились сугубо отрицательными.
      Как раз тут-то проявилось, что Распутин был лишь удобным предлогом для нападок. А когда не стало этого "громоотвода", разряды общественного недовольства стали перенацеливаться на самого царя. Впрочем, тут же наметилась другая мишень для шквальной критики - Протопопов. Но теперь Николай уже упрямо держался за него, не желая после смерти одного "друга" отдавать в жертву толпе другого. Именно убийство Распутина упрочило положение Протопопова и создало ему неограниченный кредит доверия - он в трудную минуту выступил и утешителем, и охранителем царицы, заявив, что готов отдать за нее жизнь. Кроме того, гибель "старца" и последовавшие за ней семейные драмы надломили внутренние силы мистически настроенного Николая II. И создали у него то самое настроение обреченности, которое и определило его поведение в ходе революции. Ну и наконец, у него не хватило решимости даже на то, чтобы поступить по закону с высокопоставленными убийцами, хотя они были известны. Преступление осталось безнаказанным. Что послужило крайне соблазнительной приманкой и для других недовольных - если оказалось так просто избавиться от Распутина, то почему бы и повыше не взять?
      "Общественное мнение" теракт одобрило - и стала приобретать популярность идея террора как таковая... Заговоры начали плодиться, как грибы. В общем-то, больше в области пустой болтовни, но сам факт был показателен. В январе приехал с фронта ген. Крымов, вообразивший себя новым "декабристом". И в кругу депутатов Думы и членов Госсовета открыто обсуждался вопрос о перевороте. Кадет Шингарев говорил: "Генерал прав, переворот необходим... но кто на него решится?" Депутат Шидловский откровенно высказывался о царе: "Щадить и жалеть его нечего, когда он губит Россию". Не менее резкие выпады позволял себе Терещенко. Правда, дискуссию оборвал более умеренный Родзянко - мол, "вы не учитываете, что будет после отречения царя. Я никогда не пойду на переворот. Я присягал. Прошу вас в моем доме об этом не говорить". Ну так говорили в других домах, по ресторанам... Еще один заговор зрел среди родственников царя - участвовали великий князь Кирилл Владимирович, его мать Мария Павловна и др. Опять накручивали сами себя сплетнями о подготовке сепаратного мира, вынашивали идеи принудительного отречения. Такие разговоры велись в присутствии и при поощрении британского посла Бьюкенена. При нем даже поднимался вопрос, а останется ли царь жив после предполагаемого переворота... И обо всем этом полиция тоже знала! И Протопопов знал, никак не реагируя.
      Хотя ведь были в России и здоровые силы. И немалые. Но к сожалению, политическую "погоду" слишком часто определяют не "здоровые", а самые горластые и языкастые. Они и оказывались на первом плане политической борьбы. И информационную войну патриотические круги заведомо проигрывали, не в силах конкурировать с потоками лжи, клеветы и грязных сенсаций. Впрочем, тут сказывалось и общее духовное падение столичного общества, когда именно грязное и скандальное почиталось "прогрессивным" - кстати, разве среди нынешней столичной интеллигенции не наблюдается то же самое? Здоровые силы предлагали царю опереться на них - он этим не воспользовался. Например, еще в ноябре ему была передана записка из кружка Римского-Корсакова, а в январе - из кружка Говорухи-Отрока, где излагались предложения, которые сейчас кажутся азбучными истинами не только для предреволюционной ситуации, но и вообще для государства, ведущего большую войну.
      Так, в "записке Римского-Корсакова" приводилась целая программа. "Назначить на высшие посты министров, начальников округов, военных генерал-губернаторов лиц, преданных царю и способных на решительную борьбу с надвигающимся мятежом. Они должны быть твердо убеждены, что никакая примирительная политика невозможна. Заведомо должны быть готовы пасть в борьбе и заранее назначить заместителей, а от царя получить полноту власти". Думу распустить без указания нового срока созыва. В столицах ввести военное положение, а если понадобится, то и осадное - вплоть до военных судов. Создать надежные гарнизоны с артиллерией, пулеметами и кавалерией. Закрыть все органы левой и революционной печати. И обеспечить немедленное привлечение на сторону правительства "хотя бы одного из крупных умеренных газетных предприятий". Оборонные предприятия мобилизовать с переводом рабочих на положение "призванных и подчиненных законам военного времени". Во все комитеты Земгора и ВПК назначить правительственных комиссаров "для наблюдения за расходованием отпускаемых сумм и пресечения революционной пропаганды со стороны персонала". А руководителям администрации на местах дать "право немедленного устранения от должности лиц, которые оказались бы участниками антиправительственных выступлений или проявили в этом отношении слабость и растерянность".
      Ни на что из перечисленного царь так и не решился. Твердую линию попытался проводить умный и энергичный премьер Трепов, но пробыл на своем посту всего 48 дней. И был отправлен в отставку из-за интриг Протопопова, метившего на его место. Правда, просчитался, но все равно выбор Николая был не лучшим - последним премьером царской России 9.1.17 г. стал Н.Д. Голицын. Дряхлый 66-летний старик, давно находившийся не у дел и возглавлявший лишь комиссию помощи русским военнопленным. Сам о себе он говорил, что его "из нафталина вытащили", долго отказывался и умолял Николая не назначать его. Но последовал высочайший указ, и он повиновался. Так что фактическим "двигателем" в правительстве стал Протопопов.
      В период пребывания царя в Петрограде (из-за Распутина) кое-какое противодействие подрывным силам все же стало осуществляться - хотя далеко не достаточное и чисто оборонительное. Ведь оппозиция готовила новую, генеральную атаку на власть. Уж наверняка не случайно открытие Думы после каникул было назначено на 9 (22).1 - годовщину "кровавого воскресенья", день традиционных беспорядков на заводах. А чтобы обеспечить "разгон", Думе должны были предшествовать съезды земских и торгово-промышленных организаций. Однако эти мероприятия были запрещены (И Рябушинский после запрета торгово-промышленного съезда заявил: "Лишь чувство великой любви к России заставляет безропотно переносить ежедневно наносимые властью, потерявшей совесть, оскорбления"). Но тиражировалась и распространялась речь, которую на съезде земцев должен был произнести Львов. Где говорилось, что страна ждет "полного обновления и перемены самого духа власти и приемов управления", что "власть стала совершенно чуждой интересам народа", она "бездействует, ее механизм не работает, она вся поглощена борьбой с народом".
      Распространялась и декларация оргкомитета запрещенного съезда примерно такого же содержания - "правительство, превратившись в орудие темных сил, ведет Россию к гибели и колеблет императорский трон". С выводом: "Пусть же Дума в решительной борьбе, начатой ею, оправдает ожидания страны!" Однако очередной раунд "решительной борьбы" царь и правительство сорвали. Открытие Думы перенесли на 14(27).2. А в рабочих подпольных организациях прошли аресты, ослабившие организацию забастовок. Впрочем, в годовщину "кровавого воскресенья" в столице все равно бастовало 150 тыс. чел. Бузили и в Москве, Туле, Екатеринославе, Ростове, Харькове. Всего по стране, по данным полиции, бастовало до 700 тыс. Но для этого дня количество сочли приемлемым. И Протопопов подавал царю радужные доклады (он и в дни революции будет докладывать, что "ситуация под контролем". И о самой революции в Могилеве узнают не от него).
      А вот донесения начальника охранного отделения Глобачева, регулярно поступавшие министру, были далеки от оптимизма. Сообщалось о тайных заседаниях левого крыла Думы и Госсовета, обо всем, что там говорилось, об откровенной подрывной деятельности газет и журналов "Летопись", "Дело", "Луч", "Утро России", "Русская воля" (финансировалась из Германии). Делались правильные выводы, что "неспособные к органической работе и переполнившие Госдуму политиканы... способствуют своими речами разрухе тыла... Их пропаганда, не остановленная правительством в самом начале, упала на почву усталости от войны". Указывалось на "общую распропагандированность пролетариата" и на то, что оппозиция начала активную агитацию на заводах - в день открытия Думы провести массовые забастовки и манифестации для поддержки "народных избранников". Сообщалось и то, что большевики, объединенцы, интернационалисты-ликвидаторы и меньшевики решили либералов не поддерживать, и вместо этого провести собственную всеобщую стачку 23.2, в годовщину суда над депутатами-большевиками. В докладе от 8.2 говорилось: "Руководящие круги либеральной оппозиции уже думают о том, кому и какой именно из ответственных портфелей удастся захватить в свои руки". Причем выделялись 2 группировки. Одна - из лидеров парламента, прочащая на пост премьера Родзянко, предполагающая добиться передачи власти думскому большинству и насадить в России начала "истинного парламентаризма по западноевропейскому образцу". Вторая - Гучков, Львов, Третьяков, Коновалов и др.- считает, что Дума не учитывает "еще не подорванного в массах лояльного населения обаяния правительства". И поэтому возлагает надежды на дворцовый переворот...
      Впрочем, представления о том, будто власти вообще ничего не предпринимали и беспомощно ожидали, пока их свергнут, являются неверными. Как не имеют ничего общего с действительностью и всплывавшие иногда в эмиграции сенсационные версии о заговоре в Ставке или даже "измене" Алексеева, якобы отказавшегося послать в столицу надежные войска. Алексеева в этот период в Ставке не было вообще. Ею руководил (и неплохо руководил) Гурко. А Алексеев все еще лечился в Крыму. И уже пытался заниматься колоссальной работой по разработке планов весеннего наступления, которое должно было стать главной операцией в его жизни. Для этого он затребовал карты и необходимые материалы, но ни работать, ни лечиться ему как следует не давали. Его тоже начали осаждать разного рода делегаты и гости от общественности. Так, посетил Львов и уговаривал передать царю записку А.А. Клопова, доказывавшего необходимость "демократических" реформ. Алексеев, естественно, отказался. И всячески избегал подобных визитеров, даже скрывался от них. А меры предосторожности царем, Ставкой и правительством осуществлялись. Непоследовательные, половинчатые, но возможно, и они оказались бы достаточными. Да вот только дело было не в самих мерах, а в их исполнении. И исполнителях.
      Так, в связи с нарастанием в столице напряженности в феврале Петроградский округ был выведен из состава Северного фронта в самостоятельную единицу, и командующему предоставлены большие полномочия. Но встал вопрос - кому подчинить округ? Сперва считали - военному министру Беляеву. Однако посыпались возражения. Беляева не любила общественность, голословно объявив креатурой покойного Распутина. Но и Протопопов решил, что Беляев может стать ему конкурентом, а министр внутренних дел роль "спасителя Отечества" отводил только себе. Поддержал мнение, что при подготовке весенних операций у военного министра будет своих забот полон рот, и на должность был назначен ставленник Протопопова - ген. Хабалов. Менее всего пригодный к ней. Он никогда не воевал, не командовал войсковыми соединениями, продвигаясь по линии военно-учебных заведений. А перед назначением был губернатором спокойной и дисциплинированной Уральской области. Что в сочетании со стариком Голицыным и болтуном Протопоповым давало абсолютно катастрофический "триумвират".
      И надежные соединения с фронта на самом-то деле в Петроград направлялись. Хотя, конечно, главнокомандующие отдавали их неохотно. Скажем, из-под Эрзерума была снята одна из лучших, 5-я Кавказская казачья дивизия ген. Томашевского - одной ее хватило бы в критические дни, чтобы смести бунтовщиков и изменников. Под Петроград снимался также 4-й Кавказский конно-артиллерийский дивизион, некоторые другие части. Но эти переброски начались только в феврале и к решающим событиям не успели. Кроме того, против посылки дополнительных контингентов возражал Хабалов, впервые столкнувшийся с проблемами управления, обеспечения и снабжения огромного количества войск. Новые части просто негде было размещать - Петроград и его окрестности были забиты училищами, госпиталями, а главное - запасными батальонами. Сочли, что разгрузить от них столичные казармы проще будет весной, когда солдаты хоть немного подучатся и отправятся с маршевыми ротами на фронт.
      Наконец, ни царь, ни Протопопов, ни Хабалов не хотели "дразнить гусей". А общественность очень остро реагировала на любую силовую угрозу. Например, в феврале вдруг покатились слухи, что на столичных крышах устанавливают пулеметы - чтобы полиция расстреливала грядущие демонстрации. Те самые "пулеметы на крышах", о которых так много потом вопили революционеры. И тут же Особое Совещание по обороне направило гневный запрос военному министру: по какому праву боевое оружие вместо отправки на фронт передается МВД?! В действительности же дело обстояло совсем в другом. С конца 16-го немцы повысили дальность своей авиации и начали бомбардировать Лондон уже не только с дирижаблей, но и с самолетов. Поэтому было решено создать в Петрограде систему ПВО под командованием ген. Бурмана. И на крышах устанавливались не просто пулеметы - зенитные. А вот для стрельбы вниз они, к сожалению, были не приспособлены.
      Все же и февральскую попытку атаки на власть удалось сорвать. 9.2 полиция арестовала "рабочую группу" при Военно-промышленном комитете и "пропагандистскую коллегию рабочей группы" - при этом были найдены доказательства подготовки массовых выступлений, приуроченных к открытию Думы. Гучков и Коновалов разразились протестами в прессе, возмутились ВПК и Особое Совещание по обороне. Однако арест дезорганизовал готовившиеся манифестации. Сходки на заводах все равно начались, но преждевременно - с требованиями освободить "рабочую группу". Вдобавок, думская оппозиция и большевики перешли друг другу дорогу, назначая для забастовок разные даты, и вместо общей стачки, на которую замахивались и те, и другие, получилась разрозненная череда беспорядков то на одних, то на других предприятиях. Доклады охранного отделения отмечают одну полосу забастовок 12-17.2, другую 20-23.2, третья началась 26.2. Иногда доходило до столкновений с полицией, на Путиловском в нее "посыпался град железных обломков и шлака". Но "критического" уровня вспышки не достигли. Сдерживанию эмоций способствовала публикация 22.2 решительного (хотя бы на словах) объявления Хабалова, что беспорядки, если потребуется, будут подавляться силой. А когда Родзянко очередной раз сунулся к царю докладывать о революционных настроениях в столице и под этим предлогом выпрашивать "ответственное министерство", Николай твердо ответил: "Мои сведения совершенно противоположны, а что касается настроения Думы, то если Дума позволит себе такие же резкие выступления, как прошлый раз, она будет распущена".
      В день открытия Думы жители Петрограда вообще боялись выходить на улицы. (И это называлось борьбой за демократию! За парламентаризм "по западному образцу"!) Земгор постановил "выразить поддержку Государственной Думе в ее борьбе со старым правительством" и "немедленно образовать в Москве при городской думе особый комитет из представителей всех общественных организаций, кооперативов и рабочих и принять активное участие в деле освобождения страны от произвола властей". Но... ничего чрезвычайного не произошло. (Хотя может, это и к худшему. Царь был в Питере, и конечно же, при нем не возникло бы растерянности и разобщенности местных властей, их действия были бы куда более решительными, и выступление подавили бы, сил хватало. Да и сам Николай после этого, наверное, взял бы более твердый курс. Но в истории сослагательного наклонения не существует). День прошел относительно спокойно. Бастовали "всего" 58 предприятий 89.576 чел. Были сходки в университете и политехническом. На Петергофском шоссе прошла демонстрация с красным флагом. А попытки смутьянов собраться у Таврического дворца пресекала полиция. Само же заседание Думы очень разочаровало журналистов, собравшихся, как воронье, за новыми скандальными сенсациями. Писали "первый день Думы кажется бледным". Депутаты из-за месячной отсрочки порастеряли энергию в подготовительных мероприятиях и "на старт" пришли уже выдохшимися. Ну и ясное дело, испугались обещанного царем роспуска.
      28.2 бастовало 20 предприятий (24.840 чел.). Манифестация с красным флагом прошла на Московском шоссе. А в университет из-за студенческой сходки пришлось вводить полицию. Дальше выступления явно пошли на убыль, и к 7.3 обстановка успокоилась. Правда, свои капризы продемонстрировала погода. В конце февраля вдруг ударили сильнейшие морозы, до 43 градусов. На железных дорогах вышло из строя 1200 локомотивов - у них полопались трубки паровиков, а запасных не хватило. И не могли вовремя сделать такую мелочь из-за забастовок. Потом добавились обильные снегопады, а в деревнях не хватало рабочих рук для расчистки путей. В результате всего этого на станциях застряли 5700 вагонов, в том числе и с продовольствием. И кто же знал, что вызванные этим трехдневные перебои с черным хлебом в столице (только с черным - и белый, и другие продукты лежали свободно) как раз и станут той искрой, которая вызовет колоссальный взрыв в уже раскачанной и взбаламученной, развращенной безнаказанностью питерской человеческой массе?...
      К этому оказался не готов никто. Алексеев вернулся в Могилев только 5.8. Еще очень слабый, врачи советовали ему не переутомляться, заниматься лишь самыми важными вопросами. Но он так не умел. И опять взвалил на себя всю текущую работу, начал перечитывать даже переписку с фронтами и армиями за время своего отсутствия. Надорвался он моментально, ему стало хуже. И доктора требовали, чтобы он по крайней мере по несколько часов в день лежал. А он продолжал работать, готовя предстоящее наступление... Царь выехал из Петрограда сразу же, когда там улеглись волнения и восстановилось регулярное движение по железным дорогам, 22.2 (7.3) - буквально накануне грозных событий. В Могилеве его ждал для доклада Алексеев с температурой 39. А мысли Николая отвлекались к Царскому Селу - сын Алексей и дочери Татьяна и Ольга лежали с корью.
      К взрыву оказались не готовы и те, кто готовил его и раскачивал государство. Начальник штаба Восточного фронта ген. Хоффман хотя и записал 16.2, что "из глубины России приходят очень ободряющие новости", но не ждал реальных результатов раньше осени. Ленин за месяц до событий заявил на встрече со швейцарской социалистической молодежью: "Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв в этой грядущей революции". Петроградский большевистский комитет во главе со Шляпниковым счел очередной порыв исчерпанным. Готовил лишь "дежурное" выступление на 8 Марта, а дальше предполагал свернуть забастовки, чтобы готовиться к каким-нибудь следующим акциям. А руководство кадетской партии 8.3 справляло в загородном ресторане "Медведь" годовщину своей газеты "Речь". Рекой лилось шампанское, но настроение было унылое - очередной раунд борьбы с самодержавием считали проигранным. И чтобы развлечь собравшихся, один из активистов партии К. Чуковский читал только что написанную им сказку "Мойдодыр"...
      65. РОССИЯ НА ВЗЛЕТЕ...
      В ноябре, отвечая на вопросы журналистов, Брусилов сказал: "Война нами уже выиграна. Вопрос лишь во времени. Неудачи румын не имеют серьезного значения". Он был прав. Положение Центральных Держав к началу 1917 г. стало уже катастрофическим. Их людские, сырьевые и продовольственные ресурсы были исчерпаны. Наступать они не могли, и был выдвинут лозунг "durchalten" продержаться. Продержаться, сколько получится. В надежде, что какие-нибудь перемены подарят выход. А если нет - то держаться до 1918 г., когда подрастут следующие призывники, поправятся раненые и можно будет снова перейти к активным операциям. Но это представлялось весьма проблематичным. Нарастали усталость и общее уныние. В победу больше не верили. Не хватало самого необходимого, не только для населения, но уже и для военной промышленности. И в Германии, чтобы продержаться, милитаризация была доведена до предела. Общее руководство как фронтом, так и тылом сконцентрировалось в руках Гинденбурга и Людендорфа. О кайзере кронпринц писал: "Во время войны его необычайная скромность привела его постепенно к полному забвению своей личности и беспрекословному подчинению мероприятиям начальника генерального штаба". А попросту говоря, кайзер пребывал в трансе и отдал управление "героям Танненберга".
      Они поставили задачу ни больше ни меньше как повысить к весне 17-го производство боеприпасов вдвое, а орудий и пулеметов втрое. С соответствующим ужатием других отраслей и социальных нужд. Но такой термин, как "социальные нужды", вообще исчез из германского лексикона. В плане реализации "программы Гинденбурга" в сентябре был принят "Закон о конфискациях и реквизициях в военное время", практически перечеркивавший право собственности. Кроме того, Гинденбург потребовал поголовной мобилизации населения от 15 до 60 лет, и чтобы эта мобилизация "хотя бы с ограничениями была распространена и на женщин". Правда, это встретило сильные возражения в правительстве и Рейхстаге, и в декабре был принят компромиссный "Закон об отечественной вспомогательной службе" - все мужчины, не призванные в армию, от 16 до 60 лет, считались мобилизованными, их разрешалось без ограничений привлекать на любые работы, и никаких протестов и забастовок не допускалось. Теперь каждый немец был обязан жить и умирать "только на службе отечеству". А в армию призывали уже лиц от 17 до 45 лет, в том числе и рабочих, имевших броню. Заменить их Гинденбург приказал рабами с оккупированных территорий. И из одной лишь Бельгии пригнали 700 тыс. рабочих (что вызвало резкий протест США как нарушение Гаагских конвенций).
      Для производства снарядов и патронов не хватало меди - и германские женщины по призывам правительства сдавали медную посуду. Оккупированные страны обобрали еще раньше - там действовали специальные команды, обыскивавшие дома и вывинчивавшие медные водопроводные краны, дверные ручки и т.п. Упала добыча угля - его некому стало добывать. Все, что удавалось выжать из шахт, шло на военные заводы, жилые дома не отапливались. В деревнях с населением 300-400 чел. насчитывалось по 20-30 погибших на фронте. А 40% мужского населения были в армии. Из-за нехватки рабочих рук, тягловой силы, удобрений урожайность снизилась до 60-40% довоенной. И при этом урожай еще и не могли собрать. Еще в 1915 г. были введены карточки на хлеб и обязательное его суррогатирование, а в 1916 г. появились карточки на масло, жиры, картофель, мясо, одежду. Была введена полная сдача сельхозпродуктов государству. Правительство попыталось провести и общегосударственный посевной план, но при существующем состоянии сельского хозяйства его выполнение оказалось нереальным.
      Обеспечение карточек становилось все более скудным и все менее регулярным, что вызывало и внутренние трения. Например, Бавария и другие южные земли начали возмущаться, что много продовольствия вывозится на север страны. Как писали современники, "к концу 1916 г. жизнь для большинства граждан стала временем, когда прием пищи уже не насыщал, жизнь протекала в нетопленых жилищах, одежду было трудно найти, а ботинки текли. День начинался и кончался эрзацем". Германия оказывалась в состоянии прокормить лишь 2/3 своих граждан. Некоторое улучшение вызвал захват зерна и скота в Румынии. Но их еще требовалось вывезти, что в румынских условиях было непросто, значительная часть трофеев погибла, а оставшимся приходилось делиться с союзниками. А война, прокатившаяся по Румынии, окончательно разрушила ее хозяйство, и после одноразового ограбления рассчитывать на поставки оттуда уже не приходилось. Так что вся добыча позволила лишь поддержать армейские пайки. Зимой 1916/17 г. в Германии не стало даже картофеля. Его заменяли брюквой, и эту зиму прозвали "брюквенной". А к весне было произведено очередное урезание карточек, по ним теперь полагалось 179 г муки в день или 1,6 кг суррогатного хлеба на неделю. А недоедание вызывало падение производительности труда. Ослабленные люди болели, подскочила смертность. И становилось ясно, что если даже выдержит фронт, то следующую военную зиму Германия вряд ли вытянет. Людендорф писал: "Виды на будущее были чрезвычайно серьезны", а "наше положение чрезвычайно затруднительным и почти безвыходным".
      Положение германских союзников было еще хуже. Австро-Венгрия повысила возраст призываемых в ополчение до 55 лет, Турция - до 50. В Австро-Венгрии недоедала уже и армия, а ситуация в городах угрожала настоящим голодом. Росла инфляция, золотое обеспечение кроны упало в 47 раз. Обострились межнациональные противоречия. Венгрия, житница империи, не желала кормить "славян". А Чехия, главная кузница вооружения, возмущалась, что "славян" морят голодом. Антивоенные настроения достигли такой остроты, что депутат парламента Адлер в качестве демонстрации протеста застрелил премьера Штюргля. Новый император Карл отправил в отставку Конрада, заменив "своим" человеком генералом Арц-фон-Штрауссенбергом, прежде командовавшим 1-й армией. И начал тайком от немцев искать пути к сепаратному миру, наводить контакты через военного атташе в Берне. Правда, уступки обещал большей частью за счет Германии - вроде отказа от Эльзаса и Лотарингии. Но готов был поторговаться и насчет "польского вопроса, части Галиции. Однако западным державам этого было уже мало, они подразумевали полное расчленение Австро-Венгрии. А потом о переговорах пронюхали немцы, и Карлу пришлось их свернуть.
      А болгарский посол в Германии Ризов ездил в Стокгольм и подкатывался к послу Неклюдову, называя войну между русскими и болгарами "ненормальным явлением" и тоже выдвигая идею сепаратного мира. Неклюдов на контакт не пошел, подозревая, что это может быть очередной провокацией немцев. Не против сепаратного мира были и турки - им приходилось совсем плохо. Жизнь в Турции с 1914 г. подорожала в 20 раз. Дезертирство приняло катастрофические размеры. В конце 1916 г. только в зоне 3-й армии было задержано 13 тыс. дезертиров. А вали Сиваса взял на себя обязательство к весне выловить и вернуть в армию 30 тыс. И голод уже начался, от него уже умирали. В магазинах Стамбула стали продавать продукты только мусульманам. Вали Смирны, чтобы спасти бедноту, открыл общественную столовую на 15 тыс. чел., но тоже только для мусульман. Христианам - в основном грекам предоставлялось погибать. В Стамбуле несколько раз происходили голодные бунты, были случаи убийства немецких солдат и офицеров как "неверных", втянувших страну в это бедствие.
      Конечно, и Антанта испытывала трудности, но куда менее чувствительные. Тем более что у англичан и французов лишь часть издержек и потерь ложилась на метрополии, а часть на колонии и доминионы (за время войны Франция мобилизовала в колониях 1,4 млн. чел., а Британия - 4,5 млн.). К началу 1917 г. силы Антанты превосходили Центральные Державы почти вдвое. На всех фронтах в них насчитывалось 14 млн. штыков и сабель против 7,3 млн. А со дня на день ожидалось вступление в войну США - в России об этом знали еще в декабре. Причем ускорить процесс помогли сами немцы. Главной проблемой Вильсона было настроить на войну общественное мнение и побороть оппозиционное президенту сенатское большинство. Но 16.1.17 г. министр иностранных дел Германии Циммерман направил своему посланнику в Мексике депешу, где сообщалось, что начало подводной войны может вызвать вмешательство США. Поэтому от посланника требовалось начать переговоры о вступлении в военный союз с Мексикой, чтобы ударила по американцам. Ей следовало посулить финансовую поддержку и пообещать "утраченные территории Техаса, Аризоны и Нью-Мексико". Также предписывалось через мексиканцев попробовать вовлечь в антиамериканский союз Японию.
      Сверхсекретная депеша была перехвачена англичанами, а германские дипломатические коды были того же типа, что морские, захваченные русскими на "Магдебурге". И группа криптоаналитиков под руководством адм. Холла сумела расшифровать текст. А через несколько дней германский посол в Вашингтоне Бернсдорф запросил 50 млн. долл. на подкуп ряда конгрессменов, чтобы поддержали нейтралитет. Это тоже перехватили, предоставив расшифровки американскому правительству. Вильсон сперва придержал их, выжидая подходящий момент, а 1.3 депеша Циммермана была опубликована в газетах, вызвав бурю возмущения. Причем обещание Мексике территорий, отобранных американцами 70 лет назад, больше всего оскорбило южные штаты, которые в ходе войны симпатизировали Германии. Поиск контактов с Японией, главным американским конкурентом на Тихом океане, тоже стал убойным пропагандистским фактором. А запрос насчет денег для подкупа заставил прикусить языки сенаторов. 5.3 США объявили состояние "вооруженного нейтралитета", что являлось лишь подготовительной стадией к войне. Было ясно, что и Греция недолго останется нейтральной, а это должно было в корне изменить ситуацию на Балканах, воевать греки умели куда лучше, чем румыны.
      Что же касается России, то нередко бытующие представления, будто она "надорвалась" из-за своей "отсталости", ни в коей мере не соответствует действительности. Наоборот, в годы войны страна совершила гигантский промышленный рывок - в масштабах своего времени, пожалуй, сопоставимый с рывком, совершенным СССР в 1941-1943 гг. Несмотря на потерю западных губерний, мобилизации в армию и другие проблемы, валовой объем продукции российской экономики не только не снизился, а вырос - в 1916 г. он составил 121,5% по сравнению с 1913 г. Причем если в начале века экономический подъем осуществлялся за счет сельского хозяйства, легкой, текстильной, добывающей промышленности, то теперь резко пошло в гору машиностроение. По подсчетам академика Струмилина, производственный потенциал России с 1914 до начала 1917 г. вырос на 40%. Производство машинного оборудования всех типов возросло более чем втрое (978 млн. руб. против 308 млн. в 1913 г.), а производство химической промышленности - вдвое. (См. напр. Сидоров Д.И. "Экономическое положение России в Первой мировой войне", М., 1973).
      Основное внимание, разумеется, уделялось вооружению. И здесь мы тоже наблюдаем поразительную картину. Если в 1915 г. Россия была вынуждена выпрашивать у западных союзников орудия и снаряды, а те кочевряжились, тыча ее носом в "отсталость", то всего через 1,5 года наша страна в производстве артиллерии обогнала и Англию, и Францию! Вышла на второе место в мире (после Германии). Выпуск орудий увеличился в 10 раз и достиг 11,3 тыс. орудий в год. Начали уже производиться и тяжелые орудия (более 1 тыс. в год). Выпуск снарядов увеличился в 20 раз (составив 67 млн. в год). Российская промышленность изготовляла теперь в год 3,3 млн. винтовок (в 11 раз больше, чем до войны), 28 тыс. пулеметов, 13,5 млрд. патронов, 20 тыс. грузовых машин, 50 тыс. телефонных аппаратов. Возникло около 3 тыс. новых заводов и фабрик, а старые расширялись и модернизировались. Скажем, если Тульский завод производил в 1914 г. 700 пулеметов в год, то в 1916 - тысячу в месяц, в 1914 г. - 50 тыс. дистанционных трубок для артиллерийских снарядов в месяц, а в 1916-м - 70 тыс. в день.
      Велось грандиозное дорожное строительство. Прокладывалось более 5 тыс. км железнодорожных магистралей, и из них половина была закончена. Количество железнодорожных и шоссейных веток, идущих к западным границам, удвоилось. В ноябре была завершена Мурманская железная дорога, связавшая Петроград с новым, построенным во время войны незамерзающим портом Романов-на-Мурмане (ныне Мурманск). В январе по ней открылось движение, и кончилась "морская блокада" России. Достраивалась Туапсинская железная дорога, открывающая путь в Закавказье не только через Дербент, но и по берегу Черного моря, через Сочи и Сухуми.
      Конечно, такой грандиозный рывок требовал колоссальных вложений, и в советской литературе подчеркивалось, что страна влезла в долги и после войны неминуемо попадала в кабалу к западным державам, причем в подтверждение приводились даже точные цифры - что государственный долг России вырос на 23,9 млрд. руб. Но умалчивалась одна "мелочь" - структура этого долга. Так вот, из указанной суммы лишь 8,07 млрд. руб. составляли внешние займы. А остальное - внутренние. То есть и здесь львиная доля средств была получена за счет собственных ресурсов. Иностранцы действительно имели возможность для широкой финансовой экспансии в Россию когда ей приходилось туго и она умоляла о кредитах. Но слишком мелочились и скаредничали, выделяя средства весьма прижимисто, после долгих торгов и согласований. Ну а россияне были людьми не бедными - чего ж не купить облигации займа, если и своей стране поможешь и вроде выгодно? Кстати, и оплата заказов наличными, в итоге, Россию отнюдь не разорила. Достаточно вспомнить, что огромный золотой запас еще сохранился. Из него большевики выплачивали контрибуцию немцам, потом Колчак за золото покупал оружие у американцев, и еще после этого изрядно оставалось в "золотом эшелоне".
      К кампании 1917 г. русские войска подготовились блестяще. Пользуясь зимней передышкой, Гурко провел реорганизацию вооруженных сил по тому же принципу, что год назад Германия, а потом и Франция. Только у немцев и французов в дивизиях стало по 3 полка, а в русских осталось по 4, но сами полки переводились с 4 на 3 батальона, а кавалерийские с 6 на 4 эскадрона. Это позволяло уменьшить накопление бойцов на переднем крае, снизить их потери. А ударная мощь дивизий сохранялась, поскольку у них оставалось то же количество артиллерии, а число пулеметных рот и их состав увеличивались, пулеметов в соединениях становилось в 3 раза больше. И повышался удельный вес артиллерии и пулеметов по отношению к пехоте. Вооружения теперь хватало, и за счет освободившихся четвертых батальонов с придачей соответствующих средств усиления создавалось 48 новых дивизий. А ожидалось еще 750 тыс. чел. свежего пополнения, и намечалось развертывание дивизий третьей очереди. Для сравнения отметим, что Германия, дойдя до призыва мужчин от 17 до 45 лет и оборонных рабочих, могла сформировать к весне лишь 13 новых дивизий.
      В стратегическом резерве Ставки были созданы полки и бригады ТАОН тяжелой артиллерии особого назначения. Стали производиться зенитные орудия. Их имелось больше 300, а там, где пока не хватало, использовались обычные трехдюймовки на станке Иванова - приспособленные для стрельбы по аэропланам. Большое внимание уделялось созданию траншейной артиллерии, минометов и бомбометов. К концу 1916 г. была разработана и после испытаний на фронте запущена в серийное производство отличная траншейная пушка калибра 1,5 дюйма. К весне должно было поступить по 2 таких пушки на каждый полк. Поступали в войска ранцевые огнеметы, уже запускались в производство автоматические винтовки. Для ближнего боя французы по бешеным ценам навязывали свои автоматические пистолеты, но Россия вышла из положения куда проще. Скопировали трофейный "маузер", внеся в конструкцию ряд улучшений, и вскоре понаделали столько, что "маузер" даже стали считать русским, а не немецким пистолетом.
      Возросла роль инженерных войск. В 1914 г. полагался 1 саперный батальон на корпус, теперь в каждой дивизии было по инженерной роте, а в корпусах инженерные полки из 2 батальонов, саперного и технического. Технический батальон состоял из 2 телеграфных рот и 1 прожекторной. В самостоятельные рода войск выделились войска связи, железнодорожные, автомобильные, броневые, воздухоплавательные, авиационные (прежде все они входили в инженерные). По авиации Россия догнала Германию и Францию, на фронте имелось 85 авиаотрядов - 1039 самолетов, в том числе эскадры тяжелых бомбардировщиков "Илья Муромец". Причем это количество продолжало возрастать, так как отечественная промышленность довела выпуск аэропланов до 220 в месяц. Вскоре должно было начаться производство танков. Но если оно только готовилось, то более надежные и маневренные по тому времени броневики уже клепались вовсю. Они сводились во взводы из 3 машин - 1 с пушкой, 2 с пулеметным вооружением. 3 взвода составляли бронедивизион. По мере их производства планировалось придавать бронедивизионы кавалерийским дивизиям. То есть уже тогда русская военная мысль предвосхитила идею конно-механизированных соединений, которая была реализована в Великой Отечественной.
      Боеприпасов для предстоящего наступления было заготовлено столько, что даже при полной остановке всех российских заводов хватило бы на 3 месяца непрерывного сражения. Впрочем, можно вспомнить, что оружия и боеприпасов, накопленных к этой кампании, потом хватило на всю гражданскую, и еще остались излишки, которые в 1921 г. большевики отдали в Турцию Кемалю-паше. В 1917 г. готовилось введение в армии новой формы одежды, более удобной и вместе с тем выполненной в русском национальном духе, что должно было дополнительно поднять патриотические настроения. Эта форма изготовлялась по эскизам знаменитого художника Васнецова - для солдат вместо фуражек предусматривались остроконечные суконные шапки-"богатырки" (те самые, которые потом назовут "буденновками"), красивые шинели с "разговорами", напоминающими о стрелецких кафтанах. Для офицеров шились легкие и практичные кожанки (те, в которых будут вскоре щеголять комиссары и чекисты).
      Да, победа казалась не за горами. И чтобы не оказаться неподготовленными к предстоящей мирной конференции, уже с декабря российское правительство начало предварительные проработки в этом направлении. Из отставки был призван экс-премьер Коковцов - считали, что он вместе с министром иностранных дел Покровским будет представлять страну на грядущих переговорах. Под руководством Коковцова поднимались архивы МИД, из них извлекались и изучались прежние трактаты, соглашения, протоколы, чтобы в нужный момент Россия была "во всеоружии".
      Конечно, и западные союзники не могли не оценить возрастающего могущества России. Снова меняли тон, начинали заискивать. Но вместе с тем и побаиваться. А ну как припомнят их недавнее поведение? А ну как помирятся с немцами за их счет? И принялись задабривать Россию. Англия поспешила наградить царя орденом Бани I степени и произвести в британские фельдмаршалы. Французы предпочитали более "весомые" изъявления дружбы. И тот же Палеолог, который в мае строил проекты отчленения территорий ослабевшей союзницы, теперь выступил инициатором противоположного плана связать Россию выгодным для нее договором, чтобы обеспечить ее интерес к дальнейшему активному сотрудничеству. И в феврале было заключено секретное соглашение, по которому Россия признавала за Францией полное право на определение ее восточных границ, а Франция за Россией - полное право на определение ее западных границ. Секретным же соглашение было из-за того, чтобы не возмутились поляки, которым французы уже легкомысленно успели наобещать полный суверенитет, в то время как царь имел в виду автономию.
      Несомненным признаком возрастающего авторитета России стало и то, что очередная, февральская межсоюзническая конференция Антанты впервые прошла не в Шантильи, а в Петрограде. Правда, делегации Франции, Англии и Италии прибыли на нее с совершенно неопределенными инструкциями, снова попытались отделаться общими фразами. Но Россия чувствовала себя куда более уверенно, чем прежде, и Гурко, взяв инициативу на себя, начал ставить вопросы так, что уклониться было уже невозможно. Например: "Должны ли будут кампании 1917 г. носить решительный характер? Или отказаться от окончательных результатов в течение года?" Естественно, все высказались за решительные действия. Ну а раз так - то давайте, мол, согласовывать. Кастельно снова было заикнулся, что неплохо русской армии начать пораньше, оттянуть на себя немцев. Гурко твердо ответил "нет". Россия пораньше уже в прошлом году наступала - очередь за союзниками. А русские фронты начнут наступление 15.5, когда завершится формирование 50 новых дивизий.
      И после споров все благополучно утрясли. Главный удар будущей кампании возлагался на французов и англичан - по плану Нивеля. Итальянцы пообещали очередное наступление на Изонцо. А от русского фронта требовалось активными действиями не допускать перебросок германских войск на Запад и нанести вспомогательные удары - которые на самом деле, по замыслам русского командования, и должны были стать главными. Потому что Алексеев, уже не слушая иностранных пожеланий и требований, планировал обрушить основную мощь российских армий на Австро-Венгрию. Добить ее до полного разгрома и развала. (И как показал опыт лета 17-го, достижение этой цели было вполне реальным). Основные силы сосредотачивались на Юго-Западном фронте, у Брусилова. Ему передавалась вся мощь тяжелой артиллерии особого назначения, значительная доля авиации, несколько резервных корпусов. Северный и Западный фронты готовили вспомогательные наступательные операции, участки которых предоставлялись на усмотрение главнокомандующих.
      А на Юго-Западном главный удар наносили 7-я и 11-я армии - на Львов. На правом фланге Особая и 3-я армии, снова переданные Брусилову, наступали на Ковель и Владимир-Волынский, чтобы сковать собранную там германскую группировку. И с обходным движением на Сокаль - что позволяло создать угрозу охвата сильной оборонительной линии на Стоходе. 8-я армия в ходе перебросок в Румынию сдвинулась южнее - и теперь она наносила вспомогательный удар на левом фланге фронта. Одновременно содействуя и наступлению на Львов, и правому крылу Румынского фронта, которое тоже должно было атаковать. 9-й армии совместно с 8-й предстояло прорваться через Карпаты на Мармарош - Сигетт. Это выводило русских в Трансильванию, на коммуникации всей группировки противника в Румынии, и создавало предпосылки для ее освобождения. И для побед на Салоникском фронте. В общем, Австро-Венгрия, а с ней и все растянувшееся восточное крыло Центральных Держав, должны были посыпаться, как карточный домик. Для развития успехов Черноморский флот готовил Босфорскую операцию - для нее Колчаку была передана особая пехотная дивизия "ударного типа" под командованием ген. А.А. Свечина, специально готовившаяся к десантным действиям, это была первая русская морская пехота. Считалось, что к удару на Константинополь удастся привлечь англичан, а может, уже и американцев чтобы предпринять наступление и со стороны Эгейского моря. А в Месопотамии продолжалась совместная операция Баратова и Мода - их войска, соединившись, должны были двинуться на Мосул и дальше в "подбрюшье" Турции.
      Общий оперативный план весенней кампании был утвержден Ставкой 6.2. Армии уже начали сосредотачиваться для предстоящих им действий. Обеспечение их было на порядок лучше, чем перед любым другим сражением Первой мировой. Солдаты и офицеры горели решимостью победить. Брусилов писал, что войска "были в твердом настроении духа, и на них можно было надеяться". Подтверждал это и французский генерал Кастельно, посетивший фронт 20.2: "Дух войск показался мне превосходным, люди сильные, хорошо вытренированные, полные мужества, с прекрасными светлыми и кроткими глазами..." По прогнозам Брусилова, война должна была кончиться в августе 1917 г...
      Но... помните повесть Б.Л.Васильева "Завтра была война"? Люди заняты своими насущными проблемами, кипят страсти, строятся планы, и кажется - нет ничего важнее. И вдруг вторгается нечто новое, и все перечеркивает, ломает, внезапно меняется сама система жизненных ценностей и координат. Вот так случилось и в России. Потому что "завтра была революция". Людендорф вспоминал: "Сколько раз я мечтал о том, что русская революция облегчит наше военное положение, но эти чаяния всегда оказывались воздушными замками; теперь революция наступила, и наступила внезапно. Огромная тяжесть свалилась у меня с плеч. Тогда я еще не считал возможным, что в дальнейшем она подорвет и наши силы".
      Часть третья
      ПОСТСКРИПТУМ
      СКВОЗЬ ДЕСЯТИЛЕТИЯ...
      66. ЦАРЬ И РОССИЯ
      Уинстон Черчилль, которого вряд можно причислить к "друзьям России", но всегда остававшийся мудрым и трезвым политиком, писал: "Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена завладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт, тыловые сборные пункты были переполнены людьми. Алексеев руководил армией, и Колчак - флотом... Царь был на престоле; Российская империя и русские армии держались, фронт был обеспечен, и победа бесспорна... Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не годную тиранию. Но разбор 30 месяцев войны с Германией и Австрией должен исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна".
      Да, Россия пала не в результате военных катастроф - наоборот, удар в спину был нанесен ей, когда она находилась на чрезвычайном подъеме. С точки зрения хода войны революцию в марте 17-го можно сопоставить с тем, как если бы во Второй мировой советский тыл рухнул и взорвался междоусобицами где-нибудь после Курской дуги. Словом, вышло так, что Россию не могли сломить ни вражеские армии, ни германская агентура, ни большевики, ни сепаратисты, ни социалисты, ни масоны, ни либералы, а вот вместе получилось. Действовали составляющие, даже несовместимые между собой, но нацеленные на расшатывание фундаментальных устоев государственности. А война стала для них лишь объединяющим по времени фактором. И дающим дополнительные возможности для раскачки.
      То, что Февральская революция носила всенародный характер и всюду была встречена с энтузиазмом,- всего лишь историческая легенда. В условиях расслоения на патриотов, тяготеющих к фронту, и шкурников в тылу, изначальный надлом произошел в самых "прогнивших" местах - в столице и на Балтфлоте. И революция, по большому счету, стала именно триумфом шкурничества в разных его формах. Шкурничества политиков, рвущихся к власти. Шкурничества запасных солдат, не желающих на передовую. Шкурничества рабочих, желающих бастовать в свое удовольствие и при этом получать, сколько захочется. Шкурничества хулиганов, стремящихся всласть погулять и побезобразничать. Впоследствии многие иностранные исследователи удивлялись, почему царя не поддержали фронтовые части. Писали даже об "измене" армии. Но на самом-то деле никакой измены не было. Просто обычно в литературе упускается тот момент, что в марте 17-го переворотов было не один, а два. Явный и скрытый. Это обстоятельство обходили в своих источниках большевики, чтобы не нарушать версию "всенародности". Обходила "политическая" эмиграция. И оно как бы выпало из истории. А между тем достаточно выстроить в цепочку факты, чтобы увидеть его. Явными и многократно освещенными в различных трудах событиями выступают стихийный бунт в Петрограде, перекинувшийся на Кронштадт и Гельсингфорс, где разбуянившиеся толпы матросни перебили офицеров, в том числе и командующего флотом адм. Непенина - и отречение Николая II.
      Но стоит напомнить, что на этом этапе никаких "революционных" перемен в России вообще не подразумевалось. Тот орган, из которого возникло Временное правительство, сперва назывался "Временный комитет Государственной Думы для поддержания порядка в Петрограде и для сношения с учреждениями и лицами" - созданный после самороспуска и арестов законного правительства. И при отречении Николая II речь шла всего лишь о легитимной передаче власти другому монарху. Акт об отречении гласил: "Божьею милостью Мы, Николай II, император Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и пр., и пр., и пр. объявляем всем нашим верноподданным. В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти 3 года поработить нашу Родину, Господу Богу было угодно ниспослать на Россию новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша, совместно со славными нашими союзниками, сможет окончательно сломить врага. В эти решающие дни в жизни России почли мы долгом своим облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего облегчения победы и, в согласии с Государственной Думой, признали мы за благо отречься от престола Государства Российского и сложить с себя Верховную власть. Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол Государства Российского. Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут им установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ней - повиновения Царю в тяжелую минуту всенародного испытания, и помочь ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России. Николай".
      Как видим, основы государственности не затрагивались, только престол передавался Михаилу Александровичу. Кроме того, Николай назначил Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича, и список нового правительства утвердил тоже царь. И оно стало вполне легитимным. И именно в таком варианте идею отречения поддержали почти все главнокомандующие фронтами и флотами (кроме Колчака). Зная нерешительность Николая, его склонность к половинчатым решениям, сочли, что в сложившейся ситуации другое лицо на троне сможет лучше и эффективнее восстановить порядок в стране. Что же касается состава правительства из "популярных" оппозиционеров, то ведь и это должно было внести успокоение во взбаламученную стихию. А если не справятся или будут зарываться, новый царь вполне мог их сменить - это оставалось в его власти. И армию царь сам призвал к повиновению.
      Сведения о реакции войск на отречение Николая были обобщены в записке М.В. Алексеева Временному правительству № 2237 от 14(27).3.17. Только на Балтфлоте это сообщение было встречено "восторженно". На Северном фронте "сдержанно и спокойно", многие "с грустью и сожалением". На Западном "спокойно, серьезно, многие с сожалением и огорчением". На Юго-Западном "спокойно, с сознанием важности переживаемого момента". На Румынском отречение произвело "тягостное впечатление". Люди "преклонялись перед высоким патриотизмом и самопожертвованием государя, выразившемся в акте отречения". То же самое было на Кавказском фронте и Черноморском флоте. А вот как вспоминает Деникин о реакции 8-го корпуса: "Войска были ошеломлены - трудно определить другим словом первое впечатление, которое произвело опубликование манифеста. Ни радости, ни горя. Тихое, сосредоточенное молчание. Так встретили полки 14-й и 15-й дивизий весть об отречении своего императора. И только местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат катились слезы".
      Однако стабилизирующим фактором стало и возвращение на прежний пост популярного военачальника. Алексеев докладывал: "Назначение великого князя Николая Николаевича Верховным Главнокомандующим на всех фронтах было принято сочувственно и даже с радостью. У многих принятие им верховного командования связывается с надеждой на более скорый и победоносный конец войны". И по идее, все, вроде должно было идти к восстановлению порядка и нормальных основ государственности. Николай Николаевич в своей телеграмме правительству от 3(16).3 требовал для пресечения смуты поскорее привести войска к присяге новому царю. Но... параллельно с явными процессами действовали скрытные. Уже при формировании списка Временного правительства, подсунутого на подпись царю, вовсю шла кулуарная возня. И из него выпали умеренные лидеры либералов, вроде Родзянко. Зато были включены такие радикальные оппозиционеры, как Милюков и Керенский. Можно даже вспомнить цитировавшееся ранее донесение Охранного отделения о двух группировках оппозиции - сторонниках "конституционной" передачи власти думскому большинству и дворцового переворота. На переворот-то у них оказалась кишка тонка, а вот подвернувшимся случаем воспользовались. И пока Родзянко носился по Питеру, то в Совет Министров, то успокаивая речами бунтовщиков, в основу списка легли фамилии как раз из второй группировки. Кстати, если разобраться, кто же посылал к царю с этим списком прогрессистов Шульгина и Гучкова, то их "полномочия" выглядят более чем сомнительными.
      А потом последовал отказ Михаила Александровича от престола. Да ведь и предлагать можно по-разному. К Михаилу I Романову, многократно отказывавшемуся, сколько раз делегации посылали, умоляли, чтобы страну из смуты вывести. Наконец, при отказе одного претендента логически нужно было бы искать следующего по династической "очереди". Но Временное правительство предпочло искать контакты не с наследниками царя, а с самозванными Советами, заключив с ними соглашение о том, что вопрос о власти и будущем устройстве России решит Учредительное Собрание. Решит где-нибудь через полгода. Очевидно, рассчитывая, что за это время страсти улягутся, новые правители и без царя сумеют проявить себя с лучшей стороны, и в конце концов "стерпится - слюбится". Такой поворот армия восприняла с недоумением, но тоже спокойно. Во главе ее оставался Николай Николаевич. И приказом № 4318 от 4(17).3.17 он призвал: "Повелеваю всем войсковым начальником от старших до младших внушать и разъяснять чинам армии и флота, что после объявления обоих актов (т.е. Николая II и Михаила Александровича) они должны спокойно ожидать изъявления воли русского народа, и святой долг их оставаться в повиновении законным начальникам, обороняя родину от грозного врага". Впрочем, грядущее народное волеизъявление в тот момент выглядело довольно определенным. Большинство в армии подразумевало, что царем и станет Николай Николаевич. Кто ж еще-то? Но его власть основывалась лишь на прерогативах Верховного Главнокомандующего. А сам этот пост был назначаемым. Его и сняли, как только правительство сочло, что достаточно утвердилось.
      Этот "вторичный переворот" растянулся на целый месяц. А за месяц в растерянную, сбитую с толку армию хлынули агитаторы всех мастей, правительственные комиссары... И попутно, как-то незаметно, исподволь, была произведена подмена понятий. Вместо восстановления законности и правопорядка, на которое нацеливалась власть в момент отречения царя, внедрилось разделение на "революционное" - хорошее, и "контрреволюционное" - плохое. И сам царь, уступивший власть ради более эффективного управления страной, оказался вдруг в роли преступника, которого свергли.
      А параллельно полным ходом шло разрушение государства. Уже не стихийное, снизу вверх, а целенаправленное, сверху вниз. В литературе можно встретить утверждения, что "отсталая" Россия оказалась не готова к парламентской демократии, внедрявшейся Временным правительством. Что ж, подобные теории выдают полную некомпетентность оперирующих ими авторов. Потому что западная (по формам) модель управления была создана только после Октябрьской революции (парламент - Советы, и подотчетное ему правительство - Совнарком). А Временное правительство было куда более авторитарным, чем царское, оно поспешило избавиться даже от Думы (из-за конкуренции с Родзянко и его сторонниками) и объединило в своем лице и законодательную, и исполнительную, и верховную власть. Однако на деле до такой неограниченной власти дорвались политики, совершенно некомпетентные в вопросах управления и умеющие лишь критиковать "реакционеров". И одним махом была сметена вся "вертикаль власти" от прежнего правительства до губернаторов, градоначальников и т.п. И на все уровни вместо царской опытной администрации полезли такие же оппозиционеры, как в столице, только еще более бестолковые. Были мгновенно уничтожены и "реакционные" правоохранительные органы - полиция и жандармерия (а они выполняли в России и массу других функций - сбора налогов, санитарного контроля и т.п.). Вся система гражданского управления оказалась снесена и парализована сразу же.
      Поводом для нападок на "режим" всегда было "отсутствие свобод". Которые на самом-то деле существовали, а в период войны - куда большие, чем в западных странах. Но либералы теперь считали своим долгом дать нечто еще большее. И снимались последние разумные ограничения на свободу слова, митингов, агитации, печати, партий и т. д. и т. п. Вот тут-то открылись благодатные возможности и для германского генштаба, не замедлившего бросить в Россию свой идеологический десант во главе с Лениным, и для сепаратистов, и для панисламистов. И просто для бандитов и хулиганов - амнистия Временного правительства выпустила на волю несколько тысяч политических (их больше и не было), и 100 тыс. уголовников. Впрочем, новые правители отнюдь не были добренькими идеалистами. Выпустили блатных, террористов, осужденных шпионов - но тут же за решеткой оказались прежние министры (в тщетных попытках доказать "измену" их и царя). Шумели о свободе слова, но за резкое письмо в адрес правительства арестовали ген. Гурко. И тех, кого царь якобы оправдал без оснований,- посадили Ренненкампфа, вернули в тюрьму Сухомлинова (но почему-то не Рубинштейна и не сахарозаводчиков).
      Дошли "реформы" и до армии. В прежнем, "реакционном" виде она представляла опасность для новых властей. А ну как все же спохватится и учинит "контрреволюцию"? И первым шагом к ее разрушению стало само отношение властей к восставшим частям Питера и погромщикам Балтфлота, истреблявшим офицеров. Никто не был наказан. Напротив, правители попытались сделать их своей опорой, признали за ними "заслуги в деле революции" и пообещали не посылать на фронт. Создав тем самым опасный прецедент для последователей. И при полном попустительстве властей делегации из мятежных частей отправились по фронтам нести туда дух "революции" - Алексеев слал отчаянные телеграммы, требуя пресечь подобное явление, но правительство их игнорировало. Не могло и не хотело призвать буянов к порядку. Часть командиров ушла сама, не желая присягать такой власти. Среди других военный министр Гучков и его комиссары начали чистку. Тех, кого сочли "реакционерами", снимали, заменяя кандидатурами, в той или иной мере склонными к либеральным или окололиберальным взглядам. Порой это были действительно талантливые полководцы - Корнилов, Деникин, Крымов, Ханжин и др. Но сами по себе интенсивные перестановки создали атмосферу свистопляски и паралича командования. И на все это катастрофическими ударами наложились Приказ №1 Петроградского Совета, а затем и подтвердившая его правительственная "Декларация прав солдата", внедрявшие коллегиальное командование, выборность должностей, всевозможные комитеты, отменявшие дисциплину и чинопочитание... И все...
      В заключение стоит еще рассмотреть легенду о том, будто революция была вызвана колоссальными потерями, часто даже утверждается - самыми тяжелыми потерями из всех воюющих государств. И цифры можно встретить самые разные и "свыше 2 млн.", и 6 млн. погибших. Да вот только ссылок на документы в подтверждение этих цифр вы не найдете. Нигде. Кстати, любопытно отметить, что в военных учебниках советского времени, где домыслам вроде бы не место, абсолютные цифры вообще не приводятся. А потери даются в процентах от числа мобилизованных, а то и от "мужского населения призывных возрастов". Вот и попробуй, сосчитай. Но учет потерь в царской армии велся весьма скрупулезный. Так почему бы наконец-то не привести точные данные? Согласно "Докладной записке по особому делопроизводству" №4 (292) от 13(26) февраля 1917 г. общие потери на всех фронтах составляли: убитыми и умершими от ран - офицеров 11 884, нижних чинов - 586 880; отравленными газом соответственно - 430 и 32 718; ранеными и больными - 26 041 и 2 438 591; контуженными 8 650 и 93 339; без вести пропавшими - 4 170 и 15 707; в плену находилось 11 899 офицеров и 2 638 050 солдат. Итого: 63.074 офицера и 5.975.341 солдат (ЦГВИА СССР, ф.2003, оп.1, д.186, л.98).
      Как видим, потери были очень большими. Около 6 млн. Но к "миллионам погибшим" это не относится, поскольку включает в себя все статьи потерь. А убитыми и умершими от ран Россия потеряла около 600 тыс. чел. Куда меньше, чем это обычно представляют. И меньше, чем другие государства (в Германии на тот же период - 1,05 млн., во Франции - 850 тыс.). Что, в общем, закономерно - поскольку русское командование не допускало таких мясорубок, как Верден и Сомма. По ранению, болезни, контузии было уволено около 2,5 млн. - тоже не больше, чем у других. И подчеркнем, что это не одни лишь калеки. В царское время врачи подходили к комиссованию намного более лояльно, чем в советское. В это число входят такие, как писатель Куприн, пошедший добровольцем в 14-м, но оказавшийся негодным к службе, страдавший одышкой и уволившийся в 15-м. И такие, как Анастас Микоян, заболевший малярией под Ваном, демобилизовавшийся и продолживший учебу в семинарии. И такие, как рядовой Василий Блюхер, действительно очень тяжело раненный и комиссованный "с пенсией первого разряда" - что не помешало ему позже командовать армиями и дослужиться до маршала. Ну а 2,6 млн. пленных - лишь немногим больше числа австрийских и германских пленных, находившихся в это время в России...
      Стоит указать и на то, что это последняя сводка боевых потерь царской армии. И последняя точная сводка российских потерь в Первой мировой. Дальше столь строгого учета уже не было. Да и не могло быть в обстановке хаоса, бесконтрольных перемещений и массовой "самодемобилизации". И можно ли причислить к боевым потерям офицеров, поднятых на штыки собственными солдатами? Солдат, упившихся на разграбленных спиртзаводах? Дезертиров, свалившихся под колеса с облепленных поездов? Это уже, скорее, были жертвы "революционные". Но в принципе и "настоящая", регулярная война после Февральской революции почти кончилась. Это показала первая же постреволюционная операция. В апреле немцы предприняли частное наступление на Юго-Западном фронте - ограниченными силами, желая отбить Червищенский плацдарм на р. Стоход. Его обороняли части 3-го корпуса 3-й армии общей численностью 14 147 чел. Из них в бою было убито и ранено 996, а 10.376 пропали без вести. То есть просто сдались или дезертировали. О какой уж тут "серьезной" войне говорить?
      А потом наступило затишье. Русские армии на активные действия были уже не способны. А немцы и австрийцы вовремя сориентировались и не тревожили их, чтобы не сплотить общей опасностью. И чтобы беспрепятственно шло внутреннее разложение. Так что последующие события на русском фронте уже в большей степени относятся не к истории Первой мировой, а к истории революции. Более подробно я рассматривал их в своих работах "Белогвардейщина" и "Государство и революции", а здесь остается лишь коротко рассказать об окончании войны, ее итогах и последствиях.
      67. ЦАРЬ И СОЮЗНИКИ
      Гинденбург говорил: "Дорога к счастливому для Германии миру лежит через поваленный труп России". Но справедливости ради стоит помнить, что в Февральском перевороте главную роль сыграли еще не немцы и большевики, а либеральная и демократическая оппозиция. И союзники. Реакция "друзей" на события в России была, мягко скажем, своеобразной. Во Франции еще помнили о спасении на Марне и под Верденом, и народ сперва жалел "бедного русского царя", к чему примешивались и опасения насчет русских долгов - ведь многие французы были держателями облигаций русских займов. Однако удостоверившись, что сепаратного мира Временное правительство не заключит и от долгов не отказывается, быстро успокоились и заговорили об "освобождении" России. Ну а в правящих кругах Англии, по донесениям дипломатов, радость по поводу революции "была даже неприличной". Ллойд Джордж, узнав об отречении Николая II, воскликнул: "Одна из целей войны теперь достигнута!" А посол в Петрограде Бьюкенен, обратившись к Временному правительству, поздравил "русский народ" с революцией. Причем указал, что главное достижение страны в революции - это то, что "она отделалась от врага". И под "врагом" понимался не кто иной, как Николай II (недавно произведенный в фельдмаршалы Британской армии - как говорилось при этом в официальном послании, "в знак искренней дружбы и любви"). Как видим, понятия совести у западных политиков уже и тогда были весьма условными. И нетрудно догадаться, что подобная позиция союзников по отношению к царю очень и очень способствовала упоминавшемуся "вторичному перевороту" - переводу событий из легитимного в революционное русло.
      Правда, король Георг V все же счел своим долгом направить личную сочувственную телеграмму Николаю. Но она попала в руки Бьюкенена и так и не была вручена - как не санкционированная правительством. Каковы были причины подобного поведения? А царь не устраивал западных союзников именно своей "русской" политикой. Ведь каждый шаг он взвешивал, в первую очередь, с точки зрения пользы и ущерба для России. Да, шел порой на компромиссы, но, с точки зрения англичан и французов, далеко не достаточные. И они не без основания полагали, что либералы, готовые слепо следовать в фарватере европейских демократий и воспринимающие западные мнения в качестве высших откровений, будут куда более покладистыми. Как раз при Временном правительстве, а не при царе начался откровенный "диктат" послов, когда министры ходили перед ними по струнке, выслушивая безапелляционные указания. И попытки широкого проникновения в русскую экономику с проектами предоставления иностранцам различных концессий и льгот в обеспечение займов начались тоже при Временном правительстве.
      К тому же соотношение сил в начале 1917 г. вселяло уверенность в скорую победу. И тут тоже имелась большая разница, с кем предстоит вести переговоры о разделе ее плодов - с делегатами царского правительства или Временного (особенно если учесть грандиозный промышленный подъем России, ее растущее военное могущество). Некоторые обязательства Запада, вроде уступки Босфора и Дарданелл, существовали лишь на уровне персональных обещаний царю, никаких договоров на этот счет не было. И Милюков, занявший пост министра иностранных дел, мог теперь сколько угодно развивать свои теории об "исторической миссии" и "кресте на Св. Софии", западные дипломаты прекрасно понимали, что нет царя - нет и обязательств. Да и соглашения вроде "польского вопроса" теперь можно было пересмотреть, обведя вокруг пальца новых неопытных правителей - надавить на них авторитетом "европейского общественного мнения", припомнить их собственные лозунги "свобод" или напрямую, по-торгашески, обсчитать, прижав с помощью финансовых рычагов.
      С царем же господа союзники расплатились "сполна". Вскоре после отречения (напомним, вполне легитимного, ни о каком "свержении" еще речи не было), он высказал председателю Временного правительства Львову пожелание выехать в порт Романов для отправки оттуда в Англию, а после войны в качестве частного лица поселиться в Ливадии. И правительство согласилось, сочло это отличным выходом из положения. Даже социалист Керенский хвастливо заявил, выступая в Москве: "Николай II под моим личным наблюдением будет отвезен в гавань и оттуда на пароходе отправлен в Англию " (правда, позже передумал).
      Кабинет Львова обратился с просьбой к Великобритании принять царя и прислать за ним крейсер. Причем 23.3 Бьюкенен сообщил о положительном решении. В апреле, когда положение Николая и его семьи стало ухудшаться, группа патриотически настроенных офицеров и бывших охранников подготовила их побег через финскую границу в Швецию - сделать это было еще очень легко. Но царь решил повременить. Он не хотел бежать, ожидая возможности выехать официально. Как писал воспитатель наследника П. Жильяр: "Мы думали, что наше заключение в Царском Селе будет непродолжительным и нас ждет отправка в Англию".
      Через датского посла Временное правительство запросило и немцев, чтобы пропустили царя. И германское командование в данном случае повело себя благородно. Дало заверения: "Ни одна боевая единица германского флота не нападет на какое-либо судно, перевозящее государя и его семью". Однако англичане после первоначального положительного ответа спустили дело на тормозах. И похоже, на перечисленные политические причины весомо наложились даже факторы мелочно меркантильного свойства. У царя не было денег. Все свои личные средства, находившиеся на его банковских счетах, около 200 млн. руб., он в годы войны пожертвовал на нужды раненых, увечных и их семей. И когда Милюков в связи с разгорающимися вокруг царя страстями снова обратился к Бьюкенену с просьбой ускорить отъезд, он вдруг получил странный ответ. Что "правительство Его Величества больше не настаивает на переезде царя в Англию". (Как будто оно прежде "настаивало"!") А дальше - больше. Преемнику Милюкова во втором кабинете Временного правительства, Терещенко, была вручена нота, что для Романовых исключается возможность поселиться в Англии до тех пор, пока не кончится война. В частности, там говорилось: "Британское правительство не может посоветовать Его Величеству (т.е. Георгу V) оказать гостеприимство людям, чьи симпатии к Германии более чем хорошо известны". Вот так! Николая, столько сделавшего для союзников, до конца сохранявшего рыцарскую верность им, голословно и огульно обвинили в прогерманских симпатиях, абы только обосновать отказ!
      С этого времени судьба царской семьи была фактически предрешена. Кстати, летом 18-го, незадолго до расстрела Романовых, П.Жильяр обращался к британскому консулу с просьбой предпринять шаги для спасения Николая, его жены и детей. И в той тяжелой обстановке, в которой тогда находилась Советская республика, могло подействовать. Но Жильяр получил заявление, что, по мнению англичан, положение царя "не является угрожающим". После войны британцы напрочь открестились от всех этих фактов. Отреклись тоже голословно - дескать, не было, и все. А Ллойд Джордж в опровержение эмигрантских обвинений писал: "Романовы погибли из-за слабости Временного правительства, которое не сумело вывезти их за границу". (Все свидетельства о переговорах и переписка по поводу выезда царя за рубеж в советских архивах сохранились. Их приводит, например, бывший посол в Англии В.И. Попов В.И. в своей работе "Жизнь в Букингэмском дворце").
      В данной работе хочется еще коснуться одного небезынтересного исторического парадокса. В западной, да и нашей демократической, литературе стало общепринятым безусловное осуждение как политики Николая II в период Первой мировой войны, так и политики Сталина в период Второй мировой. Но при внимательном рассмотрении обнаруживается, что такая одновременная критика абсолютно бессмысленна. Даже абсурдна. Потому что действия и решения обоих руководителей государства в близких или сходных ситуациях чаще всего были прямо противоположными. Впрочем, посудите сами. Царь строго держался за союз с западными демократическими державами. А Сталин попытался "по-хорошему" договориться с Германией, поделив с ней сферы интересов... Николай решился на мобилизацию, как только понял, что война все равно неизбежна. Сталин же до последнего старался "не поддаваться на провокации"... Сразу с началом боевых действий он перевел всю страну на военное положение и заставил затянуть пояса под лозунгом "все для фронта, все для победы". Царь не стал подвергать своих подданных таким лишениям, предоставив тылу жить вполне мирной жизнью... Сталин немедленно мобилизовал экономику, сосредоточив все управление ею в Государственном Комитете Обороны под своим началом. Николай в дела промышленности вообще не вмешивался, оставив эти вопросы в компетенции соответствующих министерств, а потом фактически отдал на откуп общественным организациям - Особым Совещаниям, военно-промышленным комитетам, Земгору. И на диктатуру тыла так и не пошел...
      Николай проводил весьма лояльную линию по отношению к союзникам. По возможности, шел навстречу их требованиям, а то и капризам. Сам же в случае какой-либо нужды выступал довольно вежливым просителем. Сталин, наоборот, держался по отношению к ним твердо и независимо, руководствуясь лишь собственными соображениями. И считал их должниками России, а себя - вправе предъявлять им решительные требования. Наоборот, вынуждал их выступать скромными просителями, ежели что-то нужно. И о том, чтобы лезть во внутренние дела русских (какими бы они ни были, эти дела), ни у кого из союзников почему-то и в мыслях не возникало... Наконец, он поддерживал жесточайшую дисциплину, самыми суровыми мерами пресекая любые проявления недовольства, дезорганизации и халатности. А мягкий по натуре Николай сохранил в военное время все демократические свободы, мирился с любыми политическими игрищами, оппозиционной агитацией, публикациями, митингами, забастовками...
      В данном случае я не хочу спорить и уточнять, кто из них в каждом из перечисленных примеров был прав, а кто нет. И привел их лишь для того, чтобы показать - в любой дилемме оба они вместе "неправыми" быть никак не могли. Хотя, без сомнения, действия Николая II и Сталина часто представляли собой две противоположных крайности. Поэтому может статься и так, что истина лежит где-то посередине. Но кто возьмется судить, где она, эта "середина"? Неужели нынешние либералы и "правозащитники", ничему, похоже не научившиеся за столетие и чуть ли не идентично пытающиеся повторять пути и методы своих дореволюционных предшественников? Или западные "друзья", продолжающие гнуть по отношению к России примерно ту же линию, что в начале ХХ века?
      68. РЕЙМС, ГАЛИЧ, КАПОРЕТТО
      Россия увязала в своих проблемах, а война шла своим чередом. В марте апреле ген. Саррайль предпринял наступление на Салоникском фронте. Но несмотря на двойной перевес сил, велось оно вяло и было неудачным. В это же время разыгралось сражение в Сирии. Англичане силами 4 дивизий дважды пытались прорвать турецкие позиции в районе Газы, но 4-я армия Джемаля-паши (в которой оставалось всего 2 дивизии), нанесла им серьезное поражение и отразила все атаки. 6.4 вступили в войну США, что с какой-то стати зарубежные историки часто изображают как переломный момент в ходе боевых действий, некое спасение для Антанты, поскольку Америка заменила рухнувшую Россию. Да с чего бы взяться этому "перелому", если США и сражаться-то было еще нечем? Их армия, сформированная на основе добровольного набора, составляла 190 тыс. чел. плюс 170 тыс. национальной гвардии (ополчения). Меньше, чем у Болгарии или Румынии, и к тому же лучшие войска, морскую пехоту, американцы были вынуждены держать в недавно оккупированных латиноамериканских странах. И сперва Вашингтон объявил войну чисто формально - как раз из-за того, что полагал победу уже близкой и решил без особых усилий оказаться в числе выигравших. Да ведь и Россию в начале апреля еще не считали выбывшей из игры. Напротив, революция облегчила Вильсону выход из нейтралитета - в Штатах была развернута пропагандистская кампания, что война приобрела новое содержание, и что это теперь битва мировой демократии против остатков мирового абсолютизма.
      А во Франции "мировая демократия" как раз готовилась к тому самому генеральному сражению, которое, по идее Нивеля, должно было решить исход войны. Для наступления сосредотачивались 100 пехотных и 10 кавалерийских дивизий, 11 тыс. орудий, тысячи самолетов, 132 танка. У немцев, кстати, тоже появлялись новые образцы вооружения. В частности, чтобы уменьшить потери, для пехоты начали поступать стальные панцири и шлемы, закрывавшие лицо, как маска. Их ввели в некоторых частях, но дальнейшего распространения они не получили из-за тяжести и неудобства - панцирь весил 8 кг. В итоге их оставили только для наблюдателей и часовых, а шлем надевали, когда нужно было высунуться из окопа.
      9.4 британские соединения перешли в наступление у Арраса и неожиданно добились успеха - канадцы ген. Бинга захватили гряду Вими Ридж, которой никак не могли овладеть во время прошлых операций. 12.4 наступление началось и на другом участке - у Сен-Кантена, где атаковали 4-я британская и 3-я французская армии. Но этим направлениям отводилась лишь вспомогательная роль - оттянуть германские силы. А 16.4 последовал основной удар на р. Эна, в районе Реймса. В этом сражении участвовали обе русских бригады. 1-я Особая взяла форт Бримон, отразив потом несколько германских контратак. 3-я Особая атаковала так называемые "редуты Свиной Головы", вырвалась вперед соседних французских частей, но была остановлена артогнем и выдержала жестокий контрудар. Военный министр Франции восторженно говорил, что "русские очень храбро рубились". Об успехах бригад взахлеб писали газеты, расхваливая "доблесть войск свободной России"... Писали, потому что взятие Вими Ридж и достижения русских стали единственными успехами. План Нивеля поредусматривал, что после отвлекающих атак на фланге, удар в центре будет неожиданным, что и обеспечит прорыв, в который войдет "маневренная масса". Но сосредоточение "массы" из 3 армий, конечно, было обнаружено. Внезапности не получилось. Волны штурмующих споткнулись о мощные укрепления "Линии Зигфрида". Танки были использованы неумело, с ними уже научились бороться при помощи артиллерии, рвов, эскарпов, и из 132, введенных с бой, уцелело 11. И операция, как все предшествующие, вылилась в ничтожное продвижение на отдельных участках, а дальше опять пошло взаимное перемалывание с колоссальными потерями. У французов - 137 тыс., у англичан - 80 тыс., у русских - 5 тыс., у немцев - 280 тыс. Причем все это за короткое время, и сражение прозвали "бойней Нивеля".
      Провал наступления и потери переполнили чашу терпения как французских обывателей, так и армии. В Париже начались волнения. Воинские части замитинговали, чем немедленно воспользовались и французская оппозиция, и германская агентура, подогревая страсти. Несколько полков взбунтовались, арестовали офицеров, снялись с позиций и двинулись на столицу. Можно, кстати, отметить существенную разницу между "смутами" во Франции и России. В России эпицентром мятежа стал разложившийся тыл, а во Франции действующая армия. Но и французские власти показали себя далеко не такими беззубыми, как царская. Военным министром был назначен энергичный Клемансо, получив диктаторские полномочия. Митинги и демонстрации разгоняли вооруженной силой. Все мало-мальски противоправительственные издания закрыли. Скопом арестовали свыше тысячи человек - оппозиционеров и лиц, заподозренных в связях с противником, не считаясь с их положением или иммунитетом - и министров, и депутатов парламента. Навстречу мятежным полкам бросили надежные соединения кавалерии, окружили и после нескольких стычек разоружили. Кое-кого расстреляли на месте. По стране на полную катушку заработали военно-полевые суды. Правда, к взбунтовавшимся солдатам подходили с некоторым снисхождением, учитывали их заслуги - к расстрелу приговорили более 500 чел., но казнили лишь 39, остальным заменили каторгой. Но к тем, на кого пало подозрение в шпионаже, снисхождения не было. Редакторов и владельцев газет расстреливали, обнаружив финансовую подпитку извне - пусть из нейтральных стран, но понятно откуда. Расстреливали и по недоказанным обвинениям, как Мату Хари. И никто ни тогда, ни впоследствии Клемансо за подобные действия не объявлял злодеем. Наоборот, до сих пор считается спасителем нации. А Нивель был снят и заменен Петэном.
      Италия 12.5 предприняла десятое наступление на Изонцо. Опять без заметных результатов. В июне Англия и Франция предъявили ультиматум Греции о вступлении в войну. В стране усилились беспорядки. Король Константин, продолжавший отстаивать позицию нейтралитета, был свергнут, и Греция стала союзницей Антанты. Кроме нее в течение 1917 г. войну Центральным Державам объявили Китай, Бразилия, Куба, Панама, Либерия и Сиам. Хотя, разумеется, их демарши остались чисто декларативными, а причины оных были различными. Китай, например, надеялся, что державы Антанты помогут ему защититься от притязаний другой "союзницы", Японии, панамцам было важно международное признание их независимости и т. п. Практические последствия имело лишь вступление в войну Португалии. Немецкие ополченцы ген. Летттов-Форбека, еще сражавшиеся в Восточной Африке, нового противника уже не выдержали. Соединенные силы англичан, бельгийцев и португальцев одолели их, и Германия лишилась своей последней колонии.
      В России же Верховные Главнокомандующие менялись один за другим. После великого князя Николая Николаевича пост принял Алексеев, но ненадолго, его "ушли", как только он выразил протест против "Декларации прав солдата". И назначили популярного Брусилова. Который в политике абсолютно не разбирался и, по извечным комплексам русской интеллигенции, попытался найти в бунтах некую "сермяжную правду". Пробовал делать ставку на "новую, революционную дисциплину", использовать "достижения демократии", пробудить "сознательность", опереться на всевозможные комитеты. Но разложение пошло еще быстрее. И в обстановке послефевральской бестолковщины и развала начала находить благодатную почву уже и большевистская агитация - штык в землю и по домам. Потому что такая война и впрямь выглядела глупой и непонятной. А пропаганда сепаратного мира уже опиралась на легальные структуры Советов, на легальную массовую печать. И особенно успешной она стала с мая, когда германское правительство и Генштаб одобрили очень удобную формулу ген. Хоффмана: говорить о мире "без аннексий", но в сочетании с "правом наций на самоопределение". Все вроде бы справедливо. А те национальные окраины, которые уже захвачены немцами, разумеется, "самоопределятся" от России. И все равно останутся сферой германского влияния.
      Между прочим, даже многие бывшие оппозиционеры и заговорщики быстро начали понимать, что натворили, мягко говоря, "не то". Что и обусловило отставки Гучкова, пытавшегося притормозить "демократизацию" в армии, Милюкова и пр. Но Временное правительство само выпустило "джинна из бутылки" и ввязалось в заколдованный круг борьбы за популярность с Советами, в соревнование за степень "свободы". Теперь его подталкивали слева, и оттуда на место уходящих выныривали новые кандидатуры, по сравнению с которыми уже и Гучков с Милюковым выглядели очень "умеренными". А Брусилов в это время отчаянно доказывал, что с разложившимися войсками наступать нельзя. Просил оставить фронт в пассивном состоянии, чтобы сохранить хотя бы видимость боеспособности и тем самым заставить противника держать на Востоке значительные силы. Но куда там! Союзники о пассивности русских и слышать не хотели. Требовали выполнения соглашений, достигнутых еще при царе. А правительственные демократы не смели им возразить, кивая и поддакивая. И было принято решение о наступлении. Главный удар наносил Юго-Западный фронт, вспомогательные - Западный, Северный и Румынский. Но на деле дошло до того, что главнокомандующий Западным фронтом А.И. Деникин вынужден был специально допустить в газетах утечку информации о наступлении. Зная, что его войска в атаку не пойдут и надеясь хоть этим удержать против себя врага, не дать перебросить силы на главное направление. И действительно, вся операция здесь ограничилась артподготовкой, причем многие солдатские комитеты даже запрещали соседним батареям стрелять, чтобы не навлечь ответный огонь.
      А на Юго-Западном фронте наступление начала всего лишь одна армия 8-я. Еще сохранившая остатки былых брусиловских традиций и память о победах. Да и командовал ею Л.Г. Корнилов, который благодаря своей храбрости, простоте и полководческому искусству был одним из любимейших войсками начальников. Вот тут-то и выяснилось, насколько победоносным должен был бы стать удар, спланированный и подготовленный еще Алексеевым. В распоряжении Корнилова было 1300 полевых орудий, Тяжелая Артиллерия Особого Назначения, плотность артиллерии доходила до 30 - 35, а на основных участках до 44 стволов на километр. Двухдневная, хорошо продуманная артподготовка смела и ошеломила врага. 7.7 армия в нескольких местах прорвала фронт и за 5 дней углубилась на 30 км, взяла Галич и Калуш, захватила 37 тыс. пленных и очутилась на подступах к Львову. Увлеченные ее успехами, активизировались и другие армии фронта, 11-я и 7-я (которые на самом-то деле и должны были наносить главный удар - а 8-я всего лишь вспомогательный!) Австрийцы снова умоляли Германию - нет, даже не о помощи, а о спасении. Считая, что все пропало.
      Но немцам хватило всего нескольких дивизий, снятых с соседних, пассивных фронтов, и 19.7 они нанесли контрудар, причем одновременно в столице подняли путч большевики. Контрудар был грамотно направлен против сильно разложившейся 11-й армии. И она, бросив вооружение, в панике побежала, сминая тылы и резервы. Да и боеспособность 8-й держалась лишь на прошлой инерции. Едва обозначилась угроза, как и она, и 7-я, побежали вслед за 11-й, разваливаясь и превращаясь в неуправляемые толпы дезертиров и мародеров. Лишь исключительной энергией и суровыми мерами Корнилову, назначенному в разгар катастрофы главнокомандующим фронтом, а потом и Верховным Главнокомандующим, удалось остановить бегство и стабилизировать оборону. На Фокшанском направлении 20-24.7 наступление провел Румынский фронт (фактическим главнокомандующим которого являлся в это время Щербачев). И тоже имел успех, начал теснить противника, поскольку его войска, находившиеся за границей, меньше подверглись разложению. Но в связи с неудачей на Юго-Западном наступление было остановлено. И по сути, лишь отвлекло противника, помогая Корнилову справиться с ситуацией.
      Началась и очередная операция русских и англичан в Месопотамии, куда турки выдвинули новую армию "Илдирим" ("Молния") под командованием Фалькенгайна. Предполагалось, что британцы нанесут удар с юга, вдоль р. Тигр, а русские будут наступать с востока, 1-й Кавказский кавкорпус Баратова - от Синнаха на Пенджвин, Султание и Керкук, а параллельно ему 7-й Кавказский корпус Чернозубова от Сакиза на Сердешт и Мосул. И до конца июля наступление обоих корпусов развивалось успешно. Но союзники повели себя пассивно, медлили, ожидая, пока части Баратова и Чернозубова сломят врага. И турки, пользуясь этим, сконцентрировали силы против русских и нанесли контрудар. Завязались упорные встречные бои. Но наложился и целый ряд побочных факторов. Стояла жуткая жара, достигавшая 60 градусов. В связи с ослаблением России снова активизировались враждебные элементы в Иране, раздувая беспорядки. А из-за революционного хаоса в собственной стране прекратился подвоз снабжения. Русские части остались без боеприпасов, продуктов и фуража в чужой стране, где тоже нельзя было достать ничего из-за неурожая и голода. Англичане, перед этим надававшие самых радужных обещаний, теперь помочь снабжением отказались, и отношения между союзниками испортились. Когда Баратов доложил о создавшемся положении, Корнилов и главнокомандующий Кавказским фронтом Пржевальский, несмотря на протесты англичан, решили отложить операцию до октября, войска были отведены в тыловые районы для отдыха. Британское наступление тоже сорвалось, и фронт застыл на полпути между Багдадом и Мосулом.
      После летних операций русские армии как боевые единицы фактически уже не существовали. Неким каркасом, обеспечивавшим целостность фронта, оставались только различные "осколки", сохранявшие качества прежних армий. Во-первых, казачьи части. Во-вторых, национальные - латышские, польские, чешские, грузинские, армянские, для которых война напрямую связывалась с положением их народов. А в-третьих, ударные батальоны, формируемые Корниловым из патриотов-добровольцев. Кстати, инициатором и организатором женского ударного батальона стала уже упоминавшаяся Мария Леонтьевна Бочкарева, полный Георгиевский кавалер, дослужившаяся до звания поручика. И между прочим, дисциплина в ее батальоне была железная. Когда по прибытии на Западный фронт двух девушек не досчитались на построении и обнаружили... нет, не в чьих-то объятиях, а всего лишь за чаем у офицеров в соседнем блиндаже, Бочкарева им учинила разнос перед строем, грозя откомандировать прочь. И они на коленях умоляли ее и сослуживиц простить вину и оставить в батальоне. Считалось, что пример женщин должен подействовать на мужчин. Пристыдить их, разбудить чувства чести и национальной гордости. Но давний подвиг Жанны д`Арк лежал целиком в духовной сфере, а в условиях разрушения самих духовных устоев подвиг русских девушек и женщин, вставших на защиту страны, не вызывал уже ничего, кроме насмешек и грязных оскорблений.
      А противник убедился, что со стороны России опасность больше не угрожает, и, оставляя на Востоке лишь заслоны, начал перебрасывать войска на Запад. И союзники по Антанте, оценив опасность, стали лихорадочно готовить новые наступательные операции, чтобы хоть улучшить свое положение, пока против них не сосредоточились превосходящие силы. Правда, с июня начали прибывать американцы под командованием ген. Першинга, но пока не боевые части, а госпиталя, интенданты - готовить места для размещения войск, и группы офицеров, направленных для стажировки. Иногда таких офицеров посылали и в Россию - например, методам минной войны и противолодочной борьбы американцы предпочли учиться на Черноморском флоте у Колчака (потом он сам был командирован в США для преподавания этих предметов). А во Франции американцев возили напоказ по фронту, чтобы поддержать боевой дух. Это было не лишним, потому что сражения развернулись тяжелейшие.
      Чтобы обезопасить переправу через Ла-Манш ожидающихся американских и новых английских соединений, британское командование спланировало наступление на Ипре - захватить побережье Фландрии, где немцы могли разместить базы подлодок. Сперва провели частную операцию у Мессин, применив минное оружие. Тоннели рыли полгода, забили в них огромное количество взрывчатки. И 7.7 целый участок германских позиций взлетел на воздух. Психологический эффект оказался тоже не слабым - колоссальный взрыв поднял до небес стену земли и пыли, вызвав у противника панику. И пехота, брошенная в прорыв, смогла сразу захватить 50 кв. км территории. Но операция задумывалась только как частная, резервов для ее развития поблизости не оказалось. А когда они подошли, то и немцы уже организовали новый рубеж обороны. И, потеряв 16 тыс. чел., англичане остановились.
      А крупное наступление началось только 31.7. Для него собрали 2300 орудий, 216 танков. Но все пошло по прежнему сценарию. Тем более что немцы начали применять "рациональную тактику" - перед атрподготовкой отводить войска в глубину, и ливень снарядов накрывал лишь охранение. Полного прорыва не получилось, и после взятия первых траншей пошла такая же затяжная лобовая бойня, как прежде на Сомме. А вот у французов в это время случился неожиданный успех. 20.8 они нанесли частный удар на восточном фланге, у Вердена. Тоже сосредоточили массу артиллерии, но сумели это сделать скрытно. И обрушили на врага такой огонь, что на 1 метр фронта пришлось 6 тонн выпушенных боеприпасов. Фронт был сокрушен, и в атаку рванула знаменитая Марокканская дивизия, сразу захватив 2 ключевых деревни. К 26.8 французы отбили ту часть Верденского укрепрайона, которая еще оставалась у противника, после чего операция была прекращена. Потери немцев составили 50 тыс., французов - 8 тыс.
      Итальянцы в августе начали одиннадцатое наступление на Изонцо. Вылившееся в огромные потери с обеих сторон. Почти никаких результатов достигнуто не было, однако австрийцы пришли к выводу, что "двенадцатого Изонцо" могут не выдержать и запросили помощи немцев. Те перебросили им 7 дивизий, которые вместе с 8 австрийскими составили новую 14-ю армию. И 24.10 она нанесла итальянцам мощный удар у Капоретто. Перешли в наступление и австрийские войска на других участках, усилившись за счет перебросок из России. И в течение нескольких дней итальянцы были полностью разгромлены. Побежали, бросая оружие. А мощного русского фронта, способного, как раньше, своей кровью спасти союзников, больше не существовало. Англичанам и французам пришлось срочно отправлять на выручку итальянцам свои части, и они получили возможность на себе испытать, насколько "несерьезным" противником являются австро-венгерские войска. Первые соединения союзников, прибывшие в Италию и пытавшиеся остановить противника и организовать контрудары, тоже были разгромлены подчистую...
      Россия же к осени окончательно погрузилась в хаос и стала разваливаться на части. Последнюю попытку взять ситуацию под контроль предпринял Корнилов по согласованию с председателем правительства Керенским. Но тот "передумал", испугавшись за собственную власть,- в нормальной, здоровой стране таланты демагога вряд ли могли обеспечить его лидерство. И он путем провокации обвинил Корнилова в "мятеже". А Верховным Главнокомандующим назначил сам себя. Что поставило точку в процессе разрушения вооруженных сил. Хотя боевые действия еще периодически возобновлялись. С 1 по 6.9, еще при Корнилове, немцы провели Рижскую операцию, когда при первом же натиске 12-я армия пустилась наутек, бросив позиции и без боя сдав Ригу. И бежала, пока не обнаружила, что никто ее не преследует. А 12.10 началась не менее позорная для русских Моонзундская операция. Воспользовавшись "дружественным нейтралитетом" подконтрольного большевикам Балтфлота, немцы осмелились направить на Балтику свой флот. Сопротивление им оказали лишь отдельные батареи и отряды ударников, героически дрались и погибали миноносцы. А экипажи первоклассных дредноутов и крейсеров так и промитинговали на базах, рассылая по радио хвастливые резолюции. За неделю силами всего одной десантной дивизии противник занял Моонзундский архипелаг, высадился в Эстонии, взял 20 тыс. пленных и более 100 орудий.
      Но обе эти операции были более политическими, чем военными. Германское командование просто подталкивало Россию к сепаратному миру. И само одергивало своих генералов, чтобы ни в коем случае не двигались на Петроград, не разрушили главный гнойник революционной заразы и не вызвали бы взятием столицы национального единения и всплеска патриотизма. Но население страны и без того уже склонялось к миру. Такая война была не нужна никому. И власть болтунов-демократов тоже. Что и определило успех Октябрьского переворота. Как известно, первым своим актом большевики издали "Декрет о мире". Играя на популярность, ну и расплачиваясь за германские инвестиции...
      А на всех других фронтах полыхали сражения. 31.10 англичане развернули новое наступление в Сирии. Турецкая армия была серьезно ослаблена поредела от дезертирства, от болезней. А британцам помогали хиджасские арабы, выставившие 15 тыс. конницы и нанесшие удар во фланг и тылы османского фронта. Арабское восстание стало распространяться на Сирию и Трансиорданию, отвлекая силы Джемаля и создав ситуацию внутреннего разброда. И 9.11 части ген. Алленби взяли Иерусалим. Во Франции англичанам приходилось куда хуже. Продолжавшеемя наступление на Ипре британская общественность окрестила "драмой во Фландрии" или "трагедией при Пасхендале". Лили осенние дожди, затопив окопы и превратив землю в болото. Но 3 с лишним месяца британские войска упорно продолжали ползти по этому болоту, погибая от вражеского огня. Главнокомандующий фельдмаршал Хейг упрямо считал, что фронтальные атаки при большом численном превосходстве все же должны принести успех, противника надо только "дожать", и он сломается. А он не ломался, получая подкрепления с Востока. Продвижение измерялось десятками метров, но лишь 10.11, когда канадцы захватили руины деревушки Пасхендале, командование сочло возможным объявить это "победой" и прекратить операцию. Англичане потеряли в этой мясорубке свыше 400 тыс. убитыми и ранеными, немцы - 240 тыс. (по другим источникам, соответственно, 300 тыс. и 180 тыс.)
      Продолжалась и катастрофа под Капоретто. Итальянцы потеряли 135 тыс. убитыми и ранеными, 335 тыс. пленными, десятки тысяч дезертировали и разбегались кто куда. Австрийцы и немцы захватили 3100 орудий, 3000 пулеметов. Чтобы спасти союзницу, в Италию пришлось перебросить 11 британских и французских дивизий. Их части останавливали бегущих самыми крутыми мерами вплоть до расстрелов на месте. Сами понесли немалый урон, пытаясь сдерживать врага. Но разгром продолжался до декабря, когда совместными усилиями французов, итальянцев и англичан удалось создать новую линию обороны севернее Венеции и остановить неприятельское наступление. Италия в результате этого поражения так и не оправилась и оказалась не способной на активные действия до самого конца войны.
      В это время разыгралось сражение и под Камбрэ. После неудачи во Фландрии англичане решили провести тут частную операцию, чтобы улучшить позиции. И наконец-то оторвались от прежних шаблонов, изыскивая новые методы достижения успеха. Особое внимание уделили скрытности. На узком участке в 15 км, который занимали 2 дивизии немцев, было тайно сосредоточено 7 британских дивизий, более тысячи орудий, 378 боевых танков и 98 вспомогательных (бронированных тягачей), большое количество авиации. По удачному российскому опыту Митавской операции артподготовки решили не проводить. И благодаря этому достигли полной внезапности. 20.11 вместо многодневного артобстрела авиация нанесла массированные удары по штабам и батареям противника. А затем под прикрытием своих орудий, сопровождавших атаку огневым валом, вперед двинулись танки. Они были уже гораздо лучшего качества, чем в прошлом году, скорость их достигала 13 км/ч, а запас хода составлял 100-150 км. И применили их грамотно, они были объединены под общим командованием в 3-й танковый корпус и действовали несколькими большими группами.
      В первый же день было прорвано 2, а на одном участке все 3 полосы германской обороны. Развивая успех, англичане стали продвигаться дальше, завершили прорыв третьей полосы, взяли несколько населенных пунктов и вышли к окраинам г. Камбрэ. Но сказалась малая ширина прорыва, немцы простреливали его с флангов, мешая наращивать усилия. Сказалось и то, что наступление шло на единственном участке. Противник быстро и столь же скрытно сумел подтянуть сюда 14 свежих дивизий и 1.12 нанес контрудар, явившийся для англичан таким же внезапным, как их удар для немцев. 3 дивизии атаковали британцев в лоб, а две группировки, в одной 4, в другой 7 дивизий, обрушились на фланги, под основание создавшегося выступа. И англичан отбросили примерно на те же позиции, которые они занимали до операции. Потери их составили 45 тыс. чел., у немцев - 41 тыс. Единственным реальным результатом стал только опыт, каким образом можно прорывать позиционную оборону в будущих сражениях.
      Русские войска в летних и осенних битвах во Франции не участвовали. Потому что и их, хоть и с запозданием, постигла судьба сослуживцев, оставшихся на родине. В "свободной" Франции они получали газеты из "свободной" России, переживающей прелести "демократизации". По правилам, принятым во французской армии, солдаты периодически получали отпуска, могли ездить в Париж, Марсель, Ниццу, где их тут же подхватывали "земляки" из политэмигрантов, внушающие, что и почем. Сперва разложение охватило лишь 1-ю бригаду, сформированную из горожан Москвы и Самары (3-я была из крестьян-сибиряков). Отведенная после весенних боев в лагерь Ля-Куртин в департаменте Крэз, 1-я бригада замитинговала и потребовала отправки на родину. Нашлись свои вожаки, избрали комитеты. А у местных крестьян было вдоволь вина на продажу, и солдаты в лагере ни о какой войне больше слышать не желали. Засылали агитаторов в 3-ю бригаду, но она сохраняла дисциплину. Французское командование с собственными солдатами в подобных случаях не церемонилось, но в данном случае повело себя дипломатично и потребовало, чтобы мятеж подавили сами русские.
      С восставшими пробовали вести переговоры, урезали снабжение. Но запасы в лагере имелись, солдаты стояли на своем. И оставались в Ля-Куртин 2 месяца. В августе через Францию в Салоники направлялась еще одна русская бригада - артиллерийская. Ее-то и привлекли к подавлению. Ген. Занкевич, возглавлявший в это время экспедиционный корпус, предъявил мятежникам ультиматум - оставить оружие и выйти из лагеря. Получил отказ. 2.9 начался обстрел из орудий. Не на поражение, а по пустым местам, действуя на психику. Он продолжался 3 дня, и из лагеря вышло и сдалось 8 тыс. Осталось около тысячи самых оголтелых. И 6.9 батальон 3-й бригады предпринял штурм. В результате всей операции 9 чел. было убито, 45 ранено. Мятежники сдались или разбежались и вылавливались потом полицией. Кстати, в департаменте Крэз уже много лет спустя ходили сказки о "диких русских", которые якобы еще живут в лесах и которыми пугали непослушных детей.
      1-ю бригаду стали переформировывать, назначая на роты уже французских офицеров. Но к ноябрю разложилась и 3-я бригада. Французы, больше не церемонясь, подчинили части себе и расформировали их. Солдатам предоставили "трияж" - тройной выбор. Поступить в Русский легион в составе французской армии, идти в команды для тыловых работ - на заводы, строительство дорог, тыловых укреплений. А тех, кто отвергал то и другое, ждала насильственная отправка в Сев. Африку. Русский легион стал частью пресловутого Иностранного легиона, который во время войны вошел в Марокканскую дивизию. Марокканской она оставалась только по названию, поскольку во всех сражениях бросалась в самое пекло и несла жуткие потери, к 1917 г. в ее составе воевали и алжирцы, и сенегальцы, и мальгаши, и вьетнамцы. Теперь добавились русские. Часть их выбрала тыловые работы - что тоже считалось службой, полезной Франции. Но около 3 тыс. отказались, предпочитая даже отправку в Африку. На Салоникском фронте русские 2-я и 4-я бригады (около 17 тыс. чел.), к которым добавилась и упомянутая артбригада, продержались до начала 1918 г. Потом их тоже вынуждены были отвести в тыл как "ненадежных". Причем французский командующий Франше д`Эспере лично строил полки и давал 10 минут на размышление - продолжать сражаться или отправляться в концлагерь. Тех, кто выбрал первое, распихали по французским частям. А остальных отправили в ту же Африку. Стоит отметить, что при таком обращении со стороны союзников Африку выбирали даже некоторые офицеры.
      Ну а в общем-то получалось, что политикой поддержки русской оппозиции и поощрения революции западные державы навредили не только России, но и самим себе. Ожидавшегося конца войны 1917 г. так и не принес. Мало того, Англия и Франция очутились в гораздо более тяжелом положении, чем раньше. Россия выбыла из мировой схватки, Италия была практически нейтрализована. И британцы с французами оказались под угрозой концентрированного удара всей мощи центральных держав.
      69. САРДАРАПАТ
      В декабре 17-го Россия вышла из войны уже не только фактически, но и юридически. Большевики заключили с Центральными Державами перемирие. Начались переговоры, завершившиеся к весне подписанием позорного Брестского мира, по которому Россия отказывалась от плодов всех своих военных усилий, признавала собственное расчленение путем отделения национальных окраин, превращалась в сателлита и тыловую базу Германии и Австро-Венгрии, обязуясь поставлять им сырье и продовольствие, лишалась флота, выплачивала контрибуцию в 6 млрд. марок золотом и возвращала 2 млн. пленных... Тут же переориентировалась Румыния, заключив союз с Центральными Державами, за что ей разрешили захватить российскую Бессарабию. Союзницами Германии стали Финляндия, прибалтийские новообразования, Польша и Украина, правительство которой пригласило оккупантов, дабы избежать угрозы со стороны красных. И Брестский мир очередной раз спас Центральные Державы от катастрофы - в Германии и Австро-Венгрии уже начинался настоящий голод, в городах вспыхивали волнения и забастовки на этой почве.
      Остатки русской армии окончательно распадались, а последние боеспособные ее "осколки" растворялись в революционном хаосе или втягивались в мешанину гражданской войны. Казачьи части разложились вслед за солдатскими и сохраняли организационное единство лишь до возвращения домой. Добровольцы ударных батальонов в большинстве стремились оказаться в белогвардейском лагере. Разделились и национальные части. Так, латышские полки очутились на стороне красных, а Чехословацкий корпус - белых. Хотя формально считалось, что он продолжает участвовать в Первой мировой и воюет против большевиков как германских союзников. И некоторые другие внутренние фронты возникали как частные театры мировой - после высадки англичан и французов в Мурманске, а японцев во Владивостоке для охраны стратегических портов и завезенных туда грузов. Однако эти фронты все же в большей степени относятся к истории гражданской войны, и события, происходившие на них, я подробно разбирал в книге "Белогвардейщина".
      Но на Востоке сохранялся еще один фронт Первой мировой, где боевые действия продолжались. Кавказский. К концу 17-го Кавказская армия тоже подверглась сильному разложению, но разбегаться домой поодиночке, как с западных рубежей, тут было трудновато, и видимость сплошного фронта сохранялась. Однако турецкая армия испытывала еще большие трудности от массового дезертирства и недостатков снабжения. Поэтому здесь предложение о перемирии исходило не с русской стороны, а от противника. После консультаций с Энвером командующий 3-й турецкой армией Вехиб-паша обратился к главнокомандующему Кавказским фронтом Пржевальскому с просьбой начать переговоры. И тот, оценив ситуацию в своих войсках и в России в целом, согласился. 18.12 в Эрзинджане было подписано перемирие. Обстановка в Закавказье была очень сложной. После падения Временного правительства фактическую власть в регионе начал осуществлять Закавказский комиссариат, обосновавшийся в Тифлисе и состоявший из представителей различных партий грузинских, армянских, мусульманских, русских. Но единства среди них не было. Грузинские меньшевики, лидировавшие в комиссариате, имели связи с берлинскими соплеменниками-сепаратистами и тянули к провозглашению независимости под покровительством Германии. Азербайджанские мусаватисты являлись проводниками идей пантюркизма и склонялись отдаться под протекторат турок. А армянские и русские представители уж и не знали, куда податься,- то ли искать компромисс с соседями, то ли начинать переговоры с большевиками. Но до какого-то времени все эти силы уравновешивали друг друга и тонули в спорах.
      А между тем после Эрзинджанского перемирия части Кавказской армии тоже оставили позиции и хлынули по домам. Тем более что на Брестских переговорах от коммунистов потребовали очистить оккупированные территории, и те отдали соответствующие распоряжения подконтрольным им солдатским комитетам. Но в отличие от России, где "до Рязани, небось, немец не дойдет", народы Закавказья прекрасно знали, что случится, если турки двинутся вперед. И в декабре было принято решение о формировании двух корпусов, Грузинского под командованием ген. В.Д. Габашвили - которому предстояло прикрыть участок от Черного моря до г. Байбурта, и Армянского - под командованием ген. Ф.И. Назарбекова, которому требовалось занять фронт от Байбурта до границы с Ираном. Общая численность корпусов должна была составить около 30 тыс. штыков и сабель, а главнокомандующим новой Кавказской армией стал генерал-лейтенант Н.З. Одешелидзе.
      Некоторая основа для формирования имелась. Так, 6 армянских дружин, созданных в начале войны и позже преобразованных в отдельные батальоны, были в 1917 г. развернуты в полки. Другие части начали формироваться на базе русских пограничных полков местного базирования, дружин грузинского ополчения и т.д. Все это планировалось пополнить новыми добровольцами, местными жителями, возвращающимися с других фронтов, сколотить в соединения, вооружить за счет огромных складов, оставшихся в Закавказье... Но в значительной степени эти планы остались только на бумаге. Формирование корпусов только-только начиналось и шло в тыловых районах - Тифлисе, Елисаветполе, Александрополе, Эривани. А турки ждать не стали. Удостоверившись в уходе русских войск и переждав сильные морозы, они нарушили перемирие. 12.2 Вехиб-паша начал наступление по всему фронту, бросив вперед 10 дивизий, отряды курдской конницы и иррегулярные формирования башибузуков, набираемые из местных мусульман. В первый же день был захвачен Эрзинджан, 13.2 - Байбурт.
      Малочисленные отряды, оставшиеся на фронте,- из грузин, армян, русских добровольцев - оказывали отчаянное сопротивление, защищая каждую удобную позицию, но могли лишь замедлить продвижение врага. Пользуясь численным превосходством и отсутствием сплошного фронта, турки обходили очаги обороны, заставляя защитников отступать дальше. 24.2 на центральном участке они взяли Мамахатун, а на севере - Трапезунд. И опять наступление сопровождалось жуткой резней - истребляли и русских пленных, и армян, уцелевших от прошлых чисток или вернувшихся в родные места после занятия их русскими. Но теперь стали резать еще и греков - Греция уже воевала на стороне Антанты, и у иттихадистов исчезли причины воздерживаться от уничтожения этой категории христиан. Доклад германских дипломатов о возвращении турок в Трапезунд гласил: "Тысячи русских расстреляны и сожжены заживо. Армяне подвергаются неописуемым пыткам. Детей суют в мешки и кидают в море, стариков и женщин пригвождают к крестам и калечат, девушек и женщин насилуют. Об этом сообщено послу в Константинополе". О том же статс-секретарь германского МИД доложил министру Кюльману. А 27.2 Энвер издал секретный приказ (позже представленный Версальской конференции), предписывающий 3-й армии вторгнуться в российское Закавказье и там тоже решить "армянский вопрос": "Положение вещей требует поголовного истребления армянского народа, о чем издано султанское ираде".
      К этому времени политическая ситуация еще больше запуталась. В феврале Закавказский комиссариат созвал сейм для решения вопроса о дальнейшей судьбе края. И 1.3 сейм объявил войну Турции, хотя она вроде и не прекращалась. Но одновременно начал с Портой переговоры в Трапезунде и рассылал обращения к различным государствам с просьбами о заступничестве. Однако 3.3 был заключен Брестский мир, по условиям которого большевики обещали очистить от войск территорию до границы 1877 г. - округа Сарыкамыша, Карса, Ардагана, Артвина, Ардануча, Батума, завуалировав их сдачу фиговым листком обещаний, что там будет проведен референдум о статусе этих регионов. Боевых действий это не прекратило и не приостановило. Турки продолжали наступать. Больше двух недель Добровольческая дивизия Андраника и 1-я армянская пехотная бригада ген. Мореля (вместе - меньше полка, 3,5 тыс. чел.) обороняли Эрзерум, и 12.3 многократно превосходящими силами он был взят. Одиннадцать дней продолжались бои за Сарыкамыш, где сражалась дивизия ген. Арешева с приданными частями и "соединениями" (всего - 3600 бойцов). И 5.4 была вынуждена отойти, когда турки, как и в первой Сарыкамышской операции, стали обходить через Бардус - повторить маневр Юденича Арешеву было нечем. А 7.4, углубившись в прорыв на Ольтинском направлении, противник занял Ардаган.
      Войска Вехиб-паши вступили на территорию, которая 40 лет была частью Российской империи, на земли, еще не тронутые войной. И начался массовый исход беженцев - уходили армяне, грузины, греки, айсоры, русские, курды-езиды (исповедующие древнюю синкретическую религию). Кто не успевал уйти - тех ждала жуткая смерть. Озабоченность выразило даже советское правительство. Чичерин направил немцам телеграмму: "Турецкая армия продвигается к Батуму, Карсу, Ардагану, разоряя и уничтожая крестьянское население. Ответственность за дальнейшую судьбу армян ложится на Германию, ибо по ее настоянию были выведены войска из армянских областей, и ныне от нее зависит сдержать турецкие войска от обычных эксцессов". Да в общем-то немцы и сами не были заинтересованы в дальнейшем геноциде. Они желали иметь на Кавказе богатейшую сырьевую базу, а вместо этого рисковали получить то же самое, что в Турецкой Армении,- разоренную пустыню, которую невозможно будет ни освоить, ни эксплуатировать за неимением рабочих рук. И на Порту пошло соответствующее давление.
      Но тут-то и выяснилось, что турки ведут собственную игру и закусили удила, увидев в распаде России возможность к созданию своего " Турана". Германский резидент в Стамбуле фон Лоссов предупреждал свое правительство, что цель иттихадистов - "окупация Закавказья и уничтожение армян. Все противоположные уверения Талаата и Энвера ничего не стоят". А на переговорах в Трапезунде турецкие представители пудрили мозги делегатам Закавказского сейма. Выдвинули ультиматум - признать условия о выводе войск, подписанные большевиками в Бресте, но при этом поставили ребром и другой вопрос: является ли Закавказье частью России? Дескать, если да, то и переговоры теряют смысл, поскольку сейм не обладает полномочиями государственной власти. Впрочем, над армянской частью делегации откровенно издевались. Заявляли им в лицо: "Армяне не должны надеяться на международную конференцию, поскольку сомнительно, доживут ли они до конференции". Или: "Вы, армяне, всегда склоняетесь к русским, и поэтому мы вынуждены уничтожать вас".
      И все же турок удалось остановить - под Карсом. Это была мощная твердыня, очень выгодно расположенная и перекрывающая пути дальнейшего продвижения. Одних лишь орудий тут было до 600, огромные склады вооружения, снаряжения, боеприпасов. А пока передовые отряды сдерживали противника, успели сформироваться части Армянского корпуса. Далеко не полностью - были "бригады" и "дивизии", которые по несколько штук приходилось сводить в "отряды" в нескольких сотен бойцов. Но по мере отступления фронта эти войска подтягивались навстречу, и как раз под Карсом уже составили реальную боевую силу. Назарбеков считал, что здесь можно удержаться надолго. Но Грузинский корпус так, по сути, и не сформировался. Грузинские меньшевики больше надеялись на заступничество Германии, чем на создание армии. В Тифлисе уже появился германский посол, к которому и адресовались просьбы о помощи. А турок не хотели раздражать. Вдобавок грузинские политики уже склонялись к курсу национального шовинизма - под разными предлогами удаляли с постов русских офицеров и чиновников, не допускали их на службу в свои учреждения и войска. И куда больше внимания уделяли созданию Народной гвардии под командованием Джунгелия - что-то вроде красной гвардии, но с националистическим уклоном, которая нацеливалась не против внешнего врага, а на округление границ будущего государства за счет "национальных меньшинств" - абхазцев, осетин, аджарцев, лезгин. Вынашивались и планы включить в состав Грузии Армению - или то, что от нее останется.
      На западном участке фронта все так же воевали лишь разрозненные добровольческие и партизанские отряды, чем турки и воспользовались. И чтобы подтолкнуть Закавказский сейм к принятию своих требований, 15.4 внезапным броском без боя захватили Батум. Сейм тут же принял ультиматум о признании условий Бреста, а 22.4 объявил о создании независимой Закавказской Федеративной Демократической республики. Однако турки лишь развели руками раз вы к России не относитесь, то и Брестский мир на вас не распространяется. Надо заключать отдельный договор. Но только после отвода ваших войск на границу 1877 г. И председатель нового закавказского правительства А.Чхенкели ничтоже сумняшеся отдал приказ Назарбекову немедленно оставить Карс. 25.4 турки без единого выстрела заняли крепость, захватив всю ее артиллерию и армейские склады. Части были отведены на старую границу, которую Грузинский корпус должен был прикрывать от Черного моря до Ахалкалаки, а Армянский - по рекам Ахурян и Аракс. Но закавказских правителей турки обвели вокруг пальца, как детей. 10.5 открылась Батумская мирная конференция, и на ней вдруг были предъявлены новые требования отдать половину Эриванской, Тифлисской и Кутаисской губерний... А пока суть да дело, турки дали своим войскам передышку, перевооружили и усилили артиллерией за счет взятых в Карсе трофеев, даже переодели обносившихся аскеров в русское обмундирование, наформировали вспомогательных отрядов ополчения - оружия хватало. И изготовились к новому броску.
      Поскольку сражение за Армению произошло уже после Брестского мира, то в советское время большинство источников обходило его стороной, и оно освещалось почти исключительно армянской историографией. Да и то по политическим причинам описания боевых действий "ускромнялись" - их изображали в виде ряда отдельных, не связанных друг с другом столкновений дивизионного, а то и местного масштаба. На самом же деле и то, и другое является абсолютно некорректным. Во-первых, хотя Сардарапатская битва действительно стала решающей для судьбы армянского народа, она имела важнейшее значение и для России в целом - ведь Закавказье рассматривалось иттихадистами лишь в качестве трамплина для дальнейшей экспансии: на Северный Кавказ, в Крым, Поволжье, Среднюю Азию. И в критической обстановке полного развала, сложившейся весной 18-го, это грозило ох какими непредсказуемыми последствиями. Во-вторых, в рядах Армянского корпуса воевало довольно много русских солдат и офицеров - и жителей Закавказья, и просто тех, в ком взяло верх чувство чести и совести, считавших себя не вправе бросить на уничтожение местных христиан. А армянские солдаты, офицеры и генералы, составившие основу корпуса, прошли боевую выучку в российской армии. И в-третьих, даже с чисто формальной точки зрения, независимой Армении еще не существовало (26.5, в разгар сражения, когда был поставлен вопрос о суверенитете, Армянский национальный комитет единогласно проголосовал против - армяне, независимо от партийной принадлежности, не хотели порывать связей с Россией). И бойцы Армянского корпуса сами себя продолжали считать еще российскими военными. Так что этот корпус был еще не национальной армией, а "осколком" прежней - и переходной ступенью от нее к национальным вооруженным силам.
      Ну а рассматривая сражение с чисто военной точки зрения, нетрудно показать, что это были отнюдь не разрозненные местные бои, а единая операция армейского масштаба. Возможности маневрирования войск в Кавказском регионе весьма ограничены естественными преградами, но "ключевым решением" является прорыв в Араратскую долину - откуда открываются дороги во все стороны. Из Турции сюда можно было попасть двумя путями. Основной, как уже отмечалось, вел через крепости Карс и Александрополь (позже Ленинакан, ныне Гюмри). Второй, более долгий и менее удобный - обходом через территорию Ирана, Джульфу и Нахичевань. Поэтому для вторжения было создано 2 группировки. Главная, армейская группа "Карс" из 5 дивизий под командованием Шевки-паши наносила удар на Александрополь и далее на Эривань. Для содействия ей с юга, через Иран, выдвигались еще 2 дивизии 4-го корпуса. Привлекались также отряды курдской конницы и мусульманского ополчения. Точные данные о количественном составе сторон отсутствуют, но по приблизительным оценкам автора, исходя из средней на этот момент численности турецких дивизий (8-8,5 тыс.) и армянских полков (300-400 чел.), в операции участвовали 50-60 тыс. бойцов с турецкой стороны, которым противостояли 15-20 тыс. штыков и сабель Армянского корпуса. Иттихадисты планировали прорваться в Араратскую долину, окончательно "решить армянский вопрос", захватить Тифлис, Эривань, Баку, создать в союзе с мусаватистами вспомогательную "мусульманскую армию" и двигаться дальше на север.
      Немногочисленный Армянский корпус растянулся в одну линию вдоль границы - на правом фланге отряд Андраника, у Александрополя - Арешева, на левом фланге Алагезский отряд Мореля и Эриванский Силикова. Время наступления было выбрано не случайно, в ночь на 15.5, когда христиане праздновали первый день Пасхи. И, зная о переговорах в Батуме, утратили бдительность и отмечали Светлое Воскресенье. Вдруг среди ночи был прислан ультиматум - к 6 утра очистить Александрополь. И даже не дожидаясь поставленного срока, турки начали массированный артобстрел. И по крепости, и по жилым кварталам. После чего 4 дивизии Шевки-паши (одна осталась в Карсе в резерве), около 35 тыс. штыков и сабель, ринулись в атаку. Армянский корпус потерпел жестокое поражение и был разрезан натрое. Одна часть во главе с Андраником откатывалась на север, на Борчалу и Тифлис, другая во главе с Назарбековым - на восток, на Каракилису (Кировокан, ныне Ванадзор), третья вдоль железной дороги на юг - на Эчмиадзин и Эривань. Было взято 4 тыс. пленных, с которыми расправились с крайней жестокостью их везли в тыл и отдавали на растерзание толпам гражданского турецкого населения, вооруженным палками, камнями, ножами.
      Главным направлением для турок было Эриванское, куда отступали разрозненные части Мореля и Силикова, перемешавшись с обозами тысяч новых беженцев. И Шевки-паша решил осуществить излюбленный османский прием глубокий обход. Одна группа давит с фронта, другая огибает массив горы Арагац и выходит на Эчмиадзин, в тыл отступающим. На ровных, как стол, Сардарапатских степях, их окружают и уничтожают. С юга сюда же выходили дивизии 4-го корпуса, и Эривань, как и вся Араратская долина, доставались победителям. Но отряды Назарбекова и Андраника тоже нельзя было оставлять без внимания, ведь и у турок было весьма уязвимое место - Александрополь. И если бы эти части оправились от поражения, нанесли контрудар и захватили крепость, то перерезали бы туркам связь с тылом, их группировка сама очутилась бы в окружении в чужой и враждебной стране. Поэтому Шевки-паша вынужден был разделить свои силы. На юг, преследовать войска Силикова по долине р. Ахурян, он двинул 36-ю дивизию Кязим-бея, усилив ее кавалерийским полком и 1,5 тыс. курдов. 9-я и 11-я дивизии пошли на восток, по долине р. Памбак, между Памбакским и Базумским хребтами. Потом 9-я свернула на юг, на Спитакский перевал - для обходного маневра на Эчмиадзин, а 11-я продолжила движение на Каракилису, преследовать Назарбекова. Ну а 5-я дивизия была направлена на север, добить отряд Андраника.
      Этот отряд состоял, в основном, из ополченцев Ахалкалакского и Лорийского районов. Он дал несколько отчаянных боев, храбро сражался у Воронцовки, но враг оттеснил его в Грузию и вышел на расстояние 20 - 25 км от Тифлиса. "Закавказская республика", просуществовав лишь месяц, сразу распалась. Грузинские меньшевики возопили о помощи к немцам, и те вмешались. Грузия быстренько провозгласила свою независимость, Германия приняла ее под свой протекторат, "арендовала" на 60 лет Поти и высадила там несколько рот солдат. Но, как писал германский посол Бернсдорф, "Турция и слышать не хотела о создании Армении (особенно Энвер и Талаат-паша)". Там все решило оружие. Основное ядро Армянского корпуса, откатилось на 100 км на восток, к Дилижану. Здесь Назарбекову и его начальнику штаба Вышинскому удалось остановить отступление и привести в порядок растрепанные части. А на Эриванском направлении оборону возглавил ген. Силиков. Положение тут создалось сложнейшее. Установив связь с Назарбековым и получая данные разведки, Силиков знал, что его войскам грозит окружение. 36-я турецкая дивизия приближалась с запада, заняв ст. Аракс, а затем прорвалась в Араратскую долину, захватив большое село Сардарапат. 9-я дивизия заходила с севера, форсировав перевалы и заняв Беш-Абаран (Апаран). Но положительным фактором было то, что Силиков мог получать подкрепления, подтягивающиеся из тылов - из Эривани, из восточных районов Армении - Зангезура, Карабаха и т.д. Он выпустил воззвания к населению, призывая каждого встать на защиту своей родины и своего очага.
      В сложившейся ситуации командование Армянского корпуса приняло смелое, но единственное остающееся решение - контратаковать. Не дать противнику замкнуть кольцо, вырвать инициативу, и попытаться разбить врага по частям. Силиков разместил свой штаб во главе с капитаном Шнеуром в Эчмиадзине, посередине между Сардарапатом и Беш-Абараном. Там, где клещи должны были сомкнуться. Зная, что 4-й турецкий корпус, движущийся через Иран, еще далеко и с юга можно опасаться лишь передовых частей, Силиков с этой стороны прикрылся заслонами. Приказал взорвать мосты через Аракс, поручив охрану берега Зейтунскому конному полку Салибекова с 2 ротами ополченцев. В сторону Нахичевани выдвинул 3-ю Армянскую пехотную бригаду полковника Багдасарова. А основные свои силы разделил на два примерно равных отряда. Навстречу 9-й дивизии направил бывшего командира 2-й дружины Дро, выделив ему 2-й и 6-й Армянские конные полки под командованием полковников Залинова и Долуханова, Партизанский конный полк подполковника Королькова и Пограничный батальон Силина. А навстречу 36-й двинул отряд полковника Д. Пирумова - из 5-го Армянского стрелкового полка П.Пирумова, Партизанского пехотного полка Перекрестова, Игдырского пехотного полка и 1-го Особого армянского конного полка войскового старшины Золотарева (одним из взводов в этом полку командовал прапорщик И.Х. Баграмян).
      В своем резерве Силиков оставил Хзнаузский отряд подполковника Гасанпашяна из сведенных вместе "полков" и "батальонов" общей численностью 800 бойцов при 4 орудиях. Но наиболее опасным направлением он считал северное, там 9-ю дивизию могла подкрепить 11-я, поэтому резерв был размещен на этом направлении, в с. Арагац. И 22.5 группы Дро и Пирумова нанесли врагу встречные удары. Турки, похоже, такого не ожидали, сочтя, что противника остается лишь гнать и резать. Войска Дро вышибли неприятеля из Апарана и отбросили на 30 км к Спитакскому перевалу. А отряд Пирумова дружным натиском освободил Сардарапат. Правда, части 36-й дивизии быстро опомнились, сорганизовались и укрепились на гряде высот у станции Аракс. Раз за разом части Сардарапатского отряда повторяли атаки, но их отбрасывали. А единственной батарее отряда противостояли 4 турецких, и огонь их подавить не удавалось.
      Но 24.5 перешла в наступление группировка Назарбекова (7 тыс. чел., 10 орудий и 20 пулеметов), ударив на преследующую ее 11-ю дивизию. Несмотря на численное неравенство - у турок здесь было 10 тыс. чел. и вся корпусная артиллерия, 70 орудий и 40 пулеметов, неприятелю нанесли поражение и отбросили от Каракилисы на 4-5 км. Создалась опасность, что 11-я дивизия не выдержит и войска Назарбекова осуществят тот самый угрожающий прорыв к Александрополю. Или, по крайней мере, к Спитаку, отрезав в ущельях Арагаца 9-ю дивизию, ведущую там бои с отрядом Дро. И Шевки-паша снял это соединение с Апаранского направления, перенацелив на Каракилису, на помощь 11-й.
      А у ст. Аракс трое суток продолжались кровопролитные фронтальные атаки на позиции Кязим-бея. И турки, и части Пирумова были измотаны, понесли большие потери. Но одни упорно держались, а другие снова и снова шли вперед, понимая, что иначе остановить врага нельзя. Однако с уходом 9-й дивизии к Каракилисе устранилась угроза с севера. И Силиков сразу этим воспользовался, сняв оттуда свой резервный Хзнаузский отряд и бросив на помощь Сардарапатскому. Форсированным маршем, по горным дорогам, отряд обошел левый фланг турок и 27.5 ударил в тыл одновременно с очередной фронтальной атакой. И враг не выдержал. Покатился назад. Отступление было все более беспорядочным, толпы аскеров охватила паника, а части Силикова устремились в преследование, довершая разгром.
      На другом фланге фронта в эти же дни побеждали турки. Силами двух дивизий в упорных четырехдневных боях им все же удалось одолеть Назарбекова и взять Каракилису, хотя они понесли значительный урон. Ярость сорвали на мирном населении. По свидетельствам современников, город и все окрестные селения - Кшлах, Аджи-Кара, Дарбас, Бзовдал, Сармусахли, Ехабли, Варданли, Памбак "превратились в огромную гекатомбу". Мужчин собирали группами и расстреливали. Женщин и детей перед умерщвлением подвергали надругательствам и глумлениям. И грабили все, что можно. Но это и стало единственным "успехом" турецкого наступления. Потому что группировка Силикова продолжала преследование деморализованных остатков 36-й дивизии и приближалась к Александрополю. Над всей вторгшейся группировкий нависла угроза полного уничтожения. Обе дивизии, вырезавшие Каракилису, вот-вот могли быть отрезаны и зажаты с двух сторон в долине Памбака. Где их ждали не только пули, но и голод - они сами все выжгли и разорили. Грозило быть отрезанной и 5-й дивизии, углубившейся далеко на север. И турки начали поспешно отводить войска назад. А вслед им ринулись потрепанные части Назарбекова, к которым присоединялись все новые ополченцы, воодушевленные победой и горя жаждой мщения...
      Прекратила сражение политика. Ведь армянская делегация на Батумской конференции о положении на фронте не знала, турки ограждали ее от такой информации. Еще 23.5 Халил-бей высокомерно заявлял: "Теперь мы победители, вы - побежденные, поэтому вы должны принять наши условия". А когда Грузия решила отмежеваться от армян и заявила о суверенитете, настроение совсем упало. Но с 27.5 тон турок внезапно изменился, Халил и Вехиб неожиданно рассыпались в комплиментах "армянскому войску" и заявили, что Порта "не против создания Армении на Кавказе". К такому же решению подталкивали немцы. И 28.5, после долгих споров, было решено принять это предложение и турецкие условия. 30.5 последовало заявление о суверенитете Армении. И в момент, когда положение турецких войск попахивало полной катастрофой, бегущие солдаты даже вплавь начали переправляться через р. Ахурян, чтобы уйти к Карсу, Армянский корпус получил приказ нового правительства прекратить преследование. 4.6 при посредничестве немцев Грузия и Армения заключили с Портой договор "о мире и дружбе". На очень тяжелых условиях, с большими территориальными потерями, но мир. Это была последняя в Первой мировой крупная битва на победоносном Кавказском фронте. И эта последняя битва тоже кончилась победой.
      70. РУССКИЙ ЛЕГИОН
      Взвейтесь, соколы, орлами, полно горе горевать!
      То ли дело под шатрами в поле лагерем стоять!
      Солдатская песня
      Положение Антанты было тревожным. Американцы еще только перевозились в Европу и значительные силы могли выставить на фронт лишь осенью. Зато немцы, продержавшись год в обороне, накопили крупные резервы, стали получать из России возвращаемых пленных и довели армию до 7,6 млн., а австрийцы до 5 млн. На них теперь работала не только собственная промышленность, но и польская, прибалтийская, белорусская, с Востока шли эшелоны с хлебом, мясом, салом. Впрочем, и положение Германии было напряженным - все ее союзники уже на ладан дышали. Росли внутренние напряжения, усталость. И сроки поджимали - она тоже знала, что американские контингенты развернутся к осени. Значит, надо было одолеть противников до этого времени. И 21.3 немцы начали мощнейшее наступление в Пикардии, сосредоточив на участке 85 км между Аррасом и Ла Фером 62 дивизии, 6,5 тыс. орудий, 1 тыс. самолетов. От долгой артподготовки отказались - она длилась 5 часов. Но 5 часов, когда на англичан обрушился огненный ад. После чего вражеская группировка ринулась на их позиции и... проломила. Казалось, повторяются наихудшие дни августа 14-го. 174 тыс. англичан было убито и ранено, 90 тыс. попало в плен, немцы захватили тысячу орудий, огромное количество снаряжения. И, углубляя прорыв, стали продвигаться к Амьену и берегу Ла-Манша, стремясь отрезать весь западный фланг, британские и бельгийские войска, от французов. Широко применялись разные виды химического оружия - снаряды "зеленый крест" (только с отравляющим веществом), "желтый крест" (с отравляющими и взрывчатыми веществами), "черный крест" (одновременно обеспечивающий дымовую завесу и удушающее действие), "голубой крест" (рассыпающий ядовитые осколки). Операция сопровождалась и методами психологического воздействия - 23.3 впервые заговорила пушка "Колоссаль", или "Большая Дора", обстреливавшая Париж с расстояния 120 км.
      Но углубившись на 28 км, ударная группировка тоже поредела, потеряв 160 тыс., оторвалась от тыловых баз и артиллерии. А повторять ошибки Марны немцы не желали и приостановились, подтягивая тылы и передвигая батареи. Этим и воспользовались союзники, бросив навстречу все наличные резервы французской армии. Угроза заставила их наконец-то, впервые за войну, определить "общего" для всех вооруженных сил коалиции Верховного Главнокомандующего. Им стал ген. Фердинанд Фош. И ожесточенными контратаками врага остановили на линии Аррас - Виллер-Бретонне - Гривен Нуайон - и по р. Уаза. Фронт стабилизировался, но ненадолго. 9.4 германские армии силами уже 90 дивизий нанесли новые удары. Сперва во Фландрии, на р. Лис, отбросив англичан на 10 км, а 24.4 возобновили наступление у Амьена. Стоявшие здесь австралийцы дрались упорно, Виллер-Бретонне дважды переходил из рук в руки. Но силы защитников иссякали, немцы угрожали Амьену, готовые вот-вот перерезать важнейшую рокадную железную дорогу, связывавшую англичан и французов.
      Командующий 1-й французской армией решил остановить врага фронтальными контрударами. И, как обычно, на главном направлении была брошена Марокканская дивизия. Как "особое" соединение, она сохраняла двухбригадную структуру и состояла из 1-го Иностранного полка (собственно сам Иностранный легион), 4-го и 7-го тирайерских полков (алжирские стрелки), 8-го зуавского полка и Русского легиона. Впрочем, русские солдаты сражались и во всех остальных частях этой дивизии. Потому что те из них, кто с французского и Салоникского фронтов были направлены в Африку, попали на настоящую каторгу, в рудники и каменоломни, на положение фактических заключенных. В жуткие условия зноя, недостатка воды, отвратительного питания. А выход оттуда был только один - завербоваться в Иностранный легион. И тех, кто соглашался, направляли в Марокканскую дивизию, но распихивали уже произвольно, в ту часть, где требовались пополнения.
      Разница была лишь в том, что в Русском легионе солдаты продолжали носить русскую форму, а в прочих полках - французскую или принятую по традиции у зуавов и тирайеров. Между прочим, советское правительство протестовало против использования русской формы - оно-то с немцами было в мире. А французское командование сочло протест справедливым и попыталось переодеть легион в свое обмундирование. Однако солдаты запротестовали и сделать это отказались. Указывали, что контракты они подписали на службу в Русском легионе и продолжали считать себя русскими, а не французскими военнослужащими. 25-26.4 Марокканская дивизия вместе с остатками австралийцев и несколькими французскими соединениями контратаковала при поддержке английских танков. Продвинувшись на 3 км, потеряла 74 офицера и 3,5 тыс. солдат. Но во встречном штыковом бою разгромила 19-ю германскую дивизию до такой степени, что ее пришлось вообще отвести с фронта. Успех был достигнут и на других участках, и попытка развития прорыва была сорвана. Общие потери союзников в этих боях достигли 200 тыс. чел., у немцев - 280 тыс.
      Но снова передышка была недолгой. Произведя перегруппировку, германское командование 27.5 бросило армии в новое масштабное наступление, под Суассоном. И опять немцы стали одолевать. Прорвали оборону, форсировали р. Эна и ее приток Вель, взяли Суассон. И спланирована операция была уже более грамотно, предусматривая наращивание усилий без каких-либо пауз. В прорыв были введены свежие соединения с подвижными группировками артиллерии, поддержанные многочисленной авиацией. Они начали стремительно продвигаться к Парижу, углубившись на 60 км и выйдя к р. Марне. Наперерез им была переброшена на автомашинах все та же Марокканская дивизия. Оседлала дорогу на Париж у Шато-Тьери и в течение 3 дней выдерживала жесточайшие атаки трех германских дивизий. И выстояла, проявив беспримерное мужество и героизм. 31.5 к ней на помощь подтянулись 35-я и 51-я французские дивизии. И вместе с ними повыбитая Марокканская нанесла контрудар, отбросив врага и заставив его перейти к обороне на рубеже р. Криз.
      Но в ночь с 3 на 4.6 германские войска, произведя очередную перегруппировку, нанесли поражение французам на другом участке, у Куртассона. И чтобы заткнуть образовавшуюся дыру, Марокканскую дивизию спешно перебросили сюда. Точнее - то, что от нее оставалось. Но и эти остатки оказались непобедимыми. 5.6 они выдержали массированный удар двух германских дивизий, а 12.6 - повторный их удар. И опять устояли. Немцы на Париж не прошли, потеряв в майско-июньском сражении 98 тыс. Урон Антанты составил 181 тыс. чел. (из них 55 тыс. пленными). Ну а Марокканскую дивизию вывели на переформирование. Произошли изменения и в ее составе - изъяли 4-й тирайерский полк, а вместо него влили 2 батальона сенегальцев и батальон мальгашей, которые вместе с Русским легионом составили новую часть.
      Германия спешила. Собирала все силы, стараясь обеспечить перелом в войне. Чтобы воодушевить бойцов, им было объявлено, что отныне боевыми действиями будет руководить сам кайзер (что являлось, конечно, чистейшей декларацией). И все ресурсы были вложены в последний, решающий удар. Его немцы наметили на 15.7, нацеливаясь из района Реймса на Париж. Грянула "вторая Марна". Но... было уже поздно. За полгода непрерывных атак немцы серьезно растрепали собственные войска, общие их потери на разных участках достигали 700 тыс. чел. А на фронте уже появились американские дивизии. Правда, они были еще не обстрелянными, воевать совершенно не умели. Но их ставили на второстепенных направлениях или во вторых эшелонах, высвободив значительное количество французских войск. О готовящемся наступлении союзное командование знало и тщательно подготовилось к нему.
      На участке, намеченном противником для прорыва, была организована "эластичная оборона". На передовых позициях оставлялось только охранение, а главные силы отводились в глубину. Также в глубине, в лесу Виллер-Котере, Фош заблаговременно сосредоточил группировку для контрудара - 10-ю армию Манжена, которой было придано большое количество артиллерии и танков разных типов: средних английских, легких французских "Рено" (двухместных броневиков), тяжелых "Шнейдеров". А в ночь на 15.7 была проведена артиллерийская контрподготовка - массированный налет по германским войскам, выдвигяющимся на рубежи атаки. Тем не менее немцы начали сражение. Но их собственная артподготовка пришлась по пустому месту, а когда они пошли на штурм и начали углубляться в расположение французских войск, во фланг им был нанесен мощный и неожиданный контрудар. В нем тоже участвовала Марокканская дивизия. Ее поставили между двумя американскими, чтобы задавать тон и поддерживать неопытных новичков.
      Враг ожесточенно отбивался, выкатывал орудия на прямую наводку, уничтожая танки. Шло интенсивное сражение в воздухе, где трещали моторами сотни аэропланов, кидая бомбы, поливая из пулеметов пехоту и друг дружку. Но к 21.7 противника смяли, союзные соединения вклинились в его боевые порядки на 12 км. Немецкий фронт дрогнул и стал откатываться, оставляя выступ, столь дорогой ценой захваченный в весенних и летних наступлениях... А 8.8 англичане и 1-я французская армия нанесли новый удар - под Амьеном. За 5 дней продвинулись на 18 км, взяли г. Мондидье. И вот тут-то стало вдруг заметно, что немцы "надломились". Они еще прекрасно сражались - но уже не так стойко, как прежде. Вели себя неуверенно, при сильном натиске отступали, чаще стали сдаваться. И уже в частных, предпринимавшихся почти без подготовки, бросках французы, англичане и американцы смогли продвинуться на 35 км. и 6.9 снова вышли к "Линии Гинденбурга", о которую в прошлом году разбилось столько штурмов.
      Теперь же ее атаковали без многомесячных приготовлений, с ходу. И уже к 16.9 линия была прорвана. Причем одной из первых прорвала ее в районе Шато-де-ля-Мот Марокканская дивизия, как обычно, брошенная на острие штурма. О ее боевых качествах знали и немцы, и в свою очередь выставили против нее элитные части 1-й Прусской пехотной дивизии Фридриха Великого и 5-й Гвардейской. Но арабы, кабилы, мальгаши, сенегальцы, русские, разношерстная интернациональная шпана из "Иностранного легиона" их смели. Драка была жуткая, две недели беспрерывно атаковали, отражали, сходились во встречных рукопашных. Дивизия за это время продвинулась на 8 км, потеряла 83 офицера и 4 тыс. солдат. Когда же после прорыва стали разбираться, то выяснилось, что 1,5 тыс. пленных, которых она взяла, принадлежат к 13 германским полкам из 6 разных дивизий. Всего же в 1918 г. потери Марокканской дивизии составили 17 тыс. чел. - больше 100% штатного состава. За прорыв "Линии Гинденбурга" соединение было награждено Крестом Командора Почетного Легиона, а Русский легион получил на свое знамя (кстати русское, трехцветное знамя) "Военный Крест с пальмой на ленте", что давало солдатам право на ношение особого почетного аксельбанта цвета ленты Военного Креста. Между прочим, в современной исторической литературе даже в описании событий на Западном фронте нередко можно встретить подтасовку фактов. Так, в уже упоминавшемся т.4 "Оксфордской иллюстрированной энциклопедии" мы прочтем, что немцы, прорвавшиеся к Марне, были остановлены у Шато-Тьери "американцами", а "Линию Зигфрида" прорвали "англичане". Уж наверное, если бы так "обошли" кого-то из именитых генералов, его почитатели не замедлили бы разразиться гневными опровержениями. Но какие-то там негры, арабы и русские протестовать не будут - особенно мертвые...
      Впрочем, в это время американцы действительно попробовали самостоятельно разгромить немцев. Их было во Франции уже 1,5 млн., они целиком занимали спокойный участок в Лотарингии. И горячие головы из числа американских генералов, пренебрежительно оглядев вражеские линии колючей проволоки, пришли к выводу, что хлюпики-европейцы просто не умеют воевать. А вот американские парни покажут, на что они способны. И "показали", бросив свои войска у Сен-Миеля на Мец. За 3 дня потеряли 70 тыс. чел., из них 7 тыс. убитыми. И успокоились. После чего к ним направили поредевшую Марокканскую дивизию - поучить союзников, как же все-таки нужно сражаться. Стоит еще упомянуть, что в кампании 18-го неоднократно отличился Адольф Гитлер. За майские бои он получил грамоту за храбрость. А в августе был награжден Железным крестом I степени. Эта награда по рангу считалась офицерской, и если ее давали солдату, то обычно автоматически представляли его к производству в офицеры или унтер-офицеры. Но Гитлер так и не поднялся выше ефрейтора, поскольку начальство сочло, что ему "не хватает командирских качеств". Позже он попал под обстрел химическими снарядами и ослеп. Но сумели вылечить...
      Однако тут надо сделать отступление и уточнить, что победам во Франции способствовал еще один важный фактор, о коем зарубежные исследователи предпочитают забывать. Дело в том, что реализация плана по разрушению России на самом-то деле не дала Германии ничего хорошего. Разве что на время оттянула катастрофу. Но возвращаемые эшелоны пленных были уже вояками сомнительного качества и заражены той же самой большевистской заразой, которую немцы использовали против русских. Кроме того, сокрушение России стало возможным лишь путем ввержения ее в полный революционный хаос. А ведь немцы уже не могли держаться без поставок с Востока - и чтобы их получить, требовалось установить хотя бы минимальный порядок. С помощью оккупации. Но едва началась оккупация, тут же возникло и партизанское движение. То самое, которое Ставка безуспешно пыталась организовать зимой 1915 - 16 гг. Причем стоит подчеркнуть, что оккупация 18-го была сугубо "культурной", не сопровождаясь ни грабежами, ни массовыми репрессиями, как прежде. Напротив, немцы и австрийцы взяли теперь курс на установление "дружбы" с местными народами, чтобы обеспечить себе прочный тыл и бесперебойные поставки. Относительно Украины Генштаб требовал "спокойно и дружески повернуть ее к нам". Заигрывали с национальными правительствами, проявляли лояльность во внутренних делах, оказывали покровительство предпринимателям, торговцам, земледельцам.
      Но и самого факта оккупации оказалось достаточно. А условия сложились подходящие - огромные коммуникации, небольшие гарнизоны, много "бесхозного" оружия. И демобилизованных солдат, хорошо умеющих с ним обращаться. И партизанское движение родилось само собой, уже без всякого инициирования. В Белоруссии начал действовать отряд деда Талаша в Петриковском районе, знаменитые партизаны Дукорской пущи, Рудобельских лесов... По Украине загуляли Махно, Котовский и прочие "батьки". Да и "мирные" крестьяне отнюдь не спешили отдавать хлеб и скот по спущенным им разнарядкам. А в итоге без каких-либо активных операций центральные державы вынуждены были в критическое лето 18-го держать на Востоке свыше 50 дивизий. Из них 33 (а временами и 39) германских. Разумеется, это были не "первосортные" дивизии, а ландверные или потрепанные на Западе и выведенные для отдыха. Но все же 33 дивизии - это даже не 2,5 корпуса, которых немцам не хватило в дни Первой Марны. Это 15,5 корпусов. Как вы думаете, были бы они лишними для германского командования в майском или июльском ударах на Париж?
      После прорыва "Линии Гинденбурга" инициатива уже безраздельно перешла к странам Антанты. И 28.9 французская, британская и американская армии начали общее наступление, громя противника и оттесняя к границам Германии. И все же решающий эффект вызвало не это. Ведь положение союзников Германии было не в пример хуже. Турция, правда, развернула активную деятельность по созданию своего "Великого Турана". Помогла мусаватистам Азербайджана взять Баку, наобещала покровительство татарскому правительству Крыма, инициировала антирусские восстания в Чечне и Дагестане, слала эмиссаров к мусульманам Поволжья и Урала, в Казахстан, содействовала раздуванию басмаческого движения в Средней Азии. Но прорыв для прямого воздействия на эти регионы не получился, и Порта могла лишь косвенно поддерживать создаваемые ею очаги смуты. Тем временем ее внутреннее положение продолжало катастрофически ухудшаться, а отвлечение самых боеспособных соединений на Кавказ пагубно отразилось в других местах. Англичане, французы и атабские повстанцы заняли Сирию, продвинулись в Киликию, отхватив от Османской империи всю ее восточную часть.
      А в августе началось наступление на Салоникском фронте, значительно усиленном греческими дивизиями. И полностью подтвердилась правота ген. Алексеева, предлагавшего удары по "слабым звеньям". Стоило войскам Антанты прорвать фронт на Балканах и разгромить армию Болгарии, как эта страна рухнула. В ней началась революция, и 29.9 Болгария капитулировала. И тотчас пошла цепная реакция. Румыния разорвала союз с немцами и снова перекинулась на сторону Антанты. Турция осталась изолированной, на ее территорию шло продвижение с Ближнего Востока, а дивизии Салоникского фронта с запада угрожали Константинополю. И 30.10 она тоже капитулировала, подписав Мудросское перемирие. А у Австро-Венгрии теперь открылась вся восточная граница, которую защитить было нечем - и в эту огромную дыру нацеливались войска Антанты, продвигающиеся с Балкан. 3.11 капитулировала и она - тут же рассыпавшись на части. А это вкупе с наступлением во Франции доконало и Германию. Как только пришло известие о крушении последней союзницы, начались волнения в Берлине, Киле, Гамбурге, Бремене, Любеке, Мюнхене. Вильгельм быстренько отрекся и в тот же день сбежал в Голландию - повторять судьбу русского царя ему не хотелось. Власть перешла к демократам германские деловые и политические круги наивно сочли, что западные государства отнесутся к такому правительству более снисходительно. И 11.11.18 г. в Компьене было подписано перемирие. Среди командующих союзными армиями, принявшими капитуляцию, представителей России не было...
      Однако Русский легион еще некоторое время существовал. Вместе с французскими армиями он по условиям перемирия принял участие в оккупации левого берега Рейна и закончил свой боевой путь в баварском городе Людвигсхафене. Донес сюда свое знамя и свою песню "Взвейтесь, соколы, орлами..." Так что и коней из Рейна русские все же напоили - только не своих, а французских обозных першеронов. Среди тех, кто дошел сюда, был и Р.Я. Малиновский, дослужившийся до сержанта и награжденный за доблесть французским Военным Крестом. 3.1.19 г. Русский легион был расформирован. Сражавшихся в его рядах солдат и офицеров отправили для демобилизации в Париж. Из 50-тысячного экспедиционного корпуса их оставалось около 500 чел. Остальные полегли на полях Франции, в горах Македонии, многие рассеялись на чужбине, записавшись в свое время в "рабочие команды" или демобилизовавшись после тяжелых ранений. Да и из Марокканской дивизии отпустили не всех. Некоторые при подписании контракта выбрали не "русский" вариант, предусматривавший службу до конца войны, а обычный для Иностранного легиона - на 5 лет, соблазнившись, что при этом на руки выдавалось 500 франков с последующими выплатами. Таких оставили дослуживать. Кто-то из застрявших за границей добирался потом домой самостоятельно. Но и уцелевшим бойцам Русского легиона удалось вернуться не сразу. Их под разными предлогами долго не увольняли, с перевозкой тоже возникли проблемы. Чтобы доехать до России, люди вербовались в белые армии, матросами на пароходы, в американские отряды Красного Креста. Оставшихся выручило советское правительство. Арестовав по обвинениям в шпионаже французскую миссию, согласилось обменять ее на находящихся во Франции русских солдат.
      71. ВЕРСАЛЬ
      Первая мировая война продолжалась 1568 дней и ночей, охватив 3 континента. В ней (в той или иной мере) приняло участие 38 государств с общим населением 1,5 млрд чел. Обошлась она враждующим странам в 90 млрд. долларов (по курсу 2002 г. - 1440 млрд. долл.), а разрушения оценивались в сумму 60 (соответственно, 960) млрд. Хотя ясное дело, эти цифры весьма условны. Можно ли вообще оценить в денежном эквиваленте, например, сожженную уникальную библиотеку Лувэна или уничтоженную древнеармянскую столицу Ани? Общее число мобилизованных в обеих коалициях составило 74 млн. чел. Из них было убито и умерло от ран, по разным оценкам, 9,5-10 млн., а выбыло из армий по ранению 20 млн. Впрочем, стоит помнить, что и эти цифры весьма приблизительны. Они учитывают только боевые потери. Сюда не входят жертвы репрессий над мирным населением в Бельгии, Франции, Сербии, России, не входят жертвы геноцида христиан в Турции, не входят беженцы, умершие от голода и болезней. Кто их считал-то - в той же Сербии, России, Румынии? Кто считал жертвы эпидемий и голода в Османской империи? Да и цифры боевых потерь выглядят слишком "круглыми", чтобы быть точными.
      С побежденными победители обошлись не слишком честно. При подписании перемирия в Компьене от немцев потребовали возвращения Эльзаса и Лотарингии, выдачи флота, демобилизации армии и отвода ее за Рейн со сдачей приграничных крепостей и т.д. И автоматически подразумевалось, что в дальнейшем речь пойдет лишь о юридическом оформлении этих условий и уточнении частностей. Но когда Германия уже разоружилась и была взбаламучена внутренними потрясениями, а Австро-Венгрию раздирали революции, им были предъявлены новые, куда более тяжелые условия. Немцы, австрийцы и венгры взвыли, однако деваться им было уже некуда. Германский флот был в это время интернирован на британской базе в Скапа-Флоу - и узнав об условиях мира немецкие моряки под командованием адмирала фон Ройтера затопили свои корабли.
      На конференции, торжественно собравшейся в Версале для обсуждения вопросов послевоенного устройства мира, присутствовали даже делегации таких "держав-победительниц", как Панама и Либерия, народы которых, очевидно, и не имели понятия, что их страны "воевали". Не было лишь России. Потому что для англичан, французов и американцев показалось выгодным не признавать "белые" правительства, сохранявшие с ними союзные отношения. И счесть "настоящей" русской властью большевиков, заключивших с Центральными Державами сепаратный мир, а стало быть, лишивших страну права участвовать в дележке плодов победы. И в результате, наверное - впервые в истории, создалась ситуация, которая повторится только в 1990-х. Мир вдруг стал "однополярным". С абсолютным и непререкаемым господством единственной сохранившей силу военно-политической группировки. И западные державы, никем и ничем не ограничиваемые, принялись резво перекраивать мировую карту, руководствуясь лишь собственными соображениями.
      Но результатами грандиозной победы распорядилась они крайне бездарно. Наказания побежденным и награды победителям распределялись совершенно произвольно, чуть ли не по признаку персональных симпатий и антипатий. Так, Италия, понесшая колоссальные жертвы, не получила почти ничего из того, что ей наобещали. Поскольку была конкуренткой Франции. И англичане с французами теперь разводили руками - мол, побед не одерживали, ничего не захватили, на что же обижаться? Зато очень щедро вознаградили вдруг "пострадавшую" Румынию, вообще неизвестно за какие заслуги. Очевидно, в наивном расчете на ее благодарность и союз в будущем. Она получила и то, что клянчила у Антанты,- венгерскую Трансильванию, и то, что просила у немцев,- российскую Бессарабию, увеличив свою территорию чуть ли не втрое. А вот Бельгия, понесшая огромный ущерб от оккупации, самоотверженно сражавшаяся от первого до последнего дня войны, получила лишь микроскопические приграничные прирезки.
      Германию обкорнали. Ее колонии поспешили прибрать к рукам англичане, уделив чуть-чуть французам. Наложили репарации в 6,5 млрд. ф. ст., которые она заведомо была не в состоянии выплатить. Причем французы лелеяли надежду, что в счет неуплаты, глядишь, и получится прихватить некоторые германские области. С одной стороны, страну вроде демилитаризовали, позволив иметь только 100-тысячную наемную армию, запретив создавать флот, танковые, химические, авиационные войска, военные академии, чем сделали Германию беззащитной даже против поляков. Но с другой стороны, оставили нетронутой мощную германскую военную промышленность - поскольку за счет связей с ней рассчитывал поживиться британский и американский капитал. А в качестве панацеи от всех бед принялись насаждать и поддерживать там "демократизацию", из-за чего слабенькое государство оказалось неспособным справиться ни с собственными экономическими проблемами, ни с собственными экстремистскими движениями. Урезали и "демилитаризовали" Болгарию, наложив и на нее нереальные репарации в 100 млн. ф. ст.
      Австро-Венгрию расчленили по "принципу национальностей". Но границы провели так произвольно, что сделали все государства врагами друг дружки. Зато при поощрении Сербии наоборот, наплевали на "принцип национальностей". Поскольку в Париже рассчитывали, что это государство теперь станет проводником не русской, а французской политики на Балканах. И отдали в состав королевства Сербов-Хорватов-Словенцев, впоследствии Югославию, совершенно разные по культуре и историческим традициям народы. (Отметим, что даже в "панславистских" проектах Николая II объединения сербов и хорватов не предполагалось, в Петербурге хорошо понимали, что делать этого нельзя). А на Дальнем Востоке резко принялись ограничивать интересы Японии. Поскольку США после инсульта у президента Вильсона предпочли снова отойти в сторону от европейских дел, но хотели компенсировать это в Тихоокеанском регионе. И англичане в угоду им отказались от своего старого союза с Японией (а может, и мстили ей за договор с Россией в 1916-м). Но в любом случае после крушения Германии британо-японский союз выглядел ненужным, и его разорвали походя, между делом, чем страшно оскорбили Токио.
      По Севрскому договору расчленили и Османскую империю. Ближневосточный регион поделили на подмандатные территории между англичанами и французами, нарушив обещания о независимости, данные арабам, что послужило причиной кровопролитных восстаний в Сирии и Ираке. Восточную часть Малой Азии "щедрой рукой" отдали Армении, а западную вокруг г. Смирны (Измира) и почти всю европейскую часть - Греции. Но в Турции эти решения вызвали волну национального оскорбления, народ сплотился вокруг популярного военачальника Мустафы Кемаля и начал войну за восстановление территориальной целостности. В 1920 г. удар обрушился на Армению - обезлюдевшая, расшатанная большевистской агитацией и собственной слабой властью, она оказалась неспособной противостоять натиску; в Карабахе и других районах было вырезано около 200 тыс. чел. Как раз после этого Армения с радостью встретила Красную Армию - людям было уже все равно, какая Россия, царская, белая, красная, только бы помогла защититься. С кемалистами большевики легко договорились, уступив им Карс, Ардаган, Артвин, оказав военную и финансовую помощь в борьбе с "империалистами". И турецкие войска развили победоносное наступление в западные и южные регионы страны.
      И выяснилось, что условия Версальской капитуляции вовсе не обязательны - для тех, кто не хочет их соблюдать и в силах противостоять. Потому что державы Антанты после одной войны отнюдь не склонны были ввязываться в следующую. Греция, как и Армения, никакой поддержки не получила, ее оккупационные войска были разбиты и уничтожены. А французские части поспешно бежали - и из Константинополя, бросив на расправу своих сторонников-султанистов, и из Киликии, где бросили даже армянские добровольческие части, сражавшиеся в войну в составе французской армии. Кемалистское наступление сопровождалось новой волной истребления христиан, греков и остатков армян, было уничтожено около полумиллиона мирных жителей. Но на этот рецидив геноцида европейские державы предпочли вообще закрыть глаза. И просто-напросто пересмотрели Севрский договор с Турцией, заключив новый, Лозаннский, где ей "возвращались" территории, уже возвращенные кемалистами. А Англия и Франция тем самым получили возможность возобновить мирное проникновение в турецкую экономику.
      Россия в этот период очутилась "на задворках" мировой политики и в версальских игрищах не участвовала. Да ее уже и не было, России, расколовшейся в кошмаре гражданской войны на красных, белых, зеленых, жовто-блакитных и т. д. и т. п., когда в боях, от репрессий, эпидемий, голода погибло 14-15 млн. чел. Больше, чем в Первую мировую в армиях всех государств, вместе взятых. Как видим, не выходом из "империалистической бойни" стала революция, а наоборот. И соответственно, российских героев мировой войны судьба тоже разбросала в разные лагеря. Некоторые пытались остаться нейтральными, но это не помогало, и они становились жертвами "красного террора". Я.Г. Жилинский был расстрелян в Петрограде, А.Е.Эверт в г. Верее, П.К.Ренненкампфа зверски убили в Таганроге, когда он ответил отказом на предложение служить красным. Рузского и Радко-Дмитриева казнили в Пятигорске, изрубив вместе с другими заложниками на г. Машук. Герой трех войн П.И.Мищенко проживал в г. Темирхан-Шуре (Буйнакск), и когда к нему заявилась с обыском наглая солдатня, начала унижать и поливать бранью, он вышел в другую комнату, надел мундир со всеми наградами и... умер.
      А.М. Каледин покончил с собой, когда казаки, избравшие его атаманом, отказались защищать Дон. В боях погибли Л.Г.Корнилов, С.Л.Марков, скончался от раны М.Г.Дроздовский. М.В. Алексеев стал одним из организаторов Белой Гвардии на Юге России, надорвал силы и скончался от своей застарелой болезни. Н.И.Иванов пытался под эгидой атамана Краснова создать так называемую "Южную армию", но не преуспел и в этом и умер от тифа. Тиф скосил и бывшего командира Георгиевского батальона генерала Тимановского. "Первая шашка" России, граф Ф.А. Келлер, был расстрелян петлюровцами после взятия Киева. Адмирала А.В. Колчака выдали на расправу повстанцам французские и чешские "союзники", купив ценой его жизни право на собственный выезд из Сибири и вывоз награбленного барахла.
      Поручик Мария Бочкарева была арестована большевиками, но сумела освободиться. И совершила кругосветное путешествие - через Владивосток выехала в Америку, где добилась аудиенции у президента Вильсона, оттуда отправилась в Англию, встречалась с Черчиллем и Георгом V, убеждая всех помочь сбросить большевиков. Не добившись ничего, кроме восхищений и комплиментов, приехала в Архангельск. Вместе со знаменитой "белогвардейской" полярной экспедицией Северным морским путем добралась до Сибири, а по Оби - до Омска. У Колчака начала формировать санитарный отряд, но его фронт уже рушился, и Бочкарева здесь ничего сделать не успела. Она вернулась в родной Томск, где и была расстреляна красными. Говорят, сейчас "реабилитирована". А красавица Елена Сухомлинова, загубившая службу министра, еще при его аресте Временным правительством сбежала с каким-то темпераментным грузином, так и колесила с ним по стране в поисках удовольствий и приключений, но в 19-м их задержали на Волге, нашли у них 2 фунта (800 г.) сахара и расстреляли за спекуляцию.
      Те белогвардейцы и просто беженцы, кому удалось выбраться из России, доживали свой век в эмиграции. Великий князь Николай Николаевич, Юденич, Щербачев, Гурко, Баратов, Деникин, Врангель, Дитерихс, Сухомлинов, Батюшин... Но жизненные дороги участников гражданской и судьбы русской эмиграции представляют собой другую большую тему, и ее я старался раскрыть в других своих произведениях, "Белогвардейщина" и "Государство и революции", а в ограниченном объеме этой книги из сотен тысяч доблестных солдат, офицеров и генералов называю лишь единицы - тех, чьи имена фигурировали ранее на ее страницах.
      А многие военачальники пошли на службу к красным - генералы Шейдеман, Зайончковский, Поливанов, Парский, Гутор, Клембовский, Бонч-Бруевич. Брусилов, проживавший после отставки в Москве, был тяжело ранен шальным снарядом, попавшим в гостиницу в уличных боях 1917-го. В гражданской не участвовал. Но в 1920 г. при вторжении поляков большевикам удалось привлечь на службу и его под предлогом национального единения для отражения внешнего врага. Он получил номинальную должность "инспектора кавалерии" и использовался в качестве рекламной фигуры для привлечения офицеров в Красную Армию. И был жестоко обманут заместителем Троцкого Склянским, который заверил его, что армия Врангеля в Крыму развалилась, вышла из повиновения командирам, и есть возможность спасти этих воинов для дальнейшей службы, нужно лишь воззвание авторитетного начальника. Листовки с этим воззванием, обещавшим полную амнистию, широко распространялись в Крыму, рассыпались с аэропланов, но все, кто поверил им и не стал эвакуироваться, были расстреляны. В дальнейшем Брусилов никакой роли не играл. Если сравнить его фотографии 1916 и 1921 гг., то он кажется постаревшим лет на 20. Он скончался в 1925 г. от болезни сердца. Бывший военный министр ген. Беляев также служил большевикам, в качестве военного эксперта участвовал в переговорах с поляками и покончил с собой при подписании позорного Рижского мира. А престарелый А.Н.Куропаткин жил под Псковом, учительствовал в сельской школе, которую сам же когда-то построил в своем имении. И оказалось, что несмотря на "одиозность", его настолько любили бывшие подчиненные солдаты и местные крестьяне, что его не тронули даже большевики. В 1925 г. его убили уголовники, ошибочно решившие, что раз генерал, значит у него должны быть деньги и ценности. Других офицеров и генералов, оставшихся в России, значительно проредили последующие кампании репрессий - в 20-х и 30-х гг.
      Основной выигрыш в Первой мировой вроде бы достался Англии и Франции. Они в послевоенный период достигли вершины своего могущества, предводительствовали на международной арене, максимального размаха достигли их колониальные империи. Париж приобрел статус "мировой столицы". Сюда стекались богатства со всех сторон. После перенесенных невзгод и лишений каждый спешил насладиться жизнью. Падали последние моральные барьеры европейской цивилизации. Остался жив - наслаждайся! Это становилось главным смыслом бытия. Но во многом французско-британское могущество и блеск были уже эфемерными. Круто скакнули вверх "нейтралы" - как раз в годы мировой разбогатели прежде нищие страны Скандинавии и Швейцария. А экономический, и финансовый приоритет уже перешел к США. И европейские державы, пока еще не откровенно, а исподволь, должны были все чаще оглядываться за океан. В общем-то пришел конец и "доброй старой Англии", и "доброй старой Франции", и "доброй старой Германии" - началась "американизация" Европы. Которая постепенно, к концу ХХ в., нивелировала "национальные лица" европейских государств и низвела их культуру, психологию, бытовые стереотипы к плоским и примитивным "американским стандартам".
      Что же касается того результата войны, который теоретически должен был бы стать главным, о котором с 1914 по 1918 гг. говорили и на фронтах, и в тылах, кричали на мирных конференциях - сделать эту войну последней, обезопасить мир от подобных катастроф на будущие времена, то в данном направлении была сделана лишь робкая и неуверенная попытка в виде Лиги Наций. Однако этот орган получился практически "мертворожденным", и уж во всяком случае, беззубым и недееспособным. Сенат США отказался ратифицировать Версальский договор с приложением о Лиге Наций - не желая быть связанным никакими "коллективными" условностями во внешней политике. И в организации остались верховодить те же Англия и Франция. Поэтому и ее действия превратились лишь в некое вторичное отражение международной линии Парижа и Лондона. Лига попустительствовала там, где это считали нужным политики двух стран, издавала решительные резолюции, где они считали это выгодным, и стыдливо умолкала при угрозе противодействия - англичане и французы хорошо помнили, что огромные потери и затраты большой войны для них, в общем-то, не окупились. Откуда и пошла "политика пацифизма" за чужой счет, докатившаяся до Мюнхена.
      Были и попытки наказания военных преступников. Так, в марте 1919 г. открылся суд над лидерами "Иттихада", виновными в геноциде христиан в Османской империи. Но стоит отметить, что суд этот был не международным. Его организовали "старотурки", пришедшие к власти после капитуляции Порты, стремившиеся очистить свою страну от вины в чудовищных преступлениях и показать, что эта вина лежит не на турецком народе, а на младотурецкой партии и правительстве. Были представлены многочисленные документы, выступали свидетели зверств - причем большей частью тоже турки, возмущенные этими злодеяниями. Некоторых обвиняемых повесили, вроде бывшего вали Кямиль-бея, но в основном на скамье подсудимых оказалась лишь "мелкая сошка", и большинство отделалось мягкими или относительно мягкими наказаниями. А главные виновники получили смертный приговор заочно, поскольку успели скрыться. Хотя возмездие их все же настигло. Один из членов правящего "триумвирата", Джемаль-паша, бежал в Афганистан, где стал военным советником. Но был убит дашнакскими мстителями во главе с Геворкяном, когда приехал в Тифлис для переговоров с советским руководством. Другой "триумвир", Талаат-бей, обосновался в Берлине. Жил инкогнито, редко показываясь на людях. Но тоже был выслежен и застрелен армянским студентом С. Тайлеряном (в связи с приговором Стамбульского трибунала Берлинский суд оправдал его).
      А Энвер-паша бежал в Советскую Россию. Встречался с Лениным, выступал в Баку на Конгрессе Народов Востока. Но натуре "бонапарта" претило пребывание на третьих ролях, и он решил устроить собственные "сто дней". И устроил, перебравшись в Восточную Бухару (ныне Таджикистан), где собрал вокруг себя басмаческие отряды, провозгласил себя "великим вождем ислама" и принял титул ни более ни менее как "верховного главнокомандующего всех войск ислама, зятя халифа и наместника Пророка". После чего начал войну с "неверными", то бишь с русскими без различия их политической ориентации. Да такую войну, что ужасались даже солдаты, прошедшие через кошмары гражданской. Целые районы Таджикистана, обвиненные в связях с неверными, превращались в пустыню, где места прежних селений было найти очень легко по смраду разлагающихся изуродованных трупов. Но и в кишлаках вполне лояльных и подконтрольных энверовским бандам, как свидетельствовали современники, не осталось почти ни одного не ограбленного дома, почти ни одной семьи, где кто-нибудь не был бы убит, искалечен, избит или уведен не пойми куда. Почти не осталось не только не изнасилованных женщин, но и девочек и мальчиков старше 5 - 7 лет. Конечно же, население от Энвера отвернулось. Летом 1922 г. он был наголову разбит советскими войсками у г. Байсун, а при попытке уйти окружен и погиб 4.8.22 г. возле кишлака Оби-Дар.
      Существовали и проекты привлечения к ответственности "европейских" военных преступников. Велись расследования, составлялись их списки. В них, кстати, фигурировал и капитан Геринг. И за расстрелы заложников, когда он был еще пехотным офицером, и за обстрелы и бомбардировки населенных пунктов, когда стал летчиком (в то время бомбардировка мирных городов еще не дошла до уровня "правозащитных акций", как при современных ударах по Югославии и Ираку, она сама по себе считалась военным преступлением). Но никакой международной правовой базы или судебного органа для наказания за подобные злодеяния так и не возникло. Слишком много было противников "создания прецедента". Ведь и англичане с французами в своих колониальных владениях порой вытворяли то же самое, что немцы в Бельгии или Польше. Скажем, 13.4.1919 г., когда начались волнения в индийском штате Пенджаб, ген. Дайер учинил войсками бойню мирного населения в Амритсаре, где было перестреляно, зарублено, забито прикладами и штыками около тысячи человек, в том числе много женщин и детей, а 2 тыс. получили увечья и ранения. Правительственная комиссия действия Дайера оправдала, наказания не понес никто. Так как же тут немцев обвинять?
      Были попытки привлечь некоторых из них к национальному правосудию. Но нейтральные страны, где укрылись многие преступники,- Голландия, Швеция, Швейцария - отказывали в выдаче за отсутствием юридических оснований. А Германия - объявляя подобные действия лишь желанием расправы победителей над побежденными. И дела о зверствах на оккупированных территориях благополучно заглохли. Так, Людендорф сперва предпочел сбежать в Швецию. Нет, судить проигравших военачальников в те годы никому бы и в голову не пришло, но уж он-то хорошо знал за собой и другие дела, кроме командование войсками. Однако уже вскоре счел безопасным вернуться. Участвовал в Капповском путче, потом примкнул к нацистам и отличился в "пивном путче". Из-за авторитета ему все сходило с рук, он был избран депутатом Рейхстага от НСДАП, писал брошюры, где развивал расовую теорию и теорию "тотальной войны". Мирно скончался в 1937 г. Ну а Гинденбург в силу своей чрезвычайно раздутой популярности с 1925 г. стал несменяемым президентом Германии. Но личными талантами он и раньше не отличался, а теперь, когда ему перевалило за 80, окончательно впал в маразм. Безвылазно "работал с документами" в загородном поместье, а дела решали советники, которые и уговорили его в 1933 г., незадолго до смерти, привести к власти Гитлера.
      72. ПОСЛЕ АНТРАКТА...
      Еще в апреле 1916 г. министр иностранных дел Сазонов предупреждал: "Мы должны быть готовы к тому, что германский вопрос будет актуален на протяжении многих десятилетий..." История показала, что он был прав. И Вторая мировая война стала не просто "следствием" Версальской политики - а на самом-то деле явилась прямым и непосредственным продолжением Первой мировой. Ведь идея "реванша", выдвинутая нацистами, подразумевала не только преодоление условий капитуляции и восстановление границ 1914 г. Она заведомо включала в себя и выполнение всех прежних планов пангерманизма, которые не удалось реализовать в ходе Первой мировой - и установление гегемонии в Европе, и завоевание "жизненного пространства" на Востоке с широкой программой колонизации и "германизации", и освоение Азии в направлении Персидского залива и Индии, и создание мировой колониальной империи. Все то же самое. И обосновывались эти программы точно так же, как прежде,- доказательствами того, что немцы являются самой образованной, самой трудолюбивой, самой дисциплинированной нацией, а следовательно, в "естественном отборе" им должна принадлежать власть над миром. Повторялись все прежние тезисы "места под солнцем", "окружения", борьбы со "славянством" и с "западной плутократией". Так что сваливать вину за развязывание Второй мировой на одних лишь нацистов было бы неправомочно. Не стоит забывать, что они обрели всенародную поддержку - и обрели именно из-за реанимации старых надежд и идеалов.
      Можно рассмотреть и состав коалиции, который Германия собрала для рецидива агрессии. В ней не заняла прежнего места только Турция. Хотя в Берлине о прошлом союзе с ней помнили и ценили его. Так, один из идеологов нацизма К. Окай в 1935 г. выпустил толстенную книгу "Энвер-паша, большой друг Германии", эпиграфом к которой послужило хвалебное высказывание Гитлера о лидере "Иттихада". Указывалось, что "только Энвер правильно понимал и ценил дружбу с Германией". И если выше приводился ряд параллелей между кампаниями геноцида в Османской империи и в Третьем Рейхе, то далеко не все сходные черты являются случайными совпадениями. Фюрер о "полезном опыте" иттихадистов хорошо знал, учитывал его и использовал. На совещании высшего командования в Оберзальцберге 22.8.39 г., перед вторжением в Польшу, он говорил: "Наша сила заключается в стремительности и в жестокости. Чингисхан сознательно и с легким сердцем обрекал на смерть тысячи женщин и детей. История же видит в нем только великого основателя государства. Мне безразлично, что говорит обо мне слабая европейская цивилизация. Я дал приказ (и велю расстреливать каждого, кто произнесет хоть одно слово критики) о том, что цель войны заключается не в том, чтобы достичь установленных линий, а в том, чтобы физически уничтожить противника... Только таким путем мы сумеем получить жизненное пространство, в котором мы нуждаемся. Кто сегодня еще говорит об уничтожении армян?" А в 1943 г. с большой помпой прошла церемония перевозки из Берлина праха Талаата-паши для перезахоронения на родине. Организацией этой церемонии лично занимались Гитлер и Борман...
      Нацистами делались попытки привлечь к прямому сотрудничеству наиболее радикальные исламистские группировки в Афганистане и Иране, существовали прочные "рабочие контакты" с муфтием Иерусалима. Да ведь и Турция идею о вступлении в союз отвергла не сразу. Теоретически она была отнюдь не против вторжения в Закавказье, в 1941 г. сосредоточив на границе 26 дивизий. И сперва-то ее пыл пришлось охлаждать вводом в Иран британских войск и трех советских армий, 53-й, 47-й и 44-й - отвлеченных туда в тяжелейшей ситуации августа 41-го. А в критические месяцы Сталинграда и битвы за Кавказ на границе с Турцией так и оставалась 45-я армия, а в Иранском Азербайджане 15-й кавкорпус со стрелковой дивизией и танковой бригадой. Но уроки Сарыкамыша и Эрзерума в Стамбуле еще не забыли и не стали спешить ввязываться в драку с русскими. Предпочли выждать, когда их окончательно сломит Германия. А вдобавок по своему прежнему обыкновению темнили и заигрывали с обеими сторонами, уверяя и англичан, что вторжение в Закавказье можно осуществить в качестве их союзников. Чтобы не допустить туда немцев... Но, кстати, ведение войны самой Германией было возможно лишь благодаря поставкам из Турции хромовой руды. Министр вооружений Шпеер признавал, что прекратись эти поставки, и вся военная промышленность через полгода начала бы "голодать", а через год остановилась. Однако поставки прекратились лишь тогда, когда пути им перекрыло советское наступление на Балканы... Между прочим, Сталин такой игры туркам не простил и намеревался серьезно наказать их, а заодно восстановить прежние южные границы. В 1946 г. он дал указание Димитрову предъявить территориальные претензии Стамбулу, а первому секретарю ЦК Армении Арутюнову намекнул: "На гербе вашей республики изображен Арарат, так не пора ли это сделать реальностью?" Но уже начиналась холодная война, и Турцию с готовностью взяли под покровительство западные державы, а на глобальный конфликт советское руководство не пошло.
      Что же касается других союзников Вильгельма II, все они так или иначе очутились в одном лагере с нацистами. Если Австрия была поглощена Германией, то произошло это все же не совсем "насильно". Еще в 1921 г. большинство австрийцев в ходе плебисцита высказались за "аншлюс", да победители не позволили. И в 1938 г. очень и очень многие искренне радовались, что снова оказались не в крошечном государстве, а в составе великой империи. А в рядах вермахта и СС австрийцы ни в лучшую (по нравственности), ни в худшую (по боеспособности) стороны отнюдь не выделялись. Как, кстати, и уроженцы Эльзаса и Лотарингии - как правило, о своих "национальных особенностях" они начинали вспоминать лишь в плену. Весьма показательной в данном плане выглядела и позиция Венгрии. В советские времена в связи с союзом по Варшавскому пакту внедрилась версия, будто мадьяры были чуть ли не подневольными помощниками Гитлера. (И нечто подобное утверждалось на Западе - в связи с симпатиями к венгерской антисоветской борьбе). Но в действительности было далеко не так.
      Будапешт, правда, тоже колебался, не желая повторять ошибок прошлого. Но характерно, что венгры соблазнились на союз, когда фюрер поманил их совместным походом на Югославию. Все на тех же ненавистных для них сербов! Причем решение правительства о союзе вызвало в полном смысле общенародное ликование. Как вспоминал писатель Й. Дарваш, "чуть ли не всех охватила лихорадка расширения границ, у торжествующей страны в хмельном угаре кружились головы - и если бы кто-нибудь осмелился в тот момент испортить праздник, поставив вопрос о том, чем же придется за все это платить, он наверняка был бы смят и растерзан". Даже левые оппозиционеры критиковали правительство не за альянс с немцами, а за то, что оно продешевило,- мол, нужно было требовать и Хорватию, и Словакию, и Закарпатье, и Галицию. А левая газета "Мадьяр немезет" предлагала Гитлеру сделку - вы нам Закарпатье, а мы вам - помощь против России. По воспоминаниям того же Дарваша, когда германская армада пошла через Венгрию на Белград, "жители Будапешта, убаюканные легендой о непобедимости Германии, махали платками, кричали "ура", хлопали в ладоши, даже не подозревая, что приветствуют своих будущих убийц..."
      Впрочем, и сами мадьяры вели себя в войне отнюдь не ангельски. Достаточно вспомнить массовые расправы над сербами и евреями в югославской Воеводине в январе 1942 г. Сперва под предлогом поисков "четников" прошли этнические чистки по селам, где сотни людей даже не расстреливали, а обезглавливали топором. А затем прокатилась двухдневная бойня в г. Нови-Сад. Богатые семьи вырезали прямо в домах, в сочетании с грабежом. А 3,5 тыс. чел. собрали на берегу Дуная. Эту толпу заставили раздеться, и всех - и глубоких стариков, и детей, и подростков, и матерей, которым "милостиво" разрешили взять с собой коляски и не снимать пеленок с младенцев, погнали обнаженными на лед замерзшей реки. Здесь расстреляли и спустили трупы в проруби. Осуществляли это отнюдь не нацисты или "салашисты", а обычные венгерские солдаты и военная жандармерия из Сегедского корпуса под командованием ветерана Первой мировой генерал-лейтенанта Ф. Фекетхалми-Цейдлера.
      Были бесчинства мадьяр и в Советском Союзе. В 1942 г. в Будапеште вышла книга свежих воспоминаний "Военный дневник". И один из авторов, взводный командир Шандор Криштоф, подробно расписывал, как он и его подчиненные помогали немцам в "спецакциях" в украинских селах, какое наслаждение доставляло ему собственноручное убийство женщин и детей, смаковал подробности и в заключение имел наглость благодарить Бога, что смог поучаствовать в уничтожении славянской и еврейской "заразы". Кстати, этой книге в Венгрии была присуждена конкурсная литературная премия! О зверствах мадьяр на Черниговщине вспоминают в своих мемуарах А.Ф. Федоров, Б.Д. Полищук. А комдив Шафаренко описывает, как отбив у венгров с.Сторожевое под Воронежем, солдаты нашли там трупы расстрелянных крестьян, а рядом - кучу запакованных посылок домой с награбленным добром. И сражались, кстати, мадьяры куда лучше итальянцев или румын. Сражались стойко, "идейно". А сломались и захандрили лишь с января 43-го, когда их 2-я армия была разгромлена в Острогожско-Россошанской операции. Но и позже, при наступлении советских армий на Карпаты и Венгерскую равнину, мадьярские войска дрались отчаянно - даже после того, как немцы свергли их правительство и оккупировали их страну.
      О своей старой русофобии и прогерманских симпатиях не забыла и Финляндия. И изображать дело так, будто бедные финны всего лишь хотели восстановить территориальную справедливость, вряд ли корректно. Они и на фронтах сражались не хуже немцев, а очевидец, живший в войну ребенком в Починковском районе на Смоленщине (далековато от Карельского перешейка), рассказывал автору, как сперва в их селе стояла германская часть и вела себя относительно прилично. Но затем вместо нее пришел батальон финнов, и в первый же день, безо всякого повода, вывели всех мужчин за околицу и перекололи штыками. Примерно так же, как в Первую мировую, вели себя и другие сателлиты Германии. Болгария сразу же вспомнила о своих претензиях к Югославии и Греции. Хорваты принялись сводить счеты с сербами. Словаки при удобном случае сдавались или переходили на сторону русских. А Румыния раскатывала губы на территориальные приобретения - абы побольше. И на Молдавию, и на Одессу, и даже на междуречье Днестра и Буга, где романоязычного населения никогда и в помине не было. Тем не менее эту область объявили "исконной" румынской "Транснистрией", развернув там после "присоединения" политику романизации и... введя телесные наказания. Ну а после Ясско-Кишиневской операции, когда запахло жареным, Бухарест очень легко повернул штыки на 180 градусов и перекинулся в антигитлеровскую коалицию.
      В общем, "действующие лица" во "втором действии" остались почти те же. Только вместо Турции добавились Италия и Япония, обиженные Антантой при прошлой "дележке пирога". И сценарий остался очень похожим, во многом повторив план Шлиффена - последовательный разгром противников сперва на Западе, потом на Востоке. Только достигалось это уже не рискованной игрой на разнице сроков мобилизации, а куда более надежными дипломатическими средствами. Да и прочие планы, воплощаясь через новых исполнителей, стали более обоснованными, более обеспеченными техническими средствами, но и более масштабными и более наглыми, отбрасывая уже любые "условности". Между прочим, к началу "второго акта" и главный режиссер первого был еще жив. Вильгельм II благополучно проживал в голландском г. Доорне. Он был вполне обеспечен, поскольку в отличие от русского царя сохранил значительные личные капиталы. И соответственно, местные власти относились к нему почтительно. Очень увлекался выращиванием тюльпанов. Он ни в чем не раскаивался, ничего не переосмыслил. Просто считал - где-то допустили досадную ошибку.
      Приход к власти Гитлера и развернутую им подготовку к войне кайзер горячо одобрял. А когда она началась, был просто счастлив. Писал, что нападение на Польшу проведено "замечательно", "в старом прусском духе". В июне 1940 г., при вторжении в Бельгию и Голландию, трогательно приветствовал германские войска, проходившие через Доорн. И слал восторженные телеграммы фюреру, восхищаясь "новым порядком". Вильгельм писал: "Рука Господа созидает новый мир и творит чудо... Возникают Соединенные Штаты Европы под предводительством Германии". Осенью 1940 г., после покорения половины Европы, он в одном из писем восклицал: "Череда чудес! Старый прусский дух короля Фридриха, Клаузевица, Йорка, Гнейзенау и т.д. вновь явил себя миру, как в 1871 году... Блестящие генералы, командующие армиями в этой войне, вышли из моей школы, в мировой войне они лейтенантами, капитанами и молодыми майорами сражались под моим началом. Ученики Шлиффена, они воплотили в жизнь его планы, разработанные под моим руководством. Они сделали это точно так же, как мы в 1914 году". Того, чем завершилось "воплощение в жизнь" его планов, Вильгельм не увидел. Он умер в Доорне перед самым нападением на Россию, 4.6.1941 г.
      73. ГЕРОИ СНОВА В СТРОЮ...
      А ну-ка шашки под-высь! Мы все в боях родились,
      Нас крестила в походах шрапнель,
      Пеленала шинель, да шальная метель
      Колыбельные песни нам пела...
      Из к/ф "Я, Шаповалов Т.П."
      Образно говоря, Вторая мировая выглядела как повторная атака тех же самых позиций после неудачи первого штурма. Атака, осуществленная после получения свежих подкреплений, более тщательно продуманная и подготовленная. А для многих участников столкновение стало не новым, а повторным в прямом смысле слова. Как уже отмечалось, из Первой мировой вышло почти все германское военное руководство - генштабисты, командующие, старшие офицеры... Но ведь и большинство советских военачальников вышло из той же войны. А тех, кто помоложе, в училищах и академиях готовили бывшие военачальники Первой мировой... Некоторым из генералов как будто пришлось вернуться в собственное прошлое после четвертьвекового перерыва. Так, прапорщик Суджанского полка Георгий Сафонов завершил Первую мировую на Румынском фронте, останавливая немцев под Яссами. Великую Отечественную генерал-лейтенант Сафонов встретил там же, командуя Приморской армией и возглавив оборону Одессы. Иван Конев в прошлой войне дослужился до фейерверкера в артиллерийской бригаде. А в июле 41-го, брошенный со своей 19-й армией под Витебск, вынужден был принять первый бой по "старой специальности" - когда прибыл туда только со штабом, организуя оборону из случайных частей и подразделений, заменил убитого командира батареи, а потом и наводчика, и сам стрелял по лезущим немецким танкам.
      Не секрет, что для советских армий начало войны было отнюдь не блестящим. Захватчиков, правда, встречало ожесточенное сопротивление, но далеко не везде. Целые батальоны и полки в первых же сражениях сдавались или даже переходили на сторону противника, в результате чего всего за полгода в плену оказалось 3,9 млн. чел. Сотни тысяч просто дезертировали, пробираясь домой или оседая в "примаках" у местных вдов и солдаток. Что, если разобраться, стало действием той же самой идеологической отравы, которая когда-то погубила царскую армию: зачем сражаться и погибать, если противник - это твои "братья по классу"? Отметим - сдавалось и разбегалось как раз то поколение, которое выросло в период оплевывания патриотических ценностей, русской истории и духовности, и культивирования вместо этого химер "мировой революции". А раз подобные химеры после всех понесенных жертв и лишений оказались несостоятельными, то чего ради воевать?
      А на смену сдавшимся, на подкрепление растерянным и дезориентированным двадцатилетним, шли люди постарше. Еще сохранившие в душе понятие Отечества. В том числе и ветераны Первой мировой, прекрасно знающие, что "германца", раз он пришел в Россию, надо бить. Понимающие, почему его надо бить. И как его надо бить. Вот несколько эпизодов из воспоминаний К.К.Рокоссовского. В период отступления зашли в деревенскую избу, где лежал больной старик, дважды раненный в Первую мировую. Посмотрел он на командиров и сказал: "Я старый солдат, воевал с немцами. Мы врага на русскую землю не пустили. Что же вы делаете?" Как пишет маршал: "Эти слова помню и по сей день. Я ощутил их, как пощечину. А старик добавил: "Если бы не эта проклятая болезнь, ушел бы защищать Россию"... А вот другой случай когда Константина Константиновича направили с группой офицеров организовывать "из ничего", из отступающих частей и разрозненных подкреплений, оборону под Ярцевом. При атаке немцев собранные с миру по нитке бойцы привычно побежали. "Среди бегущих - солдат, такой усач из мобилизованных, хлебнувший первой войны. Он бежит и покрикивает: "Команду подай!... Кто команду даст?... Команда нужна! - что-то созрело в нем, и он сам гаркнул, - Стой! Ложись! Вон противник - огонь! - я этого усача и сейчас представляю, как живого".
      Таких ветеранов было много среди ополченцев. И Рокоссовский, кстати, их вообще очень ценил. В боях на Смоленском направлении и при обороне Москвы, получая наспех собранные пополнения, выявлял участников прошлой войны и назначал командовать отделениями, взводами, ротами. То же было и позже. При формировании Брянского фронта ген. Батов встретил однажды в окопах бывшего сослуживца Баркова, некогда командовавшего отделением в 3-м лейб-гвардии стрелковом полку. Рокоссовский, узнав об этом, сразу спросил: "Батальон потянет?" (в результате рядовой ополченец был назначен помощником командира роты). Потому что солдаты Первой мировой были Воинами с большой буквы, прошедшими огонь и воду, имевшими великолепную выучку и знавшими, что это такое - сражаться за Родину. И как раз по этой причине происходил "парадокс" - во все времена и во всех армиях мира ополченские дивизии считались "второсортными". А в Великую Отечественную они, плохо вооруженные, состоящие из запасников старших возрастов, стояли насмерть и побеждали врага, часто превращаясь потом в Гвардейские.
      По некоторым версиям, даже песня, звавшая народ на борьбу: "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой", была написана еще в 1916 г. рыбинским учителем Александром Адольфовичем Боде, только слова были чуть-чуть другие - "С тевтонской силой темною, с проклятою ордой..." А в 1941 г., будучи "русским немцем" по национальности и не имея поэтому шансов донести песню до слушателей, Боде подарил ее Лебедеву-Кумачу. Но если это остается лишь версией, то можно привести и факт, что во время знаменитого парада на Красной площади 7 ноября 1941 г. оркестром дирижировал военинтендант I ранга В.И.Агапкин - автор марша "Прощание славянки". И мелодия этого марша вдохновляла бойцов, уходящих с парада на позиции, точно так же, как вдохновляла воинов Первой мировой.
      Генерал армии И.М. Третьяк, в 41-м только что закончивший училище и направленный в 32-ю дивизию, державшую оборону на славном Бородинском поле, в своих мемуарах вспоминает старшего адъютанта батальона - бывшего штабс-капитана, пошедшего на фронт добровольцем, который учил их, зеленых лейтенантов, как нужно воевать. А на Волоколамском направлении встала на смерть диаизия бывшего брусиловского фельдфебеля генерала Панфилова. Много ветеранов было во второочередных сибирских дивизиях, брошенных на Московское направление и преградивших врагу путь к столице. Значительный процент "стариков" был и в кавалерии. Как вспоминал командир 1-го гвардейского кавкорпуса П.А. Белов, в прошлом Черниговский гусар, после первых приграничных схваток на доукомплектование его частей приходили сплошь старые казаки, бывшие солдаты и унтера конных полков царской армии и гвардии. И может быть, характерно, что как раз корпус Белова начал контрнаступление под Москвой первым, на 10 дней раньше, чем на других участках. И отбил у врага те самые первые километры, вернуть которые немцы уже не смогли. Километры, которые стали первыми шагами на пути к Берлину. А участник Первой мировой и партизанской борьбы с немцами в 18-м, старый солдат Конопля, тяжело раненный в атаке на г. Клин, говорил военному корреспонденту: "Я этой самой минуты, когда мы его тут попятим, будто праздника Христова ждал. Все думал: доживу до того светлого дня или раньше убьют, старого черта? А шибко ведь хочется жить. А вот, товарищ майор, и дожил. Вперед пошли. Смерть-то что! Я с ней третью войну под одной шинелькой сплю. Мне бы только глазком глянуть, как он, германец, третий раз от нас почешет. А там хоть выписывай мне старшина наряд прямо в ад..."
      Да, Первая мировая была достойной школой. И те, кто ее прошел, делились своим богатым опытом, позабытым или отброшенным в советские времена. Так, Тимошенко, Жуков, Конев, начальник инженерных войск Западного фронта Галицкий, Рокоссовский, Болдин вместо принятой в Красной Армии "ячеечной" системы обороны - цепочки одиночных окопов, настойчиво внедряли в подчиненных войсках прочные траншейные позиции, какие русская армия хорошо умела создавать в 1915-1916 гг. И инструкторами назначали тех, кому самому доводилось тогда строить позиционную оборону. А Рыбалко при формировании своей армии в Кобылинских лесах даже лично учил командиров, как правильно оборудовать окопы, блиндажи, укрытия от артогня. Рокоссовский при содействии Тимошенко еще летом 41-го организовал у себя месячные курсы младших лейтенантов - для экстренной подготовки командных кадров из отличившихся солдат со средним и высшим образованием, по аналогии с курсами прапорщиков в царской армии.
      Но опыт прошлой войны откликался порой и трагическим эхом. Так, катастрофа евреев на Западной Украине усугубилась тем, что при отступлении советских войск они в своей массе отказывались эвакуироваться. Их старики помнили о хорошем отношении к их народу прежних германских и австрийских властей и внушали соплеменникам, чтобы те не поддавались на призывы уходить. А информацию о расправах со стороны нацистов заведомо отвергали, как лживую пропаганду. Дескать, этого просто не может быть, поскольку немцы высококультурные люди, представители великой западной цивилизации... Не секрет и то, что никакого массового народного сопротивления в первые полгода войны не возникло. Потому что и украинское, белорусское, русское население западных регионов помнило "культурную" оккупацию 1918-го и по сравнению с большевистскими коллективизациями и репрессиями считало ее вполне допустимой. В селах часто встречали немцев хлебом-солью и колокольным звоном. Но ведь прошлая "мягкость" оккупантов проистекала уже от их слабости, а теперь они считали себя на вершине могущества. И германское командование получило в прошлой войне не только военную выучку. Оно стало применять точно такие же методы, как в 1914-1915 гг. в Бельгии, Франции, Польше - "превентивный" террор. Сразу запугать, чтобы и мысли не возникло о враждебных акциях. Только в 1941 г. эти методы приобретали более широкие масштабы, подкрепляясь расовыми и идеологическими теориями.
      Точно так же улицы захваченных городов сразу оклеивались приказами с угрозой смерти за все, от "саботажа" до незарегистрированных домашних животных. Точно так же сразу катились расстрелы заложников по любому поводу (как в первый день оккупации Минска - 100 чел. за какой-то оборванный провод). И деревни заполыхали, когда никаких партизан еще в помине не было. Если в Первую мировую расстреливали священников, якобы способных организовать сопротивление, то теперь пошли чистки "коммунистических активистов", к коим до кучи причисляли всяких бригадиров, агрономов, депутатов захудалых сельсоветов, да еще и казнили вместе с семьями (скажем, в Бахмаче сожгли в станционном складе 300 "стахановок" с детьми). Так же, как в прошлую войну, покатились "реквизиции" с насилиями и грабежами. И так же хватали гражданских мужчин призывного возраста, для количества присоединяя к военнопленным. А осенью 41-го начали подгребать и "примаков", осевших по деревням и считавших войну для себя закончившейся. Тогда-то народ и стал браться за оружие, уходить в леса. Когда стало ясно, что под оккупантами - это все равно не жизнь.
      Опыт "особого обращения" с русскими пленными тоже имелся с Первой мировой и тоже был усугублен. В связи с "расовой неполноценностью" и чрезвычайным количеством, которое не знали куда девать, их просто стали расстреливать или предоставляли вымирать от голода и холода на огороженных клочках открытого поля. Так что за зиму 1941-1942 гг. почти все сдавшиеся и погибли. И стоит подчеркнуть, что осуществляли это не только Вермахт и СС конвоирование пленных и охрана их в лагерях сперва были возложены на военно-строительную организацию Тодта из стариков-запасников. В большинстве - ветеранов Первой мировой. Ну а когда спохватились, что война затягивается, а рабочих рук не хватает, снова применили опыт прошлой войны. С массовым использованием рабского труда...
      В общем, получилось так, что людям, кому на фронте, кому во вражеском или своем тылу, пришлось заново учиться любви к своему Отечеству. Учиться любви через ненависть к врагам этого Отечества. А в результате в ходе Великой Отечественной стала возрождаться и сама Россия. Возвращаться из "революционно-идеологической" в государственно-патриотическую систему координат. Народ вместо "пролетариата" без роду без племени начал снова сознавать себя русскими - в смысле принадлежности к Российскому государству, как бы оно в тот момент ни называлось. И понимать, что Отечество - это вовсе не пустой звук. Понимать - кто по мере собственного осмысления, кто - перенимая от старших поколений, кто - повинуясь указаниям руководства, тоже сменившего курс от "интернационализма" к патриотическим ориентирам. И когда такой поворот в сознании произошел, это и ознаменовало поворот в войне. Первая мировая для России началась общенародным единением, а закончилась политическим расколом, массовыми сдачами в плен и дезертирством. Великая Отечественная наоборот, началась этими явлениями, а дальше пошло единение народа и, соответственно, усиление отпора врагу и рост боеспособности армий. Сопоставим цифры - как отмечалось, за первые полгода в плен попало 3,9 млн. чел. А за все остальные 3,5 года войны 1,3 - 1,8 млн. (и из них половина - в начале 42-го). Сравнение говорит само за себя. Кстати, усиленно внедряемое западной и либеральной литературой представление, будто победа была одержана ценой многократно больших, чем у врага, потерь, является не совсем корректным. Из 27 млн. граждан Советского Союза, чьи жизни унесла война, 17 млн. приходятся на долю мирного населения. А если из оставшихся вычесть 4 млн., массами сдававшихся в первые месяцы и уничтоженных в плену, то советские и германские потери оказываются примерно равными.
      Но эта книга посвящена не Великой Отечественной, а Первой мировой. И тут можно привести еще несколько любопытных фактов "преемственности поколений". При осаде Ленинграда и Севастополя немцы использовали те же самые сверхтяжелые орудия, которые гремели под Верденом, Осовцом, Новогеоргиевском. Они так и сохранялись, законсервированные с прошлой войны, и вновь были пущены в дело. В частности, была доставлена в Крым и знаменитая "Дора", обстреливавшая Париж. И нашла тут свой конец, уничтоженная русскими летчиками. А когда в Советской Армии ввели погоны, вдруг спохватились, что для них нужна золотая лента. Мощности фабрик были загружены более насущными заказами, но кто-то вспомнил, что до революции на изготовлении этой ленты специализировалось несколько подмосковных деревень. Туда отправился начальник вещевого снабжения ген. С.П. Языков, и стоило ему объяснить жителям, для чего это нужно, те с огромной радостью извлекли припрятанные на чердаках и в чуланах старые станки, и нашлось даже много готовой ленты. Так что первые офицеры и генералы, сменившие форму, фактически надели еще те погоны, которые делались для их предшественников из царской армии.
      Что же касается участников Первой мировой, то большинство из них в новой войне проявили себя достойно. И те, кто сражался на фронтах, и те, кто по возрасту и состоянию здоровья не мог взяться за оружие. Вот, скажем, несколько примеров из воспоминаний генерала армии П.И. Батова. Ветеран Первой мировой старый крестьянин Дмитрий Николаевич Темин спас под Минском знамя 24-й дивизии, обнаружив его на груди убитого офицера. И сберег. А после, на параде во Львове, гордо нес это знамя - с седой бородой, в старой гимнастерке и с Георгиевским крестом на груди, а по бокам, в качестве ассистентов, шагали молодые офицеры, сверкая советскими орденами. Пожилой рыбак Саенко помогал саперам наводить переправу через Днепр. "В ночь перед атакой старик вышел проводить бойцов. Люди несли к реке лодки, а он стоял у кустов на краю торфяного луга в чистой рубахе, а на груди у него было четыре Георгиевских креста. Так старый русский солдат просто и ясно выразил ощущение праздника, овладевшее им в канун броска наших войск через Днепр... Мы постояли рядом, и знаете, вдруг в памяти мелькнули дни военной молодости - тогда, в 16-м году, учителями моими были вот такие же, как этот русский солдат, бородачи. Павел Абрамович Саенко стоял рядом, глядя вслед уходившим к Днепру бойцам, и на его лице было выражение спокойствия и удовлетворения. Посмотрел я еще раз на его чистую заплатанную рубашку со старыми наградами и от души обнял ветерана". Батов описывает и других ветеранов - например, старого сапера Пичугина, участника Брусиловского прорыва. Который на слова генерала о предстоящих трудностях при форсировании Днепра ответил: "Трудности что... Трудности забудутся, победа останется". И дошел до этой победы, наводя в конце войны мост через Одер.
      Воевал и опыт тех, кого уже не было в живых. Так, план минных постановок в Финском заливе, разработанный Эссеном и Колчаком, был почти без изменений применен повторно. И опять сыграл решающую роль в морской обороне Ленинграда. А опыт Брусиловского прорыва был в полной мере использован в Львовско-Сандомирской операции. Если взять указания маршала И.С. Конева о подготовке к прорыву мощной обороны почти в тех же местах, нетрудно заметить, что очень многие пункты он перенял у Брусилова вплоть до частностей, почти дословно - и о мерах по обеспечению скрытности, и по подготовке командиров и личного состава, и по организации артиллерийского наступления с выдвижением батарей в последний момент и пристрелкой отдельными орудиями, и даже изготовление "карт-бланковок" своих участков для командиров каждой роты и батареи с нанесенными на них конкретными объектами и целями. И брусиловский опыт с "картами-бланковками" оказался настолько удачным, что так и применялся потом во всех операциях до конца войны.
      О боевых делах некоторых ветеранов писал в своих воспоминаниях Борис Полевой. Он рассказывает о кавалере ордена Св. Георгия подполковнике И.Мяэ, великолепно командовавшем артиллерией Эстонского корпуса. А в Галиции в казачьем корпусе ген. Селиванова, ему довелось познакомиться с "дядькой" Иваном Екотовым, старым казаком станицы Архангельской, ушедшим на фронт добровольцем. Он командовал взводом связистов, а "по совместительству", по поручению замполита, вел работу с молодым пополнением. И Полевой записал его беседу с новобранцами: "Было раз еще в ту, царскую войну, когда ваши папы и мамы еще под стол пешком ходили, было такое дело. Надо было взять вражью крепость. Она вот тут вот где-то недалеко. Пошла стрелковая дивизия в атаку, а из крепости по ней "максимы": та-та-та. Отбита атака. Пошли снова. И опять отбита. Стоит эта крепость, и ни черта ей не делается, как его там достанешь, австрияка? А почему, я вас спрашиваю? А потому, что у немцев, точнее, у австрияков, там крупные силы были. Это раз. А главное, укрепления, проволока, окопы, артиллерия. У них каждая травиночка в предполье пристреляна была, - рассказчик смолк, неторопливо свернул цигарку, и сразу же к нему протянулись со всех сторон десятки трофейных зажигалок. "Ну, ну и что?" - торопил кто-то. "Вот те и ну, дуги гну, продолжал он, - Ну видит начальство такое дело и посылает оно нас, казаков. С вечера нас офицеры с головы до ног осмотрели: как и что, не бренчит ли что, не валюхается, а как ночь сгустелась, мы и поползли. Без выстрела. Гренадеры наши на другой стороне крепости пальбу открыли, а мы молча, тишком. Еще в предполье бешметы скинули, разложили их, будто цепь залегла, а сами дальше. Гренадеры там перестрелку ведут, а мы ползем. Проходы в проволоке проделали, и все молча. Расчет такой: утром, как рассветет, они с укреплений беспременно бешметы наши заметят. Ага, мол, вон где цепь, и начнут по ним палить. А мы ползем да примечаем, где у них офицерский блиндаж, где пулемет, где орудие, и врага себе по плечу выбираем. Когда солнышко поднялось, заметили австрияки наши бешметы, и ну по ним палить. Палят, а мы уже у самого вала. Тут господин офицер свисток дает. Ура-а! До их траншеи два шага. Они ахнуть не успели, а мы уже кинжалами орудуем... Вот, зеленые, что это есть, пластуны". Причем, как пояснил писателю замполит, потери во взводе Екотова всегда были самыми маленькими.
      И подобным "дядькам" в истории Великой Отечественной несть числа. С.М. Штеменко в своих воспоминаниях описывает 9-ю Краснознаменную пластунскую дивизию ген. П.И. Метальникова, сформированную на Кубани. "Бойцы - молодец к молодцу, много бравых добровольцев с Георгиевскими крестами на груди". И эта дивизия показала настолько высокие боевые качества, что стала "особой". Она находилась под контролем самого Сталина, а использовать ее на том или ином направлении дозволялось только с разрешения Ставки. А в 5-м Донском кавкорпусе ген. С.И. Горшкова знаменитый рубака капитан Парамон Самсонович Куркин так и воевал всю войну с четырьмя Георгиями на груди - к которым к моменту взятия Будапешта добавилось три ордена Боевого Красного Знамени.
      И очень во многих мемуарах военачальников, дневниках фронтовых корреспондентов приводятся похожие случаи, происходившие после вступления наших войск в западные районы Украины, Белоруссии, в Польше. Когда к тому или иному генералу являлись вдруг пожилые местные жители с крестами и медалями на посконных рубахах и, браво щелкая опорками, докладывали по-русски: "Ваше превосходительство! Рядовой такой-то, находившийся в бессрочном отпуску, прибыл для дальнейшего прохождения службы!" Те, кто сам воевал в Первую мировую, описывают такие эпизоды с уважением, кто помоложе - с иронией. Потому что не увидели в поступках стариков того, что сами старики увидели в победах Советской Армии. А они увидели возрождение России. Да, уже не прежней, изменившейся. Но снова великой и могучей мировой державы...
      ЗАКЛЮЧЕНИЕ
      Залпы Первой мировой отгремели 85 лет назад. Ее "рецидив" корежил Земной шар в 1939 - 45 гг. Но если отвлечься от общепринятой исторической классификации, то окажется, что мировая схватка, начавшаяся в 1914 г., не окончена до сих пор... Ведь агрессивные силы, развязавшие ее, имели не один, а два взаимосвязанных идеологических полюса. Пангерманизм и исламизированный экстремизм. Чтобы не оскорбить мусульман, я преднамеренно употребляю термин не "исламский" а "исламизированный" - использующий религиозные флаги и лозунги для прикрытия и пропагандистского обеспечения вполне светских экспансионистских программ. Причем программ и методов их осуществления по сути своей попирающих духовные ценности любой религии. И хотя в начале ХХ в. доминировал первый из указанных полюсов, но и второй уже играл четко выраженную самостоятельную роль. В войне 1914 - 18 гг оба они потерпели поражение, но уничтожены не были, сохранив свои корни и часть питавшей их среды. Пангерманизм со временем возродился, трансформировался и был принят на вооружение другими носителями - национал-социалистами. Он сумел восстановить свои позиции и усилиться благодаря близорукой политике западных держав, посчитавших его не опасным и даже пригодным для использования, если перенацелить в нужную сторону. И был добит только в 1945 г., в ходе Второй мировой.
      Исламизированный экстремизм долгое время существовал на "заднем плане" мировой истории, лишь периодически напоминая о себе всплесками, вроде басмаческого движения, вспышек межэтнических и межконфессиональных кровопролитий то в одной, то в другой стране. И усилиться он сумел в конце ХХ в., причем по тому же самому сценарию - когда западные политики и спецслужбы под гипнозом сиюминутных выгод сочли, что смогут успешно его использовать. Сперва против Советского Союза, потом для раскачки России и дружественных ей государств - поощряя и прямо подпитывая его в Афганистане, на Балканах, на Кавказе. Разумеется, он тоже трансформировался и обрел новых носителей, перейдя от пантюркистов к другим радикальным группировкам. Но главная суть осталась той же. Массовая резня в период гражданской войны 1992-1998 гг. в Таджикистане, геноцид русскоязычного населения в Чечне в 1993-1994 и 1996 гг., трагедии терактов с массовыми жертвами и захваты заложников, если разобраться, оказываются явлениями того же порядка, что геноцид христианских народов в Османской империи и Закавказье в 1915-1916 и 1918-1922 гг. И когда сейчас говорят о "едином террористическом фронте от Косово до Филиппин", то разве это не четко совпадает с давними геополитическими планами иттихадистов - "от Балкан до Желтого моря"? Во всяком случае, проекты экстремистов о создании "халифата", который охватывал бы Северный Кавказ, Ставрополье, Кубань, часть Дона и распространял бы свое влияние на Крым, Поволжье, Урал, так и сохранились в неизменном виде со времен Первой мировой.
      Вот и получается, что советские солдаты, штурмовавшие Кенигсберг и Берлин, может быть и не зная этого, довершали дело своих отцов, дравшихся под Гумбинненом и Лодзью. А солдаты и офицеры, сражавшиеся в Дагестане и Чечне, несущие неимоверно трудную службу на таджикско-афганской границе, в Югославии, в "горячих точках" Северного Кавказа, впрочем, как и те, кто противостоит сейчас терроризму на улицах Москвы, продолжали и продолжают дело тех позабытых героев, которые стояли насмерть под Сарыкамышем, Алашкертом, Огнотом, Сардарапатом. Продолжают на других рубежах - но разве это что-то меняет? И может быть, не случайно воинов и Первой мировой, и Великой Отечественной, и Чеченской провожала в бой одна и та же песня, марш "Прощание славянки"... Как там поется-то?
      ...Летят, летят года,
      Уходят во мглу поезда.
      И в них солдаты,
      А в небе темном
      Горит солдатская звезда...
      29.12.2002 г. Москва - Монино
      БИБЛИОГРАФИЯ
      1. Адамов А.Е. Европейские державы и Турция в мировой войне, М., 1925.
      2. Айгнер Д. Уинстон Черчилль // Юнкер Д., Айгнер Д. Рузвельт. Черчилль. Р-н-Д., Феникс, 1998.
      3. Алабин И.М., Судравский В.Д., Донской генералитет в изгнании, М., Академия Военных наук, 2001.
      4. Арзуманян А.М. Адмирал. М., Воениздат, 1976.
      5. Арутюнян А.О. Кавказский фронт 1914-1917 гг., Ереван, Айастан, 1971.
      6. Баграмян И.Х. Великого народа сыновья, М., Воениздат, 1984.
      7. Баграмян И.Х. Мои воспоминания, Ереван, Айастан, 1979.
      8. Бадалян Х.А. Турецко-германская экспансия в Закавказье 1914-1918 гг. Ереван, Айастан, 1980.
      9. Барсегов Ю.Г. Геноцид армян - преступление по международному праву. М., ХХI век - Согласие, 2000.
      10. Барсуков Е.З. Русская артиллерия в мировую войну, т.1-2, М., 1938.
      11. Беседа с А.Н. Хвостовым И.В. Гессена. АРР, т.12, М., Терра-Политиздат, 1991.
      12. Белецкий С.П. Воспоминания. АРР, т.12, М., Терра-Политиздат, 1991.
      13. Белов П. К вопросу о развитии способов ведения войны. М., Военная мысль, №7, 1949.
      14. Белой А., Галицийская битва, М., 1929.
      15. Беляков А., Взлет и трагедия летчика Горшкова, Крылья родины, № 10, 1970.
      16. Бережковский Д.В., Ляхов В.Ф., Первая мировая война 1914-1918. Военно-исторический очерк. М., 1964.
      17. Блинов И.А. Переписка В.А. Сухомлинова с Н.Н. Янушкевичем //Красный архив, т.3, М., 1923.
      18. Блок А. Последние дни старого режима. АРР, т.4, М., Терра-Политиздат, 1991.
      19. Болтин Е., Вебер Ю., Очерки мировой войны 1914-1918 гг., М., Воениздат, 1940.
      20. Бонч-Бруевич В.Д. Вся власть Советам, М., 1957.
      21. Бонч-Бруевич М.Д. Потеря нами Галиции, в 2-х т., М., 1926.
      22. Боханов А.Н. Александр Иванович Гучков // Исторические силуэты, М., Наука, 1991.
      23. Брандт Х. Франц Иосиф I Австрийский // Кайзеры, Р-н-Д., Феникс, 1997.
      24. Брусилов А.А. Мои воспоминания. М., Воениздат, 1983.
      25. Бубнов А. В царской ставке: воспоминания адмирала Бубнова, Нью-Йорк, 1955.
      26. Будберг А.П. Гумбиннен - забытый день русской славы. Париж, 1937.
      27. Буденный С.М. Пройденный путь. М., Воениздат, 1959.
      28. Бьюкенен Дж., Воспоминания дипломата, М., 1923.
      29. Варшавско-Ивангородская операция. Сборник документов. М., 1938.
      30. Василевский А.М. Дело всей жизни. М., Политиздат, 1974.
      31. Василенко В. Об исторических преимуществах Советской Армии // Пропагандист и агитатор, № 4, 1948.
      32. Вацетис И. Боевые действия в Восточной Пруссии в июле, августе и начале сентября 1914 г. Стратегический очерк., М., 1923.
      33. Вержховский Д.В., Ляхов В.Ф., Первая мировая война 1914-1918 гг., М., 1964.
      34. Вержховский Д.В., Ляхов В.Ф., Советская историческая литература о Первой мировой войне. Военно-исторический журнал, № 12, 1962.
      35. Вернер Э. Пантюркизм и некоторые тенденции современной турецкой историографии. Вестник общественных наук АН Арм. ССР, № 6, 1966.
      36. Верфель Ф. Сорок дней Муса-Дага, послесл. Пирумовой М., Ереван, Советакан грох, 1988.
      37. Верховное командование а первые дни революции. Документы. АРР, т.16, М., Терра-Политиздат, 1993.
      38. Верховский А.И. Россия на Голгофе. Из походного дневника, М., 1959.
      39. Ветошкин Л.В. Брусиловский прорыв. Оперативно-стратегический очерк. М., 1940.
      40. Виноградов В.Н. Румыния в годы Первой мировой войны, М., 1969.
      41. Виноградов К.Б. Проблемы происхождения Первой мировой войны в западногерманской историографии. Вопросы истории, № 8, 1962.
      42. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 1-9, М., 1978.
      43. Владимир Ильич Ленин. Биография. М., Политиздат, 1972.
      44. Воронов Н.Н. На службе военной, М., Воениздат, 1963.
      45. Воспоминания генерала барона П.Н. Врангеля. ч. 1-2, М, Терра, 1992.
      46. Воспоминания Сухомлинова. М., 1926.
      47. Восточно-Прусская операция 1914 г., Сборник документов, М., 1939.
      48. Всемирная история в 24 т. Т. 19, Первая Мировая война. Минск, Литература, 1997.
      49. Выписка из данных наружного наблюдения за Григорием Распутиным за время с 1.1.1915 г. по 10.2.1916 г. АРР, т.16, М., Терра, 1993.
      50. Галицийская операция 1914 г., Сборник документов, М., 1939.
      51. Галицкий И.П., Дорогу открывали саперы, М., Воениздат, 1983.
      52. Гарт Л. Правда о войне 1914-1918 гг., Госвоениздат, М., 1935.
      53. Геноцид армян в Османской империи. Сборник документов под ред. М.Г. Нерсисяна. Ереван, Изд. АН Армянской ССР, 1966.
      54. Гессен И.В. В двух веках. АРР, т.22, М., Терра, 1993.
      55. Гильчевский К. Боевые действия второочередных частей в мировую войну. М-Л, 1928.
      56. Говоров Л.А. В боях за город Ленина, М., Воениздат, 1945.
      57. Головин Н.Н. Из истории кампании 1914 года на русском фронте. Начало войны и операции в Восточной Пруссии, Прага, 1926.
      58. Гордеев А.А. История казаков. Великая война 1914-1918 г., М., Страстной бульвар, 1993.
      59. Горев А., Зимянин В., Неру. М., Молодая гвардия, 1980.
      60. Горлицкая операция. Сборник документов, М., 1941.
      61. Гоффман М., Война упущенных возможностей, М-Л, 1925.
      62. Гоффман М. Записки и дневники 1914 - 1918, Л., 1929.
      63. Гумилев Л.Н. Древние тюрки. М., Клышников, Комаров и К, 1993.
      64. Гумилев Л.Н. Тысячелетие вокруг Каспия. Баку, Азернешр, 1991.
      65. Данилов А.А., Косулина Л.Г. История России, ХХ век. М., Просвещение, 1995.
      66. Данилов Ю.Н. Мои воспоминания об императоре Николае II и Великом князе Михаиле Александровиче. АРР, т.19, М., Терра, 1993.
      67. Данилов Ю.Н. Россия в мировой войне 1914-1915 гг. Берлин, 1924.
      68. Дарваш Й. Город на трясине, М., Воениздат, 1972.
      69. Дебидур А. Дипломатическая история Европы, т. 1-2, Р-н-Д, Феникс, 1995.
      70. Деникин А.И. Очерки русской смуты.// Вопросы Истории, 1990-1994 гг.
      71. Деникин А.И. Путь русского офицера. М., Современник, 1991.
      72. Джолл Д. Истоки Первой мировой войны. Р-н-Д, Феникс, 1998.
      73. Докладная записка Витте Николаю II // Историк-марксист, № 2-3, 1935.
      74. Документы о преследовании евреев, АРР, т.19, М., Терра, 1993.
      75. Елисеев Ф., Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917. М., Воениздат, 2001.
      76. Емец В.А., Советская историография происхождения Первой мировой войны, М., 1968.
      77. Жадов А.С., Четыре года войны, М., Воениздат, 1945.
      78. Жоффр. 1914-1915. Подготовка к войне и ведение операций. М., 1923.
      79. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. т. 1, М., АПН, 1974.
      80. Завадский С.В. На великом изломе, АРР, т.8-11, М., Терра-Политиздат, 1991.
      81. Зайончковский А.М., Стратегический очерк войны, М., 1922.
      82. Зайончковский А.М. Маневренный период, М., 1929.
      83. Зайончковский А.М. Мировая война 1914-1918 гг., М., 1931.
      84. Записка, составленная в кружке Римского-Корсакова и переданная императору Николаю II кн. Голицыным 6 ноября 1916 г., АРР, т.5, М., Терра-Политиздат, 1991.
      85. Иванян Э.А., Белый дом: президенты и политика, М., Политиздат, 1979.
      86. Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю. М., Воениздат, 1988.
      87. Игнатьев А.В. Русско-английские отношения накануне Первой мировой войны (1908 -1914), М., 1962.
      88. История военного искусства. Сборник материалов. Вып. III, М., Воениздат, 1952.
      89. История России, ХХ век. Под ред. В.П. Дмитренко, М., АСТ, 1996.
      90. История русско-японской войны 1904 - 1905 гг. М., Наука, 1977.
      91. Каменский Н., Гибель 20 корпуса, М., 1921.
      92. Кардашев В. Рокоссовский. М., Мол. Гвардия, 1972.
      93. Карпов В.В. Жуков на фронтах Великой войны. М., Вече, 1996.
      94. Карпов В.В. Полководец, М., Вече, 1994.
      95. Керенский А.Ф. На историческом переломе. М., Прогресс, 1991.
      96. Киракосян Дж.С., Младотурки перед судом истории, Ереван, Айастан, 1986.
      97. Кожинов В. История Руси и русского слова. Современный взгляд. М., Чарли, 1997.
      98. Кожинов В. Победы и беды России. М., Алгоритм, 2000.
      99. Козлов Н. Очерк снабжения русской армии военно-техническим имуществом, М., 1926.
      100. Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1911- 1919. М., Современник, 1991.
      101. Константинополь и проливы. По секретным документам б. Министерства иностранных дел. Под ред. Е. Адамова, т.1, 1925.
      102. Корнеев С.А. Чрезвычайная комиссия по делам бывших министров. АРР, т.7, М., Терра-Политиздат, 1991.
      103. Король В. В небе России, СПб, 1995.
      104. Король В. В небе Петербурга, СПб, 1997.
      105. Корольков А. Праснышское сражение, М., 1928.
      106. Корсун Н.Г. Первая мировая война на Кавказском фронте. Оперативно-стратегический очерк. М., 1946.
      107. Краснов П.Н. На внутреннем фронте. АРР, т.1, Терра-Политиздат, 1991.
      108. Красовский С.А. Жизнь в авиации, М., Воениздат, 1960.
      109. Кредер А.А. Новейшая история зарубежных стран. М., Центр гум. образования, 1998.
      110. Ксенофонтов И.Н. Выход Советской России из империалистической войны. М., Знание, 1989.
      111. Кузьмина Л.М. Генеральный конструктор Павел Сухой, М., Молодая гвардия, 1983.
      112. Лавренец В.С. Кавалер ордена Георгия// Гражданская авиация №8, 1993.
      113. Лавренец В.С. Летающий витязь//Крылья Родины №12, 1992.
      114. Лавренец В.С. Летчики России, М., 1996.
      115. Лемке М.К. 250 дней в царской ставке, Пг, 1920.
      116. Ленин В.И. Полное собрание сочинений, издание 5-е, в 55 томах, М, Политиздат, 1971-1975.
      117. Лехович Д.В. Белые против красных. М., Воскресенье, 1992.
      118. Лисовский Ю. Лагерь Ля-Куртин, АРР, т.17, М., Терра, 1993.
      119. Ллойд Джордж Д. Военные мемуары, т.1-2, М., 1934.
      120. Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах, М., 1962.
      121. Лодзинская операция. Сборник документов, М., 1936.
      122. Лотоцкий С.С. и др. История войн и военного искусства. М., Воениздат, 1970.
      123. Лукомский А.С. Из воспоминаний.// АРР, т.5-6, М., Терра-Политиздат, 1991.
      124. Людвиг Э. Последний Гогенцоллерн. М., Моск. рабочий, 1991.
      125. Людендорф, Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т.1-2, М., 1923-1924.
      126. Малиновский Р.Я., В большом наступлении, М., Воениздат, 1964.
      127. Малиновский Р.Я, На службе военной, М, ДОСААФ, 1971.
      128. Малиновский Р.Я. Солдаты России, М., Воениздат, 1978.
      129. Маниковский А.А. Военное снабжение русской армии в мировую войну, т.1-2, М., 1930.
      130. Манштейн Э., Утерянные победы, М., АСТ, 2002.
      131. Международные отношения в эпоху империализма: документы из архивов царского и временного правительств, 1878-1917, М., 1931-1938.
      132. Меликов В.А. Стратегическое развертывание, т.1, М., 1938.
      133. Меликян Г.С. Октябрьская революция и Кавказская армия. Ереван, Айастан, 1989.
      134. Микоян А. Дорогой борьбы, кн.1, М., Политиздат, 1971.
      135. Милюков П.Н. Воспоминания. М., Политиздат, 1991.
      136. Михайлов О. Куприн. М., Молодая Гвардия, 1981.
      137. Михельсон А. Подводная война 1914-1918, М-Л, 1940.
      138. Муравьев В.К. Испытатели ВВС, М., Воениздат, 1990.
      139. Мюллер В., Я нашел подлинную родину. Записки немецкого генерала. М., Прогресс, 1974.
      140. Наступление Юго-Западного фронта в мае-июле 1916 г. Сборник документов. М., 1940.
      141. Неклюдов Н.А. Предсказание русской революции. АРР, т.1, М., Терра-Политиздат, 1991.
      142. Никольский С. Памяти героини долга сестры милосердия Риммы Михайловны Ивановой, Ставрополь, 1916.
      143. Никольский С. Победный венок героине долга сестре милосердия Римме Михайловне Ивановой, Ставрополь, 1916.
      144. Новицкий В. Мировая война 1914-1918 гг. М., 1931.
      145. Нотович Ф.Я. Империалистические противоречия накануне Первой мировой войны //Исторические записки, №23, 1947.
      146. Оксфордская иллюстрированная энциклопедия, т. 4, под ред. Р. Блейка, М., "Инфра-М" - "Весь мир", 2000.
      147. Орлов В.Г. Двойной агент: записки русского контрразведчика. С послесл. и прилож. А. Здановича. М., Современник, 1998.
      148. Павлович Н.Б., Флот в Первой мировой войне, т.1-2, М., 1964.
      149. Палеолог М., Воспоминания посла, М., 1992.
      150. Палеолог М., Царская Россия накануне революции. М., Политиздат, 1991.
      151. Панов В.Б., Киселев В.Н., Картавцев И.И. и др. История военного искусства. М., Воениздат, 1984.
      152. Петров Ю.А. Павел Петрович Рябушинский// Исторические силуэты, М., Наука, 1991.
      153. Петросян Г.С. Армянский вопрос и армяно-русские отношения в начале ХХ века, М., РХТУ им Менделеева, 1996.
      154. Письмо Великого князя Александра Михайловича Николаю II, АРР, т.5, М., Терра-Политиздат, 1991.
      155. Плотников И.Ф. Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность. Р-н-Д, Феникс, 1998.
      156. Показания Н.А. Маклакова о письме Николаю II, АРР, т.5, М., Терра-Политиздат, 1991.
      157. Покровский М.Н. Империалистическая война, сборник статей, 1915-1930. Изд. Комм. Академии, М, 1931.
      158. Полевой Б. Эти четыре года, т.1-2, М., Молодая гвардия, 1974.
      159. Поливанов А.А. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника, 1907-1916 гг, М., 1924.
      160. Полководцы и военачальники Великой Отечественной Войны, М, Воениздат, 1971.
      161. Полторак А.И. Нюрнбергский процесс. М., Воениздат, 1969.
      162. Попов В.И. Жизнь в Букингэмском дворце. М., Новина, 1996.
      163. Последний всеподданнический доклад М.В. Родзянко II, АРР, т.5, М., Терра-Политиздат, 1991.
      164. Пуанкаре Р., На службе Франции, М., 1936.
      165. Пушкарева И.М. Князь Георгий Евгеньевич Львов// Исторические силуэты, М., Наука, 1991.
      166. Пыхалов И.В. Спецслужбы США, СПб, Нева, 2002.
      167. Раковский А.И. Михаил Тухачевский. Л, Сов. Писатель, 1977.
      168. Редкин А., О прорыве Юго-Западного фронта. Военная мысль, №6, 1946.
      169. Рель Д. Вильгельм II, германский император // Кайзеры, Р-н-Д, Феникс, 1997.
      170. Родзянко М.В. Государственная Дума и Февральская революция.// АРР, т.6, М., Терра-Политиздат, 1991.
      171. Родзянко М.В., Крушение империи.// АРР, т. 17, М., Терра-Политиздат, 1993.
      172. Рокоссовский К.К. Солдатский долг. М., Воениздат, 1968.
      173. Россия в мировой войне 1914-1918 года (в цифрах), М., 1925.
      174. Россия на рубеже веков. Исторические портреты. М, Политиздат, 1991.
      175. Россия под скипетром Романовых. М - СПб, Интербук, 1991.
      176. Ростунов И.И. Генерал Брусилов, М., 1964.
      177. Руге В. Гинденбург. М., Мысль, 1981.
      178. Румплер Г. Карл I Австрийский // Кайзеры, Р-н-Д, Феникс, 1997.
      179. Русская военная история в занимательных и поучительных примерах. М., Книжная палата, 1996.
      180. Русско-турецкая война 1877 - 1878 гг. М., Воениздат, 1977.
      181. Руткевич Н. О роли русского фронта в первый период империалистической войны 1914-1918 гг. Исторический журнал, № 7, 1942.
      182. Рутыч Н. Биографический справочник. М, Регнум-Росс. Архив, 1997.
      183. Рябиченко С.А., Погромы 1915 года, три дня из жизни неизвестной Москвы. М., Глобус, 2002.
      184. Сазонов С.Д. Воспоминания, М., 1991.
      185. Сборник документов мировой войны на русском фронте. Маневренный период. Горлицкая операция. М., 1941.
      186. Светлишин Н.А. Орден "Победа" - полководцам, М, Знание, 1988.
      187. Семенов Г.М. О себе, М., АСТ, 2002.
      188. Сементковский Р.И. Бисмарк // Жизнь замечательных людей, Челябинск, Урал, 1995.
      189. Сидоров Д.И. Экономическое положение России в первой мировой войне, М., 1973
      190. Советские полководцы и военачальники. Сборник. М., Мол. Гвардия, 1988.
      191. Советский энциклопедический словарь. М., Сов. энциклопедия, 1987.
      192. Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши. Минск, Родиола-плюс, 2000.
      193. Солженицын А.И. Август четырнадцатого.// Звезда, №1-12, 1990.
      194. Солженицын А.И. Март семнадцатого. // Нева, №1-6, Л, 1990.
      195. Солженицын А.И. Октябрь шестнадцатого. // Наш современник, № 1-12, М., 1990.
      196. Станкевич В.Б. Воспоминания 1914-1919 гг. Л, Прибой, 1926.
      197. Строков А.А. Вооруженные силы и военное искусство в Первой мировой войне. М., Воениздат, 1974.
      198. Сьюард Д. Наполеон и Гитлер, Смоленск, Русич, 1995.
      199. Такман Б. Августовские пушки. Предисловие О.Касимова, М., Мол. Гвардия, 1972.
      200. Таленский Н.А. Об основных чертах сталинского военного искусства, Военная мысль, № 6, 1950.
      201. Таленский Н.А. Первая мировая война 1914-1918 гг. М., Госполитиздат, 1944.
      202. Тирпиц А. Воспоминания, М., Воениздат, 1957.
      203. Тютюхин С.В. Лев Давидович Троцкий// Исторические силуэты, М., Наука, 1991.
      204. Уткин А.И. Первая мировая война. М., Алгоритм, 2001.
      205. Фалькенгайн Э. Верховное командование 1914-1918 в его важнейших решениях. М., 1923.
      206. Федоров А.Ф. Последняя зима, М., Сов. писатель, 1981.
      207. Фей С. Происхождение мировой войны, М., 1934.
      208. Фош Ф., Воспоминания. Война 1914-1918 гг., т.1-2, М., 1939.
      209. Харитонов И. За Царя, за Родину, за Веру!, Р-н-Д, Феникс, 2000.
      210. Хмельков А. Борьба за Осовец, М., 1939.
      211. Храмов Ф., Восточно-Прусская операция 1914 г. Оперативно-тактический очерк, М., 1940.
      212. Черкасов-Георгиевский В.Г. Вожди белых армий. Смоленск, Русич, 2000.
      213. Черкасов-Георгиевский В.Г. Генерал Деникин. Смоленск, Русич, 1999.
      214. Чернин О. Брест-Литовск // АРР, т.2, М., Терра-Политиздат, 1991.
      215. Шамбаров В.Е. Балканские выстрелы // Экспресс-Хроника №25, М., 1999.
      216. Шамбаров В.Е. Белогвардейщина. М., Алгоритм, 1999.
      217. Шамбаров В.Е. Государство и революции. М., Алгоритм, 2001.
      218. Шамбаров В.Е. Русь - дорога из глубин тысячелетий. М, Алгоритм, 2000.
      219. Шеер Р. Германский флот в мировую войну. М-Л, 1940.
      220. Шеремет В., Босфор, М., Технол. школа бизнеса, 1995.
      221. Шолохов М.А. Тихий Дон. Собр. соч. В 8 томах, т. 1-4, М., Правда, 1980.
      222. Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. М, Воениздат, 1975.
      223. Эволюция военного искусства: этапы, тенденции, принципы. Под ред. Гойворонского Ф.Ф., М., Воениздат, 1987.
      224. Яхонтов А. Тяжелые дни (Секретные заседания Совета Министров 16 июля - 2 сентября 1915 г.) АРР, т.18, М., Терра, 1993.
      Интерактивные материалы и рукописи:
      1. Асы Российской империи //aces.boom.ru//ww1//ww1.htm
      2. Большой энциклопедический словарь // www.academic.ru//misc
      3. Виртуальный авиационный справочник //www.airwar.ru //history
      4. Вооружение самолетов // eroplan.boom.ru
      5. Документы Р.М. Ивановой // Экспозиция Ставропольского краеведческого музея.
      6. Малявкина А., под руков. Родионовой Т.Ф. Жизнь как подвиг. Гатчинский авиационно-спортивный клуб РОСТО // www.gasc. spb.ru //history
      7. Мелик-Шахназаров А.А., Правдивые свидетельства редкой ценности. Рукопись.
      8. Монино. Музей Военно-Воздушных Сил - Просмотр по залам // www.monino.ru
      9. Этот день в истории // subscribe.ru//archive//day.this