– В машину его, – скомандовал Паклин.
      Петра Сергеевича погрузили на заднее сидение автомобиля, а сам Паклин устроился спереди.
      – Куда едем, Игорь Аркадьевич? – осведомился водитель.
      – За город, неважно в какую сторону. Куда ближе будет.
      – Понял, – ответил бритоголовый и нажал на газ.
      Очнулся служитель муз, когда машина уже стояла километрах в десяти от кольцевой автодороги. Паклин распорядился, чтобы водитель остановился в каком-нибудь тихом перелеске, что было весьма затруднительно, так как кругом, словно скворечники, были понатыканы дачи.
      – Где я? – первым делом поинтересовался Петр Сергеевич, пытаясь приподнять свое тело с сидения.
      – В лесу, – коротко ответил Паклин. – Может, здесь вы придете в себя, и мы, наконец-то, поговорим.
      – Я вам все уже сказал. Еще тогда!
      – Мне вы ничего не говорили. И вообще пора бы уже объяснить, что вы там мелете.
      – Я ничего не мелю, – возмутился деятель искусств. – Я просто натерпелся от вас еще тогда, а теперь довольно!
      Он опять попытался приподняться, но снова улегся, поняв, что из этого ничего не выйдет.
      – Вы меня явно с кем-то путаете, – Паклин открыл дверцу автомобиля и вышел на улицу. – Я не работаю ни в милиции, ни в ФСБ. Я частное лицо, которое хочет кое-что у вас выяснить. И ничего больше.
      – Да? – с сомнением спросил художник.
      – Да.
      – Я старый больной человек, – вдруг заскулил Петр Сергеевич. – Отпустите меня, пожалуйста. Я ведь действительно ничего больше не знаю.
      – А больше и не надо! Вы расскажите то, что знаете. И поедете обратно к своим картинам с приличной суммой в кармане.
      Последняя фраза настолько простимулировала Петра Сергеевича, что он, наконец, неимоверным усилием воли приподнялся и принял вертикальное положение.
      – Что вы хотите узнать?
      – Где я могу найти Руслана?
      – Нигде вы его не сможете найти. Нет его больше – умер. Уж год как. Хоронили всем вернисажем.
      – Умер? – у Паклина, аж, руки опустились от досады.
      – Умер, – подтвердил Петр Сергеевич, – Сердце у него слабое было.
      – Так, а родственники у него остались?
      – Да какое там! – художник сокрушенно схватился за голову, но тут же отдернул руки, так как любое прикосновение к черепу причиняло ему нестерпимую боль.
      – Что, совсем никого?
      – Совсем. Я был ему родственником.
      – Вы? – Паклин удивленно посмотрел на Петра Сергеевича и огонек надежды вновь забрезжил у него в глазах.
      – Я, – Петр Сергеевич был явно горд этим фактом. – И отца и мать ему заменил.
      – Вот как… Ну что ж, это меняет дело,- Паклин просто не верил в свою удачу!
      Чтобы так повезло, да еще дважды! Это надо ж было из всей этой толпы выбрать именно нужного человека!
      – Ничего это не меняет, – огрызнулся мастер кисти. – Я вам ничем помочь не смогу.
      – Это мы еще посмотрим, – как-то двусмысленно процедил Паклин.
      – Угрожаете? – Петр Сергеевич инстинктивно вжался в спинку сидения.
      – Пока нет, но если будите упираться…
      – Я же вам русским языком сказал, что нечего мне вам сказать. Нечего. Все что мог, сказал следователю еще тогда, когда Руслана трясли по поводу пожара на даче этой…
      – А что, его нашли? – Вот этого Игорь Аркадьевич никак не ожидал.
      – А вы думаете, что нет? – с сарказмом произнес художник.
      – И что?
      – И ничего! Он им сказал, все как было.
      – А как было?
      – Как? Погостил он у него на даче пару неделек и уехал. Но это было задолго до пожара.
      – И ему поверили?
      – А почему нет-то? Поверили. Записали все и уехали. Только потом все дергали, звонили… Угрожали ему, а кто – не знаю. Может менты, может и еще кто. Вот у него сердце-то и не выдержало! Вот и помер. Это потому я на вас и набросился – извели его! – неожиданно Петр Сергеевич разрыдался, да так, что Паклину даже пришлось одолжить ему свой носовой платок.
      – А вам он ничего не рассказывал? – спросил Паклин, когда мастер перестал сотрясаться в рыданиях.
      – Это не ваше дело!- отсморкавшись, заявил Петр Сергеевич.
      – Наше это дело, Петр Сергеевич, наше, – с этими словами Паклин взял с переднего сидения свой портфель и вынул из него внушительную пачку долларов. – Это будет вашим, если вы мне все расскажите. И вот еще что – я постараюсь устроить вам персональную выставку в какой-нибудь приличной галерее.
      – Правда? – изумился живописец.
      – Даю вам слово.
      И Петр Сергеевич поведал все, что знал. Собственно, знал он очень мало, но это было не столь важно. Оказалось, что долгие годы Руслан вел дневник, который и хранился теперь у художника.
      – Когда вы сможете мне его передать?
      – Да хоть сегодня, но с одним условием, – осмелел Петр Сергеевич, в руках у которого уже находилась пачка американских денежных знаков.
      – Что за условие?
      – Дневник вы мне вернете. Это моя единственная память о Руслане.
      – Хорошо, Паклин успокаивающе похлопал маэстро по плечу. – Дневник мы сегодня у вас заберем, а вы можете потихоньку отбирать картины для выставки.
      После этого повеселевший Петр Сергеевич попросился выйти из машины, сославшись на то, что у него затекли ноги и болит голова. Водитель помог ему подняться и усадил на травку подле автомобиля. Так художник просидел минут десять, сжимая американские деньги и любовно рассматривая их. Потом его перетащили обратно в машину, так как сам, по его же собственным словам, он идти все еще не мог. До Москвы долетели быстро, а в городе пробивались сквозь бесконечные пробки. Жил Петр Сергеевич в самом центре, недалеко от Тверской, в старой коммунальной квартире, где ему принадлежала тридцатиметровая комната, заваленная до потолка готовыми и еще не очень картинами. В нее Паклин предпочел не входить, тактично оставшись ждать в коридоре. Когда дневник оказался у него в руках, Игорь Аркадьевич распрощался с Петром Сергеевичем, пообещав, что на днях к нему заедут и сообщат где и когда пройдет его выставка. Счастливый, словно ребенок, художник, окончательно позабыв о своей головной боли, попытался приобнять на прощание своего благодетеля и даже приложиться к его гладко выбритой щеке своими тонкими губами, но был отвергнут и удостоился лишь крепкого мужского рукопожатия.
 

***********************

 
      Лавочкина хоронили всей редакцией. Дабы все сумели попрощаться с телом старца, гроб пришлось выставить в редакционном зале для пресс-конференций, куда уже с самого раннего утра выстроилась длиннющая очередь из родственников, коллег, друзей и просто почитателей журналистского таланта Иллариона Сегизмундовича.
      После церемонии прощания гроб погрузили в специально заказанный заранее автобус "Ритуал" и повезли на Кузьминское кладбище, где находился участок Лавочкиных. На кладбище поехали лишь самые близкие, а потому Илье стоило большого труда оказаться среди этого круга избранных. Тем не менее, на похороны он попал и бросил свою горсть земли в могилу, куда был опущен гроб с убиенным.
      Когда гробокопатели закончили свое дело и выровняли холмик, на него были водружены венки, а после состоялось импровизированное выступление Компотова, который на удивление собравшихся, произнес пронзительную речь, полную скорби и сострадания.
      – От нас ушел настоящий талант! Гений пера! – восклицал он. – Это невосполнимая потеря!
      И слезы наворачивались на глаза присутствующих.
      После похорон все вернулись в редакцию, где были организованы поминки. Там снова звучали речи, воспоминания, просто рассказы из жизни усопшего.
      В самый разгар мероприятия у Ильи зазвонил мобильный телефон. Звонил Паклин, который настаивал на немедленной встрече:
      – Я понимаю, что вы скорбите, Илья Андреевич, но дело не терпит отлагательств.
      Илье был вынужден согласиться и, попрощавшись с провожавшими Лавочкина в последний путь, отправился на условленную встречу.
      Паклин ждал его возле памятника Пушкина, что немного рассмешило Илью, так как обычно в этом месте о встрече договариваются влюбленные. Он был как обычно элегантен, хотя оставался в его образе и элемент некой вычурности, который запомнился Далекому еще с их первой встречи.
      – Спасибо, что приехали так быстро, – начал Паклин с благодарностей. – Ситуация изменилась – в этом причина спешки.
      – Что-то случилось?- забеспокоился Илья.
      – Ничего страшного. Просто события теперь будут развиваться немного быстрее, чем было запланировано ранее.
      – То есть?
      – Сейчас я передам вам кое-какие материалы, в том числе и выборку из той папки, которую вы мне отдали. Ваша задача – как можно быстрее обработать их и сделать пять-шесть больших статей, которые потом будут опубликованы.
      – Опубликованы? – на душе у Далекого вновь стало неспокойно.
      – Да, под вашим именем.
      Какое-то время Илья переваривал полученную информацию, а когда смысл сказанного, наконец, достиг конечного пункта его сознания, он понял, чем все это может для него обернуться.
      – Вы что, за полного идиота меня держите? – обратился он к Паклину.
      – Это еще почему?
      – Почему? Да потому, что умирать как-то не хочется. Вы же понимаете, чем грозят подобные публикации! Да только одним – пулей в затылок в темном подъезде!
      – Я вас что-то не понимаю, Илья Андреевич, – Паклин осмотрелся, явно недовольный, что Илья повышает голос в общественном месте. – Вашего мнения, если вы еще не поняли, никто здесь не спрашивает.
      – То есть… – опешил Илья.
      – То есть, через три, максимум четыре дня, готовые статьи должны лежать у меня на столе. И ни о чем не беспокойтесь – вы находитесь под круглосуточной охраной.
      Поэтому, если кто и получит пулю, то это будет мой человек, а уж никак не вы.
      Еще вопросы есть?
      – Есть. А если я откажусь?
      – Не стоит. Ну, да мы уже об этом с вами как-то говорили. Не хочу повторяться.
      Если это все, то позвольте откланяться. И через несколько дней жду от вас звонка.
      Паклин развернулся и пошел куда-то в сторону переулков, а Илья так и остался стоять на месте, держа в руках увесистый кожаный портфель, набитый, возможно, последним в его жизни журналистским материалом. Мысли с бешеной скоростью проносились одна за одной, не успевая надолго задержаться, что только раздражало.
      Стоять на одном месте дальше смысла не имело, а потому Далекий решил переместиться в стоящий неподалеку Макдоналдс, чтобы перекусить, а заодно хотя бы бегло ознакомиться с содержимым портфеля. Он пересек дорогу, спустился в подземный переход, вновь вынырнул наружу, оказавшись прямо напротив американской закусочной.
      Несмотря на разгар рабочего дня, очереди в кассы были приличными. Илья, выбрав, на его взгляд, самую короткую, пристроился в хвосте и стал рассматривать публику, окружавшую его. Думалось ему о всякой ерунде. О том, что все на свете так непостоянно. О том, что у любого успеха есть и вторая, темная сторона. О том, что какую очередь не займи, хоть самую короткую, не факт, что окажешься у кассы быстрее, чем тот, кто стоит в хвосте самой длинной. "Вот так и в жизни, – с грустью размышлял Илья. – Кажется, что этот путь самый быстрый, самый короткий и выбираешь его. А на деле к финишу первым приходит тот, кто выбрал совсем другую дорогу – быть может, более сложную и долгую…". С тоской Илья пронаблюдал, как толстая тетка, стоявшая буквально параллельно с ним, в соседней очереди, уже делает заказ, нагружая свой красный поднос невообразимым количеством еды. Сам же Далекий почти не сдвинулся с места, так как кассир их очереди явно был новичком, все путался и никак не мог разобраться с деньгами. Затем процесс вроде потихоньку пошел, и в конце концов Далекий услышал долгожданное "свободная касса" в свой адрес.
      Сделав заказ, Илья поискал глазами свободное местечко, но ничего подходящего не обнаружил. Везде сидели какие-то странные люди, подсаживаться к которым совсем не хотелось. Единственным мудрым решением в данной ситуации было выйти на улицу, и поискать столик на открытой площадке. Взяв поднос, Далекий миновал длинный зал и оказался на пятачке, заставленном столиками под фирменными зонтами. Здесь, как ни странно, народу было куда меньше и свободных мест оказалось предостаточно.
      Илья выбрал двухместный столик, стоявший в некотором отдалении ото всех остальных и поспешил усесться за него.
      Положив портфель на колени, Илья принялся за еду, проглатывая искусственную пищу кусок за куском. Ему хотелось есть, так как на поминках он так и не успел притронуться к еде, лишь выпив со всеми сто грамм водки за упокой души Иллариона Сегизмундовича. Он с жадностью проглотил сразу два американских бутерброда, обильно залив их шоколадным коктейлем, а потом еще и "детской" колой, которую он взял специально, чтобы выпить напоследок и снять неприятный осадок от всего съеденного. Вытерев руки лежавшими на подносе салфетками, он отодвинул поднос, закурил и открыл портфель. В его руках оказалось большое количество ксерокопированных листов, многие из которых были ему уже знакомы – это Илья заметил, поподнимав их уголки. Все было аккуратно перевязано тесемочкой. На самом верху находился лист, написанный мелким подчерком, от руки, внизу которого стояла фамилия Паклина. Как сразу сообразил Илья, это была своеобразная памятка, а может, инструкция, составленная для него Игорем Аркадьевичем. Илья спешно развязал тоненькую веревочку и вытащил этот самый первый лист, тут же, на ходу, читая его:
      "Уважаемый Илья Андреевич!
      Перед вами стопка бумаг, которые являются стопроцентным компроматом на одного известного нам с вами человека. Как я уже говорил, часть из этих бумаг уже знакома вам, но здесь они представлены в некотором новом для вас свете. Ввиду того, что вы не ориентируетесь в экономической тематике, эти страницы представлены с комментариями экспертов-экономистов, на мнение которых можно положиться на все сто процентов. Это сделано для того, чтобы вы не теряли время на анализ того или иного документа, а скорее приступали к вашим непосредственным обязанностям.
      Далее. Вторая часть бумаг представляет собой ксерокопию с добытого мной дневника единственного живого (на данный момент, правда, к сожалению, уже мертвого) свидетеля трагедии, разыгравшейся той ночью на даче. Дневник он вел весьма прилежно, а что касается события, которое нас особенно интересует, то оно представлено в нем просто идеально – со всеми подробностями, с точностью до минуты.
      Что требуется от вас. Создать пять, а лучше штук шесть оригинальных текстов, соответственно, по двум этим темам. Мешать материалы не надо. Пусть часть статей будет сугубо экономической, а остальная – основанная на дневниковых записях. Да, и вот еще что. Желательно, чтобы хотя бы одна статья была написана легким живым языком, так как она будет предназначена для соответствующего издания. Ну, я думаю, вы с этим легко справитесь, памятуя о вашей работе в "Паровозе". Все остальные статьи будут опубликованы в ведущих СМИ, так что уж постарайтесь.
      Пожалуй, это все.
      С уважением, Паклин И.А.
      P.S. Совсем забыл вам сказать. Лавочкин, чью смерть вы так оплакиваете, был самым обычным стукачем. Не удивлюсь, если Бортковский уже знает о той папке, которую вы мне передали".
      Последнее предложение сразило Илью наповал. "Все-таки папку взял Лавочкин! А если Компотов все уже знает, то игра, похоже, приобретает еще более опасный поворот, чем он думал…". Илья снова погрузился в тягостные раздумья. Теперь на карту было поставлено все. Терять больше было нечего. Если Компотов знает, что он собирал материалы на Бортковского, то, скорее всего, об этом уже знает и сам Бортковский. А это, в свою очередь, означает то, что он, Далекий, в любой момент может отправиться вслед за Василисой.
      – К вам можно подсесть? – вдруг раздалось где-то совсем рядом.
      Илья от неожиданности подскочил на месте. Перед ним стоял какой-то пухлый субъект в офисном костюмчике, державший в руках поднос.
      – Да, да, конечно, – быстро сориентировался Далекий. – Я уже ухожу.
      Он засунул бумаги обратно в портфель, встал и быстрым шагом пошел в сторону своего "жигуленка", припаркованного неподалеку.
 

***********************

 
      Паклин оказался не прав. Анатолий Ефимович Бортковский ровным счетом ничего не знал. Компотов практически ежедневно рапортовал ему обо всем, что происходит в редакции, но и словом не упоминал о чем-либо из рамок вон выходящем, за исключением, пожалуй, смерти Лавочкина.
      Когда Лавочкин притащил ему папку, украденную из кабинета Далекого, Компотов внимательно изучил ее и убрал в самый дальний ящик своего стола. Сообщать о ней Бортковскому он и не собирался. Как, впрочем, и не о чем другом. Главный редактор "Российских новостей" вообще был человеком скрытным, да и то, что он знал, лучше было бы держать при себе. Ну, например, кому он мог рассказать, что ему пришлось убить эту Пирогову, которая окончательно зарылась, грозя разрушить все его планы. И не только его.
      Компотов никогда не был о себе высокого мнения. Скорее, он всегда знал, что является посредственностью. Знание это укоренилось у него в голове еще со школьных времен, когда, переползая с тройки на тройку, он с трудом догонял своих товарищей, отставая по целому ряду предметов. Единственное, что хорошо удавалось ему – читать да писать без ошибок. Но и это была не его заслуга, а скорее его матери, которая во время беременности работала учительницей русского и литературы в обычной московской школе. Так что, можно сказать, Компотов обладал врожденной грамотностью и тягой к литературе.
      После окончания десятого класса, он волею судеб оказался на журналистском факультете Московского университета. Попал он туда настолько случайно, что удивлялся своему везению и в зрелом возрасте. Придя на экзамены, абитуриент Компотов сдал на отлично русский язык и литературу, так как здесь к нему не смог придраться ни один профессор. Отвечал он хорошо, но без души что ли… Это заметили многие члены приемной комиссии, которые выслушивали монотонные ответы юного Компотова. Излагал правильно, но словно пономарь в церкви.
      Все чуть не закончилось на экзамене по иностранному языку, который был для Компотова, пожалуй, самым трудным. Никаких языков, кроме русского, его мать не знала, а потому, к огромному сожалению сына, не смогла передать их знание ему на генетическом уровне. В школе Компотов пытался постичь английский, но тот никак не поддавался. Одним словом, ничего, кроме заученных фраз, на экзамене поступающий произнести не мог.
      Когда подошла его очередь отвечать, Компотов лениво поднялся со стула и переместил свое тело к столу, за которым сидели члены экзаменационной комиссии.
      Первым делом ему предложили рассказать о себе, что он сделал не плохо, так как знал этот текст как Отче наш. А дальше пошло самое сложное – преподаватели завели с ним беседу на самом что ни на есть чистейшей английском языке. Компотов, удивленно вслушивался в переливы иностранной речи, но понять абсолютно ничего не мог. Отвечал он невпопад, и в основном либо да, либо нет.
      Уже через пять минут после начала беседы экзаменаторам стало ясно, что в английском абитуриент не понимает ничего. И тут произошло то, что позднее сам Компотов классифицировал не иначе как чудо.
      Дело в том, что среди членов экзаменационной комиссии сидела одна милая старушка, в друзьях у которой состоял известный в определенных кругах поэт Иван Компотов.
      Почти все время экзамена эта старушка помалкивала, а когда комиссия была уже готова вынести свой суровый вердикт, она все на том же английском поинтересовалась у юноши, не является ли его отец тем самым знаменитым поэтом Иваном Компотовым. Из всего ее довольно длинного спича Компотов смог распознать лишь несколько ключевых слов, среди которых главными были "отец", "Иван", "Компотов".
      Обрадовавшись тому, что ему, наконец, удалось понять вопрос, Компотов радостно заулыбался и с гипертрофированным акцентом громогласно сказал "Yes".
      "Yes" так "Yes". Члены комиссии удостоверились, что отчество абитуриента действительно Иванович, что тоже было невероятным совпадением, и поставили ему пять баллов, отпустив с богом на все четыре стороны. Ошарашенный Компотов, который мысленно уже попрощался с гордым званием студента и даже мельком вообразил себя в военной форме, ибо армия, в случае непоступления, грозила ему неминуемо, поскорее прихватил ведомость со своей оценкой и, раскланявшись, покинул экзаменационную аудиторию.
      На счастье уже студента Компотова, старушка, которая спутала его с сыном знаменитого советского поэта, скончалась от инфаркта тем же летом, что и приняла экзамены у потока, в котором поступал Компотов. Остальным бывшим членам комиссии было все равно, кем является Компотов, так как главное, что он поступил, а уж доучить сумеют. Так что, никто им не интересовался, что позволило ему спокойно закончить журфак, а затем на довольно приличный срок покинуть страну в качестве корреспондента (с горем пополам он выучил один восточный язык, на котором мог хоть как-то изъясняться).
      Находясь в длительных командировках скучных и однообразных странах третьего мира, Компотов все мечтал о большем, мечтал перебраться куда-нибудь поближе к цивилизации. Но кто ж его послал бы в Европу? Конечно, никто. Ведь все знали, что Компотов полный ноль – как человек и журналист. Ну, разве что книжек много читал да пишет грамотно.
      А потом командировки закончились, страна перестала называться Советским Союзом, и настал звездный час Компотова. Наконец-то понадобились такие журналисты, чьи профессиональные способности мало кого волновали! Главное, чтобы писал, что велено! Так, конечно было и раньше, но просто каждый писал на своем месте, по большей части, а теперь… Буквально моментально Компотов устроился на телевидение, где вел свои нудные репортажи то оттуда, то отсюда, все причмокивая губами и откашливаясь.
      А потом он попал в "Российские новости". Сначала в качестве журналиста, а потом уж вырос и до редактора, благодаря своей прямо-таки нечеловечьей преданности Бортковскому. И разве знал кто, что последние пару лет Компотов, как минимум раз в месяц, видится с господином Паклиным, который обещает ему такое!… Что именно?
      Паклин обещал ему много денег, очень много, в случае, если с медиа-империей Бортковского будет покончено, с его, Компотова, помощью. И еще много чего обещал, если все выгорит.
      И Василиса, и Далекий попали в "Российские новости" только по одной причине – Компотов их брал по просьбе Паклина. Он осознавал, что подвергает себя определенному риску, так как уже после того, как Василиса начала свою подрывную деятельность против Бортковского, тот высказал свое недовольство Компотовым, заявив, что вторую подобную ошибку он ему уже не простит. Когда же Василиса позвонила по поводу Ильи, он, откровенно говоря, испугался, но, тем не менее, сообщил о звонке Паклину. И тот дал сигнал брать Далекого на работу, пообещав, что на этот раз все будет кончено и никакого риска нет. И Компотов согласился.
      Тем не менее, несмотря ни на что, Компотов вел и свой внутренний контроль.
      Именно для этого ему и нужен был Лавочкин, этот мелкий доносчик. Но о присмотре за Далеким просил и сам Паклин. Таким образом, Лавочкин работал как бы на них обоих одновременно. О папке с документами, которые добыла Рита, Компотов сообщил в тот же день, когда она к нему попала. Но необходимость в них уже отпала, так как Илья передал ту же самую папку Паклину накануне вечером.
      Единственная неприятность, которая произошла за два года сотрудничества Компотова с Паклиным, была связана с Василисой. Ее пришлось убрать, так как ее действия все больше выходили из-под контроля. Случилось непредвиденное…
      С самого начала Компотов вел двойную игру. В его интересах было остаться в выигрыше при любом раскладе, а, следовательно, нельзя было злить и Бортковского.
      А потому периодически Компотов сообщал своему хозяину некоторую информацию, которую, по идее, должен был бы сообщать отнюдь не ему.
      Когда Василиса начала по заданию Паклина публиковать свои материалы, приоткрывающие тайную завесу над делами Бортковского, Компотов, испугавшись, сообщил владельцу "Российских новостей", что госпожа Пирогова работает еще и на конкурентов и ее публикации отнюдь не ее частная инициатива. А затем, Компотов совершил ошибку, которая стоила Василисе жизни. Он вызвал ее к себе, провел с ней беседу, заявив, что Бортковский знает все о ее деятельности, а главное, знает, на кого она работает. И приказал прекратить публикацию порочащих Бортковского статей. Василиса, которая и без того была напугана до смерти, согласилась, но тут же испытала на себе нажим со стороны Паклина, который давал указания по дальнейшим публикациям.
      В этой ситуации, поняв, что в любой момент Василиса может выдать его, рассказать Паклину о том, что он, Компотов, доложил Бортковскому о ее контактах с Паклиным, Компотов решился на шаг, который самому ему дался с огромным трудом. Но другого выхода для себя он не видел…
 

***************************

 
      Ровно через четыре дня Илья позвонил Паклину и сообщил, что статьи готовы.
      Паклин, сославшись на занятость, попросил прислать их ему в электронном виде, что Далекий и сделал, порадовавшись про себя, что самому никуда ехать не придется. За эти три дня он так устал, что сил на какие-либо передвижения у него просто не осталось. Написание статей заняло довольно приличное время, так как материала их портфеля было так много, что его могло бы хватить не то что на пять-шесть, а на пятнадцать-шестнадцать полноценных текстов. Задача состояла в том, чтобы весь этот объем уместить в указанном Паклиным формате.
      Начал Илья с дневников, чтение которых заняло у него почти целую ночь. Это было связано с тем, что почерк неизвестного ему Руслана был в некоторых местах настолько неразборчив, что приходилось снова и снова прочитывать одно и то же предложение, чтобы выяснить написание того или иного слова. В ряде случаев Илье так и не удалось понять, какое именно слово использовал автор дневника, а потому этими моменты Далекий реконструировал по своему усмотрению.
      Из текста дневника Илья понял одно – если его и убьют после опубликования этих статей, то умрет он за дело. Виновность Бортковского была настолько очевидна, что никаких сомнений в том, кто убил Михаила, просто не оставалось. Писал Руслан весьма интересно, так что чтение его дневников доставило Илье несколько приятных часов.
      Тексты, которые вышли из-под пера Далекого получились, на его взгляд, весьма убедительными. Они целиком и полностью раскрывали перед читателем картину произошедшего и не оставляли никаких недомолвок. Сам Илья остался работой доволен, и если бы не усталость, то чувствовал бы он себя очень даже ничего. Но сил не осталось, а потому, как только письмо Паклину было отправлено, он с облегчением выключил компьютер и, не раздеваясь, рухнул на диван, тут же провалившись в глубокий сон.
      Проснулся он от телефонного звонка, который буквально разрывал тишину, стоявшую в его небольшой квартирке. Илья посмотрел на часы и понял, что проспал он довольно долго – около пяти часов. Тем не менее, выспавшимся он себя не чувствовал – голова была мутной и побаливала где-то в районе затылка. С трудом поднявшись с дивана, он, наконец, поднял трубку. Звонила Рита.
      – Скотина! – услышал Илья, не успев даже поднести трубку к уху.
      – Что? Рита, что случилось? – Илья спросонья никак не мог понять, что происходит.
      – Какая же ты скотина! Сукин сын! А я тебе доверяла! – голос у Риты был на грани истерики.
      – Ты можешь мне объяснить…
      – Нет, это ты уж мне объясни, – перебила она его. – Объясни, как ты мог использовать принесенные мной данные в своих статьях, даже не спросив меня? Как ты мог!? А если всплывет, что это я их тебе передала!
      – В каких статьях? – Илья постепенно начинал кое-что понимать, но все же решил удостовериться в своих догадках. – Что за статьи?
      – Зайди в Интернет! – заорала Рита. – Нет, ты зайди! Прямо сейчас!
      – Хорошо, хорошо, – поспешил успокоить ее Далекий. – Подожди секунду – я должен включить компьютер.
      Положив трубку рядом с телефонным аппаратом, Илья в два прыжка пресек комнату и включил питание компьютера. Урча и пыхтя Windows наконец загрузился и Илья щелкнул мышкой на ярлык обозревателя, тут же введя в строке поиска первую пришедшую на ум поисковую систему. То, что он увидел, потрясло его. Единственная новость, которую можно было здесь просчитать, было сообщение на разные лады о том, что некий журналист Илья Далекий бросил вызов одному из крупнейших олигархов страны. Все это сопровождалось ссылками на его статьи, которые, как оказалось, были размещены на крупнейших новостных порталах.
      Далекий был в шоке. Он вернулся к телефону, но услышал в трубке лишь короткие гудки. С неимоверной скоростью он набрал на мобильном номер Паклина, сам не зная, что будет ему говорить. Игорь Аркадьевич ответил моментально.
      – Илья Андреевич! Я вам звонил, но вы не брали трубку!
      – Я спал.
      – Вы уже видели?
      – Видел.
      – Что думаете?
      Илья не нашелся, что ответить. На самом-то деле, он ничего еще не успел подумать.
      С одной стороны ему было страшно, бесконечно страшно, но с другой – он стал знаменитостью.
      – Илья Андреевич, вы меня слышите?
      – Да, да. Я просто думаю, что мне теперь делать…
      – Ничего. Сидите дома – скоро за вами приедет мой человек и доставит в одно безопасное место, а там дальше вместе обо всем и подумаем.
      – Хорошо.
      Илья положил трубку и снова бросился к монитору. Судорожно водя мышкой, он кликал на все ссылки подряд, все больше покрываясь с ног до головы холодным потом. Мало того, что статьи лежали где только можно, так выяснилось, что они уже переведены на другие языки! Илья прошелся по иностранным ресурсам сети, следуя указанным ссылкам на свои творения, и в голове у него крутилась одна единственная мысль: " Я либо прославлюсь, либо умру. Причем и то и другое должно произойти быстро".