11

Алек в нее влюблен.

Это было абсурдно, невероятно… И удивительно льстило ее самолюбию. Сердце билось неровно, все в ней трепетало. Алек Камерон любит ее!

Дженни не понимала, как себя вести. И это ее терзало. Она терялась в его присутствии, не знала, куда спрятать глаза. Звук его голоса заставлял ее краснеть и смущаться. И деваться от него было некуда. Он любил ее. Мысль об этом парализовала волю. Она умирала от желания разузнать побольше: когда это произошло, почему, что все это значило? Дженни чувствовала себя четырнадцатилетним подростком, ей было страшно до дурноты — ведь она непривычна к «девичьим штучкам».

Но ей далеко не четырнадцать, а ему — тем более. Это не юношеское увлечение. Алек взрослый мужчина. И чувства его совершенно зрелые. Он не разменивался по мелочам. Он любил ее.

…«Аспид!!», наконец-то, испустил дух. Его не спасли даже два восклицательных знака. На смену должен был прийти другой мыльный сериал. Из статьи в «Жизни мыльных опер» явствовало, что Алек и его герой ничуть не виновны в неудаче шоу. Алек был отмщен. «Пол Томлин так и не смог постичь законов жанра, и этого зрители ему не простили», — говорилось в статье.

Дженни побежала к доске объявлений, чтобы прикрепить к ней вырезку, обнаружила там еще целых четыре штуки, но все равно приклеила свою…

Если какой-то сериал «отбрасывал коньки», это всегда означало, что вскоре появится множество свободных рук, причем останутся без работы не только актеры и актрисы, но и режиссеры, сценаристы, операторы, осветители…

— Сейчас самое время удлинить каждую серию на полчаса. — Джордж, исполнительный продюсер «Спальни моей госпожи», удовлетворенно потирал руки. — На телевидении ради этого готовы изъять из программы любое игровое шоу.

Отказаться от игровой программы ради мыльной оперы? Дженни пришла в восторг. Пол Томлин наконец-то освобождал час времени в телевизионной программе, причем в очень удачное для зрителей время. Почему бы Дженни не воспользоваться случаем? Это даже большая удача, чем контракт с Эдгаром Делани.

Но если «Спальня моей госпожи» станет «часовиком», то потребуются пять режиссеров вместо двух, двенадцатичасовой рабочий день, а людей различных профессий будет занято столько, что многие даже не будут знать друг друга в лицо. Это очень не нравилось Дженни.

К тому же, все ее прежние аргументы против часовой серии пошли прахом. Прежде она считала, что ветераны мыльных опер не потянут историческую пьесу — Алек убедительно доказал обратное. Она говорила, что стиль сериала слишком изыскан, и если будет больше двух режиссеров, то эта изысканность исчезнет. Но к этому времени Теренс и Гил предельно ясно обозначили стилистику спектакля и теперь сымитировать их манеру мог любой режиссер. А героям становилось тесно в рамках получасовой серии. Хотя Трисия Стеклер предупредила, что выйдет из отпуска в середине ноября, но ведь это уже так скоро! Дженни вынашивала множество планов, касающихся Джорджианны, героини Трисии, но не представляла себе, как выкроить время для их реализации. У нее была грандиозная идея: Робин окажется вовсе не сыном старого герцога… мысли роились в ее мозгу.

На телевидении были готовы для нее на все — предоставить средства на новые декорации, на ландшафтные съемки. Но лишь в том случае, если она даст согласие на «часовик». Она давно мечтала и о новых декорациях, и о выездах на съемки, но приходила в ужас от мысли, что с таким количеством новых людей испарится атмосфера «счастливой семьи».

А может, она не права? Ей необходимо было посоветоваться с человеком, который понимал бы и ее, и дело. Но Брайану, казалось, все было безразлично. Самой подходящей кандидатурой был Алек. Она жаждала доверительного разговора с ним, ведь он такой уравновешенный, рассудительный, проницательный… И еще две недели назад бегом побежала бы к нему. А теперь — не могла. Он Бог знает что подумает!

Но, с другой стороны, Алек не заслужил такого отношения. Он не должен допускать и мысли, что она обижена на него! Это было бы слишком — даже для Дженни.

(Акт 1А. Спальня Амелии. Мы видим Амелию в постели, откинувшуюся на подушки. Она не спит и явно неважно себя чувствует. Входит Молли.)

Молли: Доброе утро, Ваша Светлость. (Ставит на постель поднос с чашкой шоколада и подходит к окну, чтобы отдернуть занавески.) Сегодня прекрасный день, такой солнечный… (Обернувшись, видит, что Амелия с гримасой отвращения отодвигает поднос.) О, Ваша Светлость… я в недоумении. (Делает неимоверные усилия, чтобы сохранить тон, приличествующий служанке, но ее распирает от радости.) Неужели? Мы ведь ждали… ждали более двух недель назад…

Амелия (кивает) : Да… О, Молли! Я думаю… Герцогиня Лидгейтская беременна!

Все вели себя с Карен так, будто та сама собралась родить. Со всех сторон сыпались поздравления, ее спрашивали, когда появится малыш, обсуждали пол младенца… И как ни глупо это было, Алек, не удержавшись, присоединился к остальным.

— Да ешь ты, Бога ради, что-нибудь эдакое… ну что там надо есть, чтобы родился мальчишка? Хватит с меня этой бодяги!

— Ну уж нет! — ржал Рэй. У тебя должно быть двое детей, один про запас!

— Нет. Если Принц Уэльский вышел из игры после рождения дочери, — Алек говорил, разумеется, о Принце Регенте, а не о том, кто в настоящее время носил этот титул, — то я ничем не хуже.

— Но ведь я куда красивее принцессы Каролины! — спорила Карен. Каролина Брюнсвикская была женой Принца Регента — они друг друга на дух не выносили. Все эти мелкие подробности из жизни высшего света эпохи Регентства, казалось, были им ближе, чем последние политические события. Сейчас речь шла о трагедии малютки-принцессы Шарлотты — дочери Регента, умершей во младенчестве. Причем говорили актеры об этом так, будто все произошло не в 1817 году, а на прошлой неделе…

— Нет-нет, и слышать не хочу об умерших малютках! — замахала руками Карен.

Гастингс: Попридержи язык! Она еще ни словом не обмолвилась Его Светлости.

Лакей: Еще не сказала?! Почему? Разве он не обрадуется? Я же точно помню, он…

Гастингс (перебивает): Он наверняка будет польщен. Но не наше дело обсуждать, что сказать или не сказать Ее Светлости своему супругу.

Лакей (все еще пытается спорить) : Но мы-то все уже знаем…

Гастингс: Мы и герцог — не одно и то же. (Лакей кивает и удаляется.)

Молли (полушепотом, Гастингсу) : Если она попросит, вы могли бы вместо нее оповестить герцога?

Гастингс (бросает на нее удивленный взгляд. По меньшей мере, странный вопрос) : Я сделаю все, о чем бы ни попросила Ее Светлость. (Пауза.) Но почему она… почему ты меня об этом спрашиваешь?

Молли: Госпожа в ужасе от мысли, что ей придется самой объявить мужу. Она, разумеется, рада, но дело в том, что она предпочла бы, чтобы это не имело к Его Светлости никакого отношения.

Гастингс: А-а-а. (Он, наконец, все понял.)

(Акт ЗБ. Вестибюль дома Лидгейтов. Гастингс крупным планом. Открывает парадную дверь. Входит Лидгейт.)

Лидгейт: Я приобрел новую лошадь (поворачивается к Гастингсу спиной, чтобы тот принял у него плащ.) Я доволен. Неплохая лошадь для прогулок по городу. (Для человека с его характером он довольно жизнерадостен). Ее Светлость дома?

Гастингс: Ее Светлости нездоровится.

Лидгейт: Опять? (Слегка раздражаясь.) Послали за доктором?

Гастингс: Доктор осматривал ее нынче утром. Кажется, ничего серьезного.

Лидгейт: Хорошо. Хорошо (уже думая о другом) . Получена ли посылка с Бонд Стрит?

Гастингс (решаясь) : Я думаю, что состояние здоровья Ее Светлости является достойным поводом поздравить вас.

Лидгейт (Озадачен, не сразу понимает, о чем речь) : О… (До него начинает доходить.) Прекрасная новость! (Он доволен. Новая лошадь, посылка с Бонд Стрит, а теперь и это.) Да-да, отличная новость.

Алек проглядел текст. Работа обещала быть интересной. Правда, у Брайана куда более выигрышная партия — его терзали противоречивые чувства: мучения Амелии, наконец, закончились, но он с ума сходил от мысли, что она носит под сердцем чужое дитя. Реакция Лидгейта куда более сдержанна, но ведь он вообще такой. Алек перечитал текст и снова позавидовал Брайану.

Было чему завидовать — и роль тут ни при чем.

Как все сложно! По сценарию Брайан любит женщину, принадлежащую Алеку. А в жизни все наоборот. В свое время Алек позвонил Брайану и сообщил, что у Дженни выкидыш. А по сценарию герой Брайана оповещает героя Алека о беременности Амелии.

О чем ты думаешь, Дженни? Что ты хочешь сказать?

Рядом с ним она чувствовала себя неловко и явно нервничала. Это его бесило. Алек очень хотел объясниться с ней начистоту, чтобы она поняла, ему ничего не нужно и он ничего не ждет. Но она поставила условие — не говорить на эту тему вовсе… Совсем как в первый год болезни Мэг — вынужденные скрывать друг от друга правду, все члены семьи в одночасье превратились в чужаков, живущих под одной крышей. Не видеть очевидного было ошибкой, более того — безумием. Но Дженни так решила, и ему пришлось смириться.

Он сидел в гримерной. Брэнди, гримерша, попросила его откинуться на спинку кресла. Листки с текстом упали на колени. Он чувствовал прохладное прикосновение к векам гримировальной кисточки.

Знать бы, чем все закончится! Насколько ему было бы легче. Если бы кто-то сейчас сказал ему, что вскоре произойдет то-то и то-то… Он бы все вынес. Но никто не приходил и ничего не говорил. Алек не видел выхода. Дженни всегда будет с Брайаном, а он Алек, никогда не перестанет любить ее.

Лучше всего проснуться однажды и обнаружить, что он больше не любит ее. Уважает, ценит, но — не любит. Если бы…

Нет. Он будет любить ее до самой смерти.

Брэнди отложила кисточку и теперь обмахивала его лицо пуховкой. Он ощущал мягкие прикосновения, нежное тепло. Это действовало успокаивающе.

Вдруг с резким металлическим лязгом распахнулась дверь. Алек вздрогнул и выпрямился.

В гримерную вихрем ворвалась Карен, вне себя от ярости. Грохнулась об пол металлическая корзина для мусора. Карен устремилась прямо к Алеку и швырнула ему листки с текстом чуть ли не в лицо. Рука Брэнди дрогнула, и на щеке Алека осталась яркая полоска бронзовой гримировальной краски.

— Ты, ублюдок! — завизжала Карен. — Сукин ты сын! Паршивая крыса!

Алек поднял рукопись. Эпизод 665. Карен, должно быть, только что его получила.

— На какой странице?

— Пролог! — Карен сверкнула глазами. — Живей, не теряй времени!

Герцог: Это правда?

Герцогиня: Да-да! Я совершенно уверена.

Герцог (подходя к рабочему столу) : Тогда я поскорее распоряжусь, чтобы в Лидгейтском Аббатстве подготовили все, что нужно.

Герцогиня (в смятении) : В Аббатстве? Но, Лидгейт… уезжать из города как раз теперь, когда в разгаре сессия Парламента!

Герцог (холодно) : Все это время вы будете жить в Аббатстве.

Алек поднял глаза. Карен стояла над ним с нехорошим огоньком в глазах.

— Вот те на! — Алек говорил тоном настоящего канадского простака-фермера. — Невеселые дельца! Девять месяцев заточения!

— Кошмар! — взорвалась Карен. — Я умру от одиночества — некуда пойти, не с кем слова молвить, представляешь? Там не будет даже ГАЗЕТ! А каково мне без газет? В разгар парламентских дебатов!

Казалось, Карен пребывала в полной уверенности, что ей — именно ей, а не Амелии — предстоит это испытание.

— Но я ведь имею право так поступить! Причем мне для этого вовсе не надо спрашивать твоего согласия.

Брэнди, и та нахмурилась:

— И мне это не по душе. Ты должен хотя бы спросить ее, Алек!

Алек величественно откинулся на спинку стула, предоставив Брэнди заниматься полоской грима на его лице:

— Я герцог. И могу делать что захочу.

Но, как оказалось, он ошибался. Гастингс тотчас же повел против него тайную кампанию, делая все для того, чтобы Амелия осталась в Лондоне. Разумеется, он был слишком горд, чтобы вступать в открытый сговор с прислугой. Например, он говорит кучеру Лидгейта: «Прошу позаботиться о коляске для путешествия. Будет досадно и стыдно, если что-нибудь произойдет в дороге с Ее Светлостью».

И вдруг — подумать только! — назавтра кучер сообщает, что у коляски переломилась ось.

А в день, когда ремонт коляски должен быть завершен, Молли, шурша платьем, входит в комнату для прислуги с подносом в руках и — раз! — задевает бедром о сосновый стол. Пустая посуда на подносе звякает, и Молли с трудом удается сохранить равновесие. Гастингс очень пристально смотрит на Молли. «Хорошо, что ты не сломала руку! Случись такое, Ее Светлость не могла бы поехать в деревню без тебя…»

Молли же умница! Она роняет тяжелый поднос. Фарфоровая посуда разбивается вдребезги. «О, моя рука! Моя рука! Клянусь, я сломала руку!»

Домоправитель бросается к ней, он в смятении и взволнован. Послать за доктором?

«О, нет! — обрывает его Гастингс. — Невелика птица, чтобы из-за нее беспокоить доктора». С каменным лицом он помогает Молли подвесить руку на перевязь. Молли, разумеется, получает массу удовольствия от его прикосновения.

Такой поворот событий понравился всем. Мышиный заговор против Его Высочества Кота! Седьмое чувство подсказывало Алеку, что у Лидгейта в детстве была строгая и властная няня — вроде матери Брайана — и ребенком он часто бесился из-за того, что за ним постоянно присматривали. Теперь же, когда он вырос, любое сопротивление его воле вызывало все возрастающий гнев.

Брайан наслаждался происходящим.

— Мы победим, не сомневаюсь, — объявил он Алеку однажды в артистической. — Она никогда не уедет из Лондона.

Алек не видел повода для ликования:

— Его Светлость может в любой момент топнуть ногой — и все будет так, как он пожелает.

— Но Карен не просилась в отпуск! — парировал Брайан. — А у нас нет декорации Лидгейтского Аббатства.

Брайан был прав. Если Амелии предстоит уехать в деревню, то актриса временно выбывает из игры либо возникает необходимость в новых декорациях, что им явно не по средствам.

Брайан вновь выигрывал. Несомненно выигрывал. Как, впрочем, и в жизни. Хотя Дженни при виде Алека краснеет, она не собирается порывать с Брайаном. Да еще Гастингс выходил победителем. Герцогиня явно не покинет Лондон.

Алек никогда не ждал справедливости от судьбы. Но все происходящее было просто дикостью. Брайан играл роль, списанную с «хорошего Брайана», и у него была Дженни. Алеку приходилось играть «дурного Брайана» и облизываться, глядя на его женщину.

Рэй со смехом показал эту записку, прикрепленную скрепкой к последней порции текста:

— Дженни великолепно нас знает! Карен бы с собой покончила, решив, что у нее выкидыш.

— Я бы тоже не был в восторге, — ответил Алек. — Если она потеряет ребенка, мне придется опять делать ее брюхатой.

— Чего-о? Делать ее… Ну-ка…

— Прекрати. — Алек листал рукопись. Он ничуть не соскучился по постельным сценам, но они все же бывали эффектны. Лидгейт становился все более и более невыразительным. Его реакции на любые события были однообразны. Алек подозревал, что причиной была его попытка вызвать Дженни на откровенность. И еще то, что ей пришлось признать в Лидгейте Брайана… Может быть, ей больше не хотелось копаться в его психологии?

Он нашел финальную сцену. Комната в китайском стиле в лондонском доме Лидгейтов. Декорация была такой сложной, что ее не разбирали, используя снова и снова. Зрителей от нее уже начинало мутить. Амелия пишет что-то, сидя за столом. Входит Гастингс с каким-то посланием. Она встает ему навстречу и вдруг, пошатнувшись, падает. Он подхватывает ее на руки и относит на диван.

…Пошатнувшись, падает… он подхватывает ее на руки… У Алека перехватило дыхание.

Все так и было. Когда Дженни теряла сознание, Алек подхватил ее на руки и отвез в больницу.

«Да, именно так я тогда и сделал».

Ну и что? Писатели всегда используют в своих произведениях собственное впечатление. Это ровным счетом ничего не значит.

…Нет, значит. Дженни использовала свою жизнь в качестве инструмента, помогающего ей создавать сценарий. Но ведь и творчество давало ей пищу для размышлений над собственной жизнью.

Каков Гастингс на самом деле? Спокоен, решителен, властен. Прирожденный лидер, которому не нужны знаки отличия вроде медалей и титулов. Люди и так подчиняются его воле.

У него нет ничего общего с Брайаном. Тому необходимы похвалы, зрительское признание, восхищение.

Алек не самонадеян. Но свои достоинства знает. Как Гастингс решил дело с фермой на Роуз Хилл? Тихое, но твердое слово одному, повелительный взгляд на другого… А ведь это вне его компетенции. Именно так вел бы себя Алек. Между прочим, таков был стиль его поведения и здесь, во время работы.

«Гастингс — это я…» Теперь он убедился в этом.

Выходило, что он играл героя, прототипом для которого послужил Брайан, а прообразом героя Брайана был Алек!

Но герцогиня любила героя, похожего на Алека.

Дженни, Дженни…

Она не любит его. Ему это известно. Но она фантазирует, рисует в воображении картины их любви. А ведь у Дженни мощнейшее воображение.

Он не помнил, как вышел из гримерной — кажется, бросил Рэю пару слов, а может быть, нет. Не помнил, как поднимался по лестнице. Очнулся он лишь в кабинете Дженни. Она оторвалась от экрана компьютера и с улыбкой взглянула на него.

Он любил в ней все, каждую черточку: маленькую мозоль на указательном пальце от авторучки, крошечные дырочки в мочках ушей — она постоянно забывала надеть серьги, беспорядок на ее рабочем столе, стопку книг, положенную на пол, чтобы не закрывалась дверь… Как он любил все это!

Почему она не отвечает на его чувство? Внезапно на него нахлынула ярость. Она умна и должна понять, что Брайан холоден, эгоистичен, безответственен… «Почему ты с ним, а не со мной? Почему ты не любишь меня?»

Она видела его достоинства. И день за днем описывала их. Неужели ей этого мало?

Бездействие окончательно выбивало его из колеи. Единственное, что помогло им в свое время пережить болезнь Мэг, — это активное участие в ее лечении, попытка узнать все о ее болезни. Они хоть что-то предпринимали!

Но что он мог сейчас? Правила игры устанавливала Дженни. Он не имел права голоса, не смел добиваться ее. И Алек придумал собственное правило в этой запутанной игре. Брайан, безусловно, подонок. Но он коллега Алека. Алек не хотел ничего делать за его спиной.

Уйти он уже был не в силах. Надо действовать.

— Я тут прослышал про чудный новый ресторан, — он с удивлением вслушивался в звуки собственного голоса. Это была ложь — по крайней мере, пока… — Хочу пригласить вас с Брайаном отужинать.

12

Брайану предложение Алека пришлось не по нраву:

— Он не должен приглашать нас. Ты же главный сценарист! И имеешь право делать такие вещи за казенный счет. Лучше мы пригласим его куда-нибудь!

— Но ведь он сделал это первый, — спорила Дженни. — Мы не можем отказать ему только потому, что не сообразили его опередить.

— Ну, тогда давай позовем его домой. Пусть порадуется вкусной домашней пище.

Но Алек явно не перебивался с хлеба на воду. Почему Брайан так расставляет акценты? Неужели это иносказание типа: «Ты не имеешь права принимать приглашение другого мужчины!»?

Или это касается не мужчин вообще, а Алека в частности?

А может, он каким-то непостижимым образом заметил, что Алек Камерон не идет у нее из головы? И мысли о нем преследуют ее неотступно? Что он завладел ее фантазиями? Прежде она всегда была полновластной хозяйкой своих грез, анализировала их и черпала оттуда богатейший материал для сериала. Теперь же в ее мечтах была какая-то дурманящая, пугающая власть — и она подчинялась…

…Я в ловушке, Брайан. Я напугана. Я несчастна. Не хочу думать ни о ком, кроме тебя. Не желаю, чтобы что-то вторгалось в нашу жизнь. Но каждый день я ложусь и встаю с мыслью о его любви… Что же делать? Помоги мне, Брайан».

Или — помоги мне, Алек?..

Джорджианна: Филипп пытается запретить мне видеться с Перегрином. Говорит, что когда Перегрин вернется с континента, я не должна его принимать.

Амелия: Мистер Кортлэнд твой супруг. У него есть на то полное право.

Джорджианна: Все думали, что я смогу разлюбить его. Что малютка и жизнь в деревне излечат меня. Но я все время думаю лишь о нем, мечтаю о нем. В воздухе, которым я дышу, запах его кожи. В стакане воды — вкус его поцелуев. Прикосновение одежды к моему телу — словно касание его ладоней…

Теперь Дженни металась между Алеком и Брайаном. Она считала неправильным отклонить предложение Алека, но Брайан уж слишком возражал. Делать это поводом для ссоры было несерьезно.

Наверное, она бесхарактерная. Но у нее есть обязательства перед Брайаном! Разве помнить о них — не благородно с ее стороны? Разве это не достойно похвалы? Только почему она никак не может отделаться от чувства, будто все время угождает ему, пляшет перед ним на цыпочках? Неужели нельзя сделать так, чтобы он был доволен, но при этом не терять чувства собственного достоинства?

Она очень неохотно спустилась в гримерную Алека. Но все оказалось куда проще, чем она предполагала. К ним домой на ужин? Отлично. Великолепно. Он был откровенно признателен им: «С удовольствием погляжу на ваше гнездышко».

Но на следующий день Дженни снова пришлось идти к нему в гримуборную: «Прости, но Брайан только сейчас вспомнил…» На душе у нее кошки скребли. «Его не будет дома в субботу. Может, перенесем встречу на воскресенье?»

Она не могла отделаться от странного подозрения. Может, Брайан вовсе не случайно вспомнил о своем отъезде. Вдруг он прекрасно все знал, но не спешил раскрыть карты, чтобы ей пришлось дважды заставить Алека менять планы?

Какая отвратительная мысль! Отвратительная и — неотступная …

— Замечательно. Воскресенье мне подходит, — ответил Алек.

— Я понимаю, что вечеринку придется закончить пораньше — в понедельник на работу, — она жаждала объясниться, — но у Брайана какая-то съемка… или выступление где-то на западе, в Неваде — кажется, в Рено, и как раз в субботу. Он вернется только в воскресенье.

— А что он там забыл? Что он будет делать?

Дженни нервно пригладила волосы. Отвечать не хотелось. Сам Алек, как и многие известные актеры, не мелькал на экране в рекламных роликах, ограничиваясь лишь присутствием на заседаниях Совета благотворительности. Это не приносило дохода, но и не являлось кормушкой для антрепренеров. Брайан поступал совершенно иначе.

— Делать рекламу для какой-то торговой компании… На самом деле… — она заговорила быстрее и настойчивее, стараясь выгородить Брайана, — на самом деле он хочет помочь Рите. Это ее первый рекламный ролик, и она мечтала сняться вместе с ним, чтобы он поучил ее кое-чему, ну и…

— Как мило с его стороны.

Леди Варлей: Джорджианна ставит под удар всю свою жизнь. В этом ее большая ошибка. Никогда не следует мучиться тем, что твои решения — или решения, принятые кем-то за тебя — неверны. Что сделано, то сделано. Поверь мне, Амелия. Не надо сожалеть о несбывшемся, иначе твоя жизнь станет невыносимой.

Амелия: Да, тетя. (Этот совет уже запоздал.)

Леди Варлей: Мечты причинят тебе боль, любимое мое дитя. Твое место — рядом с мужем. И это вне обсуждений. Другого не дано. Об ином нельзя и мечтать.

Дженни трудилась в поте лица все выходные — вплоть до воскресного вечера, которого страшилась. Алек придет к ним домой. О чем они будут говорить втроем? Она знает, как поведет себя Брайан. Прежде всего покажет Алеку дом. Он так гордится тем, как удачно тут все переделано под его чутким руководством! Он будет говорить и говорить — почему он предпочел голубой гранит зеленому мрамору… Совсем как Лидгейт. И Алек поймет, что сейчас Брайан больше чем когда-либо похож на герцога, и она поймет, что он понял, и он поймет, что она поняла, что он понял… и так до бесконечности.