Пограничные области Сильвании
       Первый поцелуй снега, зима, 2056
 
      Маннфред стоял над дварфом. Раны на боку и спине были глубокими, боль изнуряла, но жизни таких, как он, это не угрожало. Все равно он должен обеспечить дварфу смерть помучительнее, чем способен предложить. Пусть истекает кровью в грязи.
      Вампир глубоко вдохнул сумеречную свежесть.
      Значит, он догадался правильно: колдун открылся Шайшу, ветру смерти. Так они выследили его. Дураки. Лишь сильнейший маг способен противостоять воздействию Шайша. Но этот человек уже погиб. Ветер неуклонно разъедает его бессмертную душу, прорывается в каждую щелку, каждую складку его человечности и искореняет ее.
      Маннфред протянул руку и коснулся Шайша.
      Ветер бодрил. Вампир наслаждался им, впитывал его в себя.
      — Я иду за тобой, человечек, — сказал он, зная, что Шайш донесет насмешку до ушей жертвы, и не важно, далеко ли колдун ухитрился убежать. Едва ли далеко. — Беги, беги как можно быстрее. Все равно ты недостаточно быстр. Я найду тебя. Может, сегодня, может, завтра, но однажды, обещаю, и жизни твоей придет конец. Так что беги, трус, пока твои товарищи гниют.
      Он прошелся среди мертвых, но питаться не стал. Их кровь уже начала терять жизненную силу. Дело ведь было в сущности, духе крови, а не в самой крови. Сейчас она уже стала ядом. Жаль, потому что из-за этого проклятого дварфа он проголодался.
      Не нашлось у них и ничего ценного — несколько безделушек и священных знаков Сигмара, молоты и мечи. Пока что самой интересной вещицей казался топор дварфа, но вампир не собирался дотрагиваться до него. Он чувствовал серебряные нити, вплетенные дварфом в кожаную обмотку рукояти. Отличное оружие, лучше любой секиры.
      Сейчас ему нужна одежда. Его собственная после трансформации превратилась в лохмотья.
      Маннфред содрал с трупов тряпки, отбирая подходящие.
      Рана в боку беспокоила его. Она так и горела от движений. Потребуется немало времени, чтобы плоть срослась. А пока разъятые края трутся друг о друга, больно ходить.
      Но время у него есть.
      Маннфред вернулся к поваленному стволу, сел и увидел, что снова играет с единственным кольцом на левой руке, крутя его на среднем пальце.
      Рана вдруг запылала с новой силой. Он прикоснулся к ней, пытаясь на ощупь определить степень повреждения, и обнаружил, что порез гораздо меньше, чем казался вначале. Края плоти были горячими, что объясняло странный жар. Вампир осторожно завел руку за спину, проверяя глубокую зарубку вдоль позвоночника. Только она уже не была глубокой. Всего лишь пустяковая царапина.
      Раны продолжали гореть с адской яростью, и внезапно копье боли, пронзив бок, вошло в сердце вампира. Маннфред вскрикнул, упал на колени, закинул голову и взревел.
      Когда черная агония улеглась, вампир дотронулся до раны в боку, до дрожи боясь того, что может обнаружить.
      Порез почти закрылся. Да и жжение уже начало угасать.
      Это не имело смысла, пока он не вспомнил о временах, когда на его глазах Влад погибал, только чтобы вернуться — омоложенным и свежим. Маннфред посмотрел на кольцо-печатку, безделицу, отобранную им, как свое наследство, у вора, Феликса Манна, и начал, наконец, понимать.
      — Спасибо, отец, — произнес он, вставая.
      Вампир натянул одежду убитых. Ни одни сапоги не подошли, так что он смирился с тем, что за колдуном придется идти босиком.
      Маннфред двигался осторожно, но раны его уже затянулись. Через несколько минут он перешел на размашистую легкую трусцу. Охотиться за магом оказалось проще простого. Человек выжег за собой след паники, по которому мог бы идти и слепой.
      Вампир нагнал чародея посреди открытого поля. Тот ползал на коленях в грязи, умоляя сохранить ему жизнь. Он был жалок.
      Маннфред чуял Хаос, уже проникший в колдуна, чуял пьянящий вкус Шайша.
      — Помилуй меня, — униженно скулил колдун. — Пожалуйста, добрый Сигмар, спаси меня.
      Маннфред холодно улыбнулся. Лицо вампира, освобождающего зверя в себе, исказилось, и он потянулся к человеку.

       Подземный храм под Дракенхофом, Сильвания
       Набухающие почки, флугцайт, весна, 2057
 
      Слова Миши преследовали его даже сейчас. Может, она и была потомком Ганса, но она была и гамайя, избранной Йереком за верность роду вампиров. Со смертью родителя она страдала. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы хоть как-то прийти в себя. Боль закалила ее.
      За это он пообещал ей благодарность, повышение в рядах гамайя. Она будет вознаграждена.
      Хотелось ему того или нет, Конрад поверил, когда женщина сказала, что его братья, Питер и Фриц, замышляют что-то за его спиной. Он всегда знал, что они сговорятся.
      И все же тот факт, что они решили объединиться, чтобы свергнуть его, засел в мозгу, точно заноза. Как ни прискорбно было сознаваться в этом даже самому себе, ненависть и страх братьев доставляли графу своеобразное удовольствие.
      Конрад всегда знал, что ему придется сделать, но их жалкие интриги вынудили меч правосудия подняться раньше, чем он того хотел бы.
      Граф стоял на каменном помосте, братья застыли по бокам. За их спинами выстроились плечом к плечу верные гамайя.
      Они находились почти в миле под замком, в тайном храме, построенном рабами в недрах земли. Здесь вампирам не грозили капризы солнца или луны и прочие подобные неудобства. Вокруг просторного зала со свисающими с потолка сталактитами располагались темницы, командные пункты и обитель Иммолай Фей. Некромант создала обширное подземное королевство для своих исследований в сфере черной магии, не забыв и о библиотеке, превосходящей размерами любую из верхних комнат. Она собрала сокровища со времен Нехекаро, а возможно, даже самого Неферато — священные книги и нечестивые книги, артефакты, изображения животных, то знакомых, то странных и неизвестных, амулеты, иконы, жезлы, скипетры, посохи и огромный арсенал оружия.
      Была тут даже зарешеченная яма для гладиаторских боев во имя развлечения. Драки в клетке велись жестокие и кровавые, вызывающие жажду у новообращенных вампиров-зрителей.
      Смерть хороша для поднятия боевого духа.
      На галереях мигали тысячи факелов, освещая лица новых вампиров, болезненно зеленоватые из-за фосфоресцирующего лишайника, затянувшего стены. На одних было написано восхищение, на других — чистая ненависть. В этих чувствах — будущее его народа.
      Их были сотни, связанных так или иначе кровным родством. Да, это его народ: он их отец в смерти, их господин, их хозяин, их бог.
      Конрад повернулся к Мише.
      — Иди сюда, девочка, — тихо позвал он, а потом повысил голос, обращаясь к балкону: — Слушайте меня, семья моя. — Акустика сводчатого помещения усилила звук, легко разнося слова графа. — Наш народ перенес множество лишений после гибели нашего возлюбленного родителя. Мы потерпели поражение, нас подчинили, окрестные земли голы и бесплодны, наш скот был осушен, и дух наш был сломлен.
      Но теперь все иначе. Каждый из вас возродится. Мы — семья, прочность наших уз не постигнуть живущим. Мы находимся еще в самом начале. Мы восстали против мощи Империи. Результат — годы потерь и лишений, годы борьбы за то, чтобы хотя бы прокормиться. Наш народ спал, и спали наши мечты о владычестве. А теперь — вглядитесь в лица вокруг вас. Видите голод? Видите жгучее желание вернуть то, что по праву наше? Не пробудилось ли оно в каждом из вас?
      Вы слуги вампиров, но поодиночке вы — ничто. А как часть единого целого — вы всё.
      Конрад сделал паузу, давая время своим словам проникнуть в умы слушателей.
      — Мы — одно, вы и я. Ничто не разделит нас. Если вам больно, я страдаю вместе с вами, а если страдаю я, вам, в свою очередь, больно вместе со мной. Миша, любовь моя, на колени.
      Она шагнула вперед и с довольной улыбкой опустилась у ног Конрада. Ее преданность вознаграждена, ее влияние укреплено. Женщина склонила голову, подчиняясь ритуалу, пародирующему производство в рыцари, и замерла в ожидании.
      — Если один из нас предаст одного из нас, он предаст всех нас. Если один из нас приютит в своем сердце ложь, если замыслит дурное ради собственной выгоды, поймите, он замышляет дурное против всех нас, он лжет всем нам, и, поверьте, я не потерплю этого.
      Он обнажил меч.
      — Миша, верная моя гамайя, пришла ко мне. Она говорила о моих братьях, моих возлюбленных Питере и Фрице. — Он повел мечом, указав сперва на одного, затем на другого. — Она утверждала, что они замыслили за моей спиной предательство. Я знаю своих братьев, они не пошли бы на это, ибо, как и в моем сердце, в сердцах их живет лишь забота о нации вампиров. Так отчего же Миша поступила так? Ответ — корысти ради.
      Конрад кивнул эскорту гамайя, и один из них, темнокожий гигант Онурсал, шагнул вперед и положил руку на плечо Миши, впиваясь ногтями в нежную плоть и удерживая женщину на месте.
      Она вскинула взгляд на Конрада, и впервые в ее глазах мелькнул огонек страха.
      — Другой причины быть не может. Она пришла ко мне с явной клеветой на моих братьев. Так что, народ мой, сейчас я покажу вам пример того, что случается с теми, кто покушается на мое правление.
      Конрад резко опустил меч с точностью опытного палача, одним ударом отрубив женщине голову. Тело ее еще секунду стояло на коленях, а потом задергалось в конвульсиях. Конрад убрал клинок в ножны. Голова Миши катилась по помосту, на лице мертвой вампирши застыло выражение ужаса.
      Граф повернулся и поклонился каждому из братьев.
      Они поняли смысл представления. Спектакль устраивался не для собравшихся вампиров, а для них.
      Куда уж яснее: тех, кто встанет против меня, ожидает такая же судьба, жестокая и беспощадная.
      Конрад пожертвовал одной из своих приближенных, чтобы донести послание и подчеркнуть его серьезность.
      — Не будем больше говорить об этом. Дела поважнее требуют нашего внимания. Вот мы стоим перед вами — мы, братья, единые. Вы, — он охватил жестом галерею, — результат моего стремления восстановить наш великий народ. Вы здесь по моей воле. Мне было видение. Вы — лишь первая ступень к славному будущему вампиров. А сейчас пришло время претворить в жизнь вторую стадию.
      Некоторые из вас, возможно, скажут: «Он придумал очередной план. Почему бы, осуществив первый, не оставить нас в покое, кормиться и размножаться? К чему спешка, зачем бежать, если можно идти?»
      Правда в том, что наши враги не дремлют, каждый день они продвигаются вперед.
      Теперь, когда мы утешились и оправились, пора дать врагам бой у их порога. Они вновь задрожат, вглядываясь во тьму, зная, что мы крадемся в ночи. Мы поведем войну на три фронта. Сначала тайными вылазками следует уничтожить структуру их общества. Вы отправитесь на поиски наделенных особыми дарами. Вы прочешете землю, находя людей с хотя бы малейшим магическим умением, не только тех, кто ворожит для соседей, но и везунчиков, окруженных жуткими и завистливыми россказнями. Вы разыщете повивальных бабок, никогда не терявших детей, солдат, переживших страшные битвы и хвастающихся своей удачей среди чужих страданий, людей, тронутых одним из Восьми Ветров. Их надо привести сюда, к Иммолай Фей, которая выкачает их таланты, создав второй ярус того, что станет нашей неудержимой силой: корпус магов, искушенных в науке Смерти.
      Чтобы показать, как мало значения я придаю болтовне изменницы, — Конрад кивнул в сторону трупа Миши, — второй фронт возглавит, поведя отряды чистокровных, мой брат Питер. Он захватит Нулн, распространив раздоры среди людей. Мы не дадим им мирно отсыпаться в своих постелях. Третьим фронтом, равным по силе второму, командовать будет мой брат Фриц. Я доверяю ему за год поставить на колени Миденхейм.
      Пришла пора вернуть себе ночь и научить людей истинному значению слова «страх».
      Итак, все кончено. Он отправляет братьев в изгнание, одновременно превращая их в героев. Отсылая их прочь, он продемонстрировал собранию, кто тут главный, и сделал трудным, если не невозможным для Фрица и Питера продолжать совместно плести интриги. Он сказал в точности то, что думал: поодиночке они ничто. Поворачиваясь к братьям, он холодно улыбался.
      Их ссылка — лишь первый шаг в долгом и выматывающем танце смерти.
      Где-то в глубине души граф ждал их будущего ответа. Так жизнь становится интереснее.
      — Судьба нашего народа в ваших руках, братья мои, так что не подведите нас.
      И он распустил собрание, предложив братьям выбрать себе подчиненных, которых они возьмут в бой.
      Затем граф посмотрел на бедную Мишу. Он гордился ею и гордился собой за то, что сделал ее смерть такой многозначительной.
      — Останься, — велел он Йереку, когда гамайя приготовились уходить. — Все вы, останьтесь.
      Шестеро бойцов окружили своего господина.
      — Как нам поступить с ее телом? — спросил Онурсал.
      — Избавьтесь от него. И без всяких почестей, как подобает поступать с предателями.
      Вампир кивнул. Предателя новой нации вампиров ждет лютая участь. Труп насадят на вертел и зажарят, а мясо скормят воронам Гнездовья.
      — Трудно поверить.
      Взгляд Волка остановился на теле Миши. Конрад знал, что Йерек воспринял ее смерть близко к сердцу. Он выбрал ее. Он помог ей пройти через безумие, угрожавшее поглотить ее после смерти Ганса. И то, что женщину заклеймили словом «предатель», несомненно, угнетало Волка.
      — Не так уж и трудно, друг мой, — спокойно ответил Конрад. — Сумасшествие, очевидно, укоренилось глубже, чем ты сумел дотянуться. Наверняка зло ее родителя все еще пятнало женщину. Ты не должен считать себя ответственным. Ты сделал все от тебя зависящее, но мы всегда знали: существует вероятность того, что она больше не вернется к нам.
      Йерек не выглядел убежденным.
      — Она выдержала худшее. — Волк покачал головой. — Она становилась все сильнее и сильнее. Это бессмысленно.
      — Тогда, возможно, это был рецидив. — Раздражение Конрада все-таки прорвалось наружу. — Лучше, дружище, забудь об этом.
      Он не мог позволить себе возбуждение в час победы. Нет, этот момент создан для удовольствия, а не для растворения в дымке гнева. Конрад взял себя в руки.
      — Я хочу, чтобы ты встретился кое с кем. Он пришел прошлой ночью, сбежав из самой вражьей утробы. Влад рассказывал дивные истории о его талантах. Волк, да, кажется, ты с ним знаком?
      Конрад сделал знак гостю приблизиться.
      Все повернулись к выступившему из теней Джону Скеллану, который подошел к группе и встал рядом с Конрадом.
      — Поскольку у нас неожиданно образовалась… э… вакансия, я попросил Скеллана присоединиться к нам. Он обладает уникальными навыками. А теперь кое-что, о чем бы мне не хотелось говорить, и, тем не менее, я должен. Несмотря на все наши усилия, полагаю, по крайней мере, один из вас сочувствует моим братьям. Это ранит меня. От тех, кто меня окружает, я не прошу многого — всего лишь преданности. А взамен вы возвышены над остальными. И вот награда — знать, что я пригрел на груди гадюку.
      Никто не возразил ему. Никто не заявил, что он ошибается. Все знали, что не стоит разубеждать графа, если он вбил что-то себе в голову.
      — Что ж, мои маленькие интриганы, передайте мои слова своим хозяевам, пусть проглотят и поволнуются. Они не вернутся домой.
      Он оглядел всех гамайя по очереди, словно оценивая каждого. А затем отдал приказ умертвить Фрица и Питера.

       Башня Конрада, Дракенхоф, Сильвания
       Долгая темная ночь души, весна, 2057
 
      Он знал, что за ним придут. Это был всего лишь вопрос времени. Вот почему он бросил вызов так открыто, огласив перед строем гамайя смертный приговор братьям.
      Он ждал, что это толкнет Питера или Фрица на решительные действия, на очевидную измену, за которую он смог бы безнаказанно покарать их.
      Конечно же, он принял меры, чтобы защитить себя. Он ведь не дурак.
      Конрад больше не спал в своем гробу. Оставаясь пустым, гроб выглядел так, словно новый граф дремал внутри. Уюту гроба Конрад теперь предпочитал уединенность крыш под лучами Моррслиб и Маннслиб или подземное убежище храма, когда солнце стояло в зените. Этой ночью он бодрствовал на балконе своей спальни.
      Войска собирались, разбивая лагерь в городе внизу.
      Разница между новой армией Конрада и последним войском, выступавшим под знаменами фон Карштайнов, была значительной. Если Влад предпочитал удобные при переноске палатки, Конрад решил прочно укрепиться на земле, захватив чужие дома и вынудив их владельцев клянчить объедки. Не хлопали на ветру флаги и вымпелы, не выстраивались рядами черные шатры, не тянулись вереницы телег с продовольствием. Мертвым ни к чему все это снаряжение. Но движение, однако, все же наблюдалось: по мощеным улицам грохотали черные кареты с гербом фон Карштайнов.
      Сотни костров горели в полях между замком и городом. Конрад не смотрел туда, зная, что пляска рыжих языков заворожит его. А следовало быть настороже. Взгляд графа скользил по округе, не останавливаясь ни на чем надолго. Изредка Конрад посматривал вверх, на зеленоватый ореол Моррслиб и яркую серебряную корону Маннслиб; это помогало разорвать монотонность ожидания того, что непременно должно было произойти.
      Он вслушался в ночной хор: жужжание насекомых, уханье сов, скорбный вой волка и плач ветра в водосточных трубах.
      Вдоль парапета сидели вороны, озирая глазками-бусинками ночной мир. Птицы частенько составляли графу компанию. К тому же их присутствие отгоняло призраков.
      Двери в графские покои заскрипели и открылись. Ожидание окончилось. За ним пришли.
      Горящие факелы осветили комнату, но Конрад на балконе остался невидим. Он смотрел на троих мужчин в черных плащах, крадущихся к гробу. Убийцы окружили деревянный ящик, встав у изголовья и по обе стороны графского ложа. Значит, вот насколько уважают его братья. Трое наемников. Трое рабов. Если не задумываться об оскорблении, довольно захватывающе наблюдать за собственным убийством или за тем, что должно было стать убийством.
      Последовавшее нападение потрясало своей жестокостью.
      Тело в гробу буквально разделали, как какую-нибудь тушу.
      Конрад пережил любопытное раздвоение личности, глядя, как его несостоявшиеся убийцы рубят труп в гробу. Он как будто видел собственную смерть глазами постороннего зрителя.
      Надо будет поблагодарить Иммолай Фей за труп и за чары, преобразившие чужое тело.
      Конрад наблюдал за происходящим, пока яростное действо не улеглось, и только потом распахнул балконную дверь и шагнул в спальню.
      — Жаль разочаровывать вас, но, кажется, я все еще живехонек.
      Один из убийц в ужасе уронил клинок. Оружие громко клацнуло о пол.
      — А вы, с другой стороны, — поправьте меня, если я ошибаюсь, — вы, думаю, мертвее мертвых.
      Он налетел на троицу с мстительной яростью и, первым же ударом пробив грудную клетку первого убийцы, безжалостно вырвал сердце мертвеца. Крутанувшись на каблуках, Конрад выбросил вперед руку с растопыренными пальцами и ногтями разорвал дыхательное горло второго наемника. Тот уронил меч, захлебнулся кровью и рухнул, задыхаясь и царапая шею.
      Конрад повернулся к последнему убийце:
      — Кто из моих братьев послал тебя?
      Человек молчал.
      Конрад шагнул ближе, протянул руку, и пальцы его сомкнулись на челюсти мужчины.
      — Спрашиваю еще раз, кто из моих братьев послал тебя?
      Граф крепче сжал кулак.
      — Фриц.
      Вот он и добился, чего хотел. Не того, чего ожидал, но чего хотел. Он не смягчился даже тогда, когда кость захрустела под его пальцами. Затем крики человека резко оборвались — Конрад свернул ему шею.
      С упавшего мертвеца он сорвал капюшон. Это оказался один из его собственных приближенных. Граф вглядывался в искаженное лицо человека, чувствуя, как саднит царапина узнавания.
      Очнувшись от дум, Конрад поспешно открыл лица оставшихся наемников. Опять его рабы. Связанные с ним, они, казалось бы, неспособны были поднять на него руку. Они должны были быть покорными, существовать лишь для выполнения его приказов. Доказательство обратного мертвым лежало у ног графа.
      Каким-то образом Фриц настроил их против него. Этот факт тревожил Конрада больше, чем топорная попытка покушения. Фриц нашел способ разорвать цепи, которыми граф сковал своих слуг.
      А Конрад-то был уверен, что братца-пижона интересует только погоня за удовольствиями, но, очевидно, он лишь играл безобидного волокиту — и роль давалась ему превосходно. Он окружил себя шлюхами и любовницами, придающими пьесе достоверность, но, видимо, тот Фриц, которого Конрад знал, — или думал, что знает, — не тот, Фриц, кем он является на самом деле. Надо поразмыслить на эту тему.
      И тут графа охватила леденящая ярость. Все разумные мысли спалила злость. Если бы он породил Фрица, то вытащил бы его орущую и дергающуюся душу из бездны, чтобы поднять снова безмозглым зомби. Но не он обратил брата, и оттого нынешнее бессилие сводило графа с ума.
      В гневе он обрушил кулак на гроб, расщепив доски.
      Ящик перевернулся, и куски изрубленного тела разлетелись по окровавленному полу. Конрад смахнул со стены портреты, швырнул стул в дверной проем и, бушуя, принялся сбрасывать с полок книги. Он отдирал корешки и рвал страницы, рассеивая их вокруг, словно конфетти. Ложащиеся рядом с телами листы краснели, пропитываясь кровью.
      Ярость поглотила его целиком. Он был слеп сейчас. А потом, так же быстро, как нахлынула, злость угасла. Остался лишь вяло тлеющий гнев.
      Граф, не скрывая ненависти, бросил взгляд на убийц. Оскорбление не пройдет даром. Фриц расплатится за все.
      Конрад позвал слугу и велел привести гамайя.
      — Я хочу, чтобы этих, — он показал на тела, — немедленно доставили в покои моего брата Фрица.
      Онурсал поклонился. Гамайя бесстрастно взирал на разрушения, учиненные Конрадом в собственной спальне.
      — Будет исполнено.
      Он поднял тело последнего наемника.
      — Я его знаю. Он не был убийцей.
      — До сего дня, — многозначительно подчеркнул Конрад.
      Смысл его слов был очевиден. Что-то превратило человека в неисправимого убийцу. Онурсал не дурак — то, что ему велели отнести тела Фрицу, ясно говорило о том, кто именно ответствен за отвратительную перемену.
      — А ты уверен, что это разумно? — спросил от двери Йерек фон Карштайн.
      — Ты сомневаешься, Волк?
      Йерек покачал головой:
      — Вовсе нет, просто вынужденная предосторожность. Когда ты доставишь их к порогу Фрица, пути назад уже не будет. Ты и сам знаешь.
      — Бери один из этих проклятых трупов, Йерек. Ты не моя совесть, так что перестань вести себя, как она. Третьего я потащу сам. Хочется увидеть лицо братца, когда его дерьмо ляжет к его ногам.
      Впрочем, возиться с целым телом он не стал — просто отрубил наемнику голову и понес ее, держа за окровавленный клок волос.
      Вместе они прошествовали по промозглым коридорам замка и, взобравшись по сотне ступеней, оказались у покоев Фрица. Конрад толкнул дверь и швырнул голову наемника в комнату, усмехнувшись удивлению Фрица.
      Потом он шагнул в покои сам. Гамайя не переступили порог.
      — Ну, и что ты скажешь в свое оправдание, братец мой!— спросил Конрад, издевательски подражая интонации Фрица.
      — Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам.
      — Точно, именно потому-то я и здесь.
      Конрад вытащил из ножен свой дьявольский клинок, ощутив вибрацию, пробежавшую по его телу, когда меч запел, требуя крови.
      Фриц был безоружен.
      — Кажется, я в невыгодном положении, — сказал Фриц, оттягивая время. Взгляд его метался по сторонам, ища что-то, чем можно было бы воспользоваться для обороны. Тщетно.
      — Мне плевать, братец, — ответил Конрад, приближаясь, — и вообще не вижу причины, по которой твое положение взволновало бы меня.
      — Мы семья. — Фриц, широко улыбаясь, развел руки.
      Улыбка брата взбесила Конрада — он понял, на что рассчитывает Фриц. Граф, как мог, усмирял нарастающий гнев, но у него это плохо получалось.
      Желание дьявольского меча звенело в его порченой крови. Клинок требовал смерти, требовал пищи. Меч кормился жаром ярости вампира, поддерживая огонь злости, даже когда граф пытался контролировать себя.
      Медленно, демонстративно Конрад поднес темный клинок к губам, поцеловал его и принял боевую стойку.
      — Ну, быть по сему, братец мой. — Фриц дважды хлопнул в ладоши. Потайные двери покоев распахнулись, и в комнату ворвались женщины, на бегу падая на четвереньки и принимая облик волчиц. Они окружили Конрада, свирепо скаля белоснежные зубы. — Семь рассерженных женщин, Конрад, даже я считаю, что это слишком.
      — Ты просчитался, брат. Зачем мне убивать их, если достаточно убить только тебя? Они могут щелкать зубами и рычать сколько угодно. Это не важно. Все они связаны с тобой. Твоей смерти будет достаточно, чтобы положить конец любой угрозе с их стороны, пусть и жалкой, с их-то лоснящимися шкурами. Я думаю, мечи подошли бы тебе больше. Как-никак, они наводят на такие ужасно… непристойные мысли.
      А теперь я возьму то, что принадлежит мне по неотъемлемому праву. Попрощайся со своими девками, уверен, эти сучки будут скучать по тебе.
      Пинком отогнав самку, Конрад провел блестящую атаку, одной лишь яростью оттеснив Фрица к окну. Он не обращал внимания на завывающих волчиц. Они были для него насекомыми, назойливыми, но безвредными. Он смотрел только на Фрица. Предатель заплатит за все.
      Сделав выпад, граф всадил костяной клинок глубоко в живот Фрица. Инерция удара бросила противников на гигантское оконное стекло. Посыпались осколки, и мгновение оба вампира падали, скованные демоническим мечом. Черные плащи обвили борющихся и дико захлопали на ревущем ветру. Секунду они казались распростертыми черными крыльями, а потом Конрад разжал пальцы, и Фриц с мечом в брюхе полетел вниз.
      Он падал беззвучно, раскинув руки, — и вдруг взмыл вверх. Тело стремительно и чудовищно преображалось, плащ прирастал к рукам кожистыми крыльями, кости трещали и смещались, создавая новую форму — форму огромной летучей мыши.
      Меч выпал из сомкнувшейся плоти и закувыркался дальше, преследуемый тенью сброшенной одежды Фрица.
      Конрад тоже раскинул руки, сосредоточившись на очертаниях летучей мыши. Он отдался воображению и ощутил ответ тела. Свободное падение прекратилось, и он полетел.
      Как летучая мышь, он был слеп.
      Оставшиеся чувства потянулись в стороны, нащупывая возмущения воздуха, созданные паническим хлопаньем крыльев брата, и граф в обступившем его мраке погнался за Фрицем.
      Они взвились вверх, к Башне Конрада — во времена Влада ее называли Вороньей, — и, скользнув вдоль зубчатой стены, распугали птиц. Фриц затерялся в черном метущемся хаосе.
      Конрад обшаривал небо четверть часа, но казалось, что на крыло поднялись тысячи воронов, оглушая вампира шелестом перьев и карканьем.
      Проклиная себя за глупость, он спустился на землю, оделся и подобрал меч. Голод оружия пока не удовлетворен, но клинок непременно насытится еще до исхода ночи!
      Наконец-то можно поспать. Сегодня нападений уже не будет. Фриц повергнут, а Эммануэль не позволит Питеру совершить опрометчивого поступка.
      Но сперва — одно дело.
      Он снова поднялся в покои Фрица и, наслаждаясь воплями, изрубил гарем братца под бесстрастными взорами Йерека и Онурсала. Его не заботило, что истинные смерти «волчиц» ослабят вампиров в целом. Потеря семерых отпрысков разом, образно говоря, искалечит Фрица — и лишь это имеет значение.
      Он оставил трупы валяться на полу, чтобы Фриц нашел их, если у него хватит дурости вернуться.
      Впрочем, у него на это немного времени. Связь между родителем и его отпрысками сильна, поэтому Фриц лежит сейчас где-нибудь в канаве, воняя страхом и, конечно, ни капли не сомневаясь в том, что подыхает.
      — Он больше не встанет мне поперек пути, — сказал Конрад гамайя, когда они вернулись в башню.
      — Это было бы неумно с его стороны, — хмыкнул Онурсал, открывая тяжелую деревянную створку.
      — Мы все-таки посторожим сегодня ночью у твоих дверей, — решил Йерек, когда Конрад вошел в комнату. Покои выглядели так, словно тут пронесся торнадо. Йерек нагнулся и перевернул опрокинутый гроб. Боковина ящика, та, по которой стукнул Конрад, раскололась, но на пару часов ложе сгодится. — Спокойной ночи, мой господин.
      И граф уснул сном проклятых.
      Ему снилось, что он гуляет по улицам города внизу, бродит по трущобам Дракенхофа. На углу маячила женская фигура, размытая, смутная, как часто бывает в снах.
      Она пряталась в густых тенях аллеи, облаченная в изысканное платье из струящихся шелков и вуаль, скрывающую нижнюю половину лица. Но он все равно знал, что она прекрасна.
      — Я красива? — спросила она, когда он подошел.
      Он чувствовал только, что должен овладеть ею. Вблизи она казалась еще привлекательнее. Почти во всем женщина походила на невесту его повелителя, Изабеллу.
      — Конечно, — ответил он.
      — Лжец! — воскликнула она, отбрасывая вуаль, прикрывавшую уродство. Вместо рта зияла рваная дыра, неестественная улыбка расплылась от уха до уха, в провале, внушая ужас, покачивался язык. — Ну, скажи сейчас, когда видишь меня, я красива?
      Конрад вгляделся в останки невесты Влада фон Карштайна, закричал и бросился бежать, но женщина опередила его. Она вцепилась в графа когтями, поймав в ловушку, из которой не спастись, и притянула ближе, шепча в ухо:
      — Я хочу сделать с тобой то же, что сделали со мной.