За ним пришли.
      Они казались порождениями кошмара — огромные неуклюжие существа, возможно бывшие когда-то людьми. Великаны подхватили его под руки и поволокли за собой. Полутьма не успокаивала. Он видел мелькающие в подземелье предметы, тени, фигуры, но лишь благодаря мерцанию факелов. Несмотря на то, что большую часть своей жизни он провел под землей, дварф не мог похвастаться каким-то необыкновенным зрением — а здешнее предательское освещение вполне могло сыграть с ним злую шутку.
      Мертвый правитель Дракенхофа растянул свое королевство далеко вниз и за пределы фундамента замка. Рабы тащили барахтающегося Каллада по обширному лабиринту высеченных прямо в скале туннелей. В глубоких трещинах тут росли мхи и лишайники, а местами по камням тонкими струйками сочилась вода.
      В спертом воздухе висел знакомый запах. Дварф не сразу сообразил, какой именно, а когда понял, в душе его забрезжил огонек надежды: рабы графа-вампира довели подземные шахты аж до глубоких галерей, разбегающихся от твердынь, расположенных под горами Края Мира, — Карак Варна, Жуфбара, Карак Кадрина. Каллад вдохнул всей грудью — острый аромат бодрил его.
      Но вместе с бодростью на дварфа навалилась тоска по тому, что он утратил. Боль резанула по сердцу. Он протянул руку, прикоснулся к грубо обработанному камню и пообещал себе: это будет расплатой за его народ. Справедливым возмездием.
      Он понятия не имел, куда его тащат, пока верзилы не втолкнули его в какую-то дверь и не заперли ее за влетевшим в нечто вроде загона для скота дварфом.
      — Добро пожаловать в клети душ, — поприветствовал гостя морщинистый старик голосом столь же хрупким, как его кости.
      Каллад услышал разговоры, смешки, шарканье ног. У дальней стены загона виднелись узкая дверь и лавка, на которой сидел старик. Стенами служили решетки. Каллад прижал лицо к прутьям, пытаясь разглядеть, что там за ними.
      — Тут у нас Долгий Путь, а дальше — бойцовские ямы, — объяснил старик. — Граф любит представления погрубей да покровавей.
      Каллад прислушался. Определить размер толпы он не смог, но ее кровожадность была более чем очевидна.
      Опять зазвенела сталь, а потом наступила тишина.
      И вдруг восторженно взревели зрители, заглушив вопли умирающего.
      Каллад прекрасно представлял, что там происходит: сталкиваются мечи, градом сыплются дикие удары, то парируемые сильной рукой в стремлении оттянуть смерть, то принимаемые как неизбежное.
      Под землей царила атмосфера смерти. Люди, секунды назад гордо выходившие на завоевание мира, возвращались на носилках, мертвые или умирающие. В этих боях не было славы. Тут господствовала ложь, возможно, величайшая ложь на свете.
      Дверца к ямам распахнулась, и трое жутких созданий втащили тело в загон.
      — Лучше выходи, дварф, Граф не любит долго ждать.
      Он слышал, как все зовут его, хоть и не знают его имени. Эхо клича «Кро-ви, кро-ви, кро-ви!» долетало до пленника.
      «Пусть подождут», — подумал Каллад с горечью и, хрипло рассмеявшись, медленно двинулся к выходу.
      Путь действительно оказался долог, а навязчивый шорох шагов и приглушенные голоса мертвецов, навсегда оставшиеся в памяти известняковых туннелей, делали дорогу еще длиннее.
      Сколько людей прошло по этим коридорам к своей гибели? Слишком много. На стенах красовались изображения Морра, Владыки Мертвых, а мозаики на полу пестрели безымянными лицами.
      «Долгий Путь», — сказал старик. Теперь Каллад хорошо понимал двойственность такого названия.
      Темнокожие рабы с безжизненными глазами охраняли выход к ямам.
      Каллад шагнул на «арену» под неистовый рев вампиров. Огромная яма была высечена прямо в голой скале. Над ней нависали серые сталактиты. Бежать некуда. Ряды для зрителей уходили под своды пещеры, и с корявых наростов на головы сидящих порой капала вода. «Зал» был полон. Тысячи голодных глаз следили за идущим к центру ямы дварфом.
      Он остановился и повернулся, озирая толпу в поисках знакомых лиц. Каллад обнаружил Скеллана, а рядом с ним чудовище с более темной кожей и завораживающими чертами лица, совсем как у твари, убившей короля Келлуса. На песке под ногами темнели пятна крови предшественников дварфа. Граф-вампир, Конрад фон Карштайн, сидел высоко, большинство мест вокруг него пустовало. Граф, кажется, не желал, чтобы всякие лизоблюды слишком приближались к нему.
      Каллад ждал, что Кровавый Граф ответит на его взгляд, но этого не произошло.
      Когда фон Карштайн поднялся, кто-то закричал:
      — Смерть идет!
      И толпа подхватила:
      — Граф! Граф! Граф!
      Звук омывал Каллада, не задевая его. Это всего лишь шум, способный внушить страх. Он не поддастся.
      В городе он слышал, что Конрад ведет свой род от Вашанеша, первого великого вампира, и гордится многовековой скверной, текущей в его венах.
      Каллад знал, что это ложь. Аристократическая династия или тридцать поколений головорезов, шлюх, убийц и пиратов? Нет, это наверняка подхалимы, обступившие Конрада, подливают пламя в огонь его безумного заблуждения, восхваляя своими змеиными языками его род.
      Дварф пожал плечами. Это его не касается. Слава богам, он избавлен от вампирского тщеславия.
      Болезненно-возбужденный взгляд фон Карштайна не отрывался от затененного входа в яму. Каллад же не желал видеть своего противника. Он либо выживет, либо погибнет, и оглянется он или нет, — это ничего не изменит.
      — Молишь ли ты о сохранении своей жизни, дварф? — громогласно спросил Конрад, и эхо заметалось меж каменных стен ямы.
      Каллад сплюнул на песок.
      — Где мой топор, трус? Боишься, что я прикончу твоих шавок?
      Один из слуг графа-вампира шагнул на арену. В руках он держал Разящий Шип.
      Раб медленно подошел к Калладу и протянул ему топор.
      Каллад принял оружие, ощутил в руках его знакомую успокаивающую тяжесть и приготовился драться за свою жизнь.
      Он впихнет в них столько падали, сколько они сумеют вместить. Древняя дварфская пословица гласит: «Бывает, все боги умирают», и, когда дверцы в львиный загон распахнулись, Каллад впервые за долгие годы усомнился в себе. Странное чувство зашевелилось в его груди: осознание того, что его плоть, его тело не принадлежит ему, что оно лишь дар Творца. Разумом он понимал, что боится. Не это ли чувствуют другие, когда видят Разящий Шип? Прилив жалости к тем, кто пал от его топора, затопил дварфа. Где-то они сейчас — может, в Залах Мертвых, жалеют его?
      Он посмотрел на улыбающегося Скеллана, посмотрел на Конрада, зачарованно взирающего на существо, появившееся из темноты: обнаженного вампира со звериной мордой.
      Тварь взревела и упала на четвереньки, изготовившись к прыжку. Спина врага изогнулась, тело вытянулось — и вот перед дварфом стоит злобный черный Волк.
      Самый большой Волк из всех, что ему доводилось видеть.
      «Что, Гримна, время пришло? — подумал Каллад. — Отсчет времени моей жизни пошел на мгновения? Да, так и будет, если ты раскиснешь, дурак! Сражайся за свою чертову жизнь!»
      Он вскинул Разящий Шип, поцеловал руну, выгравированную на лезвии, похожем на крылья бабочки. Мир сузился до топора и твари, которую нужно убить. Костяшки пальцев дварфа побелели, руки его тряслись.
      Скеллан придвинулся к графу-вампиру и шепнул что-то ему на ухо, но Каллада уже не интересовало, что именно.
      Конрад рассмеялся. Смех его, как и недавние слова, прокатился по подземной яме, уколов стоящего в центре площадки Каллада.
      Нет, он не умрет здесь. Он отомстит за свой народ. Он найдет Кантора и выдавит из него жизнь. Он уцелеет.
      Сборище вампиров не удовлетворится простым кровопролитием, твари пришли сюда полюбоваться на бойню.
      Волк осторожно кружил, оскалившись. Ноздри его трепетали от запаха крови. Он двигался медленно, с опаской, словно знал своего противника. Каллад же изучал чудовище, как изучал бы любого другого соперника, прикидывая его сильные и слабые стороны.
      На миг мир застыл — зверь припал к земле, черной дырой в вышине зиял хохочущий рот Конрада. Каллад оцепенел, не шевелясь, не дыша.
      Он давно уже перестал размышлять, на что это похоже — умереть. Волк устрашающе взвыл, но Каллад не сдвинулся с места.
      Волк продолжил ходить вокруг дварфа.
      А Каллад стоял и в упор наблюдал за тварью, не выказывая страха, несмотря на то, что внезапно стал ощущать каждый толчок крови в своих венах и осознал собственную смертность. У зверя есть слабые стороны. У всех они есть. Фокус в том, чтобы поверить в это, не поддаться рождающему сомнения, леденящему сердце ужасу.
      Волк кружил, загребая кривыми когтями влажный песок. Руки Каллада крепче стиснули рукоять топора.
      И Разящий Шип завертелся в умопомрачительной комбинации выпадов, но представление не произвело на зверя видимого впечатления, а лишь утомило дварфа. Волк продолжал без устали кружить, беззвучно ступая по песку.
      Смертельная тишина повисла над толпой.
      Каллад не сдавал своих позиций, он решил выждать, когда бессчетные круги вымотают Волка.
      Дварф шагнул вперед, перенеся вес на выставленную ногу, и сделал выпад, испытывая врага. Волк отмахнулся от стали, как от назойливой мухи, и все же сила толчка отдалась по всей руке Каллада, давая ему ясное представление о мощи противника.
      Затем Волк разъяренно взвыл и прыгнул. Когти полоснули по щеке Каллада, прежде чем дварф успел отшатнуться. Он почувствовал неестественное жжение, словно в плоть проникла грязь нежизни.
      Каллад сплюнул. Не обращая внимания на пылающий под кожей пожар, он бросился на Волка, и Разящий Шип вспорол толстую шкуру твари. Волк завизжал совсем по-человечески, и наружность его начала меняться. Толпа зверски взвыла.
      Каллад поднял взгляд на Конрада и Скеллана. Кровавый Граф свирепо улыбался. Каллад сплюнул на сырой песок еще один сгусток алой слюны.
      Раненый, застрявший посреди превращения волкочеловек стал еще страшнее. В глазах его метался отсвет человеческой хитрости. Каким-то образом он сохранил возможности обеих форм, что делало его вдвое опаснее.
      Волкочеловек ударил себя недовылепленными кулаками в грудь и прыгнул.
      Каллад бросился на пол, и когти твари рассекли воздух там, где секунду назад была его голова.
      Прежде чем дварф поднялся, вампир ринулся во вторую отчаянную атаку.
      Толпа ревела.
      Зверь взгромоздился на Каллада, мощные челюсти тисками сомкнулись на носу и щеке дварфа. Боль была немыслимой. Множество дырок обезобразило лицо Каллада. Он закричал, срывая голос, словно сражаясь со всепоглощающей чернотой, грозящей окутать его. По ноге потекла горячая струйка мочи. Не так ему хотелось умереть. Тут нет чести, нет уважения к смерти, так не расплатишься за Грюнберг, за Келлуса, за Сэмми, за дю Бека и остальных.
      Он должен им больше.
      Голова Каллада кружилась от слабости.
      Он видел радость в глазах чудовища, и дикое веселье зверя не исчезало до последней секунды, когда дварф вскинул Разящий Шип и обрушил его на хребет врага, разрубая шкуру, плоть, кости. В этот миг трепет узнавания пробежал между ними — убийцей и жертвой. Потом зверь рухнул замертво. Каллад оттолкнул труп и выполз из-под него.
      Ноги Каллада предательски подгибались.
      Он отыскал ублюдка, убившего его отца, встретился с ним взглядом и сказал, не дрогнув:
      — Теперь я приду за тобой.
      Конрад фон Карштайн выглядел недовольным, но Джона Скеллана победа Каллада явно развеселила.
      Волна головокружения накатила на дварфа. Он пошатнулся, но все же не упал.
      Каллад отвернулся от Кровавого Графа и побрел обратно к темницам душ.
      Рабы окружили его, как только он ступил в туннель. Они пытались вырвать из рук дварфа Разящий Шип. Каллад зарычал и обухом оглушил одного из вампирских прислужников; отлетевший раб треснулся башкой о бронзовый барельеф Морра и в судорогах сполз на пол; кроваво-красная «роза» расцветала у него на лбу. Каллад перешагнул через ноги упавшего.
      — Кто следующий? Не стоит бросаться всем скопом, все успеете. — Он дико ухмыльнулся и всадил безжалостный кулак в висок второго раба. Зря тот встал на его пути.
      Между дверями клетки и дварфом стояли еще трое громил.
      Каллад принял боевую стойку. Разящий Шип удобно лежал в руках.
      — Кто хочет умереть, парни, шаг вперед, остальные — прочь с дороги!
      Они не оставили ему выбора — ринулись в атаку все как один.
      Ближний бой в тесном коридоре — это, конечно, не предел мечтаний, но против невооруженных людей, не искушенных в такой игре…
      Рабы безоружны и неумелы — и потому обречены.
      Уже через полминуты Каллад перешагивал через их трупы.
      Старик взглянул на пнувшего дверь дварфа, улыбнулся и проговорил с несказанной теплотой в голосе:
      — Значит, ты вернулся, да? Спорю, «радости» графа конца не было.
      — Он выглядел не слишком счастливым, — кивнул Каллад.
      — А что с охраной?
      — Несчастный случай. Там так скользко. Эти тупицы попадали прямо на мой топор. В коридоре сейчас чертовски грязно.
      — Пришлют новых, — вздохнул старик.
      — Ну, будем надеяться, таких же неуклюжих. А теперь, не знаю как ты, а я уже готов выбираться отсюда. Ты со мной, человек?
      — Посмотри на меня, я — старик. Мне не пересечь клетку, если по пути я не присяду минут на двадцать перевести дыхание.
      — Тогда я понесу тебя на спине, приятель. Я тебя не брошу. — В нем, конечно, говорила вина, вина выжившего, словно, помогая этому несчастному, он отдавал дань другим, которых не сумел спасти.
      Старик оторвался от скамьи.
      — Себастьян, — представился он, протянув худую руку.
      Каллад встряхнул ее.
      — Каллад.
      На Долгом Пути загремели шаги. Дварф захлопнул дверь и подпер ее только что освобожденной Себастьяном лавкой.
      — Идем, Себастьян, не будем злоупотреблять здешним «гостеприимством».
      Коридор разделился на три прохода поуже с рядами все тех же решетчатых дверей.
      — Темницы душ, — сказал старик. — Думал, ты один здесь, а? Таких, как ты, тут еще пятьдесят или шестьдесят бойцов, и они должны драться за свою жизнь на потеху Кровавому Графу.
      Каллад молча и уверенно шагнул к первой двери, толкнул щеколду и распахнул створку.
      — Поднимайтесь! — крикнул он в темноту. — Мы идем домой.
      Он двинулся к следующей клетке, и к следующей, и к следующей, обращаясь с теми же словами к каждому пленнику фон Карштайна:
      — Мы идем домой.
 
      Но между дварфом и свободой встал Скеллан.
      Каллад собрал маленькое войско изможденных узников. Отчаяние могло бы сделать их опасными, но истощение, дурное обращение и постоянно висящая над узниками угроза нежизни лишили их не только сил, но и мужества. Они натыкались друг на друга, натыкались и падали, и даже не могли самостоятельно подняться — об упавшего тут же спотыкался следующий.
      — Куда-то собрались? — осведомился Скеллан.
      Он был не один. Последние четверо верных гамайя Конрада, включая Онурсала, сопровождали вампира. Он вскинул руку, и тут же утробно зарычали освобождаемые по сигналу вожака звери.
      Как просто. Теперь, когда время пришло, Скеллан намеревался по полной насладиться убийствами. Кости брошены, игра вступила в завершающую фазу, и проиграть он не может. Все планы сливаются в одно прекрасное целое. А в том, что Конрад потребовал, чтобы Онурсал отправился с ним прикончить дварфа, скрывается тонкая ирония. Небывалая удача, и какая экономия времени!
      — Прочь с дороги, вампир! — гаркнул дварф.
      Скеллан хмыкнул:
      — С учетом обстоятельств, не уверен, что в твоем положении пристало отдавать приказы, коротышка.
      — Я убил твоего приятеля и, полагаю, если придется, сумею справиться и с тобой. А теперь пошевеливайся, Разящий Шип проголодался.
      — Ты становишься утомителен, дварф. — Скеллан повернулся к Онурсалу: — Убей его.
      И шагнул в сторону, освобождая дорогу гамайя.
      Темнокожий зверь бросился на Каллада и отшвырнул его в толпу жалких человекоподобных существ, спасать которых уже не было смысла. Они, кто как мог, кинулись врассыпную, а дварф отступал под яростным напором гамайя.
      Скеллан с усмешкой наблюдал, как коротышка бешено отражает удары зверя. Казалось, дварф действительно способен расправиться с гамайя — схватка шла на равных. Скеллан удержал оставшихся бойцов.
      — Этот бой его. Если он не в силах убить дварфа, ему не место среди нас.
      Это не было правдой, по крайней мере, не всей правдой. За исключением Скеллана, Онурсал был сильнейшим среди гамайя и охранял Конрада с пламенной преданностью, которая позволила ему не колебаться даже перед безумием Кровавого Графа. Его смерть станет для Конрада жестоким ударом.
      — Никогда не пробовал дварфской крови, — раздраженно буркнул один из гамайя.
      Скеллан покачал головой:
      — Кровь как кровь. Льется в глотку точно так же.
      — Это ты так говоришь.
      Скеллан следил за боем, и лицо его расплывалось, уступая место выбирающемуся на поверхность демону. Холодный черный гнев распирал вампира, но он обуздывал себя.
      Довольный тем, что дварф не подвел его, Скеллан повернулся к троице.
      — Что, крови невтерпеж? Вот. — Он стремительно и жестоко разорвал горло ближайшего к нему бойца. — Хлебайте.
      Вампир отпихнул труп к разинувшему рот телохранителю и резко ударил. Острые когти Скеллана выпотрошили второго гамайя прежде, чем тот хотя бы заметил опасность.
      Третьего, Массика, убить оказалось труднее. Вампир попятился и кинулся бежать. Скеллан ринулся следом, изогнул тело так, что оно ударилось о боковую стену, по инерции взмыл в воздух и обрушился на спину улепетывающего гамайя.
      Рванув бойца за волосы, Скеллан развернул его лицом к себе и, впившись когтями в глаза вампира, распорол ему лицо до самой шеи. Вой существа даже внушал жалость. Скеллан рванул снова, отдирая голову от позвоночника, и снова, пока кожа не лопнула и голова не осталась у него в руках.
      Встав, Скеллан увидел ошеломленно глядящего на него Каллада Стража Бури, пораженного внезапным поворотом событий. Онурсал лежал мертвым у ног дварфа, топор еще глубоко сидел в спине гамайя. Одно из лезвий буквально вскрыло грудную клетку вампира — черное сердце и гнилые внутренности валялись на полу туннеля.
      Дварф уперся ногой в труп врага и выдернул свое оружие.
      Он двинулся к Скеллану, готовый убивать снова. Жутковатое глухое эхо вторило шагам дварфа.
      — Не заблуждайся, полагая, что знаешь все, дварф, — сказал Скеллан, все еще держа в правой руке голову гамайя. — Я только что спас тебе жизнь, помни об этом. Дерись ты в ямах, не протянул бы и до завтра. Ты не глуп. Ты способен догадаться, отчего я помог тебе. Я желаю смерти монстра не меньше, чем ты, но дело не только в этом — не только в нем. Ты должен понять, дварф. Судьбы расы живых и расы мертвых в твоих руках.
      — Ты не владеешь ничем, тем более — моей жизнью. Единственное, что меня интересует, — это прикончить твоего проклятого графа и подарить призракам моего народа последний покой, а остальное — проблема кого-нибудь другого, ибо она определенно не моя.
      — Глупо, дварф. Думаешь, смерть одного вампира что-нибудь даст? Одного кровавого вампира? Думаешь, его гибель спасет сотни деревень? Тысячи девушек? Я не считал тебя дураком, но ты дурак. Заруби одного — возвысится другой. Ты отомстишь за нескольких мертвецов, но обречешь уйму живых. Такую цену ты хочешь заплатить, дварф? Сможешь ли ты жить, если на твоей совести будут сотни, тысячи жертв, душ, загубленных только ради искупления нанесенных тебе обид? Сейчас ты должен жить. Вот почему я подставил свою глотку под чужие клыки.
      Тебе нужно выбраться отсюда и убедить Императора Лутвига, Оттилию и любого, кто согласится слушать, что Конрад фон Карштайн и его некроманты — страшная угроза. Ты видел лишь малую часть. Ты представляешь, на что он способен, но это только начало. Проклятые, маршировавшие вслед за Владом, ничто по сравнению с кошмаром, который влечет за собой этот безумец. Он намерен превратить Старый Свет в одно огромное Королевство Мертвых и не успокоится, пока все живущие сейчас не сгниют и не воскреснут в его новом мире.
      Скеллан не шевелился. Он не имел права на ошибку.
      Надо найти способ сломить упрямство дварфа и убедить его в том, что ему гораздо выгоднее толкнуть валун и вызвать лавину, которая погребет Конрада фон Карштайна, чем просто прикончить графа. Немного терпения — и вместо одного он повергнет всю проклятую династию.
      Дварф мотнул головой:
      — Нет, я не куплюсь. Нечего мне втирать. Ты хладнокровный убийца, как и твой хозяин. У тебя не было причин помогать мне — разве что ты поступил так ради спасения собственной шкуры. И давай уж начистоту — от тебя мертвого мне пользы больше, чем от живого. Думаю, надо покончить с этим. Здесь и сейчас.
      — А от тебя мертвого не будет пользы ни одному из нас, дварф. Иди, принеси весть людям. Предупреди Империю. Расскажи им, что видел. Ошеломи их правдой. Они должны быть готовы, когда Кровавый Граф выступит.
      Дварф вскинул топор на плечо, и Скеллан понял, что, несмотря ни на что, его слова попали в цель.
      Дварф не просто понесет послание, он обеспечит подготовку живых.
      Скеллан развернулся и пошел прочь, зная, что удара в спину не последует.
      Дварф был одним из тех, кто рождается так редко: он был героем.
      Скеллан нюхом чуял его кровоточащее сердце.

Глава 21
Из гор безумия