Только теперь Рогов заметил, что он почти неотрывно вцепился взглядом в нетронутый пирожок на тарелке:
      - Бери. - Не дожидаясь, пока старик вцепится в пищу, Виктор подхватил сумку и направился к выходу из вокзального буфета.
      В зале ожидания нашлось несколько свободных мест.
      Рогов втиснулся на одно из них, между пухлыми сумками и чемоданами какого-то утомленного дорогой дядечки. Порылся, достал добытый в чужом почтовом ящике журнал:
      КУРСИВ: "...Бразильские алмазы дешевле золота. А золото в Перу ценится дешевле серебра. В Чили медь дешевле олова, но в Боливии олово дешевле бананов. Зато в Эквадоре связка бананов дешевле стакана холодной воды..." КОНЕЦ КУРСИВА
      - Бред какой-то, - пожал плечами Виктор. Но делать было все равно нечего, и он продолжил чтение:
      КУРСИВ "В джунглях у реки Ориноко до сих пор живут племена, любимым занятием которых является поедание дипломатов и журналистов. Часы и кольца при этом они родным и близким не возвращают...
      ... В Мексике мужчины носят сомбреро с широкими полями - для того, чтобы во время тропического ливня под ними могла укрыться вся семья. Разумеется, в Панаме все носят панамы.
      При том, что в Уругвае и Коста-Рике нет негров, и смотреть на них ходят в цирк за огромные деньги, в одной Бразилии негров больше, чем во всей Африке..." КОНЕЦ КУРСИВА
      Пролистнув ещё страницу, Рогов с облегчением понял, что пока ещё пребывает в здравом уме. Просто, автор очерка о путешествиях описывал распространенные в свое время географические стереотипы.
      Виктору очень понравились рассуждения насчет экватора. Дескать, принято считать, что он разделяет земной шар пополам... Но так ли это? Люди вообще все любят делить пополам, в том числе и собственную судьбу: вот, мол, и первая половина жизни прошла. А сами понятия не имеют, откуда следует начинать отсчет, и где именно поставить точку. Легко разделить пополам деньги, сложнее - яблоко. Но можно ли поделить любовь, страдания, больную совесть или утраченную веру?
      Рогов посмотрел на часы и стал читать дальше:
      КУРСИВ: "... Не бывает одинаковых слез: есть слезы боли и смеха, горя и радости, слезы мужчины и слезы женщины, слезы ребенка. Горькие, соленые, сладкие, совсем безвкусные... Когда человек плачет, он очищается, обретает себя нового. Но за это обновление он плачет солью, вот почему слезы на первый взгляд кажутся одинаковыми.
      Случается плачет не только невинный ребенок или проигравший сражение воин. Плачут пойманные за руку обманщики, воры, убийцы, трусы и предатели тоже заливаются слезами. Помните, сладкие слезы фальшивого человека - это опасный яд!
      А раскаяние приходит только со страхом. нет его - нет и раскаяния..." КОНЕЦ КУРСИВА
      Виктор поморщился и неожиданно для самого себя потерял интерес к чтению. Закрыл журнал, сунул его обратно в сумку и повернулся к высокому, в половину стены, окну.
      Вечерело.
      Скупое, односложное предложение. Вечерело - и все тут! Не за что зацепиться, некуда пойти, некому жаловаться... Рогов почувствовал себя маленьким, беззащитным и одиноким настолько, что ему захотелось тут же исчезнуть из этого города, этого мира, из этой жизни.
      Взлететь - и растаять навечно в густеющих сумерках.
      - Все заодно...
      - Что? - Встрепенулся дремлющий рядом дядечка.
      - Нет, ничего. Извините.
      Неприятным женским голосом ожила трансляция:
      - Гражданин Циркачев! Вас ожидают у кассы номер три. Гражданин Циркачев...
      Обьявление прозвучало для него - значит, Курьев уже на месте. Поднявшись, Виктор поправил ремень и плечом ощутил приятную тяжесть сумки: помимо документов, белья и некоторых необходимых на железной дороге мелочей, в ней покоился обернутый полотенцем обломок сабли.
      - Привет, - у кассы, в конце короткой очереди, стоял знакомый уже человек со шрамом.
      - Привет, - Рогов ответил на рукопожатие и пристроился сзади.
      Курьев обернулся, и недавние враги схлестнулись взглядами. Недавние? Враги? Пожалуй... Но теперь между ними не могло быть ничего личного, только дело и общая цель впереди.
      "Пусть пока так," - прищурился Куря.
      "Пусть пока так," - стиснул зубы Виктор.
      Потом изобразил улыбку:
      - Чего припозднился-то?
      - Билеты брал в Центральной. Вот: двадцать второй вагон, места пять и семь, оба нижние.
      - Когда отправляемся?
      - Через час.
      - Это хорошо... - Рогов шагнул к освободившемуся окошечку:
      - Девушка, будьте любезны на Минск, два билета в купе.
      - Минский через двадцать минут отходит, - пояснила кассирша.
      - Ничего, мы успеваем, - заверил её Виктор. Потом обернулся к спутнику:
      - Паспорт давай!
      - Зачем это? Ты чего чудишь? - Сдвинул брови Курьев, однако спорить не стал.
      - Обьясню... - Рогов сунул в окошко деньги и документы. Получив билеты, он вместе с Курей отошел от кассы:
      - Понимаешь, береженого Бог бережет. А небереженого - конвой стережет! Менты не идиоты, но и мы тоже умные. Поедем в Минск, оттуда в Чернигов. А уже из Чернигова автобусом медугородным прямо до Светловодска.
      Виктор подхватил сумку и не дожидаясь ответа пошел к выходу на перрон:
      - Покатаемся заодно. Мир поглядим...
      - Чудишь, Циркач... Погоди-ка, я Болотову позвоню!
      - Некогда, - обернулся Рогов. - Поезд уйдет. Поехали!
      - Дай я хоть билеты свои сдам!
      - Плевать. Оставь себе, не жадничай. - И не давая Куре отстать ни на шаг пояснил:
      - Если на вокзал ориентировка пришла, то прежде всего менты куда кинутся? В компьютер, билеты проданные проверять! Ты билеты на чьи фамилии брал?
      - На наши, - пожал плечами Куря. - Как велели...
      - То-то! Ты билетик заранее купил, я - только что. Если и будут нас менты ждать, то на твоем Днепропетровском поезде. И пускай! Мы-то уже уедем.
      - Толково, - усмехнулся Курьев.
      ... Вагоны Минского поезда отличались от "Красной Стрелы" - и вовсе не в лучшую сторону. Были они какими-то зеленовато-серыми и пыльными, с потрескавшимися кое-где стеклами и застарелым перекосом оконных рам.
      Впрочем, внутри было относительно чисто и уютно. Занавесочки, коврики, теплый титан и даже пустая баночка для окурков.
      Проводником у Рогова и Курьева оказался мужчина средних лет в заломленной на затылок фуражке и синем кителе. Мельком взглянув на билеты, он молча кивнул и вздохнул о чем-то своем.
      До отправления оставались считанные минуты. Новых пассажиров на опустевшем перроне видно не было, поэтому проводник зашел в служебное купе.
      - Простите, - обратился к нему Виктор.
      - Я вас внимательно?
      - Можно нам с приятелем сразу, прямо сейчас выдать белье? Очень хочется спать, день был сумасшедший.
      - Нет проблем.
      Рогов расплатился рублями - белорусских "зайчиков" у него, разумеется, не было. Затем порылся в кармане, вытащил сто долларов и сунул купюру проводнику:
      - Пожалуйста... Если можно... Народу, вроде, немного, так что вы не подсаживайте к нам никого, ладно? Придумайте что-нибудь, если претенденты появятся.
      - Нет проблем! - Значительно живее, чем в первый раз отреагировал мужчина.
      - И постарайтесь нас до утра не будить.
      - Спите спокойно. Вагон - могила! Не беспокойтесь, шуметь никому не позволим.
      Виктор уже стоял в коридоре. когда проводник проявил инициативу:
      - Может, чайку? Или ещё чего... для лучшего сна?
      - Нет, спасибо, - начал было Рогов, но тут же передумал. - Послушайте, а водка есть?
      - "Столичная", - кивнул собеседник. - Высший сорт!
      - Давай бутылку.
      Когда Виктор наконец вошел в купе, Курьев уже раскатывал матрас:
      - Решил не скучать по дороге? - Поинтересовался он, указывая на принесенную спутником водку.
      - Думаю, надо бы вспрыснуть, - кивнул Рогов. - С градусом в башке жить веселее!
      - Ох, Циркач, - покачал головой Куря. - Мутный ты какой-то. Строишь из себя фраера, а на деле...
      - Ладно, - огрызнулся Виктор. - Обломись, оценщик! Сам-то?
      - Чего это? - Нехорошо прищурился спутник.
      - И нашим стелишь, и вашим...
      - Ты чего гонишь, Циркач? Каким ещё вашим?
      Теперь мужчины стояли лицом к лицу.
      - Спиригайло, например, Семен Игнатьевич... Скажешь, незнаком?
      Куря с облегчением усмехнулся и присел на край полки:
      - Дурак... Спиригайло - мелкая сошка!
      Потом с мстительным удовлетворением добавил:
      - Но насрал он тебе, конечно, капитально.
      "Вот те на! - Мысленно констатировал Рогов. - Связи со Спиригайло ты не боишься, значит Болотов с Булыжником были в курсе... А чего же тогда вскинулся так? На какого же дядю ты ещё пашешь?"
      - Слушай, давай не будем! Дорога дальняя, успеем ещё погрызться. Выпьешь для кампании?
      - Не буду, - сухо ответил Куря.
      - Ну и как хочешь! - Обиженно махнул рукой Виктор. - А я, пожалуй, приму стопочку. Подай мне... Вон там, в сумке, внизу, закуска.
      - Где еще?
      - Да вон, у тебя под ногами.
      - Где? - Возмутился Курьев и пробубнил, наклоняясь:
      - Вообще оборзел...
      Больше он ничего не успел сказать. Резко, почти без замаха Рогов ударил его бутылкой по темени.
      - Вот так, земеля!
      Тело Кури сползло под стол. Виктор пощупал пульс:
      - Живой. Это хорошо... Поедешь ты теперь в Минск...
      Приговаривая, Рогов закинул на матрас бездыханное тело:
      - Покатайся немного, с тебя не убудет... А мне соглядатаи не нужны, я в другую сторону должен ехать.
      Удивительно - бутылка осталась цела, лишь крутился в ней поднятый со дна сотрясением мутноватый, белесый осадок.
      - Дрянь водка, - обиделся на проводника Виктор. - Самопал!
      Он туго стянул спутника по рукам и ногам простынями, привязал его к полке и забил в рот импровизированный кляп:
      - Спи спокойно, постарайся не храпеть... - Оставшегося времени едва хватило на то, чтобы прошариться по карманам Курьева, забрать "маляву", деньги и билеты.
      Поезд уже клацнул суставами и плавно тронулся. Высунувшись из купе, Виктор убедился в отсутствии проводника, запер дверь трехгранным ключем-"специалкой" и стремглав побежал по коридору в дальний, нерабочий тамбур. Проскочив площадку, он отпихнул замершую с флажком проводницу соседнего вагона и выскочил наружу.
      Скорость уже была приличная, и на ногах Рогов не удержался.
      - Эй ты чего? - Скорее с удивлением, чем злобно высунулась из дверного проема чья-то физиономия. - Совсем, что ли?
      - Все в порядке, - Ответил Виктор, поднимаясь с заплеванного асфальта. - Я просто не на тот поезд сел...
      ЭПИЛОГ
      Ноздри Виктора вдыхали тяжелый, полузабытый запах лагерной котельной. Он поневоле щурился от гудящего пламени в топке, с трудом привыкая опять к завывающим трубам и угрожающему гудению паровых котлов.
      Старик отошел от испорченного манометра:
      - Если сомневаешься - убей.
      Рогов кивнул. Он понимал, о чем идет речь: если сомневаешься в мысли убей саму мысль, если сомневаешься в желании - убей желание! В общем, если не уверен, что лед достаточно крепок, даже не пытайся перейти реку.
      Старик был сухонький, невысокого росточка, в просаленной телогрейке. Лицо его казалось состоящим из тысяч и тысяч морщин, но глаза смотрели по-юношески открыто и живо. Вот только руки еще, узловатые, с потрескавшимися от труда и времени черными ногтями, выдают возраст...
      - Пойдем!
      Виктор вслед за хозяином прошел в закуток, где с трудом помещались продавленная кушетка и стол:
      - Садись. Сейчас чифирнем...
      На гвозде висела пахнущая неистребимой сыростью рванина.
      - За что ты сидишь, дед?
      - За то, что не убил.
      Рогов пожал плечами:
      - Не хочешь, не рассказывай.
      Старик снял телогрейку и уселся на край стола:
      - Я раньше жил в Советском. Есть такой поселок в Хабаровском крае, на берегу Маймакана. Глухомань, если судить по-вашему. Десяток домиков, контора леспромзага, а вокруг - тайга и болота. Вот, при конторе-то я и числился: смолу собирал, на охоту ходил... Километров за сто в сезон забирался, один. Траву сушил, ягоды, капканы ставил.
      - Охотился?
      - Да. Там зимовье было, добротное. Геологи ещё до войны из елей вековых срубили, в нем я и жил месяцами.
      Старик поднялся, прошел к топке и кинул в огнедышащее чрево несколько лопат угля:
      - Ты знаешь, почему медведь весной человеку опасен?
      - Нет, - честно признался Виктор, и голова его в нынешней, купейной реальности даже чуть качнулась по подушке.
      - Медведь ревет страшно, очнувшись от зимней спячки, потому что мучают его жестокие запоры. Ох, и маются бедолаги! Тужатся изо всех сил, рвут с корнями деревья, камни с обрыва швыряют... К тому же, весной в тайге голодно, растительность слабая, вот и выходит медведь на охоту - кровь ищет. Опасен в это время медведь для человека. Упаси Бог на пути ему попасться!
      - А если с ружьем?
      - Ни ружье, ни карабин... Заломает! Сидит в засаде тихо, не рыкнет, а выскочит - не убежишь.
      Старик отер полотенцем запаренную шею:
      - Я раз даже с рысью встречался, но та кошка - тварь хитрая, сама стороной обошла. А с волками зимой худо... Трутся поблизости, напасть не нападут, но напакостят. Собаки у меня тогда были две - Алдан и Ойра. Невесть что, помесь какая-то, но злые. А проку в них? От зимовья, конечно, волков отпугивали, не любит волк собачьего лая. Понимает, что хозяин близко. Но в тайге... Творили, что хотели! Даже капканы чистили.
      Старик порылся под ветошью и вынул откуда-то пачку чая:
      - Как-то примечаю - ушли волки, нет их. А чуть позже и собаки мои пропали. Поскулили, потерлись у порога - да сиганули в тайгу посреди белого дня: нос в одну сторону, сами в другую. Что за чертовщина? Потом выяснилось... Примерно через неделю вышел я с утра на лыжах. Да припозднился, решил путь сократить.
      Голос старика утих, но потом зазвучал с новой силой:
      - Там такое место есть, Тигровая падь называется. На картах не обозначено, однако таежники знают. А посредине - скала, Ерофеев Зуб.
      - Какая? - Удивился Рогов.
      - Ерофеев Зуб... Но не в этом дело. Я уже почти скалу обогнул, и вдруг смотрю - глазам не верю: он! Совсем рядом, руку протяни.
      - Кто - он?
      Старик молчал, замерев и словно не слыша.
      - Кто? - Переспросил осторожно Виктор.
      - Тигр.
      - Да ты что! Тигр?
      - Веришь, нет - я даже не испугался. Лишь стою вот так, и думаю: значит, это ты моих собачек сожрал... Гляжу на него, а он на меня. В упор, глаза в глаза! А они у него холодные, мудрые... царские глаза, понимаешь?
      - Ну, и что? - Заторопил Виктор. - Убил ты его?
      - Нет. Зачем? Да у меня и ружья в тот раз с собой не было... Одна палка еловая.
      Рогов хмыкнул:
      - И как же?
      - Никак, - покачал головой старик. - Не тронул меня тигр. Он вообще сделал вид, что меня не заметил! Отвернулся и замер, пока я не ушел подальше...
      Виктор принял из рук собеседника кружку с чифирем:
      - Значит, разошлись, как в море корабли?
      - Но не насовсем. Время от времени я чувствовал, что он рядом: следы видел, остатки добычи... Тигр никогда не убивал просто так! Он охотился, только когда был голоден. Охотился, чтобы выжить.
      - А ты, старик?
      - Не всегда. Но я старался... Вообще, однажды мне показалось, что этот зверь живет и думает так же, как я. Что мы с ним одной крови, братья по духу - понимаешь? Возвращаясь из редких отлучек в поселок, я знал, чувствовал - мой тигр не покинул меня, он здесь, ждет.
      Старый зэк прервался и в свою очередь сделал глоток:
      - На вторую зиму нашего знакомства я увидел, что зверь стоит у порога.
      - Ну, теперь-то ты с ружьем был?
      - Какая разница? Я впустил его в дом... Так и зажили - странно и нелепо существуя вместе.
      - Тигр с человеком? Вдвоем? - В общем-то, Рогов не верил ни единому слову старика.
      - Вместе, но в то же время врозь, каждый сам по себе, - продолжил рассказчик. - Я больше никогда не запирал дверь, а он приходил и уходил, когда вздумается. Как и я... А однажды стало ясно: не было его до меня, а меня до него! Но мы вдвоем были всегда, понимаешь?
      Виктор вздохнул и честно признался:
      - Нет. Не очень.
      - Значит, пока не время.
      - А когда?
      - Не знаю. Никто не знает...
      Старик продолжил:
      - Ко мне беда пришла внезапно - на берегах Маймакана обьявились корейцы. Ну, ты представляешь - из тех, которые раньше лес по контракту валили, а потом убежали в тайгу, чтобы на родину не возвращаться. Корейцы стали мыть золото.
      - Золото?
      - Сначала их нашел я. Потом мой зверь... Для тигра кореец, как и собака - самый лакомый кусочек.
      - Ну, ты скажешь! - Хохотнул Рогов.
      Однако, старик не шутил:
      - Правда. Корейцы едят собачатину, чтобы не было туберкулеза легких. Поэтому и воняют псиной... - глаза старика полыхнули отблесками холодного пламени. - Тигры от этого запаха с ума сходят, как мы от жареной с чесночком отбивной. Пусть хоть сто человек по тайге пройдет - зверь выберет и утащит именно корейца, как бы тот ни прятался.
      Виктор слушал рассказчика в полной уверенности, что тот несет какую-то чушь. Но все равно получалось очень интересно:
      - Ну? И что дальше?
      - Мой тигр нашел корейцев. Но они перехитрили тигра... Они убили его, а я убил их. Подстерег во время работы. Двоих на реке подстрелил, а третьего засыпал живьем в шурфе, выбранной породой.
      Чувствовалось, что старик подошел к главному:
      - Мне золото было не нужно. Оно стало моим, но я сомневался, раздумывал... Не стало тигра, и жизнь в тайге для меня потеряла смысл.
      Опять прозвучало:
      - Я сомневался... и не убил. Но все же взял часть золотого песка немного, унций десять. И пошел к людям, в проклятый городской муравейник.
      Старик отвлекся:
      - Знаешь, а ведь золотой песок совсем не блестит.
      Он немного помолчал и махнул рукой:
      - Короче, в Благовещенске меня сдал ментам один дантист-"чернушник".
      - Туго пришлось? - Понимающе кивнул Рогов.
      - Досталось... Менты все хотели дознаться, где остальное золото.
      - Не сказал?
      - Нет. Чего уж они только не перепробовали! До сих пор не успокоились, и здесь постоянно своих людей подсылают. Все ждут, что проговорюсь...
      Старик поставил опустевшую кружку на стол:
      - Нет, я знаю - мне отсюда живым не выйти, на зоне и помру. Но это вовсе не страшно, Виктор. Потому что там...
      Он махнул рукой куда-то на восток:
      - Там у меня есть мое золото, а тут... - рассказчик торжествующе постучал себя пальцем в лоб, - тут мой тигр! Он ночь за ночью приходит ко мне. Ждет.
      - Надо же, - поднял глаза Рогов. - А мне все время лис является! Огненный такой...
      - И пламенем дышит? Словно топка котла?
      - Да. - Виктору стало не по себе, будто вывернули наизнанку, выставили напоказ душу.
      И чтобы отогнать это ощущение он фыркнул зло:
      - А ты не боишься, старик?
      - Чего мне бояться?
      - Не боишься, что донесу? Может, я тоже... из этих? Много, много интересного ты сегодня мне здесь нажурчал.
      - Нет. Не боюсь.
      - Почему?
      - Незачем тебе. - Старик поднялся и будто враз утратил интерес к собеседнику:
      - У тебя свое золото есть.
      ... Рогов очнулся, закашлявшись тяжело и надрывно. Поправил сползшее на пол застиранное одеяло, и чтобы прогнать ночной кошмар выглянул в окно вагона.
      Назад, вдаль убегали искрящиеся ранней росой равнины, и за рощей у горизонта рождался первый солнечный луч.
      А Виктор долго ещё не мог сообразить спросоня, возвращается ли он домой из далекого, тяжкого заключения - или поезд стремительно уносит его на юг, к могилам предков и новым смертельным опасностям...
      КНИГА ВТОРАЯ
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      Глава 1.
      Далеко не ранним июньским утром, в Санкт-Петербурге, на канале Грибоедова, возле сверкающего зеркалами парадного входа в ресторан "Ройял" сидел замызганный, изъеденный язвами нищий и промышлял подаянием.
      На груди у него висела табличка. Кривые, нанесенные толстым фломастером строки на ней взывали к милосердию, молили прохожих не забывать о душе и о принципах гуманизма - а в конце можно было прочитать вполне конкретное указание о том, как именно это следует сделать: "Подайте рабу Божьему на пропитание два-три доллара, либо эквивалент иностранной валюты в рублях".
      Возле ресторана нищий появился не так уж давно - и сразу вписался в окружающую реальность, притерся, присиделся и даже стал чем-то вроде обязательного элемента шикарного фасада. Даже администрация "Ройяла" ни разу не попыталась вышвырнуть его взашей, чтобы не портил вид и не мозолил глаза респектабельной публике и, особенно, завсегдатаям, посещающим ресторан так же часто и регулярно, как собственный офис.
      В общем, никто нищего не замечал, и что самое удивительное впоследствии не мог припомнить. Уж на что швейцары и так называемые "секьюрити" отличаются бдительной зоркостью, но и те разводили руками: дескать, пес его знает, был или не был, откуда взялся, куда пропал неизвестно! Не припоминаем, простите великодушно. С памятью, мол, дребедень какая-то происходит последнее время...
      Однако, лукавили швейцары с охранниками. Уж кто-кто, а они побирушку этого приметили сразу. И на "пучеглазый" автомобиль "мерседес" со спецсвязью и непростыми для понимающего человека номерами, который время от времени забирал нищего по окончании рабочего дня прямо от ресторана, тоже внимание обратили. А потому посчитали за лучшее память свою профессиональную посторонним не демонстрировать, и особого рвения перед начальством не проявлять.
      Тем более, что и вышестоящее руководство, и даже хозяева "Ройяла" этого безобразия перед входом тоже почему-то в упор не видели. Раз только, ещё в самом начале, генеральный директор оплошал - бросил, проходя к себе, какую-то мелочь в позорную шапку. И тут же был, вместо естественной благодарности, послан далеко и надолго.
      Именно после этого инцидента ресторанная прислуга, посовещавшись, постановила: мы люди маленькие, ничего не видим, ничего не слышим. А то ведь кто его знает, убогого? Ну, как по-настоящему рассердится, да направит куда-нибудь? Пойди, вернись потом...
      Итак, в это, как уже было сказано, далеко не раннее июньское утро, нищий вновь притащился ко входу и комфортабельно расположился на привычном рабочем месте. Бормоча под нос то ли молитвы, то ли проклятия, он искоса наблюдал за немногочисленными посетителями ресторана сквозь небольшое, украшенное мозаикой окно.
      В центре обеденного зала расположилась пара - тучный мужчина средних лет угощал юную спутницу деликатесами. Девушка много курила, время от времени застенчиво поднимала бокал с довольно дорогим вином и внимательно наблюдала за тем, как мужчина поглощает жареного с черносливом гуся.
      Еще двое господ за угловым столиком баловались арманьяком и на правах завсегдатаев разыгрывали очередную партию в шахматы. Один из них, сидевший спиной к входным дверям, переставил резную фигурку и как бы невзначай полюбопытствовал:
      Кстати, Валерий Николаевич, ты когда в последний раз Курьева видел?
      Не припоминаю.
      Вот и я о том же. На глаза не появляется, по телефону не отвечает...
      И "волчат" его не видать, - кивнул Валерий Николаевич.
      Ну, здесь-то все понятно. Нет Курьева - нет и его бригады.
      Конспирация... мать её в душу! Стареем мы с тобой, что ли, Булыжник? Люди из-под контроля выходить начали.
      Плевать, - скривился Булыжник, делая ход. - Не люди-то и были! Так, пакость одна.
      Да как сказать, - Валерий Николаевич забрал у противника пешку. Ребята у Курьева бойкие. Боевые. Опять же, авторитет воровской уважали... Моя школа!
      Циркач, вроде, тоже из твоей школы? - Хмыкнул Булыжник, подставляя под удар слона. - Помнишь, как ещё в зоне с ним носился? Кудахтал над парнем, как курица над яйцом, все отеческую заботу проявлял... Ну, и где он сейчас?
      Где положено, - Валерий Николаевич отказался от размена и прикрыл ладью. - Делом
      Циркач занят. Делом.
      Ага, как же, - Булыжник забрал пешку. - Курьева в вагоне по башке треснул, денежки прихватил - и поминай, как звали! Упустили мы его...скажешь, нет?
      Не упустили. Циркач не продаст. Откликнется.
      Дожидайся!
      Справочки я наводил. Звонил людям. На месте он. Делом занимается, как и велено было. И от нас ему отходить не резон. Сам понимает - хвостик за ним из Питера тянется.
      А насчет Курьева что скажешь?
      Валерий Николаевич пожал плечами:
      Так кто же теперь разберет, что там между ними в поезде произошло? Сам знаешь, не ладили они, друг на друга волчьими глазами глядели.
      Друг на друга... - покачал головой Булыжник и забрал у противника ферзя. - Значит, не надо было их вдвоем в Светловодск посылать!
      Твоя правда, - согласился Валерий Николаевич.
      Он в последний раз окинул взглядом фигуры на доске, оценил ситуацию и признал себя побежденным:
      Сдаюсь! Ты на высоте, как всегда... Но теперь-то чего ногти грызть? Проехали.
      Смотри, как бы и с Курьевым не проехать. То, что его сейчас нет - знак недобрый.
      Булыжник подозвал официанта и заказал кофе. Себе двойной, маленький, а для поверженного соперника - с коньяком:
      И телефон принеси!
      В это время к парадному входу плавно подкатил уже знакомый работникам "Ройяла" автомобиль. Задняя дверь "мерседеса" слегка приоткрылась, и наружу вылез низкорослый мужчина, не по погоде укутанный в дорогой, но изрядно помятый серый плащ.
      Широкими, уверенными шагами мужчина направился в ресторан, но перед самым входом замешкался на мгновение, чтобы естественным жестом стряхнуть с брюк невидимые пылинки.
      Угловой столик. Двое, - произнес нищий, не глядя в сторону человека в плаще и почти не размыкая губ. Затем, кряхтя и потягиваясь, он поднялся с насиженного места, с видимым облегчением отшвырнул табличку с трогательными призывами, и пошел к припаркованному напротив автомобилю.
      Он ещё не успел исчезнуть за тонированными стеклами "мерседеса", когда человек в плаще уже пересек фойе ресторана. Оказавшись в зале, он профессиональным взглядом оценил окружающую обстановку: дорогие, под старину, бра на стенах, известное по репродукциям полотно "Приплыли" кисти прославленного живописца, бутылки, бокалы и бармен за стойкой... Судя по всему, ни этот парень в белой рубашке, ни официантка с подносом, ни музыканты, лениво пиликающие на сцене что-то из Моцарта, опасности не представляли.
      Дальше все произошло очень быстро и просто. Мужчина приблизился к шахматистам, вытянул из-под полы широкого плаща автомат, и разрядил его по неподвижно сидящим мишеням.
      Бывший полковник медицинской службы, военный пенсионер Валерий Николаевич Болотов и вор в законе по прозвищу Булыжник отлетели к стене, смертельно раненые выпущенными почти в упор девятимиллиметровыми пулями. Вслед за ними рассыпались по доске задетые кем-то случайно фигурки, выплеснулся на блюдце так и не тронутый кофе...
      Человек в плаще действовал на редкость экономно - ни одного лишнего выстрела, ни одного не оправданного движения. Вышел на огневой рубеж, отработал, ушел...
      Впоследствии никто так и не смог вспомнить его лица: все внимание случайных свидетелей сосредоточилось на огнедышащем, смертоносном орудии смерти, брошенном за ненадобностью посреди ресторана после ухода убийцы. Автомат иностранного производства лежал на полу - неподвижный, лишенный своего горячего дыхания, и, казалось, теперь, совершив злое дело, он совсем успокоился. Но покой этот был - сама ложь: непременно настанет момент, и оружие в чьих-то руках снова начнет служить своему единственному предназначению.
      ... Казалось, эхо выстрелов ещё не затихло под сводами ресторанного зала, а человек в плаще уже прикрывал за собой дверцу шикарной машины:
      Поехали!
      Через некоторое время "мерседес" на большой скорости ушел с набережной канала Грибоедова и, немного нарушив правила дорожного движения, затерялся в потоке несущихся по Невскому проспекту автомобилей. За тонированными стеклами промелькнуло здание Гостиного двора, какие-то вывески, рекламные щиты, продавщица мороженого... Вслед машине печально качнул столетними ветвями Катькин садик - надменный взгляд бронзовой императрицы испепелил бы, наверное пассажиров шикарной иномарки, притормози они здесь хоть на мгновение.
      Аничков мост изрядно потревожил переднюю и заднюю подвески "мерседеса", однако немецкие амортизаторы оказались на высоте - тряска в салоне почти не ощущалась, машина крепко вцепилась колесами в дорожное покрытие и прекрасно слушалась руля. Водитель швырял её из ряда в ряд, иногда огибая попутные, еле-еле ползущие троллейбусы, а чаще - просто так, без особой необходимости. Перед очередным светофором "мерседес" чуть не влип в чей-то задний бампер, но на этот раз реакция не подвела человека за рулем, и перескочив сплошную осевую линию разметки, он на скорости резко вписался в узкую щель двора.
      Потом "мерседес" долго ползал какими-то закоулками, натыкался на мусорные бачки, разворачивался, сдавал задним ходом, а водитель, естественно, нервничал, сквернословил и поливал почем зря администрацию города и нерадивых дворников.
      Впрочем, недавнему попрошайке это, кажется, совсем не мешало. Выбросив прямо через окно машины в одном из первых же проходных дворов свою убогую нищенскую рванину, он успел переодеться в приличный костюм и теперь, вольготно развалясь на заднем сидении, вел с кем-то переговоры по "мобильнику":
      Алло?
      М-да. Слушаю вас.
      Привет теще! Пусть пирожки жарит. С капустой. Минут через десять нагрянем в гости.
      Хорошо. Понял вас.
      Полковник Федеральной службы безопасности Антон Эдуардович Бойко находился "у себя" - в кабинете известного большинству россиян Большого дома на Литейном проспекте. Кабинет был недавно отремонтирован и все ещё пах свежей краской и мебельным лаком, под стать хозяину, только что получившему новую должность и третью звездочку на погоны.
      Антон Эдуардович положил телефонную трубку, откинулся в кожаном кресле и принялся испытующе сверлить взглядом расположившегося напротив Тимура Курьева. При этом он непроизвольно выстукивал пальцами по столешнице из мореного дуба какой-то не очень мудреный мотивчик.