Били сильно и больно - прикладами автоматов.
      Самые хитрые из осужденных успели надеть зимние шапки, но выяснилось, что те, у кого их не оказалось, пострадали даже меньше: по голове им, во всяком случае, старались не попадать.
      Рогову же, как ни странно, вообще повезло. Видимо, конвоиры, сплошь кавказцы и азиаты, приняли черноволосого, смуглого Виктора за своего и лишь имитировали удары.
      В вагоне зэков распихали в зарешеченные купе - по восемь человек.
      - Ах ты, блядь! - Выругался Рогов, карабкаясь на верхнюю полку.
      - Чего бесишься, Циркач? - спросил у него тот самый парень, что помог забраться в автозак.
      - Да понимаешь, - машинально ответил Рогов. - Хлеб и рыбу в машине забыл.
      Только потом он спохватился и узнал собеседника:
      - О, это ты? Ты меня за шкирку тянул?
      - Ну, вроде я.
      - Спасибо. Давай, залазь сюда.
      Новый знакомый бесцеремонно отпихнул кого-то и уселся рядом с Виктором:
      - Душновато здесь будет, когда чифир варить начнут.
      - Как это - варить? - Удивился Рогов. - Здесь же нечем.
      Сосед усмехнулся:
      - Первоходчик?
      - Да.
      - Понятно... - Он подпер голову рукой и пояснил:
      - Разожгут прямо на полу костерчик небольшой. Насыпят в банку жестяную чай - и сварят.
      - А дрова?
      - Ну, ты вообще! Тряпье-то на что? Бумага?
      - А вагон не может загореться?
      - Да и х... с ним! - Отмахнулся зэк. - Не вагон-то и был.
      "Столыпин" вздрогнул. Послышался характерный лязг.
      - Прицепили, - сказал кто-то внизу.
      - Слышь, Славка? - Окликнул сосед Виктора.
      - Чего? - отозвался тот же голос.
      - Вали ко мне. Места много, и пассажимр прикольный... А главное - у него жрать ни хрена нету. Не дадим пропасть человеку?
      Через мгновение между полками просунулась рябая морда, о таких говорят в народе: шилом бритый.
      - Знакомьтесь, - предложил сосед. - Это Славка Шипов, кореш мой. И, как говорят обычно в детективах, он же - Дядя.
      - Очень приятно, - протянул Виктор руку.
      - Ну, а я - Васька Росляков.
      - Будем знакомы... Рогов Виктор.
      - Циркач! - Напомнил о недавнем происшествии сосед.
      Локомотив загудел - протяжно и тоскливо.
      - Ну, вот... - прокомментировал Дядя. - Сейчас - ту-ту, и через пару дней: здравствуй, тюрьма!
      - Скорее бы, - Росляков откинулся на спину и сверля взглядом грязный потолок крикнул, обращаясь ко всем сразу обитателям вагона:
      - А что, братва? Слабо "столыпин" раскачать?
      ... Благовещенский следственный изолятор построили то ли в конце прошлого столетия, то ли в начале нынешнего. Говорят, принимали в его строительстве участие китайцы - а эта нация, как известно, возводить капитальные строения умеет. Вспомнить хотя бы Великую Стену...
      Здание в Благовещенске, разумеется, Великой Китайской Стене по грандиозности замысла и исполнения несколько уступало, но вот с пресловутыми Питерскими "Крестами" могло поспорить легко.
      Мрачные сырые подвалы... Несколько этажей вглубь земли, сложенных из грубоотесанного природного камня. Сквозь шероховатые, местами покрытые зеленовато-бурой плесенью стены непрестанно сочится грунтовая вода. Ее то и дело откачивают заключенные из обслуги, но пол в камерах все равно никогда не бывает сухим.
      Впрочем, справедливости ради стоит отметить - зэков здесь давно уже не содержат. Подвалы в основном используются в качестве неких "отстойников", куда ненадолго размещаются вновь прибывшие, прежде чем их рассортируют и расселят по камерам верхних этажей.
      Тут же проводится тщательный шмон...
      Номер "четыре-четыре". Все очень просто, как в гостинице: первая цифра обозначает этаж, вторая - порядковый номер камеры на этаже.
      Внутри два ряда двухярусных металлических коек-"шконок", длинный деревянный стол, такие же лавки. В углу - "параша" и черный от ржавчины умывальник.
      Тюрьма - она тюрьма и есть.
      Кстати, почти в каждой камере имеется окно. Оно, правда, наглухо закрыто решеткой, и редкий лучик попадает внутрь сквозь хитрое переплетение зазубренного металла, но с мая по октябрь заключенных это даже радует.
      В этот период сильна солнечная активность в Амурской области, небо ясное - ни облачка. Налетит порой ураган, раздует, развеет... и вновь затишье.
      Жарко, душно. Стены перегреваются, кровля раскалена чуть ли не до бела. А в камерах народу, что сельдей в бочке - не продохнешь. Если ещё и солнышко внутрь, сварились бы заживо.
      Теперь, слава Богу, осень. Ночи прохладнее, полегчало немного.
      Рогов сидел в "четыре-четыре" уже полтора месяца. Ждал отправки на зону...
      По случайности, вместе с ним мариновались новые кореша - Васька Росляков и Шипов по прозвищу Дядя.
      - Ну? Что у нас на обед сегодня?
      В окошке "раздачи" возникла привычная и даже успевшая надоесть рожа заключенного-"баландера". Хмуро глянув на Рослякова, он плеснул в миску горячего варева:
      - Плов. Из семи х..в!
      Приятель Рогова хотел было что-то ответить, но сдержался. Принюхавшись, он довольно мирно посоветовал:
      - Ты не остри... Глянь лучше! Вроде, кольцо в миску попалось. Никак, серебряное?
      "Баландер" подвоха не уловил:
      - Где? Что ещё за кольцо такое? - Заглянул он сквозь окошко внутрь камеры.
      И в тот же момент Росляков с видимым удовольствием выплеснул горячую баланду ему в физиономию.
      Оглушительный вопль, раздавшийся из коридора, по силе и громкости не уступал реву сверхзвукового истребителя.
      Внутри камеры тоже возникло некоторое оживление. Кто-то хвалил и подбадривал дерзкого зэка, кто-то, напротив, роптал, что теперь из-за Васькиной выходки стоит ждать в гости "дубаков", которые отметелят тут всех без разбору.
      Однако, это был именно тот исключительно редкий случай, когда мрачные прогнозы не оправдались. Скорой расправы не последовало.
      Администрация приняла другое решение.
      ... Ранним утром дверь с номером "четыре-четыре" со скрежетом распахнулась и внутрь ступил худощавый, жилистый зэк лет тридцати.
      Глянув на вновь прибывшего, обитатели камеры разом стихли: чем-то опасным и не знакомым пока повеяло от него, некое предупреждение и даже угроза угадывались в каждом движении, жесте.
      Казалось, вместе с этим человеком в камеру вторгся неписаный, но прочный уклад лагерной жизни.
      - Здорово были! - Зэк изобразил улыбку краями губ, но взгляд его при этом остался колючим и холодным:
      - Ну, кто у вас здесь "смотрящий"?
      - Да, в общем... Нету! - Послышалось со шконок.
      - А что ж так?
      - Не обьявляли еще, - ответил за всех вышедший вперед Росляков. "Малявы" засылали по хатам, но тюрьма молчит. Везде первоходчики, сами ни хрена не знают. А авторитетов нет.
      - Да-а, - нарочито вздохнул зэк. - Это верно...
      Он прошел по камере и уселся за стол:
      - Времечко тяжелое сейчас. Ментовской беспредел!
      Обитатели "четыре-четыре" сгрудились вокруг. Убедившись, что его внимательно слушают, незнакомец продолжил:
      - Тахтамыгденской зоне менты хребет взломали... Слышали, нет?
      - Нет, - опять за всех ответил Васька.
      - Бунт был. Мужики "опущеных" били. Те оборзели совсем, за общие столы жрать полезли. Братва возмутилась... Хозяин в зону войска загнал, всех поломали. Теперь "красная" зона в Тахтамыгде.
      - Вот это новости! - Не удержался Дядя. - Что же там теперь?
      - Теперь козлы всякие в почете. "Эспэпешники" и прочая мразевка. Пацаны, кто с понятиями, в БУРе закрылись. Говорят - лучше в камере срок добить, чем в козлятнике этом.
      - Как же жить, братан? Обьясни. - Попросил Васька. - Отказ от зоны писать, что ли?
      - Не стоит, земляк. Это проще простого...
      Зэк встал и прошелся по камере:
      - Зону возрождать надо. Наши там уже стараются, и мужики их поддерживают... Правильно жить надо, понятно?
      - Конечно, - кивнул Росляков и хотел ещё о чем-то спросить незнакомца, но в этот момент с улицы, из-за решетки послышался приглушенный крик.
      Похоже, кто-то из другой камеры хотел докричаться до обитателей "четыре-четыре".
      Росляков кивком указал на дверь. Дядя встал, подошел и заслонил спиной смотровой глазок.
      - У-у-у... "Четыре-четыре"! - Послышалось вновь.
      Васька подтянулся к решетке:
      - Говори, братан!
      - Это "четыре-два"! - Отозвался тот же голос. - "Коня" ловите!
      "Конем" в тюрьме называли длинную, свитую из всевозможных ниток веревку с привязанной на конце спичкой.
      Веревку эту опускали в канализационную трубу.
      Из соседней камеры, или из "хаты" выше либо ниже этажом запускали такую же, после чего обязательно сливали воду. Поток подхватывал конструкцию, увлекал за собой, вертел, крутил... Если "кони" встречались в трубе, концы их обязательно спутывались.
      Затем осужденные вытаскивали своего "коня" и вместе с ним соседского. Таким образом, получалось нечто вроде веревочной почты.
      Привязав к веревке полиэтиленовый пакет, можно было упаковать в него любую записку и протянуть по трубе в другую камеру. Иногда таким же образом передавались и продукты: чай, конфеты, курево... Диаметр канализационных труб позволял отправлять даже одежду.
      Разумеется, во время работы такой почты осужденным соседних камер оправляться было строго запрещено.
      - Примите "маляву"! - Вновь послышалось из "четыре-два", когда связь была установлена.
      В конце концов, Васька развернул смятый клочек бумаги и пробежал взглядом по строчкам:
      - Тебе, - смутился он, передавая записку сидящему напротив человеку.
      - Нет, - опять усмехнулся тот. - Для вас это...
      Росляков снова принялся читать.
      Послание уведомляло, что новичок является "смотрящим от братвы", то есть авторитетом для всех, без исключения, обитателей камеры.
      - Понятно, - кивнул Росляков. - С прибытием!
      - Толик, - коротко представился зэк. - А ты, земляк?
      Васька назвался и рассказал, за что и сколько сидит. Затем подозвал приятелей:
      - Это Дядя... А это - Циркач.
      Получив приглашение, Рогов уселся напротив.
      - Сдается мне, ты из кадетов? - Прищурился Толик.
      - Из кого? - Не понял Виктор.
      - Ну, из офицерни?
      - Угу.
      Смущение Рогова не ускользнуло от проницательного взгляда Толика. Он с ухмылкой, но доброжелательно потрепал собеседника по плечу:
      - Не гони, земляк! На зоне за волю не предьявляют. Но...
      "Смотрящий" выдержал паузу и самодовольно крякнул:
      - Это на зоне. А в тюрьме можно!
      Виктор выжидающе молчал.
      - Служил где?
      - В Свободном. Недолго.
      - А сам откуда?
      - Из Питера.
      Толик поднял брови:
      - Питерских уважаю. Отличные ребята... в основном. Гордые, и в душу не трахаются.
      Почувствовав непонимание собеседников, пояснил:
      - Стукачей обычно среди них не бывает. И тихушников тоже... Их сразу видно: кто пацан, кто из мужиков, кто козел, а кто и "обиженный". Понимаешь?
      - Понятно, - кивнул Рогов.
      - Ни хрена тебе не понятно! - Рассмеялся Толик. - По тебе-то как раз и не видно ни черта...
      В камере грянул дружный хохот - оказалось, народ внимательно прислушивается к разговору. Кто-то из обитателей камеры даже пошутил, но осторожно, без обидных и оскорбительных слов.
      Громче и дольше всех смеялся сам Толик - так, что слезы на глазах выступили. Он не спеша достал из "майдана" аккуратно сложенный носовой платочек, смачно высморкался, откашлялся... Затем скомкал его и бросил через всю камеру в сторону "параши".
      Платок не долетел - упал на пол.
      Толик поморщился, сплюнул зло и произнес, глядя Рогову прямо в глаза:
      - А что это у нас так в хате грязно? Слышь, земляк? Прибери-ка!
      Виктор не пошевелился.
      В кармане у него был спрятан обломок лезвия "Нева" от безопасной бритвы - ещё Болотов посоветовал ему всегда иметь при себе такое оружие. Один ловко нанесенный удар ладонью с зажатым между пальцев острием - и противник долго будет корчиться от боли, зажимая руками рассеченное лицо.
      Сейчас, видимо, пришло время вспомнить "советы врача".
      - Ну, я кому говорю-то? - Процедил Толик, и Рогов неожиданно понял, что обращаются уже не к нему.
      За спиной Виктора общее настороженное затишье нарушил печальный вздох. Затем послышалось шуршание - видимо, кто-то встал с соседней шконки.
      Еще не веря до конца, что на этот раз для него все обошлось, Рогов обернулся.
      Немолодой уже зэк, которого все называли Месик, нехотя взял в руки швабру и начал подметать камеру.
      - И шмотки свои перекинь, - распорядился "смотрящий".
      - А куда? - Сьежился Месик.
      - На атасе будешь теперь жить. У "параши"!
      Пока заключенный переносил вещи на указанное место, Толик достал из вещевого мешка несколько пачек сигарет. Закурил сам, угостил Виктора, Ваську и Дядю.
      Остальные бросил на стол:
      - Это на всех. Грев с общака. - Он повернулся и окликнул Месика:
      - Держи, тебе тоже... В тюрьме никто не должен быть забыт!
      - А за что ты его так? - Не выдержав, поинтересовался Васька.
      - Он ещё в Шимановске, в КПЗ, с "обиженкой" жил. Понимаешь?
      - Да ну?
      - Ел с ними чуть ли не из одной шлемки. Чифирил... Может, и ещё чего делал! - Толик вновь окликнул Месика:
      - Что, верно? Или нет?
      - Верно, - отозвался бедолага и ещё больше вжал голову в плечи.
      - Знал, что с "дырявыми" живешь?
      - Да.
      - Ну и Бог тебе навстречу... С ними и живи теперь дальше. Сам путь свой выбрал, нехер жаловаться.
      По камере прокатился возмущенный ропот. Кто-то крикнул:
      - Завалить гниду мало!
      - Всех мог под черту подвести. Всех заминехать...
      - За стол общий садился, гад! Место правильного мужика занял.
      - Через него, падлу, всю хату могли "обиженкой" обьявить!
      - Успокойтесь, - Поднял вверх руку Толик. - Успокойтесь...
      - Да как же теперь?
      - С вас спроса нет, - обьявил "смотрящий". - Вы ведь не знали? Верно?
      - Конечно не знали, - послышались со всех сторон обрадованные голоса обитателей камеры.
      - Не знали, - подтвердил Росляков.
      - Ну и все! Шабаш на этом. - Толик припечатал ладонью доски стола - Но на будущее учтите: хочешь жить мужиком - живи. Никто не тронет. Работай честно, вовремя долю в общак вноси... А если с "опущенными" якшаешься становись и сам пидором.
      Глава 3
      - Васька! Дрыхнешь, как сурок... Проснись.
      Рогов склонился в проход между койками и тряханул приятеля за плечо:
      - Проснись, говорю. Хорош харей в подушку упираться.
      - Ну чего тебе? - Сердито буркнул Росляков. - Ходишь тут, бродишь... Ни днем, ни ночью покоя нет.
      Все же он поднялся, босыми ногами нащупал под койкой тапочки, пару раз шкрябнул ногтями мошонку и лишь после этого приоткрыл глаза:
      - Душно как-то, бляха... Опять шныри форточки позакрывали, падлы. Кто сегодня на котельной, не знаешь?
      - Китаец.
      - Тогда ясно.
      Васька с трудом координируя движения потянулся к прикроватной тумбочке, мизинцем зацепил фарфоровую чашку с росписью "под Гжель" и чуть не пролив её содержимое, жадно сделал глоток:
      - Чаек будешь? - Протянул он чашку Рогову.
      Тот молча отодвинул её обратно, под нос приятелю:
      - Хлебни еще. Может, очнешься наконец.
      - Да ты вообще сдурел, Циркач! - Возмутился Росляков. - Сейчас, наверное, часа три ночи. Я спать хочу, как покойник!
      - Васька... - с нажимом произнес Рогов.
      - Ну, что?
      - Вставай, говорю. Дело есть.
      - Чего случилось-то? Быченко, что ли, хозяина завалил из-за бабы своей?
      - Остряк!
      То, что начальник Тахтамыгденской колонии частенько спит с женой своего "вечно дежурного" капитана, в зоне знала даже самая последняя, прожженая до дыр кастрюля. И тема эта казалась настолько избитой и обмусоленной, что помянуть её для красного словца можно было разве что спросоня.
      - Ну, чего там? - Ваське очень не хотелось выбираться из постели. За окном крепчал морозец, убаюкивающе мела поземка...
      - С Дядей нелады.
      - Плачет?
      Проницательность Рослякова смутила приятеля:
      - Ага. Плачет.
      - Опять, наверное, где-то втихаря обкурился?
      - Не похоже. - Виктор вздохнул. - Сидит в туалете, на подоконнике. Ногтем штукатурку царапает.
      - Нашел занятие в три часа ночи... И, главное - место! - Васька выругался, потянулся и вновь с размаху влип физиономией в подушку.
      - Ты чего? Эй?
      Виктор прислушался к звукам, доносящимся из уст приятеля: нечто среднее между колесным скрипом и сопением тринадцатилетнего пса-пекинеса.
      - Вот мудак! Опять спит...
      Виктор решительно потянул на себя одеяло:
      - Вставай!
      В ответ Росляков только вяло отмахнулся, причмокнул губами и произнес:
      - Сходи сам к нему, Витек. Пусть он тебе расскажет. А я это... Я то, что он тебе расскажет уже раз девять слышал.
      ... На территории исправительно-трудовой колонии УВ 14/5, где уже больше полутора лет просидел осужденный Рогов безраздельно властвовала длинная, зимняя приамурская ночь.
      Помещение шестого отряда мало чем отличалось от обычной солдатской казармы. Довольно вместительное помещение - человек на сто.
      Ряды металлических двухярусных коек вдоль стен, возле каждой прикроватная тумбочка, кое-где даже коврики. На стенах - декоративные цветы в горшочках, чеканка местного изготовления...
      Администрация не против - пусть висят, глаз радуют.
      Пробираясь впотьмах, Виктор изо всех сил старался не задеть о какой-нибудь стул или табуретку.
      Сразу за кладовой и туалетом находилась отдельная комната, предназначенная для воспитательной работы с контингентом.
      Здесь имелось все необходимое для скорого и надежного перевоплощения осужденных в людей если и не совсем новой формации, то хотя бы просто не опасных для общества. Деревянная трибуна, покрытая бесцветным лаком, герб, кумачевый стенд с портретами Политбюро в полном составе и отдельная экспозиция, посвященная Железному Феликсу.
      Но главное - в комнате находился телевизор, единственная постоянная связь зэков с внешним миром.
      Вообще же, колония по своему жизненному укладу являла собой некий нонсенс.
      Не имелось в ней ничего общего со сложившимися стереотипами. Полтора года - немалый срок, но даже за это время Рогов так и не разобрался до конца, прав ли был авторитетный сосед по камере Толик, назвав её когда-то "красной".
      В учреждении УВ 14/5 режимные установки и воровские законы переплелись между собой столь тесно, что казалось - зоной попеременно правят то "хозяин" в погонах, то "смотрящий" вор по кличке Булыжник.
      Булыжник был мужчина холеный, возраста преклонного. Он обладал вполне сносными манерами, говорил культурно, а склад ума имел вполне практический и в то же время философский.
      На авторитет начальника колонии Булыжник не посягал, но ни один принципиальный вопрос без него на зоне не решался.
      Завод не выполняет план? Горят нормативы? Директор жалуется?
      Нет проблем! И зэки дружной, организованной толпой валят в цеха, на сверхурочные работы.
      Глядишь - подтянулись по производственным показателям, даже перевыполнили. Платить никому ничего не надо, но денежки-то все равно начисляются, оседая в нужных карманах...
      "Хозяин" доволен - в долгу не остается. Харч в столовой для осужденных отличный, наваристый: действительно, кто же станет морить голодом дойную корову?
      Хлебореза заменить? Пайку чуть ли не вдвое меньше выдает?
      Да утопите вы его в "параше"! Чего смотреть-то...
      Досуг - тоже не последнее дело. Кино в клубе три раза в неделю, телевизор после отбоя смотреть можно - но тихо, в ползвука... Гитары, магнитофоны - пусть будут! Эка невидаль.
      Лишь бы не бузили, не безобразничали. А то вон, как недавно дедушка Вахтанг другому дедушке, Альберту, по черепушке топориком - хлоп! А после и сам повесился. Разве это куда годится?
      Режим, конечно, жестковат. Но ведь не администрация же его установила! Он же законом определен - усиленный. Ну, да ладно... Можно чуток припустить. Лето придет - разрешается загорать на крышах. А зимой, так зэки пусть хоть на лыжах вдоль запретки катаются, лишь бы все тихо. Лишь бы пристойно все, без происшествий!
      Главное - работать. Продукцию стране давать: больше, лучшего качества и с меньшими затратами.
      Колония официально специализировалась на строительстве жилых "модулей"-вагончиков и производстве каких-то спецклапанов для компрессоров, экспортируемых в страны Ближнего Востока. Поэтому завод имел хоть и устаревшее слегка, но вполне приличное оборудование, способное выдержать нагрузку не только легальной, но и теневой экономики.
      Потому что не менее половины осужденных в действительности занималось не выполнением народно-хозяйственных планов, а изготовлением так называемой "чернухи".
      Чего только не мастерили умелые руки зэков! Перечень неучтенной продукции насчитывал более ста наименований: от шикарных кухонных наборов до... малокалиберных пистолетов.
      Для производства оружия на территории завода одно время даже оборудовали специальный мини-цех с пристрелочным стендом, для чего задействованы были обширные подвалы под "литейкой".
      По идее, посвещенных в тайну этого цеха было немного, но, как говорится, то, что знают двое - знает и свинья. Конечно же, информация вскоре утекла "наверх".
      Там, естественно, обиделись: что же вы, суки? производите, торгуете, деньги гребете лопатой, а делиться не желаете! Накажем.
      Однако, перед самым приездом высокой комиссии умельцы инсценировали обвал кровли в "литейке", якобы по причине аварийного состояния. Правда, переборщили слегка - взрывом снесло и стены здания, но во всяком случае до подвала никто уже добраться не мог.
      Так что, оружейный цех стал недоступен, как катакомбы Кенигсберга - и суровые члены комиссии, обремененные дарами лагерной администрации, убрались восвояси.
      Так вот и жила Тахтамыгденская колония, по примеру всей нашей великой и необьятной советской Родины конца восьмидесятых.
      Вскоре после прибытия Виктор встретился с доктором Болотовым. Валерий Николаевич, кажется, искренне обрадовался, долго тормошил Рогова за плечи, расспрашивал как, что... А после устроил протекцию - направили Виктора в конструкторское бюро завода, на теплую должность инженера-конструктора.
      Судя по вс ему, бывший начальник Белогорского военного госпиталя занимал в административно-воровской иерархии колонии далеко тне последнее место. Числившись в нарядной, он свободно разгуливал по территории лагеря, а также регулярно навещал санчасть.
      Болотов охотно давал консультации по изготовлению зубных протезов и время от времени делал аборты местным бабам из поселка, которых абсолютно спокойно проводили в зону контролеры-сверхсрочники.
      Но чаще всего он подолгу засиживался в кабинете у какого-нибудь опера - за чашкой ароматного кофе и неторопливой беседой.
      Дружил Валерий Николаевич и с Булыжником. Встречались они, как правило, в клубной библиотеке, где для "смотрящего" был оборудован некий уютный уголок.
      Любил старый вор на досуге классиков почитать. Особое внимание уделяя литературной критике, цитировал он иногда Белинского:
      - Сколь много может сказать образованный человек о том, что в сущности своей не стоит даже выеденного яйца!
      Как-то, отправляясь на встречу к негласному повелителю зоны, Валерий Николаевич пригласил с собой Рогова. Было это накануне какого-то праздника - то ли государственного, то ли религиозного... В общем, Булыжник организовал для узкого круга братвы застолье.
      По воровскому обычаю сначала чифирнули, запустив по кругу большую алюминиевую кружку и закусывая селедкой горечь во рту после каждого "хапка". Затем принялись за еду: поджарка с картофелем, колбаса, шпроты.
      На столе появилась водка.
      Рогов перебрал - отвык от спиртного, давно не употреблял. Придя в себя, он с трудом поднял отяжелевшие веки и увидел прямо перед собой прапорщика Коваленко. Тот, развалившись в кресле, прихлебывал из стакана водку.
      Рогов встрепенулся, пытаясь поднять голову, но старший контролер остановил его небрежным жестом:
      - Сиди, сиди...
      - А поверка? Как же?
      - Ничего. Я тебя отмечу.
      И Рогов сразу же успокоился, обмяк, прислушиваясь к застольному разговору.
      Булыжник и Болотов спорили о политике. Потом перешли на современную литературу, с неё - на живопись и иконы...
      С того вечера Виктор, помимо своих официальных производственных обязанностей, стал выполнять в своем конструкторском бюро и некоторые заказы "от братвы". Чаще всего речь шла о замерах и вычерчивании деталей для новых моделей пистолетов - хотя цех под "литейкой" закрылся, штучное производство оружия не прекращалось.
      Кстати, некоторое время заказы ему передавал тот самый Толик, с которым Рогов познакомился ещё в камере Благовещенского следственного изолятора. Фамилия этого довольно известного вора была Бабарчак, они почти подружились, но вскоре Толика из-за болезни легких перевели в лагерную санчасть.
      И Виктор стал встречаться непосредственно с Булыжником...
      Придерживая рукой "семейные" трусы - резинка ослабла - Виктор заглянул в уборную. Чистота, порядок... Привычный, вьедливый запах хлорки вперемешку с табачным дымом.
      На подоконнике, уткнувшись лбом в покрытое инеем, треснутое стекло сидел Славка по прозвищу Дядя. Со стороны могло показаться, что выбрав с усталости неудобное место он просто спит, но первое впечатление было обманчивым.
      Славка не спал - по щекам его неторопливо струились слезы.
      - Дядя, ты чего тут?
      - Оставь, Витек. Отвяжись.
      Рогов почувствовал некоторую неловкость. Ну, действительно, в самом деле? Мало ли что у человека случилось! Зачем в душу-то лезть...
      Однако, оставить приятеля в таком состоянии он не мог. Подошел, участливо обнял Дядю за плечи:
      - Ну, старик, перестань. Случилось чего?
      - Да, Циркач. Случилось.
      Шипов отер ладонью слезы и вздохнул:
      - Сигарету дашь?
      - Конечно, конечно... Сейчас!
      Неловко переставляя обутые в большие шлепанцы ноги, Виктор вернулся в спальное помещение. Но когда он принес пачку "Родопи", которую выменял недавно у педерастов на пачку чая, Дядя был не один.
      Приятель Рогова уже не сидел на подоконнике, а подбоченясь возвышался над крайним "толчком".
      - Ты-то чего здесь шаркаешь? - Сверлил он взглядом ночного уборщика, Серегу Арефьева.
      - Завхоз прислал, - начал оправдываться тот. - Наутро проверка из режимной части ожидается... И медик тоже.
      Но Арефьев попался Дяде под горячую руку:
      - Закинь эту швабру на хер! И чтобы я её больше под своим носом не видел, понятно?
      Вид у него был грозен, поза тоже не предвещала ничего хорошего.
      - Хорошо, хорошо, Слава.
      - Что сказано? Я, может, срать сейчас сяду, - не мог угомониться Шипов. - а ты будешь здесь взад и вперед: шарк-шарк...шарк-шарк...
      - Не-не, Слава! Вот, видишь? Уже и нету... - с перепугу уборщик выбросил швабру вместе с тряпкой в открытую форточку.
      - Эх ты, ни хера себе! - Послышалось в тот же миг за окном. - Ну, падлы... Уложу навзничь!
      И вскоре в отрядный сортир вломился взмыленный, с перекошенным от злобы лицом сержант Еремеев. Он по долгу службы производил ночной обход, и очутился не в нужном месте и не в нужный час - угодил под летящую швабру.
      - Кто? Кто меня этой... Почему не спите? Куда старший дневальный смотрит?
      - А какого... ты под окнами шляешься? - Гаркнул в ответ Дядя. - Не видишь, что ли? Уборкой человек занят, влажной.
      Арефьев виновато пожал плечами:
      - Извините. Из рук случайно выскочила... Скользкая, зараза! Вся в дерьме.
      - Я тебе покажу - в дерьме! Я тебе, бля, покажу - скользкая! Угрожающе потряс в воздухе доставленной с улицы шваброй Еремеев. - Да я тебя в бараний рог... Гляди, чего с шапкой моей сделал!
      - Ну чего ты рычишь, в натуре? - Подключился к разговору Виктор. Сказал же тебе человек, что нечаянно...
      - Что? Еще пререкаться?
      Окончательно взбеленившийся контролер размахнулся и с силой запустил пострадавший головной убор в мусорный бак:
      - Ну, все... Допрыгались. Иду на вахту и пишу на всех рапорт!
      - За что же, козья твоя морда? - Поинтересовался Дядя.
      - А за то! - Еремеев прищурился и начал перечислять:
      - Бродите после отбоя - это уже нарушение режима... Материальный ущерб казенному имуществу причинили - два! Мне оскорбление нанесли опять же. Да я вас... Сейчас как прысну газом в харю!
      - Ладно, Славка, - Рогов легонько подтолкнул приятеля к выходу. Пойдем. А то действительно рапорт напишет, оправдывайся потом.
      - Валите, валите! - Вытянул шею контролер. - И чтобы через пять минут явились на вахту, доложить... что спите.
      - Вот, - Дядя недвусмысленно покрутил пальцем у виска. - Ку-ку!
      Потом кивнул на Арефьева:
      - Он явится. И доложит.
      - И чтоб шапку мне... или это, - сержант задумался.
      - Ну, говори, - подбодрил Рогов.
      - Не знаю... - замешкался тот. - Чего бы такого...
      - "Выкидуху" хочешь?
      - Годится. Но чтобы через пять минут спали!
      - Договорились. - Виктор подмигнул и в свою очередь кивнул на Арефьева:
      - Вот он тебе "выкидуху" и занесет.
      - Завтра, - уточнил Дядя.
      - А где же я её возьму-то? - Взмолился уборщик.
      - Не гони. Одолжу, потом вернешь... - Дядя что-то прикинул в уме и добавил со вздохом. - ... Когда-нибудь.
      Удовлетворенный контролер отправился на вахту.
      Рогов высунулся в форточку и проводил взглядом его сьежившуюся от холода фигуру:
      - Смотри, как припустил...
      - Ну, без шапки в такой мороз не очень-то вразвалочку погуляешь.
      - Да ему сейчас что! Рад, небось, по уши, что завтра ножик с выкидным лезвием на халяву получит.
      Славка сплюнул в сторону "толчка" и вновь взгромоздил свою мощную задницу на подоконник.