Рогов последним усилием воли заставил себя преодолеть расстояние до парадной и метнулся в спасительный полумрак:
      - Спасибо!
      Буквально в ту же секунду на перекресток выскочило двое запыхавшихся милиционеров:
      - Не видели? Не пробегал тут?
      - Кто? - Удивилась девушка.
      - Парень. Черный такой...
      - На кавказца похож! Не пробегал?
      - Ой, да, конечно!
      - Сука, - не веря собственным ушам выдохнул Рогов и на карачках пополз вверх по лестнице. - Вот ведь гадина...
      - Где? Куда побежал?
      - Куда? - Один из преследователей, судя по звуку, забил в "макаров" новую обойму.
      - Здесь он, - скрипнула дверью парадной девушка. - Я вам тут его уже арестовала.
      Милиционер разочарованно выругался, потом добавил:
      - Слушай, милая... Нам ведь не до блядских твоих шуточек!
      - Да нет, я правду говорю, - обиделась девушка. - Здесь он!
      - Дура. Дать бы тебе в дыню...
      - Жаль, времени нет, - поддержал напарника тот, что постарше. Затем распорядился:
      - Давай-ка быстро, на рацию! Доложись.
      - Понял, командир. Есть!
      Когда тротуар опять опустел, доносчица вздохнула и пожала плечиками:
      - У-у, сам дурак тупой...
      Рогова она обнаружила не сразу.
      Видать, нервы у беглеца здорово сдали: прикрыв глаза, Виктор сидел на пыльном, загаженном кошками и жильцами бетонном полу и никак не отреагировал на приближение девушки.
      Полы его куртки разошлись в стороны. Слева, на боку, сквозь разорванную рубашку сочилась кровь.
      - Ой, Господи, что же это! - Девушка попыталась подхватить Рогова, прислонившегося спиной к бачку для пищевых отходов. - Тяжелый какой...
      Хорошо, что Виктору самому удалось подняться аж на третий этаж - снизу девушка вряд ли дотащила бы его до своей квартиры.
      ... Первое, что увидел Рогов, придя в себя - это обои на высоченных, три с лишним метра, стенах. Рисунок на обоях выцвел, поблек, но все равно создавал атмосферу домашнего уюта и благополучия.
      - Раньше здесь коммуналка была, семикомнатная... Но недавно соседи напротив большую часть откупили, перегородились стеной. Так что, мне повезло.
      - А почему тебе только? Живешь одна, что ли? - Поинтересовался Виктор, вслушиваясь в мирное гудение газовых горелок на кухне.
      - Теперь - да, - ответила хозяйка и переменила тему:
      - На работе устала ужасно... Сейчас кофе сварю тебе - и спать завалюсь. Не против?
      Гость помотал головой. Потом, чуть помешкав, спросил:
      - А почему ты меня сдала?
      Вопрос был задан в упор, как выстрел. Девушка смутилась, но все же ответила:
      - Знаешь... Я подумала, что ты чечен какой-нибудь. Или армянин.
      - Ну и что?
      - Гады они. Поезда взрывают, и вообще...
      - О, - хмыкнул Рогов, - какой похвальный патриотизм!
      - Да при чем тут... Слышал, в семьдесят седьмом году взрыв на Московском метрополитене устроили? Помнишь?
      - Нет, - честно признался Виктор.
      - У меня тогда братишка погиб. Десять лет ему было... У бабушки гостил.
      - Извини. Извини, пожалуйста.
      - За что? - Собеседница дернула плечиком. - Не ты же взрывал.
      - Нет, - Виктор смущенно огляделся:
      - Не удобно... Может, я пойду?
      - Перестань. Ночь уже, ментов полно кругом. Здесь такой район...
      - Да уж, точно.
      Ко всему прочему, было ясно, что и пойти-то гостю сейчас некуда.
      - Болит?
      Рогов торопливо убрал руку от наложенной на рану повязки:
      - Нормально. Даже не помню, когда... Наверное, об проволоку какую-нибудь задел.
      - Врешь. Врешь ты все про проволоку. - Хозяйка протянула Виктору чашку кофе. - Это, наверное, они тебя?
      - Нет, что ты... От пули след совсем не такой. Слава Богу, до того, чтоб попасть дело не дошло! А то бы...
      Он запнулся на полуслове, пытаясь закончить мысль.
      - А то бы ты здесь не сидел, верно? - Почувствовала затруднение собеседника хозяйка.
      - Скорее всего, - печально согласился тот.
      Попробовав и похвалив обжигающе-черную, ароматную жидкость, он продолжил:
      - Знаешь, до сих пор трясет, не могу в себя прийти. По мне стреляли сегодня, запросто убить могли... Страшно было - до усрачки!
      - Только не рассказывай, чем это ты так провинился, - попросила девушка. - Знать ничего не хочу.
      - Хорошо. Не буду.
      Как-то незаметно перевалило заполночь. Чистое, без единого облачка иссиня-черное небо заглянуло в комнату узорами созвездий через незанавешенное окно.
      Город нехотя засыпал...
      - Извини, - развела руками хозяйка. - Кровать у меня одна.
      Потом, смешавшись, добавила:
      - И комната тоже.
      Виктор почему-то побоялся встретиться с девушкой взглядом.
      - Вторая заперта... Она принадлежит моему бывшему мужу.
      - А... где же?
      - Он здесь не живет. И, надеюсь, больше вообще не появится.
      - Неловко... В общем, я могу и на кухне.
      - Как хочешь. Но можешь и вместе со мной лечь. Если, конечно, не брезгуешь.
      - Ой, ну что ты!
      - Только пожалуйста... Не надо, хорошо?
      - Чего не надо? - Окончательно запутался Виктор.
      ... Щелкнув выключателем он сладко, до хруста в суставах, потянулся и нырнул под одеяло рядом с хозяйкой:
      - Спокойной ночи!
      - Не обижайся, ладно?
      - Пустое.
      - Нет, правда. Я же не знаю... Может, ты маньяк какой?
      - Может, - вздохнул Рогов, прикрыл глаза и задумался.
      Не спалось... Тревога минувшего дня и сейчас порождала под сердцем гнетущую, холодную пустоту.
      Как же его опять угораздило? Как же вляпался-то?
      Сколько лет избегал, сторонился неладов с законом... Из кожи вон лез, унижался, гордыню смирял - только чтобы вновь не оказаться на скамье подсудимых!
      Ведь одного следствия... одного срока хватило с лихвой!
      - Спишь?
      - Угу, - голос у девушки был действительно сонный.
      - Слушай! Все это стремно как-то. Валяемся вместе под одним одеялом...
      - Ну и что? - Насторожилась хозяйка.
      Рогов не знал, что сказать дальше, но все же нашелся:
      - Просто поблагодарить тебя хочу. За кров, за заботу...
      - Ладно, - пробурчала в подушку собеседница. - Не бери в голову.
      - Нет, правда! Чувствую себя идиотом... Даже не спросил, как звать тебя.
      - А ты спроси.
      - Верно, - кивнул он и придвинулся ближе к хозяйке. - Начнем с начала... Здравствуйте, девушка! Позвольте представиться: меня зовут Виктор Рогов. А вас?
      - Дарья.
      - Очень приятно, - Виктор нашел в темноте теплую девичью ладошку, пожал:
      - Чудное имя! У меня ещё не было ни одной Дарьи.
      - Угу... И не будет.
      - Ну, нет, - взмолился гость. - Я же не об этом... Я вообще - о знакомствах...
      - Поняла. Но все равно - помни, что обещал! А то ведь не пожалею, что раненый, выгоню вон на все четыре стороны.
      - Хорошо, хорошо, - отодвинулся Виктор на прежнее место.
      Сейчас он готов был не только язык себе откусить.
      - Кстати... Где ты работаешь?
      - Проводником. Московское направление.
      - А-а... - выразил сочувствие Рогов. - Это такие грязные, сидячие вагоны? Которые давно уже списывать пора? У нас, в Забайкалье, такие "бичевозами" называют.
      - Сам ты... - обиделась неожиданно девушка. - Я на фирменном, на "Красной стреле" работаю! Там у нас все в порядке: никель, ковры, зеркала, комфорт...
      - Круто, - признал Виктор. - И давно ты на "Стреле"?
      - Пятый год. Знаешь, просто чудом на этот поезд попала! Там ведь все места - блатные.
      - Так уж и чудом? - Не удержался Рогов. - Небось, обольстила начальничка-то?
      - Дурак! - хмыкнула Дарья. - Все вовсе не так, как ты себе воображаешь.
      - Да я, это...
      - Раньше я на Кисловодск ездила, в Адлер... Но самый мрак - это угреться на какой-нибудь "трамвай" типа Ленинград-Бабаево!
      - Как ты сказала? Трамвай?
      - Ну, да. Трамвай и есть, потому что в пути у каждого столба останавливается. И вагончики, действительно - как ты описал. Бичевоз... Тоска, а не поезд!
      - А на "Стрелу"-то все же как попала?
      - Ну, стою один раз на платформе... - голос хозяйки звучал уже вовсе не сонно. Видимо, тема была ей приятна и интересна настолько, что отогнала усталость. - Стою, произвожу посадку. А мимо бригадир с "Красной стрелы" идет. Солидный такой, с бородкой! Глянул он на мои туфли драные, вздохнул... Зашел в вагон, а я там только-только все намыла, вылизала.
      - Ну и что?
      - Ничего. Ушел.
      - Слезошибящая история, - пожал плечами Виктор.
      - А через несколько дней меня в кадры вызвали. И отправили на "Стрелу". Вот так!
      - Бывает. Мир - он ведь не без добрых людей. Вот ты, например.
      - А что я?
      - Как это - что? Ты ж меня, можно сказать, спасла!
      - Слушай, перестань, а? - Хозяйка нежно ущипнула Рогова за ухо. - Все не знаешь, как меня отблагодарить, что ли?
      - Угадала, - серьезно ответил тот. - Чувствую, что должник твой, но...
      Дарья зажала рот гостя ладошкой:
      - Хочешь, подскажу?
      - Ага, - обрадовался Виктор.
      - Пожалуйста, заткнись до утра. Я спать хочу - ужас! Четверо суток в дороге.
      Не дожидаясь ответа, она повернулась на другой бок и почти мгновенно заснула.
      А Рогов снова остался наедине со своей тревогой.
      Тяжелые, бередящие душу воспоминания, казалось, рождались не в его измученном сознании - они втекали в комнату сквозь окно, проползали под дверью, сочились из толстых щелей паркета.
      - Огненный Лис, - обреченно шепнул Виктор во тьму. - Опять ты... За что? Почему? Зачем ты меня преследуешь?
      Накатило: выстрелы, следствие, суд...
      Вернее - не суд, а заседание военного трибунала далекого Белогорского гарнизона.
      ... Это было жалкое и убогое, ни на что не похожее сборище, неуклюже пытавшееся соблюсти видимость общепринятых процессуальных норм.
      На скамье подсудимых Виктор не сидел.
      Он находился в зале - прямо перед председательствующим, в окружении нескольких свидетелей, военного дознавателя и старших офицеров своей войсковой части.
      Слева, как и положено, затаился в бумагах обвинитель - зам гарнизонного прокурора.
      Справа - адвокат с пикантной фамилией Буравчик. Из всех проживавших в Белогорске коллег по ремеслу он единственный мог по праву называться настоящим мужчиной: потому что остальные трое были по-просту женщинами.
      Очевидно, именно это условие обеспечивало Буравчику неимоверный успех и популярность среди нуждающихся в защите - откровенно говоря, других достоинств у него не наблюдалось.
      Адвокат Буравчик работал не за страх и не за совесть. Он работал за деньги... У его нынешнего подзащитного Виктора Рогова денег не было, поэтому предугадать исход дела не составляло труда.
      - Прошу всех встать!
      Виктор не пошевелился.
      И дело вовсе оказалось не в неуважении к суду, нет. Просто ежедневное, многочасовое и по сути бессмысленное разбирательство вымотало его настолько, что у Рогова не осталось уже ни моральных, ни физических сил.
      - Подсудимый, встаньте!
      Вчера заместитель прокурора запросил для него шесть лет лишения свободы. Защитник промямлил что-то невразумительное... Но это было вчера.
      А сегодня?
      Сегодня уже звучали казенные, равнодушные слова приговора:
      - ...К пяти годам... в колонии усиленного режима... может быть обжалован...
      Первым желанием, появившимся тогда у Виктора, было: просто подняться и уйти.
      Его ведь, по существу, никто не держал - конвоя в зале не было, не удосужились вызвать заранее. Поэтому пришлось ещё минут сорок в одиночестве, сидя на лавочке во дворе, дожидаться наряда и спецмашины.
      Наконец, теперь уже осужденного Рогова отвезли в местное отделение милиции, в КПЗ.
      Следственный изолятор находился в четырехстах километрах, в славном городе Благовещенске - столице Приамурской Ратании.
      Ратания... Так когда-то, давным-давно прозвали эту область переселенцы: строители БАМа, геологи, лесорубы, золотодобытчики.
      Наверное, в честь средних размеров рыбки ратан, исконной обитательницы здешних озер и речек. Удивительная, надо сказать, тварь! Огромная голова с широченной пастью - а дальше сразу хвост. И живучестью обладала феноменальной. Зимой, в холода сорокоградусные вмерзала в лед, но летом вновь оживала.
      И если уж заглотит крючок - то навсегда...
      - За что тебя, парень? - С нескрываемым сочувствием спросил милицейский старшина, глядя на Рогова. К сопроводительным документам, лежащим на столе, он даже не притронулся.
      Виктор назвал статью и срок.
      - Авторитетно, - констатировал старшина, и тут же заспорил с подошедшим сержантом, "прокатит" ли названная статья под обещанную Горбачевым амнистию.
      Получалось, что нет.
      Старшина опять обернулся к Рогову:
      - Ты бы это... Из карманов все выложи. И регалии свои сними, не положено в камеру.
      - Да и не к чему, - поддержал его напарник.
      - Как это снять? - Не понял Виктор.
      - Ну, погоны, петлицы... Рви!
      Рогов как пришел на суд прямо со службы, так и не переоделся: рубашка, галстук, китель.
      - Жалко форму-то. В ателье перед выпуском на заказ шили.
      - Она уж тебе вряд ли опять понадобится, - успокоил сержант. - И вообще... Переодеться бы ему во что-нибудь попроще, верно, Петрович? Не на парад ведь, к зэкам идет.
      - Да, пожалуй. Родственники знают?
      - Нет, - покачал головой Виктор. - Далеко они. В Ленинграде.
      Милиционеры разом присвистнули.
      Наступила неловкая пауза, потом старшина сдвинул на затылок фуражку и почесал лоб:
      - Деньги твои возьму. Тут у тебя немного, но...
      - Да, конечно! Возьмите! - Скороговоркой произнес Рогов. - Мне они уже ни к чему, а вам пригодятся.
      - Но, но! - Встрепенулся милиционер. - Смотри мне...
      - А что?
      - Я робу тебе какую-нибудь куплю. Пожрать, покурить... Завтра получишь.
      - Спасибо, - сглотнул слюну Виктор.
      - Куда же его теперь-то, Петрович? - Сержант взял в руки "сопроводиловку". - В таком прикиде к жуликам не пихнешь...
      - Сажай в седьмую, к полковнику.
      Сержант кивнул и легонько подтолкнул Рогова в направлении больших, окованных металлом дверей, уводящих куда-то внутрь этой маленькой местной тюрьмы:
      - Пошли.
      Обреченно щелкнули электрические замки, заскрипели петли...
      Тесная, вонючая камера. Всего освещения - тусклая лампочка над входом. Ни единого, пусть даже наглухо задраенного окошка, лишь мертвый, сводящий с ума искусственный свет не гаснет ни днем, ни ночью.
      Шершавые стены. Почти все пространство пола занимает деревянный, местами уже подгнивший настил - нары. Тут же в углу металлическая раковина умывальника и "параша".
      - Сколь надо мало человеку места, чтобы жить... - нараспев, словно монолог из Шекспира продекламировал расположившийся на нарах мужчина лет пятидесяти. По всему чувствовалось, что сидеть в одиночестве ему поднадоело. - Прошу! Все же, это самая лучшая камера из здешних.
      - А сколько всего? - безразлично спросил Рогов.
      - Восемь... Здравствуйте, молодой человек!
      - Добрый вечер, - спохватился вновь прибывший.
      Мужчина усмехнулся и достал откуда-то из сапога наручные часы:
      - Действительно - вечер... - подтвердил он. - Проходи, не стесняйся!
      Виктор снял форменные ботинки и тоже залез на нары.
      В камере было настолько сыро и душно, что буквально через пару минут он по совету старожила скинул с себя и все остальное, оказавшись только в трусах и майке.
      - Ну-с, давайте знакомиться. Или как?
      - Конечно, - кивнул новичок.
      - Валерий Николаевич Болотов. И попрошу при произнесении моей фамилии делать ударение правильно - на первом слоге.
      - Договорились! - От чепорности сокамерника Рогов даже немного повеселел, и представился в свою очередь.
      - Виктор, судя по обмундированию вы ведь - офицер? - блеснул смекалкой Болотов.
      - Да. Лейтенант... Командир отдельного ремонтного взвода.
      - Ну, что же, отлично. Нашего полку прибыло.
      - Как, и вы тоже?
      - Разумеется. Военный врач, полковник медицинской службы. Между прочим, начальник Белгородского госпиталя!
      - Вот это да! - Изумился Рогов. - Дела-а... А извините, товарищ полковник, вас-то за что?
      - О-о! - Поднял вверх палец Болотов. - Это такой сюжет... Прямо, детективный роман. А если проще - обвинили в получении взятки. Кстати... Оставьте, ради Бога, всякие официальные обращения. Мы здесь, милейший, вроде как в подполье находимся, ясно? Зовите меня просто, по имени-отчеству.
      - Понятно, - кивнул Рогов. - Простите... Простите, а вы действительно взятки брали?
      - Ну, вы наглец, милейший! - Рассмеялся Валерий Николаевич. - Такие вопросы задавать не принято.
      - Извините.
      - Ерунда... Ну скажите, кто в наши дни не берет? А?
      Рогов смущенно пожал плечами и полковник посмотрел на него с нескрываемой завистью:
      - Да, понимаю... Вы ещё так молоды, откуда вам знать!
      Помолчали. Потом Болотов вздохнул:
      - Мне прокурор, паскуда, восемь лет с конфискацией запросил. Имущество все описали... Жена в чем была, в том и ушла жить к соседям.
      - Вас уже осудили?
      - Нет. Конечно же, нет! Вернули дело на доследование. Шестой месяц по этапам мотаюсь - то в Благовещенск, в СИЗО, то опять сюда. Возят, возят - а посадить не могут. Обвинение-то голословное, доказательств нет. Но бороться с ними я устал - ужасно! Наверное, старость. Порою так хочется опустить руки, согласиться на все...
      - Понимаю, - кивнул Виктор. - Мне вот тоже так.
      - Ну-ка! Расскажи, за что и сколько тебе обломилось от нашего народного? Самого гуманного в мире?
      Примерно в течение часа Рогов во всех подробностях излагал свою историю. При этом в ходе повествования виноватыми оказывались буквально все, кроме него самого.
      - Ясно, - вздохнул полковник, когда рассказчик умолк. - Кругом сплошное свинство. Судьи - упыри, прокуроры - гниды, а уж следаки... Кстати, кто твое дело вел?
      - Майор Бичкаускас. Я же назвал, вроде?
      - Ах, да. Припоминаю... Редкостная скотина!
      - Знаете его?
      - Кто же не знает... Прибыл из Вильнюса год назад, и уже семь офицеров посадил. Впрочем, если с тобою - уже восемь получается.
      У Виктора защемило сердце:
      - Видели из них кого-нибудь?
      - Да почти всех, милок. Почти всех. Кто ещё в СИЗО пока, кого уже на зону этапировали...
      Резанув по нервам противным визгом, сдвинулся покрытый множеством слоев краски засов. Чуть пониже середины двери, под смотровым глазком открылось окошко-"раздача".
      Заглянувший внутрь милиционер произнес:
      - Ужин. Болотов, получите.
      - Я не один, - напомнил полковник.
      - Ну что вы, Валерий Николаевич, - замахал руками Виктор. - Не надо, мне есть совершенно не хочется.
      - Не выдумывай! Это тебе не воля. Когда жрать потянет - в магазин не сбегаешь.
      Он вновь обернулся к "раздаче":
      - Пожалуйста, разберитесь. Нужна ещё одна порция. Для новичка.
      За дверью послышалась какая-то возня, звон посуды. И вскоре Рогов тоже получил еду: картофельное пюре и кусок жареной рыбы в алюминиевой миске. Хлеб, чай...
      Прежде чем приняться за ужин, полковник внимательно осмотрел посуду. Пояснил:
      - Здесь хоть и не зона, но все же... Поглядывай, чтобы ни на ложке, ни на шлемке дырки просверленной не оказалось.
      - Почему?
      - Просверленная посуда для "обиженных".
      - Для кого? - Поднял брови Рогов.
      - Ну, для пидоров, - пояснил бывший полковник медицинской службы. Возьмешь её, и по воровским понятиям сам заменехаешься.
      - Ничего не понимаю.
      Болотов поморщился:
      - Ладно, потом... В общем, нельзя из посуды, предназначенной для педерастов кушать. Если, не дай Бог, такое случится и другие зэки об этом узнают - хорошо, если просто отвернутся от тебя, как от прокаженного.
      Посуда оказалась "нормальной".
      Пока Рогов устраивал на нарах импровизированный стол, для чего оказалось вполне достаточно расстелить газету, Валерий Николаевич взял от изголовья свою холщовую торбу. Порывшись, он извлек наружу кое-что из сьестных припасов: сырокопченую колбасу, домашние блинчики, огурцы в целофановой упаковке.
      - Передача, - пояснил Болотов. - Жена через день носит, когда я здесь... Некоторые из местных деятелей деньжат подкинули - грехи замаливают. Боятся, как бы я лишнего говорить не начал.
      Он сделал многозначительную паузу, но заметив в глазах собеседника только недоумение, вздохнул:
      - Эх, молодой человек! Поживешь с мое - поймешь, на чем мир стоит. Но это потом будет, там, на воле... А пока, - Болотов подхватил двумя пальцами влажный, крепенький огурчик. - Пока, Виктор, давайте будем кушать, и меня слушать. А то вижу, в арестантских законах ты совсем зеленый. Всего, правда, и сам не знаю, но...
      Беседа затянулась - впрочем, о том, что во дворе уже воцарилась сплошная темень, сокамерники могли узнать лишь по предусмотрительно спрятанным часам полковника.
      Многое узнал в ту ночь Виктор о неведомой ему дотоле "тюремной" жизни. Что-то пугало, настораживало...
      Но вместе с тем что-то непостижимым образом манило Рогова навстречу судьбе.
      Глава 2
      Сердобольный старшина, принимавший его накануне, обещание сдержал после завтрака в камеру Рогову передали совершенно новую, не ношеную робу.
      Она была не совсем по размеру, великовата - но это казалось сущим пустяком по сравнению со всем тем, что свалилось на Виктора со дня гибели отца, и с тем, что ему ещё предстояло пережить.
      Валерия Николаевича вызвали в тот же день, с вещами - и больше он в камеру уже не вернулся. Других "подселенцев" тоже никто не приводил. Очевидно, таким образом здешние милиционеры проявляли сочувствие, оттягивая сколько возможно встречу бывшего лейтенанта с остальными осужденными.
      Болотов успел образно, в красках описать ему собственный опыт пребывания в заключении, увиденные за полгода сцены жестокости и насилия, которые разыгрывались порою из-за одного-единственного неудачно произнесенного слова.
      Это было ужасно, но одиночество угнетало Виктора ещё больше.
      Сутки тянулись за сутками, одинаковые и неразличимые в полуподвале, куда не далетал теперь даже отзвук оставшейся где-то там, далеко в прошлом свободной и обыкновенной жизни.
      Там, в том мире остались вещи, привычные в обиходе и разбросанные по холостяцкой привычке на снятой молодым офицером квартире. Не выключен из сети магнитофон. На кухонном столе прокисает... нет, уже, наверное, прокисло и покрылось плесенью молоко в трехлитровой банке.
      А как же Кобзон? Маленькая дворняжка приблудилась к Виктору совсем недавно. Добрая такая, ласковая... За каждый кусочек хлеба становится на задние лапки - ещё просит.
      Мать... Мать в Ленинграде, и даже не знает о том, что он арестован. Что его больше нет для людей. Нет для нее. Нет - и не будет ещё долгие, долгие годы. Дождется ли мама?
      Нет, Рогов не сетовал на судьбу. И жалости о том, что сделано, не было. Даже если бы сволочь Буравчик обьяснил подзащитному его права, никаких прошений о помиловании и кассаций Виктор все равно писать бы не стал.
      И дело тут вовсе не в гордости...
      Виктор скорбел об отце. Скорбел о себе, об утраченной свободе - и теперь, оставшись в одиночестве мог позволить себе ни перед кем не притворяться. Лежа на дощатых нарах, он по-детски закрывал лицо руками и горько плакал.
      Один... Если, конечно, не считать милиционера, который каждый час шаркает туда-сюда за дверью, проверяя через глазок, не повесился ли сдуру этот пускающий слюни лейтенантик.
      А впереди ещё пять лет! Пять непостижимо долгих, мучительных лет. В какой-то момент Виктор потерял счет времени, потом начал беседовать сам с собой. Казалось, ещё немного - и навалится окончательное безумие...
      - На этап!
      Команда прозвучала неожиданно, ранним утром.
      Заухали о бетонный пол несколько десятков по-разному обутых человеческих ног, загремели засовы...
      - Выходить! "Майданы" на пол, лицом к стене. Руки за спину!
      Рогов, заняв указанное в шеренге место, искоса огляделся по сторонам. И какого же было его удивление и облегчение, когда вместо нарисованных воображением монстров увидел он вокруг себя обыкновенных, исхудавших, несчастных мужчин с тревожными глазами.
      Молодежь, люди в возрасте, старики...
      Следующая команда прозвучала после скорого, поверхностного обыска:
      - По одному на выход. Шагом марш!
      Люди мгновенно подхватили свои пожитки и друг за другом бросились по коридору в указанном направлении.
      Возле металлических дверей группу принял незнакомый Рогову милицейский сержант с дубинкой:
      - Вправо! Быстрее... Быстрее!
      Команды следовали торопливой чередой:
      - На выходе стоять! По одному... Первый пошел!
      Перед Виктором возник грязный, глухой двор КПЗ.
      Напротив ворот, уткнувшись одна в другую, замерли две спецмашины. Зарешеченные дверцы распахнуты, на поводках у конвоиров надсаживаются лаем собаки.
      Настала очередь Рогова.
      - Мне теперь идти?
      Он ожидал услышать что-то вроде пресловутых фраз "шаг влево, шаг вправо - побег, стреляем без предупреждения..." Однако, его просто грубо пихнули в спину:
      - Пошел! Чего меньжуешься? В левую машину... бегом!
      Виктор подчинился, но ноги слушались плохо.
      Куда подевались былые здоровье и сила? В военном училище курсант Рогов считался неплохим спортсменом, да и потом, на офицерской должности...
      Первая же неделя в камере поставила его на грань нервного истощения и физической немощи.
      Виктор попытался с ходу запрыгнуть на ступеньку, но тело не послушалось. Оступившись, он с выпученными глазами распластался на земле, перегородив собой проход.
      Сразу подняться не получилось - мешали буханка хлеба и банка рыбных консервов в руках, выданные вместо сухого пайка на дорогу.
      - Ну что же ты, земляк? Кувыркаешься... - Раздался дружный хохот сверху. Потом кто-то добавил:
      - Прямо, циркач! Давай, шевели поршнями. А то схлопочешь от этих... прикладом промеж лопаток.
      Виктор снова попробовал встать, но чья-то сильная рука уже подхватила его за шиворот и втянула внутрь фургона:
      - Давай, циркач!
      Окон не было, свет проникал только через открытую дверь, поэтому в спецмашине царил холодный полумрак.
      Втиснувшись на свободное место, Рогов попытался разглядеть попутчиков. Но удалось ему это лишь после того, как зэки дружно закурили - и огоньки спичек и сигарет начали выхватывать из темноты одно за другим суровые, угловатые лица.
      Шум и суета на улице довольно скоро прекратились.
      Лязгнула внутренняя решетка, за ней дверь фургона...
      - Все. Тронулись. - Расположившийся напротив Виктора зэк загасил окурок о подошву и обратился к находящемуся тут же, внутри, но по другую сторону решетки конвоиру:
      - Слышь, деревяшка? Открой вентиляцию.
      - Нэт, - ответил солдат, уроженец солнечной Средней Азии.
      - Ну, дышать же невмочь!
      - Нэт. Тэбе гаворю...
      - Открой! - Рявкнули из темноты. - А не то автозак раскачаем.
      - Нэт, - вновь отказал конвоир и добавил ещё что-то на родном своем языке.
      - Чего он там?
      - А пес его знает, - откликнулся зэк, пообещавший раскачать машину. Разве разберешь? Не калды-балды, говорит... бешбармак.
      Снова грянул дружный хохот. Кто-то, поддавшись общему настроению, крикнул:
      - А ну, давай, братва! Навались!
      Зэки равномерно распределились вдоль бортов машины и начали попеременно приседать, словно качаясь на детских качелях. Потребовалось совсем немного времени, чтобы спецавтомобиль стал похож на попавший в бурю крейсер.
      - Перекрити, слишь! - Завопил конвоир. Выпустив из рук автомат, сын Востока судорожно вцепился в решетку. - Перекрити!
      Поведение солдата вызвало новый всплеск агрессивности и восторга, несмотря на то, что автозак шел на приличной скорости и в любую секунду мог перевернуться.
      - Н-на! - Кто-то из заключенных изо всей силы саданул конвоиру каблуком по пальцам.
      Тот взвыл от боли и потянулся за оружием:
      - Перекрити! Стырылять мене станет!
      - Валяй, козел вонючий! - Крикнул один из зэков, припав лицом к решетке. - Лупи! Век воли не видать... У меня восьмая ходка, вся жопа в шрамах.
      Новая волна истерического хохота чуть не развалила фургон на части. Люди, загнанные в душное, тесное чрево обезумели - самовозбуждаясь, они строили конвоиру нечеловеческие гримасы, топали изо всех сил, подвывали, улюлюкали...
      И Рогов, поначалу ужаснувшийся происходящему, вскоре вместе со всеми рычал, корчил рожи и бесновался.
      В конце концов, под лавку полетела буханка хлеба и консервы. Виктор уперся в обитый железом пол и изо всей силы ударил локтями в борт фургона:
      - Навались, ребята! Ломай её, паскуду - на волю пора.
      Гомон разом стих.
      Люди, словно окаменев, замерли на своих местах. Насторожился и конвоир, направив ствол автомата прямо в грудь Виктору.
      - Это ты брось, земляк, - приглушенно сказал кто-то из темноты. - Так недолго и полосу схлопотать. Или - пулю от этой чурки...
      - А что за полоса-то? - Смутился притихший вместе со всеми Рогов.
      - Схлопочешь - узнаешь...
      - В зоне, говорят, на всех карточки такие заводят, - пояснил один из тех, что оказались поближе. - Если на ней менты тебе полоску нарисуют значит, склонен к побегу. Каждые два часа отмечаться и прочие неудобства...
      Весь оставшийся до вокзала путь ехали в полной тишине. Даже курить никто не рещался - все ждали развязки.
      - Точно говорю, отметелят нас всех при посадке в "столыпин", - нарушил молчание пожилой зэк и стал укутываться, несмотря на духоту, в большую ватную телогрейку.
      Видать, бывалый человек - не ошибся.
      Прежде чем очутиться в вагоне, каждый "этапник" пробегал сквозь плотно сомкнутый строй солдат внутренних войск.