Военные приключения - Степень риска (сборник)

– Надеюсь, вы не новичок и в картах разбираетесь, – не обращая внимания на то, как брезгливо поморщился немец при этих словах, Краюхин обвел кончиком красного карандаша небольшой участок в предместье Могилева и поднял глаза на немца: – Здесь колхозные поля. Рожь там или пшеница – не знаю, но место это ровное. Самолет посадить можно. Вы должны перебросить двух наших бойцов именно сюда, – Краюхин поставил на карту жирную красную точку и закончил: – дальше лететь нельзя – собьют.

Обер-лейтенант недобро усмехнулся и сказал:

– А вы не боитесь, что я могу полететь совсем в другую сторону, господин лейтенант, например, туда, куда я намеревался лететь до пленения?

– Не боюсь, – Краюхин ждал этого вопроса. – С вами полетят наши люди, они тоже хотят дожить до нашей победы, но в отличие от вас смерти не испугаются и при малейшем подозрении вас пристрелят. Так что, будьте уверены, этот номер у вас не пройдет.

Краюхин захлопнул планшет, протянул его пилоту и спросил:

– Вам все ясно? Если вопросов нет, пойдемте к шоссе. Туда перекатили самолет.

На коротком участке грунтовки Шклов – Белыничи, ответвляющейся на юго-запад от шоссе Пропойск – Могилев – Шклов, стоял немецкий «Фи-156», «Шторьх». Окрашенный в зеленый цвет, с широко расставленными стойками шасси самолет напоминал вывалившуюся из стаи громадную саранчу. Капитан Ракитин, с гримасой отвращения разглядывая огромные черно-белые кресты на фюзеляже и крыльях самолета, в сердцах заметил:

– Надо же так разрисовать аппарат! Никакой маскировки. – Капитан ладонью похлопал по грязно-зеленой обшивке. – Ну да ладно. Авось этот немецкий «аист»[7] долетит, куда нам, русским, надобно. Только не дай бог нашим на глаза попасться!

Через двадцать минут самолет коротко разбежался по дороге и взмыл в воздух. Обер-лейтенант Эрвин Буш решил не рисковать и взял курс в сторону Могилева. Удержаться от соблазна повернуть самолет в сторону, противоположную этому направлению, ему помогли сержанты Васин и Резунов, удобно расположившиеся на двух других сиденьях «Шторьха». Обер-лейтенант не сомневался, что его безжалостно пристрелят, если он даже не намеренно, а случайно изменит курс.

7. Июль 1941 года. 5 километров северо-западнее Могилева…

Передний край обороны 388 го полка 172 й стрелковой дивизии в районе батальона капитана Гаврюшина располагался вдоль лесной опушки. Тыл батальона и правый фланг упирались в низкорослый, но густой лес. Впереди по фронту расстилалось обширное ржаное поле, а еще дальше опять был лес, где тянулся передний край противника. Слева оборону батальона ограничивало железнодорожное полотно, за ним примерно в двухстах метрах была видна шоссейная дорога.

На командном пункте батальона царило необычное оживление. Здесь теснилось несколько ротных и взводных командиров, приглашенных комбатом. Только что уехали корреспонденты «Красной звезды», интересовавшиеся подробностями вчерашнего боя.

Полк в этом бою уничтожил тридцать девять немецких танков. Большую часть этих бронированных машин подбили и сожгли бойцы командира батальона Гаврюшина, а точнее, рота лейтенанта Хоршева. Рота этого двадцатитрехлетнего командира потеряла половину личного состава, но не отступила ни на шаг. Корреспонденты газеты добросовестно записали рассказы участников боя, сфотографировали командиров и подбитые танки и несколько минут назад уехали в штаб полка.

– Хоть бы фотографии прислали, – сказал, ни к кому не обращаясь, капитан Гаврюшин, снимая каску, которую его заставил надеть при съемке фотокорреспондент.

– Как же. Они пришлют! – отозвался на это Хоршев. – Они здесь только фотоаппаратами щелкают, а снимки печатают уже в Москве. А столица-то наша отсюда – далековато…

Хоршев сбил набок пилотку и, не прощаясь, вышел из блиндажа, а за ним и Гаврюшин. Прислонившись к стенке траншеи, он стал сворачивать самокрутку – папиросы давно кончились. Какой-то незнакомый звук привлек внимание комбата. Он выглянул из траншеи и увидел, что низко над ржаным полем кружится немецкий самолет, это был самолет связи или корректировщик. Мотор самолета работал с перебоями – наверное, был поврежден, а может, работал на остатках горючего. Гаврюшину показалось, что самолет пытается приземлиться, но ему мешает близлежащий лес и густо разбросанные по полю сожженные и подбитые немецкие танки. Швырнув под ноги уже свернутую самокрутку, капитан одним прыжком вымахнул из окопа:

– Не стрелять! – прикрикнул он. – Прекратить огонь! – закричал он еще громче, услышав несколько нестройных винтовочных выстрелов.

В самолет, видимо, попадали пули: он стал круто уходить вверх, но неожиданно его мотор заглох. Самолет вздрогнул и, покачивая крыльями, начал планировать в глубь обороны полка. В наступившей тишине было слышно, как свистит воздух в растяжках крыльев падающего самолета. Выстрелы прекратились.

Обер-лейтенант Эрвин Буш был убит первой же выпущенной в самолет пулей. «Шторьх» опять падал на лес. Из перебитого бензопровода хлестал бензин и темным шлейфом тянулся следом. Через несколько минут, ломая ветки деревьев и разбрасывая в разные стороны обломки крыльев и фюзеляжа, «Шторьх» рухнул в чащу низкорослых деревьев. На этот раз самолет приземлился менее удачно, хотя назвать самолетом то, что оказалось на земле, было уже нельзя. Сержанта Васина выбросило из «Шторьха», и он на несколько секунд потерял сознание. Можно сказать, ему повезло. Оборвав привязные ремни, он вылетел из кабины в заросли кустарника и отделался несколькими незначительными ушибами и царапинами. Резунову повезло значительно меньше. Когда Васин с трудом извлек его вместе с автоматом из обломков, тот еще не пришел в себя. Васин, насколько хватило сил, оттащил его и оружие от самолета – самолет горел. Васин успел выхватить из пламени летный планшет и полевую сумку с немецким пакетом и отбежать в сторону, пламя уже добралось до бензобака. Тело обер-лейтенанта Эрвина Буша осталось в бушующем бензиновом огне. Ему не было суждено гнить в русской земле.

Между тем к месту падения самолета сквозь густой кустарник, буквально проламывались оказавшиеся поблизости трое связистов. Бежавший первым еще шагах в пяти от Васина вскинул карабин.

– Ну-ка, сука, руки в гору!

Увидев, что Васин никак не реагирует, он прицелился в сержанта и, задыхаясь от бега, захрипел:

– Хенде хох, тварь! [8]

Подбежавшие красноармейцы тоже вскинули винтовки. В этот момент лежащий на траве Резунов зашевелился и с трудом встал на ноги. Пошатываясь от слабости, он увидел красноармейцев и разлепил в улыбке спекшиеся губы:

– Васин, кажись, наши. Че ты молчишь, Васин? – Резунов наконец заметил направленные в его сторону оружейные стволы и потянул за ремень лежащий рядом автомат.

– Васин, – прошептал Резунов, – Васин, кто это? – И, не дождавшись ответа, по-волчьи ощерился и закричал в полный голос:

– Немцы-ы-и!

Глаза Резунова, еще мутные от недавнего беспамятства, полыхнули огнем ненависти. Секунду назад еле держащийся на ногах, он вдруг весь сгруппировался и, перехватив автомат, привычным броском влево – как уходят от противника, стоящего в правой стойке, – скрылся за ближайшим деревом. Еще в броске он сумел тыркнуть короткой, неприцельной очередью в сторону опешивших связистов. Связисты в считанные доли секунды оказались в крайне невыгодном положении. Подбегая к месту падения самолета, никто из них не удосужился дослать в патронник винтовки патрон. Только Васин, стоявший столбом между противниками, сразу отметил, что курки затворов на винтовках связистов спущены, и наконец заявил о себе многоэтажным матом. Это был шедевр ненормативной лексики. Ни один немец ни при каких обстоятельствах не сможет так красочно подвести итог какому-нибудь знаменательному событию! Пока Васин, ни разу не повторившись в самых непотребных выражениях, объяснял связистам, что они из себя представляют как бойцы РККА, те понуро стояли, опустив головы, под прицелом ППД сержанта Резунова. Как бы то ни было – знакомство состоялось.

Через час с небольшим Резунов и Васин, в ожидании командира полка, сидели на командном пункте капитана Гаврюшина перед полковым особистом. Старший лейтенант, в ладно подогнанных ремнях, с полевой комсоставовской пряжкой, с командирским свистком в аккуратном кожаном футлярчике на левом ремне портупеи и при кобуре, вероятно, был из татар или казахов. В его узких, как щелки на плоском лице, черных глазах угадывалось плохо скрытое недоверие. Казалось, он не смотрел, а прицеливался. При этом под его смуглой кожей недобро ходили желваки. Но все, что рассказали ему по поводу столь необычного пересечения линии фронта сержанты, допрошенные каждый в отсутствие другого, совпадало даже в мелких деталях и, кроме того, факт направления через линию фронта делегатов связи подтверждался шифрованной радиограммой, только что полученной от капитана Ракитина. Группа Ракитина готовилась к прорыву из окружения в расположение 388 го полка 172 й стрелковой дивизии генерал-майора Романова и по рации держала связь со штабом полковника Кутепова.

Кутепов не заставил себя долго ждать. То, что доложил ему по телефону начальник особого отдела, было настолько важным, что полковник, чтобы не терять времени, сам добрался до КП батальона. Недаром в служебной аттестации Кутепова еще в 1936 году отмечалась: «В обстановке разбирается быстро и умело принимает решения».

Бегло просмотрев содержимое летного планшета и немецкого пакета, Кутепов был ошеломлен чрезвычайной важностью попавших в его руки документов. Сомнений в их подлинности не было – он достаточно хорошо знал немецкий язык и немцев: воевал с ними еще в чине подпоручика царской армии на Юго-Западном фронте, да и три года его работы начальником штаба полка тоже много значили. Удивляла только не присущая немцам небрежность, граничащая с нахальством. При обеспечении безопасности следования столь важной почты такую беспечность мог позволить себе только облеченный огромной властью человек, вряд ли в чине ниже генерала.

Как бы то ни было, но бумаги вместе с планшетом убитого немецкого летчика надо было срочно переправить в штаб 13 й армии – в Чаусы, причем переправить с надежными людьми и тайно. Немцы не должны даже догадываться об этом. Кутепов повернулся к особисту и сказал:

– Завтра рано утром за Днепр уходит санитарный обоз. Ведет его лейтенант Титоренко. Надо срочно связаться с ним и поставить задачу: с частью фургонов, а может, каким другим транспортом, с надежными бойцами под видом раненых пробиться в Чаусы. Людей сам подбери. Этих сержантов, – Кутепов кивнул в сторону Васина и Резунова, – включи в группу. Ребята, видать, опытные, да и все равно им известно содержимое пакета.

Кутепов встал, сунул немецкий пакет в обгорелый летный планшет и, поправляя портупею, закончил:

– Действуй быстро и скрытно. Группу вооружи соответственно. Все ясно?

– Так точно. Разрешите выполнять, товарищ полковник?

– Разрешаю. Как только сформируешь группу – немедленно доложишь лично.

Кутепов козырнул и вышел из блиндажа. Он спешил. Надо было еще до выхода группы Титоренко направить в штаб армии подлинные немецкие документы броневичком. На этом БА-20 в полк на должность заместителя по политчасти прибыл из штаба корпуса батальонный комиссар Зобнин. Броневик в пути был поврежден, но сейчас на ходу. Группе Титоренко Кутепов решил отвести роль дублирующей. У Титоренко будет копия немецкой карты.

8. Июль 1941 года. За Днепром…

Со стороны солнца, расстилая над землей тугой, давящий гул, подошли к переправе «юнкерсы». Они не стали перестраиваться в привычный круг. Их отягощенные бомбами тела неуклюже вытянулись в линию. Головной самолет, в боевом развороте подставив солнцу изломанные, как у чайки, крылья, стал падать на мост в отвесном пике. В выворачивающий душу вой самолетных сирен вплелась скороговорка счетверенной пулеметной установки. Навстречу пикировщикам из прибрежной лесопосадки и поредевшего прибрежного кустарника густо понеслись дымные пулеметные трассы. Торопливо закашляла 25 миллиметровая зенитная пушка, и через несколько секунд высоко над схваткой догоревшие трассеры включили самоликвидаторы ее осколочно-зажигательных гранат, обозначив в небе дымки снарядных разрывов.

Людские толпы, стекающиеся к реке, отхлынули к жидкому побитому леску, обнажая истоптанный песчаный склон. Только на мосту людская масса не в состоянии была остановиться и еще стремительнее потекла к противоположному берегу, оставляя за собой на короткое время пустое пространство. В этот внезапно возникший проход устремились упряжки лейтенанта Титоренко. Момент был выбран удачно, и санитарный обоз, прежде чем мост снова начал заполняться остатками соединений и частей разных родов войск, оказался уже на другом берегу. Ездовые, нахлестывая лошадей, загнали повозки под деревья, подальше от дороги, и остановились, пережидая бомбежку.

Между тем один Ю-87, уже освободившись от смертельного груза, не взмыл круто вверх, как остальные самолеты. Нанизываясь на сверкающие трассы пулеметов, он несколько мгновений летел следом за бомбами, едва оторвавшимися от захватов внешней подвески, и исчез в рванувшемся от земли ему навстречу огненном клубке. Обвальный грохот бомб на доли секунды заглушил какофонию всех других звуков и поставил на бомбежке точку.

– Долетался! В гробину мать! – Васин спрыгнул на траву к Титоренко, стоящему рядом с повозкой. – Товарищ лейтенант, у немца, похоже, новобранцы в летчики подались. Полтора десятка самолетов полчаса бомбы кидали, а толку – шиш с маслом – ни одного попадания!

Титоренко вздохнул и, не отрывая взгляда от людской массы, тяжело ворочающейся рядом с мостом, сказал:

– Тут ничего удивительного нет. Как бы мы к этому ни относились, а немцы – вояки хорошие. Летчики у них не пекутся, как блины, напротив – их годами готовят.

– Да не попали же эти хваленые пилоты в мост, – перебил лейтенанта Васин, – кидали, кидали бомбы, а мост-то целенький.

Титоренко усмехнулся и, не отводя взгляда от переправы, ответил:

– А почему ты, сержант, думаешь, что они в мост хотели попасть? Как раз наоборот. Очень даже не хотели. И задачу свою успешно выполнили.

Титоренко посмотрел на оторопевшего от этих слов Васина, достал пачку трофейных сигарет, прикурил и глубоко затянулся.

– Мост им самим нужен, сержант. Зачем же его губить?

Лейтенант не ошибся: мост немцам был нужен, и они его сберегли. Вечером 20 июля под прикрытием прибрежного кустарника 10 я рота лейтенанта Брандта 67 го пехотного полка скрытно подобралась к мосту с западного берега реки и захватила не только его, но и предмостные укрепления.

Лейтенант поперхнулся дымом и закашлялся. Покрутив в руке сигарету, он швырнул ее под ноги:

– Эрзац поганый, одна вонь!

Васин молча протянул лейтенанту кисет. Титоренко свернул самокрутку, прикурил и с удовольствием затянулся.

– Вот это действительно табак! Между прочим, немцы, когда к нам в тыл диверсантов забрасывают, сигареты у них отбирают, махорку заставляют курить.

– А это еще зачем, товарищ лейтенант?

– А черт их знает, зачем. – Титоренко пожал плечами: – Наверное, для маскировки. Запахи уж очень несопоставимые.

– Это точно, товарищ лейтенант, – вмешался в разговор красноармеец, сидящий рядом на стволе поваленного взрывом дерева, – я запах немца чуть ли не за версту чувствую, ну а если он еще свои сигареты курит, то тут никакая его маскировка не поможет.

Титоренко с интересом посмотрел в его сторону. Красноармеец, сбросив гимнастерку и засучив левый рукав грязной бязевой рубашки, кончиком заостренной веточки выбирал червей из раны на руке.

– А вот это ты зря делаешь, – лейтенант подошел ближе, – черви – они полезные. Они раны не хуже санитаров очищают.

– Да знаем мы, что полезные, только щекотно, когда они под повязкой ползают.

Красноармеец отбросил в сторону ветку и ловко, одной рукой, стал делать перевязку посеревшим от пыли бинтом. Было видно, что в этом деле он поднаторел.

– Ты, однако, бинтом, как заправский санитар, орудуешь, – заметил Титоренко.

Красноармеец засмеялся и, зажав кончик бинта в зубах, туго затянул узел.

– Да уж, это прямо в масть. Перевязок я себе порядочно понаделал. Как-никак не первую войну ломаю. Вот вы, товарищ лейтенант, устав по бумагам учили, а раньше все больше прибаутками солдат натаскивали. Вот, к примеру, меня так наставляли: «Если ранен будешь больно, отделенному скажи, отползи назад немного, рану сам перевяжи, если есть запас патронов, их товарищу отдай, но винтовку-трехлинейку ты из рук не выпускай!» Вот так-то.

Красноармеец довольным взглядом окинул лейтенанта и осторожно, стараясь не задевать раненую руку, стал надевать гимнастерку.

Лейтенант еще несколько раз затянулся и уже командирским тоном сказал Васину:

– Ну давай, сержант, собирай этих, – Титоренко запнулся, – выздоравливающих, или как их… В общем, сам знаешь кого. И еще, – он придержал за руку Васина, – ездовых собери отдельно в голове обоза.

Васин, придерживая полевую сумку, побежал к головной повозке, отдавая на ходу распоряжения ездовым.

Пока сержант выполнял приказ командира, неожиданно хлынул дождь. Глухо зашумел вершинами лес, стало темно и прохладно. Все кинулись под деревья, но рядом были только сосны, и дождь прошивал их, как шрапнелью. Наконец по краям небольшой полянки нашли несколько елей, под густыми ветвями которых было просторно и сухо. Ездовые смогли даже повозки с лежачими ранеными приткнуть под этот природный навес. Титоренко устроился под огромной елью, бросив на толстый слой сухой хвои плащ-палатку. Сюда же с Васиным подошли обозники, отобранные начальником особого отдела. Их было восемь человек. Четверо – с немецкими МП-40, один с МГ, а остальные с нашими ППД. Кроме того, все они были увешаны гранатами, кинжалами, брезентовыми сумками с запасными магазинами. Особист явно перестарался.

Лейтенант оглядел свое воинство и молча вытянул у пулеметчика из-за голенища сапога короткий кинжал с широким лезвием. На лезвии были выбиты какие-то слова.

– Аллес фюр Дойчланд, – прочитал лейтенант вслух. – Все для Германии! – Титоренко усмехнулся, сунул кинжал на место и пригласил всех устраиваться прямо на земле.

Через полчаса дождь так же неожиданно, как и начался, прекратился. Небо заголубело, и солнце заиграло в бесчисленных дождинках, быстро подсыхающих на листьях и хвоинках деревьев. К этому времени рядом с лейтенантом, не считая Васина, остались только трое: пулеметчик и двое с дегтяревскими автоматами. Остальных Титоренко отправил обратно, даже не объяснив причину их появления в группе, приданной санитарному обозу, впрочем, так же как и причину возвращения их к своим прежним обязанностям.

У Резунова к этому времени воспалилась рана, резко поднялась температура, и Васин вынужден был пристроить его на санитарной повозке под надзором санитаров.

9. Июль 1941 г. Дорога на Чаусы…

Чем дальше уходил обоз от переправы, тем заметнее пустела дорога. Совсем перестали попадаться встречные машины. Прошло уже довольно много времени, как в попутном направлении, громыхая пустым расхлябанным кузовом, пронеслась последняя полуторка. На развилках некоторое время еще встречались стоящие в одиночестве «маяки», но и они в конце концов исчезли. Дорога совсем обезлюдела. Немецкая артиллерия, бившая с противоположного берега по лесу и дороге, прекратила огневые налеты и сначала перешла на беспокоящий огонь, а потом вообще замолчала.

Это сильно встревожило Титоренко. Он подозвал к себе Васина, тоже озадаченного затишьем, и они на ходу обсудили малопонятные им обстоятельства. Абсолютно ясно было одно: важными документами нельзя рисковать. Надежней было оставить обоз и двигаться самостоятельно, одной повозкой пробиваться по проселкам в штаб армии.

Ни лейтенант Титоренко, ни сержант Васин, намечая свои дальнейшие действия, не знали, что шоссе Могилев – Чаусы на пути их движения уже перехвачено частями 3 й танковой дивизии немцев, что и было причиной отсутствия всякого движения на дороге. Танковая группа Гудериана частями 24 го танкового корпуса форсировала Днепр южней Могилева в районе Быхова. Севернее Могилева в районе Шклова через Днепр переправились части 29 й мотодивизии и 10 я танковая дивизия. Танки этой дивизии после форсирования Днепра у поселка Горы повернули на юго-восток, в сторону Мстиславля, и глубоко обошли Чаусы. К этому времени командующий 2 й танковой группой генерал Гудериан уже успел перенести свой командный пункт на восточный берег Днепра, шестью километрами юго-восточнее Шклова.

Лейтенант Титоренко даже не подозревал, что он со своими подчиненными фактически находится в глубоком тылу группы армий «Центр» и что санитарный обоз медленно втягивается в мешок окружения…

С опушки леса, где вскоре после разговора с Васиным лейтенант остановил обоз, в синеющей дали хорошо просматривался Днепр. Титоренко вышел в голову обоза, поднялся на ближайший пригорок обочь дороги и вынул из чехла бинокль. Сквозь сильную оптику Днепр казался почти рядом. В мерном течении реки и установившейся тишине было что-то завораживающее. Открывшиеся в знойном дрожащем мареве просторные днепровские дали с тихими речными заводями и лиманами, с заросшими кустарником песчаными пляжами, с желтеющими от зноя низко припавшими к воде деревьями навевали острую тоску.

Лейтенант оторвался от бинокля и вдруг замер, прислушиваясь. В тишине возник тонкий звенящий звук авиационных моторов. Этот звук нарастал и грубел, и вдруг со стороны высокого противоположного берега, чуть не касаясь вершин сосен, вымахнула тройка «мессершмиттов». Истребители с нарастающим ревом, стремительно приближаясь, неслись в сторону повозок и вдруг резко взмыли вверх, врезаясь в голубизну неба.

– «Мессеры»! – дурными голосами запоздало закричали в обозе. Лошади шарахнулись, и, чуть не переворачивая, потащили пароконки от дороги.

Титоренко укрылся под высокой развесистой сосной, стоящей далеко на отшибе, и безуспешно пытался разглядеть в бинокль тройку удаляющихся истребителей.

– Не лезьте под ориентир! – закричал из густого кустарника сержант Васин и призывно махнул рукой. – Идите сюда.

Лейтенант поспешно перебрался к сержанту. Васин вопросительно посмотрел на него:

– Может, уже пора делить обоз?

– Пожалуй, пора, – Титоренко посмотрел на часы. – Иди, сержант, только поменьше шуму и хорошенько проинструктируй старшего по команде. Я пока здесь побуду, – лейтенант снова взялся за бинокль.

Исполняя распоряжение командира, Васин подошел к повозке, где метался в жару Резунов. Коротко постанывая, он пытался поудобнее пристроить распухшую ногу.

– Никак у меня… антонов огонь… приключился, – с трудом переводя дыхание, сказал он наклонившемуся над ним Васину. – Вот, оказывается, как все просто.

– Что «просто»?

– А все. И жизнь, и смерть. В общем, все просто… – На несколько секунд уловив лихорадочно блестевшими глазами ускользающий взгляд Васина, он откинулся на дно повозки и попросил: – Ты вот что, оставь-ка мне гранату, – заметив на лице Васина тень сомнения, он горько усмехнулся: – Оставь, оставь. Не жалей, – он положил свою горячую ладонь на руку приятеля и еще раз повторил: – Оставь, не жалей. Ни меня не жалей, ни «лимонки»! – Он вздохнул и закрыл глаза.

Васин снял с пояса гранату, молча вложил ее в руку раненого и, не прощаясь, быстрым шагом отошел от повозки.

Когда Титоренко вернулся к обозу, Васин уже освободил от раненых один из санитарных фургонов и, не теряя времени, инструктировал, в рамках необходимого, бойцов, прибывших от особиста. Все трое были частично освобождены от излишеств вооружения – «излишества» были сложены в фургоне.

– Все в порядке, сержант? – Титоренко вопросительно посмотрел на Васина.

– Так точно, товарищ лейтенант, все ваши распоряжения исполнены, – Васин вытянулся в струнку, недвусмысленно намекая новичкам на необходимость строгого исполнения требований устава. Титоренко выслушал сержанта, присел на краешек повозки и разулся. Развесив на ближайшем кустике неожиданно чистые портянки, он с минуту, блаженно щурясь, сидел босым, энергично шевеля пальцами ног, потом снова туго перемотал портянками остывшие ноги и, крепко притопывая, буквально вбил их в узкие голенища офицерских сапог. Согнав за поясом под ремнем складки гимнастерки за спину, повернулся наконец к сержанту и скомандовал:

– Поехали! – И, подождав, пока тронутся повозки, пошел рядом. Васин забрался в фургон на место ездового и взялся за вожжи.

Через несколько сотен метров фургон свернул с накатанного шоссе на порядком заросшую проселочную дорогу и, не останавливаясь, двинулся в глубь леса. Следом гуськом потянулись трое новичков. Лейтенант, приказав разобрать оружие, сам достал из кобуры ТТ, дослал в патронник патрон, поставил пистолет на предохранительный взвод и сунул его на место. Стук колес оставшегося на шоссе санитарного обоза постепенно стих.

Много дорог ведет на Чаусы, но та, которую выбрал лейтенант Титоренко, видимо, была самой забытой. Скорее широкая тропа, чем узкий проселок, она напоминала старую просеку при нерадивом лесничем. Молодая поросль местами так густо вставала на пути, что приходилось за неимением подходящего инструмента вырубать ее саперными лопатками. Тесно стоящие вдоль заросшей колеи деревья цеплялись низко растущими ветвями за брезентовые бока и крышу фургона, и его, помогая лошадям, приходилось буквально проталкивать. Сержант уже который раз пожалел, что соблазнился крытым средством передвижения, когда в таких условиях гораздо удобнее была бы простая повозка, тем более что предстоял не такой уж длинный путь, пожалуй, чуть более полусотни километров. Как бы то ни было, но по карте, которую, перед тем как свернуть с шоссе, тщательно изучил лейтенант, это был кратчайший путь к штабу 13 й армии, не считая, разумеется, шоссейной дороги, которой как раз и приходилось избегать.

Уже через час все исходили пoтом, и пришлось остановиться, чтобы хоть немного передохнуть. К этому времени автоматы и пулемет снова были сложены под брезент, где лежали «гостинцы» особиста – ручные гранаты и запасные магазины. Лейтенант тоже снял всю свою амуницию вместе с кобурой, однако, по неистребимой привычке всегда быть при оружии, сунул тяжелый ТТ в карман галифе. Пулеметчик, заметив, как лейтенант прячет в карман пистолет, сунулся в фургон, взял из кучки гранат «лимонку» и опустил ее себе в карман. Следом потянулись новички, и каждый взял себе по гранате. Васин наблюдал за действиями бойцов с улыбкой – по своим тылам идем, чего бояться, но, взглянув на лейтенанта, который с одобрением смотрел на подчиненных, тоже подошел к фургону и откуда-то со дна повозки достал парабеллум.

Молчаливо вооружившись, все расселись на трухлявые стволы деревьев у старой вырубки и дружно закурили. Настроение было подавленное – двигаясь с такой скоростью, до штаба армии не доберешься и за неделю, а документы требовалось доставить к вечеру, в крайнем случае – не позднее утра.

Пару раз затянувшись трофейной сигаретой, лейтенант тяжело поднялся, достал из планшета потертую карту и кивнул Васину:

– Пошли-ка, сержант, пошепчемся.

Они отошли за фургон. Титоренко присел на подвернувшийся пенек, расстелил карту у ног прямо на траве и жестом пригласил Васина сесть рядом.

– Если мы будем и дальше двигаться такими темпами, то к Чаусам выйдем, когда наши уже в Берлине будут, – лейтенант похлопал ладонью по карте: – Вот здесь, как говорится, все гладко, потому как на бумаге, да не видно, где овраги. Надо срочно искать другую дорогу или возвращаться на шоссе. – Он помолчал и, тяжело вздохнув, закончил: – Но это крайний случай, что-то там подозрительно тихо, как бы немцы к нам в тыл десант не забросили. В общем, требуется разведка.

10. Июль 1941 года. Разведчики…

Это был легкий бронеавтомобиль БА-20. Машина лежала на правом боку в глубоком кювете. Левое переднее колесо, оторванное взрывом, валялось метрах в пяти прямо на шоссе. Из посеченной осколками пулестойкой шины клочьями вылезала губчатая резина.

Убедившись, что поблизости никого нет, Васин, не снимая пальца со спускового крючка автомата, осторожно подошел ближе. Катаный броневой лист с левой стороны корпуса броневика был проломан снарядом. Снаряд, видимо, разорвался внутри задней части машины, прямо в боевом отделении. От взрыва лопнул сварной шов в колесной нише и сорвана башня. Башня не отлетела в сторону, зацепившись за что-то выдвинутым металлическим прикладом пулемета ДТ, смонтированного в шаровой опоре, она просто съехала на бок, уткнувшись правым углом своей плоской части в землю, но машина не загорелась.

Васин обогнул броневик и заглянул в щель, образовавшуюся между основанием башни и корпусом, но ничего не разглядел. Глаза после яркого солнечного света отказывались служить. Сержант чертыхнулся и, повернувшись к лесу, призывно махнул рукой. Из гущи придорожных кустов сразу же показался красноармеец – пулеметчик из присланных особистом бойцов. На этот раз он был вооружен автоматом. Перед выходом в разведку Васин приказал ему оставить тяжелое оружие в фургоне, как никак, МГ-34 – это двенадцать килограммов железа. Взамен он вручил рядовому Максиму Дееву, так звали пулеметчика, автомат Резунова. Пока пулеметчик Деев быстрым шагом подходил к броневику, Васин отметил, что этот невысокий чернявый красноармеец с хищным вырезом ноздрей тонкого прямого носа, двигался мягко и неслышно, как кошка. Васин с удовлетворением подумал, что, видимо, не ошибся с выбором напарника.

– Деев, ты случайно не охотник? – спросил сержант с легкой улыбкой. Пулеметчик, не принимая шутливого тона, утвердительно кивнул головой и указал взглядом на дно кювета. Мысленно упрекая себя за невнимательность, Васин присел на корточки напротив передней части корпуса бронеавтомобиля. На земле, в том месте, куда из поврежденного радиатора стекла вода, на подсохшей почве четко выделялись следы немецких солдатских сапог. Ошибиться было невозможно. Васин хорошо помнил первого убитого им немца. Он в упор всадил в него автоматную очередь, когда потный пьяный гитлеровец уже навис над окопом. Немец упал навзничь, и подошвы его сапог оказались прямо перед лицом Васина. В короткие промежутки между атаками Васин машинально пересчитывал стертые добела заклепки на сапогах убитого; их было тридцать две – тридцать две шестигранные заклепки.