– Было. Раз или два. Я точно н-не помню.
      – И что же? Не случалось, что вы брали лишку-то «на грудь»? – Каляев вдруг покраснел. – Сергей Сергеевич, не надо ничего скрывать. Со всеми может случиться.
      – Один раз. Засиделись. А закуски тут… сами видите, – толстяк смутился еще больше. – Ну я и уснул. От усталости, должно быть.
      – Понятно, – Волин и Лева переглянулись. В этот момент в дверь постучали. – Входите. Дверь приоткрылась, в кабинет заглянул молоденький лейтенант.
      – А где Виктор Павлович? – растерялся он.
      – Пилюгин-то? Беседует с подозреваемым, – ответил Волин. – Что у тебя?
      – Так… э… – лейтенант растерялся, заморгал часто.
      – Давай, рассказывай. Дело официально все еще веду я, – подбодрил его Волин.
      – Тут сотрудница одна. Говорит, она узнала голос на записи.
      – Пригласи ее. Лейтенант обернулся, четким гранитным тоном «пригласил»:
      – Заходите, гражданочка. «Гражданочка» оказалась миниатюрной женщиной лет сорока. Она остановилась на пороге, замявшись, поглядывая на усиленно потеющего Каляева.
      – Заходите, – Волин указал на кресло. – Присаживайтесь.
      – Спасибо, – голос у женщины оказался необычным, высоким, мальчишеским.
      – Лейтенант, приведите двух понятых, – попросил Лева. – И доставьте сюда диктофон.
      – А диктофон со мной, – лейтенант отдал крохотный магнитофончик Леве. – Понятых я сейчас приведу. Лейтенант выскочил в коридор, затопотал каблуками по линолеуму. В тишине его шаги прозвучали как пулеметная очередь. А уже через минуту в директорский кабинет вошли двое понятых: парень и девушка.
      – Проходите, товарищи, не стесняйтесь, – Волин быстро заполнял бланк протокола. – Много времени это не займет. А вы, лейтенант, пока сделайте вот что: опросите сотрудников. Возможно, кто-то захочет что-нибудь нам рассказать. Ну там, слышали шум, может быть, крики, шаги. Этих проводите сюда. У остальных перепишите паспортные данные и отпустите. Всех, кроме Рибанэ. С ней я хочу еще побеседовать.
      – Так точно, – лейтенант козырнул и выскочил за дверь.
      – Как вас зовут? – Волин посмотрел на женщину-подростка. Та назвала имя, фамилию, отчество. – Обязан предупредить вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний.
      – Да-да, я знаю, – кивнула женщина.
      – Вот и отлично. Теперь, пожалуйста, ответьте на несколько моих вопросов.
      – Конечно, спрашивайте.
      – Послушайте внимательно запись. – Волин подал знак Леве, тот нажал клавишу воспроизведения. В комнате возник томный женский голос. Каляев не соврал. Если бы Волин не знал, что пленку записывал посторонний, убийца, он бы легко ошибся. Лева остановил магнитофон. – Эта пленка была оставлена убийцей на месте происшествия. Скажите, вы узнали голос, записанный на кассете?
      – Да, узнала.
      – Чей это голос?
      – Моей сменщицы.
      – Понятые, вам хорошо слышно? – Те закивали дружно. – Назовите имя и фамилию сменщицы, пожалуйста.
      – Ее зовут Алла. Фамилия – Ладожская. Только она, по-моему, сейчас болеет. В дверь снова постучали, и давешний лейтенант, просунув голову в щель, бодро доложил:
      – Товарищ следователь, все сделано. Паспортные данные переписываются. Свидетелей не нашлось.
      – Я так и думал.
      – Только что звонили с Петровки, просили передать товарищу капитану или вам: по данной ориентировке на Курском вокзале задержан… – он заглянул в бумажку. – Владимир Андреевич… то ли Баев, то ли Беев. Я толком не расслышал.
      – Баев, – кивнул Волин. – Отлично, отлично. Перезвони им, скажи, пусть попробуют снять с него показания, выяснить, почему он пытался сбежать. А то ведь оправится после задержания – замолчит, как партизан.
      – Хорошо, товарищ следователь. Сейчас перезвоню.
      – А Рибанэ привел? Ободренный было лейтенант снова смутился:
      – Никак нет.
      – Почему?
      – Так нету ее, товарищ следователь. И никто не видел. Волин почувствовал, как у него противно зазвенело в ушах.
 

***

 
      Пилюгин вошел в кабинет, плотно прикрыл за собой дверь. Миша сидел в кресле и играл цепочкой от наручников. На ногах вместо туфель – казенные резиновые сапоги. Хмель давно уже слетел, и теперь был он напряженным и злым. Пилюгин закурил, прошелся по комнате. Миша поднял на него взгляд, раздраженно спросил:
      – Ну и?.. Что ты мне хочешь сказать?
      – Пять убийств, – вздохнул Пилюгин, останавливаясь и поворачиваясь к Мише. – Три доказать вряд ли удастся, но по сегодняшним двум вопросов у суда не возникнет. Кровь на туфле, а здесь и вовсе взяли с поличным.
      – Какая кровь? – изумился Миша. – Где «здесь»?
      – Кровь убитого телохранителя, – буднично пояснил Пилюгин.
      – Там в двери уплотнитель плохой. Под днище кровь начала подтекать. Ты, когда закрывал дверцы, наступил. Туфлю уже увезли на экспертизу. А если в машине еще и «пальцы» твои найдут, считай, что «пятнашка» обеспечена.
      – Конечно, найдут, – заскрипел зубами Миша. – Я же в этой машине за последние несколько дней пару раз сидел. Разговаривали мы, дела обсуждали.
      – С Лерой же и того лучше вышло. Взяли тебя, когда ты из ее кабинета выходил. Так что, по совокупности, «вышак» тебе ломится. Но, может, заменят пожизненным.
      – Я не выходил из кабинета, – повысил голос Миша. – Не выходил я! Наоборот, хотел войти, но не успел! Это же Маринкин кабинет! Ваши головорезы навалились. Скотье. Руки чуть не сломали. Пилюгин подумал, стряхнул пепел на пол, сказал негромко:
      – Насчет головорезов – это ты прокурору на процессе расскажешь. А мне тут не надо песни петь.
      – И в машине я не сидел. Просто заметил ее на углу, подошел, постучал. Никто не открыл. Вот и все. Откуда мне было знать, что там кровь чья-то на асфальте?
      – Да, это верно. Откуда тебе было знать? – Пилюгин мрачно усмехнулся. – Что делать-то будем, «Боря»?
      – Какой я тебе, на хрен, Боря? – вскинулся было Миша, но тут же сообразил: этот человек – его последний шанс на спасение. Не стоит орать на свой шанс. Шанс может и обидеться. – Слушай, Витя, помоги мне отсюда выбраться. «Полтинник» твой.
      – Нет, Миш, – они очень быстро перешли на «ты». – Этого сделать я не могу. Даже за такие деньги. Чего не могу, того не могу.
      – А за «стольник»?
      – Нет, Миша. И не проси. Что угодно, только не это.
      – Твою мать… – Миша задумался, застучал нервно мыском сапога по полу. Зазвенел цепочкой «браслетов». – Александру Александровичу ты можешь позвонить?
      – А он станет меня слушать-то? – усомнился Пилюгин.
      – Станет, станет. Скажешь, что от меня, – станет. И адвоката нашего вызвони. Он даст тебе телефон человека по уголовным делам. Свяжешься с ним, объяснишь ситуацию, скажешь, куда ехать. Десять «штук». Все понял?
      – Понял, – Пилюгин вздохнул, покачал головой. – Рискую я, Миша. Здорово рискую. Ты же не просто «непреднамеренный», ты – маньяк. И если станет известно, что я тебе помогаю…
      – Не будешь болтать – не узнают. Десять «штук» – нормальные деньги за такую работу. Тебе и делать ничего не придется. Три телефонных звонка. – Миша наклонился вперед, сказал жестко, недобро щурясь: – Не жадничай, Витя. Откусывай в меру, а то ведь можно и подавиться. Пилюгин посмотрел на своего шефа. Сейчас он лихорадочно просчитывал в уме шансы Миши выбраться из этой передряги целым и невредимым. С такими заступниками, да с хорошим адвокатом, да еще когда за тобой стоят большие деньги… Кто знает, как может обернуться дело? Глядишь, через недельку-другую и выйдет Миша Газеев на волю, да еще и с извинениями. И тогда воздастся всем сестрам по серьгам. И тем, которые поддержали, и особенно тем, которые отвернулись. Бросили. Предали. Но, даже если не выгорит у Миши «отмотаться вчистую», все равно. Люди с большими «бабками», они и на зоне – люди с большими «бабками». А большие деньги – это большие возможности. Рисково, конечно, однако игра стоила свеч. Пилюгин улыбнулся сдержанно, кивнул:
      – Я понял, шеф. Все будет нормально.
      – Давай. И скажи своим коллегам, чтобы не лезли с расспросами. В отсутствие адвоката никаких показаний я давать не намерен.
      – Хорошо, шеф. Пилюгин вышел из кабинета, а Миша остался сидеть в кресле, думая о своем, и на скулах у него играли желваки.
 

***

 
      Волин поставил локти на стол, закрыл лицо руками. Так ему лучше думалось. Рибанэ сбежала. Как ей это удалось, непонятно, но сбежала. Где она теперь, остается только гадать. Вопрос: откуда взялась запись голоса Аллы Ладожской? Волин видел один ответ: кто-то, работающий в «777», записал ее разговор с «клиентом», а потом либо ловко смонтировал его, либо просто убрал реплики «клиента» с записи. Надо представить запись специалисту, чтобы тот определил, на какой аппаратуре производился монтаж фонограммы. Во всяком случае, на любительскую не слишком похоже. Уж больно чистая запись. В кабинет вошел Пилюгин, остановился у стола, взял протокол опознания голоса, почитал, сказал со вздохом:
      – Понятно. Ладожская? Это первая убитая девушка? Ну ясно. Слушайте, братцы, – он посмотрел на часы. – Уже половина четвертого. Газеев отказывается от дачи показаний в отсутствие адвоката. Пока этого адвоката найдут, пока он приедет, будет уже поздний вечер. С полуночи дело официально передается в ведение сводной группы. Предложение следующее: я забираю все вещдоки по данному происшествию и Газеева на Петровку, и мы начнем «крутить» его на два последних убийства. Они, хоть и со скрипом, но доказываются. Заодно смогу представить какой-то результат по проведенной операции. Дальше, поскольку первый допрос с Газеева снимаем мы, нас обязаны включить в сводную группу. А уж я буду держать вас в курсе дела. Как?
      – По-моему, хорошее предложение, – оценил Лева.
      – Хорошо, забирайте его, – кивнул Волин. – Как только закончите допрос, позвоните нам в прокуратуру.
      – Конечно. Пилюгин пошел к двери, но на пороге остановился и, обернувшись, спросил:
      – Кстати, вы в курсе, что наши парни задержали этого стоматолога, Баева?
 

***

 
      Ветер понес по улицам морозную пыль. Ожили, закачались ветви деревьев. Прохожие поднимали воротники. Сумерки окутали город, словно огромный дымчатый кот свернулся клубком вокруг небосвода, закрывая мохнатым телом блеклый диск солнца. Кот ворочался – и густые, темно-серые облака приходили в движение, плыли от горизонта к горизонту, и время от времени сквозь них проглядывал хребет диковинного зверя – Млечный Путь. Темнота была ко времени. В сумерках Маринка ощущала себя в относительной безопасности. Она шагала к дому, и единственным желанием, живущим в ней, было – бежать. Куда глаза глядят, лишь бы подальше, подальше от этого страшного города и от обитающих в нем людей, больше похожих на животных. Маринка выбралась из троллейбуса и, озираясь, пошла к нужному подъезду. Теперь тихий дворик выглядел более чем странно. Ей казалось, что даже стены домов хранят воспоминания о пережитом кошмаре. Они впитали кровь ее эмоций, надежно, до самой последней капли. Маринка никогда не вернулась бы сюда, если бы не паспорт. Ее паспорт остался в шкатулке, стоящей на верхней полке платяного шкафа. Утром она была настолько зла, что даже не помнила, как вышла из квартиры. До паспорта ли ей было? Конечно, она могла попросту бросить паспорт – черт с ним! – но без него не купишь билет на поезд. Хотелось ей или нет, а документ надо забрать. Маринка свернула за угол и невольно сбавила шаг. Ей почему-то показалось, что сейчас она увидит стоящего у подъезда Мишку. Скалящегося дьявольской улыбкой психопата-убийцу. Маринка кляла себя за то, что слишком доверяла ему. Ведь можно было догадаться, кто скрывается под именем «Боря», уже после того как исчезла надпись с задней стенки шкафа. Никто, кроме Миши, в квартиру не входил. И об откровениях алкоголички ему стало известно раньше, чем остальным. Что мешало ему вернуться, убить Веру и ее сожителя и только потом вызвать «своих» ребят? Он знал голос Маринки и мог названивать в «777» до тех пор, пока не натыкался на свою «любовь». Он мог войти в собственную квартиру, открыв дверь ключом, «разукрасить» кухню, положить тлеющую «Приму» в пепельницу и ждать, пока она, Маринка, проснется. Все сходилось одно к одному. Маринка прошла мимо длинного ряда машин, вошла в подъезд. Лампочка на первом этаже не горела. Она даже не видела ступенек, и до лифта пришлось добираться почти на ощупь. Маринка вела рукой по сетчатой оплетке шахты, осторожно нащупывая ногой каждую следующую ступеньку. Сначала ей показалось, что она ослышалась. Где-то наверху громко и отчетливо кашлянул мужчина. Звук был ирреальным. Он словно заполнил собой весь подъезд. А может, во всем были виноваты страх и натянутые до предела нервы. Кашель прокатился по гулкой пустоте подъезда, как по трубе. Маринка остановилась, прислушиваясь. Она ожидала услышать шаги, чтобы поверить, – кто-то из жильцов спускается вниз, не дождавшись лифта. Но мужчина просто стоял и молчал. Маринка сделала еще шаг. Тот, кто стоял наверху, засмеялся тихо, почти неслышно. Будто крохотные горошины рассыпались по ступеням. Маринка оглянулась. Ей казалось: стоит сделать еще шаг – и мужчина затопочет вниз, визжа и хохоча от предчувствия свежей крови, как гиена. Дверь подъезда распахнулась, в дверном проеме обозначился женский силуэт. Женщина несколько секунд стояла, привыкая к темноте.
      – Опять лампочку выкрутили, сволочи, – досадливо пробормотала она.
      – Осторожно, ступеньки, – нарочито громко предупредила Маринка.
      – Ой, кто здесь? – испуганно спросила женщина.
      – Не волнуйтесь. Я ваша соседка, с третьего этажа. Женщина нерешительно остановилась, но теперь уже Маринка поднялась на площадку и вызвала лифт. У нее вдруг появилась твердая уверенность, что при свидетельнице Боря не отважится напасть на нее. Хотя никакой угрозы для него эта женщина представлять не могла. Кабина ухнула где-то под самой крышей и пошла вниз. Катки громыхали по направляющим. Мотор с гулом сматывал трос с барабана. Наконец лифт остановился на первом этаже, Маринка открыла дверь. Яркий свет залил площадку. Женщина, узнав соседку, улыбнулась с облегчением. Они вместе вошли в кабину, закрыли двери.
      – Мне пятый, – сказала женщина. Маринка нажала кнопку с цифрой 3. Лифт пополз вверх. Желтый прямоугольник света скользнул по потолку и стене второго этажа. Маринка невольно выглянула в узенькое застекленное окошко и внезапно увидела его. Вернее, она увидела черную фигуру. Человек стоял у самой лифтовой шахты, привалившись плечом к стальной сетке и… Что он делал? Чистил ногти? Или шлифовал их пилочкой? Ощущение было именно такое. Кабина проползла выше. Мужчина даже не повернул головы. Оглушительно лязгнув, кабина остановилась на третьем этаже. Маринка открыла дверь, попросила громко:
      – Пожалуйста, подождите, пока я войду в квартиру.
      – Ладно, – озадаченно ответила женщина. Маринка выскочила из кабины, на ходу доставая ключи. Ниже этажом странный мужчина снова засмеялся. Так же тихо, как и раньше, но гораздо веселее. Его явно забавляло происходящее. Маринка поспешно открыла дверь в квартиру, влетела в темную прихожую и заперлась на все замки. Только после этого она перевела дух. Задышала часто, как будто у нее с шеи сняли удавку. Протянув руку, Маринка включила телеглазок. На крохотном экранчике возникло знакомое изображение лестничной клетки. Пару секунд ничего не происходило, а затем Маринка увидела мужчину. Он поднялся на площадку, остановился у дверей квартиры и негромко пробормотал:
      – Тук, тук, тук. Ваша мама пришла… Если бы не микрофон переговорного устройства, усиливающий голос, Маринка не смогла бы понять ни единого слова. Лицо мужчины скрывал козырек кепки-бейсболки. Видны были лишь подбородок и губы. Мужчина повернул голову, словно прислушивался к происходящему в квартире, затем улыбнулся и сказал чуть громче:
      – Тук, тук, тук… Кто-нибудь дома? Тук, тук, тук… Маринка на цыпочках попятилась от двери, оказавшись в комнате, рванулась к телефону, оглянулась в поисках газеты. На столике нет, на кресле тоже нет… Бах! В сознании вспышкой промелькнула картинка из сегодняшнего утра: пепельница на столе, а в пепельнице тлеет недокуренная кем-то «Прима». Конечно, он забрал газету. Этот… кто он?.. унес ее с собой. Маринка заметалась на грани паники. Вызвать милицию? Поможет ли ей милиция? Все придется объяснять с самого начала. Она сжимала трубку в пальцах с такой силой, что ногти и суставы стали мертвенно-белыми. Прошло не меньше минуты, прежде чем она сообразила: если Мишка никуда не звонил, то номер должен был остаться в памяти аппарата. Маринка нажала клавишу «повторный набор».
      – Тук, тук, тук… – доносилось из прихожей. – Открывайте, пришел большой злой волк. Тук, тук, тук… В трубке запищал длинный гудок. Маринка невольно перешла в спальню – самую дальнюю комнату от входной двери. Еще один гудок. Третий. И вдруг что-то щелкнуло и мужской голос сказал:
      – Волин. Маринка облизнула пересохшие губы:
      – Это я.
      – Кто «я»? – не понял мужчина. – Представьтесь, пожалуйста.
      – Марина Рибанэ.
      – Кто? В трубке повисло напряженное молчание.
 

***

 
      Волин вошел в кабинет, снял пальто. Лева последовал его примеру, стянул куртку, плюхнулся на стул посреди комнаты, зевнул, прикрывая рот рукой, сообщил смущенно:
      – Устал я что-то сегодня.
      – Ничего удивительного. Весь день на ногах.
      – Вы тоже весь день. И ничего, бодро выглядите, – заметил оперативник. «Я еще и ночь не спал», – хотел сказать Волин, но не сказал. Какая разница? Все уже закончилось. По идее им бы сейчас следовало расползтись по домам, принять душ, поужинать и завалиться на боковую. Но… Надо еще подготовить бумаги к передаче. Пусть смежники «дожимают» Газеева, пусть ищут доказательства его вины. У Волина теперь другие дела, не имеющие отношения к маньяку-убийце. Как будто это так легко. Щелкнул переключателем в голове – и сразу занялся другим делом, а предыдущее тебя уже вроде как и не должно волновать. Ты уже выпал из обоймы, исчез для тех, кто пришел за тобой.
      – Что теперь делать? – спросил Лева. – Надо что-то думать.
      – Относительно чего думать, Лева?
      – Ну как… относительно дела. Волин посмотрел на часы. Шесть тридцать с небольшим хвостиком.
      – Лева, для нас ровно через пять с половиной часов никакого дела уже не будет. Дальше начнется превышение служебных полномочий. Административная статья.
      – Это-то я знаю, – отмахнулся Лева. – И чем мы станем прикрываться?
      – Ничем. Волин принялся раскладывать бумаги по стопкам. Аккуратно, одну к одной. Документы следует содержать в порядке.
      – Как это ничем?
      – Очень просто, Лева. Сейчас ты пойдешь домой, поешь-поспишь, а завтра с самого утра выйдешь на работу в своем отделении и забудешь всю эту историю, как страшный сон.
      – Аркадий Николаевич… – Лева неуверенно улыбнулся, словно не зная, как ему реагировать на слова Волина. – Вы шутите, да?
      – Какие уж тут шутки, Лева. Никаких шуток. Я предельно серьезен. Волин достал из несгораемого шкафа дело, откинул крышку папки, принялся подшивать справки, бумаги, документы. Отмечать номера постановлений об экспертизах. Когда имеешь дело с таким парнем, как Газеев-старший, нужно, чтобы все сияло кристальной чистотой. Иначе ушлые адвокаты сожрут тебя вместе с потрохами и не поморщатся.
      – И что же, вот так все и бросить? На полпути?
      – Почему на полпути-то, Лева? Газеева-старшего мы взяли? Взяли. Можно сказать, с поличным. Доказательства против него имеются. Не самые сильные, конечно, но все лучше, чем вообще никаких. Остальное – дело смежников. Пусть поработают. Лева серьезнел на глазах. Сперва лицо его стало просто скучным, затем хмурым, а вскоре уже напоминало море перед штормом.
      – Значит, все, да? – спросил оперативник. – Забросили и забыли?
      – Ты же слышал, капитан Пилюгин обязался лично информировать нас о ходе следствия.
      – И это все, что вы можете мне сказать? Лева поднялся со стула, сунул руки в карманы джинсов. Сейчас он напоминал не Пушкина, а воробья перед дракой.
      – Лева, – напряженно спросил Волин, поднимая взгляд на оперативника, – что ты от меня хочешь? Чтобы я подписал разрешение на дальнейшее проведение следствия нашей группой? Я не могу этого сделать. Подобные вопросы не в моей компетенции. Думаешь, мне хочется бросать все? Не хочется. Ни капельки. Мне сейчас ничуть не легче, чем тебе. Так что ты из меня жилы-то тянешь?
      – Вы можете пойти к «Главному» и поговорить с ним, – запальчиво воскликнул Лева. – Это наше дело!
      – Лева, данный вопрос мы уже обсуждали. «Главный» даже бровью не поведет! Он, кстати, хотел забрать у нас дело еще сегодня днем! Над ним свое начальство имеется! И приказ о передаче дела уже подписан! Если мы хотя бы пальцем шевельнем в этом направлении после полуночи, с нас головы поснимают! Поэтому успокойся и прекрати зря себя накачивать. Лева набрал полную грудь воздуха, подержал его, выдохнул и, опустившись на стул, сказал:
      – Скотство.
      – Не стану спорить, – спокойно заметил Волин.
      – Как все мерзко.
      – Есть маленько. – На столе ожил телефон. Закурлыкал неуместно-игриво. Следователь снял трубку. – Волин.
      – Это я, – прорвался сквозь расстояние дрожащий женский голос.
      – Кто «я»? Представьтесь, пожалуйста.
      – Марина Рибанэ.
      – Кто? Сникший Лева поднял голову, внимательно посмотрел на сделавшего страшные глаза Волина и шевельнул бровями: «Кто»? Волин схватил лист, ручку, торопливо написал. Лева подсел поближе, придвинулся ухом к трубке.
      – Он здесь.
      – Кто?
      – Боря.
      – Мы взяли его в здании «777», – возразил Волин, чувствуя, как ему становится нехорошо. – «Боря» – Газеев-старший. В данный момент с него снимают показания на Петровке.
      – Говорю вам, он только что был здесь! У дверей квартиры! Я видела его.
      – Вы видели его лицо?
      – Нет, но он подходил к двери квартиры и говорил что-то вроде: «Пришел злой волк…»
      – Постойте, Марина, этого не может быть. Мне доподлинно известно, что Боря сейчас сидит в камере предварительного заключения на Петровке и дает показания. Он никак не мог прийти к вам.
      – Он здесь! – панически закричала девушка. – И он хочет убить меня!
      – Стоп. – Волин показал Леве: «Одевайся». – Успокойтесь. Скажите лучше, он вам звонил сегодня?
      – Нет.
      – Боря убил сегодня двух девушек. В любом случае, по его плану до вас остается еще одна жертва. Причем, насколько я понял, он должен был позвонить вам и сообщить количество оставшихся жертв.
      – Боря не звонил. В голосе девушки начал зарождаться ураган истерики. Мощной, сметающей все эмоциональные барьеры, уносящий с собой разум.
      – Так, дайте мне ваш адрес. Наш сотрудник подъедет через полчаса, а пока я позвоню в местное отделение милиции, чтобы прислали наряд осмотреть подъезд. Не волнуйтесь и не впадайте в панику.
      – А как я узнаю вашего сотрудника?
      – Зовут его Лева. Фамилия – Зоненфельд. Похож на Пушкина. Не ошибетесь.
      – Хорошо. Я буду ждать его. Только пусть он приезжает скорее. Мне очень страшно.
      – Так быстро, как только сможет. Маринка продиктовала адрес. Волин записал его в ежедневнике, выдрал лист и передал Леве.
      – Как доберешься, сразу позвони.
      – Хорошо. Волин посмотрел на него, поморщился:
      – Ты выглядешь, как рысак-пятилеток перед дерби. – Лева, и правда, разрумянился, воспрял духом. – Вот тебе бланк протокола. Сними с этой Рибанэ показания. Зафиксируй по всем правилам. И жди звонка.
      – Думаете, он позвонит?
      – Раньше звонил, позвонит и теперь. Я сейчас свяжусь с «Центральной», попрошу их взять на контроль ее телефон. Как только этот тип наберет номер, мы его засечем. А дальше – дело техники.
      – Хорошо.
      – И поторопись, а то у девушки истерика случится.
      – Я пулей! – Лева выбежал за дверь. А Волин набрал номер Пилюгина. Ему не пришлось долго ждать.
      – А-а-а, Аркадий Николаевич, – радушно протянул капитан. Для человека, скорбящего о смерти погибшего товарища, у него был подозрительно веселый голос. – У меня для вас уже есть хорошие новости.
      – Вы сняли показания с Газеева?
      – Разумеется, разумеется, – пыл Пилюгина поутух. – Но… тут ничего утешительного сказать не могу. Ничего утешительного. Газеев утверждает, что не входил в комнату, где сидела «подсадка». И в машине он тоже не был. Рядом стоял, но в салон не садился. Отпечатков его пальцев в комнате нет. В салоне «четверки» отпечатки имеются, но, по словам экспертов, все они далеко не первой свежести. Приехал адвокат Михаила Петровича. Связались с вышестоящим начальством. Короче, поступило непосредственное указание с самого верха: Газеева отпустить под подписку о невыезде.
      – Что? – Волин не поверил своим ушам. – Вы его отпустили?
      – Совершенно верно. Аркадий Николаевич, да не принимайте вы это так близко к сердцу. Начальство оценило проделанную вами и вашей группой работу, все будет соответствующим образом учтено…
      – Капитан, – зарычал Волин, – вы что, идиот? Вы хоть понимаете, что вы натворили?
      – А что, собственно, произошло? Никуда этот Газеев не денется. Подписку-то он дал…
      – Да нас…ь ему на подписку!!! – Волин все-таки сорвался на крик, хотя и не хотел этого. – Плевал он на нее!!! Газеев уедет и глазом не моргнет!!!
      – Значит, мы дадим его во всероссийский розыск, – спокойно заметил Пилюгин. – И, кстати, попытка скрыться добавит ему лишнюю уголовную статью.
      – Какая статья?! Вы что, смеетесь? Ему уже верная «вышка» светит, а вы думаете напугать его какой-то там статьей! Да по ней срок всего до двух лет! По-вашему, Газеева это остановит? Я не пойму, капитан, вы серьезно все это говорите или придуриваетесь?
      – Аркадий Николаевич, – ледяным тоном ответил Пилюгин, – Владимир Андреевич Баев, задержанный, к слову сказать, по вашей же ориентировке, только что начал давать показания.
      – Какие еще показания?
      – Об убийстве четырех девушек, бывшего сотрудника милиции, ныне телохранителя, а также охранника в здании телефонного узла на Арбате.
      – Та-а-ак, – Волин вытер лоб. – И сколько же человек его «допрашивают»? И чем?
      – Вы на что это намекаете? – если бы голосом можно было заморозить, Волин превратился бы в снеговика. – Вы что, думаете, мы выбивали это признание? Да ваш Баев тут пел, как соловей! Сам, без всякой помощи. Как понял, что ему грозит, мигом накатал чистосердечное!
      – А вы помогли, да? Деталями. В общем, так, капитан, – жестко сказал Волин. – Завтра с утра я подаю рапорт на имя Генерального прокурора города Москвы. И мы, в присутствии троих медиков, осмотрим Баева. И не дай бог на его теле обнаружится хотя бы одна царапина. Слышите? Хотя бы одна! Срок я вам обещаю. И не маленький!
      – Аркадий Николаевич, – хмыкнул Пилюгин. – Да это, оказывается, не я идиот. Это вы – идиот. Через мгновение в трубке уже пульсировали короткие гудки.
      – Твою мать! – Волин швырнул трубку на рычаг. – Твою мать!!! Значит, Марина Рибанэ была права. Боря действительно приходил к ней. Ему осталось убить две последние жертвы. Насчет шестой Волин не думал, но с Мариной все было просто. Убив ее, Миша Газеев получит хорошую отговорку. Мол, мое алиби могла подтвердить эта девушка, но маньяк, гад, сволочь такая, убил любимого человека. И как, интересно, будет выкручиваться из этой ситуации «верный оруженосец» Пилюгин? Заставит Баева написать признание, что тот на ночь смотался из камеры, убил двух девушек, а затем добровольно вернулся обратно? Или Газеев опять воспользуется льдом и полиэтиленовыми пакетами? Волин снял трубку, набрал номер вокзального отделения:
      – Дежурный? Волин. По поводу Баева. Вы допросили его после задержания? Да? Молодцы, ребята. Протокол у вас? Забрали? – Впрочем, иного ожидать и не приходилось. Пилюгин старался угодить своему «боссу». Интересно, подумал Волин, а не сам ли Пилюгин снабдил Газеева информацией о «казачке»? – Слушайте, капитан, а кто допрашивал Баева? Он еще не ушел? Позовите его к телефону, пожалуйста. – Пауза. – Капитан? Приветствую вас. Капитан, не могли бы вы пересказать мне, о чем поведал вам Баев? Почему он попытался уехать? Капитан задумался.
      – Баев сказал, что якобы сбил какую-то девушку, когда возвращался из гостей. В нетрезвом виде, конечно. Испугался и скрылся с места происшествия. Он даже не знал, видел ли его кто-нибудь, поэтому боялся, что за ним в любую секунду могут прийти. Затем в институт явился какой-то парень из прокуратуры, начал показывать фотографии погибших девушек. Баев испугался еще больше, подумал, что его проверяют, а когда увидел участкового у подъезда, решил сбежать. Отсидеться у родни в Кемерове. «Участковый, – подумал Волин. – Тот самый, который приходит к соседке Баева семь раз в неделю. Совпадение, напугавшее стоматолога до дрожи в коленях. Черт побери, какие странные коленца выкидывает иногда жизнь. Знай Баев заранее, чем для него закончится эта история, – остался бы на месте происшествия». Волин поблагодарил капитана, повесил трубку. Вздохнул, взъерошил волосы. Ладно, с признаниями потом разберемся. Пока у него есть проблемы и поважнее. Например, он, Волин, остался в гордом одиночестве. Свободный парень из группы поддержки уже уехал домой. Сколько же можно сидеть вот так? Целый день, почитай, скучал. А в одиночку ловить маньяка – гиблое дело. Нет, Волин не боялся. Точнее, боялся, но в меру. Ровно настолько, чтобы вести себя осторожно и осмотрительно. Но в одиночку не оцепишь район и даже улицу. Не перекроешь выходы из дома. И спину тебе никто не прикроет… Волин подумал, снова снял трубку и решительно набрал номер.
 

***

 
      Когда зазвонил телефон, Саша Смирнитский, в верхней одежде и обуви, полулежал в кресле и тупо смотрел в экран телевизора, на котором трое участников старательно угадывали мелодии. Он чувствовал себя настолько плохо, насколько вообще может быть плохо человеку. Рядом с креслом стояла запечатанная бутылка водки. Сначала Саша действительно решил напиться, но, купив бутылку и принеся ее домой, вдруг понял, что пить ему совсем не хочется. Точнее, выпить хотелось, но в самом алкогольном дурмане таилось предательство. По отношению к памяти. Напившись, Саша забылся бы, но он также забыл бы. Ее. Пусть на время, но забыл бы. А он не хотел забывать ничего. Ни единой детали. Он хотел помнить. Потому что в этом искусственном забытьи и заключалось предательство. Телефон надрывался длинными нудными трелями и никак не хотел умолкать. Саша ждал, пока он заткнется. В какой-то момент у него появилось желание взять аппарат и запустить в окно. Но он просто снял трубку и произнес стеклянно, без всякого выражения: